1.
ХОРОШАЯ МАШИНА, СЧЕТ В БАНКЕ, МОДНАЯ ОДЕЖДА, СЛОВОМ, ДОСТОЙНАЯ ЖИЗНЬ! ЕСЛИ У ТЕБЯ НИЧЕГО ЭТОГО НЕТ, НЕ БЕДА: УМЕНИЕ УБЕЖДАТЬ, ОБАЯНИЕ, ПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ВНЕШНОСТЬ, ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ, ВОЗРАСТ 22–26 ЛЕТ — ВОТ НЕОБХОДИМЫЕ КАЧЕСТВА, ЧТОБЫ НАЧАТЬ КАРЬЕРУ ПРОДАВЦА ПРОМЫШЛЕННЫХ ТОВАРОВ. НАПИШИ НАМ И НЕ ОГРАНИЧИВАЙСЯ ОБЩИМИ СВЕДЕНИЯМИ, А РАССКАЖИ О СЕБЕ ПОДРОБНЕЕ…
Я сидел во Фьорио перед чашкой горячего шоколада, и это объявление изучало меня с рекламного вкладыша газеты. Шел снег. Мои ноги в матерчатых тапочках отчаянно мерзли. Целеустремленность, обаяние, привлекательная внешность… Расскажи о себе подробнее… Куррикулюм витэ больше недостаточно, они хотят знать о тебе всё, чтобы можно было полнее тебя использовать. Ладно, я тоже хочу всё о них знать. Как им удалось развернуться? Сколько людей на них горбатятся, едва-едва сводя концы с концами? Сколько они укрывают в год от налогов? Кому вкручивают сейчас? Издевались ли над своими дочками? Насиловали ли своих секретарш?
За столиком перед моим беседовали двое мужчин северного типа и семейная пара из Азии. Один из северян играл роль гостеприимного хозяина. Я оставил в покое объявления о приёме на работу и стал просто его слушать, надеясь, что горячий шоколад рано или поздно доберется до моих ног и разморозит их.
Насколько я мог понять, этот хлебосол был голландцем. Он жил в Амстердаме и говорил со своими гостями по-английски, по-французски и по-японски. Распоряжения официанту, однако, он отдавал по-итальянски. Судя по тому, что он сказал не по-японски, похоже, он знал в совершенстве историю кафе Фьорио, движения Ризорджименто, вина марсала, напитка сабайон(7), Гарибальди, Джузеппе Томази ди Лампедузу и его рассказы. Я смотрел на него. Блондин. С усами. Начинает лысеть.
Носит круглые золотые очки и одет со всей элегантностью.
Вдруг он принялся живописать историю Милана и его знаменитых панеттоне(8). Мне захотелось сделать что-нибудь — не знаю, что. Голландец сравнивал аромат выдержанной марсалы с ароматом портвейна. Он работал в кинематографе. Намекнул на проблемы с продюсерами. Моя проблема состояла в том, что я не хотел становиться продавцом промышленных товаров. Мне не приходило в голову ничего, что бы я мог рассказать о себе. Я не говорил по-японски. Не жил в Амстердаме.
Никогда бы не додумался сравнить марсалу с портвейном. Не мог рассказать ничего определенного об истории кафе Фьорио, хоть и ходил сюда много лет. Я бывал на Сицилии, но не читал у Томмазо ди Лампедузы ничего, кроме «Леопарда», и понятия не имел о его рассказах, в которых говорится о заведении, где сейчас находился.
Я растратил время впустую. Шатаясь бесцельно по городу. Пытаясь соблазнить молоденьких киоскерш. На дискотеках. Перед телевизором. За видеоиграми. Валяясь в кровати до полудня. Годы и годы.
Я управился с шоколадом. Один из японцев говорил о своём фильме, который вот-вот должен был выйти в прокат(9). Он ждал важных известий из Нью-Йорка, где изучал кинематограф в университете. Маленький желтый японец, с плоским, лишенным всякого выражения лицом. Учится в Нью-Йорке. Снимает фильм. Это уж чересчур.
Я поднялся, расплатился и вышел. В ближайшем киоске купил свежий номер «Хастлера». Помчался домой заниматься онанизмом.
2.
Наступило Рождество. На подарки у меня не было ни гроша. Правда — в качестве компенсации — вручать мне их тоже было некому. Один и без денег: похоже, я нашел решение, как не поддаться священному и неотвратимому массовому потреблению. Большие и малые праздники, как, впрочем, и обычные воскресенья, меня угнетали. Все вокруг веселились до упаду, а я не знал, куда приткнуться(10)
и в конце концов обманывал себя телевизором или наушниками моего «Сони».
