Чем же занимался в эти мимозные весенние дни специальный корреспондент западной газеты умеренного направления Август Гор?

Его с Жоржем «музыкальный диалог» имел успех. И он получил новый заказ — написать о том, какими книгами интересуется молодежь. В первую очередь переводными. Та же задача — какое влияние оказывает западная литература на советскую молодежь.

«Да, эта задача потрудней, — рассуждал Гор, — черта с два молодежи удается доставать переводные книги!» Тут он вспомнил Тутси, ее просьбы добыть научную фантастику все тому же, как он понял, супермену. Может ограничить тему: «Что читает советская молодежь из научной фантастики и детективов?» Кстати, и переводится, кажется, в основном именно эта литература и интерес наибольший вызывает. Да и придраться кое к чему можно. Мол, не находит молодежь удовлетворения в реальной советской действительности, вот и тянется к фантастике. С детективами трудней. Хотя вот: раскрепощенная, нет, распустившаяся молодежь черпает в заграничных детективах примеры негативных героев! Выросла преступность, рэкет, мафия, проституция — словом, весь дежурный набор. Кстати, по части проституции у него есть прекрасный консультант, — Гор усмехнулся. Бедная Тутси, она даже не подозревает, сколько и какой ценой ей предстоит заплатить за доллары, что она выдоила у него! Так что неизвестно еще, кто кому полезней. Ладно, это все мелочь, пора проводить в жизнь свой гениальный план. Какой же он все-таки молодец, прямо-таки генератор идей! Не журналистом ему быть, а министром.

Что касается чтива, то надо привлечь Жоржа. У него хоть культуры, как у свинопаса, но парень деловой. Пусть устроит среди этих кретинов, с которыми знается, социологический опрос. И обязательно запишет на пленку. Тоже неплохо — продемонстрирует низкий уровень культуры и дурной вкус молодежи. Хотя ниже, чем у самого Жоржа, найти будет трудновато.

Так, еще какие дела? Ага! Он позвонил Зине-Зое, которые, как он убедился, хотя и стоили денег, но оказались весьма полезными. У них была обширная клиентура в самых разных слоях «московского общества», и они поставляли ему ценную, хотя и не всегда достоверную информацию из жизни авангардистских художников, молодых киношников, каких-то эмансипированных, склонных к заграничному общению поэтов, бардов, а заодно фарцовщиков и махинаторов. Все это были весьма разные люди, но тем полезнее была приносимая его агентами в мини-юбках информация — слухи, сплетни, всевозможные сенсации.

Гор раз в неделю возникал на рабочей квартире девиц и, записав все сказанное ими на диктофон и оставив гонорар, спешил уйти, даже не получив того, для чего «нормальные» люди к таким девицам ходят и за что им платят.

Но сейчас Гор был занят не совсем обычным делом.

Каждый вечер он переодевался в рабочую униформу, а попросту — костюм, плащ и обувь, купленные в московских магазинах, и, превратившись, таким образом, посильно в рядового москвича, садился в метро и ехал до станции «Сокол».

Здесь он выходил и не спеша шел к Ленинградскому рынку. Долго бродил между прилавками, приценивался к цветам и овощам, даже записывал кое-что в блокнот. Он готовил материал о рыночной торговле, снабжении города продуктами и так далее. Вполне нормальная для иностранного корреспондента работа.

Но по дороге на рынок и обратно он не спеша прогуливался по прилегающим переулкам, иногда останавливался, опять что-то записывал — журналист ведь…

В действительности маршрут его пролегал каждый раз вдоль улицы Усиевича. Пройдя пятнадцатиэтажный новый дом, возвышавшийся над всей округой, он сворачивал в Головановский переулок и доходил до раскинувшегося под углом сквера. У входа в сквер его приветствовала единственной рукой возвышавшаяся на пьедестале гипсовая однорукая физкультурница. По обе стороны редких деревьев сквера возвышались студенческие общежития: слева — шесть шестиэтажных домов, справа — два очень больших в виде буквы Н, дома были желтые, облезлые с продолговатыми окнами.

Внимание Гора привлекало дальнее здание. «Первый Балтийский переулок, дом 6, корпус 8», — гласили надписи. На доме с краю лепилась серебристая плита, на которой были изображены грузовик и легковушка, мчавшиеся навстречу друг другу, а выпуклые надписи сообщали: «Дом студентов № 1 МАДИ», здесь жили иностранные студенты.

Гор бросал взгляд на уродливые, заржавевшие пожарные лестницы, которые поднимались вдоль фасада, на нарисованные какими-то шутниками-студентами на стене кариатиды. Между ними находился подъезд. Гор интересовался, когда в вечернее время лучше всего застать этих студентов возвращающимися домой.

Потом он заметил, что есть у них клуб, и вот оттуда они возвращаются совсем поздно. Забыв о недремлющих агентах КГБ, Гор даже подошел раза два-три к общежитиям совсем поздно и наконец убедился, что по субботам и воскресеньям иные студенты возвращались и после полуночи.

Он запомнил некоторых из них. Особенно ему приглянулся высокий курчавый красивый парень. Он приметил его потому, что тот неизменно ходил в ярко-оранжевой куртке. Такую легко узнать. Видимо, обладатель оранжевой куртки был большой любитель танцевать, а может, гуляка. Во всяком случае, две субботы и два воскресенья подряд и даже однажды в среду он приходил в общежитие около полуночи и, как показалось Гору, слегка навеселе. Ручаться, конечно, он бы не смог, но так ему показалось.

План Гора потихоньку продвигался.

Оставалось самое неприятное — разговор с Тутси. Одно время он размышлял, не использовать ли для задуманного Зину-Зою, но потом отказался от этой мысли. Во-первых, он их недостаточно знает, во-вторых, в драку с сутенерами-конкурентами их «покровители» полезут, а с иностранными студентами чего ради? Нет, Тутси и ее «школьный товарищ» — идеальные фигуры.

И вот настал день, намеченный Гором для решающего разговора. Готовился он к нему очень тщательно, продумав все до мельчайших подробностей. Так кинорежиссер продумывает все детали съемок очередного эпизода: обстановку, атмосферу, действие актеров, и прежде всего главной героини.

Разговор состоялся в будний день — Гор уже знал, что в такие дни встречаться Тутси и ее супермену было трудно.

Накануне Гор предложил ей разнообразную программу. Он ждет ее в три часа, они едут обедать в Хаммеровский центр. Там же в центре присутствуют на престижном, но очень закрытом показе мод одной французской фирмы. А затем, порезвившись в валютном баре «Националя», заканчивают вечер у Тутси. При этом Гор сообщил, что ее ждет «очень замечательный сюрприз».

Преисполненная радостных надежд, Тутси ждала Гора у «Интуриста», обычной точки отсчета их свиданий. Она была в строгом английском костюме с очень короткой юбкой и очень длинным жакетом. Искусно намакияжена. Колготки без выкрутасов, черные туфли на высоком каблуке, скромная черная сумка.

