Что такое реклама, Лори знал с раннего детства. Вся его жизнь и жизнь его сверстников, да вообще каждого человека в его стране, а наверное, и в мире была окружена рекламой.

Исчезни вдруг реклама, и на людей свалились бы страшные несчастья: они умерли бы от голода, не зная, какой кофе или хлеб выбрать на завтрак, а мороженое на десерт к обеду, одичали бы, ибо не смогли найти лучшие бритвенные лезвия рубашки, губную помаду. Они погибли бы от болезней, потому что не только не знали, какие существуют лекарства, но даже какие есть болезни.

В его стране все настолько привыкли с утра до вечера читать в газетах, слушать по радио и смотреть по телевидению рекламные сообщения, что трудность заключалась лишь в одном — что выбирать. Порой Лори в голову приходила мысль: как это так получается? Неужели существует на свете столько вина, автомобилей, сигарет, духов и всяких других вещей, каждая из которых «самая лучшая»? Может быть, всё-таки самая лучшая какая-то одна?

Разумеется, люди искали в том, что им расхваливали, каждый своё.

Одни покупали машину «роллс-ройс» потому, что реклама сообщала, что это «самый дорогой автомобиль в мире»; другие, как, например, его мама, когда была ещё жива, искали стиральный порошок «Одуванчик» — «самый дешёвый стиральный порошок».

Реклама была как угольная пыль в шахтёрском городке. Она прочно и навечно въедалась в людей, забивая мысли, диктуя поступки, подавляя желание. Иногда от неё становилось трудно дышать, резало глаза…

Из опыта работы в «Утренней почте» Лори уже знал, что значит реклама для газеты.

А здесь, на телевидении? Оказалось, что здесь реклама играет ещё большую роль.

Как-то, когда они мчались на обычной сто двадцати километровой скорости в погоне за очередной знаменитостью, Лем разоткровенничался.

— Эх, — мечтательно вздыхал он, — если б этот старый болван курил, да ещё «Морские», или хотя бы сказал это…

Лори молчал. Но когда Лема обуревала жажда откровенности, он уже не мог сдержаться.

— Ты что ж думаешь, — вопрошал он — на мои репортёрские гроши проживёшь? (Лори подумал про себя, что «репортёрские гроши» Лема чуть ли не в десять раз превосходили его, Лори, зарплату.) Надо как-то устраиваться в жизни, что-то придумывать! (Знакомая фраза.) Ты парень не болтливый, тебе можно доверять… Я ведь любые вопросы могу задавать во время интервью: «Сколько лет вашей бабушке?», «Какая ваша любимая туалетная бумага?», «Какую газету вы читаете по утрам?» Так? Ну, от бабушки ничего не дождаться, а вот если человек скажет, что его любимая газета такая-то, а человек этот кинозвезда, то все эти полупомешанные фаны сразу же начнут читать ту же газету. Понял? Значит, газета, вообще любая фирма заинтересованы в том, какие я вопросы задаю. А если я такой хороший, что задаю нужные вопросы, так почему бы мне, хорошему, не подкинуть на кусок хлеба? А? Понял?

Лори понял. Он и так уже догадывался. Лем только подтвердил эти догадки.

— Например, если адмирал в отставке, к которому мы едем, похвалит «Морские» сигареты, они меня не забудут. Вот только курит ли он? — озабоченно бормотал Лем.

А Лори думал о своём. Всех интересуют деньги. Деньги — это главное. Конечно, господин Леви чуть не из личных средств содержит «Запад-III». Так, во всяком случае, твердят все газеты, да и сама телекомпания. Но ведь веем ясно, что теперь благодаря этому Леви станет сенатором. И тогда он сможет ещё больше заработать на всех других своих предприятиях. Или Лем. Он репортёр, всегда умеет быстро взять нужное интервью, поймать за хвост знаменитость, сделать сенсационный репортаж. Но интересно, как он поступит» если за счёт качества репортажа можно будет расхвалить какой-нибудь товар?

Ответ на свой вопрос Лори получил очень скоро.

Оказалось, что старый адмирал, вопреки общераспространённому мнению о старых адмиралах, не только не курил и не пил, но был даже президентом местного общества вегетарианцев.

Закончив официальную часть интервью и отвечая на вопрос Лема, он, сердито тряся седыми бакенбардами, произнёс целую речь о вреде табака и алкоголя вообще, для молодёжи в частности и для моряков в особенности. По логике Лема, теперь все молодые моряки в стране, для которых старый адмирал являлся непререкаемым авторитетом, должны были бросить курить и записаться в Общество трезвости.

Но тут Лори лишний раз убедился в способностях своего шефа.

— Скажите, адмирал, — задал Лем очередной вопрос, — ведь, к сожалению, ещё очень многие моряки не разделяют вашу совершенно правильную точку зрения о вреде курения. Они курят. Не думаете ли вы, что, пока эта вредная привычка ещё не искоренена на флоте, им следует курить самые подходящие для них сигареты?

— Что вы имеете в виду под словом «подходящие»? — подозрительно спросил адмирал. — Им вообще незачем курить!..

— Но уж коль скоро они пока курят, — вставил Лем, — не курить же им сигареты «Кемел»? Верблюд — это как-то ассоциируется с пустыней, сушей. А ведь они моряки.

— Ещё этого не хватало! — рассердился адмирал, уже порядком уставший от интервью и начинавший запутываться в ловко расставленных сетях Лема. — Верблюд! Нет, эти пусть уж курят бедуины!

— Ха! Ха! — закатился Лем. — Бедуины!.. Великолепно, адмирал! Ваше интервью будет иметь грандиозный успех. Вы знаете, телезрители ничего так не ценят, как остроумие. Ну, а кто же должен курить «Олимпийские»? Спортсмены?

— Спортсмены! — радостно подхватил адмирал. — А «Гитан» — цыгане! А «Парламент» — члены парламента… Ха-ха-ха! — Адмирал закашлялся от смеха.

Лем хохотал так, словно его щекотали под мышками.

— А кто же должен курить «Морские», адмирал? — быстро вставил он между двумя приступами смеха.

