Он возник так быстро, что Тутси поняла: звонил из ближайшего автомата. Она даже не успела ни надраиться, ни упаковаться, так и встретила его — золотистые волосы рассыпаны по плечам, на ногах шлепанцы. Бросилась ему на шею, еще теплая со сна, счастливая. Первые часы этого незапланированного свидания были отданы любви.

Тутси не могла отвести глаз от Игоря. На кого он похож? Господи, да на Рэмбо! Это же Рэмбо! Такие же мощные мышцы, великолепное тело, мужественный взгляд. Как тогда испугались его эти подонки! Рэмбо! Тутси совсем таяла от восторга. И он принадлежит ей. А вдруг нет?

Она как будто бросилась в ледяную воду:

— У тебя никого нет? Скажи честно, у тебя есть другая девушка, которую бы ты любил? (Тутси говорила на несвойственном ей, давно забытом языке.)

— Да брось, Наташка, — Игорь смотрел на нее улыбаясь, — нет у меня никого. Ты есть. Да, что значит «у меня»? Это ты должна сказать «у меня» или нет…

— Да ты что! — она вскочила ему на колени. — Как ты можешь так говорить?! — В один момент она позабыла и Гора, и бесконечную вереницу партнеров.

— Я ничего не говорю, — он опять улыбался, — это ты говоришь.

Помолчали.

— Слушай, Наташка, мне мой шеф дал на сегодня пару билетов в киношку. Просмотр какой-то. «Маленькая Вера». Говорят, сенсация. Попасть — все равно что «Жигуль» выиграть. Махнем?

— Конечно! Когда?

— На двадцать один час, — Игорь вынул билеты. — Это в «России». Я тебя у Пушкина буду ждать без четверти. О’кей?

— О’кей, не опоздаю. А ты сейчас спешишь?..

— Еще часок есть, — он бросил взгляд на часы, похвастал: — Подарок шефа, американские.

Неожиданно у Тутси навернулась слеза… О господи, этим часам, которым он радуется, цена-то — небось и десяти долларов не будет. За одну ночь она пятнадцать пар таких зарабатывает. Сволочь она. Стерва! Ну стерва! Она чуть не заплакала — так ей стало жалко его. И себя тоже.

Игорь ничего не заметил.

Тутси мчалась к «России», словно удирала от «госприемки».

От похода в кино оба получили немалое удовольствие, а вот сам фильм вызвал оживленную дискуссию. Тутси картина не понравилась.

— Ну к чему это все? Девка какая-то недоразвитая. Сама не знает, что хочет. Отец — дундук, небось глотает аптеку. И потом, к чему это показывать, как он исполняет ее, да еще в юбке…

— Что он делает? — не понял Игорь.

— Ну, трахаются они, — спохватилась Тутси, — помнишь, там? К чему это на весь экран показывать (она была оскорблена в лучших чувствах).

— Это ерунда, — отмахнулся Игорь, — сейчас без этого фильмов не бывает, никто смотреть не пойдет. Не знаю, мне понравилось. Ну, подумай, Наташка, это ведь жизнь. Что у нас, пьяниц нет, проституток, наркоманов всяких? Вот у меня один кореш есть, Егор, чуть до белых голов не обдвинулся — совсем занаркоманился. Но понимаешь, как-то вывернулся, вроде нормальней стал. Правда, иной раз глотает «колеса», пилюльки любые, но уже на игле не сидит…

— Игорь, скажи, ну зачем все это показывать, лишний раз на болячку наступать. И так кругом вон чего творится, а тут еще всякие гадости…

— Как зачем? Пусть видят, может, поумнеют. Нет, хороший фильм. Мне понравился. А тебя, конечно, ты девочка, существо нежное, тебя коробит, «ах, ах!». Куда деваться, раз есть такое?

Эта «высокоинтеллектуальная» дискуссия продолжалась до самого Тутсиного дома и закончилась, лишь когда перешли к любви не экранной, земной.

На следующий день Игорь уезжал в командировку в Горький за новой машиной.

И не успела Тутси прийти на «хазу», как объявился Гор. Как всегда элегантный, сдержанный, с подарками.

— Мадам Тутси, последнее время вы куда-то таинственно исчезаете. Я могуче ревную. Надо о себе напоминать. Приехали мои друзья, и по этому поводу существует предложение посетить бар в Международном центре. О’кей?

— О’кей, — сказала Тутси без прежнего энтузиазма, что не укрылось от Гора.

Вечер закончился утром. Гор остался у нее ночевать, и, отдав долг за полученные «гроши», Тутси еще долго лежала рядом со своим ровно дышавшим во сне партнером, глядя широко раскрытыми глазами в потолок.

Как быть, что делать? Гор не был ей противен, наоборот, симпатичен. Интересный мужчина, щедрый, остроумный, много знает, никогда не позволит себе никакого хамства, наоборот, вежлив, предупредителен. С ним веселее, да и привыкла.

Но и с Игорем… Игоря она любит, или любовь — это что-то другое?.. И он ее любит. И не за деньги. Ну а главное, какой же он замечательный любовник! Какое с ним наслаждение, какое счастье!

Так что делать?

Душа ее была в смятении.

И, как ни странно, успокоение внесла эта бактерия — Ритка. В какой-то момент Тутси не выдержала — раскололась. Не полностью, конечно, частично, в ограниченном количестве. Просто сказала, что встретила парня, что в постели — прямо финиш, погибнуть можно. Но далек от ее дел, вообще от таких дел. Как совмещать?

