Наташа болтала с Гором.

После Нового года он на три дня слетал на родину и только что возвратился. «Я — станок, — с горечью думала Тутси, — станок, на котором работают в две смены: Гор улетел, но Игорь здесь, теперь уехал Игорь, зато Гор тут как тут да еще другие есть… Ни дня станок не простаивает. Как это называется в газетах? «Не допустить простаивания оборудования!» Что ж, все правильно. Если б наши станки приносили столько дохода, да еще в валюте…» — она зло усмехнулась про себя.

Гор между тем повествовал ей, как он замечательно встретил Новый год, какая высоченная ель была украшена и расцвечена лампочками в саду виллы, какой был стол, какие интересные люди. Его предприимчивый друг за ящик водки договорился с конюхами (Да? Конюхами?) соседнего колхоза, и им привели трех лошадей с санями, так что состоялось даже катание на тройке. На вилле есть сауна, ее растопили, и потом некоторые, совсем голые, прыгали в снег. («Дипломатический групешник, — подумала Тутси, — этого мне еще не хватало».) Словом, жаль, что мадам Тутси не поехала. Но в конце концов, не последний раз. Он извиняется, что не смог ей позвонить сразу после Нового года. Вынужден был очень срочно улететь — вызывал редактор, есть задание, но об этом он с ней еще посоветуется, насчет разных музыкальных групп. Зато он привез ей маленький подарок.

Гор открыл красивую коробку, перевязанную цветными лентами, и вынул… палантин из чернобурок!

Тутси привыкла к дорогим подаркам, но не смогла удержаться от бурного изъявления благодарности.

— А тут — всякая ерунда, — Гор небрежно бросил на диван огромный целлофановый мешок.

— Что это? — Тутси, охваченная любопытством, открыла мешок.

На пол вывалилась гора видеокассет и научно-фантастических романов в ярких обложках.

— Ваша хозяйка ведь любит это, — небрежно заметил Гор.

Бюро переводов здорово выручало Тутси. Она наивно считала, что сумела убедить Гора, будто привозимые фильмы и книги она носит туда, своей, как он называл, хозяйке, — заведующей бюро, которая за это дает Тутси справки, заключает липовые договоры, что, в свою очередь, помогает Тутси в ее отношениях с милицией. А ведь Игорю она говорит, что берет всю эту печатную и видеопродукцию у своих подруг из бюро переводов. «Совсем завралась. Ох и разоблачат они когда-нибудь мое вранье!» Но гораздо больше ее беспокоило, что Гор откуда-то знает про Игоря. Она никак не могла забыть тот странный намек, который сделал Гор накануне Нового года. Откуда и что он знает? Она не решалась вернуться к этому разговору.

Однако на всякий случай практичная Тутси подготовила, как ей казалось, убедительную версию. Игорь — ее сосед по прежней квартире, школьный товарищ. Влюблен в нее, хочет жениться. А как ей быть, если никто другой не оценил ее замечательных качеств супруги, ее верности, преданности будущему мужу (не сможет же Гор не понять столь прозрачного намека!). Что ей остается? Вот она и пасет своего друга детства на всякий случай. Но вообще-то, конечно, ей нравится Гор. Разве он этого не чувствует?.. Версия убедительная, она даже поможет прояснить намерения Гора. Есть у нее какие-нибудь шансы? Женат он, черт возьми, или нет! Конечно, зря с ним она времени не тратит. Гор щедр, ничего не скажешь. Но все-таки может она на него ставить или нет?

И тут она ловила себя на странном противоречии. Где-то в глубине души она хотела, чтобы с Гором у нее ничего не вышло, тогда она в лепешку разобьется, но завоюет Игоря. В то же время Тутси понимала, что богатого беззаботного существования, Нью-Йорков и Парижей, светской жизни и собственных «Мерседесов» в отличие от Гора Игорь ей не даст. Нельзя же сравнивать ведущего журналиста большой зарубежной газеты с отечественным шофером! Но нельзя их сравнивать и в постели… Тутси окончательно запуталась. Она хотела ясности, но боялась ее. Она хотела наконец сделать выбор, но не могла. Она должна была на что-то решиться и ни на что не решалась. Поэтому избрала третий, самый легкий путь — пусть все идет, как идет. Пусть за нее решают. Кто? Ответа не было. Пусть решают, и все.

Но прежней безмятежности не было. Тутси все время испытывала беспокойство, даже страх. Ее гениальная версия, которую она придумала для Гора, чтобы объяснить присутствие Игоря, никак не годилась, чтобы объяснить Игорю существование Гора. Не может же она выдать его за богатого забугорного дядюшку, или директора того самого бюро переводов, или папиного друга, или черт его знает за кого? Игорь не дурак — он сразу все поймет. Да и вообще, как они поведут себя, если встретятся, невозможно предсказать. При одной мысли об этом у нее холодок пробегал по спине.

Словом, будь что будет!

Тутси с радостью доставала для Игоря заграничные видеокассеты и книги. Ей как-то по-бабьи хотелось что-то сделать для него. Она понимала, что зарабатывает в месяц в два-три раза больше, чем Игорь за год, но ведь не могла же она сказать ему об этом! Например, так: «Знаешь, Игорек, вот за то, что ты мне даешь, отчего я с ума схожу, за что я готова руки тебе целовать, другие мужчины отваливают мне за ночь столько же, сколько ты в конце месяца получаешь в своей бухгалтерии». Порой Тутси готова была заплакать. Забывшись, она как-то предложила Игорю зайти пообедать в какой-то кооперативный ресторан. «Пошли, — с готовностью согласился он. — Только погоди — проверю наличность, — и он, достав бумажник, пересчитал деньги, — порядок, хватит».

Она тут же отказалась от своего предложения. Он не мог понять почему, обвинил ее в капризах. На глазах у нее выступили слезы. Они тогда чуть не поссорились. В дальнейшем Тутси всегда соизмеряла свои желания с предполагаемыми возможностями Игоря.

Когда Игорь неуверенно спросил ее, сколько надо будет платить за перепись видеокассет, она вновь испытала ту поразительную жалость. Отвернула лицо и, всхлипнув, сказала: «Ничего не надо. Я им там помогаю в одном деле, они с меня не берут». Игорь поверил, обрадовался: «Знаешь, сколько ханыги дерут! Повезло тебе». («Мне? Повезло?» — Тутси опять чуть не расплакалась.) На плате за романы он настоял. Ведь платил-то Олег. Игорь брал с него при обмене дополнительную плату — «за иностранный язык», как он выражался. Эти деньги жгли Тутси руки.

Она с уважением относилась к увлечениям Игоря атлетизмом и научной фантастикой, но содержание привозимых Гором и передаваемых Игорю видеокассет и романов ее абсолютно не интересовало. Она понимала, что порнографии и антисоветчины там нет (да и кто его знает, что в наше время таковым считается?), следовательно, ей ничего не грозит.

