Летняя кампания 1915 года, на мой взгляд, имела решающее значение не только для итогов годового противостояния воюющих сторон, но и всего хода мировой войны. Операции летнего периода в полной мере обозначили основные провалы и ошибки руководства обеих коалиций как в военном, так и политическом плане. Ошибки, которые уже невозможно было исправить, которые направили ход войны в определенное русло и привели к определенным, ныне хорошо известным результатам. Шел всего второй год пятилетней мировой войны, но внимательный анализ главных в кампании кровопролитных сражений на Восточном фронте, сравнительно второстепенных операций на западном и других театрах военных действий, показывает это со всей очевидностью.

Накануне летней кампании четко определилась разница стратегического положения сторон, исходящая из главного постулата – война предстоит длительная. Антанта и Центральная коалиции, прежде всего Германия, все еще надеялись закончить войну стратегическим ударом. Для этого важно было вывести из войны хотя бы одного из стратегических союзников, вплоть до заключения сепаратного мира. Не менее важным являлось и привлечение на свою сторону все еще колеблющиеся страны – Италию, Румынию, Болгарию, Грецию. Выбрав Восточный театр основным, Германия продолжала наращивать там усилия и готовить главный удар, по-прежнему ограничившись стратегической обороной на Западе. Англо-французское руководство окончательно отвергло идею решительного удара и предполагало вести войну на измор, для чего и продолжало наращивание своей материальной мощи. При этом намечалось несколько частных операций во Франции, в Дарданеллах, в Месопотамии. Эти операции должны были оказать помощь русским армиям и привлечь на свою сторону колеблющиеся страны. Англичане и французы вполне искренне считали положение России с ее неисчислимыми людскими ресурсами, непреодолимыми просторами стабильным, не вызывающим особой тревоги. Тем более что русское командование после зимней кампании само особенно не тревожилось. Русская Ставка терзалась между соблазном проникнуть на Венгерскую равнину и озабоченностью растянутости своего фронта.

Летом, как и зимой, основные события развернулись на Восточном фронте, но мы по установленному ранее алгоритму все-таки начнем анализ с западного ТВД. Начальник немецкого Генштаба Фалькенгайн, перебрасывая все новые и новые силы с запада на восток, вполне справедливо не сомневался, что оставшиеся войска, посаженные на прекрасно оборудованные многополосные оборонительные сооружения, выдержат возможный удар англо-французских армий. Более того. Отчасти для проверки устойчивости войск противника в позиционной войне к новым способам и формам ее ведения, отчасти для дезинформации русского командования Фалькенгайн решил сам активизировать Западный фронт. 22 апреля 4-я германская армия предупредила атаки противника контрударом по 2-й английской армии под Ипром. Изюминка контрудара заключалась в газобаллонной атаке. Немцы развернули газовые баллоны только на 6-километровом участке, выход газа продолжался не более 5 минут, но газовое облако глубиной до 800 метров и высотой до 3 метров сразу отравило хлором 15 тысяч человек, из которых 5 тысяч умерло. «Огромное облако зеленовато-желтого газа, – пишет оставшийся в живых очевидец, – поднимается из-под земли и медленно двигается по ветру по направлению к нам, газ стелится по земле, заполняя каждую ямку, каждое углубление, и затопляет траншеи, воронки. Сначала удивление, потом ужас, и, наконец, паника охватила войска, когда первые облака дыма окутали всю местность и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало нас».

Так человечество впервые столкнулось с оружием массового поражения. Германия, нарушив конвенцию, запрещающую применение ОВ, отрыла новую кровавую войну, в которую немедленно втянулись все противоборствующие стороны. Я уже говорил, что впервые немцы применили ОВ еще в январе месяце на русском фронте, но тогда их эффективность не была столь ужасна, как под Ипром. После Ипра производство отравляющих веществ, как по мановению волшебной палочки, возросло невиданными темпами. Даже в России буквально из ничего возникло более 200 заводов. Как же на удивление быстро и умело, с легендарных времен и до нашего времени люди учатся производить оружие собственного уничтожения. Политики же и генералы уверенно и цинично объяснят необходимость их применения. Тот же Фалькенгайн, не смущаясь, заявит: «Там, где, благодаря переходу к позиционной войне, какая-либо из сражающихся сторон имела время для применения в полном объеме средств обороны, зачастую оружие атакующего оказывалось также не на высоте. В результате приходилось стремиться к созданию такого оружия, которое могло бы успешно с ним состязаться, но изготовление которого было бы осуществимо и при учете ограниченных возможностей германской военной промышленности. Таким оружием являлись удушливые газы». Русская Ставка тоже немедленно обратилась к военному министру: «Верховный главнокомандующий признает, что ввиду полной неразборчивости нашего противника в средствах борьбы единственной мерой воздействия на него является применение и нашей стороной всех средств, употребляемых противником». Кстати, самый эффективный первый угольный противогаз создаст русский академик Н. Д. Зелинский. Но вернемся на поля сражений во Франции.

Германцы под Ипром достигли безусловного тактического успеха, но развить его не смогли же по заявлению того же Фалькенгайна, из-за отсутствия наготове необходимых резервов. По большому счету немцы и не хотели развивать этот успех. Все свои усилия они сосредоточили на операции по прорыву русской обороны в Галиции, которая началась ровно через десять суток после Ипра. И все-таки отдадим должное нашим западным союзникам. Они сразу же после ипрской трагедии приступили-таки к подготовке наступательной операции – прорыву германских позиций все на тех же холмах Артуа севернее Арраса, где потерпели неудачу в февральских боях. Операция поручалась лучшему, на мой взгляд, французскому полководцу командующему 10-й армией генералу Фошу. Поддерживать его с севера должна была 2-я английская, а с юга 5-я французская армии. Фош учел недостатки зимних боев и опыт только что закончившегося удачного прорыва немцев русского фронта. Пехота готовилась к решающему броску только после массированной артиллерийской подготовки. Он стянул на участок прорыва шириной всего в 10 километров сотни орудий, в том числе 350 крупного калибра. Но германские оборонительные позиции под Артуа отличались от русских оборонительных позиций под Горлицей, как небо и земля. После ураганной артподготовки французская пехота бросилась на штурм, мгновенно преодолела 2 километра первой линии германских позиций, но сразу же наткнулась на нетронутую вторую линию, снабженную, как и первая, теми же проволочными заграждениями, бетонированными пулеметными и артиллерийскими гнездами, траншеями полного профиля. Атака также мгновенно захлебнулась. Целую неделю потом французы будут подтягивать артиллерию, буквально прогрызать немецкую оборону, атакуя густыми цепями и неся большие потери от пристрелянного пулеметного огня. Смертный счет пошел на десятки тысяч, и Фош прекратил бесплодные атаки.

Именно в этот момент русский Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич «бомбардировал» своего французского коллегу генерала Жоффра телеграммами с просьбой предпринять новое наступление для облегчения положения русского фронта. Существует устойчивое мнение, что союзники бросили Россию на произвол судьбы в самый разгар боев в Галиции и Польше. Отчасти это верно. Тем более это признал, пусть и задним числом, тогдашний английский премьер Ллойд Джордж: «Мы предоставили Россию ее собственной судьбе». Но ведь были же все-таки наступления в Артуа со значительными для союзников жертвами, которые, во всяком случае, держали немецкий штаб в напряжении и не позволили перебросить на восток дополнительные силы. Вполне справедливо замечание А. Керсновского: «9 мая ген. Жоффр предписал командовавшему Северным французским фронтом ген. Фошу перейти в энергичное наступление для облегчения русского фронта. Начавшееся Лореттское сражение стоило французам до 200 000 чел. убитыми и ранеными, но не дало никаких результатов: на Западе техника еще не успела подняться до уровня требований новой тактики. Видя безуспешность атак в Артуа и Пикардии, ген. Жоффр приостановил дальнейшие наступательные попытки. Кровавые жертвы французской армии остались неизвестными – ив России общественное мнение негодовало на “бездействие союзников”, которых мы в прошлом году выручили в Восточной Пруссии и которые сейчас “не желали нам помочь”». Для большей помощи надо было идти на такие жертвы, на которые западные демократии никогда бы не пошли и не пойдут. Тем более по отношению к России. В сущности, наши западные союзники сделали все, что могли.

Следует помнить и то, что именно в эти критические для России дни на Западе открылся новый театр военных действий. На стороне Антанты вступила в войну Италия.

Жоффр учитывал это и имел все основания полагать, что новый фронт существенно повлияет на общую обстановку в войне и особенно на русском фронте. С первых дней войны и Антанта, и Центральный союз всеми силами пытались вовлечь Италию в войну на своей стороне. Фалькенгайн в своей работе «Верховное командование» со всей откровенностью пишет, как немцы настойчиво уговаривали австрийцев пойти на территориальные уступки Италии с их компенсацией за счет будущих приобретений, чтобы заполучить итальянцев в союзники. Антанта тоже не скупилась на обещания, в том числе и немедленную финансовую помощь. Итальянцы беззастенчиво торговались, и к весне 1915 года победили посулы Антанты. В Риме к этому времени осознали провал германского «блицкрига» и перспективы будущей затяжной войны, в которой все преимущества были на стороне Антанты. Да и финансовый вопрос имел не последнее значение. 26 апреля в Лондоне подписывается соглашение, обеспечивающее приобретения Италии за счет стран Тройственного союза по окончании войны. При этом Англия немедленно выделяла Италии заем в 50 миллионов фунтов стерлингов, с условием вступления в войну не позже, чем через месяц. Неудивительно, что Италия 23 мая объявляет войну Австро-Венгрии. Любопытно другое. С Германией Италия прервет дипломатические отношения только через полтора года – 27 августа 1916 года, несмотря на то что немецкие войска будут воевать на итальянском фронте с самого начала конфликта. Ну, это дело итальянцев. Немцы же поступили так, как считали нужным. Они помогали союзником, понимая, что без их помощи Австро-Венгрия не в состоянии выдержать еще один фронт борьбы. А вот наши союзники просчитались, отказавшись на первых порах принять активное участие в боевых операциях итальянцев, понадеявшись на мощь итальянской армии и слабость австрийцев. Это одна из роковых ошибок, совершенных англо-французами в 1915 году, повлиявшая на исход кампании этого года и всей войны.

