– Андрюшенька! Здравствуй, сыночек! С приездом тебя, родимый мой! – причитала Прасковья Федоровна, в радостном волнении пуская слезу и обнимая прибывшего домой сына.
– Здравствуйте, матушка. Что ж вы так разволновались? При встречах радоваться надо, а не плакать, – успокаивал Андрей всплакнувшую мать.
– Так я ж с радости-то и разволновалась. По такому случаю не грех всплакнуть. Дай-ка я тебя ещё разок обниму и поцелую.
Андрей покорно и не без удовольствия подставлял матери то одну, то другую щеку. Но в присутствии дворовых и высыпавшей на крыльцо челяди Андрей Семёнович старался быть сдержанным. Он уже давно считал себя самостоятельным и взрослым как, впрочем, оно и было.
– Ничего, ничего, пусть всплакнёт! Материнское сердце так уж устроено, что и в радости, и в горе будет обливаться слезами за своих детей, – добродушно ворчал пан Хилькевич, идя следом за сыном.
Он лично сам ездил встречать Андрея и теперь чувствовал себя тоже в центре событий.
– Здравствуйте, Андрей Семёныч!
– День добры!
– С приездом! – раздавалось разноголосье прислуги.
Андрей со всеми поздоровался и, обняв мать, первым делом справился о её здоровье.
– Слава богу, терпимо. Крепимся. Нам с отцом, поди, уж не по двадцать годков.
– Но-но, мать! Я ещё хоть куда! Могу день на ногах с ружьишком бродить! – весело прикрикнул Семен Игнатьевич на супругу.
– Да ладно уж тебе! Сейчас вот на радостях хорохоришься, а по ночам квохчешь да ворочаешься с боку на бок. Подагра-то обожает наш возраст.
– С таким настроем, мать, впору и помирать, – расхохотался пан Хилькевич.
– А я ещё с Прошкой не раз исхожу края наши вдоль и в поперёк…
– Кстати, о Прохоре. Где он сейчас? – спросил Андрей.
– При деле Прохор, где ж ему ещё быть. Я решил немного леса на Припять поставить. Цена сейчас хорошая. Вот он теперь в лесу, на повале, старшим, – ответил пан Хилькевич.
– Мне надо бы, долго не отлагая, и с ним свидеться.
– Ха! Ты, сын, знать, недооцениваешь отца своего! – задорно прогоготал Семен Игнатьевич. – Я давно уж вестового к нему направил. Явится скоро наш Прохорка!
– Ой, а что же это мы во дворе стоим, пойдемте в дом. Проголодался, наверное, с дороги-то, – спохватилась Прасковья Федоровна. Она не могла насмотреться на своего любимого Андрюшеньку. Сердце матери и радовалось и тревожилось.
За столом, выпив по рюмке – кто водки, кто вишнёвой наливки, – перешли к главному разговору. Хотя пан Хилькевич уже всё разузнал по дороге, но ему хотелось ещё раз поговорить о планах сына на ближайшее будущее. Всё равно ведь придётся повторяться для Прасковьи Федоровны.
– Я всего лишь на недельку заскочил домой. Возьму всё необходимое – и в Петербург. Бумаги все оформлены должным образом и отправлены. Надеюсь, что оправдаю ваши надежды и успешно сдам приемные испытания.
– Дай-то бог, дай-то бог, – не могла нарадоваться за сына Прасковья Федоровна и опять на радостях всплакнула.
– Мы с Андрюшей этот вопрос уже по дороге обсуждали. Нам, мать, грех не вывести в люди единственного сына. Я думаю, что не разоримся и средства на обучение найдём, – Семен Игнатьевич глянул на супругу, затем, обратившись к Андрею, произнёс: – Расскажи матери, куда поступаешь, на кого учиться будешь. Я-то уж знаю, но ещё раз с усладой послушаю.
– В Петербурге есть такой Практический Технологический институт. Принимают туда только после классической гимназии, которую я, кстати, не сумел закончить с отличием. Готовят там инженеров для заводов и фабрик. Так что, если всё благополучно выйдет, то будет ваш сын искать счастья на промышленном поприще. При умелом ведении дела и соответствующем усердии многие выпускники этого заведения работают с известными фабрикантами и ходят в великих чинах. Ну, вот вкратце и всё.