Образчик неудовлетворенной домохозяйки. Возможно, я и родился, чтобы быть неудовлетворенной домохозяйкой, и в основе моих проблем лежит ошибка пола, произошедшая в момент зачатия. Смущение, которое я испытывал перед куррикулюм витэ, было вызвано, если говорить начистоту, моей недостаточной самоидентификацией. Кто я, чего ищу, куда хочу идти? Я не знал. Я никогда точно этого не знал. Я уверенно себя чувствовал, только когда писал. Вдруг Тонделли уже прочитал мои рассказы? Но писанием рассказов себя не прокормишь.
3.
Улицы лопались, закупоренные одержимыми с работающей в мозгу одной-единственной программой: ПОТРАТИТЬ НА РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОДАРКИ ТРИНАДЦАТУЮ ЗАРПЛАТУ. «ТелеМайк»
хорошо сделал свою работу. Вокруг были одни бесконечные слепки с Большого Брата Глобального Телевидения(11). Общественный контроль осуществлялся благодаря средства массовой коммуникации — через стиральный порошок, горные велосипеды, подгузники и тому подобное.
Как-то вечером я снова повстречал Энцу. Она стояла на улице Карла Альберта, прислонившись к фонарному столбу — исхудавшая, побледневшая, дошедшая до ручки.
Узнав меня. она заулыбалась, но я видел, что она улыбалась в пустоту намного раньше, чем я пробрался к ней через толпу, обремененную подарками, жиром, психосоматическими расстройствами, неврозами и токсинами.
— Ах, Вальтер, — сказала она, — знаешь, что мне подарил Чиччо на Рождество?
— Нет, не знаю. Что он тебе подарил?
Она вытащила из правого кармана куртки завернутую в фольгу коробочку.
— Первоклассная вещь. Ну не лапочка?
— С ума сойти. Что вы делаете сегодня вечером?
— Идем на дискотеку.
— А завтра?
— Идем на дискотеку.
— А на Новый год вы придумали что-нибудь?
— Наверно пойдем на дискотеку.
— Понятно.
От вопроса о Карнавале я воздержался.
4.
31 декабря я бродил среди веселящихся толп. Всё равно из-за петард не уснешь. Но ведь, если разобраться, бой часов и шампанское — не от большого ума. Все чокаются, поздравляют друг друга, даже если год, только что ушедший, был для них очень удачным. Для многих так оно и было. Особенно для богачей, махинаторов, ловчил. Им-то всё лучше и лучше. На Карибах увеличивается опасность рака кожи из-за появления озоновой дыры? Не колебёт, изменим маршрут, прекрасно отдохнём на Мальдивах: вот и все Weltanschauung(12).
Каждое утро я раскрывал газету на разделе вакансий, но рынок труда много шансов не давал. Фирмы искали менеджеров, способных управлять не меньше, чем транснациональными корпорациями(13), или суперквалифицированных рабочих. Или же предлагалось торговать вразнос. Многие объявления просто были рассчитаны на то, чтобы заманить простаков на курсы информатики. Значит, находятся такие: мало того, что не могут работу найти, еще и готовы из собственного кармана платить за курсы, которые им никогда в жизни на фиг не пригодятся.
Мой отец при этом ходил кругами по комнате и кипятился:
— В твои годы многие уже добились положения, отвечают за себя и зарабатывают кучу денег. — говорил он моей матери, пока я завтракал.
Та уходила в магазин, не говоря ни слова.
5.
Не знаю, как это вышло, но в конце концов я устроился работать помощником электрика. Его звали Франко, и на вид ему было лет сорок. Он работал на ENEL(14), а в сверхурочные часы делал проводку в частных домах. Франко играл на скачках, проигрывал, и ему нужны были две зарплаты.
— Сделай на этой стене штробу, от пола до потолка, — говорил он мне.
Штроба — это паз для трубки, через которую пропускают электрические провода(15). Надо было выдалбливать кирпичи и при этом постараться не угодить молотком по пальцам. Мы вкалывали с шести вечера до полуночи или до двух. Свои ставки на ипподроме он делал днем, пока работал на ENEL. Трудности возникали не столько с кирпичом, сколько с железобетонными участками стены. Железобетон поддавался с большим трудом и выстреливал прямо в глаза фонтанами острой крошки.