На первый взгляд мощь итальянских вооруженных сил не вызывала сомнения. Численность их достигала 2 млн человек, из которых под ружье сразу встало 1,5 млн 12 корпусов сводились в 4 армии. В составе мощного флота только линейных кораблей было 14. Австро-венгерский флот адмирала Хорти не насчитывал и половины итальянских сил. Армию возглавлял начальник Генерального штаба генерал Кодорна. Король Виктор Эммануил в деятельность военных не вмешивался. Но были две основные причины, которые так и не смогли слить эту огромную массу войск, техники и вооружения в боевую победоносную силу. Во-первых, итальянское командование весьма слабо разбиралось в вопросах стратегии и тактики современной войны. Во-вторых, итальянцы не имели долгое время никакого боевого опыта, а боевая, моральная и психологическая подготовка итальянского солдата была на самом низком уровне и уступала даже солдатам лоскутной австрийской империи, своего непосредственного противника. Англичане и французы знали об этом, но и пальцем не пошевельнули, чтобы направить на итальянский фронт не только свои дивизии, артиллерию, но и советников в штабы нового союзника. Неудивительно, что итальянцы выбрали худший из всех возможных вариантов начала боевых действий. Итальянский фронт протянулся по альпийским отрогам до берегов Адриатики, вдаваясь в районе Трентино в Альпах на юг и создавая угрозу вторжения австрийцев в Ломбардию. Но австрийцы летом 1915 года, полностью занятые сражением с русскими в Галиции, не могли и подумать о наступлении в Ломбардию. В этих условиях итальянцы должны были, организовав прочную оборону на альпийских перевалах, главными силами ударить там, где сосредоточились основные военно-политические интересы Италии – в долине реки Изонцо и у Триеста. Вместо столь понятного даже не гениальному полководцу решения, они 24 мая начали наступать сразу на четырех главных направлениях. Бои на альпийских перевалах в Третино, в Кадоре и в Карнинских Альпах сразу же заглохли без видимых успехов для наступающей стороны. В долине же реки Изонцо на всем фронте от Монте-Неро до Манфальконе, где итальянцы сосредоточили лучшие войска, развернулось настоящее сражение. Итальянцам удалось переправиться через реку, создать укрепленный плацдарм у Плавы, но на развитие наступления не хватило сил. Они истощались в бессмысленных боях на альпийских перевалах. Уже через месяц хорошо подготовленной атакой австро-германские войска остановили наступление итальянцев. Немцы, в отличие от англо-французов, не постеснялись существенно разбавить австрийские войска своими частями и соединениями. В кратчайший срок австрийцы с помощью германцев сумели значительно усилить свои войска. На итальянский театр военных действий дополнительно были переброшены пять дивизий из Сербии, две из Галиции, альпийский германский корпус и германская тяжелая артиллерия. Этих сил хватило, чтобы перевести войну и здесь в позиционный характер. Фронт, как и во Франции, встал на долгие месяцы. Любопытно, что в самой Франции до сих пор пытаются объяснить причину итальянских неудач не своим бездействием, а якобы снятием с русского фронта и переправкой в Италию в течение 2 недель целых 12 корпусов. Чем не помощь истекающей кровью России? Всякий здравомыслящий человек поймет – перебросить за 14 дней 12 корпусов невозможно просто физически. Реально австрийцы перебросили 2, а за всю кампанию 1915 года 8 австрийских дивизий. Дивизий, а не корпусов. Я же хочу сказать, что и 8 дивизий все-таки были единственной, реальной помощью западных союзников нашим войскам. Кстати, маршал Жоффр так это и оценивал. Он в середине июня повторил свои атаки под Артуа, которые тоже приковали к себе несколько германских дивизий, но стратегического результата не имели. Важно отметить и то, что неудачи итальянцев существенно повысили уверенность австрийских войск и повлияли на оставшиеся нейтральными страны, особенно Болгарию.

Еще больший просчет совершили союзники, пустив на самотек, без должной подготовки продолжение Дарданелльской операции. Победа в Дарданеллах именно в 1915 году существенно бы повлияла как на ход кампании, так и всей войны. И при тщательной подготовке операции, привлечения должного количества имеющихся сил и средств победа была весьма реальна. Что же вышло на самом деле? Зимняя, авантюрная попытка прорыва в Босфор силами одного английского флота, как мы уже говорили, окончилась провалом. Весной британский генерал Гамильтон начинает-таки собирать десантный корпус. В корпус вошли 29-я английская пехотная дивизия, Австралийско-Новозеландский корпус, бригада морской пехоты и французская дивизия генерала дАмада – всего 81 тыс. человек при 178 орудиях. Турки знали об этих приготовлениях все, и Лиман фон Сандерс посадил на хорошо оборудованные позиции четыре дивизии, по две на европейской и азиатской стороне. Одну дивизию оставил в резерве. К тому же турецкая артиллерия превосходила противника численностью и прекрасно пристрелялась к районам возможной высадки десанта. В тактическом плане уровень подготовки английских и французских войск был весьма низок. Турки тоже не блистали тактикой, но их аскер в индивидуальном плане значительно превосходил английского или французского солдата. На что рассчитывали союзники, атакуя десантом превосходящего по силе противника, непонятно до сих пор. Гамильтон объяснял цели своей операции желанием лишь овладеть батареями Галлиполийского полуострова с суши, что дало бы флоту возможность пройти через проливы.

Операция сразу не задалась. Погрузившись на корабли у острова Лемнос, десантный корпус, не дойдя до Галлиполийского полуострова, повернул назад. Уже по ходу выяснилось, что при имеющемся распределении войск по транспортам высадка смертельно рискованна и попросту невозможна. Боевой караван судов вернулся на Лемнос для перезагрузки. «Поистине, – пишет А. Зайончковский, – со стороны англичан было сделано все, чтобы обречь операцию на неудачу и дать как можно больше времени туркам на организацию обороны. На рассвете 25 апреля одновременно с демонстрацией у Кум-Кале на азиатском берегу, десантный корпус с большими потерями высадился на Галлиполийском полуострове и овладел только на незначительную глубину прибрежной полоской у Садд-эль-Бара и у мыса Габа-Тепе, несмотря на мощную поддержку флота». Дальнейшие попытки продвинуться вглубь полуострова успехом не увенчались. Турки перебросили сюда еще три дивизии, и целый месяц шло бесперспективное взаимное истребление живой силы противника. За это время германо-турецкие подводные лодки отогнали флот союзников от Дарданелл, и ни о каком прорыве через проливы нельзя было и мечтать. Да что там прорыв? Экспедиционный Дарданелльский корпус, собственно и предназначенный для поддержки флота, остался один на злополучной полоске берега, лишившись даже поддержки судовой артиллерии. Правда, англичане успели высадить более десятка тяжелых орудий, но они находились под постоянным огнем турецких батарей. По большому счету судьба десанта висела на волоске, и просто удивительно, как турки не сумели сбросить его в море. Более того, 4 июня в 11 часов 20 мин. на участке всего в 5 км в атаку поднялось сразу 24 тысячи десантников. Казалось, атака удалась, дальше всех продвинулись французы, но к исходу дня турки контратаковали силами подошедших резервов и отбросили десант на исходные позиции. В этот день союзники бросили в бой 50 тысяч человек и только убитыми потеряли 7 тысяч. «К концу этой операции, – пишет Зайончковский, – число потерь, понесенных англо-французами с начала высадки, достигло 50 тысяч человек. Наступило жаркое время года. Местами окопы первой линии были устроены из трупов, прикрытых снаружи мешками с землей, фашинами и песком. К счастью, всеиссушающее солнце при полном отсутствии дождей высушило и трупы». 29 июня уже турки под командованием лично Энвера-паши поднялись в атаку, чтобы сбросить десант в море. Главный удар пришелся по позициям Австралийско-Новозеландского корпуса, но корпус выстоял, буквально выкосив пулеметным огнем наступающих в плотном строю турецких пехотинцев. Тяжелейшие потери с обеих сторон приостановили бесплодные атаки. Противники перешли к позиционной войне. Так закончилась летняя кампания войны за проливы. Только сейчас союзники поняли, как важно было хорошо подготовиться к столь необходимой, судьбоносной операции.

Русский фронт лишь косвенно ощутил последствия этих неудач союзников. Русские войска, готовящиеся к десанту на Босфор, спешно перебрасывались на Западный фронт. И это была опять же лишь косвенная, но помощь союзников. Вообще летом 1915 года, через год после начала войны, лидеры Антанты наконец-то поняли жизненную необходимость практической координации боевых действий, согласования сроков и порядка ведения операций по времени и характеру действий, их взаимоувязки и взаимопомощи. 7 июля во французском местечке Шантильи собрался-таки первый союзнический военный совет представителей Франции, Англии, России, Бельгии, Сербии и Италии. О подробностях работы этого совета можно узнать из мемуаров нашего военного агента во Франции графа Игнатьева. Нам важно отметить обсуждение двух главных вопросов – просьбе России об оказании ей немедленной помощи наступлением на Западном фронте и принятии решения о практическом взаимодействии Ставок Главнокомандования и генеральных штабов при разработке и проведении дальнейших операций на всех театрах военных действий. Надо сказать, что эти решения начали действительно претворяться в жизнь. Другое дело, с какой степенью эффективности. К примеру, Жоффр пообещал нашей делегации подготовить и провести наступательную операцию «как можно скорее». В реальности на это понадобилось два с лишним месяца. По объективным причинам, как считали французы.

Как эти «объективные причины» напоминают проволочки и затягивание открытия настоящего второго фронта против немцев летом 1942 года. Советский Союз истекал кровью, находился в более критическом положении, чем Россия в 1915 году, а Черчилль в Москве убеждал Сталина в адекватности и эффективности действий союзников в Северной Африке и Юго-Восточной Азии, в невозможности увеличения и ускорения поставки в Советский Союз жизненно необходимых вооружений и стратегических материалов. На мой взгляд, летом 1915 года Запад все-таки намного активнее и эффективнее помогал России. Хотя бы потому, что воевал на полях Франции, помимо сражений на других театрах военных действий. К тому же ни в какое сравнение не идут кровопролитные многомесячные сражения в Италии и Галлиполи лета 1915 года с операциями союзников в Северной Африке и Азии в 1942 году. Кстати, отнюдь не победоносные для союзников и в том, и в другом случае.