Андрей Семенович ещё долго рассказывал родителям о выпуске из гимназии, о Гомеле, где он учился, о своих впечатлениях и планах на будущее.
– Можно? – неожиданно раздался бодрый возглас.
Все одновременно повернули головы. В распахнутых дверях стоял радостно улыбающийся Прохор.
– О! А вот и наш Прохорка! – воскликнул Семен Игнатьевич. – Проходи, проходи, чего в дверях застрял.
Прохор сделал шаг и опять остановился, ещё шире растянув губы.
– Ну, здравствуй, Прохор! – выйдя из-за стола, панич сам подошёл к другу и крепко пожал руку.
Во времена крепостного права среди помещиков часто встречались случаи настоящей дружбы или, точнее, привязанности к преданным и смышлёным крепостным, особенно, когда были общие интересы. В данном случае увлечение охотой настолько сблизило барина и крепостного, что они просто скучали друг без друга. Сейчас Андрей Семёнович даже и не помышлял, чтобы, будучи в имении, отправиться на охоту без Прохора. Он всегда помнил, чем обязан этому смельчаку, и различие в сословиях никогда не пролегало между ними пропастью. Хотя, будучи и в этом вопросе смышлёным, Прохор всё же «знал свой шесток».
После обмена несколькими незначительными фразами Андрей спросил:
– Ну, ты как, жениться надумал?
– А чего тут думать: была бы шея, а ярмо всегда найдётся! – весело ответил Прохор и уже более серьёзно добавил: – Сёмен Игнатьевич мне всё растолковал. Я не супротив. Главное, что его совет совпал с моим желанием. И это меня очень радует. Мы с Марылькой любим друг друга.
– Вот и отлично! Я всегда был против принудительных браков, а тем более в твоём случае.
– А вот в некоторых случаях без этого и не обойтись! – возразил из-за стола пан Хилькевич. – Так сказать, для общего блага.
Дело в том, что императорский указ более чем вековой давности (1724 г.) запрещал принуждать к браку крепостных крестьян без их «самопроизвольного желания». Но, как всегда и везде в царской России, законом для крепостных служило слово помещика. Особенно это проявлялось в глубинке. Дремучее невежество полесского мужика премного способствовало самоуправству и попранию многих законов местными панами.
Андрей, положив руку на плечо друга, сразу перешёл к важному разговору:
– Прохор, я через недельку уезжаю. При удачном исходе дел – надолго. А мне очень хотелось бы побыть на твоей свадьбе, засвидетельствовать свое почтение и вручить подарок. Я, конечно, понимаю, что существуют серьёзные суеверия и традиции, перечащие этому, но это всё условности. Батюшка, я думаю, все эти проблемы разрешит, и священник не воспротивится, – серьёзно сказал Андрей и, повернувшись, обратился уже к пану Хилькевичу:
– Отец, я верно говорю?
– Андрюшенька, ну мы же с тобой уже на эту тему беседовали. Конечно, подсоблю молодым. Пусть деток плодят! – опять загоготал Семен Игнатьевич.
– Обвенчаем как знатных господ.
– Благодарствую, Семен Игнатьевич… Я так понял, что… свадьбу надо править уже в эти воскресные дни, – растерянно произнес Прохор.
Он, конечно же, знал о причине скорой своей свадьбы, но такой спешности никак не ожидал.
– А чего тянуть? Не переживай, поможем чем можем! – не видя никаких затруднений и находясь в отличном настроении, задорно гоготал пан Хилькевич.
Назначили день венчания и свадьбы, хотя и выбора-то никакого не было. Для подготовки и проведения этих обрядов предстояло успеть сделать уйму дел, а времени оставалось в обрез.
Прохор и Марылька метались в круговороте хлопот. Нужно было подготовить и венчальные уборы, и медные колечки, и рушники, и много всего прочего, включая иконы Спасителя и Божией Матери.
