О смерти языка спокойно, без участья, Ты речь свою повел, ученую весьма. Что для тебя язык? Глагол, деепричастья… А для меня он — жизнь. Ты понял? Жизнь сама Когда я слушаю слова родимой речи, Я вижу тех, кто пал, но кто свободу спас. Я вижу храбрецов, чье слово в жаркой сече Горело, словно кровь, как день в закатный час. «Будь с нами, мужество!» — слова из уст летели Из окровавленных, как птицы, напролом, И гнали пришлецов разбойных из ущелий, И смелых славили на языке своем. Поныне те слова стоят, как наши скалы, Поныне те слова сверкают, как мечи. В них раны сабельной огонь кроваво-алый, В них вечной доблести горячие ключи. Мужчины, чьи уста полны были и кровью Сраженья правого и кровью слов родных! О, жены, что детей баюкали с любовью. Оплакав их отцов на языке живых!.. О смерти языка ты говоришь бесстрастно, Но мне-то слышится, как девушка на нем Твердит слова любви, — они звучат прекрасно. Как листья, как родник в цветении лесном. Прислушайся, — тебе откроются долины, И блеск травы, и шум дождя в словах простых, В них ветки шелестят, и клекот в них орлиный, И ум пословицы, и звонкий древний стих. Не этот ли язык звенел над колыбелью? Не он ли хлеб растил с упорством и трудом? Не он ли горевал? Не он ли звал к веселью И «Мир вам» говорил, вступая в каждый дом? Он молоком блеснет, теплом тебя согреет, Когда произнесешь на нем ты слово «мать», А скажешь «яблоко» — все расцветет, созреет, А скажешь «небосвод» — весь мир начнет сиять. Язык не слабый снег, он не растает вскоре, Язык — могучая гранитная скала. С народом он делил и радости и горе, И в споре с ним позор познали силы зла. Язык народа жил, как всадник и как воин, Родной земле служил, как пахарь и мудрец. Он так же, как народ, бессмертия достоин, А если он умрет, умрет он как храбрец.