Безвестный художник решил написать Бессмертную вещь И показать Всем людям Божественную красоту. Вечером поздним заперся он В бедной каморке, а за окном Ветер выл и безумствовал дождь. Всю ночь он творил, не жалея холста, Идея была светла и чиста — Гор красоту и прелесть равнин, Человеческих лиц и светлых картин, Детей, играющих в солнечном свете, Запахи трав и шелест листвы, ангелов лики,                                                 Эдема сады, Святую любовь, что существует на свете. Под утро художник в бессилье упал, Как будто всю ночь Был мертвецки он пьян, А губы его прошептали, бледнея: «Я гений!» Когда же в комнате стало светло И люди когда отыскали его, Все замерли перед холстом с выражением страха. Ужасные толпы людей без глазниц, Безумных калек, перекошенных лиц Смотрели с холста, извиваясь в агонии дикой. Кровавые руки, море огня, Груды костей умерщвленных детей… Там правила смерть, ухмыляясь и радуясь крикам. Художник лежал, не видя утра, никто не знал, Что с ним было вчера, Когда ветер выл за окном и безумствовал дождь…

Обнимите меня… На прощанье! А вы как хотели?! Не ищите меня Ни в Москве, ни в бангкокских борделях. Лучше сойдите с ума, Я гарантирую: так романтичней. Но вы просто нальете вина, Станете нервно курить… Тонкие сигареты! Тонкие сигареты! Тонкие сигареты! Хрупкие, Как ваши пальчики, мэм… Дурманящий запах, абсент. Ночь, кокаин и томик Бодлера. На левой руке свежий шрам. Но, как всегда, во всем полумера. Не ищите меня. Не стоит входить в эту реку дважды. Позвольте себе помечтать, есть шоколад И курить Тонкие сигареты! Тонкие сигареты! Тонкие сигареты! Хрупкие, Как ваши пальчики, мэм…

Здесь сегодня не бал, Просто остались те, Кто уцелел В это странное смутное время. Нежные руки подруг… Они приготовят мне ром И скажут: «Останься, Сегодня ты станешь свободным…» Кто помнит этот танец, кроме нас? Кто в этом городе жив, кроме нас? Последнее танго в Париже, Последнее лето зимой. Мы становимся ближе… Последнее танго в Париже. Последний отзвук тепла. Мы танцуем на льдине… Старый трещит патефон. Чарли Паркер тревожит, как прежде Невинные ласки, Тонкий дым благовоний. Начнем все сначала, Начнем этот танец. Что нам осталось? Только любовь этих нот. Кто слышит их, кроме нас? Кто в этом городе жив, кроме нас? Последнее танго в Париже, Последнее лето зимой. Мы становимся ближе, Глядя на трепет стекла. Последнее танго в Париже. Нервное время, прощай! Мы танцуем на льдине… Задерни гардины… Ты чувствуешь – плавится лед. Dernier tango a Paris Dernier ete en hiver Nous devenons l`un l`aure Dernier tango a Paris Dernier reflet de chaleur Temps nerveux est fini…

Ты открываешь глаза, Ты что-то хочешь сказать. Запах лимона и крепкий волнующий кофе… Ты не любишь метро, И на Тверскую мы едем в ландо. Ты просчитала все «от» и «до». Я не против. О нас не напишут в газетах, Не скажут в новостях CNN. Скорее всего, нас вовсе и нет… Но что это там ты видишь в окне? Мы куртуазно павлиньими перьями Украсим под утро столичную мэрию, У нас на хвосте все сыщики МУРа, Но мы уже далеко. Мы шпионы гламура. Сделай все, как нравится мне! Можешь спалить этот город в огне, Но не забудь повязать свой малиновый шарфик… Томный вздох и нервный смешок, Ты не забыла принять порошок… Снова мы ставим точки над «о» — Такое у нас домино…

Девушка, читающая Фаулза, Любит абрикосы и клубнику, Изучает «Книгу перемен», Тинто Брасса прячет как улику, Любит, как стучит февраль Миллиардом снежных искр в окно, Где она, закутав в плед Плечи, с ним под вечер пьет вино, С тем героем из фильма. Девушка, читающая Фаулза, Опоздает на работу И забудет позвонить друзьям, Тем, что ждут ее в субботу. В ее комнате Ван Гог. Оставлял цветы до лучших дней И, припав к груди щекой, Быть под утро обещал Лишь только с ней Тот обманщик из фильма.