Если кто из особо неимущих крестьян не мог приобрести необходимые реквизиты для таких церемоний, то многое имелось в церкви. За незначительное пожертвование на церковные нужды, таким людям предоставлялась возможность временного пользования такими предметами как кольца, рушники и прочие атрибуты венчания. Но всё же такие случаи были единичны, так как в жизни человека есть три основных события: рождение, венчание и похороны. И именно эти события должны отмечаться со всей значимостью и ответственностью, невзирая на сословия и имущественное положение.
Прохор и Марылька считались крестьянами из семей имущих, поэтому к венчанию и свадьбе готовили всё своё. Прохору, естественно, во многом оказывалась помощь от панского двора. Хлопоты настолько поглотили молодых, что они о многих своих второстепенных делах позабыли или оставили на потом.
А в это время девушка из лесного царства не могла сдерживать распирающее её трепетное волнение. Она просила солнце и луну не задерживаться на небосводе и скорее приблизить урочный час. Делать ничего не хотелось. В нетерпении Янинка не находила себе ни места, ни занятия. Ей непреодолимо захотелось поделиться своим счастьем с кем-то из людей, раскрыть тайну и, конечно же, увидеть в собеседнике белую зависть. Она и об этом тоже часто мечтала. Старуха Хима для такой роли не подходила, и Янинка вспомнила о Дуньке. Вот уж кто воистину изумится её счастью!
Задумано – сделано. Окрыленная девушка уже спешила к подружке.
Янинку словно прорвало. Сбиваясь и перескакивая с одной мысли на другую, она взахлёб рассказывала Дуняше о недавнем событии, о своих чувствах и волнениях. Весь облик девушки излучал радостное возбуждение. Вспоминая и повторно переживая все мгновения встречи с Прохором, Янинка находилась на вершине блаженства.
Вдруг взглянув на слишком долго и подозрительно молчавшую товарку, Янина недоумённо спросила:
– Дуняш, ты что, совсем не рада за меня? Или я что-то не так сделала?
– Да всё так, Янинка, – мрачно ответила подруга и, глубоко вздохнув, спросила: – Так когда, ты говоришь, у вас назначена встреча?
Обрадовавшись, что наконец-то подружка проявила интерес к её сердечным делам, Янинка опять радостно затараторила:
– Ой, осталось совсем ничего: завтра! Как медленно тянется время! Скорее бы уж наступило это завтра. Представляешь, Дуняша, возможно уже на этот раз он поцелует меня. Ух, аж сердечко замирает! И чего мне взбрело в голову сказать: «Через три дня»? Дура, наверное! Сказала бы: «Завтра!» – и не терзалась бы столько времени. Ой, как представлю, как он обнимет меня…
– Не обнимет… и не поцелует, – тихо и почему-то слишком угрюмо остановила Дунька гостью. – И вообще он не придёт завтра к старой берёзе.
– Дуняш, ты что говоришь? – всё ещё находясь в восторженном состоянии, Янинка не сразу уловила смысл услышанных слов. – Он сам спросил, когда встретимся, и мы условились через три дня. Если б ты видела, как он на меня смотрел! Я уверена, что он тоже меня полюбил! Это будет наше первое настоящее свидание! И не найдётся такой причины, чтоб помешать нашей встрече…
– Венчание…
– Что «венчание»? – Янинка растерянно заморгала.
– Та причина, по которой Прохор не придёт к тебе на свидание… Завтра он венчается с Марылькой. Ты что, не знала об этом?
Всё, что смогла произнести Янина, вырвалось в коротком и горестном «Ох!» Затем мысли начали лихорадочно проноситься в голове, образуя полную неразбериху. Губы словно в бреду шептали: «Нет! Не может этого быть! Нет!»
– Мне очень жаль, Янинка, но никто ничего уже не изменит… – Дуняша участливо поглаживала подружку по плечу.
Янинка, конечно же, знала о намерениях Прохора жениться на Марыльке, но она понадеялась, что, встретившись несколько раз с ней, он изменит своё решение. Такую надежду крепили два козыря: красота Янины и приворот. После неожиданной встречи у старой берёзы девушка уверовала, что приворот начал действовать и угроза её счастью теперь сама по себе отпадёт.
Не успела! Не успела Янинка присушить парня! Слишком мало времени отпустила судьба несчастной девушке на завоевание его сердца.