В целом можно отметить главный существенный момент летней кампании 1915 года на Западе – локальность и ограниченность решаемых союзниками России задач. И решение их с большими стратегическими просчетами. Главные же события продолжали развиваться на Восточном фронте.

Летняя кампания на Восточном фронте, закончившаяся так трагично для русской армии, поражает прежде всего своей предсказуемостью и совершенно непонятным игнорированием этой предсказуемости русским верховным командованием. О том, что австро-германские войска будут наступать, не догадывался только ленивый. Не являлось секретом и место нанесения главного удара против русского Юго-Западного фронта в районе Горлице, несмотря на принимаемые противником все возможные меры сохранения тайны. Не вызывали сомнения и возможные удары германских войск по правому флангу русских армий, все еще сосредоточенных в Варшавском выступе, для их окружения и уничтожения. Собственно, события и развивались по этому предполагаемому сценарию. Но подходили к ним противоборствующие стороны совершенно по-разному.

После зимних и весенних боев австрийские и германские войска на Восточном фронте, хотя и не добившись своих целей, очень быстро не только восстановились, но и преумножили свою боевую мощь. Полевые армии не испытывали проблем с комплектованием живой силой, вооружением, боеприпасами и военной техникой. Холода и бездорожье закончились. На Западе англичане и французы продолжали копить силы и решительных боевых действий не планировали. Сейчас или никогда – решили в германском Генеральном штабе. «Пришел момент, когда дальше нельзя было уже откладывать решительного наступления на Востоке», – запишет начальник германского Генштаба и фактический главнокомандующий германскими войсками генерал Фалькенгайн. Причем немцам прежде всего нужен был успех на австрийском фронте. Без него австрийская армия после зимнего поражения в Карпатах и начала боевых действий против Италии полностью потеряла бы свою боеспособность. Русских надо было не просто выдавить с Карпат, но по возможности окружить и уничтожить. Это спасало Австрию и давало надежду на сепаратный мир с Россией. При подготовке операции Фалькенгайну пришлось решить две непростые задачи. Во-первых, он отказался от предложения австрийского главнокомандующего Конрада, который стремился выпросить под свое командование как можно больше германских корпусов, и, разбавив ими австрийские войска, под собственным командованием нанести главный удар по русским. Императорские дворы в Вене и Берлине были не против этого. Но Фалькенгайн настоял на своем. Он решил «прорывать русский фронт тараном исключительно германских войск, под командованием германского командующего». Во-вторых, он сделал выбор, из двух возможных, района наступления. Первый район между Пилицей и Верхней Вислой был все-таки удален от карпатских перевалов и имел значительные естественные преграды, например, полноводную Вислу. А вот район между Верхней Вислой и подножием Карпат допускал сосредоточение ударной группировки, лучше обеспечивал фланги от возможных контрударов и обеспечивал прорыв в глубину русской обороны с отсечением русских армий в Карпатах.

Германское командование развернуло поистине кипучую деятельность, основанную на немецкой организованности и дисциплине. Фалькенгайн в своей книге впоследствии писал: «Для прорыва были назначены особенно испытанные части. Они были обильно снабжены, насколько это было тогда возможно, артиллерией, даже самой тяжелой, которая до того момента едва ли применялась в полевом бою, снарядами и минометными частями. В части были назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны». В кратчайший срок формировалась группировка из самых закаленных в боях войск, составивших костяк новой 11-й армии под командованием лучшего боевого генерала Макензена, и начальнике штаба полковнике Секте. Кстати, будущий командующий рейхсвера Германии в 20—30-е годы. Основу армии составили снятые с Западного фронта лучшие германские корпуса – 41-й, 10-й, Сводный и Гвардейский. В 11-ю армию вошел и один австрийский корпус – 6-й, точнее венгерский, так как состоял он из 12-й и 39-й гонведских пехотных и 11-й венгерской кавалерийской дивизий. Я уже говорил, что венгерские части наголову превосходили австрийские по боевой мощи и стойкости. В оперативное подчинение Макензену переходила и 4-я австрийская армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, для обеспечения левого фланга войск Макензена. Справа от него 2-я и Южная армии должны были сковать русские войска в Карпатах, и при их отходе тоже начать наступление. Но прорывать фронт предстояло все-таки ударной 11-й армии на участке всего в 35 километров. Макензен выдвинул на первую линию сразу четыре корпуса, нарезав каждому по 7—10 километров и оставив 10-й корпус в резерве, что было вообще весьма опрометчиво, но он верил в пробивную силу своих многоопытных вояк и огромную мощь приданной им артиллерии. В составе ударной армии имелось 143 батареи с 624 орудиями; из них 40 тяжелых батарей с 168 орудиями, в том числе 106 гаубиц калибром 15 см, 16 гаубиц – 21 см, 12 гаубиц —30,5 см. Главным же сюрпризом для русских должны были стать ранее не виданные в деле 70 мощных минометов. Эта новинка, разрушающая окопы, немногим уступала по боевому и психическому воздействию удушающим газам. Применялись строжайшие меры секретности перевозки корпусов. Перевозка их началась 17 апреля только за две недели до начала операции и кружным путем. Никто не знал о своей задаче до подхода к станции высадки. Приказ на занятие исходных позиций был дан только 25 апреля. Смена австрийских частей закончилась 28 апреля и уже на следующий день отдан приказ о наступлении. Наконец, предпринимался ряд демонстративных операций для отвлечения внимания от направления главного удара – германская газовая атака у Ипра, о которой мы уже говорили, и наступление Гинденбурга на Севере, о котором мы еще скажем.

А что же русские? Скрыть от русского командования подготовку и характер предстоящего летнего наступления германцам не удалось. Хорошо работала разведки, да и невозможно было в то время скрытно передислоцировать такую массу войск и боевой техники. Тем более удивительны решения русской Ставки и командующих фронтами. Ограничив, слава Богу, свою активность на северо-западе обороной, русское командование продолжало вынашивать планы выхода на Венгерскую равнину. Зная о развертывании германских войск между Вислой и Бескидами, оно так и не выяснило смысл этого развертывания и по-прежнему собиралось воевать в Карпатах. «Анализ приведенного расположения Юго-Западного фронта, – пишет А. Зайончковский, – в связи с директивами Иванова, указывает, что накануне Горлицкого прорыва русское главное командование потеряло уже уверенность в скором завершении Карпатской операции, но не хотело отказываться от нее для перегруппировки своих сил ввиду готовящегося удара германцев. От Ставки не могла, конечно, укрыться его опасность для растянутого на 600 км русского фронта в Галиции, но все меры противодействия ограничивались переброской в резерв фронта к Хырову одного 3-го кавалерийского корпуса, причем выбор места его расположения диктовался желанием продолжать Карпатскую операцию, которую Иванов, как он доносил в Ставку, собирался «возобновить в конце апреля». В сущности, ни Верховный главнокомандующий, ни главнокомандующий Юго-Западным фронтом не реагировали на поступавшие к ним из разных источников сведения о назревании германского наступления в Галиции». А. Керсновский более категоричен: «Недалекий Иванов и еще более недалекая Ставка… Генерал Иванов собирался отбиваться в Карпатах. Великий князь требовал наступления в Буковине. Ни то, ни другой не замечали собиравшейся на Дунайце грозы». Любопытно, что в своих мемуарах, рассуждая на многие, в том числе второстепенные, темы, главный квартирмейстер Ставки генерал Данилов даже не упомянул о работе, планах Ставки перед летним наступлением германцев. Поразительно!

И это при том, что противостоящий Макензену командующий 3-й русской армией генерал Радко-Дмитриев, другие военачальники «бомбардировали» Ставку и штаб фронта тревожными телеграммами. В своих мемуарах А. Брусилов пишет: «Была еще одна темная туча на нашем горизонте. Это известия, которые продолжали получаться из 3-й армии о непрерывном подвозе тяжелой артиллерии и войск у неприятеля. Эти угрожающие известия, насколько я помню, начали получаться со второй половины февраля, и генерал Радко-Дмитриев на основании донесений своих агентов и наблюдений самолетов тревожно доносил главнокомандующему о том, что на его фронте сосредотачивается германская ударная группа… Радко-Дмитриева очень беспокоило положение дел на его фронте, и он своевременно и многократно доносил Иванову о необходимости сильного резерва для парирования угрожающей ему опасности. К сожалению, по-видимому, ген. Иванов не доверял донесениям Радко-Дмитриева и держался предвзятой идеи, что нам грозит наибольшая опасность не на Дунайце, а на нашем левом фланге у Черновиц…» Как тут не согласиться с не всегда бесстрастным, но всегда эмоциональным А. Керсновским: «Генерал Радко-Дмитриев чувствовал катастрофу, нависшую над его войсками. Он предлагал единственно спасательный выход: заблаговременный отход и перегруппировку сил. Неприятельский удар пришелся бы впустую, и мы бы имели время, место и силы для организации решительного контрудара. Временно, конечно, пришлось бы пожертвовать Бескидами и Западной Галицией, но силы были бы сохранены. Ставка не желала этого понять. Ее лозунгом в эти дни было “Ни шагу назад!”. Она предпочитала скорее истребить все свои армии, чем уступить неприятелю хоть одну гуцульскую деревушку… Донесения ген. Радко-Дмитриева подтверждали полученную ранее в Ставке телеграмму лорда Китченера о готовящемся германском ударе у Горлица – Тарнова, но Ставка этими предостережениями пренебрегла. Великий князь упорно желал быть слепым. И при таких обстоятельствах ген. Иванов считал, что сам не смеет быть зрячим». Любопытно здесь то, что телеграмма Китченера была получена 12 марта, то есть англичане за полтора месяца до начала операции знали, где будет прорван русский фронт. Английская разведка знала то, о чем не ведали даже австрийцы – ближайшие союзники немцев.

