Главная особенность летней кампании 1917 года заключалась в том, что Антанта невольно делала все возможное и невозможное для облегчения положения Германии и ее союзников практически на всех театрах военных действий. Конечно, делала это несознательно. По-прежнему в высших кабинетах Парижа, Лондона, Петрограда, а теперь еще и Вашингтона, лелеяли надежды на скорую гибель Германии. Союзные армии наступали и готовились наступать по ранее намеченным планам. Беда в том, что планы эти потеряли всякую согласованность действий. Вместо мощных, одновременных, координируемых ударов проводились какие-то хаотичные, одиночные наступления на разных фронтах, которые германцы успешно отражали, быстро и без труда перебрасывая на угрожаемые участки резервы с других фронтов. В Берлине ликовали. Такого подарка там не ожидали и, как часто бывает, приписывали подобное положение дел гениальным решениям своих политиков и военачальников. Политика действительно стала главным фактором, разрушившим казалось уже выстроенную и четко работающую систему согласованных действий стран Антанты в экономике, а, главное, боевых действиях на полях мировой войны. В это лето политика замутила не одну светлую голову.

Прежде всего, западному истеблишменту предстояло разобраться с Россией. Десятки, сотни неразрешимых вопросов заставляли действовать быстро, жестко и не всегда правильно, справедливо. Проклятый царизм сброшен, торжество демократии налицо. У власти свои люди, готовые на все ради вступления в ряды цивилизованных демократических держав полноправными членами. Вот отсюда начинались сомнения. Конечно, и желательно было бы оставить Россию активным союзником – русское пушечное мясо так необходимо на фронтах. Послы союзников в Петрограде не просили, а нагло требовали от Временного правительства активизировать военные действия и дать гарантии дальнейшей борьбы до победного конца. «Я не могу допустить никакой двусмысленности на счет вашей решимости сохранить ваши союзы и продолжать войну. Мне нужна не надежда, мне нужна уверенность», – распекал как мальчишку русского министра иностранных дел Милюкова французский посол Палеолог.

Но, с другой стороны, западные демократии совсем не хотели видеть Россию полноправным членом и уж совсем не стремились к ее усилению.

Они не только благосклонно приветствовали начавшиеся именно летом сепаратистские движения на окраинах бывшей империи, но и практически помогали им деньгами и делом. Финские, прибалтийские, украинские, закавказские националисты, не говоря уж о поляках, буквально кормились с рук эмиссаров Лондона, Парижа, Вашингтона. Именно летом 1917 года оперились все эти щюцкоры, гетманцы, петлюровцы, дашнаки и пр., пр. Уже тогда западные демократии лелеяли мечту о раздробленной России, сведенной к допетровской Московии.

Антанта, а особенно Лондон, и не думали отдавать русским вожделенные Проливы и Константинополь. А присутствие русских штыков на Ближнем Востоке вообще считалось недопустимым. Поэтому возможный выход России из войны в Лондоне и Париже уже не принимался как большая трагедия. Очень хорошо – одним ртом меньше при дележе будущей добычи. Американцы вполне заменят русских. К тому же свои по крови. Поэтому, требуя от русских «лояльного выполнения своих обязательств», западные демократии начали по сути дела предавать своего не раз спасавшего их союзника. Приведу только один из множества пример: «В апреле 1917 года английский министр иностранных дел Бальфур, французский министр юстиции Вивиани и маршал Жоффр, посланные со специальной миссией в Вашингтон, подписали совместно с американскими представителями секретное соглашение о передаче Румынии 45 тыс. кв. км российской территории в Бессарабии с населением в 3 млн человек. Втягивая в войну Грецию, правящие круги Англии и Франции обещали ей Константинополь и Проливы, которые должны были отойти к царской России. Такова была цена союзных обязательств англо-французских союзников по отношению к России, которую они упрекали в недостаточно твердом выполнении своего союзнического долга». Удивительная наглость!

Поэтому важнее русского пушечного мяса стало экономическое и финансовое закабаление России. На Западе мгновенно забыли о миллионах золотом личных средств государя императора, оказавшихся в европейских и американских банках для финансирования военных поставок, но не забыли о собственных капиталах в теперь уже демократической России. Пользуясь ослаблением и революционной неразберихой, надо было поспешать подчинить ее своему экономическому, финансовому и политическому контролю. К примеру, американский посол Френсис писал государственному секретарю в Вашингтон: «Весьма желательно, чтобы американские торговцы прочно обосновались в России, пока для этого представляется возможность. Россия, на мой взгляд, представляет собой лучшую сферу для приложения американского капитала, изобретательности, предприимчивости, чем любая страна в мире. Что вы думаете относительно того, чтобы обращаться с Россией так, как обходились с Китаем?» С Китаем в то время обходились хуже, чем с колонией. И правительство США немедленно отправило в Россию две миссии. Одна во главе с Дж. Стивенсом составляла план установления контроля американцев над железными дорогами России. Другая, возглавляемая сенатором Э. Рутом, готовила программу захвата горных богатств Сибири, Сахалина и Кавказа и сразу же выбивала под это у Временного правительства концессии. Деловые круги Западной Европы в этих вопросах переплюнули даже сверхпредприимчивых янки.

Западу сильная Россия, императорская или демократическая, была не нужна. Это, кстати, прослеживается до сих пор, и мы тому свидетели.

Все эти выкрутасы с Временным правительством России, союзниками по блоку и противниками как-то незаметно отодвинули на второй план координацию и согласование боевых действий. Если говорить точнее – каждый решил воевать, исходя из собственных приоритетов. В Париже премьер Рибо прямо заявил: «Пусть русские воюют, как хотят, лишь бы воевали». Французские политики, ошалевшие от неудач и потерь «бойни Нивеля», не знали, как справиться с возмущением, охватившим большую часть армии на фронте и в тылу. Возмущение скоро переросло в настоящие восстания войсковых частей с конкретными лозунгами «Долой правительство Пуанкаре!» (президент Франции. – С.К.) «Долой войну!», «Долой кровавую бойню!». Восстания вспыхнули в отдельных частях сразу в 16 корпусах по всей Франции. 5 корпусов отказались выдвигаться на передовые позиции. Всего волнение охватило 75 пехотных полков, 23 отдельных батальона и 12 артиллерийских полков. Кое-где создавались Советы солдатских депутатов. Все, как в России. Тут уж было не до шуток. Некоторые подразделения захватывали грузовики, поезда и отправлялись в Париж. Надо было принимать срочные меры. 16 мая генерал Нувель смещен и заменен генералом Петэном. Начальником штаба вместо Петэна стал генерал Фош. Помните, как год назад под Верденом прошла такая же рокировка, только наоборот – Нувель заменил Петэна. В Елисейском дворце надеялись на жесткий, жестокий характер Петэна, его способность находить выход из самых критических ситуаций. И он не подвел, лично занялся ликвидацией мятежников. 30 мая солдаты 36-го и 129-го пехотных полков двинулись на помощь бастовавшим в Париже рабочим и были расстреляны артиллерийским огнем. Петэн отдает приказ о введении смертной казни за отказ повиноваться, и восставших начали быстро и безжалостно стрелять, вешать, ссылать в штрафные батальоны и на каторгу. Но порядок навел. Военный министр Пенлеве призывал «восстановить дух и доверие армии, обуреваемой разочарованием и гневом, – армии, которая уже потеряла 1100 тыс. убитыми и 340 тыс. пленными». Позже он признается: «В те тягостные июньские недели каждый вечер срочная почта приносила в мой кабинет зловещие папки со смертными приговорами. Сотни и тысячи французских солдат падали, сраженные французскими же пулями». Кстати, волнения охватили и уже прославленные во Франции русские бригады. Уж с ними-то Петэн совсем не церемонился. Причем натравил «лояльных русских на не лояльных». Именно там летом 1916 года началась гражданская война в России, а знаменитые русские бригады были расформированы, солдаты рассеяны по тюрьмам, лагерям, некоторые доберутся до России. От славного русского экспедиционного корпуса на полях сражений Первой мировой останется лишь стрелковый батальон, так называемый Легион Чести, который с честью довоюет до победного конца войны.

