На этот раз воскресный день начался неудачно. С утра шёл частый, неприятный дождь, дул прохладный ветер, к тому же всё время менявший направление. Прохожих было мало. Зато игорные дома набиты битком. В такую погоду люди предпочитали потолкаться если не за зелёными столами, так хоть возле них, пусть в жаре и духоте, зато не на ветру под дождём.

Рестораны и бары тоже были переполнены.

Но это длилось лишь до двух часов. В два часа бо́льшая часть жителей да и приезжих отправилась смотреть автогонки.

К тому же и совсем уж обнаглевшая погода установилась. Дождь перестал, выглянуло солнце, тучи разбежались. От асфальта шёл лёгкий парок. В свежем воздухе ещё носился запах дождя и ветра, по его оттеснял крепкий аромат нагревающегося солнцем дерева, мокрой травы, бензина.

Улицы, обычно уставленные с двух сторон бесконечными вереницами машин, опустели. Машины с их владельцами покинули город и, отъехав километров десять, выстроились пёстрыми квадратами на склонах холмов.

Внутри, между холмами, лежало бывшее солёное озеро, теперь высохшее и ставшее идеальной автотрассой. Дорога, но которой должны были ехать гонщики, проходила по внешнему обводу бывшего озера. Порой холмы скрывали её от одних зрителей, порой от других, но в общем, располагая хорошим биноклем, можно было наблюдать большинство участков гонки.

Вдоль трассы с внешней стороны, защищая публику, шла метровая бетонная стенка. Защита эта была по существу мифическая. Если в стенку ударялась машина, она обычно подпрыгивала метров на пять, а потом, словно бомба, вылетала наружу. Длина трассы была велика, и поэтому зрители стояли не очень компактными группами. Так что происшествия, случавшиеся на гонках, как правило, оканчивались трагедией лишь для гонщиков. Но в истории Сто первого было три-четыре случая, когда несколько человек из публики заплатили жизнью за удовольствие наблюдать соревнования. Впрочем, на некоторых участках, там, где трасса была особенно хорошо видна, толпа стояла вдоль стенки густо.

Кругом трассы были разбросаны летние выездные рестораны и бары, кое-где возле сувенирных киосков шла бойкая торговля козырьками и брелоками с эмблемами участвующих в гонке фирм, зажигалками, открытками, всякой мелочью.

На изящно оформленных пьедесталах, сверкая лаком и хромом, застыли автомобили, выставленные здесь многими фирмами и неизменно окружённые любопытными.

Там, где толпа зрителей была особенно густой, возвышались две гигантские рекламные шины «маккензи», вызывавшие своими размерами всеобщее восхищение и изумление. Большие таблицы у подножия шин рассказывали на трёх языках об их несравненных достоинствах.

Зрители были разные.

Деловые люди, пришедшие сюда посмотреть, как будут вести себя соревнующиеся машины (а также гонщики), поговорить со специалистами — словом, поинтересоваться коммерческой и технической сторонами гонок.

Снобы. Те, элегантные и равнодушные, прибыли сюда показать себя, своих жён, детей, любовниц, костюмы, шляпы, как когда-то на скачках. Они прогуливались взад-вперёд, делая вид, что увлечены разговорами, деланно и громко смеясь, но при этом зорко наблюдая, смотрят ли на них.

Истинные любители. Вооружённые биноклями, складными стульями, козырьками, транзисторными приёмниками и бумажными пакетами с продовольствием, они пришли загодя и постарались занять наиболее выгодные позиции.

Были ещё туристы, которые ничего не понимали, по которым сказали, что Сто первый не менее знаменит своими автогонками, чем игорными домами, и что «побывать в Сто первом и не увидеть гонок — это то же самое, что быть в Мадриде и не присутствовать на корриде!».

Большими разноязычными группами они бродили по холмам, стараясь не слишком отдаляться от своих гигантских кремовых автобусов, напоминавших в этом краю выброшенные на зелёные мели океанские лайнеры.

И были ещё такие, как Лори с Кенни, приехавшие весело провести день друг с другом. Выпить пива, съесть огромное количество бутербродов, потолкаться в толпе, себя показать и людей посмотреть, а главное, увидеть автогонки.

У Лори была ещё одна тайная мысль.

