Олимпиада — светлый, чистый, радостный мир спорта, мир благородной и честной борьбы.
Да только вот сумел ли этот мир оградиться от суетности большого мира, от всего того, что должно оставаться за порогом белоснежного спортивного храма, подобно пыльной обуви у входа в мечеть?
Олимпийские игры во все времена служили символом мира. И мало найдётся историков и журналистов, посвятивших играм свои работы и не упомянувших, что в древние времена в период игр наступало священное перемирие, не бряцало оружие и не лилась кровь.
В наше время всё сложнее. Случается, что даже нападают на приехавших в олимпийский город членов спортивных делегаций. Как ни печально, такое произошло и в олимпийском Мюнхене. Но разве Берлинская олимпиада 1936 г. вошла в историю как пример, достойный подражания, как пример торжества дружбы, равенства, мирных идей?
Олимпиады не живут вне времени, и омрачающие их кровавые инциденты — не детища случая. Наверное, имеет всё же значение, где происходит олимпиада и когда, кто в ней участвует и даже кто побеждает, а главное, кто и с чем на неё приезжает.
Помню, как в 1956 г. выступления советских спортсменов, и прежде всего Владимира Куца, оказались подлинным откровением для далёкой Австралии. У наших спортсменов были сложные условия пребывания в стране, в которой было немало враждебных элементов и с которой отсутствовали дипломатические отношения. И всё же, если тщательно разобраться, приезд, выступление и триумф советских спортсменов наверняка способствовали восстановлению и нормализации советско-австралийских отношений.
Не забуду и сказочное путешествие, что довелось совершить на белоснежной «Грузии» из Одессы в далёкий Мельбурн. А вот обратный путь пролёг уже другим курсом — возвращаться в Одессу через Суэцкий канал было нельзя: война, интервенция трёх стран против Египта зажгла в тех местах военный пожар.
Можно вспомнить и Токио, где олимпийский дух победил дух милитаризма, заставив американские войска покинуть территорию, где они располагались словно хозяева, территорию, на которой выросла Олимпийская деревня.
Бывший американский президент Трумэн как-то сказал: «Победа в олимпийских играх важнее победы в холодной войне». А сама-то холодная война — откуда она взялась, кто принёс её в мир?
И не американские ли руководители всячески мешали своим подопечным на Олимпийских играх 1952 г. в Хельсинки общаться с советскими коллегами?
Холодная война, к счастью, уходит в прошлое. Её льды растапливаются тёплыми ветрами миролюбия, берущими начало в нашей стране. Зачем же вызывать рецидивы, да ещё в таких благородных сражениях, как сражения на спортивных полях.
Листая в памяти страницы дневников десяти олимпиад, которых был свидетелем, я с радостью констатирую: это всё исключения, редкие случаи. Но ведь они бывают! Разве попытки допустить на игры команду ЮАР, где махровым цветом полыхает расизм, не подобный случай? А упорное нежелание исключить из игр Южную Родезию, которая ничем не лучше ЮАР?
Ну да ладно! К счастью, олимпийская общественность ныне научилась давать отпор попыткам нарушить её жизнь. А уж сколько их было этих попыток — и снаружи, и изнутри! Ушёл в отставку престарелый американский миллионер Эвери Брэндедж, более двух десятилетий возглавлявший МОК. Грех поминать его бранным словом: он сделал немало для олимпийского движения. Но сколь противоречивы и путаны порой бывали его дела и слова! Справедливо высказавшись за изгнание с игр ЮАР, он в своём выступлении в Мюнхене расценил исключение Родезии как поражение МОК, да ещё провёл при этом неуместную параллель с совершенно чуждой играм террористической акцией. А наивные попытки ревнителя олимпийской чистоты бороться с профессионализацией и коммерциализацией спорта?..
Трудно без улыбки вспоминать представителей Оргкомитета в Гренобле, стоявших на стартах горнолыжных трасс, дабы закрашивать на лыжах марки фирм! Или в Мехико огромные, в человеческий рост, фотографии прославленных чемпионов, у которых были стёрты лица только потому, что они украшали стены расположенного в деревне магазина фирмы спортинвентаря «Адидас», той самой, чью обувь с тремя хорошо известными полосками носит 90 процентов участников игр.
Нет, не такими методами следует бороться с рекламой и коммерцией!
