8 октября 1944 г.

г. Смоленск.

Александр Николаевич Яковлев, агент Крот.

Дождь лил как из ведра, и около сараев во дворе было безлюдно — резервная рация находилась в одном из них, самом дальнем. Внутри дровяника, под поленницей у стены, была вырыта и выложена кирпичом довольно глубокая яма — наподобие овощной. Ее прекрасно замаскировали: массивная металлическая крышка лаза была присыпана слоем земли да еще заложена сверху дровами. Вниз вела небольшая деревянная лесенка, по которой и спустился Михаил. Дверь мы закрыли изнутри на крючок, а наблюдать за окрестностями я мог через щели между досками: вокруг лежал пустырь, дальше тянулись развалины, и, похоже, среди этого серенького безлюдья вряд ли кто мог нас заметить. Раскинув антенну-проволоку под потолком сарая, Михаил снова полез в яму, и вскоре я услышал оттуда характерное постукивание. Не удержался и заглянул вниз: при тусклом свете восковой свечи он «отбивал» ключом пятизначные колонки цифр своей и моей радиограмм. Поневоле всплыли в памяти уроки радиодела в разведшколе: по необходимости я вполне мог самостоятельно выступить в роли радиста. Закончив свои манипуляции, Михаил негромко сказал:

— Через двадцать минут будет ответ, подождем.

Он даже не стал подниматься наверх и молча курил там же, около рации, сидя на каком-то деревянном ящике. Наконец, приняв ответную радиограмму, он вылез на «свет божий»: мы быстро свернули и опустили вниз антенну, потом закрыли тяжелую стальную крышку, которую замаскировали слоем земли и дровами.

— Не боишься держать рацию в сарае? — спросил я. — Может быть, надежнее в комнате — у твоей «сестрички»?

— Там еще опаснее — кругом полно жулья! К ней полгода назад воры уже забирались. Хорошо, тайник с паспортом и деньгами не обнаружили. А сарай привлекает меньше внимания, потому как поживиться тут особо нечем, разве что дровами…

Вскоре, сидя за кухонным столом, я держал листок бумаги с расшифровкой текста, который после прочтения бросил в ярко горевший в печи огонь: возвращаясь, мы не забыли прихватить из сарая по большой вязанке дров. Ответ из разведцентра был краток и вполне предсказуем:

Ждите указаний. Следующий сеанс связи сегодня в восемнадцать ноль-ноль.

— Что скажешь? — подал реплику Михаил.

Он расположился за столом напротив меня и очищал от ружейного масла куском ветоши револьвер, который прихватил из тайника в сарае. «Один пистолет у тебя уже есть, — подумал я, — теперь вот второй прихватил. Зачем? Для большей уверенности?» Вслух же сказал:

— Такой ответ я и ждал! Конкретные указания получим в шесть вечера. Послушай, Михаил, до сегодняшнего дня этой рацией точно не пользовались?

— Абсолютно точно! Ежели ты беспокоишься насчет того, как бы нас не запеленговали, — можешь не волноваться, «работаем» с этой точки впервые.

— Вот и отлично!

Ответ Михаила меня успокоил, потому как вопрос я задал отнюдь не праздный. Для определения места выхода в эфир работающей рации станции слежения должны синхронно и с нескольких удаленных друг от друга точек определить направления — так называемые пеленги на действующий передатчик. Точки пересечения этих пеленгов образуют «треугольник ошибок», внутри которого и должна находиться искомая рация. Но площадь «треугольника» бывает достаточно велика и может составлять целые городские кварталы, куда входят десятки и сотни домов. Уточнить такие, весьма приблизительные, координаты практически невозможно с одного-двух коротких выходов в эфир — для этого требуется, особенно в городских условиях, многократная пеленгация. Тем не менее определенный риск в наших действиях присутствовал, но иного выхода не было. Переносить рацию на другое место ради двух или трех сеансов связи было еще рискованнее, тем более в дневное время. Михаила, похоже, беспокоили те же мысли, что и меня:

— Нутром чую, нельзя нам здесь долго задерживаться — слишком опасно!

— Согласен. Давай так: ты уже поспал часок — сейчас моя очередь.

— Какой разговор, отдыхай…

Теперь я по примеру «коллеги» скинул сапоги и улегся прямо в галифе и гимнастерке поверх полушерстяного одеяла, которым была накрыта кровать в соседней комнате. Пистолет засунул под подушку — как и гранату: что бы ни случилось, поднимать «лапки кверху» и сдаваться на «милость» чекистам я не собирался.

