Пожелание Кенни осуществилось — погода в то воскресенье выдалась замечательная Тугое полновесное солнце щедро светило с синего, бесконечного неба. Стояла жара, но лёгкий ветерок, дувший откуда-то с дальних степей, порой доносил сквозь запах асфальта и бензина травяной

аромат.

На улице было ясно, покойно и празднично.

По-иному было в это утро у Лори на душе. Словно сидела в этой душе большая заноза. А всему виной был происшедший за два дня до того разговор с Усачом.

Лори, как ему было сказано, явился на следующий день после конкурса в кабинет к Усачу получать чек. Весело насвистывая, шёл по коридору. Он переоделся в робу, желая подчеркнуть, что успех не вскружил ему голову, что он по-прежнему лишь скромный служащий «Запада-III».

Лори, конечно, было далеко до матёрых волков вроде Руго или даже Лема, но он уже достаточно потолкался, насмотрелся, пообтёрся здесь. Он уже кое-чему научился и понимал, что нет ничего опаснее, чем всегда говорить правду, говорить то, что думаешь, что считаешь правильным. И соответственно вести себя.

Быть откровенными могли только люди очень могущественные или круглые дураки.

Лори, к сожалению, не относился к числу первых и не хотел быть среди вторых.

Тихо постучавшись в дверь к Усачу и услышав зычный крик «Входите!», Лори вошёл и, сняв каскетку, остановился на пороге.

— А, чемпион! Победитель! — громогласно приветствовал его Усач. — Входи. Садись. Пришёл за миллионами?

Лори, робко улыбаясь, кивнул головой.

— Ну как, натерпелся страху? Волновался? А? — Усач весело задавал вопросы, но в глазах была какая-то настороженность.

Он напоминал врача, бездумно балагурящего с больным и напряжённо при этом нащупывающего, сколь серьёзна болезнь.

Беседа длилась минут десять. Усач ещё раз поздравил Лори, рассказал ему о новых конкурсах, которые собирается проводить, о том, какие можно заработать на этом огромные деньги и что на эти огромные деньги можно сделать. Намекнул, что при удаче даже такие желторотые птенцы, как Лори, могут принять участие во взрослых конкурсах, а это уже пахнет миллионами.

Под конец Лори тяжело дышал, глаза его горели, он видел себя обладателем несметных богатств, он витал в облаках.

Тут-то Усач и спустил его на землю.

— На чек — сказал он, вынимая из ящика стола синий продолговатый листок, — распишись в получении.

Лори торопливо расписался в какой-то ведомости против цифры 500 и схватил чек. Он хотел уже запрятать синий листок в карман, но взгляд его случайно упал на цифру, проставленную в чеке, — 250.

Он растерянно уставился на Усача.

Тот смотрел на него весело, даже ласково.

— Чего смотришь, парень? Сосчитать не можешь? Эх ты, чему ж тебя в школе учили? Пятьсот на два равняется двести пятьдесят. Всё правильно. Ты свою половину получил.

Но Лори всё ещё не понимал.

— Так ведь приз был пятьсот, — словно рассуждая сам с собой, пробормотал он.

— Верно, пятьсот. — В глазах Усача были холод и отчуждённость. — Пятьсот. Для победителя, А если победителей двое? Или ты считаешь, что выиграл один?

Но обычная сообразительность Лори на этот раз куда-то пропала.

— Так ведь тот и на половину вопросов но ответил…

— А я думал, ты умней, Рой. — Усач смотрел на него теперь с сожалением. — Да, ты меня огорчаешь… Я думал, ты умней. Скажи, откуда ты знал про рекорд Джо Луиса? А?

Лори молчал.

— А Про Щербаковых? А про Армстронга?

Лори опустил голову. Наконец он понял.

— Ты думаешь, если б мы с тобой тогда не поговорили, ты бы выиграл? Вот с тем парнем я не беседовал, и что же? Долго он продержался?.. Ну, ясно теперь?

Лори было ясно. Он встал. Но Усач нетерпеливым шестом указал ему на кресло.

— Да погоди! Для такого птенца, как ты, двести пятьдесят тоже неплохо. Они на улице не валяются. — Он помолчал и добавил небрежно; Тем более, если получать такие деньги регулярно. Регулярно.

Рой поднял глаза. Усач смотрел на него улыбаясь, ласково.

— А? Как ты на это дело смотришь, Рой? Вот в следующем месяце будет конкурс любителей лёгкой атлетики. Там выигрыш — тысяча. Тысяча! По-моему, если ты получишь пятьсот, это неплохо, А?

— Так ведь в лёгкой атлетике я не очень разбираюсь… — пожал плечами Рой.

Зато он хорошо разбирался теперь в словах Усача. И замечание своё сделал вовсе не потому, что действительно не интересовался этим видом спорта, а чтоб получить ещё более ясное и недвусмысленное подтверждение Усача. Подтверждение в том, что будет ли конкурс посвящён лёгкой атлетике, гребле, гимнастике, попугаям, фотоаппаратам, наконец, кибернетике или языку урду — победителем всё равно будет выходить он, Лори.

Усач хитро подмигнул.

— Ничего, Рой, перед конкурсом мы с тобой основательно побеседуем, и я выясню твои знания в лёгкой атлетике. Уверен, что ты всё же разбираешься в ней достаточно, чтобы попытать своё счастье в финале…

Улыбнулся. Но вдруг его лицо мгновенно приняло знакомое холодное выражение, и он добавил:

— Ну, а если нет, что ж делать, найдём кого-нибудь, кто сумеет разобраться…

Лори испугался. Только что он испытывал затаённое чувство довольства — Усач ему нужен, но и он нужен Усачу, выигрывать эти конкурсы, Однако, услышав последние слова своего собеседника, он понял, что Усач один, а таких, как он, Лори, сотни и любой согласится не то что за половину, а за десятую часть приза поменяться с ним местами.

— Да вы не беспокойтесь, — торопливо заговорил он, — я тоже бегал, прыгал раньше… и вообще буду знать ответы… то есть смогу ответить…

Лори запнулся и умолк.

Усач не стал перегибать палку.

— Я знал, что ты не дурак, Рой. И имей в виду, что если всё у тебя пойдёт хорошо, то ты сможешь участвовать и в больших конкурсах, а там уж речь идёт не о сотнях, а о сотнях тысяч! Понял? Только запомни: не посоветовавшись со мной ни единого слова журналистам! Нет? А то как заговорят о тебе, они прилипнут и сразу пронюхают, что ты ни черта не знаешь — закончил Усач резко и посмотрел на Лори таким взглядом, что того опять бросило в жар.

Этот разговор, напоминавший душ Шарко с его неожиданными переходами от ледяной воды к кипятку продолжался ещё несколько минут.

Хотя, выйдя от Усача, Лори вытирал платком вспотевший лоб, но в конечном счёте он был доволен.

Пройдя шагов сто по улице, он почувствовал, что настроение у него отличное, что всё кругом прекрасно, а будет ещё лучше.

Ещё бы! Ведь двести пятьдесят монет его! Ну, не купит брюки, куртку, зато сейчас же пойдёт и приобретёт мотороллер! чем плохо? Кто ещё из подсобников, осветителей, рассыльных имеет мотороллер? Никто. А главное, дальше будет больше. Значит, в следующем месяце он получит пятьсот, А тем предстоит ещё больший конкурс для молодых. Усач скакал, что приз — десять тысяч! Значит, пять тысяч в кармане. Господи, пять тысяч!.. Лори зарабатывает пять тысяч, да ещё как — на конкурсе этих… как это… эрудитов! Эк, если б отец с матерью были живы… Сколько бы он им денег принёс. Сколько бы радости доставил!..

Нот отец сидит за столом утром. Лори накануне ушёл, сказав, что заночует у товарища (как в тот вечер, когда он видел родителей в последний раз). А сам он на конкурсе.

Отец открывает газету и читает: «Лори Рой выиграл…» Но в этот момент у окон останавливается белый «кадиллак», и Лори входит в дом. Небрежным жестом он бросает на стол чемодан, чемодан раскрывается, и на пол летят зелёненькие бумажки, целый водопад бумажек. Отец встаёт, обнимает его, целует (чего никогда не делал)… У Лори повлажнели глаза.

Он вспомнил, как, став побольше, года за два до гибели родителей, начал самостоятельно зарабатывать. Заработок был грошовый и доставался тяжким трудом. Сторож городского стадиона разрешал ему и ещё нескольким мальчишкам собирать бутылки из-под пива и воды валявшиеся после очередного матча на трибунах. Бутылок бывало не так-то много. Обычно, опорожнив, зрители возвращали их продавцам, таким же, как Лори, только более удачливым, сумевшим устроиться в разносчики. Но всё же кое-какая посуда, в пылу спортивных переживаний, запихивалась куда-нибудь под скамейки, случайно закатывалась туда или просто оставалась забытой.

Стадион был большой — тысяч на тридцать; в нём было двадцать пять рядов, ложи, галёрка. Приходилось обходить километры рядов, без конца нагибаясь, и часто зря. Разделив с товарищами на участки, Лори часами занимался своим сизифовым трудом. А потом нужно было половину вырученных грошей отдавать сторожу. Но всё же кое-что оставалось. Бывали дни, когда Лори удавалось выручить бумажку, а не только серебро или медь. Радостный, он спешит домой, чтобы отдать выручку матери, оставляя себе, по установившейся в доме традиции, несколько медяков на мороженое.

Когда он принёс деньги в первый раз, мать испугалась, но узнав, что заработаны они честным путём, а не выиграны в карты или, не дай бог, отняты у малыша, заплакала.

«Вот ты и стал взрослым, совсем взрослым, — причитала она, — сам на хлеб зарабатываешь… Совсем взрослый…»

Отец оказался более недоверчивым. Он незаметно зашёл на стадион (но Лори-то его увидел) и проверил, чем занимается сын. Убедившись, что всё в порядке, он вечером похлопал Лори по плечу и улыбнулся, что бывало с ним крайне редко.

