Летним днем 1910 года, за год до смерти, Густав Малер встретился с Зигмундом Фрейдом. Знакомство их состоялось в курортном городе Лейдене, где Фрейд отдыхал с семьей. Беседа началась в отеле, а затем перетекла в прогулку по спокойным голландским улочкам. Хотя композитор критично относился к «Толкованию сновидений» Фрейда, необходимость заставила его обратиться за помощью к отцу психоанализа. В ходе их единственной, но многочасовой встречи Густав пересказывал самые ранние воспоминания детства, а Фрейд выстраивал из сбивчивых образов и впечатлений единую картину миропонимания выдающегося современника. Так Малер, пораженный психоаналитическим талантом Фрейда, неожиданно для себя открыл тайну собственного творчества. Создатель психологической теории дал ему понять то, о чем он догадывался, но не мог выразить вербально: свою жизнь и музыку Малер воспринимал как одно целое.

В детстве он часто становился свидетелем бесконечных ссор собственных родителей. Гневный голос нетрезвого отца, нередко поднимавшего руку на свою жену, приводил Густава в такой ужас, что он не мог оставаться дома и выбегал на улицу. Полифония проходящих мимо людей и совершавшихся событий отвлекала его: на главной площади города репетировал военный оркестр, из ближайших церквей доносились звуки органа и слышались песнопения. Звуковой мир, окружавший юного Малера, стал для него своеобразной защитой от отцовской тирании. Однажды, не выдержав очередной родительской ссоры, Густав выбежал на площадь и услыхал веселую песенку шарманщика «Ах, мой милый Августин». Эта наивная мелодия буквально оглушила его контрастом с тяжелейшей ситуацией дома и с тех пор стала ассоциироваться в сознании мальчика с ужасом и насилием. Когда Малер стал писать музыку, эта простенькая, хорошо известная песенка почти всегда возникала в его голове в моменты создания наиболее драматических эпизодов произведения…

Отец Густава, Бернхард Малер, — простой еврей из богемской деревеньки Калиште. Зарабатывал гроши разнорабочим на фабрике или извозчиком. В отличие от других таких же парней, привыкших вкалывать за несколько крейцеров, едва хватавших на пропитание да на кружку пива в харчевне, Бернхард имел свои установки, которым руководствовался и в юности, и в зрелом возрасте при воспитании детей. Он был уверен: сколько бы ни трудился простолюдин, ему никогда не подняться выше своего сословия без образования. Малер-старший считал знания, пожалуй, даже важнее религии. По его мнению, именно образование способно укрепить человека в обществе и открыть ему путь в достойную жизнь. Разумеется, денег на собственное полноценное образование у Бернхарда не было, поэтому он компенсировал недостаток знаний чтением книг, иногда сидя на козлах в повозке. Он даже изучал самостоятельно французский язык. За это его в родной сонной деревне в насмешку прозвали «профессором на ко́злах».

Смысл жизни простолюдина во все времена одинаков: подняться на ноги и получить относительную самостоятельность, затем найти работящую жену и вместе с ней обустраивать свой быт. Бернхард Малер не был исключением. К тридцати годам он сосредоточил свои силы на создании собственного хозяйства. В поисках супруги и помощницы в делах он оказался достаточно проницательным. Среди местных девиц ему приглянулась дочь мыловара из соседнего городка Ледеч-над-Сазавой, нежная и послушная Мария Герман. Некоторые биографы Малера пишут, что его мать была немкой. Но английский исследователь Дональд Митчелл ссылается на жену композитора Альму и его друга, музыковеда Гвидо Адлера, утверждавших, что она происходила из еврейской семьи более высокого социального статуса, чем был Бернхард. Причем Альма указывает фамилию Франк, а Адлер настаивает на фамилии Герман. Согласно Митчеллу, дед композитора, мыловар Абрахам Герман, взял в жены кровную родственницу Терезу. Таким образом, факт кровосмешения, не редкий для закрытых общин, оставил определенный генетический след, сказавшийся на физической и психической нестабильности их потомства.

О долгой и страстной любви, предшествующей женитьбе Бернхарда и Марии, речи даже не шло. До свадьбы Мария практически не знала своего будущего супруга и хотела выйти замуж за другого. Однако родители смогли сломить ее волю, и Бернхард быстро получил согласие девушки. Очевидно, на общем фоне он представлял собой неплохую партию для семьи Герман, к тому же Бернхард нес в себе новую кровь для их рода.