Но то, чего не замечала Тутси, хорошо понимал Гор. Вскоре Игорь получил, переписал и продемонстрировал в чайной «Гармонии» целую серию видеофильмов — «Рожденные неприкаянными», «Жажда убивать», «Смерть мальчишкам», «Рэмбо», «Я отомщу», «Вестсайдская история», «Наш клан сильнее» и т. д. Все это были фильмы о массовых драках, избиениях, о том, как подростковые банды терроризируют порядочных людей, о насилии — словом, после просмотра таких картин у всех чесались руки.

Гор был отличный психолог — он строго следил, чтобы не перегнуть, чтобы не поставлять дешевку, только действительно хорошо сделанные фильмы.

Луков гнул свое:

— Так это у них. У нас не в таких же масштабах! Режиссеры там — мастера, из любой мухи слона сделают.

Но через пару дней кто-то из ребят примчался возбужденный:

— Вы «Арлекино» смотрели? Классный фильм! Посмотришь, ей-богу, жалеешь, что автомата нет. Собственными руками бы всех этих подонков перестрелял!

Это было уже что-то новое. Американцы ладно, с ними все понятно, но наш собственный фильм!

Пошли посмотрели «Меня зовут Арлекино» и согласились. Действительно, с первых же кадров захотелось всех мерзавцев, негодяев, хулиганов — всех уничтожить. И тех, кто их бил, тоже. Все хороши. Только одни в автомобилях ездят, а другие в электричке. Финальные кадры, которые, по простодушному замыслу авторов, должны были вызвать сочувствие к главному герою и его девушке, а также глубокие размышления об истоках преступности, как результате социального неравенства, никого не убедили. Общее мнение выразил Игорь:

— Ну что? Она — шлюха. Кто ее там насилует? Тот самый, с кем она путалась. Только тогда — за красивую жизнь, а тут — бесплатно. И этого козла мне не жалко — он-то над всеми измывался, всех бил, теперь сам получил. И по заслугам.

Кроме ярости против этих малолетних подонков и желания их уничтожить, фильм «Меня зовут Арлекино» иных чувств ни у кого не вызвал.

Не последнюю роль в формировании «группы самозащиты» сыграл добытый Игорем американский фильм «Население — против преступников». По сравнению с другими то был необычный фильм, не художественный, а документально-публицистический. О борьбе с преступностью не полиции, частных сыщиков и детективных агентов, а так называемых законопослушных граждан. Атлетисты смотрели затаив дыхание. Сначала на экране развертывалась страшная картина массовой преступности в США, Англии, Франции, Италии… Беспомощность полиции, бессилие прокуроров, мягкотелость судов. Что же делать? Тогда граждане стали создавать свои организации; так, в США возникает Ассоциация добровольных борцов с преступниками — пять миллионов человек. А поскольку там пистолеты и винтовки продаются на каждом углу, то вооружены все до зубов. В Англии учреждается Общество оказания поддержки пострадавшим от ограбления, и каждому отделению этого общества, а их множество, приходится иметь дело в среднем с восемнадцатью ограблениями в неделю. В США существует организация «Ross comitatus». Ее члены посчитали (и вполне справедливо), что полиция плохо справляется со своими обязанностями, и взяли все на себя. У них оружия побольше, чем в армии иной страны. Учредили собственные суды. Сами судят преступников, без особых формальностей, и сами же их наказывают. В городе Балтиморе подобная же организация «Черный октябрь» тоже судит преступников (точнее, тех, кого она считает таковыми) и выносит только один приговор — смертная казнь. Сама же и приводит в исполнение. В Детройте еще одно общество: «Население — против преступников». Его члены разъезжают по городу и обо всем подозрительном тут же сообщают полиции (а подозрительным им кажется все). В Индианаполисе создали общество «Крестовый поход против преступности». Ну и так далее. И когда на экране после жутких кадров, иллюстрирующих злодеяния преступников и беспомощность полиции, возникают эпизоды успешной борьбы возмущенных граждан с теми же преступниками и ее праведный финал — валяющиеся в канавах, в лесу, на пустырях зарезанные, застреленные, задушенные (простите, казненные) правонарушители, у зрителей возникает чувство удовлетворения — справедливость восторжествовала!

Фильм был строго документален, без всяких эмоций, зато насыщен убедительными, зримыми кадрами. Его делали мастера высокого класса, и, конечно, трудно было Игорю и его друзьям разглядеть тенденциозность и ловкую подтасовку. Можно себе представить, какую реакцию подобные картины вызывали, например, в Соединенных Штатах, где каждый имел дома оружие и где еще не выветрились воспоминания о суде Линча. После сеанса законопослушные граждане наверняка хватались за пистолеты и мчались уничтожать преступников. А уж если случайно попадались не преступники… Что ж делать, лес рубят — щепки летят…

Как говорится, капля камень долбит. Если постоянно смотреть такие картины, читать в газетах о массовых подростковых побоищах в Казани и других городах, наблюдать на родном Арбате бессмысленное хулиганство арбатских, групповые драки между люберами и хипарями, смотреть по телевидению, как рэкетиры терроризируют кооператоров, если без конца все это видеть, слышать, об этом читать, то невольно рассудок начинает уступать место инстинктам.

Особенно всех возмутила история с кооперативным рестораном «Зайди-попробуй». Название это обернулось горькой иронией, когда группа рэкетиров зашла и успешно попробовала свести счеты со строптивым, видимо, кооперативом: ранили ножами несколько посетителей, разбросали бутылки с горючей смесью, перерезали телефонные провода, все разгромили и сожгли. Леонида Николаевича, сторонника крайних мер, это навело на мысль о том, что кулаками, даже очень крепкими, и приемами, даже очень хитрыми, с рэкетирами справиться нелегко.

— Необходимо оружие! — воинственно начал он. — Вон у американцев…

— Не шуми, — успокаивал его Луков. — Мы не в Америке, у нас на Рижском рынке можно все купить, кроме базуки и карманного миномета.

— Ну хорошо, — отступал Леонид Николаевич, — а ножи, дубинки, кастеты? За ними-то на рынок нечего ходить…

— Не знаю, — качал в сомнении головой Луков, — я все же больше на свои руки-ноги полагаюсь. Главное, надо действовать сообща и энергично. А то мы больше болтаем. Что должно останавливать преступника? Неотвратимость наказания! Не кастет и дубина, а неотвратимость наказания!

— Ну неотвратимостью-то по башке не стукнешь, — скептически заметил дядя Коля. — Дубиной все же верней.

На том спор и закончился.