Несколько раз мы делали проводку в подвалах и в гаражах, стены там были сплошь железобетонные. Франко укладывал провода с шутками и прибаутками он-то к зубилу не прикасался. Я матерился. Через неделю мои руки покрылись ссадинами и кровавыми волдырями.
— Что, всю жизнь только книжки читал? Вот увидишь, у тебя тоже мозоли появятся, — смеялся Франко.
В конце месяца он даже не обмолвился о том, чтобы мне заплатить. Я выждал несколько дней, потом напомнил ему об этом.
— Мне деньги нужны, — сказал я.
— Конечно, — ответил он. — Извини, я просто забыл.
Он извлек из кармана брюк кошелек и протянул мне три стотысячные бумажки. Это за месяц работы, без всяких трудовых книжек. Я взял деньги в свои покрытые волдырями ладони.
— Я выйду на минутку купить сигарет, — сказал я.
— Так ты ж не куришь!
— Я быстро.
Я больше не вернулся. Я знал, что он не укладывается в сроки, о которых с ним договаривались. Мечтал, чтобы он сел в лужу. Но безработных хватает. На моё место он возьмет другого.
6.
На часть заработанных денег я накупил билетов футбольного тотализатора. Каждую неделю кто-нибудь становится миллиардером. Почему бы и не я? В воскресенье вечером, как приклеенный, от начала до конца просмотрел "Весь футбол" по телевизору. Много раз совпадали четыре результата из двенадцати, несколько раз — пять, один раз — семь. Я не только ничего не выиграл, но еще и потерял деньги за билеты.
На следующее утро я заполнил кучу бланков агентств по трудоустройству. Не прошло и месяца, как нашлись два подходящих предложения: "Air France" и "Martini & Rossi". Первое мне приглянулось потому, что, как я думал, можно будет уехать жить в Париж. Второе — потому, что мне нравились рекламные щиты Мартини, и я подумал, вдруг мне удастся устроиться в их рекламную службу. Должны же они платить кому-нибудь, кто выбирал бы моделей для рекламных плакатов.
7.
Сотрудником отдела кадров "Air France" был француз с усиками и в синем двубортном пиджаке от Ива Сен-Лорана. У него был тик правого глаза, и это на короткие мгновения, но очень сильно искажало всё его лицо.
— Итак, почему вы хотите работать в "Air France"?
— Потому что мне нравится путешествовать.
— "Air France" — не туристский лагерь.
— Да, я знаю, но ведь и не контора для бухгалтеров.
Лицо его дернулось от тика, превратившись на несколько мгновений в картину Пикассо.
— А я — бухгалтер, — сказал он, преодолев спазм.
Пара шуточек — и я упустил "Air France".
8.
Встреча с "Martini & Rossi" была назначена на следующий день. Сотрудником отдела кадров был итальянец с тоненькими усиками и в синем двубортном пиджаке от Валентине. У него был ужасный тик левой ноздри.
— Так значит, вы хотите работать у нас, — сказал он, бросая взгляд на куррикулюм витэ, приложенный к моей анкете.
— Да.
— Но опыта работы по этой специальности у вас нет?
— Нет.
— Нас интересуют кандидаты, имеющие хотя бы двухгодичный опыт работы в данной области. Это политика нашей фирмы.
— Я понимаю. То же самое пишут во многих объявлениях. Штука в том, что пока не начнешь работать в какой-нибудь конторе, этот самый "двухгодичный опыт" ну никак не наберешь.
Тик левой ноздри обезобразил черты лица, обратив его в холст Мондриана.
— Мы не КАКАЯ-НИБУДЬ КОНТОРА, синьор. Мы — "Martini & Rossi".
С рекламой тоже не сложилось.
9.
Я позвонил в СОБАК. Вдруг меня каким-нибудь образом снова примут. Например, окажется, что городская администрация решила набрать не триста машинисток, а три тысячи. Мне ответил голос Паскуале.
— Ты что здесь делаешь?
— На машинке печатаю.
— Тебя уже взяли?
— Ну, понимаешь, в общем, по рекомендации Волчино…
— А как же результаты?
— Какие результаты?
— Результаты конкурса.
— Ах, конкурса… Теперь это не важно. Они просто набрали триста человек и аминь. А у тебя как дела?
— Сдал экзамен на тридцатку.
— Да ну?
— Сейчас отдохну немного и займусь изучением инвестиционной политики.
10.