Впоследствии Густав Малер описывал своих родителей, как огонь и воду: отец был упрям, мать же, напротив, слишком мягка. При этом Густав часто задумывался, что без этого союза «ни я, ни мои симфонии не могли бы существовать».

У Бернхарда и Марии родилось 14 детей, но до совершеннолетия дожили лишь шестеро — и те имели разнообразные физические и неврологические отклонения, что в той среде при известном отсутствии надлежащей медицины, а также ввиду испорченной генетики было печальной закономерностью. Первый сын, Исидор, умер в раннем детстве, а 7 июля 1860 года в ставшей бездетной семье родился второй ребенок, названный Густавом, которому суждено было стать одной из центральных фигур мирового музыкального искусства рубежа веков. Следует заметить, что 7 июля — день появления Густава Малера на свет — не оспаривается ни одним из его биографов. Но сам Малер считал днем своего рождения 1 июля. Парадокс состоит в том, что документов, подтверждающих или опровергающих его уверения или правоту исследователей его жизни, не сохранилось, и вопрос даты рождения композитора остается одним из тех белых пятен, которых в его биографии насчитывается немало.

Дом отца, в котором родился Густав, был типичной лачугой, переделанной Бернхардом и Марией в целях заработка в постоялый двор. Он стоял на окраине деревни, и любой путник, проезжавший мимо Калишты, мог найти в нем питание и ночлег за умеренную плату. Дом был настолько бедный, что его окна даже не имели стекол. Впоследствии композитор часто вспоминал эти незастекленные окна и большую лужу перед дверью, затрудняющую вход в жилище.

В тот же год, когда Густаву было всего пять месяцев, семья переехала в находящийся неподалеку провинциальный промышленный городок Йиглаву, где Бернхарду удалось, не без поддержки жены, подняться по социальной лестнице от разнорабочего и извозчика до хозяина таверны.

В то время всякое перемещение еврейского населения страны строго контролировалось властями. Однако семья Малер получила разрешение на новое обустройство и проживание в Йиглаве. Здесь Бернхард на заднем дворе дома, где они снимали одну из квартир, устроил винокурню. Более того, через 12 лет после приезда Бернхарду позволили стать гражданином Йиглавы и выкупить в собственность находившийся по соседству дом, в подвал которого со временем переместилась винокурня, а также был открыт магазин спиртных напитков. Городские власти дали согласие на покупку этого дома, даже несмотря на то, что в других его квартирах проживали христиане. По тогдашним правилам, для евреев это было недопустимо. Но, как видно, Бернхард умел обходить законы и ограничения.

Те, кто был знаком с Бернхардом Малером, да в дальнейшем и сам Густав, описывали его как жесткого и сурового человека. Причины такого характера коренились в среде, плоть от плоти которой он был, где бесчувственность, черствость и твердость мужчин являлись нормой. Эти черты вырабатывались самой жизнью, состоявшей в постоянных преодолениях трудностей. Пытаясь найти достойный доход, Бернхард перепробовал массу занятий, вплоть до работы домашним учителем. Поэтому в зрелости, сознавая цену собственного успеха, он стал достаточно консервативным в материальных вопросах, старался не рисковать тем, что имел. Такой жизненный путь простого сельского парня можно было назвать вполне удачным. Бернхард не только добился относительной материальной стабильности, но и смог дать достойное образование своим детям. Начав восхождение в деревне Калиште, название которой переводится как «отстойник», он обеспечил всему своему роду возможности для дальнейшего развития в более благодатных условиях городской жизни. Впоследствии Альма Малер, говоря о Бернхарде, отмечала, что собственное самолюбие он тешил достижениями своих детей; Йиглава для начала их самореализации была весьма неплохим местом.

Семья быстро разрасталась, Густаву не было еще и двух лет, когда у него появился брат Эрнст, на следующий год — сестра Леопольдина. В 1864 году родился Карл, проживший чуть больше года, а в 1865-м — Рудольф, умерший шестимесячным. Эрнст прожил 13 лет, Леопольдина — 26. Родовое проклятие не оставляло их дом. В октябре 1867 года родился Алоис-Луис. К счастью родителей, тяжело переживавших смерть своих детей, мальчик был относительно здоров.