Он хотел в понедельник, завтракая, как всегда, с Марком и Робертом, небрежно бросить: «Да, я ведь был на гонках. Здорово! Молодец этот Лоутон. Старый-старый, а всех обштопал! Правда, у него машина дай бог — «талбот-супер» и шины «маккензи»!» Интересно, что они ему скажут, эти «правдолюбцы», со всеми своими заговорами и интригами, которые они видят за каждым кустом! И уж совсем было бы здорово, чтобы там оказался Шор. Можно себе представить, какие письма он получит на следующий день после гонок!

Правда, вряд ли Лоутон займёт первое место, надо на вещи смотреть трезво. Но если он даже войдёт в первую десятку, то и это будет неплохо.

Лори и Кенни прибыли за полтора часа до начала. Они хотели окунуться в эту атмосферу, хоть немного почувствовать предстартовую лихорадку.

В нескольких местах вдоль трассы над толпой возвышались трёхногие башни, напоминавшие марсиан из романа Уэллса. Там стояли телекамеры и развевались синие флаги с красными буквами — «Запад-III».

Лори подходил к башням, приветствовал своих бывших сослуживцев, обменивался с ними прогнозами гонок, шутил.

Долго стояли с Кенни у старта. Здесь шла лихорадочная суета. Как всегда бывает, многих дней подготовки не хватило, и в последний момент возникали всё новые проблемы.

На бетонной трибуне уже собирались судьи, администраторы, представители фирм, журналисты, почётные гости.

Внизу врачи разворачивали целый полевой госпиталь. Механики, тренеры, гонщики в белых и серых халатах, в красных, жёлтых полосатых робах, в чёрных и белых гоночных костюмах суетились возле машин, окружали заправочный пункт, то и дело метались между трибуной и местом старта.

Машины, напоминавшие огромных разноцветных жуков с четырьмя широко расставленными лапами, застыли в грозной неподвижности.

Лишь порой над холмами возносился неистовый грохот опробуемого мотора и через минуту затихал, а голубой дымок рассеивался в воздухе.

Зрители всё прибывали. Они уже довольно плотной стеной стояли у трибуны. Хотя были места вдоль трассы, с которых было куда лучше видно, но какая-то традиция заставляла многих тесниться поближе и финишу.

Тем временем погода совсем разошлась.

Солнце, разделавшись с тучами и разогнав их, хозяйским оком оглядело распростёртую под ним землю и, сообразив, что центром мироздания является сейчас это высохшее озеро, направило сюда всю силу своих лучей.

Ещё недавно тёмная от дождя поверхность трассы посветлела, побелел бетон защитной стенки, заиграли всеми оттенками зелёного цвета холмы.

Словно рассыпанные карамельки, блестели лакированными крышами бессчётные стада автомобилей.

Толпа, сбросив тёмные плащи, головные накидки, шляпы, запестрела яркими платьями, куртками, кофточками. Всё стало привычным, весёлым, радостным.

И только гоночные машины и окружавшие их люди казались какими-то будничными, чужими на этом празднике.

Они пришли сюда не развлекаться, не отдыхать, а работать. Уж кто-кто, а они-то, все эти тренеры, механики, гонщики, помощники, хорошо знали, какая это работа!

Им было не до солнца, не до голубых бездонных небес там, далеко вверху. Они стояли на земле, у них были земные дела — тяжёлые, трудные и опасные.

Нет, им некогда отвлекаться.

Да и толпа их мало интересовала. Много ли зрителей или мало, они получат столько денег, сколько даст им занятое место. Вот занять место получше — это и было главным. А под дождём, под солнцем, при ветре или песчаной буре, в присутствии тысяч или десятков человек — неважно.

Из репродукторов, торчавших на длинных шестах вдоль трассы, раздался густой звук гонга — пять минут до начала.

Народ хлынул к бетонной стенке. Завозились операторы на своих марсианских вышках, на трибуне суета усилилась. Комиссар гонок с клетчатым флажком в руке поднялся на башенку.

Гонщики пристёгивали шлемы, занимали места в машинах, что-то нажимали, дёргали, проверяли, обменивались последними словами с тренерами, стоявшими в нескольких метрах позади выстроившихся машин.