Коммерция и реклама начинаются, к сожалению, задолго до поднятия флага очередной олимпиады! Они движутся быстрее, чем олимпийский огонь, и сжигают многие представления о чистоте олимпийских идей.
Уже на само предоставление права проведения очередных игр влияют факторы, подчас имеющие весьма далёкое отношение к истинным достоинствам города-кандидата, но зато близкое к его богатству и щедрости. Рассказ же города о себе не всегда бывает объективен. Он порой смахивает на рекламу, а порой обещает то, чего на самом деле не оказывается.
Так же было и с Мюнхеном. Организаторы обещали «Игры самых коротких расстояний», т.е. по их замыслу все спортивные сооружения, пресс-центр, Олимпийская деревня должны были сосредоточиться на малом пятачке. Удалось ли это? Отнюдь нет.
Соревнования по стрельбе, современному пятиборью, конному спорту, стрельбе из лука, борьбе, дзюдо, фехтованию, тяжёлой атлетике, велосипедному спорту, велогонкам, гребле, баскетболу, парусному спорту, т.е. более чем половине номеров программы, проводились на значительном расстоянии от олимпийского центра. Да и пеший переход внутри этого центра, скажем, от входа в Олимпийскую деревню до дома прессы, а оттуда до главного стадиона, занимал очень много времени. Думается, что хорошо налаженный автобусный транспорт, как было, например, в Риме, Мехико и особенно в Гренобле, куда выгодней.
Да и сама Олимпийская деревня была уж слишком «городской», что ли! Где вы, буколические деревни Мельбурна или Токио, с вашими двухэтажными домиками, зелёными лужайками, рощицами и тихими дорожками? Ныне Олимпийские деревни всё больше превращаются в многоэтажные города. Гренобль, Мехико… Но там хоть были просторные площади и зелёные аллеи! Мюнхенская Олимпийская деревня была задумана как город будущего. Что ж, строители, безусловно, достигли своей цели! Но ох как не хотелось бы мне жить в таком городе! Чудовищные громады домов, воздушные и изящные издали, по-баварски тяжёлые и могучие вблизи, словно гигантские скалы, стеснили узкие, неровные долины улиц. Ни клочка зелени, ни одной ровной просторной площадки. Неимоверная теснота «деревенских» улиц, немыслимая толкотня в магазинах, информационных центрах, барах и других помещениях.
Конечно, квартиры (ещё до начала Игр проданные по 100–200 тысяч марок зажиточным мюнхенцам) имеют свои удобства! Например, подземные автомобильные подъезды и стоянки. Но как будут играть юные мюнхенцы в этих каменных, неприветливых джунглях, где, словно нить Ариадны, протянулись декоративные разноцветные линии труб, похожих на водопроводные: хочешь попасть туда-то — иди вдоль жёлтой, а хочешь сюда — вдоль красной. Хоть бы эдакий изящный шнур протянули, что ли, а то водопроводные трубы!
Столь же огромны и путаны были корпуса, где жили журналисты. Они постоянно куда-то торопились — это понятно. А потому мучились и проклинали всё на свете у своенравных и упрямых лифтов, обладавших капризным и непонятным характером. И в конце концов, торопливо спускались или, пыхтя, поднимались по лестницам, расположенным почему-то снаружи дома. Нет, неуютным городом была мюнхенская деревня…
И раз уж речь зашла об архитектуре, о ней нельзя не сказать подробнее.
Каждые игры зрительно запомнились мне (да, думаю, и всем) не только зрелищем спортивных состязаний, не только обликом олимпийских городов, но и спортивными сооружениями. Именно они для меня остались символом минувших Игр.
Каждая олимпиада была неповторима своими спортивными сооружениями. С мюнхенских высот совсем стареньким и простеньким представляется ныне многократно достраивавшийся и подстраивавшийся мельбурнский Крикет-граунд. А уж зал для борьбы с его дощатыми трибунами и одиноким ковром… Всё там было как-то по-домашнему и простовато, и сейчас даже трудно себе представить, что такое событие, как Олимпийские игры, могло проходить в подобных условиях.
В Риме встретились древность и современность (было ли это удобно всем атлетам — другой вопрос). Древние сооружения, могучие, пощажённые временем развалины служили здесь фоном поединков спортсменов.
И было нечто величественное и символическое в том, что сходились в схватках борцы под высокими сводами базилики Масценция, что гибкость, силу и изящество демонстрировали гимнасты на сцене терм Каракаллы, где некогда лелеяли римляне свою телесную красоту, что у арки Константина, вблизи Колизея, начинали и заканчивали свой бег марафонцы…
Рим оправил Игры кольцом древних легенд, классических мифов, над спортивными ристалищами словно витали тени героев давно минувших веков.