— …Эй, Николай, долго будешь дрыхнуть?!

Открыв спросонок глаза и увидев Михаила, который с силой тряс меня за плечо, я не сразу вернулся в реальность, почти с удивлением осматриваясь по сторонам.

— Поднимайся, пора! — поторопил напарник.

Я быстро встал и взглянул на часы: «Ого, уже половина шестого — почти два часа проспал!» В обычной обстановке меня разбудили бы даже негромкие шаги «дяди Миши» — еще до того, как он подошел к кровати. Сейчас сказалось нервное напряжение последних трех суток, поэтому я спал как убитый. Но даже такой короткий отдых меня прекрасно освежил и взбодрил — я снова был готов к активным действиям…

Наше второе посещение сарая для проведения шестичасового радиосеанса не обошлось без неожиданности. Когда мы уже возвращались, не забыв прихватить по вязанке дров, — увидели у входа в барак соседку, тетю Машу. В стареньком пальто и с кошелкой в руках, она разговаривала с двумя мужчинами: один из них был в синей милицейской форме с погонами старшины на шинели, другой — в штатском. Михаил непроизвольно замедлил шаг и обеспокоенно посмотрел в мою сторону — взглядом я дал ему понять: «Спокойно, возьми себя в руки». Не знаю, хорошо ли он меня понял, но в дальнейшем держался вполне достойно. Я сам, честно говоря, в первые секунды немного оцепенел, но потом постарался себя успокоить — повода для паники пока не было.

— Да вот и они сами! — сказала тетя Маша, повернувшись в нашу сторону и обращаясь к милиционеру. — Я же вам сказала — они в сарай пошли, за дровишками!

— Старшина Мамедов, здешний участковый! — представился милиционер, приложив руку к фуражке. — А вы кто будете, граждане?

— Да я же тебе толкую — это брат Надежды и его друг, приехали в гости… — снова заговорила тетя Маша, но старшина ее оборвал:

— Помолчи, пожалуйста, Мария Петровна, мы тут сами разберемся!

Говорил он с легким южным акцентом и наружность имел типично азиатскую: чернявый брюнет с аккуратными усиками. Молодой еще, не больше тридцати… Но опасаться надо было второго — я это сразу понял (взгляд у него был цепкий, с прищуром и какой-то недобрый, недоверчивый — чекистский взгляд). На вид я бы дал ему лет сорок. «С участковым все ясно, но этот наверняка энкавэдэшник или смершевец — с ним надо держать ухо востро!»

— Старший лейтенант Лемешев! — положив дрова на землю, я козырнул в ответ и достал документы из внутреннего кармана шинели, при этом добавил: — Может быть, пройдем в комнату, там и поговорим — не стоять же под дождем!

Мамедов глянул на штатского, который едва заметно кивнул, после чего старшина со мной согласился:

— Ну что же, пройдемте. Вы, Мария Петровна, пока посидите в своей комнате.

— Так я же за хлебом собралась…

— Позже сходите! — резко произнес до сего момента молчавший «штатский».

Обиженно поджав губы, старушка удалилась к себе. В комнате старшина предложил нам с Михаилом присесть к столу, сам же приступил к проверке документов, начав с меня. «Штатский» остался стоять в дверях, не спуская с нас настороженного взгляда, причем правая рука его оставалась в кармане полупальто, где наверняка у него было оружие. Левой же он брал передаваемые ему участковым документы и внимательно их изучал — после чего небрежно откладывал на стол. Так они просмотрели мое офицерское удостоверение, отпускной билет, справку из госпиталя — потом паспорт и целую кучу справок Михаила. Строго по закону я мог отказаться, как «офицер Красной Армии», предъявлять свои документы милиционеру — на это имел право только военный патруль. Но в таком случае они предложили бы пройти с ними в ближайшую комендатуру. А зачем мне это надо? Здесь, в бараке, я чувствовал себя вполне уверенно: в случае возникновения опасной ситуации я мог мгновенно ликвидировать обоих — пусть «штатский» и держался весьма настороженно. На улице это сделать было куда сложнее — нас могли увидеть случайные прохожие или из окон. Уйти же из комендатуры в случае разоблачения было еще проблематичнее… Так что я вполне осознанно пригласил проверяющих сюда — тем более наши бумаги были в полном порядке.