Тихие дни. Я был слишком неровен. Я слишком долго смотрел на витрины. Я не знал, что в каждом движении Начертаны кем-то хрупкие знаки. Ты ускользала в неясные тени Моей невзрачной комнаты сна. И я ловил мною созданный образ, Хотя раньше поймала меня Моя крошка. Я часами нес бред о сансаре, О закате Европы [3] и блюзе. Я говорил, что не верю в реальность Наших встреч и томных прощаний. А ты брала с трюмо сигарету, Ты учила меня танцевать. Посреди гор ненужной бумаги За собой увлекала опять Моя крошка. Тихие дни мы вспомним однажды И тронем душой позабытые письма, В поисках света утраченной жизни Снова отправимся в сторону Свана [4] . Звуки джаза под вечер, Гюисманс [5] и Гюстав Кан [6] . Мы уплываем, как духи, А город танцует канкан.

Ио, Ио, мальчик, Знал ли ты, Как умирают деревья И цветы? Знал ли ты, что в просторах Поднебесной пустоты, Когда ветер дует, листья бамбука танцуют, А вместе с ними танцуют и воробьи? Ио, Ио, мальчик, Там, вдалеке, Девочка чертит травинкой На белом песке. Волосы света ласкают волну, И ты, изумленный, молчишь. Когда ветер дует, листья бамбука танцуют, А вместе с ними танцуют и воробьи.

Твое тело изогнуто, как Бенгальский залив, Виртуальный мир снова откроет двери тому, кто услышит. Я помню: мы были с тобой в китайском саду, Я видел, как двигалось море в такт диким вишням, Там была весна… По лабиринтам твоего Интернета Я совершаю странный танец. И пусть на столе стынет кофе — Не вступай в игру слишком рано. Гангстер с экрана стреляет в окно. Я слышу: звонит телефон. Отправь сообщенье по факсу, Что сегодня время исчезло. Я буду искать в отголосках игры твоих губ Стаи шелковых бабочек. Еще одно утро взойдет и застанет нас на рассвете В китайском саду По лабиринтам. Марк Аврелий смотрит с укором с книжной полки, Я набираю тайный ход твоих мыслей. И соль на твоих коленях Разъедает лживые маски. Забудь в эфире сообщенье о том, Что где-то в Африке разбился лайнер По лабиринтам.

Я болел луной, Прятался в уютные щели от глаз. Кто-то мне сказал, Что это было с ним и не раз. От шершавых теней Прятался в жизнях прочитанных книг. Грезя наяву, Я почти уже в тайну проник. Твои губы дрожат поутру, И я вижу что прав В этом рваном ритме смятенья. Я хочу узнать, как рождаются сны. Плачешь, уткнувшись в плечо, Мерзнут стекла – это февраль. Скажи мне: зачем эти дни? Ты молчишь, нервно кутаясь в шаль. И порочность глаз Стала оправданьем собственной лжи. Прикосновение губ, Знаешь и сам ты, реальней любви. Но я не забыл тайну слов, И я не забыл, Как плачут внутри струны. Я хочу узнать, как рождаются сны. Я грезил весной, Прятался в уютные щели от глаз. Кто-то мне сказал, Что это было с ним и не раз…