Я стал вдруг обращать внимание, что город полон бродяг, стариков, нищих, добывающих себе пропитание в мусорных баках. Этим еще хуже, чем мойщикам автомобильных стекол на перекрестках и продавцам ковриков и платков. Даже среди отверженных можно найти малозаметные, но очень важные различия. Тому, например, кто бродит по улицам с матрасом, по крайней мере есть на чем спать. Остальным приходится довольствоваться листами газет и кусками картона.
11.
Наконец я нашел себе место. Объявление гласило: СДЕЛАЙТЕ КАРЬЕРУ В ВОЛШЕБНОМ МИРЕ КНИГ. Волшебным миром книг был книжный магазин. Он назывался "Liberty Books and Arts". Хозяйка хотела, чтобы её магазин был изысканным и неповторимым.
Гуляла она не с собакой, а с гамадрилом по кличке Кассий. Я выяснил, что мне не нравятся гамадрилы. Отовсюду норовят на тебя свалиться, хуже персидских котов, и никогда не стоят спокойно. Синьорина Альберта звала своего псевдопса Касьетто.
Шагу не ступала без этого чертова гамадрила, нескладного и вонючего. Теперь я тоже должен буду с ним уживаться. Пятьдесят часов в неделю.
В первый рабочий день мисс Альберта сказала мне, что я должен буду соблюдать правила для работников. Она дала мне экземпляр для ознакомления.
12.
ПРАВИЛА ДЛЯ РАБОТНИКОВ
ДИСЦИПЛИНАРНЫЕ НАРУШЕНИЯ И МЕРЫ ПО ИХ ПРЕСЕЧЕНИЮ
Согласно действующим нормам законодательства настоящим перечисляются положения, устанавливающие дисциплинарные нарушения. За нарушениями указываются меры, могущие быть принятыми в соответствии с тяжестью самого нарушения. Лица, к которым в течение двух предшествующих лет уже применялись дисциплинарные меры, в том числе за другие нарушения, могут быть подвергнуты мерам, более тяжелым по сравнению с предусмотренными данным Положением.
НАРУШЕНИЕ ТРУДОВЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ
Несоблюдение часов работы.
Оставление рабочего места без объяснения причины или без полученного разрешения.
Действия, не связанные с трудовой деятельностью, такие, как сон, карточные игры и т. д.
Поведение и действия, в том числе во внерабочее время, создающие препятствия для трудовой деятельности.
Небрежность, невнимательность или сознательно допускаемая задержка при выполнении служебных обязанностей.
Несоблюдение обязательства ставить предприятие в известность о своём отсутствии по болезни или по другим причинам.
Отсутствие на рабочем месте без уважительной причины сроком до трех рабочих дней.
Данные нарушения влекут за собой выговор в письменном виде, штраф или временное отстранение от должности.
НЕСОБЛЮДЕНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ ТРУДА И ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ ДЛЯ ВЫПОЛНЕНИЯ РАСПОРЯЖЕНИЙ
Пренебрежительное отношение к распоряжениям администрации.
Отказ от исполнения своих служебных обязанностей или задержка выполнения распоряжений администрации.
Несанкционированное выполнение работы, не входящей в круг служебных обязанностей.
Несанкционированное пребывание в помещениях, не связанных с выполнением служебных обязанностей.
Злостное несоблюдение субординации по отношению к администрации.
Данные нарушения влекут за собой штраф, временное отстранение от должности или увольнение.
НЕКОРРЕКТНОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЛИЧНОСТИ
Нецивилизованное или неуважительное поведение, ущемляющее этические или гигиенические нормы.
Пререкания с другими работниками в рабочее время.
Пререкания, переходящие в физическое воздействие.
Смех или другое грубое оскорбление личности.
Наличие явных признаков алкогольного опьянения в рабочее время.
Данные нарушение влекут за собой временное отстранение от должности или увольнение.
НЕСОБЛЮДЕНИЕ ЛОЯЛЬНОСТИ ПО ОТНОШЕНИЮ К РАБОТОДАТЕЛЮ
Выполнение на территории предприятия работ в собственных интересах или в интересах третьих лиц.
Проведение на территорию предприятия посторонних лиц без предварительно полученного разрешения.
Деятельность, направленная на получение прибыли во время отгула, отсутствия по болезни или из-за несчастного случая.
Небрежное заполнение рабочих документов, вплоть до увеличения количества и/или качества выполненной работы.
Несанкционированное использование средств предприятия.
Симуляция несчастных случаев на рабочем месте.
Укрывание для личных целей материалов, находящихся в собственности предприятия.
