Встреча с богатырем
Поседели от снега вершины гор. Начали дуть холодные ветры. Над лесом плыли серые тучи, точно огромные льдины. Только изредка пригревало землю солнышко. Почти все уже листья попадали с деревьев. Отчетливо виднелись на склонах гор камни, выутюженные ветрами и грозами. Издали казалось: там пасется стадо каких-то причудливых животных.
С шумом бежали со склонов Карпат в Латорицу мутножелтые воды.
Однажды дубчане проснулись от внезапных выстрелов в горах. Эхо словно постучалось в окна, вызывая страх детей и тревогу взрослых. Многие уже не могли уснуть до утра.
Начинался рассвет. Чудилось, раскрылись горы и впустили в себя сырые угрюмые сумерки, чтоб к концу дня опять их выпустить на волю. Осеннее небо было холодное, словно подернутое тонким прозрачным льдом. Зато утро тихое, ясное. Только в ущельях еще прятался предрассветный туман, будто оторвавшийся от стада курчавый белый барашек. Жухлая трава была покрыта изморозью, точно посыпана сахарным песком.
Мишка подгонял коров, поеживаясь от холода: стыли босые потресканные ноги. Мальчик поминутно оглядывался назад: что-то не видно сегодня пастушков. Неужели заморозков испугались? Но за поворотом Мишка неожиданно увидел Маричку. Она, как аист, стояла на одной ноге, закутавшись в мохнатый самотканый платок, кисти которого доставали ей почти до пят. Лицо у нее грустное. Да как тут не печалиться? Вчера Ласка только кружку молока дала. Разве она сыта́ домой приходит! Совсем уже нет травы по обочинам дороги.
— А ты гони вместе со мной, — предложил Мишка. — Может, Ягнус и не наскочит.
Да что Маричке тот таракан усатый! Пусть он ее даже побьет, лишь бы Ласка не была голодной.
— А тут еще велели молоко отдавать. Для раненых хортиков. Последнее. А может, молоко и нам нужно! Терезке уже четыре года. А ходить не умеет. Сухота в ногах. Мама говорит: от голода, — грустно продолжала Маричка. — И где тот волшебный цветок схоронился? Может, отцвел уже? А нашли б мы его… может, все по-другому было б. А так, налоги требуют. Опять грозились Ласку увести…
И Маричка заплакала, уткнувшись головой в жесткую шерсть Ласки, которая стояла рядом со своей маленькой хозяйкой.
Мишке жаль стало девочку. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Не струсь он тогда ночью, возможно, и не превратился бы волшебный цветок в гнилушку. А сколько потом еще Мишка и Юрко ходили в горы темной ночью! Но безуспешно.
— А ты не плачь! И вовсе тот цветок не отцвел. Он и зимой светится. А может, его партизаны нашли?.. Ты слыхала, как стреляли ночью?
Но Маричка, оказывается, крепко спала. Сказано, девчонка! А вот он, Мишка, сразу проснулся. Он долго прислушивался, как выстрелы то удалялись, то раздавались так близко, будто возле самой хаты. «Вот бы встать утром, а в селе — партизаны», — думал он. Но утром Мишка только вышел со двора — навстречу ему, сердито урча, как разъяренные псы, выскочили два мотоцикла с жандармами. За ними — крытая зеленая машина. И кого они опять увезли?
И лес и горы казались сегодня Мишке какими-то загадочными. Что здесь творилось ночью? Кто стрелял?
Дети медленно шли за стадом.
Солнечные лучи разбудили тени под пихтами и буками, вспугнули их. Изморозь превратили в росу, и она заблестела разноцветными точками.
Коровы разбрелись по лесу: они искали траву, еще зеленевшую кое-где островками.
— Хоть и солнце показалось, а все одно холодно, — пожаловалась Маричка. — Давай бегать. А то ноги аж ломит… — Она передернула спиною, подышала на руки.
— Ладно-о, — протянул Мишка, сожалея, что не встретил в это утро Юрка: с ним-то он как следует поговорил бы о таинственных выстрелах.