Фильм о том, как «законопослушные граждане» цивилизованных стран колошматят действительных, а заодно и предполагаемых преступников, произвел большое впечатление и был, как уже говорилось, предпоследней каплей.

Но капнула и последняя.

Как-то, придя на занятия, Игорь был крайне удивлен, не застав Мишу Крючкина. Такого еще не бывало. Впрочем, удивлялись все.

Наконец он появился, какой-то бледный и небритый (что было уж совсем невероятно). Сначала отмалчивался, что-то невразумительное бормотал в ответ на вопросы. Наконец раскололся.

Часов в пять утра Крючкин (да и весь дом) проснулся от оглушительного грохота, раздавшегося на лестнице. Выскочив в переднюю, увидел, что дверь в квартиру выбита и почернела. Вызвал милицию. Было установлено, что кто-то подложил к двери самодельный взрыв-пакет. Идет следствие. Выясняются мотивы преступления и личность злоумышленников. Для Крючкина было ясно как божий день — очередное предупреждение.

— Так, — наконец нарушил молчание Луков, — митинг окончен, надо принимать решение.

— И выполнять, — раздался чей-то голос.

— И выполнять, — подтвердил Луков. — Вечером после занятий соберемся.

— Ребята… — начал Крючкин.

— Ты, Миша, иди домой, ремонтируй дверь. Краски не жалей смотри. Мы без тебя разберемся. А ты разбирайся с милицией.

Совещание состоялось в тот же вечер. Приняли твердое решение — нанести визит одному из тех подонков. Но сначала провести разведку. Следовало выяснить подходы, привычки…

Они были каратистами, атлетистами, самбистами, но не детективами и филерами. Попытка выследить первого рэкетира ничего не дала. Прикомандированный к нему парень из «группы самозащиты», как они продолжали называть себя, через пять минут слежки потерял «объект». Слежка за вторым тоже ничего не дала, пять дней проторчали возле его дома зря — или уехал куда-то, или не жил там.

Зато третьего поздно вечером обнаружили и подстерегли. Он жил во флигельке в глубине неосвещенного двора. Там его часа в два ночи Игорь с дядей Колей и накрыли. Рэкетир был слегка пьян и сориентировался не сразу. Дядя Коля зажал ему шею своим железным предплечьем, а Игорь двумя-тремя ударами в живот привел в беспомощное состояние. Когда парень пришел в себя и начал хрипеть, устремив на нападающих полный ужаса взгляд, Игорь сказал:

— Сейчас ты мне назовешь имя вашего бугра и его адрес. Если не соврешь, мы ему не скажем, кто его предал, а иначе сами узнаем, а свалим на тебя. И второе: кто подбросил взрывчатку?

Парень сдался не сразу, только когда Игорь взялся за него как следует. Еле шевеля губами, он все рассказал.

На прощанье Игорь дал ему совет:

— Учти, мы за вас возьмемся как следует. Будем увечить всех подряд, а кое-кого и ликвидируем. Так что мотал бы ты удочки подальше.

Они ушли.

— Ты чего про ликвидацию-то ему говорил? — неодобрительно ворчал дядя Коля. — Настучит еще.

— Ничего, пусть боится, — Игорь еще не отдышался, — пусть думает о нас хуже, чем мы есть. С такими только так и можно разговаривать, они другого языка не понимают.

На следующий день отчитались перед группой «за проделанную работу». Судя по всему, избитый держал язык за зубами. Во всяком случае, со стороны рэкетиров никаких новых действий не последовало. Из этого сделали вывод, что насчет своего босса он не соврал. И тогда стали готовить операцию против самого бугра.

Предложений было много. Начиная от поджога дома, похищения с последующим повешением (Леонид Николаевич) и кончая банальной «чисткой морды» (дядя Коля). Остановились на том, чтобы выследить, а там действовать по обстоятельствам.

Так или иначе «группа самозащиты» начала действовать, не очень-то оглядываясь на закон.

Гор мог быть доволен.

…И вот сейчас Гор и Тутси болтали, занимались любовью (палантин-то нужно было отрабатывать), опять болтали. Последнее время Гор показал себя особенно сильным мужчиной, словно сбросил двадцать лет. Тутси сначала удивлялась, потом перестала удивляться, когда подсмотрела, как Гор после очередной любовной вспышки тайком глотал в ванной какую-то таблетку и вскоре выходил оттуда, преисполненный новых сил.

Без особенного стеснения во время очередного его похода в ванную Тутси залезла Гору в карман сброшенных брюк и обнаружила наполненную пилюлями маленькую железную коробку с надписью: «Приаптон» — и довольно красноречивым рисунком на крышке. Кто такой бог Приап, Тутси, разумеется, не знала, но рисунок поняла без труда. После своего открытия она перестала восхищаться любовными подвигами Гора. Но какое, в конце концов, это имело значение? У нее был Игорь, который и без всяких пилюль был для нее богом.

Так размышляла она в очередную паузу, безмятежно глядя в потолок и ожидая, пока подействует очередная пилюля.

И вдруг Гор негромко спросил:

— Ну а как поживает ваш друг-супермен?

Тутси похолодела (вот дьявол с его дьявольской интуицией!), а Гор невозмутимо продолжал:

— Это ведь для него ты все эти романы заказываешь? Да и кассеты, наверное, тоже? В его возрасте я тоже увлекался и научной фантастикой, и драками.

— Да он… Да он каратэ занимается… а там в фильмах приемы всякие… Это товарищ мой школьный… учились вместе, — невнятно бормотала Тутси.

— Ну, разумеется, — без тени иронии говорил Гор, — вы спросите у него, мадам Тутси, какие бы он еще хотел фильмы, или книги, или еще что-нибудь, я с удовольствием привезу. Если он любит драться, может быть, ему нужен газовый пистолет? Между прочим, по вашим законам газовые, воздушные, стартовые и промышленные пистолеты — это которые заклепывают, забивают заклепки, — не считаются огнестрельным оружием и не запрещены.

Тутси молчала. Черт бы его побрал с его заклепками и промышленными пистолетами! Откуда он все-таки знает про Игоря?

Между тем Гор продолжал рассуждать:

— Ракетница тоже не считается огнестрельным оружием. Вы знаете, Тутси, если ваш друг, я хотел сказать, школьный товарищ, любит драться, посоветуйте ему оберегаться, беречься… Противники, я имею в виду враги, могут произвести на него засаду. Когда их больше, газовый пистолет пригодится. Я привезу, а вы подарите ему на рождение. Или на 23 февраля, праздник вашей армии. Он же, наверное, служил в армии? Он случайно не был в Афганистане?

— Не был, — хрипло ответила Тутси.

Эх, если б вдруг разверзся пол и Гор вместе с постелью провалился к чертовой матери!