— Ну, а уж «Морские» должны курить, конечно, моряки… ха-ха… — заливался адмирал, весь в плену словесной игры.

В то же мгновение улыбку словно смели с лица Лема. Оно стало строгим и официальным.

— Благодарю вас, господин адмирал, за блестящее и остроумное интервью. Телекомпания «Запад-III» очень признательна вам. Эту признательность, не сомневаюсь, разделят и все наши телезрители. До свиданья. Ещё раз спасибо.

Лем и Лори, сопровождаемые растерянным взглядом адмирала, поспешили к машине. На обратном пути репортёр, уставший видимо, от сложного интервью, молчал, а Лори вернулся к своим мыслям.

Курить-то, наверное, вредно. По крайне мере так все говорят, и в первую очередь сами курильщики. Такой солидный адмирал наверняка своей речью многих мог бы отговорить, Лем же взял и всё повернул так, что тетерь моряки бросятся скупать «Морские» сигареты. Значит, честный-честный, хороший-хороший Лем, а как дело коснулось деньжат, которые ему теперь отвалят «Морские», так всё остальное побоку.

И Леви, и редактор «Утренней почты» Дон, и старый Руго — да все так рассуждают. Деньги — главное. Потому что, когда есть деньги, нечего бояться. Ведь и Лори, и остальные служащие всё время в страхе — вдруг уволят? Он хорошо помнил последние месяцы работы в «Утренней почте» — напряжение, подавленность, а порой и просто отчаяние, царившие среди сотрудников газеты. Куда идти? Где взять работу, когда наступит последний день газеты? А обозреватели побогаче, вообще те, у кого были деньги, те чувствовали себя нуда спокойней.

Деньги всё дают.

И Лори унёсся в мечты.

Очередную получку он тратит на приобретение билетов лотереи. Он их купит пять. Нет, десять! Он получает сорок монет в неделю, билет стоит три, значит, трижды тринадцать — тридцать девять. Тринадцать билетов. Неделю прокормиться он как-нибудь сумеет. И вдруг все тринадцать билетов выигрывают! Может же так быть? Самый крупный выигрыш — пять тысяч. Тринадцатью пять — шестьдесят пять. Шестьдесят пять тысяч! Лори даже засопел от восторга, Лем бросил на него удивлённый взгляд. Шестьдесят пять тысяч! Во-первых, домик, машина (как у Лема), своё дело. Например, два десятка такси. Нет, лучше игорный дом. Или бар. Или газету. Ведь он начал с продавца газет, а известно, что все хозяева газетных трестов начинали с того же. Об этом всюду пишут. Нет, только не газету, а то вылетишь в трубу, как «Утренняя почта». Может быть, телекомпанию? Но на это шестьдесят пять тысяч мало. А вдруг… Лори видит себя идущим ночью по глухой улице. С визгом из-за угла показывается чёрный автомобиль, из окна машины чья-то рука выбрасывает мешок, автомобиль мчится дальше, а за ним с воем сирен несутся полицейские. Слышны выстрелы, грохот. Грабителям не удалось уйти от преследования, не помогло и то, что они выбросили мешок с украденными деньгами. Все гибнут от пуль полиции, унося тайну в могилу. Газеты сообщают, что деньги исчезли. А в мешке — миллион! Уж на это Лори может купить телестудию, Нет миллион мало. Нужно десять. Так почему бы в мешке не оказаться десяти? Лори строит планы. Но не очень уверенно и не очень радостно, что-то мешает ему, портит удовольствие, В конце концов, он понимает; всё-таки миллионы-то ворованные. Пусть не им; но всё-таки… Это не очень честно. Вот если б по лотерее десять миллионов. Или наследство.

Но нет никого, кто мог бы ему оставить даже десять монет…

А как хочется стать богатым…

Дело рекламы было поставлено в «Западе-III» на широкую ногу, не то что в «Утренней почте». Реклама на семьдесят процентов питала телевидение в стране. Одна минута рекламы в часы, когда больше всего зрителей собиралось у голубого экрана, обходилась фирмам в десять — двенадцать тысяч. Почти все спектакли, оперетты, концерты, всевозможные традиционные передачи контролировались и оплачивались крупнейшими коммерческими фирмами, и компаниями. Существовала строгая градация. Специальный отдел «Запада-III» занимался статистикой, научными исследованиями, проводил опросы телезрителей, распространял среди них анкеты. Лори вначале не очень-то понимал, чем занимаются все эти озабоченные люди в белых халатах, которым был отведён целый этаж. Щёлкали автоматы, мигали бесчисленные лампочки счётных машин, ежедневно приносились мешки писем…

Но, как выяснилось, люди в белых халатах не зря ели свой хлеб. Было точно известно, сколько телезрителей смотрели программы «Запада-III» и какие именно, в какое время их больше, а в какое меньше, когда у экранов сидят дети, когда жёны, а когда мужья, что их всех больше интересует.

Например, с утра, с шести часов, когда станция передавала молитвы и лекции по химии или математике, бесполезно было рекламировать вечерние туалеты: те, кого это интересовало, к моменту начала передач только ещё укладывались спать.

Зато по вечерам, когда у телевизора собиралась вся семья, рекламировались вещи, интересующие всю семью: игрушечные пистолеты для детей, газовые пистолеты для самообороны матерей, винтовки с оптическим прицелом для отцов…

Буквально по минутам была рассчитана подача рекламы. И заведующий этим отделом господин Рок, один из самых главных сотрудников «Запада-III» (как Фиш в «Утренней почте»), имел решающее влияние на все программы телестудии.

Зрители настолько привыкли и рекламе, что покорно сносили любое её вторжение в самую интересную передачу.

Вот затаив дыхание вся семья следит за невероятными приключениями, смелыми налётами, ловкими грабежами, страшными убийствами, совершаемыми знаменитым бандитом Ненси — Детское лицо. Но однажды, окружённый полицией, раненный, отстреливаясь, Ненси скрывается на кладбище. Пронзённый пулями, он медленно умирает у подножия креста, венчающего одну из могил. Полицейские с автоматами в руках бегут со всех сторон, сейчас наступит развязка… Вдруг на экране возникает пухлощёкий весёлый младенец. Басом он затягивает песню о чудесном молоке «Пингвин», которое пьёт и он, и его мама, и его папа, и его бабушка, и его кошка, и его собака, отчего все здоровы, счастливы и бодры, Проходит минута, песня заканчивается, вновь возникает мрачное кладбище, полицейские с автоматами и знаменитый бандит, спокойно умирающий на кресте.

