Никакой централизованной или хоть сколько-нибудь упорядоченой обороны не было — у техников просто не оказалось времени, чтобы суметь хоть как-то выстроить защиту. Как, собственно, и наступления — вскоре после эффектного массового прорыва, рассыпавшегося на множество мелких автономных тактико-поисковых групп. Коны преследовали противника и зачищали пространство, комнату за комнатой, коридор за коридором, этаж за этажом — неспешно, планомерно, эффектно. Техники неумело, но отчаянно оборонялись, пытаясь не пропустить конфедератов и не дать им пробраться вниз, к сердцу их мира: собственно лабораториям и жилым комнатам, где прятались остававшиеся ещё в комплексе дети. Получалось у них, откровенно, — так себе. Они гибли, гибли и гибли, по одиночке и целыми группами сраженные дротиками пульсаров, испепеленные плазменными шарами излучателей, разорванные ультразвуковыми волнами пушек или, попав под тонкоматериальные удары плетельщиков и ваятелей — разницы не было. Они гибли! Лишь изредка кому-то из них удавалось захватить с собой на другую сторону реальности кона или даже двух. Но этого было явно недостаточно, дабы остановить массированное вторжение. К тому же конфедераты привыкли считали своих павших только после битвы и никогда не заботились о потерях во время боя. Защитные кластерные системы оказались более эффективны, вернее — могли бы оказаться эффективны, если б техники не расположили их в таком бессистемном порядке. Слабые световые и звуковые пушки и турели, установленные на входах и в ключевых узлах пересечений коридоров в любом случае доставляли бы конам, снаряженным в тяжелую боевую броню столь мало беспокойства, что о них и вовсе можно было не поминать; но вот тяжелые пульсары с взрывной начинкой дротиков — эти защитные платформы могли бы если и не остановить атакующий вал то, по крайней мере, здорово его притормозить, дав тем самым, жителям комплекса время на эвакуацию или же позволив нарастить порядки и глубину своей обороны внутри комплекса.

Но этого не произошло. Немногочисленные пульсары были, в основной своей массе, сосредоточены на нижних этажах, защищая подступы к лабораториям, производственным и энергетическим блокам и не могли принять участия в первичном оборонительном бою. А в последующем от них и вовсе не будет толку. Безымянный подозревал, что такая схема расположения имела смысл в том случае, если бы речь шла о попытке захвата, если бы, например, конкурирующий клан техников попытался атаковать и занять само здание лаборатории. Но в том-то и дело, что сейчас речь идет не о захвате! Конфедераты просто не станут прорываться в защищенные секторы — они оцепят их, зачистят территорию вокруг, а затем вызовут ваятелей, после чего любая попытка сопротивления превратится в одностороннюю резню. У последователей Сикуро не было шанса изначально, не против ваятелей. Если бы на штурм отправилась обычная штурмовая «рука» — даже тяжелая, — шансы могли бы существовать. Но не сейчас.

В коридоре второго яруса, возле наспех состряпанной из подручных материалов баррикады, сгрудилось с полдюжины техников. Они торопливо устанавливали звуковую турель, вбивая крепления ножек в пол пневматическими молотами. Ещё трое мужчин устроились по-соседству держа в руках короткоствольные пульсары — маломощный, но достаточно эффективный на близком расстоянии тип оружия, — именно то, что нужно в замкнутом и закрытом помещении. Если конечно твой противник не облачен в тяжелый экзоскелет, который далеко не всякая стационарная турель пробьёт.

Техники ещё возились с установкой турели, когда из-за ближайшего поворота прямо на них вышел бронированный воин-конфедерат. Трое стрелков тут же выпустили длинные очереди дротиков, фейерверком прочертившим по его доспехам дорожки огненных искр но, разумеется, не сумели остановить бойца. Тот в ответ дал серию коротких — в три заряда, — выстрелов из плазменного излучателя, один из которых прожег баррикаду и поразил в грудь ближайшего стрелка — техник умер мгновенно, ещё до того как рухнул на пол. Как раз в этот момент шестеро наладчиков завершили монтаж турели и дали первый залп. Невидимая волна ультразвука врезавшись в кона отшвырнула его прочь, воин рухнул на пол выпустив оружие и нелепо размахивая руками и ногами. Он не получил каких-либо серьёзных увечий — экзоскелет поглотил большую часть ударной волны — пострадала лишь его гордость. Перекатившись вбок, конфедерат, вместо того чтобы схватить излучатель потянулся к правому бедру и отстегнул от брони небольшую, похожую на рукоять меча трубку. Приподнявшись на колено, кон выставил перед собой трубку и нажал на кнопку активации — в то же мгновение пространство перед ним исказилось, воздух взрезали искристые звездочки пробужденной энергии, и боец оказался полностью сокрыт энергетическим щитом насыщенно-серого цвета. Щит был достаточно велик, он доходил до середины груди стоящему человеку, так что укрывшийся за ним кон мог совершенно не беспокоится об оружии техников — до тех пор пока не иссякнет заряд щита. Но боец не собирался ждать так долго. Вскоре, выскочив из того же коридора что и страж, к нему присоединился ещё один конфедерат — чтец в лёгкой броне. Укрывшись за щитом, чтец, не обращая внимания на стрельбу, принялся внимательно рассматривать сгрудившихся за баррикадой техников.

На краткий миг Безымянному, наблюдающему за происходящим, померещилось что он даже сумел разглядеть расширенные зрачки чтеца — хотя это, разумеется, было попросту невозможно, слишком расплывчатой и нечеткой была картинка ретранслируемая на экран. Но бывший кон и не нуждался в более четком видении. Он отлично понимал, что происходит: чтец запоминает расположение вражеских стрелков и передает по мнемоническим каналам информацию в анализатор пульсара. Скоро он выставит дуло над щитом и даст длинную очередь…

Словно подслушав мысли предателя располагавшегося на много этажей ниже, конфедерат приподнял пульсар и дал долгий залп в сторону техников. Если бы это были обычные дротики — все они пролетели бы намного выше оборонявшихся техников. Но они не были обычными дротиками — самонаводящиеся, мнемонически привязанные к зрительному восприятию чтеца, они точно отыскивали цели. Все техники оказались поражены одновременно, в одну и ту же секунду: три дротика в голову, пять в грудь — каждому, вне зависимости от того в каких позах они находились; вне зависимости от того какие преграды имелись на пути. Три дротика в голову, пять в грудь. Крошечные керамические снаряды, врезаясь в плоть, разбивались на множество ещё более мелких осколков, вызывая ужасающие раны. Техников буквально разорвало!

Безымянный тяжело вздохнул и на мгновение прикрыл глаза.

— Это всё не имеет никакого смысла! — оторвавшись от экрана, воскликнул он. — Почему, Бездна забери ваши души, вы ничего не делаете? Ваши люди гибнут безо всякого толка и смысла. Так нельзя…

— А что, по-вашему, мы должны делать, лейн Александер? — вновь обретя утраченную безмятежности, поинтересовалась А`Ани.

Безымянный беспомощно оглянулся на Ви`атела — молодой техник, не отрываясь всматривался в мониторы. Его лицо было искажено от страха и ненависти, безумный взгляд блуждал, перебегая от одной сцены резни к другой. Нет, на его помощь в убеждении женщины нечего было рассчитывать!

— Хоть что-то! — вновь сосредоточив всё внимание на А`Ани, резко заявил Безымянный. — Нельзя вот так просто сидеть и ждать. Нужно отвести всех ваших людей рассредоточенных по верхним этажам вниз. Нужно организовать круговою оборону на нижних ярусах — там есть тяжелое оружие и…

— И совершенно некуда отступить когда придет время, — равнодушно перебила его женщина. — Нет, лейн Александер то, что предлагаете вы — это действие конфедерата решившего подороже продать свою жизнь. Я же… — она на мгновение смолкла, и эта пауза вновь отозвалась каким-то смутно-дурнотным предчувствием в душе человека. — Я должна делать то, что должна, лейн Александер!

— И что же это? — осторожно спросил Безымянный.

— Спасать то, что ещё можно спасти, — жестко ответила А`Ани. — Поймите, лейн Александер я не могу помочь тем кто сейчас умирает, но я могу спасти хоть что-то… Не сейчас, сейчас ещё слишком рано для действия. Мы будем ждать — и вы в том числе! Мы будем ждать, пока основные силы Конфедерации не рассредоточатся окончательно, и тогда мы попытаемся прорваться. До тех пор мы не будем ничего предпринимать — нельзя позволить руководителю этой акции понять, что мы способны на сопротивление…

Женщина говорила, но Безымянный не стал вслушиваться в слова и не потому, что в них не было смысла — как раз наоборот, смысл во всём сказанном был! Но он не верил ей. Не верил ни одному её слову!

* * *

Дани стоял у выхода на площадку четвёртого этажа, перед разметенной в щепки жалкой баррикадой из столов, стульев и ещё какой-то мебели. Перед ним торчала спина стража — до того массивная, что сержант не мог разглядеть практически ничего впереди. С левого бока обзору мешала висящая на одной петле дверь, с правого — Толик, словно нарочно загородил собой убегающую вдаль панораму тускло освещенного коридора. Дани крякнул от раздражения и толкнул стоящего впереди кона, недвусмысленно намекая тому, чтоб посторонился.

Страж даже не шелохнулся, продолжая водить из стороны в сторону дулом плазменного излучателя. Вместо этого на плечо Павилоса легла рука Китена. Старый чтец, дождавшись, когда сержант повернется к нему, просто отрицательно покачал головой. «Не время» — означал этот жест. И Дани прекрасно понимал, что Толик прав. Если уж говорить совсем начистоту, ему вообще нечего было делать на этом уровне. Импровизированный «штаб» ладони с ним во главе должен был располагаться в самой безопасной и удаленной от передовой части комплекса, на первом, полностью зачищенном и защищенном от угроз, уровне. Но старые привычки простого бойца забывались не так-то легко. Вся душа Павилоса рвалась на передовую, где он мог чувствовать «пульс» сражения, ощущать мельчайшие изменения в ритме битвы, мог своим действием повлиять на её исход. В штабе же он ощущал себя совершенно не нужным винтиком великолепно отлаженной машины. Да и кроме него там было кому находиться: Алик лейн Грегори, второй сержант ладони, отвечающий за материальные ценности, а проще говоря — интендант, отлично справлялся с обязанностями штабиста. Дани, к своему немалому удивлению, при близком общении с Аликом убедился, что тот, в отличие от большинства офицеров занимающих подобные должности, отнюдь не являлся тыловиком. Грегори был бойцом до мозга костей, настоящим порубежником, как и сам Павилос. Но что было ещё более поразительным в этих обстоятельствах, Алик прекрасно справлялся с новой для него ролью интенданта и даже был доволен своим положением.