— Это хорошо. Там могли убить, — Гор говорил не спеша, словно размышляя вслух. — Там многих убили. Но скоро здесь для молодых, особенно которые любят драться, как ваш друг, я хотел сказать, школьный товарищ, здесь скоро настанет мини-Афганистан. Например, на улице Арбат. Я там иногда бываю. И по-моему, там молодые люди очень любят драться. Не как в Казани (Гор демонстрировал знание советской прессы), но тоже любят. Ваш друг, я хотел сказать, школьный товарищ, случайно не на Арбате живет? Я просто так спросил. Там дерутся.

От этих речей у Тутси заболела голова. А от последних, удесятеренных приаптоном объятий Гора — еще больше.

Но он был деликатен. Закончив очередной любовный раунд, посмотрел на часы и распрощался, сославшись на дела.

Тутси проводила его до дверей, нашла в себе силы для вялой улыбки и наконец, облегченно вздохнув, закрыла за ним дверь.

Тревога нарастала. Опасность приближалась, окутывала ее. Надо было принимать меры. Но какие? И еще что-то тревожило ее… Ах да, Гор намекнул, что Игорю угрожают враги… В конце концов, его благополучие важней всего. Может, действительно попросить для него газовый пистолет?

И однажды, делая вид, что вспомнила случайно его слова, Тутси сказала Гору:

— Ты про газовый пистолет говорил, Август, помнишь? Может, действительно принесешь? А то сейчас такие дела, вечером ходить опасно, я бы носила с собой.

— Правильно (она не заметила иронического взгляда Гора), только смотрите, чтобы милиционеры у вас не нашли, а то еще заподозрят в гангстеризме? Да? Так говорят — гангстеризме?

— Говорят, говорят, — Тутси поспешила переменить тему. Ловко она придумала, что пистолет нужен ей самой.

Когда через несколько дней Гор принес в своем дипломате три газовых пистолета (как настоящие!) и четыре баллончика вроде тех, в которых бывает дезодорант, Тутси так обрадовалась, что даже не задумалась, зачем ей одной целый арсенал.

Она задумалась лишь тогда, когда Гор торжественно вынул из кармана небольшую дамскую сумочку-кошелек и сказал:

— Мадам Тутси, а это для вашей личной обороны.

— Что здесь?

— Здесь? — с невинным видом переспросил Гор. — Вот нападают на вас двое, нет, трое бандитов, — Гор сделал страшное лицо, — с ножами, дубинами, цепями. А вы — раз!

Гор легким движением нажал незаметную кнопку, и из сумки с невероятной быстротой выскочила большая сетка, схватила стул и пуф и заключила их в безысходный плен.

— Ой! — испуганно вскрикнула Тутси.

— Не надо бояться, — нравоучительно пояснил Гор, — пусть они боятся. В сумке капроновая сеть очень прочностная, ее нельзя перерезать. Они нападают, вы стреляете эту сетку, она их накрывает, вы дергаете, они падают и вылезти не могут. Тогда вы убегаете или свистите, — Гор тихо свистнул в прикрепленный к сумке свисток. — Прибегает полицейский, я хотел сказать — милиционер, и вас спасает.

— Ой, как здорово! — Тутси радовалась, как ребенок. — Как интересно! Я хочу сама попробовать.

Она была так увлечена, что не обратила внимания на одну фразу Гора, которую он, как бы между прочим, произнес, укладывая сеть обратно в сумочку:

— Эту сетку вы не отдавайте. Оставьте себе.

Тутси раз, два, три нажимала кнопку, успешно справляясь с «нападавшими» на нее креслами, стульями, тумбочками.

В тот вечер перед ней возник вопрос: как передать пистолеты и баллончики Игорю? Он наверняка поинтересуется: откуда? Выход нашла Ритка, с которой она поделилась своей заботой. (Про сетку Тутси ничего не сказала).

Ритка долго восхищалась пистолетами.

— Ну финиш! Ну дают! На спор — косые придумали! Слушай, подруга, а мне не дашь один? Я тебе сто «гринов» отстегну! Наташка, ну дай один!

В конце концов Ритка (жертвуя собой) предложила следующий вариант: мол, у нее, у Ритки, есть один утюг, он, мол, любит всякие такие штуки, накупил партию у какого-то поляка, а теперь не знает, кому толкнуть. Ритка, мол, принесла, а Тутси у нее уже оприходовала (это чтоб отступать было некуда) и предлагает Игорю. Все-таки мужик. Может, его ребята-кореша заинтересуются.

— Так ведь платить захочет! — Тутси пребывала в сомнении.

— Ну, подруга, ты даешь! — возмущалась Ритка. — Нашла заботу. Не хочешь раздевать его, назначь цену поменьше.

За гениальную идею Ритка была вознаграждена баллончиком, предварительно раз двадцать поклявшись, что не протреплется.

— А еще можешь достать? — деловито спросила она перед уходом. — Я их знаешь как толкну! Любой шпилевый, любой катала мне косач отстегнет. Они все на риске работают.

— Ладно, там видно будет, — отделалась от нее Тутси.

Как она и ожидала, разговор с Игорем оказался не из легких. Он неожиданно позвонил ей вечером, когда она собиралась на работу к «Националю».

— Наташка, я тут освободился. Если зайду? — Голос Игоря звучал неуверенно. (Это особенно растрогало ее.)

— Конечно, жду! — воскликнула она. Рабочий вечер, Ритка — все было забыто в одно мгновение.

Игорь явился очень быстро. И, как всегда, она не могла выдержать ни секунды — потащила его в комнату… «Наевшись» (ее собственное выражение), сели пить чай. Тогда-то и состоялся разговор.

Игорь долго повествовал о поездке по Подмосковью, о «Гармонии». Вообще-то, он старался Тутси в эти дела не посвящать, но, видимо, сказалось напряжение последних дней, и он слегка приоткрыл завесу — обмолвился, что есть шпана, которая пристает к членам их клуба, надо бы дать им по рогам…

Тутси немедленно воспользовалась случаем.

— Ой! — воскликнула она с преувеличенным испугом. — А тебя там не тронут?

— Меня-то тронуть непросто, — усмехнулся Игорь.

— Так ведь их много! Небось все с ножами. А почему они к вам пристают? Они же знают, что вы все каратисты, самбисты и прочее?

— Они сами, Наташка, каратисты. А вообще шпана…

Разговор приобрел опасное направление, и он хотел прекратить его. Но Тутси неожиданно сказала:

— Ты знаешь, Игорь, может, тебя это, конечно, не интересует, но Ритка тут была. Там один знакомый парень продает пистолеты газовые, баллончики…

Игорь заинтересовался необычайно. Он долго расспрашивал, что это за пистолеты, почем, как к ней попали, не боятся ли она и Ритка неприятностей.