А Маричка уже побежала. Она так неслась, что деревья мелькали перед глазами. Ветки то и дело больно хлестали по лицу. Но зато ногам стало тепло, а по спине будто провел кто-то горячей ладонью.
Девочка оглянулась: а где же Мишка? Ну конечно, отстал. Еще ни один мальчишка не ухитрялся ее перегнать.
Вдруг, не добежав до густого орешника, она остановилась как вкопанная, рядом с ней и Мишка: в пяти шагах от них лежал человек.
Дети смотрели на него испуганными, широко раскрытыми глазами, боясь шевельнуться.
— Глянь… Длиннущий какой, — наконец выдавил из себя Мишка. — Он, видно, высокий, как богатырь. — И подумал: «Если б человек сейчас поднялся, то, наверно, достал бы рукой верхушку старого дуба». — А что… что, если он партизан? Ведь стреляли ночью! Может, фашицкие песыголовцы ранили его?.. — прошептал мальчик.
— Божечки! Он, кажись, мертвый. Я боюсь. Бежим отсюда! — взмолилась Маричка.
— И чего человека бояться, да еще и мертвого? — Мишка больше уговаривал себя, чем Маричку.
Но сострадание и любопытство перебороли страх. Он первым сделал шаг. Маричка — за ним.
Неожиданно какая-то птица вспорхнула с дерева. Девочка испуганно присела:
— Йой! Душа из человека вылетела!
— Да замолчи ты, трусиха! — вздрогнул пастушок. — Сама боится и других еще пугает!
Маричка рассердилась: может быть, кто и трус, но только не она! И через минуту уже стояла возле человека.
Это был молодой широкоплечий мужчина, в сером плаще и в коричневых ботинках. На его высоком лбу запеклась кровь. Светлые волосы слиплись. Он тяжело дышал и стонал, изредка что-то вскрикивая.
— Так он жив! Жив! Пить просит!
— Скорей бежим до твоего родничка! — засуетилась Маричка. Она уже не боялась. Ее охватило чувство жалости и желание помочь раненому.
Спустя несколько минут дети возвратились с бутылкой воды в руках.
— Пане! Пане! — Пастушок осторожно дотронулся до плеча раненого. — Вот вам вода, пейте!
Человек не отзывался. Только правая его рука на миг приподнялась и тут же опять бессильно упала на землю. «А руки какие у него — большие, сильные…» — мелькнуло в голове Мишки. Кто он? Как помочь ему? Вот была б радость, если б раненый очнулся!
— Пейте, пане! Вода квасная, вкусная… — настороженно и ласково вторила Маричка, поглаживая своей ладошкой его большую руку. — Божечки! Просит пить. А сам на воду и не смотрит!
— Он, кажись, в горячке, вот… Посиди здесь. А я погляжу, нет ли кого из наших.
Нелегко взбираться по ровному, гладкому стволу бука. Но для Мишки это привычное дело. Вот и верхушка. Отсюда видно далеко кругом. Пастушок всматривался в даль напряжениям цепким взглядом. Как назло, вокруг ни души. Внезапно то, что увидел, заставило его вздрогнуть, он чуть не свалился вниз: далеко, то скрываясь за деревьями и холмами, то опять показываясь, рыскали жандармы. Они то и дело останавливались, что-то разглядывая, склонялись к земле, будто принюхивались, и опять медленно двигались вперед. Они явно кого-то искали.
— Маричка! Хортики! Не человека ли ищут? — с отчаянием закричал Мишка.
Маричка побледнела:
— Близко?
— Нет, далеко еще!
— Может быть, то не они? — спросила с надеждой девочка.
— Если бы! А так, иди сама погляди — винтовки, как палки, торчат в руках. И одеты все в одинаковое!
— Может, их мимо пронесет?
— Сюда прутся! Разорвало б их, песыголовцев!
Взволнованные дети опять склонились над раненым. Но тот лишь стонал и что-то шептал запекшимися губами.
— Проснитесь, пане! Проснитесь! — умоляла Маричка. — Там жандары!