«Ну, сынок, молодец. Вот таким и будь. Зарабатывай. Какая бы работа ни была — хватай её. Она не частый гость в наших краях. Зарабатывай, А то, что деньги в дом несёшь, — вдвойне молодец. Знаешь, в нашем мире семья — это кулак. Кулаком надо в жизни пробиваться. Не будем кулаком, разогнут нас, как пальцы, поодиночке, тут нам и крышка…»

Позже Лори стал прирабатывать, убирая после закрытия соседней магазин, продавая газеты, моя посуду в кафетерии на углу.

И всегда все деньги он приносил матери…

Он и теперь все эти пять тысяч принёс бы в дом матери. Но матери не было. Не было дома.

Не было и пяти тысяч. Были лишь мечты о них. Были мечты о том, как он выигрывает один конкурс за другим. Самые сложные, самые трудные, которых никто не может выиграть…

Лори представил себе, как сидит в стеклянной кабинке. В соседней — член Национальной академии, лауреат Нобелевской премии, всемирно известный физик (фамилии ни одного такого человека он не знал, поэтому обошёлся без неё). Решающий вопрос, последний. Ответивший получает миллион! Нет, пять миллионов! Пять — много. Три. Да, три, это как раз. Стучат часы, физик весь бледный, чуть не в обмороке, он держится за голову… Звонок! Всё! Физик не ответил. Его уносят. Теперь очередь Лори. Вопрос невероятной трудности, но он спокоен, он знает ответ. Остаётся десять секунд… Лори отвечает! В зале царит безумие — все орут, ломают стулья, лезут на эстраду! Полиция устанавливает цепь… На три миллиона можно многое сделать. Стоп! Не три — полтора. На его долю придётся полтора. Это хуже. Лори разочарован. Впрочем, ничего страшного. Просто приз был шесть миллионов. Тогда три — его. Прежде всего он покупает самолёт…

Но в этот момент Лори со своими мечтами упёрся в дверь магазина автомобилей.

Покупку самолёта пришлось отложить. Вместо этого был куплен великолепный, ярко-красный, сверкающий мотороллер. Сев за руль, Лори почувствовал, что весь мир — это лишь мотодром для его роллера.

До вечера он гонял на вновь приобретённом экипаже. Чуть не въехал в столб, чуть не сбил кого-то, чуть не уронил Кенни, за которой заехал после работы и которую, на зависть другим ребятам, умчал на бешеной скорости в неизвестном направлении.

Кенни была практичной девушкой и поинтересовалась, куда пошли остальные деньги от приза. Лори сказал, что у отца был старый долг и он считал себя обязанным вернуть его.

Кенни так растрогалась, что на глаза у неё навернулись слёзы и остальную часть дороги она молчала. Молчал и Лори. Настроение его испортилось. Первый раз он солгал Кенни, да ещё зачем-то отца приплёл… Нашёл на чём сыграть… Ему было стыдно. В какой-то момент он решил во всём признаться Кенни. Он даже остановил мотороллер. Но потом подумал: а как объяснить отсутствие этих денег? Не мог же он признаться, что и победа его была липовой. Нет, этого он не мог! Вот насчёт отца действительно свинство. Ну сказал бы, что потерял, наконец проиграл в «Зодиаке»… А про конкурс он ей ничего не скажет Почему он должен говорить? Что это — воровство, обман? Это бизнес! Усач так и сказал бизнес! Никого ведь не обворовываешь. Зрители довольны. Для компаний, которые рекламируют свой товар, это гроши. Для них реклама в сто раз важней — она им будь здоров барыши принесёт. И Усач доволен, и он Лори. Нет, об этом он ничего не скажет, это не её дело. Лори рассердился, какое ей вообще дело до его бизнеса! Небось с удовольствием раскатывает на мотороллере и обедать пойдёт в воскресенье, а откуда деньги, это уж его забота! Ничего он ей не скажет. Подумаешь, совесть нашлась!.. Лори ещё долго ворчал про себя. И чем больше ворчал, тем больше понимал, что неправ и потому ворчит.

Всё это происходило в четверг.

И сегодня, в воскресенье, под жарким солнцем, под синими небесами, Лори чувствовал в душе занозу. Но вскоре настроение его изменилось.

Как всё здорово! Как прекрасно. Вот они с Кенни мчатся на мотороллере (на спидометре за эти два дня накрутилась уже четырёхзначная цифра). Впереди свободный весёлый день, в кармане хрустят бумажки, а не позванивает серебро.

Даже то, что они вдвоём, здорово. Конечно, Арк отличный парень и верный друг, но раз уж так получилось, что он не смог поехать (Лори догадывался, что Арк просто не захотел им мешать), что ж, будут веселиться вдвоём.

В воскресенье ли, в будни Сто первый (во всяком случае, то, что считалось официально Сто первым) жил одинаковой жизнью. Жизнь эта не прекращалась ни днём ни ночью, но утром немного утихала. Надо было набраться сил, чтобы выдержать до следующего утра.

К двенадцати-часу дня, когда Лори остановил мотороллер у игорного дома «Зодиак», всё уже встало на свои места. Небритые, какие-то сгорбленные уборщики в полосатых оранжево-чёрных робах исчезли с улиц, унося мётлы, увозя зелёные железные тачки.

Бездомные собаки, отважившиеся появляться ночью, тоже исчезли, справедливо опасаясь весёлых автомобилистов.

Грузовички молочников, булочников, зеленщиков развезли свой груз по кафе и ресторанам.

Кончилась утренняя служба, отзвонили колокола, и прихожане торопились, покинув храм божий, в храм Мамоны.

В Сто первом храмы божьи конкурировать не могли. Как и в каждом городе страны, здесь было не так уж мало церквей. Они были достаточно красивы, необычных модернистских форм. Не знай, так и не догадаешься, что это церковь, а не планетарий, например. Но по богатству внутреннего оформления, по числу, а главное, по посещаемости они не выдерживали никакой конкуренции с игорными домами.

Этих в городе были сотни. Начиная с миниатюрных — два-три игорных автомата, малая рулетка — и кончая грандиозными. Такими, как «Зодиак», со многими этажами, с ресторанами и кабаре, с тысячей автоматов и десятками столов, где только штат вооружённой охраны вдвое превосходил число прихожан ближайшей церкви.

Центральные улицы Сто первого были застроены двухэтажными домами, изредка в них вклинивался такой мастодонт, как «Зодиак».

Фасады домов являли глазу невообразимую пестроту. Сами разноцветные, они были во всех направлениях рассечены названиями игорных домов, клубов, ресторанов, рекламами и призывами. На некоторых и днём бледно мигали электрические лампочки.

От реклам игорных заведений некуда было деваться. Реклама рассказывала о Сто первом в далёких странах и городах, на страницах открыток и проспектов, она встречала приезжих за десятки километров огромными раскрашенными фанерными щитами, поднималась в воздух на аэростатах, чертила за самолётами цветные дымовые буквы, сплошь покрывала фасады городских зданий, входила в дом каждого человека с газетами и почтой, выпирала из динамиков приёмника, с экрана телевизора. Рекламы в Сто первом было больше, чем воздуха. Казалось, люди дышали ею.

Первый этаж во всех домах был почти одинаковым — стеклянные широкие витрины, за которыми соблазнительно поблёскивали игорные автоматы. Иногда за витриной стояли столики — то был ресторан, кафе, но всё равно и там у входа или в глубине зала поблёскивали автоматы, В этом городе их было сотни тысяч: на аэродроме и на вокзале, в магазинах и отелях, не говоря уж о специальных клубах.

У некоторых богачей игорные автоматы имелись даже дома — в особняках и в загородных виллах.

Это были хитрые сооружения, «дьявольское порождение», как выражался частенько оставлявший в них деньжата Арк.

Устрашающе сверкавшие металлом, с выставленным вперёд рычагом напоминавшим руку, держащую пистолет, они были похожи на грабителей с большой дороги. «Кошелёк или жизнь!» — безмолвно восклицали они.

Впрочем, их так и прозвали — «однорукий грабитель». Иногда автоматы вившие даже оформляли под бандита, а рычаг был сделан в форме руки с пистолетом.

Но истинная опасность «одноруких грабителей» заключалась не в игрушечных револьверах. Она таилась в их притягательности. Все миллионеры, местные и приезжие, со всем их золотом, оставляемым на зелёном сукне игорных домов, не приносили владельцам домов и половины доходов, которые давали автоматы.

Ведь за столом нужно было выложить немало денег, а автомат довольствовался медяками. И даже самый бедный, тая где-то в душе безумную надежду, всегда мог обнаружить на дне кармана пару монеток. А вдруг? А вдруг он бросит монетку в щель, дёрнет рычаг, завертятся с характерным треском маленькие диски под стеклом, и выстроятся в единый желанный ряд пять колокольчиков или пять яблок, или, на худой конец, три колокольчика и два яблока, и из раструба посыплются десятки монеток. А то и предел мечты — зазвенит над автоматом звонок, загорится чарующим светом красная лампочка, возвещающая крупный, редчайший выигрыш!

К сожалению, колокольчики, яблоки, вишни и сливы располагались, как правило, в живописном, предписанном им природой беспорядке и игроку оставалось лишь проститься грустным взглядом со своими медяками.

Автоматы конструировались на основе точных и остроумных расчётов; число их на объект рассчитывалось с помощью электронного мозга и но только исключало для владельца риск убытка, но гарантировало ему неизменную солидную прибыль.

Трудность для владельцев заключалась не в том, чтоб выиграть, а в том, чтоб получить в соответствующих инстанциях право на лицензию, на эксплуатацию, чтоб построить и открыть клуб, бороться с конкурентами, заманивать побольше простофиль, устанавливать свои машины в наибольшем числе баров, магазинов, кафе…

Но тут уж рок, судьба, фортуна и все прочие сопутствующие игрокам понятия были совершенно ни при чём. Тут играли роль только деньги и беззастенчивая ловкость.

Впрочем, простые смертные, вроде Лори и Кенни, об этом не думали. Вооружённые горстями монет, окрылённые светлыми мечтами и горячим желанием разбогатеть, они ясным солнечным днём бодро приближались к дверям самого роскошного игорного дома города — «Зодиак».

