Кто как произносит? Мы — как в первом случае, скандинавы — как во втором, французы — как в третьем. А японцы? Выясняется, что в японском языке нет ярко выраженных ударений. Говори, как хочешь. Так и делаем. Са́ппоро, Саппо́ро, Саппоро́… Каков он?

Он голубой. Нет, не просто голубой, потому что голубое здесь небо, сугробы, склоны гор. Голубой цвет официально, путём референдума среди жителей города, установлен как цвет Саппоро.

И вот мы здесь, в этой головокружительной голубизне небес, снежных гор и равнин, в многоцветье олимпийских одежд, флагов, символов, транспарантов.

Поселяемся в Доме прессы, сочетающем традиционность и современность. Современные четырёхэтажные дома с центральным отоплением и электрической кухней. А стены в квартирах раздвигаются, как в бамбуковых домиках, окна из молочного стекла, словно из бумаги, на полу (пусть синтетические) циновки, и в обуви никто не входит.

Пресс-центр рядом. Он населён армией щебечущих, очаровательных переводчиц, одинаково плохо говорящих на множестве языков, зато чудесно улыбающихся и изо всех сил старающихся помочь журналистам с их вечными проблемами и невозможными вопросами. А журналисты набрасываются на информацию: бюллетени, сообщения, списки делегаций и бесчисленные объявления.

Например, о том, как будут убираться дороги в случае снегопада. 450 километров дорог, 209 машин. Значительность этого сообщения мы оценили позже, когда с грохотом и лязгом, мигая десятками бешено вращающихся оранжевых фонарей, гигантские жёлтые бульдозеры, снегоочистители, автощётки вступали в бой с плотной белой массой, безостановочно, часами опускавшейся на землю.

Что касается спортсооружений, то 163 специальных покрывала по 200 кв. м каждое прятали их от снегопада. Хитрая система лебёдок тянула их потом, сбрасывая снег в заранее приготовленные ямы.

А вот ещё сообщение — программа посещения Игр императором Японии Хирохито.

Впервые мне довелось увидеть его в 1946 г. Он мало изменился с тех пор, но помимо рыб (император Хирохито ихтиолог с мировым именем, ему принадлежит классическое исследование о крабах) интересуется теперь и спортом. Бесконечный кортеж чёрных сверкающих лимузинов неустанно колесил между стадионами, трамплинами и трассами…

Или вот официальное коммюнике о пленарном заседании МОК: знаменитый австрийский горнолыжник Карл Шранц не допущен к участию в Играх, «учитывая его деятельность и влияние в горнолыжном спорте, и за то, что его имя и фотографии служили в последние годы рекламным целям». Перед отъездом из Саппоро Шранц собрал пресс-конференцию, на которой заявил, что президент МОК Брэндедж — тиран и ведёт себя как типичный американец в Европе.

А тем временем сам Брэндедж без устали колесит по олимпийским дорогам Саппоро. Его огромная машина, окружённая полицейским эскортом, возникает то тут, то там. В промежутках Брэндедж успевает побывать на банкетах и приёмах, которых в Саппоро куда больше, чем соревнований.

На одном из них, устроенном Оргкомитетом в честь журналистов, с трудом пробившись через многочисленную бдительную охрану, задаю ему два вопроса.

Первый традиционный: как господин президент относится к выдвижению кандидатуры Москвы на проведение Олимпийских игр 1980 г.

«Я был первый раз в Москве 60 лет назад, — отвечает он, — последний раз год назад. Я хорошо знаю вашу столицу, и как человек, близкий к искусству, не могу не восхищаться ею, особенно её архитектурой, музеями, Третьяковской галереей. Что касается Игр, то москвичи любят и знают спорт, очень много сделали и всё больше делают для его развития, у них есть все возможности провести Игры на высоком уровне, а потому все основания выставлять кандидатуру своего города».

Потом я спросил мнение главы МОК о спортсооружениях Саппоро.

«Они очень хороши. Мне весьма понравилась Олимпийская деревня. Особенно как там кормят», — ответил он, подмигнув. Если учесть, что интервью он давал мне на банкете, где для журналистов приготовили 76 различных блюд, питание в деревне, наверное, было неплохим.

Брэндедж был в хорошем настроении: император наградил его орденом Восходящего солнца I класса. Это высшая награда в Японии, и обычно из иностранцев её получают лишь главы государств, приезжающих с официальным визитом. Что ж, разве Брэндедж не глава своеобразного государства, пусть временного, которое зовётся Олимпиадой!

А кто же её рядовые граждане?

Их сонм. Есть выдающиеся, те, кто в первых рядах, там, где кипят волнения и страсти, где люди и события сходятся в рукопашную, где рождаются герои. Такие войдут в историю, их имена, подобно именам победителей Токийской олимпиады, будут золотом высечены на фронтоне главного стадиона.

А есть имена-однодневки, которые ложатся на газетные страницы, звучат в эфире, чтобы уйти в небытие вместе с последними олимпийскими репортажами. Мне довелось побывать на девяти олимпиадах и запомнить сотню имён, а услышать многие тысячи и забыть их.