Петэн, национальный герой Франции, через 18 лет верховным судом Французской республики будет приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением, за предательство и сговор с гитлеровскими оккупантами. Вот так иногда заканчивают герои. Предательство нигде и никогда не оправдывается прежними заслугами. Это напоминание тем, кто у нас сейчас пытается реабилитировать Власова, Краснова, Шкуро и пр. участников и героев былых сражений.

Но вернемся во Францию 1917 года. Французское военно-политическое руководство после известных событий решило изменить сам характер участия французской армии в войне. И это принципиально важно. Пенлеве заявил на весь мир: «Это должна быть война техники во всех ее видах, которая должна дать все, что можно из нее выжать, не требуя невозможного от человека. Такой способ давал возможность стоять на месте и оставаться сильными до будущих сражений, к которым французы подготовят многочисленную армию, снабженную мощной тяжелой артиллерией». После таких заявлений трудно было опять свести планы союзников в единое целое, и англичане немедленно восстановили свою оперативную самостоятельность на Западном фронте, а о русских уже никто не думал. Но воевать-то надо, и начались долгие переговоры, а потом и те самые разрозненные наступления на разных фронтах, которые германцы и их союзники уверенно парировали.

Начнем, как всегда, с Запада. Английское командование, как мы видим, решило действовать самостоятельно. Да и как иначе, если на предложение английского главкома генерала Хейга о совместном наступлении Петэн 2 июня ответил отказом из-за плохого морального состояния французской армии. Тогда Хейг решил провести силами свой 2-й английской армии частную наступательную операцию с ограниченными целями – срезать у Мессин в районе Ипра германский выступ, вклинившийся 15-километровой дугой в английские позиции. Весьма важным этот военачальник, которого Черчилль позже назовет «первым полководцем Англии в Первой мировой», считал и захват господствующих высот в этом районе. Он знал, что германцы имеют здесь не более 5 дивизий, но местность была трудной для открытой атаки – изобилие болот, каналов, соединенных с реками, затрудняли даже снабжение войск боеприпасами, едой и водой, не говоря уж о боевых бросках пехоты. Поэтому подготовку к операции Хейг проводил давно и с привычным британским размахом.

В районе Ипра была построена сеть железных и грунтовых дорог, деревянных пешеходных мостков, но германцы вели постоянное наблюдение за работами, и внезапность атаки обеспечить было просто невозможно. Тогда англичане решили провести подземное минирование. Лиддел Гарт в своей работе «Правда о войне 1914–1918 гг.» пишет: «Большие осложнения германскому командованию доставила прокладка англичанами туннелей, начиненных взрывчаткой, под мессинский гребень. Характер почвы, насыщенной водой, исключал у германцев мысль о минировании. Британские геологи, тщательно изучив структуру почвы атакуемого сектора, еще в 1916 году начали подготовительные работы и за 15 месяцев заложили свыше 20 гигантских туннелей под вторым уровнем грунтовых вод в пласте голубой глины. Работы велись при помощи механизмов, применяемых при прокладке метрополитена. Вынутый грунт (голубая глина) тщательно маскировался, чтобы германские самолеты не обнаружили его. Галереи в 300–400 ярдах (около 400 м) начинались позади обороны англичан. Поскольку германские позиции находились на высотах, то галереи проходили под обороной германцев на глубину до 50 м и имели общую протяженность до 8000 ярдов (7312 м) В них было заложено 600 т взрывчатки». Германцы все же смогли разгадать намерения англичан, но они ошиблись в глубине залегания туннелей и разрушили только 2 из 22. Для атаки Хейг сосредоточил против 5 германских дивизий 9-й, 10-й и 2-й Анзакский корпуса, каждый из трех дивизий в первом эшелоне и одной в резерве. Поддерживали их 2200 орудий, в том числе 756 тяжелых, 300 самолетов и 76 танков новейшей марки «4». Только на одном трехкилометровом участке прорыва одного корпуса стояло 718 орудий, 192 окопные мортиры и 198 пулеметов. Меня лично эти цифры ужасают своей бессмысленностью. Какую же мощь собирали в годы Первой мировой войны противники для решения вообще-то мизерных задач!

Артиллерийскую подготовку Хейг начал 28 мая и вел ее днем и ночью, останавливаясь на короткое мгновение, чтобы ввести в заблуждение германцев. Но заблуждался сам. О предстоящей атаке не смог бы догадаться только глупец. Наконец, 7 июня в 3 часа 10 минут рванули все оставшиеся у англичан 20 подземных горнов с минами в 23 тонны каждая. На воздух сразу взлетела передовая и вторая линия германской обороны, образовались воронки диаметром 120 м и глубиной до 60 м. Ужас! Глухие сотрясания почвы слышались за сотню километров. Даже лишенный какой-либо сентиментальности Гинденбург запишет: «В роковой день, 7 июня, поднимается минированная почва под линией обороны, и главная ее опора рушится под падающей массой земли, английская атака повергает последние остатки немецкой обороны». Дальше все просто. Сопровождаемая огневым валом английская пехота просто прошла сквозь остатки германских позиций, взяв только в плен 7200 солдат и 145 офицеров, 294 пулемета и 94 окопные мортиры. Танки можно было в сражение не вводить. Они прошли по полю боя, как на параде. Сколько германцев погибло, до сих пор точно не известно. Людендорф отметит: «7 июня дорого нам обошлось. Ввиду удачи неприятельской атаки наши потери были очень велики». Англичане ликовали. В первый и последний раз они одержали победу с наименьшим количеством своих потерь. Тот же Лиддел Гарт пишет: «Победа была укрепляющим лекарством, совершенно необходимым после депрессии, вызванной печальным концом весенних наступлений у Арраса и на реке Эн».

Все бы хорошо, но я не могу не внести даже не ложку, а ведро дегтя в бочку с медом. Во-первых, англичане все-таки сами потеряли 16 тысяч человек, и стоило ли было городить такой огород, проводить такие исследования, тяжелейшие дорогостоящие минные работы, привлекать столько средств и сил, чтобы с такими потерями захватить только 50 кв. км площади? Германцы очень скоро подтянули сюда резервы с Восточного фронта, русские-то не наступали, и восстановили прочность линии фронта. К тому же они подготовили свой неприятный сюрприз для союзников. В ответ на минный эффект англичан впервые применили новое отравляющее вещество иприт. Английский офицер, подвергшийся химической атаке, сначала ничего не понял: «Пелена газа была ясно видима и имела запах хрена. Не замечалось никакого немедленного действия на глаза и горло. Так как газ, казалось, не производил никакого действия на глаза, я приказал людям надеть только загубники и носовые зажимы респиратора, чтобы избежать вдыхания газа, и мы продолжали свою работу. На следующее утро я совершенно ослеп, так же как и те 80 человек, которые меня сопровождали. Один или двое из нашего отряда совершенно ослепли и умерли». В одну ночь от иприта англичане потеряли 2143 человека, из которых 60 умерло. Вообще потери союзников от нового ОВ в 8 раз превосходили потери от других газов. Так что стоило ли уж так радоваться англичанам, если победа носила лишь частный небольшой тактический успех и даже не поколебала германский фронт. Справившись с англичанами, немцы немедленно перебросили резервы на Восток, где начали наступать русские. Вот так начали рушиться хорошо задуманные планы Антанты.

