1914 год начался и всю первую половину продолжался в атмосфере всеобщего благодушия, мирного спокойствия и безудержного веселья. Лондонские газеты и журналы пестрели сообщениями о традиционных выставках цветов, скачках, парусных регатах и колониальной экзотике. Франция вовсю обсуждала более чем откровенные скульптуры Родена, велогонки, последние программы кафе-шантанов и варьете. Германия открывала новые памятники Фридриху Великому, Бисмарку и тоже веселилась. Самый популярный в то время в России журнал «Нива» сообщал об открытии памятника великому князю Николаю Николаевичу Старшему. Живо обсуждалось творчество Ильи Репина, признанного первым художником России. Над всем миром царила мода и обывательское благополучие. Даже среди политиков. Апрельские выборы во французский парламент «Третьей республики» прошли под знаком протеста против трехлетнего срока службы в армии и наращивания вооружений. Правительство Вивиани открыто не желало ввязываться в войну с Германией. В мае в исключительно торжественной обстановке делегаты всех стран света открыли в самом центре европейской демократии Гааге Дворец мира. «Отныне война бесповоротно изгонялась из обихода культурного человечества, в истории которого начинался золотой век – эпоха мирного сотрудничества народов…» – пишет историк А. Керсновский.

Но обывателя нет-нет да отвлекали от неги и прекраснодушия. Россия в течение нескольких дней чествует прибывшую в Кронштадт британскую эскадру адмирала Битти, и затем весь Петербург, гвардия и войска красносельского лагерного сбора торжественно встречают французские броненосцы, доставившие к берегам Невы президента Франции Пуанкаре. Государь император, поздравляя своих пажей и юнкеров производством в офицеры, недвусмысленно предупреждает их о боевом крещении. В Германии и Австро-Венгрии эти, в сущности, традиционные визиты и церемониалы вызвали небывалую волну возмущений не только у записных политиков, но и среди обывателей. Воинственные марши зазвучали в пивных от Гамбурга до Вены и Будапешта. Германские политики и военные занервничали всерьез. Прошло почти полгода, и каждый мирный месяц усиливал их будущего противника. Они прекрасно были осведомлены о военных программах России, Франции, Англии, которые через год-другой делали их армии несокрушимыми для ныне отлаженной и прекрасно готовой к войне германской военной машины. И именно сейчас, в 1914 году, эта машина имела наибольший, может быть единственный, шанс молниеносно и по частям разбить сначала французов, потом русских, и, в конечном счете, сокрушить Великобританию. Только молниеносная война, только с еще не окрепшим противником сулила Германии успех. Думаю, опасность долгосрочной войны в германском Генеральном штабе понимали уже в 1914 году.

Историки, журналисты, писатели, просто обыватели долго потом будут искать пути, которыми можно было бы уйти от рокового военного столкновения, основываясь порой на фантастических предположениях. На мой взгляд, таких путей не было. Любые попытки политиков России, Франции, Сербии и далее по списку удовлетворить требования, прежде всего Германии, не имели бы успеха. Германия все равно бы нашла повод для развязывания войны. Собственно говоря, так и произошло. Некоторые исследователи упрекают государя императора и русское правительство в политической недальновидности, неспособности любыми путями уйти от конфликта с Австро-Венгрией и Германией, приведшего не только к мировой войне, но и революции, навсегда погубивший императорскую Россию. Думаю, это скорее сердечный порыв, чем трезвый анализ. На все воля Божия.

Судите сами. 28 июня в столице Боснии Сараеве боснийский серб, австрийский подданный гимназист Гаврила Принцип убивает эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу. Даже сейчас трудно сказать, было ли это спонтанное действо узколобого националиста или крупная провокация. Во всяком случае, женатый на чешке австрийский престолонаследник не скрывал своих симпатий к славянам, ненависти к мадьярам и холодности к Германии. Следующий же по порядку престолонаследник Карл-Франц-Иосиф, женатый на бурбонской принцессе, Германию вообще ненавидел и считал отход от нее главным в политике страны. Не вносит ясности и совещание в мае месяце в замке Коношпишты императора Вильгельма и австрийского престолонаследника. До сих пор неизвестно, о чем они там говорили, но убийство эрцгерцога развязывало руки австрийцам против сербов и позволяло немцам провоцировать Россию и Францию. Провоцировать последних можно было и другими способами, но выстрел в Сараево оказался самым эффективным из них.

Поначалу мир, вернее мировые политики, замерли в ожидании. Это не мешало тысячам французов, русских англичан, включая высокопоставленных чиновников, отдыхать на курортах Германии, Австрии, и наоборот, тысячам подданных центральных империй отдыхать на курортах Франции. Сербский воевода Путник лечился в Австрии на водах, а генерал Брусилов с женой пили минеральную воду в германском Киссингене. Но маховик войны уже раскручивался.

25 июля, через месяц после Сараева Франц-Иосиф предъявляет ультиматум Сербии. Ультиматум это уникален уже тем, что включает заведомо неприемлемые для Сербии условия, как, например: разоружение армии, закрытие национальных сербских обществ, исключение из школьных программ всех завоеваний Австро-Венгрии и т. д. Тем не менее Сербия принимает все эти условия, за исключением одного – подчинения сербских судебных властей австрийским, т. е. потери фактической независимости. Уж это ли не пример стремления избежать войны?! Россия тут же предлагает решить конфликт путем мирных переговоров. Сейчас нередки рассуждения, осуждающие наше вступление за Сербию. Но, во-первых, в то время для России это было так же неприемлемо, как невозможно в наше время не заступиться за Южную Осетию. Во-вторых, дело вообще не в Сербии. Дело в Германии. Германский Генеральный штаб еще за четыре дня до ультиматума отозвал из отпусков всех военнослужащих, а за день начались военно-мобилизационные перевозки. При этом Вильгельм, как пишет Керсновский, «слал в Петербург успокоительные телеграммы, заверяя того, кого он еще называл “своим братом”, о своих примирительных шагах в Вене – а в то же время категорическими телеграммами своему послу там повелевал “ни в коем случае не создавать у австрийцев впечатление, что мы противимся их решительным шагам”». В Вене все поняли правильно. Мобилизация против России началась, а Сербии объявлялась война, на Белград обрушились тысячи снарядов. Но Россия все еще пыталась образумить Австро-Венгрию. Государь император все еще надеялся на честное слово брата Вильгельма и только через два дня подписал указ о частичной мобилизации против Австро-Венгрии. Кстати, частичная мобилизация затрудняла нам общую мобилизацию, ибо одни и те же части и соединения направлялись в разные районы развертывания. Вильгельм засуетился, так как частичная русская мобилизация все-таки не касалось Германии. Но не зря со времен Фридриха немцы считались мастерами провокаций. Официальная немецкая газета «Локаль Анцейгер» помещает сообщение о начале мобилизации германской армии. Русское посольство немедленно сообщает в Петербург, и в 7 часов вечера государь объявляет о всеобщей мобилизации. Но и всеобщая мобилизация не угрожала Германии, которая заканчивала свою всеобщую мобилизацию все равно в два раза быстрее. Германия же в ультимативной форме потребовала отмены мобилизации, угрожая войной. Государь император предложил брату Вильгельму передать конфликт на рассмотрение третейского суда в Гааге, а брат в 7 часов вечера 18 июля (1 авг.) объявляет России войну. Ну как еще можно было избежать неизбежное? Через два дня немцы предъявляют ультиматум Франции и Бельгии. У Франции, непонятно с чего, потребовали Туль и Верден, а у Бельгии, чей нейтралитет сами и гарантировали, пропуска немецких войск через свою территорию. Ну не смешно ли это? Впрочем, ждать ответа на свой ультиматум они и не собирались. Заявив, что французские самолеты «бомбардируют Нюрнберг» (полный абсурд, ибо бомбить там было нечего, да и бомбардировщиков у Франции не было. – С.К), Германия объявляет войну Франции и Бельгии и сразу переходит бельгийскую границу пятью армиями. Англичане, сотни лет воевавшие с французскими королями, якобинцами и Наполеоном за независимость Фландрии, потребовали у Германии прекращения боевых действий. Берлин на это даже не отреагировал. Так же спокойно восприняли германские военные и объявление Англией войны Германии. Сухопутные войска Британии они просто презирали и не сомневались, что покончат с ними быстрее, чем британский флот начнет всерьез беспокоить Германию. Гораздо больше Берлин беспокоили колебания Вены по отношению к России. Экая наглость. В Вену срочно полетела грозная депеша, и Австро-Венгрия, не находя никаких предлогов, объявляет войну России. Австрийский посол в кабинете министра иностранных дел России Сазонова начал читать: «Ввиду того, что Россия объявила войну нашей союзнице – Германии…» «Позвольте, – перебил его Сазонов, – не Россия объявила войну Германии, а, наоборот, Германия объявила войну России». «Ах, господин министр! – в отчаянии воскликнул посол. – войдите же в мое положение: мне так приказали!» Какие тут еще нужны комментарии? Какие могут быть сомнения в том, что война началась бы неизбежно, независимо от позиции и России и Франции.

Мир всколыхнулся. Всколыхнулись не только политики и военные, но и обыватели, от мирного благодушия мгновенно впавшие в воинственный патриотизм, доходивший иногда до дикости и абсурда. В Берлине и Вене многотысячные демонстрации, толпы обывателей громят посольства стран Антанты. То же, к сожалению, происходит в Париже и Петербурге. «Уличные горлопаны, которых везде и всегда много, рады были “выдающемуся” случаю, чтобы покричать и продемонстрировать свои чувства на улицах. В столице, мало или плохо сдерживаемые полицией, они с остервенением набросились на мрачное (из финляндского гранита), угрюмое здание немецкого посольства, озлобленно громили его и валили с крылец его огромных металлических коней с их поводырями, исполинскими тевтонами, давно, впрочем, резавших своим безвкусием глаза столичных жителей», – свидетельствует будущий генерал-квартирмейстер русской Ставки Ю. Н. Данилов. Как всегда, отличилась русская образованщина, потребовавшая переименовать Санкт-Петербург в Петроград. Вот уж переименовывать мы любили и любим до сих пор. Никому тогда даже в голову не пришло, что имя это Петр дал городу не на немецкий, а на голландский образец, что символизирует он не самого Петра, в первоапостола Св. Петра, и уж если быть точным до конца, надо было бы переименовать город в Святопетровск, а не в Петроград. Но не это главное.

