Любимое Тренькино место — старое городище, что лежит за рытовской деревней, на крутом берегу речки. Сказывают, жили здесь когда-то люди. Да пришли вороги, кого побили, кого в полон взяли, жилища пограбили и сожгли. И высится теперь холм, словно памятник могильный над былой здешней жизнью.
Нравится Треньке сидеть на дальнем склоне. И тепло — солнышко припекает, и скрытно — Филька лишний раз не найдёт.
Верным спутником и товарищем Треньке — Урван. Бежит, ковыляет за Тренькой. Не выправилась до конца лапа. Остался хромым, а оттого ненужным своему жестокому хозяину.
Смотрит Тренька иной раз на Урвана, дивится: неужто такой ласковый пёс человека загрыз до смерти? Дед на Тренькино недоумение ответил:
— Злой собаку человек делает. Натаскивал Рытов людей травить — вот и хватал их твой Урван. А с тобой подобрее сделался. Только ты его остерегайся всё ж. Рытовская выучка может иной раз ох как вспомниться!
Смеётся Тренька:
— Пустое, деда. Я теперь на Урване верхом кататься могу. Всё одно не тронет!
— Всё-таки берегись, — упреждал дед. — Про того загубленного мужичка памятуй.
Тренька посмелее и с Филькой сделался. Не спорит с молодым барином. Куда там! Однако и страха прежнего перед ним нет. Отчего так, кто знает? Может, и Урван тут причиной. Одолевши один страх — перед грозным псом, Тренька и с другим легче справляться стал.
Улизнул однажды Тренька от надоедливого и придирчивого Фильки на старое городище. Улёгся на гладком и большом, точно стол, камне, почти вовсе ушедшем в землю. А Урван, по обыкновению, хвост трубой и айда шнырять окрест, промышлять добавку к скудной рытовской овсянке. Знал Тренька за ним такую привычку: то мышь полевую ухватит, то зазевавшегося утёнка сцапает. Крупная дичь не давалась покалеченному псу. А есть, что поделаешь, и ему охота.
Принялся Урван неподалёку от Тренькиного камня землю передними лапами копать.
«Должно, мышь почуял», — решил Тренька и на другой бок перевернулся.
Придремал даже.
Глаза открыл — солнце на небе приметно к закату клонится. Встревожился Тренька. Эка беда! Не миновать теперь Филькиной выволочки.
И поделом! Отдыхать тоже с умом надобно.
Вскочил поспешно. Собаку кликнул:
— Урван! Домой!
Глянь, а пёс на прежнем месте землю роет. Яму выкопал, почитай, один хвост торчит.
Вздохнул Тренька:
— Нет, пёса, быть тебе ноне без добычи. Домой пора! — И, словно человеку, объясняет: — Фильку нешто не знаешь? Он и так, поди, сейчас беснуется. Влетит нам, пошли!
На те Тренькины слова вовсе но обратил внимания Урван. Только лапами быстрее задвигал, и из ямы земля выше полстола.
Рассердился Тренька:
— Кому сказано? Живо домой!
Ногой топнул.
Урван голову из ямы опять высунул и так жалобно на Треньку поглядел, что у того сердце дрогнуло.
— Горе мне с тобой! Я, поди, голодный не менее твоего. Ну, какой у тебя там зверь скрывается?
Заглянул в яму. А там никакой норы али хода проделанного. Только береста, наполовину истлевшая, собачьими когтями острыми потревоженная.
Хотел Урвана отругать, а может, поколотить даже: экую невидаль — полено берёзовое нашёл!
И вдруг словно что ударило в голову:
«Клад!»
Нырнул в узкую яму. Ухватил Урванову находку, на свет вытащил.
Туеском она оказалась, небольшим берестяным ведёрком с крышкой.
Взвесил Тренька обеими руками туесок — в одной не удержать, — засмеялся счастливо: сколько же в нём таких денежек, что он позапрошлым годом на княжеской вотчине нашёл?
Сел на землю возле ямы. Туесок тяжёлый открыть не может — руки трясутся. Рядом Урван прыгает, повизгивает радостно, хвостом машет: не зря, мол, старался, для друга своего нужную вещь сыскал!
— Урванчик, миленький, тебя с собой возьмём. Чего тебе у Ивана-то Матвеевича делать?
Прикипела к туеску берестяная крышка. Пыжится Тренька, старается ведёрко одолеть. Зубами даже вцепился. Урван на него с любопытством и удивлением уставился.
Вывалилась наконец из берестяного ведёрка узелок-тряпица. Развязал её поспешно Тренька и глаза вытаращил.
Нет в ней никаких денег. Звякнули обгорелые тяжёлые чёрные палочки, должно железные. И всё тут. Ничего больше нет.
— Как же так?! — заволновался Тренька. — Не может того быть! Кто ж такое будет в землю закапывать?
В яму опять полез. На манер Урвана стал землю рыть.
Что толку? Пусто в яме. Нету денег.
Плакать впору Треньке. Клад нашёл, а в нём вместо денег — железки чёрные, обгорелые. Не обидно ли?
А Урван знай себе вертится под ногами, хвостом дружелюбно виляет.
— Эх, пёс! — с сожалением молвил Тренька. — Глупый ты. Что тебе стоило настоящий клад найти, с деньгами? Не нужны мне твои железки.
Гляди вот!
Размахнулся Тренька и одну за другой те палочки в речку — бултых, бултых! — покидал.
Заскулил Урван, точно жалко ему было, что Тренька так обошёлся с его находкой.
— Ладно уж, — смилостивился Тренька. — Одну, так и быть, оставлю. Может, дядька Никола из неё ножик сделает. Только навряд ли…