Зубы у нее стучали, как барабанные палочки в руках старого Илька. Она не в силах была унять их дробный стук. Мишка метался рядом, не зная, что предпринять. Вот было б хорошо, если б они могли перенести раненого в Мишкин тайничок! Но как это сделать? Дети попытались было поднять человека, но безуспешно.
— Воды… Пить… — опять прошептал он. — Лущак… Воду украл Лущак…
— Про кого это он?
Мишка приложил горлышко бутылки к его губам. Руки дрожали, и вода полилась на подбородок и за шею раненого. Вдруг веки дрогнули, и глаза медленно-медленно открылись.
— Ожил! Божечки! Ожил! — радостно вскрикнула Маричка.
— Дети?.. Откуда вы?.. — спросил раненый удивленью, хриплым шепотом.
— Мы дубчанские! Коров пасем. Мишка — старостовых. Я — свою!
Мишка нахмурил брови: и всегда эта Маричка вперед лезет! Разве об этом сейчас надо говорить?
— Вы партизан, пане? Вас ночью ранили? Я слыхал, как стреляли ночью. А теперь вон там жандары, сюда, кажись, идут. Вам бежать отсюда надо, пане! — выпалил мальчик.
— Нет, бежать, к сожалению, я не смогу, друзья мои… — произнес мужчина, облизывая потресканные губы.
— Тут недалеко есть мой тайник. Вот там, где кусты! — торопливо говорил Мишка. — Потом две ели, потом скала. Она маленькая, ее не видно за деревьями. Там и родничок мой. Там вас никто не найдет! А жандары еще далеко!
— Что ж, попробуем, — согласился раненый и с надеждой посмотрел в ту сторону, куда показывал пастушок. — Вы мне только встать помогите… Дай мне, Михайлыку, свою палку, — попросил он, силясь приподняться.
Дети с готовностью нагнулись, подложили руки под его спину.
Бледное лицо незнакомца посерело. Закусив пересохшие губы, опираясь одной рукой на палку, другой — на Мишку, он шагнул вперед, высокий, широкоплечий, бесстрашный.
— Вот… Спасибо… Ну! Мы еще поборемся с теми дьяволами!..
Голубые глаза его гневно сверкнули, а Мишке показалось: то кресало высекло синюю искру.
«Так он же партизан-богатырь! Вот он какой!..» — восхитился Мишка. Таким он себе его и представлял. Ведь только вот такой богатырь и мог с одного маха взорвать поезд с фашистами. А сейчас он ранен и нуждается в его, Мишкиной, помощи. И мальчик от одной этой мысли ощутил себя необыкновенно сильным. Он напряг мышцы до предела. Он должен довести партизана до тайника! Должен, во что бы то ни стало!
Маричка с беспокойством следила за ними: выдержит ли Мишка? Не свалится раненый? Вон как подкашиваются у него ноги. Ой как трудно ему отрывать их от земли!
Шли медленно. Тяжелое, хриплое дыхание раненого щемило сердца детей. Он часто отдыхал. Прислушивался: не подстерегает ли опасность? Лес настороженно молчал. Только звенели звонки на шеях у коров да тенькала где-то близко синица.
И опять шаги медленные. Дыхание надрывистое.
— Вы и на меня обопритесь! — не выдержала Маричка. — Думаете, я слабее Мишки? Да? Кто маме по два ведра воды приносит из потока? — спросила она Мишку, забежав вперед.
Мужчина вдруг пошатнулся: рана на голове опять начала кровоточить. По лицу поползла тоненькая струйка крови, смешиваясь с крупными каплями пота.
— Йой, божечки! — всплеснула руками Маричка. Губы у нее вздрогнули, на глазах появились невольные слезы. — Я же говорила: обопритесь и на меня…
Раненый, хватаясь рукой за ветки дикой яблоньки, медленно и тяжело осел. Дети не смогли удержать его.
Мишка, растерянный, стоял не двигаясь. Его охватило чувство неловкости. «Как же это я… уронил я его…» Эх, если б он мог — на руках бы отнес раненого к родничку! Как же помочь партизану?