Но в Лондоне не замечали досадных неурядиц, тем более Хейг докладывал о новой операции под тем же Ипром для захвата хребта Пашендейль. Хребет этот в английском Генштабе мало кого интересовал, а вот предложение главнокомандующего прорваться в прибрежные дюны и уничтожить базы германских подводных лодок возбудили не только Генштаб, но и адмиралтейство. Тема подводных лодок в последние месяцы была в Англии главной. И план Хейга получил всеобщее одобрение. Тем более созрели наконец французы. Петэн окончательно подавил недовольство войск, по крайней мере, загнал его вглубь и предлагал Хейгу для поддержки с северного левого фланга целую 1-ю французскую армию. Правда, по численности она состояла из одного корпуса и двух дивизий, но техники и вооружения у французов было более чем достаточно. На правом фланге своего наступления Хейг разворачивал 2-ю армию, только что со славой разбившую германцев у Мессина. Главный удар на участке всего в 4 км наносила 5-я английская армия, увеличенная до 4-х корпусов. Техники союзники нагнали немереное количество. Только 5-я английская армия имела 2299 орудий, из которых 752 тяжелых. 2-я армия – 1295 орудий, из них 575 тяжелых. Авиационная группировка поражала. У англичан было 508 самолетов (230 истребителей). А еще 200 французских самолетов (100 истребителей) и 40 бельгийских. Из 216 новейших танков можно было создать мощный таран, но Хейг распределил их равномерно между атакующими дивизиями 5-й армии.

И всей этой махине германцы могли противопоставить только 4-ю армию из группы кронпринца Баварского. То есть против английских 4-х ударных корпусов стояло всего 2 германских и 5 дивизий в резерве. А против французского корпуса всего 1 дивизия в первом эшелоне и 1 в резерве. Немцы имели в два раза меньше орудий, всего 1556, из которых 737, в том числе 345 тяжелых, сосредоточили на участке главного удара против 5-й английской армии. Но мы должны не забывать, что сидели они на хорошо укрепленных позициях, имели более 600 самолетов, 200 из которых – истребители. Да и с Востока выдвигались резервы, которые освободились после срыва русского наступления, как раз в нужный момент. Где оно, так продуманное согласование действий? Трудно сказать, на что рассчитывал Хейг.

Операция по всем предположениям могла повторить все бесплодные наступления прошлого и нынешнего года. Так и случилось. 31 июля началась и только через 16 дней закончилась артиллерийская подготовка. Людендорф потом отметит, что было израсходовано «такое количество снарядов, которое до сих пор было редким явлением даже на Западе». Какое количество снарядов расходовалось, мы уже не раз говорили. Уйма! Снаряды перепахали и без того трудно проходимую болотистую местность. Немцы, как обычно, переместили свою артиллерию в глубь обороны и стали недосягаемыми для английских орудий. Двигаться же за пехотой орудия не могли по изрытой снарядами болотистой низине. Английская пехота тоже, как обычно, пошла вперед и продвинулась аж на 32 километра. И все. К германцам подошли резервы, и началось бессмысленное, длительное кровопролитие на долгие месяцы. 10, 16, 22, 25 августа союзники атаковали особенно упорно, но отодвинули германцев только на 2–4 километра. Вам это ничего не напоминает? Конечно, повторение уже не раз проанализированных нами предыдущих операций на Западном фронте. Что поделаешь, другой войны там не было, и воевали теми же методами. Можно отметить единственное новшество – в одной из контратак германской пехоты ее впервые поддерживали и очень эффективно истребители сопровождения. Этакий прообраз будущей поддержки пехоты штурмовой авиацией.

В августе месяце и французское командование решило провести свою частную операцию с ограниченными целями. Выбрали для этого многострадальный Верден. Выделили для этого самую боевую 2-ю армию под командованием решительного генерала Гильома. Не буду вдаваться в подробности этой операции, ибо ничего нового и особенного в ней не было. Французы превосходили стоящих перед ними германцев по всем показателям более чем в 2 раза и намеревались атаковать двумя группами по обоим берегам Мааса – то есть решили наступать там, где прежде отступали, и вернуть ранее оставленные позиции. Что и проделали весьма успешно, но ради чего? Не только стратегической, но и оперативной обстановки это не изменило. С 13 по 20 августа немецкие позиции долбила днем и ночью артиллерия, израсходовав 4 млн снарядов по 6 тонн на 1 метр фронта. Ужас! Еще год назад здесь под Верденом и на Сомме они расходовали на 1 метр фронта по 1 тонне! И вернулись-таки на позиции, оставленные 21 февраля 1916 года – многострадальные высоты 304, Морт-Омм и пр. Взяли в плен 10 тыс. германцев, 30 орудий и 250 пулеметов. Ну и что? Сами потеряли не меньше.

Наконец, 14 мая начались активные боевые действия и на Итальянском фронте так называемым десятым сражением на Изонцо, совершенно не согласованные с действиями союзников на других театрах военных действий и с совершенно понятными результатами. Продвинулись на 2–3 км. Притом готовились к наступлению почти полгода и превосходили противостоящую австрийскую армию генерала Бороевича многократно. Только дивизий у итальянского главкома Кодорны было 28 против 18 австрийских. Бои продолжались до 28 июня. Затем после паузы в августе Кодорна начал новое одиннадцатое сражение на Изонцо, или «битву на Байнзицце» – по названию плато, где происходило сражение. Битву эту Кодорна затеял по пожеланию союзников, которые на совещании командующих армиями в июле месяце потребовали от итальянцев хотя бы еще одного наступления до конца года. Теперь Кодорна бросил в сражение вместо одной две армии – 2-ю и 3-ю в составе 51-й дивизии. Противостояла ему все та же 5-я австрийская армия генерала Бороевича. Правда, к нему подходили не менее 14 освободившихся дивизий с русского фронта, но они еще были в пути.

В ночь на 19 августа итальянцы начали наводить мосты через Изонцо, но сразу попали под огонь австрийских батарей. Из намеченных 14 мостов удалось навести только 6, и уже это предопределяло дальнейший ход операции. Сначала итальянцы, вырвавшись на плато Байнзицца, продвинулись вперед на 10 км, захватили пленных, 125 орудий и другие трофеи, но сбить австрийцев с трехъярусных позиций так и не сумели. К австрийцам подошли резервы, и к 4 сентября они восстановили положение. Итальянцы потеряли совершенно бессмысленно в этих боях 40 тыс. убитыми, 180 тыс. ранеными и 18 тыс. пленными. Австрийцы потеряли не меньше, только пленными более 30 тыс. человек. Австрийская армия впервые зашаталась на Итальянском фронте. Но в ходе боев на Байнзицце у Бороевича появилось соображение, как спасти положение. Единственным выходом он считал переход австрийских войск в наступление с самыми решительными целями – нанесения стратегического поражения итальянским войскам. Но без помощи германцев осуществить это не представлялось возможным. 25 августа император Карл телеграфировал Вильгельму, а австрийский Генштаб обратился в германскую Ставку. Немцы к тому времени поняли, что могут справиться с разрозненными ударами Антанты, и решили помочь своему верному союзнику. «Австро-венгерская армия на итальянском фронте нуждается в подкреплении германскими войсками», – записал Людендорф. Озаботился и его вечный начальник Гинденбург: «Наш австро-венгерский союзник выяснил нам, что у него нет больше сил выдержать двенадцатое наступление Италии на фронте Изонцо». Немцы пошли навстречу союзнику, и в Италию потянулись германские дивизии, артиллерия, авиация, эшелоны с боеприпасами и техникой. Вообще, за всю войну только на Итальянском фронте австрийская армия чувствовала себя довольно уверенно и превосходила противника практически по всем боевым характеристикам. А при получении даже незначительной помощи из Германии всегда наносила итальянцам жестокие поражения. Что и произойдет в конце года. Но об этом позже.

На Салоникском фронте продолжалось удивительное затишье, исходя из того, что союзники превосходили здесь войска Тройственного союза многажды и по всем показателям. 660 тыс. человек (240 тыс. англичан, 200 тыс. французов, 130 тыс. сербов, 50 тыс. итальянцев, 17 тыс. русских и 23 тыс. греков) второй год стояли, проводя редкие частные бои, вылазки против самой слабой группировки противника. Разве что не имелось такого количества тяжелой артиллерии, как во Франции, но ее и не требовалось по большому счету. Зато активно велись политические боевые действия по принуждению Греции выступить против Германии. 12 июня король Константин отрекся от престола в пользу своего сына Александра, а тот уже 29 июня вступил в войну на стороне Антанты. Великая победа. На Ближнем Востоке англичане все лето готовились к будущим наступлениям, хотя турецкая армия слабела просто на глазах, и не заметить этого было невозможно. Все-таки английская разведка пока оставалась лучшей в мире.