И это при том, что на направлении главного удара соотношение сил не могло не вызывать тревоги. Германская 11-я армия насчитывала 126 тыс. штыков и сабель, 457 легких и средних орудий, 159 тяжелых, 260 пулеметов и 96 минометов. Противостоящие корпуса 3-й русской армии имели 60 тыс. штыков и сабель, 140 легких и 4 тяжелых орудий и 100 пулеметов. Минометов у нас не было. Превосходство германо-австрийских войск в живой силе было более чем двойное, в тяжелой артиллерии в 40 раз, в пулеметах в 2,5 раза. Соотношение в артиллерийских боеприпасах вообще поражает. Германцы могли вести непрерывный огонь, выпуская в течение нескольких часов артподготовки до 700 выстрелов из каждого легкого и до 250 выстрелов из каждого тяжелого орудия. У русских же дневной расход гаубичной батареи был установлен в 10 выстрелов, то есть по 1,5 выстрела на гаубицу!!!

И это при том, что русские оборонительные позиции, мягко говоря, желали быть лучшими. Они состояли из главной оборонительной линии, расположенной на склонах высот в сторону германцев, и двух линий на глубину 2–5 км одна от другой. Эти две линии имели только окопы полного профиля с небольшим количеством блиндированных укрытий. Бетонированных сооружений не было вообще. Проволочные заграждения в полной мере опутывали только передовую линию. Главным же недостатком русской позиции было отсутствие самостоятельных подготовленных тыловых позиций. Очевидна была необходимость иметь тыловые укрепления на рубеже рек Вислоки и Вислока, но только в районе Биеча в 10 км от основных позиций началось рытье окопов силами местных жителей.

И это при том, что русские войска были недовооружены, укомплектованы только наполовину, да и то необстрелянным личным составом. Кадровых офицеров на полк приходилось по 5–6 человек. Безусые прапорщики и подпоручики командовали ротами, а то и батальонами. В ротах числилось не более десятка солдат и унтер-офицеров старого состава.

Катастрофа не вызывала сомнения, и все же масштабы ее были бы не так велики, если бы понимавшие это командиры сами, в рамках своих полномочий, предприняли все возможные меры для ее ослабления. Тот же Радко-Дмитриев мог и должен был за время оперативной паузы значительно укрепить свои позиции в инженерном отношении, особенно вторую линию обороны. Как тут не вспомнить оборонительные рубежи на полях Франции. Их вряд ли преодолели бы даже ударные дивизии Макензена. Не озаботился командующий 3-й армией и подготовкой тыловых позиций на реке Сан. А ведь знал, что отступать ему придется именно туда. Конечно, доля вины Радко-Дмитриева несравнима с просчетами главного командования, но настоящий полководец всегда, невзирая на мнение вышестоящего начальства, готовит свои войска ко всяким неожиданностям. Примером тому стал его сосед слева командующий 8-й армией генерал Брусилов, который, кстати, заметил: «Вина прорыва 3-й армии ни в коей мере не может лечь на Радко-Дмитриева, а должна быть всецело возложена на Иванова. Однако в крайне беспорядочном и разрозненном отступлении армии нельзя не считать виновником Радко-Дмитриева. Он прекрасно знал, что подготовляется удар, и знал место, в котором он должен произойти. Знал он также, что подкреплений к нему никаких не подошло и, следовательно, ему не будет возможности успешно противостоять этой атаке. Поэтому, казалось бы, он должен был своевременно распорядиться о сборе всех возможных резервов своей армии к угрожающему пункту и, вместе с тем, отдать точные приказания всем своим войскам, в каком порядке и на каком направлении, в случае необходимости, отходить, на каких линиях останавливаться и вновь задерживаться, дабы по возможности уменьшить быстроту наступления противника и провести отступление своих войск планомерно и в полном порядке. Для этого необходимо было заблаговременно, без суеты убрать все армейские тыловые учреждения и также заблаговременно распорядиться устройством укреплений на намеченных рубежах. При таких условиях 3-я армия не была бы полностью разбита и не потеряла бы многочисленных пленных, части артиллерии, части обозов и различных армейских складов со всяким имуществом». Сам Брусилов на участке 8-й армии все эти мероприятия провел в должной мере, чем и помог своим войскам отступать планомерно и достойно.

Вот так подготовились противники к началу решающих сражений.

Летняя кампания на Восточном фронте открылась боями в Курляндии. Гинденбург этой демонстрацией якобы большого наступления должен был отвлечь внимание русских от событий в Галиции. Оперативная группа генерала фон Лауэнштейна начала наступление на шавельском направлении. В начале мая немцы захватили город Шавли и немецкая кавалерия начала растекаться по всей Курляндии. Командующий русским Северо-Западным фронтом генерал Алексеев, только что перебравшийся с Юга и прекрасно знавший об истинном положении дел в Галиции, сразу понял демонстративный характер действий Гинденбурга. Без паники он начал перебрасывать в Прибалтику ровно столько частей и соединений, сколько было нужно для сдерживания немецкого наступления. Проще говоря, мы оставляли Курляндию без всякого сожаления. Лишний раз удивляешься такой непоследовательности русского командования. В считаные дни, без серьезных сражений оно отдавало земли, давно входившие в состав Российской империи, приближали линию фронта к столице Петрограду и требовали не отдавать ни пяди земли в далекой, давно уже не русской Галиции и на Карпатских перевалах, за тысячи верст от глубинной России. Алексеев так бы и ограничился встречными в основном кавалерийскими боями, больше опасаясь за войска, все еще остающиеся в варшавском выступе, если бы не аппетиты Гинденбурга. Тот, не желая ограничиться одной демонстрацией, начал вводить в операцию и части Неманской армии. Герой Танненберга не оставил идеи глубокого охвата русских войск ударом на Вильно и Гродно. Фалькенгайну не раз приходилось осаживать рьяного соперника, но Алексееву все-таки пришлось перебросить в Риго-Шавельский район до 7 пехотных дивизий для прикрытия путей на правом берегу Немана к Вильно, Двинску и Риге, растягивая их расположение до Балтийского побережья. К тому времени 7 мая германские войска при содействии флота овладели Либавой. Все эти 7 дивизий подчинялись штабу 10-й армии генерала Радкевича, который находился за сотни верст, в Гродно. Конечно, толково управлять войсками на таком расстоянии было невозможно, а германцы продолжали стремительное продвижение к Митаве и Вильно. Алексеев переводит с Немана в Курляндию управление 5-й армии во главе с одним из самых талантливых полководцев генералом Плеве, подчиняет ему все войска Риго-Шавельского района, образовав тем самым новую 5-ю армию. На 5-ю армию он возложил задачу прикрытия огромной территории от реки Неман до Балтийского побережья с опорой на Ригу и Двинск. Балтийский флот должен был удерживать Моонзунд, обеспечивая сообщение с Рижским заливом.

И это происходит на фоне разворачивающейся в Галиции трагедии. Плеве в кратчайший срок удалось наладить управление, организовать, сплотить войска и остановить немцев, втянув их в так называемые бои местного значения. Бои, которые отличались блестящими успехами наших передовых частей, особенно кавалерии. Лучшую характеристику им дал, на мой взгляд, А. Керсновский: «На широком фронте действовали небольшие отряды смешанного состава с большим количеством кавалерии. Германская конница действовала карабином, наша шла в шашки. Александрийские гусары взяли батарею, павлоградцы захватили штаб 76-й германской дивизии. Количество конных дел против пехоты и конницы измеряется десятками. Ядро 5-й армии составлял 19-й корпус генерала Горбатовского (героя Порт-Артура. – С.К). В делах под Шавлями 28 апреля нами захвачено 600 пленных и 5 орудий, 29 апреля еще 1000 пленных, а 2 и 3 мая – 1500 пленных и 8 орудий. Берега Дубиссы и Венты были свидетелями геройских дел нашей конницы. Особенно искусно действовала Уссурийская бригада генерала Крымова, а в этой последней – Приморский драгунский полк. 1 июня под Попелянами приморцы, форсировав Венту, атаковали 8 верст полевым галопом, последовательно изрубив пять германских кавалерийских полков. Затем они перемахнули через проволочные заграждения и уничтожили прятавшиеся за ними шесть батарей. Потери приморцев – 5 офицеров, 116 драгун и 117 коней. Немцев изрубили без счета». Так воевали летом 1915 года в Прибалтике.

Иное дело в Галиции. Наступление немцы начали строго в соответствии с разработанным планом, с немецкой точностью и педантичностью. Ровно в 21 час 1 мая сотни орудий открыли огонь по русским позициям и долбили их с небольшими паузами до 10 часов утра 2 мая. Огонь на уничтожение перед непосредственной атакой длился с 6 до 10 часов утра. Артиллерия замолкла в 9 часов утра, но сразу же на русские окопы полетели мины. Жуткий грохот и вой, развороченные окопы и разбитые проволочные заграждения – вот что увидели атакующие с 800 метрового удаления передовые цепи германской пехоты. Но из этих жутких завалов вдруг ударили русские пулеметы, в считаные минуты уложившие на землю наступавшие цепи. За огнем поднялись в контратаку выросшие из-под земли русские пехотинцы. Немцам пришлось остановиться, подтягивать артиллерию и снова вести артподготовку. Вместо безостановочного развития атаки войска делали паузы, вновь бросались вперед в густых построениях, вновь несли большие потери. Вот что пишет А. Керсновский: «На рассвете 19 апреля (старый стиль. – С.К.) 4-я австро-венгерская и 11-я германская армии обрушились на 9-й и 10-й корпуса на Дунайце и у Горлицы. Тысяча орудий – до 12-дм калибра включительно – затопили огневым морем неглубокие наши окопы на фронте 35 верст, после чего пехотные массы Макензена и эрцгерцога Иосифа-Фердинанда ринулись на штурм. Против каждого нашего корпуса было по армии, против каждой нашей бригады по корпусу, против каждого нашего полка по дивизии. Ободренный молчанием нашей артиллерии враг считал все наши силы стертыми с лица земли. Но из разгромленных окопов поднялись кучки полузасыпанных землей людей – остатки обескровленных, но не сокрушенных полков 42, 31, 61 и 9-й дивизий. Казалось, встали из своих могил цорндорфские фузилеры. Своей железной грудью они спружинили удар и предотвратили катастрофу всей российской вооруженной силы. 4-я а.-в. армия была вообще отражена 9-м армейским корпусом генерала А. Драгомирова. 11-я германская армия продвигалась лишь шаг за шагом».

