Желтеет за окном. Скользят лучи косые. Хочу тебе сказать я тихие стихи. Мать воду родника нам в ведрах приносила. Мои стихи теперь, как та вода, тихи. Пусть так теперь звучат стихов моих признанья, Как эта тишина, — она сейчас во всем. Так старенькая мать сидела на диване. Так сумерки теперь вошли в наш мирный дом. Мои стихи к тебе тихи, как снег на склоне. Как снег. Но только в них не холод, не мороз, Они теплы, как ты — твой взгляд, твои ладони. Тихи, как тот цветок, что в нашем доме рос. Такие говорить стихи тебе я стану, В них — ты, твои шаги, твой взгляд и голос твой. Пусть льются в тишине, как струйки из-под крана, Как ласточка в дому, кружатся над тобой.

Я помню в час беды твои родные руки. Их ощутив тепло, я забывал про боль. И исчезало все — невзгоды, горечь, муки, Я обретал себя и снова был собой. Но мало я тебя благодарил за это, Сходил с прямой тропы, блуждал средь бела дня. Простишь ли ты меня, безумного поэта, За то, что столько зорь встречала без меня, Что говорил тебе я полные мороза Слова, что столько ран душе твоей нанес? Не раз в твоих глазах потом я видел слезы, А сколько я тебе незримых стоил слез! Но мягкие слова, что лунным светом льются, Я тоже говорил — я счастлив был с тобой. И если уезжал, спешил скорей вернуться, Меня твое лицо назад звало, домой.

И говорил себе, что твоего красивей На свете я лица не видел никогда, Что если рядом ты — я проще и счастливей, Что крылья придает твоя мне красота. И сам был на себя за суетность в обиде, Смотрел в глаза твои и проклинал тот час, Когда за суетой в них света звезд не видел. О, свет моих ночей — сиянье этих глаз! Я забывал про них, но ты прости мне это. Дай лучше я опять в глаза твои взгляну! Что может быть трудней и тягостней поэту, Чем те часы, когда он сознает вину. Ни разу тучи свет мне в жизни не закрыли: Когда мне тяжело, в глаза твои смотрю. О женщины! Вы впрямь мужского сердца крылья. Так говорили встарь. Так вновь я повторю.

А ты была как лань. И как хребты сиянье Дарят, так красоту ты подарила мне. Благодарю тебя. Будь вечно легкой ланью. Будь до последних дней верна своей весне. О крылья красоты! Вы значите немало. Есть в красоте твоей всей жизни мощь и свет. Дни темные, как ночь, она мне освещала, И, победив их мрак, я не страшился бед. Тебя большой поэт назвал кавказской фреской, Поэт, что так правдив и честен был всегда. А я — я до сих пор влюблен в тебя по-детски, С поэзией всегда шла рядом красота. Как мудрость и талант она. В ней та же сила, В ней подвига накал, его порыв святой. Она во все века и грела и светила. Наш дом зимой согрет твоею красотой.

Любимую сравнил поэт Востока с ланью Уже давным-давно, за много лет до нас. Но ты и впрямь как лань. Мне больно от сознанья, Что он — не я сказал в стихах так в первый раз. Пусть он в лохмотьях был — ему счастливо пелось, Коль удалось ему такое вдруг открыть. О, как бы мне теперь твои глаза хотелось С глазами лани вдруг счастливо так сравнить! Пусть он в лохмотьях был, пусть знал он много горя, Но тот, кто так сказал, не зря на свете жил: Он словно путь нашел к неведомому морю, К невиданной земле дорогу проложил. Я на тебя смотрю. И вновь сравненье это Твержу. Его никак забыть я не могу. Да, сила красоты извечна, как рассветы, Пред женской красотой мы все как есть в долгу.

Пред женщиной — ее руками и глазами, Пред красотой ее немого я немей. Все делает она умелыми руками — Стирает, варит, шьет, купает малышей. О, нежность и тепло рук, мне создавших счастье, Умелых, добрых рук — мне их дороже нет. Они смуглы. А я их в тесте видел часто, Цвет теста оттенял их смуглый нежный цвет. Все радости земли, все горести и раны Проходят сквозь тебя, все в сердце носишь ты. Прости мне дни, когда блуждал я как в тумане И низвергал тебя, как в пропасть, с высоты. Распахнуто окно. Деревья пожелтели. Твоя рука в моей. Сидим. Молчим вдвоем. Мне кажется, года вот так же пролетели, Как журавли летят сегодня за окном…

Ты девушкой была такой, что пахли губы Как розы. Ты и впрямь легка была как лань. Смешались времена. И — любо иль не любо — Я думаю: поэт Востока отдал дань Тебе века назад, что он с глазами лани Твои глаза сравнил, в саду их увидав, И засмотрелся на тебя, зашлось дыханье, И удивился он, как я, счастливым став. О, розы на губах! Как солнце пахли руки В те дни, когда с тобой узнали счастье мы! Нет, не могу теперь подумать я без муки О том, что скроет их глубокий снег зимы… О, розы на губах! И я пишу, желая Еще раз пережить той девушки приход. Пусть хоть в моем стихе та красота живая На лишний год один подольше проживет.