Телезрители где-то внутренне досадуют на то, что волнующий фильм прерывали в самом интересном месте. Зато наутро мать семейства, придя в магазин, покупает молоко «Пингвин», «самое лучшее, самое свежее, самое вкусное…» Десятки матерей, тысячи, миллионы. Они с лихвой возвращают те деньги, что «Пингвин» тратит на минутную рекламу своего, в общем-то, самого обыкновенного молока.

К такой рекламе все привыкли. Но прогресс требует от человечества всё новых гениальных идей, выдающихся открытий, великих изобретений.

Ещё тогда, когда были живы родители Лори, цел их маленький домик, по вечерам вся семья собиралась у приобретённого в кредит телевизора и с помощью волшебных дверей голубого экрана уходила в красивую жизнь.

… Каждое утро отец Лори, Рой-старший, механик в гараже, к восьми часам являлся на работу. Возвращался он часов в семь вечера. Хотя официально его рабочий день кончался в пять, но не мог же он бросить клиента, не доделав работы!

Однажды, чувствуя, что раньше полуночи ремонт не завершишь, он предложил раздражённому, спешившему куда-то владельцу машины прийти за ней утром. Тот поднял крик и хозяин, отведя Роя в сторону, заметил, что, если ему трудно совмещать семью и работу, он может найти вместо Роя холостого парня. Только кликни — кандидатов не счесть.

Так что рабочий день у Роя кончался иной раз поздновато.

Мать Лори с утра до вечера занималась домиком. Он достался с таким трудом, стоил стольких лет работы, ради него от столького приходилось отказываться, с ним так носились, что домик этот вызывал порой у Лори чувство ревности, словно младший брат, требующий внимания за счёт старшего.

Конечно, за домик надо было ещё долго выплачивать (о чём Лори постоянно напоминали, когда он рвал штаны, перелезая через забор, требовал сладкий пирог или разбивал, играя в бейсбол, окно соседей), но всё же это был свой домик — хилый признак мифического благополучия.

Однажды у Лори произошёл с отцом разговор о жизни. Рой-старший не слишком занимался воспитанием сына, ему просто было некогда, да и разговорчивостью он не отличался.

Рой-старший всегда жил в страхе, всю жизнь. Он всегда ходил озабоченным и хмурым. Когда-то он долгое время оставался безработным, познал ночлежки, случайные заработки в прачечных и котельных. Работу механика он получил неожиданно и держался за неё изо всех сил. Она позволила ему жениться, приобрести в рассрочку домик, телевизор. И он страшно боялся потерять своё место. Если заболевал — простужался, например, — тщательно скрывал недомогание не только от хозяина, но и от товарищей — не дай бог, кто проведает.

С утра, бледнея, разворачивал газету — не повысились ли цены, не обанкротилась ли компания, продавшая ему домик. Однажды он не спал две ночи подряд, ему показалось, что дом по соседству с его работой тоже переоборудуют под гараж: вдруг конкурент съест их!

Постоянный страх за работу, за домик, за семью давил на Роя-старшего подобно многотонному прессу, — он и ходил всегда какой-то сутулый, согнувшийся. Был суеверен и недоверчив.

Изредка, когда его жене или ему самому удавалось случайно подработать, он скорее нёс деньги в банк и, вернувшись, улыбался. Это были единственные, редкие улыбки отца, которые помнил Лори. Впрочем, долго деньги в банке, к сожалению, не залёживались. С сыном Рой-старший не был строг, скорее, даже как-то печально-ласков, словно извинялся всю жизнь перед Лори, что родился тот не у богача, а у такого бедняка.

Разговаривали они больше о домашних делах. И очень редко — Лори помнил каждый из них — происходил у отца с сыном разговор на отвлечённую тему, на тему о жизни. Например, когда купили телевизор.

— Ну вот, сынок, — сказал тогда отец, — теперь заживём. Это тебе не кино — каждый раз выкладывай деньгу. Тут сядешь и смотри себе сколько душе угодно. Если не выгонят (отец о каких бы планах или мечтах ни говорил, обязательно начинал с этих слов), года через два расплатимся со всем — и порядок… Эх, — с тоской продолжал он, — за всё бы расплатиться и в банк отложить. Вот тогда можно спокойно жить.

— А у всех в банках деньги лежат? — спросил Лори.

— Нет, сынок, не у всех. — Отец не смеялся над наивностью сына. — Лежат у тех, кто накопил. Вот будешь взрослым, начнёшь зарабатывать… тьфу, тьфу, не сглазить… будет у тебя работа — обязательно постарайся накопить.

— А зачем?

— А затем, что без денег ты никуда не сунешься. Я вот четыре года твою мать любил, да и она меня, а пожениться так и не могли — денег не было. А поженились, жить было негде. Понимаешь, за всё надо платить… Думаешь, откуда у нас домик этот, телевизор, штаны твои откуда? Всё ведь куплено. Вот смотри, — и отец показал ему маленькую зелёненькую бумажку, — видишь, это деньги. Чем больше денег, тем спокойней живётся. Если в банке кое-что припасено, не страшно и работу потерять — с голоду не помрёшь. Вырастешь, обязательно постарайся накопить для банка.

Лори пообещал, хотя по-прежнему не очень понимал, зачем это нужно. Зато у него навсегда осталось уважение к всемогущим зелёненьким бумажкам, которые дают всё в жизни. О жизни этой от отца он узнавал мало чего. От ребят с улицы и то больше.

Дальше своего квартала Лори в те годы не бегал. В кино ходили редко, в отпуск никуда не ездили; дорога в широкий мир открывалась лишь через экран телевизора.

И вот по вечерам, сидя у мерцавшего экрана, жили.