Но Тутси подготовилась к разговору. Она авторитетно ссылалась на законы, по которым все это не считается оружием, толковала, что газовым баллончиком никого не убьешь, а ножом можно и ножи носят все хулиганы, что против ножа его мышцы не помогут, а вот газовый пистолет — да… Претензий милиция предъявлять не может — самооборона… И т. д. и т. п. Что касается цены, то ерунда — десятка за баллон, четвертак за пистолет.

Ничего не понимающий в этих делах, Игорь даже не обратил внимания на несуразно мизерную цену, поверил всем Тутсиным юридическим аргументам. Он загорелся. Тутси сказала, что увидит Ритку через два дня и, если та еще кому-нибудь не толкнула, заберет.

— Может, деньги тебе завтра занести? — спросил Игорь, прощаясь.

Тутси заверила, что Ритка подождет.

Разговор о деньгах вернул ее к вопросу, который уже некоторое время заботил ее. Встречи с Игорем хотя и не были ежедневными, но сильно сократили все же ее обычное рабочее время.

— Слушай, подруга, — сказала ей как-то Ритка, — ты со своим любером когда-нибудь здорово пролетишь, цены-то растут, я тут попала на кабаки, будь здоров! Работать надо! Спасибо за отписку, но если и дальше так пойдет, мне придется искать другую напарницу. Вон Нинка-лягушка давно просится.

— Ладно, не ной. Наведу в хозяйстве порядок.

Тутси понимала, что Ритка права, и это особенно злило ее.

Как-то, когда Гор был у нее, Тутси намекнула: не может ли он еще достать этих газовых баллончиков и пистолетов, у нее — подруги, им бы тоже пригодилось; она, разумеется, никому ни слова…

Под тем предлогом, что ему нужно вспомнить, какой фирмы были принесенные раньше, Гор попросил показать ему пистолет. Тутси смутилась. Сказала, что забыла, куда положила, словом, несла всякую ерунду. Было ясно, что она все отдала.

Гор остался доволен.

Он все понимал и рассчитывал, этот многоопытный Гор. Он, например, понимал, что Игорь отнимает у Тутси время, следовательно, и деньги. А как компенсировать? И он незаметно, под разными предлогами, увеличил свои гонорары.

Тем временем газовый арсенал следовал своей дорогой.

Перед Игорем встала та же проблема, что в свое время перед Тутси: как объяснить ребятам происхождение пистолетов и баллончиков?

Привыкший говорить правду, он просто объяснил, что вот одному другу привезли из Польши и тот продает. Других объяснений никто у него требовать не стал. Только Миша Крючкин настоял, чтобы все оплатил кооператив.

А группа самозащиты приобрела вполне законченные формы. В нее входили человек тридцать наиболее решительных, энергичных, отчаянных ребят, большей частью молодежь. Переписали друг у друга телефоны, чтобы можно было, в случае чего, срочно собраться. Назначили старших. В группе была лишь одна женщина, конечно, Люська-культуристка. Отделаться от нее оказалось невозможным. Она, забросив атлетическую гимнастику, усиленно занималась каратэ, и довольно успешно.

Первой акцией (уже слово «акция» появилось в лексиконе группы) была давно задуманная карательная экспедиция против главаря рэкетиров. Установив его личность, в группе испытали некоторое удивление. Это был атаман банды, босс рэкетной мафии, по существу, опасный преступник. Хоть никогда никаких приводов и вообще дел с милицией не имел. Но в прошлом…

В прошлом это был известный спортсмен, заслуженный мастер спорта, чемпион Европы, трехкратный чемпион страны по дзюдо, победитель многих соревнований.

В свое время эта фамилия была настолько в спортивном мире известной, что атлетисты стыдились произносить ее и называли объект акции Бугром.

Так вот, Бугор имел в Москве, на Кропоткинской, квартиру, в которой практически не жил. Жил он на даче. Приезжал и уезжал в самое разное время. Дача охранялась так, что надо было искать другое место встречи.

Его нашли. Оказалось, что Бугор частенько заходил в некое кооперативное кафе, тоже находившееся на Кропоткинской. Что ж, у каждого свои слабости…

У этого кафе и решили атлетисты подстеречь Бугра.

В тот вечер Игорь закончил работу рано. У шефа происходило заседание одного из бесчисленных советов, членом которых он состоял. Такие заседания оканчивались поздно, и шеф отпускал Игоря.

Иванов-Лембрэд по дороге на заседание, как обычно, пересказывал своему водителю новости.

— Вот ты живешь, Лосев, спокойной жизнью, — рассуждал он. — Ты слышал слово «рэкет»? Тихо! Смотри, куда едешь! (Игорь чуть не влетел в другую машину, услышав этот вопрос.) Об этом сейчас все газеты пишут. Читать, читать прессу надо, Лосев! Эти рэкетиры взимают дань с кооператоров, взрывают их кафе, вывозят за город, пытают. И представь, все сплошь — спортсмены!

— Кто спортсмены? — спросил Игорь, чтоб показать, как он внимательно слушает.

— Рэкетиры, кто! Вроде тебя — культуристы, каратисты, самбисты. Вот ты приходишь в кафе, проводишь пару приемчиков на официанте (да нет, ты наверняка выберешь официанточку) и требуешь, чтоб тебе каждый месяц платили… Сколько ты с них требуешь?

— Иван Иванович, я ничего не требую, я в такие кафе не хожу…

— Не ходишь, так будешь ходить. Учти, все кооператоры — жулики. Так что требуй с них как следует!

— Иван Иванович, — запротестовал Игорь, — да не собираюсь я вашим рэкетом заниматься! Наоборот, я бы с удовольствием давил их.

— Ну и прекрасно! — легко согласился Иванов-Лембрэд. — Раз они бывшие спортсмены, я тут заказал о них материал своему лучшему сотруднику. Шустрый парень — напишет. Но, Лосев, — он поднял палец, — трудно собирать материал. Трудно!

«Подкинул бы я тебе материал, первый сорт», — подумал Игорь.

— Так что, — продолжал Иванов-Лембрэд, — сейчас все газеты и экраны полны жуткими делами. Вон тут недавно показывали… — и он пустился в подробный рассказ о борьбе с рэкетом.

— А все отчего? — неожиданно перешел к другой стороне вопроса Лембрэд. — Оттого, что спортсменов за людей не считают. Ты же знаешь: гимнастки-крохотули по четыре-пять часов в день тренируются, пловцы по сто километров проплывают…

— Уж по сто!

— Ну по пятнадцать! Вся молодость уходит. А потом? Вон циркачи, балерины, им пенсию, еще сорока лет нету, дают. А спортсменам — шиш! Кончил выступать — устраивайся как хочешь! А он ничего, кроме как бегать или мяч гонять, не умеет. Нет профессии, понял, Лосев?

