Господин Рассел стоял у окна своего кабинета, устремив задумчивый взгляд на почерневшие под дождем деревья, на желтые дорожки парка, где поблескивали сквозь опавшую листву редкие лужи, на свинцовое небо, по которому мчались под ветром черные тучи.

Это был ЕГО кабинет. Теперь его.

Кабинет президента клуба «Рапид».

Да, теперь он президент! Еще вчера он придирчиво осмотрел свою огромную фотографию там, в музее. Фото доктора Зана отодвинулось влево, к «бывшим». Господин Рассел долго рассматривал фотографию предшественника. Ему показалось, что во взгляде, устремленном на него сквозь старомодные очки в золотой оправе, затаились упрек и коварство. На что намекал этот взгляд? Уж не на то ли, что придет и его, Рассела, черед спасать свою шкуру? Что так же, как в свое время проглатывал конкурентов Зан и как теперь проглотил его, в свою очередь, Рассел, придет час и проглотят самого Рассела?

У него тогда испортилось настроение, и, бросив гневный взгляд на отодвинутый влево портрет, новый президент продолжал осматривать свои владения.

Все же он правильно сделал, что перебрался сюда. Конечно, пост президента национальной федерации почетный. Но что он дает, кроме почета? Сегодня ты президент, завтра нет. Карман твой тяжелей не станет. И потом с этим любительским футболом одни хлопоты и никакого профиту. Иное дело «Рапид». Надо быть таким болваном, как Зан, чтобы не суметь использовать все эти годы своего президентства («А может, он не такой уж болван и сумел-таки кое-что сделать для себя?» — кольнула ревнивая мысль). Так или иначе, господин Рассел решительно взялся за дело. Он начал с того, что выступил на большом собрании членов клуба.

В зале сидели уважаемые меценаты, почетные гости, наиболее влиятельные болельщики, журналисты.

— Высокая миссия спорта, — воскликнул новый президент «Рапида», устремив к аудитории свой неправдоподобно длинный нос, — высокая миссия спорта — это физическое и моральное здоровье молодежи! Тот, кто занимается спортом, не может лгать, обманывать, совершать недостойные поступки. В этом мы, руководители, должны подавать юным пример. В этом я вижу свою главную задачу, этому я посвящу свою жизнь!

Он перевел дыхание и продолжал:

— В нашей стране насильники, растлители караются пожизненным тюремным заключением. Но нет кары слишком суровой для растлителей юных душ! — голос Рассела гремел. — Пусть будут прокляты эти негодяи, которые внесли гнусный дух наживы в светлый и чистый храм нашего спорта. Я имею в виду и профессиональный футбол, — добавил он деловито, — потому что я категорически отметаю клеветнические нападки на профессиональный спорт. Он ничем не хуже любительского.

Господин Рассел говорил еще долго и закончил так:

— Я хочу заверить вас, друзей «Рапида», что отныне сине-белое знамя вашего любимого клуба будет незапятнанным. Мы изгнали из своей среды недостойных, мы наказали виновных и теперь с новым энтузиазмом идем к высокой цели — оправдать ваши надежды. «Рапид» вновь займет достойное место в иерархии национального футбола. Даю вам в этом слово!

Были овации, был коктейль (за счет клуба), были тосты...

Футболистов и тренеров новый президент собрал отдельно. И тон его был иным.

— Вот что, ребята, — он говорил, словно рубил, — валять дурака не позволю. Ваше дело — выйти в чемпионы, мое — чтоб ваш труд не пропал даром. Я пересмотрю вопрос о премиальных. Обещаю. Но и вопрос о штрафах тоже пересмотрю. Если узнаю, что кто-то играет на тотализаторе, не обижайтесь — вылетите с «волчьим билетом». На тренировки буду приходить сам и лентяев не потерплю. Лгать не хочу — тренер Корунья был отличный тренер, но плохой человек. Ваш новый тренер — Ренатов обладает всеми достоинствами. Не сомневаюсь, он приведет вас к победе.

«Ренатов, конечно, не Корунья, — размышлял Рассел, — но с Корунья придется подождать — уж больно он скомпрометирован. Пусть отсидится в тихом уголке. Года через два-три мы его вернем. Зато Ренатов теперь мой до гроба — и уж изволь вертеться, голубчик! А придет время — я его сплавлю, он всегда будет молчать».