Над входом в здание во весь фасад растянулись небесные знаки, иллюстрируя название заведения. Ночью они горели золотым светом на фоне вечернего, неонового неба. Но сейчас, днём, лампочки были погашены.

Большое панно вещало «Мы открыты 24 часа в сутки, 365 дней в году», Внизу была небольшая приписка: «В високосный год берём день отдыха. Извините». Всё это было правдой, «Зодиак» работал в три смены и никогда, ни днём ни ночью не закрывал свои двери.

У дверей этих, небритый, весь в ярких заплатах, в рваных башмаках, нищий протягивал входящим засаленную шляпу. Стремясь умилостивить судьбу, каждый бросал в неё что-нибудь. Величественный швейцар в галунах делал вид, что ничего не замечает. Дело в том, что нищий тот был особый, он числился в штате игорного дома. Людям, направлявшимся сюда, было приятно думать, что они не бедные, что вот есть совсем бедняк, не то что они, могущие позволить себе поиграть. Для таких, как Лори и Кенни, и создавал штатный нищий сладостную иллюзию. Настоящим же богачам приятно было от щедрот своих подкинуть бедняку бумажку и сознавать себя добрым и хорошим. Поэтому-то хозяева «Зодиака» держали у входа этого театрализованного бедняка. Кстати, и доходы он приносил (сдавая каждый вечер полученное подаяние) не меньше любого автомата.

Но попробовал бы здесь появиться настоящий нищий! Его бы выбросил за шиворот монументальный швейцар, ему бы переломали кости охранявшие игорный дом детективы, наконец, его бы просто упрятала за решётку полиция.

Поэтому настоящие нищие тут были лишь те, кто уходил, оставив в автоматах или на зелёных столах свой последний медяк. Но такие у входа не задерживались.

Раньше чем преступить к игре, Лори и Кенни, взявшись за руки, прошлись по залам.

Несмотря на ранний час, они, как всегда, были переполнены. Никакой кондиционированный воздух, никакая вентиляция не могли разогнать запах сигаретного дыма, духов, пота, спиртных напитков.

Со всех концов неслись взрывы смеха, пьяные выкрики, свист, звуки музыки, долетавшие из бара.

Трещали язычки лотерейных колёс, стучали кости, щёлкали шарики рулетки, с металлическим лязгом звенели рычаги игорных автоматов, порой звенел звонок, возвещавший крупный выигрыш.

По залу, в одиночку и группами, от стола к столу бродили игроки, мчались загнанные официантки, не успевавшие удовлетворять спиртную жажду посетителей; широкоплечие парни, засунув правую руку в карман и бросая вокруг пронизывающие взгляды, ленивой походкой прохаживались взад-вперёд. То и дело служители выводили пьяных мужчин и женщин. Иные пьяные, качаясь, как тростник на ветру, покидали зал сами.

Лори и Кенни миновали покрытые зелёным сукном и расчерченные нумерованными квадратами столы для игры в рулетку, за которыми, равнодушные к шуму и суете, восседали крупье — женщины в белых строгих блузках, с белыми от постоянной ночной работы, усталыми лицами; они прошли мимо гробоподобных ящиков, в которые из кожаных стаканов высылают игральные кости, возвещая кому-то радость, кому-то печаль, мимо гигантских лотерейных колёс. Крупье здесь не оборачивался к колесу за спиной, чтоб увидеть выигравший помер, он глядел для этого в большое зеркало (а то обернёшься и не досчитаешься монет на столе!). Под потолком висели кабины со стенками из зеркал. Предполагалось, что там спрятаны невидимые публике наблюдатели или телевизионные устройства, следящие за каждым движением присутствующих.

Но, как и своё время рассказал Лори Руго, ничего в этих нормальных ящиках не было — они оказывали лишь психологическое воздействие, да и то на неопытных жуликов.

«Поверь, парень, — усмехнулся Руго, — в игорные дома воры не ходят, тут охрана поставлена дай бог. И потом, нехорошо это У коллег добычу отнимать. Потому что настоящие воры — да ещё какие! — это сами владельцы домов. Уж ты поверь мне, ни один бандит с большой дороги за свою жизнь не награбит столько, сколько владелец «Зодиака» за день».

Лори и Кенни потолкались по залам и в конце концов застряли в том, где, словно кирасиры на параде, застыли неподвижные шеренги игорных автоматов. У каждого стояло два-три игрока. Один «работал», остальные, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидались своей очереди.

Дождались своей и Лори с Кенни. Обязанности были распределены так: Кенни, закрыв глаза, трясла некоторое время в сомкнутых ладонях монетки, потом брала одну наугад и быстрым движением опускала в щель автомата, в тот же момент Лори, устремив на машину «гипнотический» взгляд, медленно тянул за рычаг.

Раздавалось лязганье, затем характерный треск вращающихся колёс, и под стеклом на уровне глаз начинали крутиться диски с изображением яблок, груш, вишен, колокольчиков…

Игра вначале шла ничего. Довольно часто из раструба автомата в лоток высыпалось по пять, десять монеток, а однажды, когда все вишни выстроились в один ряд, раструб изверг целую гору серебра. Но потом фортуна отвернулась. Кенни всё бросала монетки в щель, Лори всё дёргал рычаг, но лоток оставался пустым.

— Знаешь что, — сказала Кенни, давай-ка сделаем перерыв. Может, судьба тоже хочет завтракать. Между прочим, ты не забыл, что пригласил меня сюда именно на завтрак? А? Я три дня не ела, всё готовилась…

Ресторан «Зодиака» помещался на крыше. Он был разделён на две части. Нет, не барьером, не оградой! Ценами. Удивительным было то, что внешне, казалось, между обеими частями ресторана никакой разницы не наблюдалось. Те же столики, те же официанты, та же терраса. И всё же каждый входящий сюда безошибочно определял разницу. Быть может, он прочитывал её в глазах шедшего ему навстречу метрдотеля, быть может, судил по виду сидевших за столиками посетителей.

Во всяком случае, Кенни и Лори прошли в уголок той части ресторана, где народу было много, где стоял шум и где официантов было меньше и они не так торопились.

Лори долго изучал меню, советуясь с Кенни. Она как-то равнодушно отнеслась к этому. Её больше интересовала окружающая обстановка. Лори был недоволен.

В конце концов, это его день, его праздник, и он должен извлечь из него максимум радости. А одна из самых острых радостей — чувствовать себя солидным посетителем, с достаточно наполненным бумажником, пришедшим от нечего делать в ресторан этого роскошного игорного дома, Официант стоит и ждёт заказа. Захочет Лори, и закажет икру, шампанское, устрицы… Впрочем, он прекрасно знает, что ничего этого не закажет — у него не хватит денег. Но ведь официант не может этого знать он думает, что у Лори денег куры не клюют (если б Лори, занятый изучением меню, поймал многоопытный, иронический взгляд официанта он бы сразу расстался со своими иллюзиями). Лори останавливается на итальянских спагетти, французском салате и английском бифштексе. Завтрак сопровождается датским пивом в бутылках (а не в банках) и заканчивается мороженым. Это роскошная трапеза, и её надлежит смаковать подольше.

Лори откидывается на спинку мягкого стула и, как обычно, уносится в мечты…

Звучит тихая музыка пахнет цветами, вином, всякими вкусными вещами. Сквозь зелёное стекло крыши светят потерявшие жар солнечные лучи.

Это не игорный дом «Зодиак», а его яхта. Впрочем, пусть яхта тоже будет «Зодиаком». Она несётся по синим волнам океана могучая, огромная, белая. Где-то далеко на берегу 24 часа в сутки, 365 дней в году открыты его бесчисленные игорные дома с пяти утра до двух ночи вещают его телевизионные станции, миллионами экземпляров разносятся ежедневно его газеты, Разносят их такие же мальчишки, каким был он сам. И все знают — лучших мальчишек-газетчиков всесильный магнат прессы и игорного бизнеса Лори Рой каждый месяц увозит катать на своей яхте. Вот и сейчас они играют или купаются в бассейне где-то на нижней палубе.

А он сидит наверху со стаканом пива… нет, виски… нет, ещё лучше — шампанского и любуется красотами океана.

Официант быстро и расторопно расставляет на столике пиво, спагетти, хлеб. Он звенит посудой, шелестит салфетками, что-то говорит, отвлекает Лори от мечты и одним махом переносит с палубы океанской яхты на крышу «Зодиака».

Лори, которым уже овладел вполне земной, реальный голод, хватает ложку и вилку и впивается в спагетти. Работая челюстями, он исподлобья смотрит на Кенни, занятую тем же делом.

Чёрт возьми! Зачем мечтать? Вот она, его мечта, сидит напротив и вовсю поедает макароны, Его Кенни, его мечта! Лори Умиляется настолько, что даже перестаёт жевать. В конце концов, дела идут. Мотороллер купил, скоро ещё конкурс, а там ещё и ещё. Он заработает кучу денег, купит машину, будут ходить с Кенни в «Зодиак», в отпуск поедут к морю. Кенни здесь, рядом, она его любит, сидят они в хорошем ресторане и едят вкусные вещи. Это всё уже не мечты, а реальность. И всего этого добился он, приехавший сюда, в Сто первый, обыкновенным безработным бродягой!

Лори откладывает вилку. Ему хочется поговорить обо всём этом со своей подругой. Но начинает он как-то неудачно:

— Здорово всё, Кенни! Да?

— Что здорово? — Кенни нехотя отрывается от спагетти.

— Ну, всё. Что сидим мы тут, что роллер нас ждёт, что… Кенни откладывает вилку — она поняла.

— Ты вообще молодец, Рой. — Она смотрит на него с восхищением и словно читает его мысли — Ведь приехал в город чуть не босиком, правда? А смотри теперь. Нет, ты молодец. А потом, откуда ты столько знаешь? Я теперь буду называть тебя «господин Рой», Прямо энциклопедия…

Лори не очень нравится оборот, который принимает разговор, он пытается свернуть на боковую дорогу.

— Мы потом ещё пойдём поиграем. Знаешь, попробуем в лотерею?

