…К концу очередного представления пришла ошарашивающая новость, которую тут же стали обсуждать за кулисами: директор цирка попал в автокатострофу. По пути с дачи в его машину врезался грузовик. Он получил многочисленные ушибы, сотрясение мозга и открытый перелом бедра. Самое страшное — осколком сломанной кости была повреждена артерия. Пока приехали медики, пока его вытащили из груды металла, наложили жгут, Эдуард Андреевич потерял много крови. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Его с трудом вывели из болевого шока. А тут ещё такая кровопотеря! Положение было критическим. К тому же у него была редкая группа крови — четвёртая с отрицательным резусом. Как это часто бывает, в донорском банке подобной крови не оказалось. Начали срочно обзванивать все медицинские учреждения — пусто! Кровь из другого города, в срочном порядке, пообщали доставить, но не ранее, чем через часов пять…
Поздний вечер, воскресенье. Где экстренно найти доноров? Куда обратиться? Медики обзвонили всё. Пусто. Позвонили в цирк. Это была их последняя надежда…
Заместитель директора, молодой парень с встревоженным лицом и печальной вестью прибежал за кулисы.
Смыков только что вышел с манежа. Ему остался ещё один выход и всё — финал гастролей. Расчёт он получил ещё в пятницу. Завтра, в понедельник погрузка и отъезд в Монголию. Киногруппа уже там. Снимают «натуру»…
Сегодня после представления, по традиции, накроют с женой в гардеробной фуршетный стол. Все, кто захотят, придут, поздравят с окончанием. Посидят, повспоминают, повеселятся. Так было в его жизни много раз…
Смыков прислушался, что говорит, жестикулируя, замдиректора в окружении артистов и подал голос:
— У меня четвёртая отрицательная. Я дам кровь.
Котова, которую перебросили во второе отделение программы из-за окончания «Ангелов», вздыбилась дикой кошкой, оправдывая фамилию:
— Толя! Ты чего? Да ему нормальные люди мочи не дадут, не то что кровь!
— Он цирковой…
— Какой, в п…де, цирковой! Гнида он партаппаратная!
— Согласен, Люся, — гнида! Но… — Смыков вздохнул, улыбнулся и развёл руками. — Теперь гнида цирковая…
Он обратился к инспектору манежа Александру Анатольевичу:
— Без меня продержитесь, без репризы? — «А.А.» секунду подумал и кивнул. — Ну, тогда меня с окончанием. Женя! — крикнул Смыков к ассистенту — Пакуй реквизит, жена поможет! Когда буду не знаю. — Клоун взял за плечо заместителя директора:
— Пять минут! Грим сниму, переоденусь. Встречаемся на вахте…
…За окном служебного автомобиля город мелькал фонарями знакомых улиц и проспектов. Светофоры, словно договорились, горели только зелёным. «Хм, понимают!..»
Мокрый асфальт наматывался на колёса несущейся «Волги» словно глянцевая плёнка на бобину чёрно-белого кино…
Смыков ехал и думал: «Странно устроена человеческая жизнь! Никто не знает, что ему приготовила судьба в ту или иную минуту. Как же надо ценить эту хрупкую паутинку под названием — жизнь!» На ум пришла чья-то фраза: «Спешите делать добрые дела, чтоб не хватило времени на злые!..» Время… Его так мало у людей! Казалось, ещё совсем недавно он, рязанский парень, окончив цирковое училище, вышел на манеж блондином с волнистыми, зачёсанными назад волосами. Молодой, шустрый, стройный, но уже тогда с круглыми румяными щёчками… И вот он уже едет «густо-лысым» спереди и с жиденькими волосами сзади к директору, который обхамил его из-за тучной фигуры. Мм-да-а, время-времечко-песок…
— Время, блин!..
— Да-да, время… Что — время? — Смыков встрепенулся, смахнул воспоминания, как надоедливых мух с обеденного стола.