Больше всего удивлял приступ неподдельной искренней волны патриотизма, охватившей все российское общество, о которой, по известным причинам, умалчивали советские историки. Хотя уже в первом роскошном издании «Истории Гражданской войны в СССР» имеется впечатляющая фотография коленопреклоненной толпы на Дворцовой площади. Очевидец событий мемуарист Михаил Лемке напишет: «Царь с членами своей фамилии прибыл из Нового Петергофа на яхте к Николаевскому мосту, пересел там на катер и подъехал к дворцу. Толпа забывшего все зло народа кричала “Ура!”. При прохождении царя к Иорданскому подъезду густые толпы стали на колени, кричали “Ура!” и пели “Боже, царя храни”… Впереди толпы были видны флаги, плакаты с надписью “Боже, царя храни”, Беспрерывно, то в одном месте, то в другом поют гимн и “Спаси, Господи, люди твоя”. То здесь, то там слышны возгласы: “Долой Германию!”, “Да здравствует Франция!”, “Да здравствует Россия!”… Громадная площадь живет; толпы сменяются – народ считает долгом побыть на ней хоть несколько минут. Крест, которым увенчана Александровская колонна, – этот символ первой Отечественной войны, теперь символизирует настроение столицы… Весь день гудят колокола. У всех церквей толпы молящихся. Настроение праздничное и приподнятое; ни тоски, ни равнодушия. Мало кто может не поддаться общему порыву; так и тянет на улицу. Бахвальства тоже нет, “шапками закидаем” не слышно; каждый понимает, что враг серьезен, но верит в близкий и полный успех». Бахвальства действительно нет. А кто мог подумать, что на призыв явятся 96 процентов всех призванных. Более чем ожидалось по расчетам мирного времени. Да с каким настроением! Командир роты 106-го Уфимского полка капитан А. А. Успенский после напутственного молебна «на брань» записал: «Главное, не опозориться, не осрамиться со своей ротой, а умереть – все равно – суждено только один раз, и ведь так красиво умереть за Родину на поле брани! “Нет больше сея любви, как душу свою положить за други своя”, – ведь именно эта евангельская фраза самого Иисуса Христа была написана на стене в моей 16-й роты, вокруг киота с ротным образом!» Но так думали не только кадровые офицеры-монархисты. В 1917 году в Киеве вышла удивительная книга медсестры Софьи Федорченко «Народ на войне», в которой приводятся многочисленные высказывания простых солдат на протяжении всей войны. В том числе, как народ шел на войну: «А я так очень даже охотно шел. Домашние меня просто слезами исслезили, а я хоть бы что, стою истуканом да со стыда хмыкаю. А в думке одно, кабы поскорее. Я шумное житье люблю, разное. Мне война как раз впору». Или: «Я на войну шел, все обдумал. Спорить не приходится, конечно. Однако я бы и спорить не стал. Один только у нас и случай, что война, от каторжной нашей жизни оторваться. Тут только я на свет вылез, людей вижу, да про себя понять время сыскал».

Казалось, есть все предпосылки для объявления войны второй Отечественной. Но уже тогда без труда замечались тревожные моменты. Далеко не все призывники (на 80 % крестьяне. – С.К.) с восторгом рвались в бой, а главное, понимали, за что воюют. В той же книге Федорченко читаем: «Как громом меня та война сшибла. Только что с домом справился – пол настлал, крышу перекрыл, денег кой-как разжился. Вот, думаю, на ноги стану, не хуже людей. А тут пожалуйста!» Или: «Очень не по нутру война та пришлась. Ну там ранят, али смерть, али калечью заделают, – не в том вся сила. Кабы мне знать, в чем толк-то, из-за чего народы, такие мирные, передрались. Не иначе как за землю. Теснота, что ли? И того не видать». А вот что пишет в своих воспоминаниях генерал АА Брусилов: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, – как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто такие сербы, не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, т. е. по капризу царя». Существенным в народном мнении оставалось на протяжении всей войны то, что воевали все-таки на чужой территории. Солдат и не мог рассуждать иначе, чем рассуждал: «Мы вятские, тульские или пермские, до нас немец не дойдет…» Важно отметить и то, что русское общество сразу резко разделилось в законном порядке на тех, кто должен воевать и не должен. Справедливо отмечает историк А. Керсновский: «Обществу надлежало доказать свой патриотизм и жертвенность не на словах, а на деле – возглавить свой народ в окопах и на заводах. Однако жертвенной готовности служить своей Родине в подавляющем большинстве русской интеллигенции не было. Наше законодательство, начиная с милютинского Устава 1874 года, фактически избавляло образованные классы от долга защищать Отечество – чем классы эти и пользовались. В военные училища пошла вначале лишь очень небольшая часть молодежи – подлинная соль земли (как, например, будущий советский полководец А. М. Василевский. – С.К). Пределом жертвенности всей массы русской интеллигенции была посылка в Действующую армию кисетов с табаком, исполнение гимнов в кабинетах загородных ресторанов и патриотические речи на бесчисленных “собраниях” (через два с половиной года ставших именоваться “митингами”). Стране так и не удалось на деле слиться с армией». К тому же армия на 99 % состояла из русских. По закону от воинской службы освобождалось все инородческое население. Со временем сформируют, но на добровольной основе, некоторые части, как знаменитая Туземная дивизия, но все это капля в море. В целом тыл с первых дней войны отгородил себя от фронта. Какая уж тут Отечественная война?

Между тем боевые действия начались. Сразу хочу отметить важнейший признак, характеризующий весь ход Первой мировой войны. С первого и до последнего часа главным вектором борьбы для Германии был Западный фронт. Ход и исход войны должен был решаться на Западном театре военных действий, и прежде всего на полях Франции. Поэтому практически всегда большая, лучшая часть германских войск сосредотачивалась там. Там же в первую очередь применялись и отрабатывались новые тактические схемы, способы и средства вооруженной борьбы, испытывались и вводились в бой новые образцы вооружения и военной техники. Даже в 1915 году, когда Германия сосредоточила основные усилия на разгроме и выводе из войны России, Западный фронт в стратегическом плане оставался главным. Именно поэтому, а не только и не столько из-за революции и выхода России из войны, как сейчас считают некоторые наши исследователи, якобы принижается роль русской армии в общей победе. На Западе как раз помнят и о русской императорской армии, и о наших миллионных жертвах. Один знаменитый военный музей в Париже может сказать об этом больше, чем вся наша российская мемориальная память. Поэтому, делая основной упор в нашей работе на боевых действиях русской армии и флота, мы обязаны, хоть вкратце, затронуть события, происходившие на западноевропейском и других театрах военных действий. Тем более что они очень тесно взаимосвязаны с событиями на Восточном фронте.

Другой существенный момент. Первая мировая война началась с некоторого раскачивания из-за окончания мобилизационных мероприятий, выдвижения войск в основные районы, на рубежи развертывания, на боевые позиции. Уже скоро военная теория и практика навсегда отойдет от так называемых правил объявления и начала войн. Но тогда это связывалось не столько с «рыцарским кодексом вооруженной борьбы», сколько с отсутствием средств мобильного передвижения войск, помимо железных дорог и водных коммуникаций, которые невозможно довести до передовой. Все маневрирование основной массы войск, в том числе артиллерии, проводилось «пешим по конному». Не было танков, ударной авиации, мотопехоты. Именно это, а не какие-то моральные обязательства и принципы отодвигали сроки нанесения главных ударов. Быстрее всех справились с этим германские войска на главном западном направлении.

Для удара привлекались лучшие силы с лучшими командирами и солдатами. А это без малого – 1 млн 600 тыс. человек, 4500 легких и 500 тяжелых орудий. В первом эшелоне наступало 1 млн 100 тыс. бойцов. Верховное командование германскими армиями осуществлял начальник Генерального штаба генерал-полковник Мольтке – младший, хотя номинальным главнокомандующим считался император Вильгельм. Французы, кстати сказать, развертывали против германцев не меньшие силы – 1 млн 325 тыс. человек с такой же артиллерией. Да еще бельгийская армия в 117 тыс. человек с 312 орудиями. Да еще высадившиеся на континент англичане. Пусть пока только два корпуса, но тоже 70 тыс. человек с артиллерией. Так что союзные войска превосходили противника по всем параметрам. Главнокомандующим французской армии стал самый талантливый генерал Жоффр, до которого было далеко и английскому командующему фельдмаршалу Френчу, и бельгийскому главкому королю Альберту. На западноевропейском театре военных действий сосредоточилось более 3 млн человек. Однако союзники растянули свои воска равномерно по всему фронту, а германцы основными силами наступали через Бельгию, в обход французской укрепленной системы, имея на главном направлении многократное превосходство в силах и средствах. Французы знали о планах германского командования, но ровным счетом ничего не предприняли для укрепления своего левого фланга. Вот что важно. Нетрудно представить итог пограничных сражений.

2 августа германская армия оккупировала Люксембург, 4 августа вторглась в Бельгию. Конечно, им пришлось повозиться с бельгийскими крепостями, особенно крепостью Льеж, но при тройном превосходстве в силах, умелом применении тяжелой артиллерии на это ушло чуть более недели. Бельгийская армия оказалась разорванной надвое. Часть ее ушла под защиту фортов Антверпена, другая часть просто рассеяна. Германские войска оккупировали практически всю Бельгию со столицей Брюсселем и 20 августа устремились в северную Францию. Развернулось пограничное сражение – доселе невиданная по своему размаху стратегическая операция, в которой 9 армий – 5 германских, 3 французских и английская – во встречном сражении оспаривали победу. Французы отступили по всему фронту от Верхней Шельды до Лотарингии. Победу одержали немцы. За счет того, что с самого начала обладали преимуществом охватывающего положения и свободой маневра. За счет значительного превосходства в силах на правом фланге, в том числе артиллерии, особенно тяжелой. За счет лучшей подготовки к ведению встречных операций. Если германские войска действовали целеустремленно, то французские, наступая, только парировали удар немцев. Направление главного удара только обозначалось. Французские войска действовали несогласованно, а английские армии, особенно фельдмаршал Френч, вообще не считали нужным подчиняться генералу Жоффру Справедливости ради надо сказать, что немцы так и не решили главную задачу – «раздавить» левое крыло французских войск. Но французы все же отступали по всему фронту, ослабленные и расстроенные.

Французское командование наконец осознало свою ошибку. Левый фланг требовал немедленного усиления, но для перегруппировки войск и сосредоточения ударной группировки нужно выиграть время. А пока приходилось отступать. Отступать организованно всегда трудно, тем более под ударами уверенного в своих силах противника. Немцы же были не только уверены, но и самоуверенны. Они явно переоценивали свои силы и недооценивали противника. Давнишняя черта германских военачальников. Директива верховного германского командования от 27 августа требовала от войск: быстрым движением «не давать неприятелю передышки». Всем армиям указывалось немедленно наступать на Париж. И они устремились туда, даже правофланговая армия генерала Клука, которая должна была по плану Шлиффена обходить французскую столицу. «Германскому командованию мерещилась бегущая неприятельская армия, павшая французская столица и скорый почетный мир, полный выгод и блеска для Германии», – писал военный историк В. Новицкий. Мольтке даже взял два корпуса и одну дивизию из ударного обходящего крыла, направил их на Восток останавливать неожиданное русское наступление. Еще один корпус задержал в районе Меца также для возможной отправки на Восток. Крупнейший стратегический просчет, ошибка, стоившая немцам многого в битве на Марне. Но пока в упоении наступления они не замечали ничего. «На Париж! Вырвалось из груди германских солдат, опьяненных сознанием своего превосходства, – писал француз Ж. Рейнак. – Французская армия левого фланга, выполняя приказ об отступлении, до 4 сентября проходит через покинутую правительством столицу. Армии центра по одной параллели с ней за Марну. Германцы занимают или только проходят 20 городов. Настоящее нашествие со всеми его ужасами и унижениями. Неприятельские отряды надвигаются со всех сторон, останавливаясь только для грабежей и опустошения погребов… Армия генерала Клука, вступив в Шантильи, оказалась в 41 км от Парижа, а ее кавалерийские разъезды в 30 км». Но Клука настолько занесло, что он бросился в открытый вследствие отступления англичан промежуток между Парижем и 5-й французской армией, уходя все больше на восток уже от Парижа на рубеж реки Марны. Справедливости ради надо сказать, что не только немецкая самоуверенность собирала противостоящие стороны на Марне. Воля к сопротивлению французских солдат, офицеров по мере приближения немцев к Парижу возрастала. Правительство убежало из столицы в Бордо, к счастью, оставив военным губернатором и комендантом столицы стойкого и талантливого военачальника генерала Галлиени, с подчинением ему только что сформированной 6-й армии генерала Монури. Армии, которую рвущийся вперед германский генерал Клук беспечно оставил без внимания нависать над своим правым флангом. К счастью, во главе французской армии стоял генерал Жоффр, который другую вновь сформированную 9-ю армию поручил корпусному командиру генералу Фошу. Именно эти две армии сыграют решающую роль в будущей битве на Марне. Итак, к 4 сентября на реке Марна сосредоточились основные силы противоборствующих сторон для сражения, которое началось практически без оперативной паузы с контрудара французских войск по наступающим немцам.