Было что-то грозное и устрашающее в этой неподвижной молчаливой толпе гигантских стальных жуков, которые через минуту огласят воздух диким рёвом своих могучих двигателей и помчатся со скоростью снарядов по уходящей вдаль бурой дороге.

Но пока над зелёными холмами, над ровной поверхностью озера, над застывшими в напряжении людьми нависла густая, тяжёлая тишина.

Из репродуктора долетало нараставшее щёлканье. Затем раздался хриплый голос: «Пять… четыре… три… два…» Прозвучал колокол.

Казалось, над озером взорвалась атомная бомба. Неистовый грохот потряс всё вокруг. Голубые пары на мгновение заволокли разноцветное стадо автомобилей, а затем из этой грохочущей, туманной, колышущейся массы стали, словно цветные молнии, вылетать машины.

Промелькнув в мгновение ока мимо трибуны, они уменьшались с головокружительной быстротой и через несколько секунд превращались в крошечную точку где-то в десятках километров, на другом конце озера.

Холмы скрывали машины; потом изгибы трассы снова выносили их на глаза зрителей, и опять их проглатывали зелёные склоны.

Пройти нужно было тысячу пятьсот километров — пятнадцать стокилометровых кругов. Сначала все тридцать машин — чёрных, красных, жёлтых, голубых, с огромными номерами на боках — шли довольно плотной массой.

Потом начали растягиваться.

Потом начали выбывать.

Вот заглох двигатель у номера восемнадцатого, и гонщик, отчаянно ругаясь, крутился около машины. Вот вылетела с трассы и, дважды перевернувшись, застыла на боку номер двадцать четыре. Водитель, успевший выскочить, пока машина ещё летела в воздухе, сел рядом, потирая ушибленное плечо, и терпеливо дожидался помощи.

Умчалась на другой конец озера, завывая сиреной, «скорая помощь»; поехала к заглохшей машине походная мастерская…

Первый период напряжения прошёл. Люди отходили от бетонной стенки, садились на траву завтракать, пили пиво. Слышались крики, смех.

А гигантские жуки всё неслись и неслись. Их гул нарастал, на какое-то мгновение покрывал все шумы и снова удалялся. Наступала относительная тишина, но вскоре вновь приближался грохот.

Лори и Кенни стояли около самой стенки. Они только что плотно закусили, уничтожив немыслимое количество бутербродов, запив их двумя литрами молока. Теперь, снова сильные и бодрые, они готовы были смотреть гонки.

Из репродуктора без конца трещал голос комментатора, рассказывающего об общем положении на трассе. Лори интересовала машина номер девять, «талбот-супер» на шинах «маккензи», которую вёл Лоутон. Сейчас она шла двенадцатой. Но Лоутон уже обошёл шесть конкурентов и приближался к седьмому.

— Ну что ты скажешь, а? — Лори был весь в волнении, — Он их всех обставит!

— Кто? — Кенни, которая мало что понимала в автомобильном спорте, как и в спорте вообще, заразившись общим возбуждением, подпрыгивала на месте, то и дело вцеплялась Лори в плечо, вскрикивала, хлопала в ладоши.

— Да не суетись ты! — недовольно остановил её Лори. — Вон смотри, под номером девять… Видишь, голубая. Это «талбот-супер» с мотором V-8, Шины «маккензи». На ней Лоутон тот знаменитый Лоутон из Сто первого… Он последнее время не выступал. Ему уже за сорок пять. Но ты посмотри, как шпарит!

— Вижу, вижу, вон та синяя…

— Не синяя, чёрт возьми, а голубая! Ты что, считать не умеешь? Номер девять, номер девять!..

Между тем машины всё неслись. Они растянулись теперь длинной вереницей и напоминали цветные бусинки, ожерельем одевшие озеро.

Сошли ещё трое претендентов. За одной из машин вдруг потянулся чёрный шлейф дыма. Гонщик затормозил и выскочил незадолго до того, как автомобиль взорвался, разбросав по трассе шипящие обломки.