Нет, я далёк от утверждения, что там были идеальные условия для отдыха, разминки, для тренировок и т.д. Римляне сделали что могли в условиях своего — прямо скажем, не очень приспособленного для столь массового спортивного фестиваля — города.
Восхищение вызывают спортивные залы и стадионы Токио. Они явились подлинным откровением. Удивительные, присущие японцам тонкий вкус и верность традициям в сочетании с последними новинками строительной техники, точное чувство меры — всё это помогло создать им великолепный олимпийский комплекс, который, на мой взгляд, превзойти пока не удалось.
Достаточно вспомнить бассейн, игровой зал — эти грандиозные, прекрасные сооружения, в которых традиционная японская архитектура воплотилась в новые современные формы, поражающие своими размерами и красотой. Здесь продуманы каждая декоративная мелочь, сочетания цветов, даже форма сидений, бортиков, окраска перил. Всё должно радовать глаз, гармонично сочетаться с развёртывающимся перед зрителями спортивным зрелищем!
Или Будокан — это святилище, в котором проходили соревнования по дзюдо — виду спорта, являющемуся в Японии едва ли не культом.
Внешне сдержанный, скромный, даже суровый, в соответствии с философией дзюдо, этот храм (он и внешне напоминает храм), когда войдёшь в него, поражает своими размерами, продуманной строгостью интерьера.
Во время зимних Игр в Саппоро мне довелось побывать и в Токио, заглянуть в некогда кипевшие от страстей, а ныне пустынные спортивные сооружения: в бассейне заливали каток, готовясь к хоккейному матчу японской и советской команд, в игровом зале царили мрак и тишина. И всё же нельзя было не восхититься красотой этих арен минувшей Олимпиады!
Ну, а как же обстояло дело в Мюнхене?
Спортивные сооружения Мюнхена современнее любых других, мощнее, целесообразнее, рациональнее. Они великолепно отвечали всем требованиям, но (оговорюсь: мнение моё субъективно) поражали, а не радовали глаз. Возьмём хоть знаменитую крышу, которую в газетах и справочниках писали с большой буквы. Едва ли найдётся на свете крыша, о которой столько написано, наговорено, чьё изображение на миллионах открыток, фотографий, в миллионах проспектов, бюллетеней, брошюр разбежалось по свету. В Мюнхене продавался даже брелок, сделанный из «настоящего куска Крыши». Официальный справочник Игр без лишней скромности предсказывает, что «Крыша станет столь же знаменитой, что и памятники других столиц». Множество историй связано с этим «памятником». Как штутгартский архитектор Гюнтер Бениш впервые изобразил на макете крышу с помощью женского чулка, как определяли с помощью мыльной пены наиболее целесообразные поверхности, как для того, чтобы рассчитать крышу, потребовалось решить десятки тысяч уравнений, как при проектной стоимости в 16 миллионов марок эта, как её прозвали, «золотая крыша» в итоге обошлась в десять раз дороже, т.е. стоила столько же, сколько весь огромный пресс-центр и отель для журналистов, вместе взятые…
Спору нет: крыша — уникальное с технической точки зрения сооружение. И её поверхность 75 тыс. кв. м, равная дюжине футбольных полей, и её вес, превышающий полторы тысячи тонн, и 137 тысяч узлов, скрепляющих конструкцию, и необычность формы — всё поражает воображение. Только вот так ли уж она была нужна — эта крыша, а главное, насколько она красива?
Дождь за время Олимпийских игр шёл в Мюнхене всего один раз, так что трудно сказать, насколько она пригодилась. Бассейн и игровой зал она, конечно, защищала, а вот главный стадион и переходы между ними относительно…
Все эти 137 тысяч узлов, кабели, колоссальные заклёпки, гайки, винты, сам цвет, напоминающий грязно-бурую чешую доисторического животного, а не прозрачность и лёгкость стрекозиного крыла, как это казалось на открытках, — всё это, по моему мнению, не радовало глаз, не создавало адекватного обрамления изумрудному полю стадиона, красной рекортановой дорожке.