Новая среда с очень красивой природой, без сомнения, оказала на Густава огромное влияние. Первый англоязычный биограф композитора Гэбриел Энджел считает, что атмосфера горной долины, посреди которой лежала Йиглава, холмистые леса, окружавшие город со всех сторон, да и местный фольклор придали своеобразный колорит музыке Малера. В Йиглаве перемешались три великие самобытные культуры чешского, немецкого и еврейского народов, что выражалось и в языке, и в обычаях, и в нравах. В городе работал типичный для провинции небольшой театр, подобный тем, в которых Малер начинал свою дирижерскую карьеру. Тем не менее жители, испытывая особый пиетет к высокому искусству, очень гордились этим театром.

К тогдашним особенностям города можно отнести и тот факт, что в Йиглаву еще не была проложена железная дорога, и город оставался свободным от политических волнений, захвативших окружающий мир. Многие поколения горожан благополучно соседствовали, невзирая на конфессиональную и национальную принадлежность. Если антисемитская кампания в Европе набирала обороты, то в Йиглаве никакой дискриминации евреев, не считая государственных законов, не было. Густав в детстве не слышал ни одного юдофобского высказывания в свой адрес и никогда в дальнейшем не чувствовал себя ущемленным, даже если кто-то впрямую выражал неприязнь к его происхождению. Малер не просто игнорировал такие выпады, он сам подшучивал над ними. Известен, к примеру, такой факт: друг композитора Альфред Роллер, работавший сценографом в Придворном театре Вены, рассказывал, что перед увольнением Густава Малера с поста директора Венской оперы вокруг его персоны разгорелись настоящие страсти. Уставший от интриг и споров, подогретых в том числе и его национальностью, Малер смеялся: «Не странно ли, что единственные газеты, в которых до сих пор, кажется, осталось некоторое ко мне уважение, антисемитские?»

Представления о детстве великих личностей, повлиявших на цивилизацию, как правило, ограничиваются несколькими историями, раскрывающими истоки их талантов. С течением времени эти повествования покрываются слоями мифологизации, за которыми уже неясна их историческая истинность. Биографы Малера, как и биографы Моцарта, Шопена или Шостаковича, в разных вариантах приводят рассказы о том, что феноменальный музыкальный дар у их героя проявился еще в детстве. Естественно, в основе этих мифов лежат действительные факты, однако неясно, где проходит грань между реальностью и мифом. Согласно малеровским историям подобного рода, в двухлетнем возрасте будущий композитор знал и распевал дома огромное количество народных песен, он обожал музыку военного оркестра, доносившуюся из находившихся поблизости казарм, а в четыре года уже подбирал эти военные марши на аккордеоне. Разумеется, биографы приводят эти истории, стараясь показать истоки фольклорных интонаций, богатство ритмического колорита в музыкальном языке малеровских сочинений, а также ранние проявления его музыкального таланта, что, в общем-то, верно. Однако рассказы об одаренном мальчике, зачарованном звуками военной трубы, плохо передают атмосферу его детства, которую необходимо выявить как для документальной правды, так и для понимания условий, в которых формировался будущий композитор.

Немало в жизнеописаниях Малера мифов с «притянутыми» выводами и умозаключениями. К примеру, с целью раскрытия мировоззрения будущего композитора биографы часто приводят следующую историю. Когда маленького Густава спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, он ответил: «Мучеником». Этот ответ некоторые музыковеды трактуют в свете конфликта его жизни и окружающей среды либо в духе христианской жертвенности его характера, очевидно, забывая, что ни католической, ни иудейской веры мальчику привито не было. Густав рос в чешско-немецкой среде и в еврейской семье, не отличавшейся особой религиозностью. Тем не менее ребенок слышал от родственников и друзей как католические, так и иудейские «правила жизни», которые, конечно, повлияли на его мировоззрение, но не были определяющими. Поняв, что мученичество является христианской добродетелью, ребенок со свойственной детям простотой решил, что быть мучеником — то же самое, что вести праведную жизнь. Эту историю в семье Малер пересказывали как обычный детский «перл» и не более. Тем не менее некоторые историки музыки представляют ее как осознанный выбор жизненного пути.