Гор был настолько поражен ее видом, что не сразу нашелся что сказать. До чего ж она красива! До чего неописуемо красива, в этом сдержанном туалете! Его Тутси. На какое-то мгновенье ему стало ее пронзительно жалко: он-то знал, что ей предстоит. Но мгновенье и длилось мгновенье.

— Мадам Тутси, — он с искренним восхищением смотрел на нее. — Я не найду слов! Вы так прелестны, так прелестны, что я весь растерялся! Показ мод придется отменить: когда вы войдете в зал, все манекенщицы умрут от зависти!

Тутси весело рассмеялась. Гор, конечно, комплиментщик, но и она знала себе цену. Это был эксперимент. Некоторые проститутки суперкласса начали порой одеваться на работу в такие вот строгие одежды. Контраст между этой строгостью и тем, что угадывал в ней клиент, который все же хорошо знал, с кем имеет дело, действовал сильнее любого возбуждающего средства (и на клиента, и, что гораздо важнее, на его кошелек).

«Мерседес» за считанные минуты доставил их к огромному, очень модерновому, но все же мрачноватому зданию на набережной. Швейцар, как всегда, почтительно приветствовал Гора (старого знакомого), да и Тутси (старую знакомую). На этот раз ее сопровождал иностранец и обычной десятки она швейцару не отстегнула. Таковы уж правила игры.

Они зашли в почти пустой зал. Сели за столик у стены, заказали тут же подошедшему официанту в безукоризненном смокинге обед: икру, крабы, шампанское, какие-то фирменные блюда — словом, обычный набор-люкс. Болтали обо всем. Смеялись. Тутси под влиянием шампанского и острот Гора совсем развеселилась. Он же сыпал шутками и анекдотами, ни секунды не спуская с нее цепкого взгляда.

— Знаете, что говорят англичане? — спрашивал Гор. — Что лучше, чем заиметь новую любовницу, может быть лишь то, что избавился от прежней. Ха-ха-ха! Впрочем, откуда вам знать, мадам Тутси! Кому придет в голову хотеть избавиться от вас! Только сумасшедшему.

Тутси заливалась смехом, а Гор тут же выдавал:

— Для мужчины важней заставить женщину покраснеть, чем рассмеяться. А? Между прочим, женщины, как суп — им нельзя давать остыть! А вот еще знаешь, что говорил американский генерал Спаатс? «Есть две профессии, в которых любители превосходят профессионалов: стратегия и проституция». Ха…

Но тут Гор сообразил, что шутка не очень удачная, и поспешил исправить свой промах:

— Знаешь, есть еще такая мудрость: «Маленькие подарки укрепляют дружбу, а большие подарки укрепляют любовь!» Сегодня, мадам Тутси, вы в этом убедитесь.

Принесли еще шампанского. По мере его поглощения истории Гора становились все более двусмысленными.

— Молодожен спрашивает у своего отца, в молодости большого донжуана: «Скажи, отец, когда я в постели, должен ли я разговаривать с женой?» — «Конечно, — отвечает отец, — если телефон рядом». Ха-ха! А вот еще: мать напутствует дочку-старшеклассницу на школьную вечеринку. Внимательно оглядев ее, кричит: «Но ты не надела лифчик!» Охваченная гневом задирает у дочери юбку: «Ты не надела и трусики!» И бьет ее по щеке. «Но мама, когда ты идешь на концерт, — протестует девушка, — ты же не берешь свои ушные затычки!»

Гор заливается смехом и еще долго продолжает в том же духе. Наконец бросает взгляд на часы:

— Ой, мы опаздываем! Скорей.

Рассчитавшись, они торопятся в демонстрационный зал. И там, спотыкаясь о ноги уже давно сидящих вокруг элегантных мужчин и женщин, пробираются к своим местам, вызывая всеобщее недовольство. Во-первых, опоздали, мешают смотреть, во-вторых, народ здесь искушенный и никакой строгий костюм их не обманет, они сразу определяют Тутсину профессию. Совсем обнаглели эти девки, да и иностранцы хороши, устроили из Хаммеровского центра публичный дом! Мужчины демонстрируют еще большее возмущение, ни на секунду не отрывая взгляда от Тутсиных ножек.

А тем временем под музыкальное сопровождение по «языку» взад-вперед расхаживают, беспрестанно меняя туалеты, длинные анемичные девицы с каменным выражением лиц. Запах пыли, материи, духов ударяет в ноздри.

Без конца меняются фасоны, цвета, длина платьев и юбок, ширина плеч и рукавов, пояса и сумки, туфли и чулки, шляпки и накидки. Звучит тихая музыка, изредка вспыхивают аплодисменты.

Наконец спектакль заканчивается. Все начинают расходиться.

Гор и Тутси неторопливо выходят на улицу.

Через четверть часа они уже сидят в душном, прокуренном баре «Националя». Действие шампанского Гор уже не испытывает. Поэтому он заказывает виски — по мере приближения решающего разговора в нем растет напряжение.

Ничего не замечающая Тутси добросовестно прикладывается к виски, что вообще она теперь делает со все большим удовольствием. В какой-то момент Гор спохватился: напьется, и разговор не получится, стоп! Он забирает у нее стакан.

В этот момент возникает неизбежный, как загробная жизнь, Жорж. Он церемонно целует Тутси ручку, пожимает Гору руку. Не спрашивая разрешения, присаживается к столику и наливает себе виски, благо на столе стоит лишний стакан. Выпив его залпом, наконец приходит в привычное состояние.

— Ты хотел поговорить насчет книг?

Гор с трудом соображает, в чем дело. Он вспоминает, что мимоходом намекнул Жоржу о полученном задании. Нашел время для разговора!

— В другой раз обсудим, — не очень любезно ворчит он.

— Я почему говорю, — пропустив реплику мимо ушей, продолжает Жорж. — Я уже дал задание своим людям («Своим людям», — вздыхает Гор. — О господи!) Но знаешь, Август, у меня впечатление, что никто ничего не читает, все смотрят телевизор…

— Бог с ними, — нетерпеливо прерывает Гор, — давай займемся этим в рабочее время, а сейчас отдохнем.

— О’кей, — Жорж деловито доливает в стакан остатки виски, выпивает и теряет к общению всякий интерес. — Я позвоню тебе на неделе.

Он откланивается и пересаживается к другому столику, где собралась какая-то веселая компания, у которой виски пока не иссякло.

Гор и Тутси еще некоторое время сидят, потом поднимаются. Оба, несмотря на хорошую закалку, немного устали.

Они выходят и решают пройтись пешком, сбросить с себя всю тяжесть этого чертового бара с его шумом, запахами, суетой.