Через экран в комнату входили короли и президенты, кинозвёзды и чемпионы мира, через него в маленький домик, сотрясавшийся от грохота электрички, вливался аромат экзотических цветов, доносился шелест пальм, плеск моря и пение южных птиц. Протянув руку, можно было потрогать на холодном стекле миллионеров и красавиц, пощупать пачки денег, ткнуть пальцем в бриллиант, Словом, телеэкран, подобно некоей сказочной машине, приближал к счастью.

Тем более, что с экрана неоднократно доказывалось, что счастье весьма доступно. Сколько раз выступали перед телезрителями бывшие бедняки, неудачники, безработные, несчастные, ставшие ныне богачами и знаменитостями. Достаточно было, оказывается почитать такую-то книгу, купить такие-то акции, окончить такие-то курсы или просто посетить известного предсказателя, и вся жизнь могла перевернуться, перейти на счастливые рельсы.

Или, например, конкурсы. Знаменитые конкурсы, сводившие с ума миллионы телезрителей. Все эти «Вопрос в 64 000 монет», «Станьте богатым», «Остановите музыку», «21 вопрос» и другие…

Большие магазины, автомобильные фирмы, ателье мод стали устраивать конкурсы. Тот, кому удавалось ответить на сложные и разнообразные вопросы, мог выиграть целое состояние.

Конкурсы выявляли эрудитов, о которых никто никогда бы не услышал и которые становились в один вечер богатыми и известными всей стране. Оказалось, что есть люди начитанные, всезнающие, обладавшие огромными и разносторонними знаниями в самых различных, иногда малоизвестных, областях жизни.

И это были не юристы, не доктора наук, не писатели, а шофёры, полицейские, студенты, даже школьники.

Какой молодец! Вот молодец! — восхищалась мать Лори, наблюдая, как очередной кандидат, бледный, с частым бисером пота на лбу, кусая губы и закатывая глаза, отвечал на особенно трудный вопрос.

— Эх, чёрт, — бормотал отец, — если будет конкурс по автомобильному мотору — пойду! Честное слово, пойду! Уж это дело я знаю.

А Лори, не отрывая восхищённого взгляда от экрана, мечтал.

Вот он ответил на все вопросы, побил всех противников — знаменитых учёных, и под гром аплодисментов, под стрекот кинокамер получает чек на огромную сумму. Прижав чек к груди, он мчится домой и вручает его маме.

На глазах у Лори навёртывались слёзы.

… Ну, а потом, когда сгорел домик, сгорел телевизор, — сгорели мечты.

Но прошло время, и теперь здесь, в Сто первом городе, на телестудии «Запад-III», мечта вновь постучалась к Лори в дверь «Запад-III» тоже устраивал конкурсы. Они передавались по четвёртой программе. Четвёртая программа была особой. Её завели совсем недавно.

Дело в том, что принимать эту программу могли не все. К телевизору приделывались специальные приставки, и только опусти, в щель этой приставки серебряную монетку, можно было смотреть четвёртую программу. Иначе она не работала.

Приставка представляла собой небольшой металлический ящичек, сложным образом соединявшийся с нутром телевизора. Приставки «Запад-III» монтировал бесплатно любому, кто захочет. На таких условиях, разумеется, хотели все.

Десятки механиков телестудии, сопровождаемые подсобниками вроде Лори, две педели обходили всех владельцев телевизоров в городе и устанавливали им приставки.

Каждый владелец рассуждал так: пусть будет; захочу — опущу монетку и буду чего-то там смотреть, а не захочу — не буду. Моё дело. Никто меня не заставит. Владельцы рассуждали наивно. Как только заработала четвёртая программа, выяснилось, что хотя их действительно никто не заставляет опускать монетку в щель, но без этого не обойтись. Самые интересные, сенсационные передачи шли по четвёртой программе. Конечно, если в город приезжала кинозвезда, то её приезд, беседы, пресс-конференции демонстрировались по обычным программам. Но вот специальный репортаж о её интимной жизни можно было увидеть лишь по четвёртой.

Любые спортивные соревнования «Запад-III» доносил до своих зрителей бесплатно. Но если встречались в борьбе за звание чемпиона мира две боксёрские знаменитости, надо было опускать монетку в щель.

То же относилось и к конкурсам, Сначала они передавались по обычным программам, но, когда выяснилось, какой огромной популярностью они пользуются, их перевели на четвёртую. «Запад-III» наживался теперь вдвойне: рекламные фирмы, шефствующие над конкурсом, платили за их передачу, телезрители — за приём.

Однажды, стоя у лифта, Лори почувствовал, как на плечо ему легла тяжёлая рука. Он обернулся — перед ним стоял Усач.

Это был опытный рекламный агент, который руководил телевизионными конкурсами. Фамилии его никто не знал, и все, даже дикторы, звали Усачом за густые висячие усы, особенно заметные на фоне лысой, как бильярдный шар, головы.

— Кончишь смену — зайди, — сказал Усач.

Лори взволновался. Он не мог понять, зачем его вызывают. Нервно комкая в руках каскетку, стучался он в поздний вечерний час и кабинет Усача.

— Садись, Рой, садись. Куришь?

— Нет.

— Ну и правильно. Плохое увлечение, — укоризненно заметил Усач, раскуривая огромную сигару. — И не пьёшь небось. Это уж наверняка. Ты правильный парень. А чем же увлекаешься? Марки собираешь?

— Нет, что вы! — Лори запротестовал с такой энергией, словно его заподозрили в коллекционировании скальпов.

— Тоже правильно. Ерунда какая-то — квадратики цветные собирают. Кому это нужно!.. Спортом-то занимаешься или джазы бегаешь слушать?

Лори смутился. Действительно, чем он увлекается? Ничего не читает, в пластинках не разбирается, спортом не занимается. Впрочем, тут он уж не совсем шляпа. Пусть сам не боксирует, но бокс знает. Это уж извините! И раньше любил это дело. Все матчи с отцом смотрели по телевидению, и потом, когда и «Утренней почте» работал, пользовался каждой возможностью, чтобы на бокс попадать. В кино опять же… Нет, уж что-что, а бокс он знает (теоретически, правда). Однако, когда он сообщил о своём увлечении Усачу, это выглядело несколько скромней.