Битва на Марне по праву считается главным сражением 1914 года. Она не только во многом определила характер войны, которая из быстротечной начала переходить в позиционную, но и стала, по сути, предтечей исхода войны – поражения Германии и ее союзников. 5–9 сентября на театре военных действий от Парижа до Вердена по обоим берегам реки Марна и верхнему течению реки Эн, ограниченном Сеной и Маасом, развернулось это знаменитое, грандиозное встречное сражение, в котором с обеих сторон участвовало 6 союзнических и 5 германских армий, около 2 млн человек. Англичане и французы имели 1 млн 82 тыс. бойцов, 2816 легких и 184 тяжелых орудия. Германцы – 900 тыс. бойцов, 2928 легких и 436 тяжелых орудия. Силы примерно равны, если не считать тяжелую артиллерию немцев, которая в этой битве не сыграла существенной роли. А вот превосходство сил на левом фланге союзников, где они наносили главный удар, оказалось решающим. Удивительно, как вообще германцы не были разбиты наголову. Я это отношу только на счет необыкновенной стойкости германского солдата, умелого управления боем младшего и среднего командного состава германских армий до дивизий включительно. Судите сами.

1-я немецкая армия Клука, форсировав Марну, рвалась в обход Парижа теперь уже с юга. Клук будто не замечал нависающей над его правым флангом 6-й французской армии Монури. Это второй серьезнейший просчет Клука (вот они – хваленые немецкие полководцы. – С.К.) По приказу Жоффра армия Монури ударила всеми силами во фланг наступающих немцев. Клуку ничего не оставалось, как приостановить наступление и повернуть свои войска для отражения удара французов. Надо сказать, маневр этот он провел блестяще. Его дивизии не только остановили французов, но и обратили их в бегство. Положение спасли две бригады, посланные генералом Галлиени из Парижа. Одна бригада перебрасывалась по железной дороге, а вторую генерал посадил на 1100 конфискованных у парижан автомобилей, которые за ночь доставили воинственных зуавов на передовую. Поразительный для того времени факт. Удивлены были парижане, удивлены были сами зуавы таким способом передвижения. А уж как удивлены оказались немцы, увидев перед собой невесть откуда взявшегося противника! Блестящий маневр, породивший новый род войск – мотопехоту. Немецкая 1-я армия все больше разворачивалась на север и теснила французов, но и все дальше отрывалась от правого фланга своего соседа – 2-й армии генерала Бюлова. Скоро разрыв достиг 40 км, и Жоффр приказывает ударить в этот разрыв английским войскам и 5-й французской армии. Это наступление в промежуток между немецкими армиями, захват союзниками переправ на Марне, угроза охвата всего правого фланга немецкой группировки вынудили немцев отдать приказ об отступлении.

Не менее драматические и тоже решающие бои прошли на другом фланге. У Фэр-Шампенуаза в районе Сен-Гондских болот немцы прорвали центр французского фронта, угрожая разобщением не только 9-й и 4-й французских армий, но и разрывом всего французского фронта. Положение спас командующий 9-й армией генерал Фош, сумевший в короткий срок перебросить дивизии и всю артиллерию на опасное направление. Фош более чем рискованно оголил свои фланги, но остановил немцев и закрыл опаснейший прорыв. Генералам Жоффру и Фошу в Париже поставлены, вполне заслуженно, прекрасные памятники.

Итак, по-моему, уже на берегах Марны наметился перелом войны в пользу союзников. По стратегическим результатам французы одержали решительную победу, ведя тяжелые бои с противником, подошедшим к их столице и угрожавшим независимости страны. Важно и то, что на полях Марны французы освободились от длившегося без малого сорок лет гипноза германской непобедимости, вновь обрели веру в свои силы, доблесть французского солдата. Хорошо себя зарекомендовали и французские военачальники. Выше всех похвал работала Ставка и Генеральный штаб, чего не хватало немцам, да и русской армии. Подтверждение моих слов можно найти на страницах знаменитой книги «50 лет в строю» знаменитого «красного графа» Игнатьева. На берегах Марны стала очевидной порочность всей германской стратегии молниеносного, сокрушающего удара, путем осуществления грандиозных «Канн» без достаточных сил и средств, хотя их войска показали упорство в достижение цели и хорошую боевую выучку. Ушедшие в самый решающий момент на Восток и оставшиеся на ненужных, второстепенных участках корпуса и дивизии привели немцев к поражению.

Из других участков борьбы в начале войны на Западе отметим Балканский. Там австро-венгерские войска 12 августа перешли в наступление, но на реке Ядар были остановлены сербской армией, разбиты наголову и бежали с поля боя в полном беспорядке. Сербы захватили 50 тыс. пленных и более 50 орудий. Вот вам и маленькая Сербия! Война на море сразу стала приобретать ограниченный характер. Немцы решали задачу ослабления английского флота путем «малой войны» рейдами германских крейсеров, весьма успешными атаками подводных лодок, установкой мин у своего побережья. 5 сентября германская подводная лодка впервые в открытом море потопила английский крейсер «Патфайндер». 22 сентября другая немецкая подводная лодка потопила сразу три английских броненосных крейсера «Абакир». «Хог» и «Кресси». Событие невероятное. Именно с этих дней началась вполне заслуженная слава немецкого подводного флота, закончившаяся только весной 1945 года. Но и английская подводная лодка 13 сентября потопила германский легкий крейсер «Хелла». А еще раньше, 28 августа, у Гельголанда английская крейсерская эскадра адмирала Битти (помните, она перед войной посещала Петербург. – С.К.) нанесла крупное поражение немецкой крейсерской эскадре, потопив три легких крейсера и один эскадренный миноносец, не потеряв ни одного своего корабля. Французский флот пока без проблем обеспечивал морские сообщения на Средиземном море.

В целом начало войны на Западе, первые сражения принесли германцам и австрийцам большие разочарования. Более того, уже тогда начали просматриваться перспективы поражения Германии в целом. А что же на Востоке? Этот театр военных действий нас интересует в первую очередь. В первые два месяца войны там были проведены две крупные стратегические операции – Восточно-Прусская и Галицийская. «Первый период кампании 1914 года на Восточном театре прошел со стороны русских под знаком желания выполнить во что бы то ни стало все обязательства перед французами и оттянуть на себя германские силы, совершенно не соображаясь со степенью готовности своей армии», – пишет А. Зайночковский. До сих пор наши историки, в том числе и военные, спорят о том, так ли это, надо ли было вообще проводить эти операции одновременно, проводить в разное время или проводить одну из них. На мой взгляд, проводить именно обе операции, именно в одно время было просто необходимо, и русское верховное командование здесь упрекнуть не в чем. Конечно, сейчас, особенно с нынешних позиций, наступление на Восточную Пруссию и возможный удар по Берлину кажутся совершенно недопустимыми, тем более не полностью отмобилизованными, укомплектованными и организованными войсками. Напрашивается предложение об ударе основными силами на австрийском фронте по Галиции и обороне на фронте против немцев. Но это сейчас. Тогда, летом 1914 года, Россия просто не могла поступить иначе. Союзнический долг обязывал. К тому же союзники так растерялись от первых немецких ударов, что и наше одновременное наступление в Пруссии и Галиции казалось им недостаточным. Французский военный министр Мессими в истерике требовал еще и наступления на Берлин. Что касается главного удара по Галиции, то с большой долей уверенности можно сказать – германцы не пришли бы на помощь австро-венгерским войскам так быстро и решительно, как это они сделали для Восточной Пруссии. Последующие события доказывают все без труда. К тому же нет стопроцентной уверенности, что даже при крупном успехе русских войск на юге Австро-Венгрия полностью признала бы свое поражение. А вот для успешного проведения задуманных Ставкой операций имелись все основания. Да и так ли уж они оказались провальными? Русские войска, как Северо-Западного, так и Юго-Западного фронтов, имели преимущество над противником в силах и средствах, выгоды двойного охвата, могущего привести к окружению и разгрому противника. Другое дело, как осуществлялся этот замысел.

Прежде чем начать анализ Восточно-Прусской операции, хочу сказать несколько слов о русском верховном командовании, которое, на мой взгляд, много лет незаслуженно смешивают с грязью, и о первых приграничных схватках.

Во главе русской армии стоял дядя государя великий князь Николай Николаевич. Если отбросить политическую составляющую, личную приязнь или неприязнь, то в то время, когда боевая практика еще не выявила настоящие способности и возможности тех или иных военачальников, лучшей кандидатуры просто не существовало. Как тут не согласиться с генералом А. Брусиловым: «Это – человек несомненно всецело преданный военному делу и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло. По натуре своей он был страшно горяч и нетерпелив, но с годами успокоился и уравновесился. Назначение его верховным главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданные им приказания должны быть исполнены, что отмене они не подлежат и никаких колебаний не будет». Другое дело, в каких условиях приходилось работать великому князю. Ему не удалось даже сформировать штаб по своему усмотрению. По высшему указанию он получил в начальники штаба «человека милого, довольно легкомысленного, плохого стратега» – генерала Н. Янушкевича, а в генерал-квартирмейстеры Ю. Данилова, реальные способности которого, как покажут дальнейшие события, не превышали командования корпусом. Не менее существенное препятствие – система подчинения. Военный министр Сухомлинов оказался совершенно свободен от указаний Николая Николаевича, и войска в тылу подчинялись только ему. Начальник Генерального штаба тоже не подчинялся главкому. Верховный главнокомандующий не мог приказывать и Главному артиллерийскому управлению, следовательно, все боевое снабжение армии находилось вне его компетентности. То же самое можно сказать и об интендантском и санитарном обеспечении. И, наконец, возможность обращаться непосредственно к государю, минуя Николая Николаевича, не только членов кабинета министров, но и командующих фронтами, армиями и даже корпусами. Какое уж тут единоначалие, какая быстрота и эффективность принятия важнейших, порой судьбоносных решений. Так что дело не в личности и способностях Верховного главнокомандующего, а во всей системе управления войной.

Первые выстрелы на Востоке раздались 1 августа при захвате 5-м германским корпусом пограничного городка Калиш. На другой день 6-й корпус занял Ченстохов. В обоих городах германские вояки сразу же отметились такими же бессмысленными зверствами, как и при захвате Бельгии. Это важный момент. До сих пор на Западе муссируется мысль о некоем рыцарском характере Первой мировой войны и рыцарском поведение на ней германских военнослужащих. Только нацисты, Гитлер развратили и превратили в зверя немецкого солдата. Хотя существуют тысячи документальных свидетельств, доказывающих отсутствие какой-либо разницы между солдатами кайзера и головорезами вермахта и СС. Лагеря военнопленных одинаково ужасны. Внимательному читателю могу предложить хотя бы изданный в 1916 году в Петрограде двухтомник «Наши враги». Читая его, невольно думаешь, что читаешь документы Нюрнбергского трибунала 1946 года. Русские войска тоже переходили границу, захватывали городки и местечки, но скорее с разведывательными целями. И уж без каких-нибудь зверств. Это тоже документировано. Такой набег совершила, скажем, 14-я кавдивизия генерала Новикова, где, кстати, начальником штаба служил будущий советский маршал Шапошников. Через пять дней затрещали выстрелы в Галиции. Австрийцы захватили несколько городков, не уступая в поведении своим немецким коллегам, братьям. В целом же проходили постоянные стычки, кавалерийские набеги, разведка. Именно тогда прославился донской казак Козьма Крючков. Это достоверный подвиг, а не пропагандистская акция. Интересен такой пример. 2-я австро-венгерская кавдивизия, тремя полками в развернутом строю атаковавшая удерживаемый Бородинским полком город Владимир-Волынский, была буквально расстреляна ружейно-пулеметным огнем, особенно пулеметным. Потери бородинцев, действовавших как на стрельбище, составили всего 40 человек. А первыми убитыми в русской армии в Первую мировую войну считаются штабс-ротмистр Рамбиди и вахмистр Пристыжнюк из 6-й Таурогенской пограничной бригады. Даже такие любопытные данные есть у военных историков!