— Дура, промокашка, — элегантно прокомментировала Рита, — в чем проблема? Ну представь, Гор — твой муж: обязан обеспечить, а ты ему даешь раз в неделю, жена все-таки. Так? Обязана, законная, комфорт оплачивать? Обязана. Тем более говоришь, он в работе не кролик. А твой этот драйвер, любер или как его там — любовник. На высоту подкидывает, так что обратно падать неохота. К тому же любовь. Но голь, ни хрена за душой. Так что? Нормальная ситуация. Все мужья от законных гуляют. А законные от мужей. Что тут такого? Попадаться только не надо.

— Кому попадаться? — горько усмехнулась Тутси.

— Ни тому, ни тому. На кой терять? Лучше двух… маток сосать, — она игриво подмигнула. — С одним денежные радости, с другим… А где они, твои мужики, повстречаться могут? Нигде. Гор по Арбату не гуляет, домашней хаты не знает, а драйвер в «Националь» не ходит, как я поняла, для него общепит — стекляшка — высший кайф. Вот и лавируй. У тебя рабочий день ненормированный, всегда распределишь. Да и увидит он Гора, скажешь: это, мол, дядечка из Конотопа или отцов сослуживец, благо ему сто лет…

— Ну уж…

— Да хоть полсотни. А увидит тебя Гор с твоим — брат из Конотопа, сослуживец, мало ли чего. А вот знакомить их не надо.

— Что я, чокнулась? Ты уж совсем меня считаешь…

— Да ничего я не считаю. Говорю, обоих и сохраняй, каждый для своего дела. — Рита помолчала. — Да и остальных… Жить-то надо. К чему профессию забывать. — Она внимательно поглядела на свою взгрустнувшую подругу, смягчилась: — Пойми, надо, когда с одним, о другом не думать. А что приходуют, кто придется, так такая работа. Жить-то надо, — повторила она, снова помолчала и закончила назидательно: — Жить и не попадаться — ни тому, ни другому, ни ментухе, ни дружинам, ни этим спидерастам, ни венерикам. А то обложили кругом, — добавила Рита со вздохом.

Эта душеспасительная беседа внесла в мятущуюся душу Тутси некоторое успокоение.

Действительно! А если б она была замужем? Хоть за тем лопухом, за которым была? Неужто без любовников жила! Прямо! Конечно, Гор не лопух, но ведь и не законный муж. Прав-то у него никаких. Ну узнает, ну бросит — найдет другого. Хуже, если бросит Игорь, но откуда он может узнать? Уж больно далеки друг от друга эти миры, в которых они обретаются. Тут никакие фантастические книжки не помогут. Что касается всех остальных, то правильно Ритка говорит — работа есть работа. Может, и не всегда приятная, так что поделаешь? Вон у какого-нибудь, который трупы в морге режет, или у этих, что алкоголиков в вытрезвителе стирают, да у тех же санитарок, что горшки выносят, — лучше, что ли? Кстати, Ритка санитаркой в больнице значится, даром что той старухе, которая за нее горбатится, вторую зарплату отстегивает.

Все эти наполненные железной логикой рассуждения помогали, да не очень. С Игорем она забывала обо всем, а вот с другими Игоря забыть не могла. И пока, сопя и стеная, суетился очередной партнер, она, зажмурив глаза, думала об Игоре. Так ей было легче. Может быть, другая на ее месте вообще не смогла бы совмещать. Ну а вот она может, нет у нее сил от чего-то одного отказаться. Ну что вы все от нее хотите! Идите-ка вы подальше!

Дни текли по-прежнему. Игорь едва успевал — и «Гармония», и «Ракета», и работа. Так что дай бог два-три раза вырваться к Наташе, обычно в воскресенье или в субботу. Тем более что по вечерам она частенько допоздна задерживалась в своем бюро переводов, где были всякие словари, дисплеи, еще какая-то чертовщина, нужная для работы. Что ж делать — ей тоже нужно зарабатывать на жизнь, Игорь это понимал. Тем более что, судя по ее туалетам, зарабатывала Наташа своими переводами дай бог!

Напряженка со временем у Тутси действительно была: вечером, а частенько и ночью — работа, сон до полудня, а иной раз и позже, встречи с Гором и Игорем. Голова шла кругом.

Гор, человек с огромным жизненным опытом и обостренной наблюдательностью, заметил, разумеется, не только, как он выразился, «возросшее изящество» ее фигуры, но и кое-что еще.

Даже в самые интимные минуты он порой чувствовал, что Тутси где-то далеко. Она вообще стала чуть холодней, вернее, равнодушней. Ну как жена на десятом году супружеской жизни. Да и во время их бесед, которые обычно так увлекали Тутси, она вдруг становилась рассеянной, уносилась куда-то мыслями. Но быть может, все это ему только казалось? Быть может, хоть и не десять лет они знакомы, но все же пропала острота новизны? Да, в конце концов, какое это вообще имеет значение? Кто она ему? Таких, как Тутси, были у него десятки, во многих странах. Но Тутси ему действительно очень нравилась. Ему льстило, что эта необычайно красивая молодая женщина искренне им восхищалась, что всегда была безотказна и всегда для него, Гора, свободна.

А вот теперь она куда-то уходила, даже когда была совсем рядом. Да и дома, сколько ни звони в обычный «их» день, воскресенье, телефон молчал. Где она была? Куда исчезла? Конечно, Тутси всегда оправдывалась: бассейн, рожденье подруги (это днем-то!), еще что-то. Гор делал вид, что верил, не в его правилах требовать ответа, тем более ревновать. И все же, и все же… Как ни странно, это порой беспокоило Гора.