— Значит, Машков, из района… — участковый снова взял со стола паспорт Михаила. — Утверждаете, что приехали навестить сестру…

— Именно так. Прибыл в командировку по линии райпо, — подал голос Михаил, — имеется соответствующее предписание. Здесь, в городе, встретил Николая Лемешева — героя-фронтовика и старого знакомого. Вот, предложил переночевать у сестренки…

— Старший лейтенант может сам за себя ответить! — довольно резко «осадил» Михаила «штатский».

А я подумал не без восхищения: «Ай да „дядя Миша“ — шпарит, как по писаному! Ищут, скорее всего, именно его — вернее, пропавшего кладовщика Спиридонова. До меня они добраться пока не должны бы… Хотя чем черт не шутит — надо быть настороже…» «Штатский» между тем продолжал — больше обращаясь непосредственно к старшине, хотя говорил вроде бы для всех:

— Документы как будто в порядке, но есть вопросы! — при этом он многозначительно посмотрел на Мамедова. — Думаю, товарищу старшему лейтенанту и гражданину Машкову необходимо пройти с нами в отделение — тут недалеко!

Я мгновенно напрягся и почувствовал какой-то неприятный холодок в груди — так всегда было перед тем, как мне предстояли решительные действия. «Надо „кончать“ обоих и немедленно! Наверняка у них имеются приметы Спиридонова и Михаил вызвал подозрения! — вихрем пронеслось в голове. — А может, даже мои приметы…» Наибольшую опасность представлял «штатский» у дверей, до него было не более полутора метров — он как раз достал правую руку из кармана и взялся за дверную ручку. Я напружинил правую ногу и сделал вид, что хочу подняться с табуретки, — на самом деле приготовился нанести ему удар левой ногой в пах. С участковым, который стоял от меня в полуметре, я мог справиться без труда: он даже руку не успел бы донести до кобуры — не то что пистолет достать. Но именно старшина круто изменил ситуацию и тем самым спас жизнь себе и своему напарнику — он вдруг сказал:

— Можно поступить проще, товарищ оперуполномоченный! Он говорит, — старшина кивнул на Михаила, — что к сестре приехал. Ну, так я ее хорошо знаю: Надежда Николаевна надежный и проверенный товарищ, член партии. Она тут рядом, завом в продмаге работает — пошлем за ней соседку, через пять минут будет! Это не то что до отделения полчаса тащиться. Если Надежда Николаевна подтвердит, что Машков точно ее брат, значит, так оно и есть, — я за нее ручаюсь!

— Ну смотри… — после недолгой паузы проговорил «штатский», — тебе виднее, участок-то твой…

«Неужели пронесло?! — подумал я с облегчением. — Хорошо, не успел нанести удар. Если бы мы их здесь ликвидировали, наше непростое положение осложнилось бы еще больше…»

Через шесть-семь минут в коридоре раздались торопливые шаги, потом дверь распахнулась и на пороге появилась невысокая и симпатичная черноволосая женщина лет тридцати, в бежевом плаще и в резиновых сапожках, с непокрытой головой. Видимо, шла она очень быстро, поэтому несколько запыхалась и щеки ее порозовели — с порога она сразу направилась к Михаилу, заключив его в горячие «родственные» объятия:

— Здравствуй, Миша! — Тут она укоризненно поглядела на участкового: — Ты что же, Рустам, брата моего чуть не арестовал? Тетя Маша говорит: «Беги, девка, а то твоего Мишу сейчас в милицию заберут!»

Несколько смущенный старшина начал оправдываться и объяснять, что Михаила никогда не видел, но сразу же послал за ней соседку: при этом называл ее то Надеждой Николаевной, то Надеждой. Из чего я заключил, что они были достаточно хорошо знакомы. «Впрочем, — рассудил я, исходя из своего жизненного опыта, — если она заведующая в продуктовом магазине, то наверняка „подкармливает“ местных „шишек“ — того же участкового».

— Пойдем, Мамедов! — коротко приказал «штатский», который, как я и полагал, в этой паре был старшим.

— Извините, Надежда Николаевна, служба! — уже на ходу произнес старшина, поспешив вслед за ним.

Дверь в коридор была открыта, и там собрались любопытные соседи: тетя Маша, две немолодые женщины и еще парнишка лет четырнадцати — в этот вечерний час люди уже начали возвращаться с работы домой.

— Все, можно расходиться — представление окончено! — властным голосом работника советской торговли заявила Надежда и захлопнула перед их любопытными носами дверь.

Потом она долгим и оценивающим взглядом посмотрела на меня и спросила «брата»:

— Ну а это кто? Познакомь нас!

