— Канатоходцы Дагестана! Руководитель — заслуженный артист республики Ахмед Абакаров! — на финал ещё раз объявил инспектор манежа. Аплодисменты достигли штормового звучания. Артисты пытались уйти, но инспектор возвращал их на манеж к зрителям снова и снова. Наконец он освободил путь, продолжая программу.

Абакаровы вбежали за кулисы. Аплодисменты ещё звучали им в спину за закрывшимся форгангом. Мокрый, вечно улыбчивый и доброжелательный, Ахмед заботливо накинул на плечи партнёрш махровые халаты. Потом надел свой.

— На сегодня — всё! С выходным!.. — Мальва! — Айшат одевая халат, нахмурила брови. — Мам, ну что?! — пятнадцатилетняя Мальвина капризно «скуксила» личико. — Это что за руки? Спина крючком!..

Не верилось, что разговаривали мама с дочкой. Было полное ощущение, что они ровесницы. Приходилось долго присматриваться, чтобы заметить разницу в возрасте.

Женщины канатоходцев Абакаровых отличались редкой природной красотой. Господь их щедро одарил. Он, как художник и скульптор, над ними славно потрудился. Тонкие черты холёных, редко улыбающихся, загадочных лиц. Горящие, бушующие страстями и едва сдерживаемым темпераментом — ночи-глаза. Точёные фигуры от которых невозможно было оторвать взгляд! Густые волосы цвета воронова крыла спадающие до бёдер.

Во время сложнейшего трюка, стоя на плечах у Ахмеда, который скользил по острию стального каната на головокружительной высоте, Айшат, своими божественными, «поющими» руками, медленно, словно наслаждаясь, приподнимала волосы вверх и резко отпускала. Ночным блестящим водопадом волосы летели за плечи. Их красота, цвет, обильность, восхищали зрителей не менее, чем трюк, который артисты исполняли. В этом месте номера всегда звучали «А-ах!..» и аплодисменты!..

Айшат всё ворчала, меняя манежную обувь на закулисную. Она, сдержано негодуя, перечисляла все промахи и ошибки, которые, якобы, совершила Мальвина. Та упорно протестовала, повторяя одну и ту же фразу на разные лады:

— Ну, мам!..

Градус «разбора полётов» повышался. Это было ежедневно…

— Дамы — заканчивайте! — примирительно было начал тот, кто весь номер носил их на своих плечах. В жизни Ахмед носил обеих «на руках» — они были любимы и избалованы им до предела.

«Дамы», две хрупкие кавказские красотки, тигрицами посмотрели на Ахмеда.

— Да ну вас! — с улыбкой сказал Абакаров. Неторопливо подпоясал свой халат, сунул ноги в ичигах в специальные деревянные колодки, чтобы не портить манежную обувь, и пошагал в гримёрку…

…Полётчики неторопливо спускались по лестничному маршу в сторону манежа. После антракта они начинали второе отделение. Партнёры преговаривались на разные темы. Женька наматывал предохраняющий бинт на запястье и весело трепался.

Навстречу поднималась отработавшая свой номер Мальвина. У неё с мамой только что состоялся привычный очередной «худсовет». Мальвина, как всегда, только успевала вставить своё: «Ну, мама!»

Увидев «объект», Женька, театрально прижав руки к сердцу, а потом раскинув их для объятитй, расплылся в улыбке «девять на двеннадцать»:

— Ма-альва! — с мёдовым бархатом в голосе начал он было «гусарить».

Чёрные глаза канатоходки резанули бритвой:

— Кому Мальва, а кому Мальвина! — толкнув плечом «нахала», прошла мимо Абакарова-младшая, и напоследок добавила: — Ахмедовна!..

Женька не успел закрыть рот. С его оттопыренной руки свисал так и не замотанный бинт. Заранее заготовленный Женькин вопрос о том, «где, мол, её Пьеро?» глупо повис в воздухе и тут же, рухнув, бесславно разбился о земную твердь мощного хохота партнёров.

— Ну, что, кавалер, получил дагестанский кинжал в ж..! — полётчики «ржали» над Женькой, похлопывая его по плечу. — Сходи в медпункт, помажь зелёнкой! Ха-ха-ха!..

Со следующего дня, встречаясь за кулисами или в буфете, Женька подчёркнуто приветствовал Мальвину не иначе как по имени и отчеству. Абакарова-старшая удивлённо вскидывала брови, а дочь, скромно потупив взор, загадочно улыбалась в пол…

…Чернявый и кареглазый Сашка Галдин поправлял подпругу на своём жеребце Рубине. Тот специально напрягал брюхо, чтобы сильно не затягивали. Он всегда так делал. Галдин шлёпнул ахалтекинца по животу и тут же подтянул пряжку сбруи до нужного отверстия.

— Похитри у меня, мешок с сеном! Я с тебя падать не собираюсь! — Галдин изобразил строгость. Мимо, разминая лошадей шагом, неторопливо проехали один за другим вечно серьёзные таджик Шукур и осетин Алан.

— Сашка, а ты кто по национальности? — хитро прищурил глаз подошедший к Галдину Женька из полёта, по пути тоже разминаясь. Он подпрыгивал, делал круговые движения руками, разминал корпус, плечи, кисти. Полётчик явно имел ввиду наполеоновский, с крутой горбинкой нос Галдина, вынашивая какую-то очередную хохму, чтобы размять и язык.

— Да я уже и не знаю! Полгода у Зарипова был узбеком, теперь вот — осетин.

— Хохол он с Подола! — проезжая мимо на Гранате выдал «тайну» Шамиль.

— Ой, ой, а сам-то! Тоже мне «осетин» из Татарии!..

— Мм-да-а, ребятки, — протянул белобрысый полётчик, — Тут, наверное, у вас у всех не обошлось без османского «водолаза»! — Женька намекнул на известное произведение Булгакова и исторические коллизии мироздания.

— Ладно, «космополиты безродные», манэж вас всэх сэйчас прымирит, станэте родствэнниками! — со своим неподражаемым «вкусным» акцентом подвёл итог «национальной» дискуссии Казбек. Он и сам толком бы не ответил на вопрос, сколько горских кровей течёт в его жилах и откуда у него такой странный для осетина акцент.

— Захарыч! А Вы что молчите? — решил всё-таки долить масла в огонь Женька, дабы мажорный «тонус» закулисья не увядал перед работой. — Вам какие национальности больше по душе?

Захарыч широко улыбнулся. У него было явное желание опростоволосить «провокатора» и даже уже что-то веретелось на языке. Он понимал, что в мире цирка национальный вопрос никогда не стоял — так сложилось исторически. И теперешний разговор — был не более, как весёлый трёп для поднятия настроения. Цирк — всегда был одной семьёй, одной нацией и народностью.

— Я различаю только две национальности: — начал Захарыч. Все напряглись, и даже лошади подняли уши торчком. — Это — Хороший Человек и Плохой!..

Молодёжь, с одобряющим: «О-о!» захлопала в ладоши и разошлась по своим местам. «Поточив зубы», каждый продолжил готовиться к своему выходу на манеж. Женька, так и не «попив крови», пока было время, пошёл выискать дальнейший объект для своих шуток.