Сказка

 

Часть 1. Жена волшебника

— 1 —

Динаэль стоял перед Волшебным Зеркалом. Стекло давало возможность тринадцатилетнему мальчику видеть то, что сейчас происходило во дворце хана Торубера, Чёрного Колдуна. Там шла битва. Битва за добро. Сражались близкие и дорогие Дину волшебники: дядя Даниэль, добрый друг семьи Ганабен, старший брат Динаэля Донуэль, и где-то в гареме должна быть Марика, невеста Дона. Это она пробралась в логово Злого Чародея и впустила борцов за Свет. Но глаза Динаэля никак не могли отыскать её в глубине таинственного стекла.

Волшебникам приходилось туго. У Торубера в услужении жили три тёмных мага. Правда, удача сопутствовала сегодня добру: двое злодеев были уже повержены. Даниэль занялся третьим. Ганабен, к сожалению, в бою пострадал — лишился своей магической силы. Донуэль вступил в бой с ханом. Главная задача для Дона состояла в том, чтобы сковать магический Чёрный Жезл Колдуна, сделать его временно бесполезной игрушкой. Победить Торубера окончательно сегодня волшебники не рассчитывали: такой великой силой не обладал ныне никто.

Динаэль тревожно смотрел сквозь зеркало. Дина не взяли с собой. Верно, он ещё мал для сражений. Динаэль знал и другое: раз его уже признают сильнейшим, то готовиться он обязан к единоборству с Чёрным Колдуном, чтобы не просто ослабить злую силу на одиннадцать очередных лет, а избавить мир от зла Торубера. И он подчинился дяде — он остался в родном замке. Но он переживал…

Наконец Дин увидел Марику. Она лежала в одной из ханских спален на широкой мягкой кровати среди расшитых золотом и серебром подушек. Её каштановые кудри разметались по сторонам, глаза были закрыты. И Динаэль с ужасом понял, что они опоздали: Торубер лишил Марику волшебной силы и хотел сделать своей наложницей, но девушка предпочла умереть… Бледная, под крылом смерти, она оставалась такой же прекрасной, как и тогда, когда на её щеках играл румянец, а в глазах мелькали озорные огоньки…

Донуэль справился с Жезлом и теперь мчался по длинным коридорам и переходам дворца в поисках Марики. Торубер исчез из поля зрения Дина.

Даниэль, одолев, наконец, своего противника, помог подняться на ноги раненому другу и приготовился к переброске — теперь, когда магия Чёрного Колдуна ослабла, перемещение стало для мага возможным.

Донуэль распахнул очередную дверь. У Дина защемило сердце. Дон выронил меч и бросился к Марике… Динаэль не ошибся: девушка была мертва…

И тут на пороге комнаты, где Дон прижал к себе бездыханное тело возлюбленной, появился Торубер. Он не произнёс ни слова — просто метнул в противника чёрный луч. Донуэль пошатнулся и побледнел. Он потерял всё: любимую, свою магическую силу… Оставалась только человеческая жизнь, с тоскующим сердцем и болью раны…

…Дин шагнул сквозь волшебное стекло. Он помнил наказ дяди. Но мальчик понимал, что спасти брата может только он, ибо только он знает, что произошло, и только ему позволит Зеркало пройти таким способом через пространство.

Динаэль, внезапно появившись возле брата, подхватил его одной рукой, а другой помог тому удерживать тело Марики. И в миг, когда меч Колдуна, со свистом рассекая воздух, должен был обрушиться на голову Донуэля, они исчезли, растаяли в воздухе…

Дина никто не ругал за нарушение слова. Дядя сказал только:

— Ты становишься сильнее и сильнее, мой мальчик…

— 2 —

Выздоровление Донуэля шло медленно, словно сам он не желал этого. Волшебник, лишённый своей силы, чародей, который никогда уже не сможет овладеть магией в полной мере — ничто в сравнении с невосполнимой утратой, с горем любящего сердца, навеки разделённого смертью со своей невестой…

Динаэль с болью наблюдал за страданиями брата. Мальчик понимал, что беда, вошедшая в их дом, — не единичный случай. Дин видел в Зеркале многое из чёрной жизни Торубера. Волшебное Стекло выбрало тринадцатилетнего подростка Наблюдателем за злом. И Динаэль верил, что выбор этот не случаен: раз Небеса наделили его даром более сильным, чем остальных магов, то он обязан, добившись упорным трудом усовершенствования своих способностей и усердием в учёбе впитав в себя все известные современному миру чародейские знания, постараться избавить свет от черноты Торубера. Дин боялся только одного — одиннадцати лет, отвоёванных у темноты временной нейтрализацией Чёрного Жезла, явно недостаточно для того, чтобы его собственные магические силы поднялись до уровня Тёмного Чародея, ведь самому Торуберу понадобилось сорок пять лет, чтобы стать величайшим из колдунов.

— 3 —

Даниэль и Донуэль сидели в библиотеке. Был поздний вечер. Над столом мерцал свет яркой лампы. Разговор между дядей и старшим из племянников шёл о Динаэле.

— Мальчику исполнилось четырнадцать, — вздохнул Даниэль. — Он уже знает и умеет всё, чему я мог его научить.

— Я чувствую свою вину перед ним, — с горечью произнёс Донуэль. — Дин значительно младше меня, а я… я словно бы лишил его детства: никогда не видел, чтобы он просто играл, всегда занятия, тренировки…

Дядя покачал головой.

— Дин наделён не только талантом сильнейшего мага. У него удивительный склад ума, доброе сердце и огромная сила воли, — проговорил он. — Даже если бы мы постоянно предлагали Дину заманчивые для его возраста развлечения, он бы сам с лёгкостью отказывался от них. У него есть цель, цель, которую он выбрал бы и без нашей помощи.

— Знаю, — согласился Донуэль. Собеседники помолчали.

— Теперь пришло время найти Дину другого учителя вместо меня, — сказал, наконец, Даниэль.

— Об этом пойдёт речь на Совете? — уточнил племянник.

— Да, — подтвердил дядя. — И Совет объявлен Общим.

— Боюсь только, — добавил Дон, — что ни сам Верховный Маг Арбениус, ни врождённые способности Дина, ни его трудолюбие и упорство, не смогут за десять лет превратить моего брата в сильнейшего мага, способного выстоять в поединке с Торубером.

— Верно, — грустно ответил Дан, — времени мало. Скорее всего, Дину придётся биться с Тёмным Чародеем дважды. Сначала за Жезл, чтобы лишить его мощи на очередные одиннадцать лет, а потом, спустя годы, когда Дин достигнет высот, — за победу над Злом Торубера… Но сил у мальчика достаточно и для ослабления Чёрной Воли Жезла на все времена.

— Для этого Динаэль должен выжить… — прошептал Дон.

— 4 —

На Общий Совет собрались тридцать семь добрых волшебников с разных концов света. Четверо из них, те, что лишали, каждый в своё время, магической силы Чёрный Жезл теперь не имели чародейских сил. В их числе был и Арбениус, в прошлом один из самых сильных белых колдунов, первый, кто смог хоть на одиннадцать лет ослабить зло Торубера, — сейчас Верховный Маг и Хранитель всех Высших Знаний.

Надо заметить, что настоящий волшебник — талант крайне редкий, а сильнейшие магические способности проявляются не чаще одного раза за сто-двести лет. Но нынешний век стал редким исключением: родились сразу два великих мага — Арбениус и Торубер. Один выбрал Добро, другой — Зло. Торубер ещё увлёк на тёмную сторону троих более слабых чародеев. В единоборстве сильнейших много лет назад победил Чёрный Маг. Тогда настали тяжёлые времена…

Теперь у Добра появилась надежда в лице самого молодого в современном мире волшебника — Динаэля. Да и Торубер остался один. Хотя победить Зло можно только в битве один на один. Так что лишённые своих чародейских способностей приспешники Чёрного Мага всё равно не смогли бы в решающий момент помочь своему повелителю…

Итак, собравшиеся на Общий Совет волшебники ожидали увидеть того, кто оказывался способен к единоборству с Торубером…

— 5 —

Скромно и терпеливо дождавшись разрешения предстать перед Советом, Динаэль вошёл в огромный зал.

Взорам волшебников предстал невысокий стройный подросток в простом тёмно-зелёном одеянии, с мягкими слегка вьющимися светло-рыжими волосами, приятной добродушной улыбкой и светлыми, цвета чистой морской волны, глазами. Юный маг поклонился всем присутствующим и спокойно ожидал. Взрослые смотрели внимательно, кто настороженно, кто с сожалением, кто подбадривающе. Затянувшееся молчание прервал Арбениус.

— Динаэль, — проговорил он, — известна ли тебе причина, по которой сегодня тебя пригласили на Совет?

— Да, — просто ответил мальчик. — У меня осталось всего десять лет, а знаний и умений нужно получить очень и очень много. Возможно, что я не успею…

— Ты понимаешь, какой силой наделили тебя Небеса? — вновь спросил Верховный Маг.

— Да, — кивнул Дин. — И понимаю Ваши тревоги, — добавил он. — Попробую объяснить, что значит для меня талант вообще и мой в частности.

Он помолчал несколько минут, словно подбирая слова поточнее, потом продолжал.

— Каждому человеку даются от рождения какие-либо способности. Хорошо, если удалось точно определить, чем талантлив именно ты. Но это не повод восхвалять себя, гордиться собой. Что дано — не твой труд, это дар тебе. И каждый обязан использовать данное максимально: чем больше тебе дано, тем больше с тебя вправе спросить. Так что, данное мне — мне же и необходимо довести до высшей его точки и применить во благо… А голый талант не делает человека лучше или хуже — это только начало его пути, а… вверх или вниз… решает каждый сам…

Шёпот одобрения пролетел по залу. И вновь наступила тишина. Арбениус поднялся.

— Хорошо, Динаэль, — сказал старый Маг. — Я возьму тебя в ученики.

Тут только на спокойном лице мальчика мелькнуло выражение счастливого смущения.

— Спасибо, сэр, — благодарно проговорил Дин. — Я мечтал об этом, но не смел просить.

Верховный Маг посмотрел в глаза Динаэля и почувствовал его искренность.

— У Совета есть иные предложения или мнения? — обратился Арбениус к волшебникам.

Снова в зале стояла тишина.

— Значит, — подвёл итог старый чародей, — так и решим. И Арбениус опять обратился к Дину:

— Динаэль, жду тебя завтра в моем доме к девяти утра. Начнём с самого простого…

— Слушаюсь, учитель, — радостно ответил мальчик и, получив разрешение, покинул зал Совета.

Волшебники совещались ещё долго. Их волновала и судьба мальчика, и право взрослых лишать малыша, как им казалось, счастливого беззаботного времяпрепровождения, и проблемы Зла Торубера, и многое-многое другое. На вопросы пришлось подробно отвечать Арбениусу как Верховному Магу и Хранителю Чародейских Знаний, Даниэлю как опекуну Дина и Донуэлю как его старшему брату…

— 6 —

Динаэль прибыл в дом Арбениуса за пятнадцать минут до назначенного времени. Хозяин ждал ученика в своём рабочем кабинете.

— Доброе утро, сэр, — глаза Дина светились счастьем: его взял в ученики не просто Маг, а поистине легендарная личность.

— Здравствуй, — приветливо ответил Арбениус. — Присаживайся и ознакомься с расписанием занятий. Если будут какие-либо вопросы и пожелания, то давай обсудим это сейчас.

— Хорошо, — кивнул Динаэль и пробежал глазами листок, исписанный мелкими ровными буквами.

— Что-то не так? — спросил старый волшебник, когда мальчик поднял на него взгляд.

— Сэр, — ответил Дин, — мне бы хотелось ещё изучать медицину и лекарственные растения.

Арбениус ответил не сразу. Он помолчал, размышляя, потом пояснил:

— Если включить в наши уроки растениеведение и науку врачевания, то у тебя вовсе не останется свободного времени.

— Свободное время используют для занятия любимым делом, — спокойно проговорил Динаэль. — Моё любимое дело — магия. Так что всё время занятий — это, своего рода, счастливое увлечение для меня. И чем его больше, тем лучше.

— Хорошо, — согласился Верховный Маг. — Но объясни, пожалуйста, на чём основан твой выбор предметов.

— Очень просто, — быстро ответил Дин. — Когда-нибудь мне удастся, я надеюсь, выполнить свою миссию по обезвреживанию Торубера. А потом я не хочу сидеть вне дел: я хочу помогать людям — я буду лекарем.

Арбениус вздохнул. Динаэль огорчённо спросил:

— Я слишком самонадеян?

— Нет-нет, что ты! — поспешил заверить мальчика старый Маг. — Это замечательно, что ты не мыслишь узко: мол, сделаю одно, а там видно будет. Ты смотришь дальше… Мне хотелось уточнить другое… — Арбениус пристально взглянул в лицо ученика. — Что значит «обезвредить», по-твоему?

— Победить в поединке, лишив противника магических сил, — сразу ответил Динаэль.

— Не убить? — уточнил Учитель.

— Нет, — отрицательно мотнул головой мальчик. — Назначать наказание за преступление — это не в моей воле, да и… не моё желание. Это дело Суда.

Арбениус несколько секунд смотрел на Динаэля, не говоря ни слова. «Я не ошибся в мальчике, — думал он. — Дин достоин своего могучего таланта».

— Тогда начнём, — вслух предложил старый Маг.

Дин радостно улыбнулся.

— 7 —

Год занятий пролетел незаметно. Арбениус был очень доволен учеником, хотя понимал, что уровня Чёрного Чародея к моменту ожидаемой встречи с ним Дину не достичь.

Сегодня старому Магу стало тревожно: часы пробили четверть десятого, а ученик не появился. Это беспокоило — Динаэль никогда не опаздывал.

Арбениус ждал. Он не мог сам перемещаться в пространстве, а потому вынужден был ждать.

В девять двадцать пять на пороге библиотеки старого Мага появился Даниэль.

— Что с Дином? — немедленно спросил Арбениус.

— Теперь всё в порядке, — ответил Дан. — Пойдёмте, вы должны сами проверить…

И Даниэль перенёс Верховного Мага в Горный Замок.

А случилось вот что…

— 8 —

…Утром, как обычно, Дин стоял перед Волшебным Зеркалом. Мудрое стекло теперь редко показывало подростку деяния Торубера, словно понимая, насколько тяжело доброму сердцу юноши ждать своего часа, не имея возможности помочь несчастным жертвам Тёмного Мага сейчас, и словно оберегая Динаэля от неведомой тому опасности…

Итак, Дин стоял перед Волшебным Зеркалом. В стекле, как и положено, отражалась комната и настороженное лицо Динаэля. Вдруг что-то дрогнуло в бесстрастной глубине, а юноша ощутил… сопротивление Зеркала: Волшебное стекло не хотело подчиниться чьей-то чужой воле. Дин почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

Внезапно знакомое отражение исчезло. Перед Динаэлем в полный рост стоял Торубер. Лицо Тёмного Чародея было зло и насмешливо.

— Так это ты, мальчишка, представляешь угрозу для меня? — холодный взгляд пронзил Динаэля насквозь, хотя юноша и понимал, что между ним и Торубером огромное расстояние и магическое стекло.

— Глупая гадалка, — презрительно продолжал Тёмный Маг. — Мне бояться этого рыжего щенка, у которого душа уже ушла в пятки?

Динаэль напряжённо думал: «Если Торубер смог заставить Волшебное Зеркало, находящееся в сотнях километров от себя, показать интересующее его чёрную суть лицо, то он сможет, не сейчас, так очень скоро, пройти сквозь стекло, невзирая на сопротивление Добра. Тогда пострадают многие: те, кто живут в Замке, те, кто приезжает, те, чьи дома находятся поблизости. Я должен закрыть переход! И я знаю как!»

Будто подтверждая опасения Дина, Торубер поднял правую руку, ладонь которой была закована в железную перчатку с острыми шипами, и длань его оказалась с этой стороны стекла. Чёрный Маг схватил юношу за левое плечо. Чувствуя, как сжимаются пальцы Торубера, и холодный металл врезается в кожу, Дин выставил вперёд раскрытые ладони и напряг всю свою волю, чтобы подчинить Зеркало себе, как было всегда прежде, и чтобы закрыть этот путь для переходов сквозь пространство.

Юноша ощущал боль, и горячие струйки крови текли по его коже. Он понимал, что слабеет: магические действия тоже требовали от него невероятных усилий. У Дина дрогнули колени, и он вот-вот мог потерять сознание. В этот момент стекло стало покрываться беловатой морозной дымкой. Торубер с изумлением разжал свои пальцы, и … Зеркало поросло толстым слоем ледяных узоров, растопить которые не способно даже самое жаркое южное солнце. Динаэль судорожно глотнул воздух пересохшими губами и с грохотом повалился на пол.

На шум немедленно прибежал Донуэль, а затем на пороге комнаты появился и Даниэль. Что произошло, брат и дядя, опытные волшебники, поняли сразу.

— Это наша вина, — горестно проговорил Дон, когда Дина уже перенесли на кровать и промыли рану. — Нельзя было оставлять его с Зеркалом одного.

— Нельзя, — согласился Дан.

— А если Торубер повредил ему плечо своей шипастой перчаткой? — предположил Донуэль. — Какой яд?

Динаэль приоткрыл глаза и, поморщившись, спокойно, что удивило и восхитило родных, произнёс:

— Нужен Вулканиус-эликсир… Он от любого яда — так сказал сэр Арбениус. У меня на столе… Я сварил. Он готов… Надо промыть им рану…

Донуэль быстро принёс пузырёк с огненно-красной густой смесью. Дин зажмурился и прошептал:

— Давайте… Я готов…

Когда через полчаса, бледный и измученный, с туго перевязанным плечом, юноша задремал, Даниэль отправился к Арбениусу: Верховному Магу и учителю Дина нужно было сообщить о случившемся и привезти мудрого Хранителя Магических Знаний, чтобы тот сам проверил, всё ли в порядке с мальчиком…

— 9 —

Прошло восемь лет. Динаэль вырос и возмужал. Он, действительно, становился сильнейшим Магом. До момента возвращения Чёрному Жезлу силы оставался ещё год. Дин понимал, что может и не победить в бою с Торубером: злодей всё же был могущественнее неопытного двадцатитрёхлетнего волшебника. И Динаэль кое-что придумал на случай, если ему… суждено погибнуть. О своей идее Дин рассказал учителю, и тот созвал Общий Совет.

— 10 —

На Совет собрались тридцать два Волшебника. Динаэлю предоставили слово. Молодой человек вышел на середину зала и поклонился, приветствуя присутствующих.

— Позвольте в целях экономии вашего времени и освобождения сознания от лишней информации сосредоточить мою речь на главной проблеме сегодняшнего дня… — проговорил Дин ровным негромким, но хорошо слышным всем голосом.

На Динаэля смотрели внимательно. Многие не видели его несколько лет. Теперь вместо немного нескладного подростка перед волшебниками стоял привлекательный какой-то необычной красотой, сочетающей в себе утончённость и изысканность внешности и манер с явной силой и уверенностью действий и слов, молодой Маг. Он был спокоен тем спокойствием, которое присуще только людям уравновешенным и мудрым, умеющим наблюдать, анализировать и делать логические выводы.

— Торубер творит Зло уже много лет. Это наша общая боль… Но наша задача состоит не в том, чтобы в слепой отваге броситься на врага, а просчитать все шансы на победу над ним и укрепить таковые. Сегодня Торубер начал охоту на волшебников-детей.

Ропот прокатился по залу: негодование, удивление, недоверие, страх, печаль — всё было в этом шёпоте.

Динаэль подождал, пока шум стихнет, и продолжал:

— Именно те, кто наделён даром чародейства, но ещё не проявил себя, то есть нынешние маленькие волшебники, могут представлять угрозу для Тёмного Мага. Не все, правда, а кто-то один, ведь Закон гласит, что победить можно только в единоборстве с равным себе. И Торубер решил избежать опасности, угрожающей ему в будущем, убив всех, кто мало-мальски наделён волшебной силой.

В зале стояла тишина: собравшиеся понимали, что Динаэль нашёл способ защитить юных чародеев.

— Суть моего предложения состоит в следующем, — говорил Дин. — Дети-волшебники с родителями поселяются в Горном Замке. Места там хватит. Туда же переберутся со своими семьями те из вас, кому Верховный Маг сделает предложение преподавать волшебные науки этим малышам и кто на это согласится. Ещё два Стража Подземного Перехода. Прошу вас, уважаемые господа, хорошенько обдумать решение. Ибо на одиннадцать лет после моей… встречи с Торубером, если не удастся одержать окончательную победу сразу, — а скорее всего так и будет, так как Чёрный Маг значительно сильнее меня, Горный Замок и прилегающая к нему Долина будут закрыты от проникновения кого бы то ни было из внешнего мира. Защиту я смогу создать — года мне на это достаточно. А потом Стражи закроют и Переход. Как — обговорим с ними. Конечно, экстренные ситуации возможны, но и тогда вернуться обратно сквозь Защиту сможет только тот, кто вошел через неё… На мой взгляд, это единственная возможность и защитить маленьких волшебников, и оставить миру надежду на победу Добра… С жителями деревень Долины я договорюсь: как когда-то их дети стали друзьями мне, так и теперь малышам, поселившимся в Замке, уверен, они охотно подарят своё тепло.

Динаэль впервые за всю свою речь улыбнулся. Свет, излучаемый его сердцем, был настолько искренним, что не поверить в целесообразность, предложенного молодым человеком, оказалось невозможно…

И Горный Замок стал готовиться к приезду гостей, для которых эти стены должны будут стать и домом, и крепостью.

— 11 —

Спустя год Динаэль стоял на открытой площадке угловой башни Горного Замка. Он любовался дорогими сердцу местами. Здесь прошло его детство, здесь он вырос и возмужал, здесь познавал мир и учился человечности, добру, пониманию; здесь были родные и друзья, здесь его любили и уважали; за тех, кто оставался здесь, Дин готов был отдать всё…

А красота вокруг, действительно, очаровывала.

Замок расположился в восточной части Долины, окаймлённой со всех сторон живописными горами. С севера отвесные скалы поднимались до самых облаков. С запада и востока поросшие густой растительностью склоны были почти непроходимы. Южная гряда причудливыми изгибами обрамляла поля и сады местных жителей. В самой Долине по берегам реки, берущей начало в скалистых северных горах, разрослись и удобно расстроились три деревеньки.

Связь с миром поддерживалась с помощью мощёной дороги, проложенной по широкому тоннелю через южную гряду. Тоннель начинался в десяти метрах от высоких ворот Замка.

Столь защищённое самой природой место помогло Дину осуществить свой замысел по спасению маленьких волшебников, чьи жизни стали неугодны Торуберу. Динаэль поставил магические преграды по всему периметру видимых отсюда гор. Он был сильным магом и знал, что его ловушки не преодолеть даже Тёмному Чародею. Это радовало и утешало Дина: он слишком многим не мог помочь, ведь от зла Торубера страдали ежедневно десятки людей, но хоть несколько жизней, жизней тех, кому предстояло возрождать в мире Добро, а, может быть, и бороться со злом, если, к несчастью, у самого Дина что-нибудь не получится, были надёжно защищены. Да и жители Долины тоже оказывались укрытыми от Зла.

Оставалось закрыть Переход. Но это дело Стражников: им он объяснил принцип действия Преграды. Единственное, что позволил себе Дин, — согласиться на уговоры остающихся в Замке и разрешить им включить Затворы через два месяца после его ухода: он постарается вернуться в срок, если не придёт, то уже не придёт никогда…

Сейчас все обитатели Замка ещё спали. Было раннее утро. А обитателей в Замке теперь стало немало. Семь семей с девятью волшебниками-детьми. Четверо учителей со своими семьями. Сэр Арбениус. Двое Стражников, сильных, молодых, пока не женатых.

Жители деревень взялись помочь в делах бытовых. Кому-кому, а уж Динаэлю они готовы были помогать всегда. Скольких из них он вылечил, скольких поддержал в трудную минуту! И Дин был благодарен им.

Молодой человек вздохнул. Что-то тревожно сжало его сердце, словно он уходил отсюда навсегда…

Дин спустился вниз. Ему хотелось пройтись по любимым тропинкам, хотелось повидаться перед отъездом с другом.

— 12 —

Динаэль вышел за ворота Замка.

На улице ему встретилось несколько ранних прохожих. Дина приветствовали искренне. Он отвечал, улыбаясь.

Вообще Динаэля знали как очень жизнерадостного и оптимистичного человека: он часто шутил, шутил весело и умно; он находил выход из труднейших ситуаций; он верил в лучшее и вселял эту веру своим поведением в других. Пожалуй, только друг Дина — Ролив — знал о муках волшебника, жаждущего спасти всех и не имеющего такой возможности, о тревогах его за будущее, и о мечтах, которым, возможно, никогда не осуществиться…

У первой деревни Динаэль неожиданно столкнулся с красавицей Вивьен. Как и многие девушки Долины, она считала себя безнадёжно влюблённой в молодого мага. Его талант, о котором говорили, ничего толком не зная; его таинственная миссия, о которой сплетничали, всплёскивая руками, но понятия не имея, в чём она состоит и насколько опасна; его необычная внешняя привлекательность, мягкие, словно у девушки, волнистые, золотисто-рыжие волосы и глаза цвета моря в ясный безветренный день; наконец, всегда улыбчивое лицо и остроумные высказывания — всё это делало Динаэля предметом обожания молоденьких жительниц окрестных поселений. Но он ни одной не ответил взаимностью: он отшучивался, причём так мило и безобидно, что никто не грустил и не обижался. Девушки уверяли друг друга, что Динаэль — очень целеустремлённая натура, что у него есть какой-то долг перед волшебным миром, а когда он выполнит эту свою задачу, тогда… И опять только Ролив знал, что сердце Дина открыто любви, но просто ещё не встретилась ему та единственная, о которой мечтает каждый. Знал Ролив и другое: как сам Динаэль боится этой встречи, ибо принести она может боль именно той неведомой пока и самой прекрасной — ведь дело у молодого волшебника смертельно опасное. И о смертельной опасности знал опять-таки только Ролив.

Итак, Динаэль встретил Вивьен. Девушка улыбнулась и подошла к молодому человеку.

— Доброе утро! — счастливо проговорила она. — Я желала встретить тебя. И встретила! Это судьба!

— Здравствуй, красавица, — в тон ей ответил Дин. — Рад, что, пусть невольно, но исполнил твою маленькую прихоть.

— Это не прихоть, — возразила девушка. — Я люблю тебя, — вдруг смело заявила она, — и буду ждать тебя, ждать твоего возвращения.

Он улыбнулся и, прищурившись, посмотрел ей в глаза. Она не отвела взора, не смутилась, не растерялась. Он снова улыбнулся.

— Хочешь, я скажу тебе правду? — спросил он.

— Хочу, — смело кивнула она. — А о чём?

— О тебе, Вивьен, — спокойно ответил Динаэль.

Она снова кивнула. Дин ответил весело, с забавными и добрыми шутками, но суть его речи была проста и мудра: уже через семь дней после его ухода, она заметит того, кто действительно достоин её любви, того, кто любит её, того, с кем она счастливо проживёт всю свою жизнь; через десять недель она выйдет замуж за этого самого человека, а ещё через девять месяцев у них родится первенец.

Вивьен помолчала, а потом спросила:

— Это предсказание?

— Это правда, — ответил он. Девушка задумалась, потом снова спросила:

— Правда, как те фокусы, что ты показываешь малышам?

— Да, — подтвердил Дин, — и никакого волшебства.

— А кто ОН? — в глазах Вивьен играло любопытство.

— Скоро узнаешь, — засмеялся молодой человек и направился дальше, по тропинке, ведущей к мосту через реку.

— 13 —

Часа три Динаэль бродил по лесистым склонам, словно прощаясь с тихими уголками, где прошло его детство, промелькнула юность. Наконец он вышел вновь к берегу реки, огляделся.

За ним, на возвышенности раскинулся луг с сочной зелёной травой и множеством цветов. Здесь он мечтал построить дом. Нет, он никогда не хотел жить за каменными стенами Замка. Ему виделся просторный и уютный дом, с декоративными башенками и резными наличниками, с садом и палисадником, где ждут его любимые — жена и дети. А рядом, утопающий в листве тенистого парка, небольшой особнячок — больница, где он будет лечить людей, помогать появляться на свет малышам…

И об этой заветной мечте, такой нежной и доброй, такой далёкой и, как он понимал, практически неосуществимой, знал только Ролив. Знал и о мечте, и о тайных чертежах дома, сада, детской площадки, больницы, парка, огорода лекарственных растений, и о печальной убеждённости Дина в несбыточности этих надежд…

— 14 —

Динаэль сидел в задумчивости, обхватив колени руками, когда к нему подошёл и опустился рядом на траву Ролив.

— Я знал, что найду тебя здесь, — негромко сказал он.

— Спасибо, — так же тихо ответил Дин. — Мне хотелось повидаться… перед уходом…

Друзья несколько минут молчали, любуясь открывавшимся их взорам видом: река в лучах поднимающегося всё выше солнца, зеленеющие луга, деревеньки, причудливо расположившиеся по берегам, горы, покрытые лесом… Наконец Ролив посмотрел на Динаэля. Тот добродушно улыбнулся.

— Только, пожалуйста, — взмолился Ролив, — не надо шуток. Ты удивительно остроумен, но если сейчас ты начнёшь иронизировать, то я уверюсь в том, что твоё… дело… безнадёжно опасно…

Динаэль благодарно взглянул на друга и ответил, продолжая улыбаться:

— Шутить не буду. А тревожиться за меня не стоит. Слушай, — на мгновение Дин смолк, — ты знаешь, что даром предвидения я не наделён. Могу только строить предположения. Но сегодня… сегодня мне приснился сон… или пригрезилось под утро… пригрезилось наяву… И это верно — предвидение. Слушай, — повторил волшебник. — Я видел на этом месте парк, как в дымке и издалека, но между деревьев вырисовывался уголок черепичной крыши и над ней белый флажок с красным крестом чуть развевался на ветру. И я видел это сам, своими глазами, словно стоял где-то у ворот Замка… Потом дети из деревень бежали к Замку как в школу на уроки… И я шёл по коридорам, шёл вести занятие в класс, где за партами сидели маленькие волшебники… А ещё я видел тебя с красавицей женой, счастливых и улыбающихся, с первенцем на руках… Но когда я просыпался, или наваждение уходило, прозвучал голос: «Не страшись, что не успеешь, не тревожься, что не сможешь. Всё успеешь и всё сможешь, если не побоишься впустить в своё сердце древнейшее чудо, о котором знает каждый, но часто забывает, что это — чудо и на какие невозможные, казалось бы, свершения оно способно…»

Динаэль восхищённым взором смотрел в глаза Ролива. Ролив тоже улыбнулся.

— Я так рад, — облегчённо вздохнул он. — Я, правда, боюсь за тебя. Ты со всеми шутишь, словно в твоём приближающемся деле нет ни капли риска. Но я-то тебя знаю. Сам посуди! Собрал всех маленьких волшебников, чтобы защитить их от Чёрного Колдуна. Нас оградил от проникновения в Долину Зла магическими ловушками. А сам отправляешься к этому самому Тёмному Чародею… Кое-что о том, что случилось одиннадцать лет назад, и я знаю. И про твои муки, когда ты чувствуешь, какие беды несёт людям Торубер, а вынужден ждать, тоже догадываюсь… Прошу тебя, позволь пойти с тобой. Конечно, я не волшебник, но вдруг моя помощь пригодиться.

— Спасибо, — Дин положил руку на плечо друга. — Но с Торубером я должен встретиться один на один. Только в таком поединке можно одержать победу. Таков Закон. И Торубер его знает. Потому и не принимает открытый вызов… Мне придётся проникать в его дворец… И есть у него Чёрный Жезл, к которому вновь вернулась вся его мощь. Поэтому мы не равны, но только тот, кто лишит силы Жезл, может победить и самого Тёмного Чародея… А из всех ныне живущих магов приблизился к мощи Торубера только я…

В интонации, в жестах Динаэля не было ни страха, ни тщеславия, ни обречённости, ни излишней гордости. Он просто сказал то, что было на самом деле.

— Примерно так я и думал, — признался Ролив. — Но, может, мне подождать тебя где-нибудь в условленном месте: вдруг тебя ранит Торубер. Помогу тебе вернуться… Ведь ты подумал о подобном, иначе, зачем через пару месяцев закрывать Переход, даже если ты не вернёшься. Это твои слова?

— Всё может быть, — согласился Дин. — Просчитать надо любой исход… А со мной идёт Донуэль. Он будет ждать… в условленном месте…

Динаэль почувствовал, что Ролив искренне желает быть чем-то полезен, и понял: нельзя отказать другу в подобном стремлении.

— Правда, — сказал волшебник, — Рив, есть одна вещь, может и не обязательная, но для правдоподобия не лишняя…

— Так? — глаза Ролива блеснули.

— Займёт это неделю. Три дня туда, день на месте, три дня обратно.

— Согласен, согласен, — заверил Рив.

— И придётся переодеться в одного из главных слуг хана Бариура, — добавил Динаэль.

— Хорошо. Говори, что я должен делать.

— Сыграть роль посланца Бариура, который передаёт в подарок к свадьбе хану Торуберу лучшего евнуха. Дело в том, что Тёмный Маг вновь решил жениться. У него и так огромный гарем, но… Короче, для новой жены он желает нового евнуха. Вот Бариур и хочет оказать Торуберу такую услугу. Евнуха уже ждёт доверенный Чёрного Колдуна в местечке, в трёх днях пути от нас. Но несчастный евнух отравился в дороге, не привыкший к трактирной еде, да так, что умер… — Динаэль произнёс последние слова с болью в голосе. — Но… несчастье это… сыграло свою добрую роль — появилась возможность без лишнего шума проникнуть к Торуберу. Письмо хана Бариура с рекомендацией, данное скончавшемуся евнуху Али, у меня. Так что я без особого труда предстану перед ликом Торубера… А там — посмотрим…

— Но… — пришёл в ужас Ролив. — Ведь тебя, как евнуха, проверят минимум три надзирателя за слугами гарема!

— Это самое горькое, — согласился Динаэль. — Мне придётся, как минимум, трижды у невинных людей создавать зрительную галлюцинацию…

— Уф, — выдохнул Ролив. — Ну, хвала Небесам… И не бери в голову: уверяю тебя, что те, кого тебе придётся обхитрить, не самые лучшие представители рода человеческого.

Динаэль задумчиво пожал плечами…

В полдень по Подземному Тоннелю из Долины шли трое: восточного вида слуга в дорогих одеждах, за ним молодой евнух, а чуть поодаль, словно случайный попутчик, Донуэль.

— 15 —

Служанка уже в третий раз приходила к Эливейн сказать, что отец и его гость хан Торубер, ждут её в гостиной. Эливейн, наконец, собралась с духом и вышла из комнаты: она знала о причине очередного визита хана в их дом, но она не могла смириться с волей отца…

Эливейн было двадцать лет. В этот южный тёплый город она приехала с отцом после смерти матери. Отец был знатен и богат, жил с семьёй в одной из далёких северных стран и мечтал перебраться в места, где вечное лето. Но у жены было больное сердце, врачи настоятельно не рекомендовали ей переезжать в жаркий климат. Теперь мечта отца осуществилась. А тут ещё выпало счастье укрепить своё положение, выдав дочь замуж за самого влиятельного на тысячи миль вокруг человека — хана Торубера. Правда, говорили, что он колдун. Да что за беда, если он сказочно богат! На родине Эливейн принято, чтобы у мужчины была одна жена — но здесь иные законы; да и сватается хан, собираясь сделать девушку любимой женой, а не наложницей. «Тут и думать нечего, — решил господин Перлик, — Эливейн уже и так засиделась… А лучшего жениха и желать нечего…»

Хан Торубер оказался весьма деликатным человеком. На вид ему было лет сорок. Он много знал и много путешествовал. А потому, видимо, учитывая, что Эливейн выросла в атмосфере иных правил и порядков, не торопил девушку с ответом на своё предложение.

Сегодня он приехал с целью пригласить Эливейн во дворец. Здесь подобные вещи не приняты, но для неё хан сделает исключение: она погуляет по парку и саду хана, ей позволено будет побеседовать со слугами на любые темы, чтобы она сама своими расспросами могла бы развеять тревоги и убедиться, что жизнь в доме Торубера вовсе не противна, а наоборот. Пять лучших жён хана проведут Эливейн по женской половине дворца, расскажут об обычаях, поведают о своём семейном счастье, может, и непривычном для девушки с севера, но ничуть не менее настоящем.

Отец в очередной раз погрозил дочери пальцем и сказал, что его терпение на исходе, и, если она не возьмётся за ум и не выкинет из головы все эти романтические бредни о единственной и неповторимой любви, то замуж она пойдёт без своего собственного согласия, а по принуждению, по воле родителя, который более неё разумеет в жизни и понимает, в чём состоит её счастье…

Эливейн согласилась на необычную экскурсию.

— 16-

Как и предполагала Эливейн Перлик, это был совсем иной мир, мир, о котором она читала, мир, который, несомненно, был ей интересен. Но только со стороны, как наблюдателю, как любознательному человеку, желающему познакомиться с другой культурой. Её сердце, её душа не принимали, не могли впустить в себя это состояние счастья, когда тебя выбирают по прихоти господина: сегодня он нуждается в песнях одной, а завтра в танцах другой…

Слуги были почтительны и предупредительны. Рассказали о доброте и справедливости хана. Все пять жён, сопровождавших Эливейн, уверяли её, что Торубер любит каждую, искренне и нежно. Но девушке почему-то мерещилась фальшь… Нет, слишком разными были миры — тот, в котором выросла Эливейн, и тот, в котором жил ханский гарем.

Наконец жёны привели Эливейн на балкон над главным залом дворца. Узорчатая деревянная решётка не позволяла посторонним видеть женщин. А те могли наблюдать за гостями, слушать их разговоры. Но по знаку хана жёны покидали своё убежище и удалялись на женскую половину, где их постоянными собеседниками и слугами были евнухи…

Эти несчастные, по мнению Эливейн люди — не мужчины и не женщины, привели девушку в полное уныние. Никакие доводы, убеждения, рассказы о почётности данной службы не могла она понять. Как может мать желать своему сыну судьбы евнуха в гареме пусть и великого хана? Не жены, не наследников, а пожизненной муки? Так казалось Эливейн…

Девушка стояла на балконе, слушала хвалы судьбе и хану жён Торубера и рассматривала богатое убранство зала.

— 17 —

Ролив вернулся в родную долину ровно через семь дней. Он прошёл по Тоннелю и облегчённо вздохнул. «Вот я и дома», — подумалось ему.

Молодой человек огляделся. У него была мечта: тайное светлое чувство. Знал о нём Динаэль. И неделю назад вселил надежду в сердце друга. Но как возможно такое счастье, Рив не понимал. Ведь он давно любил. Любил, но Вивьен на него даже не смотрела…

— Рив! Наконец-то!

Голос заставил молодого человека вздрогнуть. Он так задумался, что не заметил, как к нему подошла… Вивьен.

— Я волновалась, — тихо проговорила она. — За тебя.

Ролив изумлённо посмотрел девушке в глаза. Та покраснела.

— За меня? — переспросил Рив. — Ты? Но…

— Просто ты ушёл с Динаэлем, — пояснила Вивьен. — А он волшебник. Он может постоять за себя… Тебе, я думала, будет опаснее…

— А я думал, что ты любишь Дина, — виновато проговорил Ролив.

— Люблю, — улыбнулась девушка. — Его нельзя не любить. Но его так все любят. Это не то…

Рив смотрел на дорогое ему лицо, на эти прекрасные глаза и думал, что он — большой дурак, что надо было уже давно сказать ей правду.

— Вивь, — ласково произнёс он, — прости мне мою нерешительность… Я люблю тебя. Давно. Но боялся, что моё чувство безответно. И потому молчал.

— Вот глупый! — Вивьен счастливо улыбалась. — Я тоже люблю тебя.

Она вдруг обвила его шею руками и поцеловала. Он подхватил её на руки и спросил:

— Ты выйдешь за меня?

— Да, — прошептала она и добавила:

— А дураки мы оба. Динаэль, наверное, давно знал… про нас. Ролив улыбнулся:

— Верно. И дело не в том, что он маг. Просто он доверяет своему сердцу… И не боится этого…

— 18 —

Динаэль стоял перед надзирателем над слугами гарема обнажённым и, скрепя сердце, создавал так нужную сейчас зрительную галлюцинацию. Он знал об обычности процедуры осмотра для любого нового евнуха, но чувствовал себя крайне скверно.