А мы вернемся к Восточно-Прусской операции. Операции особой хотя бы потому, что ее на долгое время, по-моему, незаслуженно, позиционировали как катастрофу, определившую судьбу всей кампании на Восточном фронте.

Северо-Западным фронтом командовал генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский, назначение которого на эту должность почему-то считается большой ошибкой. Между тем это был достаточно опытный и подготовленный военачальник, окончивший академию Генерального штаба, прошедший все строевые командные ступени, имеющий боевой опыт, несколько лет возглавлявший Генеральный штаб, а перед войной войска Варшавского военного округа. Да и противостояли ему немецкие генералы, у которых опыта вождения войск в боевой обстановке явно не хватало. Русскими армиями командовали отнюдь не малоопытные генералы, на которых историки также «навешали всех собак» и придумали тысячи небылиц. Командующий 1-й армией генерал от кавалерии П. К. Ренненкампф прошел все положенные ступени роста. Он вовсе не являлся карателем, душившим революционных рабочих на железной дороге по возвращении войск из Маньчжурии в 1905 году. Не было у него никаких придуманных журналистами и писателями скандальных конфликтов с соратником генералом Самсоновым, якобы еще со времен Русско-японской войны. Ренненкампф пользовался заслуженным уважением в офицерском корпусе. Его любили солдаты, которым он отдавал всю душу и внимание. Вообще, брал пример с великого Суворова, даже начинал свой день обязательным обливанием ледяной водой. Командующий 2-й армией генерал А. В. Самсонов вообще считался любимцем армии за необычайную храбрость, честность, открытость и порядочность. Правда, в строю закончил службу начальником дивизии. После Сибирской казачьей дивизии два года руководства сразу штабом Варшавского округа. Потом атаман Войска Донского и Туркестанский генерал-губернатор. Согласитесь, не совсем здорово для командующего ударной армией на направлении главного удара. Но противостояли и Ренненкампфу и Самсонову такие же немецкие «полководцы», к тому же много лет не нюхавшие пороху. Просто командование войсками Северо-Западного фронта оказалось не готовым к реалиям современной войны, как это так часто бывает с полководцами мирного времени. Так что не будем все валить на наших военачальников. Они были не хуже и не лучше немецких.

В директиве командующего фронтом от 13 августа поставлена цель разбить войска 8-й армии противника, «отрезать от Кёнигсберга и захватить его пути отступления к Висле». 1-й армии предписывалось начать наступление 17 августа и оттянуть на себя вражеские войска, охватив как можно больше их левый фланг, отрезая противника от Кёнигсберга. 2-я армия, начав наступление 18–19 августа, должна была ударить по неприятельским тылам и окончательно отрезать всю немецкую группировку в Восточной Пруссии от Вислы. Ну и что здесь, скажите, неразумного? Блестящий замысел. Необходимо отметить и такой момент, о котором позже говорил один из талантливейших полководцев войны, а тогда начальник кавдивизии 1-й армии генерал В. И. Гурко: «Вообще наше первое движение в Восточную Пруссию убедило нас, насколько тщательно подготовились немцы к войне; они все продумали, предвидели, сделали большие затраты на подготовку». Густая сеть железных дорог, долговременные опорные пункты, мазурские озера и болота – все было на руку германцам. Пруссия, как всегда, укреплена была более чем достаточно. И тем не менее немцы понимали опасность стратегического мешка. Командующему 8-й немецкой армией генералу М. фон Притвицу в случае неудачи активной обороны разрешалось отойти за реку Вислу, чтобы сохранить войска. Так что успех русских войск не ставился под сомнение в наших штабах и допускался в немецких. К тому были все основания. Соотношение сил к началу операции, даже при том, что русские воска не были полностью отмобилизованы, не наладившими связь и тылы, вполне позволяли Северо-Западному фронту разбить противника. На практике же начались те самые досадные просчеты, показавшие неспособность русских военачальников выше дивизионного звена использовать свои преимущества, недостатки противника, принимать и реализовывать правильные решения, которые вполне возможную победу превратили в досадное поражение. Не будем подробно рассматривать весь ход операции. Он достаточно полно проанализирован, и не раз, буквально по минутам. Остановимся лишь на тех моментах, которые особенно ярко характеризуют всю противоречивость сражений в Восточной Пруссии.

Начнем с того, что русская Ставка изначально переоценила свои силы, уверенная в безусловной победе. Иначе чем можно объяснить распыление сил и средств уже на начальном этапе. Часть соединений оставлялась прикрепленными к совершенно второстепенным крепостям, а силы усиления, в том числе вновь формируемая 9-я армия, нацеливались сразу на Берлин. Первое сражение с немцами под Гумбинненом только подкрепило такую уверенность. При советской власти по известным причинам долгое время умалчивали безусловную, блестящую победу русских войск в Гумбиннен-Гольдапском сражении. В полный голос об этом говорилось лишь в книге Н. Н. Яковлева «1 августа 1914» и, как ни странно, в работе польского историка Барбары Такман «Августовские пушки». Сейчас мы бросились в другую крайность, вознося не совсем заслуженно не только Гумбиннен, но всю Восточно-Прусскую операцию. Операция все же «не заладилась» с первых дней. Это замечают все исследователи, включая так любимого неофитами А. Керсновского. 1-я армия Ренненкампфа перешла границу неравномерно. 3-й корпус бывшего многолетнего директора пажеского корпуса генерала Н. А. Епанчина вырвался далеко вперед. Два корпуса отстали. Все корпуса шли вслепую. Основная масса кавалерии, в том числе гвардейской, под командованием Хан Нахичеванского сосредоточилась бессмысленной массой на правом фланге. На левом наступала одна кавалерийская дивизия Гурко. Кстати, только она вела так необходимый войскам разведывательный поиск. Неудивительно, что неожиданно атакованная всеми силами немецкого 1-го армейского корпуса генерала Г. фон Франсуа 27-я дивизия 3-го корпуса понесла досадные чувствительные потери. Ренненкампф приостановился, но уже к исходу 19 августа все же вышел к Гольдапу, Гумбиннену и направил конницу Хана Нахичеванского в обход немецкого правого фланга. А тут новая досада. У речки Инсер Хан натолкнулся всего-то на ландверную бригаду. Вместо маневренной атаки, способной в несколько минут разметать германских ополченцев, кавалеристы спешились и целый день вели упорный бой, пока немцы не отошли сами. Лучшая в мире кавалерия так ничего и не сделала, да еще и обнажила правый фланг 3-го корпуса. Кстати, единственным достижением боя стало взятие немецкой батареи и захват двух пушек конногвардейцами под командованием тогда еще ротмистра барона Врангеля. Того самого. Гумбинненское сражение началось на следующий день. Встречное сражение, что характерно для всех почти боев и сражений начального периода войны.

Генерал фон Франсуа, окрыленный успехом, убедил командующего армией генерала фон Притвица устроить русским Канны. Своим корпусом он намеревался ударить по правому флангу русских, по левому наносил удар 1-й резервный корпус генерала фон Бюлова. В центре же наступал 17-й корпус генерала Макензена. Классическая схема на бумаге. На поле боя войска Франсуа сумели только потеснить дивизию генерала Лашкевича, да и то из-за отсутствия поддержки со стороны конницы Хана Нахичеванского, о чем мы уже говорили. Одна охватывающая клешня сразу оказалась подрубленной. Вторая на другом фланге у фон Бюлова так и не разжалась. Русские не только стояли здесь насмерть, губительным огнем сметая целые батальоны атакующих немцев, но и успешно контратаковали. А в центре с корпусом Макензена случился настоящий конфуз. Дадим слово Н. Н. Яковлеву: «Под Гумбинненом русские корпуса, имевшие 64 тыс. человек, столкнулись с немецкими силами в 75 тыс. человек, имевшими и тяжелую артиллерию. Подогретые шнапсом и патриотическими воплями, немцы в сомкнутом строю под барабанный бой грудью двинулись в атаку – защищать имущество прусских юнкеров. Топали как на параде, выставив штыки-ножи (вспомните предвоенный немецкий полевой устав. – С.К). Стоило немцам подойти, как на пехоту обрушилась русская артиллерия, а по силе шрапнельного огня восьмиорудийная батарея могла в несколько минут уничтожить неосторожно открывшийся целый батальон в сомкнутом строю. Под Гумбинненом Франсуа и Макензен гнали в атаку в плотных построениях полк за полком. Цели не приходилось искать. 1-й дивизион русской 27-й артиллерийской бригады в этот день с 9 до 16 часов выпустил 10 тысяч снарядов, почти по 400 снарядов на орудие!

Залегшие поредевшие немецкие цепи взывали о поддержке своей артиллерии. Плохо обученные стрельбе с закрытых позиций, кайзеровские батареи галопом выскакивали на открытые места. Стремительно разворачивали орудия, но не успевали сделать несколько выстрелов, как их немедленно подавляли. На участке русской 27-й дивизии германский дивизион появился в каком-нибудь километре от наших цепей. Сосредоточенным ружейным, пулеметным и орудийным огнем немцы были моментально уничтожены, все 12 орудий стали трофеями. Разгром своей артиллерии (в то время как русская, в основном стрелявшая с закрытых позиций, оставалась неуязвимой), когда на глазах гибли дивизионы и батареи, до основания потряс немецкую пехоту, начавшую отход. Макензен, выехавший со штабом для водворения порядка, не смог остановить бегство. За день разгромленный корпус, потерявший свыше 200 офицеров и 8 тысяч солдат, откатился на 20 километров. Отступил и корпус Франсуа. Общие потери немцев превысили 10 тысяч человек».

Ну не блестящая ли победа? Вечером фон Притвиц, узнав о переходе границы 2-й русской армией, дрогнул и отдал приказ об общем отступлении. Немцы начали отход. Многие историки считают Ренненкампфа чуть ли не преступником за отказ от немедленного преследования противника. Я так не считаю. Его решение исходило из того, что войска устали, понесли большие потери, артиллерия расстреляла практически все боеприпасы, пополнить которые из-за неустроенности тыла не представлялось возможным. Другое дело, что Ренненкампфу ни в коем случае нельзя было отпускать противника, кавалерия должна была «висеть у него на плечах». Но кавалерией командовал Хан Нахичеванский, который, судя по предыдущим боям, не способен был даже на это. Вот в чем досадная оплошность. В результате Ренненкампф, да и вся русская Ставка потеряли деморализованного противника. Запаниковали и в Берлине. Кстати, фон Притвиц скоро осознал свою поспешность с приказом об уходе из Пруссии. Но ему на смену уже спешил будущий «великий» Гинденбург с начальником штаба, героем Льежа генералом Людендорфом. Спешили и срочно снятые с французского фронта три корпуса, те самые корпуса, которым не хватило немцам на Марне. «Этим роковым распоряжением кайзер и Мольтке-младший ослабили свою армию в решительную минуту войны и на решающем направлении. Гумбиннен родил Марну – геройские полки 25-й и 27-й дивизий своей блестящей работой на гумбинненском поле решили участь всей Мировой войны!» – пишет А. Керсновский.