Оттого Дани и не волновался за состояние штаба, пускаясь в ненужную авантюру по выходу на передовую. Был, правда, и ещё один нюанс, заставивший его, наплевав на здравый смысл, бросится в бой. И звался этот нюанс Гермаген де Вард-Тиморенис!

Великолепный гроссмейстер ладони, чьё присутствие в штабе было даже более необходимо чем присутствие Дани, ушел в глубокий рейд задолго то того, как стражи второй волны зачистили первый уровень. А вместе с ним исчез и Серапис. Они оба как в воду канули, и не отзывались ни на какие запросы. Это уже выходило за все рамки! Никогда на памяти Павилоса старшие офицеры не вели себя настолько… он даже не мог подобрать правильного термина, в достаточной мере характеризующего этакий финт гроссмейстера. Ни одного цензурного, по крайней мере! К счастью, нынешняя операция не требовала высокого уровня взаимодействия подразделений ладони; не нужны были постоянные переговоры, контроль за направляющими, обходные манёвры. Всё сводилось к простой, как игра в кости истине: бросай (или в данном случае — бей) первым! И бойцы Конфедерации прекрасно справлялись с этой задачей.

И это-та простота больше всего нервировала Дани!

Всё шло не так! Павилос не мог понять, что именно не так, но что-то очень неправильное было во всём происходящем. Сектанты сражались ожесточенно, бессмысленно, неумело, но яростно — этого не отнять. Что, впрочем, было ожидаемо — в конце концов, забравшиеся под землю люди являлись фанатиками, ведь кто ещё кроме фанатиков захочет существовать в таких условиях? Фанатики все такие: неумелые, но яростные, искупающие отсутствие опыта и навыков — напором. Но не до такой же степени! Даже «рыбники» имели хоть какой-то инстинкт самосохранения и когда происходили большие облавы, зачастую предпочитали сбежать — некоторые, во всяком случае. Здесь ничего подобного не было. Никто из виденных Дани техников не предпринимал никаких попыток спасти свою жизнь, не пытался сдаться. Ни один! Это было чересчур даже для фанатиков. Они дрались с остервенением порождений и даже умудрялись изредка забирать с собой конов — не часто, но важен сам факт! И если бы кто-то побеспокоился хоть как-то организовать разрозненные группы сектантов и направить их энергию в нужное русло, у конфедератов возникли бы серьёзные проблемы. Очень серьёзные…

Но ничего подобного не было — и это-то и являлось самым странным.

* * *

Двери в столовую разлетелись на тысячи мелких ошмётков. Прыгнув и перекатившись через голову, в комнату ворвался страж и тут же дал длинный залп из излучателя. Плазменные сгустки разлетелись в стороны никого не задев — просто потому, что никого в столовой и не было, огромная зала оказалась совершенно пуста. Вслед за первым в комнату ввалились ещё пятеро — две стандартных тройки — бойцов и принялись методично обследовать помещение, не упуская ничего. Один из них, отделившись, направился к стойке в дальнем конце. Приблизившись, он перемахнул через неё и тут же издал приглушенный шлемом вскрик. Двое воинов, расслышав призывный возглас товарища, поспешили к нему. Страж за стойкой, положив излучатель, наклонился, на мгновение исчезнув из поля зрения и тут же вынырнул обратно таща за волосы худенькую девочку-техника — ту самую, которой всего лишь час назад улыбался Безымянный.

Ухватив её второй рукой за отворот воротника, он легко поднял девушку и перебросил, точно мешок с тряпками, в общий зал, под ноги своим напарникам. Падая, она до крови разбила локоть, и ушибла колено, но когда пара конфедератов приблизилась и посмотрела в лицо своей пленнице, они не увидели ни следа боли или страха. Только одно чувство отражалось на бледном, точно уже покрытом налетом смерти лице: ненависть.

Конфедераты были опытными бойцами, старыми ветеранами, и они не один раз видели такие выражения, не сулящие победителям ничего хорошего. Но они и не ждали от своих врагов ничего хорошего, они уже давно утратили веру в достойных врагов.

Стоявший ближе к девушке воин, передав излучатель собрату, шагнул вперед и схватил её за подбородок. Вторую руку он положил девушке на затылок и резко, точно сворачивая шею курице, повернул голову. Раздался отчетливо слышный хруст.

Милосердная смерть. Одиннадцатая заповедь «Священного Кодекса» гласила: мгновенная смерть врага — вот высшее милосердие.

— Сука, — так тихо, что и сам едва ли расслышал, прошептал Безымянный, глядя на хрупкое остывающее тельце девочки. Он и сам не знал к кому именно было обращено его ругательство: к убийце-конфедерату или к стоявшей совсем рядом с ним женщине-технику, чьё бездействие и маниакальная упёртость позволяло твориться этому кошмару.

* * *

— Сержант? — что-то в голосе вызывавшего его стража насторожило Дани.

— Говори, — резко бросил он, мысленно подготовившись к дурным новостям. Если уж страж предпочел связаться непосредственно с ним, минуя Алика — дело дрянь.

— Подключитесь к моей камере, сержант… — боец запнулся, — вы сами должны это увидеть. Я не знаю, что делать!

Послав импульс-команду, Дани перевел экран шлема в режим панорамы и переключился на камеру стража.

Вначале он не увидел ничего неожиданного: боец, неспешно ворочая шеей, осматривал коридор заваленный телами убитых техников, отдельно, возле стены, лежали двое конфедератов — у одного отсутствовала голова, второй казался внешне невредимым. Дани поморщился: ещё две жертвы совершенно бессмысленной резни! Но ведь не ради этого же его вызвал… он на миг отвлекся от изучения картины бойни и поднял глаза к правой верхней части экрана, где отображалось имя и звание стража, «глазами» которого сержант сейчас смотрел на мир. Ирви Брон лейн Раемм, капрал шестнадцатого штурмового кулака. Далее шла информация о личном составе, вооружении и особенностях подразделения, но Павилос не стал на ней останавливаться. Значит, его вызвал Ирви Раемм. Дани усмехнулся. Надо ж как не повезло парню! Оказаться родичем — пусть и дальним, — да ещё и тёзкой знаменитого «Заморыша», и всё ещё оставаться простым капралом — над парнем наверняка смеялись все его приятели и знакомые.

Веселые мысли пронеслись стремительно, лишь самым краем скользнув по напряженным нервам сержанта и чуть расслабив их. Дани отбросил их, отогнал с лёгкостью и вновь вернулся к изучению изображения. Тела, тела, тела… десятки — никак не меньше пятидесяти, скорее — куда больше. Очень странно! Сектанты ещё ни разу не скапливались в таком большом количестве на ограниченной площади, предпочитая тактику малых групп, как и конфедераты. Большинство жертв этого боя несли на себе жженые раны от излучателей, но были и другие повреждения: свернутые, чуть ли не оторванные головы; изломанные, искривленные торсы; оторванные конечности — это была работа плетельщиков. А ещё были труппы техников с отсутствующими ранами или же разорванные настолько, что опознать в этих кусках кровоточащего мяса — человеческие останки, не представлялось возможным! Ваятели…

«Дьяволы и бесы, — мысленно прошептал Павилос, — да сколько же вас там?»

«Взгляд» камеры переместился давая сержанту возможность увидеть коридор бывший до этого за спиной Ирви. По меньшей мере три десятка конов толпились и громко переговаривались в дымном и полутёмном тоннеле. Там были представители всех каст: стражи, чтецы, плетельщики, пара ваятелей с усталыми лицами и даже Орри лейн Камша — единственный и неповторимый криптограф ладони, присутствовал собственной своей, выдающейся во все стороны, но особенно — вперед, персоной!

«Что за…» — мысленный вопрос Дани остался без продолжения потому как Ирви вновь повернулся и сержант с первого взгляда на вновь открывшийся вид, понял причину происходящего.

Комната, перед дверьми которой устроили бойню многочисленные техники и которую так беззаветно защищали, была довольно большой. Квадратное помещение, выглядевшее как вполне жилое и обустроенное с несколькими крупными вечнозелеными растениями по углам. Вдоль одной из стен располагались невысокие и короткие двухъярусные кровати, явно рассчитанные не на взрослых. Крохотные трехногие стульчики расставленные, казалось бы, безо всякого порядка, заполняли центр комнаты. У противоположной входу стены находились маленькие столики, заваленные всевозможными игрушками — мягкими по большей части, — а за столиками…

Сердце сержанта сжалось от предчувствия надвигающегося кошмара. С экрана шлема на него смотрели десятки глаз. Заплаканных, испуганных, расширенных от переживаний, от непонимания происходящего детских глаз. Десятка три ребятишек в возрасте от трёх до пяти-шести лет, сбившись в кучу, прятались за столами и смотрели, смотрели, смотрели… Дани казалось, что они смотрят именно на него, что все эти дети видят его и их глаза молят о милосердии, молят о спасении, о том, чтоб всё это безумие кончился! Его, Дани Павилоса лейн Соломона, молят. О Бездна! Что ж тогда испытывают его бойцы находящиеся прямо там?..

— Сержант, вы это видите? Что делать, сержант? Каковы ваши распоряжения? — в голосе стража ощущалось плохо скрытое напряжение.

Дани, встряхнувшись, бросил односложное: «Ждать» — и тут же принялся вызывать гроссмейстера Тиморениса. Он был уверен, — почти уверен! — какой именно ответ даст психопат Гермаген, но всё же надеялся, заставлял себя надеяться, что у его командира окажется в запасе пригоршня человеколюбия и сострадания. «Огонь и Тьма! — шептал про себя Павилос, беспрестанно посылая импульс-команды и непрерывно, монотонно, набирая личный код Гермагена. — Не может быть, чтоб гроссмейстер не понял бы ситуации! Он же сам отец. Он — поймёт…»

Дани отчаянно врал себе, и что хуже всего — прекрасно понимал, что врёт! Он уж успел в достаточной мере узнать своего нового командира, чтоб иметь хоть какие-то иллюзии относительно возможностей развития ситуации.

— Какого треклятого беса, Павилос? — голос Гермагена, совершенно внезапно ответившего чуть ли не на сотый вызов, ворвался в сметенное сознание Дани, точно компания пьяных матросов — в портовый бордель.

— Гроссмейстер, сложилась экстренная ситуация требующая вашего внимания, я не считаю себя в праве… — Дани старался говорить как можно более убедительно и вкрадчиво, но Гермаген не захотел слушать.

— Говори толком, ослиный выкормыш, что у вас там творится? — взревел гроссмейстер.

— Я вам покажу, — немедленно отозвался Дани и мгновенно переслал ретранслируемую Ирви картинку на шлем гроссмейстера.