Ну да бог с ней, с крышей! К сожалению, и в других сооружениях было нечто подобное. Борцовский зал, например, спору нет, весьма удобный, но все эти красные клёпаные трубы, вся эта железная арматура, заставлявшие, стоит поднять глаза к потолку, вспомнить цех какого-нибудь большого завода…
Да те же водопроводные «нити Ариадны» в Олимпийской деревне!
Хочу подчеркнуть: я ни в коем случае не подвергаю критике удобства, целесообразность, полное соответствие всех этих сооружений своему назначению. Мне просто жаль, что, продумав до мелочей техническую сторону дела, строители как-то не подумали о красоте. А может, всё это им казалось красивым?..
И краски. Они весьма спорны. Конечно, нельзя пренебрегать интересами телезрителей, ради которых подбирались цвета стен, пола, борцовских матов, баскетбольных площадок, но иногда они неприятно резали глаз тому, кто приходил непосредственно в зал.
Я столь подробно говорю об этой стороне дела, поскольку мне кажется, что Олимпиада не должна превращаться в эдакую фабрику упражнений и рекордов, лабораторию, где всё подчинено производственному процессу или научному исследованию.
Конечно, главное для зрителя (уж не говоря об участниках) — спортивная борьба. И всё же небезразлично, в какой обстановке, в каком обрамлении, при каком эстетическом оформлении эти рекорды или победы добываются.
Олимпийские игры ведь не только праздник силы, ловкости, физической красоты — это и праздник чувств.
Но сказав всё, что сказал, я голосую обеими руками за сверхсовременное, научное, по возможности идеальное техническое оснащение олимпийских игр. И в этом смысле никакие предыдущие не идут в сравнение с Мюнхенскими.
То, что сумели сделать тут хозяева Олимпиады, достойно восхищения.
Правда, в наш век, когда пловцов или бегунов на финише разделяют тысячные доли секунды, победитель в метании копья опережает второго призёра на 2 см, без совершенной техники не обойтись. Спорт ныне властно диктует организаторам свои законы: велосипедисты-трековики требуют, чтобы на треке не было тени; пловцы — чтобы вода в бассейне имела температуру 25 градусов, а прыгуны в воду — 28,5 градуса, борцы-вольники соревнуются на одних матах, борцы-классики — на других, а… телевидению подавай такое освещение стадиона, чтобы можно было передать всю цветовую гамму состязаний.
И всё же организаторы в Мюнхене оказались на высоте. В этом смысле XX Олимпийские игры — значительный шаг вперёд в истории олимпиад.
Автоматизация, электронизация, механизация — уж не знаю, что ещё сказать! — Мюнхенской олимпиады были поразительными. Сейчас даже с трудом представляешь, как могли проходить, например, в Риме состязания в открытом бассейне, и как в Мельбурне результаты легкоатлетических метаний измеряли рулеткой, и как в Токио целая армия людей трудилась над составлением судейских записок по борьбе…
Получившая заказы на 25 миллионов долларов фирма «Сименс» постаралась. Не остались в накладе и «Юнганс», «Лонжин», «Рекс ротари», «Цейсс», «Омега» и другие гиганты оптики, механики, электроники. Кропотливо сверяли результаты хронометристы прошлых олимпиад, сколько раз возникали при этом споры… Спор вокруг финального результата в плавании вольным стилем на 100 м в Риме длился, казалось, вечность.
В Мюнхене все эти вопросы решались мгновенно и безапелляционно.
Один могучий электронный «мозг» с помощью трёх сотен терминалов регистрировал все результаты, второй — классифицировал их и делал выводы: определял победителей, их имена, страны, фиксировал рекорды, отбирал в случае предварительных соревнований тех, кто продолжит поединки, и т.д. Третий — дремал в запасе.
Каждый из них обладал знаниями в любом виде спорта большими, нежели опытный специалист. Так, например, нельзя было себе представить, что вслед за именами победителей в беге на 3000 м с препятствиями на табло появились результаты, допустим, гребцов (соревнующихся одновременно, но совсем в другом месте).
Система автохронометража в считанное время после окончания забега выдаёт плёнку фотофиниша с указанием результата. Специальная камера фиксирует финиш на магнитную плёнку со скоростью 100 кадров в секунду.
В бассейне момент финиша пловца устанавливается особой контактной пластинкой, требующей усилия в 40 г, чтобы выключить секундомер. Да ещё четыре камеры, установленные на глубине 4 м, снимают последние 2 м дистанции…
Всего три человека с помощью специальных приборов, напоминающих пишущие машинки, спокойно и без труда расправлялись, сидя прямо у края ковра, со всей (далеко не малой) борцовской документацией.