А тот, посмотрев в испуганные глаза Марички, на опущенные плечи Мишки, заговорил, стараясь ободрить их:
— А почему мы повесили носы? А? Я вот малость отдохну и опять сил наберусь. Все будет хорошо!.. А ну, Михайлыку, залезь еще на дерево… Посмотри: где уж те ищейки? А ты, красуня, водички мне… — Он замолчал. Видно, говорить ему было нелегко.
Дети со всех ног бросились выполнять его просьбу. Они были рады хоть чем-нибудь помочь ему.
Маричка, вернувшись обратно, дала человеку попить. Осторожно, скрывая слезы, смыла с его лица кровь.
Запыхавшись, прибежал и Мишка:
— Я видел! Они еще далеко! Идут помалу! А шарят, поганые, возле каждого куста!
— Спасибо вам! Теперь у меня в Дубчанах будет еще два Друга…
— А вы разве ж в Дубчанах знаете кого? — От неожиданности брови Мишки поползли вверх.
Маричка открыла рот от удивления.
— Много детей из вашего села училось у меня… А больше всех мне запомнился Юрко Негнибеда, такой смелый, умный хлопчик…
— Йой, божечки! Так вы Юркин пан учитель?! — Маричка так и присела. Потом легонько дотронулась до руки партизана, точно хотела убедиться, что перед ней действительно Юркин учитель. Ведь в глубине души она всегда надеялась, что обязательно его встретит и именно он откроет ей тайну черных жучков.
У Мишки от удивления и радости перехватило дух. Он не сводил с него глаз, не в силах вымолвить ни слова. Учитель и не подозревал, что дети давно о нем многое знали, любили его.
— Нам Юрко ого сколько о вас рассказывал! — захлебывалась словами Маричка. — Он тогда не пошел больше в школу! Нет! Он в тетрадку вирши… Шевченко вписал! Били его…
— Узнаю Юрка, — тепло улыбнулся учитель.
Мишка опять сердито нахмурил брови: и почему эта Маричка всегда так много говорит? И, неожиданно что-то вспомнив, он задрожал, как молодой дубок от внезапного порыва ветра.
— Пан учитель! Вы же Палий, айно?! Вас жандары ищут! Они за вас тыщи обещали! Идем быстрее!
У него зуб на зуб не попадал от страха. Успеют ли они добраться до родничка? Не найдут ли жандармы Палия? Но на лице партизана он не заметил ни тени боязни. Мальчик проникся к нему еще большим уважением.
— Тысячи, говоришь, обещали? Я знаю об этом, Михайлыку. Они бы многое отдали, чтоб спать спокойно по ночам. А мы им и днем не даем покоя… И дрожат они, как лютые псы на морозе, — улыбнулся партизан…
Засмеялись и дети. И показалось им, будто страх рассеялся, как туман в горах от солнечных лучей. И почувствовали они себя как-то увереннее рядом с этим сильным духом человеком.
— Что ж, пойдем дальше? — спросил он.
Но теперь учителю удалось пройти только несколько шагов. Он вновь зашатался, упал, прерывисто дыша.
— А может, лучше будет, если вы, друзья, все-таки уйдете? А то еще и вас тут жандары застанут… — передохнув немного, сказал Палий, вытягивая из-за пояса пистолет.
— Пистоль!!! — одновременно вскрикнули дети.
Они на миг будто онемели от изумления. Вот он, заветный пистоль. Его нашел Юркин учитель, богатырь-партизан!
— Вы… вы нашли пистоль Довбуша? — заикаясь, спросил Мишка. — То вы… вы прогоните всех фашистов с Карпат? И сейчас не допустите сюда жандаров, айно?!
— Пистоль… волшебный… — повторяла с восхищением Маричка. — А я знала, что вы найдете его!
— Славные вы мои… Значит, и вы любите легенду про Олексу? Да… Хороший и мудрый конец этой легенде придумали недавно люди.
— Божечки! Так то придумали? То неправда?!
