8 октября 1944 г.

г. Смоленск.

Спиридонов привел меня к одноэтажному длинному деревянному жилому бараку — по соседству таких стояло несколько. Дождь усилился, и на дворе никого не было: только у сараев-дровяников, расположенных метрах в сорока-пятидесяти, какой-то мужик в тельняшке колол дрова. «Что это он, под дождем, — подумал я удивленно, — другого времени не нашел?»

— Здравия желаем, товарищи офицеры!

Резко обернувшись, я сжал рукоятку пистолета в кармане шинели. Но опасность нам не грозила — это дровосек, после того, как гаркнул свое приветствие, бросил на траву топор и вытянулся по стойке «смирно», пожирая нас с Михаилом глазами преданного пса.

— Не обращай внимания! — сказал Михаил. — Ничего особенного, местный дурачок. Вроде бы контуженный на фронте, так я слышал… — И первым вошел внутрь барака. — Дверь не закрывай, здесь темно!

Мы оказались в длинном темном коридоре, по бокам которого с обеих сторон угадывались через равные промежутки двери. Спиридонов уверенно подошел к одной из них, пошарил рукой поверх косяка и вынул короткую узкую дощечку, из-под которой извлек ключ. Потом он быстро открыл большой навесной замок и отворил дверь в комнату: по тому, как Михаил уверенно держался и ориентировался, я понял, что раньше он здесь бывал и, скорее всего, неоднократно.

— Кто здесь? — Из соседней комнаты, что напротив, выглянула пожилая маленькая и сухонькая женщина в теплой кофте и шерстяном платке, накинутом на плечи.

Она вышла в коридор и, подойдя к нам ближе и подслеповато щурясь, повторила вопрос:

— Граждане, вы к кому?

— Тетя Маша, да я это — Михаил! — откликнулся Спиридонов. — Приехал на пару дней в командировку! Со мной приятель, герой-фронтовик — прибыли только что, даже сестру не успел предупредить!

— Ах, Мишенька! — Старушка всплеснула руками, подходя к нему ближе. — А я, дура старая, сразу тебя не признала. Сестра твоя на работе, в магазине — может, внучку послать, предупредить о твоем приезде?

— Не надо, тетя Маша! К вечеру она с работы вернется, а мы здесь — будет для нее приятный сюрприз! Я пока тут сам с приятелем похозяйничаю: дровишек наколем и все такое!

— Да вам с дороги и отдохнуть надо — не буду мешать…

С этими словами женщина направилась к себе: на пороге ее комнаты я успел заметить двух девочек примерно десяти и пяти-шести лет. «Внучки, наверное», — мелькнула мысль. Потом мы зашли в комнату так называемой «сестры».

Сразу за дверью была крохотная кухня: в углу кирпичная, побеленная снаружи печь с двумя конфорками. Слева от двери рукомойник, справа у окна стол и две некрашеных табуретки. Около печи аккуратно сложенная вязанка дров и небольшой шкафчик для посуды, подвешенный на стену, — вот и все, что я увидел в этом помещении. На противоположной от входа стене, за занавеской, была вторая дверь: я прошел туда вслед за Михаилом и увидел небольшую чистенькую комнату-спальню. Из мебели тут стояла аккуратно застеленная металлическая кровать с панцирной сеткой, старый платяной шкаф в углу и невысокое трюмо напротив кровати. Окон не было, и Спиридонов ненадолго включил свет, окинув обстановку внимательным взглядом.

Потом мы вернулись на кухню: я повесил свою плащ-палатку, а за ней и фуражку на вешалку у входа. Печь не топилась, в помещении было довольно прохладно, и снимать шинель я не стал — только расстегнулся. Ремень с кобурой и портупеей положил на подоконник, а сам сел на табуретку к столу у окна. Напротив расположился Михаил: он даже шинель не расстегнул, а кепку небрежно бросил перед собой на стол. С полминуты мы сидели молча, переводя дух с дороги. Первым заговорил Спиридонов:

— Ну вот мы и «дома». — При этом он злобно скривился и сплюнул в сторону печки.