Данные нарушения влекут за собой временное отстранение от должности или увольнение.
НАРУШЕНИЯ, ВЛЕКУЩИЕ ЗА СОБОЙ УГОЛОВНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Воровство.
Проведение азартных игр.
Прочие преступления, делающие невозможным продление трудового соглашения.
Данные нарушения влекут за собой увольнение.
Соблюдая корректность по отношению к трудовому законодательству, мисс Альберта сочла за благо взять меня на работу нелегально, без документов, платя минимальный установленный трудовым законодательством оклад.
13.
Синьорина Альберта утверждала, что ей сорок семь, но была, надо полагать, несколько старше. В течение дня её пачками навещали подруги увешанные драгоценностями старые развалюхи, наштукатуренные так, что были похожи на рекламу Шанели в состоянии полного распада.
С подругами мисс Альберта болтала без передышки о своем дефективном гамадриле. Я слышал их стрекот из отгороженного для чтения книг угла, который на время визитов превращался в гостиную, где они пили чай с ром-бабами и опрокидывали порядочные бокалы портвейна.
— Сегодня Касьетто так устал!
— Ах, бедняжка…
Все они, как и полагается старым добрым шестидесятницам, нынче замужем за зубными врачами, архитекторами и богачами-адвокатами, жили на виллах со множеством зверей, но гамадрила еще ни у кого не было.
— Он помог своей мамочке заполнить чек!
— О, какой молодец!
— Касьетто, ты слышал? Джоджина тебя похвалила. Поблагодари тетю!
Гамадрил чуть не выл. Они наседали на него часами. Мне же приходилось отбиваться от клиентов, поставщиков, маньяков, нищих, курьеров, наркоманов… Похоже, Касьетто все уже осточертело. У него были промыты мозги. Может, он действительно считал себя сыном синьорины Альберты. Достаточно было книге упасть с полки, и этот придурок начинал орать, словно его заживо сжигали в бензине. Забивался под стол. Прошел, должно быть, высшую школу выживания.
— Касьетто! Что случилось?? — кричала мамочка, которая в этот самый миг, пока я переделывал витрины, а курьер вносил двадцать коробов новинок, а два покупателя спрашивали меня что-нибудь про бонсай и что-нибудь о лофтах(16), а один тип старался засунуть под пиджак роскошное издание «Илиады», а факс не желал работать, заказывала по телефону дорогущее платье в Милане или в "Top Ten"
— самом дорогом магазине Турина.
— Наверно, он испугался, потому что кто-то уронил "Перстень царя Соломона", синьорина.
— Касьетто, золотце моё, не плачь. Иди к своей Альбертине.
Пятидесятилетняя тетка брала его на руки. Он глядел ей в очки потухший взгляд, хвост между ног.
— Помоги мне договорить по телефону.
14.
К счастью, два-три раза в день мне надо было разносить книги по домам. Некоторые наши богатые клиенты не имели времени или охоты ходить в книжные магазины. Они звонили нам и заказывали примерно двадцать-тридцать томов об английских загородных парках, на наше усмотрение. Хозяйка потирала руки. Всё это были роскошные издания, часто иностранные, и стоили очень дорого. Часто она делала вид, что даёт постоянным клиентам скидку. На самом деле она постоянно удваивала или утраивала проставленную на обложке цену привозных книг, так что эта «скидка»
была просто уменьшением грабежа на десять процентов. Покупатели, которые случайно натыкались в других магазинах на те же самые издания, у нас почему-то больше не показывались. Но тех, кто заказывал книги на дом, можно было облапошивать без стеснения. Теперь я понимал, как удается этой публике одеваться в "Top Ten".
15.
Я заполнял товарные чеки с перечислением авторов, названий, издательств.
Проставлял наши утроенные цены. У нас оставалась копии всех бумаг. Хозяйка, старая мошенница, никому не доверяла. Богатые тоже забывают платить за книги.
Счастливый, что покидаю магазин, Касьетто и его мамашу, я плюхался в машину и погружался в автомобильный поток. Магазин находился в центре, и машины плелись от одного светофора к другому еле-еле. Водители с ненавистью глядели друг на друга. Постоянно возникали пробки. Где-то начали разгружать мебель, у кого-то что-то выхватили из машины, кто-то с кем-то столкнулся — и готово. Трамвай, блокированный припаркованой на рельсах машиной, — это была классика.
Парализованные на жаре, среди ядовитой вони выхлопных газов и оглушающего шума сигналов, моторов и стереосистем, все отводили душу в ругани. Но мне было на всё плевать.