— Правда, дивчинко, святая правда. Только ее понять нужно. Волшебный пистоль — это сила народная. Вот вы, дети, помогли сейчас мне, партизану. Значит, и вы заодно с людьми, которые борются против фашистов и хортистских жандаров. Так кажу?
— Айно, и мы против фашистов! — горячо подтвердил Мишка.
— А главное — идет нам на подмогу Красная Армия. Она подходит все ближе и ближе… И если все мы будем держаться вместе, как лепестки вокруг красной серединки того дивного цветка, если вместе будем бороться — не устоять тогда фашистам. — Он замолчал, набираясь сил. Но глаза его так горели, будто там зажглись малюсенькие костры. Дети с жадностью ждали его слов, забыв на минуту даже об опасности.
— Не удержаться и их прихвостням — мироедам, которые из кожи лезут перед жандарами, помогают им сторожить лагеря, пополняют тюрьмы невинными, выслеживают партизан… А вам, пастушкам, разве легко приходится?! — Голос учителя становился все глуше. — Народная месть, друзья мои, — все одно, что волшебная пуля — догонит врага и поразит, где бы тот ни схоронился. Так будет! Только помнить нужно: упадет один в бою, вместо него пусть трое встают, — словно завет оставлял он детям.
— Мы будем партизанить! — как клятву произнес Мишка.
Палий одобрительно кивнул и опять взял из рук Марички бутылку, которую та держала наготове.
— То Красная Армия к нам придет? — с надеждой спросила девочка.
— Непременно придет, дивчинко… Я будто слышу топот красных конников в горах, чую гул русских моторов. Мы еще с вами так заживем!.. Я еще буду учить вас в новой школе, по-нашему. Так и Юрку передайте… — Партизан в бессилии прислонился к стволу бука, закрыл глаза: — Конники красные… то цветок красный… светит нам… Легенда сбудется, победим… — чуть слышно шептал он.
— Божечки! Ему опять худо! — жалобно вскрикнула Маричка. — Это мы виноваты — заговорили его вовсе!
Она с нежностью дочки обрызгала водою его лицо, опять приложила к губам горлышко бутылки.
— Попейте еще, пан учитель…
Усилием воли партизан открыл глаза, выпил глоток воды.
Мишке хотелось кричать от страха. Ведь жандармы, наверно, уже близко, за соседним холмом! Он себе никогда не простит, если не спасет партизана. А если не удастся скрыться, то Мишка останется, рядом с ним. Пусть жандармы даже стреляют, он не оставит Палия одного.
— Мы не уйдем… Мы останемся с вами, пан учитель…
Палий посмотрел на детей с благодарностью и восхищением. Но тут же строго сказал:
— Ни в коем случае! Нельзя вам со мной оставаться! Я дойду к роднику! — твердо добавил он.
Опираясь дрожащими от бессилия руками на Мишку, на этот раз и на Маричку, он опять поднялся, измученный, бледный, но решительный, готовый драться с врагом до последнего дыхания.
С большим трудом они добрались до стены колючего кустарника держидерева. Мишка раздвинул густые ветки, и там образовался проход, известный только ему и Маричке. Последние метры раненый уже не шел, а полз. Дети его подталкивали, тянули за руки, не чувствуя усталости, мокрые от росы и пота.
Вот он наконец, долгожданный родничок! Раненый в изнеможении повалился на землю, прильнул губами к холодной струе и стал пить долгими глотками.
Утолив жажду, огляделся кругом. Глазам его представились: с одной стороны скала, с другой — ели да цепкие сплошные кусты держидерева.
— Добре… Молодцы… Спасибо… А теперь идите… Так лучше… Так надо!.. — произнес он тоном приказа.
Перед глазами у него поплыли красные круги, в ушах загудело. Мертвенная бледность покрыла лицо.
— Лишь только уйдут эти хортики, мы деда Микулу позовем. Он умеет лечить раны, пан учитель… — навзрыд заплакала Маричка и, устыдившись, своих слез, убежала.