Имена, порождённые любовью журналистов к сенсациям и курьёзам. Например, австрийский полицейский бобслеист Г. Эйхингер. Он самый тяжёлый из участников XI зимних Игр, его вес 105 кг. А другой бобслеист — швед Э. Винненберг — самый старый, ему 55 лет. Или швейцарец Э. Хубахер, опять же бобслеист, он самый высокий — 201 см. Впрочем, его рекорд вскоре побил американский фоторепортёр, удивительно похожий на Тарапуньку. Его рост 211 см, но снимал он почему-то всё время лёжа. Норвежец Х. Грённинген участвует уже в пятой олимпиаде. Помню его ещё по Кортина д'Ампеццо. уникален и Х. Харибьян, психиатр канадской команды, — он владеет английским, французским, немецким, персидским, армянским, русским и японским языками.

Таких вот «рекордсменов» журналисты быстро обнаруживают и выдают на-гора. Что ж, если нельзя прочно закрепиться в анналах олимпийской истории, то приятно хоть погулять по страницам ежедневных газет, привлечь хоть на минуту внимание болельщиков.

Болельщики в Саппоро тоже разные. Дети, например. Чудесное это правило в Японии — бесплатно проводить на стадион отряды сгорающих от любопытства школьников. И ни на секунду не утихает весёлый детский писк, не замирают бесчисленные флажки, мотающиеся в их ручонках.

А однажды я обнаружил на трибуне рядом с собой знакомую могучую фигуру. Старый друг — Антон Хеесинк, тот самый покоривший Японию голландец, что стал абсолютным чемпионом Токийских игр по дзюдо. Помню, как стоя приветствовал его многотысячный Будокан — этот храм дзюдо, не видевший никогда на высшей ступеньке пьедестала почёта никого, кроме японцев.

Хеесинк рассказал, что приехал «просто болеть». «В стране дзюдо меня интересуют только коньки». Однако, узнав, что в Риге в ноябре состоится первое первенство Европы по самбо, о коньках забыл и стал расспрашивать об этом крайне интересующем его виде спорта. Потом всё же вернулись к конькам, восхищались Схенком. После каждой очередной победы этого замечательного конькобежца Хеесинк вопрошал: «Ну, как Схенк? Чудо?» «Чудо! — сам себе отвечал он и добавил однажды. — Жаль, он не занимается дзюдо. При его росте в 196 сантиметров я бы сделал из него чемпиона!»

…Стремительно мчалась по февралю Белая олимпиада. Высунув языки, метались с одного старта на другой, с одного финиша на другой трёхтысячная журналистская братия. А вечером возвращалась в пресс-центр.

На этих Играх в отношении контроля было довольно спокойно. Никто не требовал на каждом шагу корреспондентского удостоверения, в Олимпийскую деревню не надо было заказывать, как в Гренобле или Токио, пропуск заранее. В корреспондентские автобусы садились все кому не лень, так что оставалось иногда место и для журналистов. Зато журналисты свободно разгуливали по трибунам для высоких спортивных персон. И только перед раздевалками участников висели надписи: «Вход для корреспондентов запрещён» (единственные надписи, имевшиеся и на русском языке).

Накануне открытия Игр произошло прискорбное событие: внезапно скончался руководитель пресс-центра Акаяма. Это внесло некоторую растерянность. Огромную помощь оказал организаторам своим опытом и авторитетом генеральный секретарь АИПС Антуан Эрбо. На особо ответственных хоккейных матчах он даже заменял в ложе прессы контролёров.

А вот с поступлением иностранных газет было трудновато. Однажды я встретил давнего знакомого, корреспондента французской газеты «Экип» Мишеля Клара. Он радостно мчался, размахивая позавчерашним номером своей газеты: его жене удалось купить её в столовой Олимпийской деревни за 1000 иен. «Остаётся тайной, — сказал он мне, — как газета попала в эту столовую, как, впрочем, и моя жена».

Надо сказать, что днём пресс-центр выглядел довольно безлюдным. Журналистская армия с утра растекалась кипящими ручейками.

Первыми, выстояв длинную очередь в столовую, на лыжные гонки уезжают шведы, норвежцы, финны, молчаливые, тепло одетые, румяные.

Потом, шумно и азартно споря, в путь к дальним склонам горы Энива устремляются австрийцы, французы, швейцарцы, — словом, представители горнолыжных держав.

К вечеру в путь трогаются журналисты, которых интересует бобслей и сани. Это канадцы, итальянцы, немцы из ФРГ, американцы. И, разумеется, наши друзья из ГДР.

А ночью неутомимо стучат машинки, трещат телетайпы, орут в трубки хриплые голоса — планета ждёт олимпийских новостей.

…14 февраля. Олимпиада вчера закончилась.

И кажутся странными и необычными опустевшие стадионы, уходящие в леса лыжные трассы, по которым привольно гуляют метели, покрывая всё ровной белой пеленой. Никто не трогает её. В горах и лесах царит безмолвие.

Мир волнуют новые события.