Миропонимание юного Малера позволяет разгадать не менее мифологизированная история. Однажды Бернхард взял Густава с собой в лес. Ландшафт Йиглавы был таков, что роща располагалась почти в центре города и походила скорее на парк. Вдруг Бернхард вспомнил, что забыл дома кое-что важное, и решил вернуться. Чтобы не таскать с собой маленького сына, он усадил его на пень и дал наставление: «Оставайся здесь и жди, я вернусь очень скоро». Однако по приходе домой Бернхарда отвлекли нежданно нагрянувшие гости, и он, совершенно забыв о своем мальчике, общался с ними до позднего вечера. Наконец он опомнился и, перепугавшись, побежал в лес за ребенком. Каково же было его изумление, когда он застал своего сына там же, где оставил, сидящим на том самом пне. Густав находился как бы в трансе, его глаза были полны удивления. Со стороны казалось, что мальчик вдохновлен воображаемыми чудесами и видениями. Будущий создатель грандиозных симфонических полотен заслушался звуками леса, звоном колоколов церквей и шумом, доносящимся из города. Гармония этих полифонических наслоений зачаровала ребенка, и он даже не заметил, что несколько часов сидит в лесу один. Биограф Гэбриел Энджел приводит эту историю как наиболее показательную, нежели другие истории этого периода, раскрывающие Малера-композитора. При этом Энджел проецирует случившееся на всё его творчество: «Необыкновенное чудо детского взгляда — это дух всех малеровских симфоний… правда и красота составляют суть каждого творческого вдохновения. Ребенок, который достиг нирваны, находясь в самом сердце леса, вырос, чтобы наделить мир этой несравненной “Песнью Земли”, колыбельной песнью эволюции, воспевшей всю природную жизнь».

Случай, знаменовавший начало музыкального образования юного Малера, описан в предисловии к письмам, опубликованным женой композитора. Эта история произошла, когда в дом Малеров приехали родители матери Густава, Абрахам и Тереза. Пока дедушка и бабушка общались с дочерью и зятем, ребенок исчез. Начавшийся поиск привел Бернхарда и Марию на чердак, где они увидели картину, потрясшую их: там находилось старое пианино, и Густав, поглощенный этим инструментом, будто новой игрушкой, с азартом нажимал на клавиши. Родители были поражены тем, что от его прикосновений раздавались не треньканья, которые привычно звучат, когда за фортепиано сидит маленький ребенок, а самая настоящая музыка. Густав с легкостью подбирал хорошо известные мелодии, хотя этому его никто не учил. В тот день Бернхард осознал, что его сын не просто увлечен музыкой — это что-то несоразмерно большее. По словам Альмы, Густаву тогда было всего четыре года. Историю эту подтверждает австрийский музыковед Рауль Стефан, добавляя, что юного Малера ничто не могло отвлечь от пианино, даже когда его звали поесть сладости. Однако Стефан считает, что этот случай произошел, когда Густаву было шесть лет. Сам же композитор говорил, что сочинять музыку он научился в возрасте четырех лет, и это случилось прежде, чем он смог что-либо исполнить на инструменте. Сегодня хронологические рамки той истории установить трудно, поэтому безошибочно можно утверждать лишь одно: музыкальный талант Малера проявился очень рано.

Родители Густава, осознавшие его способности, решили развивать талант мальчика и задумались о частном учителе. Первые уроки музыки юный Малер получил у чешских музыкантов, которых знал в основном по отцовской пивной. Разумеется, нельзя утверждать, что Бернхард выбирал преподавателей для своего ребенка именно среди своих клиентов. Просто пивная служила определенной средой для общения мало понимавшего в музыке старшего Малера, а также неким инструментом оплаты преподавательских услуг.