— Вот… боксом… — пробормотал Лори.

— Да? — вскричал Усач. — Прекрасно! Сколько боёв провёл, в каком весе?

Пришлось сознаться, что Рой «специалист-теоретик» и никогда сам меж четырьмя канатами не оказывался. Но это почему-то совсем не разочаровало Усача.

— Ну и что ж, пусть дураки бьют себе физиономии, можно быть выдающимся специалистом бокса и не надевая перчаток. Джо Луиса знаешь?

— Ещё бы, — подхватил Лори, довольный, что может показать себя, — «Чёрный локомотив», чемпион…

— Вот-вот, — продолжал Усач. — Ты знаешь, что его рекорд — семьдесят пять трёхминутных раундов подряд? Это практик. Или Армстронг, единственный боксёр-профессионал, державший титул чемпиона мира сразу в трёх весовых категориях. Тоже практик. А вот в России есть знаменитый тренер Щербаков…

— Он был вторым на Олимпийских играх в Хельсинки! — преисполненный гордости, перебил Лори.

— Нет, это его брат — Серж. А тот Вячеслав, про которого я говорю, однорукий, потерял руку на войне. А сам знаменитый тренер. Это уже теоретик…

Разговаривали долго. В конце концов Усач совсем очаровал Лори. Он держался просто, весело. Знал всё на свете. Заканчивая разговор, он сказал:

— Ну, вот что. У нас проводятся не только большие конкурсы, есть и маленькие. Послезавтра, например, фирма боксёрских перчаток «Эверласт» устраивает. Считай, что ты вышел в финал. Если хорошо ответишь на всю серию вопросов, можешь заработать пятьсот монет. А? Что скажешь? Представим тебя, как подсобника; что ты у нас работаешь, говорить не обязательно. Конкурент у тебя будет серьёзный. Но я надеюсь, что ты окажешься на высоте.

Лори испугался.

Неужели и он будет вот так же стоять перед прожекторами в стеклянной кабине, отвечая на вопросы? Да он в жизни ни на один не ответит!

— Ничего, ничего, — подбадривал его Усач. — Наши конкурсы всегда справедливы: кто знает — тот знает, кто не знает — тот не знает.

На этом труднооспоримом утверждении беседа закончилась.

Арк отнёсся к перспективе участия Лори в конкурсе весьма скептически:

— Провалишься.

— Вот и я думаю, что провалюсь, — сокрушённо признался Лори. — И зачем только я понадобился этому Усачу? Что, других, потолковей, нет? Он со мной целый час беседовал. Сам про бокс больше любой энциклопедии знает. Правда, всё в бумажку посматривал. А я? Что я?

Зато Кенни была полна оптимизма.

— Уверена, что выиграешь! Пятьсот монет — это да! Что ты сделаешь на них? А? Купи мотороллер. Будем за город ездить. А? Ну, что ты купишь? Или лучше в банк положить?..

Деньги для Кенни не были главным в жизни. Она принимала их как необходимость. Нельзя было выйти на улицу, не надев что-нибудь на себя; нельзя было умыться утром, не имея воды. Вот так и деньги. Нельзя есть, жить в комнате, идти в кино, не имея денег.

Мысль о том, что если денег много, можно есть лучше, ходить в кино чаще, жить не в одной комнате, а в десяти, как-то не приходила Кенни в голову. Она зарабатывала, ей хватало, а остальное…

Но это касалось только её. Когда она сталкивалась с другими, то порой задумывалась: этот вот богат, куда только деньги девает; этот нищий — и как только живёт…

Материальные дела Лори её живо интересовали. Кенни хотелось, чтоб он хорошо ел, чтоб у него было побольше рубашек, чтоб их совместные походы в кино или кафе, где он платил за них (после жестокой борьбы её попытки делить расходы были подавлены), не обходились ему слишком дорого.

Незаметно для себя самой Кенни стала мысленно руководить бюджетом Лори, а иногда, как теперь вот, и высказывать свои соображения вслух.

Она считала себя практичней Лори, умней в быту. Но в глубине души признавалась себе, что просто это больше сближало их, создавало иллюзию некоей совместной жизни, где уже были не только нежные слова и поцелуи, но и хозяйственные дела, как в настоящей… Здесь Кенни обычно краснела и, досадуя на себя, прерывала свои мысли.

Вот она посоветовала сейчас Лори положить деньги в банк. Зачем? А как же, все солидные люди должны иметь счёт. Так заведено. Солидные и семейные… Чёрт, опять!..

Кенни, чтоб скрыть свои мысли, многословно углубилась в детали. В конце концов Лори тоже увлёкся, забыв на время, что делит шкуру неубитого медведя. Деньги-то надо было ещё выиграть…

Конкурс передавался по четвёртой программе в три часа дня (всё же это был не основной конкурс, а для юниоров, так что вечерних часов ему не отвели).

Лори достал билет в зал для Арка. Кенни, поменявшись с подругой, тоже прибежала, захватив с собой термос чёрного кофе. Кофе оказался не лишним: Лори сидел в комнате ожидания в полуобморочном состоянии.

— Ну что ты раскис? — возмущалась Кенни. — Ну проиграешь! Ну не ответишь! С работы ведь тебя не выгонят? Не выгонят! А вдруг выиграешь! Что, ты хуже того студента?..

Они вспомнили студента местного университета. Взъерошенный, в очках, небритый. Нервный тик подёргивал всё время его лицо; липкие от пота руки ни на секунду не оставались в покое — они то теребили галстук, то лохматили ещё больше волосы, то вынимали платок. Во время одного из конкурсов подвернувшемуся под руку Лори велели отвести парня в кафетерий. Лори долго шёл с ним по коридорам, поднимался в лифте и, чтобы тот не заблудился на обратном пути, ждал, пока студент выпьет кофе.

Лори, разумеется, всё время молчал, а вот Кенни, как только принесла заказ, немедленно вступила с парнем в разговор.

— Это правда, что вы выиграли уже в двух конкурсах? — спросила она, устремив на студента восхищённый взгляд.

— Угу, — ответил студент.

— И сейчас выиграете? — Угу, — был ответ.