Я, конечно, понял его горькую иронию: у нас не только не было своего дома — и Родину мы, похоже, потеряли безвозвратно…

— Но бог от меня, видно, еще не отвернулся, — Спиридонов суеверно перекрестился, — если послал тебя прошлой ночью. Если бы не ты, зачем мне с утра пораньше навещать радиста? Пошел бы, как обычно, прямо на работу — там бы меня и «взяли», нутром чую!

— Верно чуешь! Я уже тебе говорил, «Смерш» всех «перетрясет» — с кем был связан и даже просто общался твой напарник. На тебя они «выйдут» очень быстро — можешь не сомневаться.

— Да я и не сомневаюсь.

Естественно, говорили мы очень тихо, придвинув табуретки ближе друг к другу: деревянные стены барака слишком тонки и ненадежны…

Михаил закурил, потом пристально на меня взглянул и высказал мысль, которая мне тоже приходила в голову:

— Похоже, мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны.

— Очень может быть, но окончательное решение не за нами. Как со связью?

Этот вопрос беспокоил меня больше всего: без связи мне здесь вообще нечего делать. Добраться до линии фронта и попытаться перейти на «ту сторону» я могу и в одиночку: никакие смоленские резиденты вроде Спиридонова мне для этого не нужны.

— Я же сказал, Николай, связь будет! В «аварийной» обстановке предусмотрен выход в эфир на запасной частоте и по новым позывным, два раза в сутки — в три ночи и в четырнадцать ровно. Сейчас около одиннадцати, ждать осталось недолго.

— Рация далеко?

— Рядом, в надежном тайнике — его еще немцы соорудили, незадолго до отступления. Предусмотрительными оказались, сволочи!

Меня не удивил нелицеприятный отзыв Михаила о наших теперешних «хозяевах». Есть замечательная фраза: «Победителей не судят!» Что было бы с тем же Сталиным, сумей армии Деникина захватить Москву в девятнадцатом и подавить большевистский мятеж? Висел бы на фонарном столбе в одном ряду со своими соратниками. То же в отношении немцев — раз они проигрывают войну, то автоматически превращаются из победителей в «фашистских сволочей» — даже для таких, как Спиридонов, которые совсем недавно готовы были пятки им лизать…

— А что за «сестра» у тебя здесь проживает? — спросил я.

— Надеждой ее зовут. Имя наверняка вымышленное: лет ей примерно тридцать или тридцать с небольшим: ничего бабенка, аппетитная…

— Как я погляжу, у тебя все бабы аппетитные, — прервал я Спиридонова, — может, по случаю, ты и к ней клинья подбивал?

— Что ты! С ней лучше не связываться — такая человека на тот свет отправит и не поморщится! Я ее еще по Пскову знаю: уже тогда про эту Надежду всякое говорили — вроде она у немцев на особом счету и все такое… В общем, ты меня понял — лучше от нее держаться подальше. Знаю точно, что она из донских или кубанских казачек: коммунистов-комиссаров ненавидит люто — у казаков с ними свои счеты…

— Как вы поддерживали связь? — снова прервал я Михаила. — Общие дела у вас были?

— Да никаких дел не было! Появлялся у нее один-два раза в квартал… Забирал посылки: питание для рации, иногда деньги — вот и все! Соседям она представила меня как двоюродного брата из района.

— Понятно. Еще вопросик: в бараке днем, кроме соседки и этих двух девчонок-малолеток, — есть еще кто-нибудь?

— Надежда говорила, больше никого. Этот полудурок контуженый болтается — вот и все. Остальные на работе: бабы да подростки — мужиков-то на войну забрали…

Я отчасти удовлетворил свое, отнюдь не праздное любопытство, но и «дядю Мишу» весьма интересовал один вопросик:

— Ты ночью помянул: забросили вас пару дней назад. Про задание не спрашиваю — не ребенок, но, ежели начистоту: заброска твоя кратковременная — ведь так?! Выполнил задание — и назад! Я прав?