Не удивляйся, когда увидишь мои глаза так близко к себе. Не зови на помощь — никто не поверит. Твой муж не придет. Я знаю: он не вернется внезапно. Соседи пьяны, им все равно. Незваный гость разбудит тебя, И не вздумай куда-то звонить — Это очень опасно. Не пытайся Говорить со мной о любви. Не оскверняй это слово, Это чистое слово. Я наблюдал за тобой вчера: Ты готовила мужу омлет, Потом смотрела ТВ, стирала, Звонила подруге. В твоих волосах я укроюсь от взгляда, от цвета, от звука. Целую лицо и крепко вяжу твои руки. Этот смех, этот плач… И не делай такие глаза — Это очень опасно. Мне будет больно — Не говори со мной о любви. Не оскверняй это слово, Это чистое слово. Завтра, как всегда Все переврав, о нас напишут газеты: Жертва и серийный убийца с душой поэта. Из этих минут они сделают пошлую драму Забудут героев, сюжет используют в дешевой рекламе И тоже забудут. Незваный гость разбудит тебя, И не вздумай куда-то звонить — Это очень опасно. Не пытайся Говорить со мной о любви. Не оскверняй это слово, Это чистое слово, Это странное слово, Это нежное слово…

Мы дошли до черты, За которой ничто. Мы отыскали слова, От них не укрыться. Мы убили любовь, Сделав из нее манекен. Вымученной страстью полны Истертые лица. Нас согрела гроза, Нас приютил океан, Но не тут и не там Не нашли мы прощенья. Сплетенье пластмассовых рук, Плен неоновых снов. Нам ли искать с тобой Восторг удивленья? Мне осталось просто уйти И не сказать спасибо. Вместо огня оставь Холод уставших рук, Жесты и слова, Лишенные смысла Ты не убьешь себя, Ведь ты просто мираж, Ставшая мифом мечта Слезою повисла. С пропастью в груди Мы ищем покой. Не упрекай темноту В отсутствии света. Мы спустились на дно, Вознеслись до небес, Нас убьет Пролетевшая мимо комета.

Эй, кто кружит хоровод, Чей пароль – беззвучный смех, Кто разбрасывает сны И кто ловит сладкий грех, Кто внимательно следит За движением светил, Кто из пьесы жизней всех Ничего не пропустил. Эй, кто кружит и идет Через пропасть без мостов, А то встанет в один ряд С отраженьем облаков, Кто подвластен лишь себе Перед комнатой без стен И кто видит некий смысл В безотчетности измен, Кто разбил все зеркала, Не жалея ни о чем, Не гадая, кем же стать — Жертвой или палачом. Разметал на сотни лиц Свою истинную суть. От его прозрачных глаз Вам никак не ускользнуть. Кто успел надеть пальто За минуту до конца Представленья, где на трон Снова подняли глупца; Кто идет из дома в дом, Не испытывая страх Перед тем, что было здесь И что будет, может, там. Ну а если все же вдруг Прокрадется в душу страх Пред иллюзией любви, Перед пустотой в глазах, Он глядит из темноты, Как кружится светотень, Воедино все связав, Как рождает утро день.

Ночь застигла Притаившихся В скользких объятьях. Немого двуличия. Не прекословь. Не упражняйся В нелепых словах. Дрожь простыни, Немое притворство, Мех и бледный вызов предплечья Не замечай! Не засыпай! Просто молчи! Взгляд настигает и заставляет Тебя Смеяться и плакать. Бархат и терпкий вкус Недопитого сна. Эхо вчерашних иллюзий врывается В зыбкую крепость Любя… А как же иначе? Воздух морской Незнакомого города. Люди обычные, Но не такие. Они не спешат, Не маскируют Желанья в словах. Теряя себя, Освобождаешься От песен опыта И песен невинности. Это бывает лишь с теми, Кто еще помнит Причал.

Там, за стеной, поет мой голос. Там мне показывают шоу, Там убеждают в постоянстве — Там любят меня. Там зависть выдают за дружбу, Там очаровывают тело. Они все знают и все могут, но Не в этом дело. Стой! Ответь: Слышишь ли ты? Или я Говорю сам с собой?! Там, за стеной, поет мой голос. Там очарованные девы Танцуют томно мои танцы В костюме Евы. И в чем-то даже я честнее, Чем был тогда, когда был смелым. А может, просто кто-то розы Закрасил белым. Стой! Ответь: Слышишь ли ты? Или я Всегда бываю не прав?! Там кто-то прячет мое сердце, А я пляшу для них паяцем, Привыкнув черным и невинным Казаться… Смеяться, кусаться, бояться… Там, за стеной.