Но Кенни не так-то просто сбить с выбранного пути. Пропустив слова Лори мимо ушей, она продолжает:

— Ты всё-таки что-то скрываешь. Не может быть, чтоб ты так хорошо знал бокс, если сам им не занимался. Ну признавайся, я ведь никому не скажу!..

Лори становится приятно, что его принимают за Джо Луиса — инкогнито, но с другой стороны ему не хочется обманывать Кенни. В конце концов он выбирает компромисс.

— Да нет, Кенни, — тянет он, потупив взор, — какой я боксёр… я не знаю и как перчатки-то надеть, — но при этом рот его кривит таинственная улыбка. — Так вот только, теоретически…

— Ой Лори, Лори, врёшь, — Кенни игриво грозит ему пальцем, — я знаю, ты занимался боксом. Вон и шрам у тебя около брови (шрам этот остался у Лори, когда на него упал таз с вареньем, в который он, тайно от матери, пытался залезть, в далёком детстве). Ну почему ты но хочешь признаться? Ведь если на меня нападут, я уверена, ты сразу же выдашь себя.

Уж это Лори выдержать не может. Он мгновенно представляет, как они идут с Кенни по тёмной улочке, как из подъезда дома выскакивают двое… нет, трое… даже четверо (четверо для хорошего боксёра пустяки) и бросаются к Кенни. Раз-раз — апперкот правой первому, боковой левой — второму. Раз-раз — прямой в печень третьему, скачковый хук — четвёртому. Все лежат…

Лори смотрит в глаза Кенни твёрдым, как можно более мужественным взглядом и цедит сквозь зубы:

— Да, уж не завидую тем ребятам, которые захотели бы к тебе пристать.

Кенни в восхищении. Она протягивает через стол руку, берёт руку Лори и прижимает его ладонь к своей щеке. Лори торопливо отдёргивает руку, смущённо оглядываясь по сторонам, — народ ведь!

Но Кенни наплевать на народ. Под столом она нащупывает ноги Лори и крепко зажимает их своими.

Хорошо мне с тобой… — мечтательно говорит Кенни, устремив задумчивый взгляд за балюстраду террасы.

Как с ним хорошо! Вообще как хорошо, когда тебя любят и ты любишь!

Кенни, разумеется, влюблялась не первый раз, нет. Первым объектом её любви был знаменитый киноактёр. Свою девичью комнату она обвесила его фотографиями, ходила на все фильмы с его участием, а по ночам, засыпая, мечтала, что снимается с ним вместе и он целует её.

Потом она влюбилась в знаменитого певца. Это была серьёзная любовь. Кенни входила в клуб его имени — таких клубов в стране насчитывалось более пятисот. Устраивали демонстрации возле его дома, посылали ему письма, ценой разорванных кофточек и отдавленных ног добывали автографы, а заполучив его галстук, разыгрывали, кому он достанется с помощью жребия.

Дома она собрала коллекцию его пластинок, а однажды — о высшее счастье! — сумела попасть на его концерт, где от крика, визга и истерик чуть не упала в обморок.

Потом певец женился на какой-то кинозвезде, клуб в знак возмущения устроил торжественные похороны его чучела, девушки подстригли коротко волосы и носили на рукаве траур. Но это всё было идолопоклонством, обожанием богов. Первое земное увлечение случилось уже здесь, в Сто перлом, когда Кенни работала ещё в том кафе.

Как-то туда зашёл высокий красивый парень, Кенни сразу обратила на него внимание. И он на неё. Одевался он здорово, У него была не очень новая, но, судя по всему, собственная машина и много денег.

Парень зачастил в кафе, и, когда однажды пригласил Кенни провести с ним вечер, она не задумываясь согласившись. Это был их первый вечер. Он оказался и последним.

Парень при ближайшем знакомстве оказался ещё привлекательнее. Он не только был красивый, но и весёлый, остроумный, великолепно танцевал, знал массу интересных вещей. Он говорил Кенни комплименты, от которых она то и дело вспыхивала, радуясь в душе.

Они побывали в кино, поужинали и хорошем ресторане, заглянули в игорный дом, проиграв в автоматах столько, сколько Кенни зарабатывала за неделю. Но парень только смеялся Он много выпил, но так же уверенно вёл машину так же весело рассказывал всякие истории. По его словам, он служил коммивояжёром крупной фирмы и заехал в город по делам. Он предложил Кенни повезти её на океан или и горы, сказал что подыщет ей место получше, чем это дурацкое кафе, а когда уже в первом часу ночи, они сели в машину, чтобы ехать домой, он неожиданно вынул из кармана коробочку и, раскрыв её, положил Кенни на ладонь.

У неё даже дух захватило. Это были часы из настоящего золота. Не позолоченные, а из настоящего. Сначала Кенни наотрез отказались взять их. Но парень так весело и непринуждённо уговаривал её, чувствовалось, что ему так искренне хочется сделать ей приятное, что в конце концов она сдалась и надела часы на руку.

Она была счастлива, очень счастлива в ту минуту.

А потом парень предложил проехаться за город, проветриться перед сном. На каком-то километре он свернул по просёлочной дороге и, въехав в гущу леса, выключил мотор.

Ни слова не говоря, он обнял Кенни и стал целовать её. Руки его сжимали её, как тиски, он жарко дышал, движения были резкими и грубыми, руки стали шарить по её одежде, ногам… Сначала Кенни, поражённая, растерянная, лишь слабо сопротивлялась, потом стала отбиваться, наконец закричала.

Рыдая и отчаянно упираясь парню в грудь, она проклинала его, грозила, умоляла…

Неизвестно, чем бы это кончилось, если б вдруг ослепительный свет фар не проник в машину. По этой заросшей дороге вряд ли проезжала одна машина в год. Но бог, наверное, хранил Кенни, если именно в эту минуту, в два часа ночи, какие-то заблудшие гуляки свернули сюда и наткнулись на их машину.

Парень сразу выпустил Кенни из рук. Всхлипывая, она торопливо поправляла причёску и кофточку. Хлопнула дверца. У окна машины появилась не очень трезвая физиономия.

— Не знаете ли, как проехать шоссе? — заплетающимся языком спросил человек.

И тут Кенни проявила удивительное самообладание и находчивость.

— Знаю, — ответила она деловито — У нас заглох мотор. Будьте любезны, подвезите меня до ближайшего телефона, я вызову техническую помощь. Заодно покажу вам дорогу.

И, спокойно выйдя из машины, направилась мимо несколько ошарашенного гуляки к его машине. Спотыкаясь, он последовал

за ней.

Вскоре машина, где сидели ещё один подвыпивший мужчина и две женщины, доставила Кенни в город. Добравшись до своего дома, Кенни решительным движением сняла с руки часы и бросила их в сточный колодец. Потом пожалела — надо было отдать их этому негодяю, а то ещё подумает, что оставила у себя.

Кенни долго переживала тот вечер, плакала, уткнувшись в подушку, кляла себя за легкомыслие и доверчивость, давала себе слово никогда не иметь дело с мужчинами…

Через три дня, потрясённая, она увидела портрет того парня в газете. Выяснилось, что это был разыскиваемый полицией налётчик, совершивший ограбление в столице, ранивший полицейского, приехавший в город прокучивать награбленное. Накануне он был схвачен полицией.

Кенни долго ходила под впечатлением всего этого. И через много дней, вспоминая ночной просёлок, тёмный лес и человека, набросившегося на неё с поцелуями, она вздрагивала и втягивала плечи.

С Лори всё было по-иному. Он был такой хороший, честный, добрый. Большой ребёнок. Где-то в глубине души Кенни испытывала горделивое чувство; она должна заботиться о нём, ведь все эти мужчины, они так не приспособлены к жизни, ничего не понимают, могут попасть в беду. Особенно её Лори.

Порой без всякой нужды она, деловито хмуря брови, счищала пыль с его куртки или, неодобрительно качая головой, испытывала крепость пуговицы. Ей хотелось всё время проявлять о нём заботу. Он ведь её, Кенни.

С ним так здорово! Она с таким нетерпением ждала их свидания, тайно мечтая о том дне, когда ждать не придётся, когда между свиданиями не будет перерывов.

Господи, как с ним хорошо!

Особенно сейчас, когда звучит тихая музыка, когда на столе мороженое, когда Лори смотрит на неё влюблёнными глазами, и вокруг неё так красиво и величественно.

С крыши «Зодиака» открывается великолепный вид. Вокруг лепятся двух— трёхэтажные дома с красными, зелёными, белыми железными и черепичными крышами, оплетённые проводами, усаженные антеннами, разукрашенные рекламами. Чем дальше, тем больше сливаются цвета, и в конце концов город предстаёт эдаким бесконечным цветастым пятном, словно огромная палитра. А вдали, за городскими окраинами, зеленеют холмистые степи, темнеет местами низкий кустарник, вьются серыми лентами уходящие за горизонт дороги.

— Ты знаешь, я б чего хотела? — В отличие от Лори Кенни мечтает вслух. — Я бы хотела, чтоб у меня был маленький домик, на Восьмой улице, рядом с телецентром. Чтоб недалеко ходить. Тогда вставать можно попозже, понимаешь? Пусть две комнатки, но чтоб всё было: телевизор, кухня, душ, машина стиральная. И чтоб всё моё, за всё выплачено, я ничего никому не должна (впервые Кенни думает о таких вещах). А ты… — Тут Кенни останавливается, робея докончить свою мечту, как бы она хотела. С чисто женской хитростью она находит выход. — А ты жил бы рядом, в точно таком же домике. И я б тебе готовила обед, всё делала…

Но Лори великодушен, великодушие его ещё больше возрастает от двух бутылок пива. Он умилённо смотрит на Кенни шепчет:

— Зачем в домике рядом? Лучше в одном, только он у нас побольше будет.

Кенни краснеет от счастья и молчит. Она не может подыскать слова, которые в полной мере могут выразить её настроение.