У другого что-то случилось с рулевым управлением. Его машина неожиданно съехала с трассы и начала колесить по озеру, беспорядочно меняя направление, пока не остановилась. У третьей отказало колесо. Ровный грохот несущихся автомобилей теперь регулярно налетал на то место, где за бетонной стенкой стояли Лори и Кенни. Из репродуктора, ни на мгновение не умолкая, нёсся хриплый голос диктора:

— … Впереди по-прежнему Лонжин на «феррари», номер два… Смотрите, смотрите, в каком великолепном стиле он проходит вираж!.. «Феррари» подарила нам в этом году великолепную коллекцию кабриолетов от лазурно-голубого до чёрного с «арктическим льдом»… А вот к номеру два приближается номер шесть… номер шесть! Это Лукс на «ягуаре». Прославленная марка, любимая марка миллионеров!.. Ай да Лукс, он скоро выйдет вперёд! Но что это? Его самого обходят? Обходят! Обходят! Кто же это? Робен! Да-да, Робен, номер четырнадцать, на «альфа-ромео» — несравненная марка спортивных машин, побившая в новом сезоне все рекорды изящества своей «Белой ланью»… И все, все лидеры идут на шинах «денлоп»! Побеждают шины «денлоп»! Самые прочные шины в мире!..

— Сейчас он расквасит себе нос, честное слово, — бормотал Лори, следя, как машина с огромной цифрой «2» в белом круге завершала смелый поворот на двух колёсах.

Визг доносился даже до того места, где они стояли. Но всё обошлось благополучно. Лонжин исчез вдали, за ним промелькнул Робен, Лукс, другие гонщики, все на одно лицо в своих красных, белых, чёрных шлемах, в огромных очках. Пронёсся Лоутон…

— «Талбот-супер», номер девять, пилотируемый нашим прославленным земляком, ветераном Лоутоном, теперь переместился на пятое место. «Талбот» идёт на шинах «маккензи», самых лёгких, самых дешёвых в мире! А вот номер один, смотрите, он вступил в отчаянную борьбу с номером тридцать! Первый номер с последним!.. Как это драматично! Как чудесно! Смо… Смотрите! Что это? Номер один потерял управление… Потерял управление… Вот он заносится поперёк трассы! Чудом! Чудом обходит его тридцатый. Какое мастерство! Ещё бы немного, и была бы катастрофа. Но тридцатый на «мерседесе». «Мерседес» — королева удобства! Комфорт, красота и прочность, слитые воедино! А номер одни… Да, там что-то случилось. Машину оттаскивают в кювет, гонщика кладут на носилки… Что ж, автогонки не фигурное катание. Это спорт отважных и мужественных! Да, игра стоит свеч. Победителю достанется миллион! Кстати, о свечах зажигания. Нет лучше, чем «Чемпион»… Король автомобильных свечей!..

Лори и Кенни устали стоять. Они отошли на склон холма, легли на зелёную траву, устремив взгляд в синее жаркое небо. Гонщикам оставалось пройти ещё семь кругов.

— Да, — задумчиво рассуждал Лори, — миллион! Миллион за несколько часов быстрой езды. Мне, чтоб заработать миллион, нужно колесить на моём пикапе лет двести… А если даже не прийти первым?.. Вот я знаю, что Лоутон, приди он хоть последним, получит семьдесят пять тысяч! Тоже неплохо!

— Но, — рассудительно заметила Кенни, — чтоб получать семьдесят пять тысяч за гонки, надо иметь имя Лоутона. А чтоб иметь имя Лоутона, надо было выиграть много гонок до этого.

— Что правда, то правда, — согласился Лори, ему было лень спорить.

Жара, ровный гул моторов, скороговорка диктора, разносимая репродуктором, обильная еда, голубое небо над головой, пьянящий аромат травы клонили к покою.

Кенни тихо гладила ему волосы, она лежала рядом. ЕГО девушка, такая красивая и влюблённая. Впереди был вечер с ней. В банке на его личном текущем, счету лежат приличные деньги, а когда он выполнит это проклятое задание, то получит ещё. И должность хорошую. Купит машину…

Хороша всё-таки жизнь! Но хороша, когда всё есть. Конечно, всё, что он имеет, это пустяки по сравнению с богатством господина Леви, даже по сравнению с семьюдесятью пятью тысячами Лоутона. Но, в конце концов, он только начинает.