Мишка медлил уходить. Сердце его сжималось от глубокой жалости и страха: не истечет ли кровью партизан, пока скроются жандармы? Мальчик еще раз посмотрел в лицо учителя, точно хотел запомнить на всю жизнь, и встретил его взгляд, испытующий, пытливый.
— Я вижу ты, Михайлыку, настоящий легинь и умеешь молчать, правда?
Пастушок потупился от такой похвалы, но тут же выпрямился: если надо, он готов язык проглотить.
— Ты знаешь батрачку Анцю Дзямко?
— Айно, пан учитель. Мы с нею батрачим у старосты.
— А Микулу Ко́реня?
— Так то же мой дедо! Вы и его знаете? — удивился Мишка.
— Знаю. Слушай меня, Михайлыку, добре. Ты говорил, что партизанить будешь. Вот тебе задание… Если со мной что случится… А ведь все может быть… У меня, оказывается, лишь один патрон остался. Даже отстреливаться нечем будет… Так вот слушай: постарайся сразу же увидеть Анцю или деда Микулу. Передай им, что тоннель мы не взорвали… Нам устроили засаду. Подстерегли нас, понимаешь?..
— Айно, пан учитель…
— Между нами был страшный человек, зраднык — доносчик… Он нас предал… — Часто дыша, партизан продолжал: — Некоторых им удалось схватить… Остальные погибли… Скажи им, что видел я с ними Лущака. Он зраднык. Проклятый доносчик!.. А теперь повтори мои слова, Михайлыку!
Мишка на свою память не обижался. Он точь-в-точь повторил услышанное. Учитель уже не мог говорить. Он взмахом руки приказал мальчику уйти.
Если б не это поручение, Мишка ни за что не оставил бы учителя. Он догнал Маричку, мысленно повторяя просьбу партизана. Главное, не забыть: доносчик Лущак.
— Ух, попадись он мне! Палкой бы пришиб его, как ту гадюку!
— Что ты там бормочешь? — Маричка схватила его за руку. — Ты лучше погляди! Следы! Божечки! Что теперь будет?
Мальчик оцепенел. Там, где они прошли, роса была сбита и следы дорожкой тянулись прямо к кустам держидерева. Несколько минут дети стояли молча, растерянные, испуганные. Маричка хотела было уже бежать обратно, к учителю, как Мишка с облегчением воскликнул:
— Придумал! Надо много наделать следов. Быстрее, Маричка, садись на свой платок!
Зачем понадобилось расстилать платок и садиться на него, Маричка не понимала. Но на этот раз она без возражений выполнила все, что Мишка ей приказал.
Он крепко ухватил два конца платка и потянул изо всех сил. Маричка скользила по мокрой жухлой траве, как на санках. Позади оставалась широкая полоса. Она будто глотала следы. Но Мишка быстро утомился. Зацепился за кочку, упал.
— Давай и коров сюда пригоним. Пусть и они делают следы! Божечки! Скорее!
Пригнали на полянку и коров. Потом неистово, с каким-то ожесточением Мишка, как саблей, размахивал по траве сухой веткой. Маричка сбивала росу платком.
Вскоре следы на полянке местами стерлись, местами перепутались. Не успели дети выжать от росы платок, как раздался рядом громкий бас:
— Эй, голопузые! Никого здесь не видели?
— Нет, никого, — ответил Мишка, пряча за спину дрожащие руки. Ему почудилось, будто сердце его колотится где-то в горле.
Жандармы подошли еще ближе. Это были молодчики из хортистских отрядов, которые охотились за партизанами. Между ними был и староста.
— Так, говорите, никого здесь не встречали? — шагнул Ягнус к детям. — А чего такие мокрые, как щенята? — спросил, подозрительно их оглядывая.
— А… а… мы катались. На платке. Как на санках. А потом вперегонки бегали. — Голос у Марички какой-то глухой, чужой. Она совсем позабыла, что находится на Ягнусовом пастбище. Одна мысль сверлила мозг: только бы не нашли учителя!