Повисла пауза, за время которой Павилос не успел даже как следует успокоить дыхание — куда там нервы! А затем пришел ответ:

— Ну и что я должен был увидеть? — раздраженно поинтересовался гроссмейстер. — Жалкую кучку сектантских выблядков? Ты ради них оторвал меня от… — Гермаген резко прервался и несколько секунд молчал. — Короче, — вновь выйдя на связь, яростно проорал он, — приказ донельзя прост: территория должна быть полностью, — он сделал особое ударение на этом слове, — зачищена. Полностью, идиот, что не ясного? Живым брать только запредельщика, чью рожу вам всем продемонстрировали. Больше выживших быть не должно. Ещё вопросы?

— Но это же просто дети! — Дани и сам удивился, услыхав, сколько жара и неподдельной мольбы звучит в его голосе. — Неужели мы не можем…

— Всех! — совершенно безумным тоном, заорал де Вард-Тиморенис. — Не испытывай моего терпения, сержант! Всё, конец связи. И не вызывай меня больше по всякой ерунде, придурок!

Связь оборвалась. Как и всякая надежда в душе Дани. Задыхаясь от переполнявших его чувств, он переключился на камеру Ирви. Страж слышал весь его короткий диалог с гроссмейстером, как и все прочие конфедераты — переговоры велись не на закрытом канале личной связи, а на общей для всей ладони линии. С экрана шлема на Дани взирали посуровевшие лица его бойцов — многие поснимали шлемы, хотя это и было строго запрещено. Все молчали, даже ваятели выглядели недовольными, стражи же и чтецы, все как один, казалось, совершенно окаменели.

«Дьяволы и треклятые, траханные козлом, бесы!» — Дани закрыл глаза и несколько долгих, томительных секунд просто молчал и не думал ни о чем — не хотелось! О Сила, как же ему не хотелось думать!

— Сержант, — дрожащий голос Ирви Раемма вырвал Павилоса из такого блаженного небытия. — Ваши приказы?

«Мои приказы? — горько усмехнулся Дани. — А какими, мальчик, они могут быть? Ну, хорошо, допустим, я прикажу захватить этих детей и вывести на поверхность невредимыми — я могу это сделать. Но когда об этом узнает Гермаген или Серапис — они тут же отменят распоряжение. Всё, что выиграют дети — несколько мучительно-кошмарных часов жизни, да вдобавок это подставит под удар ребят — все ведь слышали приказ гроссмейстера».

Он тяжело вздохнул. Раз, другой… томительно текли мгновения. Дани осознавал, что единственное, на что он реально способен, что действительно должен сделать — прекратить эту пытку, как можно скорее и безболезненнее для всех: и для детей, и для конфедератов.

— Гранаты, — бросил одно-единственное слово Дани Павилос лейн Соломон и смежил веки, будучи не в силах заставить себя смотреть.

— Погодите, — неожиданно раздавшийся голос точно лезвие бритвы прошелся по оголенным нервам сержанта. Открыв глаза, он, «глазами» Ирви Раемма уставился на приближающегося ваятеля. Им оказался тот самый низенький и полноватый черноризник с пустыми, так пугавшими Дани глазами, что снес ворота лаборатории в самом начале штурма.

Остановившись у входа в комнату, ваятель некоторое время смотрел в глубину, а когда повернулся и обратился к Дани… Что-то произошло с ним! Павилос вначале не понял что именно — но что-то определенно изменилось во внешности мрачного творца изменений.

— Если позволите, сержант, я сам выполню распоряжение гроссмейстера, — проговорил он.

Дани молча кивнул и лишь потом спохватился, вспомнив, что ваятель не может его видеть.

— Хорошо, — сиплым голосом ответил он.

«В конце концов, куда лучше, если отвратительную обязанность возьмёт на себя черноризник — не иначе как выслужиться решил, мразь! — чем ребята», — мысленно пробормотал Дани.

Ваятель тем временем вошел в детскую и, дойдя до середины, остановился. Он не стал выписывать пируэты руками, не стал творить театральщину столь любимую его младшими коллегами, нет! Он просто стоял и смотрел, чутко, внимательно, неотрывно, смотрел в глаза каждому из сжавшихся от ужаса детей и под его взглядом они, один за другим, тихо и спокойно оседали — точно уснув. Сколько это продолжалось? Дани показалось что вечность, а может и больше. Но в действительности прошло не больше пары минут, на исходе которых в комнате не осталось ни одного бодрствующего ребенка.

— Ну, вот и всё. Они спят, — тихо и почти нежно проговорил ваятель, но его голос было хорошо слышно в воцарившейся на всём проклятом уровне тишине. — Спят… им не страшно, не больно, они просто спят. Спят сном, от которого не проснутся, сержант. Приказ гроссмейстера выполнен.

Ваятель развернулся, кивнул и медленно направился прочь, минуя расступавшихся перед ним конфедератов. Дани видел лица ребят, видел благодарность и уважение к мрачному творцу в их глазах, но куда больше его потрясли глаза самого ваятеля! Теперь он понял, что изменилось в его внешности, понял, отчего с таким почтением расступались перед ним бойцы: по щекам опытного и хладнокровного убийцы текли слезы! Он не выслуживался, нет! Он просто делал всё что мог, чтобы облегчить последние мгновения несчастных детей в этом отвратительном мире. И он рыдал, тихо, беззвучно, но рыдал, оплакивая и их и себя, свою собственную искалеченную и изуродованную душу, всё ещё сохранявшую на само донышке остатки прежней чистоты.

Стащив с себя шлем, Дани, так же как и ваятель, бездумно двинулся прочь по коридору, но его провожали не почтение и благодарность, а настороженный и печальный взгляд его верного «щита». Толик ничего не сказал, не сделал — да и что он мог? Разве что позволить старому другу уйти и побыть в одиночестве. По крайней мере, это — он мог сделать. Это — всё, что он мог.

* * *

— …конец связи. И не вызывай меня больше по всякой ерунде, придурок! — Гермаген отключил передатчик и снова перевел информационную матрицу шлема в пассивный режим.

Серапис уже довольно далеко ушел, и гроссмейстер торопливо последовал за ним. По пути он переступил через тело техника — совершенно случайно вышедшего на них из какой-то комнаты. Его убил Александер, попросту остановив сердце плетением, — Гермаген в это время как раз разговаривал с Дани. Это был единственный человек обнаруженный на двадцать четвёртом уровне. Да, они уже спустились куда ниже, чем передовые разведывательные отряды — те болтались где-то на двадцатом — и продолжали забираться всё глубже.

— Что там было, — «почувствовав» спиной приближение своего давнего напарника, не оборачиваясь, спросил Серапис.

— Бычий выкидышь, — фыркнув, отозвался Тиморенис. — У нашего нового сержанта вдруг проснулся альтруизм в заднице. Долбаный придурок решил узнать точно ли фраза «Зачистить полностью» означает то, что означает.

— Не заводись, — мягко упрекнул друга Серапис.

— Я и не завожусь! — рявкнул Гермаген. — Хотя с тобой это ой как не просто. Вот скажи, на кой ляд мы попёрлись в этот траханный рейд? Чего тебе неймется? Что, молодость решил вспомнить или нетерпение повидать родственничка заело? Ничего, ещё наглядишься на «козлёночка»!

— Не то, — тихо прошептал кон Александер. — Я устал, Маги. Понимаешь, устал! Мне всё надоело. Я уже не могу видеть эти холёные морды в Меске. Я хочу простоты, хочу действия, хочу знать: этот — друг, этот — враг. Чтобы не было никаких сложностей, никакой недосказанности…

Гермаген наигранно хохотнул.

— Поздно спохватился! Надо было думать об этом сорок лет назад.

— Не начинай, — горько улыбнувшись, отозвался ваятель.

— Это ты начал первым, — возмутился гроссмейстер, — когда потащил меня в рейд.

Александер фыркнул:

— Только не говори, что сам не хотел этого. Ты ж мне все уши прожужжал, как тебе надоели гарнизоны.

— Я и не отрицаю, — надувшись точно индюк, пробухтел Гермаген. — Но это не значит, что я должен быть в восторге от этой твоей блажи!

— Конечно, нет! А ещё ты, наверняка, не скучаешь по старым денькам?

— Вот уж точно нет, — фальшиво возмутился кон. — От тех славных деньков у меня до сих пор кошмары. Век бы их не было…

— Ха! — Александер оглянулся на старого друга, и на его лице появилось проказливое выражение. — А помнишь Маргану?

— Стараюсь поскорее забыть каждый раз, как ты мне напоминаешь! — скривился Гермаген.

— Хотя эта вылазка мне больше напоминает поход в ту горную деревушку… ну ту, помнишь, у «Одинокой могилы»? Как же она называлась?..

— «Серые камни» — гроссмейстер скривился ещё больше, хотя из-за шлема этого было не разглядеть. — И не напоминай мне про тот бардак! Я лишился там двух пальцев, если ты вдруг забыл. А тебе прекрасно известно как это весело — регенерировать. Ха!

— Зато там не было скучно, — так проказливо, точно вновь стал мальчишкой из своих воспоминаний, возразил Серапис.

Гермаген издал невнятный звук, больше походивший на урчание голодного желудка, чем на что либо иное.

— Точно! — язвительно добавил он. — Там было грязно, отвратительно воняло, не было жратвы, вода — гнилая, а ещё те уроды Тёмные и их треклятое гнездо — это было, да! А скуки, — скуки точно не было!

— Ты вечно во всём видишь только плохое, — попенял ему Александер.

— Что ж я могу поделать, если у нас жизнь такая? — меланхолично изрёк бесподобный де Вард-Тиморенис. — Шагу нельзя ступить — обязательно вляпаешься в говно!

Александер резко остановился, вскинул руку в предупреждающем жесте и Гермаген тут же, припав на одно колено, принялся водить дулом разрядника — любимейшего своего оружия — из стороны в сторону…

* * *

Монстр, бывший некогда Йо`Ванном та`ас Сикуро выбрался через небольшую дверцу на галерею проходившую через всю верхнюю часть столовой. Ударом пары передних «ног» он разнес огораживающие её перила и спрыгнул вниз, врезавшись в самый центр группы конов лишь недавно ворвавшихся в комнату, но уже успевших обагрить её кровью. Нижние суставы его ног оканчивались заостренными лезвиям и эти лезвия, как выяснилось, оказались превосходным оружием способным, благодаря силе имплантов, легко пробить боевую броню конфедератов. «Вода жизни» брызнула в разные стороны, люди кричали, осыпали чудовище ливнем дротиков и плазменных сгустков — бесполезно! Щит надежно прикрывал «живую» часть паукообразного монстра, а вот сами коны отнюдь не могли похвастаться такой «неуязвимостью». Их было шестеро, когда они вошли в столовую, считанные мгновения спустя лишь двое сбежавших и прячущихся конфедератов — вот все, кто остался. Остальные пали на том самом месте, где один из них с холодным безразличием свернул голову несчастной девочке-технику. Но и выжившие недолго смогли бы противостоять механическому монстру, если бы их крики и пальбу не услышали и не поспешили на помощь.