— На взгляд, Али, ты хорош для того, чтобы прислуживать новой жене господина, — проговорил наконец надзиратель. — Хан Бариур даёт отличную рекомендацию и твоим делам. Надеюсь, ты расположишь к себе нового господина, но придётся постараться.

— Я призван исполнять желания повелителя, — ответил с поклоном Динаэль.

Надзиратель подумал и пояснил:

— Хан Бариур очень любезный человек. И, зная, что новая невеста моего господина родом из северных стран, подобрал евнуха такой необычной для наших мест внешности, какой обладаешь ты…

Надзиратель вопросительно посмотрел на лже-Али.

— Именно так, — подтвердил Динаэль, ломая голову над вопросом, что могло заставить девушку иной религии вдруг сделаться двенадцатой женой Торубера.

— Есть маленькая проблема, — продолжил надзиратель, — господин недолюбливает рыжий цвет волос…

— Это не проблема, — заверил Динаэль, — меня можно или перекрасить, или побрить наголо.

Надзиратель одобрительно кивнул.

— Твоя покладистость говорит о положительных качествах тебя как слуги. Хорошо. Следуй за мной.

И надзиратель повёл нового евнуха по коридорам дворца к главному залу: там хан Торубер хотел побеседовать с Али, подарком для Эливейн, предполагая, что девушка, уже услащённая рассказами лучших жён, не устоит против подобной чести, ведь личного евнуха имела только его старшая супруга.

— 19 —

Динаэль покорно ждал у двери в главный зал разрешения предстать перед лицом Торубера. Пока всё шло хорошо. Тревожил только один вопрос, вопрос, который возник накануне ухода Дина из Замка: магические символы показали сгущение черноты над портретом Торубера. Арбениус сказал, что такое было уже трижды. И всегда перед очередной свадьбой хана. Потом тёмная дымка рассеивалась…

— Али, — тихо сказал надзиратель, выйдя из зала, — хан ждёт тебя.

Согнувшись в почтительнейшем поклоне и раболепно сложив ладони, Динаэль просеменил в распахнутые двери…

— 20 —

Эливейн задумчиво осматривала убранство зала. Старшая из жён радостно говорила девушке о том, что ей, выросшей в северных краях, возможно, выпадет честь стать матерью желанного наследника хана. Всего трём супругам было позволено родить от любимого господина и мужа. Но эти глупые курицы, как назвала их сама говорившая, не оправдали надежд великого Торубера и принесли ему дочек… Эливейн невольно поморщилась: дочери его не устраивают, он желает сына… от неё… У девушки даже перехватило дыхание: неужели никто не понимает, что она не любит и не сможет полюбить этого человека!

Отчаяние накатилось на сердце Эливейн.

В этот момент в зал вошёл Торубер, о чём-то негромко беседуя со слугой. На балконе расслышали только отдельные слова: «новый евнух», «Али» и «позови».

Слуга вышел. В зале появился Динаэль.

— Это подарок тебе, — зашептали наперебой жёны. — Личный евнух! Его зовут Али. Смотри, это он! Какой славный! А какой необычный! Для тебя! Видишь, как хан о тебе заботится!..

Женщины на балконе не могли видеть лица хана, стоявшего к ним спиной. А Торубер побледнел от злости: как его смогли так провести! Мальчишка, который должен был умереть девять лет назад?!

Динаэль, как только двери закрылись, выпрямился и улыбнулся. Он ощутил, как нечто огромное, светлое, прекрасное заполнило его душу. Он не знал, что это и откуда, но почувствовал где-то совсем рядом родное, близкое существо. Он не заметил в зале никого, кроме Чёрного Колдуна, но сердцу молодого человека стало волшебно и легко…

Эливейн увидела вошедшего, его лицо и улыбку, и сердце её опустошённо сжалось. «Если он — евнух, — почему-то обречённо подумала она, — то я могу стать кем угодно… И женой хана… Мне всё равно…»

Торубер сделал знак рукой, и жёны послушно покинули решётчатый балкон, увлекая за собой ставшую вдруг равнодушной Эливейн.

— 21 —

— Ты? — гневно воскликнул Торубер, как только все возможные свидетели их беседы покинули зал.

— Я, — спокойно ответил Динаэль. — Вы полагали меня мёртвым? Вы ошибались.

— Как ты посмел пробраться в мой дворец? Ты — борец за Добро? Или обман стал добродетелью?

— Увы, я не столь чист, как хотелось бы, — вздохнул молодой человек. — Но три отклонённых вами вызова и смерть несчастного Али открыли мне только такой путь для встречи с вами, — Дин опять улыбался.

— Так это были твои послания… — усмехнулся хан. — Упрямство сродни глупости, — звучно проговорил Чёрный Колдун, выпрямляясь во весь рост и глядя в глаза своему неопытному противнику. — Будь ты хоть чуточку умнее, ты бы внял предостережениям судьбы, когда я проигнорировал твои вызовы. А теперь ты просто умрёшь.

В правой руке Торубера сверкнул магический меч, в левой, словно сотворившись из воздуха, появился Чёрный Жезл. Колдун был поистине страшен.

Динаэль спокойно взглянул на Торубера. Конечно, молодой волшебник был слабее чародея, укрепившего свой магический талант десятилетиями тренировок и войн, которые постоянно вели войска хана, сея беды и разорения всем, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей… Что мог противопоставить Тёмному Магу Динаэль? Только добрую силу волшебника, изначально немалую, но пока не сравнимую по мощи с чарами Торубера, и своё горящее светом сердце. Но Дин был готов сразиться, да и медлить более оказывалось невозможным: Жезл обретал прежнюю силу.

Динаэль почувствовал, как по периметру зала по воле Торубера встала заградительная магическая стена.

— Предусмотрительно, — вслух проговорил Дин, — чтобы не причинить вреда роскошным апартаментам?

— Разумеется, — усмехнулся хан. — Я ценю то, что принадлежит мне. Да и ты не сможешь удрать, если струсишь.

Динаэль ничего не ответил, только пожал плечами. В его руках блеснул волшебный клинок.

— 22 —

Эливейн не поехала домой. Она велела кучеру отогнать карету к особняку, а сама отправилась пешком по извилистой тропинке над рекой.

Дело в том, что господин Перлик, переселившись в эти края, купил не только огромный дом, но и немалый участок земли вдоль реки, с лугом и густым, давно не хоженым лесом. Именно в лесу, над песчаным невысоким обрывом, в десяти метрах от берега, Эливейн нашла заброшенную сторожку. Видимо, когда-то здесь жили. Но теперь эта хижинка стала убежищем для девушки: она приходила сюда, когда хотела остаться наедине со своими мыслями. Эливейн тосковала по горячо любимой и рано умершей матери, по подругам, оставшимся далеко на её родине. А сегодня она впала в такое отчаяние, о котором и помыслить не могла…

Отец не желал ни понять, ни утешить дочь… Но он не видел ничего дурного в том, что Эливейн уходит поразмышлять, как он сам говорил, в одиночестве на лоне природы: свежий воздух полезен для здоровья и для рассудка, ибо возвращалась с подобных прогулок дочь бодрой и спокойной.

Эливейн навела порядок в сторожке: всё помыла, принесла и сама повесила занавески, расстелила скатерть на добротном деревянном столе и покрывалом накрыла широкую лавку, служившую, должно быть, прежнему хозяину постелью.

Никто не смел ходить в эти места: нарушение границ частной собственности каралось жестоко. Поэтому и сегодня девушка, как только первые деревья скрыли её от глаз случайных путников, иногда проходящих по широкой наезженной дороге вдоль новых владений Перлика, дала волю слезам.

Эливейн плакала тихо и горько, медленно бредя по извилистой тропинке над рекой. Наконец, дойдя до песчаного откоса, она села прямо на траву, вполоборота к воде, внизу, обхватила колени руками и так замерла. Слёзы текли по её щекам, но остановить их в своей безутешной и необъяснимой тоске Эливейн не могла.

— 23 —

Сражение длилось уже больше часа. Торубер был раздосадован: его противник явно не собирался легко сдаваться.

Чёрный Маг видел, что на правой руке Динаэля надета кожаная перчатка. Торубер понял: молодой волшебник по природе своей не воин. «Значит, — решил хан, — скоро перчатка будет прожжена насквозь раскалившейся в руках неопытного мальчишки рукоятью. А боль от ожога он долго терпеть не сможет…»

Но Торубер ошибся: Динаэль продолжал ловко отбивать удары и меча Тёмного Чародея, и его Чёрного Жезла.

А потом случилось немыслимое, то, чего хан не предвидел: Динаэль вдруг сделал подряд несколько невероятных выпадов, выбил из левой руки противника Жезл и негромко произнёс короткое заклинание… Торубер замер на мгновение, как громом поражённый: Жезл, упав на пол, вдруг посерел и рассыпался в прах.

Когда оцепенение прошло, Чёрный Маг перевёл взгляд на Динаэля. Торжество и надежда на отмщение за утраченное навеки мелькнули в глазах Торубера. Дин знал, на что он идёт, вступая в битву с Тёмным Чародеем. Но, даже зная теоретически, сложно представить, как всё будет выглядеть на практике…

Динаэль едва стоял на ногах, с трудом опираясь на собственный меч. Лишить Чёрный Жезл магической силы стоило ему невероятных усилий. Но молодой волшебник всё равно был доволен, ведь он надеялся, но не очень-то сам верил, что у него достанет сил на такое деяние.

— Радоваться рано, — презрительно проговорил Торубер. — Защищайся, если ещё можешь, глупец!

И хан обрушил на голову Динаэля несколько страшных ударов. Тот ухитрился отклониться от первого, отразить два последующих, получить царапины от четвёртого и пятого, но шестой… шестой удар Торубера достиг цели: молодой человек ощутил резкую боль в правом боку и почувствовал, как горячая кровь неудержимой струёй хлынула из раны.

Динаэль напряг все свои силы и отбил-таки седьмой и восьмой удары. Но он понимал, что слабеет непоправимо быстро.

Клинок Торубера пронзил левое плечо Дина, потом бедро, после чего молодой волшебник невольно наклонился вперёд. Тогда удар меча плашмя по спине заставил Дина упасть…

Как сквозь туман он услышал голос Торубера:

— Эй! Мерзавцы! Во дворец пробрался вор, а вы бездействуете!!!

Хан наклонился к самому уху израненного противника и зло прошептал:

— Ты умрёшь не как воин, а как преступник, забитый насмерть на месте преступления… И убьют тебя те самые люди, которых ты собирался защищать.

Динаэль слышал топот бегущих ног, потом удары кулаков, сапог, палок обрушились на него со всех сторон. Он не мог защищаться, у него не было сил даже шевельнуться. Он заставил себя произнести с отчаянием:

— Не давайте воли своему гневу, люди!.. Боритесь со злом в себе… Пожалуйста…

Но его продолжали бить жестоко и сильно.

Динаэль собрал всё своё мужество и сосредоточился на пространстве. «Вон отсюда!.. Наружу… Ещё бы хоть раз почувствовать того неизвестного и родного, чьё присутствие я ощутил, войдя в этот зал», — вдруг мелькнула в угасающем сознании дикая мысль.

И пространство подчинилось молодому магу. Торубер в ужасе увидел, как исчез тот, кого он второй раз в своей жизни считал уже мёртвым. Слуги замерли в немом оцепенении. А Динаэль не осознал, а именно ощутил запах леса, прохладу воды, мягкость песка, на который опустилось его измученное тело, и почувствовал где-то совсем рядом родное, близкое существо.

— 24 —

Эливейн вздрогнула от внезапного глухого всплеска воды и обернулась.

Она увидела у самого берега на мелководье распростёртого человека в изорванной окровавленной одежде.

Девушка вскочила на ноги и бросилась к несчастному, неизвестно как оказавшемуся здесь и не замеченному ею раньше. Ещё не добежав до бесчувственного тела, она уже знала, кто перед ней, и её сердце болезненно сжалось.

Эливейн наклонилась над Али. Когда-то её мать, мечтавшая стать врачом, но не сумевшая добиться своего по разным причинам, учила медицине дочь. Девочка была внимательна и сообразительна, так что теперь лекарские знания и умения могли, видимо, принести свои желанные плоды.

Эливейн решила пока не гадать, что и почему произошло с молодым евнухом, а перетащить его в сторожку, подальше от случайных глаз, и постараться помочь раненому.

Девушка нащупала пульс на запястье Али и бегло осмотрела раны. Её поразило, что молодой человек смог каким-то образом оказаться так далеко от ханского дворца и уже попасть в неприятную, грозящую его жизни историю: насколько она знала, евнухи не покидали пределов гарема.

Времени на раздумья не было: Эливейн понимала, что от быстроты её действий сейчас зависит жизнь Али. Девушка подхватила молодого человека, беспомощно лежащего перед ней, под мышки и медленно потащила вверх, по тропинке, от реки к избушке.

— 25 —

Динаэль в полубреду ощутил прикосновение ласковых рук. Он вдруг и остро осознал, что эти, и только эти, нежные ладони он готов целовать, целовать всю жизнь. Волшебник с трудом приподнял веки и увидел перед собой девичье лицо: тёмно-серые глаза смотрели тревожно, светло-русые, прядями выгоревшие волосы слегка растрепались, от напряжения лёгкий румянец проступил на щеках. Девушка счастливо улыбнулась, обрадованная тем, что раненый хоть на несколько минут пришёл в сознание.

— Не волнуйтесь, Али, — прошептала она. — Я помогу вам… Если надо кого-то привести из ханского дворца, я всё сделаю. Всё будет хорошо.

Молодой человек только отрицательно мотнул головой и пробормотал:

— Древнейшее чудо, о котором знают все, но часто забывают, что это чудо — любовь… Глупец, как же я сразу не понял…

Эливейн, внимательно слушавшая слова Али, продолжала поднимать того в горку.

— Спокойнее, спокойнее, — проговорила она, ощутив волнение раненого. — Я поняла: о вас не должны знать… Я вас спрячу… А потом помогу найти ту, ради которой вы так рисковали… Обещаю…

Динаэль попытался понять, о чём это говорит ему та единственная и неповторимая, которая вдруг по воле судьбы оказалась рядом с ним, но силы его, окончательно подорванные сражением, ранами, побоями, большой потерей крови и покорением пространства, иссякли, и молодой человек опять погрузился в забытьё.

— 26 —

Эливейн наконец дотащила бесчувственного Али до сторожки.

Её воображение уже нарисовало печальную картину: несчастные влюблённые разлучены злым ханом, взявшим в наложницы понравившуюся ему девушку, конечно, против её воли; отважный юноша, решившийся на отчаянный и рискованный шаг, чтобы вырвать невесту из жестоких лап негодяя… Нет ничего удивительного в том, что именно такую историю видела в своих догадках Эливейн: подобные случаи бывали и рассказы о них ходили из уст в уста… А Али ещё и сам сказал про любовь… «Как же нужно желать освободить любимую, чтобы решиться… стать… Хотя, если другого способа проникнуть во дворец нет…» — рассуждала девушка.

Эливейн удалось уложить молодого человека на скамью. Теперь она быстро развела огонь в печурке и, поставив кипятиться воду, принялась растирать насушенные ею зачем-то, — сейчас она уже знала — зачем, лекарственные травы и рвать на бинты свои нижние юбки и чистые тряпки.

Вскоре вода закипела.

Эливейн аккуратно срезала с Али кровавые лохмотья.

Сначала девушка промыла и обработала раны на боку и плече молодого человека. Потом, когда все ссадины и синяки на груди Али тоже были смазаны, она весьма умело наложила повязки.

Необходимо было действовать далее, ибо рана на бедре тоже кровила и казалась достаточно серьёзной, а следов от побоев на ногах и нижней части туловища, видимо, ожидалось обнаружиться ничуть не меньше, чем на груди, спине и руках.

— Простите меня, Али, — прошептала Эливейн, прекрасно понимая, что тот её не слышит, и, сознавая, что, действуя сейчас как врач, она вовсе не должна извиняться за свои поступки.

Но девушка почему-то смущалась.

Эливейн вздохнула и сняла с раненого нижнюю часть его гардероба. Руки девушки продолжали умело и ловко обрабатывать раны, синяки, кровоподтёки и ссадины, а щёки её невольно пылали от смущения: Али не был евнухом. «Значит, наказание за обман настигло его во дворце, по приказу хана, — размышляла Эливейн. — Но как ему удалось?.. Ведь он предстал перед самим Торубером! Как же обман не раскрылся раньше… при осмотре надзирателем?..»

И только закончив бинтовать раны, смазывать ссадины и делать примочки на синяки и ушибы, девушка взглянула на ладони Али. Правая рука, не освобождённая ещё от прожжённой перчатки из светло-коричневой кожи, объяснила Эливейн многое!

Эливейн всегда любила слушать рассказы о необычном. И её старая нянюшка часто забавляла свою воспитанницу преданиями о домовых, леших и о волшебниках. Из этих повествований девушка и узнала, что если маг, не обладающий от природы даром воина, вынужден взяться за чародейский клинок, то рукоять его собственного меча может даже ожечь ладонь, сжимающую грозное оружие. «Вот оно! — с восхищением глядя на молодого человека, подумала Эливейн. — Он пришёл, чтобы сразиться с Торубером. Все знают, что Торубер — Чёрный Колдун… Отважный Али! Ведь хан, наверное, как волшебник, сильнее… А, может, и не Али вовсе…» — догадалась девушка.

Эливейн обильно смазала ожог на ладони молодого человека самодельным снадобьем и забинтовала руку. Затем она укрыла раненого и, зная, что тот не услышит, тихонько проговорила:

— Отдыхай, мой единственный… Скорее всего, у тебя есть невеста, ведь ты говорил о любви, и я никогда не скажу тебе о своих чувствах… Но…

Эливейн замолчала, потому что ей показалось, что раненый шевельнулся. Нет, только показалось.

— Я скоро вернусь, — ласково сказала девушка, наклонилась к лицу молодого человека в желании поцеловать его хотя бы в щёку, но не решилась и спешно выскользнула из сторожки.

— 27 —

Эливейн, как только она вошла в дом, доложили, что её дожидаются в гостиной отец и хан Торубер. Девушка быстро переоделась и спустилась в парадную залу.

И отец, и Торубер заметили её, казалось, спокойную и доброжелательную улыбку. Теперь они оба были уверены, что Эливейн приняла желаемое ими решение. Именно в этом мнении девушке и хотелось утвердить отца и хана.

— Кажется, сегодняшнее любезное исключение, позволившее тебе посетить дворец нашего уважаемого гостя, произвело на тебя вразумляющее действие, дочь моя? — спросил господин Перлик, стараясь говорить мягче.

— Пожалуй, — произнесла девушка. — Я и не подозревала, как один человек может быть столь ласков со всеми своими жёнами. — Эливейн извиняющимся взглядом посмотрела на хана. — И… мне понравился ваш… подарок… — добавила она. — Простите, если это должно было быть тайной до… свадьбы…

Хан поклонился, истолковав высказывание девушки по-своему: Торубер считал, что каждая женщина мечтает повелевать, а в гареме повелевать личным, только тебе принадлежащем слугой — весьма почётно; поэтому он и хотел подарить новой жене евнуха; и, как свидетельствовало потеплевшее отношение к нему Эливейн, подобное решение оказалось верным.

— Что ты имеешь в виду? — спросил дочь отец. Девушка подошла к нему и, нежно обняв, радостно ответила:

— Великий и заботливый хан Торубер… взял… для меня… лично для меня… нового евнуха. Такого забавного, рыженького…

Девушка бросила на гостя восхищённый взгляд. На самом деле Эливейн было важно всё, что скажет теперь Торубер.

Колдун виновато вздохнул, склоняя голову перед той, которую желал взять в жёны, желал страстно, ибо звёзды сказали ему, что именно Эливейн может родить могучего преемника от Чёрного Мага, и произнёс:

— О, госпожа моего сердца! Прости меня, неосторожного. Я, по недосмотру, чуть не впустил в дом убийцу. Но я клянусь тебе, свет очей моих, что у тебя будет лучший евнух из всех существующих!

И, раз тебе дорог именно рыжий цвет волос, то твой слуга будет рыжеволосым.

— Убийца?! — в ужасе прошептала девушка. — Боже мой! Все ли живы в вашем доме, господин хан.

Её восклицание прозвучало так искренне, бледность лица и испуг в глазах выглядели столь естественными, что ни отец, ни Торубер не заподозрили чего бы то ни было, не отвечавшего их желаниям.

— Не стоит беспокоиться, моя ненаглядная госпожа, — поспешил заверить Эливейн Колдун. — Во дворце никто не пострадал. Преступник понёс заслуженное наказание. И, хотя ему удалось бежать, более он никого не потревожит.

— Вы уверены в этом? — всё ещё тревожно спросила девушка.

— Разумеется, душа моя, — заверил Торубер. — А чтобы вам было спокойнее, — добавил он, — поясню. Мой клинок как раз был смазан ядом, а противоядие надо хотя бы иметь возможность выпить… что бандиту сделать вряд ли удастся, ибо он и так почти мёртв.

Эливейн была бледна.

— Но, — прошептала она, — зачем?

Торубер не отказался от ответа, не обратив внимания на двусмысленность вопроса Эливь.

— Дело в том, — сказал он, — что лет десять назад, девушка, которая считалась невестой брата этого несчастного злодея, стала… моей женой. Но это было её добровольное решение. А несостоявшийся жених не поверил, напал со своими дружками на стражу, был ранен, но, самое печальное, погибла та, из-за которой всё и произошло… Теперь, видимо, младший брат, считая виновником беды меня, решил отомстить… — хан печально вздохнул. — Месть не несёт в себе справедливости, не так ли?

— Да, — как эхо повторила Эливейн.

Несколько мгновений длилась пауза. Девушка поняла, что медлить нельзя, что от неё ждут ответа. И, заставив себя улыбнуться, Эливейн спокойно проговорила:

— Господин Торубер, позвольте мне дать вам официальный ответ на ваше предложение через… — она словно задумалась.

— Я понимаю вас, мисс, — кивнул хан. — Культура и обычаи вашей родной страны требуют выдержать время перед официальным согласием. Дней десять будет достаточно? — любезно спросил Колдун.

— Более чем, — ответил за дочь господин Перлик. — И так слишком долго мы позволяем Эливейн размышлять, — и отец укоризненно посмотрел на девушку.

— Позвольте с вами не согласиться, — твёрдо возразил Торубер. — Эливейн здесь всё ново и необычно. Ей необходимо это время.

— Спасибо… мой повелитель, — прошептала девушка.

— 28 —

Господин Перлик и хан Торубер расстались весьма довольные исходом сегодняшней беседы.

Отец, обрадованный скорым исполнением своей мечты породниться с самым богатым и самым влиятельным человеком в южных странах, не подумал даже возражать решению дочери пожить несколько дней в уединении, в лесной сторожке: пусть потешится, ведь территория хорошо охраняется и чужих туда не пропустят.

Торубер принялся за поиски: ему нужен был в гарем надёжный евнух с рыжими волосами, причём не крашеными, а настоящими.

Эливейн, спешно собрав кое-какие вещи, отправилась в сторожку. Её сердце разрывалось от боли. В сознании звучало одно слово: «Яд… Яд…» А на душе было тоскливо: не могла она поверить в то, что Али — просто убийца, жаждущий мести…

— 29 —

Эливейн вбежала в избушку. К её ужасу раненый лежал на краю лавки, на животе, левая рука его бессильно свесилась на пол, по повязке расползалось кровавое пятно…

Девушка бросилась к молодому человеку. Она постаралась как можно аккуратнее перевернуть Али на спину. Эливейн с тревогой всматривалась в бледное измученное лицо волшебника (она уже не сомневалась, что молодой человек именно волшебник). Руки того были холодны, словно лёд, а голова пылала, дыхание прерывалось. И тут Али приподнял отяжелевшие веки.

Он увидел Эливейн. По его горячим потрескавшимся губам скользнула едва заметная улыбка. Лицо раненого будто осветилось.

— Я боялся, что не увижу вас, — едва слышно прошептал он.

— Что вы! — отчаянно произнесла девушка. — Разве я могу бросить вас… в таком состоянии.

Он снова улыбнулся ей, и Эливейн поняла, что пропала окончательно и бесповоротно, что за его улыбку, подаренную ей, она готова отдать всю себя, своё сердце, свою жизнь. А он чуть качнул головой и повторил:

— Я боялся, что не увижу вас больше… не успею… — невольная судорога пробежала по его телу.

Эливейн заметила в правой забинтованной руке молодого человека шнурок от кулона-кувшинчика, какие здесь носят почти все, наливая в них несколько капель ароматических масел. Когда девушка промывала раны Али и накладывала повязки, этот пузырёк висел на его шее, вместе с витиеватым вензельком на тонкой золотой цепочке. Теперь шнурок был оборван. Видимо, молодой человек хотел снять кулон, но обронил его. Эливейн, помня разговор с Торубером, догадалась, что вовсе не духи носил на шее Али. Это и есть противоядие, ведь не мог волшебник не знать о такой опасности, как отравленный клинок Колдуна.

Девушка опустилась на колени возле лавки и нашла кувшинчик.

— Это? — радостно воскликнула она, поднося не разбившийся флакончик к лицу молодого человека.

— Да, — одними губами смог ответить тот. — И…

— И воды? — догадалась Эливейн.

Она капнула содержимое пузырька на пересохший язык Али. Тот вынужден был поморщиться: лекарство явно имело крайне неприятный вкус. Девушка приподняла голову молодого человека и поднесла к его губам кружку с чистой прохладной водой. Али пил долго и медленно, каждый глоток давался ему с трудом. Наконец он устало откинулся на подушку.

— Спасибо… — шепнул он, — …мой ангел-спаситель…

Глаза его затуманились. Он попытался удержать угасающее сознание. Но мир вокруг него всё-таки потемнел и превратился в хаос. У раненого начинался жар.

— 30 —

Молодой человек метался в бреду три дня. Эливейн не отходила от раненого, меняла повязки, обтирала прохладной водой, сама выполняла тяжёлую работу санитарки.

Али то спорил с кем-то. «Убийство — не выход! Наказание — в лишении силы. Приговор — дело Суда», — доказывал он. То вдруг отчаянно шептал: «Имя… Даже не узнать имя…» Или тихонько просил: «Любовь моя, не уходи…»

Эливейн всегда брала несчастного за руку и отвечала, хотя и понимала, что тот не слышит её. «Конечно, — говорила она, — ты не способен убивать… Отдыхай…» Или заверяла волшебника в том, что она обязательно спросит его имя, как только он придёт в себя. А о той, неизвестной ей и такой счастливой, потому что ЕЁ любит ОН, Эливейн нежно напевала: «Не уйдёт от тебя, никогда не уйдёт, никогда…»

Когда Али затихал, девушка осторожно приподнимала его голову и потихоньку поила травяными целебными настоями.

Вечером третьего дня, сделав очередную перевязку и порадовавшись, что раны затягиваются хорошо, а жар спадает, Эливейн, уставшая, наспех перекусила сама и вновь села на табурет возле постели раненого. Но утомление брало верх: Али наконец спокойно спал, и девушка не заметила как задремала, склонившись лицом к лавке…

— 31 —

Эливейн снились какие-то незнакомые края. Она шла и шла. Сначала любовалась видами. Потом ей стало одиноко. Потом страшно и горько. Она села на траву и тихонько заплакала. Вдруг, кто-то нежный и добрый, родной и близкий погладил её по голове. Стало легко и хорошо. Слёзы ещё не просохли на её щеках, а душа уже была полна счастья…

Просыпаясь, Эливейн ощутила, что её подушка мокра от слёз. Кто-то, действительно, трепетной рукой гладил её по волосам. Девушка вздрогнула — Али отдёрнул руку и замер, боясь напугать не совсем пробудившуюся Эливейн…

— 32 —

Эливейн открыла глаза, и щёки её залил румянец: пропитанные слезами повязки вместо подушки оказались перед ней. Она медленно перевела взгляд вверх, боясь пошевелиться: её руки обнимали не подушку — голова покоилась на животе Али, в паре сантиметров от того места, где под бинтами находилась едва затянувшаяся рана.

— Простите, — прошептала она, — я не сделала вам больно?

Как только девушка посмотрела на молодого человека, как только тревожно задала свой вопрос, лицо Али осветилось улыбкой.

— Доброе утро, моя спасительница, — проговорил он. — Не сердитесь на меня: вам снился дурной сон, Вы плакали, я позволил себе прикоснуться к вашим волосам… Я напугал вас?

— Нет! Что вы! — воскликнула Эливейн. Она была счастлива: Али поправлялся!

— Вам надо позавтракать, — сказала она вставая. — Вы столько времени ничего не ели…

Молодой человек слегка нахмурился, словно его беспокоило нечто, узнать о котором он не решался.

— Сколько… я лежал… в бреду? — спросил он, делая паузы между словами.

— Трое суток, — ответила Эливейн. — Что вас беспокоит?

— Боже!.. Кто-нибудь… ещё… кроме вас… здесь есть? — с надеждой произнёс Али.

— Нет, — покачала головой девушка. — Не бойтесь, о вас никто не знает.

Молодой человек покраснел до корней волос.

— Господи! — прошептал он. — И вся тяжелейшая работа… сиделки… легла на… на вас!.. Простите меня… Я не хотел… так…

Эливейн опустилась на колени возле кровати и взяла его забинтованную ладонь в свои руки.

— Вам нечего стыдиться, Али, — ласково проговорила она. — Если бы мне это было в тягость, то нашёлся бы иной путь… А сейчас давайте умоемся, поедим и сменим повязки.

Он смотрел ей в глаза своим дивным взором, и сердце её пело: не имело значения, кто и где ждал его — сейчас она была рядом, и он улыбался ей.

— Хорошо, — согласился Али. — Только… я сам… Я встану.

Эливейн посмотрела в лицо молодого человека и поняла, что возражать бесполезно. Она кивнула, принесла таз с водой и чистую одежду. Волшебник, сжал губы и приподнялся.

Девушка подождала — Али сел на кровати. Тогда она сказала:

— Займусь чаем, — и отвернулась к печке.

— 33 —

Молодой человек закончил утренний туалет и устало прислонился к стене. Девушка обернулась. Али улыбался.

— Вы отчаянный, — сказала она, устраивая стол на табурете возле постели раненого. — Я так рада, что вам лучше! — добавила девушка.

Молодой человек посмотрел на неё странным взглядом, от которого всё внутри вдруг запело и затрепетало.

— Какой же я наглец! — покачал он головой. — Как ваше имя, единственная и неповторимая? — спросил он тихо.

— Эливейн, — просто ответила она и добавила: — А вы… ведь не Али?

— Нет, — волшебник улыбался, но его взгляд стал тревожен, он словно что-то припоминал. — Меня зовут Динаэль, — ответил он. — Но… Эливейн…

На лбу Дина появилась печальная складка.

— Эливейн… — повторил он, словно пропел, — Эливейн…

Динаэль прикрыл глаза, а через мгновение его взор, полный печали, был устремлён на девушку.

— Вы — невеста Торубера?.. — его шёпот казался громче, чем крик боли…

— 34 —

Эливейн опустила на покрытый салфеткой и стоящий возле кровати, на которой сидел молодой человек, табурет чашку с ароматным цветочным чаем, как-то неловко пожала плечами, почему-то виновато улыбнувшись, и слишком поспешно отвернулась к окну, где на подоконнике лежали завёрнутые в бумагу свежие булочки.

— Да, — негромко ответила она и без паузы, будто на одном дыхании, продолжила, — я расскажу вам, прямо сейчас. Мы жили…

И Эливейн вдруг, сама того не ожидая, не оборачиваясь, быстро произнося слова, рассказала о своём родном городе, о матери, о её не осуществившейся мечте стать врачом, о её болезни и безвременной кончине, о переезде сюда и о желании отца сделать дочь счастливой, выдав замуж за богатого и влиятельного человека, о сватовстве хана Торубера, о его терпеливости и заботе о ней, о его отношении к ней, так не похожем на всё, что говорили люди о злобе Чёрного Колдуна, о своём странном и, казалось бы, необоснованном недоверии к нему, о хвалящих хана жёнах и о том, что, оказывается, Торубер считает, будто именно она, Эливейн, способна подарить ему наследника и, наконец, о том, как она получила десять дней на размышления…

Динаэль слушал молча. Он чувствовал её волнение, её смятение и её душевную боль. Он знал и то, о чём она не сказала: что её сердце полно любви. Не ведал он только — к кому так горячо и искренне тянется эта самая нежная, самая милая, самая добрая, самая беззащитная, самая желанная и единственная для него девушка. Он понимал, что она — его судьба. Он жаждал закрыть её собой от всех печалей. Он ужаснулся, когда понял, зачем Колдун хочет жениться на ней; а раз Торубер столь осторожен — значит, он уже давно сверился со звёздами. Но выгаданные Эливейн дни на якобы размышления подарили молодому человеку надежду: вдруг её любовь внезапная и необъяснимая разумом, вдруг… Ведь он сам полюбил вдруг, даже не успев увидеть, а только ощутив её рядом…

Эливейн замолчала. Несколько минут она неподвижно смотрела в маленькое окошко. Потом собралась с силами и обернулась…

Динаэль стоял прямо за её спиной. Она не слышала, ни как он поднялся со скамьи, ни как подошёл к ней. А он стоял, боясь сделать лишнее движение, боясь спугнуть то ощущение нужности друг другу, которое витало над их головами…

Эливейн подняла свой взор на лицо Динаэля. Её сердце бешено колотилось. И вдруг, в напряжённой тишине, она услышала, как неправдоподобно быстро бьётся совсем рядом с ней его сердце. Девушка широко распахнула серые чистые глаза, словно впуская счастливую догадку внутрь себя: ведь он просил любимую не уходить, может, это был не совсем бред, не обращение к какой-то далёкой и неизвестной ей, а мольба именно к ней, сидевшей рядом, но имени которой он не знал…

Динаэль вгляделся в её лицо, и его глаза цвета моря озарились светом. Улыбка осветила каждую чёрточку его лица.

— Я люблю вас, Эливейн, — проговорил он, — и ощущаю ваше ответное чувство. Я не знаю, что ждёт нас впереди, но я прошу вас — не выходите за Торубера.

Девушка боялась словами спугнуть волшебную минуту.

— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, — едва слышно прошептала она.

— Я действительно люблю тебя, Динаэль.

Молодой человек наклонился и поцеловал свою избранницу. Трепетное тепло спустилось в неё и растеклось по всему телу. Да, окончательно и бесповоротно она вся, её разум и её сердце принадлежали этому сильному и доброму, самому лучшему в мире волшебнику — Динаэлю.

— 35 —

Они ещё стояли, молча, обнявшись, не желая оторваться друг от друга, когда она почувствовала, что Динаэля качнуло.

Эливейн взглянула в лицо молодого человека. Он продолжал счастливо улыбаться, но щёки его были чрезвычайно бледны.

— Прости, — виновато прошептал он. Эливейн уложила раненого на кровать.

— На сегодня хватит… тренировок. Постельный режим, — полушутя, полусерьёзно проговорила она. — Завтрак, перевязка и сон.

Он хотел возразить.

— Остальное потом, — сказала Эливь. — Завтра.

— Хорошо, — устало согласился Динаэль. — Но один вопрос сегодня: ты позволишь мне просить у твоего отца твоей руки?

— Да, — чуть слышно ответила Эливейн и покраснела.

После завтрака и перевязки Дин уснул. Девушка убралась в сторожке, сварила бульон и сама задремала на скамейке возле окна.

— 36 —

Ещё два дня Динаэль провёл в постели. Он порывался отправиться в путь немедленно, но Эливейн удалось настоять на своём: она видела, насколько неокрепшим был пока её любимый.

Два дня они говорили — обо всём.

Теперь Эливейн знала о семье Дина, о его детстве и юности, об увлечениях и мечтах. Знала печальную историю Донуэля и Марики, предсказание для Ролива и Вивьен. Перед её мысленным взором стояла и родная Долина Дина, и Горный Замок, и существующий лишь в воображении волшебника дом с лечебницей и парком.

— И ещё, — сказал Динаэль, — обещай, если со мною что-нибудь случится, ты поспешишь и доберёшься до места, где меня ждёт брат.

Эливейн побледнела.

— Я буду с тобой, — ответила она. — Если случится, то с нами. Он вздохнул, а потом мягко, но твёрдо возразил:

— Кто-то должен вернуться. Там должны знать — запоминай — я выполнил просьбу Совета: Чёрный Жезл никогда больше не обретёт магической силы.

Эливейн уловила грусть в его глазах, но это не было сожалением о возможности скорой гибели — его тревожило другое.

— Что мучит тебя, любимый? — она прижала к своей щеке его ладонь.

Динаэль посмотрел в её лицо долгим взглядом и решился признаться.

— Меня, действительно, мучит ощущение того, что я не смогу защитить тебя, тебя — моё единственное настоящее сокровище… И ещё: лишив Торубера силы Жезла, я открыл путь волшебникам добрым, но не столь могущественным, всё же победить Чёрного Мага. Но тогда победа светлого чародея принесёт Колдуну только смерть. А я могу попытаться через несколько лет, когда мои силы сравняются с силами Торубера, одолеть его, оставив ему его обычную человеческую жизнь. Это шанс для его души вернуться к Свету.

— Господи! — воскликнула Эливейн. — Он сам ходит по краю пропасти, а печалится о судьбе того, кто жаждет его смерти!.. Я не просто люблю тебя, Дин, — прошептала девушка, — я преклоняюсь пред тобой.

Молодой человек явно смутился. Он прижал палец к губам девушки, а потом приподнялся на локте так, что его дыхание касалось её лица, и тоже шёпотом произнёс:

— Это я преклоняюсь пред тобой. Ибо ты сама не ведаешь, насколько прекрасно твоё сердце.

И Динаэль поцеловал Эливейн в губы.

— 37 —

Ранним утром шестого дня после ранения Динаэля молодые люди пришли в дом Эливейн. Встречных прохожих было мало. Все они знали дочь Перлика как любительницу пеших прогулок. Сопровождавший девушку крестьянин никого не удивил: в город в поисках заработка часто приходили жители окрестных деревень в простых льняных одеждах и истрёпанных широкополых соломенных шляпах — сильным, не боящимся тяжёлой и грязной работы мужчинам в богатых домах находилось какое-нибудь дело.

Эливейн сразу прошла в комнаты отца. Тот вышел навстречу дочери ещё заспанный, в домашнем халате.

— Доброе утро, папа, — ласково проговорила девушка.

Господин Перлик заметил, что его дочь, почти не улыбавшаяся после смерти матери, сейчас прямо сияет от счастья. Но это почему-то неприятно насторожило его. А ещё странный крестьянин вошёл за Эливейн, остановился у порога, поклонился, сняв шляпу, и стоял, бесцеремонно прямо, со спокойным взглядом необычного цвета глаз. «И волосы рыжие, — подумалось господину Перлику, — что-то неприятное было связано с этим цветом…»

— Папочка, — продолжала Эливейн, — вот Динаэль. Он хочет с тобой поговорить.

— Девочка моя, — слегка растерянно ответил Перлик. — О чём он, — и отец сделал несколько презрительный жест рукой в сторону молодого человека, — может говорить со мной, да ещё так рано?

— Обо мне, папочка, — пояснила дочь. — О моём замужестве и нашем с тобой переезде.

При этих словах Перлик окончательно проснулся и вспомнил!..

Разговор не получался…

— А! — весьма бестактно воскликнул господин Перлик. — Это и есть подарок тебе от хана Торубера? Обещанный рыженький евнух? Что-то вид у него… не подходящий для гарема…

Молодой человек без обиды усмехнулся. Эливейн покраснела. Динаэль снова поклонился и спокойно произнёс:

— Ещё раз здравствуйте, сэр. Искренне рад знакомству с вами. Вы назвали меня «подарком от Торубера». Пожалуй…

По его речи и манере держаться, Перлик понял, что тот не крестьянин и не слуга, а человек свободный и образованный. Но одежда гостя не вызывала у хозяина дома доверия.

— Моё имя Динаэль Фейлель, — продолжал лже-евнух. — Я прибыл издалека, по делам. Но судьбе было угодно познакомить меня с вашей дочерью. И эта встреча изменила всё. Я люблю Эливейн, господин Перлик, и прошу у вас её руки.

Молодой человек опустился на одно колено. Эливейн, понимая, что раны ещё причиняют боль волшебнику, хотела остановить его. Но напрасно.