Но, в конце концов, главным была работа. А ее хватало. За прошедший год благодаря своему обаянию, остроумию, умению сходиться с людьми он заимел в Москве обширные связи как среди своих коллег — иностранных журналистов, так и с «аборигенами» — советскими людьми из мира литературы, науки, искусства. Он обладал необходимым для корреспондента нюхом на сенсации и тактом, чтобы отличить сенсацию подлинную от дешевой. Его газета имела и в мире, и в Советском Союзе хорошую репутацию, была объективной, и копаться в грязи своего посланца не принуждала. Гора ценили за знания, опыт, за острое перо. Его репортажи отличались глубиной, полнотой и объективностью. Он много поездил, имел в журналистике имя, его охотно печатали; такого корреспондента не так-то просто было заполучить. Так что редактор газеты дорожил Гором и оказывал ему полное доверие. И Гор это доверие ни разу не обманул.

Он писал больше об искусстве, культуре, общественной жизни, о Москве и москвичах. В политику особенно не лез (что соответствовало традициям газеты). Правда, в последнее время обойтись без корреспонденций на внутренние темы стало невозможно, но поскольку советская пресса в основном писала о недостатках в собственной стране, то его даже самые критические репортажи были не очень-то заметны.

Как сказал один из его коллег: «В России теперь для критики открыты все области и все люди. Нельзя только критиковать заграницу. Критиковать можно даже министров и членов ЦК, а вот Буша и Солженицына — ни-ни!»

Министров и членов ЦК Гор не критиковал, а просто посылал материалы о том, что происходит, например, в Союзе писателей, в театрах, в разных неформальных объединениях, в Прибалтике. И поскольку он действительно был великолепным журналистом, то все его корреспонденции, по существу представлявшие собой выдержки из советских газет и журналов, выглядели им самим добытыми откровениями. Добытыми благодаря его профессионализму. Редактор был доволен. Гор — тоже.

Гор прожил насыщенную событиями жизнь. «Почему «прожил»! — возмущался он, когда кто-нибудь так говорил. — Живу, живу! Надеюсь, что прожил лишь первую половину». Но этой половины хватило бы другому на две жизни.

Гор (что безуспешно стремилась выяснить Тутси) был женат. Точнее, не был разведен. На родине остались вторая жена и дочь, которым он регулярно переводил положенное содержание и которых не видел добрый десяток лет. В другой стране обреталась первая жена. Ту он заимел в ранней молодости и о ней вообще ничего не знал.

Гор расстался с родителями — скучными, мелкими лавочниками — еще мальчишкой, поколесил по стране. Даже отсидел годик за мелкое воровство, недолго был профессиональным спортсменом, курьером, боем в отеле. Накопив деньжат, взялся за ум. Окончил университет, тогда же начал писать в университетскую газету. Его заметили, взяли в какой-то вскоре обанкротившийся журнал. Но он успел опубликовать в нем серию судебных репортажей, которые привлекли внимание читателей. Без работы он не остался. Та самая солидная газета, в которой он теперь служил, взяла его разъездным корреспондентом, не побоявшись его молодого возраста.

Вот тогда-то и начались эти бесчисленные мотания по свету. Он объездил всю Африку, Ближний Восток, Южную Америку, слал свои корреспонденции из самых горячих точек мира, где происходили мятежи, перевороты, раскрывались заговоры. Гор приобретал репутацию смелого, энергичного журналиста.

С годами менялись страны, задания. Он работал на Кубе, в Китае, в Польше, в ЮАР. Стал писать солидные статьи, обзоры, переключился на культуру и внутреннюю жизнь стран. Гор начал работать не только для газеты, но и для издательств, телевидения, двух-трех рекламных бюро. Он продолжал разъезжать (теперь слово «мотаться» уже не подходило) по свету, и вот год, как обосновался в СССР.

Гор был доволен жизнью. Он прекрасно зарабатывал, и дома, в банке, у него лежал солидный капиталец. Хозяева его ценили. Он любил свою работу.

В одном из московских высоких, светлого кирпича домов газета снимала для Гора многокомнатную квартиру — здесь он жил, здесь же был и корпункт. Штат его сотрудников состоял из одного человека — немолодой секретарши (наверняка агент КГБ, только вот в каком звании?), которую ему рекомендовали в Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса. Эта молчаливая незаметная женщина показала себя отличным работником. Она никогда не опаздывала, засиживалась, если нужно, допоздна, работала (за дополнительную плату, конечно) и по субботам. Она знала три языка, аккуратно печатала на машинке, быстро овладела телексом и телефаксом.

Секретарша просматривала без малого три десятка газет и журналов и за короткий срок научилась находить именно те материалы, которые нужны ее шефу. То, что Гор владел русским, очень облегчало дело. Он молниеносно проглядывал вырезки, отбирал необходимые и тут же диктовал свои корреспонденции. Секретарша стенографировала, перепечатывала и сама же переводила по телексу в газету. Корпункт был набит всякой ультрасовременной аппаратурой — видеомагнитофонами, мощными приемниками, компьютерами, ксероксами, всякими записывающими приборами, какими-то хитрыми электронными мозгами… Были картотеки, архивы, справочники, словари, — все это в образцовом порядке содержала секретарша.

Квартира состояла из большой комнаты для приемов, бара, видеосалона, каминной, рабочего кабинета.

Сам Гор жил в двух комнатах — спальне, отличавшейся казарменной простотой, и небольшой гостиной, где он встречался с немногими друзьями, чтобы поболтать о жизни, а не о делах, конечно.

У Гора были две машины, стоявшие во дворе на общей домовой стоянке, под охраной скучавшего в своей будке милиционера. Одна, выписанная из дому, элегантная, мощная, быстроходная, заметная; другая — «Жигули», которую он использовал, когда хотел оставаться по возможности неприметным.

Гор начинал свой рабочий день в десять часов. Если ночевал дома, то, проснувшись без будильника, долго занимался своей гимнастикой, плескался в душе, сооружал завтрак и элегантный, благоухающий лавандой выходил в корпункт, где уже ждала пришедшая без десяти десять секретарша. Если же проводил ночь у Тутси, обязательно возвращался с таким расчетом, чтобы возникнуть в корпункте, как всегда, в десять утра, как всегда, свежим и элегантным. Начинался рабочий день.