Вторая роковая ошибка Ренненкампфа и Жилинского вытекала из первой. Потеряв противника, Ренненкампф направил все свои главные силы на Кёнигсберг Они с командующим фронтом посчитали, что немецкая 8-я армия уходит за Вислу и с ней справится наступавший с юга Самсонов. Все были уверены, что немцы бегут, и они действительно бежали. Генерал-квартирмейстер штаба фронта генерал Ю. Данилов в своих мемуарах отмечает: «Население оставляло свои насиженные места и… запрудило дороги в глубь страны. Получалось впечатление полной эвакуации немцами Восточной Пруссии… Впечатление от победы генерала Ренненкампфа и спешного отступления германцев было столь сильным, что одно время возникла даже мысль о переброске 1-й армии к Варшаве». Ни больше ни меньше! Уже встал вопрос о будущем коменданте Кёнигсберга и, конечно, о походе на Берлин. Как это напоминает немецкое головокружение с походом Клука на Париж. При этом и Ренненкампф и Клук не только забыли о первоначальной цели своих операций, но и о положении своих соседей на флангах.

А между тем «забытый» Самсонов вел свою армию к поражению, конечно, не подозревая об этом. Поражению, не только смазавшему успех Гумбиннена, но подведшему итог всей Восточно-Прусской операции. Вот где досада, так досада! Но и сражение в августовских лесах армии Самсонова, несмотря на всю его очевидность, по-моему, тоже не следует трактовать слишком уж однозначно. На Западе, особенно в Германии, оно до сих пор преподносится, как новые Канны, полный разгром русских, граничащий с настоящей катастрофой. Да и у нас многие исследователи недалеки от таких оценок. Постараемся внести некоторую ясность в, казалось бы, очевидные выводы.

Начнем с того, что у Самсонова сразу не сложились отношения с командующим фронтом Жилинским. С Ренненкампфом Жилинский был солидарен во всех замыслах и действиях. С Самсоновым нет. Это очень важно. Не менее важно и то, что 2-я армия Самсонова, несмотря на кажущуюся мощь, оказалась намного слабее 1-й армии Ренненкампфа по боевому потенциалу, боевой готовности. 23-й армейский корпус не имел обозов и довольствовался за счет 15-го корпуса; 13-й армейский корпус на две трети состоял из запасников («переодетых мужиков»); 6-й корпус имел лишь 24 батальона из 32, некомплект был и в 15-м корпусе. Связь, цельное управление и разведку организовать не удалось, ибо штаб армии формировался буквально на ходу офицерами, прибывшими из различных округов, и сам требовал сплочения в единый коллектив. Наконец, армия наступала через лесистые, болотистые и песчаные районы севернее реки Нарев, фактически по бездорожью.

Самсонов не был согласен с направлением главного удара и требовал перенесения его с северного направления на северо-западное. И добился своего, вопреки мнению Жилинского. Потом ему это поставят в вину почти все историки, указывающие на увеличение и без того большого разрыва между 1-й и 2-й армиями. Но почему-то забывают при этом два важнейших момента. Именно северо-западное направление и обеспечивало выполнение изначальной задачи армии Самсонова – перехват возможного отхода немецких войск за Вислу. К тому же Самсонову жизненно было необходимо базировать хоть часть своей армии, лишенной обозов и транспорта, на железной дороге Новогеоргиевск – Млава. Самсонов очень опасался отрыва от баз снабжения, и жизнь скоро подтвердит такие опасения в полной мере. Самсонов планировал силами 13-го и 15-го корпусов нанести удар по противнику в центре. 6-й корпус обеспечивал этот удар с правого фланга. На левом фланге 1-й и 23-й корпуса должны были сковать противника в районе севернее Зольдау И корпуса двинулись вперед. Разбросанные веером на 120 верст, они наступали безостановочно, по сыпучим пескам, без обозов, не получая хлеба по нескольку дней, подгоняемые командованием фронта и Ставкой. Тылы отстали, узлы связи не успевали развертывать и связаться между корпусами и командованием фронта. Да и не было ее настоящей связи – всегдашней головной боли нашей армии до нынешних времен. Кстати, справедливо осуждая это, надо отметить и такой факт. «В начале войны связь в германской армии как между высшими штабами, так и между войсками и штабами сильно хромала, и правильная обстановка выявлялась далеко не сразу», – пишет военный исследователь А. Зайночковский. Но Самсонову от этого было не легче. Самсонов шел и шел вперед, подгоняемый Жилинским. В течение 23–24 августа 15-й армейский корпус генерала Н. Н. Мартоса с помощью. 13-го армейского корпуса генерал Н. А. Клюева в жесточайшем бою опрокинул противостоящего противника, и корпуса рванули вперед, практически не встречая сопротивления. Да так быстро, что и Самсонов и командиры корпусов почувствовали опасность этого вообще-то безрассудного броска, с безнадежно отставшими тылами. Но Жилинский видел только бегущих немцев и не принимал никаких сомнений. Дело дошло до скандала, который, по-моему, сыграл большую роль в будущей трагедии. Жилинский телеграфирует в штаб армии: «Видеть неприятеля там, где его нет, – трусость, а генералу Самсонову быть трусом я не позволю!» Неслыханное оскорбление для безудержного храбреца Самсонова, получившего еще кадетом солдатского Георгия и заслужившего именно за храбрость 4-ю и 3-ю степень в Маньчжурии.

Между тем «разбитый» в понятии Жилинского и Ренненкампфа, а на самом деле потерянный противник, закончил сосредоточение против армии Самсонова практически всю Восточно-Прусскую группировку (16 полнокровных дивизий против 8 расстроенных русских. – С.К). Двойное превосходство. Ренненкампфа сдерживал лишь небольшой заслон из кавалерии и ландвера. К этому же времени в руки немцев попали планы русского командования, найденные на убитом офицере, и они полностью прослушивали незашифрованное русское радио. Опять связь, опять досадное стечение обстоятельств. Можно, конечно, и здесь процитировать Зайночковского: «На французском театре германцы были принуждены в начале войны также перейти к незашифрованным радиограммам после почти общих случаев путаницы шифров». Но что нам французский фронт? Здесь в Пруссии Гинденбург и Людендорф задумали окружить и уничтожить всю армию Самсонова. Задумка, прямо скажем, нереальная, прежде всего из-за недооценки силы русских. К тому же на направлении главных ударов должны были действовать генералы Франсуа и Макензен, которые после Гумбиннена как раз понимали силу русских и не хотели рисковать. А без риска какие могут быть Канны?

26 августа немцы силами двух корпусов и ландверной бригады атаковали правофланговый 6-й армейский корпус генерала А. А. Благовещенского. Удар был не такой уж и мощный, но командир корпуса после первых же донесений бросил вверенные ему войска и бежал. Корпус последовал за своим командиром и откатился до самой границы, полностью обнажив фланг и тылы все еще наступающего 13-го корпуса. Вот где преступная трусость, в которой порой обвиняют Самсонова. Как тут не согласиться с А. Керсновским: «Генерал Благовещенский заявил, что он “не привык быть с войсками”. Мы видим, что в русской армии могли быть начальники, “не привыкшие быть с войсками”, что подобного рода начальникам вверяли корпуса и что у них не хватало честности сознаться в своей непривычке в мирное время и уступить свое место более достойным». Стыд и срам! Удивительно еще, почему при этом немцы замедлили темп своего наступления.

На следующий день основные события развернулись на другом фланге армии Самсонова в районе Уздау и Зольдау И здесь происходят удивительные истории. Немцы пошли вперед, даже заняли Уздау, но русские контратакуют и не только останавливают противника, но и наголову разбивают его 41-ю пехотную дивизию. Эта дивизия сама попала в окружение. Официальный немецкий источник сообщает: «Войскам пришлось прорываться обратно через двух с половиной километровый широкий прорыв… было потеряно 13 орудий и 2400 человек… В последних боях 41-я дивизия потеряла треть своего состава, после этого последнего несчастного наступления остатки имели небольшое боевое значение». И тем не менее корпус генерала Артамонова начал отходить не только к Зольдау, но и южнее. До сих пор историки не могут этого понять. Обвинить генерала Артамонова в трусости, как Благовещенского, невозможно. Он впал в другую крайность – с винтовкой в руках пошел в передовые цепи, воодушевлял роты, но полностью потерял управление над корпусом и, в конце концов, отдал приказ об отступлении. Самсонов успел отрешить этого сумасброда от должности, но корпус-то откатился.

Как же все это досадно и горько понимать сейчас. Не успокаивает и крах плана Гинденбурга устроить русским настоящие Канны. Ибо два русских корпуса он уже упустил. Но наши 13-й и 15-й корпуса все еще продолжали лезть в петлю, и уж их-то лучший немецкий полководец Первой мировой войны решил полностью окружить и уничтожить. Операция пройдет успешно, но, на мой взгляд, полного окружения и уничтожения, как это будет потом преподноситься, не произошло. Вместо классических Канн шло беспорядочное сражение перемешанных войск, хотя немцы вышли на тылы 2-й армии и окружили 13-й и 15-й корпуса. Жилинский наконец понял масштаб катастрофы, отдал приказ об отступлении, но Самсонов уже отправился лично спасать положение в штаб 15-го корпуса, сняв при этом телеграфный аппарат. Роковая, на мой взгляд, ошибка. Самсонов и никто другой несет личную ответственность за то, что его окруженные корпуса не смогли противостоять отнюдь не безупречному противнику. При наличии четкого управления корпуса имели все шансы вырваться из окружения. Однако в отличие от любимца неофитов А. Керсновского, я все-таки не могу назвать Самсонова «ничтожным». Не мог этот человек прыгнуть выше головы, выше уровня начальника кавалерийской дивизии. Да еще имея в подчинении таких командиров корпусами и подчиняясь такому командующему фронтом. Такая трагедия часто случается с полководцами мирного времени.