— Я знаю, — продолжал Дин, — что вы желали отдать Эливейн в жёны Торуберу, но этот брак не принесёт ей счастья…

И молодой человек рассказал об истинных причинах столь любезного отношения Чёрного Колдуна к Эливейн, о самом Торубере, о его планах обретения власти над миром и обо всём, что, так или иначе, было связано с судьбой дочери Перлика, если отец всё же пожелает выдать девушку за нелюбимого…

— Довольно! — прервал молодого человека Перлик. — Меня не интересуют ваши чувства! И твои тоже, — добавил он, взглянув на Эливейн. — Я знаю, что надо для счастья. И моя дочь выйдет за хана…

— 38 —

Повисла напряжённая тишина. Динаэль тяжело поднялся на ноги. Взор его был печален:

— Простите, сэр, — проговорил он. — Я могу объяснить, почему вы опасаетесь выдать Эливейн за меня. Вы меня не знаете… Но зачем губить единственную дочь, обрекая её на брак с нелюбимым человеком, преследующим корыстные цели?

Девушка в ужасе молчала: она и не предполагала, что отца настолько не волнует её мнение. Однако она решилась и произнесла:

— Отец, неужели ты не понимаешь, что, даже если я и… рожу хану наследника, то ни тебе, ни тем более мне не позволено будет видеться с этим ребёнком. Торуберу нужен тёмный наследник, и он не даст хоть мало-мальски нежным чувствам проникнуть в воспитание мальчика.

Перлик не отвечал.

— Ну, посмотри сам, — доказывала Эливейн. — Я слышала от его жён, что у хана есть три дочери. Где они? Что с ними и с их матерями? Никто не знает… — девушка в волнении провела рукой по лбу. — Они не нужны Торуберу и, возможно, их уже нет в живых? — страшная догадка поразила Эливейн, и она замолчала.

— Всё это сплетни злых языков, — холодно проговорил Перлик. — Ты выйдешь за хана Торубера, а я ещё преподнесу ему в качестве твоего приданого этого рыжего бандита.

Эливейн закрыла лицо руками и бессильно опустилась на стул.

— Это не сплетни, — негромко сказал Динаэль. — Это правда. Все три жены с девочками, каждая в своё время, были обречены на гибель. Первых нашли в высокогорном ущелье случайно. Вторых уже искали, прошаривая болотистую лагуну в течение месяца. Третьих удалось вытащить из холодной ямы во дворе тюрьмы. Последних спасла Марика, — добавил волшебник уже только для Эливейн. — Девочки выросли. Они не знают, кто их настоящий отец. У младших есть хорошие папы, любящие их, есть братья и сёстры. Это здорово, потому что обманутому сердцу трудно поверить в искренность новой любви, а чуть не погибшие женщины смогли вернуть себе радость семейной жизни. Самая старшая из девочек очень красива и скоро сама выйдет замуж за любимого…

Эливейн сквозь слёзы смотрела на Дина. Перлик молчал, упрямо поджав губу. Девушка поднялась и подошла к нему вплотную.

— Отец, — тихо сказала она, — я всегда была послушной дочерью. Но если сейчас ты не внемлешь голосу рассудка и зову добра, я впервые в жизни не подчинюсь твоей воле.

Эливейн смотрела прямо и твёрдо в глаза Перлика. Тот усмехнулся и вдруг громко крикнул:

— Сюда! Скорее! В доме вор!

Бежать молодым людям было некуда. В коридоре уже слышались приближающиеся быстрые шаги множества ног. Дверь распахнулась, и слуги набросились на Динаэля. Он почти не защищался, только слегка попятился назад и остановился, давая понять, что ничего делать не собирается.

— Давайте договоримся, сэр, — спокойно произнёс волшебник. — Вы хотите снискать расположение хана. Сдайте ему меня, но отпустите Эливейн, её спрячут…

— Нет! — воскликнула девушка, закрывая собой Динаэля. Слуги в замешательстве отступили на шаг.

— Верно, девочка, — согласился Перлик. — Нет. Хан получит и тебя, и его.

Упрямство старого джентльмена оказалось непреодолимой преградой. Медлить более было бессмысленно.

— Искренне сожалею, что мы не нашли общего языка, — с болью в голосе проговорил Динаэль. — Прощайте.

Молодой человек обнял Эливейн за плечи и шепнул ей: «Держись и ничего не бойся». Девушка доверчиво взялась за его руки… и почувствовала, как взлетает.

Мелькнули удивлённые лица прислуги, раздосадованный, злобный взгляд отца, а потом она увидела далеко под собой свой дом, сад, город, леса, поля, реку и горы.

Мир был красив и полон жизни в лучах утреннего солнца.

— Они нас видят? — восторженно спросила Эливейн.

— Нет, — Динаэль ответил нежно и тихо, но девушка поняла, что полёт, да ещё с ней, даётся волшебнику очень нелегко.

Эливейн поцеловала руки, держащие её так крепко и надёжно, и прошептала:

— Только с тобой мне так хорошо…

— 39 —

Эливейн увидела приближающиеся крыши и купола церкви, прихожанкой которой она была.

Молодые люди очутились на дворе домика, уютно расположившегося среди яблоневых деревьев за храмом.

— Нас спрячет отец Грегори? — спросила девушка.

— Да, — ответил Динаэль, переведя дыхание. — Ты с ним знакома?

— Я хожу на службы сюда и на исповедь, — кивнула Эливейн.

— Сколько же ещё неведомых ниточек связывает наши судьбы! — улыбнулся Дин. — Отец Грегори — мой крёстный, — добавил молодой человек. — И ещё: его просили поговорить с тобой, — правда, я и не знал, что ты прихожанка его прихода… поговорить о Торубере… Но ты всё сделала сама.

Из-за поворота вышел седоватый, благообразный священник с ясным и светлым взором. Он шёл к себе, закончив утреннюю службу. Сегодня его ожидали ещё крестины, но чуть позже, и сейчас он намеревался помочь жене по хозяйству.

Отец Грегори, заметив молодых людей, прибавил шаг. Девушку он узнал сразу: он искал её глазами на службах уже неделю, но Эливейн не приходила. Раньше такого не случалось, и священник искренне тревожился. Теперь он сможет поговорить с ней о том, что её толкает на брак с Торубером.

Сопровождающего Эливейн крестьянина отец Грегори не узнал: хотя фигура в мешковатой одежде и показалась ему знакомой, но поля шляпы совершенно скрывали лицо этого человека. «Странно, — подумал священник, — обычно простой люд вообще не надевает головные уборы возле храма. А этот…»

Отец Грегори оглянулся на голоса, доносившиеся от ворот церкви. Там расходились по домам последние из присутствовавших на службе. Когда в видимости священника не осталось ни одного человека, крестьянин снял, наконец, шляпу.

— Господи! — полушёпотом проговорил отец Грегори, подходя к молодым людям. — Дин, мальчик мой, тебя везде ищут! Причём судачат о твоей гибели.

— Всё верно, — усмехнулся Динаэль. — Если бы не Эливейн…

— А я понять не мог, куда пропала моя прихожанка, — говорил священник, провожая молодых людей в дом. — Как я понимаю, до вечера, мальчик мой, ты пробудешь у меня? А что решила Эливейн?

— Боюсь, что ищут уже не только меня, — вздохнул молодой человек, притворяя за собой входную дверь. — Я просил руки Эливейн у её отца… Но мистер Перлик желает выдать дочь только за хана. Нам пришлось бежать.

— Вот ты и встретил свою любовь, мой мальчик, — улыбнулся отец Грегори и посмотрел на Эливейн.

Девушка опустила глаза.

— Думаю, — тихо проговорила она, — что отец никогда не согласится на мой брак с Динаэлем. Что нам делать, батюшка?

Священник помолчал, а потом, тепло взглянув на девушку, ответил:

— Возможно, вам придётся смириться с упрямством мистера Перлика…

— Но… — в ужасе прошептала Эливейн.

— Но людям свойственно ошибаться. А в данном случае ваш батюшка упорствует в своём заблуждении. Это уже сродни греху…

— Отец Грегори, — Динаэль взял священника за руки, — ты повенчаешь нас?

— Эх, молодость, молодость, — проговорил тот. — Их жизни висят на волоске, а они спешат венчаться.

— Потому и спешим, — покраснев, ответила Эливейн, — чтобы не расставаться ни в жизни, ни в смерти…

Отец Грегори внимательно взглянул сначала в глаза Динаэлю, потом — Эливейн. Он понял, насколько чисты и серьёзны их намерения, почувствовал неразрывную связь их сердец и душ.

— Я повенчаю вас, дети мои, — сказал он. — Идём.

— 40 —

Жена отца Грегори, матушка Юния, направилась накрывать свадебный стол. Трое детишек проследовали в церковь в качестве гостей. Дверь в храм закрыли, чтобы посторонние не помешали обряду.

— Кольца? — спросил священник, словно заранее зная ответ.

— Да, — кивнул Дин, — как у родителей.

Отец Грегори подал волшебнику два оловянных колечка. Тот зажал их в левой ладони и закрыл глаза. Эливейн благоговейно смотрела на своего избранника. Всё, что происходило с ней с момента их первой встречи, казалось необыкновенным, чудесным, счастливым.

Динаэль открыл глаза, облегчённо вздохнул и разжал пальцы. На его ладони лежали колечки, но теперь на них красовались витиеватые буквы: на том, что побольше — «Эливейн и Динаэль», на меньшем — «Динаэль и Эливейн».

Венчание началось. Эливейн была как во сне. Она ходила, двигалась — но не ощущала своего тела. Она только слышала голос священника, видела рядом с собой Дина и произносила необходимые слова легко и проникновенно.

Повторенное дважды «да» — ею и Дином — как музыка звучало под сводами храма…

Потом был свадебный обед, с пирогами и конфетами.

После отец Грегори отправился на крестины, а молодых проводили в приготовленную для них в мансарде комнату.

— 41 —

Конечно, и Динаэлю, и Эливейн надо было выспаться, ведь им предстоял нелёгкий, полный опасности путь. Дин не мог более летать, не мог применять магию — он был ещё слаб после тяжёлых ранений. Так что молодых людей ждал рискованный и напряжённый пеший переход по лесистым склонам и малолюдным тропинкам, вдоль горных ручьёв и болотистых берегов неведомых озёр.

Оказавшись в чистой уютной комнатке с широкой белоснежной кроватью, Эливейн смутилась. Динаэль нежно обнял её. Девушка доверчиво посмотрела ему в глаза.

— Любовь моя, прошу тебя, подумай и потом скажешь мне, что бы ты хотела, такое, что подвластно только волшебству. Я исполню твоё желание — это как свадебный подарок… Жаль, что только одно желание.

— Я уже знаю, — тихо ответила девушка, и румянец залил её щёки.

Динаэль наклонился к её губам и поцеловал. Тёплая нега разлилась по всему её телу, и Эливейн погрузилась в сладкое блаженство объятий любимого…

— 42 —

Они уснули часа через два. Уснули, не разжимая объятий. Уснули блаженным сном влюблённых, когда весь мир кажется вечным и прекрасным. Уснули, чтобы через несколько часов пуститься в своё совместное путешествие по жизни…

— 43 —

Торубер был в гневе. Его люди пять суток безрезультатно искали труп рыжеволосого бандита. А сегодня утром этот неуклюжий Перлик упустил и свою дочь, и живого Динаэля!

По городу рыскали солдаты хана. Везде были расклеены плакаты, призывающие граждан быть бдительными и не дать преступнику обидеть невинную, похищенную им девушку.

Ищейки заглянули и в церковь отца Грегори, и на двор его домика. Там резвились трое ребятишек. Старшая девочка, видимо, бойкая и разговорчивая, немедленно принялась предлагать свои услуги: позвать матушку или батюшку, предупредить о крещении или отпевании, проводить господ солдат в дом или в храм, показать им двор или сад… Офицер, с досадой слушавший всю эту трескотню вопросов, едва смог остановить болтушку.

— Деточка, — спросил он заискивающе, — а не видела ли ты мисс Перлик?

— Мисс Перлик? — переспросила та. — Нет, — честно ответила девочка.

Её детское воображение ликовало от мысли о том, насколько взрослые бывают глупы — ведь никакой мисс Перлик теперь нет и в помине, а есть госпожа Фейлель. А тогда и спрашивать надо о другой…

— А не было ли сегодня на службе рыжеволосого крестьянина? — не унимался офицер.

— Рыжеволосого? — задумалась девочка. — Был! — радостно сообщила она. — Был рыжий кузнец с пятого дома. Ещё на службе был рыжий дворник из усадьбы в конце улицы. И молочник, он тоже рыжий и крестьянин, так как живёт не в городе, а на своей ферме. От него всегда молоком пахнет вкусно. И он историй много знает разных. Сядет с нами на лавочку после службы и рассказывает про…

— Спасибо, девочка, — ошалело выкрикнул офицер. — Иди, играй.

— А я ещё про рыжего сапожника забыла сказать. Он не с нашего прихода, но иногда заходит сюда в церковь. Он…

— Хватит! — затыкая уши, крикнул офицер.

Девочка удивлённо пожала плечами и отправилась к братьям продолжать свои важные детские забавы.

Так судьба опять уберегла от беды Эливейн и Динаэля, безмятежно спящих в это время в домике отца Грегори.

— 44 —

Дин проснулся и лежал, глядя на Эливейн, такую близкую и такую прекрасную.

Девушка открыла глаза. Он улыбнулся.

— Можно говорить желание? — спросила она.

— Да, — кивнул Дин. — Только обдумай, ибо сказанного не исправишь.

Эливейн заговорила тихо, делая паузу после каждого слова:

— Я… хочу… никогда… не принадлежать… никому… кр… Динаэль понял суть, и тревожно приложил палец к её губам.

— …против… — шёпотом подсказал он.

— …против… — повторила она.

— …своей воли, — снова прошептал Дин.

— … своей воли, — закончила Эливейн. Динаэль провёл рукой по лицу супруги.

— Ты не будешь принадлежать никому против своей воли, — проговорил он и поцеловал Эливейн.

Молодые люди с любовью смотрели друг на друга, словно не решаясь нарушить тишину суровой действительностью.

— Пора? — спросила наконец Эливейн.

— Пора, — ответил Динаэль.

За окном сгущались сумерки.

— 45 —

Восемь суток Динаэль и Эливейн пробирались окружными путями к далёкому ещё от них небольшому поселению, где волшебник впервые предстал перед слугами Торубера в образе евнуха Али, и возле которого теперь Дина ждал брат.

На дорогу у молодых людей уходило в три-четыре раза больше времени, чем если бы они могли двигаться прямыми путями.

Трудно начиналась их семейная жизнь, тревожно. Но это было время любви и счастья. Они забывали усталость, когда смотрели на звёзды. Невзгоды уходили на второй план перед величием и красотой первозданной природы. Молодые супруги засыпали в объятьях друг друга, наслаждаясь ароматами трав и мечтая никогда не расставаться.

На девятый день к полудню они оказались у скалистого обрыва, где в глубоком ущелье ревел и неистовствовал бурный горный поток.

— 46 —

Мощь ледяных струй поражала воображение. Шум воды заглушал голоса. Тут, в этом диком и величественном месте, молодую чету и настигло несчастье.

Динаэль и Эливейн стояли, обнявшись, у края бездны. Вдруг Дин побледнел и обернулся, закрыв собой супругу.

К молодым людям неспешно приближались воины Торубера. Командир ухмылялся: бежать Динаэлю и Эливейн было некуда. Офицер знал и другое: никаких волшебных трюков не будет, на магию у рыжего бандита не осталось сил. И теперь каждый из десяти человек этого отряда уже видел себя осыпанным золотыми монетами в качестве ханской благодарности. Задача была проста: его — убить, её — привести к Торуберу.

Динаэль перехватил палку, на которую опирался в дороге как на посох, так, чтобы иметь возможность защищаться. «Как нелепо! — подумал он. — Остановились на открытом месте… Полюбовались…»

Динаэль понимал, что долго ему не выстоять: лучники убьют его быстро.

Он обернулся к Эливейн, посмотрел на неё прощальным долгим взглядом и прошептал:

— Ты знаешь, где ждёт Донуэль. Ты должна туда добраться. Обещаешь?

— Обещаю, — сквозь слёзы проговорила она.

Динаэль снял с шеи медальон с вензелем из причудливо переплетённых золотых листьев и серебряных цветков и протянул Эливейн. Та приняла цепочку дрогнувшими пальцами и прошептала:

— Я люблю тебя.

Динаэль прикинул в голове расстояние и внезапно метнулся в сторону. Солдаты машинально бросились за ним, открыв на несколько мгновений поросшую колючим кустарником тропинку вниз, к горному потоку.

— Беги! — крикнул Динаэль.

Эливейн скрылась в зелёных зарослях.

— 47 —

Динаэль дрался отчаянно. Полчаса семеро сильных и опытных солдат не могли справиться со слабым, как они предполагали, противником.

Дин был уже весь изранен и покалечен, но упорно стоял на ногах. Его оттесняли к краю обрыва. Он понимал, что ему живым отсюда не уйти и молил только судьбу помочь Эливейн. Но жестокий удар ожидал волшебника: из зарослей терновника, ругаясь и огрызаясь, выбрались трое солдат, погнавшиеся за девушкой. Бледная, с исцарапанным лицом и в изодранном о колючки платье, Эливейн была буквально брошена ими на землю.

Девушка подняла глаза, и её сердце замерло от ужаса. Динаэль, окровавленный, едва держался на ногах на краю бездны. Он одними губами прошептал: «Прости», — и в последний раз поднял над головой своё деревянное сучковатое оружие.

В воздухе просвистели шесть стрел. Ни одна не пролетела мимо. Солдаты отошли от Дина и вновь подняли луки. Волшебник тяжело дышал, но стоял на ногах.

— Прощай, моя единственная, — проговорил он тихо.

— Я приду к тебе! — отчаянно воскликнула Эливейн.

А десяток стрел уже настигли свою цель.

Динаэль покачнулся, и его израненное тело медленно, как показалось Эливейн, очень медленно полетело в бездну. Девушка, не в силах подняться на ноги, подползла к обрыву и сквозь слёзы смотрела, как свирепый горный поток уносит её супруга, то погружая его в ледяную воду, то безжалостно бросая на острые камни…

— 48 —

Эливейн плохо помнила, как её привезли в ханский дворец. Пока телега с ней и с солдатами тащилась по улицам города, девушка безразлично смотрела на лица людей, провожавших странную повозку недоумёнными взглядами: мисс Перлик узнавали и удивлялись, как и почему эта очаровательная знатная леди, невеста Торубера вдруг оказалась в старой разболтанной упряжке на одной скамье с челядью.

Эливейн передали с рук на руки личной прислуге хана. Её не провели в главный зал. Она осталась ждать в приёмной.

Вышел Торубер. Выслушал доклад офицера о поимке беглянки и о гибели её спутника. Лицо Тёмного Чародея просветлело, он взглянул на Эливейн и понял, что его опаснейший противник действительно мёртв.

— Ну, что ж, — холодно проговорил Торубер, подойдя к девушке и приподняв одним пальцем за подбородок её голову. — Глупая! Не хотела стать любимой женой хана, так будешь бесправной наложницей… А родишь сына, я придумаю, как узаконить его в правах наследования. Ведь я сам закон.

Эливейн ничего не ответила. Она как-то уж очень спокойно смотрела в глаза Торуберу. «Ну-ну», — подумал тот, а вслух приказал:

— Помыть, переодеть её и доставить в бирюзовую опочивальню!

Торубер удалился, а Эливейн повели прихорашиваться.

— 49 —

Девушку мыли поочередно в нескольких ваннах с ароматной водой. Её долго причёсывали, вплетая в волосы душистые цветочные бутоны.

Затем её облачили в лёгкие полупрозрачные восточные ткани. Она поморщилась: ей было неловко в этом наряде. Смущали открытый живот, легко просматривающиеся глазом руки и ноги. Но Эливейн не проронила ни слова.

— Не напрягайся так, деточка, — шепнула старая сердобольная служанка. — Знать, судьба тебе такая подневольная выпала. Прими как есть, и самой легче будет.

Эливейн молчала.

Другая служанка, надевая на пальцы новой наложницы любимые Торубером перстни с тёмными камнями, хотела снять оловянное колечко.

— Не тронь, — тихо и без злобы проговорила Эливейн.

Служанка резко отдёрнула руку, словно её ошпарили.

Таким же образом на шее Эливейн осталась цепочка Динаэля с медальоном.

— Слушаюсь, госпожа, — пролепетала молодая служанка и, поклонившись, отошла в сторону.

Старуха осмотрела Эливейн со всех сторон и кликнула двух евнухов. Те повели девушку в указанные господином покои.

— 50 —

Бирюзовая опочивальня была насыщена сладковатым дурманящим запахом специально приготовленных здесь цветов. Огромное ложе, покрытое шёлком, усыпали лепестками диких фиалок. Да, Эливейн любила этот цветок.

Девушка остановилась посреди комнаты. Евнухи замерли на пороге. Через несколько минут вошёл Торубер, в просторном богатом цветастом халате.

— А ты, и вправду, очень красива, — проговорил он, проводя своей рукой по щеке и шее Эливейн.

Девушка не шевельнулась. Хан вздохнул.

— А я ведь хотел по-хорошему, — задумчиво сказал он. — Привязывайте, — приказал он евнухам.

Те крепко схватили Эливейн и привязали её к кровати тугими узлами за руки и за ноги, словно распяли. Тут Эливейн стало страшно: она безоговорочно верила в дар своего любимого, но ей всё равно было жутко.

Евнухи удалились.

Торубер неспешно подошёл к постели и без стеснения скинул халат. Он стоял перед лежащей беспомощно Эливейн совершенно обнажённый, не чувствуя ни своей вины, ни угрызений совести. Девушка с каким-то безразличием заметила про себя, что хан неплохо сложен и, наверно, не будь он так тёмен сердцем, его могла бы любить какая-нибудь добрая женщина.

Но хан привык получать то, что хотел. Желания других не имели для него никакого значения.

Торубер опустился на ложе рядом девушкой, потом провёл своей рукой по телу Эливейн от груди и вниз. По коже девушки пробежали мурашки, и она на мгновение зажмурилась. Щёки её вспыхнули.

— Я никогда не буду принадлежать никому против своей воли, — твёрдо прошептала она.

— Интересно, и кто это мне помешает? — усмехнулся хан, приподнимаясь над Эливейн и оказавшись теперь над ней на четвереньках.

И тут девушка почувствовала, что верёвки ослабли, через мгновение её руки и ноги были свободны, а Торубер вдруг взвыл от отчаяния и боли. Слуги за дверью приняли крик своего господина за стон блаженства и не позволили себе прерывать наслаждения Торубера.

Эливейн не смогла удержаться от смеха: всё тело хана было покрыто дивным и толстым слоем морозных узоров, таких, какие бывают зимой на окнах в северных странах.

Девушка выскользнула из-под застывшего на четвереньках Торубера и молча вышла из опочивальни…

Потом, оправдываясь перед разъярённым господином, слуги лепетали что-то о наваждении. Торубер бесился, но понимал, что это правда. Какой-то магический дар был вручён этой девчонке. И кем! Динаэль мешал Колдуну даже после собственной смерти.

А Эливейн беспрепятственно покинула дворец.

— 51 —

Эливейн уже была близка к цели своего путешествия: она спешила к отцу Грегори. Там найдётся и помощь, и поддержка.

Чтобы сократить путь, Эливейн побежала не по улице, а через заброшенный и заросший высокой травой сад давно пустующего дома. Там-то девушка и встретилась с известной всем горожанам воровкой Келли. Та давно заметила богато одетую Эливейн и следовала по пятам за желанной добычей.

Надо сказать, что Келли не была зла или безжалостна. Её частенько ловили с поличным. Она искренне раскаивалась в содеянном, возвращала украденные вещи хозяевам и начинала честную жизнь. Но потом что-то случалось — Келли охватывала болезненная жажда воровства. И всё начиналось сначала.

В самой середине сада, в том месте, где с улицы не видно, что тут происходит, Келли нагнала Эливейн и приставила к горлу девушки длинный нож.

— Не спеши, красавица, — строго сказала она. — Давай свои побрякушки и одежду, тогда я не испорчу твою нежную кожу.

— Мне не жаль ни наряда, ни колец, — грустно ответила Эливейн. — Но тебе они принесут гибель.

Келли только рассмеялась. Эливейн пыталась объяснить, что это не уловка, что девушку в ярких одеждах ждёт смерть, но воровка и слышать ничего не хотела.

Сил на борьбу у Эливейн тоже не осталось. И вскоре Келли, облачённая в нарядный костюм ханского гарема, с драгоценными кольцами на пальцах и, к великой печали мадам Фейлель, с медальоном Динаэля на своей грязной, давно не мытой шее, смеясь, убегала прочь, оставив девушке замызганные лохмотья и самое дорогое сокровище, сокровище, не приглянувшееся ей, но бесценное для Эливейн — оловянное обручальное колечко.

— 52 —

Заплаканная, в лохмотьях, Эливейн постучалась в дверь домика отца Грегори.

Открыла жена священника и только всплеснула руками. Тут же вышел и хозяин дома.

Вопросов о том, что случилось, не последовало. Отец Грегори лишь взглянул в глаза Эливейн и всё понял. Девушка разрыдалась. Здесь, в доме друзей, она смогла дать волю слезам. Горе, невосполнимая утрата, рана, которую не излечит время — вот то, что заставляло сердце Эливейн разрываться на части.

Когда девушка, уткнувшись в грудь хозяйки, наконец, затихла, та тихонько шепнула мужу:

— Приготовь постель. Ей надо выспаться. А потом решим…

— Нет, — всхлипнула Эливейн. — Я не смогу там спать, — и она махнула рукой наверх, где в мансарде располагалась супружеская спальня хозяев дома, так любезно предоставленная несколько дней назад молодожёнам.

— Конечно, девочка, конечно не там, — ласково проговорила матушка Юния. — Мы пойдём в другую комнату.

Она провела девушку в небольшую чистенькую спаленку в правом крыле дома, помогла умыться, выбросила лохмотья и дала чистую одежду.

— Спи, девонька, спи, — приговаривала хозяйка, нежно поглаживая Эливейн по волосам. — Спи, горемычная, спи, родная.

Измученная и морально, и физически девушка уснула.

— 53 —

За столом сидели двое: отдохнувшая, но безумно печальная Эливейн медленно вела рассказ о трагической гибели Динаэля, о своём обещании добраться до места встречи с его братом, о волшебном свадебном подарке, благодаря которому ей удалось спастись из ханского дворца. Слёзы текли по её щекам, но речь не прерывалась. Девушка говорила тихо, словно на исповеди. Отец Грегори слушал, порой подавляя невольный вздох. Его глаза, устремлённые на Эливейн, наполнялись невыразимой болью. Ведь Дин был не только надеждой добра, он был единственным крестником пожилого священника.

Поведав о своей встрече с воровкой Келли и о том, как старалась девушка оградить глупую любительницу красивых одежд от нависшей над ней беды, Эливейн замолчала. Отец Грегори взял её за руку:

— Держись, девочка, — проговорил он. — Господь посылает нам испытания, которые порой кажутся невыносимыми. Но мы должны через них пройти. Так Бог помогает нам стать светлее, чище… Утешься, крошка. Вам, тебе и Дину, было дано узнать настоящую любовь, Вам были подарены целых восемь дней безмерного счастья. Такое даётся не всем, — священник чуть улыбнулся. — И я рад, что решился обвенчать вас даже без согласия твоего отца. Это тоже воля Небес.

— Папа… — Эливейн беспокойно взглянула в глаза отца Грегори. — Он теперь в опасности… из-за меня…

— Да, в опасности, — должен был согласиться священник. — Но не из-за тебя. Это его грех. Тяжкий грех. Грех самонадеянности и упрямства… А ты не беспокойся, я обещал Дину, повторю и тебе: я присмотрю за мистером Перликом. Если его упёртость будет грозить ему же гибелью, то придётся спасать его силой, а не уговорами…

— Дин просил вас позаботиться о моём отце? О человеке, который хотел убить его? — воскликнула Эливейн. — Хотя, конечно, это Дин, только Дин… — ответила она сама себе и с болью, как зачарованная, повторила несколько раз, — Дин, Дин, Дин…

— 54 —

Когда вечер спустился на город, Эливейн была готова в дорогу. Хозяйка дома, заперевшись в своей комнате, около часа колдовала над образом девушки. Такой маскарад должен был обезопасить Эливейн в пути, ведь от провожатого та наотрез отказалась: она не хотела подвергать опасности ещё кого-то…

Перед отцом Грегори предстал худенький парнишка, в простой, но добротной льняной одежде. Рубаха навыпуск была широковата и не подпоясана. Волосы стрижены достаточно ровно, но слегка взъерошены. Палец на руке перевязан старой тряпицей, — Эливейн не могла расстаться с обручальным колечком, надетым на её пальчик любимым. Таких босоногих подростков частенько встречаешь и на улицах города, и в деревенских поселениях.

— Ну, — вздохнул священник. — С Богом.

Эливейн обняла отца Грегори, его супругу и, низко поклонившись дому, где обрела любовь и нашла поддержку, искренне проговорила:

— Спасибо вам… Прощайте…

Закусив губу и не оборачиваясь, чтобы не расплакаться, мадам Фейлель покинула гостеприимный порог…

— 55 —

Келли, довольная своей воровской добычей, поспешила скрыться из города, пробираясь малолюдными переулками. Она держала путь в дубовую рощу на берегу реки, протекавшей на плоскогорье ровно и спокойно, а потом, где-то в паре сотен километров от города, срывавшейся вниз величественным водопадом и превращавшейся в узком ущелье в бушующий и дико ревущий поток, тот самый, что поглотил недавно тело несчастного Динаэля. Но, увлечённая собственными радостными мыслями, Келли не заметила, что за ней следили: ищейки хана, подхлёстываемые его гневом, старались изо всех сил.

Воровка сидела на берегу и перебирала драгоценные перстни. Потом она стала любоваться медальоном с вензельком из причудливо переплетённых золотых листьев и серебряных цветков. Ей и в голову не могло прийти, какая бесценная вещь находится у неё в руках! Внутри ювелирного шедевра под крышечкой, на которой изображения растений складывались в букву Ф, хранился крохотный прозрачный голубоватый кристалл. Эта принадлежность рода Фейлелей была у каждого, в ком текла волшебная кровь клана. Кристалл мог один единственный раз за жизнь своего хозяина не дать тому умереть, если иными способами выжить окажется невозможно. Владелец мог принести медальон в дар только по доброй воле. Тогда камень спасёт того, кого пожелал законный наследник. Главное, чтобы медальон с вензельком висел на шее. Даже Эливейн не предполагала, от какого шанса спастись отказался Динаэль ради уверенности в том, что она выживет. А Дин мысленно возрадовался, когда, в последний раз увидев любимую, заметил, что медальон уже висел на её нежной шейке; волшебник знал: Эливейн не расстанется с его подарком, тем более — с прощальным. Какое отчаяние охватило бы его сердце, представь он хоть на мгновение, что нелепая случайность, глупая чужая корысть сможет свести на нет подобную жертвенность!.. Но случайность — понятие человеческого ума. А с точки зрения Высших Сил каждое событие, радует оно нас или печалит, всегда продуманно и строго закономерно…

Келли сложила своё богатство в расшитый золотом мешочек на поясе и затянула шёлковый шнурок. В этот момент кто-то окликнул воровку:

— Эй!

От неожиданности Келли вскочила и замерла на месте. Она не слышала ни шорохов, ни иных звуков, а в пяти метрах от неё стоял отряд из десяти лучников. Солдаты были наизготове и острия их стрел безжалостно смотрели Келли в лицо. Несчастная хотела что-то сказать, может, как прежде, вернуть украденное и пообещать больше не преступать черту закона. Но речей от неё не ждали. Приказ был у лучников краткий: «Убить».

Десять стрел просвистели в воздухе, и бездыханное тело воровки упало в реку. Течение медленно повлекло несчастную к ревущему вдали водопаду.

Солдаты ровным строем покинули опушку молчаливого дубового леса. Они были довольны собой: им только что сообщили о месте нахождения преступницы, дали подробное описание одежды, цвета волос, как особый характерный признак — светлая кожа тела, но смугловатое загорелое лицо, и стрелки быстро и точно выполнили свою работу.

— 56 —

Случайным свидетелем этой сцены стал церковный сторож. Бородатый хромой старик любил прогулки по лесу. Он частенько ходил и за ягодами, и за грибами, и за орехами. Сегодня, с корзинкой крупной спелой земляники он возвращался в город через прохладную дубовую рощу. Заметив у самого берега женщину, судя по костюму, принадлежавшую гарему хана Торубера, он удивился, но решил не тревожить её: больно уж радостным было лицо любовавшейся украшениями Келли. А известную воровку он в ней не признал: одежда часто меняет женщину слишком сильно.

Старик обошёл опушку незамеченным, когда услышал окрик:

— Эй!

Он обернулся и застыл от ужаса. Помочь несчастной он не успел, а потому благоразумно решил, что надо уносить свои ноги, пока цел.

Вернувшись в город, сторож прежде всего поведал отцу Грегори историю о том, что видел в роще. Священник скорбно покачал головой и, словно не в силах сказать что-либо, молча перекрестил старика.

Так окончилась история жизни Келли. Может, это был шанс для её души искупить свои воровские грехи?..

— 57 —

Эливейн шла по берегу злополучной реки. Двое суток назад она миновала то место, где навсегда попрощалась со своим счастьем. Поглощённая горем, она перестала считать дни, проведённые в пути. Но она ни разу не сбилась с дороги: Дин слишком хорошо умел рассказывать и объяснять, и теперь ей казалось, что она ходила этими тропинками тысячу раз.

Эливь неотрывно вглядывалась в резвящийся по камням поток. В её голове крепко сидела одна мысль: «Хоть увидеть его ещё разок… Похоронить по-человечески…» И слёзы текли по её щекам.

Как-то ранним туманным утром она вышла к своеобразной переправе: цепочка мокрых от брызг камней, меж которыми бурлила вода, позволяла перебраться с берега на берег, перепрыгивая с валуна на валун и держась за натянутую редкими путешественниками крепкую верёвку. И тут сквозь влажную дымку она увидела возле противоположного берега неловко зацепившееся лохмотьями за скользкий выступ одного из камней тело. Эливейн сразу узнала любимого. Не думая об опасности, не размышляя, как она вообще дотянется до него, девушка бросилась к переправе.

Её ноги соскальзывали с мокрых камней, она обдирала в кровь ладони, но она не видела и не замечала ничего вокруг, кроме совершенно посиневшего, утыканного обломками стрел тела с беспомощно запрокинутой головой… Она уже почти добралась до цели и, крепко держась за верёвку левой рукой, потянулась вниз правой, когда высокая волна вдруг подхватила несчастного, подбросила вверх, с силой швырнула в сторону и уволокла дальше по течению, позволив Эливейн лишь на мгновение прикоснутся к холодному рассечённому наискосок мечом одного из ханских воинов лбу навсегда ушедшего супруга.

Эливейн безумным от отчаяния взором провожала второй раз уносимое от неё безжалостной рекой тело любимого.

— 58 —

Ганабен, бывший волшебник, а теперь почти немощный старик-знахарь, доживал свой затянувшийся, как ему казалось, век в маленькой избушке на берегу широкой полноводной реки, берущей начало высоко в горах, шумящей там водопадом и бурлящей стремительным потоком, а здесь, по равнине, у подножия скал мирно катящей свои воды к далёкому синему морю.

Примерно год назад его навещал давний друг, Даниэль, рассказал о предстоящем Совете Волшебников и, понимая, что Ганабен из-за слабости своей не примет участия в совещании, просто взялся передать его мнение магам. Тогда Ганабен поддержал предложение молодого Динаэля Фейлеля сохранить жизнь Чёрному Колдуну. Теперь, сам не зная почему, старик вдруг пожалел о своём прежнем решении: несколько дней назад у него странно тяжело стало на душе.

Новости о событиях доходили до знахаря редко. Раньше о происшествиях рассказывали те, кто искал у Ганабена помощи в исцелении недугов. Но теперь многие, видимо, предполагали, что старика уже нет в живых. Потому и редки для знахаря стали встречи с людьми.

Старик медленно переставлял ставшие непослушными и вялыми ноги, бредя по тропинке вдоль берега в свою избушку. Вдруг на песчаной отмели его слабые глаза узрели странный предмет. Что-то больно кольнуло старика в сердце. Он поспешил просеменить к этому объекту.

Ночью был сильный ветер, и на реке поднимались волны. Поэтому ничего сверхъестественного в том, что на берег вынесло какой-нибудь крупный предмет, — бревно или оборванную рыбацкую сеть, не было. Но Ганабен словно чувствовал: на мокром песке его взору предстанет нечто иное, возможно, страшное, и он должен увидеть, даже если это разобьёт его сердце.

Старик, наконец, доковылял до неизвестного предмета, и всё его существо сжалось от невыразимой боли. Он не видел этого человека более семи лет. Из нескладного подростка тот превратился, скорее всего, в статного мужчину. Сейчас перед знахарем лежало совершенно посиневшее от ледяной воды и от ударов о подводные камни, с торчащими обломками полутора десятка стрел, облепленное грязью и илом тело. Но, даже теперь, со спутавшимися мокрыми, но явно рыжими волосами, с глубокой раной наискосок через лоб и левую бровь, с закрытыми ввалившимися глазами, в изодранной в клочья одежде, для Ганабена он был прежним: старик не мог не узнать Динаэля Фейлеля — надежду добрых волшебников…

Слёзы застилали взор знахаря. Он упал на колени и уронил свою седую голову на мёртвую грудь отважного молодого человека. Старик не сомневался, что Дин пал в бою с Торубером, пал, потому что слишком мало времени было у него, чтобы сравняться в могуществе с Тёмным Чародеем.

Сколько времени Ганабен в немой скорби простоял на коленях, уткнувшись в холодное тело несчастного Динаэля, старик не помнил. Но вдруг ему почудилось… Знахарь в безумной надежде припал ухом к груди молодого человека… Не почудилось: чудо было рядом, там, внутри тела, которое по всем законом физиологии должно быть мертво — там едва слышно, медленно, но ровно билось живое сердце.

У Ганабена словно выросли крылья, он будто забыл про свою старческую немощь. Вот почему смерть не забирала бывшего волшебника! Вот зачем он ещё жил!

Знахарь, молча, сжав от напряжения губы, медленно и как можно бережнее волок бесчувственного Динаэля к своему домику среди зарослей ивняка…

— 59 —

Ганабен четвёртые сутки не отходил от постели Дина. Обломки стрел были вынуты из несчастного, раны обработаны, синяки и ушибы смазаны разными снадобьями… Динаэль не приходил в себя. Создавалось странное ощущение того, что жизнь в этом теле без волшебной помощи остаться не может, но и уйти тоже невластна…

Старик вышел к реке за водой.

На том же месте, где прежде он нашёл Дина, знахарь увидел тело женщины. Такие же обломки стрел, такая же посиневшая кожа. Но лицо обезображено ударами об острые скалы так, что узнать несчастную не сможет, пожалуй, никто. Оборванные лохмотья когда-то ярких дорогих тканей подсказали Ганабену, что погибшая, видимо, принадлежала гарему какого-нибудь хана.

Старик склонился над изуродованным телом, и сердце его исполнилось печалью: за растрепавшийся шнурок на поясе женщины зацепилась и не потерялась в бурном потоке цепочка с медальоном. Ганабен узнал вензель, вспомнил, что не было на шее Дина этой вещицы. Подобная странность удивила знахаря сразу, ведь он, как друг рода, знал о волшебной силе кристалла и связал воедино имена на обручальном кольце молодого человека и убитую с бесценным подарком. В том, что Дин, конечно, постарался оградить любимую от Торубера: жестокого Колдуна и любителя женщин, и от гибели — ценой своей жизни, старик не сомневался. «Господи! — прошептал Ганабен. — Дай ему силы выжить и перенести боль утраты!»

— 60 —

Ганабен похоронил несчастную в берёзовой роще в ста метрах выше по течению. Туда от его избушки вела узенькая каменистая тропинка.

Цепочку с медальоном старик аккуратно очистил от песка и грязи, вытер чистой тряпицей и надел на шею Динаэля, рассудив, что, раз уж спасти избранницу молодого волшебника оказалось невозможно, то своему наследному хозяину магический кристалл должен помочь.

К полудню пятого дня Динаэль открыл глаза.

— 61 —

Динаэль напряжённо-непонимающим взглядом обвёл комнату и остановил вопросительный взор на сгорбленной спине старика, сидящего возле стола вполоборота к молодому человеку. Старик обернулся, его морщинистое лицо просветлело улыбкой.

— Господи! — произнёс он, спеша подойти к постели раненого. — Благодарю тебя!.. Дин, мальчик, наконец-то… — старик взял волшебника за руку.

— Сэр Ганабен? — с трудом прошептал тот. — Но как?..