Копьё или молот, прочертив в воздухе свой путь, падает на зелёный ковёр стадиона. И никто не бросается к ним, волоча по полю измерительную ленту. На месте падения втыкается рефлекторная призма — детище «Цейсса» — и с помощью специального прибора, схожего с локатором, но использующего инфракрасные лучи, немедленно фиксируется результат.
Когда рождается олимпийский чемпион, мир хочет узнать о нём всё, и сообщить это «всё» — обязанность журналистов. Но уходят в прошлое времена, когда корреспонденты, изощряясь в хитрости, ловили выдающихся спортсменов у выхода из Олимпийской деревни, в городском магазине, на трибуне стадиона или прямо в его комнате.
Уже в Саппоро желающие подробно узнать о любом участнике садились за хитрое детище электронного века, внешне напоминающее симбиоз пишущей машинки и телевизора, и, нажимая на клавиши, узнавали все (или почти все), что им хотелось узнать о спортсмене.
В Мюнхене это было ещё усовершенствовано: электронная система «Голем» вмещала в своей всеобъемлющей памяти сотни тысяч данных. И не только об участниках XX Игр, но и об играх минувших, даже о правилах соревнований. Чтобы освободить журналистов от каких-либо усилий, у каждого аппарата дежурили специалисты, помогавшие непонятливым беседовать с «Големом».
Как сказал мне с грустью один мой шведский коллега, освещавший все олимпиады начиная с 1932 г.: «Зачем ходить на соревнования? Запирайся в комнате наедине с парочкой цветных телевизоров, телетайпом, телефонами, „Големом“ — и напишешь корреспонденцию куда лучше тех, кто, высунув язык, мотается по стадионам».
Действительно, служба прессы достойна высокой оценки. Целое море стартовых протоколов, предварительных и окончательных результатов и других документов, в общей сложности полсотни миллионов листов — эдакий четырёхкилометровый Монблан, если сложить их в стопку, — печаталось специальными фотокопировальными машинами. Было и многое другое, что облегчало нам работу.
А телевидение? Заметки эти отнюдь не посвящены телевидению вообще и на XX Олимпиаде в частности. Но мне сдаётся, что так же, как нельзя, освещая любую сторону олимпийских игр, не говорить о спорте, нельзя сегодня, говоря об олимпийском спорте, умолчать о телевидении.
Явление это (а ныне телевидение — это явление!) настолько прочно вошло в любую область нашей жизни, что сама жизнь без него как-то не мыслится. Развитие телевидения бесконечно расширило зрительскую доступность олимпийских игр, да и спортивных соревнований вообще, придав им невиданное дотоле звучание.
Телевизионные передачи из Мюнхена транслировались по всему миру с помощью двух спутников связи, вращавшихся вокруг Земли на высоте, почти равной земному экватору, со скоростью, равной скорости вращения Земли. Они как бы висели неподвижно: один — над Индийским, другой — над Атлантическим океанами. Колоссальные антенны тридцатиметрового диаметра, словно чуткие уши, круглосуточно были нацелены на эти космические ретрансляторы.
Передачи эти, цветные и чёрно-белые, практически захватили всё время мюнхенского телевидения, не говоря уже о специальном закрытом канале, который был целиком посвящён соревнованиям.
Передачи эти принимались в без малого сотне стран. Почти полтораста телекамер по шестнадцати каналам повествовали об Играх. Занимались этим в общей сложности около 6 тысяч человек.
Да, теперь уж не включишь в живописный очерк эффектную, но — как бы это деликатнее выразиться? — воображаемую деталь; теперь, вернувшись домой, порой слышишь рассказ куда более подробный, чем мог бы написать сам, о том или ином олимпийском событии.
В Скво-Вэлли или Кортина д'Ампеццо, напрягая на ветру слезящиеся глаза, следили в бинокль за крохотным лыжником где-то там на верхушке трамплина или старте слалома. А в Гренобле, с удобством сидя в тёплой комнате пресс-центра, видишь каждую деталь, каждую тень на лице, возникшем перед тобой с экрана цветного телевизора. Да что там пресс-центр — в собственной комнате в Москве или Владивостоке, Нью-Йорке или Монреале!
