16 февраля 1945 года, Западная Белоруссия

1

Восемь вооруженных людей вот уже второй час безостановочно брели по колено в снегу по темному предрассветному лесу. Шли молча: высокий темп движения явно не располагал к пустопорожней болтовне – надо было экономить дыхание. Зато энергичная ходьба спасала от мороза, который к утру только усилился.

Метрах в пятидесяти впереди основной группы, настороженно осматриваясь по сторонам, шли двое бородатых мужчин со «шмайссерами» на изготовку. На них была поношенная, но еще добротная зимняя одежда, какую обычно носят местные крестьяне: серые короткие овчинные полушубки, шапки-треухи из волчьего меха и незаменимые в сильные морозы валенки. В основной группе находились Феликс, Швецов и еще двое диверсантов – на всех то же, что и в самолете, советское зимнее обмундирование, через плечо автоматы (советские ППШ). Каждый из этой четверки нес на спине по туго набитому армейскому вещмешку. Тут же шли двое из экипажа «Арадо»: командир, майор Герц, и один из бортстрелков – молодой ефрейтор по фамилии Краузе. Летчики были в меховых летных куртках, унтах и кожаных утепленных шлемах. Оба шли налегке, вооруженные одними пистолетами в поясной кобуре. Герц при этом тяжело дышал: воздушный ас явно не привык к подобным пешим «прогулкам». Он уже ругал себя за то, что легкомысленно согласился на это сомнительное мероприятие и не остался в самолете: «Слушал бы сейчас музыку по радио, сидя в удобном пилотском кресле и попивая крепкий ром из бортпайка. Это все подполковник – соблазнил русской баней, да еще у русских же в тылу!»

…Около двух часов назад, когда закончилась разгрузка «Арадо», Шерхорн отправил санный обоз по заброшенной просеке в основной лагерь – там, вокруг глухой лесной деревеньки, расположились в специально вырытых землянках до полутора тысяч бойцов его «армии». Феликсу и его людям подполковник предложил отсидеться пару дней на лесном хуторе неподалеку. Затем они должны были попарно разделиться: Феликс со Швецовым отправляются к железной дороге – их задача попутным эшелоном выехать в восточном направлении. Двое других на мотоцикле (его позже доставят ближе к шоссе) направятся в Минск. Обе «пары» агентов имели важные задания разведывательно-диверсионного характера.

После того как все неотложные организационные вопросы были решены, Шерхорн неожиданно предложил:

– А почему бы и вам, Герц, днем не отдохнуть на хуторе? Попаритесь в настоящей русской баньке. Уверяю вас, не пожалеете!

– А как же самолет? – растерянно спросил летчик, который поначалу опешил от такого неожиданного предложения. – Я имею в виду экстренную эвакуацию: вдруг придется срочно взлетать?..

– Раньше следующей ночи вы все равно не улетите. Во-первых, надо ждать раненых. Кроме того, днем вас перехватят и собьют русские истребители – да вам это известно не хуже меня!

– Так-то оно так… Но, как командир экипажа, надолго отлучаться от самолета в данных обстоятельствах считаю неразумным!

– Да тут недалеко, чуть больше часа ходьбы. Впрочем, если вы чего-то опасаетесь…

В последней фразе Шерхорна, как показалось майору, промелькнула если не явная насмешка, то уж точно покровительственная интонация с оттенком некоторого превосходства. «Конечно, – вдруг разозлился Герц, – вы тут все герои – полгода в тылу врага и прочее… А мы, выходит, воздушными круизами развлекаемся!» После чего он неожиданно легко согласился на предложение подполковника…

И вот теперь Герц корил себя за столь необдуманное решение. «Впрочем, а почему бы и нет? – свернули его мысли в несколько иное русло. – По крайней мере, похвастаться подобными приключениями за линией фронта может далеко не каждый летчик – будет что рассказать друзьям в Берлине!» Сам Шерхорн обещал прибыть на хутор чуть позже: сначала надо было решить вопрос с новым маршрутом для перевозки раненых.

Между тем один из идущих в авангарде бородачей (оба были из местных полицейских) поднял левую руку, что означало: «Отряду остановиться!» Второй в это время бесшумно растворился среди растущих впереди молоденьких елочек, щедро обсыпанных снегом. Вскоре в той стороне раздался приглушенный расстоянием собачий лай, а минут через пять вернулся из разведки сам полицай. Уже не таясь, он крикнул на плохом немецком в сторону ожидавшей в отдалении шестерки:

– Сюда, господа! Все в порядке!