Наконец придя в себя после первого шока, Янинка упёрла решительный взгляд в подружку и тихо спросила:
– Ты это точно знаешь? Может, это очередные слухи по селу гуляют? Кто тебе об этом поведал?
– Так всё село об этом только и судачит. Уже и со священником условились, и подготовка идёт вовсю, а главное – это наказ пана Хилькевича. Перечить ему никто не посмеет, даже священник… А ведь после похорон Марылькиного батьки года-то ещё не прошло… Нехорошо как-то выходит…
Дунька виновато смотрела на поникшую подружку. Но выражение лица Янины с растерянного быстро сменилось на волевое.
– Значит, по принуждению женят Прохора, – прищурив взгляд и думая о чем-то своем, заключила Янинка. – Что ж, тогда ещё не всё потеряно…
– Ты о чём это?
– Да так… пора мне. Я уж пойду.
– Ладно, Янинка, ступай, – виновато проронила Дуняша и, желая утешить подружку, на прощание сказала: – Ты уж не убивайся сильно. Это я не уродилась такой красавицей, так горевать по хлопцу надо. А на тебя любой загля… – встретившись вдруг с недобрым взглядом товарки, девушка на полуслове оборвала свою утешительную речь.
– Не надо, Дуняш. И без твоей жалости тошно, – жестко произнесла Янинка, словно всему виной была Дуняша.
Даже не попрощавшись, Янина решительно, в полном безмолвии направилась к тёмной стене леса, оставив подружку с раскрытым ртом. Такой резкости Дуняша никак не ожидала от всегда застенчивой подружки, хотя, конечно, и понимала её теперешнее состояние.
Янинка быстро шла по лесной дороге. Нет, на этот раз она не неслась в безумии сквозь заросли, не рвала на себе волосы, не ревела загнанным зверем. На этот раз в душе молодой ведьмы клокотала лишь злость и холодный расчёт.
Приняв недавно решение пойти по стопам матери, Янина мысленно дала себе зарок не творить зла, чтобы не отягощать грехами душу. Девица всё еще считала себя безгрешной. Наивная! Она даже и в мыслях не допускала, что сделанный ею приворот – это уже и есть зло!
Но сейчас, вспомнив о зароке, Янина лишь ухмыльнулась своей бесхитростности. Именно теперь ей ничто так не поможет как расчётливая злоба ну и, конечно же, суровая мать-ведьма уж точно подскажет что в этом случае лучше сделать.
Серафима, выслушав горестную новость, которая, кстати, не была для неё такой уж и новостью, сочувственно покачала головой и проворчала:
– Я ж тебе талдычила, дурёха, что в этой жизни все норовят толкнуть более слабого да убогого. А в церкви-то своей совсем другое поют! Тьфу! Вот ты, проявляя слабость, пока решалась на наше потомственное дело, тебя и оттолкнули. В сторонку спихнули как паршивую собачонку, и никому дела нет до твоих страданий…
Ведьма опять была удручена результатами своих заговоров да заклинаний. Да, она просила высшие силы пробудить в дочери интерес к проклятиям, к чёрной магии. Её уже не устраивало поверхностное отношение дочки к семейному промыслу. Но женить Прохора?! В помыслах ведьмы такого не было! Коварная Хима сначала рассчитывала запутать ненавистного лесника в любовные сети своей дочери. В этом случае она заполучила бы огромную власть над ним. Но опять в её замыслы как будто кто-то вмешался. Не такого она хотела! Вот уж незадача! А может, и в этот раз сама где напутала или не доглядела…
А Янина нервно мерила шагами пространство перед избушкой.
– Только одного они не учли: я теперь не слабая! Теперь я тоже могу толкнуть! Я так могу толкнуть, что кое-кто выть будет! Всем достанется!
Голос девушки звучал настолько угрожающе, что даже сама Серафима содрогнулась.
– Вот и верно, доченька, всё у тебя получится. Я уж тоже постараюсь…
Мать и дочь до исступления то по очереди, то вместе чахли над своими заклятиями да проклятиями. И у каждой теперь был свой ненавистный враг. У одной – Прохор, у другой – Марыля.