И как интересно получается. Если люди живут честно, по правде, как его родители, например, как этот Рибар, не захотевший воевать, то, в общем-то, они не очень многого добиваются. Если же становятся подлецами, как Леви или Гелиор — тюремный миллионер, — то купаются в золоте. Лори испугался. Впервые он позволил себе, пусть мысленно, назвать Леви подлецом. Продолжая размышлять, дошёл и до себя. Пока всё было по правилам, у него только ветер в карманах свистел. Когда же влез в конкурсы, не очень-то честные, сразу завелись деньжата. Далее, с этим заданием, которое уж совсем, откровенно говоря не того… (Лори не стремился найти подходящее слово) он стал и станет ещё богаче.

Всё это, конечно, плохо, но так уж устроена жизнь, и, если не хочешь оказаться в дураках, надо подчиниться её законам, Не он же их устанавливал…

— Слушай, Кенни, — Лори приподнялся и сел, обхватив колени руками, — почему чем человек честнее, том он хуже живёт?

Кенни продолжала лежать. Она задумчиво водила травинкой по губам и не сразу ответила на вопрос.

— Ты говоришь странные вещи. — Она пожала плечами. — Откуда ты это взял? Можно быть честным и хорошо жить; в то же время быть плохим и жить плохо. Возьми господина Леви, Он ведь порядочный, а миллионер. Или Лоутон. Смотри, как трудно он свой хлеб зарабатывает, а тоже получит деньги. Нет, это одно с другим…

«Порядочный», — подумал Лори и вздохнул.

— Ну, а вот я, каким бы ты хотела, чтоб я был? Такой, как сейчас — ни кола ни двора, может, ещё бедней, — или, представь, у меня дом, пять автомобилей, яхта, куча денег, но всё это я добыл не очень честно. Не убийством, конечно, или грабежом, а взятками или спекуляцией, например…

Кенни тоже села и тоже обхватила руками колени.

— Что с тобой сегодня, Лори? А? О чём ты говоришь? Ты же прекрасно знаешь, что, если бы ты был жуликом или спекулянтом, даже… даже заядлым игроком, я б с тобой минуты не осталась! Даже если б ты стал, например, репортёром и обманывал телезрителей — ну, рекламировал там плохое мыло или какие-нибудь никудышные конфеты, я б тебе этого не простила.

— Ну уж мыло…

— Да, мыло! Дело не в том, большой обман или маленький. Важно, что обман. Кто врёт в мелочах, тот и на серьёзную ложь способен. А я не могу, Лори, ну, пойми меня, не могу я с вруном! Ушла б от тебя, я все!

Лори помрачнел.

— Недорого ты меня ценишь. Так сразу взяла бы да ушла? Зачем тогда все твои слова о любви? Нельзя так просто расстаться с человеком, которого любишь. Или ты меня не любишь?

— Люблю, Лори, люблю! — Кенни быстро наклонилась вперёд и поцеловала руку Лори. — Не в том дело. Но если б ты стал плохим, нечестным человеком, я разлюбила бы тебя. Понимаешь? И немедленно рассталась с тобой. Я бы просто не смогла любить плохого человека… — Кенни вскочила, подошла к Лори сзади и, запустив руки в его волосы, стала ворошить их. — Но зачем все эти разговоры? Ты ведь самый благородный, самый честный, самый замечательный и самый… — она наклонилась к его уху, — любимый.

Лори криво улыбался. «Знала бы ты, какой твой любимый порядочный и честный, — с горечью думал он, — недолго бы с ним оставалась». Тяжёлое чувство охватило его. К чему это всё, эти истории? А вдруг Кенни что-нибудь узнает? При этой мысли он похолодел от страха. Будут деньги, на неё же потратит, а она узнает и бросит его со всеми его автомобилями, счетами в банке. А вот если он ничего не будет иметь, то уж её-то сохранит наверняка. Господи, как всё сложно…

— Пошли, — предложила Кенни.

Они медленно направились к трассе, откуда доносился рёв моторов, выкрики зрителей, скороговорка диктора.