На морских театрах продолжалась беспощадная подводная и противолодочная война. Командующий английским флотом адмирал Джеллико представил на имя первого лорда Адмиралтейства Карсона прямо-таки панический доклад, в котором подводная война преподносилась как главная опасность для Британии, вела к катастрофе, гибели английского народа от голода и т. д. В Адмиралтействе не испугались, но приняли самые действенные меры. Для борьбы с германскими субмаринами мобилизовали все легкие суда флота, переоборудовались под тральщики и сторожевики, усилилось строительство противолодочных кораблей. Все перевозки теперь осуществлялись только конвойной системой, а на транспортах устанавливалось артиллерийское вооружение. Но потери, особенно в Средиземном море, были еще значительными. Там, к примеру, союзники потеряли 2 линейных корабля (английский «Корнуоллис» – французский «Дантон».), французский крейсер «Шаторенно», 1 заградитель, 1 монитор, 1 подводную лодку, 2 эсминца. Немцы потеряли 3 лодки, австрийцы – 1.

По большому счету летняя кампания 1917 года на суше и на море вылилась для Антанты в гораздо большее разочарование, чем для стран Тройственного союза. Все-таки германцы выстояли, хотя планы рушились у обеих воюющих сторон.

Наконец-то летнюю кампанию Первой мировой войны на Западе можно без экивоков сравнивать с летней кампанией Второй мировой войны. В 1944 году союзники начали воевать с полной отдачей сил на основном европейском театре военных действий. Ожесточенные сражения в Мессине, под Ипром, Верденом, Изонцо вполне сопоставимы с сражениями союзных войск в Европе 1944 года. Итак, 4 июня 1944 года союзные войска вступили в столицу Италии – Рим. С 6 июня по 24 июля проходила главная операция кампании «Оверлорд» – высадка союзных войск в Нормандии. Через неделю немцы впервые обстреляли Лондон самолетами-снарядами Фау-1. 13 августа войска союзников вошли во Флоренцию. Через два дня, 15 августа, высадились в Южной Франции. 19 августа восстал Париж, и 25 августа французские патриоты его освободили, в город вошла французская армия. Остановимся пока на этом.

Прежде чем начать разговор о боевых операциях «Армии Свободной России» летом 1917 года, необходимо хотя бы кратко сказать, во что превратилась к этому времени некогда лучшая, на мой взгляд, армия Первой мировой войны. Временное правительство первого состава пало из-за «недостаточной революционности». В начале мая портфель военного и морского министра получил эсер Александр Керенский. Скоро он вообще возглавит кабинет. На мой взгляд, это одна из самых зловещих фигур не только 1917 года, но и всей истории России. Фигура недооцененная. Хотя многим он до сих пор представляется либо ярким романтиком революции, которого боготворил русский народ, точнее городской обыватель, либо зарвавшимся, одуревшим от невиданной популярности пустобрехом. И то и другое верно. Нам легко заметить его схожесть с Горбачевым и Ельциным, особенно первым. Но Горбачева с Ельциным история уже уверенно записала в разрушители Советского Союза, а значит, и могучей тысячелетней России. А вот Керенский, проживший необыкновенно долгую жизнь, так и не воспринимается всерьез. А ведь эта была ключевая фигура в свете борьбы за власть, исходя из его выкрутасов с Корниловым, Савинковым, Лениным, Советами и Ставкой.

Этот адвокат-демократ, возникший из ничего после дела о Ленском расстреле, несомненно обладал ораторским талантом, известным шармом, умением «предложить себя». Даже такой опытный и редко ошибающийся дипломат Палеолог очаровался им: «Молодой депутат Керенский, создавший себе как адвокат репутацию на политических процессах, оказывается наиболее деятельным и решительным из организаторов нового режима. Его влияние на Советы велико. Это человек, которого мы должны попытаться привлечь на свою сторону. Он один способен втолковать Совету необходимость продолжения войны и сохранения союза». А между тем, кроме трескучих фраз, самолюбования и пафоса за душой у «русского Дантона» ничего не было. Как и всегда бывает в смутное время, обыватель чумел именно от таких напористых краснобаев, носил их на руках и только что не молился. Особенно женский пол. Мы наглядно наблюдали такую картину с Ельциным. А Керенский 1917 года был на порядок по всем статьям выше коммунистического перевертыша. Горбачев же по сравнению с ним вообще пигмей. Тем опасней он оказался, особенно для воюющей армии. Все, что делал Керенский в армии и с армией в 1917 году, уничтожало ее на корню. Его предшественник Гучков все-таки понимал, на чем стоит и может стоять армия, военная организация. «Растерявшегося дилетанта сменил самоуверенный профан, – пишет А. Керсновский. – По своему происхождению, воспитанию и взглядам Керенский был бесконечно далек от армии и не имел – да и не мог иметь – никакого понятия о военном деле. Безмерно себялюбивый, самоуверенный и самовлюбленный, он считал себя героем русской революции, не имея к тому решительно никаких данных. Это был человек фразы – но не слова, человек позы – но не дела». Но, как всякий сугубо штатский человек, Керенский любил военную атрибутику, доклады, рапорты, парады, форму, боевые лозунги и прочую внешнюю армейскую мишуру. Солдатам часто нравятся такие говоруны и позеры. Так и кажется – орел!

Для начала этот «орел» перетасовал всю военную верхушку. Верховным главнокомандующим стал Брусилов – первый полководец русской армии в Первой мировой войне. Но в какое время получил он власть и над какой армией?! С этого момента и до конца дней своих Брусилов будет подвергаться жесточайшей критике со стороны не только противников, но и соратников, друзей. А уж то, что соизволил оказаться в рядах Красной армии, окончательно разрушит его репутацию в определенных кругах. А. Керсновский – прекрасный историк, но далеко не беспристрастный к многим персоналиям, пишет: «Пребывание генерала Брусилова на посту Верховного главнокомандующего оставило тягостное впечатление. Брусилов думал овладеть разнузданной солдатской массой, подлаживаясь под нее и угождая ей, стремясь войти в доверие “революционной демократии”. Он надеялся таким образом мало-помалу вернуть армию на путь воинского долга. Об искренности революционных убеждений генерала Брусилова, конечно, не могло быть и речи. Эта тактика разделялась очень многими старшими военачальниками. Она оказалась ошибочной и не дала решительно никаких результатов». Сам же Брусилов объясняется так: «Я был назначен верховным главнокомандующим. Я понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было безусловно никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которою могли убаюкиваться люди вроде Керенского, Соколова и тому подобные профаны, но не я. Я вполне сознаю, что с самого начала революции я мог и неизбежно делал промахи. При таких трудных обстоятельствах, как война и революция в одно время, приходилось много думать о своей позиции для того, чтобы быть полезным своему народу и родине… Я не гений и не пророк и будущего твердо знать не мог; действовал же я по совести, всеми силами старясь тем или иным способом сохранить боеспособную армию». По-моему, убедительно.

Как бы то ни было, началась перетасовка военачальников всех степеней и рангов. Северный фронт принял вместо Рузского генерал А. М. Драгомиров с начальником штаба генералом Бонч-Бруевичем. Западный фронт – генерал А. И. Деникин с начальником штаба генералом Марковым. Юго-Западный фронт – генерал А. Е. Гутор с начальником штаба генералом Духониным. Румынский фронт – генерал Д. Г. Щербачев с начальником штаба генералом Головиным. Кавказскую армию вместо героя Эрзерума Юденича принял командир 2-го Туркестанского корпуса генерал Пржевальский. Любопытны и некоторые другие назначения. Так командующим знаменитой брусиловской 8-й армией стал генерал Корнилов, а 5-й армией начал командовать хорошо нам знакомый генерал Данилов. Но все эти назначения, как покажет практика, не приведут к значительным переменам в действующей армии и будут весьма кратковременны.