Макензену пришлось вводить в сражение 10-й корпус – свой единственный резерв, и только тогда к вечеру 5 мая он прорвал все три линии русской обороны и достиг реки Вислока. А если бы эти позиции были укреплены, как на Западном фронте? Тем не менее немцы все-таки выходили на тылы 3-й армии, и Радко-Дмитриев отдал приказ об отступлении с Карпат 12 и 14-му корпусам. Крайний 24-й корпус несколько придержал, дабы не потерять связь с 8-й армией Брусилова. Этому корпусу, принявшему на себя удар всей немецкой махины, досталось более всего. Если его 49-я дивизия успела-таки оторваться от противника, то 48-я попала в полное окружение пяти германских дивизий. После двухсуточного боя из окружения прорвались жалкие остатки, но со всеми своими знаменами. Дивизия лишилась 5000 человек из 7000 и 32 орудий. Тяжело раненный начальник дивизии попал в плен, и это был генерал Лавр Корнилов. И в этих условиях русское верховное командование, командование фронтом требовало «ни в коем случае не отступать за Сан». Но одних пожеланий мало. Истерзанная 3-я армия отходила, и вполне естественно за ней начали отход и обеспечивающие ее фланги корпуса 4-й и 8-й армий. Правда, здесь отход проходил более организованно, особенно у Брусилова, который впоследствии писал: «Мною было приказано войскам на фронте не показывать вида, что предполагается отход, и, оставив в окопах разведывательные команды с несколькими пулеметами, всем остальным войскам с наступлением темноты возможно быстрей, но в строгом порядке отходить на новые позиции, точно определив пути, по которым будут двигаться колонны. Аръергардным же частям было приказано вести до рассвета обычную ночную перестрелку и разведку. Все корпуса без боя благополучно отошли».

Только 11 мая Юго-Западный фронт получил оборонительную задачу. На войска возлагалась задача обороны уже Восточной Галиции по линии рек Сан и Днестр. Опять же на необорудованных позициях, в спешке. А ведь эти позиции можно и нужно было оборудовать, посадить на них резервные корпуса, а не бросать их в бой поодиночке, затыкая дыры в обороне. Да и 3-я армия имела возможность, оторвавшись от противника, сесть на те же оборонительные рубежи. В реальности такие рубежи оказались только на бумаге, и Радко-Дмитриев отвел за Сан, как писал Керсновский, свою «перебитую, но не разбитую» армию, заняв фронт на участке Развадов – Перемышль. Но удерживать Восточную Галицию он уже не мог. На повестке дня стоял вопрос спасения оставшихся войск не только 3-й, но и 8-й армий. И это надо было делать стремительно. Тем более германцы из-за огромных непредвиденных потерь и вступления в войну Италии приостановили наступление. «Остановившись на Сане, – замечает Керсновский, – Макензен подарил нам целых две недели – срок, достаточный для отрыва от врага, организации планомерного отхода и сохранения живой силы. Но о сохранении живой силы Ставка как раз помышляла меньше всего».

Ставка упорно предписывала армиям фронта сохранить Галицию и поставила командовать 3-й армией вместо снятого Радко-Дмитриева командира 12-го армейского корпуса генерала Лаша, военачальника средних способностей. Судьба Радко-Дмитриева по-своему трагична. Этот вообще-то неплохой военачальник предвидел немецкий удар и его возможные последствия, но в силу ряда причин так и не смог доказать вышестоящему руководству необходимость принятия должных мер противодействия. Не удалось ему противостоять требованиям руководства и в ходе самой операции. К примеру, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич посылает к Радко-Дмитриеву двух свитских генералов для поддержки своих требований и шлет ему личные телеграммы, взывает к мужеству лозенградского героя. (В 1912 году под Лозенградом болгарские армии под командованием Радко-Дмитриева наголову разбили турок. – С.К.) Вспомните, как Жилинский обвинял Самсонова чуть ли не в трусости во время трагедии 2-й армии осенью 1914 года. Личный мотив для болгарина на русской службе Радко-Дмитриева значил много!

Итак, русские войска должны были стоять на прежних рубежах, 3-я армия контратаковать, а 8-я еще и удерживать Перемышль и Львов. Макензен, только что получивший за свои победы чин фельдмаршала, принял в свое подчинение еще и 2-ю австро-венгерскую армию. Этими силами он решил уничтожить-таки русские армии в Галиции, ударив 11-й немецкой и 4-й австрийской армиями в стык русских 3-й и 8-й армий. 2-й австрийской армией ударить по позициям 8-й армии у Перемышля, где он сосредоточил 17 дивизий против 8 наших. 17 мая части германского гвардейского корпуса, переправившись через Сан, закрепились на правом берегу. Уже через сутки, переправив остальные войска, Макензен вклинивается между 3-м Кавказским и 24-м корпусами, расширяет прорыв. 24 мая германо-австрийские войска, несмотря на контрудары русских, прочно заняли правый берег реки между Ярославом и Перемышлем. 3 июня пал Перемышль, и русские войска покатились к своим границам. 22 июня был оставлен Львов, и в конце июня Юго-Западный фронт русских очутился на своей территории. Скажем сразу, задачу свою Макензен выполнил только наполовину, разгромив, но не уничтожив русские армии. Более того, в этих боях русские, отступая, наносили ему весьма чувствительные поражения. Приведу лишь один пример – разгром при Сеняве русским 3-м Кавказским корпусом 14-го австро-венгерского корпуса, только 14-й Тирольский полк которого, беспечно праздновавший предстоящую отправку на Итальянский фронт, полностью попал в плен вместе с 15 орудиями.

Не следует забывать и несколько блестящих операций, проведенных русскими войсками на крайне левом фланге фронта, которые также существенно снизили эффективность германского наступления в Галиции. Во всяком случае, и 7-й австрийской и Южной германской армиям пришлось вести тяжелейшие бои с русскими 9-й и 11-й армиями. 10 мая в разгар боев у Горлице начала победоносное наступление 9-я армия генерала Лечицкого вдоль Днестра на Буковине. «Честь этого Заднестровского сражения в первую очередь принадлежит 3-му конному корпусу графа Келлера, разметавшему венгерский гонвед и легионы Пилсудского на полях Баламутовки, Онута и Ржавенцев. Были взяты Залещики и Надворна и 7-я австро-венгерская армия генерала Пфланцер-Балтина отброшена за Прут. В знаменитой атаке 3-го конного корпуса у Баламутовки и Ржевенцев участвовало 90 эскадронов и сотен в конном строю. Трофеями этого славного дела было 4 тысячи пленных и 10 орудий. Всего же 9-й армией в Заднестровском сражении взято 20 тысяч пленных и 20 орудий». Несладко пришлось и южной германской армии генерала Линзингена, попытавшейся с ходу атаковать 11-ю русскую армию. «В боях на Днестре финляндскими стрелками нашего 22-го корпуса были захвачены 3 тысячи пленных. Трофеи 11-й армии составили 238 офицеров и 10 422 нижних чинов».

И все же общий итог для русской армии оказался неутешительным. За два месяца русские войска оставили Галицию, потеряв до 500 тысяч убитыми, ранеными и пленными, сведя на нет все предшествующие жертвенные усилия русского оружия в течение целого года войны. О колоссальном уроне мужественно сражавшихся в Горлицкой операции русских войск свидетельствует хотя бы такой документ от 5 мая 1915 года: «Осталось примерно в Седлецком полку 5 офицеров и 150 нижних чинов, в Луковском полку – 6 офицеров и 160 нижних чинов, в Холмском полку – 5 офицеров и 200 нижних чинов, в Красноставском полку – 6 офицеров и 120 нижних чинов… Свидетельствую о безусловной доблести войск, три дня дравшихся под огнем многочисленной тяжелой артиллерии противника, наносящей громадные потери и тяжелые раны. 61-я дивизия свято исполнила приказ командующего армией: от нее имеются ныне лишь жалкие остатки, она умерла на позиции».

Но и противнику этот успех дался очень дорогой ценой. По данным немецкого исследователя Л. фон Роткирху использовавшему сведения германской главной квартиры, только армия Макензена за время этих боев потеряла 115 тысяч человек. Еще 25 тысяч потеряла Южная германская армия. Участник сражений В. Бекман писал: «Летнее преследование 1915 года было для германских частей временем наиболее тяжелых потерь за всю войну. 91-й пехотный полк 19-й пехотной дивизии 10-го армейского корпуса с мая по сентябрь потерял в Галиции свыше 100 процентов своего состава, и это не исключение. К этому можно добавить, что потери австрийцев превышали германские почти в 2 раза! Немцы не скрывали своего разочарования. “Фронтальное оттеснение русских в Галиции, – отмечал Людендорф, – как оно бы ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны. К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными”».

Как бы там ни было, но после поражения в Галиции на повестку дня остро встал вопрос, что делать дальше. «Для русского главного командования ясно обозначилась очередная задача данного момента – сохранить таявшие армии до осенней распутицы, которая должна была положить предел активным операциям германцев и позволить приняться за восстановление сил. На совещании 24 июня в Холме решено было вывести постепенно русские армии на линию Рига – Средний Неман с крепостями Ковно и Гродно – р. Свислочь – Верхний Нарев – Брест-Литовск – верхнее течение Буга – река Днестр и до румынской границы. Главная опасность в данный момент заключалась в том, что основная масса армий находилась к западу от указанной линии в пределах “польского мешка”», – пишет А. Зайончковский.