— Друг мой, Николай — герой-фронтовик! — преувеличенно громко (для соседских ушей) ответил Михаил. Потом подошел к ней вплотную и что-то шепнул в самое ухо. Она еще раз взглянула в мою сторону:

— Понятно. Тогда ждите, скоро вернусь.

— Жратвы захвати, сколько сможешь, — долго мы здесь не задержимся, — тихо произнес Михаил. — Денег дать?

— Не надо.

Она удалилась стремительной походкой (судя по звукам шагов в коридоре), а Михаил, закрыв дверь на защелку, облегченно выдохнул:

— Пронесло…

— Это точно, — ответил я.

В ожидании «сестры» Михаил засел за расшифровку шестичасовой радиограммы «оттуда» — текст на небольшом клочке бумаги все это время был у него в кармане брюк. Через некоторое время я держал в руках дешифровку, которую сразу после прочтения отправил в огонь. Текст ее накрепко врезался мне в память:

Агентам Кроту и Сове срочно передислоцироваться в район лесных массивов в ста двадцати километрах северо-восточнее райцентра Карманово Смоленской области. Подобрать подходящую площадку для приема десанта в количестве шести человек и груза. Координаты сообщить в Центр не позднее 23 часов 9 октября. Десант должен быть выброшен в ночь с 9 на 10 октября — точное время, пароль для встречи и расположение на земле сигнальных костров сообщим позднее — после получения от вас координат места высадки. До соединения с прибывшим десантом старшим является агент Крот. Далее поступите в распоряжение командира группы парашютистов.

Вернер

Желаем вам успехов.

— Как быть со сроками? — обеспокоенно посмотрел на меня Михаил. — Уже через сутки мы должны быть на месте, а это, если не ошибаюсь, под двести километров!

— Надо достать автомобиль и сегодня же ночью двигаться дальше! Какие мысли по этому поводу? — спросил я его и с улыбкой добавил: — Думай! Ты ведь у нас птица мудрая — Сова, как-никак!

— А ты, выходит, Крот! К тому же теперь мой командир, — пробурчал он хмуро, не поддержав мой шутливый тон.

— Так как с транспортом?

— Есть кое-какие соображения: один вариантик ухода из города я продумал заранее. Но хотелось бы знать — этот десант, он для чего? Та же цель, что у твоей группы? Может, поделишься?..

— Узнаешь в свое время, — решительно охладил я чрезмерное любопытство напарника. — Давай-ка лучше обсудим наше положение!

Я достал из вещмешка планшетку с картой Смоленской области, которую аккуратно расстелил на кухонном столе. Светомаскировочная штора на окне была опущена, и мы не боялись любопытных взглядов. Сова начал объяснять свой план, который мне показался весьма дельным.

Пока мы обсуждали наши дальнейшие действия, прошло часа полтора, наконец в коридоре раздались энергичные шаги и в дверь несколько раз постучали — видимо, стук был условный, и Михаил уверенно произнес:

— Это она!

Когда он открыл, в комнату вошла хозяйка — в том же плаще, что и при «разборках» с участковым Мамедовым, — только теперь в простеньком черном платке; в руках она держала средних размеров клеенчатую сумку.

Анна Шевченко, она же завмаг Надежда Котова.

Ее настоящее имя было Анна. Отец ее, ротмистр Николай Иванович Шевченко, из донских казаков, с восемнадцатого года состоял адъютантом казачьего генерала Шкуро: вместе они участвовали в боях с турками в составе кавалерийского корпуса генерала Баратова во время Первой мировой. Потом прошли весь крестный путь Белой армии и оказались в конце концов на чужбине — в эмиграции. Генерал Шкуро поначалу осел в Париже, а Николай Шевченко выехал с единственной и горячо любимой шестилетней дочкой в Югославию: мать Анны умерла от сыпного тифа еще в девятнадцатом, и девочка осталась на попечении отца.

В 1933 году Аня окончила русско-сербскую гимназию и даже поступила на медицинский факультет Белградского университета. Получить заветный диплом врача девушке не позволило тяжелое материальное положение семьи: отец перебивался случайными заработками шофера такси, грузчика, официанта и даже циркового наездника. В конце двадцатых в Югославию перебрался из Парижа генерал Шкуро — Андрей Григорьевич стал частым гостем в их маленькой комнатушке на окраине Белграда. Здесь бывали многие русские офицеры, немало которых осело на югославской земле после бегства из России в Гражданскую. Казачьи офицеры, за редким исключением, люто ненавидели большевиков, и многие из них состояли в Русском общевоинском союзе (РОВС) — антисоветской эмигрантской белогвардейской организации с центром в Париже. В шестнадцать лет отец привел Анну в молодежную ячейку Белградского филиала РОВС, где она прошла военно-спортивную подготовку. Идеологическая обработка здесь велась на «должном уровне» — в юные головы накрепко вдалбливали ярый антикоммунизм и антисоветизм…

