Цирк затих после представления. Он устал. Зрители разошлись ещё час назад, растащив праздник по кусочкам. Аплодисменты разлетелись голубями выше галёрки и осели на ночь где-то под куполом около не остывших ещё прожекторов. Билетёры сложили в стопки не проданные программки, повесили в шкафчики нарядную униформу и разошлись по домам. Задержавшиеся артисты обыкновенными прохожими торопились в гостиницу. В цирке осталась лишь вахта да служащие. На манеже тускло светила пара дежурных фонарей.

Репетиционный ковёр серым пятном лежал в центре манежа. Всё растворилось в полумраке. Цирковое пространство замерло, уснуло до следующего дня. Завтра всё повторится. Хотя в этом подлунном мире не повторяется ничего…

В собачнике, тревожа своих сородичей, всё ещё лаяла не угомонившаяся псина. На конюшне, в соседних станках, возлежали горбоносые памирские верблюды. От малейшего шума они вскидывали головы с любопытными миндалевидными глазами и на какое-то мгновение переставали жевать. Вдруг заиграл тонкими ногами молодой ослик, чего-то испугавшись. Постучал, постучал копытцами по деревянному настилу стойла и замер в полудрёме, оттопырив губу. Цирк готовился отойти ко сну…

Нарушали наступивший покой только лошади Захарыча, которые пофыркивая, готовились к ночной репетиции. На них надевали сбруи, пристёгивали к гуртам арниры…

– Сегодня попробуешь с Салютом без кóрды! – Стрельцов дал задание, чуть усложнив задачу. Корсарова без энтузиазма кивнула.

– А если он…

– Я рядом, если что, остановлю. Поведёшь, как и с кордой. Техника та же. Будешь смотреть в ту же точку и туда же направлять шамбарьер. Лóнжа нужна лишь для того, чтобы он не загарцевал и не рванул в форганг. Делай всё мягче, душевней, и получится.

Пришёл дежурный электрик и включил ещё шесть репетиционных прожекторов. Полумрак испуганно метнулся за спинки зрительских кресел и притаился там до конца репетиции.

– Ну, давай, сама. Выводи.

Корсарова взяла Салюта за головной ремень и вывела на первую писту манежа, поближе к барьеру. Конь настороженно косил глаз, в котором отражались прожектора, и ждал команды.

– Ры-ысь! Салют! Алле-й! Рысь! – Корсарова заметно смаковала эти слова-команды. Произносила она их нараспев, вычурно, словно иностранка, и каким-то повелительным тоном. В этот момент она преображалась, становясь заметно «когтистей» и высокомерней. У неё даже желваки на скулах поигрывали…

– Не наскакивай на коня, видишь, он от тебя шарахается. Медленней, не агрессивно, в глаза не смотри ему, вскинется. Та-ак… Теперь на ажну поставь. Спокойней, без резких движений! Чуть осади назад и фарпайчем легонько тушируй по голени. Легонько, я говорю! – Захарыч повысил голос, увидев, как та с удовольствием хлопает коня по голени кожаным наконечником фарпайча.

– Салют должен понять, что ты ему подсказываешь, а не наказываешь! Это разные вещи, поэтому и силу рассчитывай! Он сто раз это делал до тебя, просто должен сообразить – чего хочешь от него ты. В данный момент лошадь умнее тебя. Она-то уже обученная, а ты ещё не говоришь на её языке. Это как начинающий водитель: машина ехать готова, а шофёр ещё не умеет. Учись! Спокойно, без нервов – всё получится. Больше любви, ласки! Животные чувствуют людей на раз…

Корсарова, как она и заявила, приходила только на ночную репетицию. Рано утром репетировала с Захарычем Света. Днём, когда нужно было обслуживать лошадей, Корсарова являлась от случая к случаю. Стрельцов ей замечаний не делал – пришла и пришла. Он выполнял приказ Главка – подготовить исполнителя, то есть, человека, который может выйти на арену и показывать работу с лошадьми, не более того. Для этого со стародавних времён и существовали берейторы. Задача была, в принципе, выполнимой. Эти отлично выдрессированные лошади могли отработать свой номер, даже если никого не было на манеже. Лишь бы в районе форганга «незаметно» стоял такой мастер, как Захарыч. Чтобы испортить их работу, нужно было ещё постараться…

В Главке сидели не только управленцы со стороны, но также работали бывшие цирковые, вышедшие на пенсию по выслуге лет, а значит, люди неглупые, кое-что понимающие: «Мы идём с Корсаровой на эксперимент! Опыта и знаний у неё ноль, как бы нам наработанную конюшню не угробить!..» Чтобы свести риск к минимуму, выбрали наставником Захарыча. Аргумент был один: «Этот любой номер вытащит! Под его руководством даже “дверь запоёт”».

Как выяснилось позже, с Корсаровой случай был особый. Она оказалась той самой «дверью», которая не только не хотела петь, но даже не желала открываться…

– С Сарматом повнимательней! Уши прижал – будь начеку! Постоянно его контролируй и не обижай напрасно. Имей в виду! Лошадь – существо злопамятное, может подкараулить и отомстить! Перед тобой редкий конь, лидер! Необыкновенно талантливый, с человеческим умом, но с характером зверя, недаром его назвали – Сармат. Так именовали бесстрашных степных воинов и так величают сильный ветер на Байкале. Как лодку назовёшь…

Захарыча с каждым днём всё больше радовали успехи Светы. Будущее этого номера он видел только под её руководством. Интуиция его никогда не подводила. Он видел в Светлане Ивановой настоящую цирковую и прирождённую дрессировщицу редкой одарённости. К тому же она была артистична и необыкновенно женственна среди шестёрки вороных. Ах, как бы это смотрелось!..

Он мрачнел лицом, понимая, что эта конюшня может достаться Корсаровой. Стрельцов прожив долгую жизнь, отдавал себе отчёт, что в цирке, как и везде, существует блат, кумовство. И здесь, как в армии, тоже часто наказывают невиновных и награждают непричастных. Но он был солдатом цирка, работал не за страх, а за совесть, поэтому не подличал и пытался научить Корсарову всему, что знал сам. «Господь всё управит…»

– …Послушай меня ещё раз внимательно. – Захарыч в который раз пытался настойчиво и терпеливо достучаться до сознания Корсаровой. – Всё, что я говорю – важно! Со временем твои движения зрителю будут не видны, только животным. Вы станете одним целым, одним организмом. Посмотри, какое трепетное, нежное создание лошадь! Потрогай коня за подбородок, какой он мягкий, проведи рукой по ноздрям – шёлк! Но лошадь может быть и зверем, она с лёгкостью прокусывает череп человека, как надувной шарик, а руку может откусить не хуже тигра. Николай Акимович Никитин, сын великих русских цирковых предпринимателей, лишился руки именно из-за лошади! А уж он был, поверь, мастер мировой величины! Так что, каким быть твоему животному, зависит только от тебя. Это как дитя – какого вырастишь, таким и станет. Тут терпение и терпение нужно! Одно и то же приходится повторять сотни раз. Получилось, поощри – приласкай словом и руками, дай морковочки или сухарик. И так многократно, пока не закрепится. Потом иди дальше. Шаг за шагом, трюк за трюком. Потом всё нужно свести в комбинации. Так через какое-то время и родится номер. Одно животное хватает на лету, другое не сразу, как и люди. Пока чего-то добьёшься, не один пуд морковки с сухарями скормишь! А как же – это животное, дрессировка!..