Динаэль был в смятении: он знал, что Ганабен давно лишился магической силы; он помнил, что единственное спасение для него находилось в медальоне с вензельком, но он сам отдал этот шанс Эливейн, и сам видел заветную цепочку на ней, неповторимой и единственной; он понимал тогда, срываясь с обрыва, что боль, пронзившая его тело, — боль смертельных ран… Что же произошло? Как, почему он выжил? И какова цена за его спасение?

— Динаэль, — растроганно проговорил старик, — ты помнишь меня, мы столько не виделись, ты тогда ещё мальчишкой был.

— Конечно, помню, — бледная улыбка озарила лицо молодого человека. — Но я… должен быть… мёртв… Так просто… не выживают…

Знахарь молчал несколько минут, его взгляд стал тёмен.

— Пожалуйста, — еле слышно попросил Дин, — правду…

Ганабен приподнял руку молодого человека и опустил его ладонь на медальон. Динаэль на ощупь узнал предмет.

— Где… она? — голос волшебника был почти не слышен, но старик понял вопрос.

— Через три дня после того, как я вытащил с мели тебя, на том же месте волна оставила… тело… женщины… На ней были одежды гарема хана… И медальон на цепочке, чудом не смытый водой, запутался в шнуровке поясного мешочка, где, видимо, и лежал…

— Нет! — отчаяние застыло в глазах Динаэля. — Нет. Она не могла снять его добровольно…

— Ханские слуги умеют заставлять… — скорбно проговорил Ганабен.

— Но мой подарок — её желание — она могла только велеть не трогать… — молодой человек пытался найти хоть какую-то спасительную ниточку. — А могла и спрятать… чтобы потом надеть… А потом не успела… Рано решила, что опасность миновала… — он говорил сам с собой, а слёзы текли из его светлых глаз… Нет! — вдруг быстро зашептал он. — Нет! — он с надеждой вглядывался в Ганабена. — Волосы? Её волосы? Цвет?

— Светлые… — тихо ответил знахарь.

— А… на щеке… родинка… маленькая?.. Старик вздохнул:

— Дин, не мучь себя подробными расспросами… Её не опознал бы по лицу даже ты… Там… не было… лица… Там… мало… что осталось от… от живого существа.

Динаэль закрыл глаза. Его тело дрожало мелкой дрожью: не от физической боли, её он не боялся, а от той скорби, от того отчаяния, которые когда-то видел в глазах Донуэля, потерявшего Марику; теперь эту муку невосполнимой утраты ощутил он сам, и он обязан был её пережить, хотя бы ради памяти Эливейн…

— Я обмыл тело, одел в чистую одежду и похоронил недалеко отсюда… — печально говорил Ганабен. — Ты поправишься, и мы пойдём к ней…

— 62 —

Динаэль поправлялся медленно, нехотя. Он ещё часто погружался в забытьё и словно не желал возвращаться к реальности. Он в бреду улыбался, шептал и звал:

— Не уходи, любовь моя… Я так боялся, что больше не увижу вас… Ты позволишь мне просить твоей руки?.. Эливейн… Эливейн… Эливейн… Да… Это как подарок… Смотри, звезда! Загадай желание… Слышишь, поёт соловей?.. Эливейн… Я люблю тебя, моя Эливь… Не уходи…

Потом он начинал метаться в отчаянии, и голос его становился глухим:

— Нет!.. Нет!.. Эливейн… Беги!.. Нет!.. Прости… Прощай, любимая…

Старик брал тогда молодого человека за плечи и изо всех сил пытался удержать в постели. Но волшебник рвался куда-то, раны открывались, и, измученный, он, наконец, затихал, а знахарь заново накладывал повязки.

Так прошла ещё неделя.

— 63 —

Эливейн шла теперь по другому берегу бурной реки. Где-то у подножия гор, по словам Дина, должен был находиться подвесной пешеходный мост.

Тропа вилась и петляла между вековыми деревьями и гигантскими гранитными глыбами, но всегда вновь и вновь выходила, то к скалистому и высокому, то к мелкому каменистому и низкому берегу бурлящего горного потока. Иногда попадались небольшие бедные поселения. Порой в них встречались Эливейн сердобольные люди: худенького мальчика кормили и позволяли выспаться где-нибудь под крышей на сене. Иногда девушке удавалось заработать ночлег и пропитание, наносив в дом воды или убрав в стойле домашней скотины. Бывшая мисс Перлик, никогда прежде не выполнявшая тяжёлой и грязной работы, не роптала на судьбу и не жаловалась самой себе на свою несчастную долю. Она смотрела вокруг и познавала мир, о существовании которого не задумывалась раньше: везде жили люди, со своими проблемами и заботами, печалями и радостями, и всем и каждому недоставало тепла и добра, внимания и уважения. Ей ли, выросшей в достатке, изведавшей настоящую взаимную любовь, вышедшей невредимой из такой истории, когда жизнь другого могла превратиться в ад или прерваться вовсе — ей ли жалеть себя! Она — сильная, молодая, здоровая, теперь уверенная в своём предназначении облегчать людскую боль. Эливейн знала точно, что добьётся своего — станет врачом, как некогда мечтала её мама — она гордо шла вперёд, туда, где должна передать Донуэлю слова своего любимого, самого лучшего, самого доброго, самого справедливого, самого благородного и самого мудрого человека, единственного и неповторимого, — Дина.

Наконец, в лучах восходящего солнца, Эливейн увидела подвесной мост.

— 64 —

Здесь заканчивались скалы. Розовый в свете поднимающегося светила верёвочный мост словно разделял два мира: суровый, с холодными камнями гор, с неистово ревущим по ущельям и бешено скачущим по гранитным глыбам ледяным потоком и неохватный глазом, с сочно-зелёными лугами, с причудливыми извивами широкой голубой спокойной реки, с золотистыми песчаными отмелями и низкими берегами, местами поросшими камышом, местами покрытыми гибкими плакучими ивами или светлыми берёзовыми рощами. А там, вдали, в туманной дымке, начиналось бескрайнее море. Его не видно было отсюда — слишком большое расстояние надо преодолеть человеческому глазу, чтобы увидеть волны, подарившие свой прозрачный сине-зелёный цвет глазам Динаэля.

Эливейн выбежала на середину моста, не боясь того, что он раскачивался, не зажмуриваясь от неимоверной высоты, на которой она словно парила, держась за верёвочные перила. Да, именно о такой чудесной картине и говорил ей Дин!

— Любимый мой! — воскликнула она. — Я вижу красоту, которую ты мечтал мне показать. Ты прав! Как всегда! Это великолепное, величественное зрелище!.. Да и иначе быть не может, ибо ты всегда прав!..

Эливейн восхищённо смотрела на мир, гармония которого поражала простотой и мудростью. Здесь не было ничего лишнего или неуместного, каждый кустик, каждая травинка, каждое облачко находились на своём месте. И никто и ничто не мешало и не подавляло друг друга.

Девушка опустилась на колени и подняла руки к небу.

— Но это неправильно! — голос её вдруг зазвенел. — Дин — единственный известный мне человек, кому доступна эта гармония, кто способен спасти добро, дав шанс и злому существу избавиться от грехов. Он не должен был умереть… — слёзы опять стояли в её глазах. — Или я что-то так и не поняла?.. — тихо спросила она, глядя в светлую голубизну затуманенным взором. — Дин, если бы я могла склониться над тобой и попросить, — прошептала она, — я бы попросила одно: живи, пожалуйста…

Эливейн ещё долго сидела посередине качающегося на ветру моста.

Потом она встала и быстро, не оглядываясь, побежала прочь.

Дальше её путь уходил в сторону от реки, через равнины и смешанные леса к далёкой цепи гор, окружающих Зелёную Долину. А днях в трёх пешего перехода от родины Динаэля в сторону нынешнего местонахождения девушки был безлюдный тихий лесок, в котором и ждал, волнуясь и проклиная себя за то, что согласился остаться так далеко от волшебника, его старший брат. Но сколько времени займёт дорога от моста к заветному лесочку, Эливейн не знала.

— 65 —

Динаэль лежал без движения, с бледным, словно безразличным лицом. Он, то ли спал, то ли был в забытьи. Ганабен, вздохнув, принёс ведро с водой, готовясь умывать и перевязывать раненого. Раны постепенно затягивались, но состояние молодого человека не улучшалось.

Утреннее солнце осветило комнатку своими игривыми лучами, проникнувшими и в низкое маленькое окошко ветхой избушки.

Вдруг Динаэль широко распахнул глаза. Его взор был ясен и чист.

Ганабен замер в ожидании.

Динаэль увидел прямо над собой загорелое личико Эливейн, обрамлённое светлыми прядями, выгоревшими на солнце, почему-то стрижеными волосами. Её серые глаза, подёрнутые слезами, смотрели с надеждой в душу молодого человека. «Дин, если бы я могла склониться над тобой и попросить, — прошептала она, — я бы попросила одно: живи, пожалуйста…»

Видение исчезло.

Динаэль тяжело дышал.

— Прости, — тихо сказал он. Снова наступила пауза. Ганабен ждал.

— Простите меня, сэр, — проговорил Динаэль, обращаясь к знахарю.

— Я вёл себя непозволительно, эгоистично, жестоко…

Старик сделал протестующий жест, но молодой человек продолжал:

— У меня есть долг перед людьми, перед знакомыми и незнакомыми, перед теми, кто поверил в меня и теми, кто помогал мне, не щадя себя… И долг перед Эливейн, единственной моей любовью и супругой, чистейшей из всех существ…

И Динаэль, закусив от боли губу, собрался с силами и… сел на постели. Он побледнел, на мгновение прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Я пойду искупаюсь, — сказал он, морщась и разматывая бинты.

Ганабен положил свои ладони на плечи волшебника.

— Я знаю, — тихо проговорил он, — ты сильный. Но будь осторожен, не спеши: на всё нужно время.

— Спасибо, — Динаэль улыбнулся. — Я использую данное мне время максимально. И я буду расчётлив в этом. Обещаю.

Молодой человек встал и медленно вышел на улицу. Он шёл по тропинке к реке, солнце золотило его волосы, и Ганабен с болью заметил, что светло-рыжие волнистые пряди подёрнула седина. Такого за всю свою долгую жизнь знахарь ни разу не видел…

— 66-

Динаэль поправлялся. Конечно, выздоровление после практически смертельных ран не могло идти быстро. Но на скорое восстановление сил Дин, как человек разумный, и не рассчитывал.

Первый выход из домика дался молодому человеку вовсе не так легко, как могло показаться со стороны. Динаэль, правда, весьма решительно встал с постели и направился к реке, что порадовало Ганабена, но уже шагов через десять волшебник невольно покачнулся и вынужден был остановиться. Старик вовремя поддержал его. Пот струился по свежему шраму на лбу, дыхание прерывалось, ноги слабели. Ганабен предложил вернуться, но молодой человек, передохнув, последовал дальше. Тогда знахарь окончательно уверился в том, что Динаэль добьётся поставленной перед собой цели, в возможность достижения которой с самого начала мало кто верил.

Физически молодой человек окреп и был готов к активной деятельности через месяц после своей первой прогулки. На то, чтобы восстановиться как волшебнику и, тем паче, развить магический талант хотя бы до уровня Торубера, понадобятся годы. Дин надеялся успеть минимум за десять лет, максимум — за одиннадцать, чтобы ни одному волшебнику не рисковать собой: молодой человек осознавал, что пока ещё не родился тот маг, кто сможет сравниться в своём могуществе с Тёмным Чародеем, а ему самому теперь придётся развивать почти заново то, чем так щедро изначально наградила его природа.

— 67 —

Эливейн брела тропинками и малоезжеными дорожками среди зеленеющих полей под ясным высоким голубым небом с редкими белыми облачками. Порой ей попадались ручейки с чистой ключевой водой, заросли малины с алеющими на солнце сладкими ягодами. Ночевала она под открытым небом, завернувшись в плащ, в каком-нибудь укромном, в стороне от глаз редких прохожих, местечке. Но вскоре начались трудности: девушка стала ощущать вдруг наваливавшуюся на неё усталость. Тогда ноги подкашивались сами собой, голова кружилась. Потом стало трудно вставать по утрам: Эливь мутило, перед глазами стояли какие-то круги. Вскоре она была вынуждена продвигаться вперёд медленно, часто отдыхая. Теперь она шла, опираясь на палку, как старик. Есть ей не хотелось, она старалась побольше пить.

Эливейн, совершенно измученная, не представляющая, сколько времени потрачено ею на путешествие, увидела в лёгких вечерних сумерках тот пейзаж, не узнать который не могла. Её усталому взору открылась картина, запечатлённая в её воображении рассказом Динаэля.

Неширокая песчаная тропинка спускалась вниз с холма, на котором стояла девушка. В низине слева синел овальной формы пруд, заросший по берегам камышом. Справа, прямо по склону, раскинулась земляничная поляна. Дорожка, огибая её, уходила в заросли мелкого кустарника, за которыми виднелись высокие белоствольные берёзы.

Туда, к шумящим на ветерке деревьям, едва держась на ногах и боясь упасть, не дойдя до цели нескольких метров, и направилась Эливейн. Вскоре среди стволов мелькнул огонёк костерка.

— 68 —

Донуэль давно предчувствовал неладное. До условленного момента закрытия Перехода оставалось чуть больше трёх суток. От Дина вестей не было. Последнее послание доставил случайный человек — от отца Грегори. «Они в пути», — в записке было всего три слова.

«Кто — они? — думал Дон. Почему молчит сам Дин?.. Значит, он слишком слаб… Тогда кто поможет в пути?.. Да и давно отец Грегори послал сообщение, письмо уже пришло, а Дина нет…»

Донуэль кипятил на огне воду, собираясь попить чай, когда услышал шорох шагов и в сгущающихся сумерках увидел приближающегося к полянке человека. Путник был худ, невысок, шёл медленно, тяжело опираясь на палку. Дон поднялся. В неверных бликах костра перед ним мелькнуло бледное, совсем юное, до предела утомлённое личико.

— Вы Донуэль… — не то вопросительно, не то утвердительно прошептали сухие, потрескавшиеся губы пришедшего.

И только тот собирался ответить, как мальчик покачнулся и медленно осел на руки успевшего подхватить его лёгонькое тельце Дона.

— 69 —

Эливейн открыла глаза. Первое, что она увидела, это рыжие волосы Дона, подкрашенные ещё и пламенем костра.

— Дин… — в полубреду прошептала девушка.

Донуэль обернулся. Эливь поняла свою ошибку, и личико ею мученически дрогнуло.

— Тише, девочка, тише, — ласково проговорил Дон. — Лежи.

Эливейн слабо улыбнулась. Оказалось, что она лежит на соломенной подстилке, укрытая мягким пледом, под головой — куртка Дона. Тот поднёс к её губам кружку со сладким чаем и нежно приподнял её голову, помогая сделать несколько глотков. Напиток был необычным, очень ароматным, с привкусом каких-то неведомых трав. Эливь взяла кружку в свои руки и заметила, что повязки, скрывавшей обручальное колечко, на пальце нет. Она испуганно взглянула на Донуэля.

— Простите, Эливейн, — сказал тот. — Вы напугали меня своим… обмороком… Я наклонился послушать сердце… и понял, что вы не мальчик… Попытался привести вас в чувство… в частности, растирая ладони… тогда и снял тряпицу… — он помолчал, словно подбирая слова, сглотнул вдруг вставший в горле комок и продолжал. — Я понял главное… — и тут она увидела в его глазах слёзы. — Потом вы расскажете? — сдавленно спросил он. — Когда сможете… А пока отдохните, пожалуйста… Я и подумать не мог, что такая хрупкая девушка может быть настолько сильной… Спите спокойно. Теперь всё будет хорошо.

И Донуэль заботливо поправил плед.

— Спасибо, — ответила Эливейн. — Но… хорошо, как прежде, не будет… — она на мгновение закусила губу. — Дин просил сказать, — проговорила она, — что сила никогда не вернётся к Чёрному Жезлу.

Донуэль в изумлении смотрел в глаза девушке. Наконец он прошептал:

— Динаэль… Господи! Он всё-таки смог! — глаза Дона были полны истинной гордостью. — Ведь никто по-настоящему не верил… В двадцать четыре года — такая сила…

А Эливейн вдруг, сама того не ожидая, как когда-то рассказала Дину свою жизнь, так сейчас поведала Донуэлю историю о встрече со своей любовью, с момента появления лже-Али в покоях хана до сегодняшнего вечера, подробно описывая и совместное путешествие, и гибель Дина, и свой одинокий путь. Она говорила тихо. Её глаза то светились счастьем, то темнели от душевной боли. Дон ни разу не перебил её и не пропустил ни одного слова из повести Эливейн.

— Жизнь моего брата, — проговорил он, когда девушка замолчала, — оказалась короткой, но безумно счастливой. Он успел то, что не удаётся многим и за сто лет… А тебе, отважная крошка, не надо больше волноваться. Клянусь, что даже если погибну сам, тебя и вашего с Дином малыша доставлю невредимыми в безопасную Зелёную Долину. Отдыхай, надежда и отрада рода Фейлель.

Так подтвердилась счастливейшая догадка Эливейн, в которой она уже несколько дней боялась признаться себе, опасаясь ошибиться, обмануться…

— 70 —

Донуэль сидел у костра. Мысли его снова и снова повторяли услышанное от спящей сейчас Эливейн.

Дон болезненно переживал весть о гибели брата. Как ни странно, он знал, уже пару недель как знал, что Дин не вернётся. Какое чувство подсказало Донуэлю догадку о беде?.. Но, увидев вместо брата незнакомого человека, Дон всё понял…

Теперь он мысленно прокручивал в голове события, связанные с трагедией, и снова и снова преклонялся перед мудростью и мужеством Дина. Ведь тот сумел настоять на своём: Дон согласился не идти за лже-Али, а ждать здесь. Зачем? Чем он мог помочь брату, находясь так далеко от него? Казалось, ничем… Но только казалось… Ничем — это если бы был там, рядом: сам бы погиб и никого бы не спас. А здесь — вот она, настоящее чудо, тревожно спит. И кто, кроме него, Дона, сможет помочь ей попасть в Долину? Никто. Это его миссия. И, похоже, предвидел это только Динаэль.

«Дорогой мой братик, — грустно думал Донуэль, глядя в высокое звёздное небо. — Мой смелый, мой отважный мальчик. Ты всю свою недолгую жизнь был мудрее всех нас. И отважнее. И в сотню раз сильнее. И тебе дано было успеть изведать неповторимое настоящее семейное счастье. Ты только не успел узнать, что на земле остаётся после тебя и прекрасное продолжение искренней любви…»

Донуэль несколько раз просчитал, какими дорогами и в какое время суток лучше всего пробираться ему с Эливейн к Переходу. Он не сказал девушке, чтобы не беспокоить её, что отряды Торубера уже ведут осаду ещё не закрытых Врат. Там, у входа в Тоннель, мужественно держат оборону жители Долины… Не сказал он Эливь и об истинной ценности украденного у неё медальона Динаэля. Не сказал, представив в какой ужас придёт та, осознав, что любимый мог бы выжить, не отдай он ей волшебный кристалл… Пока Эливейн вела свой рассказ, у Дона мелькнула безумная надежда на то, что утраченный ею камень вернётся к хозяину и… Но потом девушка сама пыталась вытащить из воды тело Дина. Значит, воля судьбы была иной…

— 71 —

Утром Эливейн лучше не стало. Донуэль знал, что так и будет, ещё с вечера. Но ждать, к сожалению, возможности не было.

Донуэль сложил немногочисленные вещи в мешок и закинул себе за плечи. Наклонился к виновато глядящей на него Эливейн.

— Дон, — проговорила она. — У вас, наверняка, есть хорошие знакомые где-нибудь поблизости. Давайте, я побуду у них…

Донуэль улыбнулся, ласково и чарующе, почти как Дин.

— И не думайте, — полушутя, полусерьёзно проговорил он. — Вы хотите, чтобы я бросил у чужих людей жену моего брата и… племянника?.. Я буду идти, а вы будете дремать, или смотреть по сторонам. Как захотите.

И Дон легко поднял девушку на руки. Она бессильно склонила голову на его плечо.

— Вот и славно, — подбодрил Донуэль.

— Может… — начала Эливейн.

— Увы! — опередил её вопрос Дон. — Ни лошадь, ни телегу здесь добыть негде. Да в телеге и трясёт…

Эливейн вздохнула и послушно обвила шею Донуэля своей бледной рукой.

Так они медленно и продвигались вперёд: крепкий рыжеволосый крестьянин средних лет с худеньким босоногим парнишкой на руках.

— 72 —

Ранним, ещё тёмным утром спустя трое суток после начала их совместного путешествия, Донуэль и Эливейн прибыли к Переходу. Дон, обойдя только ему ведомыми тропинками позиции осаждавших Врата воинов Торубера, незамеченным пробрался к укреплениям, выстроенным защитниками из Долины.

— Стой, кто идёт! — окликнул часовой.

— Свои, — отозвался Донуэль.

Часовой с радостью узнал Дона. Но тут же тревога появилась в глазах солдата.

— Сэр, а где?.. — он не договорил.

Дон мотнул головой. По его жесту, по выражению лица ответ был ясен.

— Кто сегодня командует обороной? — глухо спросил Донуэль.

— Ролив Койль, — выдавил часовой.

Дон со своей бесценной ношей на руках проследовал к командному пункту.

— 73 —

Ролив вышел навстречу Донуэлю. Радостная улыбка сошла с его лица: Дина не было, на руках Дон держал усталого бледненького подростка.

— Может, подождём? — с надеждой спросил Ролив.

— Дин… не… придёт, — хрипло ответил Донуэль.

Мальчик закусил губу, глаза его затуманились слезами. Донуэль осторожно опустил подростка на землю.

— Надо быть сильной, девочка. Он хотел, чтобы ты дошла, — Дон погладил Эливейн по волосам. — Ради него, ради малыша тебе нельзя волноваться.

Донуэль поднялся на ноги. К нему и Роливу подошли Стражники, обученные Динаэлем.

— В чём состоит проблема? — спросил Дон, догадавшись по взглядам молодых людей, что тех что-то тревожит.

— Нам не дадут закрыть Переход, — ответил один из Стражников. — На это нужно время. И Торубер это знает. Поэтому его воины получили приказ в случае нашего отхода к тоннелю не давать нам ни минуты покоя.

— Это всё? — Дон усмехнулся. — Рив, пусть караул уходит. Стражники, будьте готовы закрыть Переход… И ещё: Ролив, ты отвечаешь за неё, — и Донуэль, указав на бессильно лежащего на траве подростка, посмотрел в глаза молодому человеку. — Я знаю, ты был близким другом Дина. Эливейн — его жена. И носит под сердцем его дитя… Ты понял?

— Да, — отозвался Рив. — Да. Но, Дон…

— Мне не страшно, Ролив, — усмехнулся Донуэль. — Я так давно жду встречи с Марикой…

И Дон опустился на колени возле Эливейн. Та тревожно смотрела в его глаза. Донуэль снял с шеи медальон с витиеватым вензельком, точно такой же, как был у Дина, и надел на Эливь.

— Это для… него, — и Дон положил свою руку на её живот. — Он спасает владельца только один раз и передаётся в нашем роду по наследству. Меня он уже спасал, а наследник — один… Прощай, сестрёнка.

— Нет! — по щекам девушки текли слёзы. — Нет… Значит, — вдруг ужас мелькнул в её глазах, — тогда Дин мог спастись?

Донуэль печально покачал головой.

— Если не спасся, — сказал он, — значит, не мог.

— Но, Дон, — Эливейн держала его руку в своих дрожащих ладонях.

— Может, есть иной способ?

— Нет, — улыбнулся он. — И потом, ты же понимаешь, что значит жить, если … больше нет…

Эливейн понимала. И историю Донуэля и Марики знала. Она обняла руками его голову и поцеловала: за себя, за Дина, за Марику.

— Прощай, — прошептала она. — Скажи Дину, что он единственный для меня, навсегда…

Эливейн закрыла глаза. Из-под опущенных век текли слёзы.

— Уходите! — скомандовал Донуэль и один остался в обороне.

Ролив поднял на руки Эливейн, поразившись лёгкости своей ноши и, прикрывая её с одной стороны собой, с другой — щитом, ремни которого надеты на его запястье и локоть, устремился к Переходу. Со спины своими щитами их прикрывали другие защитники Долины. Стрелы противника свистели, но Донуэль создавал своей ответной стрельбой впечатление того, что происходит всего лишь очередная смена караула…

— 74 —

Переход удалось закрыть. Когда воины Торубера распознали обман, было уже поздно. И только Стражники с болью видели последние мгновения жизни отважного Донуэля, чьё изувеченное стрелами и копьями тело осталось лежать на поле боя. Лишь Эливейн дано было ощутить невыразимую радость души Дона, обретшей наконец долгожданную свободу и устремившейся ввысь, туда, где столько лет его ждала Марика.

— 75 —

Эливейн открыла глаза. Тоннель закончился. Она впервые увидела Горный Замок, пока только его угловую башню и высокие древние врата. Её рассеянное слабостью зрение заметило и краешек огромного зеленеющего пространства Долины, с блеснувшей в лучах восходящего солнца рекой. Здесь словно витал дух Динаэля, она ощутила его всем измученным своим существом. И ей стало немного легче.

Из ворот Замка быстро вышел высокий седой человек. Его ровный голос прозвучал как музыка, сильная, величественная, не оставляющая места суетному, наполняющая мужеством и способностью жить.

— Раненых несите в левое крыло, — говорил этот человек. — Доктор уже там. Где мистер Койль?

Ролив, не меняя положения рук, на которых всё так же крепко и нежно держал Эливейн, шагнул навстречу старцу.

— Я здесь, сэр, — проговорил он. — Из моих людей вернулись все. Раненых — трое… — Ролив запнулся.

Человек как-то вдруг словно померк, на мгновение ссутулился.

— Донуэль остался, чтобы сумели закрыть Переход, — ровным голосом произнёс старец.

— Да, — тихо ответил Рив.

— А Динаэль… не вернулся… — ещё тише проговорил он.

— Да, мистер Даниэль, — словно эхо повторил Ролив.

Эливейн поняла, что именно этому старцу, дяде Динаэля, она должна рассказать всё произошедшее, не здесь, не сейчас, но обязательно чётко и подробно.

— Дин просил передать, — прерывающимся голосом сказала она, — что Чёрный Жезл никогда не обретёт более магической силы.

Даниэль перевёл задумчивый взгляд с Ролива на лицо Эливейн. Он словно только что заметил её. Девушка смахнула вновь выступившие на глазах слёзы. Старец остановил её руку — он смотрел на колечко. Вдруг лицо его потеплело, взор наполнился светом.

— И это чудо досталось Дину, — старец улыбнулся и погладил Эливейн по волосам. — Сколько же выпало на твою долю, девочка…

Даниэль махнул кому-то, и со двора замка выбежала темноволосая черноокая красавица. Эливейн почувствовала, как вздрогнул Рив.

— Вивьен, помоги, пожалуйста, мадам Фейлель обустроиться в комнате Дина. И пусть она хорошенько отдохнёт, — обратился к подошедшей девушке старец.

— Сэр, — негромко произнёс Ролив, — и, наверное, нужно, чтобы Эливейн посмотрел врач.

Даниэль вопросительно и тревожно взглянул на девушку.

— Не волнуйтесь, — смутившись, ответила та. — Это пройдёт… Всё в порядке… Я…

— Ты беременна? — в голосе Даниэля отразилась нечаянная, невозможная, почти сверхъестественная радостная надежда.

— Да, — прошептала Эливь. — Я поняла это дней десять назад… Только мне как-то нехорошо…

Старец наклонился к самому лицу девушки.

— Потерпи, милая, немного. Так бывает… сначала… Потом станет легче.

— Конечно, потерплю, — кивнула Эливейн. — Только бы ему было хорошо, — и она прижала свои руки к животу.

— Всё будет замечательно, — на мадам Фейлель смотрели тёмные глубокие глаза Вивьен.

Эти глаза успокаивали, утешали, они были добры и нежны. Но Эливейн их точно когда-то видела. Но когда? Где?.. Вдруг… она поняла: она узнала эти, действительно красивые глаза. Только видела их Эливейн прежде холодными и злыми…

— Дин снова оказался прав, — прошептала совсем устало девушка. — Добро непобедимо… Оно в любой душе… — и, словно во сне, заплетающимся языком, почти неслышно, добавила, — старшая из них очень красива; она скоро выходит замуж, по любви…

Дальше не разобрала даже сама Вивь. Эливейн погрузилась в дрёму. Её осторожно понесли в Замок.

— 76 —

Эливейн становилось лучше с каждым днём. Доктор Стратор, опытный медик, врачевавший всех в Долине, составил для неё особый распорядок дня и меню. По его мнению, опасаться за здоровье будущего малыша не приходилось, а тяжёлое начало беременности не такая уж редкость.

Прислуга в Замке проявляла к мадам Фейлель чуткость и внимание. Комната проветривалась и убиралась несколько раз в день. Постоянно прибегала молоденькая служанка узнать, не надобно ль чего госпоже. Повар лично заходил уточнить, что пожелает откушать Эливейн.

Девушка смущалась такой заботой, благодарила всех и каждого и улыбалась в ответ.

Вскоре весть о том, что вдова любимого всеми Динаэля очень доброжелательная, скромная и отважная особа, распространилась далеко за пределами Замка.

Вивьен приходила к Эливейн ежедневно. Девушки незаметно для себя подружились. Вивь рассказывала Эливь о жизни в Долине, о людях, о Дине. Эливейн хотелось увидеть мир своими глазами. Она потихоньку вставала с кровати и сидела у окна. Выходить из комнаты пока ей было трудно.

Когда Эливейн оставалась одна, она разглядывала обстановку комнаты, ведь всё здесь говорило ей о Динаэле. Теперь Эливь знала, какие книги он любил, какие цвета предпочитал, как много занимался. Она ощущала его дух рядом с собой, и ей становилось легче… Часто она плакала, просто потому, что его не было рядом и никогда больше не будет…

Заходил Даниэль, всегда улыбающийся ей, всегда готовый выслушать и исполнить любую её прихоть. И ей опять делалось неловко, ибо она считала, что ещё ничем не заслужила такого тёплого к себе отношения. Она, как истинно хороший человек, и не догадывалась, насколько велик был её подвиг, который она сама называла путешествием к дому любимого.

— 77 —

На седьмой день своего пребывания в Замке Эливейн в сопровождении Вивьен смогла выйти на небольшую прогулку.

Девушки поднялись на смотровую площадку угловой башни, и мадам Фейлель впервые увидела Долину с высоты. То, чем с детства любовался Дин, теперь стало доступно и ясно взору Эливь.

Подруги некоторое время стояли молча и просто смотрели вдаль. Они были так увлечены созерцанием, что не заметили, как к ним вышел Ролив.

— Вон там, — Эливейн указала рукой на возвышенность над рекой на другом берегу за мостом возле изгиба русла, — мне кажется самое чудесное местечко. И вид оттуда, наверное, замечательный.

— Гм, — удивлённо хмыкнул Рив. Девушки оглянулись.

— Разве можно так неожиданно! — возмутилась Вивь. — Мы же тебя не видели, ты мог напугать… нас.

— Простите, я не хотел, — сконфуженно ответил молодой человек.

— Но, — спросила Эливейн, — Вас что-то удивило?

— Да, — согласился Ролив. — Видите ли, тот уголок Долины, который вам так понравился — это любимое место Дина.

— Правда? — Эливь улыбнулась. — Значит, там он хотел построить лечебницу и дом?

— Да, — кивнул Рив.

Эливейн отвернулась от своих спутников и подошла к краю площадки. Молодые люди видели её со спины, молчаливо погружённую в свои мысли.

— Эливь… — тихонько позвала Вивьен.

— Да, да, — не оборачиваясь, негромко ответила та. — Сейчас…

Вивь подошла к подруге и нежно обняла её. Эливейн уткнула заплаканное личико в плечо Вивьен и всхлипнула.

— Простите, — проговорила она.

Некоторое время молодые люди молчали. Наконец Эливейн смогла взять себя в руки.

— Ролив, — повернулась она к Койлу, — Вы… друг Динаэля, — она не смогла произнести «был». — Могу я тоже обращаться к… тебе… на «ты»?

— Конечно, Эливь, — обрадованно подтвердил Рив, которого тяготило то, что Эливейн говорила ему «Вы».

— Тогда я спрошу у вас обоих, — мадам Фейлель прищурилась. — Почему вы молчите о свадьбе?

Молодые люди виновато переглянулись.

— Мы хотели… — начала объяснять Вивьен. — Но Динаэль… не вернулся. Это произошло так недавно… И ты ещё нехорошо себя чувствуешь…

— А Дин ничего не говорил? — Эливейн внимательно смотрела на своих друзей.

— Через десять недель после дня его ухода из Долины… — в один голос ответили молодые люди. — А откуда ты знаешь?

— Потом сами поймёте, — улыбнулась Эливь. — Ребята, пожалуйста! Вы любите друг друга!.. Ради… памяти Дина… Ведь он сам назвал вам день…

— Хорошо, — согласился Ролив. — Ты права… И он знал…

— Спасибо вам! — Эливейн благодарно смотрела на друзей.

— Не нам спасибо, — ответил Рив и поклонился, — а тебе и Дину.

— Ну… — смутилась Эливь и радостно обняла друзей.

Молодые люди ещё постояли на башне, оглядывая окрестности и беседуя о предстоящей свадьбе, а потом потихоньку стали спускаться вниз: мадам Фейлель необходимо было отдохнуть.

— 78 —

На следующий день к Эливейн постучался сэр Даниэль.

— Конечно! — откликнулась она. — Заходите. Доброе утро.

— Доброе утро, девочка, — ласково проговорил Даниэль. — Рад, что тебе лучше… Но я не один.

Вслед за хозяином Замка вошла женщина, очень красивая. Её смуглой золотистой упругой коже могла бы позавидовать любая кокетка. Каштановые густые кудри были убраны назад. Ясные синие глаза смотрели грустно. На вид вошедшей нельзя было дать больше тридцати-тридцати двух лет. Эливейн почему-то сразу поняла, что женщина старше и что это мать Вивьен, хотя дочь на неё не походила вовсе.

— Здравствуйте, — улыбнулась девушка гостье. — Я искренне рада познакомится с вами.

— Моё имя Эмма, — ответила женщина. — Эмма Тору. Эливейн кивнула и предложила пришедшим присесть.

— Мне давно надо было рассказать вам подробно, — проговорила она. — Простите. И спасибо, что вы столько терпеливо ждали…

— Нет, нет, — протестующе остановил Эливь Даниэль. — Мы пришли не за этим.

— Вивьен и Ролив собрались пожениться. Через шесть дней. Мы хотели отложить свадьбу… Мало прошло времени… И вы… — пояснила госпожа Эмма.

— Нет, — покачала головой Эливейн и взяла руки мадам Тору в свои ладони. — Не надо откладывать. Не надо мучить их ожиданием… И… Динаэль сам предсказал им дату…

Даниэль облегчённо вздохнул.

— Тогда понятно, — сказал он, вставая и собираясь уходить.

— Подождите, пожалуйста, — попросила Эливейн. — И вы, госпожа Эмма, тоже.

Даниэль опустился обратно в кресло.

— Я готова, — проговорила Эливь, — и должна рассказать всё о себе и Динаэле. И вам, сэр, и вам, мадам. Ибо то, что сделал и хотел сделать Дин, касается не просто Чёрного Колдуна со злым сердцем, а ещё и человека Торубера, в котором, по убеждению Динаэля, есть добро, способное спасти его душу. И, возможно, к этой мысли Дин пришёл именно благодаря вам, госпожа Эмма, благодаря вашей, пронесённой сквозь годы и беды любви к вставшему на дурной путь человеку, любви, о которой я и не подозревала, пока не увидела глаза вашей дочери…

Мадам Тору даже с некоторым удивлением посмотрела на столь юную, но такую наблюдательную и мудрую особу.

И Эливейн рассказала, подробно, без лишних эмоций, всё, начиная со своего переезда с отцом из северных краёв и сватовства Торубера и заканчивая появлением в Долине на руках у Ролива.

Она говорила тихо и, казалось, спокойно. Но и Даниэль, и Эмма Тору понимали, чего стоит ей заново пережить трагические события последних недель. Однако они видели, что Эливейн решилась поведать вслух свою историю, где за такой короткий срок произошли и великие радости, и великие беды. Девушку слушали, не прерывая вопросами и соболезнованиями. И Эливейн была благодарна Даниэлю и Эмме за чуткость. Наконец она довела повествование до конца и устало закрыла глаза.

— Спасибо, девочка, — прошептал хозяин Замка. — Спасибо за всё. И за любовь к Дину, спасибо.

Мадам Тору помогла Эливейн лечь в постель и заботливо укрыла её одеялом.

— Отдохни, милая, — нежно сказала она. — Ты очень похожа на Дина величием сердца…

Уже в коридоре Даниэль взглянул в лицо госпоже Тору.

— Не смейте ни в чём винить себя, сэр, — тихо проговорила Эмма. — Совет принял верное решение: нельзя рисковать сотнями невинных жизней ради попытки спасти одну душу, да ещё столь запятнавшую себя злом. Лем сам встал на тёмный путь, и любое наказание им заслуженно… — с грустью произнесла она имя, которое мало кто помнил. — А Динаэль, — Эмма светло улыбнулась, — видимо слишком великодушен для нашего жестокого мира, — и невыразимая боль затуманила её глубокие синие глаза.

— 79 —

Эливейн готовила подарок молодым. Она нашла в столе у Дина краски, кисти и холсты. Сколько ещё чудных открытий ждало её! Сколько ещё о любимом ей предстояло узнать! Сколько удивительных ниточек могли бы переплестись в жизни Эливь и Дина!

Слуга помог Эливейн вынести мольберт на смотровую площадку башни. И мадам Фейлель самозабвенно погрузилась в создание на холсте пейзажа: долина, в лучах восходящего солнца; трава в блестящих огоньках росы; искрящаяся вода в извивах реки; крыши домиков, ещё укрытые тенями садов… Мир на картине Эливь пробуждался к новому счастливому дню.

— 80 —

Свадьба состоялась. С огромным количеством гостей, с торжественным венчанием, с пышным праздничным столом, с песнями и танцами до глубокой ночи.

Эливейн смогла присутствовать в церкви. Она даже почти не присаживалась на лавочку в левом уголке у дверей. Она любовалась женихом и невестой и искренне радовалась за них.

После венчания Эливь вручила молодым подарок: свой и Дина. Удивление в глазах Рива и Вивь было понятно: на красивой обёртке одного из двух свёртков рукой Динаэля были выведены их имена и сегодняшнее число.

— Но… — проговорила Вивьен.

— Я не знаю, что там, — ответила Эливейн. — Я нашла свёрток в столе Дина. Теперь вы понимаете, что менять день свадьбы было бессмысленно.

Ролив открыл пакет. Над дорогой развернулся с лёгким шорохом и, сверкнув на солнце, лёг на камни мостовой удивительно тонкий, но совершенно непрозрачный, перламутрово-синий шлейф полога: кровать, укрытая им, всегда будет рождать ощущение того, что ты лежишь под ясным звёздным небом, а где-то вдали, может, в родимой Долине, встаёт над миром ласковое утреннее солнце. На том месте, где полог должен крепиться над ложем, где почти сходились складки его тканей, где и должна быть видна картина утра, аккуратно и прочно была вделана золочёная рамка.

Вивь извлекла из остатков упаковочной мишуры записку.

«Дорогие мои, — говорилось в письме, — простите меня, но раз вы читаете это послание, то подарок доделать я не успел… В рамке наверху полога должна быть картина — пейзаж, утро в Зелёной Долине… Мои краски, Рив, ты знаешь, светятся в темноте, и рисунок будет виден… Но мне почему-то кажется, что работа к вашей свадьбе будет завершена. Как? Не знаю, не спрашивайте… Живите долго и счастливо. Не поминайте лихом… Совет вам да любовь».

Вивьен и Ролив переглянулись. Вивь улыбалась, но в её глазах блеснули слезинки. Молодые посмотрели на Эливейн. Та стояла растерянная и потрясённая не меньше их. Рив что-то пробормотал и раскрыл второй свёрток, приготовленный Эливь. Жених и невеста, давно окружившие их гости, смотрели во все глаза на пейзаж, выполненный Эливейн.