После захвата Львова 22 июня германо-австрийское командование ненадолго растерялось, решая, что делать дальше. Преследовать ли русских на Волыни, или круто повернуть на север и устроить-таки русским «Канны» между Вислой и Бугом. Новоиспеченный за бои в Галиции фельдмаршал Фалькенгайн спешил с принятием решения по двум причинам. Во-первых, дальнейшее вытеснение русских «могло затянуться до бесконечности». Во-вторых, он получил достоверные сведения о готовящемся большом наступлении французов на Западном фронте. Он решает повернуть южную группировку на север и срезать польский мешок, уничтожив там русские армии до начала активных действий во Франции. Без привлечения к операции «спасителя Пруссии» и своего оппонента Гинденбурга, который должен ударить навстречу с севера, не обойтись. А. Керсновский пишет: «План верховного германского командования был уничтожить русскую вооруженную силу двусторонним – по Шлиффену – охватом Царства Польского. Макензен с 4-й австро-венгерской и 11-й германской армиями должен был нанести сокрушительный удар между Вислой и Бугом с юга на север, а Гальвиц со своей 12-й не менее мощный удар на Нарев с севера на юг. Двигаясь навстречу друг другу в районе Седлеца, они должны были окружить наши 2-ю и 4-ю армии (а также остатки 1-й и 3-й), захватить их в мешок и этим громовым ударом вывести Россию из строя воюющих. Соглашаясь с основной этой идеей двустороннего охвата – “Канн”, – Гинденбург и Людендорф настаивали, однако, на выполнении его не 12-й армией Гльвица, а 10-й Эйхгорна – в обход Ковно на Вильно и Минск. Танненбергские победители мечтали захватить в свои сети еще и 10-ю и 12-ю наши армии, явно теряя чувство меры. На наше счастье, у Фалькенгайна не хватило авторитета заставить Гинденбурга принять свой план. Кайзер колебался, щадя самолюбие как своего начальника штаба, так и спасителя Восточной Пруссии. Решено было вести на север одновременно “два главных удара” – 10-й армией на Ковно – Вильно – Минск и 12-й армией на Пултуск – Седлец навстречу Макензену. Таким образом, неприятель разбросал свои усилия – мы получили два сильных удара, но это было лучше, чем получить один смертельный». Нам повезло и в том, что руководство войсками удара южной группировки возлагалось на австро-венгерское командование, а фельдмаршал Конрад по-прежнему считал главной задачей вытеснение русских из императорско-королевских земель и выделил Макензену из 69 подчиненных ему дивизий только половину.

Нам повезло и в том, что русское командование разгадало планы противника. Отходившая на Люблин 3-я армия переподчинялась Северо-Западному фронту. В стыке между фронтами встала вновь образованная 13-я армия генерала Горбатовского. Алексеев срочно создавал мощный армейской резерв, выведя из 12-й армии Гвардию, из 2-й армии – 2-й и 4-й сибирские корпуса, из 4-й армии – 31-й корпус. И даже из вновь полученной, обескровленной 3-й армии он вывел в резерв 21-й корпус. Самое главное, 5 июля Алексеев получит право в случае надобности начать отвод войск от Средней Вислы, не останавливаясь перед уступкой неприятелю Польши. По большому счету Алексеев и готовился отступать с боями на заранее подготовленные позиции, считая главной задачей сохранение боеспособными русские армии. Историки назовут это большим отступлением 1915 года. Для подробного описания тех трагических и героических событий нужно написать большую книгу. Мы же ограничимся лишь краткими, центральными эпизодами этой борьбы.

26 июня на юге перешли в наступление перегруппировавшиеся войска Макензена и развернулось четырехдневное Томашевское сражение. Наши войска отходили с упорнейшими боями. Удар Макензена «с особой силой пришелся по 29-му армейскому корпусу (левофланговому 3-й армии), – пишет Керсновский, – четыре дня сдерживавшему главные силы 11-й германской армии. Памятной осталась атака “корниловской” 48-й дивизии через реку Танев по горло в воде. В 10 наших атакованных дивизий не было и 40 тысяч человек, в 8 атаковавших германских было 60 тысяч, с совершенно подавляющей артиллерией». Досталось и атаковавшей 4-й австро-венгерской армии: «В боях под Уржендове с нашей стороны особенно отличился 25-й армейский корпус генерала Рагозы, а в составе последнего 3-я гренадерская дивизия генерала Кислевского. Нами взято в плен 297 офицеров, 22 463 нижних чинов, знамя и 60 пулеметов». Алексеев подтянул подкрепления – 2-й, 6-й Сибирский и Гвардейский корпуса к 13-й армии Горбатовского. Макензен выделил против этих войск особую группу прибывшего из Южной армии генерала Линзингена и 1-ю австрийскую армию генерала Пухалло. 1 июля начинается восьмидневное Красниковское сражение, в котором русские батареи большей частью молчали из-за отсутствия снарядов. Немцы выводили легкие батареи на открытые позиции на дистанцию 2 тысяч метров, но русские тут же отгоняли их огнем выдвинутых вперед специальных групп пулеметов. Под Красноставом прусская гвардия разбилась о русскую, и Макензен остановил наступление до 15 июля.

В это же время 13 июля с севера, навстречу Макензену на наревском направлении у Присныша началось наступление немецкой 12-й армии генерала Гальвица. Несмотря на то что, например, только по окопам 2-й и 11-й Сибирских дивизий было выпущено более 2 млн снарядов, при наших 50 тыс. выстрелах, наступление застопорилось на второй позиции русских. Русские войска отходили, но с непременными контратаками, которые просто не позволяли немцам осуществить глубокий прорыв. К примеру, отчаянный удар в конном строю митавских гусар и казаков 14-го донского полка. Митавцы потеряли здесь 400 человек, своего командира Вестфалена, но спасли армию и заслужили Георгиевский штандарт. «Соверши такие дела не русские войска, а иностранные, о них бы твердил весь мир», – писал А. Керсновский. За время этих боев «нами потеряно 12 орудий и 48 пулеметов, около 40 тыс. человек, что маловато, когда имеют претензию взять в плен сразу шесть армий, да еще по рецепту самого Шлиффена. Германская кавалерия 3 июля, по примеру митавских гусар, тоже хотела было атаковать в конном строю, но была принята в штыки, опрокинута и переколота 21-м Туркестанским стрелковым полком, повторившим подвиг бутырцев и ширванцев под Краоном». Возобновивший наступление на юге Макензен тоже встретил ожесточенное сопротивление отступающего противника. Только 19-й пехотный Костромской полк отбил у обнаглевших немецких артиллеристов 17 орудий, а 14-й Сибирский полк – 9 гаубиц. Отступая, мы еще брали пленных. Разве не любопытно, что войска Макензена взяли в плен 21 тысячу наших солдат и ни одного орудия, мы же взяли 36 пушек и 5 тысяч пленных. 5 июля, получив разрешение, Алексеев начал отводить войска из польского мешка и отходить из Польши. Это медленное отступление продолжалось без малого три месяца, сопровождалось ожесточенными боями.

В конце июля – начале августа северная немецкая группировка Гальвица, заняв-таки переправы через Нарев, встала. Для разгрома русских восточнее Вислы, как писал Фалькенгайн, «было необходимо всеми средствами толкать вперед Наревскую группу на правом берегу Буга». Но Гинденбург с Людендорфом и не думали усиливать Гальвица. Они бредили своими «Каннами», усиливая войска виленского направления. Алексеев видел это и мог только облегченно вздохнуть. Распыление немецких сил давало ему шанс спасти армии фронта. При этом он одновременно решал две задачи.

Первая – собственно организованное отступление. Отступать под ударами превосходящего по всем компонентам противника всегда не просто. А тут еще Ставка распорядилась об эвакуации местных жителей. Кому пришло в голову гнать в Россию отнюдь не симпатизирующих русским жителей со скотом и всем домашним скарбом, до сих пор выяснить трудно, но не трудно представить, сколько горя вынесли войска, мирные обыватели от такого совместного отступления. «Ставка надеялась этим мероприятием “создать атмосферу 1812 года”, но добилась как раз противоположных результатов. По дорогам Литвы и Полесья тянулись бесконечными вереницами таборы сорванных с насиженных мест, доведенных до отчаяния людей. Они загромождали и забивали редкие здесь дороги, смешивались с войсками, деморализуя их и внося беспорядок. Ставка не отдавала себе отчета в том, что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит побеспокоиться об их пропитании». Об этой трагедии хорошо рассказал в своей книге «По следам войны» непосредственный участник событий А. Войтоловский. Пришлось оставлять и бесполезные теперь, но такие важные крепости Варшаву, Ивангород, Новогеоргиевск, Брест. В первых числах августа при звуках гимна «Еще Польска не сгинела» полки 9-й германской армии Леопольда Баварского вступили в покинутую русскими Варшаву. Сутками раньше был оставлен Ивангород, и на левом берегу Вислы не осталось ни одного русского солдата. И совершенно не понятно, зачем Алексеев оставил войска в крепости Новогеоргиевской. Не мог он не понимать их обреченности, хотя бы и потому, что заменил ранее находившиеся там отличные части только что сформированными дивизиями ополченцев, полки которых не имели даже наименований, вооружены берданками, и потрепанными дивизиями, пришедшими с Юго-Западного фронта. «Заперев всю эту огромную толпу в обреченную крепость, штаб фронта дарил Гинденбургу целую армию и преподносил немцам ключи крепости на золотом блюде», – пишет А. Керсновский. Немцы атаковали силами всего 4-х, да еще и ландверных дивизий при 400 орудиях. Всего через несколько дней «потерявший голову комендант крепости – презренный генерал Бобырь – перебежал к неприятелю и, уже сидя в германском плену, приказал сдаться державшейся еще крепости… Численность гарнизона Новогеоргиевска равнялась 86 тыс. человек. Около 3 тыс. было убито, а 83 тыс. (из них 7 тыс. раненых) сдалось, в том числе 23 генерала и 2100 офицеров. Знамена гарнизона благополучно доставлены в Действующую армию летчиками. В крепости потеряны 1096 крепостных и 108 полевых орудий. Торопясь капитулировать, забыли привести в негодность большую часть орудий. Германцы экипировали этими пушками свой Эльзас-Лотарингский фронт, а французы, выиграв войну, выставили эти русские орудия в Париже, на Эспланаде Инвалидов, на поругание своих бывших братьев по оружию». Горько читать эти строки, но еще горше оценивать ту роковую ошибку генерала Алексеева, стоившую нам стольких напрасных жертв. Тем более обидно, что вторую часть своей задачи, да и в целом отступление войск из Польши он провел удачно.