На улицу спустилась ночь, движение поредело, весна весной, но легкий ветерок свеж, он холодит щеки. По улице Горького стремительно проносятся немногие машины, бесполезно меняют огни светофоры — прохожих почти нет. Тутси становится холодно, она прижимается к Гору, чтобы согреться. Одной рукой он обнимает ее за плечи, в другой несет большую красивую коробку, которую захватил из багажника «Мерседеса». Наверное тот самый сюрприз! На Тутси нисходит благостное настроение, такую легкость она испытывает нечасто — тут все: и шампанское, и предвкушение подарка, и хорошо проведенный вечер и, украдкой, мысль о послезавтрашнем воскресенье, которое они договорились с утра до вечера провести с Игорем. Но это послезавтра. А сегодняшнюю ночь она проведет с Гором. Такая работа. Тутси вздыхает. Ничего, Гор не худший вариант. Плохого, кроме хорошего, она от него не видела. Есть у него, правда, кое-какие свинские требования. Но что ж поделаешь! Другие еще не то требуют. Но ведь за свои деньги. И немалые. А вообще-то, свинская жизнь, и все они свиньи — мужики. Кроме Игоря, конечно. Он — бог! Тутси вздрагивает. От мысли об Игоре ее бросает в жар. Но она гонит эти мысли — сейчас на повестке Гор. А Игорь послезавтра, и нечего погонять лошадей.

Ветер усиливается, становится просто холодно, но, к счастью, они пришли.

Тутси торопливо задергивает занавески, зажигает плиту, готовит кофе.

Гор снимает ботинки, надевает «свои» тапочки. Открывает прихваченную с собой бутылку, привычно достает из домашнего бара пузатые бокалы.

Из кухни возникает Тутси. Она разливает кофе, аромат которого медленно захватывает комнату.

После прогулки они с наслаждением пьют обжигающую густую жидкость. Молчат.

Молчание густое, как кофе, повисает в комнате. Только еле слышно звучит грустная мелодия.

Гор смотрит на свет бумажного китайского фонарика (подарок Тутси от одного японского друга). Ему становится немного грустно. Он все же привязался к этой, такой красивой, такой гордой, наглой и вызывающей в своей непомерной красоте девушке. А в сущности, такой жалкой и незащищенной.

По меркам этой страны, она богата, у нее вещи, которые здесь мало кто имеет, много денег, ее жизнь — рестораны, бары, мужчины. Да вот и любовь ее, кажется, нашла. Что ж, красивый парень, действительно супермен и тоже любит ее. Многие ли девчонки могут здесь сравниться с ней? А ведь узнай про нее все — наверняка запрезирают. Впрочем, это участь всех проституток. Интересно, довольна ли она жизнью. Но уж его роскошному подарку будет радоваться наверняка.

Жаль, конечно, он привык к ней, с ней ему хорошо. В этой стране она согревает его, скрашивает одиночество. Гор вздыхает: работа прежде всего. Просто грустно, что через несколько минут он потеряет ее. И не важно, что внешне все останется по-старому, что он будет ходить с ней в рестораны и бары, приходить сюда, раздевать ее, ложиться с покорной и податливой в постель… Все уже будет другим.

Она будет делать все то же самое, только испытывать к нему уже ненависть. Жаль, очень жаль, что жизнь так устроена. Он опять вздыхает.

— Что с тобой? — Тутси обеспокоенно смотрит на него, — что-нибудь болит. Ты слишком много выпил сегодня.

Гор приходит в себя:

— Что? Нет-нет, все в порядке. — Он встает, поднимает коробку на стол. — Мадам Тутси, вы кое о чем мечтали. А я существую на этом свете только для того, чтобы осуществлять ваши мечты. Разрешите подарить вам этот пустячок, в знак моей любви и уважения. Что бы ни случилось, вы должны быть уверены в моей любви и уважении. Да? Хорошо?

Скрытая напряженность, которую испытывает Гор, начинает передаваться Тутси. Она хмурится, испытующе смотрит на него.

Но в этот момент он открывает коробку и достает роскошную шубку из золотистого каракуля. Тутси забывает все на свете. Словно лунатик, не видя ничего кругом, она медленно подходит к Гору, осторожно берет шубку, надевает ее, включает полный свет, идет к зеркалу, крутится перед ним, запахивая и распахивая воротник, засовывает руки в карманы, вынимает, вертится в разные стороны… Наконец бросается к Гору на шею, горячо целует.

— Август, ты… ты… ты, я прямо не знаю, что сказать! Спасибо тебе! Спасибо! Ну как мне отблагодарить тебя? Что ты хочешь, чтоб я сделала? Я сделаю все, что ты захочешь! (Бедная Тутси, она имеет в виду совсем иное, нежели он. Ну чем может отблагодарить щедрого благодетеля проститутка? А ему нужно сейчас совсем не это.)

— Ты довольна? Тебе нравится? — Гор, улыбаясь, смотрит на нее. — Я рад.

— Ну как ты можешь спрашивать! — Тутси вновь целует его, на этот раз профессионально. Ей кажется, что так ему будет приятней. Она снова подходит к зеркалу, наконец снимает шубку, кладет на стул. В свете люстры золотистый мех переливается, ласкает глаз.

Тутси берется за верхнюю пуговку блузки и устремляет на Гора вопросительный взгляд.

Но Гор не шевелится. Он смотрит на нее как-то странно, непривычно. Смутное беспокойство охватывает Тутси.

— Сядь, девочка, нам надо внимательно поговорить.

И тон, каким были сказаны эти слова, и обращение «девочка» тоже были необычны.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, — продолжает Гор, — ты мне дорога. У тебя, надеюсь, нет причин на меня жаловаться — я всегда был к тебе хорош и щедрый. Сегодня тоже подарил тебе подарок. И дальше буду щедр, буду дарить. Я тоже не жалуюсь на тебя, ты все делала, как я хотел. Надо, чтоб дальше все так продолжалось. Я хочу, чтоб дальше ты все делала, как я хочу. Да? (Когда Гор волновался, у него возникали нелады с русским языком.) Я выполняю любую твою просьбу, а ты мою. Да?

Тутси молчала. Она не понимала, она только чувствовала приближение беды.

— Я спросил «да?» — голос Гора звучал требовательно и сухо. Раньше такого не бывало.

— Да, — еле слышно ответила Тутси.

— Вот и хорошо. Мне не всегда легко выполнять твои просьбы — у меня ведь работа, дела. Иногда это очень дорого. Ты ведь мне пока не жена. Пока, — повторил он (это был заранее подготовленный козырь, который должен пробудить в ней надежду). — У тебя тоже могут быть трудности выполнять мои просьбы. Не все они тебе приятны. Но они важны для меня, и ты должна их выполнять. Да?

На этот раз Тутси лишь молча кивнула.

— Так вот, у меня просьба, — продолжал Гор после паузы. — Слушай очень, очень внимательно. Ты скажешь своему Игорю, что к тебе пристал один нехороший человек, плохой, обидел и чтоб он его наказал. Отведешь его в одно место, покажешь этого человека. Я понятно говорю? И все. Твой Игорь остальное сделает сам. У него есть опыт, — добавил Гор непонятную фразу.