— И, — задумчиво улыбаясь, прошептала мадам Фейлель, — я должна называть себя вдовой? Динаэль же всё время рядом!.. Нет, я не вдова — я жена Дина. Мой муж просто… отлучился… на время, по делам…

— 81 —

Динаэль, закончив менять подгнившие доски пола и ремонтировать немногочисленную мебель в избушке Ганабена, принялся за наведение порядка вокруг домика. Руки его ловко делали свою работу, а мысли в сотый раз искали ответ на вопрос: «Что же произошло? Почему талисман не спас Эливейн? Могла ли какая-нибудь другая девушка из гарема оказаться у реки да ещё с его медальоном?» Догадки, версии, предположения… И всегда один логический ответ: «Нет».

Динаэль шаг за шагом рисовал себе путь, который пришлось пройти его любимой. Вот её привезли в ханский дворец. Вот служанки наряжают девушку для хана: непривычные одежды, дорогие кольца. Дин знал Эливь сердцем и потому понимал, что та отказалась снять с шеи его медальон и обручальное колечко с пальца. Здесь и начинал действовать свадебный подарок волшебника: и талисман, и колечко остались при Эливь. А если она всё же сняла цепочку и положила её в мешочек у пояса? Возможно… Динаэль печально вздыхал… Потом Эливь побывала в опочивальне у Торубера… Бедняжка, как она, должно быть, испугалась… Но магический оберег своё дело сделал: хан, конечно, закоченел. Тогда Эливь беспрепятственно покинула дворец… И действовать волшебство должно до того момента, пока сама Эливейн не решит, что находится в безопасности… Вот она и решила… А держала медальон ещё в мешочке, не успела надеть… И тут её настигли…

Динаэль болезненно поморщился… А если всё же не она?.. А кто — в таких одеждах? Только из гарема Торубера. У реки? От дворца далеко — женщины хана так не выходят… А если Эливь бежала к отцу Грегори и была уже почти у цели, а потому волшебная защита ослабла… и её просто ограбили? Какая-нибудь мелкая воровка?.. Опять — нет. Воровка надела богатый наряд ханской жены?..

Динаэль был так близок к разгадке, но он и помыслить не мог о том, что человеческая жадность доходит порой до абсурда: воровка Келли позарилась на дорогую одежду, в которой ей не затеряться ни в одной толпе…

Динаэль привык доверять своему сердцу. Оно, правда, пока не ошиблось ни разу. А сейчас сердце стучало: «Она жива… Она не могла умереть…»

Знал Дин и то, что волшебный кристалл никогда не ошибается. Молодой человек понимал, что уже трижды мог умереть: Эливь излечила раны, она же спасла от яда, наконец, родовой талисман вернул к жизни… Но почему ценой смерти любимой? Почему мудрая древняя вода принесла камень ему, а не помогла Эливейн? Неужели его миссия по спасению заблудшей человеческой души важнее жизни прекраснейшей из всех существ мира? Или более некому встать на защиту тех, кто может пострадать от рук Торубера?

Сердце Дина никак не хотело мириться со смертью любимой. Поэтому, даже написав её имя на могильном кресте, он намерен был навестить отца Грегори… Но сначала ему предстояло удостовериться, что Переход удалось закрыть и что жители Зелёной Долины и Горного Замка находятся в безопасности… А после надо было начинать самостоятельно, без чьей-либо помощи, дабы не подвергать никого лишней опасности, готовить будущую битву, в которой он, Динаэль Фейлель, обязан одержать верх. Хотя для этого понадобятся годы, Дин не собирался отступать. Он рассчитывал на десять с половиной лет, дабы к открытию Перехода и люди, и юные волшебники были в безопасности. Знал он и ещё одно, о чём не говорил ни с кем, кроме Дона и дяди: скорее всего у него не хватит сил остаться в живых. Да и волшебный кристалл уже не поможет. Но теперь Дин об этом вовсе не жалел: так его душа быстрее встретится с душой Любимой…

— 82 —

Динаэль собрался в дорогу. Он обещал Ганабену вернуться через пару месяцев и поселиться у старика надолго. Знахарь не задавал вопросов — он о многом догадывался.

Дин отправился к Зелёной Долине.

— 83 —

По дорогам, тянущимся среди полей и лугов шёл молодой и сильный крестьянин с сучковатой палкой в руках. Одет он был в добротные льняные штаны, свободную хлопчатобумажную тёмную рубаху навыпуск, подпоясанную бечёвкой. На голове был повязан выгоревший, когда-то зелёный платок, скрывавший даже брови путника. Поверх платка нахлобучена широкополая потрёпанная соломенная шляпа. Волос почти не видно: если короткая прядь и выбивалась наружу, то определить её цвет не представлялось возможным, ибо, подсвеченная солнцем, она могла показаться рыжей, но в тени оказывалась седой. За плечами крестьянина болтался линялый мешок. Босые ноги шагали быстро и твёрдо, как у человека, привыкшего быть в пути.

— 84 —

Обойдя никому не ведомыми тропинками некоторые участки созданной им же самим невидимой преграды, Динаэль спустился в ближайшее к Вратам Перехода поселение. Здесь из непринуждённых разговоров с местными жителями он узнал о жестокой осаде Тоннеля отрядами Торубера, о мужестве оборонявших свою Долину жителей и о том, как погиб один из воинов, прикрывавший отход остальных, и как потом бесновались солдаты хана, оставшиеся перед запертыми Вратами. Вскоре отряды Колдуна ушли. А павшего защитника похоронили местные крестьяне, ибо негоже такому герою доставаться воронам.

Динаэля не узнавали. Прежде, до того, как жители Долины, чем-то навлекшие на себя гнев Чёрного Мага, вынуждены были отгородиться от мира и прервать связь с ближайшими соседями, общение между людьми здесь было тесным и добрым: праздники, торговля, походы в гости. Знали и хозяев Горного Замка: старого седовласого Даниэля, его племянников — Донуэля и Динаэля. Младший из братьев был любимцем местных девушек: редко появлявшийся на вечеринках, но такой обаятельный, остроумный, рыжеволосый красавец с удивительными, совершенно необычного цвета глазами. Сейчас в пришедшем откуда-то издалека молчаливом и, казалось, печально-нелюдимом крестьянине никто почему-то и не заметил черт того самого молодого человека, по ком вздыхали незамужние чаровницы.

У Динаэля щемило сердце.

— А где могила этого воина? — словно из обычного человеческого любопытства спросил он.

Деревенские мальчишки взялись проводить путника. По дороге Дин узнал, как выглядел тот, чьё мужество спасло остальных.

— Он был такой, рыжеволосый… — говорил один из мальчиков.

Далее следовало подробное описание одежды, той самой, в которой Донуэль покидал Долину в последний раз, когда уходил сопровождать Дина.

— А вы знаете кого-то из тех? — спросил второй провожатый, махнув рукой на горный хребет.

— Да, — кивнул волшебник. — Бывал в Долине пару раз.

— А! — протянул мальчик. — Так мы вам лучше имя его назовём.

— Вы знаете его имя? — удивился слушатель.

— Угу, — радостно сообщил парнишка. — Священник нашей церкви частенько бывал в Долине. Да и многие жители знают людей оттуда, тем более хозяев Горного Замка.

— И? — спросил Дин, а в душе у него всё сжалось.

— Сейчас… — медленно говорил мальчик. — И на могиле написали… Не старый господин. И не красавчик, что сводит с ума наших и без того глупых девиц, — явно повторяя слова кого-то из ворчливых взрослых, продолжал парнишка. — Вот! — воскликнул он, довольный тем, что вспомнил сам, не дойдя ещё до могильного креста. — Донуэль Фейлель…

Динаэль отпустил парнишек и остался один на могиле брата…

— 85 —

Динаэль стоял перед храмом, где служил отец Грегори. Вечерело, и на церковном дворе никого не было видно.

Появился сторож. Словоохотливый старик, тоже не признав в Дине знакомого, как и никто прежде, поведал молодому крестьянину печальную историю.

Отца Грегори перевели в какой-то другой город. Куда — неизвестно. Слухи говорят, что кто-то написал на священника донос: мол, укрывал батюшка государственных преступников и помог им скрыться. Это, люди толкуют, дело рук хана Торубера. Он хотел жениться на красавице Эливейн Перлик. Да та сбежала со своим любимым. Вроде, их и вправду венчал отец Грегори. Но потом несчастных всё равно убили: его — на глазах девушки, а её — после, когда ей удалось каким-то образом снова сбежать, из ханского дворца. Её смерть он, сторож, сам видел.

— Бедняжка даже вскрикнуть не успела, — сокрушённо покачал головой старик. — Так и упала с обрыва в реку… Я сразу к отцу Грегори побежал, да он, видать, сам опечалился, ни слова мне не ответил…

Сторож помолчал. Динаэль смотрел пустым взглядом куда-то вдаль, его словно окаменевшее лицо было непроницаемо.

— А накануне своего отъезда отец Грегори куда-то отлучился, часа на два, — зашептал старик. — Вернулся не один. С ним пришёл человек с вещмешком за плечами. Они вошли в дом. Видимо, отец Грегори объяснял тому человеку дорогу. Но в какие края — не ведаю. Прощаясь с этим господином, отец Грегори спросил: «Вы всё запомнили, мистер Перлик?» «Да, батюшка, — ответил тот, подавленно так. — Я не заблужусь… И простите меня, если сможете…» Так они и расстались. А наутро отец Грегори уехал. И даже новый священник не знает, где теперь искать нашего прежнего батюшку…

— 86 —

Динаэль возвращался в избушку Ганабена. Удручённый гибелью брата, огорчённый неизвестностью о судьбе отца Грегори, подавленный неоспоримыми фактами, утверждающими, что его любимая мертва, хотя он чувствует её рядом, Дин готовил себя к жизни. Жизни, в которой была благая цель. Видимо, именно из-за этой цели ему и дано было жить.

По пути Динаэль собирал информацию. Он точно знал теперь, где и с кем ведёт военные действия армия Торубера, какие поселения и почему неугодны хану, как и когда Чёрный Колдун осуществляет проверки и контролирует своих подданных.

Дома, а домик Ганабена стал для Дина домом, молодого человека ждали тоже неприятные новости.

Во-первых, старик был совсем плох. И сам знахарь, и Динаэль понимали, что никакие лекарства не помогут, потому что от старости не изобретено даже волшебных снадобий.

Во-вторых, рядом с могилой Эливейн появился новый холмик. Примерно через месяц после ухода Динаэля в избушку Ганабена постучали. Местные крестьяне принесли к знахарю захворавшего в дороге путника. Тот был при смерти. Спасти несчастного не удалось. Но имя своё он назвал. А потом в бреду всё просил прощенья то у «доченьки милой», то у какого-то «рыженького». На новом могильном кресте значилось: «г-н Перлик». Так отец упокоился рядом со своей дочерью.

Динаэлю предстояло пережить в ближайшем будущем и смерть Ганабена.

— 87 —

Время шло. В Долине утра стали туманными, а вечера прохладными.

Эливейн теперь двигалась удивительно легко, несмотря на свой округлившийся животик. Доктор Стратор пригласил наблюдать за будущей мамой опытную повитуху Заиру. Та, осмотрев Эливейн и прослушав своей трубочкой сердечко малыша, улыбнувшись, спросила:

— Солнышко моё, а ты хотела бы иметь не одного ребёнка? Эливейн непонимающе взглянула на Заиру.

— Она же вдова, — укоризненно шепнула медичке Вивьен, зашедшая за подругой.

— А ты, красавица, не вмешивайся, — мягко ответила та. — С тобой мы попозже побеседуем, — и Заира многозначительно погладила ещё почти не заметный живот мадам Койль.

Эливейн вдруг вся осветилась счастьем.

— Их будет двое? — робко спросила она. — У меня будут двойняшки?

Заира кивнула.

— 88 —

Даниэль готовил комнату, соседнюю с комнатой Эливейн, под детскую.

Все вещи были вынесены. Книги, записи Донуэля переселились в кабинет Даниэля. Старик радовался как ребёнок: наконец в Замок возвращается жизнь!

Когда детская была готова и соединена дополнительной дверью с комнатой Эливь, Даниэль отправился за своей ненаглядной невесткой, которая последнюю неделю провела в доме мадам Тору. Так договорились старшие, чтобы будущей мамочке не помешали шум и пыль работ.

В комнате Динаэля тоже хотели произвести глобальную перестановку, но Эливейн не позволила менять что-то кардинально: мелкие поправки, связанные с пребыванием здесь её как нового человека, были уже внесены, а более переделывать что-либо она считала неуместным — в привычной для себя обстановке обитал дух её любимого.

— 89 —

В назначенный природой срок Эливейн ощутила, что вот оно, началось.

За окном была ночь, ясная и звёздная. Эливь приподнялась на кровати: нет, она не ошиблась. Да и Заира говорила, что со дня на день…

Эливь позвонила в колокольчик: повитуха уже неделю жила в Замке, в комнате напротив.

К появлению малышей с трепетом готовилась и нянюшка Галия. Это была добрая и тихая женщина лет сорока с небольшим. Личная жизнь у неё не сложилась: жених погиб накануне свадьбы. Потом она оказалась в семье Фейлелей, где было двое мальчиков: старший — Дон, и только что появившийся на свет Дин. Так, привязавшись всем сердцем к малышам, Галия и осталась нянюшкой в доме, приютившем и обогревшем её. Когда мальчики выросли, то сами не отпустили свою «вторую маму», да и куда бы она пошла? Теперь, оплакав Донюшку и Динюшку, Галия готовилась к свету — свету новой жизни. Она заранее обожала вот-вот готовых появиться малышей, часто сидела рядом с Эливь и разговаривала с ней и с ещё не родившимися двойняшками.

Около семи утра, когда солнце освещало уже косыми лучами комнату, первый малыш оповестил мир о своём рождении. Это был крепенький мальчик пока с реденькими беленькими волосиками и светлыми глазками. Минут через десять-пятнадцать второй карапуз, как две капли воды похожий на братика, огласил комнату звонким криком.

Молодую мамочку привели в порядок, положили малышей рядышком с ней на кровати и разрешили на пару минут войти деду. Даниэль, с двух часов ночи мерявший нервными шагами огромный холл в первом этаже Замка, словно молодой парнишка взлетел по лестнице и на цыпочках подошёл к постели.

Эливейн улыбалась, и её глаза светились таким счастьем, которого старый хозяин Замка ещё ни разу не видел на её лице. Новорожденные, наевшись и пригревшись возле матери, блаженно спали. Даниэль растрогано погладил малышей и, опустившись на колени, поцеловал руки Эливь. Та покраснела.

— Ну, что вы, дядюшка, — прошептала она. — Это наше общее чудо.

Даниэль снял с шеи цепочку с волшебным медальоном и протянул невестке.

— У тебя есть один — от Дона. Второму малышу — этот. Эливейн благодарно улыбнулась, но не взяла талисман.

— Не обижайся, дядюшка, — тихо проговорила она. — Но… я не ведаю как, но точно знаю, что ко второму братику вернётся потерянный мной медальон Дина.

Старик не обиделся. Он понял Эливейн: есть вещи, которые человек просто знает…

— 90 —

Динаэль видел во сне Эливейн. Ему показалось, что он узнал комнату, в которой находилась его Любимая.

Лицо Эливь было усталым, но безмерно счастливым. Такими сияющими глазами она смотрела на Дина дважды: когда они выходили из церкви после венчания и когда она сказала, что уже знает, какое желание загадать…

Динаэль опять проснулся с мыслью, что он, глупец, чего-то не понимает в воле Провидения…

— 91 —

Близнецов назвали Элельдиэль и Эркелиэль.

К шести месяцам у обоих мальчиков были рыженькие волнистые волосики и такие же, как у отца, глаза цвета моря в ясный солнечный день. Сердце Эливейн ликовало.

— 92 —

Динаэль занимался делами: о том, что старый знахарь оставил преемника, слухи распространились как-то сами собой. Люди стали приходить за помощью. Дин лечил, никому не отказывая, и не брал платы. «Мне не надо содержать семью, — чуть улыбаясь, говорил он. — А у меня самого достаточно сил, чтобы прокормиться». Иногда он соглашался принять деньги, если видел, что дающий достаточно богат, ведь кое-что покупать ему всё же приходилось. Порой принимал в дар простое — молоко, хлеб, одежду, сделанную добрыми руками, — принимал, чтобы не обидеть.

Лечил Динаэль хорошо. И к нему стали приезжать издалека. Но он никому не отказывал, успевая ещё вести и собственное хозяйство: домик был добротно поправлен, двор расчищен, поставлены скамеечки и навесы. В сарайчике всегда висели сухие лекарственные травы, Дин постоянно пополнял их запасы. Трава вдоль дорожек обкошена, на огороде — чистота, мостки на реке новые, прочные.

Дважды в год знахарь отлучался. Люди говорили, что он уходит собирать растения для снадобий. Дин их собирал, но попутно. Один раз в год волшебник ходил узнавать, что и где творит Торубер. Оставаясь незамеченным Чёрным Колдуном, Дин внимательно следил за ним. Вторая отлучка знахаря носила трагический, сугубо личный характер: Динаэль шёл туда, где в последний раз видел Эливейн.

Придя на берег бурной реки через год после печальных событий и стоя под обрывом у кромки неистовствующего потока, Дин долго не решался подняться наверх: сердце ныло и щемило, а вокруг была гробовая пустота. Потом, над пропастью, он сидел на траве, скрестив ноги, долго и скорбно глядя в уже темнеющее небо. И опять на душе была пустота.

Спустя ещё год, Динаэль снова пришёл на то же место под обрывом и… почувствовал совсем рядом единственное и любимое существо. Дин боялся шелохнуться, дабы не спугнуть это чудное ощущение. Вдруг, словно отчаянно рванувшись ввысь, он бросился по узкой крутой тропинке наверх… Над обрывом было пусто, и сердце волшебника болезненно сжалось: исчезло тёплое присутствие Эливейн…

— 93 —

Малышам уже исполнился год.

Однажды Даниэль заметил, что грусть в глазах невестки становится всё сильнее. Он понимал её горе: приближался день, в который два года назад не стало Динаэля.

Как-то вечером Эливейн, уложив с нянюшкой мальчиков, отправилась к себе раньше обычного. Что-то беспокоило Даниэля всю ночь, и ранним утром он постучался в комнату Эливь. Та не ответила. Тогда Дан решился и тихонько приоткрыл дверь. Эливейн спала. Но у старика болезненно сжалось сердце.

Эливь не позволила сменить прежнюю кровать Дина на новую: в комнате так и осталась широкая старинная с резными спинками постель, на которой заменили только матрас. Возле ложа на ночном столике теперь всегда стоял в золочёной рамке портрет Дина, умело и с любовью выполненный Эливейн. Подушек на постели было две. Эливь спала, прижавшись щекой к уголку одной из подушек и обняв её руками. Так спят супруги: её голова на его плече, она нежно обнимает любимого, а тот заботливо придерживает жену за плечи…

И старый хозяин Замка вдруг осознал, что именно так Эливейн спит всегда, что её сердце, её душа так и не похоронили Дина. Он для неё жив. И так будет до самой её смерти. И ей безумно хочется… Нет, не хочется, а ей жизненно необходимо побывать там, где она в последний раз видела живым своего любимого…

Даниэль бесшумно вышел из комнаты невестки, обдумывая, как ему помочь Эливейн и сделать путь к прощальному месту безопасным.

— 94 —

Эливейн проснулась в пять часов, заглянула в детскую: сынишки мирно спали. Мадам Фейлель оделась и вышла из Замка.

Утро было прохладным и росистым. От реки поднимался туман. Солнечные лучи словно подсвечивали мир снизу, пробиваясь сквозь белесоватую дымку и густые заросли плакучей ивы, склонившей свои задумчивые ветви к плавно текущей воде.

Эливейн шла к мосту и любовалась перламутровыми жемчужинками, осыпавшими луговые травы и готовыми исчезнуть, испариться, как только дневное светило окончательно вступит в свои права, заняв место высоко в ясном голубом небе.

Эливь поднялась по тропинке к уже слегка прогретой лужайке на другом берегу реки, туда, где Дин мечтал построить дом и лечебницу. Здесь теперь стояла прочная деревянная скамейка — Ролив сделал её, когда увидел, что жена его друга приходит сюда.

Эливейн сидела, задумчиво глядя на реку, на деревеньки, на Замок вдали. И ей становилось чуть легче, словно Динаэль был рядом.

— Доброе утро, красавица, — тихо и ласково произнёс кто-то, опускаясь на скамью возле Эливь.

Та невольно вздрогнула: она и не заметила, как к ней поднялась от реки мадам Тору.

— Прости, — проговорила женщина, — что напугала тебя. Я не хотела.

— Что вы! — улыбнулась Эливейн. — Просто я замечталась. Эмма Тору вздохнула.

— Я тоже прихожу сюда, — тихо сказала она, — окунуться в прошлое… — она помолчала. — Дин научил меня помнить хорошее. Тогда дурное оказывается в действительности лишь ошибкой, глупой, может, жестокой или даже дикой, но ошибкой, которую можно и нужно исправлять.

Эливейн изумлённо посмотрела на ту, кто, как ей казалось, помог Дину понять и осознать доброту, человеколюбие… А Эмма считала Динаэля вдохновителем своих положительных чувств. Мадам Тору грустно улыбнулась в ответ.

— Я знаю твою историю, девочка, — сказала она. — Твою и Дина. Позволь, я поведаю тебе о своей жизни. Тогда, быть может, ты найдёшь ответы на некоторые вопросы о… о характере Дина, о его убеждениях, о… просто узнаешь ещё больше о том, кому принадлежит всё твоё существо… Ведь мы не выбираем любовь — она сама находит нас.

И мадам Тору рассказала Эливейн историю. О себе и Лемеле.

Эливь слушала, затаив дыхание. Слушала, как когда-то юный Динаэль. Слушала и наполнялась мудростью, ибо уже не осуждала и не ненавидела даже Чёрного хана.

— 95 —

Эмма родилась и выросла на берегу моря. Её родители были небогаты, поэтому рассчитывать на то, что дочь выйдет замуж за знатного и влиятельного человека, не приходилось. За девушкой постоянно ходили парни, но ни один не привлекал по-настоящему внимание красавицы. Эмма любила одиночество, и у неё был свой, неизвестный никому, тайный уголок — высоко, над крутым обрывом, на скале, словно специально для желающей скрыться от посторонних глаз девушки, расположился полукруглый, покрытый мягким суховатым мхом выступ, метра три в диаметре. Внизу всегда плескались волны. В непогоду их брызги долетали до края каменистой площадки. Крыши городка, в котором жила Эмма, виднелись чуть правее, напоминая пятнистое лоскутное одеяло, небрежно брошенное на жёлтый песок. Здесь, наедине со своими мыслями и мечтами, наблюдая за восходом или закатом, любуясь солнечными бликами на волнах или восхищаясь необъятностью морского пространства, Эмма могла находиться часами.

Однажды, когда она поднялась по извилистой тропинке к заветному местечку, девушка вдруг увидела стоящего на выступе человека. Он был явно не местным: Эмма знала жителей родного приморского городка, если не по именам, то хотя бы в лицо. Девушка смутилась, ибо незнакомец ей сразу понравился, и хотела убежать. Но тот заметил её и остановил. Его взгляд был нежен, речь ласкова и умна… Вскоре оказалось, что они оба любят море, читают одни и те же книги, одинаково смотрят на некоторые вещи в жизни.

Молодые люди стали встречаться. Его звали Лемель. Кто он и откуда — Эмма узнала не сразу. Но, главное, что не подвергалось сомнению, так как случаются в жизни непреднамеренные, незапланированные и не поддающиеся разумному объяснению моменты, — это то, что Лем искренне и беззаветно полюбил. Может, в первый и последний раз в своей жизни. И он признался Эмме в своих чувствах. Девушка тоже полюбила, не зная ничего о своём избраннике.

Лем не обманывал и не придумывал небылиц. Узнав об ответном чувстве к нему Эммы, он рассказал ей, что является сыном хана, что живёт в собственном дворце, что у него уже есть две жены и девять наложниц, что он никогда не любил так, как сейчас, и, если Эмма согласна, то он предлагает ей стать его женой, любимой женой, и, коли она пожелает, то у него не будет более ни жён, ни наложниц, а к тем, которые появились до неё, он не прикоснётся теперь вовсе. Девушка была в смятении: она любила, но не представляла себя в роли супруги хана… Наконец сердце взяло верх: она верила Лему, а намерения того были чисты…

Потом начались трудности. Отец Лема, узнав о том, что его сын намерен отвернуться от гарема, показателя власти и могущества хана, женившись на бедной безродной девушке, наотрез отказался принять подобное решение. Родители Эммы тоже были в замешательстве: не судьбы одной из жён, пусть в обещаниях и любимой, хотели они для своей дочери.

А любящие в отчаянии, не зная, как сломить волю родителей, решились пожениться без их согласия. Как? Принадлежность к разным религиям совершенно сбивала Лема и Эмму с толку. И они совершили свой собственный обряд, свадебный обряд одного древнего высокогорного племени Торов. Так родилась новая семья — Лем и Эмма Тору.

Лемель привёл молодую супругу во дворец. Он сдержал своё обещание: Эмма была единственной и полноправной хозяйкой. Вскоре молодая жена забеременела. Тогда вдруг отец Лема сменил гнев на милость и принял невестку. В конце концов и родители девушки смирились с подобным браком. Супруги были счастливы и ждали появления на свет малыша или малышки. Теперь Эмма знала и то, что её муж волшебник.

Родилась девочка. Её назвали Вивьен. И тут случилось странное… Потом Эмма узнала, кто её оклеветал, но Лем ей не поверил… Обвинённая в измене, она была с позором выдворена из дворца и брошена в диком высокогорном ущелье…

Отец Лема, звездочёт, злой по природе своей и властолюбивый человек, желал видеть сына властителем мира. Зная о его сильных волшебных способностях, он мечтал, что со временем тот станет самым могущественным Чёрным Колдуном. А, рассчитав по небесным светилам, он вдруг выяснил, что Эмма способна родить его сыну заведомо тёмного и могучего наследника… Но на свет появилась девочка. Тогда звездочёт сделал всё, чтобы разлучить сына с любимой, а горе разбитого сердца помогло старику укрепить Лема в желании порабощать и подчинять своей воле… Так на свет появился Чёрный Колдун Торубер. И обратить его опять к свету только её любовью нельзя — тьма всепоглощающа. Можно попробовать так, как хотел Дин, лишив Лема тёмной магии. Но, видимо, теперь ничего не поделаешь — надо платить за грехи, и за грех недоверия тоже…

— 96 —

Эливейн молчала, с болью глядя на мадам Тору. Та улыбнулась.

— Видишь, девочка, — сказала она, — ты действительно можешь гордиться своим любимым… Таких мало, очень мало… Много хороших людей, но таких… И тебе никогда не будет совестно за него… Это прекрасно.

Эливейн обняла свою собеседницу.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — прошептала она. — Придумаем…

Мадам Тору нежно посмотрела на Эливь и сказала совсем о другом:

— Ты хочешь побывать там… где видела Дина… живым… в последний раз?

— Да, — кивнула Эливейн, пытаясь понять, как же всё-таки удалось Эмме Тору догадаться о её желании.

— Это не так сложно, как тебе кажется, девочка, — проговорила та. — Просто мне самой иногда необходимо оказаться там, где… душа Лема была добра, а, значит, тот, кого я полюбила, был жив. И там я словно обретаю силу надежды, что он вернётся к добру. Там — это над морем… — мадам Тору помолчала. — Дин, — вновь заговорила она, — создавая преграду, конечно, подумал и о тех, кому будет необходимо выйти из Долины. Ведь у людей есть родственники в других местах… Да мало ли что может случиться: нужда, зов о помощи… Говорю, потому что знаю. И сэра Даниэля беспокоит твоё молчание: тебе тяжело — он это видит…

Эмма посмотрела в глаза Эливейн и вдруг спросила:

— Ты боялась, что твоя просьба нарушит спокойствие жителей Долины?

— А вы считаете, что это безопасно?

— Как говорит твой дядюшка, — улыбнулась мадам Тору, — не надо злоупотреблять. А так… Преграда устроена таким образом, что войти обратно сможет только вышедший отсюда. Часто — не стоит, ибо может тогда ослабнуть сила защиты. Но по необходимости… А у тебя, дорогая моя, необходимость. И любой это поймёт…

От реки вверх по тропинке неспешно поднимался сэр Даниэль.

— Доброе утро, мои дорогие, — сказал он. — Знал, где вас искать.

— Мне правда можно выехать за пределы Долины? — потрясённая появившейся у неё надеждой спросила Эливейн.

— Думаю, что Совет даст разрешение, дитя моё, — кивнул Даниэль.

Эливейн почему-то не допускала прежде мысли о том, что люди, живущие возле Горного Замка, всё же иногда покидают защищённую территорию. Как же она могла подумать, что Дин просто изолирует несчастных от остального мира? Да и сведения о происходящих вне Долины событиях поступали в Замок; значит, кто-то их приносил…

— 97 —

Эливейн словно новыми глазами смотрела на жизнь в Замке.

Разместившиеся в левом крыле хозяева и прислуга, по сути, занимали лишь малую часть жилых помещений. Центральный корпус был отдан под школу и Совет. Справа располагалось огромнейшее и оборудованное всем необходимым, наверное, самое благоустроенное крыло Замка — здесь жили семьи, принявшие приглашение магов и приехавшие в Долину на одиннадцать лет защищённой от зла Чёрного Колдуна жизни: это те, чьи дети обладали даром чародейства, и учителя юных волшебников.

И такое огромное количество людей с разных концов света, естественно, не могло не иметь сообщения с внешним миром.

— 98 —

Совет дал разрешение Эливейн Фейлель выехать за пределы Долины с целью побывать на месте гибели супруга и, если удастся, узнать что-нибудь о судьбе отца. Сэр Даниэль настоял на том, чтобы Эливейн сопровождали двое телохранителей. Эливь отказывалась, уверяя, что сама прекрасно справится, но Совет согласился с Даниэлем: для Тёмного Колдуна мадам Фейлель, — учитывая возможность неожиданной встречи, осталась врагом. Сбежать из-под венца и быть безнаказанной, не в правилах Торубера. Тогда Эливейн настояла на безоговорочном подчинении телохранителей ей — если она велит им срочно вернуться в Долину даже без неё, то они обязаны будут исполнить требование. Как ни молода была Эливейн, каким бы опытом ни обладали члены Совета, но им пришлось согласиться. Эливь осталась довольна: по крайней мере, в случае действительной опасности, она сможет не позволить пострадать сопровождающим её. На этом определении она тоже настояла: не телохранители, а сопровождающие.

Сопровождающие нашлись сразу. Вызвались оба Стража Врат. Молодые волшебники были свободны: у них ещё не было семей, а надёжно закрытый Переход в их охране не нуждался; их задачей было только закрыть Врата, и это уже произошло.

— 99 —

На следующее утро, поцеловав малышей и поручив их на несколько дней заботам нянюшки и деда, мадам Фейлель в сопровождении Хаима и Оянга отправилась в путь.

Верхами они пересекли незримую защитную черту в сосновом лесу на невысоком участке Южной гряды, потом извилистыми тропами спустились с горы и мимо небольших поселений направились в нужную сторону.

Проезжая ближайшую к Переходу деревеньку, Эливейн вдруг остановилась у крайнего дома и повернула коня к кладбищу за церковью. Что заставило её так поступить, Эливь не осознавала. Но, спрыгнув на землю возле могильных холмиков и бросив повод Хаиму, мадам Фейлель сразу увидела то, что должна была найти — на одном из крестов стояло имя: «Донуэль Фейлель».

— 100 —

Далее скакали без лишних остановок, почти не разговаривая, до самого поворота к горам. Эливейн была печальна и задумчива, и ни Хаим, ни Оянг не смели тревожить свою госпожу, как они, не сговариваясь, решили величать прекрасную мадам Фейлель.

На третий день пути в том месте дороги, где за широкой полосой берёз и ивняка находилась река, полноводная и спокойная, забывшая здесь, на равнине, о своём бурном истоке высоко в горах, Эливейн почему-то остановилась и огляделась вокруг. Солнце стояло ещё высоко, и можно было спокойно ехать дальше. Но что-то щемило на сердце путницы. Эливь увидела тропинку, ведущую в обход рощи к подвесному мосту, по которому два года назад она перебралась с противоположного берега на этот и откуда любовалась величественным восходом. В нескольких сотнях метров от известной ей дорожки в сторону реки шла другая тропа, видимо, недавно выложенная плоскими известковыми камнями. Людей не было видно. Эливейн вздохнула.

— Что-то случилось, госпожа? — тревожно и заботливо осведомился Оянг.

— Нет, нет, — поспешила ответить мадам Фейлель. — Наверное, просто ощущение. Там, — и она указала рукой за лесную полосу, — течёт по равнине та самая река, в верхних течениях которой поток подхватил и унёс тело Динаэля…

Если бы Эливейн только могла представить, в какой близости от неё находилось сейчас жилище Дина; Дина, ежедневно мысленно беседующего с ней, сидя у могилы той, что на самом деле никогда не была ему знакома даже лицом…

И ещё восемь раз в последующие восемь лет мадам Фейлель будет останавливаться на этом месте, связывая ноющую тоску в душе с тем, что вот-вот она достигнет цели своего путешествия, той заветной площадки в горах над шумящим потоком, где в последний раз смотрела в глаза любимому.

— 101 —

Эливейн опустилась на землю в трёх шагах от бездны. Здесь она вдруг почувствовала Дина. Раньше такого острого и близкого ощущения, почти осязаемого, у неё не было. Она тосковала, тосковала безмерно. Но так, словно он стоит рядом…

Хаим и Оянг остались ждать с лошадьми метрах в десяти от площадки, за густым горным кустарником. Нарушить просьбу Эливейн не следовать за ней они не смели.

Мадам Фейлель сидела молча, боясь пошевелиться в опасении спугнуть своё нежданное счастье чувства присутствия любимого. Вдруг в воздухе, словно что-то шевельнулось, и, потревоженное сознанием ощущение исчезло… Эливейн поднялась на ноги, с болью посмотрела на рокочущие внизу воды и быстрыми шагами, почти бегом, покинула полянку. Не говоря ни слова, лишь кивнув своим спутникам, она вскочила в седло и пустила коня галопом…

— 102 —

…Динаэль выбежал на площадку, когда даже звук далёких конских копыт затих… Над обрывом было пусто, и сердце волшебника болезненно сжалось: исчезло тёплое присутствие Эливейн…

И так повторится ещё восемь раз в последующие восемь лет…

— 103 —

Эливейн побывала в домике отца Грегори. Но, к несчастью, застала она там совсем другого священника. Тот, узнав, что прекрасная мадам — бывшая прихожанка вверенного ему прихода, рассказал ей всё, что знал, о причинах перевода отца Грегори на другое место службы: легенда о двух влюблённых, не пожелавших подчиниться воле хана Торубера и повенчанных в этом храме, ходила из уст в уста. Но где теперь искать отца Грегори, для всех оставалось тайной. Немного утешил Эливь старый сторож, любитель поговорить, но, к счастью, не признавший в приезжей красавице мисс Перлик: он-то и добавил к легенде историю о том, как отец Грегори спас от гнева хана отца несчастной погибшей девушки, отправив того, видимо, куда-то в безопасное место, к друзьям…

— 104 —

Шёл дождь, тёплый и мелкий, но затяжной. Эливейн, не дождавшись молочницы Ноэми, сама отправилась в деревню, где жила пожилая женщина, доставлявшая в Замок сметану, масло и сыр. Элель и Эркель просились пойти с мамой, но для трёхлетних малышей погода была явно не прогулочной.

Эливейн шла и наслаждалась видом Долины. Даже под серым небом, в мокрой пелене мир был прекрасен.

Встречные люди приветствовали мадам Фейлель, а она улыбалась в ответ. Местные жители тепло принимали Эливейн, как свою, родную. Её любили за добрый нрав, за отзывчивость, за скромность.

Молочница Ноэми с трудом открыла гостье дверь.

— Ой, милая моя госпожа, — говорила она, шаркая ногами и держась за поясницу, — прости меня, старую… Вот прихватило. Ни согнуться, ни разогнуться…

— Ложитесь на кровать, — вместо ответа проговорила Эливейн, растирая свои руки, чтобы они стали теплее.

Хозяйка послушно исполнила требование, но как только мадам Фейлель приподняла ей рубаху и принялась массировать спину, та запричитала:

— Что вы! Ей Богу! Своими нежными ручками… меня, старуху…

— Мадам Ноэми, — серьёзно ответила Эливейн, — лежите, пожалуйста, спокойно. Я знаю, что делаю. А врачу вы же не кричите: «Не трогайте меня, я такая-сякая».

Молочница замолчала. Минут через семь-восемь она с удивлением проговорила:

— Кажись, отпустило…

— Вот и хорошо, — ответила Эливейн. — Денька три погреете поясницу и недельку порастираете отваром, каким я скажу.

— Спасибо, милая, — растроганно произнесла Ноэми. — А руки-то у тебя как волшебные… Недаром наш Динаэль тебя выбрал…

Эливейн улыбнулась.

— 105 —

По дороге домой Эливь встретила промокшего и продрогшего доктора Стратора.

— Эх, — посетовал тот, — нашей Долине нужна клиника. Я не успеваю обойти всех. А родственники новых заболевших гоняются за мной по полдня… Прав был ваш супруг, мадам Фейлель, надо строить лечебницу… Вот только, кто бы с толком её спроектировал?

— У меня есть подробные планы и чертежи Динаэля, — ответила Эливейн.

— Спасительница! — воскликнул врач. — Сегодня же поговорю со старостами деревень. Мы уже обсуждали этот вопрос. И мистер Койль, кажется, тоже кое-что знает…

— Сэр, — спросила Эливь. — А меня к себе в клинику на работу возьмёте? Опыта у меня маловато и не училась я нигде специально. Так, мама моя мечтала стать доктором, вот и со мной медициной занималась, да еще у Дина я книги нашла…

Стратор посмотрел в глаза мадам Фейлель.

— Скажите, — медленно проговорил он, — а, правда, что вы лечили Динаэля после его боя с Торубером.

— Правда, — покраснев, ответила Эливейн.

— Гм, — задумчиво произнёс доктор. — Пожалуй, иметь такого коллегу, как вы, сударыня, будет для меня честью.

— Значит, договорились? — обрадованно спросила Эливь.

— Да, — кивнул господин Стратор.

— 106 —

Через год на месте, выбранном Динаэлем, возвышалось здание клиники, окружённое молодыми деревцами парка. Проект был толковым, всё в нём оказалось просчитано и продуманно до мельчайших деталей. Эливейн, счастливая тем, что мечты Динаэля обретают жизнь, отправилась в своё ежегодное путешествие с Хаимом и Оянгом к роковой площадке над горным потоком.

Ролив, давно обсудивший со строителями свою задумку и выяснивший через Вивьен, что Эливейн хотела бы жить в доме, созданном воображением Динаэля, недалеко от лечебницы, приступил с друзьями к осуществлению тайного плана, благо чертежи больницы и усадьбы хранились в одной папке. Беспокоился Рив только о том, что времени на это строительство маловато. Но здесь помогла всеобщая любовь к Дину и Эливь: на помощь пришли и жители деревень, и обитатели Замка.

Дом с башенками и мансардой, с большими окнами и красной черепичной крышей, с деревянным заборчиком и садом, с цветным палисадником и детской площадкой во дворе был построен за несколько дней. От усадьбы к воротам клиники вела выложенная крупными плоскими камнями дорожка метров в триста длиной.

Когда Эливейн, немного грустная, погружённая в свои мысли о Дине, вернулась в Долину, то первое, что она увидела, — это здание клиники с красным крестом на белом фоне развевающегося на ветру флажка и в нескольких сотнях метров от лечебницы новый дом… Конечно, она сразу узнала его, ведь Дин описывал ей усадьбу своей мечты, а она помнила каждое слово любимого…

По щекам Эливейн текли слёзы. Но она не прятала их. Это были слёзы благодарности человеческой доброте и чуткости, слёзы за своё счастье и слёзы печали за то, что любимый не дожил до этого дня…

— 107 —

Динаэль устало опустился на скамеечку возле своего домика. Он вернулся вчера, поздно вечером. Ему удалось, оставшись незамеченным, прощупать магическую силу Торубера. И Дин был искренне счастлив: теперь он не сомневался, что ему хватит времени на подготовку к решающей битве.

Динаэлю было, чем гордиться. По меркам волшебным он оказывался слишком молод для серьёзного боя: тридцать один год — это ещё далеко до зрелого мага. А Торубер как раз находился в расцвете чародейских сил: от сорока пяти до шестидесяти — самые могучие чары способен насылать колдун в этом возрасте.