Новый президент понимал, что с гибелью Лонга, с потерей Корунья, Олафссона, еще некоторых дисквалифицированных в связи с «футбольным процессом» игроков «Рапид» стал слабее. Поэтому первой его заботой явилась покупка двух первоклассных нападающих из Бразилии и защитника-корифея из Голландии. Это сильно потрясло кассу клуба, но подогретые президентом меценаты денег не жалели. К тому же ловкая кампания в прессе привела в ряды членов клуба тысячи новых болельщиков.

Кроме того, из дублирующего состава в основной ввели наиболее способных молодых, а начавших сдавать «старичков» безжалостно уволили или перепродали по дешевке во второстепенные клубы.

Среди проданных оказался и прежний вратарь. В довершение неприятностей у него случилось что-то с ногой. Он скрывал повреждение сколько мог, но, в конце концов, это обнаружилось. Теперь возникла необходимость скрыть это от возможного покупателя. Наконец такового обнаружили в Австралии. Правда, вся жизнь бедняги пошла кувырком. Жена отказалась ехать за ним. Языка он не знал. Новые хозяева, обнаружив, что им подсунули бракованный товар, стали смотреть на него косо.

Но все это господина Рассела уже не интересовало. «Рапид» стал играть лучше, он одерживал все новые победы, и будущее представало перед ним в радужном свете.

И все же что-то тревожило нового президента. Сначала он никак не мог понять, что именно. Наконец, сообразил: к нему никто не являлся.

Между тем, Рассел прекрасно понимал, что все эти двойные бухгалтерии с билетами, которыми занимался болван Зан, подачки меценатов, кое-какие нехитрые махинации с финансами клуба — все это так, мелочишка, на карманные расходы.

Главным оставался подпольный тотализатор. Он мог принести миллионы. Если, конечно, уметь их получать. Зан, этот сноб, не желал пачкать руки, он, видите ли, сидел где-то там па Олимпе, черную работу делали другие. Пусть лучше меньше, зато без хлопот и, главное, безопасней. И что же? Денег заработал немного, а во всю эту грязную историю все-таки влопался. Уж погорел бы, так хоть не зря, набил бы по крайней мере карманы.

Нет, он, Рассел, из другого теста. Он все поставит па деловую основу. Для всех этих идиотов-меценатов, покровителей, спортивной общественности, для газет и телевидения он сумеет наговорить прекрасных слов. Дела же на прекрасных словах не построишь. Футбол, профессиональный разумеется, такой же бизнес, как добыча нефти, производство холодильников, возделывание винограда. Вернее, нет, как цирковые и театральные предприятия, джазовые ансамбли, разные шоу, балеты на льду, корриды.

И там, и здесь люди платят деньги, и там, и здесь за эти деньги им подавай красивое зрелище. Нет, пожалуй, футбол — как скачки, только тут люди, а там лошади. Так в чем разница? Между прочим, и цены схожие — что за рысака, что за такого игрока, как Каспи. И тотализатор и тут, и там. Официальный и подпольный. Разница лишь в том, что с лошадьми легче договориться. Вернее, с жокеями. Но там соревнуются одиночки. А здесь целая команда — одиннадцать парней. Со всеми не договоришься — разболтают, а один-два погоду не делают. Появится такой вот Лонг — честный и неподкупный дурак, для которого, видите ли, совесть важней, чем деньги (откуда только берутся такие?), — и все может лопнуть. Корунья, конечно, сумел многое организовать правильно, сумеет ли Ренатов? И, главное, сумеет ли он сам...

Что ж, оставалось только ждать.

И Рассел дождался.

Однажды он получил (как, впрочем, и многие видные люди в городе) приглашение па торжественное открытие бара «Царство Нептуна». Бар принадлежал в общем-то знакомому дельцу по имени Рибо. Рибо давно обосновался в городе; владел несколькими небольшими солидными отелями, мотелями, пансионами, кафетериями.