Прохладная ночь, Раскрытое настежь окно, Бледные тени… Нас не увидит никто. Тревожный жест, Взмах татуированной розой… Ты не спешишь, Но я знаю – ты голодна. Манит вуаль, такой дразнящий цвет у вина. Я не в силах больше молчать, и я Шепчу, как заклятье: «Вонзи свою любовь мне в шею! Свою любовь за гранью добра и зла…» Теперь в руках твоих наша судьба… Бледный рассвет… Нагие тела не спешат Туда, в мир теней, где люди блуждают и спят. Наша тайна Останется с нами. Я снова твержу, как заклятье: «Вонзи свою любовь мне в шею! Свою любовь за гранью добра и зла…» Мы странные тени в лабиринтах зеркал.

Неспешность движений, Как будто роняют цветы лепестки. Ее губы влажны, Как от поцелуев… Пробужденный ручей Несет ее тело вперед. Там будет начало нового мира, Там никто не умрет. Плывет, плывет Офелия, принцесса талых вод. Ветер затих, не тревожит волну, Шмель уснул в камышах, Бабочка сложила крылья… Веки сомкнув, принцесса Плывет по теченью ручья, Оставляя грешной земле Свое вечное имя. Плывет, плывет Офелия, принцесса талых вод.

И вижу тебя ласкающей нежно бутон… Я слышу твою отрешенную пряную песню, Шаги на тенистых аллеях, цветок в волосах… Нырнешь в темный пруд — так будет в ту ночь интересней. Ты скажешь мне несколько фраз о превратностях грез, Покажешь, как тихо качаются лилии в вальсе. И свечи плывут по воде, золотя сладость поз, И мотыльки танцы кружат, подобные сальсе. Прочти по-японски мне несколько вычурных слов, Убей в моих мыслях желание сопротивляться. Лазурные ночи и пруд мне покажутся сном, А все, что я делал вчера, – лишь пляской паяца. И вижу тебя ласкающей нежно бутон… Я слышу твою отрешенную пряную песню. Забудется завтра все то, что так важно сейчас: Шаги на тенистых аллеях, цветок в волосах…

Ночь. И снова соседи его — Сплетенные, полные вздохов тела. Ночь им, должно быть, мала. Им бального фрака не сшить из тьмы. Жильцы и соседи – это все мы. Он тот, кто откроет окно По ту и эту сторону дня. В долгую ночь, что всегда над нами текла. В светлую ночь над битым миром стекла. И в окруженье придворных дам Он, как постельный Пьеро. Он так устал от похмельных драм И сплошного zerro. Пыльные шторы ветер сорвет, Но снова затеет крестовый поход, Вернувшись из странствий, в пути одряхлевший Сид [8] . И сегодня ночью он снова не спит. Он тот, кто откроет окно По ту и эту сторону дня. В долгую ночь, что всегда над нами текла. В светлую ночь над битым миром стекла. Ночной темнотой он сумеет разбить                                       циферблат, Сделать шаг на карниз и не оглянуться назад, Картонную стражу прочитанных книг сварить в кипятке, Стучащую готику стрелок дневных свалить                                                    и уйти налегке. Уйти и остаться по ту, По ту и эту сторону дня. В долгую ночь, что всегда над нами текла, В светлую ночь над битым миром стекла. И он флейту возьмет под прицелом собственных                                                            глаз, Чтобы все, что слышал, сегодня сыграть зараз, Пусть он – Гамлет, И стража, и слуги его – все исчезнет днем, Что с того, что завтра сыграют на нем. Снизу доверху все его ноты открыты нам. Он – лишь тот, кто в черном квадрате оконных                                                           рам. Неустанный маятник сердца сорвал с петель, И нардековой флейты [9] губы до времени сжал                                                        в руке. Он уйдет от нас, уйдет налегке В долгую ночь, что всегда над нами текла, В светлую ночь прочь от битого мира стекла.