А что же сама армия? Армия разлагалась на глазах. Полковые, дивизионные и прочие комитеты практически полностью отобрали власть у командования. Командование, конечно, строило планы ведения боевых действий, а солдатская масса думала о своем: «В одной и той же дивизии сплошь да рядом один полк выносил постановление наступать, второй высказывался только за оборону – без германских принцесс Аннексии и Контрибуции, а третий, ничего не постановляя, втыкал штыки в землю и самотеком шел домой – в Тамбовскую губернию, до которой “немцу не дойти”. Последнее решение зачастую принималось через четверть часа по вынесении “единогласно и восторженно” резолюции воевать до победного конца. Этот сумасшедший дом преподносился ничего не смыслившим делегатам английских и французских социалистов как величайшее достижение демократии 20-го столетия». Ну не анекдот ли? А между тем это чистая правда. Тот же Брусилов с горечью отмечал: «К маю войска всех фронтов совершенно вышли из повиновения, и никаких мер воздействия предпринять было невозможно. Да и назначенных комиссаров слушались лишь постольку, поскольку они потворствовали солдатам, а когда они шли им наперекор, солдаты отказывались исполнять и их распоряжения. Например, 7-й Сибирский корпус, отодвинутый с позиций в тыл для отдыха, наотрез отказался, по окончании отдыха, вернуться на фронт, и объявил комиссару корпуса Борису Савинкову, что бойцы корпуса желают идти для дальнейшего отдыха в Киев; никакие уговоры и угрозы Савинкова не помогли. Таких случаев на всех фронтах было много».

Солдатская масса воевать не хотела. Вот характерные примеры из записок все той же медсестры Федорченко: «Наш брат, рядовой, всегда хорошо знал, что простому та война, кроме худого, ни к чему. Земли у нас помещичьей донекуда. Так неужели нам еще у иностранцев землю отнимать». «Одно тебе слово на все твои на десять – домой». Домой понеслись письма с типичным содержанием: «Если война эта не скоро кончится, то, кажется, будет плохая история. Когда же досыта напьются наши кровожадные, толстопузые буржуи? И только пусть они посмеют еще войну затянуть на несколько времени, то мы уж пойдем на них с оружием в руках и тогда уж никому не дадим пощады. У нас вся армия просит и ждет мира, но все проклятая буржуазия не хочет нам дать и ждет того, чтобы их поголовно вырезали». В окопах пели:

Полностью растерялось и лишилось всякого авторитета офицерство. Характерен такой пример из записок уже знакомого нам генерала Епанчина: «23 мая Брусилов уехал в Ставку. На его место был назначен командующий 11-й армией генерал Гутор. При нем “братание” с “товарищами” получило еще более широкое развитие, чем при Брусилове. Сам Гутор обшил воротник, обшлага и прорезь на груди своей защитной рубахи широкими красными полосами; парные часовые у его дома тоже имели красные обшивки, банты, перевязи на штыках, примкнутых к винтовкам; почему-то были букеты зелени и полевых цветов, и часто можно было видеть, что часовые на постах не стояли, а сидели». Да что там «продавшийся красным Гутор», если сам великий князь Кирилл Владимирович вел подчиненный ему гвардейский флотский экипаж с красным бантом на груди! Это его потомки сейчас всеми правдами и неправдами рвутся на российский престол. Тоже идейные монархисты. Вообще, офицер из авторитетного, знающего командира, товарища по смертельно опасному делу, очень быстро превратился в ненавистного барина и буржуя, затеявшего и затягивающего эту проклятую войну.

Это на фронте. А в тылу армия разложилась окончательно. Более половины личного состава русской армии околачивалась именно в тылу, и число таковых «бойцов» увеличивалось не по дням, а по часам. Запасные полки раздулись по численности до дивизий, а то и корпусов. Всю эту расхристанную массу бездельников держал в строю только дармовой и неплохой армейский паек. Приведу высказывание еще одного пристрастного очевидца, великого русского писателя Ивана Бунина: «Последний раз я был в Петербурге в начале апреля 1917 года. В марте тогда уже произошло нечто невообразимое: брошена была на полный произвол судьбы – и не когда-нибудь, а во время величайшей мировой войны – величайшая на земле страна. Еще на три тысячи верст тянулись на западе окопы, но они уже стали простыми ямами… Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков» А вот Москва: «Меня чуть не убил солдат на Арбатской площади – за то, что я позволил себе послать к черту газету “Социал-Демократ”… Простясь с Чириковым, встретил на Поварской мальчишку солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: “деспот, сукин сын!”»

Армия вроде бы хорошо снабжалась всеми видами довольствия, а солдаты и офицеры ходили незнамо в чем. В моде у солдат были бесформенные ватники, папахи с оторванными крыльями. Офицеры вместо форменных гимнастерок шили себе англизированные френчи почему-то коричневого цвета. Переодевались в галифе невероятной ширины и расцветок. Русская военная фуражка – само совершенство – по моде расплющивалась в безобразный блин. Вместо строгой шинели носили разнообразные бекеши, кожаные куртки. А между тем на складах лежало новое обмундирование, пошитое по эскизам знаменитого Васнецова. Те самые шлемы-богатырки, одежда с «разговорами», которые большевики превратят в «буденовки» и форму РККА на долгие 20 лет. Казалось бы, мелочь, но по мелочам-то лучше всего судилось об истинном положении дел в Армии Свободной России.

Любопытен и такой момент. Противник в лице германцев и австрийцев просто упивался начавшимся развалом русской армии. Германское верховное командование вообще считало «расстройство» русской армии за свою заслугу. Доля правды в этом была. Достаточно сказать, что 17 июля командир 1-го германского резервного корпуса генерал фон Морген отметил в своем дневнике циркулярное распоряжение германской Главной квартиры сообщать в русские окопы лозунг «Мир без аннексий и контрибуций». Знали бы тогда в Берлине, чем могут закончиться заигрывания с русской революцией, которая всего-то через полтора года ударит бумерангом по незыблемому германскому порядку. Германцы посеяли ветер, а пожнут бурю. Людендорф откровенничал: «Сколько раз я мечтал о том, что русская революция облегчит наше военное положение, но эти чаяния всегда оказывались воздушными замками; теперь революция наступила, и наступила внезапно. Огромная тяжесть свалилась у меня с плеч. Тогда я еще не считал возможным, что она в дальнейшем подорвет наши силы». Летом 17-го года Германии нужна была именно разложившаяся русская армия, и они ее получили.

Как бы то ни было, но новое Временное правительство развило бешеную, лихорадочную подготовку к активным действиям на фронте. Надо выполнять обязательства перед Антантой, да и самим победоносная операция на фронте нужна была, как воздух. А. Зайончковский писал: «Для того, чтобы оздоровить солдатскую массу, по мысли Керенского и кампании, необходимо было влить в нее новые, свежие силы. Было сформировано учреждение с громким названием: Всероссийский центральный комитет по организации Добровольческой революционной армии. А это учреждение выделило из себя исполнительный комитет по формированию революционных батальонов из волонтеров тыла. Чтобы показать, что данное учреждение “начало жить”, оно выпустило воззвание, наполненное трескучими фразами, рассчитанными на одурачивание рабоче-крестьянских масс, о спасении отечества и с призывом к выступлению и т. п.». Кстати, именно тогда всерьез заговорили об ударных батальонах смерти, в том числе женских. Надо сказать, что все это будет быстро опошлено, а при советской власти превратится вообще в анекдот. Хотя сама идея, да и ее практическое воплощение в жизнь вызывают уважение. Именно ударные части добровольцев будут ударно воевать до самого выхода России из войны. А об истинном лице женских батальонов рекомендую узнать из книги командира этого батальона поручика Марии Леонтьевны Бочкаревой «Яшка». Судьба этой женщины, как и судьба ее однополчанок, удивительны.