— Куда вы деваете столько денег?

Студент подозрительно взглянул на Кенни и пожал плечами.

— Откуда же вы всё это знаете? — не унималась та.

Глаз парня задёргался сильней. Он торопливо допил чашку кофе.

— Читаю много… — выдавил он наконец первые вразумительные слова.

— Здорово! — Кенни с уважением смотрела на лохматого студента, — Я тоже теперь начну много читать. Вдруг выиграю конкурс!

Она рассмеялась, студент кисло улыбнулся и заторопился обратно в зал.

В этот раз он снова выиграл конкурс. Потом ещё раза два, а затем как-то незаметно исчез…

Наконец претендентов вызвали в зал.

Всё было весьма торжественно. На сцене играл оркестр.

Лори посадили на жёсткий вращающийся табурет в стеклянную кабинку, где монотонно гудел вентилятор, навевая прохладу на его горящее лицо. Перед ним торчало яйцо микрофона. Кабинка была звуконепроницаемой, и всё, что происходило за её прозрачными стенами, напоминало телепередачу с выключенным звуком.

Вот на сцену вышел Усач. Округло жестикулируя, он что-то долго говорил публике, которая иногда смеялась, иногда начинала аплодировать.

Телекамеры, то наезжая, то отъезжая, демонстрировали миллионам зрителей, оставшимся за стенами зала, расфранчённого бодрого Усача, народ и вали, смертельно испуганных конкурентов, потевших и дрожавших в стеклянных клетках.

Соперником Лори был толстощёкий, маленький парень, Его растерянный вид несколько утешил Лори — тоже боится! Наконец он разыскал в рядах публики Кенни. Её круглое, обрамлённое прямыми светлыми волосами лицо излучало уверенность в победе. Рядом горели чёрными углями за стёклами очков глаза Арка.

Все же вот эти за него, эти надёжные друзья, подумал Лори. И вдруг как-то сразу успокоился. Ну и ладно, ну и не выйдет — ну и что? Уж не хуже он знает бокс, чем этот щекастый амурчик, его соперник; тот небось не то что перчаток в жизни не надевал, но и на матчах-то, наверное, никогда не был: крови боится.

Лори приосанился и решил, что не выйдет из игры до самого конца.

Конкурс заключался в следующем. Если участник отвечал на первый вопрос, он получал определённую небольшую сумму.

Он мог взять её и уйти. Если он отвечал на второй — сумма удваивалась, при третьем утраивалась, и так далее. Если участник отвечал на все вопросы — десять, пятнадцать, двадцать один, в зависимости от конкурса, — то сумма достигала огромной цифры.

Если же финалист не мог ответить, допустим, на пятый вопрос, он лишался права на награды, заработанные за ответы на четыре предыдущих. Иначе говоря, при каждом новом ответе участник рисковал потерять все заработанное ранее. Однако на риск шли все. Лори всегда удивлялся тому, что ни один финалист не бросал конкурса, добравшись, скажем, до предпоследнего вопроса и уже имея право на получение значительной суммы…

Наконец-то первый вопрос.

— Как зовут боксёра, трижды выигравшего звание олимпийского чемпиона, и из какой он страны? — торжественно произнёс Усач.

— Папп, Ласло Папп! — захлёбываясь, кричал Лори в микрофон. — Он из Венгрии, из Венгрии… Он в 1948, 1952, 1956… на всех этих играх…

— Молодец, Рой, молодец! Следующий вопрос…

Следующий вопрос был потруднее, но толстощёкий соперник Лори справился с ним.

— Представителем какой страны был боксёр Торма? — снова обратился Усач к Лори.

Лори на мгновение задумался. Усач повернулся к нему, и Лори уловил в его главах непонятную тревогу. «Ну же, ну же, — словно говорили эти глаза, — ответь, неужели ты не ответишь на такой простой вопрос?»

— Торма — чешский боксёр, — сказал Лори.

Ему показалось, что Усач вздохнул с облегчением.

На пятом вопросе — с кем в финале Олимпийских игр и каких встретился Флойд Паттерсон — конкурент Лори выбыл из игры.

— Вопросы становятся всё труднее! — вопил Усач. — Только действительный знаток может ответить на них! Пожелаем же успеха нашему юному смелому другу!

Зал аплодировал, свистел…

Но Лори ничего этого не слышал в своей стеклянной, звуконепроницаемой кабинке. Он только видел движение губ, рук, надвигавшиеся на него и уползавшие обратно камеры, размахивающего микрофоном на длинном шнуре Усача.

— Все мы знаем, — продолжал Усач в наступившей тишине, — великого боксёра Джо Луиса. Все мы знаем, что, в отличие от лёгкой атлетики, плавания, стрельбы, в боксе рекордов не бывает. И всё же Джо Луис на одной из своих тренировок установил рекорд. Что это был за рекорд? А? Подумай, подумай, Рой! Не спеши, у тебя шестьдесят секунд! Не спеши.

Усач устремил на Лори напряжённый взгляд.

Лори задумался. Рекорд? В боксе? Больше всего нокаутов? Нет. У Касиуса Клея больше. Дольше всех боксировал? Арчи Мур чуть не до пятидесяти лет дрался. Что ж тогда? Ах ты боже мой, вот дурак, ведь они ещё тогда в беседе с Усачом об этом говорили: семьдесят пять раундов! Ну да, однажды Джо Луис провёл семьдесят пять раундов подряд. Усач сам сказал, что это рекорд. Он, наверное, и теперь имеет это в виду.

— Ну, Рой, осталось пять секунд, четыре, три, две… Ответ!

— Не знаю только, правильно ли, — забормотал Лори, — но, по-моему, Джо Луис однажды провёл во время тренировки, не отдыхая, семьдесят пять раундов…

— Молодец, Рой! Великолепно! — заорал Усач таким голосом, что Лори услышал его и через стены кабинки.

Зал разрывался от аплодисментов. На несколько секунд в нём зажгли свет и телекамеру повернули к зрителям, дабы продемонстрировать восторг присутствующих тем, кто был далеко, кто сидел в своих комнатах перед холодными экранами, не способными в полной мере передать жару, шум, восторг, царившие в зале.