— Врачи опасаются, что время упущено! — замдиректора озвучил свои мысли, терзавшие его всё это время. — Они Эдуарда Андреевича там на каких-то препаратах держат, называли, не запомнил. Кровь нужна позарез! Привезут из другого города только через пять часов, не раньше! А это — время! Дай, Бог, чтобы хоть мы успели!..
Они влетели в больницу и в пять минут решили все формальности. Тут же измерили давление, температуру. Заставили выпить стакан воды. Смыков рассказал врачу, что сегодня ел. Он не пил, не курил, болезней, мешающих забору крови у него никогда не было. Времени на настоящую, положенную законом, проверку его крови не было тоже. Верили на слово. Врач шёл на нарушение всех предписаний и уставов, даже на нарушение «клятвы Гиппократа» — не навреди! Если что-то с кровью Смыкова не так — его ждёт тюрьма. Если больной умрёт в ожидания той, которая проверенная, но которую только везут, он станет узником собственной совести на всю жизнь. Врач метался по кабинету, не зная, что выбрать.
Смыков тоже не остался в долгу — соврал, глазом не моргнув, сообщив, что он «почётный донор», тем самым ответив на вопрос доктора: «сдавал ли тот когда-нибудь кровь?» И на финал добавил: «И по нечётным — тоже!..» Никто не улыбнулся…
— Да ладно вам, чего вы мучаетесь! У меня кровь классная — клоунская! Кого хочешь на ноги поставит. У меня люди умирали только от смеха…
— Вашими бы устами, Анатолий Васильевич… Ладно, будь что будет, тянуть дальше нельзя, готовимся к забору крови и к операции.
Вошёл взъерошенный анестезиолог и обратился к врачу, беседовавшему со Смыковым:
— Борисыч! Там, видимо, «отходняк», — больной «буйствует»! Матерится на чём свет стоит, хоть святых выноси! — Он удивлённо хмыкнул — Ну эти циркачи дают! Давление, как в спущенной шине, гемоглабина — ниже могильной плиты, другой бы уже дуба дал, а этот — вопит, кроет всех, да ещё угрожает!..
— Значит жив ещё! — буркнул «Борисыч», по ходу что-то записывая в своих бумагах.
— Для поддержания сделали всё, что смогли. — отчитался анестезиолог. — И чего не смогли, кстати, тоже! Анализы и результаты есть — я готов на все сто. Александр Борисович, надо бы оперировать! Или мы его потеряем!.. Шарманку заводить?
— Сейчас кровь будет и начнём.
— Ну, тогда — рок-н-ролл! — анестезиолог азартно потёр руки.
— Аллилуйя! — мрачно отозвался врач.
Смыкова положили на кушетку. Он закрыл глаза. В этой белой комнате никто даже представить себе не мог, как он всю жизнь боялся врачей и особенно их «причиндалов». А они сейчас над его ухом звякали металлом, стеклом, пахли эфиром, словно змеи извивались резиновыми жгутами. Всё это сопровождалось какими-то мудрёными медицинскими терминами, которые пугали не меньше.
Врач по-прежнему не находил себе места, высказывал свои опасения вслух, тревожа себя и медперсонал. Анестезиолог добавлял сомнений и страхов. Все были на взводе.
Смыков поработал кулаком и громко ойкнул, как девчонка, когда ему вогнали в вену толстую иглу.
— Нам сейчас не до смеха, Анатолий Васильевич! — доктор подумал, что пациент решил их по-клоунски развеселить. Смыков же чуть не умер от страха — уколов он панически боялся с детства. Потихоньку приоткрыв глаза, он увидел, как тёмно-бурая жидкость собирается в размеченный дозами пузырёк. В руке пульсировало и жгло. «Лучше не думать и не смотреть!» — решил Смыков. — Интересно, а о чём мне сейчас думать? О том, что в гардеробной жена накрыла стол для ребят, а меня нет? Ну и кто там чего будет говорить? За что будут пить?.. Да-а, хорошенькое окончание у меня вышло, ничего не скажешь! Такого ещё не было. Как-то вроде даже и не закончил… — Смыков не заметно «улетел в цирк»…
— Всё, — четыреста пятьдесят!