Спиридонов говорил с какой-то заискивающей интонацией, заглядывая мне в глаза, словно пытаясь прочитать нужный ему ответ.

— Допустим, ты прав! Что дальше? — теперь я вопросительно посмотрел на Михаила, хотя прекрасно понял, к чему он клонит.

— Уходить мне отсюда надо — иначе все, хана! Если тебе скоро возвращаться к немцам, свяжись с ними и сообщи, чтоб и я с тобой!

— Послушай, Михаил, не будем торопить события: немцы не дураки и должны понимать, в каком ты положении, — мое, кстати, ничем не лучше. Когда выйдешь в эфир, передай о своих чрезвычайных обстоятельствах, плюс мое сообщение — этого вполне достаточно, поверь. А дальше все будет зависеть от полученного ответа — поэтому наберемся терпения и подождем.

Спиридонов молча подошел к печке и переложил в сторону сложенные около нее небольшой поленницей аккуратно наколотые чурки. Из деревянного пола в том месте, где лежали дрова, он вынул тщательно подогнанный кусок половицы и извлек из образовавшейся ниши жестяную коробку размером с внушительный том солидной энциклопедии.

— Кроме хозяйки, квартира известна только мне, — Михаил выложил коробку на стол. — На случай провала здесь спрятан запасной комплект документов и деньги — так что обузой я тебе не буду!

«Предусмотрительно, — подумал я, следя за его манипуляциями, — немцы очень основательно внедрили эту компанию: недаром агенты больше года продержались в русском тылу, а это большая редкость. Я, пожалуй, не припомню другой группы, которая бы сумела уцелеть и активно действовать такой же срок».

— Дай-ка взглянуть! — обратился я к Спиридонову.

Михаил подвинул мне коробку, потом закрыл нишу в полу и уложил дрова на место. Я в это время просмотрел поддельные паспорта и другие документы: их было два комплекта — на Михаила и, по-видимому, на его напарника-радиста. В таких вещах я знал толк и сразу отметил высокое качество подделок: паспорта, трудовые книжки, различные справки — об эвакуации, о медицинском освидетельствовании и еще целая стопка — все было с положенными отметками, печатями, штампами и записями. Особое внимание обратил на паспорта: похоже, они были подлинными, но только принадлежали когда-то другим лицам — теперь в одном из них красовалась фотокарточка Михаила. Отметки о прописке, даты выдачи, срок действия — все было в полном порядке.

— Неплохо сработано: теперь ты Машков Михаил Иванович — с чем тебя и поздравляю! — вернул я бумаги Михаилу. — Второй комплект на твоего напарника, теперь уже бывшего, надо уничтожить — прямо сейчас!

— Понимаю, не маленький…

Спиридонов (теперь уже Машков) начал разжигать печь: ловко настругал лучинки из сухого полена, и через две-три минуты в топке ярко запылал огонь. Когда пламя разгорелось, он бросил в печку вместе с бумагами напарника свой старый паспорт и еще кучу каких-то бумаг и справок, которые достал из внутреннего кармана шинели.

— Все, нет больше кладовщика ОРСа Спиридонова! — Михаил удовлетворенно потер руки, разложив по карманам свои новые документы и, между прочим, три пачки сторублевых советских купюр, которые также находились в коробке. Пустую жестянку он небрежно бросил в угол. Вскоре от топившейся печки в кухне потеплело, и мы сняли шинели.

— Перекусить бы тоже не мешало! — сказал «дядя Миша» и достал из бокового кармана пиджака банку рыбных консервов, из другого — кусок черного хлеба, завернутый в газету.

«Предусмотрительный… Хотя нет, ни о каких чрезвычайных ситуациях он не думал — просто решил позавтракать у себя на работе», — подумал я, в свою очередь доставая из вещмешка банку тушенки, хлеб и кусок сала в целлофановой упаковке. Глядя на выложенные на стол продукты, я негромко заметил:

— Это все! Если задержимся, придется отоваривать на продпункте мой офицерский продовольственный аттестат — что очень нежелательно. Не хочу «светиться» именно здесь, в Смоленске.