Йо`Ванн находился примерно на середине комнаты, когда из дверей ведущих на кухню вышла пара облаченных в развивающиеся черные мантии ваятелей. С того мига всё оказалось кончено. Защитник техников, углядев новых неприятелей, направился к ним — то ли посчитав их более легкой добычей, чем прячущееся «стражи», то ли каким-то крохотным, не искалеченным до отупения, уголком своего разума узнавший в вновь прибывших ваятелей. Как бы то ни было, он стремительно бросился на них… и застыл на полпути — точно бабочка, пришпиленная холодной булавкой к стене — это один из «черных» связал и оплел вязью «стазиса» несчастное чудовище. Второй же — тот самый толстяк с рыбьими глазами, каждый раз появляющийся в самые критические моменты точно черт услышавший шорох игральных костей, в это время ткал куда более сложную вязь — Безымянный только по воспоследовавшему результату сумел опознать «Туман Небытия» — и сморщился от омерзения. Йо`Ванн, без сомнения, являлся монстром, но он не заслуживал такого! Никто не заслуживал — если говорить на чистоту! Кем бы ни был Йо`Ванном та`ас Сикуро, вернее кем бы он ни стал ныне, некогда он был человеком и, судя по всему — человеком достойным! Такой конец — оказаться развеянным на атомы — это совсем не то чего заслуживал истинный воин! А ведь Йо`Ванн был воином, воином, до конца сражавшимся и защищавшим свой дом от вторжения.

Но ваятели никогда не утруждали себя подобными мудрствованиями!

— В Бездну! — Безымянный оторвался от экрана и материализовал звуковую пушку. — Делайте что хотите, но я ухожу! Я не собираюсь подыхать, словно крыса в норе. Если уж всё должно закончится, это будет так, как и где я сам решу!

Он обернулся намереваясь выйти из Контрольного Зала, но чуть ли не нос к носу столкнулся с Ви`ателом, как и он сам, только что оторвавшимся от мониторов.

— Ты, — лицо молодого техника искажала неприкрытая ненависть, — это всё твоя вина! Это ты привел их сюда. Кровь наших людей на твоих…

Техник потянулся за крошечным резаком, висевшим у него на поясе, но тут внутренние покои комплекса потряс чудовищной силы взрыв. Ви`ател качнулся и на время позабыл о своем намерении набросится на человека, сосредоточив всё внимание на раскачивающемся поле. Безымянный скосил глаза на мониторы слежения и увидел, как по всей матрице экранов пробежались мерцающие черные линии помех.

— Что за?.. — пошатываясь, но всё ж таки сумев устоять на ногах, прошипел Безымянный.

— Криогенные камеры! — А`Ани повезло меньше обоих мужчин. Сотрясение от взрыва бросило женщину на пол, но ничуть не поколебало её самоконтроль. Поднявшись и начав отряхиваться, она, тем не менее, всё так же внимательно и сосредоточенно наблюдала за происходящим. — Конфедераты, по всей видимости, повредили силовую установку питавшую камеры — вся система наблюдения девятнадцатого яруса отключилась. Замечательно! — внезапно воскликнула она, чем совершенно вывела из себя человека.

— Что?.. — начал было он, но женщина прервала его вопрос повелительным взмахом руки.

— Ви`ател, — обратилась она к юноше, — нужный момент наступил. Сейчас коны не смогут действовать на девятнадцатом уровне — слишком велико задымление и остаточные взрывы будут продолжаться ещё некоторое время, — она помолчала, пристально вглядываясь в лицо техника, а затем тихонько добавила: — Ты знаешь, что нужно делать.

— А как же ты? — яростно вопросил младший Сикуро. — Я не оставлю тебя…

— Ты должен освободить проход, — жестко, почти жестоко оборвала все его возражения женщина. — Я, мы, — она стрельнула глазами в сторону Александера, — присоединимся к тебе позже. Пока же нужно доделать оставшуюся часть работы.

«Какой это, интересно? — ожесточенно подумал Безымянный. — Насколько я заметил, ты за всё это время так ничего и не сделала!»

Вслух, разумеется, он ничего говорить не стал, хотя его первоначальное решение покинуть как можно скорее Контрольный центр испарилось. Здесь, судя по всему, назревало нечто очень любопытное, и если имелся хоть один шанс вырваться из этого капкана — почему не попытаться им воспользоваться? Женщина же наоборот говорила и говорила:

— Нам будет необходим коридор, свободный, — хотя бы относительно. Сделай это… — она прибавила какое-то слово заставившее Ви`атела насупится, но всё ж согласно кивнуть. Безымянный не разобрал слова — оно было произнесено очень тихо, да вдобавок, ещё и на языке техников.

Всё это очень настораживало, оттого, глядя в спину удаляющееся юноши, человек не переставал напряженно размышлять над услышанным. И продолжал сжимать пушку в руках.

* * *

Передернув затвор, Дани установил интенсивность огня на максимум и выпустил длинную очередь в стену какой-то комнаты, где он оказался по случаю. «Дьяволы и бесы!» — в сердцах выругался конфедерат и ничуть не покривил душой. Это были первые выстрелы сделанные сержантом за время проведения нынешней операции. Ещё бы! Теперь он не какой-то там младший сержант разведывательной ладони, теперь ему не по статусу торчать на линии огня — пусть другие гибнут. «Дьяволы, дьяволы и треклятые бесы!» — тактический шлем с панорамным экраном валялся на полу, Дани уже тошнило от вида разворачивающейся бойни, от вида крови текущей рекой…

Да, это было трусостью — и Дани не скрывал от себя, что смалодушничал, что не сумел заставить себя досмотреть «представление» до конца. Плевать!

Магазин опустел, раздался короткий, сухой щелчок, пульсар перестал содрогаться в руках. «Дерьмо, дерьмо и ещё раз дерьмо!» — рука, машинальным движением, нажала на кнопку автоматического сброса магазина и метнулась к поясу за следующим. Перезарядив и снова взведя оружие, он нажал на курок, и по изувеченной стене ударила ещё одна очередь сверхплотных керамических дротиков вырывавших целые куски из древнего каменного монолита.

Когда боезапас иссяк Павилос, не задумываясь, заменил его новым и продолжил бесцельный расстрел стены. А затем ещё раз, и ещё, ещё… Он остановился, сумел заставить себя остановиться лишь, когда запас дротиков совершенно иссяк. И всё это время он ругался и сыпался проклятиями, обращаясь… Он и сам не знал на кого направлен его гнев. Точно не на техников — несчастные ублюдки, повинные только в том, что оказались не там где и когда было нужно. Не на конов — его подчиненных, вынужденных выполнять приказы. Даже не на Сераписа, будь он трижды проклят, Александера, и уж подавно не на его ручную обезьянку — Гермагена. Хотя сержант с удовольствием удавил бы гроссмейстера собственными руками и потом до конца дней считал бы этот поступок самым лучшим жизни!

Тогда может на себя? Судьбу? Рок… Всё неправильно. Не так как должно быть, совсем не так, но…

Что ж… Разве он не получил того чего хотел, о чем мечтал долгие годы? Разве он не достиг ранга сержанта, разве не оказался «под крылышком» одного из дюжины самых могущественных людей филиала? Не оказался причастным к тайнам избранных? Не исполняет свой долг?.. Только вот почему чувствует он себя, при всём при этом, едва ли не хуже, чем после гибели своих парней в Тартре. Тогда он знал, что их гибель — его вина. И знал, что наказание последует. Но был спокоен… Теперь же… Теперь он просто исполняет свой долг: честно, бестрепетно, полностью…

Исполняет ли? Дани в очередной раз выругался. Ах, как жаль, что закончились дротики! На той стене ещё так много не расстрелянного места… В этом его долг? Бесцельно стрелять по стене?..

Скривившись, будто обожрался недозрелой хурмы, Павилос отвернулся и принялся, словно загнанный зверь, мерить резкими шагами комнату — пусть не стрельба, но хоть какое-то, будь оно трижды проклято, действие. Хоть какое-то!

* * *

Александер резко остановился, вскинул руку в предупреждающем жесте и Гермаген тут же, припав на одно колено, принялся водить дулом разрядника — любимейшего своего оружия — из стороны в сторону выискивая того, чьё присутствие насторожило высокого ваятеля. Работая в паре, как давно привыкли, они переставали быть двумя совершенно не схожими меж собой людьми. Они становились одним сокрушающим все, что оказывалось на пути, целым. Они не нуждались в разговорах и обсуждениях, их действия даже не дополняли друг друга — они являлись продолжением, автоматическим, рефлекторным.

— Не здесь, — тихим, ровным голосом проговорил Серапис и мягким кивком указал на ближайшую дверцу…

Гермаген плавно скользнул к двери и ударом бронированной ноги снёс её, точно она была картонной, после чего, перекувыркнувшись через голову, мячиком вкатился в комнату. Оказавшись внутри, он не стал немедленно подниматься, вместо этого застыл на одном колене и наставив дуло разрядника прямо перед собой дожидаясь распоряжений Александера. За его спиной Серапис также вошедший внутрь и, скрупулезно изучая комнату, оказавшуюся одной из лабораторий, медленно ворочал головой.

— Там, — после продолжительного молчания, проговорил ваятель, указав рукой на один из массивных металлических шкафов, занимавших всю дальнюю от входа стену.

«В шкафу?» — одними губами, изумлённо переспросил Гермаген.

Увидев подтверждающий кивок своего патрона, он неторопливо приблизился к шкафу, перехватил поудобнее разрядник, и мгновенно сформированным плетеньем распахнул дверь, тут же ткнув внутрь дуло. Но сразу же торопливо отпрыгнул и с шумом втянул в себя воздух.

— Ну наконец-то! — истерично взвизгнула совершенно лысая голова покоящаяся на средней полочке. Суматошно вращая глазами в попытке как можно лучше разглядеть своих спасителей, она беспрестанно щёлкала зубами и постоянно причмокивая. — Я уж думал вы про меня забыли, бросили! А я, между прочим, ещё не очищался после…

— Огонь и Тьма! — от изумления Гермаген совершенно опешил и, даже, чего с ним не происходило много, много лет, позабыл про свою всегдашнюю ругань. — Ты?! Какого сраного… — опомнился он через некоторое время, — …рожна ты тут делаешь, долбанный придурок?! Твоё место…

— Ты знаешь этого… это? — прервал тираду гроссмейстера Серапис, приблизившись к шкафу и указывая на сферу.

Гермаген жестко выругался.

— Ещё бы! Как будто ты не знаешь. Это же наш драгоценный «Райнбор» — будь он трижды неладен! — сам мозгляк Суффо, собственной пустоголовой башкой!