Он замолчал, не спуская глаз с Тутси.

Она сидела неподвижно, бледная, какая-то постаревшая. Словно все рухнуло. Она вдруг оказалась в каком-то ином, страшном мире. Она мгновенно все поняла. И кто такой Гор, и что он хочет, и какая опасность грозит ей и Игорю, и невозможность избежать опасности, выкрутиться.

Она все же попыталась. Вернее, хриплое «нет!» вырвалось у нее инстинктивно.

— Да, девочка. Да, — в голосе Гора звенел металл, и были в его взгляде жестокость и угроза, — да! Ты сделаешь то, что я прошу.

— Нет, — почти шепотом пробормотала Тутси.

— Да! — на этот раз его голос щелкнул как бич. — Иначе мне придется самому встретиться с Игорем Лосевым и попросить ему мою просьбу. И… рассказать о тебе, если он спросит. Извини, это будет по твоей вине. Подумай. А если сделаешь, как я прошу, все останется, как было. Он ничего не узнает. Я буду щедрый, у тебя не будет забот. И мы подумаем о перспективах наших отношений. Я изучил тебя, ты можешь быть хорошей женой.

Он замолчал, но по-прежнему не отрывал от нее взгляда.

Молчала и Тутси. Уж очень большая, непомерная тяжесть свалилась на нее. Мысли путались. Надо было срочно что-то решать, что-то отвечать, как-то схитрить, отвести беду. Но она не могла сосредоточиться. Не с кем и некогда советоваться, бесполезно о чем-то умолять Гора. Одного она не могла допустить — чтоб Игорь узнал. Только не это! Наконец она поняла, что единственное, что остается, это согласиться. Оттянуть время, а там что-нибудь придумать.

— Ну, — нарушил Гор молчание, — договорились?

Она кивнула.

— Ты должна понять, девочка, — он без труда угадал ее мысли, — что мою просьбу выполнить надо. Не старайся меня обмануть. Я не прощу. Он все узнает. И он тоже не простит. Ты это знаешь. Так что не обманывай. Сделай, что я сказал, это нетрудно, и все пойдет хорошо. Как было. Да?

— Что я должна сделать? — спросила она устало.

— Завтра днем мы поедем в одно место. Это общежитие для заграничных студентов… общага, так? — он выдавил улыбку. — Общага студентов. Они вечером ходят танцевать, в кино. Возвращаются поздно. Надо, чтобы Игорь Лосев с друзьями пришел туда и побил того, который тебя обидел. Все. Разве трудно?

— Но меня никто не обижал.

— Ты скажешь, что обидели. Понятно? Скажешь. Такой высокий курчавый, в оранжевой куртке. Если его не будет, укажешь на другого, все равно на кого.

— Я должна быть с ними, когда они туда поедут? — испуганно спросила Тутси. — Но…

— Поедешь. Эта невеликая работа. Будешь стоять в стороне. Когда начнется схватка, уйдешь.

— А если его арестуют?

— Не арестуют, он опытный, это не в первый раз. Там милиции нет.

— Его могут обидеть? — Тутси уже не пыталась скрыть своего беспокойства за любимого.

— Нет, он ведь супермен. Будет не один. Студенты не… организованы. Будут побояться.

Он выпил.

— Подумай, что сказать Игорю Лосеву. Если не придумаешь, я подскажу, но лучше придумай ты. Тогда легче запоминать. Завтра ты мне скажешь, что придумала. Послезавтра — воскресенье. Ты ведь проводишь его с Игорем? Это его день? — Он усмехнулся. — И все скажешь ему. А теперь ложись спать, ты устала. Надо выспаться. И не бойся, все будет хорошо.

Он впервые поцеловал ее в щеку и ушел.

Он ушел, а Тутси осталась сидеть, не в силах что-либо предпринять. О сне не могло быть и речи. Хмель выветрился из головы. Она просто не знала, что делать. Ну просто не знала…

Ее пронзила жгучая тоска по всему, что было. Рестораны, всякие интересные встречи, прежний Гор, Игорь, его объятья, его нежные руки, его глаза, его шутки… Все, чем богата была ее нехитрая жизнь. И что сейчас унеслось в пропасть. Унеслось? А может, еще нет? Может, Гор прав, и ничего особенного не произошло, и все пойдет по-прежнему?

Она постаралась взять себя в руки. Ну что, правда, за размазня! В конце концов, зачем паниковать? У нее от Игоря тайны куда поважней. Она же его все время обманывает. Ну обманет еще раз. Подумаешь! Набьет он кому-то там морду, пусть не за дело. Да наверняка эти студенты не ангелочки, есть за что выдать. Вот Игорь им и выдаст. А что не за одно, а за другое, ею придуманное, — велика важность! (Тутси уже ненавидела этих студентов.) Гора тоже можно понять, у него к ним какие-то счеты, но не может же он сам, иностранец, корреспондент, к тому же старик, драться с ними! Вот он и нашел выход, не самый благородный по отношению к ней, конечно… А что ему делать? Но вот откуда он все знает об Игоре? Все знал и скрывал! И еще пригрозил ей. (Теперь она ненавидела Гора.) Подлец! Ничего, она ему покажет. Все пойдет по-старому? Как же! Она его до последнего цента выпотрошит! За каждый свой каприз свинский будет платить сторицей. Не захочет, пожалуйста, будет лежать, мух на потолке считать, а не удовлетворять его скотские требования. Не хочет — не надо! Пусть ищет другую. И вообще она его выгонит! Она…

Но тут она вспомнила, как он щедр, как удобен, что он может, разозлившись на отставку, все рассказать Игорю. Она сознавала, что ничего не сделает, никуда от Гора не денется, не прогонит его и действительно, все, наверное, так и будет тянуться без конца… Вечно она вляпывается в какие-то истории. Неужели она серьезно могла думать, что Игорь никогда не догадается, не узнает о ее профессии! Живут в одном городе, чуть не рядом, вместе мотаются пусть не по валютным барам, но хоть по улицам. И он ничего не узнает? Да это чудо, что до сих пор обошлось, она же по острию ножа ходит! Будь Игорь чуть поопытней в таких делах, бывай он в ресторанах и кафе, даже третьеразрядных, наконец, начни он внимательней к ней приглядываться, давно б уж все узнал. Или стал бы за ней следить. Следить? «Так вот откуда Гор все знает!» — пришло к Тутси озарение. Наверняка где-то увидел их с Игорем, они-то часто по улицам ходят. Проследил и все про Игоря выяснил. Ох и дура же, не сообразила сразу!

Впрочем, какое это имело значение? Ну проследил, узнал. И теперь знает. И держит ее в руках. Знал бы такое какой-нибудь сутенер, он бы ее до костей раздел, всю жизнь шантажировал. К счастью, Гор не сутенер. А может, хуже?..