— Со жратвой проблем не будет, Надежда не даст умереть с голоду — как-никак, заведующая в продмаге.

— Надеюсь, ее помощь не потребуется, долго здесь мы не засидимся.

— Да уж… Надо отсюда двигать подальше и побыстрее!

Мы не спеша поели, напились горячего крепкого чая: воду вскипятили на печке, а заварка у меня была. Михаил закурил, и мы поговорили о каких-то пустяках — надо было коротать время до радиосеанса. В разведке длинный язык до добра не доводит, и обычно агенты весьма скудно делятся друг с другом информацией о себе. Но люди есть люди: что-то ненароком «проскальзывает» в разговорах, о чем-то рассказываем вполне осознанно — особенно, когда между напарниками складываются доверительные отношения. Мы с Михаилом особенно не откровенничали: даже ночью, в пьяном состоянии, он почти ничего не сказал о своем агентурном прошлом. Однако во фразе о «сестре» упомянул, что знает Надежду еще по Пскову, — это раз. Еще запомнились его слова: «Не подчиняюсь никакому абверу!» — это два. Я слышал о так называемом «Предприятии Цеппелин», напрямую подчиненном Главному управлению имперской безопасности в Берлине, а также знал, что в Пскове до недавнего времени находился его так называемый северный филиал. Отсюда сделал вполне логичный вывод, что «дядя Миша» — выпускник разведшколы этого самого «Цеппелина». Между прочим, агентов там готовили весьма основательно: курс обучения разведчиков «дальнего тыла» длился до полугода и больше…

— Бывал в Смоленске раньше? — полюбопытствовал Михаил.

— Не приходилось. И сейчас не должен был здесь оказаться — обстоятельства вынудили. А ты, помнится, упомянул, что в Смоленске уже больше года, — получается, внедрился в период немецкой оккупации. Так?

— Так и было. Вначале меня поселили в местечке Красный Бор, неподалеку от Смоленска — в июле сорок третьего.

— Тогда там располагался филиал Смоленской диверсионной школы абвера, — сделал я небольшое уточнение.

— В общем… Да. Откуда знаешь, бывал там?

— Бывать — не бывал, но слышал.

Михаил посмотрел на меня с уважением:

— Похоже, человек ты осведомленный, не какая-нибудь мелкая сошка. — Он глянул на часы. — До сеанса связи полтора часа. Не возражаешь, если я вздремну?

— Давай…

Михаил вышел в соседнюю комнату, и я услышал, как заскрипела сетка металлической кровати, куда он улегся, не раздеваясь.

Что касается моей осведомленности, то о структуре и деятельности абвера я немало узнал в период службы в так называемом штабе «Валли». Этот орган состоял из трех отделов, которым подчинялись все абверкоманды и абвергруппы на советско-германском фронте: разведывательные, диверсионные и контрразведывательные. Некоторое время я был прикомандирован к особой команде 1Г при разведотделе «Валли-1». Она занималась обеспечением агентов, забрасываемых в советский тыл, фиктивными документами и была укомплектована немецкими специалистами-граверами, а также знатоками делопроизводства в советских учреждениях и Красной Армии — в том числе из военнопленных. Основной задачей команды был сбор, изучение и изготовление различных советских документов, наград, штампов и печатей воинских частей и предприятий. Бланки трудноисполнимых документов — таких, как паспорта или партбилеты, а также ордена присылали из Берлина. Из разведывательного отдела меня вскоре перевели в диверсионный — «Валли-2». А в августе сорок третьего я получил отпуск, по возвращении из которого вскоре был заброшен в дальний советский тыл…

Хлопнула дверь в коридоре, и я непроизвольно потянулся к пистолету: он лежал около меня — только руку протяни. Но, прислушавшись, отчетливо различил детские голоса: «Те самые девочки из комнаты напротив». Дети на некоторое время затеяли шумную возню в коридоре, потом раздался голос тети Маши, которая их отчитала и выгнала играть на улицу. После этого я некоторое время наблюдал за ними в окно: дождь на время прекратился, и девочки устроили возле сараев игру в прятки.