— Ты подумай, Лори, — наконец говорит она, — как всё странно устроено. Ведь мы сидим на крыше дома, в котором несколько этажей счастья. Стоит выиграть — и все мечты сбываются. Совсем чуть-чуть нужно. Бросить монетку, дёрнуть за рычаг так, чтоб накрутился «джокрет», и пожалуйста — пять, десять тысяч! Совсем чуть-чуть! Совсем чуть-чуть! — в голосе Кенни неистовое желание. Она сама удивляется ему, раньше у неё никогда таких желаний не появлялось, она просто не думала об этом.

Лори смотрит на всё это трезвей.

— Вот именно чуть-чуть, — ворчит он. — Надо Арка попросить, у него с богом близкие отношения. Пусть попросит за нас, а мы ему комнатку отведём под крышей, можно даже на первом этаже, получше. Лишь бы он нам этот выигрыш сосватал.

Подобные мечты и желания в этом здании были не только Лори они были у всех, кто приходил сюда. Разница была лишь в сумме. То, что для Лори являлось пределом желаний, другой проматывал здесь за час.

Например, сын господина Леви вообще дневал и ночевал в «Зодиаке». А были такие, кто годами являлся сюда, каждый раз полный великих надежд. Но надежды эти оставались вместе с накопленными медяками в утробах ненасытных автоматов, И именно сегодня, в этот сияющий воскресный день, Лори и Кенни стали свидетелями происшествия, которое, задумайся они над его горьким смыслом, наверное, навсегда отбило бы у них охоту к азартным играм.

Они доедали мороженое, когда откуда-то снизу раздался дикий вопль, за ним последовал шум, крики, а через несколько минут послышался нарастающий рёв полицейских сирен. С душераздирающим визгом тормозов машины остановились у игорного дома.

Оставив деньги на столе, Лори и Кенни кубарем скатились по лестнице, ведущей в игорные залы. Впрочем, то же сделало и большинство посетителей ресторана. Они успели вовремя. В зале игорных автоматов, с трудом протолкавшись вперёд, они увидели следующую картину. На полу, лицом вниз, лежал широкоплечий парень в элегантном костюме. Из спины у него торчал нож. Вокруг суетились фотографы криминальной полиции, детективы.

В стороне, безучастный ко всему, стоял худой, однорукий человек. Трое полицейских крепко держали его за плечи. Один приковал свою руку к единственной руке человека. Этого человека Лори знал. То был Хог. Хог жил в нескольких километрах от города, он был инвалидом войны, получал грошовую пенсию и прирабатывал тем, что привозил в кафетерий «Запада-III» молоко с соседних ферм. Раза два Лори перекинулся с ним парой слов.

В зале стояла непривычная тишина. Не слышно было лязганья автоматов, остановились колёса лотерей, заглохла рулетка. Люди стояли молча, и только щёлканье блицев, шарканье полицейских башмаков и короткие, негромкие фразы, которыми обменивались детективы, нарушали тишину.

Наконец убитого накрыли простынёй, уложили на носилки и вынесли к машине. Увели и Хога, такого же молчаливого и безучастного. Группа хроникёров окружила полицейского лейтенанта. Лори узнал его. Это был тот же, кого он видел в квартире налогового инспектора, куда приехал с Лемом. Впрочем, в Сто первом было не так уж много полицейских лейтенантов, куда меньше, чем игорных домов. Среди журналистов Лори узнал Руго.

— Так что ж он всё-таки сказал, лейтенант? Он отрицает?

Репортёры наперебой забрасывали полицейского вопросами а тот, здоровенный, краснолицый, отбивался от них и орал:

— А что он мог сказать? Свидетелей двести человек! «Ты убил?» — спрашиваю. «Я убил», — отвечает. Вот и весь разговор.

— Но почему он это сделал? — не унимались репортёры. — Может, с целью грабежа?

— Да вы что, ребята, сдурели, — набросился на них лейтенант, — какой грабёж? Этот парень таких, как Хог, дюжину раскидает, а у Хога одна рука! Однорукий грабитель! Ха-ха-ха! — И лейтенант в восторге от своей остроты захохотал так, что зазвенели автоматы.

— Ну так что же? — настаивали журналисты, — Может, ревность, а? У Хога не было молодой жены?.. Или только месть?

— Не знаю, ребята, право, не знаю, — Лейтенант вытирал свою бычью шею красным платком, — Ну, не знаю. Потом выясним. Допросим и выясним.

Лори и не заметил, как очутился около Руго.

— Рой, — обрадовался репортёр, — как дела? А я вот, видишь, ещё скриплю. Других убивают, а меня нет. Но скоро придёт и мой черёд… — Он внимательно посмотрел на Лори. — Надо бы мне поговорить с тобой. Есть тут один разговорчик, одно дельце. Я давно мозгую, всех перебрал, лучше тебя нет. Не знаю почему, но чувствую — один только ты и подходишь… Знаешь что, пойдём-ка на крышу, хлебнём пивца.

— Я не один, — замялся Лори. Перспектива выпивки с Руго, когда рядом была Кенни, а впереди целый день и вечер, не восхищала его.

Но тут вмешалась Кенни.

— Почему ты не представляешь меня? — спросила она.

— Мистер Руго, Кенни, — неохотно пробормотал Лори.

— Ну и отлично, отлично, — просиял Руго, — отличная у тебя подруга. Может, и она выпьет с нами пива? А, Кенни?

Охотно! — неожиданно заявила Кенни.

И Лори ничего не оставалось делать, как принять приглашение старого репортёра.

Пока они поднимались пешком в ресторан, Лори разглядел Руго более внимательно. Руго постарел и ещё больше опустился. Теперь уже лысой была вся его голова, кости лица заострились. Костюм стал ещё более засаленным и мятым, походка более шаркающей, а взгляд более тусклым.

Когда они уселись за столик и официант поставил перед ними длинные узкие стаканы с пивом, Руго схватился за свой дрожащими руками и пил до тех пор, пока стакан не опустел. Он тут же сделал официанту знак, чтобы принесли ещё. Первой заговорила Кенни.

— Как это ужасно, — сказала она, — взять и вот так убить человека ни за что ни про что, без всякой причины.

— Откуда тебе известно, что нет причины? — заметил Лори. — Просто мы не знаем.

— Ну какая может быть причина. — Кенни пожала плечами. — Что этот парень ему сделал?

Руго некоторое время молчал, глядя на свой снова опустевший стакан. Потом поднял глаза на Кенни. В его взгляде были печаль и какая-то непонятная теплота.

— Ты права, девочка, — медленно заговорил он, — тот парень ничего ему не сделал. А причина всё-таки есть. И я знаю её. Знаю, знаю… Я и Хога этого давно знаю. Ещё с тех времён, когда мы были помоложе, когда у меня было побольше волос, а у него рук. И сегодня я разговаривал с ним в «Зодиаке»… — Руго помолчал. — Это было минут за пятнадцать до случившегося. Так что я-то понимаю, почему так случилось, хотя он, Хог, вряд ли сумеет объяснить им. Да он и не будет объяснять. Он, может, и сам не очень хорошо понимает. Не знаю, поймёте ли вы. А я вот понимаю. Да…

Опять наступило молчание.

— Так расскажите, господин Руго, расскажите! — воскликнула Кенни. — Я должна понять.

— Ну что ж, попробую объяснить, но не ручаюсь, что вы поймёте, не ручаюсь. Во всяком случае, попробую. Слушайте.

И, поглощая пиво стакан за стаканом, порой умолкая, словно уносясь мыслями куда-то в другие края, Руго поведал им историю преступления «однорукого грабителя» Хога.

… Хог шагал из своей деревушки в Сто первый. Не такой уж это был близкий путь, тем более по горам. А Хогу уже исполнилось пятьдесят. Он мог, конечно, попросить подвезти его — кто отказал бы пожилому человеку, да ещё инвалиду? Но Хог всегда шёл эти пять-шесть километров пешком и даже не поворачивал головы, когда очередная широкая, сверкающая лаком машина догоняла его и со свистом проносилась дальше.

Шагая по горной дороге, Хог мечтал.

Вообще-то говоря, он не был мечтателем, но именно здесь на этой горной дороге, он любил помечтать.

Дорога напоминала ему его жизнь. Она то поднималась вверх к снежным склонам, сверкавшим в лучах горячего солнца, то проваливалась в глубокие долины, где было темно, холодно и тоскливо.

Когда-то и для него светило солнце и голубели небеса. В своё время он был неплохим бейсболистом, и это помогло ему окончить университет. Но после перелома ноги с бейсболом было покончено, а работы он так и не нашёл. Настали неважные времена. Началась война. Хогу повезло — его направили в штаб. Вот в то время Шерли и стала его невестой. Но перед самым концом войны он всё же попал на фронт. За неделю до перемирия ему оторвало руку. Шерли писала в госпиталь, что всё равно она ждёт его. Когда он вернулся, они сыграли свадьбу и поселились здесь, на берегу озера. Тучи рассеялись, небо снова стало голубым…

Хог остановился, чтобы перевести дыхание и закурить. Он отдыхал, глядя на лежащее у его ног озеро. Далеко-далеко уходила его тёмно-синяя гладь, окаймлённая ослепительно белыми вершинами, с которых к самым берегам сбегали, как ровные цепи солдат, зелёные ели. Над вершинами без конца и без края раскинулось небо — другое синее озеро, и, словно отражения гор, застыли в нём белые неподвижные облака. Над виллами, отелями, пансионами с утра и до утра горели разноцветные неоновые рекламы, сверкали названия гостиниц и игорных домов. А по ночам вся дорога, окаймлявшая озеро, превращалась в гигантскую стокилометровую улицу, где из дверей ресторанов и игорных клубов неслись звуки музыки и весёлые крики.

Но в этот час усталый взгляд Хота отдыхал на озёрной синеве. Когда то они с Шерли любили брести вот так по дороге, а потом остановиться и, обнявшись, долго смотреть на суровый, величественный и прекрасный горный пейзаж. Это было давно. Тогда дорога жизни последний раз вознесла Хога к солнечным вершинам, а потом надолго нырнула в глухое ущелье.

Шерли умерла от туберкулёза. Не помогли ни горный воздух, ни любовь Хога. Наверное, она слишком уставала, работая за двоих…

Хог бросил окурок и зашагал снова.