Тутси не могла заснуть. Пошла за снотворным, высыпала на ладонь пилюлю. И вдруг застыла неподвижно. Пилюля? И еще вон в пакетике. Есть и второй, нераспечатанный. Сколько же там пилюль всего? А сколько нужно?.. Она продолжала стоять. Как было бы все просто — заглотнула все эти пилюли и легла и, засыпая, думала бы об Игоре, о том, что он рядом. Было бы ей так хорошо, спокойно, радостно. Зачем просыпаться?

Тутси вытерла потный лоб, проглотила пилюлю, запила водой, залезла под одеяло.

Гор позвонил после полудня.

— Я сейчас заеду, — сказал он сухо и положил трубку.

Тутси привыкла ночевать то в своей квартире-крепости, то в этой — «служебной». И там и там имелось все необходимое, чтобы привести себя в порядок. Когда раздался звонок, она была готова, в полной форме, только лицо оставалось бледным, да и глаза у нее сегодня, в этот солнечный весенний день, были совсем осенними.

Гор поздоровался коротко, сдержанно, без обычных шуток и комплиментов. Они молча сели в машину и поехали. Куда он ее везет? Он довез ее до Ленинградского рынка. Остановил «Жигули», и дальше пошли пешком.

— Запоминай дорогу, — коротко приказал он.

Дошли до Головановского переулка, свернули к скверу, остановились поодаль от дома 6.

— Видишь тот подъезд? Запоминай, он посредине между кариатидами. На всякий случай запомни номер дома, название улицы. Запомнила? О’кей. Вот здесь, когда ты возвращалась поздно от подруги, к тебе пристали. А тот, высокий, красивый, курчавый без шапки, в оранжевой куртке, схватил, пытался обнять, говорил плохие слова. Ты еле убежала, плакала всю ночь. Негодяй! И никто его не наказал. Понятно? Вот такая… версия, да?

Они повернули обратно.

— Все запомнила? Повторять не надо?

— Запомнила, — покорно сказала она.

— Завтра, когда увидишься с Игорем Лосевым, сделаешь все, как я сказал, понятно? Ты потратишь на это время. Я хорошо заплачу. И не беспокойся, девочка, все пойдет хорошо. В понедельник позвоню.

Он довез ее до дома. Предварительно завез на рынок и купил огромный букет. Расстались молча.

Тутси была очень молода и жизнерадостна. Она была оптимисткой и не сознавала, как страшно то, что происходит с ней. Вся сила ее оптимизма, молодости, неопытности вступила в бой против мрачных мыслей, против страха, тревоги. Постепенно она примирилась с судьбой. Ну что делать, раз все так вышло? Придется подчиниться. Ей было немного стыдно перед Игорем за предстоящий обман, немного страшно за него и боязно Гора: вдруг он еще чего-нибудь потребует. Но в конце концов, не так ужасен черт, как его малюют. Ну набьют морду этим студентам, что, первый раз, что ли…

Одно она решила твердо: Игорю все подробно опишет, но сама туда не пойдет, ни за что! А Гору соврет. В оранжевой куртке. А если Игорь врежет другому — в синей или черной? Подумаешь — все равно ни тот, ни другой к ней не приставал, — простодушно рассуждала Тутси, — так какая разница?

В воскресенье Игорь явился, как всегда, ни свет ни заря.

Наташа, уже приученная к этой его манере (ну не понимал он, что люди могут спать до двенадцати!), ждала Игоря со своим кофе и горой бутербродов. Кроме кофе, она ничего готовить не умела, зато умела иметь в изобилии черную, красную икру, разные деликатесы. Игорь забывал спросить, откуда это все, но поглощал с удовольствием.

Свидание, как обычно, началось с любовных утех, которые затянулись на долгие часы. Кофе остыл, бутерброды покорно ждали своей очереди, наваленные в громадную хрустальную с серебром чашу для пунша (подарок одного шведского друга).

Пока изнемогавшая, счастливая, еще не остывшая Наташа лежала на смятой постели, не в силах шевельнуться, Игорь смотался под душ, разогрел кофе и набросился на еду. Он был голоден.

Наконец Наташа с трудом встала и некоторое время сидела, спустив на пол обнаженные ноги, глядя умиленным взглядом, как он ест. Потом проковыляла в ванну и вскоре вышла оттуда свежая и благоухающая, с невысохшими капельками воды на плечах и груди.

Они по заведенному обычаю обменялись новостями их жизни за космически долгий период, что они не виделись, — три дня. Это всегда было для Наташи трудным испытанием — приходилось что-то придумывать, заполнять разными непроисшедшими событиями те пустоты, что образовались на месте событий происшедших, но о которых она не могла рассказать.

Что касается Игоря, то, поглощая бутерброды, он азартно повествовал о Лембрэде, о неудавшейся попытке Люськи-культуристки стать «мисс космос и окрестности», сданном на курсах экзамене, о «Ракете»…

Наташа никак не могла решиться начать разговор. Наконец, как человек, ныряющий в холодную воду, она перевела дыхание и сказала:

— Игорь, ты не будешь меня ругать?

— За что, Наташка, родная?

— Тут одна неприятность вышла. А я… я оказалась не на высоте.

— Да что произошло?

— Помнишь, как мы познакомились? — она подошла к нему, обняла, заглянула в глаза. — Помнишь? Ты защитил меня от хулиганов, спас…

— Ну уж спас, — Игорь сжал ее щеки ладонями.

— А вот теперь тебя не было рядом, некому было спасать.

Он отпустил ее, отодвинулся, нахмурился.

— Ты можешь толком сказать, что случилось? — в голосе его слышалось нетерпение.

— Да ничего особенного. Видишь, цела, жива, здорова. Просто…

— Ну? — хрипло подбодрил он ее.

— Да я тут была у подружки (Наташа уже жалеет, что затеяла этот разговор), — она у «Сокола» живет. Заболтались, засиделись, смотрю — двенадцать скоро. Вышла, такси нет, спиртовозы, ну, частники, пролетают. Пошла пешком на метро, думала, успею…

— Ну, дальше, дальше…

— А там какое-то общежитие студенческое для иностранцев, возвращались они с танцев или кино, не знаю уж…

— Да можешь ты наконец толком рассказывать! — крикнул он. — Чего ты тянешь?

— Игорь, ну, пожалуйста, не кричи. Ничего особенного. Просто увидели девчонку, окружили, стали острить. Один особенно, красивый такой парень, высокий, курчавый, в оранжевой куртке, как схватит за грудь. Я его оттолкнула, а он матом. Другие хохочут — я закричала. А ночью-то никого. Я ноги в руки и бегом к метро. Поверишь, никогда так не бегала. Прямо рекорд побила! Финиш! Игорь, ты что! Ты…

Она испугалась. Он стоял бледный, крепко сжав челюсти. Лицо его стало некрасивым, глаза сверкали. Она не только никогда не видела его таким, она даже не представляла, что он таким может быть. Словно памятник жестокости и беспощадности.