— Я не пустоголовый! — возмутился фассор. Теперь, он, пусть и с опозданием, опознал пришельцев и очень, очень испугался.

Кон Александер пристально уставился на моргающую голову.

— Фассор? — узнавание никак не отразилось на лице шанарет`жи, да и голос его ничуть не потеплел. — Почему вы находитесь здесь? Кажется, наш договор вполне недвусмысленно предписывал…

— Меня украли! — не дав договорить Александеру, пропищал Суффо. — Эти подлые, вероломные, недалёкие, корыстолюбивые…

— Замолчите, фассор, — словно удар хлыста прозвучал ровный голос ваятеля.

Гермаген, тяжело дыша сверлил глазами техника.

— И чего с ним делать? — по голосу гроссмейстера вполне отчетливо читалось что, будь его воля, судьба фассора оказалась бы отнюдь не счастливой. И Суффо, в те короткие мгновенья, когда его глаза смотрели в непроницаемое забрало шлема конфедерата — это отчетливо понял.

— Я не виноват, не виноват, клянусь Силой! Я всё делал, как мы договаривались! — истерично взвыл он. — Это всё Сикуро! Я и помыслить не мог…

— Помолчите, фассор, — вновь повторил Александер, тоном способным заморозить солнце. — В данную конкретную минуту я как раз решаю, стоит ли вам продолжать своё существование или же ваше дальнейшее бытие, как и в случае приснопамятного «Райнбора», — нежелательно. — Он помолчал, немного. — Возможно… будет лучше избавить вас от неудобств связанных с физическим бытием, — фассор попытался было что-то сказать, но ваятель одним лишь взглядом заставил того умолкнуть. — Помолчите, не усугубляйте своего и без того незавидного положения!

Фассор окаменел, будто некто невидимый выключил не только звук, но и все двигательные функции этого странного существа. Он только бросал умоляющие взгляды на конфедератов. Серапис бесстрастно размышлял, откинув голову и прикрыв глаза. Гермаген весьма недвусмысленно пошлепывал ладонью по прикладу разрядника. Его лицевой щиток прояснился, позволяя фассору «наслаждаться» видом хищного блеска в глазах гроссмейстера. «Будь моя воля, — читалось во взглядах, — ты не протянул бы и одного удара сердца, которого у тебя нет!»… Эта немая сцена, словно застыв во времени, длилась и длилась — или так только казалось обезумившему от страха фассору, ведь он отчетливо понимал, что и он сам, и все его люди, все программы, вся та громада, что называется «Проект Возрождение» — всё это в настоящую минуту находится на грани тотального уничтожения. В первый раз за все минувшие годы фассор искренне пожалел, что в своё время связался с Конфедерацией, а точнее — с той группой внутри филиала Валентиниана, коею ныне возглавлял стоявший напротив него ваятель.

— Значит так, — растягивая слова и хмурясь, выдал свой вердикт Александер после продолжительных размышлений. — С большой неохотой, фассор, я заключаю, что наше сотрудничество… — ваятель, вероятно, намеренно сделал паузу, дабы дать существу в полной мере прочувствовать всю ненадежность своего положения, — вынуждает меня сохранить вам жизнь.

Фассор от облегчения издал писклявый возглас, сразу же, впрочем, и оборвавшийся, поскольку Серапис ещё не закончил говорить.

— Однако это отнюдь не означает, что вы не понесете наказания за столь непростительно-безалаберное поведение. Но условия искупления вашей вины мы обсудим позднее. Сейчас есть более важные дела. Оставайтесь пока здесь. Гермаген, — Серапис покосился на гроссмейстера, — вскорости вернется за вами и вы отправитесь домой. И ещё, фассор, упаси вас Сила, попасться на глаза кому-нибудь ещё!

Суффо отчаянно захлопал ресницами — кивать он не мог, так что это был единственный способ, которым он мог выразить своё понимание ситуации, не перебивая ваятеля.

— Вот и хорошо, что мы поняли друг друга, — удовлетворённо заключил Серапис. — И ещё: я очень надеюсь, что это ваше непредвиденное путешествие, никак не повлияет на сроки очередной поставки «груза». Мне было бы крайне огорчительно узнать, что произошло обратное. Вы понимает? — фассор вновь ожесточено заморгал. — Значит, мы продолжим разговор позднее. Пока же — сидите… эмм, лежите себе спокойно, и если вас вдруг обнаружат — не подавайте признаков жизни.

Кон Александер повернулся и направился прочь из лаборатории, на ходу бросив Гермагену:

— Прикрой дверцу, Маги. Будет лучше, если до твоего возвращения фассор побудет в темноте и поразмышляет на досуге о своем непростительном проступке и его последствиях.

* * *

Мятущейся, точно загнанный зверь взгляд скользил по экранам, пока случайно не зацепился за очертания знакомой фигуры и Безымянный, уже вполне освоившийся с особенностями контрольного центра, мгновенно увеличил панораму заинтересовавшего его сектора. Это был юго-восточный блок двадцатого уровня уже практически полностью подконтрольного конфедератам. Заинтересовавший его мужчина был облачен во всё те же нелепые одеяния, висевшие на нем мешком, что и при первом знакомстве, только двигался он не в пример увереннее и плавне, как охотящийся кот. Ви`ател шел по самому центру коридора не прячась и не скрываясь, так что вышедший из бокового ответвления кон в тяжелой броне даже замешкался на одно мгновение от такой наглости юного техника, он даже не сразу поднял массивный ствол тяжелой лучевой пушки. Но этого краткого мгновения оказалось вполне достаточно для техника. Ви`ател попросту исчез, а затем словно порождение вышедшее из сплайса, оказался за спиной опешившего стража. В правой руке у техника мелькнуло лезвие боевого мономолекуляра, мелькнуло, и тут же исчезло, погрузившись в шею конфедерата. Удар, ещё один — тяжелые доспехи выдерживавшие очередь дротиков с близкого расстояния, оказались плохой защитой от алмазной остроты клинка — и страж, так, наверное, и не понявший что случилось, бесформенной грудой метала и плоти осел на пол, щедро орошаемый его же кровью.

Впервые Александеру удалось со стороны увидеть действие никса, и он оказался впечатлен. Такое перемещение — оно было чем-то сродни легендарному и утраченному искусству телепортации — предоставляло поистине огромное преимущество в бою. Уже во второй раз человек искренне пожалел, что не обладает этим чудесным инструментом.

Безымянный намеревался и дальше наблюдать за походом молодого техника, но в тот момент когда Ви`ател возобновил движение, вся громадная система мониторов внезапно покрылась сетью помех, а сам Зал Контроля чуть дрогнул — не так как это было после взрыва, но всё же достаточно чувствительно — послышался треск непонятной природы — словно от статических разрядов.

— Что опять случилось? — недовольно пробормотал человек, оборачиваясь к женщине.

И смолк, поскольку А`Ани, лихорадочно выискивая на экранах некое, известное только ей место, повелительным взмахом руки заставила его замолчать.

— Неужели они добрались до координационного центра? — не очень понятно, но явно встревожено прошептала женщина.

Найдя, наконец, нужный экран, она мгновенно увеличила его изображение и принялась управлять камерой, стараясь улучшить и прояснить ретранслируемую картинку.

На увеличенной голограмме появилось изображение небольшого помещения, плохо различимого из-за клубов сероватого дыма заполнявших комнату. Безымянный сумел разглядеть многочисленные кристаллические конструкции — их были десятки, если не сотни — всевозможных форм и размеров. Они покоились в стенных нишах в своеобразном, не лишенным некой внутренней симметрии порядке. Так же в комнате находилось несколько рабочих столов со встроенными проекторами, пара портативных криогенных камер и какие-то ещё технические агрегаты. Возле одного из столов лежало тело мужчины-техника застреленного в спину. Рядом с ним, сидя на стуле и склонившись к кристаллу, словно любуясь его строением, находился конфедерат в желтых, свободных одеждах. Позади него стоял, притопывая от нетерпения, страж с пульсаром наперевес.

— Помоги нам предки, — тихо прошептала А`Ани, с ужасом вглядываясь в ссутулившуюся фигуру. — Криптограф!

Вновь белесая рябь поколебала изображения тысяч сот-экранов; вновь послышался непонятный треск — но уже значительно громче; опять дрожь сотрясла Сферу Контроля — только куда как чувствительнее. Женщина-техник с побелевшим лицом отпрянула от голограммы.

— Скорее, — хриплым от волнения голосом проговорило она. — Мы должны немедленно уходить, иначе…

Её последние слова потонули в громоподобном грохоте, обрушившемся со всех сторон. Дрожь Сферы обратилась в яростное, непрерывное сотрясение — и Безымянный, и А`Ани не устояв на ногах, рухнули на пол. Мужчина тут же постарался вновь выпрямиться, но это ему не удалось: череда сильнейших толчков и последовавшая за ними волна вибраций не давали возможности подняться. Экраны — вначале всего один-два, а затем всё большее и большее их количество — стали взрываться, разбрасывая волны жара, искр и осколков стекла во все стороны. Александер приподнял голову: чуть поодаль от него женщина-техник, извиваясь по-змеиному, ползла к выходу из Зала. Повинуясь её примеру, он тоже стал подвигаться вперед.

Когда да спасительной двери на лестницу оставалось уже всего ничего — А`Ани почти полностью выбралась наружу, а Безымянному оставалось одолеть не более полутора метров, — со всех сторон обрушился неправдоподобно громкий треск, переходящий в рокот. Остававшиеся неповрежденными экраны взорвались одномоментно, а затем Сфера управления зашлась в последнем и самом мощном приступе вибраций. После чего на миг замерла и тут же рухнула вниз увлекая за собой находящихся в ней людей.

* * *

— Здесь, — кон Александер резким жестом вскинул руку и указал на ближайшую стену. — Он здесь.

Гермаген сделал несколько шагов в сторону, прислонившись к противоположной стене, дабы обезопасить тыл, нацелил разрядник прямо на стену перед собой, точно собирался атаковать равнодушный камень и, согнув ноги в коленях, приготовился к финальному рывку этого дурацкого рейда.

— Не спеши, — Серапис задумчиво провёл рукой по бородке глядя на приготовления друга. — Сперва вызови сюда кого-нибудь ещё. Чувствую, нам понадобятся люди.

— Что, — в голосе гроссмейстера чувствовалось отчаянное веселье, — перестал доверять мне?

— Не говори ерунды, — отмахнулся ваятель. — Но у тебя и без «Козлёночка» есть дела.

Гермагену недоуменно склонил голову к плечу.

— Какие ещё в Бездну, дела? — растерянно переспросил он.

— Уже забыл про фассора? — тонко улыбнувшись, удивился Серапис. — Или надеешься, что к тому времени как мы здесь закончим, его уже кто-нибудь оприходует?