— … Сейчас «талбот-супер» Лоутона, — частил он, — номер девять, идёт третьим. Что ни говорите, нет равного по классу нашему Лоутону, этому величайшему гонщику мира! И силы его удваивает мотор V-8! Их удесятеряют шины «маккензи», самые дешёвые на планете! Итак, впереди Лонжин на «феррари», номер два, за ним теперь Робен на «альфа-ромео», номер четырнадцатый, третьим, как я уже сказал, наш Лоутон. Смотрите, смотрите, как сократился разрыв между ним и номером четырнадцатым. А вот Лукc на своём могучем «ягуаре», номер шесть, шины «денлоп», теперь четвёртый. После заправки ему не везёт, что-то, видимо, не ладится…

Лори и Кенни остановились, опершись о бетонную стенку. Машины по-прежнему безостановочно и неутомимо проносились перед ними в неистовом грохоте своих мощных двигателей — голубые, красные, белые молнии.

Солнце раскалило и бурую поверхность трассы, блестевшую странным, словно глянцевым блеском, и бетонную защитную стенку, о которую и опираться-то было больно. Солнце висело жаркое, тяжёлое, низкое в беспредельном синем небе. Воздух на горизонте дрожал, чуть искажая предметы.

Продавцы пива, воды, лимонада сбились с ног. Появились цветные зонтики, толпа поредела. Люди берегли силы к финишу. А машины всё неслись и неслись бесконечной, непрекращающейся вереницей. Не успевала одна исчезнуть за холмом как из-за поворота появлялась следующая.

Всё случилось, когда до финиша оставалось три круга.

Лоутон почти догнал теперь номер четырнадцатый, Робена. Он шёл за ним метрах в трёхстах. Неожиданно раздался душераздирающий визг, и машина Робена с заглохшим мотором, как волчок, закружилась на месте и остановилась, Робен успел выскочить из неё и двумя прыжками сбежать с трассы. В то же мгновение «талбот-супер» Лоутона с чудовищной силой врезался в брошенную «альфа-ромео». Автомобиль Лоутона вздыбился, как налетевшая на препятствие лошадь, медленно поднялся над землёй, перевернулся и с глухим гулом упал, накрыв собой гонщика. Всё описанное длилось секунды и напоминало кадры замедленной киносъёмки.

Из толпы зрителей раздались крики. Пожарные с пеноструйными аппаратами, санитары, полицейские, механики со всех сторон бросились к опрокинутой машине, нелепо и страшно задравшей четыре своих огромных колеса.

Машину приподняли. По непонятным причинам не случилось ни взрыва, ни пожара. Неподвижное тело гонщика положили на носилки.

Только комментатор не растерялся, не замолчал, ни на секунду не потерял дара речи.

— … Вот «талбот-супер», — тараторил он, — обгоняет номер четырнадцатый, Робена на «альфа-ромео». Смотрите, ещё минута. О боже! Что случилось? Что случилось? Машина Робена стала! Она закрутилась! Он выскакивает, выскочил! Успел! Успел! Катастрофа! Трагедия! Лоутон врезается в «альфа-ромео»! Ужас! Ужас! «Талбот» перевернулся! Что с нашим Лоутоном? Почему он не спасся? Он не мог обойти Робена слева, там шёл Лукс, номер шесть, на «ягуаре» (несравненные шины «денлоп»!), не мог затормозить, слишком мало было расстояние. Но справа, между стенкой и остановившейся машиной, он же мог пройти! Почему он не сделал этого? Отказала реакция, безошибочный инстинкт, многолетний опыт? Что произошло?.. Этого мы ужо никогда не узнаем! Страшная трагедия! Страшная!.. А меж тем гонки продолжаются. Теперь за идущим далеко впереди Лонжином на «феррари», номер два, мы видим Лукса на «ягуаре», номер шесть… Новая подвесная система «ягуара» обеспечивает пассажиру максимум удобств, делает даже дальнее путешествие приятным и спокойным. А вот номер двадцать пять…

Но Лори ничего этого не слышал, он смотрел, как санитары проносят к машине неподвижное тело Лоутона. И в том, что Лоутон не был ни обгоревшим, ни в крови, что лицо его, белое как бумага, выражало лишь суровую решимость, было что-то особенно страшное и трагическое. Спохватившись, санитары прикрыли голову погибшего, а через минуту, завывая сиреной, машина с красными крестами на окнах помчалась к городу.