Сегодня с утра, едва Дин успел обкосить выросшую за полтора месяца выше пояса траву вдоль дорожек, как к нему потекли посетители: люди болеют часто, а такого лекаря, как Дин, найти сложно. И волшебник принялся за дело. Он исцелял не только травами и снадобьями, благотворными и живительными оказывались его речи, шутки и улыбки. В его глазах оставалась грусть, даже когда он смеялся, но грусть эта была светлой, доброй, без зла и обиды, а потому никому из приходивших к знахарю и в голову не могла прийти мысль о том, какую боль, какую печаль, какую тоску по любимой носит тот в своём сердце.

А теперь солнце клонилось к закату. Посетителей более не было. Динаэль позволил себе откинуться назад, прислонившись спиной к бревенчатой стене и заложив руки за голову, и закрыть глаза. Вдруг он услышал возле себя лёгкое неловкое покашливание. Дин приподнял веки.

— Простите, — смущённо проговорил парень лет двадцати трёх, — я хотел… Но вы устали… Я зайду в другой раз…

Динаэль сразу узнал этого крепкого крестьянина из деревни на берегу реки чуть ниже по течению. Его звали Габит. У него были красавица жена и годовалый сынишка. Последнее время Дин, как человек весьма наблюдательный, стал замечать, что улыбчивая прежде Жюдит как-то потускнела, а сам Габит явно не понимает в чём дело.

— Садись, — ответил Динаэль. — И перестань извиняться. Ко мне без нужды не ходят. Раз пришёл — говори, что случилось.

Парень сел, но заговорил не сразу.

— Гм, — наконец произнёс он, — нет ли у вас… любовного зелья? Динаэль внимательно взглянул на Габита.

— У тебя есть жена. Вы венчались по любви. Зачем ещё что-то? Парень старательно подбирал слова для объяснения.

— Я люблю Жюдит… Но она стала какой-то другой… — говорил Габит. — Она обижается на меня за что-то, чем-то вечно недовольна… Конечно, она устаёт: и хозяйство, и маленький, но… Вот я и подумал, может ей какой-нибудь напиток любви дать…

Динаэль вздохнул и улыбнулся.

— Габит, — сказал он, — мне придётся тебя огорчить: никаких любовных снадобий не существует. Это сказки… А любовь у вас и так есть: и у тебя, и у Жюдит… Но то, что ты почувствовал неладное и решил разобраться, — это хорошо. Если хочешь, я помогу. Но помни, тебе придётся изрядно потрудиться, не физически, а душой, сердцем, умом. Не поленишься — справишься с напастью, как глава семьи, как мужчина, как муж и отец. Позволишь себе махнуть рукой и сказать, что всё глупости, женские прихоти и капризы, — семья останется, как у многих, — не лучше и не хуже, но семейного счастья, счастья двух половинок, нашедших друг друга, не будет.

Динаэль вопросительно посмотрел на собеседника.

— Я готов, — кивнул тот. — Готов трудиться…

— Ладно, — согласился знахарь. — Тогда давай думать. Во-первых, что для тебя важнее: её улыбка или друзья, которые не позовут на рыбалку завтра, если ты не пойдёшь с ними сегодня?

— Её улыбка, — ответил Габит.

— Значит, в подобной ситуации твои действия понятны.

— Да, — подтвердил парень.

— Идём дальше, — вздохнул Динаэль. — Во-вторых, ты сказал, что она устаёт. А как ты ей помогаешь?

— Ну, — задумался Габит, — я прихожу с работы, играю с сынишкой… Если попросит что, то сделаю…

— Сразу? — уточнил Дин.

— Когда как… — признался парень.

— А если не попросит? — продолжал волшебник. Габит задумался. Потом досадливо хлопнул себя по лбу.

— Могу и не заметить, — ответил он. — Вчера, например…

— Не расстраивайся, — улыбнулся Дин. — Ты сам задумался, сам пришёл за помощью… Значит сам себе и сможешь помочь… Многие даже не пытаются этого сделать…

Динаэль замолчал, ожидая, что ещё вспомнит собеседник.

— Может, — заговорил в тревоге Габит, — я и отдыхать ей не помогаю?..

Знахарь слушал.

— Вечером она уложит малыша, уберёт на кухне и уходит спать. Я ложусь в другой комнате, чтобы утром рано, когда встаю на работу, её не разбудить… Может, ей другое нужно?

— Вот и третье, — улыбнулся Динаэль. — Видимо, другое. Она же любит тебя, а видит мало: работа, дела…

— Ей хочется быть со мною ближе… — задумчиво произнёс Габит. — Она, наверное, будет рада просто уснуть не одна, а на моём плече…

Парень осёкся, испугавшись перейти в беседе границу приличия. Волшебник невольно грустно вздохнул.

Выражение лица Габита вдруг изменилось: он успел заметить в глазах знахаря невыразимую муку. Но это было лишь мгновение.

— Спасибо! — парень схватил Дина за руку. — Спасибо. Я понял. Я буду трудиться душой. Жюдит снова станет самой весёлой… Но… может… мне вдруг показалось… я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Габит.

— Спасибо, — тёплый свет добрых глаз озарил лицо знахаря.

И тут Габит осознал, какой неуместный вопрос он задал: крестьянин впервые обратил внимание на простое обручальное кольцо с витиеватой надписью на пальце Дина. Парень смутился и выпустил руку лекаря из своих ладоней.

— Я… вдовец, — негромко пояснил знахарь.

Это слово далось Дину с трудом, словно комок застрял в горле. Да и не мог он, уже семь лет не мог поверить в гибель Эливейн, хотя каждый день утром и вечером сидел возле могилы…

— 108 —

Динаэль улыбался во сне.

Он видел Эливь. В светлой уютной комнате она стояла перед зеркалом и поправляла свои русые, прядями выгоревшие волосы. Вдруг она обернулась — Дин понял, что кто-то открыл дверь. Эливь улыбнулась и раскрыла объятья…

Динаэль проснулся. У него на душе было светло, ибо во сне любимая улыбалась будто ему. И главное — во сне она была живая, такая же несравненная как прежде, но неуловимо изменившаяся, потому, что прошло время.

«Господи! — безумно-отчаянно прошептал волшебник. — Сотвори чудо! Пусть она улыбается не мне, лишь бы живая…»

— 109 —

Эливейн стояла перед зеркалом в своей комнате и поправляла волосы. Она видела отражение и удивлялась: прошло восемь лет с тех пор, как она оказалась в Зелёной Долине, а время словно не оставило следа на её лице. Нет, она изменилась, но совсем немного, неуловимо…

Дверь отворилась, и на пороге появились уже одетые в школьную форму Элель и Эркель. Эливь улыбнулась и раскрыла объятья навстречу мальчикам. Те радостно обняли маму.

— Готовы, мои золотые? — подбадривающе спросила она.

— Да, мама, — в один голос ответили близнецы.

Эливейн внимательно посмотрела на обоих сыновей. Какие они уже большие. Вот и в школу идут… Теперь, после ремонта, школа разместилась в левом и центральном крыльях Замка. Дети со всей Долины каждое утро сбегались в светлые и просторные классы. А маленькие волшебники ещё постигали там же и магические дисциплины… Эливейн вздохнула.

— Мама, — сказал Элельдиэль, — ты не волнуйся. Мы всё помним. Мы будем достойны имени нашего отца.

— И мы обязательно, когда вырастим и выучимся, — добавил Эркелиэль, — сразимся с Колдуном и сделаем так, как хотел папа…

Мадам Фейлель прослезилась и поцеловала смущённых её волнением мальчиков.

— Спасибо, мои хорошие, — прошептала она. — Спасибо. Папа бы очень гордился вами…

— 110 —

Проводив сыновей в школу, Эливейн с Даниэлем вернулись домой. Старый волшебник тоже перебрался из Замка к невестке, поближе к внукам и в помощь прекрасной избраннице Дина. Эливь была рада: она искренне привязалась к доброму и мудрому старцу.

— Девочка моя, — заговорил негромко Даниэль, когда они остались одни в гостиной. — Прости меня, старика, и не обижайся… Но выслушай…

Эливейн внимательно посмотрела на Дана и села в кресло возле окна.

— Ты молода, — говорил тот, — и красива. Я знаю, ты искренне любила и любишь моего племянника… Но жизнь — долгая штука. А для тебя тем более…

Эливейн бросила вопросительный взгляд на Даниэля. Старец пояснил:

— Продолжительность жизни волшебников и людей немного разная. Ты же стала женой волшебника, и срок твоей жизни тоже увеличился… Но нельзя всё время жить одной тебе, тебе, сильной, здоровой… Нельзя хоронить себя заживо… Посмотри вокруг, ведь ты даже не смотришь, посмотри иными глазами: есть много достойных людей…

Даниэль замолчал, потому что Эливейн покачала головой. Ей вспомнилось и высказанное Дину желание, и то, как он подправил слова. Теперь она понимала, что, любя всем сердцем и зная об ответном чувстве, Дин не хотел связывать её неволей ни на обычную жизнь, ни, тем более, на долгую… Эливь снова покачала головой и улыбнулась. Она не обиделась, не оскорбилась, не рассердилась: она видела, что Даниэль беспокоится о ней, заботится о её сердце.

— Нет, — тихо ответила она. — Я рада вам, как горячо любимому и доброму члену семьи. Я могу обсуждать с вами всё: и бытовые проблемы, и душевные тревоги. Могу делиться с вами и печалью, и радостью. Я чувствую, что мы — одна семья. Я могу доверять друзьям: и женщинам, — нянюшке, Вивьен, мадам Тору, и мужчинам, — Роливу, доктору Стратору, Хаиму и Оянгу… Но, ни один мужчина не займёт место Дина ни в моём сердце, ни в моей душе, ни в моей жизни, ни в моей постели… Мне нужен только он…

Даниэль подошёл к Эливейн. Та поднялась с кресла. Старик взял обе руки Эливь в свои ладони и, поднеся к дрогнувшим губам, поцеловал. Мадам Фейлель смутилась, как смущалась всегда, когда кто-либо благодарил её.

— Прости меня, Чудо Динаэля, — дрогнувшим голосом проговорил он. — Да хранит тебя Бог…

— 111 —

Динаэль проснулся от стука в дверь. Стояла глубокая ночь. Дин сел на кровати и, убрав за уши волнистые пряди, повязал платок на лоб.

— Войдите, — проговорил он, зажигая свечу.

На пороге появился парень лет двадцати. Дин узнал его, он видел молодого человека в деревеньке на другом берегу широкой реки. И к этому любознательному, явно не глупому и наделённому определённым талантом крестьянину у волшебника был свой интерес.

— Простите… — виновато произнёс ночной гость.

— Что случилось? — Динаэль привык, что к знахарю приходят в любое время: когда необходима помощь лекаря. — Больной с тобой или дома?

— Ещё раз простите, — ответил посетитель. — Никто не болен… Просто я хотел просить вас взять меня в ученики. Я живу за рекой, вы были в наших краях…

Волшебник улыбнулся: он ждал, когда парень сам решит стать на путь врачевателя.

— И ты пришёл с этой просьбой ночью, чтобы никто не видел, как я тебя выставлю? — спросил Дин.

— Надо мной и так все смеются: мол, бабка считалась колдуньей, вот внук знахарем себя возомнил… А ведь я, правда, чувствую, где и что болит, и лечить немного получается…

Динаэль, молча улыбался: парень был трогательно забавен, с по-детски обиженно оттопыренной губой.

— Ну, тогда… я пошёл, — печально свесив голову на грудь, сказал желающий стать учеником знахаря.

— Держи, — Дин достал из сундука в углу лоскутное одеяло и плоскую подушку, развернул на широкой скамье слева от двери тонкий матрас. — Завтра рано вставать. И, пожалуйста, Илис, не храпи.

Парень, поражённый тем, что знахарь знал даже его имя и обрадованный осуществляющейся мечтой, быстро и бесшумно лёг на своё новое ложе и замер, боясь пошевелиться и, прогневив хозяина, лишиться своего счастья.

Дин задул свечу и уснул.

— 112 —

Как и предупреждал, Динаэль разбудил своего ученика с первыми лучами солнца. Илис вскочил на ноги.

— Каково главное правило лекаря? — полушутя, полусерьёзно спросил знахарь, как только парень протёр глаза.

— Помочь в болезни любому, даже врагу?

— Это похвальное стремление, — согласился Дин. — Но, чтобы лечить других, надо не хворать самому. А, значит?

Илис развёл руками.

— Надо быть крепким, — пояснил знахарь. — Для этого существуют тренировки и закаливание. Купаться — и быстро, — скомандовал Дин всё ещё сонному ученику.

Илис в одних штанах потрусил за Динаэлем по холодным и сырым камням дорожки к реке, где, обрамлённые тростником, виднелись добротные деревянные мостки.

Дин, прямо в одежде и в неизменном линялом платке вместо повязки на голове, с разбегу нырнул в ледяную, как показалось ученику, воду. Илис отважно последовал за учителем.

Купание взбодрило парня, и сонливость ушла…

Так началась ученическая пора будущего знахаря, чья жизнь неразрывно связана с человеческой болью и с неизменным желанием облегчить страдания утомлённого недугом ближнего.

— 113 —

Динаэль работал мотыгой, приводя в порядок слишком разросшиеся на одной из грядок лекарственные травы, и обдумывал варианты того, как ему встретиться с Торубером, не нарушая мирного течения жизни остальных обитателей дворца и соблюдая правила чести. Волшебник уже составил три весьма недурных плана и пытался остановиться на одном из них.

По тропинке от избушки поспешно вышел Илис.

— Учитель, — проговорил он. — Там пришли.

Динаэль закинул мотыгу на плечо и отправился к домику. Ученик шёл рядом, рассказывая о странных, как он считал, посетителях. Дин слушал.

За прошедшие пару лет Илис окреп, возмужал, в его чертах появилась уверенность в себе и своих знаниях, он стал степеннее, даже солиднее.

Динаэль внешне ничуть не изменился: статная фигура, лёгкая и твёрдая поступь, добрая улыбка, умный и печальный взгляд.

— 114 —

На скамеечках возле избушки знахаря расположилась пёстрая толпа богато одетых людей: дамы в пышных платьях и изысканных головных уборах, с множеством драгоценных украшений на каждой и кавалеры в камзолах, расшитых золотом и серебром, в напудренных париках и широкополых шляпах с перьями.

Динаэль безошибочно определил главного и сразу после общего приветствия обратился к нему.

— Добрый день, господа, — слегка поклонился знахарь. — Что угодно Вашему величеству в этой глуши?

Действительно, перед знахарем был король, король Пинна, правитель одной из далёких северных стран. Чуть поодаль в окружении фрейлин сидела на скамеечке очаровательная юная, но очень задумчивая принцесса Квета.

Придворные с любопытством разглядывали Дина: простолюдин, босой, в запачканной землёй одежде, с выгоревшим платком на лбу вместо повязки, он стоял, опираясь на мотыгу и держа старую соломенную шляпу в левой руке. В его лице, в его жестах, в его речи не было и тени смущения или робости от присутствия такого количества знатных вельмож. Знахарь держался свободно и уверенно.

Вскоре король убедился в том, что встреченный им вчера разговорчивый путник оказался прав: человек, которого случайный собеседник рекомендовал уставшему от однообразия дальней дороги Пинне, правда, был остроумен, наблюдателен и интересен. Кроме того, как помнил король, хозяин избушки умел врачевать болезни и большие, и маленькие… И Пинна решил попытаться уговорить этого простолюдина проводить их…

Король поведал Дину, что едут они во дворец хана Торубера, что зимой хан, неизвестно какими судьбами побывавший в северных краях, увидев принцессу Квету, изволил пригласить весь двор в гости к себе, намекнув при этом на возможность вступления в брак с дочерью Пинны. Отец рассудил, что вечно серьёзной Квете не помешает поездка по неизвестным местам и знакомство с новыми людьми. О замужестве дочери король всерьёз пока не думал: вряд ли большая разница в возрасте и во взглядах на жизнь и веру смогут сделать брак между Торубером и Кветой реальным.

— В пути мы лишились врача, — рассказывал Пинна, — он попросту взял и повернул домой. Надоела ему, видите ли, дорога. Дамы приуныли: знаете, ещё и ни новой помады, ни любимого крема… Да и весёлость моего шута, утомлённого ежедневными переходами, куда-то улетучилась. И вот я, король Пинна, чахну от тоски и усталости и не смею повернуть назад только потому, что сам затеял это авантюрное путешествие…

— Иными словами, — усмехнулся Дин, — вы предлагаете мне стать и вашим шутом, и придворным медиком, и парфюмером для дам?

Король развёл руками и добродушно улыбнулся.

— Да, — просто ответил он. — Если, конечно, это не окажется для вас слишком затруднительно… И, как любая служба… — добавил он, — …разумеется, вы будете получать жалование.

— Спасибо, Ваше величество, — полушутя ответил Дин и, подумав несколько минут, сказал, — Я поеду с вами. Но в качестве… попутчика или друга.

Дамы и кавалеры с интересом ждали решения короля: простолюдин желает следовать с ними как равный.

Пинна внимательно смотрел в глаза Динаэля. Тот спокойно ждал ответа.

— Хорошо, — проговорил король. — Я принимаю ваше условие.

— Тогда договорились, Ваше величество, — улыбнулся Дин. — Завтра утром я буду готов следовать с вами. И обещаю лечить, если понадобится, и обеспечивать прекрасную половину вашего двора столь необходимыми и милыми её сердцу вещами как белила, румяна, ароматические масла…

— 115 —

На следующий день в восемь часов утра к шатрам, раскинутым в поле и служащим передвижным домом королевскому двору, подъехал стройный всадник на высоком сером коне. Бросив повод одному из слуг, человек этот легко соскочил на землю и направился к палатке Пинны. В элегантном, одетом со вкусом вельможе одна из фрейлин вдруг признала вчерашнего знахаря…

Королю доложили о прибытии Дина. Пинна вышел из шатра. Первое, что он увидел, это весёлые, сияющие лица придворных дам. Все они окружили какого-то человека, смеялись его забавным шуткам и с наслаждением крутили в руках баночки, скляночки и коробочки с кремами, духами и помадами. Незнакомец был одет в светлый камзол, расшитый изумительно тонко и искусно. Из-под широких полей его шляпы с пышными белыми перьями на плечи блестящими чёрными волнами ложились волосы парика.

Заметив короля, дамы затихли и замерли в реверансе. Человек обернулся, снял шляпу и поклонился.

— Доброе утро, Ваше величество, — проговорил он.

На Пинна своим удивительным ясным взглядом цвета моря из-под густой длинной чёлки парика смотрел знахарь. Король несколько мгновений стоял в замешательстве: вчера этот человек был иным и словно не имел возраста, а сейчас правитель видел молодого вельможу не старше лет двадцати восьми, красавца и, скорее всего, грозу девичьих сердец.

— Однако… — проговорил Пинна.

— Ваше величество, — улыбнулся Дин, — Вы же не полагали, что я поеду с вами босым и в крестьянской рубахе?

— Вы правы, — согласился король. — Но как вас прикажете величать… теперь?

— О, — усмехнулся Динаэль, — моя роль неизменна: я — Знахарь.

— 116 —

Эливейн вернулась из клиники со странным предчувствием. Работа у неё ладилась, больные поправлялись её стараниями, и она искренне радовалась этому. Но сегодня на сердце почему-то лежала тревога, такая, как накатывала на неё перед ставшим теперь ежегодным ритуалом — путешествием к месту гибели Дина.

Ночью Эливь приснился страшный сон.

Она видела море, площадку высоко над волнами. Она узнала это место — здесь когда-то встречались Эмма и Лем, здесь они были счастливы…

Эливь увидела Дина. Словно он не умер, словно время текло и для него, как для всех, эти десять с половиной лет. У Эливейн защемило сердце, когда она поняла, что подсвеченные закатным солнцем волосы любимого тронуты сединой. Через его лоб по диагонали, рассекая одну бровь, тянулась белая полоска шрама, того самого, что видела Эливь на посиневшем мертвенном лице, пытаясь не дать горному потоку унести тело Динаэля дальше, к морю. Волшебник стоял у края пропасти, в белой шёлковой сорочке, без камзола. Ветер отчаянно трепал складки лёгкой материи.

Лицо Дина было напряжено, губа закушена до крови. На вытянутых перед собой руках в прожжённых светло-коричневых кожаных перчатках он держал меч, свой меч, широкий и короткий, с витиеватым орнаментом на рукояти. Но клинок был чёрен и направлен на грудь самого Дина.

Эливейн видела, как сопротивляется её любимый тёмной силе, как велика эта сила, как пытается зло покончить со своим противником его же оружием.

— Не поддавайся! — в безумном порыве Эливейн бросилась к Динаэлю. — Борись! Ты сильнее! Ты должен жить! Пожалуйста…

Эливь с ужасом чувствовала, как заплетаются её ноги. Она вдруг споткнулась и упала, а когда подняла голову… острый клинок по самую рукоять вошёл в тело Динаэля. Волшебник с трудом улыбнулся и прошептал:

— Прости…

Лицо его совершенно побелело, и он медленно опустился на колени…

… Эливейн проснулась в слезах и с непоборимой тревогой на душе.

Было около четырёх часов утра. Мадам Фейлель быстрыми бесшумными шагами направилась в комнату Даниэля.

— 117 —

Даниэль выслушал рассказ Эливь и задумчиво покачал головой.

— Не могу сказать точно, что значит твой сон, девочка, — сокрушённо проговорил он. — Дин в своё время понимал, что бой с Торубером может иметь для него именно такой печальный финал, ибо сила чёрной магии, оказавшись вне Тёмного Колдуна, в клинке победителя, будет стремиться уничтожить светлого противника. И здесь надо постараться — вонзить меч в землю. Зло рассеется, лишь попав в природную добрую тёплую почву или пройдя через сердце белого чародея. И Динаэль был готов к любому… Но почему это увидела ты теперь?..

— А, может, вдруг появилась… сила, способная одолеть Торубера? — спросила робко Эливь. — А мы о ней не знаем… Вдруг… кто-то уже сразился с Колдуном?..

Даниэль опять покачал головой.

— Начало боя такой магической мощи, — пояснил он, — ощутили бы наши Стражники — Оянг и Хаим. А при победе доброго волшебника прекратила бы существование Невидимая Преграда. Это задумка Дина…

Дан помолчал.

— Но я сейчас же отправлюсь к сэру Арбениусу… — решительно произнёс он.

— Дядюшка, — Эливейн смотрела прямо в глаза старцу, — я не могу объяснить, но я знаю: мне нужно ехать…

— Хорошо, — кивнул Даниэль, — об этом поговорим сегодня на Совете.

— Спасибо, сэр, — прошептала Эливь.

Дан поцеловал невестку в лоб и, не произнося более ни слова, поспешно вышел из комнаты.

— 118 —

Динаэль смотрел на закат. В королевском лагере, видимо, все уже спали.

Дорога показалась двору лёгкой, настроение у всех было приподнятое. Завтра к полудню Пинна и принцесса Квета со свитой прибудут к хану Торуберу.

Знахаря полюбили, искренне и все, что само по себе удивительно. Дамы говорили, что он красив, обаятелен, добр, предупредителен и тому подобное. А кавалеры не ревновали, хотя каждая из фрейлин была уже без ума от «попутчика», как Дин сам назвал себя. Дело в том, что волшебник каждому оказывал уважение и проявлял теплоту, никого не отличая особо и общаясь со всеми одинаково ровно.

Сейчас Динаэль размышлял: он решил попрощаться с королём и отправиться в ханский дворец один. Дин не хотел подвергать возможной опасности своих новых друзей, ведь гнев Торубера, когда тот узнает, кто именно пожаловал к нему в качестве друга Пинны, непредсказуем…

— Любуетесь закатом, молодой человек? — король подошёл тихо.

Динаэль улыбнулся. Вообще его улыбка словно имела магическую силу: даже с грустью в глазах она покоряла сердца, притягивала своей искренностью и добротой.

— Я вынужден покинуть вас, Ваше величество, — проговорил волшебник вместо ответа. — Спасибо вам за теплоту, проявленную к скромному лекарю, но лучше далее нам следовать порознь.

Пинна словно собирался с мыслями и потому некоторое время молчал.

— Послушай меня, — наконец проговорил он. — Я, хоть и нахожусь в очень зрелом возрасте, но не столь наблюдателен, как моя дочь. Ты и сам видишь, что Квета слишком серьёзна для девушки её лет. Но именно она открыла мне глаза на… — король попытался подобрать слово поточнее, — … на тебя.

Динаэль внимательно слушал, глядя в глаза собеседнику.

— Так вот, — продолжил Пинна, — Когда хан намекнул о возможности брака его с принцессой, фрейлины очень обрадовались: так как Квета слывёт умной девицей, то женихи как-то от неё разбегаются, а быть служанкой одинокой хозяйки — это получать наказания ни за что… Но моя девочка, согласившись на поездку, явно не рассчитывала стать очередной женой Торубера… И вот, когда мы встретили вас, — король опять перешёл на Вы, — на своём пути, мне удалось узнать мысли Кветы о поездке и о тех, с кем свела её судьба.

Пинна вздохнул, дойдя до сути своей речи. Теперь он говорил медленнее и тише.

— Квета, с детства недолюбливавшая сказки, — полушептал король, — заявила вдруг, что Торубер — Чёрный Колдун, что есть масса легенд о его жестокости, которые основаны на реальных событиях, что просто так он не берёт себе жён, а только по каким-то личным чародейским соображениям, что были попытки избавить мир от зла хана, но, увы, пока всё делалось напрасно и смельчаки гибли… В вас она увидела того, кто призван сделать очередную попытку. А нам, по её мнению, предоставляется шанс помочь Добру…

Пинна помолчал.

— Вот и всё, пожалуй, — сказал он. — Не сердитесь на меня, молодой человек, если что не так или если выводы Кветы смешны и наивны. Всё же она только юная особа… Но, коли она права, — лицо короля сделалось величественным, — возьмите протянутую вам руку дружбы и не отказывайтесь от предложенной искренне помощи.

Динаэль был тронут.

— Благодарю вас, Ваше величество, — ответил он. — И ваша дочь достойна своего отца, — Дин улыбнулся. — Я, действительно, не числюсь среди друзей хана, хотя знаком с ним очень давно. И Торубер, верно — Тёмный Чародей.

Динаэль задумался на мгновение.

— Мне необходимо с ним встретиться снова… — продолжал он, — …чтобы завершить начатое дело. У меня есть способы быть впущенным во дворец. Но в числе вашей свиты — самый простой… Однако я не могу позволить себе подвергать вас, вашу дочь и ни о чём не подозревающих людей смертельной опасности, а ярость Торубера может быть слепа…

Пинна жестом остановил Динаэля.

— Вы благородный человек, — сказал он. — Вы рассказали сейчас мне то, что другой постарался бы скрыть, опасаясь за себя. Вы доверяете мне, а, значит, считаете меня своим другом. Спасибо. И… помощи друзей не избегают… Не так ли?

Волшебник посмотрел в лицо Пинне задумчивым и грустным взглядом и… улыбнулся.

— Так, — согласился он.

— Тогда спокойной ночи, мой друг, — сказал король.

— До завтра, — ответил волшебник. — И… для вас… меня зовут Динаэль.

— 119 —

Динаэль спал крепко и сладко, словно не он вот-вот должен вступить в смертельную схватку с сильнейшим противником.

А под утро Дин увидел сквозь дрёму Эливейн. Она была прекрасна, как и всегда. Но взволнованна, испуганна… И она крикнула ему, именно ему, живая и любимая, молила его:

— Не поддавайся! Борись! Ты сильнее! Пожалуйста…

Динаэль проснулся.

Он не собирался поддаваться: это было не в его природе — поддаваться злу. Но он понимал, что у него может просто не хватить сил, чтобы выжить.

— Я буду стараться, любовь моя, — прошептал он и поднялся.

— 120 —

Эливейн в сопровождении Оянга и Хаима мчалась по дороге бешеным галопом на своём тонконогом и лёгком коне. Многие из встречных узнавали эту красивую молодую леди, появлявшуюся в этих краях ежегодно в одни и те же дни. Её считали путешественницей с далёкого севера, ибо спускалась она откуда-то из-за гор, обязательно останавливалась у одной из могил деревенского кладбища ближайшего к перевалу поселения, а потом отправлялась далее. Слухи и домыслы ходили разные, но крестьяне сошлись в одном: у богатых всегда находятся странные прихоти…

Сейчас молодая путешественница своим появлением вновь дала повод разыграться воображению любителей поболтать: ведь скакали путники быстро, да и с последнего их визита прошло всего семь месяцев…

Эливейн сидела в седле по-мужски, но платье её не поднималось при скачке, а ровными складками продолжало лежать на боках и крупе коня, открывая лишь носки сапог тонкой искусной работы.

Вдруг Эливь резко осадила скакуна. Прямо из-под копыт лошади аккуратно выложенная камнями тропинка вела куда-то сквозь заросли ивняка. У Эливейн опять, как всегда на этом месте дороги, заныло и защемило сердце, только сегодня сильнее, чем обычно.

— Любезный! — окликнула она проходившего мимо крестьянина. — Куда ведёт эта дорожка?

— К домику знахаря, госпожа, — с поклоном ответил тот. — Только он уехал дня четыре назад. Видать, по делам. А за него ученик остался. Но парень толковый…

Эливейн спрыгнула на землю. Оянг и Хаим последовали её примеру. Эливь, сама не зная зачем, почти бегом пустилась к невидимой за кустарником избушке.

— 121 —

Илис замер, забыв даже поклониться, столь очаровательной показалась ему молодая незнакомка, вышедшая быстрыми шагами к избушке.

Эливейн осмотрелась. Перед домиком, маленьким, но добротным, был разбит пышный палисадник. Траву вдоль дорожек, аккуратно выложенных плоскими большими камнями, явно регулярно обкашивали. В тени невысоких ещё яблонь стояли несколько скамеечек, видимо, для посетителей, если их оказывалось много. Более узкая тропинка вела куда-то за избушку.

— Ты ученик знахаря? — спросила Эливейн негромко.

— Да, госпожа, — поклонился тот.

— Как твоё имя? — опять задала вопрос гостья.

— Илис, — ответил молодой человек.

— Красиво, — задумчиво проговорила Эливейн.

Ей всё время чудилось присутствие где-то рядом Динаэля. Она даже подумала, не сходит ли с ума от своей долгой тоски и печали. Но решилась довести безумный, на посторонний взгляд, разговор до конца. Илис, в свою очередь, тоже поймал себя на странной мысли: он был готов отвечать на любой вопрос незнакомки, лишь бы она этого желала.

— А давно, — медленно произнося слова, снова задала вопрос Эливейн, — твой учитель здесь живёт?

— Лет десять с небольшим, — с готовностью ответил молодой человек.

— И как его зовут, разумеется, никто не ведает… — словно сама себе сказала Эливь. — Лекарь всегда остаётся просто лекарем, нам нет дела до его имени…

— Верно, — вздохнул Илис. — Но учитель, мне кажется, и сам не жаждет, чтобы его имя знали.

— Почему ты так думаешь? — настороженно спросила прекрасная посетительница.

Ученик помедлил с ответом, потом признался:

— Месяца два назад учитель отлучался на пару дней. Как он всегда говорит — по делам. Была жуткая жара, и он ушёл в лёгкой ситцевой рубахе. Вернулся усталый, но довольный. И сразу пошёл к реке — освежиться. Он всегда купается, не снимая одежды. И платок тоже с головы не снимает…

— Платок? — переспросила Эливь.

— Да, — пояснил Илис. — Он платок как повязку на лоб до самых бровей завязывает. Ни чела не видно, ни волос. И шляпу на платок прямо надевает. Я сам никогда его не видел иным… В общем, искупался он, на мостки вылез. А рубаха мокрая к телу прилипла. Но материя-то тонкая. Вот и увидел я нечаянно, что вся грудь его и спина в коротких шрамах… Только отчего — не решился спросить. И сделал вид, что ничего не заметил. А он досадливо хлопнул себя по лбу и палец к губам приложил. Я понял, что он догадался о моём наблюдении и просит не задавать лишних вопросов… Я и не рассказывал никому… — ученик помолчал. — А вам сказал. Почему-то думаю, что именно вам и нужно это знать… И ещё: как он ушёл с королём Пинной и его свитой, так у меня на сердце тревожно.

— С королём? Куда?

— Слыхал я, что Пинна едет к хану Торуберу. А учитель сказал, что им по пути.

— А тревога отчего? — Эливейн смотрела в глаза Илису.

— Странным было прощание, — грустно рассказывал молодой человек. — Раньше он просто говорил, что вернётся через столько-то дней. А тут! «Ты, — говорит, — уже сам хорошим знахарем стал. Так что, если не вернусь, то справишься». И, после паузы, вздохнув, добавил: «За могилками присмотри, пожалуйста». А палец опять к губам приложил, мол, ничего не спрашивай более.

— Где могилки? — Эливейн чувствовала, что всё внутри неё замирает от ужаса.

Илис повёл гостью за домик, а там по тропинке к берёзовой роще. Оянг следовал за госпожой. Хаим остался с лошадьми.

Простые могильные холмики с деревянными крестами были ровненько обложены круглыми пятнистыми гранитными камнями. На двух могилках цвели бегонии и настурции, третья была усыпана лесными фиалками.

— Оянг, — словно проглотив комок, застрявший в горле, хрипло попросила Эливейн, — мне нужна краска, чёрная и коричневая. Сможешь?

— Да, госпожа, — и Стражник отошёл немного назад, чтобы не привлекать внимания и без того ошарашенного Илиса.

Ученик смотрел, как гостья опустилась на колени и поцеловала землю на первой могиле.

— Отец, отец, — прошептала она. — Вот где ты обрёл покой. Потом она поднялась на ноги и низко поклонилась второму кресту.

— Спасибо вам, сэр Ганабен, — проговорила Эливь. — Вы спасли Дина. Жаль, что мы с вами не были знакомы…

Наконец она подошла к третьей могилке. Махнула Оянгу. Тот подал ей кисть и коричневую краску. Илис даже не подумал, откуда вдруг у спутника прекрасной госпожи оказалось требуемое. А Эливь закрасила имя на кресте.

— Эх, ты, горемыка, — печально произнесла она. — И жила чужим добром, и погибла за другую, и похоронена без своего имени… Но именно тебя я благодарю за то, что сама осталась жива…

Эливейн взяла у Оянга чёрную краску и написала на кресте: «Келли». Потом обернулась и, придерживая подол своего платья, направилась обратно к домику. Илис смотрел как зачарованный. Эливь перехватила его взгляд.

— Что-то не так? — спросила она. Молодой человек тряхнул головой и пробормотал:

— Нет, ничего… Только ваша обувь…

Эливейн посмотрела на мягкие удобные сапожки, которые ей специально сшили для поездок верхом.

— И? — спросила она.

— Светло-коричневая тонкая кожа… — ответил Илис. — Я видел такую лишь однажды: когда учитель собирался, он достал откуда-то и положил в дорожный мешок перчатки из такой же кожи.

Эливейн грустно и счастливо одновременно улыбнулась.

— Он не рождён быть воином. Он — лекарь… — проговорила она, но смысла её высказывания молодой человек не понял.

— 122 —

Эливейн сидела на скамеечке. Нарушить её молчания вопросами никто не смел: она напряжённо думала. Наконец Эливь легко вздохнула и улыбнулась.

— Илис, — спросила она, — когда уехал твой учитель?

— Четыре дня назад.

— Так, — продолжала Эливейн, — ещё дня три со всеми остановками и тому подобным — и они у цели. Способны наши кони доскакать до дворца Торубера за три дня? — обратилась она к Хаиму.

— Да, госпожа, — ответил тот. — Но…

— Никаких «но», — спокойно остановила его Эливь. — Я знаю, что у него есть только один шанс из тысячи, чтобы выжить, даже если он победит…

Оянг и Хаим переглянулись: о такой угрозе никому не говорилось прежде — Дин не распространялся на эту тему.

— … И я знаю, — продолжала Эливейн, — как сделать так, чтобы спасительная соломинка сработала…

Более ничего не объясняя, мадам Фейлель ловко вскочила в седло. Стражники поспешили за госпожой.

— Спасибо, Илис, — улыбнулась Эливейн молодому человеку.

— Пожалуйста, — попросил тот, — дайте знать о судьбе учителя.

— Обязательно, — пообещала Эливь. Нежданные гости галопом умчались прочь.

— 123 —

Торубер, нахмурившись, сидел в широком кресле своего кабинета. Нелёгкие думы тяготили его. Уже неделю происходили события, тревожащие сознание Тёмного Чародея.

Сначала в свой прежний приход вернулся отец Грегори. Торубер не доверял этому человеку и надеялся, что десять с половиной лет назад избавился от его присутствия навсегда. Но, как оказалось, этим надеждам не суждено было сбыться.

По ночам Колдуна стали мучить кошмары: к нему приходили и заводили милые беседы с ним те, кто давно погиб, и погиб по воле или вине самого Торубера.

Наконец три дня назад хан получил письмо. Это был официальный, составленный по всем Законам Волшебного Мира вызов на поединок. Подпись под письмом ничего не объясняла Торуберу — значилось там одно слово: «Знахарь». Как послание попало на стол в кабинет хана? Если магическим путём, то почему он, сильнейший на сегодняшний день чародей, не ощутил присутствия посторонней волшебной силы? А в том, что в нынешнем мире ему нет даже равных, тем паче более могущественных колдунов, Торубер был уверен. Три месяца назад он закончил работу над своей магической Картой. Теперь в любой момент он мог узнать, где находится какой-либо волшебник.

Хан подошёл к стене и провёл рукой по яркому гобелену. Диковинные цветы рисунка исчезли, и его глазам открылась Карта. Торубер внимательно вглядывался в неё. Вот чёрная точка, стоящая на месте, на изображении его дворца. Это он сам. Вот несколько разбросанных по лесистым окрестностям города бледных, беловатых точек. Это волшебники, лекари, знахари, наделённые слабой магической силой. Вот две точки движутся по дороге к городу. Они чуть поярче, но тоже невелики по мощи. Просто два странствующих или едущих по делам чародея-предсказателя судеб.

Белым пятном высвечивается на Карте Зелёная Долина. Что твориться там, за охранной стеной, ненавидимого Торубером даже после смерти Динаэля, хан не знал. Он давно снял осаду с Врат, поняв бессмысленность подобных действий. Но он не прекращал посылать к Стене своих разведчиков. А те либо пропадали вовсе, либо возвращались еле живыми, ничего не узнав и не найдя никакой лазейки.

Но Торубер понимал, что опасаться волшебников из Долины явно рано: взрослых он знал — они не ровня ему по силе своей, а дети, которые за прошедшие годы, конечно, подросли, всё равно ещё не могли достигнуть уровня его магической мощи. Так что опасности для него пока Долина не представляла.

Однако вызов лежал перед Торубером. Колдун не собирался на него отвечать, как и прежде. Да и понимал умом, что бояться ему некого. Но кто мог так дерзко и нелепо, по мнению хана, пошутить?

Торубер был всецело поглощён своими мыслями, когда прозвонили его Напоминательные Часы: через пятнадцать минут надо было выйти в парадный зал к обеду. Дело в том, что час назад в ханский дворец прибыли гости с севера: король Пинна и принцесса Квета. Они привезли с собой многочисленных слуг и фрейлин, огромное количество вещей и провианта. Торубер приветливо встретил путешественников и велел разместить их в лучшей части дворца. Хан был весьма любезен. И не случайно: на Квету у него имелись определённые виды — звёзды прочили ему вновь возможность обзавестись долгожданным могучим наследником.

Торубер вздохнул и ещё раз взглянул на Карту, но ничего нового на ней не обнаружилось.

— Что бы вы хотели там увидеть? — негромко спросил кто-то прямо за спиной хана.

От звука этого голоса Торубер вздрогнул и обернулся.

— 124 —

В двух шагах от хана стоял, приветливо улыбаясь, человек из числа сегодняшних гостей, в светлом камзоле с богатой вышивкой, в роскошном чёрном парике.

— Как вы сюда попали? — в некотором замешательстве спросил Торубер, пытаясь собрать путающиеся мысли, потому что то, что он видел, не могло быть реальностью.

— Через дверь, разумеется, — невозмутимо ответил человек, снял камзол, отшвырнув его на кресло, где совсем недавно сидел хозяин кабинета, и скинул с головы искусственные волосы.

Чёрный Колдун побледнел и отшатнулся.

— Этого не может быть… — прошептал он.

Динаэль стоял, спокойно глядя на Торубера, в белой шёлковой сорочке с широким отложным воротником, с видимым теперь волшебным мечом на поясе. Его волнистые светло-рыжие волосы с отдельными совершенно белыми прядями не прикрывали бледного шрама на лбу. Светлые глаза смотрели ясно.