В какое-то мгновение Лори разглядел Кенни в толпе. Лицо её пылало, прямые волосы цвета ржи болтались по плечам в такт движениям, она неистово хлопала в ладоши…

— Остаётся три вопроса, Рой, всего три — и приз твой! Но если хочешь, можешь отказаться сейчас, тогда за тобой сто монет. Тоже неплохо. Ну как, продолжаешь?

Лори кивнул головой.

— Да здравствует смелость! Смелость всегда приводит к победе! Смелость и перчатки «Эверласт»! Дорогие друзья напоминаю вам, что сегодняшний увлекательный конкурс устраивает для вас фирма «Эверласт». Перчатки этой фирмы приносили победу тридцати семи чемпионам страны, восемнадцати чемпионам мира!.. Следующий вопрос, Рой, подумай. Кто тот единственный боксёр среди профессионалов, кто одновременно был чемпионом мира в трёх весовых категориях? Ну?

«Армстронг», — сразу вспомнил Лори. О нём тогда тоже они говорили с Усачом, Усач назвал его «практиком», как и Джо Луиса.

— Армстронг! — громко сказал Лори, почти не раздумывая.

— Верно!.. — закричал Усач. Остальные его слова потонули в шуме.

— Предпоследний вопрос, — продолжал Усач, когда шум утих. — Назови фамилию знаменитого русского тренера, который сам боксировал мало, но чей брат достиг больших успехов в любительском боксе. Очень, очень трудный вопрос! Труднейший! Подумай, не спеши…

Но Лори нечего было думать.

Ведь и об этом они говорили тогда с Усачом. Он сам рассказывал Лори о семье русских тренеров, назвал имя, трудное такое имя, поэтому-то Лори, наверное, и запомнил — Вячеслав. «Теоретик»!

Уверенно и спокойно Лори ответил:

— На Олимпийских играх в Хельсинки серебряную медаль получил русский боксёр Серж Щербаков, а его брат Вя… Вячеслав — знаменитый тренер, хотя…

Лори хотел добавить, что у этого Вячеслава всего одна рука, но Усач не дал ему договорить. Он так яростно закричал и захлопал в ладоши, что Лори оборвал себя на середине фразы.

И вот в зале зажглись все огни, телекамеры разъехались, занимая главные стратегические позиции. Усач, вытирая платком потный лоб, замер у микрофона. Публика сидела не шевелясь, боясь хоть что-нибудь упустить. Не волновался один лишь Лори. У него было состояние опустошённости, какое бывает обычно после большого напряжения. Он ощущал лишь равнодушие и усталость. Он уже знал, каким будет последний вопрос, каков ответ, он знал, что выиграл свои пятьсот монет.

Он не испытывал восторга. Ему казалось, что его обманули, что всё получилось как-то проще, намного легче, чем он ожидал.

Радость была чем-то отравлена…

— Лори Рой, — торжественно и громко прозвучал голос Усача, — последний вопрос. Если ответишь на него — ты победитель конкурса «Эверласт», приз твой. Но если не сумеешь ответить, ты не получишь ничего. Всё, что принесли тебе твои ответы на предыдущие вопросы, пропадёт. Согласен ли ты ответить на последний вопрос, Лори Рой?

— Да, — ответил Лори равнодушным голосом.

— Тогда слушай…

Усач говорил всё громче и громче. Звук его голоса нарастал, вибрировал, он играл, как искусный актёр, и своим волнением, напряжением захватывал всех присутствующих, которые теперь, тяжело дыша, застыли, вперив взгляд в маленькую одинокую фигурку, сидевшую за толстым стеклом.

— Рой, ответь, Рой, — надрывно вопрошал Усач, — у знаменитого русского тренера, которого ты назвал, есть ли какая-нибудь особенность, которая может показаться невероятной у боксёра? Подумай, у тебя шестьдесят секунд…

Но Лори не дал Усачу договорить.

— Да, — сказал он громко, — у него одна рука!..

Несколько секунд в зале стояла мёртвая тишина. Эффект был подготовлен искусно. Он зиждился не только на небывалых знаниях победителя, но и на трагическом содержании самого ответа, ударившего, подобно кнуту, по нервам зрителей. Затем словно крыша обвалилась. Свист, крики, аплодисменты слились в едином грохоте. Заиграл оркестр. Бледного, взмокшего Лори вывели из кабинки, всучили ему огромный букет. Усач жал ему руку, хлопал по плечу…

Наконец красные точки над объективами телекамер погас ли, потухли неоновые люстры под потолком — передача кончилась.

Лори ушёл за кулисы, протолкался к фонтанчику с ледяной водой, долго пил, мочил лицо, волосы.

У выхода его поймал за руку Усач.

— Молодец, Лори! Молодец. Поздравляю. Завтра утром зайди ко мне. Получишь чек. Мы всегда вручаем его на следующий день, а то ещё потеряешь на радостях. Жду тебя завтра в десять. А теперь иди отдыхай. Иди.

Лори пробормотал слова благодарности. Он испытывал неловкое чувство. Ведь молодец-то он, он знаток, он победитель, он в трудном бою заработал свой приз. И в то же время чувствовал, что обязан Усачу. Чем обязан? Он затруднялся ответить на этот вопрос. Но чувствовал, что обязан; Поэтому и благодарил он как-то стыдливо и неуклюже.

— Ладно, ладно… — Усач ещё раз похлопал его по плечу. — До завтра, завтра поговорим.

Наконец Лори вышел на улицу, где его поджидали Кенни и Арк.

Свой восторг Арк выразил, как всегда, весьма кратко.

— Будь здоров! — сказал он.

Зато Кенни бросилась Лори на шею и расцеловала его. Лори смутился. Потом рассердился на себя за это смущение. Потом рассердился, что рассердился. Он стоял посреди улицы, красный, растерянный, охваченный противоречивыми чувствами, не зная, как поступить.

Положение спас Арк.

— За доброе воздаётся, — сказал он, — идём пить пиво.

Когда они уселись в ближайшей пивной и официантка поставила перед ними высокие стеклянные кружки в форме сапога, всё наконец встало на свои места.