— Ты сказала, у метро «Сокол»? — он говорил очень тихо, почти шипел. — Адрес?

— Не знаю, Игорь, ну ты что! Я посмотрела: Первый Балтийский переулок, дом номер шесть, корпус восемь. Думала, если в милицию придется заявлять. Ты думаешь, надо сходить в милицию? Я не знаю, где там, и потом свидетелей не было.

— Наташа, — теперь он говорил спокойно, только глаза его стали как льдинки, — ни в какую милицию ты не пойдешь. Вообще забудь об этом. Значит, в оранжевой куртке, говоришь, курчавый, высокий? Корпус восемь?

— Игорь, ты что хочешь сделать, Игорь! — она вцепилась в него испуганная, встревоженная, забыв, что сама провела эту игру, что добилась цели. — Не смей ничего делать! Слышишь! Господи, зачем я все это рассказала! Я же знала, что ты будешь сердиться, Игорь…

— Успокойся, Наташка, ничего не будет. Все нормально. Давай посмотрим этот фильм, помнишь…

Он взял себя в руки. Даже посмеялись над чем-то. Посмотрели какую-то мелодраму, снова пили кофе, снова любили.

Наконец Игорь ушел, договорившись, что позвонит через пару дней, когда у него будет свободный вечер.

Когда он ушел, Наташа легла на диван и долго плакала. Слезами выходило нервное напряжение последних часов, дней; страх, злость, тревога, разочарование. Ну вот она и выполнила приказ Гора, отработала золотистый каракуль, заплатила за сохранение своей постыдной тайны. А Игоря предала, обманула. При воспоминании о разыгранной сцене щеки ее начинали пылать, глаза вновь и вновь наполнялись слезами. Господи, какая же она стерва! Но что делать, она почти физически ощущала, как замыкается вокруг нее безысходность. Только бы Игорь не натворил чего-нибудь! Только бы не натворил. Неужто Гор не мог найти других путей, чтоб отомстить этим студентам? Чем они ему так досадили?

Такой всепоглощающей, слепой ярости Игорь еще никогда не испытывал. Казалось, красная пелена опустилась ему не на глаза, а окутала весь мозг, пронзила все тело. У него дрожали руки, на лбу выступил пот. Он вынужден был остановиться у автомата с газировкой и выпить два стакана подряд. Он не в состоянии был рассуждать.

Наконец, когда он пришел в себя, оказалось, что голова его пуста, точней, проносились в ней отрывки из каких-то фильмов, книг, заметок в газетах и журналах, воспоминания о проведенных «акциях». Сцены избиений, драк. Он сжимал кулаки, тяжело дышал.

Он плохо спал в ту ночь.

А на следующий день, благо повезло — он рано освободился, Игорь был в «Гармонии». Он уже успокоился. Но, чтоб успокоиться еще больше, особенно долго тренировался, прямо-таки изнурял себя, переводя нервное напряжение в напряжение физическое.

Потом очень долго парился в бане.

Наконец спустился в чайную. Он чувствовал себя в форме. Сегодня здесь собрался штаб «группы самозащиты». Поболтали. Особых событий в жизни группы за последнее время не было.

Вот тогда-то Игорь неожиданно выступил со своей просьбой.

— Ребята, — сказал он, улучив минуту тишины, — около метро «Сокол» есть общежитие для иностранных студентов. Мы их пригласили, приютили, обучаем, помогаем им, а они, вместо того чтобы сказать «спасибо», пристают к нашим девушкам, оскорбляют их, хамят, может, и чего похуже. Не все, конечно, но вот из этого общежития — да. Мне это точно известно.

— Точно? — недоверчиво спросил Луков.

— Абсолютно, — безапелляционно подтвердил Игорь. — Уж мне-то, я надеюсь, вы верите?

— Тебе верим, — твердо заявил Леонид Николаевич и добавил: — Как себе.

Действительно, по части объективности и честности Игорь пользовался большим авторитетом.

— Что предлагаешь? — как всегда деловито, спросил Луков.

— Я предлагаю, — твердо чеканил Игорь, — устроить там засаду, предварительно проведя разведку, и намять этим козлам бока, чтоб научились вежливости.

— Чтоб уважали законы гостеприимства, — поддакнул дядя Коля.

— Дополнительного следствия вести не будем? — Луков обвел собравшихся взглядом.

— Ну что мы, Лосеву не верим? — Леонид Николаевич пожал плечами.

В группе установилось неписаное правило — любой атлетист мог прийти со своим сообщением о нарушении закона или справедливости, и ему верили на слово, без проверок. Дополнительные проверки проводились лишь по просьбе самого заявителя. Конечно, не всем доверяли в одинаковой степени (доверься Леониду Николаевичу, и можно таких дров наломать…). Но Игорю доверяли.

«Акцию» утвердили. И поскольку студентов могло оказаться много, решили мобилизовать значительные силы — десять человек, все разрядники по самбо, боксу, дзю-до.

Казалось, сама судьба решила помочь Гору.

Когда на следующий вечер Игорь отправился на разведку и, легко разыскав улицу, дом, притаился в темноте за каким-то деревом, ему долго ждать не пришлось. Гурьба веселых парней с шутками и смехом подошла к подъезду и скрылась в нем. Нетрудно было определить, что это иностранные студенты. Но главное, среди них был и курчавый красавец в оранжевой куртке. Игорь лишь неимоверным усилием воли подавил в себе желание тут же броситься на него.

Утром он доложил о виденном Лукову и другим. «Акцию» наметили на субботу.

Накануне Игорь зашел к Наташе.

Она обрадовалась страшно. Два дня все звонила ему, но телефон не отвечал. И вот он здесь. Интуиция влюбленной женщины подсказала ей, что что-то произошло или должно произойти.

Игорь вел себя, как обычно. Он был нежен, неутомим. Господи, какое же это было счастье! Какое немыслимое счастье! Неужели нельзя, чтоб оно продолжалось вечно? До конца ее дней. Вот как сейчас, а потом все, конец, небытие…

И все же было в поведении Игоря еще что-то. Его нежность была сегодня какой-то особой, словно он что-то обещал ей, хотел в чем-то утешить.

Наташа уже начала забывать о затее Гора. В конце концов она сделала то, что он велел, — накрутила Игоря. А уж заставить его наказывать ее мифического обидчика не в ее силах. Гор звонил несколько раз. И она со всей точностью передала свой разговор с Игорем.

— Надеюсь, ты говоришь мне правду, девочка, — заканчивая последний разговор, сказал Гор, в голосе его звучала неприкрытая угроза. — Жаль будет, если я узнаю, что это не так…

— Клянусь, я говорю правду, я все рассказала, как было.

— Верю, верю, если будет новое в этом деле, сообщишь. Я буду звонить каждый день…

Но ничего нового не происходило.