— Тьфу ты, — раздраженно отозвался гроссмейстер. — Я ведь и впрямь совсем забыл про эту крысу!

Ваятель вновь улыбнулся.

— Охотно верю! Но ничего не поделаешь, дружище. Суффо, к сожалению, уже не раз доказывал свою ценность, и мы не можем просто так от него избавится.

— Ладно, — раздражением в тоне гроссмейстера можно было оттачивать мономолекуляры. — Я понял, можешь не разоряться. Мне придется потихоньку доставить его в инстайт. Дьяволы и бесы, Серапис, знал бы ты, как я ненавижу ту ихнюю дыру! А их долбаные сайбиары — это вообще кошмар! Так и тянет разнести всё то тараканье гнездо…

— Успеется, — равнодушно пожал плечами ваятель. — Суффо и его зверушки не всегда будут полезны. Рано или поздно наш союз утратит свою актуальность и тогда ты сможешь позабавится вволю.

Гермаген проворчал что-то невразумительное, но явно довольное.

— Но это потом, — не меняя выражения, подвёл итого гроссмейстер. — Сейчас вызови кого-нибудь из бойцов. Нужно закончить здешнюю работу.

— Павилоса? — скорее утвердительно, чем вопросительно, уточнил гроссмейстер.

Ваятель усмехнулся.

— Павилоса, так Павилоса. Тебе виднее, — он же, твой человек, ты и решай.

— Значит его, — кивнув сам себе, проворчал Гермаген. — Из всей прочей падали — он воняет меньше всех.

* * *

— Павилос, Бездна поглоти твою душу, ты где шляешься?! — индивидуальный коммуникатор сержанта, имплантированный в левую височную область, был подключен лишь на голосовую связь и не мог передавать картинку — так как Дани уже давно отключил функции голографического моделирования — но он как в яви увидел брызжущую слюной и яростью рожу своего непосредственного начальника — и даже скривился от отвращения. — Почему, к дьяволам, ты отключился от общей сети? И какого рожна в штабе торчит только Алик? Где ты находишься? Немедленно доложи о своём местонахождении!

— Двенадцатый уровень, сектор три, — скрипнув зубами, отозвался Дани, после весьма продолжительной паузы. Гроссмейстер Тиморенис явно был не тем человеком кого он хотел бы сейчас слышать. Вообще-то, он был последним и самым нежеланным собеседником, но субординации и тактической ситуации было глубоко плевать на чувства какого-то там сержанта. А уж бесподобному Гермагену — тем паче.

— Ну и какого ряженного осла ты там делаешь, придурок? Этот сектор уже давно пуст!

— Я… — начал было отвечать Дани, но Гермаген не пожелал слушать.

— К бесам! Плевать, что ты там делаешь. Немедленно брось все дела, собирай свою требуху в кучу и неси её сюда! И захвати с собой пару ребят понадежнее — не хватало ещё чтоб тебе пристрелили по глупости. Двадцать седьмой уровень, координаты по сетке: два-два-шесть. И чтоб не позднее чем через пять минут твои протухшие мозги плескались здесь. Конец связи!

Коммуникатор, так же внезапно, как и ожил — отключился. Вот так разговор! Некоторое время Дани просто стоял на месте и пялился в пространство пустым, ничего не выражающим взглядом. Наконец, не выдержав, он выругался в полный голос, почти закричал! Ну, вот и что ему теперь прикажете делать? Ослушаться нельзя — несмотря на всю кипящую в душе ярость, до откровенного бунта он ещё не дошел. Продолжая ругаться точно хоттолен на безденежного постояльца, он поднял шлем и, сверившись с дислокацией на внутреннем мониторе, направился на встречу с «ба-альшими начальниками»… Бездна забери их целиком и частями!

На выходе из комнаты он наткнулся на Толика и того самого стража, что совсем недавно не давал ему высунуться и осмотреться по сторонам — Марка Креска.

— Пошли, Толик. Марк — ты тоже, — кивнув стражу, так и не покинувшему своего командира, хотя его никто не просил оставаться рядом, бросил Дани направляясь по коридору к ближайшей лестнице. — Начальство вызывает, — даже не пытаясь скрывать своего отношения к этому самому начальству, горько добавил Павилос.

— Куда? — постаравшись придать своему обеспокоенному лицу равнодушное выражение, поинтересовался чтец.

— Двадцать седьмой уровень, — нахлобучив шлем и присоединив его к общей информационной сети, отозвался сержант.

— Двадцать седьмой? — удивился Толик. — Но ведь наши ещё даже не добрались до него!

Дани скривился, — его тактическая карта, выведенная на экран, говорила о том же самом — признавая правоту чтеца, но отвечать ничего не стал: приказ есть приказ — мать его!

* * *

Безымянный очнулся. Он лежал на полу среди груд битого стекла и керамики, оплавленных, смердящих гарью проводов и покореженных металлических остатков креплений Сферы. Сверху его придавило что-то громоздкое и тяжелое, не такое, чтобы трудно было дышать, но весьма неудобное. Пошевелившись, человек с облегчением ощутил, как давящая громада слегка приподнялась и соскользнула вбок — значит, завал не очень прочный и выбраться будет не сложно. Полежав ещё немного, он собрал силы и попытался приподняться на руках, но тут же с глухим стоном повалился обратно. В правую щёку воткнулся небольшой кусок стекла, он ощутил, как тонкая струйка крови потекла вниз, к подбородку, но боли почти не ощутил — вся боль, вся, сколько её могло собраться в одном теле, сосредоточилась в области левого плеча. Рука не работала совершенно и на каждую усилие пошевелиться отзывалась волной чудовищной, горячей как пламя Бездны, болью.

Перелом или вывих — не суть важно. По крайней мере — сейчас. Призвав на помощь Свейнт, Александер освободился от боли и, пользуясь одной правой рукой начал подниматься — сначала с трудом, но по мере того, как обломок Сферы сползал со спины — всё легче. Наконец, треклятый кусок обшивки полностью соскользнул и человек смог выпрямиться и оглядеться.

Вся громада Контрольного Зала Управления преобразилась до неузнаваемости и уже ничем не напоминала тот упорядоченный и функционирующий в полном соответствии назначению покои. Теперь вся длиннющая анфилада комнат больше походила на свалку или же на руины оставшиеся после землетрясения. Все многочисленные приборы или взорвались и разлетелись на тысячи мелких кусочков, или же дымились и мерцали сполохами скрытого внутри пламени. От Сферы управления не осталось ничего: самый крупный её осколок — тот самый, что придавил Безымянного, — вряд ли превышал в размере два метра.

Неподалеку от обломков из которых он выбрался, Александер заметил стоявшую к нему спиной А`Ани. Её небесно-голубое платье с широкими рукавами — один из которых сейчас был оторван — оказалось изрядно запачкано и припорошено белёсой пылью; повсюду виднелись дыры от порезов. Руки женщины так же были сильно исцарапаны и кровоточили, но она совершенно не обращала на это внимания всецело погруженная в изучение чего-то, доступного только ей. Она никак не отреагировала, когда человек зашевелился, не пришла ему на помощь, пока он выбирался из-под завала. Казалось, она вообще не заметила, что её спутник очнулся.

Безымянный этому не удивился. Он вообще перестал удивляться чему-либо. Но когда она обернулась и посмотрела на восставшего человека, Александер с изумлением разглядел на её лице потрясающе спокойное и умиротворённое выражение.

— Наконец-то всё заканчивается, лейн Александер, — довольно и чуть ли не радостно произнесла А`Ани. В её правой руке, возникнув словно бы из ниоткуда, появился крошечный пистолет — Безымянный с одного взгляда опознал «крикуна», жуткий, разрушительный ультразвуковой пси-пульсар, — и его чуть расширенное на кончике дуло оказалось направлено в грудь человека.

— Я не… — он и сам не был уверен, что именно намеревался сказать.

— Не нужно, — бесстрастно произнесло женщина. — Я ни в чем вас не обвиняю, лейн Александер. Дело не в вас. Вы, вполне вероятно, не имеете никакого отношения к атаке, но это ничего не меняет: вы должны умереть! Как и я.

Безымянный в недоумении склонил голову к плечу и держа единственную рабочую руку чуть приподнятой. Он не пытался сопротивляться — рефлекторный импульс материализовать оружие прошел очень быстро, ведь Александер прекрасно понимал, что не успеет, да и не сможет им воспользоваться.

— Всё верно, лейн Александер: мы оба умрем. Вы — чуть раньше, я — позже, — А`Ани чуть приподняла ладонь, и теперь дуло смотрело Безымянному в лицо — мерзкий одноглазый взгляд холодного метала. — Выживших не останется.

Она чуть помолчала, взгляд на миг утратил сосредоточенность, словно бы женщина погрузилась в себя, но рука не вздрогнула ни на миг и не отклонилась ни на миллиметр.

— Такова необходимость, — чуть слышно прошептала она, вновь возвращаясь в реальность. — Никто не должен пережить эту бойню. Никто! Только так мы можем обезопасить наше будущее. Спасти тех, кто успел перебраться в инстайт 25. Не должно остаться живых, способных открыть эту тайну. Единственный, кому удастся выбраться — будет мой сын, лейн Александер. Он возглавит наш новый клан. Мы же должны купить для него эту возможность.

— Ваш сын? — растерянно переспросил человек. О Бездна! Будь сейчас иные обстоятельства, не гляди ему в лицо ствол крикуна, Безымянный наверняка стукнул бы сам себе. Каким же дураком он оказался! Как, во имя всех предков, можно быть настолько глупым?! Сейчас, после слов А`Ани, все те маленькие нюансы в поведении женщины и Ви`атела встали на свои места. Конечно же! Что же с ним случилось, если он не смог понять такого простого обстоятельства? Неужели Тартр отнял у него куда больше чем он сам думал? Неужели простые человеческие чувства совершенно изгладились из его души? Не суметь разглядеть, понять взглядов бросаемых матерью на сына, не почувствовать той странной и таинственной связи, что присутствует в общении давшей жизнь женщины и её дитя! Каким же надо быть идиотом с ослепленными Бездной глазами, чтобы не суметь увидеть, понять и связать всё воедино?! Всё же так очевидно!

— Прощайте, лейн Александер, — чуть печально, но очень решительно проговорила А`Ани и её палец на спусковом крючке начал движение.