Вторая решаемая Алексеевым задача состояла в нейтрализации ударов Гинденбурга в Курляндии и на виленском направлении. Германская Неманская армия генерала фон Бюлова ударила в стык наших 5-й и 10-й армий и, заняв Паневеж, могла идти на Вильно в тыл 10-й армии и всему Северо-Западному фронту, но мощным контрударом генерал Плеве заставил немцев повернуть на митавское направление. Вместо того чтобы выходить на наши тылы, фон Бюлов предпочел менее рискованные действия – очищение от русских Курляндии, чем привел в ярость Гинденбурга. Тот бросает в сражение 10-ю армию генерала Эйхгорна, со все той же задачей – прорыва русского фронта и выхода на его тылы. Наши неудачи в Курляндии Алексеева мало волновали, талантливый, волевой Плеве справлялся там все-таки вполне уверенно. Против же Эйхгорна Алексеев отправляет в виленский район три дивизии и начинает переброску туда всей 2-й армии, формируя у Ковно – Вильно мощнейший кулак для встречного удара по наступающим германским частям. Блестящий контрманевр, к огромному сожалению, был сорван предательской сдачей крепости Ковно 22 августа. Сдал крепость, как и Новогеогриевск, ее комендант генерал Григорьев. «Атакой Ковны руководил генерал фон Лицманн. Она напоминает атаку Льежа – прорыв линии фортов и захват города и цитадели в тылу. Мы потеряли 20 тыс. пленными и 450 орудий на верках крепости. Генерал Григорьев бежал (как он сам пытался оправдаться, “за подкреплениями”). Он был судим и по преступному мягкосердечию суда приговорен только к 15 годам крепости». Войска противника утвердились на правом берегу Немана, и Алексеев вынужден был отвести свои армии на линию Гродно, Свислочь, Пружаны, верховье реки Ясельда. Все Царство Польское Алексеев отдал, начал терять Литву, но армии от уничтожения спас и, не теряя самообладания, видел будущую перспективу борьбы.

Чего не скажешь о командующем Юго-Западным фронтом и главном командовании в Ставке. Под ударами Бугской армии наша истерзанная еще в Галиции 3-я армия была отброшена в Полесье. Австрийцы теснили наши 8-ю, 9-ю и 11-ю армии. Уже потеряны Ковель, Владимир-Волынский, Луцк. Фронт отошел на линию Луцк – река Стрыпа. «Все это вселило панику в сердце главнокомандующего фронтом генерала Иванова, который решил эвакуировать Киев и готовиться к отходу за Днепр», – пишет А. Зайончковский. Ставка тоже запаниковала, принимает просто нелепые решения. Об эвакуации населения западных областей в глубь России мы уже говорили. Великий князь не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка приказывала сооружать позиции за Тулой и Курском!!! Войска действительно устали, потеряли моральную устойчивость, порой не просто отступали, но бежали. Истощенные физически и морально бойцы, видевшие нередко прямое предательство высшего начальства, как в крепостях Новогеогргиевск и Ковно, утратили веру в свои силы и начали массово сдаваться в плен. Если июль месяц отмечался самыми кровавыми потерями, то август именно массовой сдачей в плен. Одним словом, зашатались и верхи и низы. Между тем наиболее трезвые головы и в высшем руководстве, и в Действующей армии понимали, что критический рубеж кампании пройден. Германо-австрийское наступление выдыхается, и, в сущности, тяжелейшие поражения на фронтах так и не привели к разгрому русской армии. Это очень важно!

Государь император, на мой взгляд, принимает единственно правильное в создавшейся критической обстановке решение – стать во главе армии. Смещенный великий князь Николай Николаевич отправляется наместником на Кавказ и увозит с собой «великого стратега» Ставки Янушкевича. На его место начальника штаба верховного главнокомандующего назначается действительно лучший стратег русской армии генерал Алексеев. Другой «великий стратег» Данилов получает в командование 25-й армейский корпус, командир которого генерал Рогоза уходит командовать 4-й армией. На место Данилова назначается с Юго-Западного фронта генерал-квартирмейстер Пустовойтенко, военачальник весьма средних возможностей. Северо-Западный фронт разбивается на два фронта – Северный во главе с генералом Рузским и Западный – во главе с генералом Эвертом. Историки до сих пор полемизируют по этому поводу, в основном склоняясь к тому, что государь император совершил роковую ошибку, ибо: во-первых, не имел никаких военных способностей; во-вторых, находясь большую часть времени в Ставке, устранился от управления государством и тем самым не сдержал стихийной революционной волны, погубившей империю. На мой взгляд, такая оценка по меньшей мере некорректна. Революцию 1917 года государь император не смог предотвратить совершено по другим причинам, и прежде всего из-за предательства практически всех ветвей власти, всех высших руководителей страны, в том числе и военных. Да, государь не обладал выдающимися военными способностями, но в военных вопросах разбирался уверенно и, имея такого начальника штаба, как генерал Алексеев, мог и смог достаточно эффективно руководить как Действующей армией, так и тыловыми учреждениями. К тому же ликвидировалась так мешающая принятию решения несогласованность между Ставкой и императорским двором. Само собой прекратились частные доклады командующих фронтами, армиями, корпусами напрямую государю, минуя Ставку, ибо государь теперь сам был Ставкой.

События на других военных театрах русского фронта, конечно, несопоставимы по масштабам и итогам с боями в Галиции, Польше и Литве. Остановимся на них фрагментарно. На Кавказе турки очень быстро оправились от поражений под Сарыкамышем и наращивали силы. В то же время Кавказская армия, по-прежнему состоявшая из трех корпусов, теряла наиболее боеспособные части. Из армии последовательно были изъяты почти половина дивизий, замененных второочередными формированиями. Правда, в армии оставалась многочисленная казачья конница, и это позволяло командующему армией генералу Юденичу сохранять достаточный боевой потенциал войск для оборонительной цели, которая стояла перед Кавказским фронтом. Турки, исполняя грандиозный план германского командования, получили задачу вовлечь в открытое выступление против России Персию и начали готовить наступление против нашего левого фланга – 4-го корпуса и Азербайджанского отряда. Эти русские войска собственно и удерживали персидский нейтралитет. Новый командующий 3-й турецкой армией, опытный, обстрелянный, энергичный военачальник Махмуд-Киамиль-паша, собрав мощную группировку в 60 тысяч штыков и сабель, готовился ударить по 4-му Кавказскому корпусу, разгромить его и выйти на тылы всей армии. Юденич узнал о намерениях турок и предписал 4-му корпусу самому перейти в наступление мощным кавалерийским кулаком и, подтянув пехоту с артиллерией, разгромить врага. Вместо этого командир корпуса генерал Огановский, посоветовавшись с наместником графом Воронцовым, повел наступление по трем расходящимся направлениям, распылив всю массу конницы по фронту. Турецкая передовая группировка Абдул-Керима-паши без труда сбила наши распыленные части и через несколько дней отогнала их за границу. Турки заняли Каракилис и начали уже взбираться на гребни Агридага, поставив весь левый фланг Кавказского фронта в критическое положение. Но у нас был Юденич, который реагировал немедленно и энергично. Он, давая туркам втянуться как можно глубже в горы, быстро и скрытно сосредоточил у них на фланге ударную группу генерала Баратова в составе 4-й кавказской стрелковой и 1-й кавказской кавалерийской дивизий. Причем скрыл их сосредоточение не только от турок, но и от Огановского и Воронцова. Абдул-Керим вскоре почувствовал, что зарвался, и приостановил наступление, подготовился даже к отходу. Но было уже поздно. Юденич опередил его. В ночь на 5 августа группа генерала Баратова молниеносным ударом вышла во фланг и тыл зарвавшимся туркам. Одновременно ударили по их фронту и части 4-го корпуса. Разбитая, расстроенная турецкая группировка покатилась вниз по Евфрату. Положение нашего левого фланга не только восстановилось, но и улучшилось, ибо теперь он приблизился к озеру Ван. Начавшая было волноваться Персия на время успокоилась. В этих боях наши войска взяли в плен 1 пашу, 81 офицера, более 5 тысяч аскеров при 12 орудиях и 10 пулеметах. По ходу дела были захвачены 300 только что произведенных лейтенантов, прибывших в турецкую армию из Константинополя и не успевших присоединиться к своим частям. Кавказский фронт продолжал свою победную эпопею, несмотря ни на какие катаклизмы на Западе.

Летом активизировались и действия русского флота. На Балтийском море наш флот, пополнившийся новыми линейными кораблями, продолжал выполнять главную задачу – недопущения прорыва германского флота в Финский залив, усиления обороны Рижского и Ботанического заливов. Поскольку обе армии уперлись в море, усилилось и их взаимодействие с флотом. Попытки германцев большими силами оказать содействие приморскому флангу своих войск в Рижском заливе успеха не имели. Балтийских флот их пресек на корню. Особо можно отметить Готландский бой между русской эскадрой контр-адмирала Бахирева и германской эскадрой коммодора Карфа 2 июля 1915 года. Эскадры встретились случайно, бой случайный, не Бог весть какой. Русские крейсера и уничтожили-то всего один минный заградитель «Альбатрос», но сами вышли из боя без потерь, а главное – впервые было применено радио для наведения своих сил на корабли противника и отслеживания их передвижения. Черноморский флот тоже пополнился двумя линкорами – «Императрица Мария» и «Екатерина», но появление в Черном море германских подводных лодок резко усилило роль эсминцев, на которые легла основная тяжесть противолодочной обороны. Эсминцы же в основном участвовали и в набегах к вражеским берегам. Так, в первый же выход 20 июля 1915 года 8 эсминцев (четыре группы) сразу уничтожили 450 мелких и средних судов противника.

События лета 1915 года и лета 1942 года на Восточном фронте часто сравнивают, отмечая их схожесть. Действительно, и там и там тяжелейшие для России, СССР поражения, огромные потери убитыми, ранеными, пленными, оставление обширной территории, слабая помощь союзников. Но отличий, на мой взгляд, все-таки больше. Начнем с того, что летом 1915 года, оставив врагу значительную территорию, мы оказались, по сути, на границе русской земли. Польшу, Прибалтику, да и Галицию никто всерьез не считал исконно русскими землями. В 1942 году мы допустили врага до Волги и предгорий Кавказа. Как ни были тяжелы поражения лета 1915 года, но русские армии отступили довольно организованно, избежали, казавшимися неизбежными, окружения и уничтожения, нанеся противнику весьма чувствительные контрудары. Летние поражения 1942 года намного трагичнее. Чего только стоит потеря Крыма. Сначала фактическая гибель целой Приморской армии с оставлением Керчинского полуострова, с десятками тысяч погибших, попавших в плен. Отчаянное, героическое сражение остатков армии в Аджимушкайских каменоломнях только углубляет трагедию. Потом гибель легендарного Севастополя, 250-дневная оборона которого закончилась 3 июля последними боями на мысе Херсонес оставшимися для прикрытия морпехами – фактическими смертниками. Безрассудная Харьковская наступательная операция, закончившаяся попаданием в котел нескольких армий Юго-Западного фронта, гибелью и пленением десятков тысяч бойцов и командиров и открывшая немцам дорогу на Волгу и на Кавказ. Неудачный прорыв ленинградской блокады и трагедия 2-й ударной армии Волховского фронта, попавшей в окружение и большей частью там погибшей. Наконец, сам прорыв немцев к Сталинграду и Эльбрусу.