Керенский с комиссарами Временного правительства, среди которых, конечно, выделялся близкий ему бывший террорист и писатель Борис Савинков, объезжал фронты, готовя их к наступлению. Об этих вояжах сказано и написано много верного и неверного, трагического и смешного. Поначалу Керенский имел бешеный успех в войсках. Солдаты любят страстных, зажигательных ораторов. Но скоро надоел и он, оставаясь в полной уверенности своей гениальности. Я позволю себе лишь процитировать А. Керсновского: «На фронт юго-западных армий приехал Керенский – и наступление, отложенное уже с 10 на 12 июня, пришлось отложить еще на четыре дня, чтобы дать речистому военному министру по возможности исчерпать свое красноречие, объезжая назначенные к атаке корпуса. Керенский, получивший в эти дни полушутливое, полупрезрительное прозвище “главноуговаривающего” был совершенно искренне уверен в своем “магическом влиянии” на войска. Разубеждать его не приходилось – об этом в самом непродолжительном времени постаралась сама жизнь… Боявшийся сесть на коня Керенский объезжал войска на автомобиле. Многие начальники развалившихся частей приглашали “главноуговаривающего” нарочно – для того чтобы затем иметь возможность умыть руки (“сам Керенский не смог уговорить”). Керенский принимал такие приглашения за чистую монету, убеждался в своей “неописуемой популярности” и начинал любить себя еще больше. Полное незнакомство революционного военного министра с военной жизнью приводило иногда к забавным случаям. Когда Керенский в Тарнополе смотрел Забайкальскую казачью дивизию, то для встречи его был по уставу выставлен почетный караул, взявший при его приближении шашки наголо. Увидев сверкнувшее грозное оружие, Керенский вообразил, что наступил его последний час – и с громким жалобным писком побежал от караула и растерявшихся штабных назад – к автомобилю».

Пусть кое-как, но русская армия готовилась к своему последнему наступлению. Идея оставалась прежней, разработанной еще командованием императорской армии. Главный удар должны были нанести армии Юго-Западного фронта, а Северный и Западный фронты активными действиями помогать наступлению. Но все это должно было осуществляться во взаимодействии с наступлением союзников на Западном фронте и при соответствующей подготовке наших войск. Ни того, ни другого к концу июня просто не имелось. Союзники, как мы уже видели, воевали самостоятельно, не отвлекаясь на согласованные действия с какими-то русскими. А Армия Свободной России могла только похвастаться впервые достигнутой полной укомплектованностью войск всем необходимым для масштабного наступления. В морально-психологическом плане русские войска не только не были способны успешно наступать, но и удерживать позиции в настоящем виде. Более-менее сохранился боевой дух в армиях Юго-Западного фронта, но и он, как говорится, еле теплился. Наступать в таких условиях, да еще всеми фронтами, пусть и с разными целями, настоящее безумие. Понимал ли это Верховный главнокомандующий генерал Брусилов? Думаю, понимал, но сделать ничего не мог, так как фактическим главнокомандующим уже не являлся. Керенский бросал фронты в наступление, и не было тогда в России человека, способного предотвратить это. Брусилов лишь сугубо профессионально планировал и организовывал ведение операций.

На Юго-Западном фронте общая идея операции сводилась к нанесению главного удара северной группой войск 7-й и 11-й армий с фронта Проморжаны – Бржезаны на Львов и второстепенного удара 8-й армией с фронта Галич – Станислав на Калуш. Западный фронт главный удар наносил силами 10-й армии из района Крево на Вильно. Северный фронт тоже на Вильно из района Двинска силами 5-й армии. На Юго-Западном фронте готовились наступать 42 пехотные и 9 кавалерийских дивизий – без малого 300 тыс. человек и 1300 орудий, в том числе уже упоминаемая нами тяжелая артиллерия резерва Верховного ТАОН. Никогда еще русская армия не сосредотачивала столько артиллерийских сил. Средняя плотность артиллерии составляла 35 орудий на километр фронта, а не некоторых участках 44 орудия. Артиллерийские части, кстати, менее всего распропагандированные, выглядели превосходно, с полностью централизованным управлением огнем по новейшим методикам. На участках прорыва мы превосходили противника, к тому же не раз битых австрийцев, по личному составу в три раза, по артиллерии в два раза. Год назад такая силища не оставила бы противнику ни малейшего шанса. Но год назад…

29 июня артиллерия Юго-Западного фронта открыла убийственный огонь по австрийским позициям. Через двое суток, 1 июля, поднялась в атаку пехота 11-й армии генерала Эрдели и с ходу заняла несколько позиций. Так же мощно атаковали и четыре ударных корпуса 7-й армии генерала Бельковича. Казалось, успех обеспечен, несмотря на яростные контратаки австрийских войск, а особенно германо-турецкой группировки, созданной для цементирования австрийской обороны. Но уже через сутки у наступающей пехоты полностью иссяк боевой дух и порыв. Начались совершенно ненужные перегруппировки – первый признак неудачи, а на третий день, 6 июля, войска 11-й и 7-й армий вели только огневой бой.

Тем временем 6 июля ударила на южном фланге 8-я армия генерала Корнилова и тоже сразу прорвала линию австрийской обороны. Но, в отличие от северных соседей, не встала, а продолжала успешно наступать, захватив более 7 тыс. пленных и 48 орудий. К 13 июля Корнилов, заняв Калуш, вышел на линию реки Ломница, продвинувшись на 35 км. Но здесь, в благоприятнейшей обстановке, пехота встала и сдвинуть ее с места не могли видимые успехи, пленные, трофеи, харизма самого Корнилова.

Брусилов телеграфировал Керенскому об опасности сложившейся ситуации, но тот видел только несомненный успех Эрдели особенно Корнилова и перестал доверять Главкому. К тому же 8 июля князь Львов ушел в отставку, и Керенский занял кресло председателя Совета министров. А между тем в Берлине и Вене быстро сориентировались и начали перебрасывать свежие войска – из Германии 6 дивизий, в том числе 2 гвардейских, из Франции 11 дивизий. Через неделю из этих войск была создана мощнейшая группировка в 12 дивизий (11 – германских. – С.К). Так называемый Злочевский отряд генерала Винклера. Брусилов высказывал свою тревогу уже новому премьер-министру. Но того интересовали другие вопросы, Керенский грезил дальнейшим развитием наступления, приказал заменить командующего Юго-Западным фронтом Гутора на своего нового фаворита генерала Корнилова, что и было произведено незамедлительно. Эти два заклятых друга прежде всего озаботились введением полевых судов и смертной казни на фронте. Брусилов и сам был не прочь покончить с царившей в войсках анархией: «В принципе против этого требования в военное время ничего нельзя было возразить, но весь вопрос состоял в том, кто же будет выполнять эти приговоры. В той фазе революции, которую мы тогда переживали, трудно было найти членов полевого суда и исполнителей его смертных приговоров, так как они были бы тотчас убиты, и приговоры остались бы невыполненными, что было бы окончательным разрушением остатков дисциплины. Тем не менее, по настоянию Керенского, я подписал этот приказ и разослал по телеграфу. Должен, однако, сознаться, что этот приказ не был выполнен и остался на бумаге». А немцы времени не теряли. 19 июля группа Винклера перешла в наступление на 25-й корпус 11-й армии, сопровождавшееся коротким, но мощнейшим артиллерийским ударом из 600 орудий и 180 минометов. Главная сила корпуса, распропагандированная 6-я гренадерская дивизия взбунтовалась, и весь корпус безобразной толпой хлынул с фронта, обнажив правый фланг соседней 7-й армии. Та тоже побежала, обнажив правый фланг уже 8-й армии. Новый командующий фронтом Корнилов начал отход 8-й армии более организованно, удерживая стык с Румынским фронтом. Но и только.