Дальнейшие события развивались так стремительно, что человеческий разум просто не успевал их осознавать. Женщина техник только начала нажимать крючок, когда стена неподалеку от ближайшей арки буквально взорвалась, и в образовавшуюся пробоину вкатился невысокий кон в массивных доспехах со знаками отличая старшего гроссмейстера и с опущенной маской шлема. В руках у него был не обычный пульсар, а шоковый разрядник — жуткое и смертоносное оружие ближнего боя, выдаваемое лишь особо доверенным стражам, да личной гвардии патриархов. Безымянный стремительно материализовал звуковую пушку — хотя даже не понимал толком для чего это делает, он ведь даже не сможет направить её! — но не умирать же безоружным! Вот только выстрелить он не успел, поскольку противники оказался куда как проворнее. А А`Ани — успела. Шум позади сбил её концентрацию, она одновременно стала разворачиваться и при этом палец её продолжал движение. Прозвучал мерзкий, воюще-визгливый выстрел — именно из-за издаваемого звука пси-пульсар именовали «крикуном» — но из-за нарушенного сосредоточения, рука её дрогнула и спрессованный луч ультразвука прошел несколько левее. Если бы она продолжала целиться человеку в грудь — это не имело бы значения, но дуло пистолета «смотрело» в голову и даже такой малости как несколько миллиметров хватило чтобы выстрел прошел мимо, лишь слегка оцарапав человеку висок.

А вот конфедерат не промахнулся. Опытный воин, не успел ещё даже как следует утвердиться на ногах от бедра и не целясь, выпустил электрический разряд, напоминающий стрелу молнии ярко-красного цвета, разряд — преодолевший разделявшее их расстояние мгновенно, быстрее чем можно было вообразить. «Алая ярость» ударила точно промеж лопаток не успевшей ничего понять женщины-техника стоявшей точно между Безымянным и коном и мгновенно убила ее, буквально испепелив всю нервную систему несчастной — такова была особенность шоковых разрядников. Ударная волна подбросила А`Ани и швырнула прямо на Безымянного. От неожиданности человек машинально поднял руку выпустив при этом собственное, пусть и бесполезное оружие и подхватил падающее на него тело. Остаточная мощность заряда предалась ему на одно краткое мгновенье, словно бы выдавив самую жизнь и лишив сил.

Они оба рухнули на пол. Человек дрожа от сотрясавших его электрических импульсов сжимал в объятьях тело женщины-техника понимая, что та невольно спасла ему жизнь, пусть и совсем ненадолго отсрочив смерть заслонила собой…

— А вот и ты!.. — голос, глухой из-за шума в ушах, треска статичных зарядов и шлема на голове говорившего… этот голос показался наполовину оглушенному изгою знакомым.

Безымянный перевел взгляд на убийцу в тяжелой броне и в то же самое мгновенье матовые пластины забрала, скрывавшие лицо кона, разошлись в стороны явив потное и искаженное в гримасе отвращения лицо, скорее походившее на морду озлобленного хорька, чем на человеческий лик. Черные глаза под набрякшими мешками век, узкий, заостренный книзу подбородок, крючковатый нос — Гермагена не зря некогда называли «хорьком» — до того он был схож и внешне, и повадками с этим пронырливым хищником — правда, было это много лет назад, теперь же его чаще именовали «сволочь» — и тоже вполне заслуженно!

— Гермаген… — Безымянный закашлялся. Приподнявшись, он сдвинул с груди тело А`Ани и, подхватив на руку мягко, почти нежно опустил на плиту рядом с собой. Бросив последний взгляд в лицо предводительницы клана, он не удивился странному умиротворению, проступившему на нем. Для неё всё закончилось. Женщина будто бы спала и даже слегка улыбалась… немного, одними уголками губ — или ему это только казалось? — Всё ещё бегаешь на побегушках у моего… Дядя?!

Серапис кон Александер перешагивая через завал, мягко и грациозно вошел в комнату.

— Здравствую, племянник, — буднично и спокойно проговорил он так, словно встреча эта состоялась в обеденном зале родового замка. — Рад тебя видеть.

Безымянный нашел в себе силы усмехнуться.

— Не сомневаюсь.

Ваятель приблизился к племяннику и остановился не дойдя до него нескольких шагов.

— А ты неплохо держишься, учитывая все обстоятельства, — с некоторой даже ноткой гордости заключил он.

— Мне просто больше ничего не остается, — пожал плечами, вернее одним плечом Безымянный.

Серапис не стал возражать — не было смысла. Он ещё некоторое время смотрел на племянника, а затем его фигуру окутало радужное сияние Силы — точно разом взошли десятки крошечных, нестерпимо ярких и прекрасных солнышек. Вязь формировалась стремительно, хаотичные выбросы энергии потоков с удивительной, неразличимой глазом скоростью обретали упорядоченные формы. Безымянный не успел осознать явленную его внутреннему зрению картину ваяния, а форма уже перешла в реальность и оплела его. Его сознание тут же погрузилось в странную, но умиротворяющую пелену, подобную вязким объятиям трясины. Всякая мысль о сопротивлении оставила его, думать вообще не хотелось. Только где-то в самой глубине строптивой души ещё теплились огоньки непокорства, но и они гасли с пугающей быстротой.

— Не волнуйся, — мягко проговорил Серапис. — Скоро мы сможем поговорить в более подходящей обстановке.

Безымянный собрался было что-то сказать, но внезапно произошло то, чего никто не мог ожидать. Радужная вспышка всколыхнула пространство; воздух взрезал отчаянный боевой клич и в ваятеля ударил раскаленный докрасна спрессованный воздушный сгусток. Вернее, не в самого Сераписа, а в окружавший его и до того незаметный ментальный энергетический щит. Сотни беснующихся точно разозленные светлячки искорок раскатились по полусфере. От неожиданности ваятель даже не сразу разглядел крохотного защитника бомбардирующего его. Гермаген же напротив почти тотчас углядел беса и направил на него ствол разрядника, но повелительный взмах руки Сераписа заставил его остановиться. Ваятель же, перестав обращать внимание на сыплющиеся удары, сосредоточил взгляд на Ноби и с ужасающей быстратой принялся создавать новое плетенье.

Для одурманенного и гаснущего сознания Безымянного вся эта сцена длилась лишь мгновенье. Он не успел остановить Ноби, не успел приказать тому скрыться, ведь в отчаянно храброй, но бесполезной попытке бесёнка защитить хозяина не было никакого смысла. Всё что он смог, успел сделать — набрать в лёгкие воздуха. А потом было уже поздно. Ноби дико закричал. Гнев, страх, неверие, отчаянье — всё было в этом ужасающем вопле — всё… и ещё боль! Дикая, нестерпимая, непереносимая боль. Его тельце висевшее в воздухе выгнулось, волна судорог схожих с агонией сотрясала плоть бесенка — миг, всё это продолжалось не больше мгновения, и… Ноби исчез! Его просто не стало.

Одним небрежным жестом, мановением руки, (ну и конечно вязью на одно неизмеримо короткое, сладостное мгновенье окутавшею всё окружающее ваятеля пространство и наполнившее его мириадами оттенков, звуков и чувств) он разорвал ткань реальности и переплел миры, в буквальном смысле слова выдавив несчастного бесенка в сплайс.

Безымянный горько скривился.

— Зачем? — тихо спросил он, с трудом шевеля посеревшими губами.

— Не люблю когда меня отвлекают, — сухо ответствовал Серапис.

— Он же ничего не мог тебе сделать, дядя. Зачем? Ты же знаешь, как ему сейчас больно…

Ваятель невесело усмехнулся:

— Ты бы лучше о себе переживал, мальчик. В твоём положении не до бесов, знаешь ли!

— В моем положении? — Безымянный попытался улыбнуться, но вязь всё сильнее проникала в плоть и он не смог даже этого. — В каком положении, дядя? Я уже мертвец…

— О нет, племянник, — Серапис покачал головой, и на миг лицо его обрело человеческие черты. Сочувствие? Безымянный в ужасе осознал, что старший Александер взирает на него с неподдельным состраданием! Что же ожидает его, если… — К сожалению для тебя, мой мальчик, смерть тебя не грозит… Гермаген!

Ваятель поднялся с корточек и, не глядя больше на племянника, вышел из зала слежения, а его место напротив Безымянного занял…

Лицо Гермагена было ужасно, отвратительно искривлено. Невообразимая гримаса ненависти и презрения — словно у ног его издыхала ядовитая гадина — искажала каждую черточку и без того не самого приятного и симпатичного лица.

— Мразь! — выплюнули, кривящиеся и дрожащие от сдерживаемой ярости, губы кона.

Безымянный хотел улыбнутся — ничего другого от своих прежних братьев он и не ожидал — но парализованное тело вконец отказало подчиняться и он не смог сделать даже этого.

— Лучше бы ты сдох в Запределье, предатель!

Правая нога кона отклонилась назад, а затем резко, с тихим посвистом вспоров воздух, устремилась вперед и вверх. Последнее, что успел рассмотреть Безымянный, была рифленая, тяжелая подошва, летящая ему прямо в лицо.

Потом наступила темнота…

* * *

Дани почти не запыхался во время спуска. Отчасти этому способствовал гнев, отчасти, неплохая физическая форма — бывшему приграничнику некогда было отращивать брюшко и обрастать жирком, как его более везучим сослуживцам из центральных земель. Он бежал легко, размеренной трусцой и ему почти удалось уложится в отведенные гроссмейстером Тиморенисом пять минут. Он запоздал совсем ненамного и успел прибыть на означенное место как раз в тот момент, когда кон Александер начал разговор с валявшимся в обнимку с трупом какой-то женщины отверженным. Дани хотел было войти в комнату, где происходил разговор, но Гермаген жестом заставил его и пришедших с ним бойцов остаться снаружи. Впрочем, это не помешало сержанту услышать саму беседу. Признаться честно, ничего подобного он никак не ожидал!

«Забавно… и совершенно непонятно. К чему?..» — Дани, легонько пожал плечами. Он давно утратил юношеское любопытство, давно перестал удивляться превратностям судьбы, и всё же сейчас ему действительно было интересно. После всей той беготни, что выпала на его долю за последний месяц, после всех тех рейдов и облав на «отверженных» он предполагал, что и нынешняя операция станет ещё одним таким же захватом. Но то, что произойдет она не в каком-то заштатном притоне, не при выходе «цели» из хоттола, а в секретной лаборатории техников (которых, между прочим, уже столетие как не существует) и целью окажется никто иной, как племянник самого Сераписа — вот это был сюрприз! Он уже даже и не пытался понять смысла происходящего — если во всём происходящем был хоть какой-то смысл! Всё чего он хотел, как можно скорее вернуться домой.

Серапис вскоре вышел из комнаты и жестом приказал Дани зайти внутрь, сам же он отправился куда-то дальше по коридору.

Стащив опостылевший шлем, Павилос перебрался через обломки и, пригнувшись, зашел в запылённое и пахнущее кровью и гарью помещение. Оглядываясь и пытаясь понять где же он очутился, Дани приблизился к гроссмейстеру.