Большую часть дня занимали встречи с коллегами, иностранными и советскими, интервью и беседы; посещения пресс-конференций, брифингов, выставок, премьер, «круглых столов»; встречи и проводы разных важных лиц, иногда копания в библиотеках, просмотры фильмов, наконец, походы на бесчисленные коктейли, приемы, ужины…

Хотя впрямую встречи с Тутси в рабочий день не вписывались, но Гор бывал с ней в кино, театрах, на концертах, куда пошел бы и в связи с работой. Кроме того, как без всякого юмора говорил он друзьям, общаясь с Тутси, он «изучает русскую душу». «Быть может — тело?» — иронизировали друзья… «И тело тоже», — без улыбки отвечал Гор.

Вот так, в интересной работе, в общении с очаровательной мадам Тутси, в посещении культурных и общественных мероприятий, протекала в Москве жизнь Августа Гора, постоянного корреспондента солидной западной газеты умеренного направления.

В тот день он оделся особенно тщательно — костюм цвета антрацита, бордовый галстук, черные изящные ботинки, белая рубашка.

Просмотрев утренние газеты, Гор вышел на улицу. Зима вступила в свои права: белоснежно потолстели провода, сугробы высились во дворе, окаймляя тщательно очищенную автостоянку. Гор с удовольствием вдохнул морозный воздух. Он вообще очень быстро приспосабливался к любому климату и любой обстановке. В свое время, как сейчас к морозу, он легко привык к знойным ветрам пустынь, давящей влажности джунглей, смогу Мехико, туману Лондона, болотной гнилости Вашингтона. И везде чувствовал себя хорошо.

Так же быстро привыкал к темпераментным итальянцам, молчаливым финнам, непонятным японцам, деловитым американцам. А теперь вот к загадочным русским. Определение «загадочные русские» Гор употреблял только в своих корреспонденциях. Он давно понял, что вообще вся эта болтовня о «национальном характере» — ерунда. В теории, по статистике, в социологических исследованиях может быть, а на практике…

Сколько в жизни встречал он деловых французов и сентиментальных американцев, швыряющих деньги немцев и воспевающих войну швейцарцев… И русские есть всякие — и умные и глупые, и щедрые и жадные, и работяги и бездельники, на любой вкус. В каждой стране, в каждом народе есть всякие. И дело вовсе не в том, чтобы приспосабливаться к «национальному характеру», а в том, чтобы суметь подойти к каждому и использовать в своих целях.

Ну вот та же Тутси, что в ней особенного? Чем она отличается от своих парижских, гонконгских или амстердамских коллег? Техникой владеет хуже? Так ведь в России по сравнению с другими цивилизованными странами ее профессия все же новая. Не имеет официального статуса? Придет со временем, все газеты требуют, вся «общественность». Дешевле обходится, чем на Западе? Так валюта здесь в цене, вот станет рубль конвертируемым, ого-го, как цена на Тутси и ее коллег взлетит!

Неторопливо катя в своем белом «Мерседесе» по Садовому кольцу, Гор пустился в отвлеченные теоретизирования. Все-таки нет у русских настоящей деловой закваски, мораль мешает. Ведь вот как нужна валюта! Так откройте, ну ладно, пусть не государственные, так хоть кооперативные публичные дома. По линии УПДК, например. Дерите с этих сексуально озабоченных аморальных иностранцев втридорога и зарабатывайте валюту. Пусть девочки платят прогрессивный налог или вообще сдают выручку. Вон во Франции всё сутенеры забирают, свинство! А здесь государство может на эти деньги детские дома, например, строить. Такой лозунг: «Публичные дома — детским домам!» Красиво. Кроме того, строже станет медицинский контроль. Так нет! Вместо того чтобы развивать эту доходную индустрию, они вообще хотят запретить проституцию. Интересно… Вот водку тоже пытались запретить…

Эти мысли занимали Гора все то время, что он ехал до Пресс-центра, что на Зубовском бульваре. Заехав на открытую стоянку, Гор вышел из машины и направился ко входу в огромное серое здание, в котором с момента его постройки к московской Олимпиаде помещался Пресс-центр МИД СССР.

Гор предъявил документ милиционеру у входа, повесил в гардероб пальто и подошел к доске, на которой помещались объявления о предстоящих пресс-конференциях… «Встреча с руководителями московской милиции». Интересно, надо послушать. Гор купил в киоске «Московские новости» на русском языке (попробуй найди ее где-нибудь в городе!) и по узкой, как эскалатор в метро, лестнице поднялся на второй этаж. Здесь тоже дежурил милиционер. У стены томились телетайпы, в немногих креслах болтали какие-то бородачи неопределенного возраста и профессии. Гор посмотрел на часы, до начала еще полчаса, можно подняться в пресс-бар.

Гор любил этот бар. Взял кофе, бутерброд с икрой (канапе) и присел за один из столов.

В ресторане, что помещался за баром, Гор иногда обедал с коллегами. Но не очень любил его, здесь ни о чем не поговоришь. Гор был твердо убежден, что в любом месте, где он бывает — дома, в корпункте, в пресс-центре, даже в его «Мерседесе» — спрятаны микрофоны. Но как порой бывает, подозревающему все и вся Гору почему-то не приходило в голову, что микрофонами вполне могла быть напичкана и квартира Тутси. Что ж, и на старуху бывает проруха. Правда, никаких предосудительных, угрожающих государственной безопасности страны пребывания разговоров Гор в постели не вел, но все же был куда откровенней, чем, скажем, здесь, в пресс-центре.