Когда дождь полил снова, дети убежали домой — во дворе я больше никого не видел. Хотя нет, около половины второго, когда я уже собирался будить Михаила, мимо окна прошли двое мужчин. В первые секунды, как только они показались, я не на шутку встревожился и снова потянулся за своим «ТТ», но потом успокоился: один из них был тем самым дурачком в тельняшке, который при нашем появлении колол дрова. Сейчас он был в расстегнутой поношенной солдатской шинели без погон и в старой пилотке; рядом с ним шагал невысокий и невзрачный мужичок средних лет, без шапки и на костылях, одноногий инвалид. Вскоре они скрылись за углом соседнего барака, а я прошел в комнату — будить напарника. Он спал на боку, скинув сапоги и укрывшись шинелью, причем правую руку держал под подушкой, куда наверняка сунул пистолет. «Нервишки у тебя не так уж плохи, как мне показалось вначале, — заснул, как невинное дитя». Я потряс Михаила за плечо, и он почти сразу проснулся, как-то резко вздрогнув и уставившись на меня в момент пробуждения с явным испугом в глазах. Потом его взгляд принял осмысленное выражение — Михаил меня узнал и с облегчением шумно выдохнул, прежде чем встать. «Впрочем, — отметил я, — крепкими твои нервы тоже не назовешь…»

— Одевайся и пошли — тут недалеко! — негромко сказал он, застегивая шинель на все пуговицы.

На вешалке у выхода висел черный клеенчатый плащ-дождевик, принадлежащий, видимо, хозяйке, — сейчас он очень кстати пришелся Михаилу, который накинул его поверх шинели. Я тоже облачился в армейскую плащ-палатку, и мы вышли под дождь, который никак не хотел успокаиваться. В данной ситуации это было нам на руку: меньше прохожих и прочего народу на улицах. А нам не нужны были лишние любопытные взгляды…

Приложение 1.1

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Из аналитической записки начальнику ГУКР «Смерш»:

«…Весной 1941 года всем армейским группировкам немецких вооруженных сил приданы по одной разведывательной, диверсионной и контрразведывательной абверкоманде (далее — АК), а армиям — подчиненные этим командам абвергруппы (далее — АГ). Эти подразделения и подчиненные им разведывательные и диверсионные школы абвера являются основными органами разведки и контрразведки на всем протяжении Восточного фронта. Отдел „Валли-1“ руководит разведывательными АК и АГ — им присвоены номера от 101 и выше; отдел „Валли-2“ — диверсионно-подрывными АК и АГ (номера от 201); отдел „Валли-3“ — контрразведывательными АК и АГ (номера от 301).

Начальник отдела ГУКР «Смерш» НКО полковник Барышников

Все три отдела входят в состав штаба „Валли“ (полевая почта № 57219). Помимо упомянутых выше формирований штабу „Валли“ напрямую подчиняются Варшавская разведшкола, разведшколы в местечке Нидерзее (Восточная Пруссия) и ее филиал в г. Арисе.

…Обычно в подчинении каждой АК находятся от трех до восьми АГ.

…Количество таких абвергрупп достигло к началу 1944 г. ста тридцати…»

Подпись:

Приложение 1.2

ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

«О деятельности контрразведывательных органов противника на оккупированной территории Ленинградской области»

Начальник управления НКГБ СССР по Ленинградской области

Докладная записка (выдержки).

Комиссар государственной безопасности 3 ранга (Курбаткин)

…В функции 304-й контрразведывательной абверкоманды входит выявление и локализация деятельности разведывательных и партизанских групп и отрядов, а также агентуры органов советской разведки и контрразведки на оккупированной территории Ленинградской области.

…В оперативном и административном отношении АК-304 подчинена штабу контрразведки «Валли-3».

…На местах абверкоманда и ее группы в оперативном отношении взаимодействуют с контрразведывательной службой отдела 1Ц штаба группы армий «Север», отделами 1Ц 16-й и 18-й немецких армий.

…Дислокация штаба АК-304 — г. Псков.