Теперь решил открыть бар. Очень роскошный. Очень дорогой. Бар помещался на искусственном островке в десяти минутах езды от города — весь из бетона, стали, алюминия и керамики. Он состоял из нескольких террас на разновысоких уровнях. Каждая терраса отличалась от другой цветом стен, мебели; если на одной все официантки были брюнетками, на другой блондинками, а на третьей рыжими, то па четвертой посетителей обслуживали японки, на пятой — мулатки и т.д.

Каждая терраса имела свой оркестр — крикливый джаз, лирический скрипичный ансамбль, инструментальный квартет или восточную барабанную группу. И свой фирменный напиток.

На всех столиках стояли телефоны (что особенно привлекало вечно занятых бизнесменов). Попасть в бар можно было только на специальных лодках, тоже подразделявшихся в зависимости от террасы: моторка, скутер, джонка, гондола, парусник...

Открытие прошло очень торжественно, бар сразу полюбился высшему свету городка и очень богатым туристам (людям просто богатым, уж не говоря о других, «Царство Нептуна» было почти недоступно).

Хозяин бара Рибо, в белом смокинге, с алой гвоздикой в петлице, высокий, красивый, еще молодой, встречал и провожал особо почетных гостей лично.

Провожая к лодке Рассела, Рибо доверительно шепнул ему:

— Господин Рассел, я страстный любитель футбола и болельщик «Рапида». Разрешите пригласить вас в мой бар на той недельке, когда приутихнет вся эта суета?

— Разумеется, разумеется. Буду рад, — пробормотал уставший от шумного вернисажа Рассел и спустился в лодку.

«То или не то?» — размышлял он, вернувшись домой. Последнее время каждое новое знакомство, неожиданный поворот разговора, внезапный телефонный звонок вызывали у него этот вопрос.

Оказалось, «то».

Когда через неделю они сидели на верхней, наиболее дорогой, а следовательно престижной, террасе и пили какой-то совсем уже экзотический коктейль (его умел готовить лишь один, если верить рекламе, бармен в мире), Рибо наконец приступил к разговору.

Хотя над ними простиралось черное южное звездное небо, хотя гавайский оркестр под сурдинку играл щемяще-грустные и томные мелодии, а при взгляде на ошеломляюще красивых, полуобнаженных официанток захватывало дух, господин Рассел не терял самообладания.

Наступил его звездный час, и по сравнению с тем, за что он сейчас будет бороться, все эти жалкие небесные звезды, танго и красотки ни черта не стоят.

— Господин Рассел, — вкрадчиво говорил Рибо,— у вас невообразимо трудная работа. Столько дел, волнений, забот, неприятностей. Как надо преданно, самозабвенно любить футбол, чтобы на все это идти, ничего не получая взамен.

— Вы правы, — горестно кивал головой Рассел, — трудно даже представить жизнь президента клуба. Все недовольны, все критикуют, спасибо говорят редко. Ох, как редко...

— Но это же несправедливо! — искренне возмущался Рибо. — Вы подвижник, господин Рассел, вы мученик. Я сравнил бы вас со святым, всходящим на костер...

— Ну это уж слишком, — скромно возражал Рассел. — Есть и свои радости. Глядя на этих чудесных ребят...

— Но, господин Рассел, должна же быть справедливость на свете, — убежденно настаивал Рибо, — зрители получают прекрасное зрелище, игроки — высокое жалованье и радость игры, букмекеры и те зарабатывают на тотализаторе, и только вы, главный режиссер и творец этого замечательного действа, — ничего!

— Так уж устроен наш несовершенный мир, — горестно соглашался Рассел.

— Нет, так не должно быть! — решительно восклицал Рибо. — Чем бы вам помочь? — он озабоченно хмурил лоб. Неожиданно лицо его просияло. — Знаю! Нашел! Господин Рассел, я могу вам предложить выход из этого совершенно неприемлемого, на мой взгляд, положения.

— Да? Какой? — без всякого, казалось, интереса спросил Рассел.

Сердце его учащенно билось. Вот оно! Вот наконец то, чего он все это время ждал. Ну же! Ну!

— Знаете что, господин Рассел, — совершенно другим, деловым тоном заговорил Рибо, — я могу вам предложить коммерческую сделку. Чисто коммерческую, как бизнесмен бизнесмену. Вы даете товар, я плачу деньги. Устраивает?

— Устраивает в принципе, — таким же деловым тоном откликнулся Рассел. — Но все зависит от того, какой товар и какая цена.