Так стоит ли вообще ездить на олимпийские игры? Кому это нужно? Не грозит ли грядущим олимпиадам призрак пустых стадионов и залов? Оказывается, нет. При всём своём могуществе есть вещи, которые телевидение передать не может…
Это общая атмосфера игр, обстановка, поведение людей, напряжённость сопереживания, соучастия, так сказать, эффект присутствия. Как ни искусно покажет оператор хоккейную комбинацию, как ни умно прокомментирует репортёр происходящее — они не в силах передать треск клюшек и свист шайбы, яркость красок, ослепительность катка и мглу остального зала, единый вздох облегчения или крик радости тысяч людей. Это всё — обстановка, атмосфера, то, что придаёт дополнительную прелесть спортивной борьбе. Ибо спорт не самоцель. Команды не играют на пустом, запертом стадионе. Они прежде всего должны доставлять радость многим людям, следящим за их игрой.
То же в футболе, баскетболе, волейболе, то же в лёгкой атлетике, плавании, борьбе, боксе… Иной удивляется: «Как можно сидеть полчаса и смотреть на бегущего стайера».
Ну и не смотри! А для меня это удовольствие, для меня в этом долгом беге нет двух одинаковых минут. Не то что в конной выездке! «В выездке? — возмутится другой. — Да это самое красивое спортивное зрелище, какое можно себе представить! Уж не ваш ли бокс?..» «Бокс? Вот вершина единоборства! — восклицает третий. — Сила, искусство, смелость…»
Словом, сколько видов спорта, столько болельщиков, столько поклонников, столько… знатоков.
И потому не удивительно, что в Мюнхен съехались на Игры более 4 миллионов зрителей. Их ничто не остановило: ни расстояние, ни трудности, ни… цены. Одни разместились в отелях, другие — на частных квартирах, третьи — в палатках, кое-кто ежедневно приезжал на Игры за 200–250 км. Было продано 4 миллиона билетов (в Мехико — 1,9, в Токио — 2 миллиона), но это не значит, что всем желающим удалось попасть на стадионы.
Такое колоссальное число зрителей и участников требует от хозяев олимпиад сложнейшей организационной работы. Ещё когда игры проводятся далеко — в Мельбурне, Токио, Мехико, — туда и богатому европейскому болельщику нелегко добраться. Но в центре Европы — в Гренобле, в Мюнхене…
Масштабы современных олимпиад попросту грандиозны. Думается, что никакой другой международный фестиваль не может с ними сравниться.
XX Игры были грандиозны во всём. По числу людей, с неослабевающим вниманием следящих за ними по телевидению, — около миллиарда человек, почти каждый третий взрослый житель Земли; по числу людей, непосредственно собравшихся в Мюнхене со всех концов планеты: и участников, и журналистов, и зрителей; по затраченным на Игры расходам, намного превысившим полмиллиарда долларов (только уборка территории после Олимпиады обошлась в два десятка миллионов долларов; это почти столько же, сколько стоили все Олимпийские игры в Мельбурне).
По доходам эти Игры тоже рекордны. Трудно даже представить себе суммы, которые кое-кто положил себе в карман! Ведь в некоторых (и почему-то как раз необходимых для Олимпиады) районах Мюнхена стоимость квадратного метра земли приблизилась к 40 тысячам марок. Только французское телевидение заплатило организаторам около 80 миллионов франков. Билеты, которые и без того стоили недёшево, продавались в пять-десять раз дороже спекулянтами. Но это так, к слову. Вернёмся к сложностям организации.
Устроители мобилизовали колоссальный аппарат, обслуживающий Игры: более 15 тысяч полицейских, 12 тысяч солдат, 2 тысячи агентов в штатском… Только служба контролёров насчитывала в «дни пик» 30 тысяч человек, а 1600 хостесс, технический персонал, продавцы программ, шофёры, посыльные, уже не говоря о судьях, врачах, работниках Оргкомитета и т.д. и т.п. Официальный справочник Игр содержит изображение 47 видов формы, которую носили все эти лица.
Система пропусков была настолько сложной, что в ней путались даже контролёры. Какие-то таинственные буквы, цифры, цветные полоски, символы видов спорта; наконец, фото владельца, которое делалось только официальным фотографом и намертво заправлялось в пропуск. Что касается билетов, то в них имелись специальные водяные знаки, чтобы избежать подделки.
Громадный аппарат Оргкомитета, насчитывавший пятнадцать отделов, начиная от финансового и кончая спортивным, четыре года планировал, готовил, продумывал всё, что было связано с Играми.