Но и в этой беспорядочной, с переменным успехом, борьбе в окружении русские солдаты, офицеры и генералы среднего звена проявили себя выше всяких похвал. Приведу лишь несколько свидетельств очевидцев. Командир 13-го корпуса генерал Клюев писал: «Прикрывавший тыл 143-й пехотный Дорогобужский полк во главе с доблестным командиром полка полковником Кабановым имел славный бой с немецкой бригадой. Целый день сдерживал он атаки немцев, три раза отбрасывал их штыками. Командир полка был убит, а остатки полка присоединились к корпусу лишь к ночи. На месте боя похоронено 600 немцев». Участник боя Каширского пехотного полка рассказывает: «Около 5–6 утра из леса вышла большая немецкая колонна. Колонна шла без охранения. Это была 37-я пехотная дивизия. Когда голова колонны подошла на 600–800 шагов, по ней был открыт ураганный картечный, пулеметный и ружейный огонь, доведенный до стрельбы почти в упор. Немцы не выдержали и обратились в бегство, оставив на поле боя груды убитых и раненых. Через час то же повторилось с колонной дивизии генерала Гольца. Наступление затихло, и только после огневого удара артиллерией 100–150 орудий каширцы были смяты. Издали казалось, что каширцы вместе с землей приподняты в воздух. Спастись удалось немногим». Даже немецкий официальный источник доносил об отступлении немецких войск на ряде участков: «Беспокойство, охватившее штаб 8-й армии, заставило генерала Гинденбурга отправиться на место паники и личным присутствием способствовать восстановлению порядка, но паника в районе Танненберга приняла уже стихийный характер. Навстречу автомобиля генерала Гинденбурга неслись галопом транспорты, тяжелая артиллерия с криком “Русские наступают”. Дороги были сильно запружены. Автомобиль командарма рисковал быть увлеченным потоком бегущих. Гинденбург при виде общей паники должен был свернуть на Остероде. И все-таки немцы быстрее оправились от неразберихи. Русские арьергарды и авангарды все чаще гибли в атаках и контратаках. Штаб 15-го корпуса был расстрелян из пулеметов, и генерал Мартос взят в плен с оружием в руках. Отход остатков армии под руководством штаба 13-го корпуса проходил в невероятно трудных условиях. Правая колонна прорвалась. Левая в штыки пошла на заслоны генерала Макензена, захватила 20 пушек и погибла около этих орудий. Средняя, при которой находился сам командир генерал Клюев, сдалась уже почти выйдя из окружения. Как свидетельствуют очевидцы, у Клюева “не хватило твердости духа на последние минуты!”» Совершенно растерянный, потерявший последние рычаги управления, потерявший, как он считал, армию и честь, Самсонов застрелился. Вот такой конец. Остатки 2-й армии вернулись на Неман, откуда начали свой бесславный поход. До сих пор историки не могут прийти к общему мнению относительно потерь в этой операции. Одни считают, что русских вышло с боем более 20 тыс. человек, погибло примерно столько же и более 30 тыс. попало в плен. Другие только пленными считают 70 тыс. человек. Что, впрочем, маловероятно, ибо оба корпуса к началу боев в окружении насчитывали чуть более 80 тыс. человек. Доподлинно известно, что у нас убито 10 генералов, в том числе самоубийство Самсонова, 13 взято в плен, потеряно 330 орудий. Но врагу не оставлено ни одного знамени! Нет, не получилось у Гинденбурга Канн, о чем справедливо замечает А. Зайночковский: «Германское командование не имело никаких оснований венчать себя лаврами Ганнибала и провозглашать “Танненберг” новыми “Каннами”, но дело не в форме, по которой были разбиты пять русских дивизий, а в том, что сами по себе “Канны” явились последним, случайным и при этом не главным этапом армейской операции 8-й армии. Русские войска в конечном результате потерпели поражение не столько от германских войск, сколько от своих бездарных высших начальников. Своей боевой службой войска восполняли оперативную немощь высших штабов и начальников, расплачиваясь потерями и поражениями».

А что же Ренненкампф? Еще одна досадная страница в этой истории. Ренненкампф наконец получил указание от Жилинского помочь соседу. Он разворачивает свои корпуса, находящиеся в 125 километрах от войск Самсонова, направляет конницу Хан Нахичеванского и Гурко в тылы противника, но кавалерийский набег из-за неверной ориентировки ушел далеко в сторону. Ну не досадно ли? Ренненкампф докладывает о своей готовности выехать «лично вперед» и возглавить наступление на фланги и в тыл неприятеля. Но из штаба фронта приходит распоряжение оставаться с войсками на месте, так как армия Самсонова «отошла на свои первоначальные позиции к границе». А это уже не досада, а стыд и срам. Войска Ренненкампфа к моменту гибели самсоновских корпусов находились от них на расстоянии 50 верст. Так что обвинять его в неоказании помощи соседу в указанный момент просто несправедливо. Сколько же собак навешали на Ренненкампфа историки, хотя ошибку он и командование фронтом совершили раньше. Людендорф в своих воспоминаниях свидетельствует: «Если Ренненкампф сумеет использовать успех, одержанный при Гумбиннене, и будет быстро продвигаться вперед, то задуманное сосредоточение войск против 2-й армии станет невозможным, речь может идти лишь о задержке 2-й армии и об обдумывании пассивной обороны какой-нибудь линии восточнее Вислы. Огромная армия Ренненкампфа висела, как грозная туча на северо-востоке. Ему стоило только двинуться, и мы были бы разбиты». От себя добавим, что двигаться-то надо было сразу после Гумбиннена, а не 27 августа. Немцы превознесли Танненберг до небес. Мы же до сих пор не удосужились поставить и скромных памятников на месте наших побед под Гумбинненом и нашей трагедии в августовских лесах. Вот где стыд и срам!

Совершенно по-другому в первых сражениях складывалась обстановка на южном театре военных действий. Там развернулась Галицийская стратегическая операция, именуемая еще Галицийской битвой. Проходила битва с 18 августа по 21 сентября в течение месяца и совпадала по срокам со сражением на Марне. Марна справедливо воспета, особенно во Франции. Мы же не менее масштабную, кровопролитную победоносную Галицийскую битву ставим как бы во второй ряд. На Марне с обеих сторон сражались около 2 млн человек, в Галиции – более 1,5 млн (в Восточной Пруссии – всего 3000 тыс. – С.К). На Марне немцев отогнали на 50 км, в Галиции – на 200 км. После Марны немцы готовы были продолжать войну с нарастающим боевым потенциалом. После Галицийской битвы Австро-Венгрия вплоть до самого конца войны могла воевать только при прямой поддержке германских армий. Обо всем этом не следует забывать.

Итак, битва развернулась на фронте до 400 км. С обеих сторон принимали участие девять армий: пять русских (4, 5, 3, 8 и 9-я); четыре австро-венгерские (1, 4, 3 и 2-я), армейская группа Кевеса и германский ландверный корпус Войрша. Важно отметить несколько моментов. Прежде всего, то, что сама битва состояла из нескольких взаимосвязанных операций, носивших характер встречных сражений. Наступали и австрийцы и русские. Русские, основываясь на известном им плане Редля, надеялись захватить основную группировку войск противника в пограничной полосе, окружить и разгромить ее, не дав отойти к Карпатам. Но австрийцы развернули войска значительно западнее, что и привело к фронтальному столкновению. Досадная оплошность, но и австрийцы просчитались. Они вообще потеряли целую нашу 8-ю армию, предполагая, что на южном фланге им противостоит одна 3-я армия. И русские и австрийцы наносили главный удар своими левыми флангами. Мы на южном фасе, австрийцы на северном, имея там преимущество в силах и средствах. Создавался так называемый закручивающий эффект. Проанализируем очень кратко ход сражений, двигаясь вдоль линии фронта сверху вниз. Но сначала скажем несколько слов о командном составе русских войск. Он оказался несравнимо выше по своим профессиональным качествам коллег Северо-Западного фронта. Командующий фронтом генерал от артиллерии Н. И. Иванов, хоть и считался некоторыми, например Брусиловым, узким в своих взглядах «артиллерийским каптенармусом», имел приличный опыт командования корпусом, армией, округом не только в мирное, но и военное время. Что бы ни говорили завистники, управлял войсками он довольно умело и не допускал таких роковых просчетов, как его коллега Жилинский. Кстати, это был безупречно честный, храбрый, высоконравственный человек. Единственный из военачальников его ранга, он не предал государя императора, не потребовал его отречения, единственный остался верен присяге, в отличие от господ критиканов. К тому же в начальниках штаба у него состоял лучший начальник штаба мировой войны генерал от инфантерии М. В. Алексеев, «человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег». 3-й и 8-й армиями соответственно командовали генерал от инфантерии Н. В. Рузский и генерал от кавалерии А. А. Брусилов, которые на голову были выше тех же Ренненкампфа и Самсонова, что и доказали в первых же боях на направлении главного удара. Командующие 4-й армией генерал Зальц и 5-й армией генерал Плеве не дотягивали до Брусилова, но все-таки превосходили командующих 1-й и 2-й армий.

18 августа пошла в наступление 8-я армия генерала Брусилова, а к 23 августа наступали уже все русские армии.

Итак, идем сверху вниз. 23 августа встречным сражением началась Люблино-Холмская операция. Наша 4-я армия генерала Зальца (109 тыс. чел. и 426 орудий) наступала на 75-км фронте. Навстречу ей наступала абсолютно превосходящими силами 1-я австрийская армия генерала Данкля (228 тыс. чел. и 468 орудий при поддержке группы Кремера и немецкого ландвера Войрша). Выдержать удар превосходящего в три раза по силам противника под Красником наш 14-й корпус не смог и начал отступать. На следующий день не выдержали удара 16-й и Гренадерский корпуса, и вся армия покатилась на позицию к югу от Люблина. Ставка отреагировала мгновенно. Командующий барон Зальц был очень удачно заменен более толковым генералом от инфантерии А. Е. Эвертом, а армия подкреплялась двумя корпусами и несколькими дивизиями. 27 августа армия заняла оборону, и попытки противника сбить ее с позиций, тянувшихся почти на 100 км, не имели успеха. Более того, 2 сентября контрударом русские войска разбили и отбросили 10-й австрийский корпус и группу Кремера. Особенно отличился Двинский полк, взявший в плен одного генерала, тысячу солдат и офицеров, три орудия и десять пулеметов.

Одновременно с 4-й армией начала наступление и 5-я армия генерала Плеве (147 тыс. чел. и 456 орудий). Навстречу ей опять же превосходящими силами ударила 4-я австрийская армия генерала Ауффенберга (265 тыс. чел. и 462 орудия). И русские и австрийцы пытались друг друга окружить охватывающими маневрами. Наши войска сражались отлично. А. Керсновский отмечает: «В боях под Тарнавкой тарутинцы взяли знамя 11-го венгерского полка и 6 орудий. Бородинцы взяли 2 орудия. 27-й пехотный Витебский полк нагрянул на рассвете на 10-ю австро-венгерскую кавалерийскую дивизию и всю ее разгромил совершенно, выведя ее из строя и захватив коновязи. В славном деле у Лащева отличились полочане, томцы, колыванцы: 15-я венгерская пехотная дивизия была разгромлена и нами взято 4 тыс. пленных, 2 знамени и 22 орудия». Однако превосходство австрийских сил чувствовалось. Две наши дивизии 19-го корпуса героя Порт-Артура, соратника Кондратенко генерала Горбатовского отбивались от шести неприятельских. И так по всему фронту. Не вдаваясь в подробности, дадим слово все тому же А. Керсновскому: «Положение нашей 5-й армии под Томашовом стало тяжелым. Оба ее фланга оказались сбиты, и центр был охвачен превосходящими силами врага. Ауффенберг решил устроить “Канны” (какая-то маниакальная идея для всех немецких военачальников. – С.К). Группа эрцгерцога Петра-Фердинанда должна была обойти наш правый фланг, тогда как эрцгерцог Иосиф-Фердинанд навалился на левый. Все это явило разительное сходство с драмой, развернувшейся при Зольдау – но Плеве не был Самсоновым, Горбатовский не был Клюевым, австрийским же эрцгерцогам было далеко до железных прусских командиров. Против 6 с половиной русских дивизий Ауффенберг развернул 13, но все его усилия сломить их в боях оказались тщетными. Генерал Горбатовский, корпус которого у Комарова был уже охвачен с трех сторон, решительным ударом отбросил эрцгерцога – мечты Ауффенберга о “Каннах” разлетелись прахом. Герой Порт-Артура генерал Горбатовский, сняв фуражку, поклялся своими седыми волосами, что скорее умрет, чем уступит врагу! В контратаке блестящую роль сыграли 1-я и 5-я Донские дивизии, ударившие в тыл 2-го австро-венгерского корпуса и взявшие 10 орудий. Эрцгерцог Петр приказал отступать, чем привел в отчаяние Ауффенберга. Этот последний изливает свою горечь в дневнике: “Ужасное разочарование! Беспомощная ярость! Пропали лучшие плоды победы! Не нахожу слов!” А когда генерал Плеве все-таки отводит армию к Владимир-Волынскому, Ауффенберг немедленно возомнил себя полным победителем и посылает в Вену сообщение о полном разгроме русской 5-й армии, взятии 100 пушек. Он настолько очумел, что включил в число разгромленных и наш 13-й корпус, который в это время погибал в далекой Восточной Пруссии. Между тем русские потеряли 50 орудий, 30 тыс. убитыми и ранеными, 10 тыс. пленными, а австрийцы 40 тыс. убитыми и ранеными, 12 тыс. пленными, 39 орудий и 3 знамени. Какая уж тут победа. Дорого она скоро станет австрийцам. Да, они вынудили наши войска отступить к Люблину и Холму, но не смогли развить свой успех. К тому же на юге русские наступали более чем успешно, а, главное, неожиданно.