Игорь молчал. Ну нет так нет. Ему предстояло в тот вечер показать некоторые свои отнюдь не профессиональные таланты, и этим были заняты его мысли.

— Иван Иванович, — спросил Игорь, — а если такие организации создавать, которые будут с этими рэкетирами бороться? Из народа!

— Так есть же, Лосев, милиция, прокуратура, дружинники наконец, они…

— Да ничего они не делают, — с досадой перебил опять Игорь, — они, может, и рады бы, да не могут — прав нет, нет против рэкетиров законов…

— Ты что, Лосев, гражданскую войну предлагаешь? Все начнут друг с другом расправляться. С любым неугодным. Как в добрые старые времена. Только тогда доносом, а тут прямо дубиной. Отбил, например, кто у тебя очередную Дульсинею, ты его тут же в рэкетиры зачисляешь и ночью кистенем на большой дороге приглаживаешь. Так? Ты сам и свидетель, и прокурор, и судья, и палач — большая экономия на правоохранительном аппарате. Даже больше, чем в тридцатые годы. Там хоть тройки решали, а тут один товарищ Лосев.

Игорь сделал отчаянную попытку отвлечь своего шефа:

— Иван Иванович, что вы меня все девчонками попрекаете! Прямо я у вас такой ходок. Я, может, скоро женюсь.

Попытка блестяще удалась.

— Ты? Женишься? Лосев, ну зачем ты издеваешься? Именно издеваешься. Если ты и женишься, то не раньше шестидесяти лет. Вот когда станешь вроде меня полным маразматиком…

— Иван Иванович, ну какой вы маразматик! — слабо запротестовал Игорь.

— Ладно, ладно, — Иванов-Лембрэд погрозил пальцем. — Думаешь, я не знаю, что вы там, молодые, про нас, мафусаилов, думаете? Все знаю. Вот будешь, как я, — дряхлый, больной, беспомощный (Иванов за всю жизнь свою не болел даже насморком), тогда женишься, чтоб она за тобой ухаживала. Ублажала.

— Плохо вы обо мне думаете, Иван Иванович, — вяло возражал Игорь. Он был доволен, что разговор свернул на другой путь. — Вот женюсь и вас приглашу свадебным генералом.

— Ох, Лосев, подхалим ты! Но скорей мне маршальское звание присвоят, чем ты женишься. Во всяком случае, если это произойдет, то станет величайшим событием в мире фантастики…

На этом разговор оборвался. Пожелав своему водителю успеха в «индивидуально-извозной деятельности», главный редактор журнала «От старта до финиша» скрылся за дверью особняка, в котором происходило очередное заседание.

Досадуя на бестактную, как он считал, шутку своего шефа, на себя за длинный язык, на то, что все же нервничал перед акцией, Игорь тем не менее по дороге на комбинат срубил десятку у какой-то явно торопившейся пары.

Игорь поставил машину в бокс и поехал домой. Дома переоделся в боевую форму — джинсы, свитер, куртку — и, не в силах усидеть дома, отправился к месту сбора группы — к магазину «Самоцветы», что напротив Вахтанговского театра.

Он вышел так рано, что до назначенного времени смог бы пройти весь Арбат туда и обратно раза два. Он любил свой Арбат, любил гулять по нему и, не зная его прежнего, принимал таким, каким видел сегодня.

Конечно, дед видел его другим, отец — третьим.

Вот, например, угловой магазин. Сейчас здесь продается мясо, колбаса, консервы. Перед ним на улице оборотистая девица торгует из мешка банками со сгущенкой. Кругом плотная толпа.

Было время, рассказывал дед, тут находился кондитерский магазин «Эйнем». Ах, какой там был шоколад! Какие конфеты, печенье! Слушая деда, маленький Игорь пускал слюнки.

Вспоминая эти рассказы, он зашел в кафе «Арбатские ворота». Оно было встроено действительно в бывшую подворотню. На дверных стеклах изображена аппетитно дымящаяся кофейная чашка. Через узкий кривой переходик он вошел в маленький зал. Там помещались два четырехместных и три двухместных столика. Царила полутьма. За столиками сидели две дешевые проститутки, потерянно оглядывающийся по сторонам юный солдатик, двое шумно смеявшихся иностранцев — парень и девушка. Они пытались разговаривать с советской парой. Никто никого не понимал, но все смеялись.

Вдоль стен, расписанных под старинный город трудно определимой эпохи и государства, стояло еще человек пять с чашками кофе и булочками в руках.

Игорь выпил кофе, съел три булочки, вышел на улицу и, сделав ровно два шага, вошел в соседнюю дверь — в кафе-гриль «Арба».

Здесь столиков вообще не было. Немногие посетители стояли вдоль подковообразной стойки, рассеянным взглядом рассматривая висевшие вдоль стен подпруги, уздечки, плетки, подковы.

Опять полумрак. И тоже, кроме кофе и булочек, в общем-то, мало что имелось для удовлетворения его, Игоря, аппетита. Он выпил еще чашку, съел еще булочку и продолжил свой путь по Арбату.

Круглые фонари цвета жидкого какао уже зажглись. Во тьму уходили верхние этажи высоких домов с причудливыми балконами. На некоторых из них незаметно примостились телекамеры, о существовании которых не подозревали, надо полагать, простодушные хулиганы.

Игорь неторопливо шел посреди улицы. Как всегда, поток пешеходов был нетороплив и разношерстен: пожилые туристы из Москвы и дальних краев — Павловского Посада, Люберец и Зеленограда, Электростали и Красногорска; юные девицы, в чьих взглядах соседствовали отчаянная жажда привлечь внимание и страх; хипари, арбатские и настороженные пришлые; редкие иностранцы и хмурые обитатели Арбата постарше. Они небось без радости думали, что вот сейчас вернутся в свои квартиры и будут пытаться «отдыхать» под звуки музыкальных ансамблей, крики, хриплые завывания уличных поэтов и всего того гвалта и шума, что до очень позднего поздна царят на Арбате.

Игорь нерешительно остановился возле красивого павильона в стиле русской избы, на котором вязью было написано: «Русь». Из павильончика доносился аппетитный запах шашлыка, видно единственно исконно русского блюда, которое здесь имелось, других просто не было. Игорь шел дальше.

Вот стена, за которой затхлый сад военного госпиталя. Мелом неверной рукой было намалевано:

В нескольких метрах от этого поэтического шедевра — авангардистское сооружение из материи, дерева, глины — оторванный рукав, человек с топором, какие-то червячки… Невдалеке исполненный на ксероксе листок — летящий в составе утиного косяка мужчина в пиджачной паре и призыв: «Взлети над суетой!» Центр аутогенной тренировки».