Мисс Альберта платила мне одинаково, потратил я час, три или четыре. Нашим богатым клиентам тоже было на всё плевать с высокой колокольни. Они были не из тех, кто доводит себя до язвы или до нервного истощения из-за пробок. К их услугам шоферы, телохранители, курьеры. Книги или шлюхи доставлялись им, прохиндеям, прямо на дом, пока они потягивали "J and B" или заряжались парой дорожек кокаина — так, от скуки. Это вам не приём у посла.
16.
Тем временем я возобновил учебу. Стал посещать новый курс лекций по истории философии, с часу дня до трех, выделывая отчаянные сальто-мортале, чтобы не опаздывать на работу после обеда. Обед мой состоял из бутерброда с ветчиной в перерыве между двумя часами лекции. Однажды профессор, никого не предупредив, не явился, я оказался в университете безо всякого дела. Решил посидеть в вестибюле.
В том году законодателем мод был Ральф Лорен. Я насчитал уже сто четырнадцать шмоток от Ральфа Лорена, когда некоторые из них отделились от стада и приблизились ко мне. Я узнал Кастрахана.
— Привет, Вальтер! Ты что здесь делаешь? — спросил он.
Поверх рубашки и галстука от Ральфа Лорена у него был костюм от Ральфа Лорена.
На ногах — мокасины от Ральфа Лорена. Борода, усы, косуха и куфия исчезли.
— Хожу на Философию, сегодня лекцию отменили. А ты как? Всё с «Пантерой»?
— Я тебя умоляю! Что за публика! Одно расстройство. Сплошная бестолковщина.
Его прервала трель сотового телефона. У него в кармане. Он извлек его из пиджака.
— Я слушаю. А, привет, я в университете. Что-что? Полный набор для подводного плавания прямо из Швейцарии? Великолепно. В этот раз махнем на праздники в Таиланд.
Он убрал телефон и улыбнулся мне.
— Ладно, извини, мне надо идти. Меня ждут на Холмах.
Он не попрощался и не протянул мне руки. Просто повернулся и исчез в стаде Ральф Лорен, из которого вышел.
17.
Как-то вечером мне надо было доставить заказ на Крочетту(17). Последний на этот день. Я наплевал на одностороннее движение, поехал напрямик по засаженному деревьями проспекту, едва увильнув от какого-то мудилы, и на полной скорости ворвался на приватизированную улицу. С обеих сторон стояли сказочные особняки со сторожевыми собаками. Через несколько метров я остановился у одной из калиток.
Кажется, эта. У меня была дурацкая манера никогда не записывать номера домов, куда я должен был доставлять книги. А эта публика ужасно не любила писать собственные имена на дверной табличке.
Я вылез из машины и позвонил в дверь. Телекамера, вмонтированная над домофоном, внимательно за мной следила. Я знал, что в такие моменты лицо у меня перекошено, как в "Заводном апельсине".
— Я вас слушаю? — произнес нерешительный голос филиппинской горничной.
— Я из книжного магазина «Либерти». У меня книги, заказанные синьорой.
Калитка автоматически открылась. В глубине засаженной деревьями аллеи показалась огромная вилла. Я переступил частную собственность. С полным собранием репродукций Роберта Мэпплторпа(18) в руках.
Прислуга появилась на пороге дома.
— Проходите пожалуйста.
Ко мне вприпрыжку подбежал огромный доберман. Мы проделали путь до дома вместе.
Всю дорогу он обнюхивал мне яйца. Я надеялся, что пахли они не слишком заманчиво. Пожалуй, на этот раз хоть какая-то польза оттого, что я обливаюсь потом в автомобильных пробках.
— Располагайтесь, — сказала мне служанка, когда я целым и невредимым добрался до двери. На ней было что-то вроде голубой униформы, с белым воротничком и передником. Наверняка, одна из тех, кто, получив диплом инженера-атомщика, в конце концов начинают мыть полы в США или в Италии.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице. Дом был убран со вкусом. Прошли через лабиринт комнат и коридоров. Здесь было всё, что богачи обычно держат в подобных местах. Гобелены, старинная мебель, объекты современного искусства, ковры. Качественные вещи. Всякий раз, как вылезаешь из своей двухкомнатной (плюс удобства) дыры, убеждаешься, что не все в этом мире жрут одно и то же дерьмо. Я узнал некоторые скульптуры, сделанные приятелем синьорины Альберты. "Искусство для бедных" — так, кажется, поначалу это называлось. Теперь оно прошло испытание «Капиталом» и стало синонимом утонченности, светскости, культуры.