…Для соревнований по гребле невдалеке от Мюнхена был вырыт специальный канал более 2 км длиной. Один досужий статистик подсчитал, что водоём этот вместил бы столько пива, сколько выпивается на 125 традиционных мюнхенских пивных праздниках (говорят, что на каждом поглощают 40 тысяч гектолитров). Так вот, в этот водоём выпустили несколько тысяч форелей. Первую из них отметили серебряной ниткой. Для рыболовов водоём открыт. Но тот, кто выловит опоясанную серебряной ниткой рыбу, должен бросить её обратно в воду.
С каждой новой олимпиадой её значение и всемирный резонанс становятся всё значительней. В этом смысле Мюнхенская олимпиада побила все рекорды. Она значительно переросла рамки простого спортивного события и во многом явилась событием политическим, культурным, социальным.
В самой Западной Германии она, по существу, стала важным событием в предвыборной борьбе, в ожесточённых схватках правительства В. Брандта и оппозиции Ф.-Й. Штрауса. Как отмечали в специальном социологическом исследовании В. Брунс и Ю. Дикерт: «Спорт и физическое воспитание стали ныне составной частью политических программ всех партий бундестага». Крупнейшие западногерманские политические деятели не раз выступали перед Играми по вопросам спорта. И если партия Брандта стремилась использовать Игры для поднятия своего престижа, для сглаживания воспоминаний о гитлеровских временах, о печальной роли Мюнхена тех дней, то оппозиция ХДС/ХСС как раз наоборот — видела в Играх предлог для разжигания национализма, реваншизма. Как выразился влиятельный экономический орган «Дер фольксвирт»: «Успех или неудача олимпийцев ФРГ… — это и критерий успеха федерального правительства».
Готовились, разумеется, к Играм и бесчисленные процветающие на баварской земле реваншистские организации и враждебные Советскому Союзу и другим социалистическим странам радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа» и другое отребье. Однако твёрдая, решительная позиция стран социалистического содружества, не оставлявших без ответа ни единой провокации, ни единого вызова, огромный престиж советских спортсменов, связанный, в частности, и с их блестящим успехом на Играх, не позволили всем этим организациям предпринять какие-либо активные действия.
В то же время известный прискорбный инцидент в Мюнхене был, между прочим, вызван и тем, что Игры имели колоссальный резонанс, что к ним было приковано внимание всей мировой общественности и любое событие на Играх получало мгновенный отклик в самых удалённых уголках планеты.
Члены организации «Чёрный сентябрь» прямо заявили, что выбрали для своей акции Олимпийские игры именно потому, что это должно было привлечь всеобщее внимание.
В связи с этим мэру Монреаля, города будущей Олимпиады, Жану Драпо, который заявил незадолго до этого: «Ничто, с моей точки зрения, не может сравниться с олимпийскими играми, когда речь идёт о международном событии», так вот, ему многочисленные журналисты задали вопрос: «Как будет обеспечен порядок на Играх 1976 года?» Мэр ответил уклончиво. Однако чувствовалось, что трагические события в Мюнхене очень встревожили его.
Встал новый вопрос. Отныне будущие организаторы олимпиад должны гарантировать не только отличную подготовку спортивных сооружений, питание, размещение участников, соответствующие условия для прессы и т.д., но и то, о чём раньше думать не приходилось, — безопасность олимпийцев.
Французская газета «Фигаро», да и многие другие газеты разных стран в связи с этим единогласно отмечали, что в Москве подобных событий не произошло бы, что города социалистического мира застрахованы от таких инцидентов и что об этом следует подумать, когда будут решать вопрос о местах проведения будущих Игр.
Олимпийские игры — праздник мира. Так, по крайней мере, воспринимают их прогрессивные люди. И всё же нет такого микроскопа, через который можно было бы разглядеть границу между спортом и политикой. Не случайно побывали на Играх премьер-министр Франции Ж. Помпиду, премьер-министр Англии Э. Хит и многие другие крупнейшие государственные деятели, которые, разумеется, не только наблюдали в Мюнхене, как соревнуются пловцы и легкоатлеты. Мне самому довелось видеть, как, сидя на трибуне борцовского зала «Месегеленде», сосредоточенно беседовали греческий король Константин (между прочим, олимпийский чемпион 1960 г. по парусному спорту), пребывающий в «самоизгнании» в Италии, впоследствии отстранённый от престола, и один из нынешних греческих реакционных деятелей. О чём шла беседа? Уж, во всяком случае, не о том, что происходило на борцовском ковре…
Как ни велико было значение Олимпиад в Мельбурне, Риме, Токио, как ни фокусировали они в своё время общественное внимание, но всё это несравнимо с Мюнхеном. Ныне олимпиады превращаются в крупнейшее политическое событие.