Уже восемь лет, как он один. Тоскливая жизнь! Военной пенсии хватает лишь настолько, чтобы не умереть с голоду. Иногда удаётся немного заработать, заменяя почтальона, когда тот уходит в отпуск или болеет. (К счастью, он болеет нередко.) Случается подвозить на велотележке молоко в кафетерий телецентра. С одной рукой это нелегко, но ничего, Хог справляется. Когда удаётся накопить кое-какие гроши, он с нетерпением ждёт воскресенья, начищает свои порядком стоптанные горные ботинки и отправляется в Сто первый, в игорный дом «Зодиак». Он и сам не мог бы объяснить, почему его тянет именно сюда. Может быть, потому, что Шерли работала здесь официанткой в их самое счастливое время…

— Привет, Хог!

— Привет, почтарь!

Они останавливаются и закуривают — Хог и почтальон идущий навстречу. Когда почты бывает много, тот пользуется велосипедом, но сейчас в его сумке лишь несколько писем и рекламных проспектов.

— Как рассчитываешь сегодня? — В голосе почтальона звучит озабоченность.

Но Хог только улыбается.

— Всё будет в порядке, старина. Я знаю, сегодня будет большой выигрыш. Понимаешь? Всеми потрохами чувствую. В позапрошлом году, помнишь, когда я махнул тридцать монет, я тоже чувствовал такое, но слабей, куда слабей! А вот сегодня… — Хог неопределённо крутит рукой в воздухе.

— Дай-то бог, дай-то бог! — Почтальон говорит очень серьёзно. У него такое выражение лица, словно решается его судьба. Впрочем, он всегда очень серьёзен.

— Всё будет в порядке, старина. — Хог опять улыбается. —

Наконец-то я справлю новоселье. Раз сказал, что куплю ту хибарку, значит, куплю. Мы с тобой там ещё не одну кружку выпьем на террасе!

— Дай-то бог, дай-то бог! — Почтальон торжественно пожимает руку Хогу.

Они продолжают путь. Каждый в свою сторону.

Да, неплохо бы купить ту хибарку. Они ещё с Шерли присмотрели её. Шерли теперь нет, но он купит этот домик на самом берегу — крошечный, с большим жарким камином, весь закрытый елями. Что ж, не удалось поселиться здесь с Шерли, придётся жить одному. Остальные деньги он положит в банк.

— Здорово, Хог!

— Здорово, Крот!

Навстречу Хогу идёт его знакомый землекоп со старой трубкой в зубах и неизменной лопатой.

— Ну как? Что-то ты весёлый сегодня! Небось без миллиончика не уйдёшь? А? Я проходил мимо «Зодиака», там всё крупье прямо трясутся: «Хог, говорят, идёт, сейчас он все автоматы выпотрошит!..»

Крот захлёбывается смехом. Смех переходит в кашель. Он всегда так смеётся — громко, хрипло, а потом начинает кашлять.

— Смейся, смейся, старый дуралей, — Хог широко улыбается. — Да, сегодня я без миллиончика не уйду. Ну, на крайний случай, без тысчонки. Сегодня у меня предчувствие. Помнишь, в позапрошлом году, когда я выиграл тридцать монет…

— Давай-давай! — перебивал его Крот. — Может, ты мне тогда новую трубку подаришь? А? Вот выиграешь миллиончик — купишь «Зодиак», поставишь для меня специальную машину и вывеску повесишь: «Персональный игорный автомат Слепого Крота»! А? И как я брошу никель, так сразу мне монета! Для старого друга устроишь? — Он смеётся и опять заходится кашлем.

Всё ещё улыбаясь, Хог машет рукой и идёт дальше.

Да, неплохо было бы иметь такую машину, чтоб всегда выигрывать! Уже восемь лет он играет каждое воскресенье. Он ездил играть даже в другие города. Но последние годы играет только в «Зодиаке», нигде больше.

Он знает: это ничего, что он выигрывает редко и понемногу, самое большее — тридцать монет, как в позапрошлом году. Это ничего. Его день придёт. Придёт день, когда он опустит медяк, дёрнет рычаги, из раструба, словно поток серебристой рыбёшки, польются монетки, вспыхнет над автоматом лампочка, а оглушительный звонок возвестит о выигрыше! Этот день придёт.

Хог не играл ни в очко, ни в рулетку, ни в кости, ни в лотерею. Там сидели богатые люди, презиравшие тех, для кого игра была не только развлечением. Он имел дело лишь с машинами. Играя в очко, нужно иметь много денег, а тут опустил монетку, дёрнул рычаг — и, того и гляди, за один никель получишь десять, двадцать, а если повезёт, то и тридцать или даже сто монет. Были и такие машины, где за пятак можно было выиграть пять тысяч! Для этого надо было, чтобы диски, завертевшиеся под стеклом после нажима на рычаг, составили особенно редкую комбинацию фигурок — «джокрет».

Об этом и мечтал Хог. Он опускает монетку, нажимает на рычаг, вращаясь, трещат диски — и вдруг, раньше чем он успевает разглядеть под стеклом заветную комбинацию, лампочка вспыхивает, зазвенит звонок, и к нему подбегает девушка-кассирша… Кроме всех денег, накопленных автоматом, он тут же получает чек на пять тысяч!

Хог так часто мечтал об этом, что вряд ли удивился, если бы его мечта стала действительностью. Он видел всё: и как льётся серебристый поток мелких монет и как маленькая Ненси, чем-то напоминающая Шерли, бежит к нему, сияя улыбкой, и кричит; «Поздравляю вас, поздравляю!» — и тут же, подложив планшет, аккуратно выписывает ему чек.

Все поздравляют его: и бармен, и официантки, и, возможно, — кто знает? — даже сам хозяин мистер Гордони!

Первое, что он сделает, — закажет всем хорошего, светлого пива. Нет! Лучше по стаканчику «белой лошади». Такой выигрыш бывает не часто. А Ненси он подарит что-нибудь — хорошую сумочку, например. Она заслужила это, она всегда так сочувствует ему в игре.

Затем он купит почтарю новый велосипед и, если надо, лекарств. Пусть не болеет. Кроту — новую трубку.

А главное, конечно, хибарку.

Хог даже крякнул от удовольствия, когда представил себе, как собственным ключом откроет дверь в собственный дом!

Кроме того, надо будет купить новые горные ботинки на гвоздях, новую куртку. Надо купить хорошую рыболовную снасть. Да и лодка не помешает. Можно будет не только по праздникам баловаться светлым пивом…

Остальные деньги — в банк, на чёрный день. Ещё сигареты можно будет курить досыта. А не так, как теперь…

Позади остался горный участок, теперь дорога шла степью.

Хог с сожалением вынул последнюю сигарету — сегодняшняя норма на этом заканчивалась.

Закончился и долгий путь до Сто первого. Хог остановился перед длинным рядом стеклянных дверей и, помедлив минуту, вошёл в зал.

Было ещё рано, но игра шла вовсю. В глубине громадного зала играл джаз, худенькая светловолосая девушка пела о весёлых парнях, звенели бокалы, крупье выкрикивали ставки, пьяные — их было уже много — кричали и громко смеялись. Табачный дым, запах пива, вина и жаркого наполняли помещение. На танцевальной площадке топтались пары.

Восемь лет назад, когда он входил в этот зал, из-за стойки выбегала Шерли, целовала его в щёку и тащила на кухню. Теперь навстречу ему выходит чёрненькая Ненси. Она хорошая, честная девушка и похожа на Шерли. Ненси не замужем, она, наверное, была бы неплохой женой…

Он вздохнул.

— Здравствуйте, господин Хог!

— Здравствуй, Ненси!

— Вы что-то рано сегодня.

— Я сегодня в форме, Ненси! Сегодня я должен здорово выиграть. Так что берегись, придётся расплачиваться…

— Вот и хорошо, господин Хог, я бы с радостью… Ах, если бы вам повезло! Мы тут все этого хотим…

Хорошая девушка Ненси. Пожалуй, сумочки ей будет мало. Надо ещё туфли или шаль. Хог похлопал Ненси по тонкому плечу.

— Давай пиши чек! Лучше заранее приготовить… — Он засмеялся.

Восемь лет каждое воскресенье он приходил сюда. Всё здесь было ему знакомо. И каждый раз он волновался, как будто пришёл сюда впервые.

Всё это время он работал, каждое воскресенье он в поте лица уговаривал фортуну, чтобы в назначенный день получить заслуженное вознаграждение.

Хог не спешил играть. Он прошёлся между длинными рядами автоматов, возле которых толпились играющие. Он слышал привычный стук рычагов, редкие звонки, шутки и смех игроков.

Наконец подойдя к крайнему автомату, дождался очереди. Достал монетку, опустил её в узкую щель и, выдержав паузу, с силой дёрнул своей единственной рукой за единственную металлическую руку автомата. Раздался стук, диски под стеклом закрутились и остановились. Из раструба автомата на лоток вылетели пять монеток. Хог довольно улыбнулся. Он ещё раз прошёлся по залу, вернулся к тому же автомату и опустил в щель одну из выигранных монет. На этот раз яблоки, груши и вишни не составили никакой комбинации…

Хог опять прошёлся по залу. Белокурую девушку на эстраде сменила черноволосая, которая пела про любовь и луну.

Да, неплохо было бы сейчас сидеть на террасе своего домика, смотреть на лунную дорожку, рассекающую озеро слушать радио и курить сигару… Хог даже зажмурился при мысли об этом. Но в конце концов, быть может, именно сегодня эта мечта превратится в реальность. Восемь лет — большой срок, сколько же можно ждать?

У Хога вдруг испортилось настроение. Действительно восемь лет каждую неделю дёргаешь рычаги этих идиотских машин, всё играешь и играешь, оставляешь здесь накопленные с таким трудом деньги. А что толку?..

Встретил старого знакомого журналиста неудачника Руго.

— Здравствуй, Хог!

— Здравствуй, Руго!

— Ну как, много выиграл?