— Видите ли, — продолжал Рибо, — я и некоторые мои друзья помимо других предприятий, ну хоть этот бар, например, имеют интересы в тотализаторе. Крупные. Вы понимаете, что меня и моих друзей мелочи не интересуют. Так вот тотализатор — вам-то это, конечно, известно, тотализатор такое предприятие, которое нельзя пускать на самотек. Понимаете? То есть если просто принимать пари, забирать деньги проигравших и выплачивать выигравшим, то не стоит и мараться.

— Ясно, ясно, — поддакнул Рассел.

— Возиться с этим громоздким, требующим немалых затрат предприятием (к тому же не без риска) есть смысл, только когда оно приносит значительный доход. И притом гарантированный, — добавил он со значением. — Понимаете, это как рулетка: казино всегда должно быть в выигрыше, иначе никто бы казино не держал. Между тем они есть в нашей стране и разрешены законом. Ну, тотализатор официальный — это ерунда, а тот, о котором я говорю, пока еще не разрешен, но вы же знаете, что запрет чисто формальный. На нем настаивает лишь налоговое управление. Иначе его бы давно разрешили наравне с официальным. Да. Так о чем я говорил?

Он нахмурился, словно стараясь вспомнить.

Рассел усмехнулся.

— Вы говорили, что доход должен быть гарантированным.

— Ах да, так вот я предлагаю следующее: вы мне даете гарантированный товар, я вам гарантирую высокую цену.

— Каким образом вы будете получать доход, из которого мне будет уплачиваться высокая цена, я себе хорошо представляю, — Рассел опять усмехнулся, — а как вы себе представляете поставку вам гарантированного товара, то есть, попросту говоря, гарантированного результата встреч? Вы ведь это имели в виду, я не ошибся?

Теперь собеседники окончательно расстались с эзоповым языком и стали называть вещи своими именами.

— Ну, это уж ваше дело, — в свою очередь усмехнулся Рибо.

— Вот тут наши взгляды на сделку расходятся, — сказал Рассел. Он говорил жестко, сухо, глаза его были устремлены на Рибо, в них были твердость и легкое сожаление («Эх, не того прислали для переговоров, не могли уж выбрать покрупнее!»). — Мои условия таковы: я буду давать указания тренеру и некоторым игрокам, каким должен быть счет. Этот счет мы будем намечать вместе. Вместе, ясно? А не тот, какой вам заблагорассудится указать. Я все же лучше знаю футбол, знаю, когда и где можно выиграть, с каким счетом. Так, чтобы комар носа не подточил. И вы уж верьте мне, в доходе я заинтересован не меньше вас. Но вы должны мне обеспечить меры воздействия на игроков. Мол, не я ими командую, а некие люди. Ясно? И ими, и мной. Я, как и они, вынужден подчиняться. Но, как более мудрый, даю ребятам советы. На кого и как воздействовать, я вам подскажу. Тренера беру на себя. Далее. Если произойдет непредвиденное, никаких угроз и расправ. Вы должны мне полностью доверять, повторяю, я заинтересован не меньше вас. Но случайность всегда возможна. Все же игроков одиннадцать, есть соперник, наконец, судьи. Что второго Лонга не будет — гарантирую. О моем вознаграждении в каждом конкретном случае будем договариваться отдельно. Таковы мои условия. Передайте их вашим друзьям. — Рассел насмешливо улыбнулся, и, помолчав, добавил: — И передайте им еще вот что: у меня есть магнитофонные записи кое-каких частных разговоров — с Корунья, например, с этой девицей, подружкой Лонга... Попади они в полицию, думаю, следствие приняло бы иное направление, копались бы поглубже. Но от меня их полиция не получит, разве что случится со мной, только тогда банк, где они хранятся, немедленно передаст их прокурору. И последнее. Хочу вам честно сказать: вы не единственный, кто обратился ко мне с подобным предложением. Но вы мне симпатичны, господин Рибо, — Рассел широко улыбнулся и наклонился вперед, едва не клюнув собеседника своим длинным носом. — Так что если мои условия вам подойдут, я буду иметь дело только с вами. (Вранье насчет других предложений Рассел пустил в ход для того, чтобы набить себе цену.)