…Выпил кофе, спустился на второй этаж и по монументальной лестнице поднялся в зал пресс-конференций. Журналистов было немало. «Еще бы, — усмехнулся про себя Гор, — была бы сейчас пресс-конференция, посвященная открытию нового театра или школьной реформе, небось человек пять приплелось, а как положение с преступностью, так полный зал».

Гор рассеянно слушал молодого полковника в штатском, сообщавшего о «динамике» роста преступности, о количестве квартирных краж, дорожных происшествий, о числе убитых мужчин, изнасилованных женщин, подобранных на улицах пьяных.

За столом на сцене сидели трое — таблички перед каждым сообщали их имена, изредка слышалось тихое жужжание кинокамер, тиканье затворов фотоаппаратов.

«Да, трудно стало работать, — размышлял Гор, вполуха прислушиваясь к тому, что говорилось. — Газеты, телевидение выбивают почву из-под ног. Все критикуют, разоблачают. И, надо сказать, убедительно. А дальше что?» — Гор добросовестно смотрел советское телевидение целыми часами. Он как-то подсчитал, что на каждые десять критических выступлений лишь в одном случае сообщается о результатах.

Ему тогда пришла в голову блестящая мысль, и в своей газете он опубликовал остроумную статью под заголовком «Сколько можно?». Защитил советское общество от обрушившейся на него лавины критических стрел. Красиво! Западный журналист пишет, что в СССР совсем не так плохи дела, как об этом наперебой трубят советские газеты! Гора в редакции похвалили. Он и здесь, у советских, заработал в свою пользу очко. Немного испортило настроение беспечное замечание одного американского коллеги: «Отличная статья! Лет десять тому назад вам бы за нее Ленинскую премию дали, как за «Целину». Завистник!

После пресс-конференции Гор поехал в «Березку», где накупил очередных «хозяйственных даров» для Тутси, потом в корпункт, потом в комиссионку на «Октябрьской», там он охотился за картинами современных русских авангардистов. Вечером съездил в свое посольство.

Как известно, жизнь полна случайностей, то есть событий, которых никто не может предвидеть и которые не подчиняются никаким закономерностям. Хотя, если здраво рассуждать, факт неподчинения случайностей закономерности тоже закономерность. Так вот, в тот вечер Гор, который с таким трудом расставался и на пять минут со своим «Мерседесом», решил совершить прогулку по вечернему Арбату.

Не то чтоб Арбат был для него терра инкогнита. Он бывал здесь и даже сделал для своей газеты удачный репортаж, который назывался «Заповедник художников», а в корпункте у него хранились два-три рисунка, сделанных арбатскими карикатуристами. Но больше он туда не ходил. В конце концов, заросшие гитаристы, хиппи, страдальцы-скрипачи, заколачивавшие, как ему рассказывали, до сотни в день, диснеевские персонажи, фланирующая толпа — всего этого он нагляделся в Европе. Конечно, для России то было сенсационное новшество, но он об этом написал, и хватит. Были вещи поважнее.

И тем не менее в тот вечер он решил пройтись по Арбату. Оставив «Мерседес» возле Смоленского гастронома, Гор неторопливо брел по Арбату, рассеянно разглядывая в бледном свете фонарей негустую толпу прохожих.

Вот три девушки в обтягивающих голубых джинсах, дутых куртках и вязаных шапочках. На дворе мороз, а они жуют мороженое и, сверкая зубами, заходятся смехом. Вот двое здоровых ребят в кожаных куртках (у них что в зной, что в холод — одна униформа), в полусапожках, без шапок. Зачем шапка, если у каждого грива длинней, чем у тех трех девушек, вместе взятых? А вот пожилая пара, испуганно оглядывающаяся по сторонам, — небось сказали старичкам, что по Арбату сплошные разбойники бегают, как на большой дороге.

Кого тут только не встретишь! Ага — это уже местная фауна — человек десять парней и девчат, все в брюках, все с сигаретами в руках, что-то оживленно обсуждают у входа в кафе. Слышен хриплый смех, выкрики…

Впереди Гора не спеша шествуют трое мужчин — явно иностранного происхождения. Они ускоряют шаг, чтобы обогнать идущую впереди пару: высокого плечистого парня и изящную девушку в меховой накидке. Трое иностранцев ушли вперед, и теперь Гор может хорошо разглядеть парня с девушкой. Что-то знакомое, не сразу очевидное, чудится ему в девушке. Походка? Фигура? Господи — да жакет! Меховой жакет, который он подарил Тутси! Ну конечно, это она!

Рассеянность Гора мгновенно улетучивается. Вот это номер!.. Его Тутси с каким-то, как это по-русски, ах да — амбалом!

Гор раздосадован. Но, собственно, по какому праву? Он отлично осведомлен о ее профессии и не претендует на монополию. Он знает, что в дни, когда они не встречаются, ее работа продолжается. Другой вопрос, что она никогда не говорит об этом, но от этого факт не перестает быть фактом. Тутси — проститутка, любой, кто оплатит ее услуги, может ими пользоваться.

Размышляя обо всем этом, Гор продолжает наблюдать за Тутси и ее кавалером. Странный кавалер. Во-первых, уж очень молод для ее «контингента», во-вторых, бедновато одет, во всяком случае, зная ее тарифы, Гор может лишь предположить, что парень — переодетый миллионер. Наконец, и это больше всего удивляет Гора, Тутси ведет себя необычно, она просто висит у своего кавалера на руке, заглядывает ему в глаза, беспрерывно что-то болтает, а тот лишь изредка снисходительно отвечает.

Нет, Тутси определенно не та, какой он ее знает! Может, это ее брат, друг, родственник? Гор не без горечи вынужден предположить иное. Парень просто «ее парень». Всего-то. Что ж, у самой добросовестной проститутки может быть человек, которого она любит.