Положению дел могли помочь начавшиеся атаки наших войск на Западном и Северном фронтах. Но?! 23 июля переходит в наступление 5-я армия Северного фронта, сопровождаемая невиданной доселе артиллерийской подготовкой. Первые линии германских позиций сметены с лица земли, но далее начались чудеса. Заняв первую линию противника, солдаты отказались идти дальше и вернулись на исходные позиции. Трагикомедией обернулось и наступление сутками ранее 10-й армии Западного фронта. После чрезвычайно эффективной огневой подготовки пехота не просто пошла в атаку, а фактически церемониальным маршем, под оркестр, прошла три линии окопов противника, заняла позиции его артиллерийских батарей, сняла прицелы с орудий и… вернулась в свои окопы. Ну что тут еще комментировать. Так же успешно началось наступление 20 июля четырех армий (4-й и 6-й русских и 1-й и 2-й румынских) на Румынском фронте. На фокшанском направлении части 4-й русской и 2-й румынской армий прорвали фронт противника, но Керенский, исходя из неудач на других фронтах, 25 июля приказал прекратить наступление. Пожалуй, здесь он оказался прав. Ибо давно застоявшийся германский герой фельдмаршал Макензен задумал учредить здесь русским и румынам новые Канны. С большим трудом генералу Щербачеву удалось обрубить Макензену германо-австрийские клещи. Только убитыми и ранеными Макензен потерял 47 тыс. человек. Винклер рвался к Тарнополю. На короткий срок его остановила русская гвардия, но ненадолго. «Армия обезумевших, темных людей бежит», – телеграфировал Корнилов Керенскому. Мне до сих пор непонятно, как сумел Корнилов приостановить это бегство. Скорее всего, ослабил нажим противник. Наверное, прав А. Зайончковский: «Дальнейший отход Юго-Западного фронта происходил почти без нажима противника, и 28 июля русские войска не только окончательно приостановились, но даже стали переходить в ряд частных контратак».

В целом получилось то, что нетрудно было предвидеть – тяжелое поражение. 31 июля генерал от кавалерии, георгиевский кавалер, первый полководец русской армии А. А. Брусилов получил телеграмму: «Временное правительство постановило назначить вас в свое распоряжение. Верховным главнокомандующим назначен генерал Корнилов. Вам надлежит, не ожидая прибытия его, сдать временное командование начальнику штаба верховного главнокомандующего и прибыть в Петроград. Министр-председатель, военный и морской министр Керенский». Так закончилась служба в русской армии великого полководца. Так закончилась летняя кампания 1917 года на Восточном фронте.

На Кавказском фронте, до которого ввиду удаленности еще не докатились революционные волны, новый командующий генерал Пржевальский полностью доверился директивам из Петрограда, которые требовали подчинения планам союзного командования, то есть англичан. Начальник британского Генерального штаба генерал Робертсон предлагал русским нанести удар на Мосул. Английские войска должны были активизироваться в зоне реки Тигр. Пржевальский принимает решение силами 7-го Кавказского корпуса наступать на Мосул, а 1-й Кавказский кавалерийский корпус нацелить на Киркук. Наступление на этих направлениях могло иметь успех только при тесном взаимодействии с английскими войсками, ибо турки здесь имели значительные силы опытных, лучших дивизий турецкой армии. 23 июня отдельные отряды 7-го корпуса начали атаки турецких позиций и довольно успешно продвинулись вперед. Так же успешно через три дня атаковали и части 1-го кавалерийского корпуса. Терские казаки сразу вышли на турецкие тылы. Но англичане и не думали оказывать какого-либо содействия русскому наступлению, и турки моментально перебросили на угрожаемый участок все свои резервы. Многократно превосходящими силами 5 июля они переходят в контрнаступление, и мы вынуждены были отойти на исходные рубежи. Дальше турок не пропустили, но и наступление оказалось сорванным. Все, как на западных фронтах, с той лишь большой разницей, что наступали и отступали в зависимости от боевой обстановки, а не от настроения солдатской массы.

Балтийский флот все лето бездействовал, а братишки всю свою энергию направили в политику, точнее, прямое неподчинение ненавистным адмиралам и офицерам. Черноморский флот был боле активен на коммуникациях и продолжал постановку мин на Босфоре. Германо-турецкие силы редко выходили в море. Некоторую активность проявлял лишь легкий крейсер «Бреслау», который шнырял около устья Дуная, румынского побережья и Синопа, расставляя мины и обстреливая маяки. Один раз он наткнулся на отряд русских кораблей, шедших с минной операции от Босфора. Линкор «Свободная Россия (бывший «Императрица Екатерина». – С.К.) и эсминец «Гневный» обстреляли нахального немца, но не попали. Тот успел окутаться дымовой завесой и уйти в Босфор. Все это происходило на фоне непрекращающихся митингов в Севастополе и на кораблях после прибытия туда делегатов с Балтийского флота. Зато в полную силу заявила о себе флотилия Северного Ледовитого океана, которая к лету имела 1 линкор («Чесма»), 2 крейсера («Варяг» и «Аскольд»), 4 эсминца, 2 миноносца, 40 тральщиков и 3 подводные лодки. Флотилию пока не захватили революционные вихри, а начавшие наконец в полную силу действовать только что достроенные Мурманский порт и мурманская железная дорога до Питера позволили создать новую военно-морскую базу в Кольском заливе и обеспечить охрану не только всего северного побережья, но и кораблей союзников, доставлявших военные грузы. Та самая база и дорога, которые спасут нас через двадцать с лишним лет. Вот когда начали действовать знаменитые по Второй мировой войне конвои.

Летом 1917 года оставались еще места и боевые части в русской армии и флоте, которые продолжали воевать с полной отдачей и ответственностью. Были такие части, отдельные подразделения и на германо-австрийском фронте. Приведу лишь несколько примеров. «23 и 24 июня 16-й корпус демонстрацией сковал 13-й австрийский корпус генерала Трестянского и отвлек его внимание на юг. А 25-го, под гром 300 орудий, бросился в бой наш 12-й корпус. Фронт 3-й армии врага был прорван могучим ударом под Ямницей (у австрийцев “сражение при Утренней Горе”). Старые полки 11-й и 19-й дивизий – герои севастопольских бастионов и ветераны кавказских походов – достойно завершили свой славный путь – и баварской картечью в упор был крещен новый полк – Корниловский ударный. Его “ура” под Ямницей было первым криком рождавшейся другой армии, первым видением надвигавшейся другой войны. 26-й австро-венгерский корпус (группа Хадфи) был растерзан и перестал существовать. Вся долина Быстрицы была в наших руках. В боях 26 июня были разбиты подошедшие германские подкрепления и отброшен 13-й корпус. Корниловским ударным полком командовал капитан Неженцев (будущий герой и мученик Гражданской войны. – С.К). Ударниками взято 26 офицеров и 831 нижний чин пленными и 6 орудий». А вот как воевала знаменитая русская гвардия: «Винклер ударил на Тарнополь, но был отражен нашим 1-м гвардейским корпусом. Второй раз за войну и в условиях неизмеримо более тяжелых, чем два года назад под Красноставом, русская гвардия сломила прусскую. Винклер получил отпор и сразу же перешел от наскока к “планомерным действиям”. Ставка в своем сообщении отметила почему-то одну лишь Петровскую бригаду (Преображенский и Семеновский полки – С.К). Преображенцы полковника Кутепова (еще один герой), правда, особенно выделялись лихими контратаками. Храбро дрались в те дни и остальные полки 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий. В Тарнополских боях отличились также 3-й и 5-й батальоны самокатчиков, уничтожившие 143-й германский пехотный полк». О самокатных, бронеавтомобильных и артиллерийских частях можно говорить без преувеличения с восторгом. Именно в последних боях русской армии 1917 года только они в основном и показали высочайший профессионализм, боевую эффективность. Жаль, что они набрали такую силу во времена распада вообще-то победоносной армии.