2

Майор Герц был доволен: нет, не зря он согласился посетить этот заброшенный в первобытной полесской глуши маленький лесной хуторок! Конечно, покосившаяся от старости, полузасыпанная снегом грязная бревенчатая изба с земляным полом и низким закопченным потолком поначалу произвела на летчика тягостное впечатление. Особенно сильно чистоплотного немца поразили полчища огромных усатых тараканов, свободно разгуливающих по полутемному тесному помещению, скупо освещенному керосиновой лампой «летучая мышь» – она стояла в середине длинного стола из неструганых досок, по бокам которого тянулись две широкие деревянные лавки. В углу прилепилась перемазанная сажей жарко топившая белорусская печь-каменка. Единственное окно было завешено какой-то мешковиной. Однако вся эта убогая обстановка вскоре отошла для майора на второй план – после того, как Герц всласть попарился в крохотной баньке, скромно притулившейся на задворках, метрах в пятидесяти от жилой избы. Воздушный ас понимал толк в парных: по роду службы, во время специальных перелетов, ему приходилось бывать и в настоящих турецких банях Стамбула, и в знаменитых саунах страны Суоми. Что касается этой, ни с чем не сравнимой дикарской баньки «по-черному» (как называли ее русские) – она оказалась просто великолепной! Феликс так умело «отделал» летчиков пахучим березовым веником, что теперь оба – командир и бортстрелок почти без сил отдыхали на лавке, с видимым удовольствием потягивая из железных армейских кружек пенистый «квасок» местного изготовления, больше напоминающий обычную бражку.

Помимо немцев за столом в избе расположились и четверо русских во главе с Феликсом – они тоже недавно вернулись из баньки. Все сидели в галифе и белых нательных рубахах, потные и распаренные. Время приближалось к девяти, и через затянутое полупрозрачным целлулоидом оконце пробивался тусклый зимний рассвет. «Керосинку» потушили и убрали со стола.

– Вот, панове, отведайте нашего кваску! – с угодливой улыбкой прошепелявил низкорослый старик со всклокоченной седой бородой и растрепанными длинными седыми волосами. Прихрамывая, он нес из холодных сеней вновь наполненные кружки – по паре в каждой руке – и поставил перед людьми Феликса. Те, как и немцы, в очередной раз с жадностью припали к терпкому прохладному напитку.

В углу у печки молча возилась с чугунками маленькая неприметная старушонка с иссохшим морщинистым личиком в мешковатом черном платье и белом ситцевом платочке. На старике-хозяине топорщился поношенный немецкий китель грязно-серого цвета со споротыми погонами и знаками различия; солдатские галифе и короткие черные валенки, подшитые резиной от автомобильных покрышек, дополняли пестрый гардероб.

– Зер гут! – удовлетворенно воскликнул Герц, отставив пустую кружку. – Карашо!

– Кар-рашо, – повторил за шефом ефрейтор Краузе, также опустошивший свою порцию.

В отличие от немецких летчиков, у старшего «четверки» было не столь радужное настроение. Феликс пока не мог конкретно сформулировать неясные и смутные подозрения, но что-то во всей этой «благостной» обстановке ему явно не нравилось. Этот почти «сказочный» лесной хуторок с милейшими старичками-хозяевами и чудо-банькой, эта умиротворяющая тишина, даже пенный хмельной напиток – все это казалось опытному диверсанту нарочито показным, каким-то опереточным – словно невидимый режиссер пытался усыпить их бдительность. «Впрочем, возможно, я ошибаюсь, – подумал он. – Но в любом случае надо быть настороже…»

В этот момент за окном раздался собачий лай. Диверсанты, в отличие от летчиков, прореагировали незамедлительно: у каждого в руке оказался автомат. С оружием они не расставались даже в баньке, и сейчас держали свои «ППШ» «под рукой» – прислоненными к стенке рядом с лавкой. Тревога оказалась ложной: в дверь постучали условным стуком, и на пороге возник запорошенный снегом бородач – один из тех ночных провожатых. Сейчас эти двое попеременно несли дежурство на улице.

– Все в порядке! Свои, – оповестил полицай по-русски. – Герр подполковник приехали!

Феликс перевел его слова обеспокоенно встрепенувшимся немцам.

С улицы донеслось негромкое ржание, и присутствующие догадались, что Шерхорн прибыл, скорее всего, на таких же крестьянских санях, что вывозили снабжение с самолета. Не прошло и минуты, как он вошел в сопровождении своего зама, обер-лейтенанта Штерна, и невысокого плотного господина средних лет в черном длинном зимнем пальто с каракулевым воротником и серой кроличьей шапке. Офицеры были в тех же, что и ночью, серо-зеленых шинелях и советских ушанках. Присутствующие встали: подполковник взмахом руки снова «усадил» всех на место.