Во Франции, во всяком случае, у каждой порядочной ночной охотницы есть любимый, он же сутенер, который отбирает все ее деньги, иногда бьет, как ни странно, даже ревнует, что не мешает ему нещадно эксплуатировать свою даму сердца (или нескольких).

Нет, этот парень явно не сутенер, да и, насколько он знает, у Тутси, как и у большинства ее московских коллег, такого нет. Значит, все же любимый. Ну что ж — все естественно. Может быть, парень знает о ее профессии и мирится с этим, может быть, она вообще содержит его…

Они сворачивают в переулок, Гор машинально делает то же. Бросает взгляд на синие буквы на белом фоне, переулок называется Калошиным. Теперь Гор идет осторожнее, крадется. Прохожих стало меньше. Но те двое шагают не оборачиваясь, они заняты только собой.

Сивцев Вражек. У одного из стареньких домов они останавливаются. Останавливается и Гор, вдавившись в какой-то подъезд. Парень и Тутси еще минуты две о чем-то говорят, потом он наклоняется к ней, они целуются, и парень исчезает за дверью. Лица его Гор так и не разглядел.

К счастью, Тутси уходит дальше не оглядываясь. Она идет быстрым шагом. Выждав минуту, Гор подходит к подъезду. На дверях рядом с красной стандартной плитой «Дэз №…» самодельная, искусно выполненная вывеска: «Клуб любителей научной фантастики «Ракета». Под словом «Ракета» добавлено: «Звездные рыцари».

Некоторое время Гор задумчиво смотрит на вывеску, потом медленно возвращается на Арбат.

Вернувшись домой, набирает номер Тутси. Номер не отвечает — Тутси на работе.

Гор включает телевизор, рассеянно смотрит какую-то эстрадную программу, мысли его заняты другим — он обдумывает план.

Все планы, к сожалению, обладают одним и тем же недостатком — их надо осуществлять. Как правило, это бывает, правда, трудней, чем план придумать. Ничего, не впервой, уж он, Гор, как-нибудь привык осуществлять то, что задумал.

Он садится в кресло, берет вечерние газеты, блокнот, ручку. Надо кое-что посмотреть, сделать выписки. Обычная рутина. Но перед глазами все время возникает широкоплечий парень и повисшая на его руке Тутси.

Материализуется Тутси следующим вечером.

Они с Гором отправляются на престижную, труднодоступную демонстрацию мод. В зале собрались знатоки — руководители домов моделей, швейных фабрик, художники, журналисты, в том числе иностранные, разные привилегированные особы, начиная от бармена из «Националя» и кончая балериной — народной артисткой.

Тутси зачарована, она ничего не видит вокруг, кроме ярко освещенного «языка», по которому дефилируют манекенщицы.

Гор весьма критически относится к таким демонстрациям мод. Все эти длинные, тощие женщины, мотающиеся туда-сюда разболтанной походкой, с каменным выражением лиц (лиц красивых, тут ничего не скажешь) вызывают у Гора лишь снисходительную улыбку — бессмысленная работа. Ну кто из нормальных женщин, тем более здесь, в Москве, где никто, кроме разве дипломатов, не бывает на светских раутах, придворных приемах, миллионерских вечеринках, будет носить эти немыслимые, вычурные платья, юбки, палантины, накидки, пелерины! Гор усмехается: этот туалет, например, — чуть не до полу кружевная розовая накидка, а под ней столь короткая юбчонка, что видно трусики. И вот в таком туалете женщина садится в метро! Или стоит в очереди за картошкой!

Между прочим, надо быть справедливым, в его стране, вообще на Западе, та же картина. Все эти модели «высокого шитья», как их называют французы, годятся лишь для горсточки миллионерш, кинозвезд и им подобных. Остальные одеваются в то, что есть в магазинах. Ну а если посмотреть, в чем ходят по улицам, так еще неизвестно, где лучше одеты, в России или во Франции. На «язык» по трое выходят ростом с каланчу красавицы то в белом, то в черном, то в красном, то в зеленом. Один нелепый, с точки зрения Гора, туалет сменяется другим, еще более нелепым, хотя зал то и дело разражается аплодисментами. Тутси тоже отчаянно хлопает в ладоши. «Надо будет подарить ей такое дурацкое платье, — думает Гор, — интересно, куда она будет его надевать?» И представив ее в таком вот наряде, расхаживающей в поздний час у входа в гостиницу «Интурист», Гор снова усмехается.

Когда они покинули зал и, усевшись в «Мерседес», покатили на Тутсину «служебную» квартиру, произошел обмен мнениями.

— Бред, — сказал Гор.

— Ну как ты можешь так говорить! — Тутси была возмущена. — Это же красота! Вот то, помнишь, белое, с мехом?.. Вот что значит вкус. Небось художник за него больше получил, чем все платье стоит. И правильно.

— А ты б хотела стать художником-модельером? — серьезно спросил Гор.

— Еще бы!

— Так что ж тебе мешает?

— Да ну, разве пробьешься, — Тутси безнадежно махнула рукой. — Надо учиться, работать над каждой деталью, все изучать, — она помолчала. — И надо еще талант иметь, — спохватилась Тутси.

— А манекенщицей не хочешь?

— Это здорово, конечно! Одеваются, будь здоров. Теперь за границу стали ездить, все их знают. Только вот режим — ничего не жрать, столько-то спать, столько-то гулять, пить небось тоже нельзя. Или можно? — она вопросительно посмотрела на Гора.

— Не знаю, — сказал он, — никогда дело с манекенщицами не имел. Некрофилией не страдаю.

— Чем? — не поняла Тутси.