С Игорем договорились встретиться в воскресенье, на этот раз в субботу он почему-то не мог.

…В субботу к одиннадцати часам вечера атлетисты собрались у выхода из метро «Сокол». Они двинулись по двое, по трое вслед за Игорем, на расстоянии нескольких десятков метров. Пойди они все вместе, сразу бы обратили на себя внимание — десяток здоровенных парней, явно спортивного и не менее явно воинственного вида! И не заметить таких? Да полноте!

Добрались до места назначения, рассредоточились, заняли исходные позиции за деревом, за трансформаторной будкой, возле законсервированных на зиму машин.

Как и предполагалось, студенты стали возвращаться около полуночи. По одному, по двое, один раз большой группой. Но вот из темноты возникли трое. Двое среднего роста, в куртках, в коротких брюках, из-под которых белели носки, один в лыжной шапочке с помпоном. А между ними шел высокий парень в оранжевой куртке. Студенты смеялись, сверкали белоснежные зубы, о чем-то лопотали на своем непонятном языке. Когда до подъезда оставалось метров десять, Игорь выскочил из-за дерева и бросился вперед.

Он не видел ничего вокруг, словно красная тряпка перед быком, перед ним маячила оранжевая куртка. Подскочив к высокому курчавому парню, Игорь изо всей силы ударил его в лицо… Хотел ударить, но оказалось, что парень кое-что смыслит в боксе. Сумев увернуться от удара Игоря, он сам нанес удар. Все это происходило в суетне, на скользкой земле, удары были смазанными, неточными.

Подбежавшие атлетисты сбили студентов с ног, начали пинать ногами. В какой-то момент Игорь нанес парню в оранжевой куртке удар в пах, еще один, еще… Тот уже не реагировал, он давно потерял сознание. Кричали его товарищи, избиваемые атлетистами.

Зажглись окна, захлопала дверь. От дальнего конца сквера донеслась трель милицейского свистка. Из общежития выбегали студенты, некоторые в майках, трусах, босиком, поднятые с постели.

Они кинулись на нападавших. Трое схватили Игоря сзади, это были тоже спортсмены, здоровые ребята. Они скрутили его, начали бить.

Шум, крики, ругань охватили сквер.

И в этот момент, слепя фарами, с воем подкатил милицейский уазик с синим фонарем на крыше. Милиционеры врезались в толпу дерущихся…

А через полчаса в отделении милиции составлялись бесконечные протоколы. Драки в общежитиях случались. Но такая «массовая» — впервые!

Опытные атлетисты почти все сумели скрыться, задержали лишь двоих — Игоря и еще одного.

Свидетелей набралось полтора десятка: и иностранные студенты, и советские. Оказалось, что по вечерам здесь всегда дежурил комсомольский патруль — энергичные, спортивные ребята, они-то первые и набросились на атлетистов, услышав крики о помощи.

«Группа самозащиты» исчезла. Были пострадавшие среди студентов. Парня в оранжевой куртке, так и не пришедшего в сознание, увезла «скорая помощь».

То, что избивал его Игорь, отрицать не имело смысла. Это видели все. На вопрос дежурного «за что?», Игорь отвечал невразумительно: мол, гулял в сквере, а тот к нему пристал…

Нелепость подобных объяснений была очевидна: с чего бы это на ночь глядя Игорь и его друзья (он отказался их назвать) приехали на другой конец города в этот не очень-то привлекательный, захламленный сквер? Почему трое мирно возвращавшихся домой иностранных студентов ни с того ни с сего напали на группу «мирно гулявших» здоровенных ребят?

Словом, все это было чепухой.

Дежурный тем не менее записал показания в протокол и направил задержанных в изолятор.

Весь следующий день, воскресенье, Наташа напрасно прождала — Игорь не позвонил.

Она забеспокоилась. А когда прошли понедельник и вторник, ее охватила паника. У Игоря телефон не отвечал. Гор тоже не обнаруживался.

Наконец она решилась сама позвонить Гору, он разрешал ей это делать лишь в самых крайних случаях, когда, например, срывалось их свидание. Ей почему-то казалось, что Гор знает, где Игорь. (Смешно? Наверное. Но она совсем растерялась.)

Секретарша Гора, не спрашивая, кто звонит, сообщила, что господин Гор срочно выехал в командировку, и когда вернется — неизвестно.

— Куда уехал? — переспросила она и, поняв бесполезность вопроса, первой положила трубку.

Лишь в среду очень поздно вечером она наконец дозвонилась к Игорю. Подошла его мама.

— Можно Игоря, — робко спросила Наташа.

— Его нет, — ответил глухой, еле слышный голос.

— А где он?

Наступило молчание, оно длилось так долго, что Наташа подумала, что их разъединили.

— Это Наташа? — услышала она неожиданный вопрос.

— Да…

— Его арестовали, дочка. Он в тюрьме, — мать Игоря всхлипнула.

— Как в тюрьме?! — Наташа похолодела.

— Он подрался, побил там одного…

Сколько Наташа ни пыталась выяснить подробности — ничего не получалось. Старая женщина плакала, она наверняка ничего не понимала в этой истории. Просто была в отчаянии.

Одно стало ясно: выполняя Наташину просьбу (Гора! Гора, а не ее!), Игорь отправился в то общежитие, кого-то избил, наверное того парня, на которого она указала ему, его задержали. Что же теперь будет? Его выгонят с работы, а то и засадят на пятнадцать суток. И все из-за нее!

Буря сложных чувств охватила Наташу.

Как ни странно, главным было прямо-таки животное отчаяние оттого, что она лишилась объятий Игоря, наслаждения от их близости, словом Игоря-любовника. Это был инстинкт. Далее шли эмоции — горькое раскаяние, сознание своей вины во всем происшедшем, ненависть к Гору, страх за судьбу любимого, мысли о грозивших ему неприятностях, ощущение полной беспомощности, невозможности ему помочь.

И еще Тутси испытывала унизительное чувство одиночества. Неужели так мало места занимала она в Игоревой жизни, что, как теперь понимала, совсем не входила в эту жизнь. Никого не знала из «Ракеты», из «Гармонии», едва была знакома с его матерью, ни разу не видела Лембрэда, да и с комбинатовскими его товарищами всего несколько раз моталась на эту несчастную дачу.

Она лихорадочно рылась в сумочках, в столе, искала хоть чей-нибудь адрес или телефон. Наконец случайно ей попался записанный на клочке бумаги номер Сереги, этого донжуана, с которым они на дачу ездили. Может, хоть он что-то знает? Все-таки вместе работают. Может, он помнит ее? А может, Игорь поделился с ним и тот считает ее виновной в случившемся с другом несчастье? (Потому что это было несчастье — попасть в милицию из-за каких-то подонков!)

Она долго колебалась. Наконец решилась. Дважды набрала номер, но Сергея не оказалась дома. Наконец, позвонив в одиннадцать вечера, услышала в трубке заспанный голос.