Игорь почти дошел до Вахтанговского театра. Напротив здоровый парень без шапки фельдфебельским голосом выкрикивает стихи — дежурная пара: один читает, другой отдыхает. Наверное, из объединения «Арбатские поэты». Объявление на заборе гласит, что выставка-продажа текстов имеет место быть.

Игорь проходит мимо молчаливой толпы, завороженной не столько поэтическим уровнем произведений, сколько содержанием, за которое еще недавно поэта расстреляли бы на месте.

«Впрочем, некоторых, — размышлял Игорь, — за то, что они «лепят», следовало бы расстрелять и сейчас». Мысли его снова обращаются к предстоящей вечером акции «Бугор».

Для осуществления ее отобрали десять человек, наиболее крепких, решительных, умелых. Игорь вооружил их газовыми пистолетами, баллончиками. Взяли еще кое-какое «оружие массового уничтожения» вроде велосипедных цепей, водопроводных труб… Ножей договорились не брать.

Группа направилась к выставочному залу на Кропоткинской. Постояли. Покурили — кто курит, поострили — у кого крепче нервы и двинулись в путь. Пройти-то всего пару сотен метров. Здесь на углу слабо освещенного переулка находилось кафе.

Улица была пустынной — редкие прохожие, еще более редкие машины. Лишь возле кафе их дремало штук пять.

«Разведка», высланная заранее, донесла, что Бугор находится в кафе с двумя женщинами и тремя мужчинами. Друзьями? Телохранителями? Деловыми партнерами?

Подошли. Заняли стратегические позиции — в подъезде дома напротив, за углом, притаившись за каким-то грузовиком, очень кстати оказавшимся поблизости.

Бугор в сопровождении своей свиты вышел из кафе вскоре после полуночи. Явно подвыпившая компания была в хорошем настроении, смеялись, громко переговаривались.

Атлетисты приступили к делу мгновенно. У них не было опыта, но была жажда отмщения и ярость. Наконец, накопившаяся за последние дни энергия искала выхода.

Предварительного плана сражения не существовало, так что в начале ощущалась некая стратегическая неопределенность. Но атлетисты быстро пришли в себя.

Игнорируя женщин, они набросились на мужчин. Сразу же выяснилось, что Бугор и его товарищи хорошо владели приемами рукопашного боя. Их было четверо против десятерых атлетистов; они находились, выражаясь языком милицейского протокола, в средней степени опьянения, но сопротивлялись отчаянно. Четверо! Да нет — шестеро. Обе женщины не визжали, не кричали и даже не царапались. Они дрались молча, зло, используя мужские приемы. И поскольку о них никто не подумал, преподнесли вначале некоторые сюрпризы. Одна из девиц, красивая девочка с развевающимися по ветру волосами и совсем детским лицом, нанесла Игорю удар ногой такой силы, что он скривился. Удар пришелся в бедро, хотя нацелен был в иное место, лишь быстрота реакции помогла ему избежать увечья. Он был занят одним из приятелей Бугра и понимал, что, если еще и эта амазонка обрушится на него, ему не уцелеть. Поэтому он, не думая, нанес противнице сильный удар в челюсть. И она упала как подкошенная.

Драка длилась недолго, проходила в молчании. Слышались лишь глухие вскрики, звуки ударов, сопенье, шарканье ног. Атлетисты пустили в ход свои газовые пистолеты и баллончики не столько по необходимости, сколько желая их проверить. Результаты превзошли все ожидания. Захлебываясь в слезах и соплях, рэкетиры катались по земле. Их били ногами, велосипедными цепями…

Наконец (на почтительном расстоянии) какой-то автомобилист начал прерывисто нажимать на сигнал, кто-то побежал звонить в автомат… Пора было разбегаться. Разбегались в разные стороны. Игорь побежал по Кропоткинскому переулку. Добежав до какого-то иностранного представительства, замедлил шаг, миновал вышедшего из своей будки милиционера, напряженно вглядывавшегося в конец переулка, где происходила драка, свернул на Садовое кольцо и вскочил в кстати подошедший троллейбус.

Доехав до Смоленской и еще тяжело дыша, вышел, долго чистил испачканную куртку, потом поправил шарф, шапку и неторопливо двинулся домой.

Поднявшись в квартиру, он прошел на кухню, съел, как всегда, оставленный ему ужин и отправился спать. Было почти два часа ночи. Уже раздевшись, он поколебался минуту и набрал Наташин номер. Подождал полдюжины гудков и залез под одеяло.

Чтобы обсудить итоги акции, «группа самозащиты» собралась на следующий день в «Гармонии» в неурочное время. Торжествовали победу.

«Разведка», а проще — один из атлетистов, живший на Кропоткинской, доложил, что слухов в окрестных домах было много, самых фантастических. Говорили, будто передрались посетители кафе, что рэкетиры пытались кафе уничтожить, что схватились две банды, не поделив сферы влияния, что много стреляли, есть убитые и раненые… Чего только не говорили!

Приезжала милиция, обходила дома, опрашивала. Как всегда, свидетели разделились на две части — те, кто видел и молчал, и те, кто ничего не видел, но давал подробные показания.

Побитые, видимо, успели уехать на своих машинах до прибытия милиции. Номеров, естественно, никто не запомнил.

Персонал кафе тоже, конечно, ничего не видел, не слышал. «Разве была драка? Что вы говорите? Какой ужас!»

На этом дело кончилось.

Так могло показаться. Но атлетисты прекрасно понимали, что мог последовать ответный удар. Они были очень уязвимы — в клубе были женщины, у многих членов клуба семьи. Службы охраны в «Гармонии» не существовало, в конце концов, это был кооперативный оздоровительный центр, а не форт Нокс, где хранится золотой запас Соединенных Штатов.

Крючкин настаивал на том, чтобы обратиться в милицию.

Тут возражали все.

— О чем ты толкуешь! — Луков махнул рукой, — Если теперь напишем заявление, они в два счета размотают наши дела и акцию «Бугор». И мы же в дерьме окажемся. А против них что у нас есть? Какие доказательства?

— Мы это дело потому на себя и взяли, что мы можем, а милиция не может. Руки у нее связаны, — поддакнул дядя Коля.

— Надо бы побольше таких групп, как наша, — заметил Игорь. — И взяться как следует за дело. Давно б уж всех сволочей удавили.

— Верно! — Леонид Николаевич был, как всегда, категоричен. — Сейчас засилье ханжей и слюнтяев: «Предельный срок заключения сократить с пятнадцати лет до десяти!», «Смертную казнь отменить!» Ох-ох, ах-ах, бедняжки бандиты, воры, насильники, убийцы! Как их все обижают, ох-ох, ах-ах! Надо создать, как в Америке, тайные общества честных людей вроде нас и уничтожать всю эту мразь! Нечего с ними церемониться!