На желтизну дерев глядим мы, вспоминая. Что так на зелень их смотрели мы с тобой. Вспять реки не текут. Да, верно. Это знают Не только мудрецы. Тут жизни свет и боль. И мы с тобой глядим на горы, как смотрели Впервые мы на них в далекие те дни, Как будто мы с тех пор совсем и не старели. Как будто мы с тобой бессмертны, как они. Все так же их хребты белеют постоянно, Хоть и века прошли над ними чередой, Садятся и на них тяжелые туманы. Но это лишь привал в их жизни кочевой. Вновь на тебя смотрю, как я смотрел впервые. Как будто на тебя годов не пала тень, Как будто сам твоей не видел седины я И ты осталась той, какой была в тот день.

Желтеет за окном. И птицы над домами. Подходит вновь зима, готовит свой набег. Ты гладишь мне виски и теплыми руками На голове моей вдруг ощущаешь снег. Не первый я поэт, что говорит про это, И не последний я. Земле цвести, поверь: Все будет и без нас — зима, весна и лето. И реки будут течь сквозь годы, как теперь… Я знал немало дней прекрасных. Я с разбега Врывался в мир, любил тепло, дожди, зарю. Идет моя зима, и, чуя запах снега. На голые холмы я с нежностью смотрю. Сидим с тобой вдвоем, и мне не одиноко. Жизнь! Благодарен ей я за судьбу свою, За страсть, за счастье жить здесь, на земле высокой, За жар моих стихов, за красоту твою!..

Моей любовью ты была, большой, счастливой. Теперь ты — только боль оборванной мечты. Приходит смерть порой и к девушкам красивым. Ты девушкой была, надгробьем стала ты. О, тонкость рук твоих и их тепло живое, На цвет морской воды похожие глаза! А ветер над тобой качает ночью хвою, И о тебе гудят сосновые леса. Твои глаза всю жизнь любили снег и осень, И сосны, и весну, и грусть дождей косых. У мертвых неба нет, и снега нет, и сосен. Холодной глины тьма закрыла все от них. В поэзии любя нетленность, вечность, силу. Цвела ты. И ушла. И стал мой день тяжел. Спокойно звезд огни горят. Ты их любила, И за ночь абрикос, как при тебе, расцвел. Да, и красавиц смерть уносит. Как мириться Нам с этим? Все равно ничем тут не помочь. Красивое лицо твое мне часто снится Всю ночь, пока рассвет не отодвинет ночь. Ты улыбаешься во сне. И хоть я знаю. Что это только сон, — назавтра встречи жду. Но нам уже вовек не встретиться, родная, Ведь ты лежишь в земле, а я по ней иду. Иду я по земле, а ты лежишь под нею, Я вижу облака — их легкость, свет и цвет — И розы, что теперь не для тебя алеют. Я за тебя всему шлю грустный свой привет. Для мертвых нет любви и нет цветов, просторы Морей им не нужны, весь мир от мертвых скрыт. Им сосны не шумят, им безразличны горы И жизнь. И в этом смерть как раз и состоит.

Идет спокойный снег. Весь день брожу, вдыхая Его прохладу, я. Простор и свежесть в ней. И вновь весь день стихи я женщинам слагаю — Весне души моей, зиме души моей. Их руки и глаза нас всюду согревали Средь радостей и бед, в дни скорби, в дни труда. Мы ради них шли в бой и жизни отдавали, Мы думали о них, их помнили всегда. Кинжальных, пулевых ранений много было, Не жаловались мы, сражались против зла. Когда ж в кровавый день мы вдруг теряли силы, Как знамя, нас любовь спасала и вела. Вот Пушкин на снегу лежит у речки Черной, Махмуд в последний раз глядит на выси гор. И голос твой, Меджнун, звучит в ушах упорно: Ты где-то средь пустынь тоскуешь до сих пор. Идет спокойный снег. Весь день брожу, вдыхая Его прохладу, я. Простор и свежесть в ней. И вновь весь день стихи я женщинам слагаю — Весне души моей, зиме души моей.

Я тебя вспоминал у Адайских высот. Над чинарами солнечный свет ликовал, Ты жила в этом мире открытых красот. У Адайских высот я тебя вспоминал. У Адайских высот ты врывалась в мой стих Вместе с зеленью веток, как солнечный луч. Разгорался рассвет, откровенен и тих, И чинары молчали у каменных круч. Я зажег в твою честь полуночный костер У Адайских высот. Я стоял на краю Голубых пропастей, перед сонмищем гор, Ты заполнила полностью память мою. И с Адайских высот до тебя аромат Расцветающих трав этот стих донесет. Где чинары и скалы, Восход и Закат Вспоминают тебя у Адайских высот. Я с Адайских высот посылаю мой стих, Грохот горных потоков его просквозил. Он гудел водопадом в ущельях пустых, Где на острых обрывах алеет кизил. У Адайских высот для тебя родились Все слова, что сегодня тебе говорю. Как в твой лик, запрокинутый в звездную высь, У Адайских высот я смотрел на зарю. У Адайских высот, где с отвесной скалы Водопад ледниковую воду несет. Где навстречу заре вылетают орлы,— Я тебя вспоминал у Адайских высот.

Все о любви ты пишешь! Или нету Высот, затмивших этот перевал? А мне всегда казалось как поэту, Что о любви я мало написал. Как мусульманин истинный корану. Любви ты поклоняешься весь век! Когда о ней писать я перестану. То буду мертв и холоден, как снег!