— Извините, что так поздно, никак не могла застать, а мне это необходимо. Не у кого больше узнать… Вы не сердитесь, — она захлебывалась, не узнавая себя, какими-то жалкими словами бормотала.

— Да кто это? — спросил недовольный голос.

— Это Сережа?

— Сережа, Сережа. Кто звонит-то? Лена? Ах, Танек!

— Нет, это я — Наташа. Помните, я с Игорем, с Лосевым, была тогда на даче… Помните, ну на Новый год? Я…

— Помню, Наташка, помню, как же, — голос Сергея звучал теперь как-то тепло, сочувственно.

Этот сочувственный тон вселил в нее острую тревогу.

— Сергей, умоляю вас, скажите, что с Игорем. Я ничего не знаю. Мне не у кого спросить…

— Слушай, Наташка, — после короткого, показавшегося ей вековым молчания заговорил наконец Сергей, — хреновы дела. Да ты не реви! Суда еще не было. Мы тут общественного защитника назначили…

— Да что с ним? — сквозь рыдания закричала Наташа.

— Понимаешь, здорово он тому парню врезал. В реанимации лежит, и шансов, что выживет, фифти-фифти. Воюют врачи, а там кто знает…

Наташа была не в силах говорить.

— Никто не может понять, за что он его, — продолжал Сергей, — хороший парень, из дружественной страны, спортсмен, активист у них какой-то. И вдруг Игорь его зверски отмолачивает. А за что, не говорит. Молчит. Может, причины какие, смягчающие обстоятельства там… Ничего не говорит. Мы к следователю ходили. Шеф его, этот редактор, тоже был, а следователь объясняет: что, мол, я могу сделать. Преступление налицо, свидетелей вагон, да и сам Лосев признался, а объяснений нет.

— Будут судить? — сквозь слезы спросила Наташа.

— Да ты что, — удивленно воскликнул Сергей, — ты понимаешь, о чем речь-то? Он же парня этого изувечил! Дай бог, чтоб тот жив остался, а если копыта откинет — тут пятнадцатью годами пахнет. Алло! Алло! Ты здесь? Не реви ты, елки-палки. Может, выживет, тогда, следователь сказал, может, пятью отделаться, ну восьмью… Мы стараемся. Тут ведь еще какая штука — иностранец ведь. Уже посольство вмешалось. МИД шумит.

Сергей старался утешить Наташу. Он понимал ее состояние, ведь это была девушка его друга. Но он не был Великим Утешителем, откуда ему знать, что и как говорить в таких случаях?

— Я тебя буду держать в курсе. Слышишь, Наташка? Да ты не раскисай, еще ничего не известно. Мы все делаем. Будет суд — извещу. Если придешь — может, ему легче станет. Он ведь у нас кремень. Да не реви, как-нибудь обойдется. Алло! Алло!..

Но она положила трубку. На какое-то мгновение у нее все поплыло перед глазами, завертелось, в ушах зазвенело.

Она легла на тахту, зажмурилась, лежала неподвижно, слез уже не было.

Лежала долго.

Потом встала, пошла на кухню, закрыла форточку, открыла все конфорки на плите, газ с шипеньем выходил, наполняя помещение.

Она постояла минуту, потом судорожным движением закрутила краны, распахнула, срывая зимнюю заклейку, окно, кинулась в спальню. Потом достала упаковку радедорма, высыпала горку пилюль, налила стакан воды, перенесла все это на тумбочку, легла… Опять встала, долго смотрела на крохотные белые пилюльки. Начала одеваться.

Она одевалась особенно тщательно. В свой строгий костюм. Скромные туфли. Скромная сумка… Никакой косметики.

Постояла у зеркала.

И вдруг стала все срывать с себя, отрывая пуговицы, вывертывая рукава.

Этот костюм! Она надевала его тогда, когда была с Гором! Гор, будь он сейчас в комнате, она своими руками задушила бы его. Будь он проклят, будь проклята такая жизнь! Будь проклята она сама!

С ней уже бывало такое. Но когда, отчего — она не помнила.

Неожиданно Тутси улыбнулась. Злой, горькой, злорадной улыбкой.

Она снова начала одеваться. Супер. На ходку. Сверхкороткая кожаная юбка, обтягивающая, как купальник, колготки с серебряным шитьем, заправленные в высокие лакированные сапожки, блузка с декольте, не прятавшим, а выставлявшим напоказ ее высокую грудь. Золотые волосы рассыпаны по плечам. Румяна, тени, тушь, помада превратили ее такое красивое лицо в вульгарную маску. Она залила это все чуть не целым флаконом «Мисс Диор».

Снова злорадно осмотрела себя в зеркале, взяла на руку невесомый голубой плащ и вышла из дому.

Время приближалось к полуночи. Но в воскресный вечер большинство окон были ярко освещены или голубели отраженным светом телевизионных экранов.

Тутси прошла пустынную улицу Веснина и вышла на оживленный, несмотря на поздний час, Арбат.

Она шла по Арбату.

На нее обращали внимание, оборачивались ей вслед. Из-за ее ослепительной красоты, из-за вызывающе-вульгарного туалета, из-за прямо-таки бьющей в глаза очевидности ее профессии.

Девчонки смотрели с завистью, мальчишки с затаенной мечтой, парни постарше игриво и намекающе, хулиганы растерянно — что делать: бить, насиловать, «обувать»? Остальные прохожие — кто осуждающе, кто удивленно, кто иронически.

Возле художников собирались молчаливые группки, у «Арбы», «Пельменей», кафе и забегаловок — недлинные очереди, на решетке тусовались хиппи со своими попугайскими прическами, а арбатские — на «стоянке». Пугая прохожих ледяными взглядами и могучими фигурами, шествовали, разрезая толпу, люберы.

Мигали цветные лампочки у входов. Текла толпа.

Уходили во мрак узкие арбатские подворотни.

А она все шла. Не спеша, ни на кого не обращая внимания, устремив перед собой пустой взгляд.

Пятнадцать лет! Да хоть пять! Это конец. И для него, и для нее. И не Гор здесь виноват, и не Игорь, и не этот подвернувшийся студент. И уж конечно не милиция. Виновата только она. Одна. Как страшно представлять себе жизнь дальше — рестораны, ходки, меховые палантины, Гор с его «Мерседесом»… Жизнь без Игоря. А может, так и надо жить — не останавливаясь, чтоб оглядеться; ни о чем не думая, чтоб не разреветься. Главное, не думая о будущем? Ну, полюбила, ну, в первый раз, ну, в последний. Не надо было, не ее судьба. А надо жить своей судьбой. Или… вообще не жить. Тутси вспомнила горку белых пилюль на ночном столике. Ей стало покойно и печально.

Дойдя до Арбатской площади, она повернула обратно.

Так можно сделать на улице.

А в жизни?..