В сорок втором, уезжая в Россию, отец сказал на прощание: «Помни, дочь: наши главные враги — большевики. В борьбе с ними хороши все средства и любые союзники — будь то Гитлер или сам Сатана! Если даже часть России окажется под немцами — а всю ее огромную территорию небольшой Германии не удержать, — даже тогда у русского народа останется шанс выжить, а затем возродиться из пепла. При большевиках такого шанса не будет: еще несколько десятилетий их правления — и русской нации придет конец: сталинское рабство приведет к вырождению и полной деградации. Мы, казаки, народ вольный — умрем, но на колени не встанем! А бог нас рассудит»…

Когда германские войска в 1942 году заняли казачьи районы Кубани, Дона и Терека, бывшие белые генералы Шкуро и Краснов с помощью немцев сформировали для борьбы против большевиков 15-й казачий корпус (у многих казаков были давние счеты и обиды на Советскую власть, и среди них нашлось немало добровольцев, вступивших в рядовой состав корпуса). Корпус возглавлял известный немецкий генерал Гельмут фон Панвиц. В командный состав входили немцы и русские эмигранты из казаков — среди них оказался и отец Анны. Весной сорок третьего Николай Шевченко погиб от рук партизан-подпольщиков на одном из хуторов в южнорусских степях. Неудивительно, что его дочь, воспитанная отцом в крайней ненависти к большевикам и всему советскому, решила мстить: вскоре она оказалась в числе курсантов одной из разведшкол специального органа «Цеппелин». Кстати, при зачислении с ней долго беседовал подполковник СС Грейфе, после чего в разговоре со своим помощником Краусом заметил: «Запомни, Отто, из этой русской вполне может получиться королева шпионажа — новая Мата Хари. Обрати на нее особое внимание!»

Снова Яковлев-Крот.

— Надолго ко мне? — спросила Надежда (ее настоящее имя «Анна» я узнал много позже).

— Уйдем сегодня ночью, — негромко ответил Михаил.

Сейчас, без посторонних, уже не было нужды разыгрывать родственные чувства — женщина молча поставила сумку на пол, сняла плащ и развязала платок. В скромном костюме и длинной юбке она выглядела, тем не менее, очень женственно и привлекательно. Но вела себя подчеркнуто сухо и почти не разговаривала: Михаил, пожалуй, был прав, когда говорил: «К такой не очень-то подкатишься». Впрочем, какие уж тут «подкаты» — в нашем теперешнем положении! Встретиться бы с ней в другой обстановке…

После получения последней радиограммы от немцев я был старшим нашего «дуэта», поэтому на правах командира, не вдаваясь в излишние подробности, коротко объяснил Надежде сложившуюся обстановку. Что касается наших дальнейших действий, то и тут я был весьма лаконичен: помянул лишь о том, что сегодня ночью мы переберемся в лесные массивы севернее Смоленска, где должны ожидать дальнейших указаний из разведцентра. Она выслушала и молча кивнула, не задавая лишних вопросов, — только уточнила, что нам понадобится в дорогу, помимо продуктов. Я сказал, что мы заберем рацию из тайника в сарае.

На скорую руку Надежда приготовила нехитрый ужин: кашу из пшенного концентрата, заправленную свиной тушенкой, — получилось весьма недурно. На протяжении вечера к нам несколько раз настойчиво пытались зайти «на огонек» не в меру любопытные соседки — конечно, под «благовидными» предлогами занять то соли, то перца. Их можно было понять: не каждый день к ним в барак заходили мужики вроде меня и Михаила — в тылу «наш брат» был в дефиците. Но Надежда всякий раз энергично их выставляла, громко объявляя на весь коридор:

— Имейте совесть, бабы! Брат устал с дороги, да и товарищ тоже! Дайте людям отдохнуть!