— Может, — ответил Дин и указал рукой на Карту: рядом с чёрной точкой ослепительно ярко вспыхнула голубоватая искра. — А вы опять не ответили на Вызов, — напомнил волшебник и, не спеша, надел мягкие перчатки коричневой кожи.

В руках Торубера появился Тёмный Клинок.

— Не здесь, — покачал головой Динаэль. — Есть местечко более безлюдное и более живописное. Прогуляемся к морю, солнцу, ветру и… светлым воспоминаниям, — проговорил он.

Не дожидаясь ответа, Дин тронул Торубера за руку, и оба исчезли, словно растаяли в воздухе.

— 125 —

Гостей пригласили к столу с опозданием.

Слуги хана решительно не знали, куда мог пропасть их повелитель. Однако они благоразумно решили, что хозяин будет гневаться, коли высокопоставленные иноземцы не получат должного приёма, и, извинившись за господина, которого, по словам первого приближённого, задержали важные дела, пригласили гостей начать трапезу.

Пинна и Квета, пожалуй, единственные, кто заметил отсутствие Знахаря, тревожно переглянулись. Они видели, что Динаэль был весьма доволен, когда, приветствуя своих гостей, хан не узнал его: именно этого и желал волшебник, чтобы не навлечь своим присутствием беду на остальных. Потом все разошлись в приготовленные для них комнаты. А теперь, обрадованные наступившим покоем осёдлой жизни, придворные просто наслаждались, мало уделяя внимания окружающим.

Разумеется, что спрашивать кого-либо о Динаэле было бессмысленно: ни одна живая душа не видела человека в светлом камзоле и чёрном парике, вошедшего недавно в кабинет Торубера.

— Отец, — склонившись к королю, шёпотом проговорила Квета. — Мне бы хотелось сходить в церковь, помолиться за нашего друга…

— Да, девочка, — согласился Пинна. — Сразу после обеда и отправимся. Я слышал, что где-то неподалёку есть христианский храм, где служит священник, недавно вернувшийся сюда из наших северных широт.

Принцесса приподняла бровь, удивляясь такой осведомлённости отца.

— Я слышал разговор двух простолюдинок на площади, пока нам открывали ворота дворца, — пояснил Пинна.

— 126 —

Солнце стояло ещё высоко, но день уже давно клонился к вечеру.

Торубер огляделся. Каменистая, поросшая низкой мягкой травой площадка выступала над морем. Волны, разбиваясь о прибрежные скалы, бросали и сюда свои солёные брызги. Внизу чуть правее виднелись черепичные крыши домов небольшого городка.

Хан узнал это место.

— И ты хочешь убить меня здесь, — горько произнёс он. — Это выглядит подло, тем более с точки зрения светлого мага.

— Убить? — Динаэль улыбнулся.

Торубер с искренним изумлением взглянул на своего противника: догадка, мелькнувшая в его голове, была настолько, как ему казалось, безумна, что он не смог скрыть своих чувств.

— Я никогда не собирался убивать вас, Лемель Тору, — продолжал Дин. — У меня всегда была иная цель. Теперь есть и сила.

— Это безумие, — как-то обречённо и без злобы проговорил Торубер.

— Во-первых, для тебя тогда, даже победителя, смерть практически неизбежна. Во-вторых, я не вижу здесь никого, кто мог бы доставить меня под конвоем на Волшебный Суд; я же могу просто сбежать.

Динаэль снисходительно улыбнулся.

— С возможностью своей гибели я смирился давно, — спокойно ответил он. — Но я жизнелюбив и обещал бороться до конца, так что легко смерти не дамся. А вы, Лем, никуда не спрячетесь, ибо от себя самого некуда не деться: вы жаждете искупить вину, вас мучает совесть хотя бы за одно преступление, то, что связано с именем, которое вы до сих пор шепчете во сне…

Хан побледнел. Ярость исказила его лицо, ярость за то, что этот «мальчишка» так хорошо его знал, что столь уверенно и дерзко посмел говорить о самом сокровенном, о самом больном, о том, о чём не позволено никому даже подумать.

Чёрный клинок со свистом рассёк воздух. Динаэль отразил удар.

Бой начался.

— 127 —

Эливейн находилась в странном полубезумном состоянии. Она осознавала, что происходит. Она быстро и верно оценивала происходящее. И она же сама понимала, сколь странно со стороны выглядят её речи и поступки. Но она целиком и полностью отдалась голосу сердца, сердца, которое столько раз звало её посмотреть, что творится там, в ивняке, у поворота дороги, в конце дорожки, выложенной камнем…

Въехав в город, путники перевели коней в шаг. Мадам Фейлель будто стала вдруг обладать дополнительным слухом: из разговоров встречных, совершенно не знакомых ей людей, не обращавших на путешественников почти никакого внимания, она узнала сегодня многое — и то, что король с севера с дочерью и свитой пожаловали во дворец хана около полудня, и то, что Торубер уже неделю как находится в жутком гневе, и то, что в свой приход вернулся отец Грегори. Нет, поистине, Эливейн начинала верить, что в её жизни наступила очень светлая полоса.

На площади возле ханского дворца толпился народ: зеваки глазели на чужеземцев.

Из ворот в город выходила толпа пышно одетых людей. Пинна расспрашивал у горожан о дороге к приходу отца Грегори.

Эливейн вышла вперёд. Перед ней народ расступался. Эливь замерла в глубоком реверансе.

— Ваше величество, — проговорила она, — позвольте мне показать вам дорогу.

— Это очень любезно с вашей стороны, прекрасная мисс, — ответил Пинна, искренне тронутый красотой и странной притягательной силой незнакомки. — Если вас это не затруднит.

— Миссис, — поправила его Эливейн и чарующе улыбнулась. — И меня это не затруднит.

Несколько минут они прошли молча. А, когда рядом не оказалось более посторонних ушей, Эливейн тихонько проговорила:

— Простите мне мою дерзость, Ваше величество, но я ведь подошла к вам исключительно с корыстной целью.

Пинна внимательно посмотрел на собеседницу. Но ответила за него Квета.

— Корысть бывает разной, — сказала она. — Ваши глаза, мадам, говорят скорее о сердечной тревоге, чем о желании личной выгоды.

— Вы чрезвычайно наблюдательны и умны, принцесса, — Эливейн слегка поклонилась в знак признательности. — А корысть моя касается вашего попутчика.

Пинна и Квета изумлённо смотрели на провожатую.

— Позвольте мне сейчас ничего не объяснять, — взмолилась Эливь. — Мне кажется, что на это нет времени… Где он?

Король и принцесса молчали. Но тревога в глазах незнакомки была искренней, и Эливейн сама помогла своими вопросами.

— Давайте так, — предложила она. — Вам придётся говорить лишь «да» или «нет». Договорились?

— Да, — согласился Пинна.

— Он назвал своё имя, когда поверил, что вы — друзья?

— Да, — кивнул король.

— Динаэль? — с тревогой и надеждой спросила Эливь.

— Да.

Радость промелькнула в глазах Эливейн. Но тут же их заполнила тревога.

— Он исчез?

— Да.

— Вместе с ханом?

— Да. — Давно? — Нет.

— Часа полтора-два назад?

— Да.

— Только бы успеть… — прошептала Эливейн.

Они подходили к церковной ограде. Служба давно закончилась. Но отец Грегори ещё не ушёл. Он стоял на ступенях церкви и беседовал с кем-то из прихожан. Эливейн, поблагодарив Пинна и Квету, остановившихся поджидать отставшую свиту, почти бегом бросилась к священнику.

— 128 —

Эливейн рухнула на колени перед отцом Грегори, почти таким же, что и десять лет назад.

— Батюшка, — зашептала она, — простите мне мою поспешность и благословите, ибо только я могу спасти того, кого мы знаем и любим и кого считали погибшим столько лет. А у него, чтобы выжить, есть только один шанс из тысячи.

Эливейн почувствовала, как вздрогнул священник. Конечно, отец Грегори узнал её, услышал за несколько мгновений столь радостные и столь тревожные вести, каких и ожидать не мог.

— Дитя моё, — прошептал он, — ступай, да поможет тебе и ему Господь.

— Спасибо, батюшка, — ответила Эливь. — Мы постараемся…

— 129 —

Оянг и Хаим ждали свою госпожу чуть в стороне от королевской свиты.

Эливейн спросила сразу и прямо, без предисловий и оговорок:

— Дорогие мои, кто из вас сильнее как волшебник?

— Я, — без хвастовства ответил Хаим. Оянг кивнул.

— Ты сможешь точно и быстро переместить меня в незнакомое тебе место? — тревожно посмотрела она на Стражника.

— Да, — ответил Хаим, а Эливейн поняла, что он выполнит своё обещание, хотя лёгким оно для него не является.

— Хорошо, — Эливь достала из сумки на седле небольшую карту, развернула её и указала точку на скалистом морском берегу.

Пока Хаим соизмерял расстояние и рассчитывал силы, мадам Фейлель обратилась к Оянгу.

— Друг мой, — мягко проговорила она, — тебе придётся дождаться отца Грегори, оставить лошадей на его попечении и перенестись в Зелёную Долину.

— Конечно, госпожа, — Оянг поклонился. Перемещаться без дополнительной нагрузки и в знакомое для него место он мог.

— Расскажешь подробно Верховному Магу о домике знахаря и о сегодняшнем дне, — говорила Эливейн. — Думаю, что место, выбранное для поединка одиннадцать лет назад, осталось тем же. И — ждите… Но это сэр Арбениус знает не хуже меня…

Она посмотрела в глаза Оянгу.

— На всякий случай… — Эливь вдруг обняла волшебника, друга и своего охранника, — …прощай.

— До свиданья, прекрасная госпожа, — ответил тронутый сердечностью Эливейн Оянг. — Мы будем ждать.

Эливейн и Хаим отошли подальше, в безлюдный яблоневый сад.

— Позвольте, — тихо проговорил молодой Страж и робко обхватил мадам Фейлель за талию.

Эливь догадалась, что только очень сильный маг способен перемещать кого-то в пространстве лёгким прикосновением.

— Держи крепче, Хаим, — улыбнулась она, — ты не должен меня потерять.

— Да, госпожа, — ответил тот.

Через мгновение Эливейн и Хаим исчезли, словно растаяли в воздухе.

— 130 —

Торубер был в ярости. Тот, кого он всё равно продолжал считать слабее себя, не только не собирался уступать, а словно и не очень-то устал.

Динаэль легко, как казалось, отбивал удары. Если бы Чёрный Колдун хотя бы предположил, каких усилий стоит эта битва его противнику, то, видимо, возликовал бы.

Меч Дина был значительно короче клинка Торубера, ладони под тонкой кожей перчаток давно обожжены. Динаэль старался не нанести противнику ран, но правый рукав Торубера уже пропитался кровью.

Динаэль улыбался: он вдруг ощутил рядом присутствие Эливейн. Теперь ему было просто хорошо: останется он жив — выполнит её просьбу, погибнет — наконец их души соединятся. Дин и не подозревал, что в трёх метрах от него, за кустом терновника, возле тропинки, ведущей на этот каменный выступ, притаилась, зажав себе рот, чтобы не вскрикнуть, не напугать, не отвлечь та самая его единственная, его неповторимая, его бесценная и живая Любимая.

За спиной Эливь молча сидел Хаим: он понимал, что Поединок Магов считается состоявшимся, если никакой более волшебник не приходит на помощь кому-либо из сражающихся.

Торубер сделал неожиданный выпад с обманным махом в сторону. Но Динаэль увернулся от Чёрного Клинка, и хан вдруг ощутил прикосновение холодного лезвия к своей шее. Торубер замер и побледнел. Динаэль мгновенно перенёс клинок от горла противника к его мечу. Раздался пронзительный свист. Торубера отбросило на землю к самой скале. Дин попятился назад и едва удержался на ногах на краю обрыва.

— 131 —

Динаэль стоял, широко расставив ноги и держа свой меч на вытянутых руках перед собой, стоял у края бездны, левым плечом к морю и спиной к Эливейн. Его клинок почернел от поглощённой Тёмной силы Торубера и стремился против воли хозяина пронзить сердце светлого победителя. Эливейн видела подсвеченные закатным солнцем светло-рыжие волнистые волосы, перемежающиеся с отдельными совершенно седыми прядями. Динаэль сопротивлялся злу как мог. Но сил явно было недостаточно.

Эливейн мельком взглянула на Торубера. Тот, свободный от чёрной магии, с невыразимой мукой смотрел на своего бывшего противника.

— Господи, — прошептал он, — как же я смогу жить, зная не только свои тёмные деяния, но и цену, которую заплатил этот мальчик за спасение моей души?..

Динаэль вдруг ощутил присутствие Эливейн прямо рядом с собой. Он не видел её, — Эливь подошла бесшумно и остановилась позади любимого, но услышал голос, прошептавший слова из сна:

— Не поддавайся… борись… ты сильнее… пожалуйста…

И вдруг тёплое, нежное, живое существо скользнуло снизу вверх по его окаменевшему от напряжения телу и встало, прижавшись к нему спиной и отгородив собой от смертельно опасного клинка. Динаэль почувствовал щекой её волосы, вдохнул её аромат, её руки, чуть отведённые назад, сжали пальцами шёлк его сорочки.

— 132 —

Оянг ждал отца Грегори.

Молодой человек корил себя за то, что мысли его не были всецело заняты поручением госпожи Эливейн: он невольно обращал свой взор на стоящую сейчас возле ступеней храма задумчивую девушку. Та несколько раз стыдливо бросала свой взор на Оянга и смущённо опускала глаза. В эти мгновения между ещё совершенно не знающими друг друга молодыми людьми завязалась ниточка, прочная, надёжная, такая, как когда-то связала в одно целое судьбы Динаэля и Эливейн.

Оянг не знал имени прекрасной незнакомки, но, заметив почтение, с которым к ней обращались остальные, предположил, что она и есть дочь короля. На душе у Оянга стало тоскливо. Он — всего лишь сын небогатого дворянина одного из крупных городов на западе. Да и волшебник он не очень сильный…

Король в сопровождении свиты неспешно прошествовал мимо почтительно поклонившегося Оянга. Принцесса оглянулась. Долгий взгляд — и все иерархические преграды были сметены: не имело значение ни происхождение, ни расстояние между их родинами, ни какие-либо иные различия. Молодые люди ощутили главное: друг без друга им не жить.

— Я приду к тебе, — беззвучно, одними губами, произнёс Оянг.

— Я буду ждать тебя, — так же беззвучно ответила Квета. И оба поняли друг друга.

— 133 —

Долго объяснять, кто он и почему ждёт отца Грегори, Оянгу не пришлось: имя госпожи Эливейн сказало священнику всё и сразу. Через десять минут кони были в сарае за домиком, а Оянг бегом мчался по одной из тропинок Зелёной Долины к Замку.

Молодой человек, хоть и спешил, но, приветствуя встречавшихся ему жителей, улыбался. Потому не вызвал ненужных тревог и волнений ни у кого, о чём и просила Эливейн…

Сэр Арбениус срочно пригласил к себе Даниэля Фейеля.

Оянг рассказывал подробно, стараясь не забыть ни одну деталь. Нечаянная радость и новая тревога — вот, пожалуй, два основных чувства, овладевшие слушателями. Но надежда, рождённая принесёнными Оянгом известиями, была светла и почти осязаема… Теперь оставалось только ждать, ибо помешать Поединку значило бы погубить всё, сделанное Динаэлем во имя Добра. А помочь никто и ничем не мог. Была и загадка: что имела в виду Эливейн, когда сказала, что только она может спасти Дина?..

— 134 —

Эливейн стояла, прижавшись спиной к родному и единственному, к потерянному и обретённому вновь. Ей не было страшно: она хотела спасти любимого, а, если не удастся, то умереть вместе с ним.

Эливь чувствовала, как напряжены мышцы Дина, слышала, как безумно быстро колотится его сердце и сколь тяжело его дыхание, видела кровь на запястьях его пражённых рукоятью волшебного меча рук, с ужасом ощущала его боль и понимала, как сильно в нём желание спасти её. Именно это и было разгадкой того, что может спасти Дина: если у него не хватит сил защитить её, то уж подавно не хватит сил на свою защиту.

Лемель Тору и Хаим, оба прижавшись спинами к скале, стояли рядышком друг с другом и, молча, следили за происходящим, не смея и не имея права даже помыслить о помощи, которой, впрочем, и не было в природе.

Руки Динаэля дрогнули. Остриё клинка коснулось лифа платья Эливейн. Никто не услышал звука рвущейся ткани, но Дина пронзил насквозь, как ему почудилось, скрежет вспоротой материи. Эливь не шелохнулась. Она просто улыбалась.

И тут Динаэль совершил, по мнению всех, невероятное. Закусив до крови губу, судорожно вздохнув, он вдруг каким-то диким усилием заставил себя поднять окаменевшие от напряжения руки вверх, развернуть меч клинком строго к земле и, рухнув на, казалось бы, уже не способные согнуться колени, вонзил лезвие в каменистую почву. Эливейн, следуя движениям Дина, ловко поджала ноги, и широкий клинок едва задел её пышные юбки.

Несколько секунд в воздухе висела звенящая тишина, нарушаемая только редким хрипловатым дыханием Динаэля. Потом тёмное лезвие осыпалось прахом. За клинком последовала рукоять. Ещё мгновение — и пепел зашипел, запенился и исчез. На месте гибели злой силы на глазах у присутствующих выросли и раскрыли свои цветки два тюльпана — иссиня-чёрный и первозданно-белый.

Динаэль не мог даже опустить рук: одеревеневшие мышцы не подчинялись ему и болели каждым своим миллиметром. Он только перевёл тревожный взгляд вниз, на сидящую перед ним на траве Эливейн, убедился, что она не ранена и прошептал едва слышно:

— Живая…

Эливь обняла его и вдруг почувствовала, как внезапно обмякшее тело Динаэля всей своей тяжестью, медленно оседая, заваливается на бок.

— 135 —

Невидимая глазом волшебная Преграда, защищавшая Зелёную Долину от Чёрного Колдуна, исчезла. Первым, как Стражник Перехода, это почувствовал Оянг. Трое, находящихся в Зале людей тревожно и с надеждой переглянулись. Оянг вопросительно взглянул на сэра Арбениуса, готовый вновь к покорению пространства — теперь к морскому городку…

— 136 —

Динаэль открыл глаза. Он увидел Эливейн и не смел поверить в так желаемое им счастье, боясь ошибиться, разочароваться в своих надеждах.

— Это не бред? — неожиданно робко для себя самого шёпотом спросил он. — Эливь, ты не призрак? Ты не исчезнешь, не растаешь в воздухе от моего прикосновения?

Эливейн не ответила: она улыбнулась и склонилась к его губам. Поцелуй был горячим, не выдуманным.

— Какой же я дурак, — отчаянно проговорил Динаэль. — Сам не смог растолковать своё же предсказание! «Не страшись, что не успеешь, не тревожься, что не сможешь. Всё успеешь и всё сможешь, если не побоишься впустить в своё сердце древнейшее чудо, о котором знает каждый, но часто забывает, что это — чудо, и на какие невозможные, казалось бы, свершения оно способно…» Просто оно рассказывало о многом, о долгом. А я пытался вместить всё в маленький временной промежуток…

Эливейн нежно смотрела ему в глаза.

— Я украл у тебя больше десяти лет жизни, — горю, сквозившему в каждом слове Дина, не было границ. — Любовь моя, сможешь ли ты хоть когда-нибудь простить меня?

Эливь опять наклонилась к его лицу. Её глаза видели искреннюю печаль в его взоре. И она шепнула тихо и ласково:

— И, правда, дурачок… Мне нечего прощать тебе. Ты сделал меня счастливой.

Он хотел что-то ответить, но неожиданная резкая боль, боль физическая, боль в левой ладони заставила его вздрогнуть и сжать губы.

— 137 —

— О! Извини, я хотел аккуратно… — Лемель Тору искренне досадовал на свою неловкость.

Пока Динаэль был без сознания, Лем и Хаим перенесли его подальше от края выступа и бывший тёмный маг срезал остатки прожжённой перчатки с правой руки Дина, обработал страшную глубокую рану, смазал ладонь мазью и весьма умело наложил повязку. Молодой человек, поглощённый сознанием собственной вины перед Эливейн, не заметил, как бинтовали его правую кисть. Но, когда Лемель попытался осторожно снять куски кожи с левой ладони Динаэля, тот невольно вздрогнул.

Хаим взял руку волшебника за запястье.

— Спасибо, — справившись с болью и улыбнувшись, проговорил Динаэль. — Я потерплю… Это от внезапности…

Лем обработал и забинтовал левую кисть Дина.

— А вы ещё убеждали меня в собственном злодействе, уважаемый господин Тору, — сказал Динаэль, пытаясь приподняться и сесть.

Тело ныло. Ноги и руки казались чужими. Хаим помог Дину прислониться спиной к скале. Динаэль посмотрел на море.

— Красиво! — проговорил он. Все тоже посмотрели в темнеющую морскую даль.

— Хаим, — обратился вдруг Динаэль с вопросом, — Вы уже готовы к новому перемещению?

— Да, сэр, — отозвался тот.

Дин улыбнулся.

— Лемель, — спросил он у своего бывшего противника, — Вы согласитесь сократить время своего путешествия в Долину с помощью волшебства любезного Хаима или пойдёте пешком?

— Пожалуй, я прогуляюсь, — ответил Тору, — мне есть над чем подумать.

— Тогда — счастливого пути, — сказал Динаэль, и — до встречи.

— До встречи, — кивнул Лемель. — И — спасибо вам, сэр Динаэль, — добавил Тору, покидая выступ над морем, — Вы спасли меня… от меня самого…

Дин задумчиво махнул рукой…

— Вернулся отец Грегори, — сказала ему Эливейн. — Мы оставили у него лошадей. Может, Оянг пока сообщит ему, что всё в порядке?

— Если это будет не трудно… — согласился Динаэль. — Или я сам… Минут через сорок я смогу переместить нас с Эливь…

— Нам придётся сначала побывать в Долине, — улыбнулась она. — А заставлять волноваться отца Грегори лишнее время тоже не хочется…

— Всё будет, как ты скажешь, — Дин смотрел на любимую и, не задумываясь, готов был выполнить всё, что бы она ни попросила.

— Не волнуйтесь, госпожа, — Хаим поклонился, — мы всё сделаем.

Хаим растаял в воздухе. Эливейн вновь перевела взгляд на Динаэля.

— 138 —

Сэр Арбениус решил, что ждать долее не имеет смысла: пора разрешить Оянгу перенестись к предполагаемому месту закончившегося Поединка. Защитная Преграда исчезла — значит, Динаэль победил. Но жив ли сам победитель?

И тут в центре Зала образовалось лёгкое, беловатое облачко. Дымка рассеялась, Хаим поклонился. Его широкая улыбка была ответом на мучивший всех вопрос.

— Сэр Динаэль сказал, что минут через сорок он соберётся с силами и…

— Хвала небесам! — Верховный Маг быстрыми шагами подошёл к доброму вестнику и обнял его.

Хаим передал просьбу Оянгу сообщить о благополучном завершении дела отцу Грегори.

— Я готов, — радостно отозвался молодой человек.

— Отправляйся, — кивнул Арбениус и добавил: — Обратно вернёшься верхом, заодно освободишь отца Грегори от лишних забот об уходе за чужими лошадьми.

— 139 —

Динаэль смотрел на Эливейн любящим и мучительно виноватым взором.

— Дин, — она тревожно вглядывалась в его лицо, — что тяготит тебя? Скажи, не мучай ни себя, ни меня сомнениями.

— Я виноват перед тобой, — Динаэль вернулся к прерванному разговору. — Больше десяти лет… Я…

Эливь вдруг вспомнились слова Даниэля о долгой жизни, которую не стоит проводить в одиночестве, поправка, сделанная самим Дином, в её свадебном желании. И в её сознании мелькнула нелепая, как ей самой показалось, но возможная догадка: он молод и силён, он считал себя вдовцом столько лет, почему же другая, живая, не могла занять её место в его жизни?

— Ты связал себя узами… — робко спросила она, — … узами… с другой?

Он побледнел, его взгляд стал ещё более страдальческим.

— Господи! — прошептал он. — Я, действительно, дурак. Теперь я ещё и напугал тебя, снова заставил страдать!..

Он нежно обнял Эливь и зашептал:

— Милая моя, единственная! Никакая другая не может оказаться рядом со мной. Есть только ты… Но я должен был почувствовать тебя в Долине, я же регулярно приходил, проверял Защиту…

Она влажным от слёз взором смотрела на него и улыбалась.

— Ты не мог почувствовать меня через Преграду! — воскликнула она.

— Ты сам её ставил, чтобы никто не мог прощупать, ощутить тех, кто находится за ней.

— Я должен был искать, — продолжал Дин. — Ведь я сомневался сразу… Я не хотел верить… И был прав…

— Постой, — попросила Эливь. — Послушай мои догадки… Ганабен нашёл мёртвую светловолосую женщину, изуродованную водой, с твоим медальоном?

— Да, — кивнул Дин. Далее он только иногда кивал и слушал, слушал.

— Ты не понимал, почему медальон был не на шее, зачем я его сняла… Это была воровка Келли. Она ограбила меня недалеко от домика отца Грегори, когда мне показалось, что опасность миновала. Она и не надевала медальон. Я молила её, предупреждала о смертельной опасности, но она не поверила… И её убили, убили, считая мной… А мудрая вода несла живительный камень тебе… Ведь я пыталась потом вытащить тебя, тело твоё, чтобы похоронить… но сильное течение унесло тебя дальше… Ганабен похоронил Келли, надел на тебя медальон… А ты потом ходил к отцу Грегори, но его уже перевели… Болтливый сторож рассказал тебе о моей смерти, которую он, якобы, видел собственными глазами… Это не ты виноват, а я… Я мечтала о чуде, которое спасло бы тебя, и даже не подумала о том, что рассказанную мне в глаза историю сторож повторит любому. Он смотрел на меня и мне же говорил о том, что узнал в убитой мисс Перлик… Ты видел меня во снах, ты каждый год в один и тот же день ощущал моё присутствие там, в горах, где мы расстались. А я, глупая, каждый раз скорее бежала прочь, чтобы не растерять чувство того, что ты рядом, унести это ощущение с собой… А надо было просто подождать… Ведь ты поднимался наверх?

Динаэль кивал, ласково гладил любимую по волосам и молчал.

— И, наконец, это я проезжала мимо поворота к твоему домику, домику знахаря, хотя сердце щемило. Но убедила себя, что это от близости реки, унесшей тебя от меня…

Эливейн замолчала. Динаэль вздохнул и… улыбнулся. Как и много лет назад, она снова поняла, что пропала, окончательно и бесповоротно, что за эту улыбку, подаренную ей, она готова отдать всю себя…

— 140 —

Они сидели, обнявшись, и любовались закатом. Наконец Динаэль спросил:

— Домой?

— Тебе, правда, лучше? — Эливь внимательно смотрела на Дина.

— Правда, — ответил тот.

Она помогла Динаэлю подняться. Он крепко обнял её. Она доверчиво положила голову ему на плечо.

— Нас, видимо, ждут в Зале Замка? — уточнил Дин.

— Да, — кивнула Эливь. И Динаэль перенёс свою супругу в Зелёную Долину.

— 141 —

Хаим был отправлен на свой пост, теперь уже просто для наблюдения за порядком, а не на случай настоящей опасности: Переход открылся, значит, завтра с утра долго пустовавший Тоннель наполниться людьми.

Весть о том, что Незримая Защита снята, с быстротою молнии разлетелась по Долине. Жители гадали, откуда взялся волшебник, сумевший одолеть Чёрного Колдуна. Некоторые пытались связать неожиданную «поездку по делам» мадам Фейлель с радостным событием, но даже самые смелые догадки не приближались к истине. Однако в одном и крестьяне, и население Замка оказались едины: приближались Рождественские праздники, и освобождение от Зла стало лучшим подарком каждому.

— 142 —

За окнами совсем стемнело. Во дворе Замка разлапистым пятном виднелась огромная ель. Завтра сочельник — украшенное игрушками, блёстками, гирляндами дерево займёт своё почётное место в центре мощёного булыжником многоугольника. Снега в Зелёной Долине никогда не было, но утром на Рождество ель в Горном Замке всегда была усыпана снежинками — волшебники старались и радовали детвору.

Арбениус и Даниэль молча смотрели в окно. И ждали. Да, они оба знали со слов Хаима, что всё в порядке. Но тревога оставалась — пока не увидишь своими глазами…

Лёгкий шорох заставил их обернуться.

Динаэль устало прислонился к стене и виновато улыбнулся.

Эливейн, словно нехотя, подняла голову с плеча Дина и счастливо вздохнула.

— С возвращением, мой мальчик, — Даниэль растроганно обнял племянника.

— Простите, — смущённо проговорил тот, — но я не знал, как переслать вам весточку о себе…

— Не стоит извиняться, Дин, — теперь Арбениус обнял своего ученика. — Ты сам создал Защиту, и то, что даже ты не смог пройти через неё, — лучшая хвала твоему искусству.

— Расскажешь потом? — спросил Даниэль.

— Потом, — ответил за Дина сэр Арбениус. — А сейчас отдыхать. Это приказ.

И, видя в глазах Динаэля готовность немедленно поведать обо всём, что может быть важно Волшебному Совету, старый чародей добавил:

— Как Верховный Маг, повелеваю тебе, Динаэль Фейлель, отправиться домой под наблюдение врача. Всё.

— Повинуюсь, — улыбнувшись, ответил молодой человек. — Только, может, не стоит беспокоить мистера Стратора? Я здоров.

— Мистера Стратора, — согласился Арбениус, — мы беспокоить не будем. За тобой присмотрит доктор не хуже. Спокойной ночи.

И Верховный Маг удалился.

Динаэль вопросительно посмотрел на Эливейн и Даниэля.

— Я объясню тебе по дороге, — пообещал старый Фейлель.

Эливейн взяла супруга под руку, и они вышли в коридор.

— 143 —

Пройдя через двор Замка, мимо колючих лап лежащей на боку ели, они вышли за ворота. Динаэль удивлённо взглянул на своих спутников.

— Идём, идём, — в темноте улыбнулась Эливь. — Здесь, в Долине, кое-что изменилось.

Дин решил просто ждать. Даниэль неспешно знакомил племянника с новостями.

— В Замке теперь школа. Там учатся все ребятишки Долины. В одном крыле живут семьи учителей и маленьких волшебников, которых ты спас от Торубера. В другом — собирается Совет, а в ближайшем будущем состоятся открытые заседания Суда.

— Значит, Суд будет открытым, — повторил Динаэль. — Это справедливо. Но сложно.

— О докторах, — продолжал Даниэль. — У нас их двое. И ещё акушерка. Четыре медсестры. А вот главврача в клинике пока нет.

И говорящий многозначительно посмотрел на племянника.

— Вы построили клинику? — обрадованно спросил тот.

— Да, — кивнул Даниэль. — Это заслуга Эливь, Ролива и Стратора. Они поговорили с людьми и строго соблюли твои чертежи.

— Значит… — Дин не договорил: Эливейн крепко прижалась к его плечу.

— А потом под руководством сэра Арбениуса волшебники поставили вокруг больничного парка рассчитанный тобой Инфекционный Барьер, — рассказывала теперь Эливь. — Он даже однажды включался — когда один пастух подхватил непонятный вирус. А сейчас в палатах пусто — мы отпустили всех по домам на Рождество.

— Мы? — засмеялся Динаэль. — Любовь моя, ты чудо! Так ты и есть второй доктор.

— И сейчас — твой доктор, — ответила Эливейн. — Так что, полное повиновение. Ясно?

— Как скажешь, — Динаэль поцеловал жену в волосы.

Они переходили мост, когда на фоне ночного неба чётко вырисовались очертания дома, дома, когда-то созданного мечтами Дина, а теперь представшего перед ним наяву.

Динаэль остановился. Эливейн тихонько говорила:

— Это Ролив. Я уехала к тому месту, где мы с тобою виделись последний раз, а он в это время… Представляешь, я вернулась, а тут…

Динаэль молчал и улыбался.

— Господи, — проговорил он, наконец, — благодарю тебя за любимую, за друга, за людей, которые так добры!.. Я…

Больше он не сказал ничего: только крепко обнял Эливейн.

— 144 —

Даниэль открыл дверь и пропустил вперёд Эливь и Дина.

В гостиной горел свет. Нянюшка поднялась с кресла навстречу хозяевам. Эливейн улыбнулась. Мадам Галия всплеснула руками.

— Солнышко моё, — заговорила она дрожащим от волнения голосом.

— Это ты, Динюшка, мальчик мой.

Динаэль нежно обнял нянюшку.

Потом та, словно спохватившись, зашептала Эливь:

— А я их уложила. Они всё не хотели засыпать. Только-только задремали…

Динаэль, уже переставший даже взглядом задавать вопросы, широко раскрытыми глазами смотрел на Эливейн.

— Пойдём, — загадочно-торжественно улыбнулась та и потянула его за рукав. — Пойдём.

Они поднялись на второй этаж. Там, по задумке Динаэля, должны были располагаться детские. Эливь тихонько приоткрыла одну из дверей.

В комнате горел ночник. Освещение было тусклым, но не понять, что эта спальня принадлежит детям, было невозможно.

Эливейн пропустила Дина вперёд. На кроватях посапывали два мальчугана лет девяти-десяти. Их одинаковые рыжие головки как два солнышка светились на подушках. Один из близнецов шевельнулся и приоткрыл глаза.

— Мама вернулась? — ещё сонно спросил он.

— Да, моё сокровище, — ответила Эливь.

Второй из братьев тут же подскочил в постели. Динаэль стоял посреди комнаты, и Эливейн заметила слёзы, блеснувшие в его глазах. Она обняла этого, такого знакомого мальчикам по портрету в маминой спальне человека и улыбнулась.

Несколько минут длилось молчание.

— Папа?! — вдруг в один голос воскликнули близнецы.

Динаэль раскрыл объятья. Мальчики сорвались с мест и бросились к нему. Он подхватил их, покачнулся, но устоял на ногах, потом опустился на колени…

…Уснули братья уже за полночь, утомлённые нежданной радостью и разговорами с отцом, настоящим, живым, таким добрым и сильным…

— 145 —

Эливейн и Динаэль на цыпочках вышли из комнаты близнецов. Дин остановился и прислонился к стене.

— Спать, — Эливь нежно заглянула в усталые и счастливые глаза. –

Ты едва стоишь на ногах. Пойдём.

Он послушно последовал за ней. Он знал, где её спальня. Их спальня. И предчувствовал, что Эливь сохранила трепетно всё, что он когда-то желал там видеть. Динаэль не ошибся.

Дин стоял у порога и не мог двинуться с места. Он с болью ощутил ту тоску и печаль одиночества, которые мучили Эливейн столько времени. Он увидел свой портрет возле постели и понял, что засыпала и просыпалась она с его именем на устах.

Эливейн уже приготовила для Дина ванную комнату.

— Пойдём, — позвала она. — Я помогу тебе.

Динаэль досадливо взглянул на свои забинтованные ладони. Они ныли. Но что значит эта боль в сравнении с муками сердца.

— Милая моя, — прошептал он, — как же мне загладить свою вину перед тобой, вину за твои одинокие страдания?..

И он упал к её ногам.

— Дин, любимый мой, хороший мой, — зашептала она, опустившись с ним рядом и обняв его голову. — Не мучь себя. На тебе нет вины. Так случилось — и всё… Посмотри на меня. Я счастлива. Понимаешь? Я самая счастливая женщина на свете!

Он смотрел в её глаза и тонул в бездонном море. А она купалась в лучах его любящего взгляда.

Наконец ей удалось поднять Дина с колен.

Как мог, он старался делать всё сам. Но что можно сделать самому, если каждое едва уловимое движение пальцев причиняет дикую боль? Эливь старалась не подавать виду, но она готова была целовать каждый его шрам, каждую рано поседевшую прядку, лишь бы стереть горе прошедших лет.

Эливейн уложила Динаэля в постель.

Когда она вышла из ванной комнаты, свет был потушен. Эливь тихонечко прошла к постели и забралась под одело. Ей было невыразимо хорошо: она слышала рядом биение сердца любимого, его дыхание.

— Можно мне обнять тебя? — вдруг тихо спросил Динаэль.

— Дин, — улыбнулась она в темноте, — я думала, ты спишь.

И Эливейн сама прижалась к нему, положив голову на его плечо, как когда-то давно…

— Я не могу уснуть без тебя, — признался Динаэль, — ведь теперь-то я точно знаю, что ты совсем рядом.

— Спокойной ночи, мой единственный, — проговорила она.

— Сладких тебе снов, любимая…

— 146 —

Эливейн вдруг почудилось, что всё, произошедшее несколько часов назад, — лишь сон. Она в ужасе открыла глаза.

Прямо на неё встревоженно смотрел Дин. Было около трёх часов утра.

— Ты вздрогнула, — пояснил он. — Что-то случилось?

— Нет, — улыбнулась она. — Просто никак не могу поверить… Прости, я разбудила тебя.

Динаэль облегчённо вздохнул.

— Для тебя я готов не спать вовсе, — заверил он.

— Я сейчас, — сказала Эливейн, вставая. — Спи, я быстро вернусь.

Она ушла в ванную: ей хотелось смыть с лица этот кошмарный полусон, где опять не было Дина.

Наверное, она задержалась возле умывальника дольше, чем собиралась. Но, когда она открыла дверь в спальню, Динаэль стоял возле неё.

— Всё хорошо, правда, — сказала она. Тогда, успокоенный, он улыбнулся.

— Ты очень красивая, — сказал он. — Красивее, чем прежде.

И, не дожидаясь ответа, он обнял её и поцеловал, страстно и нежно, как в первый раз. И, как в первый раз, по её телу пробежала сладостная волна. Он хотел поднять её на руки, но она испугалась, что он ещё больше поранит ладони. Эливейн просто обняла его, и они снова уснули в объятиях друг друга.

— 147 —

Утром Эливейн открыла глаза и встретилась с любящим взглядом Динаэля.

Часы показывали начало восьмого.

— Наверное, мальчики сейчас встанут, — сказала она. — Доброе утро, милый.

— Самое доброе! — улыбнулся тот в ответ.

Эливь поднялась и накинула халат. За дверью послышался шёпот, потом кто-то тихонько постучал. Дин попытался справиться с рубашкой.

— Войдите, — отозвалась Эливейн, помогая Динаэлю.

Дверь приоткрылась, и, ещё не шагнув через порог, Элель робко спросил:

— Мамочка, нам приснилось?..

— Или правда, что папа… — продолжил Эркель, но тоже не договорил.

Динаэль обернулся, сидя на кровати и улыбаясь. Мальчики бросились к нему.

— 148 —

Пока в гостиной накрывали к завтраку, Эливейн отправилась с Динаэлем в клинику: там у неё была та самая мазь, приготовленная ею и магией одного из волшебников, которая нашлась каким-то чудом и у Торубера.

— Почему у Тору оказалось с собой это лекарство? — спросила она. — Не собирался же он изначально оказывать тебе медицинскую помощь при ожогах?

— Не собирался, конечно, — с грустью согласился Дин. — Просто, очень давно, когда он был юн и только учился владеть мечом, рукоять его клинка нагревалась… А потом он затвердел и сердцем, и кожей… Но в глубине души остался жить ранимый мальчик Лем, и баночка со снадобьем помимо тёмной воли всегда оказывалась рядом…

Эливейн печально вздохнула.

— Может, мне сделает перевязку Стратор? — спросил вдруг Динаэль. Эливь внимательно посмотрела на мужа.

— Я справлюсь, — сказала она. — А то, что у тебя там, — она нежно взяла его забинтованные ладони в свои руки, — …вчера было страшно… до костей… совсем не так, как десять с половиной лет назад… я догадалась…

Они дошли до стеклянных дверей пустой в праздники клиники, и Эливейн дважды повернула в замке ключ.

— 149 —

Весть о том, что Защитная Преграда исчезла потому, что Динаэль Фейлель победил Чёрного Колдуна, разлетелась по Долине. А то, что сам Дин вернулся домой после более чем десятилетнего отсутствия, воспринималась как чудо.

Ролив, едва дождавшись приличных, как считала Вивьен, восьми часов утра, побежал к домику возле клиники. Поднимаясь по дороге от моста в горку, он заметил свет в кабинете Эливейн в первом этаже лечебницы. Не сомневаясь, что именно там он найдёт своего старого, считавшегося погибшим друга, Рив вбежал в длинный и просторный коридор.

— 150 —

Дверь в кабинет была открыта. Оттуда слышались голоса.

— Пожалуйста, — говорила Эливейн, — давай договоримся: сейчас я просто доктор. И никто другой. Перестань прятать от меня руки. Я сама смажу ожоги, а ты, раз такой заботливый, можешь рассказывать мне что-нибудь весёлое: я буду отвлекаться от боли за тебя. Согласен?