Особо хочу обратить внимание на русскую авиацию. Не имея собственной авиационной промышленности, Россия закупала у союзников все – от самолета до последней капли масла, авиатоплива. И тем не менее в год крушения императорской и демократической России авиация сумела превратиться в мощнейший, эффективный род вооруженных сил. В 1917 году мы имели 93 авиационных отрада, подразделяемых на армейскую (разведывательную), корпусную (артиллерийскую), истребительную и эскадру воздушных кораблей из пяти боевых авиаотрядов типа «Илья Муромец» (единственных в мире!) Только в летнем наступлении Юго-Западного фронта привлекалось 36 авиаотрядов в 225 самолетов и 2 отряда кораблей «Илья Муромец». Вся эта армада согласованно и уверенно на протяжении всего сражения вела корректировку артиллерийской стрельбы, фотографирование позиций и целей противника, разведку тыла, отражение самолетов противника в воздушных боях и бомбардировку передовых и тылов объектов. В сентябре в приказе начальника штаба верховного главнокомандующего особо отмечалось «исключительно доблестное и самоотверженное отношение к делу всего личного состава боевых авиационных частей, особая заслуга летчиков. Понеся потери более значительные, чем прочие рода войск, наша авиация нанесла противнику втрое больший урон, достигая во многих местах превосходства в воздухе и приковывая к нашему фронту значительные его воздушные силы». Журнал «Вестник воздушного флота» отмечал: «За два месяца авиачасти Юго-Западного фронта совершили 3983 самолето-вылета общей продолжительностью 5928 часов, провели около 200 воздушных боев, сбив 23 самолета противника (артиллерия сбила 5 самолетов). Вражеские самолеты при встрече с русскими старались избегать боя. Русские летчики-истребители действовали не только в составе звеньев из двух-трех самолетов, но и в одиночку (асы, сбившие более 5 самолетов), смело ввязывались в групповые и одиночные бои. 20 июля три русских летчика атаковали восемь вражеских самолетов, хотя это и стоило жизни одному из наших летчиков». В мире зазвучали не только имена знаменитых западных асов германцев – красного барона по цвету самолета М. Рихтгофена (80 побед), Э. Удета (60), французов – Р. Фонка (75), Ж. Гинимера (54), британцев – Э. Меннока (75), В. Бишопа (72), но русских воздушных героев А. А. Казакова (32 победы), Е. Н. Крутеня (20) и других.

Был, конечно, еще порох в пороховницах у русской армии образца лета 1917 года, да вот только немного, а главное, порох подмоченный. Поэтому, что бы ни говорили нынешние записные адвокаты Свободной России, но, разрушив императорскую армию, создать новую боеспособную вооруженную силу российские демократы не смогли. Да это и невозможно было сделать по ходу жесточайшей мировой войны и усталости от нее практически всего личного состава армий и флотов. По большому счету, дело тут не в Керенском, Савинкове, Корнилове, Ленине, Троцком и далее по списку. Люди не хотели и не могли воевать – вот главная причина наших бед и упущенных побед.

Если сравнивать летние кампании 1917 и 1944 годов на западном ТВД одно удовольствие, то такое сравнение на Восточном фронте вызывает только горечь и обиду за русскую армию образца 1917 года. Повторяю, на мой взгляд, лучшую армию Первой мировой войны, разрушенную не столько поражениями, сколько внутренней смутой. А Красная армия победоносно громила врага, гнала его со своей земли, и даже открытие второго фронта в Западной Европе наши бойцы встретили скорее с иронией, чем с облегчением. Они уже знали, что способны и готовы добить агрессоров и без союзников. Как всегда, только напомню о блестящих операциях Красной армии лета 1944 года. 10 июня начинается Выборгско-Петрозаводская наступательная операция по освобождению Карелии и Карельского перешейка. 23 июня начинается знаменитая Белорусская наступательная операция «Багратион», которая закончится 29 августа полным разгромом гитлеровских войск с огромным котлом пленных (105 тыс. солдат и офицеров, генералов) и освобождением Белоруссии. Это этих пленных проведут по Москве не менее знаменитым маршем. 3 июля взят Минск, 13 июля Вильнюс. В этот же день начинается Львовско-Сандомирская наступательная операция, которая закончится 29 августа полным освобождением Украины. 17 июля войска 1-го Украинского фронта вступят на территорию Польши. Через три дня 20 июля в Польшу войдут войска 1-го Белорусского фронта и 1-й Польской армии. 27 июля освобождены Белосток, Шауляй, Львов, Станислав, Перемышль. Через сутки – Брест и войска 1-го Украинского фронта форсируют Вислу в районе Сандомира. Наконец, 17 августа войска 3-го Белорусского фронта вышли на границу с Германией (Восточной Пруссией). Как ждал этого момента русский солдат! А будет еще короткая, но, на мой взгляд, самая блестящая Ясско-Кишиневская операция. С 20 по 29 августа войска 2-го и 3-го Украинских фронтов окружили, разгромили группу армий «Южная Украина» и открыли путь к освобождению всей Юго-Восточной Европы. Только в плен был взято 209 тыс. солдат и офицеров, 25 генералов. Лето закончилось тем, что наши войска 24 августа освободили Кишинев, в тот же день Румыния объявила войну Германии, а 31 августа войска 2-го Украинского фронта вступили без боя в Бухарест, освобожденный от гитлеровцев самими румынами. Первая европейская столица пала перед бойцами Красной армии, которых, вне зависимости от национальности, тогда еще благодарные европейцы называли – русские!

Героями же летних боев русской армии 1917 года оставались русские солдаты и офицеры, все еще остававшиеся верными воинскому долгу. Мы уже упоминали некоторых из них. Из наиболее известных персон, конечно, нельзя не отметить взлет и падение первого полководца войны генерала Брусилова. В конце своих мемуаров он запишет: «Я больше 50 лет служу русскому народу и России, хорошо знаю русского солдата и не обвиняю его в том, что в армии явилась разруха. Утверждаю, что русский солдат – отличный воин и, как только разумные начала воинской дисциплины и законы, управляющие войсками будут восстановлены, этот самый солдат вновь окажется на высоте своего воинского долга, тем более если он воодушевится понятными и дорогими для него лозунгами… В заключении мне хочется сказать, какое глубокое чувство благодарности сохранилось в душе моей ко всем верившим мне дорогим войскам. По слову моему они шли за Россию, на смерть, увечья, страдания. И все это зря… Да простят они мне это, ибо я в том неповинен, предвидеть будущего я не мог». Золотые слова! Его участь летом 1917 года разделят другие талантливые военачальники, потом оказавшиеся в Красной армии: Гутор, Клембовский, Бонч-Бруевич и оказавшиеся в Белой армии Юденич, Алексеев, Гурко. Заменит Брусилова хорошо известный нам генерал Корнилов, вокруг которого уже тогда сформируется будущее ядро Добровольческой армии Белого движения – Деникин, Марков, Эрдели и пр. Летом взойдет, пока еще неярко, звезда другого лидера белогвардейцев – адмирала Колчака. Как самый молодой командующий Черноморским флотом, он ничем особенно не отличился. Разве что в его время непонятно почему взорвался и затонул самый современный, лучший линкор России «Императрица Мария». Обратил же на себя внимание Колчак театрально пафосным жестом. 18 июня делегатское собрание представителей Черноморского флота и Севастопольского гарнизона потребовало от Колчака снятия с себя полномочий командующего флотом, как и капитана 1-го ранга Смирнова, начальника штаба флота. Тогда-то, якобы со слезами на глазах, Колчак и бросил свое наградное золотое оружие в море. Все газеты России писали об этом. Керенский отозвал его в Петроград и вскоре отправил в командировку в Англию и США, где наш герой мгновенно превратится, как сейчас говорят, в агента влияния и уже тогда начнет торговать Россией оптом и в розницу. Нынешним возводителям памятника Колчаку и создателям слезливого, сентиментального киносериала не мешало бы помнить об этом. Отметился летом 17-го года и еще один будущий вождь Белого движения – «черный барон» Врангель, который от бравого ротмистра лейб-гвардии Конного полка, взявшего в 1914 году на «ура» германскую батарею, дорос до генерала, командира сводного кавалерийского корпуса. Петр Николаевич Врангель не бросал с пафосом своего наградного оружия, а во главе корпуса геройски сдержал прорыв неприятеля на берегах Днестра, отражая удары группы Винклера в конце неудачного наступления Юго-Западного фронта.

Никто из наших героев пока не думал о Гражданской войне, хотя и чувствовал, что впереди Россию ожидает что-то ужасное.