— Обыскать и этот участок! — приказал офицер с тонкими, будто приклеенными усиками.
Хортисты рассыпались по лесу. Ягнус внимательно рассматривал полянку. Он даже вверх, на яблоньку, взглянул.
— Кажись, его и тут нету! — крикнул он.
— Пойдем дальше. Вот черт! — выругался офицер. — И куда он девался? Второй раз он у меня из рук выскользнул. Я уверен, что ранил ночью и его. Он упал, а потом как сквозь землю провалился.
— Найдем, пане офицер! — угодливо сказал Ягнус. — Пошарим в селе. Может, там приютился. Его многие знают.
— Давай, давай, староста! Найдешь этого проклятого учителя, десять тысяч пенге получишь.
Дети прижались друг к другу, как два птенца в ненастную погоду.
— Святая Мария, вы все можете! Сделайте так, чтоб не нашли пана учителя… Я больше никогда не буду убегать с молитвы. Риднесенька, святая Мария, спасите партизана! — шептала Маричка побелевшими губами, взывая к помощи.
Мишка боялся дышать. Ему казалось, что и жандармы слышат неистовый стук его сердца. Мальчик старался не смотреть в сторону родничка, вблизи которого так и рыскал Ягнус.
— Вот будто кровь на траве! — вдруг крикнул тот.
На детей ледяным вихрем обрушился неудержимый страх, от которого сперло дыхание, свело руки, ноги.
Жандармы кинулись к Ягнусу.
— Он где-то здесь! — уверенно заявил староста.
То, что случилось, произошло в одно мгновение. Ягнус разбежался и, как ищейка, которой удалось наконец напасть на след, перескочил кусты держидерева и через минуту крикнул:
— Сюда! Сюда! Он здесь! — и, наставив на партизана ружье, спрятался за ствол ели.
— Живым взять! Живым! — рявкнул офицер.
Кольцо вокруг родника сужалось.
Партизан, теряя последние силы, встал, сделал шаг навстречу врагу.
— Знайте, предатели, трусы! Всех вам не перебить, не переловить. Нас много! Нас миллионы!
— Взять! — прозвучало коротко.
— Коммунисты не сдаются. Да здравствует победа! — крикнул учитель и приставил дуло нагана к виску.
Резкий звук выстрела камнем ударил в уши детей и эхом полетел куда-то к острым скалам и там разбился, умолк.
— Божечки! — простонала Маричка, закрыла лицо руками и осела на землю, как подбитая птица.
Мишка, точно сквозь туман, увидел, как жандармы стреляли в безжизненное тело партизана, потом поволокли его и бросили в обрыв. Ягнус подошел к детям:
— Никому ни слова о том, что здесь видели и слышали. А если хоть где пикнете, языки повырываю! — предупредил он, размахивая ружьем.
Дети были напуганы и жалки. Не оставалось сомнения — они будут молчать.
Вскоре все стихло.
Коровы опять спокойно щипали траву. По-прежнему светило солнышко, а партизана уже не было в живых. Может быть, все, что произошло сейчас, это лишь сон? Может быть, там, в тайничке, лежит Палий и ждет Мишку? Нет! Здесь были жандармы… И Ягнус был… Он нашел учителя!
— Хортики, проклятые вы все! — закричал, не выдержав, мальчик.
Маричка поднялась и села на камень. Она оглядывалась кругом и искала кого-то глазами.
— Где же пан учитель?
— А… а… ты разве не видела? Его в обрыв…
— Я посмотрю туда. — Она встала, пошатываясь.
— Не надо, Маричка! Не ходи туда! — уговаривал, ее Мишка, не стыдясь своих слез.
Девочка молча пошла домой. Она совсем забыла про Ласку.
Темным холмиком лежал на траве мокрый платок. Маричка шла по-старушечьи сгорбленная. Шла, не замечая тропинки.
А к вечеру у нее начался жар.
— Следы… В голову… цветок… красный… Божечки! — бредила она.
— Простудилась моя донечка ненаглядная, помощница незаменимая! — горестно приговаривала мама.