Твердый и откровенный тон, каким говорил Рассел, привел Рибо в некоторое замешательство. Поэтому он лишь пробормотал:

— Ясно, господин Рассел, ясно. Я немедленно передам ваши слова моим друзьям.

Словно посол, обещающий передать своему правительству ноту, врученную ему в министерстве иностранных дел государства, где он аккредитован.

Они еще долго сидели на верхней террасе, наслаждаясь экзотическими напитками, звуками грустных гавайских песен, видом удивительно красивых полуобнаженных официанток.

Вдаль по неподвижной поверхности моря убегала золотистая лунная дорожка, высоко в небе перемигивался огнями улетавший в чужие края самолет. Было тихо, спокойно и радостно в этом радостном мире, этим чарующим вечером.

Вскоре таким же чарующим вечером на террасе уединившейся в парке виллы как всегда собрались при свете электрических свечей трое немолодых благообразных мужчин. Они держали совет.

— Что ж, — констатировал Старший, — дела не так уж плохи, хотя вся эта судебная история кое-чего нам стоила. Так в коммерции всегда есть какой-то риск.

— А где его нет? — меланхолично произнес Второй.

— Давайте подведем кое-какие итоги, — деловито заметил Третий. — Как обстоят дела с «Рапидом»?

— Думаю, неплохо. Этот Рассел, конечно, орешек покрепче, чем Зан. Зато, я думаю, и надежней. Он, правда, хорохорится, — Второй усмехнулся, — грозит какими-то припрятанными пленками, как будто мы не можем заставить его выдать нам все, что захотим. Но пускай. Если будет делать дела как надо, дай ему бог.

— Но он требует, чтобы мы, если нужно, обрабатывали его ребят. Мы! Зан управлялся сам.

— Да нет, — заметил Старший, — не управлялся, как видим! Возможно, мы где-то совершили ошибку. Не взялись сами за этого Лонга. Больше того, так нажали на Тринко, что он за него взялся. И чем все кончилось? Мы же в конечном счете и понесли потери.

— Вообще-то я давно говорил, — напомнил Второй, — что такие операции, как беседы с бунтарями, нельзя доверять дилетантам вроде Тринко. Мы сами должны этим заниматься.

— Короче говоря, — подвел итог Третий, — предложенные Расселом условия мы принимаем. Но я предлагаю вставить такой пункт: в случае необходимости обработки игроков или окончательного решения мы это делаем, но он оплачивает по обычному тарифу.

— Что ж, это разумно, — согласился Старший, — у нас есть твердые правила, есть шкала расценок, другие же платят, пусть платит и Рассел. Все. Так и скажи Рибо, — он повернулся ко Второму. — Это его сектор.

— А Рибо я доволен, — сказал Третий, — это находка. Где бы мы его ни использовали — всюду справляется, справится и с футболом. Думаю, «Сети» будут для него поощрением.

— Да, — нахмурился Старший, — поторопите Бручиани. В Калифорнии его уже ждут. Пусть быстрей перебирается. Жаль, конечно, что здесь его больше нельзя использовать. В общем-то, он парень толковый, а про жену и говорить нечего. Но слишком уж большой скандал. Ничего, в Калифорнии тоже пригодится. И напомните ему про должок. Мы ему поверили, но присматривать будем.

Как всегда, далеко за полночь горели свечи на уединенной террасе, куда доносились из парка лишь крик ночной птицы да скрип гравия под ногами телохранителей.

Постепенно отзвуки футбольного скандала утихали. Болельщики быстро забыли исчезнувших с горизонта проштрафившихся игроков. Те разъехались кто куда. Сменили профессию. Самым ценным господин Рассел, еще будучи на посту президента национальной федерации, успел подтихую заменить пожизненную или длительную дисквалификацию на более кратковременную. И футболисты вернулись в «Рапид». Пока играли в дубле, чтоб не дразнить гусей.

Как-то раза два-три кое с кем из новых игроков случились прискорбные происшествия: одного ночью зверски избили хулиганы, у другого покорежили и сожгли недавно приобретенную машину, к дочке третьего, когда она шла в школу, подошел неизвестный парень и опрыскал ей лицо одеколоном из детского водяного пистолета, а потом позвонил футболисту и зловеще сказал: «Вместо одеколона могла быть кислота».