Отдавая должное русским солдатам и военачальникам 1915 года, не будем забывать, что летом 1942 года мы имели перед собой несравнимо более сильного противника, прежде всего в военной составляющей. Немецкие войска все еще превосходили наши практически по всем боевым компонентам – комплектовании, вооружении, организации и ведении боя. Красноармейцы, командный состав пока уступали немецким солдатам и командирам. Чего не было в 1915 году, и это очень важно. Красная армия еще училась воевать, чтобы побеждать лучшую армию того времени, и время окончания учения приближалось ежечасно. Вот почему летом 1942 года лозунг «Ни шагу назад!» был так актуален, жизненно важен для судеб армии и страны. Выстоять день, неделю, месяц, и сжатая до предела, закаленная в боях, хорошо настроенная пружина наконец разожмется и ударит со всей мощью по зарвавшемуся врагу. Уверенность такая имела под собой все основания. Да и отступать уже было некуда. Летом 1915 года такой лозунг приводил только к ненужным потерям, досадным просчетам командования всех уровней.

Помощь западных союзников тоже существенно различалась. Все-таки летом 1915 года наши союзники предпринимали попытки наступать, да еще на полях Франции, в Галлиполи, на Итальянском фронте, а не только в Африке и далекой Азии. Была, конечно, задержка с поставками вооружения. Летом же 1942 года Черчилль в Москве прямо заявлял Сталину о невозможности не только открытия второго фронта, но увеличения объемов поставок так необходимых Советскому Союзу материальных средств. В 1942 году мы, по сути дела, продолжали в одиночку сражаться с все еще самым сильным противником.

Что касается моральной составляющей сопоставления тех трагических для Русской и Красной армии событий, я бы отдал предпочтение все-таки моральному духу бойцов и тружеников тыла образца 1942 года. Часто приходится слышать: «Какое предпочтение? А сотни тысяч сдавшихся в плен, а генерал Власов и с десяток других предателей в лампасах? А массовое предательство крымских татар, калмыков, кавказцев, русские казачьи эскадроны в вермахте?» В плен, вообще-то говоря, во все времена чаще всего попадают, а не сдаются, и если говорить о пленных, то летом, особенно осенью 1915 года, в плен попадали также массово, как и в 1942 году. Что касается предательства Власова, то разве оно несопоставимо с предательством коменданта крепости Новогеоргиевск «презренного генерала Бобыря», который в отличие от Власова не просто попал в плен, а перебежал к германцам? В плен раненными попали в 1942 году генерал-лейтенант Костенко, а в 1914 году генерал-лейтенант Корнилов. Трагические просчеты маршала Тимошенко летом 1942 года под Харьковом вполне сравнимы с просчетами генерала Алексеева под Новогеоргиевским. А вот крепости, будь то Севастополь или Сталинград, советские генералы без сопротивления врагу не сдавали, как это случилось в 1915 году, хотя бы под Ковно.

Но важнее всего было совершенно разное отношение к поражению на фронте, войне вообще, воевавших в Действующей армии и работавших в тылу людей в 1915 ив 1942 годах. Летнее отступление 1915 года действовало на войска, командование самым удручающим образом. Вот что докладывает военному министру командир 29-го корпуса генерал Зуев: «Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землей окопы и сооружения, заваливая их защитников землей. Они тратят металл, мы – человеческую жизнь! Они идут вперед, окрыленные успехом, и потому дерзают, мы ценою тяжких потерь и пролитой крови лишь отбиваемся и отходим. Это крайне неблагоприятно действует на состояние духа у всех». А вот что напишет позднее в своих мемуарах несомненный герой Первой мировой войны генерал Деникин: «Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии… одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали – нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой – штыками или стрельбой в упор, лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы». Солдаты, да и многие офицеры не понимали приказов и действий отцов-командиров, как они считали, гнавших их на убой. Нижние чины именно летом 1915 года начали терять уважение к своим командирам, офицерам вообще. Во-первых, это были уже ненастоящие господа. Так, какие-то штатские финтифлюшки из студентов, чиновников и пр. Во-вторых, и сами господа офицеры оказывались далеко не на высоте. У той же Софьи Федорченко читаем: «К нам прислали одного, из писарей будто. Задал он форсу. Просто запиявил, все с бранью, все с боем. А как в сражение – так на него с… напала. Так за палатками и просидел. С вестовым – так Суворов, а при деле – так только что с… здоров». «Здесь опять эти зауряды самые… обида и мне, и всему воинству. Свинаря замест царя». Будущий советский маршал А. Василевский с горечью вспоминает, как в запасном полку летом 1915 года не могли набрать офицеров, готовых добровольно отправиться на фронт. На фронте, в запасных полках начали поговаривать о предательстве и измене.

И уж совсем нездоровая обстановка начала складываться в тылу летом 1915 года. Именно в разгар боев в Галиции в Москве, всегда бывшей центром народных переживаний, вспыхнули беспорядки. Уже известный нам генерал Данилов запишет: «28 мая уличная толпа стала громить магазины, принадлежавшие лицам немецкого происхождения. Полиция в начале действовала вяло и дала толпе разойтись. Погромщики начали врываться в квартиры, причем подвергались разгрому не только лица немецкого происхождения, но и иностранцы вообще. Наряду с поношениями иностранцев тут и там бросались оскорбительные слова по адресу царской фамилии. Различных членов этой семьи связывали со слухами об измене… Беспорядки разрослись столь широко, что в конце концов войска вынуждены были пустить в ход оружие». 11 июня французский посол в телеграмме в Париж отметит: «На знаменитой Красной площади, видевшей столько исторических сцен, толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, повешения Распутина и пр.». Тот же Данилов отметит очень важный момент внутриполитической обстановки России лета 1915 года: «Слово “измена” стало с особой охотою подхватываться с началом наших военных неудач 1915 года. Изменников и предателей искали повсюду весьма усердно… Кто-то очень удачно сказал: “Ворчащий тыл, что ворчащий вулкан…”» Помимо толпы начались нападки на правительство, государя и со стороны Государственной думы. Что такое русская Дума, мы без труда можем представить, глядя на наш нынешний, отнюдь не оппозиционный парламент. Пустобрехи. И это во время войны!

Летом 1942 года моральный дух бойцов Красной армии тоже оказался не на высоте. Но уже один знаменитый приказ № 227 «Ни шагу назад!» остудил почти все паникерские, горячие головы. Не существовало и следа непонимания, тем более противостояния между красноармейцами и командирами. Все-таки армия была вся, от маршала до рядового, рабоче-крестьянская. Цели и задачи, миропонимание не отличались. Ну а представить какие-либо беспорядки в тылу просто невозможно. И не потому, что советский народ оказался окончательно замордован и оболванен сталинским режимом. А потому, что фронт и тыл оставались единым организмом. Бойцы на фронте и обыватели в тылу верили в свое руководство, верили Сталину, верили в свою окончательную победу. Потому что война для страны стала действительно Отечественной.

Так что два трагических лета для нашей военной истории, помимо несомненного сходства, имели и несомненные различия, как в положительном, так и в отрицательном плане.

Отследить участие будущих «героев» и «антигероев» Гражданской войны в событиях лета 1915 года не представляет труда. Мы уже говорили о славных делах 48-й пехотной дивизии генерала Корнилова. Сам Лавр Георгиевич, раненный, попал в плен, но в июне 1916 года, переодевшись в форму австрийского солдата, благополучно бежал в Румынию. За те героические бои в Карпатах, уже вернувшись в Россию, он получит орден Св. Георгия 3-й степени. Генерал Деникин со своей «Железной дивизией» отступал весьма умело, успешно контратаковал и за бои у Лутовиско тоже награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Кстати, начальником штаба в его дивизии был еще один герой Белого движения генерал Сергей Леонидович Марков. Тот, который погибнет в Ледяном походе и даст имя одному из «цветных» полков Добровольческой армии – «марковцы». Летом 1915 года он уйдет из штаба дивизии в строй командиром 13-го полка и станет георгиевским кавалером. Генерал Алексеев довольно уверенно командовал Северо-Западным фронтом. Во многом благодаря ему русские армии успешно вырвались из варшавского мешка. О ложке дегтя, я имею в виду крепость Новогеоргиевск, мы уже говорили. Прекрасный кавалерийский командир генерал Каледин после тяжелого ранения в ногу в боях за Станислав принял в командование армейский корпус, который, как нередко бывает, оказался ему не по плечу. У каждого военачальника есть свой потолок.

Не сплоховали и будущие командиры Красной армии. Генерал Брусилов не хуже Алексеева отступал из Галиции, выводя свою армию, нанося противнику существенные потери. Кстати, именно тогда он был назначен генерал-адъютантом к Его Императорскому Величеству, с оставлением в занимаемой должности. Другой будущий красный военачальник, а тогда командующий 9-й армией генерал Платон Алексеевич Лечицкий провел блестящую наступательную операцию в Буковине, о которой мы тоже говорили. А генералы Сиверс, Бонч-Бруевич, Гутор? Разве не они управляли штабами армий в тяжелейших боях лета 1915 года? Будущие же красные командармы Гражданской войны Тухачевский, Уборевич, Егоров только начинали офицерскую карьеру. И начинали достойно. Так же, как будущие советские маршалы, победители Василевский и Говоров. Воевали нижними чинами, но как славно будущие маршалы Жуков, Рокоссовский, Буденный, Тимошенко. Все они уже тогда стали георгиевскими кавалерами.

Война была одна для всех, и герои были одни для всех.