Только теперь, здесь, с самыми близкими своими друзьями, Лори наконец обрёл радость и покой.

Вот они сидят тут. Арк, с худущим лицом без щёк, с глазами, как угли, верный товарищ; Кенни, его девушка, такая красивая, со своими волосами цвета спелой ржи, влюблёнными глазами, длинными стройными ногами, на которые все заглядываются. И кофточка эта серая у неё красивая, и серьги…

И сам он, Лори, теперь богач! Страшно подумать — пятьсот монет! Мотороллер-то он купит, это ясно. В первую очередь. И новые брюки — вельветовые, серые, как у Лема, куртку чёрную, под кожу, с кучей «молний»… Кенни он подарит пудреницу — у неё какая-то старая, побитая. Он уже присмотрел… Когда открываешь, играет музыка. Две песенки. А Арку — чётки.

Нет, Библию. Дорогую, В переплёте. Пусть читает. И потом, надо отметить это дело. Не может же он отделаться сегодняшним пивом.

— Вот что, ребята, в воскресенье все идём завтракать. Я приглашаю.

— Так я и знала, — перебила Кенни, — господин миллионер начинает кутить! Обеды, ужины, скачки, яхты… Сначала купишь мотороллер, а потом, если хватит денег, пойдём в кафетерий.

— Я сказал, и точка! — воинственно заявил Лори. Богатство и могущество, которые дают деньги, пьянили его. — В воскресенье все идём завтракать. Как думаешь, Арк, бог благословит?

— Не упоминай божье имя всуе, — сурово произнёс Арк и добавил: — В воскресенье можно — бог не обидится. Есть причина: большая победа.

— Ну ладно, ребята. — Кенни сияла, она была счастлива и очень горда. — В воскресенье — да, а сейчас пора по домам. Устали. Я хоть и не сидела в твоём инкубаторе, а устала небось больше тебя. Шутка ли сказать! То ли ответишь, то ли нет. Вдруг провалишься!

— Ерунда, — самодовольно успокоил её Лори, — не мог я провалиться. Вначале-то, правда, дрожал, а потом уж не беспокоился. Знал, что всё будет в порядке.

— Ну как ты мог знать? — воскликнула Кенни. — Ответить на три, на четыре вопроса, а на последний нет! Вот тебе и номер!

— Да нет, — Лори усмехнулся, — уж после вопроса о рекорде я был уверен…

И вдруг Лори сразу замолчал. Что он собирался сейчас сказать? Что заранее знал вопросы и ответы? Но ведь он же их не знал. Он действительно шёл на конкурс, ничего не зная. Просто так получилось. Наверное, вопросы, которые задавал Усач, по его мнению, были самые сложные. Не мог же он помнить, с кем и когда он об этих вопросах беседовал. Но если он сейчас заговорит об этом, Кенни и Арк не поймут. Или ещё хуже — поймут не так…

— Что ты хотел сказать? Ну, чего замолчал? — Кенни нетерпеливо дёргала его за рукав.

Лори очнулся.

— Да ничего. Я всё думаю, куда мы пойдём в воскресенье завтракать. Пойдёмте в «Зодиак», а? Там ведь не только играют. Там ресторан есть на крыше. А?

— Чем крыша выше, тем к богу ближе, — сказал Арк и неожиданно захихикал.

Лори с изумлением уставился на него.

— Всё равно куда идти, — заметила Кенни, была бы погода хорошая.

— Значит, решено — в «Зодиак», — заключил Лори. — А сейчас по домам! Зверски хочу спать.

Проводив Кенни, друзья отправились домой, Легли сразу, но Лори ещё долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. Разные глупые и неприятные мысли всё лезли в голову. Потом мысли его приняли иное направление. Он представил себе, как они проведут праздничный завтрак в «Зодиаке». Или другой завтрак. Вообще многие десятки, даже сотни завтраков… И всегда с Кенни. Лори без конца вспоминал свою подругу, её глаза, её губы, улыбку, её прямые волосы цвета спелой ржи…

Господи, какое счастье, что она у него есть, что они любят друг друга!..

В конце концов, они уже взрослые, захотят — поженятся. Э, пойти в церковь или даже просто зарегистрироваться — дело не трудное. Главное, как жить потом. Странная штука: сейчас ему одному хватает, и ей одной тоже, а если будут вместе — не прожить. Квартира или там комната нужна, а если дети…

Как ни крути, но без денег и жениться нельзя. Конечно, Кенни наплевать на то, как они будут жить, она вообще не очень в делах разбирается. Но он-то должен обо всём заботиться, он ведь мужчина…

А как было бы хорошо не думать о деньгах. Плыть с Кенни на яхте, чтоб лежала она рядом в купальном костюме, загорелая и красивая, а он смотрел бы и смотрел в её серые глаза… Или мчаться вдаль на мотороллере да кет уж, в роскошной открытой машине, чтоб волосы её развевались золотистым флагом, а сама она смеялась или пела. («Она поёт?» — прервал Лори свои мысли, он не знал этого.) Или он возвращается с работы в их дом, большой, белый, под красной черепицей, и Кенни ждёт его, стоя на ровно подстриженном, сочном газоне, в коротком цветастом платье.

Или ещё они едут путешествовать в далёкие страны, где горы, леса, иные города… В Африку, например, или в Австралию.

И всюду у них были яхты, машины, деньги…

Вдруг Лори подумал: ну, а если б не было всего этого?.. Комнатушка в подвале, одно платьице у неё да рубашка с брюками у него. Без кафе и кино, телевизоров и транзисторов… С нависшей угрозой потерять работу, заболеть, остаться на улице…

Ну что ж, он и тогда любил бы Кенни не меньше — не меньше дрался, чтобы ей было хорошо.

Уж для неё-то, во всяком случае, не имело бы значения в её любви, где она живёт — во дворце или лачуге. Только он, Лори, и важен для неё.

Нет, он должен сделать всё, любой ценой добиться успеха, богатства, в общем, построить для Кенни такую жизнь, какой она достойна.

Полный решимости, стиснув зубы и сжав кулаки, Лори унёсся на крыльях наконец-то пришедшего к нему сна в далёкие дали.