— Во-во! — усмехнулся Луков. — Создадим общество «Черная рука», «Эскадроны смерти», начнем террор…

— И начнем, — воинственно вскричал Леонид Николаевич, — террор против террористов — святое дело!

— Тихо, тихо, — поморщился Луков, — сегодня против рэкетиров, завтра против кооператоров, послезавтра против атлетистов, глядишь, скоро не останется, кого терроризировать. А вот о безопасности клуба нашего надо подумать. С вневедомственной охраной нельзя договориться? — он вопросительно посмотрел на Крючкина.

— И что? — пожал тот плечами. — Пришлют старушку, мастера по вязанию жилеток или пенсионера, героя Шипки…

— Эх, нет у нас частных детективных агентств, — вздохнул насмотревшийся Тутсиных видеофильмов Игорь, — позвонили бы к Пинкертону и будь здоров — охрана!

Постепенно напряжение спадало, шли дни, рэкетиры не обнаруживались. Но все же в клубе бдительность не теряли. Крючкин перенес занятия уже всех женских групп на утренние часы, члены группы самозащиты не расставались с газовыми пистолетами и баллончиками, которых Игорь приволок два десятка. У себя дома и в клубе Крючкин установил новые замки, охранную сигнализацию.

Несмотря на удовлетворение, которое испытывал Игорь от сознания победы, он ощущал какую-то «моральную занозу», что-то мешало ему насладиться этим удовлетворением в полной мере. Он понял, в чем дело, однажды днем, когда шел по Остоженке. Мать просила купить в аптеке какое-то трудно находимое лекарство. Игорь обегал все прилегающие районы и вот попал на Остоженку, хотя даже не был уверен, есть ли там аптека. Но за лекарством для матери он готов был слетать и во Владивосток.

Игорь быстро шел, внимательно оглядывая улицу в поисках аптечного заведения, и вдруг нос к носу столкнулся с молодой женщиной в голубоватой дубленке. На ней не было головного убора, густые волосы спадали на воротник. Совсем детское лицо не вязалось со статной фигурой, дорогой одеждой, хитроумно-небрежной прической.

Игорь узнал ее.

Это была та девушка, которую он нокаутировал во время расправы над Бугром. Он хорошо тогда запомнил искаженное яростью, но такое красивое лицо, освещенное окнами кафе.

Правда, теперь, при дневном освещении, заметны были и тонкие морщинки возле глаз, и искусно скрытые мешочки под глазами — следы распутной жизни.

Ничего удивительного в этой встрече не было: все они жили в одном арбатском регионе.

Игорь узнал ее, и краска прилила к щекам. Как она посмотрит на него, здоровенного атлета, ударившего ее кулаком по лицу?

Но девушка промела его равнодушным взглядом и продолжила путь. Не узнала. Слава богу! Где ей было запомнить в той ночной драке лица десятка мужчин, напавших на их компанию. Игорь остановился, посмотрел ей вслед. Она удалялась, качая бедрами, немного искусственной походкой в своей роскошной голубоватой дубленке, изящных голубоватых сапожках. Густые волосы рассыпались по плечам. Королева! Королева, дравшаяся ногами и когтями в глухом ночном переулке. Наверняка пившая и курившая, быть может, и коловшаяся, и спавшая с кем попало. Быть может, и замешанная в темных делах рэкетиров! И кто бы, кроме опытного глаза, разгадал все это, посмотрев на нее. А сколько их таких?

Игорь смотрел вслед девушке со смешанным чувством жалости и презрения. Не уловивший этой тайной гаммы чувств, пожилой прохожий бросил на него иронический взгляд: «Придурок, глаз не может оторвать от задницы той красотки, раскрыл рот, и смотрит, и смотрит. Ох эти современные, сексуально озабоченные пацанчики! Куда идем! Вот в наше время…»

А тем временем «сексуально озабоченный пацанчик» медленно брел по Остоженке в глубокой задумчивости.

Он теперь понимал, что за заноза сидела в нем после той ночной драки. Он не мог забыть, что жестоким боксерским приемом ударил девушку. Пусть врага, пусть обороняясь, пусть в горячке, но девушку! И вот этого он не мог себе простить.

Игорь дошел до Кропоткинской площади.

Окинул рассеянным взглядом густую, плотную подушку пара, висевшего над бассейном: дальний Кремль, серый, огромный в своих нелепых очертаниях «дом на Набережной», о котором рассказывал ему дед, укрытые облезлыми снежными шапками деревья Гоголевского бульвара…

Он вдруг впервые, наверное, по-настоящему оценил происходящее.

По существу, он теперь член, и весьма активный, одной из двух противостоящих мафий — рэкетиров и атлетистов. И дело здесь не в том, что одни преступники, а другие защищаются, одни мерзавцы, обирающие честных тружеников, а другие — эти самые честные труженики. Дело в том, что он вошел в некий мир массовой или организованной преступности, мафии, о чем сейчас пишут все газеты, без конца вещают радио и телевидение, о чем ходят невероятные слухи.

Мир, знакомый ему по Наташиным видеофильмам, переселился в его родной город, на его родную улицу. Людей похищают, вывозят за город, пытают раскаленным железом, главари мафии окружают себя платными телохранителями, у них пистолеты, автоматы, пулеметы, образуются банды мальчишек в несколько сот человек. Рэкетиры действуют свободно, облагают всех данью, взрывают, поджигают непокорных.

И все это не в Чикаго, не в Сицилии, а на проспекте Мира, на Кропоткинской, на Гоголевском бульваре. Фантастика? Да нет — об этом пишут газеты, сообщает милицейское начальство с экранов телевизоров, об этом фильмы: «Меня зовут Арлекино», «Воры в законе»…

Конечно, с этим борются, преступников хватают, сажают. Но те же газеты кричат, что надо смягчить наказания. А прав у милиции немного, запугали ее вконец. Как же бороться с преступниками?

Игорь все больше укреплялся в своем решении — из честных людей надо создавать свои группы («банды», — мелькнуло в голове, но он поспешил отогнать эту мысль) и самим расправляться со всей этой мразью.

Вот мерзавцы! Как дали свободу, так они ее быстро под себя приспособили. Кто «они»? Тут все было в тумане. Рэкетиры? «Воры в законе»? «Казань»? Люберы, хипари, его родные арбатские? А черт их знает! Все хороши!

Он чувствовал, как привычная красная пелена застилает глаза. Попадись «они» ему сейчас, он бы их своими руками раздавил…

Игорь пришел в себя. По-прежнему суетливо мчались машины, толпился народ у старомодного павильона метро «Кропоткинская», клубился пар над бассейном.

Он посмотрел на часы и заторопился на поиски аптеки…