Как всегда, — Хог зло усмехнулся, — кто-то выиграл, только не я.

Все мы вытягиваем билет в родильном доме. Только выигрыш падает не на каждый, Ну что ж, желаю удачи!

Спасибо, — буркнул Хог и повернулся к автоматам.

Он снова опустил в щель одну из выигранных монеток, ещё одну и ещё… Всё было безрезультатно.

Пьяных прибавилось, шум усилился, певицы сменяли друг друга. Усталая Ненси металась по залу. Хог ходил от автомата к автомату. Он спустил почти все свои деньги, а крупного выигрыша всё не было.

Нервным, резким движением Хог вталкивал в щель очередную монетку, со злостью дёргал рычаг и с трудом сдерживал ругательство, когда снова ничего не получалось…

Предчувствие явно обмануло его. Теперь у него остались всего две монетки. Он снова стоял у той крайней машины, с которой начал игру. Пот крупными каплями стекал него по лбу, волосы слиплись, губы пересохли.

Сколько ещё можно ждать? Восемь лет каждое воскресенье он оставляет здесь все свои деньги и ничего не получает взамен! Восемь лет! Где же хибарка с терраской, где светлое пиво, где сумочка для Ненси? Свинство!

К кому относилось это слово? К людям? К автоматам? К судьбе? К миру, в котором он жил?..

Теперь у него оставалась одна монетка. Всего одна! Хог уже несколько раз подносил её к щели и каждый раз отдёргивал дрожащую руку.

Наконец он решился…

В это время в зале появилась весёлая компания: двое элегантных, здоровых, пьяноватых парней и две красивые нарядные девушки. Они только что вылезли из великолепной дорогой машины. Компания направилась к бару. Проходя мимо крайнего автомата, один из парней вынул монетку.

Хог как раз собирался опустить свой последний никель. Бережно, словно величайшую драгоценность подносил он монетку к узкой щели автомата.

— Погоди-ка, приятель, — произнёс парень и небрежным жестом, почти на ходу, бросил в щель свою монетку. Дёрнув за рычаг, он даже не остановился…

В то же мгновение над машиной ярко вспыхнула красная лампочка, бешено затрещал звонок, диски застыли, составив самую редкую комбинацию, «джокрет», — пять тысяч!

Вздох восхищения и зависти пронёсся по залу, Ненси медленно вынула ручку и планшет, чтобы выписать чек. На глазах её были слёзы.

Сам счастливец не проявил особого восторга — видимо, сумма в пять тысяч мало что значила для него.

Он помахал рукой толпе, небрежно скомкав чек, сунул его в карман и двинулся со своей компанией по направлению к бару.

Сначала Хог стоял неподвижно. Единственная рука с зажатой в ней монеткой повисла в воздухе. Всё время, пока трещал звонок, пока длилась суматоха, он не двигался с места.

И вдруг лицо его исказилось, на губах выступила пена, глаза налились кровью. Он бросился за парнем и, выхватив из кармана нож, изо всей силы ударил его в широкую спину. Потом ещё раз и ещё…

— Вот так наверняка это было, ребята, закончил Руго свой рассказ. — Вот почему он его убил. Сам-то Хог, быть может, и не догадывается о причине, А я знаю. Я уверен, что всё произошло именно так.

Он замолчал. Молчали и Лори с Кенни.

Снизу доносился далёкий шум игорных залов, звучала тихая музыка, негромкие разговоры, звенел стакан — уж бог весть который — в дрожащих пальцах Руго.

Первой нарушила молчание Кенни*

— Я поняла, — сказала она тихо.

— А я нет, — пожал плечами Лори. — Если Хог не выигрывал, тот парень не виноват. Если не получается, кроме себя, некого винить.

Руго внимательно посмотрел на Лори пьяными глазами. Казалось, он даже немного протрезвел.

— Вот ты как рассуждаешь, — медленно заговорил он. — Значит, стал богатым — честь тебе и хвала; остался нищим — сам виноват. Так? А не бывает, чтоб человек из кожи вон лез, да ничего так и не добился? Другой палец о палец не ударит, а у него всё, Не бывает?

— Нет, — уверенно ответил Лори. — Если…

Но Руго не дал ему договорить. Он стукнул своей костлявой рукой по столу и закричал — вернее, думал, что кричит, в действительности это было скорее шипение.

— Врёшь, парень, врёшь! Так бы было, если б все в честных ходили. А то один всю жизнь правду любит, потому и бедствует, а то и хуже… хуже… — Руго теперь говорил почти шёпотом. — Хуже… на кладбище себе место зарабатывает, как Ритон…

— Какой Ритон? — спросила Кенни.

— Он знает, — устало кивнул в сторону Лори Руго. — Ритон, налоговый инспектор, всё хотел, чтоб миллионеры раскошеливались, налог с награбленного платили… — Он хрипло рассмеялся. — Вот они с ним и расплатились, сполна расплатились, со всеми процентами. А теперь моя очередь, моя…

— О чём вы? О чём? — Кенни трясла его за рукав, но он продолжал бормотать:

— Да, да, моя. Но хоть и нравишься ты мне, парень, я тебе задам вопросик, вопросик. Посмотрим, как ты на него ответишь… Посмотрим… Да, скоро моя очередь. Но ты меня не жалей. Я тебе наследство приготовил. Не великое, конечно, наследство, — Руго усмехнулся, — но ничего, захочешь — кое-что извлечёшь, уж на машину-то хватит и на колечко вот ей. — Он похлопал Кенни по руке. — А не захочешь — ну что ж, тебе видней. Не захочешь — может, ещё больше извлечёшь, это тебе видней, видней… — И Руго зашептал уже нечто совсем нечленораздельное.

Кенни и Лори свели его вниз и с трудом запихнули в такси. Играть больше не хотелось, настроение испортилось.

— Чего он всё каркает? — раздражённо ворчал Лори, провожая взглядом исчезавшую за углом машину. — Повесился этот Ритон, ну, пусть не повесился, пусть убили его, а при чём тут Руго? «Теперь моя очередь, теперь моя очередь…» — нудит. Кому он нужен? Наследство какое-то сулит. Да у него гроша ломаного нет за душой. Тоже мне, богатый родственник!

— Ну зачем ты так, Лори? Может, его действительно что-нибудь мучает, он ведь старый, несчастный…

«Несчастный»! Все мы несчастные. Вон смотри, один из нас счастливый стоит. Вон, гляди!

Действительно, около дверей «Зодиака» остановилась маленькая группа: две женщины в возрасте «от 30 до 60» и двое мужчин, из которых один был Арк. В руках у них были колокольчики и Библии. Чёрные широкие одежды, застёгнутые на все пуговицы, воротниками упирались в подбородки. Нечто вроде знамени, которое одна из женщин держала в руках, свидетельствовало, что это отряд Армии спасения.

Женщина зазвонила в колокольчик, и все четверо хором что-то пропели, потом вторая женщина скороговоркой забормотала:

— Азартные игры — зло, зло, зло. Не в картах, не в рулетке, не в костях, не в лотерее — в молитвах и добрых делах счастье и спасение! Молитесь, братья…

Входившие в «Зодиак» не обращали на них никакого внимания. Штатный нищий и швейцар обменивались ироническими замечаниями.

Арк громко пел, страшно пуча глаза. Неожиданно он подмигнул Лори, но тут же напел ещё громче. Лори подмигнул в ответ и указал глазами на мотороллер. Арк, продолжая петь, пожал плечами и отрицательно покачал головой.

— А ну его! — Лори махнул рукой. — Поехали, Кенни, поехали в кино. А?

— Ой, — Кенни обрадовалась, — поехали! Пойдём в «Плазу». Там мороженое дешёвое.

— А что там идёт? — спросил Лори, нажимая на педаль.

Мотороллер затрещал. Вообще-то он был не шумным, но, сняв выхлопную трубу, Лори, согласно моде, сумел добиться, чтобы его экипаж грохотал, как реактивный самолёт, Кенни, приложив руки ко рту, кричала ответ, но Лори, разумеется, ничего не слышал.

Какая разница, тот фильм или другой? Важно, что в уюте и полумраке зала он будет сидеть с ней два часа, держать за тёплую, крепкую руку, А может, и поцелует украдкой…

Кино «Плаза» помещалось в боковой улочке и соединяло в себе преимущества кондиционированного воздуха, мягких кресел, дешёвого мороженого и недорогих билетов. Главный фильм назывался «Трупы танцуют». Детектив. Но чтоб добраться до главного фильма, пришлось долго посидеть.

Сначала на экране, сопровождаемые приглушённой музыкой запрыгали, забегали цветные человечки, фигурки, пятна, линии. Всё это мелькало, изменяло формы и превращалось в конце концов в пылесосы, пивные бутылки, стиральные порошки, грампластинки и разные другие рекламируемые вещи. Хоры или солисты пели за кадром хвалу товарам.

Потом промелькнули кадры кинохроники — грандиозный пожар, война, спуск на воду корабля, баскетбольный матч, чьи-то похороны…

Затем пришлось посмотреть скучную, тусклую ленту о том, как следует подстригать газон и, наконец, наиболее волнующие эпизоды из фильма, который «Плаза» намерен был демонстрировать на будущей неделе.

Зажёгся свет, наступил антракт.

Билетёрши в узких брючках и маленьких каскетках понесли по рядам тяжёлые лотки с орехами, лимонадом, мороженым. Кенни тут же купила три порции и сразу успокоилась.

— Теперь пусть показывают что хотят и сколько хотят, — заявила она, поудобнее устраиваясь в мягком кресле.

Свет снова погас, и начался «главный фильм».

«Трупы танцуют» был не просто детектив, а детектив душеспасительный. Содержание его было не сложным и ничем не отличались от содержания десятков, подобных ему. Конечно, было много стрельбы, трупов, хотя они не столько танцевали, сколько неожиданно вываливались из шкафов, всплывали в ваннах, обнаруживались на задних сиденьях пустых машин, заставляя Кенни тихо вскрикивать и впиваться Лори в плечо, которое он тут же напрягал, давая почувствовать подруге всю мощь своей в общем-то не очень мощной мускулатуры.