Прижав руки к сразу опухшим губам, Кенни всхлипывала, слёзы катились по её круглым щекам.

«Почему Лоутон не прошёл справа, между «альфа-ромео» и стенкой, за которой стояла толпа зрителей?» Он, Лори, прекрасно знал то, чего не знал комментатор. Нет, Лоутон не утерял ни реакции, ни опыта, ни находчивости. Но главное было не в этом: Лоутон не утерял чувства долга! Он до конца остался честным, мужественным человеком, который предпочёл пожертвовать своей жизнью, нежели жизнью десятка, а то и сотни зрителей.

Он знал, что на шинах «маккензи» не смог бы обойти справа преградившую ему путь машину в этом узком коридорчике. Его «талбот» неизбежно выбросило бы за стенку, и он врезался бы в толпу зрителей, а то и взорвался бы, как раскалённый снаряд, кроша и разнося на куски десятки живых тел. Он ещё тогда говорил об этом Шору, словно видел перед собой близкое страшное будущее, словно заранее знал, каким будет его смертный час…

Лори не мог отвести глаз от того места шоссе, где в жарком мареве исчезла белая санитарная машина. Вот тебе и семьдесят пять тысяч, мечты, долгая, полная приключений, жизнь гонщика, слава… Всё исчезло почти мгновенно, в несколько секунд, оставив позади себя лишь эту глянцевитую, бурую, уходящую в жаркую даль дорогу, уродливо распластавшуюся машину, пятна бензина, отлетевший в сторону белый гоночный шлем…

Лори повернулся и побрёл к своему мотороллеру. За спиной у него по-прежнему ревели моторы, свистели проносившиеся по трассе машины, шумела толпа, болтал комментатор.

Он подошёл к мотороллеру, завёл, подождал, пока Кенни сядет сзади, обняв его за шею тёплыми голыми руками, и медленно поехал в город. Как мелки и неважны всякие обыденные заботы мечты, тревоги по сравнению со смертью… Зачем к чему-то стремиться, за что-то бороться, хотеть чего-то большего? Вот ехать бы так всю жизнь по ровной, убегающей вдаль дороге, и чтоб обнимали тебя тёплые руки, а над ухом слышалось тихое дыхание любимой…

В кино не пошли. Никуда не пошли. Лори проводил Кенни домой. За всю дорогу они не произнесли ни слова, лишь обменялись на прощание рукопожатием и коротким поцелуем.

Лори вернулся домой, не раздеваясь, бросился на кровать, да так и уснул.

Его разбудил Арк часов в одиннадцать вечера.

— Ты не пьян? — строго осведомился он.

— Нет, — пробормотал Лори спросонья.

— Так чего, как свинья непотребная, одетым валяешься?

— Эх, Арк, если б ты знал, что произошло! Лоутон разбился.

— Знаю, по радио передавали.

Лори приподнялся на локте.

— Скажи мне, Арк, как же так получается? Как же твой всевышний, который всё видит и всё знает, допускает такое? Погиб такой человек!

— Всевышний не прислуга за всех, — неожиданно возмутился Арк. — Вы будете гадить и грешить, а он за вас исправлять? Бог плохого не делает, люди грешат. Ты вот сотворён чистым, из утробы матери вышел добрым, честным. А каким стал? Кто тебя таким сделал?..

— Погоди-погоди, — растерялся перед неожиданным красноречием своего друга Лори, — каким это я стал? Что я, уж совсем закоренелый грешник? Бог…

— Оставь бога в покое! — закричал Арк. За стёклами очков глаза его горели, на ввалившихся щёках лежали тени. — Твой бог — вот он. — И Арк показал на валявшуюся на столе серебряную монету. — Все вы хороши! Только и гоняетесь за золотым тельцом! Да и я не лучше, — закончил он тихо.

Успокоился и Лори.

— Да, гнусное дело, Арк. Мы там были с Кенни. Знаешь, всё в одну секунду произошло. Машина заглохла…

— Знаю, знаю, — перебил Арк, — подробно передавали. Выступал ещё Шор из твоих «Правдивых вестей». Дал им!

— А что он говорил?

— Говорил, что предупреждал, что так будет. Что нельзя на заклание отдавать людей во славу денежного божества.

— Это он так говорил?