Музыкальные основы Густаву помог постичь капельмейстер йиглавского театра Францишек Викторин. Учителями по фортепиано у будущего композитора стали Якуб Сладкий, а потом Ян Брош, под руководством которого Густав настолько быстро добился успеха, что учитель направил его преподавать музыку к мальчику, который был старше Густава. За свои услуги юный педагог получал пять крейцеров в час. Но это длилось недолго: несчастный ученик не соответствовал высоким требованиям учителя-тирана и после нескольких уроков мальчик слезно отказался продолжать учебу у Густава. Также среди йиглавских учителей маленького Малера фигурируют имена Яна Жижки, ученика Антона Брукнера Вацлава Прессбурга, Францишека Штурма. Однако самую большую роль в музыкальном образовании Густава сыграл выпускник Пражской консерватории, хормейстер церкви Святого Иакова Генрих Фишер. Послушав игру мальчика, Фишер понял, что тот — настоящий вундеркинд. Немного поразмышляв, педагог решил, что Густав может начать работать, и пригласил его на хоровые репетиции в церковь, предложив место органиста. Как раз в это время, в 1868 году, у Бернхарда и Марии родилась Юстина Эрнестина.

Когда Густаву исполнилось девять лет, как и полагалось по австрийским законам, отец отдал его в Йиглавскую гимназию. При этом частные занятия фортепиано в доме Малеров не прекращались. За время учебы будущий композитор проявил себя как рассеянный ученик, постоянно отвлеченный собственными мыслями и не проявлявший особого интереса к другим предметам, кроме музыки. Малера не интересовало почти ничего, он равнодушно относился к математике, географии, истории, а физику откровенно недолюбливал.

Однако всё менялось, когда речь заходила о музыке. Юного Малера одолевал азарт, его глаза сверкали, он тотчас вступал в дискуссию, горячо отстаивая свои взгляды. Слушая музыку, он забывал обо всём на свете. Однажды Густав до того замечтался на уроке, что очнулся, немало напуганный собственным насвистыванием какой-то мелодии. Подобные случаи были не редки: учителя постоянно делали ему замечания за музыкальные «посторонние звуки».

Год спустя, 13 октября 1870 года, на сцене городского театра состоялось первое выступление юного Густава как пианиста, после чего вышла рецензия в местной газете «Vermittler», возвестившая общественности Йиглавы о первом успехе «десятилетнего сына еврейского торговца Малера».

Но успехи Густава были омрачены чередой смертей: 15 декабря 1871 года умерли сразу два его брата — двухлетний Арнольд и семимесячный Фридрих, а в мае 1873-го — годовалый Альфред. Повзрослевший Густав впервые сознательно столкнулся со смертью близких, что, естественно, сильно повлияло на его миропонимание.

Одиннадцатого ноября 1872 года на вечере в гимназии будущий композитор исполнил вариации из мендельсоновского «Сна в летнюю ночь» в транскрипции Ф. Листа. На этот раз газеты писали о молодом виртуозе, владеющем отличной техникой и обладающем мощью оригинального интерпретатора. 20 апреля 1873 года в городском театре в его исполнении прозвучала фантазия С. Тальберга на тему из оперы В. Беллини «Норма». Ту же программу Густав повторил 17 мая 1873 года по случаю праздника «Мужского общества певцов», возглавляемого его учителем Фишером.

Родители Густава очень гордились своим талантливым ребенком и не сомневались в его музыкальных перспективах. Они делали всё для ускорения его творческого развития, хотя находились в стесненных обстоятельствах. Отец считал, что сын должен заполучить свой шанс любой ценой. Густав рос, испытывая чувство ответственности и преданности к семье, понимая, что с таким количеством младших братьев и сестер ему придется рано стать самостоятельным. Его первые композиторские опыты неизвестны. Очевидно, эти сочинения сильно разнились с музыкальной эстетикой взрослого Малера, поскольку все детские произведения он впоследствии уничтожил. Однако, несмотря на то, что юные представления композитора были сильно трансформированы, первоначальный опыт, принятый им за неудачный, позже всё-таки отразился на его симфониях. Некоторые авторские стилевые черты, несомненно, укоренились в эти ранние годы.

Здоровье мальчика оставляло желать лучшего. Доктор медицинских наук Леонид Иванович Дворецкий, опираясь на имеющиеся данные, пишет в книге «Музыка и медицина. Размышления врача о музыке и музыкантах»: «…известно, что в детском возрасте композитор перенес ревматический полиартрит и малую хорею, проявляющуюся непроизвольными гиперкинезами и в связи с этим описывающуюся ранее как “пляска Святого Витта”». Нарушения в двигательной функции можно заметить даже на знаменитой детской фотографии композитора, где рука юного Густава, лежащая на стуле, словно поддерживает равновесие тела, при этом на фото видно, что ноги ребенка стоят порознь. Для единственной фотографии, стоившей бедной семье немалых денег, художественная задумка фотографа как «композиция у стула» представляется сомнительной. Скорее всего, без какой-либо опоры ребенок просто-напросто не мог стоять прямо. Тем не менее в сравнении с выжившими родными братьями и сестрами старший сын считался относительно здоровым, хотя с возрастом соматические и неврологические заболевания у него только накапливались.