Кончился фильм трагически: главный герой, красавец-супермен, убивший добрую дюжину старых лавочников, злых миллионеров, никому не нужных старух и вызвавший всеобщую симпатию зала, вдруг под конец осознавал, что ведёт себя нехорошо, раскаивался и стрелял себе в висок. Это было обидно, а главное, глупо, поскольку к этому времени он составил себе на грабежах не маленький капиталец.

Если авторы фильма рассчитывали, что их произведение окажет благотворное влияние на сидевших в зале, то они ошибались.

После окончания сеанса, расходясь, зрители обменивались

репликами:

— Вот болван!

— Дурак!

— Я б на его месте жил да поживал!

— Надо быть кретином, чтоб, наворовав такие деньги, кончать самоубийством…

— И чего раскаялся? Ведь убивал-то он тоже всяких… Тот ростовщик чем лучше его?..

Лори и Кенни, остановив мотороллер, присели в сквере (наверное, единственном в Сто первом) подышать свежим, а не кондиционированным воздухом и прийти в себя после кошмарных переживаний в кинотеатре.

Вечер был тёплым. На фасадах клубов и ресторанов уже начинали зажигаться рекламы. Вот весёлый гном, метров в десять высотой, с мешком за плечами, из которого льётся россыпь игральных костей — и все падают шестёркой кверху. Вот брюнетка небывалой красоты крутит рулетку величиной с пароходное колесо и подвигает к прохожим горку соблазнительно сверкающих монет. Брюнетка исчезает, на её месте ту же манипуляцию повторяет блондинка, но та подвигает уже целую гору монет. Снова гаснут лампочки на фасаде игорного дома. На смену блондинке приходит огненно-рыжая красавица, которая дарит проходящим уже целые Гималаи монет… Пауза, и всё начинается сначала.

В воздухе стоял аромат наступившего вечера. Сильнее благоухали цветы в сквере, пахло' остывающим асфальтом, горячим камнем, краской, откуда-то издали еле слышный ветерок приносил запах степей. Запахи смешивались. То слабели, то становились сильнее, порой один какой-нибудь заглушал остальные.

«Деньги… — размышляла Кенни, вспоминая эпизоды просмотренного фильма, — куда от них денешься».

Как ни равнодушна была она к ним, жизнь снова и снова тыкала её носом в денежную проблему.

Вот ещё несколько дней назад, когда она собралась купить себе наконец платье, о котором давно мечтала и на которое копила деньги, выяснилось, что платье подорожало. Кончилась сезонная распродажа, и всё опять поднялось в цене. Хозяйка предупредила её о повышении квартплаты с первого числа. Кенни не жаловалась, она зарабатывала достаточно, но, в общем, всё это было противно.

Хорошо бы не думать о деньгах. Ну, пусть все живут скромно, зато одинаково. А то что делают ради денег — убивают, грабят, предают, кончают самоубийством, как герой фильма…

Как здорово, что они с Лори не такие, что главное для них — любовь, их встречи.

Кенни без конца размышляла об этом. Она не любила, когда Лори восхищался чьим-нибудь богатством или положением. Ей казалось тогда, что он изменяет их маленькому, но прочному мирку, который они выстроили в своих мечтах.

Она строила его любовно и тщательно, обдумывая все детали. Это был необитаемый остров, где они были вдвоём, влюблённые, счастливые, посвятившие себя друг другу целиком.

Каждый час здесь был блаженным, и не было конца этим часам. А кругом океаном бушевала жизнь с её невзгодами и вечными заботами, неуверенностью в завтрашнем дне, унижениями и страхами.

К сожалению, остров тот существовал лишь в её воображении, а вот жизнь была вполне реальной и сталкиваться с ней приходилось ежедневно…

Вместе с Кенни работала официанткой красивая девушка лет двадцати, по имени Лора. Лора эта, в отличие от Кенни, жила в маленькой, но отдельной квартирке, хорошо одевалась. Она была весёлой, доброй и щедрой и неизменно выручала подруг, когда у тех не хватало до получки.

Однако Кенни относилась к ней с некоторым предубеждением. И дело было не в том, что после работы Лору ждал, судя по всему, богатый парень в собственной машине, а в том, что каждую неделю это был новый парень.

Брюнеты и блондины, уроды и красавцы, мрачные и весёлые — они были разными и по внешности, и по характеру. Но их объединяло одно — они все были богаты и, по всей видимости, не обременены работой.

Как-то в минуту откровенности Лора призналась Кенни, что никого из них не любит, просто проводит весело время.

— А потом, ей-богу, Кенни, они отличные ребята и не жмоты. Вот видишь это платье? Это мне тот рыжий подарил. А кольцо… помнишь, такой смешной…

— Но как ты можешь принимать от них подарки, если они тебе безразличны? — удивилась Кенни.

— При чём тут безразличны, не безразличны, — не поняла Лора, — они дарят — что ж, мне отказываться?

— Конечно!

— Здрасте! Где я возьму такое платье? Мы разве можем себе позволить? Уж ты-то знаешь, сколько мы получаем. Где б я взяла все эти вещи, если б не они…

— А обойтись без этого ты не можешь? — настаивала Кенни.

Лора внимательно посмотрела на неё.

— А зачем обходиться? Зачем? Ребята приглашают меня в рестораны, в горы, дарят хорошие вещи, катают на машинах… Мне с ними приятно. Я понимаю, что ты имеешь в виду — где мол, моя, девичья гордость и всё такое. Брось, Кенни, всё это чепуха! Подумаешь, честь, гордость… Важно удовольствие. Я ведь не со стариками какими-нибудь время провожу. — Лора сделала досадливый жест рукой, — а если хочешь знать, то и это не имеет значения. Раз мне не повезло и родителя мои не миллионеры — что ж, надо исправлять ошибки судьбы! — Она захохотала.

— Но ведь это противно, Лора!

— Не знаю. Как кому. Мне бы вот было противно ходить, как ты, всегда в одном платье, жить в такой комнате, как у тебя, да мотаться раз в неделю в кино.

— Но разве это важно? Важно — с кем…

— А мне это неважно! Ясно? — Лора почти кричала— Неважно! Мне важно куда ходить, что носить, на чём ездить. А там хоть с чёртом лысым. Думаешь, были бы у меня деньги, я бы так делала? Нет уж! Я б себе нашла настоящего, единственного. И уж мне наплевать было бы, богатый он или нет, я б сама его одела, обула. А раз нет денег, куда денешься? Ничего, Кенни, я ещё пробьюсь. Не продешевлю, посмотришь…

И Кенни с горечью думала: «Лора продаёт себя за деньги, а этот, в фильме, из-за денег убивает людей. Чего ради них не делают люди!..»

— Какая страшная штука деньги, — задумчиво произнесла она.

Кенни сидела на скамье, подобрав под себя ноги. Волосы совсем спустились ей на лицо, так что даже голос её звучал глухо.

Лори усмехнулся:

— «Страшная»! Страшны не деньги. Страшно, когда их нет.

— Ну да, смотри, что он сделал, сколько народу убил, и себя в конце концов. Так ему все его миллионы счастья и не дали.

— Брось. Кенни, — Лори обнял подругу, — он просто дурак. Конечно, нельзя убивать людей ради денег… — Он промолчал. — Но на многое можно пойти…

Кенни положила голову на плечо Лори. Теперь волосы её ржаной волной легли ему на грудь. От них и пахло тёплым хлебом, солнцем, чем-то родным и волнующим… Лори закрыл глаза, перебирая рукой шелковистые пряди.

— Слава богу, Лори, что для неё этого не существует. Есть у нас работа, мотороллер, вот такие воскресенья, есть у нас мы… Правда, Лори?.. Лори, почему ты мочишь?

А Лори был далеко. Он летел с Кенни в кабине своего персонального реактивного лайнера, уплывал к далёким берегам…

Лори вздохнул.

— Да-да, — заговорил он невпопад, — следующее воскресенье поедем в горы. А? Это не так уж далеко, Часа за два доберёмся. Арка возьмём.

— А куда мы его посадим? — деловито осведомилась Кенни.

Лори задумался.

— Надо пораньше выехать, пока дорожной полиции нет. Посадим на багажник. Ничего, доедет…

Они встали. Кенни смешно запрыгала на одной ноге, корчась и гримасничая:

— Ой, отсидела, ой, ногу отсидела!..

Они не торопясь возвращались домой по вечерним улицам. Из всех дверей неслись звуки музыки, шумы игорных залов.

Число пьяных увеличилось. Они шли группами и в одиночку, мужчины и женщины, весёлые и мрачные, тихие и шумные.

Огни реклам уже захватили власть в городе, они неистово резвились повсюду, заливая все кругом беспрерывным потоком разноцветных огней.

С трудом пробравшись сквозь поток машин, заполнивших улицы, Лори проводил Кенни и уже поздно добрался домой.

Дома хозяйничал Арк. Он соорудил ужин из каких-то неведомых Лори овощей, мясных консервов. И даже испёк лепёшки. Лори прежде всего набросился на еду и, пока не уничижил всё, что было на столе, не произнёс ни слова.

— Ух! — отвалился он наконец от стола. — Вот это еда, не то что в «Зодиаке». Знаешь, Арк, когда я стану миллионером, возьму тебя в повара. Ей-богу!

— Когда станешь? — Арк устремил на Лори печальный взгляд.

— Скоро, Арк, скоро, ещё два-три конкурса, и мы с тобой переедем в хороший дом, купим машину, наймём прислугу, обедать будем только в…

— А без конкурсов не разбогатеешь? — Арк всё так же пристально смотрел на Лори.

Тот рассмеялся.

Можно и без конкурсов. Мы сейчас с Кенни фильм смотрели. Там один тоже разбогател, только он всех убивал. Меня это не устраивает. Я предпочитаю конкурсы, уж там в тюрьму не угодишь…

— Это как сказать, — неожиданно произнёс Арк.

Лори посмотрел на него с изумлением.

— Чего ты мелешь?

Если только на конкурсы рассчитываешь, можешь миллионов не ждать. Читай! — И он положил перед Лори газету