— Это я так говорю. Он то же говорил, только иначе.

— А другие радиостанции что?

— Поют хвалу усопшему. Объясняют, что хмельным забавам продавался, потому и не сработала реакция. К тому же в летах обретался поздних. Так что даже он не сумел спастись на лучшей в мире машине, шедшей на лучших в мире шинах по лучшей в мире трассе нашего лучшего во вселенной города.

«Да, конечно, — думал Лори, — не будут же они признавать, что их шины барахло. Может проиграть гонщик, сгореть машина, разлететься шины, но фирма всегда выиграет. Уж тут не приходится беспокоиться».

Он разделся и снова лёг.

Заснул сразу тяжёлым, свинцовым сном.

На следующий день в баре «Правдивых вестей» только и было разговоров, что о трагедии на гонках.

— А, Лори, что скажешь? — Роберт крутил длинной шеей, его большая голова, увенчанная рыжей шапкой волос, воинственно поворачивалась во все стороны, точно башня танка. Он вопрошал: — Кто был прав? Не послушали Шора! Кто всё заранее сказал? Кто предупреждал?

— Ладно, не шуми, — проворчал Лори, — без тебя знаю. Я там был, а ты нет.

— Был? Так чего же ты молчишь?

— А ты дашь сказать? Ты ведь рта никому не позволяешь раскрыть!

— Сообщай, — подбодрил Марк.

Лори рассказал друзьям всё, чему был свидетелем.

— Значит, правду тогда Шор нам рассказал. Так, как говорил Лоутон, так и поступил. Людей спас, а сам погиб.

— Человек… — тихо произнёс Марк.

В тот же вечер в битве против несправедливости радиостанция «Правдивые вести» закрепила успех. Шор выступил с, казалось бы, вполне безобидным техническим комментарием, посвящённым участившимся автомобильным авариям. Иллюстрировал он его двумя десятками примеров. Перечисленные им дорожные происшествия произошли невдалеке от Сто первого, и о них хорошо знали в городе. По ходу дела Шор называл не только людей, погибших в катастрофе, что делалось всегда, не только марки разбившихся машин, что делалось гораздо реже, но и шины, которыми эти машины были снабжены, чего никогда но делалось, И, по странному совпадению, это всегда были шины «маккензи».

Потом Шор сразу перешёл к анализу причин гибели Лоутона. Он напомнил подробности катастрофы, описал обстановку разобрал возможные варианты спасения. Постепенно становилось ясным, что единственным выходом был обход препятствия справа, которым Лоутон почему-то не воспользовался. Почему? Спокойно, сдержанно, без конца вдаваясь в технические детали, Шор объяснил, что бы произошло, будь это не «талбот», а «феррари», или «альфа-ромео», или «мерседес». А шины, учитывая их сцепление, прочность, вес, форму поверхности, рисунок, способ крепления и т. д., как бы повели себя? И опять следовал анализ различных марок — «денлоп», «мишелин», наконец, «маккензи»…

Он никого не обвинял, не выдвигал никаких претензий. Он делал технический анализ. Но в сопоставлении с двумя десятками катастроф за сложными деталями любому, даже не очень сведущему в деле слушателю, становилось ясным, что вся вина ложится на «маккензи».

Закончил своё выступление Шор такими словами:

— Итак, дорогие радиослушатели, мы видим, что Лоутон понимал, что единственный шанс на спасение заключался для него в обходе справа. Такой манёвр сулил определённые надежды в случае удачи. Но в случае неудачи он сулил смерть многим зрителям. А надежда на удачу при том техническом вооружении, которым располагал его «талбот», была невелика. Всё же остальные выходы вели к неизбежной смерти. Но лишь его одного…

На этом передача заканчивалась.

Как прореагировали на неё слушатели, выяснилось на следующий день.

Тысячи людей пришли хоронить Лоутона. Гроб не был виден за сотнями венков.

А ночью неизвестные разбили все стёкла в фирменном магазине резины «Маккензи».

Но это была частная победа. Господин Латерн готовился к более серьёзной и важной операции.

В своей программе «Правдивые вести» объявили, что, следуя примеру некоторых своих уважаемых коллег по эфиру, они собираются провести передачу, посвящённую жизни заключённых в тюрьме.