– Знакомьтесь, господа, – это герр Фунтиков, начальник волостной полиции! – представил штатского Шерхорн. – Ну а мой заместитель вам уже известен.

– Бывший начальник полиции, – откашлявшись, низким басом уточнил на довольно приличном немецком языке коренастый господин.

(С прибытием подполковника дальнейший разговор продолжался исключительно по-немецки.)

– Ничего, Фунтиков, еще не все потеряно! – покровительственно похлопал его по плечу Шерхорн.

Засуетившийся хозяин, торопливо путая польские и немецкие слова, помог «панам-официрам» снять и повесить на гвозди у входа верхнюю одежду, потом, подобострастно кланяясь, предложил присесть к столу. Морщинистая старушонка, не говоря ни слова, принялась расставлять оловянные миски, ложки и прочую нехитрую утварь, которую сноровисто доставала с настенных полок. Посередине стола она водрузила большой чугунный котел со сваренной в печи горячей картошкой. Тем временем старик принес из сеней пару мисок с квашеной капустой и солеными огурцами, выставил пол-литровую бутылку с мутноватой жидкостью – местной самогонкой. Буквально через пять минут после прихода подполковника стол был собран, если приплюсовать сюда банку тушенки и пачку галет вместо хлеба – довольно приличный по меркам военного времени, да еще в тылу врага.

– Не думайте, господа, что мы тут всегда так роскошно питаемся, – заметил Шерхорн. – Просто день сегодня, не побоюсь этого слова, исторический! Первый самолет из рейха, сумевший приземлиться в расположении нашей окруженной группировки! За это стоит выпить, господа!

Присутствующие разлили по кружкам самогонку и встали вслед за подполковником.

– Прозит! – провозгласил тот; все выпили.

Стариков-хозяев за стол не пригласили, они скромно удалились в соседнюю комнатушку-закуток, отделенную ситцевой занавеской.

Как-то само собой вышло, что по одну сторону стола оказались русские: Феликс, трое его подчиненных и рядом с ним Фунтиков. Напротив расположились два летчика, Штерн и сам Шерхорн. Прежде чем приступить к трапезе, набожные немцы, сложив руки перед собой, произнесли каждый сам про себя короткую молитву. Из русских же только Фунтиков и один из диверсантов – тот, на котором была форма с майорскими погонами, – перекрестились на темный лик какого-то святого, висевший в закопченном углу. Разговор во время еды вели тот же, что завязался с приходом Шерхорна: обсуждали дальнейшие действия по эвакуации людей – прежде всего больных и раненых. Из спиртного (кроме той, первой и единственной бутылки самогона) больше ничего не пили – не до того было. Однако бессонная ночь, похоже, не прошла даром: после ядреной баньки и достаточно сытного обеда, да еще в жарко протопленной избе, прибывших из самолета «гостей» стало неудержимо клонить ко сну. Первыми задремали, свесив голову на грудь, самые молодые: Швецов и бортстрелок Краузе.

– Нашей молодежи пора «на боковую», – усмехнувшись, пробасил бывший волостной полицмейстер.

Но вслед за ними совсем уже неожиданно «отключились» и лжемайор со «старшим лейтенантом», и командир экипажа Герц.

Изумленный Феликс с тревогой наблюдал, как его подчиненные, здоровенные мужики, а заодно и летчики – все уснули в считаные секунды, словно малые дети: кто уткнувшись в столешницу, а кто привалившись к плечу соседа. Это казалось настолько неправдоподобным, что в первые мгновения он даже растерялся, но затем выучка опытного абверовского агента взяла свое – сознание заработало с лихорадочной быстротой: «Я был прав, что-то тут не то… их попросту усыпили… А со мной, похоже, осечка вышла. Не рассчитали дозу?.. Тогда кто же они, эти так называемые «окруженцы»? Подстава?.. – Стараясь не делать резких движений и не меняя позы, Феликс осторожно опустил правую руку под стол: еще мгновение, и он выхватит из брючного кармана компактный «Браунинг». – А там посмотрим, кто есть кто, господа «окруженцы», или как вас там величать, черт подери!..»

В этот драматический момент ему на плечо опустилась чья-то тяжелая рука – повернув голову, Феликс встретился взглядом со своим соседом, Фунтиковым. Тот негромко произнес, подчеркнуто медленно и внятно выговаривая каждое слово:

– Не торопитесь, герр Феликс. Куранты пробьют через шесть с половиной часов.

– Как?! – враз осипшим от волнения голосом выдохнул Феликс.

Глядя ему прямо в глаза, Фунтиков твердо повторил:

– Куранты пробьют через шесть с половиной часов!