— Некрофилией. Ложиться в постель с манекенщицей, все равно что со скелетом.

— Фу! Какие вещи говоришь, — неуверенно произнесла Тутси. Ее смутило незнакомое слово.

Поднялись в квартиру. Открыли бар. Пока Тутси хлопотала на кухне, Гор включил видик.

У Тутси все имелось в двойном экземпляре — видеомагнитофон, радио, проигрыватель, разные изящные мелочи. Шекеры, например, — один экземпляр, здесь в рабочей хате, другой — в ее крепости. Ночные халаты и туфли были разными. Те, что она надевала на работе, она никогда не носила дома — Тутси была брезглива.

Наконец она возникла из кухни с подносом в руках. Гор, скинув пиджак, но не расслабив галстука (он был джентльменом), рассеянно следил за перипетиями очередного американского детектива — их было немало в Тутсиной видеотеке, которая постоянно пополнялась с помощью партнеров, регулярно наезжавших во время выставок и ярмарок.

— Смотришь всякую чепуху, — фыркнула Тутси, надеясь на его возражения.

— А зачем ты чепуху коллекционируешь? — парировал Гор. — Столько есть интересных фильмов…

— Порнуху терпеть не могу, — строго заметила Тутси.

— Порнуха? — заинтересовался Гор и вынул блокнот. — Это порнография? Я правильно понял?

— Правильно, правильно, только я ее не люблю.

— А при чем тут… порнуха? — Гор споткнулся на новом слове. — Есть же и другие. Например, научная фантастика… — он с преувеличенным вниманием смотрел на экран.

— Вот еще, там всякая чепу… — неожиданно Тутси оборвала себя на полуслове. — Научная фантастика? А много таких фильмов?

— Много, есть очень интересные, — Гор бросил на нее незаметный быстрый взгляд.

— Принеси, а! — неожиданно горячо заговорила она. — Хочу посмотреть. Принеси в следующий раз. Принесешь?

— О’кей, у меня как раз есть неплохая… — Гор внимательно следил за экраном, — …сейчас они его убьют.

— Как? — испуганно спросила Тутси. — Ах, ты фильм смотришь… Значит, принесешь, договорились?

— Да принесу, принесу.

Ровно в десять Гор, как всегда, тщательно выбритый, благоухающий, вошел в свой корпункт, поздоровался с уже трудившейся секретаршей и направился к письменному столу.

В этот момент раздался телефонный звонок. Международный. Звонили из газеты. Ничего необычного в этом не было. Подобные звонки раздавались в иной день два-три раза. Необычным было задание. Отдел искусства газеты просил Гора сделать корреспонденцию о советских «диких» рок-ансамблях, то есть не о группах уже известных, «санкционированных государством» и даже выезжающих за границу, а таких, которые существуют при клубах, университетах, в общем самодеятельных. Есть сведения, что они создают кооперативы, играют на свадьбах и вечерах, даже просто на некоторых улицах. Надо показать, во-первых, что неофициальных рок-групп мало, во-вторых, что они находятся под влиянием знаменитых западных рок-ансамблей, в-третьих, рассказать, какой у них репертуар, где берут инструменты, какое к ним отношение молодежи и так далее. Не надо критиковать, обвинять или выступать в защиту. Просто объективный репортаж, но чтоб было ясно, что они порождение нового в советской жизни: открытости западной культуре, и что эта культура оказывает ныне решающее влияние на советскую молодежь. «Понятно?» — спросил редактор отдела. «Понятно», — как всегда, ответил Гор.

«Черта с два на эту молодежь окажешь влияние, — подумал он, — что на нашу, что на их. Она сама на кого хочешь повлияет».

Но, трезво поразмыслив, согласился, что влияние все же есть. Ну откуда в России все эти хиппи, ревущие ансамбли, рокеры, рэкетиры? Благодеяниями этими одарили Россию высокоразвитые страны, в том числе и его, Гора, родина. Ведь факт? Факт… «Только у нас, — размышлял он, — уже научились бороться. А эти то все запрещали без разбора, теперь все без разбора разрешают». Нет, это, конечно, неплохо, иначе не было бы у него Тутси. «Как хорошо, что согласно закону в России нет проституции, — он усмехнулся про себя, — а следовательно, и проституток и некого ловить и наказывать». Иначе сколько хлопот было бы. Правда, все требуют запрета, но пока еще примут закон, он успеет переехать в другую страну, где, слава богу, есть сердобольные девочки, заботящиеся об одиноких мужчинах.

Мысли его вернулись к заданию. Надо будет поинтересоваться у знакомых музыкантов — пусть посоветуют. Впрочем, какие они советчики, они до «диких» не опускаются. А Тутси? Идея! Может, у нее есть в этих кругах свои?

Так или иначе задание надо выполнять. Под вечер он отправился на очередной киносеанс в посольство.

Гор окончил вечер в валютном баре «Националя». Не то чтобы его интересовали замысловатые коктейли или среднего качества виски и уж конечно не искусно расписанные красотки — Тутсины коллеги. Нет, здесь бывали иностранные журналисты, которые искали, с кем бы из своих потолковать. Тут больше, чем в пресс-центре и на приемах, развязывались языки. Для столь опытного рыбака, каким был Гор, умевшего ловить на крючок самых осторожных болтунов, валютный бар «Националя» был, что проруби на Истринском водохранилище для именитых членов общества «Рыболов-спортсмен».

Вообще, он этот бар не любил — шум, дым, духота, дурацкий свет, каждый третий, ну пусть пятый, агент КГБ. Но что поделаешь: работа есть работа.