— Ну и какого хрена ты пялишься? — Гермаген, тяжело, с натугой глотая воздух сквозь широко раздутые ноздри, обернулся к Дани. Лицо его всё так же кривилось, правое веко подрагивало, голос срывался. — Бери эту погань и тащи наверх! И надень траханный шлем, придурок. Ты не в борделе у своей мамочки…

Гроссмейстер развернулся и торопливо шурша подошвами по полу отправился вслед за Сераписом, но перед самым выходом задержался на мгновенье:

— И вот ещё что, Павилос. Захвати по дороге пару ребят посмышленей, и везите-ка вы этого дохляка в Ульфдам, а оттуда отправьте прямым ходом в «Оазис» к остальной мрази, нечего… — Гермаген прервался, не доведя мысль до конца, как с ним нередко случалось, и закончил совсем не так как собирался. — Мы здесь и сами как-нибудь управимся, без вас… А ты, как разгребаешься с этой швалью… Для тебя оставлено специальное распоряжения, — де Вард-Тиморенис улыбнулся — если можно назвать улыбкой оскал гиены — и Дани почувствовал как по позвоночнику катятся капли холодного пота. — Тебя ждет незабываемое путешествие в Крайнскальм, Павилос, — старший гроссмейстер разразился потоком булькающих звуков заменявших ему смех, — а уже там ты встретишься с одним замечательным малым, он тебе понравиться, наверняка понравится, Павилос! Заберешь его и под усиленной стражей доставишь к остальным… Ну да чего я разоряюсь? Окажешься в Ульфдаме там всё и узнаешь! Там тебя ждёт-пождёт целое официальное наставление!

Гроссмейстер разразился своим булькающим, отвратительным смехом. Снова шорох шагов, треск разбитого стекла и каменной крошки под подошвой стихающий вдалеке вслед за удаляющимся Гермагеном. Дани с трудом сглотнул вставший в горле ком и перевел дыхание, удивляясь как, после всех уже виденных и пережитых ужасов, одно слово, одно название может так напугать! Крайнскальм… Единственная на весь филиал Валентиниана тюрьма. Место, где содержаться те немногие, для кого даже изгнание в Тартр — недопустимая роскошь. Безумцы и маньяки опаснее в тысячи крат, чем самое ужасное порождение Бездны. И его посылают туда за одним из них!

Дани тяжело вздохнул и опустил взгляд на валяющегося в отключке парня. «Долбанная работа» — в который раз за нынешний день, пронеслось в голове.

Против воли, взгляд его скользнул чуть дальше, к телу женщины. «Красивая» — пронеслась отстраненная мысль. И тут же возникла другая: «Была…»

Дани отвернулся, и некоторое время просто бездумно смотрел в стену. Мыслей не было, как и желания, что-то делать — век бы стоять вот просто так: без чувств, эмоций размышлений и действий!

Внезапно, словно придя из невероятной дали, послышался голос. Дани сразу узнал его, хотя прошло уже больше четырех десятилетий с тех пор как Анн Павилос покинул этот мир. А вслед за голосом, пред мысленным взором сержанта явился и сам старик Павилос.

«Жизнь полна дерьма, — произнёс своё любимое изречение старый кон, гладя исподлобья на повзрослевшего отпрыска, — и если, сдохнув, ты не ощущаешь себя выпачканным по самую макушку — это значит только одно: ты напрасно тратил своё время!»

Дани явственно расслышал эти слова, расслышал даже характерные интонации в голосе отца, Казалось, старик стоит сзади, ухмыляется, и всё так же исподлобья взирает на него, цедя слова сквозь разорванные и неправильно сросшиеся губы. «Ты в дерьме, сынок…» И Дани отчетливо понимал, что это именно так. За сегодняшний день он вдосталь нахлебался дерьма, больше чем за минувшее десятилетие, а может и больше чем за все минувшие годы.

Взвалив Безымянного на плечо точно мешок, Дани потопал к выходу из контрольного зала, мысленно гадая: к чему всё это приведет его? Он помнил и ещё одно любимое выражение отца: «Дерьмовое начало — к вонючему концу». Так что, учитывая все обстоятельства, впереди ничего хорошего не светило.

Путь наверх занял куда больше времени, нежели спуск и объяснялось это не столько тяжестью самого подъема, сколько необходимостью обходить, возникавшие время от времени на дороге завалы. За время восхождения Дани успел полностью ознакомится с ситуацией в штурмуемом комплексе. Собственно, сам штурм уже давно закончился и теперь происходила окончательная зачистка помещений. Сопротивления почти полностью прекратилось и конфедераты лишь изредка встречали сопротивление. За время операции погибли двадцать восемь конов, почти все — стражи. Потерь среди плетельщиков и ваятелей не было — что совсем не удивительно. Убитых техников пока никто не считал, но по предварительным результатам в лаборатории находилось что-то около семисот или восьмисот обитателей. Неплохое соотношение потерь по любым меркам. Наверняка доклад гроссмейстера будет выглядеть одной сплошной победной реляцией. Дани даже затошнило от таких мыслей.

К счастью, он уже успел выйти на поверхность и смог вздохнуть чистый, не изуродованный гарью и запахом трупов воздух. В груди немного полегчало, хотя на душе не стало легче. Отмахав без малого милю к месту стоянки транспорта ладони, трое конфедератов принялись готовится к дороге. Марк отошел к своему стинеру стоявшем поодаль от припаркованных рядом гонщиков сержанта и его щита.

— Куда теперь сержант? — официальным и даже несколько подобострастным тоном, поинтересовался Толик, гладя как Дани укладывает бесчувственное тело несчастного забулдыги на заднее сиденье стинера. Но Павилос, даже не видя лица старого товарища, прекрасно понял, что именно скрывается за простыми словами.

И это окончательно вывел его из себя! Долго копившееся раздражение, которое не удалось снять даже расстреляв беззащитную стену в подземелье, наконец-то нашло повод выплеснутся наружу.

— Да пошел ты, — бросив работу и обернувшись к чтецу, прошипел сержант. — Думаешь, только тебе одному тошно от всего этого? Думаешь, я просто пивом мочусь от восторга? Может, это ты отдавал приказы, ты смотрел в глаза тех детей, ты… — поддавшись столь нехарактерному для себя импульсу, Дани резко шагнул вперед, схватил оторопевшего разведчика за чуть выступающие пластины брони у основания шеи, и притянул почти вплотную к себе. — Это ты будешь видеть их лица? Ты будешь искать оправданья? А что насчет ребят, кто остался там? — он мотнул головой в сторону разрушенного входа в комплекс. — Я ведь даже имен их запомнить не успел, Толик…

— Эй, успокойся Ди, — Китен стряхнул вцепившиеся в него ладони и опасливо огляделся по сторонам: не видит ли кто, посторонний? — Возьми себя в руки, беса тебе в койку, Павилос! Успокойся…

— Не могу, — почти прокричал сержант. — С той самой поляны, не могу! Что-то сломалось во мне Толик, понимаешь? — Дани уронил руки и весь съёжился.

— Успокойся, — мягко, как-то даже нежно повторил разведчик, хлопнув сержанта по плечу. — Всё пройдёт. Тебе просто нужно немного времени. Вернемся домой, выпьем, я познакомлю тебя с одной пригожей бабой, такой, знаешь, с огоньком и во-от та-акими сиськами, — для наглядности, он развел руки и ухмыльнулся. — С ней ты быстренько позабудешь обо всё на свете! Клянусь, не будь я Проныра!

— Да, — каким-то придушенным голосом, отозвался Павилос. — Ты прав. Пора домой…

Вернувшись к стинеру, сержант поудобней усадил Безымянного на сиденье, зафиксировал бесчувственное тело ремнями безопасности, после чего с неожиданной для самого себя сноровкой взобрался на место пилота. Кивнув Толику на стоящий по соседству «гонщик», он подсоединил нейронный интерфейс и активировал силовую установку.

— Вот и всё, — прошептал он, глядя вперед, в ожидании, пока его старый друг залезет на сиденье стинера. — Всё что осталось на сегодня — дорога. Дорога к дому…

* * *

Камни, завалившие один из потайных проходов — пожалуй, самый дальний, западный, которым не пользовались уже многие века — шевельнулись. Посыпалась мелкая крошка, пыль и земля. Послышалась приглушенная, отчаянная брань, перемежающаяся проклятьями. Снова легкая дрожь слежавшихся булыжников — такая же безрезультатная, как и прежде. И снова, снова, снова… Лишь изредка дрожь прекращалась и тогда из глубины земли слышался голос сыплющий проклятья и невнятные угрозы. Шло время, вечерние тени изгнали солнечное сияние, потом их самих вышвырнула в небытие ночная тьма. Скупой, обкорнанный коржик вечно юной Селен лишь ненадолго выглянул из-за горизонта — будто играл в прятки с Фаетом прячущемся с другой стороны безбрежной дали — и тут же поспешила спрятаться. Но прежде чем луна успела окончательно спрятать свой древний лик, завал у прохода, задрожав в очередной раз, разошелся и из образовавшейся небольшой трещинки, будто тянясь к свету ускользающей спутницы Терры, высунулась испачканная, окровавленная рука с обломанными ногтями.

Налетевший порыв ветра взъерошил мягкую травку у основания насыпи, мазнул по бесстрастным камням, дотянулся до дрожащей ладони торчащей их земли. Его мягкое дуновение, точно дружеское рукопожатье, оплело обессиленные пальцы, и словно бы поделилось с ними толикой своей жизни. Земля вновь, в самый последний раз задрожала порождая камнепад, древняя насыпь сперва осела, а затем раскрылась точно бутон тянущийся к первому солнечному лучу. Из глубины провала показалась вторая рука, ещё более израненная, чем первая, затем голова, шея, плечи. Напрягаясь из последних сил, человек выбрался наружу и не сумев сдержать стон облегчения, распластался на земле. Некоторое время всё на что он был способен — судорожно вдыхать воздух. Но через некоторое время он пришел в себя, и заставил свои дрожащие ноги выпрямиться. Покачиваясь и с трудом удерживая равновесие, он стоял под редкими, пронизывающими порывами ветра и безмолвно смотрел в темнеющую громаду неба. Он стоял долго, очень долго. Ноги перестали дрожать, спина распрямилась, усталость, пусть и далеко не полностью, но покинула его, позволяя дышать без той жадности что раньше.

Он стоял долго. Далекий солнечный луч показавшийся на порозовевшем небосклоне, застал его всё в той же позе и лишь когда свет восходящего светила коснулся лица окаменевшего человека тот ожил. Ожил и закричал! Закричал столь яростно, столь отчаянно, столь тоскливо, что даже солнце не смогло выдержать звука этого крика и поспешно спряталось за набежавшее облачко. Когда же оно снова выглянул — человека уже не было. Исчез, растворился, канул неизвестно куда. И только отзвук крика всё ещё гуляющих меж холмов яростно твердил: «это ещё не конец! Я ещё жив! И я отомщу!»