Бьются реки осенней порой, Соловьи заливаются летом. Даль гремит.                    Что он слышит, глухой? Что, немой, он расскажет об этом? Птичьих песен ему не понять, Петушиного крика в селенье, Той молитвы, которую мать Шепчет, веря в его исцеленье. Он своих не расскажет обид. Утром в путь он уходит недальний, В молчаливую кузню спешит, У беззвучной стоит наковальни. Разжигает он черную печь, Поднимает свой молот сурово И руками, обретшими речь, Произносит заветное слово. Я смотрел на работу его, На широкие смуглые плечи. Мне казалось — его мастерство Обладало и слухом и речью. Закалял он железо в огне, И своими большими руками Говорил он такое, что мне Не сказать никакими словами.

O, яблоки, созревшие в Мухоле, Ваш цвет похож на цвет снегов весной. Когда рассвет на полчаса, не боле, Их красит красным цветом с желтизной. О, зрелые плоды земли балкарской, Познавши щедрость солнца и дождей. Людей вы одаряете по-царски: Их, зрелых, превращаете в детей.

Большие поэты и реки большие! Сравни их приметы — бескрайни их шири. Хоть малые реки В большие вольются. Большие навеки Собой остаются. Большая река и великий поэт. Есть сходство меж ними, различия нет. Года пролетают, Исток не скудеет, Хоть русло петляет, Река не мелеет. С поэтами схожа большая река: Теченье, волненье ее — на века. Пусть грозы над нею Гремят в исступленье. Но громы сильнее — Обильней теченье. Великие реки, большие поэты. Похожи их свойства, похожи приметы. Реке, как на горе. Уж путь недалек. Но ближе до моря — И шире поток.

Я слово искал, перетряхивал снова Свой скудный запас золотой. Мечтал: подарю я тебе это слово, Как влагу траве молодой. Не тронул я словом тебя первозданным, Ты тут же забыла о нем, Бессильном, как дождь над простором песчаным, Как снег над открытым огнем.

Перед собою не в лесу ли Кабаньи видел я клыки И звездные глаза косули С полночным отблеском тоски? Перед клыками не робел я, С душой горячей, как июль, И, полный трепета, смотрел я В библейские глаза косуль.

Новый год, как с добычей охотник, В белой бурке спускается с гор, И во многих квартирах сегодня Вспыхнет елки зеленый костер. Снег летит, снег летит,                                    и воочью Вижу поле далекое я, Где встает новогоднею ночью В наступление рота моя. Ах, как молоды мы еще, кстати, Батальонный у нас тамада. Кровь багрит белоснежную скатерть, И падучая блещет звезда. Новый год постучался в ворота,— Что ж я плачу, смешной человек?.. …Все идет в наступление рота, И ложится ей под ноги снег.

Не знаю, был ли хлеба я достоин, Того, что ел всегда и ем сейчас. Был чист ли я перед землей родною, Где этот хлеб был выращен для нас. Длинна ль — не знаю — жизни нашей повесть? Но я хочу, чтоб и в последний час Моя, друзья, чиста была бы совесть, Как хлеб, которым угощаю вас.

Весны я не встречу однажды, Нисколько о том не скорбя, И в зной не почувствую жажды, В ручье не увижу себя. Забуду о всех своих ранах И с вечера до петухов В ущелье о белых платанах Шептать я не буду стихов. И мне не услышать в ауле Отзывчивой тонкой струны, Ножом из арбуза в июле Не вырезать красной луны. Не встречу я первого снега И с черной папахи своей Морозного белого меха Стряхнуть не смогу у дверей. Забуду я, стар или молод, Не будет ни ночи, ни дня, И в самый убийственный холод Присесть не смогу у огня. Окажется, что не навеки Мне были так щедро даны И солнце, и тучи, и реки, И добрые руки жены. Я, преданный горным вершинам, Обнять не смогу вышины… Живые по этим причинам Оплакивать мертвых должны.

Ты камнем стал. Я не храбрюсь, И мой придет черед Лежать, не различать на вкус Земную соль и мед. Намочит вешний дождь траву. Ударит в небе гром, Нам ни во сне, ни наяву Не мокнуть под дождем. Мы матерей забудем, друг, И смех детей в саду. Прикосновенье женских рук, Дававших нам еду. Но что мы сделаем за век, То смерти избежит. Хоть на горе и тает снег, Сама гора стоит.

Одиночество я ненавижу, Без людей кляну я жизнь мою. Если долго я людей не вижу,— Словно от работы устаю. Горец у друзей огня попросит, Если у него темно в золе, Спутника в горах в беде не бросит, Если тот повиснет на скале. Вот и я, чтоб стало мне светлее, У людей огонь беру всегда. Без людей дорога тяжелее, А с людьми — беда мне не беда! Знаю, дней моих близка граница, А за ней — черед иных годин. Время будет бесконечно длиться. Только я — один, всегда один. Нет, поймите боль мою глухую,— Одному в земле сырой лежать: С другом никогда не потолкую И врага не встречу я опять!