Не самое лучшее образование, которое мог дать Густаву провинциальный город, всё же предоставило ему почти идеальную свободу мысли. Ум юного Малера был молниеносен, пытлив и аналитичен. Пробелы в музыкальной теории компенсировались его догадливостью. Сенсационная фантазийность, склонность к мистике и символике черпали свою духовную пищу в чтении поэтических и романтических произведений. О его ранней склонности к необычному и сверхреальному свидетельствует отроческий товарищ Малера, музыковед Гвидо Адлер, который говорит о его особой жадности, ощущаемой в чтении сказок Э. Т. А. Гофмана.

Недовольный безразличием Густава к учебе, отец решил сменить гимназию и отправил одиннадцатилетнего сына в Прагу. Однако это привело не к положительным сдвигам в учебе, а к напрасным дополнительным тратам денег, которые в семейном бюджете Малеров были нелишними. Родители понимали: преемником отца в управлении таверной Малер-младший не будет. При этом назрел определенный образовательный кризис: Густава перестали удовлетворять частные уроки с Викторином и Брошем ввиду их малой продуктивности и нерегулярности. Кроме того, уроки требовали денег, с которыми к тому времени в семье Малер стало еще хуже: доход от таверны не рос, а семья увеличивалась. В июне 1873 года у Бернхарда и Марии родился сын Отто, а в 1875-м супруга вновь забеременела и родила в октябре дочку Эмму Марию Элеонору. В апреле 1875 года не стало тринадцатилетнего Эрнста.

Понимая, что Йиглава в музыкальном и образовательном смысле становится тесной для пятнадцатилетнего Густава, и не дождавшись двух лет до его окончания гимназии, Бернхард отвез сына в Вену для профессиональной подготовки в столичной консерватории. Несомненно, это решение было простым и логичным, но и весьма обременительным для семейного кошелька. Родители долго раздумывали, как лучше поступить с занятиями своего одаренного мальчика. Их сомнения развеял старый знакомый, имевший в доме Малеров большой авторитет. Услышав бетховенскую сонату в исполнении Густава, он тотчас написал рекомендательное письмо, направив юного музыканта к знаменитому пианисту и педагогу, профессору Венской консерватории Юлиусу Эпштейну.

Вена того времени была не просто столицей империи, это был город науки и искусства. Венский университет, основанный еще в XIV веке, к 70-м годам XIX столетия превратился в мировой научный центр: активно развивалась Императорская академия наук, приобрела статус высшего учебного заведения и расширила свои площади Венская академия изобразительных искусств. Музыкальная Вена — город Гайдна, Моцарта и Бетховена — ко второй половине XIX века стала настоящей «Меккой» музыкального мира. Любой, кто относил себя к музыкантам, считал своим долгом побывать здесь. А уж учиться в Вене — предел мечтаний всех начинающих служителей искусства, толпы которых постоянно атаковали консерваторских корифеев. Поэтому, когда на пороге дома именитого профессора Юлиуса Эпштейна появился сутулящийся усатый мужчина, рядом с которым стоял невысокий смуглый юноша с серо-голубыми глазами, профессор не рассчитывал на что-то стоящее. Приглашенные в дом отец и сын Малеры робко стояли в гостиной. Бернхард протянул профессору рекомендательное письмо, одно из множества подобных, получаемых из разных концов империи. Эпштейн нехотя предложил молодому человеку исполнить на фортепиано любое произведение, которое тот сочтет нужным. Но когда прозвучали первые такты, всё изменилось: лицо профессора преобразилось, и он воскликнул: «Да это же прирожденный музыкант! Бесспорно, я не могу ошибиться!» Густав сразу же был рекомендован к поступлению в Венскую консерваторию. Йиглавская гимназия была окончена заочно, предметы сдавались в перерывах между событиями бурной венской жизни.