8-я армия генерала Брусилова первой начала наступление. На следующие сутки вперед пошла 3-я армия генерала Рузского. Австрийцы, не подозревая о двойном превосходстве русских войск (потеряли целую армию Брусилова. – С.К), двинули в наступление свою 3-ю армию генерала Брудермана и отряд генерала Кевеша, авангарда перебрасываемой из Сербии 2-й армии генерала Бем-Еромоли.

В десятую годовщину Ляояна на реке Золотая Липа столкнулись русская и австрийская третьи армии. Австрийцы потерпели жестокое поражение. Приведу лишь короткий пример из записок очевидца: «День 13 (26) августа завершился лихой атакой 165-го пехотного Луцкого полка 9-го армейского корпуса, разгромившего три неприятельских полка и взявшего 2 тыс. пленными и 16 орудий. 14 (28) августа отличился 11-й армейский корпус, взявший 3500 пленных и 32 орудия, тогда как 10-й корпус тоже взял 6 пушек. Всего в Злочевском сражении (на Золотой Липе) нами взято до 10 тыс. пленных и 60 орудий”. Другой пример: “У Дзюоина взято 4 орудия волжцами. В деле у Демни 2-й эскадрон ахтырских гусар внезапной и неистовой атакой обратил в бегство целую бригаду австрийских драгун”».

Здесь любопытно отметить блестящие действия русской кавалерии еще и потому, что это будет первое и последнее за всю войну массовое противостояние конницы. Еще будоражила кровь кавалерийская удаль. Еще казаки, немецкие и австрийские уланы ощетинивались для атаки знаменитыми пиками. Еще венгерские гусары блестели разноцветными доломанами. Никто еще не подозревал, что уже через месяц пики навсегда складируют в обозе, яркие лампасы, доломаны, ментики, уланки сменятся скромным полевым хаки, а массовые лихие кавалерийские атаки сведутся к отдельным разведывательным поискам и рейдам по тылам противника. Идти в конном строю на пулеметы, минометы, скорострельные орудия – верх безумия. А пока в бою у Ярославца сошлись наша 10-я кавдивизия генерала графа Келлера из 3-й армии и 4-я дивизия противника. Вот свидетельство очевидца: «Пока 1-й Оренбургский казачий полк рубил австрийскую пехоту, 7-й эскадрон Новогородских драгун и Одесских улан схватились фронтально с 8-ю австрийскими эскадронами. Участь боя повисла было на волоске, и граф Келлер бросил уже в атаку свой штаб и конвой, но подоспевшие 2 эскадрона Ингерманландских гусар с ротмистром Барбовичем решили дело в нашу пользу ударом во фланг австрийским “белым драгунам” и захватом всей их артиллерии. В преследовании приняло участие еще 6 подоспевших эскадронов и сотен. Собственно, в конном бою наш урон был 5 офицеров и 110 нижних чинов, большей частью легко раненных. У австрийцев убыло до 350 убитыми и тяжело раненными, 400 пленных и 8 орудий». Это тот самый Барбович, который будет в Гражданскую войну у белых командовать конным корпусом, блестяще прикрывавшим отход Белой армии к Новороссийску от превосходящих сил 1-й Коннной армии Буденного. Это тот самый граф Келлер, лучший кавалерийский начальник Первой мировой войны, который в числе немногих из русских генералов останется в 1917 году и до конца жизни будет верен Государю императору и присяге! В 1918 году в Киеве его растерзают петлюровцы.

Разбитая 3-я австрийская армия зацепилась на следующем за Золотой Липой рубеже – долине реки Гнилая Липа, где генерал Брудерман решил с помощью подходившей из Сербии 2-й армии Бем-Еромоли возобновить сражение. Генерал же Брусилов, со своей армией продвигавшийся в эти дни почти не встречая сопротивления, тоже вышел к Гнилой Липе. Австрийцы, несмотря на полученные подкрепления, выдержать удар двух наших армий не смогли и покатились на запад. 2 сентября Брусилов берет Галич, а 3 сентября разъезды стародубовских драгун 12-й кавдивизии генерала Каледина первыми входят в опустевший Львов. Странно, что этого не заметят в Ставке и взятие, а точнее занятие Львова припишут исключительно 3-й армии Рузского, с соответствующими почестями и наградами. Брусилов обидится и на Ставку и на Рузского, но это так часто случается со многими и многими полководцами. А вот действия в будущем печально знаменитого атамана войска Донского генерала Каледина Брусилов высоко оценил: «Должен отметить серьезную услугу, которую в первый день сражения оказал армии генерал Каледин со своей 12-й кавалерийской дивизией. Заняла она разрыв фронта между 12-м и 7-м корпусами по собственной инициативе и борясь с подавляющей силой противника до подхода бригады 12-й пехотной дивизии». Австрийцы отступали по всему фронту и, считая наши 4-ю и 5-ю армию разгромленными, начинают перегруппировку своей 4-й армии от Холма на юг. К западу от Львова с 6 по 11 сентября происходит встречное Гродекское сражение между наступающими армиями австрийцев и 3-й, 8-й и частью сил 5-й русских армий. Сражение шло с переменным успехом. Именно тогда на фронте 3-й армии в районе городка Жолква первый русский ас командир 11-го авиаотряда штабс-капитан П. Н. Нестеров на самолете «Моран» впервые в мире в воздушном бою таранил немецкий самолет «Альбатрос» и геройски погиб. У Нестерова просто не было другого выхода. Личное стрелковое оружие – все, что тогда имели на вооружении летчики всех стран. Пулеметы и пушки появятся на самолетах только к концу года. Именно тогда вновь блестяще проявил себя генерал Каледин и впервые заявила о себе 4-я стрелковая бригада генерала Деникина, ставшая по праву называться «железной». Австрийцы упустили главное – сосредоточение якобы разбитых 4-й и 5-й русских армий. И уж конечно не заметили развертывания правее 4-й вновь сформированной 9-й русской армии. Эти армии ударили во фланг австрийским войскам на Гродекской позиции и окончательно переломили ход сражения в нашу пользу общей атакой 8 и 9 сентября. В тыл 4-й австрийской армии выходили крупные силы «разгромленной» 5-й русской армии. В ночь на 12 сентября началось общее отступление потерпевших поражение австрийских армий. Приведу еще один пример из галицийских боев под местечками Перемышляны, Рогатине, Янчине и Желиборе: «Под Перемышлянами 10-я кавалерийская дивизия захватила 4 орудия и обозы 12-го австрийского корпуса, командир которого генерал Кевеш едва не попал в плен. 10-й армейский корпус захватил 16 орудий. Елецкий полк взял знамя 50-го австрийского полка. Блестящее дело 7-го корпуса у Янчина названо было “боем генералов”, так как впереди атаковавших батальонов 34-й дивизии встали все старшие начальники дивизии. 34-й пехотной дивизией взято 20 орудий. У Рогатина частями 65-й дивизии взято знамя. 8-й корпус днем отразил натиск Карга, а ночью сам перешел в стремительное наступление, причем особенно отличились пражцы. Здесь взято свыше 4 тыс. пленных, знамя и 32 орудия. Всего 8-й армией в этом сражении захвачено свыше 20 тыс. пленных, 3 знамени и 70 орудий. Преследование отступающих австрийцев продолжилось до 21 сентября. Сильная австрийская крепость Перемышль была обложена русскими войсками. Армии противника отходили к Карпатам». И вновь свидетельства очевидцев: «У Камня захвачено 22 орудия, причем особенно отличились царскосельские стрелки, взявшие 16 пушек. Под Тарнавкой был разбит немецкий корпус Войрша и добит 10-й австро-венгерский. Главный удар нанесла бригада генерала Кислевского, поддержанная Дагестанским пехотным полком. Было взято 5 тыс. пленных и 42 орудия. В этот вечер корпус Войрша потерял 8 тыс. человек, не считая 5–6 тыс. австрийцев. Но и потери наших двух гвардейских полков были громадны. В л. – гв. Московском полку, взявшем 42 пушки, убыло 63 офицера и 3200 нижних чинов, в гренадерском – 50 офицеров и 2500 нижних чинов. В Миколаеве взято 40 орудий. Преследуя австрийцев, 14-я пехотная дивизия захватила на следующий день еще 17 орудий. В ночном бою селенгенцами было взято знамя тирольских егерей 2-го полка».

Так закончилась Галицийская битва. Австро-венгерские войска потерпели сокрушительное поражение, потеряв около 400 тыс. человек, из них более 100 тыс. пленными, 6400 орудий, 200 пулеметов и 8 знамен, то есть половину своего боевого состава. Впечатляет, по сравнению с цифрами сражения на Марне. Разгром мог быть еще более впечатляющим, если бы не объективные причины. Стремительное наступление передовых русских частей привели к все более возрастающим трудностям со снабжением боеприпасами, вооружением, продовольствием. Тылы отстали на 100 и более верст, да и сами тыловые обозы растягивались на 50 верст. Но, главное, войска устали, понесли тяжелые потери в среднем на дивизию до 4500 человек. Не следует забывать, что потери наших армий за операцию составили 233 тыс. человек. И все-таки Галицийская битва принесла два важнейших результата. Военная мощь Австро-Венгрии – самого сильного союзника Германии – была подорвана. Ее армии до конца войны потеряли способность вести стратегические операции самостоятельно, без непосредственной поддержки германских войск. Да и стратегические, оперативные возможности германской коалиции сузились. План Германии на быстрое окончание войны и на Восточном фронте тоже рухнул. Германия оказалась перед необходимостью переброски сил на русский фронт.

Необходимо сказать несколько слов о сравнительных характеристиках событий Первой, Второй мировых и Великой Отечественной войн. Некоторые сравнения, некорректные формулировки и выводы вызывают по меньшей мере недоумение. На Западе, особенно во Франции, где Первая мировая война давно покрыта победоносным флером, жестокие поражения от гитлеровских войск в начале Второй мировой войны пытаются объяснить всем чем угодно, только не слабостью, неготовностью западных демократий, армий, да и всего народа, противостоять абсолютно совершенной военной машине гитлеровской Германии. Но даже если отбросить этот, на мой взгляд, главный аргумент, уже сам характер предвоенных событий, подготовительных мероприятий, первых сражений говорит о некорректности таких сравнений. Это были принципиально разные войны по политической, морально-психологической и военной составляющей.

Итак, на Западном фронте. Во-первых. В 1914 году немцы сразу начинали войну основными силами, самыми подготовленными группировками с самыми решительными целями окончательного разгрома Франции, Англии и далее всех их союзников по списку. В 1939 году после разгрома Польши немцы втянулись на Западе в поистине странную войну практически без боевых действий. Кстати, в отличие от 1914 года, первыми объявили войну союзники, а не Германия. Все это время Гитлер искал компромисса на Западе, особенно с Англией, имея все-таки главную цель на Востоке. Россия, Советский Союз являлись главной геополитической задачей, не решив которую Гитлер не мог и мечтать о мировом господстве. Даже после разгрома Франции и подчинения себе всей континентальной Европы, до последних минут нападения на СССР, до речи Черчилля после нападения, он лелеял надежду договориться с Англией.