На этот раз не повезло — выуженные «достоверные» сведения не выдерживали критики: распускают Союз писателей, Кремль будет ремонтировать тайваньская фирма, Солженицын возвращается в СССР, готовится к запуску суперспутник-шпион, будет новый министр обороны — штатский, в свое время освобожденный по здоровью от воинской повинности, магазин Елисеева переходит на хозрасчет… Все это было чепухой, таких слухов он мог сам напридумывать (что и делал не раз). Впрочем, насчет спутника-шпиона надо подумать, хотя это и не его сфера.

Он уже собрался уходить, когда кто-то сзади схватил его за плечо. Гор обернулся: черт, он так и знал, — Жорж — корреспондент бульварной бельгийской газетенки.

Жорж был, как всегда, пьян, лохмат и растерзан. Он имел манеру держать своих собеседников за рукав или лацкан пиджака. Иначе те сразу сбежали бы.

— Август! Дорогой друг! Старина! Я тебя сто лет не видел, ты уезжал? (Они виделись накануне на пресс-конференции и даже обменялись парой фраз, только тогда Жорж был трезв.) Как я рад! Как рад, что вижу тебя! Есть интересный разговор, то есть интереснейший! Пошли, я угощаю!

За столиком сидела очередная интердевочка, запас которых Жорж обновлял ежедневно, и затравленным взглядом следила за их приближением. Она уже поняла, что в этот вечер вытянула пустой билет и дальше пары бокалов шампанского дело не пойдет. Вот опять ее надравшийся клиент тащит к столу очередного приятеля, уже четвертого или пятого за вечер.

Жорж усадил Гора на стул, прижав к стене, чтоб тот не убежал, и, ткнув пальцем в сторону девушки, сказал:

— Знакомься, это Таня.

— Маша, — прошептала девушка, но Жорж не обратил внимания.

— Танюша, красавица! Может быть, я на ней женюсь! (Каждый раз он выдавал такие обещания, надеясь, что придется меньше платить.) А это — друг, — он опустил ладонь Гору на плечо, — знаменитый! С мировым именем. Мой друг. Знакомься.

Девушка уныло кивнула. На этом ее участие в разговоре кончилось. Далее Жорж говорил один, говорил на английском, французском, фламандском (который только Гор и понимал).

— Так вот о чем речь, старина. Возникла идейка («Могу себе представить», — подумал Гор) написать о здешнем роке. А? Как идейка? Надеюсь, не украдешь?

«Вот это номер, — Гор был смущен, — если скажу, что получил аналогичное задание — не поверит. У него, значит, гениальная идейка, он поделился, а я украл. Черт бы его побрал».

— …У них рок не хуже нашего, — продолжал Жорж. — Верно, девочка? — он обернулся к уныло молчавшей девице, та терпеливо улыбалась. — Верно, — сам себе ответил Жорж, — словом, я влез в это дело довольно глубоко. Жаль, конечно, что теперь это разрешили, ничего такого жареного не подашь… Но все равно кое-что есть…

«Ну а я при чем? Что он от меня хочет? Или просто делится?» — Гор заскучал.

— И еще я подумал: могу твоей газете предложить статейку. А? Нет, не думай, без всяких там кренделей. Это для моей. А для тебя серьезную, эдакое исследование. Ну, не исследование — обзор. Хочешь, за двумя подписями. А?

«Как это по-русски, — вспоминал Гор, — «на охотника и зверь прибегает» — так кажется? Нельзя ли, чтобы «и волки были довольны, и стадо цело»?» — он был очень доволен собой: сразу вспомнил две русские пословицы и обе к месту.

— Вообще, идея неплохая, хотя и не новая, — сказал он на всякий случай, — у меня она давно в картотеке, даже материал кое-какой есть. Знаешь, а если диалог? Разговор на эту тему?

— Между кем диалог? — не понял Жорж.

— Между тобой и мной. Я представлю тебя как специалиста, хорошо изучившего советский рок, и буду задавать вопросы. Ты мне их подготовь и ответы тоже.

— Что ж, можно и так, — Жорж, видимо, надеялся на другое. Но в конце концов, и так сойдет. Газета Гора солидная, и, между прочим, гонорары там тоже приличные. Выбирать все равно не приходилось.

— Хорошо, — заговорил он уже деловито, — на той неделе позвоню. Экскурсию совершим, послушаем их «уличных». Ты не смотри, что холодно, все равно глотки дерут. Потом сходим на какой-нибудь концертик…

— А в фирму, которая пластинки выпускает, или в Министерство культуры?

— Да пошли они к черту! — Жорж отмахнулся. — Зачем нам официозы? Нам надо настоящие!

— Те, значит, ненастоящие? — усмехнулся Гор… — «Ох уж этот Жорж. Хоть чуть-чуть, а эдакое анти… найдет, надо будет внимательно посмотреть его вопросы и ответы, чтоб не накрутил».

— О’кей, — сказал Гор, вставая, — жду звонка.

Жорж торопливо поднялся, пожал Гору руку. Казалось бы, что изменилось? И тем не менее какая-то перемена произошла: встретились два приятеля, коллеги, а прощались заказчик и исполнитель. То ли понравится Гору работа Жоржа, то ли нет; то ли удастся получить гонорар, то ли…

Гор направился к двери, морщась от дыма, а Жорж снова вернулся к своей девице.

На улице шел редкий снег. Он опускался, таял, образуя хлюпающую слякоть. Неожиданно стало теплей. В Александровском саду белели кружева древесных ветвей, сияли сквозь снежный занавес в окнах огни. Прохожих было совсем мало.

Гор подошел к машине, стряхнул с радиатора снег, включил «дворники». Тихо и ровно урчал мотор. Играла негромко музыка. Бесшумно опускались снежинки, оседая на ветровом стекле, и тут же исчезали, сметенные неугомонными размашистыми «дворниками».

Что-то испортило ему настроение. Что? Гор посидел, вздохнул. И поехал домой.