Умело розданные «сувениры» и «благотворительные взносы», на которые господин Рассел был великий мастер, заткнули рот не в меру любопытным репортерам.

Бручиани продал «Сети» Рибо. И заодно передал ему и некоторые другие свои «коммерческие предприятия». Собрал пожитки и вместе с Джиной отплыл в далекую Калифорнию. Конечно, жаль было расставаться с насиженным местом, но в глубине души он радовался, что легко отделался. А жить... что ж, жить всюду можно. Тем более когда за твоей спиной стоит «организация»...

Рассел не подвел своих «деловых партнеров», как он их мысленно называл, прекрасно понимая, что партнерство это напоминает скорее союз всадника и лошади. Но, в конце концов, какая разница — деньги-то шли.

Денег шло много. И Рассел осторожно, с умом начал вкладывать их в разные надежные дела, по возможности без лишнего шума и подальше от этого города и даже за границей. Судьба злополучного Зана все время стояла перед его мысленным взором, подобно ликторским розгам времен древних триумфаторов.

Куда он делся, этот Зан? Впрочем, о нем никто не вспоминал.

«Рапид» играл все успешней. И настал день, когда он вернулся в высшую лигу.

Что ж, это было справедливо. В конце концов, не мог же прославленный клуб всю жизнь отвечать за грехи некоторых недостойных своих сынов.

Для той не святой троицы, для президента Рассела, для теперь уже главного тренера Ренатова «Рапид» был бизнесом, источником нечестных доходов, коммерческим предприятием.

Но для большинства игроков, для миллионов болельщиков это была великолепная команда, приносившая радость своей неповторимой игрой.

Картины в музеях доставляют наслаждение тысячам посетителей, но если их украсть и перепродать, они — предмет грязных спекуляций.

На массивных удобных стульях приятно сидеть, но если ножкой от такого стула стукнуть человека по голове, стул становится орудием убийства.

В нужных дозах опиум — лекарство. В руках заправил наркотического бизнеса — средство массового отравления.

Так многое в жизни. Все зависит от того, кто чем-то владеет и как.

«Бедный спорт! Такой великий, такой прекрасный, такой чистый, здоровый, полезный, радостный... Как только не стараются прибрать его к рукам! Чтоб служил он раздорам и вражде, наживе и спекуляциям, лжи и жестокости.

Но не получается.

Рано или поздно спорт все же берет свое — словно спортсмен, измотавшийся, порвавший одежду, нахватавший синяков в отчаянной борьбе, он всходит чистым, улыбающимся, красивым на пьедестал почета. В конечном счете спорт всегда побеждает. Но любая борьба требует жертв, и нескончаем список тех, кто пал в этой борьбе».

...Так размышляла «футбольная девушка» Мария, стоя у скромной могилы на городском кладбище.

Она недавно вернулась из Бразилии, постигнув все премудрости сложной науки болеть за родной клуб. Она усовершенствовалась в искусстве петь, извиваться, танцевать, прыгать, жестикулировать. Смеяться и улыбаться, задирать ноги и вскидывать голову, призывно вскрикивать и умопомрачительно вилять бедрами... Чего только она теперь не умела в совершенстве, чтобы вызывать энтузиазм, восторг, возмущение, любые эмоции тысяч болельщиков.

Но все эти знания оказались ни к чему. В отряд «футбольных девушек» ее не вернули, придумав нелепый предлог: она «стала слишком толстой». Еще бы, при росте 175 сантиметров она весила 58 килограммов! Кошмар!

Впрочем, Мария была достаточно умна, чтобы понять: девушка, чье имя связано с погибшим Лонгом, никому здесь не желательна. Чем скорей о всей этой истории забудут, тем лучше. А то кто-нибудь из новых, тем более юных, футболистов еще, чего доброго, поинтересуется, кто был Лонг, что говорил, как себя вел, почему погиб. И что уж совсем никуда не годится — пойдет по его стопам...

Под легким морским бризом мягко шелестели высокие каштаны. Запах моря, старых деревьев, нагретого камня наполнял воздух. И царил в этом последнем людском прибежище обычный кладбищенский покой: смесь тишины, печали, забвения и щемящей тоски.