Во-вторых. Сам ход боевых действий во Франции имел принципиальные различия. На первый взгляд план Шлиффена очень похож на план гитлеровского командования «Гельб». В обоих случаях главный удар наносился в обход главных позиций французских войск, мимо линии Вердена в 1914 году и линии Мажино в 1940 году. В обоих случаях Париж не являлся главной целью операции. Но только на первый взгляд. Отличия начались уже с того, что в 1914 году боевые действия развертывались по классическому сценарию предыдущих войн – мобилизация, развертывание основных группировок, пограничные сражения. Войска противоборствующих сторон находились в одинаковой степени готовности. В 1940 году вермахт, давно отмобилизованный, находящийся в полной боевой готовности, имеющий бесценный боевой опыт, сразу наносит мощный удар, решивший судьбу кампании. Боевая подготовка, фронтовой опыт, слаженность и обстрелянность солдат и офицеров вермахта и люфтваффе на порядок превосходили союзников. Гитлеровские генералы и штабы тоже были на высоте, а у союзников уже не было своих Жоффра, Фоша, Китченера. Поэтому, в отличие от Клука, Мольтке и Гинденбурга, у гитлеровских полководцев не закружилась голова от первых успехов. Они не поперли на Париж, нарушая ранее принятые планы. Они сразу рванули к Ла-Маншу, отсекли и прижали к побережью основные силы союзников. Могли и уничтожить полностью, но это другая тема. А Париж сам потом пал к их ногам.

И в-третьих. У хорошо вымуштрованных, морально и психологически настроенных только на наступление, только на победу армий императора Вильгельма не было ни танков, ни мотопехоты, ни боевой ударной авиации – этих главных военных составляющих мощи гитлеровских армий. Кто знает, чем бы закончились баталии на полях Франции летом 1914 года, если бы германцы имели на вооружении те же танки, бомбардировщики, штурмовики, если бы их орудия тянули не тяжеловесы-битюги, а артиллерийские тягачи. Но не будем вдаваться в фантазии.

Так что объяснять причины побед и поражений начального периода двух войн надо очень и очень осторожно. Особенно это касается Восточного фронта. Расплодившееся несметное количество неофитов от антисоветизма в один голос кричат о победоносной силе наступающей русской армии лета 1914 года, о мощи, несокрушимости всей императорской России. Правда, напирают они больше всего на политическую составляющую. Все-таки трудно не замечать досадные срывы и неудачи первых месяцев войны. Но трескучие фразы: «ни пяди родной земли», «ни одного сдавшегося в плен», «ни одного предателя», не говоря уж о проклятых особистах и энкавэдэшниках, постоянно обрушиваются на обывателя. Не устают они повторять, что Красная армия, имея преимущество перед гитлеровским войсками в количестве танков, самолетов, солдат, оказалась разбитой в пух и прах и с позором отдала врагу огромную территорию с миллионами своих сограждан. А в 1914 году русская армия славно громила германцев с их союзниками. К сожалению, нынешний обыватель, да и большая часть просвещенных жителей России падки на всякого рода сенсации и разоблачения. Некогда шевелить мозгами, коль есть «все знающий интернет». Между тем, даже немного задумавшись, можно без труда понять политическую направленность таких выводов.

Да, летом 1914 года императорская армия начала боевые действия наступлением, и весьма успешно, по всему фронту. Но и противостояли им уступающие по силам, далеко не лучшие части германской армии, в том числе ландвер (ополчение). С Австро-Венгерской армией был некоторый паритет, но по боевым качествам она много уступала и своим союзникам немцам, и русской армии. И именно австрийцы искали главный успех на Восточном фронте, немцы же лучшие силы сосредоточили на Западе. Летом 1941 года Советский Союз принял главный удар лучшей армии мира. Это вам не какой-то ландвер, и уж тем более австро-венгры образца 1914 года. По большому счету это был удар не только Германии, но всей западной Европы, ее военного потенциала, солдат Венгрии, Румынии, Финляндии и далее по списку. Правда, воевали гитлеровские союзники не лучше австро-венгерских войск. Так их Красная армия и била с первых дней войны. Чего не скажешь о немцах. Нельзя забывать, что летом 1914 года мы уступали немцам только по количеству орудий тяжелой артиллерии, но имели более подготовленную, с боевым опытом армию. Имели лучшую в мире кавалерию, артиллерию, да и пехоту. Русские солдаты, офицеры, генералы до дивизионного и корпусного звена были подготовлены лучше германских. Да и высший командный состав мало в чем уступал немецким полководцам. И как же с такой армией не наступать, не бить врага? Тем более противостоящего нам не лучшими силами. Сам Бог велел. А мы и при этом умудрились провалить целый ряд операций и сражений.

Да, в 1941 году у Красной армии имелось больше, чем у гитлеровцев, танков, самолетов, артиллерийских орудий, стрелкового вооружения. Мы уступали только в системах ПВО, связи, инженерной и автомобильной технике. Но большая часть советского вооружения состояла из устаревших образцов. А самое главное, обслуживали эту технику, воевали этим оружием солдаты, офицеры и генералы практически по всем параметрам боевой подготовки, боевой слаженности, управляемости уступающие гитлеровским воякам. Русские, а не германские войска в 1914 году обладали боевым опытом. В 1941 году все было наоборот.

Наконец, в 1914 году первые выстрелы прозвучали спустя нескольких недель после объявления войны. Войска втягивались в бои и сражения постепенно, без паники и потрясений. Поэтому мы и знаем поименно первых погибших в войне. В 1941 году первые выстрелы слились с мощной канонадой, бомбежкой без всякого объявления войны по всей западной границе СССР и в глубину территории на тысячи километров. Потери сразу пошли на сотни, тысячи, десятки тысяч, а потрясения и паника неизбежны в таких случаях. Как неизбежны были тяжелейшие поражения лета 1941 года, оставление огромной территории оккупантам. Но и здесь нельзя не отметить существенный, очень важный момент – наличие в армиях танков, ударных самолетов, мотопехоты и т. д. Без всего этого, даже с недостаточно подготовленной армией, мы ни за что бы не потерпели летом 1941 года такого поражения, не оставили бы такую территорию.

В отличие от России 1914 года, у Советского Союза летом 1941 года не было хорошо подготовленной армии, но зато советское руководство практически сразу перестроило страну, весь без исключения народ, подчеркиваю это, на долгую кровопролитную войну. С первых дней на всю мощь заработала оборонка, наращивая свои мощности, в том числе и за счет эвакуируемых предприятий. В стране, по сути, прекратилась всякая деятельность, не связанная даже косвенно с обороной. Бронь получали только люди, работающие на оборону. На оккупированных территориях немедленно развернулась партизанская борьба. Ничего подобного в России 1914 года не было и не предполагалось. Советские люди, в отличие от россиян императорской России, сразу поняли, с кем они воюют и за что. Поняли, что в этой войне отсидеться невозможно, да и просто не дадут. Поняли, что вопрос стоит не о победе и поражении, а о жизни и смерти всего народа, всего государства. Вот почему не по приказу, а по духу война сразу превратилась в Отечественную, чего так и не произошло в Первую мировую войну.

Нельзя не отметить и такой существенный момент. В Советском Союзе вся верховная военная власть, все руководство вооруженной борьбой, войной в целом сразу было сосредоточено в одном центре и подчинялось по сути и по праву одному человеку – Иосифу Сталину, гениальному политику, руководителю, быстро освоившему полководческое искусство военачальнику. В императорской России такого человека не нашлось. Действующая армия, Генеральный штаб, Министерство обороны, все военные и оборонные структуры работали в унисон по воле единого руководства, и управляемость повышалась день за днем на протяжении всей войны. В императорской России о таком уровне управления можно было только мечтать.

В заключение кратко отметим, как сложилась в первые месяцы войны судьба будущих «героев» и «антигероев» Гражданской войны, поставленных революцией по разные стороны баррикад. Организатор Белой Добровольческой армии генерал М. В. Алексеев вступил в войну начальником штаба Юго-Западного фронта, достойно и умело управлял войсками во всех операциях. Первый командующий Добровольческой армией для многих легендарный генерал Л. Г. Корнилов начал войну командиром бригады 49-й пехотной дивизии на Юго-Западном фронте и сразу проявил себя как безудержно храбрый, инициативный командир тактического звена. Солдаты уважали его за отвагу, любили за отческую заботу. Трагически покончивший жизнь самоубийством атаман Войска Донского генерал А. М. Каледин вступил в войну начальником 12-й кавалерийской дивизии, и о его подвигах мы уже говорили. Как говорили и о подвиге ротмистра Лейб-гвардии Конного полка П. Н. Врангеле. Знаковая фигура всего Белого движения генерал А. И. Деникин начал войну генерал-квартирмейстером штаба 8-й армии, которой командовал еще более знаменитый и служивший потом в Красной армии генерал А. А. Брусилов. В годы Гражданской войны они окажутся по разные стороны баррикад, будут до конца дней своих непримиримыми противниками. А тогда под одним знаменем вели войска в сражения. И воевали оба отменно. Правда, Деникин сразу отпросился из штаба в строй, вступил в командование 4-й стрелковой бригадой, прославившейся на весь фронт и получивший наименование «Железная». Не менее знаменитый адмирал А. В. Колчак начал войну начальником оперативного отдела штаба балтийского флота и занимался постановкой минных заграждений на коммуникациях. Не менее высокое положение в императорской армии и не менее толково начали воевать и оказавшиеся потом в Красной армии крупные военачальники Первой мировой войны. О Брусилове мы уже говорили. Генерал М. Д. Бонч-Бруевич – генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии, а с сентября 1914 года штаба Северо-Западного фронта. 9-й армией Западного фронта командовал, и весьма успешно, сын священника генерал ПА. Лечицкий, будущий инспектор пехоты и кавалерии в Красной армии. Корпусными командирами начали войну знаменитые военные теоретики РККА генералы А. М. Зайночковский и В. Н. Клембовский. С первых дней войны блестяще себя зарекомендовали начальники армейских штабов генералы Н. Н. Сиверс и А. Е. Гутор, лучший в то время военный инженер императорской армии генерал К. И. Величко. Все они закончат карьеру в Красной армии. Начальник Генерального штаба РККА Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников начал войну начальником штаба 14-й кавалерийской дивизии. Интересен такой момент. В оперативном отделении штаба Северо-Западного фронта Шапошников знал и был в хороших отношениях со всеми офицерами. Командовал отделением подполковник С. Г. Лукирский, вскоре получивший в командование полк и дослужившийся в императорской армии до генерал-квартирмейстера Северного фронта. В Красной армии он дослужится до помощника руководителя высшего Военного Совета. А в 1914 году у него в помощниках служил также хорошо знакомый Шапошникову будущая легенда Белого движения тогда еще капитан М. Г. Дроздовский. Ну и кого из вышеназванных полководцев, военачальников, героев первых боев Первой мировой войны можно подвергать обструкции только за то, что они оказались в Гражданскую войну в Белой или Красной армиях? Никого! В Первую мировую войну они воевали достойно, умело, некоторые просто героически. А в Гражданскую войну всегда воюют за свою, прямо противоположную правду, которую трудно понять и принять самим современникам, не говоря уж о потомках.