18.
Синьора была в своей студии. Рисовала.
— Добрый вечер, — сказала она. — Еще два движения кистью, и я в вашем распоряжении.
— Пожалуйста.
Шатенка, в стиле Келли Ле Брок(19), но за тридцать, с подправленным носом, а может, уже и с подтяжками.
— Я так мечтала об этих книгах, — вздохнула она. — Положите их здесь где-нибудь, если найдете место.
По правде говоря, отыскать свободную поверхность, куда бы можно было притулить сумки, оказалось не просто. Везде лежали краски, мольберты, кисти, тряпки, картины. Картины были повсюду: на полу, на стульях, на столах, на стенах. И все — портреты собак. Собаки бегали, прыгали, играли, ели. Еще одна сошла с ума от фотографий Адвоката(20) с его лайками, подумал я.
Она улыбнулась мне.
— Ну, что вы скажите о моих картинах?
— Лично я предпочитаю кошек.
— А я просто без ума от собак.
— Это я заметил.
— А вы знаете, я рисую только моих собственных собак.
— Серьёзно?
— К сожалению, я не могу держать их всех в городе. Нельзя заставлять животных жить в стесненных жилищных условиях, вы не находите?
— Ну конечно.
Я был уверен, что филиппинская горничная была бы того же мнения.
— К сожалению, некоторых мне пришлось продать или подарить.
— Вот как?
— Вы себе представить не можете, как они ревнуют друг друга к своему хозяину.
Хуже людей. Но в целом, конечно, собаки гораздо лучше, чем люди.
Она прекратила рисовать, и я протянул счет.
— Я так говорю, потому что знаю. Собаки гораздо лучше, чем люди. Гораздо лучше.
Она подписала счет и возвратила его мне. Я собрался было уходить, но она меня остановила.
— Постойте, я вспомнила: мне надо вернуть вам кое-какие книги. Подождите минутку, сейчас я схожу их принесу.
— Хорошо, — сказал я, пожимая плечами.
Она исчезла. Я прошелся вдоль окна, выходящего в парк. Весьма стесненные жилищные условия. Между деревьями виднелись бассейн и два теннисных корта.
Ладно. Это тоже сделано. Теперь надо только завезти машину и оставшиеся книги в магазин. На стоящую перед окном картину, которую рисовала синьора, была наброшена тряпка. Разумеется, там не могло быть ничего, кроме собаки. Я приподнял тряпку. На холсте был изображен огромный черный доберман. Тот самый, что сопровождал меня вдоль дорожки, когда я входил. Он стоял возле женщины с длинными каштановыми волосами, как у Келли Ле Брок, и собирался срать.
19.
Из-за учебы я даже перестал писать. К тому же я не мог связаться с Тонделли и не знал, как там обстоит дело с моими рассказами. Так или иначе, я подготовился к экзамену. Я ответил на все вопросы, но забыл, что причиной смерти Сократа стала цикута.
— Ну, что мы можем ему поставить, — обратился профессор к ассистенту, — восемнадцать(21)?
— А вы посещали лекции? — спросил меня тот.
— Конечно.
Я выделывал сальто-мортале, чтобы успевать на лекции, пока в магазине был обеденный перерыв.
— Дайте-ка вспомнить… — профессор посмотрел мне в глаза. — Я вас не помню.
— Ну тогда лучше поговорим в следующую сессию, — добавил ассистент. — Следующий, пожалуйста.
20.
Хозяйка обычно приходила в одиннадцать, в сопровождении Касьетто. Чем бы я в этот момент не занимался, я должен был всё бросить и парковать её машину. После нескольких моих манёвров, как в ралли, на её боках появились царапины, но синьора этого ещё не заметила.
Согласно расписанию, я должен был находится на рабочем месте с восьми тридцати до часу и потом с трех до половины восьмого. По вечерам, однако, я почти всегда уходил позже, из-за тех посетителей, засранцев по жизни, которые заходили в семь-двадцать девять со словами: "Закрыто?", и торчали внутри по полчаса, чтобы купить открытку.
Подруга мисс Альберты, Лучана, помогала в магазине после обеда. Чай заваривала.
Девушка-уборщица и бухгалтер появлялись в среднем раз в неделю. Я своей головой ничего не мог сообразить. Хозяйка командовала — сделай то, сделай это.
Постоянно. Без передышки.