По обращенному к морю склону заросшего холма, теснясь друг к другу, спускались ряды беломраморных плит, деревянных и каменных крестов. То не было кладбище для богатых, и на нем не высились массивные, огромные обелиски и склепы.

Простая белая мраморная плита с именем покойного, датой рождения и смерти, короткой надписью «Прими, господь, его душу» — вот и все, что осталось от звезды футбола на этой земле. Он и был-то ее гостем всего двадцать лет. Всего двадцать лет побегал по ней, доставляя радость любителям футбола — великой игры.

Но в том мире, в котором он родился и жил, у этой игры существовали и иные правила, не вписанные ни в какие уставы.

Он их не знал, он знал только официальные, не иные. А когда узнал, не захотел их соблюдать.

Кто не соблюдает правил игры, того наказывают.

И Лонг понес наказание.

Остался футбол. Осталась прекрасная игра, которая будет жить вечно. Осталась и та, другая игра, которая исчезнет лишь вместе с породившим ее миром.

А вот Лонга больше нет.

Есть только памятник футболисту — эта скромная плита, этот невысокий крест.

Мария вытерла платком глаза, поправила цветы, принесенные па могилу любимого. Она еще постояла некоторое время, переводя взгляд с мраморной плиты на весело сверкавшее, плясавшее под золотым солнцем море.

Потом опустила на лицо, пониже, черную косынку, которую надевала всегда, когда шла сюда, и медленным шагом направилась к воротам.

Так же медленно шла она по улицам мимо старых лавчонок, высоких отелей, роскошных магазинов, мимо глухих оград, увешанных яркими афишами, возвещавшими о предстоящем матче «Рапида» — «Лаценц».

Она миновала городской полицейский комиссариат и не заметила комиссара Фабиана, стоявшего у окна своего кабинета.

Впрочем, и комиссар не заметил ее. Он стоял здесь уже несколько минут, устремив взгляд на синий залив, на скопище белых парусов, на дальние морские просторы, где проплывал молочно-белый пассажирский лайнер.

Комиссар Фабиан пребывал в радужном настроении. Он-таки получил повышение за блестяще раскрытое им преступление — убийство футболиста Лонга и похищение другого футболиста — Каспи. (Правда, не удалось обнаружить убийц Тринко, но кого интересует судьба мелкого и к тому же с темным прошлым ресторатора?) Теперь Фабиан был уже не бригадным, а дивизионным комиссаром. Это кое-что сулит... «Кое-что сулит», — пропел себе под нос ДИВИЗИОННЫЙ комиссар Фабиан и вернулся к письменному столу.

В конце концов, это справедливо. Талантливых работников надо поощрять. Конечно, по сравнению с другими городами здесь было спокойно. Но вот стоило совершиться настоящим преступлениям, как именно он, выдающийся комиссар Фабиан, железной рукой с ними справился.

И снова в городе покой — мелкие драки, тихие изнасилования, вполне порядочные убийства — сводят счеты всякие, что ж, тем лучше.

А главное — торжествует справедливость!

Главное — наведен порядок в клубе «Рапид» — гордости города!

Покончено с негодяями-махинаторами, с продажными тренерами и руководителями, с обманщиками-игроками.

Во главе «Рапида» теперь всеми уважаемый, безупречный, бескомпромиссный в борьбе с коррупцией господин Рассел (недавно в благодарность за услуги он прислал комиссару постоянные билеты на лучшие места). И скромный, трудолюбивый, честный тренер Ренатов тоже достоин всяческой похвалы.

Словом, клуб стал образцом нравственного здоровья.

А как рапидовцы теперь играют, как играют! Не всегда, конечно, выигрывают, даже порой непонятно, почему проигрывают тем, кто послабей. Но, в конце концов, спорт есть спорт, поле ровное, мяч круглый, удача — дама капризная... И т.д. И т.п.

Это частности, важно, что «Рапид» снова в высшей лиге и у него есть все шансы завоевать в этом году звание чемпиона страны.

Комиссар Фабиан вытер шею большим лиловым шелковым, пахнущим лавандой платком, налил в картонный стаканчик сладковатую пузырящуюся «севен-ап» и с удовольствием выпил до дна.

Затем вынул газету и углубился в футбольные прогнозы.