Словно щедрый интендант, она выдала нам две буханки хлеба, четыре большие банки тушенки, шмат сала в чистой белой тряпочке, несколько банок рыбных консервов, бутылку спирта — даже папиросы не забыла (к радости курящего Михаила). Этот почти «семейный» ужин и какие-то очень домашние сборы в дорогу с укладкой продуктов в мой армейский вещмешок — словно на рыбалку или в туристический поход, — все это до боли в сердце вдруг напомнило мне мирную жизнь в Москве, маму, школу… Даже не знаю, что на меня нашло, но в душе словно некая струна дрогнула: вдруг захотелось завыть от какой-то безысходной тоски и одиночества — так матерый одинокий волк воет в ледяной пустыне на безмолвный и равнодушный лунный диск в ночном небосводе…

Когда настало время прощаться, я спросил Надежду:

— Не боитесь оставаться? Нас с Михаилом активно ищут — как бы на вас не вышли!

Она взглянула на меня своими пронзительными черными глазами и, усмехнувшись, сказала:

— Бог не выдаст — свинья не съест!

Михаил пожал ей руку и напомнил о третьем члене своей разведгруппы:

— Не забудь про железнодорожника, оставь условный знак — пусть «заляжет на дно»!

Очень осторожно, чтобы никто из соседей не услышал наших шагов по коридору, мы ушли через окно в кухне: на часах была полночь. В просвете между тяжелыми осенними тучами вдруг выглянула большая полная луна, и я подумал: «Полнолуние! Осталось только завыть — как матерому волку! Впрочем, почему — „как“? Если вдуматься, я и есть одинокий, бездомный бродяга-волк: без семьи, дома, Родины…» В этот момент я вдруг вспомнил Еву, ее последнее письмо. Может быть, еще не все для меня потеряно в этой жизни? В любом случае мы еще повоюем…

Анна Шевченко.

Проводив Михаила и его напарника — «старшего лейтенанта», она аккуратно, стараясь не шуметь, притворила окно и задернула светомаскировку. Электричество в их район давали только днем, и Анна зажгла керосиновую лампу, «прикрутив» фитилек на самый маленький огонь. Потом подсела к столу на кухне, подперев подбородок рукой — эта привычка перешла к ней от отца, — и крепко задумалась. Она неподвижно сидела три-четыре минуты, потом решительно встала и направилась в соседнюю комнату. Казалось, после недолгих раздумий женщина пришла к какому-то конкретному решению, — так оно и было. Анна Шевченко окончательно поняла, что сегодня ночью наступило время «умереть» ее второму обличью — завмагу и члену партии Надежде Котовой. Под этим прикрытием она продержалась в Смоленске почти год: теперь пришло время уходить — здесь становилось чересчур «горячо». Приход Совы с «коллегой» всего лишь ускорил реализацию плана, придуманного еще две недели назад, — видимо, ей просто нужен был толчок, вроде сегодняшнего визита этих двоих.

«А старлей очень даже ничего, хорош парень! — вдруг подумала Анна, укладывая небольшой дорожный чемоданчик. — Похоже, я ему тоже понравилась — по глазам было видно». Она оставалась прежде всего молодой и красивой тридцатилетней женщиной в расцвете сил, а уж потом агентом «Цеппелина» под экзотическим псевдонимом «Лотос», который для нее придумал сам оберштурмбаннфюрер СС Грейфе. Впрочем, ей часто приходилось забывать о том, что она «баба», и заниматься совсем не женскими делами. Но женская сущность все равно брала свое — недаром участковый Мамедов у нее в любовниках вот уже полгода состоял…

Собрав вещи, она поставила чемоданчик рядом с кроватью и посмотрела на будильник: час ночи. Потом потушила керосинку и, раздевшись в темноте, легла в холодную постель: вполне можно было поспать часа три. На рассвете она навсегда покинет этот опостылевший барак и временно укроется на более надежной квартире: поможет ей в этом недалекий, но жадный до баб и денег Рустамчик — не зря она столько времени делила с ним ложе и всячески «подкармливала» казенными продуктами из своего магазина. Как говорится, долг платежом красен, товарищ участковый уполномоченный!

Приложение 4.1

ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Шифротелеграмма

Горобец

Колыгину

Ошибочно задержанных офицеров войск НКВД по охране тыла 49-й армии Шилова А. П. и Калюжного Б. Г., командированных в г. Вязьма Смоленской области, немедленно освободить. Задействованный с 1 октября с. г. условный секретный знак — точка вместо запятой в середине последнего предложения — содержится только в командировочных предписаниях военнослужащих территориальных органов НКВД. На документы войск НКВД по охране тыла Действующей армии эта мера не распространяется.

Начальник Управления контрразведки округа указывает Вам на проявленную халатность, так как необходимые распоряжения по данному вопросу содержатся в директиве №… от 28.09.44 г.