— Не густо!.. Где же взять ещё, хоть немного?.. — Александр Борисович озабоченно метался по кабинету, как тигр в клетке. Его тревожные глаза взбухли красными прожилками. — Как операцию начинать с этим мизером? Не дай бог что — кранты!..
Смыков вернулся из забытья.
— Берите ещё сколько надо!
— Свыше четырёхсот пятидесяти милилитров мы забирать не имеем право. Это предел! Такую дозу берём только у «бывалых», типа вас. И то не у всех.
— Вы на мой вес посмотрите, на мои розовые щёки — берите вам говорю! Я в отличной спортивной форме! — сказал он и невольно улыбнулся. — Правда некоторые с этим не согласны!.. — Смыков даже негромко хмыкнул — знали бы сейчас врачи кто этот — «некоторые»!..
Хирург вновь заметался по кабинету. Сегодня он нарушил всё, что мог! Потом, словно решившись, махнул рукой:
— А! Семь бед — одна тюрьма! Ещё немного заберите! Вы бессценный человек, Анатолий Васильевич! Спасибо вам, дорогой мой! На таких — мир держится!
— И на таких врачах, как вы!..
…На продырявленую вену клоуна наложили повязку. Медсестра чмокнула во влажный лоб донора. Смыков улыбнулся и решил было встать, но его тут же уложили как ребёнка, строжайше отчитав при этом.
— Куда! До утра из корпуса ни шагу! Это — приказ! Утром мы вас отвезём в цирк! Из вас больше поллитра крови выкачали, шутите! Вы в любой момент можете потерять сознание, а там… Сейчас мы вас покормим по-царски. Ребята уже поехали в дежурный гастроном. Скоро восполним все ваши потери калориями. — Врач белым вихрем умчался в операционную, где его уже давно ждали.
У Смыкова действительно немного плыло перед глазами. Он невольно прислушался к себе — на такой подвиг этот «бывалый» решился впервые — да нет, вроде, самочувствие как всегда, хотя…
— Мне надо упаковываться! Завтра отъезд за границу. Ничего не собрано! Дайте хоть позвонить! — Смыков заёрзал на кушетке.
— Лежите, лежите! — теперь уже заволновалась медсестра. — Мы позвоним куда угодно сами, вы только продиктуйте кому и что сказать. Отдыхайте. Сейчас, Анатолий Васильевич, главное для вас покой…
Смыков всё это время не мог избвавиться от мысли и вопроса: как там директор, жив ли ещё?..
— Уже оперируют, теперь жить будет точно! Успели благодаря вам! А там, глядишь, обещанную кровь подвезут. Ещё раз спасибо вам, Анатолий Васильевич! Вы настоящий герой! — молодая медсестричка смотрела на него с восхищением и неподдельным интересом. Она впервые в жизни видела клоуна без грима и не в цирке. «Хм, человек, как человек!..»
— Совсем плохо там у него? — полюбопытствовал Смыков, уж очень все суетились с встревоженными лицами.
— Не волнуйтесь, теперь всё «починят», сошьют, где порвалось, загипсуют, где сломалось…
— Помажут сбитые коленки зелёнкой, поругают и отпустят домой! — перебил медсестру донор.
— И помажут, где надо!.. — поддержала шутливый тон медсестра. — А вот и деликатесы приехали! — в комнату вошли два санитара с авоськами в руках. — Сейчас закатим пир на весь мир, что бы долго жилось вам и вашему Эдуарду Андреевичу!..
…Операция шла несколько часов…
Через какое-то время директор пришёл в себя и чуть не умер во второй раз, узнав кто дал ему кровь и по сути спас его.
Как только он боле-мене отошёл от наркоза, тут же попросил позвать к себе Смыкова. Тот уже был на погрузке в цирке. Созвонились. Через час его привезли в больницу.