— Вальтер, заверните пакет для синьоры.
— Вальтер, приведите полку в порядок.
— Вальтер, не забудьте пропылесосить.
— Вальтер, в ванной закончилась туалетная бумага. Сходите в универмаг и купите десять рулонов.
Не знаю, может быть в трудовом законодательстве и указано, в чьи обязанности входит пылесосить и покупать туалетную бумагу. Но мне нужна была работа. Куче ребят нужна работа. И хозяйка это знала. Пользовалась на всю катушку. Зарплата не достигала восьмисот тысяч в месяц. Сверхурочные не учитывались. Взносы в фонды социального страхования и в пенсионный фонд, естественно, за меня никто не делал. Я держался, повторяя себе все чаще и чаще, что у меня просто нет другого выхода, кроме как оставаться здесь.
Однажды утром, когда я возвращался в магазин, припарковав машину старой ведьмы, я чуть не умер. Пока меня не было, в магазине явилась девушка. Когда я входил, она посмотрела мне прямо в глаза — да так, что я споткнулся на пороге. Я никогда не встречал такого взгляда.
Месяц вышел из тумана. Наступил конец света. Высокая. Уверенная в себе.
Распущенные по плечам длинные черные волосы. Ей не было двадцати, и она просто излучала что-то… что-то невероятно сексуальное. Я поверить не мог, что в нескольких метрах от меня такая девушка дышит тем же воздухом, что и я.
— Вальтер, что вы там стоите? Открывайте эти коробки, живее!
Я силился и не мог понять слова, которые произносил этот далекий, чужой, каркающий голос.
Она вывела прогуляться две потрясающие ноги, совершеннейшую попку, фантастические бедра. Её груди улыбались мне из-под майки. Хочу уйти отсюда, подумал я. Хочу уйти отсюда с ней. Она перелистывала на столе альбомы Брюса Вебера(22). Я не мог оторвать взгляда от её спины. Я в жизни не видел ничего подобного. Ни в кино, ни в журнале «Вог». Изредка она проводила рукой по волосам и смотрела на меня. На меня, именно на меня! Эти чарующие глаза протыкали меня насквозь. Они в чистом виде воплощали сексуальность в десять тысяч градусов по Фаренгейту, смотреть в них было всё равно что заниматься любовью, я мгновенно лишился девственности.
Я не мог понять, что делаю. Пытался разложить книги, которые доставал из коробки, по названиям и издательствам. Бестолку. На хрена мне всё это нужно. Мне нужна она. Я должен с нею заговорить. Познакомиться. Теперь, когда я знал о её существовании, я не мог дышать, не замечая аромат её кожи. Не мог слышать, не замечая звук её голоса. Не мог касаться чего-либо, не замечая её тела, не пытаясь представить, что оно чувствует. У меня была ужасающая эрекция.
— Вальтер, сходите принесите эти альбомы по истории искусства.
Мегера протягивала мне листок с названиями. Я не двигался.
— Это срочно. Для покупателя.
Я не понимал.
— Вальтер, вы живы? Надо взять на складе книги по этому списку!
Удавил бы её на месте. Схватил листок и направился к двери склада. Прежде, чем открыть её, обернулся. Девушка мне улыбалась. Казалось, она сошла со страниц комикса для взрослых. Я же был смешная детская мультяшка(23). "Сейчас выйду и заговорю с ней," — думал я, подбирая книги для старой карги. Её глаза, её волосы, её попка. Моя жизнь стала другой с тех пор, как я их увидел. Я решил уйти, немедленно. Бежать, бежать отсюда на фиг. Я найду другую работу. Чего я жду, почему не оставлю такое место?
Я вернулся в магазин с альбомами. Она исчезла. Я огляделся по сторонам. Смотрел повсюду. Смотрел снова и снова. Она ушла.
— Вальтер, заполните счет-фактуру, — сказала ведьма.
Я выбежал на улицу. Пусто. Она исчезла, кончилась, пропала навсегда. Я чувствовал себя опустошенным. Вернулся в магазин.
— Вальтер, можно узнать, что с вами случилось? Кто вам разрешил выходить? Я должна буду удержать из вашей зарплаты штраф за подобное поведение.
Ведьма продолжала что-то каркать. Я уже не слышал. Заполняя счет-фактуру, я не мог не бросать взгляды в толпу по ту сторону витрины. Я бы хотел быть где угодно, только не там. Вот наконец и я стал продавцом. Я глядел наружу из моей клетки, но смотреть было больше не на что.