Конечно, наивно считать, что, если представитель Монако, например, выиграет бег на 100 м, значит, спорт в его стране находится на высоком уровне. Нет! Отдельные победы или поражения в этом плане ни о чём не говорят. Важна общая картина.
А она красноречива. При этом XX Игры с предельной яркостью продемонстрировали закономерность: страны, где у власти народ, имеют наибольшие успехи в спорте, поскольку физическая культура является показателем не только чисто спортивных успехов, но и здоровья нации, её настроения, возможностей для отдыха, физического развития молодёжи.
В этом смысле победе Советского Союза не следует удивляться. Поражает другое — грандиозность победы. 50 золотых медалей — такого результата не было ни на одной олимпиаде! И что важно, они завоёваны в различных видах спорта.
Напомню, что американцы, например, в Токио из 36 золотых медалей 30 имели в плавании и лёгкой атлетике, в Мехико из 45 высших наград на эти два вида спорта у них приходилось 38.
В Мюнхене же советские спортсмены набрали даже в таком традиционно выигрышном для американцев виде спорта, как лёгкая атлетика, в полтора раза больше медалей, чем спортсмены США, да ещё в таких дисциплинах, как бег на 100 и 200 м, десятиборье, прыжки в высоту…
Да и вообще, спортсмены социалистических стран при том, что они составляли лишь одну десятую числа участников, завоевали почти половину всех медалей, в том числе на 7 золотых больше, чем представители остальных 112 стран.
Выше я упомянул о качестве нашей победы. Оно особенно ценно потому, что состязания XX Игр отличались очень высоким накалом спортивной борьбы.
Никогда ещё олимпиады не собирали такого числа участников из такого количества стран. Никогда ещё не были эти участники так великолепно подготовлены, а сама подготовка к играм не была столь тщательной и длительной. Поэтому спортсмены, приехавшие в Мюнхен, встретились с соперниками, равными по силе. И борьба во всех видах программы была, не побоюсь этого слова, ожесточённой. Ни в одном виде не было лёгких побед, нигде нельзя было со стопроцентной уверенностью предсказать чемпиона.
Не помню ни одной из прежних олимпиад, где бы журналистам — любителям прогнозов было преподнесено столько сюрпризов. Если в Мехико был установлен 21 мировой рекорд, то в Мюнхене — 59! А ведь на играх рекорд — не главное. Какой турнир ни возьми — борьба, бокс, гимнастика, баскетбол… — специалисты и участники были единогласны: такой интересной, такой сложной борьбы, такого высокого мастерства они раньше не видели.
Тем почётней было выиграть.
Размышляя об олимпийских играх, задаёшься вопросом: их возросшие по всем параметрам масштабы не отражаются ли на них отрицательно? Не смешиваются ли понятия, не тонет ли главное во второстепенном? Ведь разговоры о гигантизме игр идут давно…
Думаю, что существуют разные аспекты, которые не следует смешивать. Есть спортивная программа. В ней действительно была кое-какая перегрузка, некоторые виды спорта гипертрофировались. Как известно, ныне МОК принял ряд изменений. Программа игр стала более сбалансированной. И бояться гигантизма олимпиад не приходится. Но есть другой аспект. Современный спорт в высшем его проявлении, как, например, на играх, требует сложнейших приборов, совершенных спортивных сооружений, соответствующих условий для спортсменов, журналистов, зрителей. Это налагает на организаторов огромную ответственность, предъявляет к ним исключительные требования.
Ныне не то что город — не каждая страна может взять на себя организацию игр.
Вероятно, МОК будет учитывать это, решая, кому предоставить очередные игры.
Что же касается XX Игр, то они заставили задуматься о многих вопросах, переоценить многие ценности.
Они заставили задуматься спортсменов и тренеров, архитекторов, инженеров, администраторов. Да и нашего брата журналиста. Словом, огромную армию людей, участвующих в колоссальных мирных битвах народов, каковыми являются современные олимпийские игры, единственных битвах, которые хотелось бы сохранить на Земле.