В сопровождении врача Анатолий Васильевич вошёл в реанимационное отделение…
К больному вели трубки капельницы, ещё какие-то провода. Что-то попискивало в стоящей рядом мудрёной аппаратуре. Пахло больницей и бедой…
Директор изрядно забинтованный, пожелтевший, с замотанной как у мумии ногой лежал на кровати. При виде этого зрелища сердце Смыкова сжалось, потом встрепенулось и детским воздушным шариком полетело куда-то к горлу…
Эдуард Андреевич открыл припухшие глаза, сделал несколько попыток заговорить. Наконец у него это получилось. Его напору и жизненной энергии можно было позавидовать. Стержень в нём, безусловно, был.
— Это ж надо такому совпасть: и у него четвёртая отрицательная! — вместо приветствия хриплым голосом встретил директор своего спасителя. Он никак не мог определиться в своих чувствах к Смыкову и это его раздражало. К тому же его крепко подташнивало. Но не встретиться с ним не мог — помнил, тот сегодня уезжает…
Больного разрывали противоречия, доставляющие боль, не меньшую, чем жесточайшая травма, полученная при аварии. С одной стороны, директор не хотел быть должным этому толстяку, стоящему сейчас перед ним с бледным лицом. А уж тем более благодарить его. С другой, сделанное клоуном для него в «их» ситуации вызывало невольное уважение, скрытое восхищение и глухую ревность — он бы так не смог!..
Директор подытожил всё, что пережил за последние полсуток:
— Угораздило ж меня!..
— Не расстраивайтесь! Зато мы с вами по крови «хорошисты», ну может с небольшим «минусом». — Смыков не знал, как себя вести с человеком, который ему сделал ему столько гадостей, но на которого не было ни обид ни зла. Только сострадание: «Не ведает, что творит. Прости ему, Господи!..»
— Мм-да-а! Уж лучше бы я был «неуспевающим», тогда бы не попал с тобой в «один класс». — Эдуард Андреевич с трудом сглотнул слюну. — Ну, и «кровные» мы теперь с тобой — кто?..
Смыков не ожидал подобного вопроса. Он попытался оценить ситуацию и как-то ответить. Но шутить не хотелось и уж тем более говорить серьёзно.
— Не знаю. Друзья… вряд ли…
— Врагом тебя назвать — язык у меня тоже, вроде как, не поворачивается… — его потрескавшиеся запёкшиеся губы изобразили что-то подобие улыбки. — Хотя кровь ты мне окончательно испортил!
— Может теперь чаще улыбаться будете. Кровь-то в вас новая, смешная…
— Да уж! Оборжусь теперь!..
Смыков посмотрел на часы. Разговор получался натужный, трудный для обоих.
— Мне нужно идти. Прощайте! У меня ещё погрузка не закончилась. Ночью таможня и самолёт…
Белый халат на клоуне смотрелся очень комично. Его полы заканчивались сразу под мышками. Рукава по локоть. «Как он ухитрился натянуть его на себя?..» Директор облизал сухие губы.
— Думаю, «до свидания!» — негромко, но со смысловым нажимом, сказал «кровный» больной. — Ты в моём цирке ещё своих свиней не работал — за тобой должок!
— Когда я следующий раз сюда приеду, вас уже не будет.
— Это почему?
Смыков улыбнулся:
— Вас же «туда» собираются забрать! — Смыков показал пальцем на потолок, намекая на слух о повышении.
— Хм, уже чуть не забрали… — в свою очередь отшутился директор. — Никуда я из цирка не пойду. Там моё место! Я может впервые почувствовал, что занимаюсь настоящим делом. Так что через год тебя жду…
Клоун потоптался, не зная что ответить человеку, которого он считал… В эту секунду Смыков уже не смог бы ответить определённо — кем он теперь его считал. Всё так перепуталось…
— Выздоравливайте, Эдуард Анатольевич, поживём — увидим.
— Я — Андреевич!
— Теперь почти Анатольевич!
— Ах, да! — директор сделал попытку громко хмыкнуть, но тут же сморщился от боли. — Ну, вот, видишь, уже ржу! Испортил ты мне кровь, испортил!.. Ну, удачи тебе, «гоп со Смыковым — это будем… — мы!» А похудеть нам с тобой обязательно надо, Толя!..