— Хорошо, — нехотя ответил такой знакомый и так давно не слышимый Ривом голос.

Видимо, Динаэлю пришлось уступить Эливь.

Койль на мгновение остановился на пороге.

Эливейн склонилась над протянутыми к ней руками. Она была бледна.

Спиной к двери на стуле сидел Дин. Рив узнал бы его и через сто лет, даже если бы тот совсем поседел и сгорбился. Койль с грустью подумал, что за десятилетие спокойной жизни Долины, его друг заплатил невероятную цену: белые пряди среди рыжих волос, раны, о которых, наверняка, Дин никому и никогда не расскажет…

Ролив медленно подошёл к Фейлелям и замер. То, что он увидел, бросив быстрый взгляд через плечо Динаэля на его ладони, ужаснуло бы любого, даже бывалого воина.

— Ещё немного потерпи, — попросила Эливь, беря бинт и собираясь наложить повязки на густо смазанные чудесным снадобьем ладони любимого.

— С тобой мне не больно, — ответил Дин.

Но и Эливь, и Рив понимали, каких усилий стоило волшебнику сейчас улыбаться.

— 151 —

Эливейн закончила перевязку и подняла голову.

Не проронивший за это время ни слова, боясь помешать и причинить тем самым лишнюю боль Дину, Ролив вздохнул.

Динаэль обернулся…

— 152 —

После тёплой встречи с другом Динаэль отправился с Даниэлем в Замок: надо было подробно рассказать сэру Арбениусу о всех событиях, связанных с Поединком.

— 153 —

Вечером, когда Эливейн с нянюшкой и кухаркой отправились готовить рождественский стол, а дворник, следуя повелению госпожи, развешивал гирлянды на фасаде дома, Динаэль с сыновьями прошли в кабинет, как они сами определили, по важному и секретному делу — готовить маме подарок…

Дин достал краски и кисти, закрепил холст на мольберте и, посадив сынишек на стулья перед собой, попросил не вертеться. Мальчики старались держаться смирно, но совершенно не шевелиться не могли: слишком много хотелось рассказать отцу, о многом расспросить. Динаэлю это не мешало. Он рисовал самозабвенно, краски ложились точно и ровно, и лица на портрете выходили живыми и задорными, такими, какие и были у Элеля и у Эркеля, смеющихся и болтающих ногами.

Наконец мальчикам позволили сойти со своих мест. Они радостно подбежали к отцу.

— Здорово! — воскликнул Элельдиэль. — Маме понравится.

— Папа, — спросил Эркелиэль, — а рамка у нас есть?

— Есть, — улыбнулся Дин, готовя новый холст. — Дядя Ролив принёс.

Мальчики следили за кистью. А Динаэль рисовал новый портрет. Это была Эливейн.

— А мама, правда, очень красивая, — мечтательно и гордо произнёс Эркель.

— Папа, — удивился Элель, — а у мамы нет такого платья. Разве можно на портрете изображать то, чего нет?

Дин снова улыбнулся.

— В этом платье мама была, когда я впервые увидел её, — сказал он.

— И ты помнишь всё? До мельчайших деталей? — удивились близнецы. — Ведь это было так давно!

Динаэль засмеялся.

— Когда-нибудь и вы запомните кого-то или что-то на всю жизнь, словно видели только что, — ответил он.

Мальчики переглянулись.

А Дин вставил портреты в рамки, и заговорщики на цыпочках отправились в спальню родителей. Там портрет Дина, выполненный Эливь и стоящий на столике в изголовье кровати, и два новых живописных изображения были бережно повешены на стену над постелью супругов.

— Хорошо? — спросил отец сыновей.

— Очень, — кивнул Эркель и тревожно посмотрел на Дина. Элель тоже несколько испуганно глядел на волшебника.

— Что случилось? — озадаченно спросил Динаэль, так как не видел ничего, что бы портило приготовленный подарок.

— Папа, твои руки… — Элельдиэль глазами указал на забинтованные ладони отца.

Динаэль увлёкся: он думал только об Эливейн, о том, как сделать ей приятное, и забыл об осторожности, не обратил внимания на ноющую боль. А кисти пришлось ему держать в руках долго, да и отвёртка требовала приложить к ней определённые усилия. Поэтому поджившие слегка ладони стали кровить, и бинты промокли.

— Главное, — предупредил Динаэль, подмигнув близнецам, — не напугать маму. Делаем так. Вы идёте одеваться к празднику, потом сообщаете маме, что уже готовы, а папа ждёт её в клинике, чтобы не терять времени и сделать вечернюю перевязку по дороге… Понятно?

— Да, — ответил Эркель.

— А тебе очень больно? — спросил Элель.

— Иногда можно и потерпеть, — глядя в глаза сыну, сказал Дин.

— Да, — согласился тот.

И мальчики побежали в свою комнату, где нянюшка Галия уже приготовила им парадные костюмы.

— 154 —

Динаэлю удалось до прихода Эливейн самому снять окровавленные бинты и выбросить их. Так что он сидел, безмятежно развалившись в кресле возле её рабочего стола, и, словно с любопытством, изучал свои подживающие, но ещё далёкие от идеала, ладони.

— Дин, — тревожно-укоризненно сказала она, — зачем ты сам снял повязки? Вон и кровить начало. Какой ты непослушный больной, — она погрозила ему пальцем.

Пока Эливейн вновь смазывала ожоги чудодейственным снадобьем и бинтовала, Динаэль любовался ею.

— Какая ты красивая… — мечтательно проговорил он. Она подняла на него глаза.

— Я люблю тебя, Эливь, — прошептал он.

— Я тоже люблю тебя, Дин, — нежно ответила она.

— 155 —

— А, правда, что фейерверк сегодня будет красивее, чем прежде? — спрашивали, прыгая вокруг неспешно идущих под руку родителей, близнецы. — Ярче и необычнее? Так все говорят.

— Правда, — улыбнулся Дин.

— Это просто так? Или потому что папа победил Колдуна? Потому что папа вернулся? — не унимались мальчики.

— Потому что папа вернулся, — лукаво ответила Эливь.

— 156 —

Праздник во дворе Замка удался на славу. Такого веселья, таких забавных игр и конкурсов, такого пышного фейерверка здесь не было давно — с того года, когда Рождество встречали с молодым Фейлелем. Теперь Динаэль вернулся, и его шуткам, выдумкам, затеям не было конца. Веселились и дети, и взрослые. А в двенадцать ночи в небе стали вспыхивать такие невиданные, яркие и причудливые огни, что свет гирлянд и свечей превратился в ничто в сравнении с этим блистательным чудом. Ребятишки были в восторге. Да и взрослые тоже. А Динаэль стоял в сторонке, нежно обняв правой рукой Эливейн и незаметным движением левой кисти раскрашивал темноту «фейерическими красками».

— 157 —

Домой вернулись к часу ночи. Сели за праздничный стол. Особенно радовались Элельдиэль и Эркелиэль. Конечно, когда ещё им разрешат веселиться за полночь и есть сразу столько вкусностей!

Но часам к двум мальчики всё же отправились спать.

Динаэль и Эливейн, погасив свет в детской, обнявшись, тихонько прошли к себе.

— 158 —

Едва загорелся свет, как Эливейн уже замерла на коленях на кровати и любовалась портретами. Она улыбалась, а в глазах стояли слёзы…

Эливь подошла к Дину, остававшемуся у двери и наблюдавшему за супругой.

— Любимый мой, — прошептала она, — спасибо.

Вместо ответа он наклонился к её губам и поцеловал. Сладостная нега разлилась по её телу, охватила всё её существо. Динаэль бережно поднял Эливь на руки и осторожно перенёс на постель…

— 159 —

Динаэль открыл глаза. Было около шести утра. Бледный рассвет едва брезжил за окном.

Эливейн, прекрасная и нежная, дремала, положив голову на его плечо. Дин ощущал тепло её прильнувшего к нему тела, слышал биение её сердца.

Ресницы Эливь дрогнули, и любящий взгляд вновь согрел душу Дина.

— Ты — моя единственная, моя несравненная, — прошептал он.

Эливейн улыбнулась, а Динаэль пальцем ласково провёл по её бровям, носику, губам, подбородку, шее… Он почувствовал всем своим существом её ответный трепет… И снова страстно поцеловал… Они оба опять погрузились в блаженство своего единства, неповторимости принадлежания друг другу…

— 160 —

Утром мальчиков ждали поистине волшебные подарки.

Мама раскрыла перед ними заветную шкатулочку, где хранился родовой магический медальон Фейлелей. Близнецы знали, что когда-то эта вещица принадлежала их дяде Донуэлю, погибшему при закрытии Перехода.

Теперь в шкатулке лежали два медальона.

— Эркель и Элель, — сказал Дин. — Эти волшебные талисманы отныне ваши. Надеюсь, вы будете достойными продолжателями добрых традиций древнейшего рода магов. Берите и владейте ими, и да помогут вам эти камешки в трудный час.

— Спасибо, — шёпотом и в один голос ответили братья.

— И ещё, — улыбнулся Динаэль. — У вас десять дней каникул. У нас с мамой тоже десять дней отдыха. Мы едем в гости. К отцу Грегори. Это мой крёстный.

— Знаем, знаем, — заверили мальчики. — Мама про него нам говорила. А мы успеем?

— Вполне, — ответил Динаэль. — Туда мы путешествуем в карете. Обратно — я смотрю, как вы научились владеть перемещением в пространстве.

Близнецы переглянулись: одно дело перелететь не туда в классе и насмешить друзей, и совсем иное — оказаться неумехой в глазах отца.

— Смелее, — подбодрила Эливейн. — Собираемся?

— Да, — согласились мальчики.

— 161 —

В путь тронулись уже после обеда.

Открытая коляска, запряжённая парой крепких серых лошадей, внешне ничем не отличалась от подобных ей, встречаемых на дороге. Может, казалась чуть шире, да сундук, крепко пристёгнутый к ней сзади ремнями, был объёмнее многих. Но ничего удивительного в том не было: ведь путешествовала семья с двумя детьми.

Секрет экипажа заключался в том, что при необходимости поднимался и закреплялся лёгкий, но прочный верх, то есть коляска превращалась в некий домик на колёсах, что подходило для ночёвки в поле или лесу и для спасения от внезапной непогоды.

Кони тоже были необычные: обратную дорогу они могли найти сами, причём, передвигаясь не по земле, а неся повозку по воздуху и оставаясь невидимыми для посторонних глаз.

Один недостаток, как шутил Динаэль, был у этих чудес — незримая упряжка должна быть пуста…

— 162 —

Первую остановку сделали скоро после выезда из Зелёной Долины — на могиле Донуэля. Близнецы знали о том, каким замечательным был их дядя, но теперь им показали и место, где каждый хороший человек почтит его память.

— 163 —

Погода была чудесной. Поселения и городки, которые проезжали путники, радовали глаз ещё и своим праздничным убранством.

Динаэль правил лошадьми. Иногда он давал поводья Эркелю или Элелю.

А самое главное — Дин рассказывал о каждом селении, о каждом отдельно стоящем домике, о каждом уголке, на который падал взор мальчиков или Эливейн. Казалось, что нет на свете ничего, что не было бы известно волшебнику.

Не только близнецы смотрели с восхищением на отца. Эливь, которая и так любила мужа, с каждым часом проникалась всё более глубоким чувством к нему. Он был умён, внимателен и добр. Он обладал талантами, даруемыми единицам. Но в нём не было и тени превосходства над другими.

Иногда Эливь тоже вспоминала какую-нибудь историю, связанную с местом, где они в данный момент находились. Тогда Динаэль замолкал и вместе с сыновьями внимательно слушал её рассказ. И Эливейн ловила на себе его искренне любящий взгляд. А мальчики, интуитивно следя за родителями, теперь были по-настоящему уверены, что именно их папа и мама — лучшие на свете.

— 164 —

На третий день пути семья Фейлелей подъехала к повороту, где за ивняком располагалась избушка знахаря.

— Здесь у меня остался друг, — сказал Дин. — Мы навестим его… И кое-что, молодые люди, — посмотрел он серьёзно на сыновей, — о здешних местах вам нужно будет хорошенько запомнить.

Оставив лошадей и коляску у края дороги, путешественники отправились по камням широко обкошенной тропинки к домику.

— 165 —

Илис вышел из избушки. Рождественские праздники были затишьем и в трудовой жизни знахаря.

Вдруг он увидел нежданных посетителей.

Илис сразу узнал очаровательную госпожу, которая внезапно появилась в его жизни спустя несколько дней после ухода учителя, и вопросы которой он почему-то не мог оставить без правдивых ответов. Та шла под руку с человеком, обладающим удивительного цвета волнистыми волосами и странно знакомой знахарю походкой. Следом за ними вприпрыжку бежали двое мальчиков лет десяти-одиннадцати. «Неужели…» — Илис поспешил навстречу гостям.

— С Рождеством вас, уважаемый, — широко улыбаясь проговорил Динаэль, слегка тряхнув светло-рыжей чёлкой и на мгновение приоткрыв лоб и рассечённую бровь. — Как идут дела у нового знахаря?

— День добрый! — воскликнул искренне обрадованный молодой человек. — Учитель, — он поклонился Дину и Эливь, — госпожа! Я так счастлив видеть вас… в здравии…

И Илис покосился на всё ещё забинтованные ладони волшебника.

— О, — ответил тот, — это пустяки. Уже царапины затянулись. Но разве можно отказать такой красивой супруге, если она просит: поосторожнее — значит поосторожнее.

Эливейн пояснила бывшему ученику Дина:

— Правда, уже зажило, но только-только, а Динаэль правит лошадьми.

— Вот теперь и я знаю учителя по имени, а не только он всех остальных, — засмеялся Илис. — Пойдёмте в дом, — пригласил знахарь. — У меня есть и Рождественский пирог, большой и мягкий.

— Спасибо, — кивнул волшебник. — Мы обязательно посидим с тобой за праздничным столом. Только сначала я покажу этим молодцам важные для них вещи, — и Динаэль указал на близнецов.

— Здравствуйте, сэр, — в один голос проговорили Эркель и Элель.

— Мне сходить с вами, — спросила Эливейн, — или помочь господину Илису накрыть на стол? — и она улыбнулась знахарю.

— Пожалуй, помоги юноше, — засмеялся Дин. — Лекарь он от рождения, медицине я его выучил, а вот собирать к чаю…

Илис смутился: с посудой и печью он, действительно, был не в ладах.

— 166 —

Динаэль привёл мальчиков к могилам.

— Дорогие мои сыновья, — сказал он. — Здесь покоится прах тех, кто так или иначе был связан с судьбами вашей мамы и меня.

Дин помолчал.

— Эта могила воровки Келли, — продолжал он после паузы. Мальчики недоумённо переглянулись.

— Не удивляйтесь, — пояснил волшебник. — Провидению было угодно, чтобы именно воровка стала невольной спасительницей вашей мамы.

Близнецы кивнули. Мама никогда не рассказывала им подробно об опасностях, которым подверглась сама, но они догадывались, что она, как и отец, была на волосок от смерти.

— Здесь, — Динаэль указал на другой холмик, — похоронен друг вашего дяди, сэр Ганабен, бывший волшебник и прежний знахарь, который и выходил меня, когда я был, пожалуй, по ту сторону жизни.

Дин вздохнул.

— А тут, — он повернулся к третьему кресту, — покоится ваш дед, отец вашей мамы, господин Перлик. Ему не суждено было увидеть свою дочь после её замужества…

Печаль лежала на челе Дина. Наконец Элель сказал:

— Папочка, мы обещаем, что будем хранить светлую память об этих людях.

— И их могилы не будут нами заброшены, — добавил Эркель.

— На это я и надеюсь, — ответил, слегка улыбнувшись, Динаэль.

— 167 —

Оянг ехал с королём Пинной и принцессой Кветой в Зелёную Долину. Свита отстала в пути на несколько дней. Оянг спешил: он чувствовал, что должен выполнить своё поручение быстро, но отказать невесте и её отцу в желании следовать вместе с ним — не мог.

В жизнь Оянга любовь ворвалась внезапно. Но стремительность рождения чувства не повредила ни характеру молодого человека, ни счастливо развившимся отношениям с любимой.

Пинна согласился на брак дочери с человеком, ниже её по происхождению, ибо человек этот оказался достойным, да и Квета полюбила…

Теперь Оянг мечтал лишь об одном: получить разрешение у Волшебного Совета на то, чтобы поселиться вместе с Кветой в Долине. И сейчас они скакали в сторону далёкого моря.

На обочине дороги, возле тропы, ведущей вверх к горному потоку, куда ежегодно он сопровождал госпожу Эливейн, стояла коляска, запряжённая парой серых лошадей. Оянг остановился: он узнал этот экипаж.

— 168 —

Квета внимательно посмотрела на герб, украшавший дверцу коляски.

— Дорогой, — спросила она, — ты знаком с хозяевами этого экипажа?

— Да, — ответил тот, — и, думаю, познакомить вас.

— Но, — принцесса явно смутилась, — прости… Я знаю геральдику… И этот герб, такой же витиеватый, как и вензель…

Она не договорила, ибо Оянг восхищённо пробормотал:

— Боже мой, Квета! Редкий мужчина знает геральдику. А ты так просто, с ходу, узнала герб, мало где встречаемый!

Девушка застенчиво улыбнулась.

— Милый, — сказала она, — я вообще прежде не верила в волшебников, хотя слышала много сказочных историй. Потом появился Знахарь… Потом ты… А теперь ты ещё говоришь, что лично знаком с представителем древнейшего рода магов…

— Пойдём, — лукаво подмигнул Оянг и помог Квете спуститься на землю. — Ты ещё более удивишься, когда увидишь его.

— Он так молод или хорош собой? — спросил Пинна.

Ему лет тридцать пять. Но выглядит он моложе. И он хорош собой…

— Оянг не договорил, боясь раньше времени выдать маленький секрет: ведь Квета и Пинна не только знакомы с этим человеком, но и уже вошли в число его друзей.

— 169 —

Динаэль и Эливейн сидели на траве на краю обрыва. Мальчики лежали на животах, подперев кулачками щёки. Дин рассказывал о природной уникальности этого места, где крутой берег состоял из плит розового мрамора, а растительность будто специально собрали со всех концов света. Когда-то Эливь не успела дослушать Дина — их настигли солдаты Торубера. Теперь и она, и близнецы, завороженные красотой места, жадно внимали словам волшебника.

Динаэль только закончил повествование, как позади них на тропинке, ведущей от дороги к этой высокогорной полянке над бурным потоком, послышались шаги. Дин и Эливь обернулись, а Элель и Эркель вскочили на ноги.

Из зарослей на освещённую утренним солнцем площадку вышли Оянг, Квета и Пинна.

— Здравствуйте, госпожа Эливейн, — почтительно проговорил молодой человек. — Рад снова видеть вас, сэр, — поклонился он Динаэлю. — Простите, что нарушили ваш отдых…

Близнецы сорвались с места и с радостными возгласами бросились к Оянгу. Тот, слегка смутившись их детской непосредственности, подхватил мальчиков и несколько раз повернулся с ними вокруг своей оси.

Динаэль, улыбаясь, поднялся на ноги и подал руку Эливейн, которая ничуть не удивилась поведению сыновей: Оянг давно уже стал хорошим другом их дома.

— Доброго всем утра, — Дин поклонился. — И я тоже рад видеть вас, друзья мои. И тебя, Оянг, Страж Врат, и вас, Ваше величество, и вас, мудрая Квета.

— И спасибо вам за помощь, — добавила Эливь.

— Мы счастливы, что свиделись с вами, сэр, — ответил Пинна, — но мы никак не ожидали… Там, у дороги, заметив вашу коляску… А Оянг сказал, что знаком с вами…

Динаэль слегка нахмурился, пытаясь понять, что заставило вдруг короля стать косноязыким, но, взглянув на зарумянившуюся Квету, догадался, в чём дело.

— Прекрасная принцесса знает геральдику? — уточнил он. Оянг кивнул.

— Неужели моё имя что-то меняет в наших отношениях, Ваше величество? — улыбнулся Дин. — Древность рода не величие человека, а просто данный ему от рождения факт, который нужно чтить и стараться быть достойным лучших представителей своей фамилии. Но разве это препятствие для дружбы? Вы мне предложили свою и даже обращались на «ты».

Динаэль подошёл к Пинну и протянул ему свою руку.

— Давайте ещё раз? — спросил он.

Король пожал ладонь Дина и, ощутив прикосновение мелких рубцов к своей коже, рубцов, которых не было некоторое время назад, участливо-вопросительно посмотрел в глаза волшебника.

— Пустяки, — улыбнулся тот и обернулся к супруге. — Это моя жена, — удивительно ласково проговорил он, — Эливейн. А два рыжих сорванца, — Дин кивнул на бегающих теперь по лужайке близнецов, — наши сыновья — Эркелиэль и Элельдиэль.

— Так что всё хорошо? — полувопросительно, полуутвердительно произнёс Пинна.

— Да, — кивнула Эливейн.

— Думаю, что мы должны поздравить Оянга, — улыбнулся Дин. — Он доказал, что настоящий волшебник.

Лицо принцессы озарилось улыбкой.

— Вот, — подтвердил Динаэль, — Квета научилась улыбаться. И, думаю, благодаря Оянгу.

Тот взял девушку за руку.

— Наконец-то в Долине будет свой волшебник-ювелир, — добавила Эливь. — Ведь вы собираетесь остаться? А лучшего знатока магии камней и более искусного мастера я не знаю. Тем более что охрана Перехода для тебя, Оянг, была явно делом временным?

— Верно, — кивнул молодой человек. — А вы полагаете, что мне разрешат остаться в Долине? — с надеждой спросил он.

— Сказать за Совет, я, конечно, не могу, — проговорил Дин весело, — но, на мой взгляд, никаких препятствий нет. Да и с такой замечательной невестой…

— 170 —

Через день после встречи с Оянгом, Кветой и королём Динаэль свернул с основной дороги в сторону, противоположную горам и пояснил Эливейн:

— Мне хотелось бы показать вам ещё одно место… Эливь почувствовала его печаль, увидела боль в любимых глазах.

— Конечно, — ответила она и обняла мужа.

Эливь не просила подробных пояснений, не возражала против изменения маршрута. Динаэль благодарно и нежно поцеловал её волосы.

— 171 —

Вскоре они оказались на берегу лесного озера. Вдоль воды тянулась ровная и широкая песчаная полоса. Слева от дороги виднелись заросли дикого розового и белого шиповника. Кусты словно образовали естественный овал, в центре которого рос клён. Эливь любила это дерево: осенью его резные листья приобретали яркие цвета — словно отблески золотого солнца или пурпур заката.

Динаэль провёл жену и сыновей по тропинке между колючих веток кустарника к самому стволу чуть гнущего на ветерке тонкие ветви клёна. Видя, что отец как-то слишком серьёзен, а мама не прерывает его дум разговорами, мальчики терпеливо молчали.

Динаэль опустился на колени у самого ствола и прижался лбом к коре.

— Здравствуйте, мои родные, — прошептал он. — Вот видите, Дон оказался прав: я счастливчик. Я жив и здоров, у меня замечательная супруга и великолепные наследники, мне помогли научиться совладать с моей силой, — за что вы очень волновались, и сила моя служит добру. Вы мечтали об этом, но не дожили…

Динаэль замолчал. Эливь уже давно стояла на коленях рядом с ним, прильнув щекой к его плечу. Она догадалась, куда привёл их волшебник. Именно здесь погибли супруги Фейлель, родители Донуэля и Динаэля. Погибли, попав в ловушку, подстроенную Чёрным Колдуном. Погибли, отвлекая внимание Торубера от детей, пока старший, Дон, уносил четырёхлетнего Дина от опасности. Погибли, не подчинившись тёмной воле, не перейдя на сторону зла. Вместе. Вдвоём. Оставшись друг с другом даже в горстке пепла…

Потом на этом месте выросли клён и шиповник. Сами по себе, среди песчаного берега, словно природа хранила память о добре.

Близнецы знали о судьбе бабушки и дедушки из рассказов сэра Даниэля. Но сейчас, видя место тех трагических событий, не утихшую в сердце отца с годами боль утраты, они будто осознали то, что им было известно лишь понаслышке.

— 172 —

До утренней службы было ещё достаточно времени, и священник, помогая супруге в делах домашних, нёс с колодца студёную воду. Оянг уже сообщил ему, что «всё завершилось благополучно» и что «сэр Динаэль сам навестит отца Грегори в ближайшем будущем». Как человек терпеливый, священник приготовился ждать радостной встречи, не расспрашивая у третьего лица о деталях: он знал главное — и Дин, и Эливь живы.

Отец Грегори поставил ведро на ступеньку крыльца и обернулся на стук колёс подъехавшего так рано экипажа.

Правящий лошадьми мужчина тряхнул волнистой рыжей, с отдельными белыми прядями, шевелюрой и легко соскочил на землю. Из коляски выскочили два совершенно одинаковых мальчугана. А мужчина бережно опустил на руках на дорожку очаровательную молодую женщину.

Отец Грегори стоял молча, не желая нарушать радости и красоты момента. Он знал, что крестник и его супруга составляют великолепную пару, но то, что есть ещё и чудесное продолжение династии Фейлелей, было для священника удивительной новостью.

Радость встречи не утихала ни на секунду. Разговоры, рассказы, смех не останавливались ни на мгновение…

Но закончился и десятый день путешествия. Пора было возвращаться домой. Динаэль вывел волшебных лошадей, запряжённых в чудесную коляску, за город, в совершенно безлюдное место, и пустил невидимую теперь упряжку в сторону Зелёной Долины. Потом семейство Фейлелей тепло попрощалось с отцом Грегори и его домочадцами и, отойдя от шумных улиц города в пустующий, заброшенный сад, где когда-то воровка Келли не послушалась увещеваний Эливейн, приготовилось к магическому полёту.

Дин обнял супругу, а мальчикам велел, на всякий случай, держаться за его камзол.

— Готовы? — спросил он Эркеля и Элеля.

— Да, — сосредоточенно ответили близнецы.

— Тогда — вперёд! И четверо людей растаяли в воздухе.

— 173 —

Хаим был теперь начальником Почётного Караула Перехода. В его подчинении находилось тридцать солдат — бравые парни из деревень Долины. Смена Караула проходила каждые три часа.

Хаим проверил часовых и собирался возвращаться в Замок, когда заметил в Тоннеле путника. Стражник узнал его: Лемель Тору, немного уставший от многодневного пешего перехода, честно прибыл в Зелёную Долину. «Значит, не ошибся сэр Динаэль, поверив ему, — подумал Хаим и тут же усмехнулся сам себе, — хотя я, кажется, не слышал, чтобы Дин Фейлель ошибался…»

Стражник подождал Лемеля и дружелюбно улыбнулся ему.

— С прибытием вас, господин Тору, — сказал он. — Как путешествие?

— День добрый, — ответил Лемель. — А пешком ходить я отвык… Оба помолчали.

— Мне куда, дорогой Хаим? — спросил Тору. Стражник вздохнул.

— Придётся вам проследовать со мной в Замок, — печально проговорил он. — Правое крыло его теперь отделено от Школы и там разместился Волшебный Совет. Видимо, и Суд состоится в Зале Совета. Да и жить вам пока придётся там, без права общения с кем бы то ни было.

— О, — грустно улыбнулся Лемель, — к этому я готов. Есть вещи, которые мучат гораздо сильнее…

— 174 —

Суд, действительно, был Открытым. Зал Совета ежедневно полностью заполнялся людьми. Судья, Присяжные, Охрана — все работали уже больше недели. Заслушивали показания свидетелей обвинения. Волшебный Обвинитель господин Расул составил список призываемых давать показания людей таким образом, чтобы рассказ о следующем преступлении Чёрного Колдуна был страшнее предыдущего.

Свидетелей приглашали в Зал Суда по одному, выслушивали их повествования и — Лемель Тору подтверждал сказанное. Бывший Колдун был бледен, его явно мучила совесть, но он держался ровно, без жалоб, истерик, угроз или слёз.

Наконец настал момент, когда все присутствующие поняли, что или должен появиться главный свидетель обвинения, или перечень дурных деяний будет бесконечным. Но… ожидаемого слушателями вызова сэра Динаэля Фейлеля не последовало. Господин Расул поблагодарил всех за терпение и сообщил, что более свидетелей у обвинительной стороны нет. Зал замер даже в некотором недоумении.

Суд предложил перейти к опросу свидетелей защиты. Поднялся Волшебный Защитник и признался, что сам подсудимый хотел отказаться от защиты вовсе. Однако нашёлся свидетель, который настоял на оглашении своих показаний в Суде именно со стороны защиты.

— Поэтому Защита просит разрешение у Суда пригласить в зал для дачи показаний в качестве свидетеля сэра Динаэля Фейлеля, — спокойно проговорил адвокат господин Маут.

По рядам слушателей прокатился удивлённый шёпот: кто-кто, по мнению основной массы местных жителей, но только не тот, кто столько лет отдал борьбе со Злым Колдуном, мог выступать как защитник.

— 175 —

Динаэль и Эливейн не присутствовали на заседаниях Суда: как свидетель Дин мог войти только по вызову Судьи. Эливь была рядом с мужем, она понимала, насколько серьёзно его решение выступать в качестве свидетеля защиты.

О ходе судебного процесса они, конечно, знали подробно: сэр Даниэль, Ролив и Вивьен не пропускали ни одного заседания.

Теперь Динаэль и Эливейн ждали в коридоре Суда — сегодня показания Дина будут востребованы.

— Милая, — спросил Динаэль, продолжая не законченный утром дома разговор, — ты хотела мне что-то сказать?

— Вечером, любимый, — пообещала она.

Дин посмотрел в её глаза и, убедившись, что ничто не печалит Эливь, кивнул:

— Хорошо, я подожду до вечера.

— Можно я отлучусь на несколько минут? — спросила Эливейн. — Ты справишься?

— Конечно, не волнуйся, — улыбнулся Дин, — я уже «большой мальчик».

Эливь поцеловала мужа и вышла на улицу.

Через мгновение Динаэля пригласили пройти в Зал Суда.

— 176 —

Произнеся обещание говорить только правду, Динаэль размеренно и спокойно стал излагать то, что должно было свидетельствовать в пользу подсудимого.

— Уважаемые Судья, Присяжные и слушатели! Многие из вас знают меня с детства. А, значит, следуя моим объяснениям, легко поймут то, о чём мне хотелось бы сказать и что в личности и судьбе Лемеля Тору приобрело тёмные очертания. Ведь ни для кого не секрет, что даруемая от рождения магическая сила не имеет чёрной или белой окраски: она не добрая и не злая, она — нейтральна. Обладающий ею ребёнок — не плохой и не хороший. Это как, например, талант поэта — один в будущем будет воспевать любовь и самопожертвование, а другой призывать к захватническим войнам и насилию. Один из тяжёлых психологических моментов в жизни волшебника, как и любого, между прочим, человека, — это подростковый период. Вспомните себя сами в этом возрасте — сколько хочется сделать того, что нельзя, сколько соблазнов, ложного понимания самоутверждения: я сильнее — значит я лучший… Кто-то справляется с этим сам, кому-то, более эмоциональному, требуется помощь мудрого наставника: родителя, учителя, просто взрослого. Талант мага усугубляет трудность воздержания от дурных поступков. Теперь вспомните меня, дорогие соседи. Сколько замечательных наставников было у меня? Все вы их хорошо знаете: мой старший брат Донуэль, мой дядя Даниэль, мой учитель сэр Арбениус, друг нашей семьи сэр Ганабен, мой ровесник и искренний друг Ролив Койль… Кто-нибудь из них мог учить меня злу? Однозначно — никто!

А теперь посмотрите на Лемеля Тору. Юноша, наделённый великой силой мага, юноша, у которого был лишь один наставник — его отец. Разве мы вправе осуждать подростка, желающего не огорчать своего родителя? Когда объяснения сына не помогли, Лем уступил и исполнил волю отца один раз… Потом второй… Но, увы, отец Тору был не только звездочётом и астрологом, он жаждал власти над миром. И путь к этой мечте открывался с помощью силы сына. А магия такова, что, один раз уступив тёмной стороне, потом всё труднее остановиться… Наконец сам, ступивший на чёрный путь волшебник, сделать этого не в силах…

Но Лемель Тору сопротивлялся злу в себе, хотя с каждым годом это сопротивление всё меньше и меньше было заметно окружающим. Но оно было, было до последнего дня существования в Лемеле Чёрного Колдуна. Как доказательства, приведу следующие примеры.

Во-первых, до сих пор он шепчет во сне имя той, которую полюбил будучи уже Тёмным Чародеем, полюбил и любит, имя той, перед которой он готов стоять на коленях хоть до самой своей смерти…

Во-вторых, Вы все видите сейчас муки совести в глазах этого человека; он не отрицает ни одного злого деяния, совершённого Чёрным Колдуном его руками. Его сердце, действительно, полно раскаяния, раскаяния за то, что совершал Лем против своей воли, порабощённый тёмной стороной магической силы… Ведь мы не судим сейчас, например, солдат Армии Злого Чародея. А почему? Мы говорим, что они действовали по воле Торубера… И забываем, что сам Лемель Тору уже давно действовал по велению магии, а не по зову сердца… Может, это и парадоксально звучит, но человек Лемель Тору, которого мы видим сейчас на скамье подсудимых, и маг Торубер — это разные существа, жившие долго в одном теле…

В-третьих, человек Лемель Тору готов нести наказание за зло чародея Торубера, признавая за собой вину, вину, которая, на мой взгляд, состоит только в том, что юный Лем оказался слабее сначала отца, а потом уже могучей чёрной силы. Ведь Тёмный Чародей уже наказан — его больше нет. А Лем Тору сам пришёл в Долину, его не вели под конвоем, но он и не помышлял скрыться.

Это далеко не всё, что мне известно о положительных качествах человека Лемеля. И, если Суду будет угодно, я могу привести ещё много примеров…

— 177 —

Эливейн постояла на свежем воздухе минут десять. Ей было не совсем хорошо в помещении. Подобные ощущения она уже испытывала в начале первой своей беременности. Теперь она точно знала — что это. Именно эту радостную новость она и обещала сообщить мужу вечером.

Эливь ещё раз глубоко вдохнула прохладный бодрящий воздух и вошла в здание Суда.

— 178 —

Речь Динаэля вдруг внезапно прервал поднявшийся с места пожилой человек. Он был сильно взволнован, возмущён. Он не принадлежал к числу местных жителей: видимо, пришёл на слушание издалека.

— Какое мне дело до того, — закричал он, — хотел или не хотел Тору становиться Торубером! От его рук погибла моя жена! И мне плевать на все ваши объяснения! Он должен умереть!

Стражи порядка приблизились к нарушителю процесса слушания. Судья обратился с просьбой к этому человеку не прерывать рассказ свидетеля.

— Сэр, — проговорил Судья, — если вам есть что сообщить следствию, мы предоставим вам слово после выступления Динаэля Фейлеля.

Старик не унимался. Лемель Тору сидел бледный: он узнал этого человека, и что-то его пугало.

— Сэр, — вдруг тихо и печально проговорил Дин, — но вам не станет легче, даже если Тору умрёт, ибо жизнь, к несчастью, к вашей супруге не вернётся…

— Да?! — взвизгнул тот. — А что известно тебе, мальчишка, о моих муках и о моей боли? Что бы ты сказал, если бы твою жену убили вот этим?

И человек выхватил из-за пазухи маленькую трубочку.

— Ради Бога, не двигайтесь! — неожиданно воскликнул Лемель Тору.

— Жертва названа…

Динаэль среагировал молниеносно: он вытянул вперёд правую руку, развернул ладонь под углом к небу, и белый луч упал на страшное оружие. Но взволнованный и не контролирующий уже своих действий старик дрогнул раньше — тонкая и достаточно длинная игла устремилась к мишени до того, как магия Дина обратила трубочку в лёд, теперь медленно тающий в живых пальцах невоздержанного пришельца.

— 179 —

Эливейн тихонько приоткрыла дверь в Зал Суда и шагнула через порог, ответив на почему-то испуганный кивок Стража Порядка. Она услышала отчаянный крик Дина: «Нет!», ощутила странно кольнувшее сердце, и мир исчез…

— 180 —

Динаэль успел только увидеть вошедшую Эливь, как её лицо мертвенно побелело и приобрело спокойно-безразличное выражение. Она не проронила ни звука, а её безвольное тело медленно осело на руки подхватившего несчастную Охранника.

Дин в несколько прыжков оказался возле Эливейн. Её вздох словно замер, глаза закрылись. Волшебник обхватил тело любимой, понимая, что всё его счастье улетучилось в одно мгновение.

— Я не хотел! — в ужасе кричал безумный старик. — Я не хотел!

— Он тоже… — сдавленно, совершенно чужим голосом ответил Динаэль.

— Это моя вина, — скорбно проговорил Лемель Тору. — Трубок Смерти было две. Свою я уничтожил после первого… испытания, — он взглянул на пожилого слушателя, вцепившегося сухими пальцами в свои седые волосы. — А отцовскую — не нашёл… Я должен был искать её, а не соглашаться с тем, что она утеряна…

Динаэль сидел на полу, обнимая тело Эливейн и прижавшись лицом к её груди. Стояла мёртвая тишина, и плечи волшебника вздрагивали от беззвучных рыданий.

— Я не хотел… — отчаянно повторил старик.

— Я знаю, — ответил Дин.

И всех, а более всего, самого невольного убийцу, поразило, что в голосе волшебника, голосе боли и скорби, не было ни тени гнева или ненависти.

— Безумец! — проговорил, обратясь к старику Ролив Койль. — Кого ты посмел упрекнуть в излишней снисходительности, в безразличии к судьбам пострадавших?! — голос его стал хриплым от волнения. — Его?! — и Рив указал на сгорбленную спину Динаэля. — Его?! Его, который выстрадал свои убеждения?! Его, на чьих глазах от рук Чёрного Колдуна погибли родители… Его, чей брат лишился магической силы в борьбе с Чёрным Колдуном… Его, потерявшего брата и видевшего смерть невесты брата, и опять по воле Чёрного Колдуна… Его, который более десяти лет считал свою супругу мёртвой, погибшей по повелению Чёрного Колдуна… Его, рано поседевшего от пережитого горя… Его, чьё тело, ладони, чело отмечены шрамами от боёв с Чёрным Колдуном… Ты даже не понял, что именно он освободил мир от зла Чёрного Колдуна, дважды находясь на грани жизни и смерти… Так, по-твоему, выглядит справедливость? Ты этого хотел?.. А чем виновата она?..

— Ролив замолчал, задохнувшись собственным отчаянием.

— Я не знал, — лепетал старик. — Я не хотел…

Зал молчал. Даже Судьи не смели тревожить скорбь Динаэля Фейлеля. Дин явно уже не слышал того, что происходило вокруг: мыслями он был далеко…

— 181 —

Динаэль поднял голову. Стоявший рядом с племянником сэр Даниэль увидел устремлённый куда-то в неведомую никому даль сосредоточенный взгляд Дина из-под почти белой густой чёлки волнистых волос. Дан понял: Динаэль слышит то, что не дано более услышать никому. И дядя жестом поднятой вверх руки остановил готовый сорваться с многих уст вопрос.

— 182 —

Динаэль услышал голос, тот самый, что когда-то говорил ему о древнейшем чуде…

— Ты любишь её и желаешь, чтобы она жила? — спросил Голос.

— Да, — вслух ответил волшебник. Никто в зале не посмел проронить ни звука.

— Ты знаешь, что так ещё не бывало? — продолжал Голос.

— Да, — снова вслух произнёс Дин.

— Но ты достоин исполнения одного желания, — словно размышляя, продолжал Голос. — И ты согласен заплатить цену, которую я назову?

— Да, — в третий раз вслух проговорил Динаэль, готовый умереть сам, лишь бы жила Эливь.

— Твоя жизнь пригодиться тебе самому, — подобие усмешки скользнуло в звуке Голоса. — Ты хороший лекарь — это нужно людям. Ты отдашь свою магическую силу, отдашь… другой и поможешь ей потом стать именно на светлую сторону?

— Да, — снова произнёс волшебник.

— Вынь иглу, заморозь её и разбей вдребезги, — велел Голос. — После приложи ладонь к ранке и приготовься отдать то, что обещал.

— Да, — в пятый раз сказал Динаэль и… вынул иглу из сердца любимой.

— 183 —

Динаэль сжал иглу в ладони, и через мгновение хрупкий лёд разбился о каменные плиты пола.

Дин положил руку на едва заметную ранку и замер.

Он побледнел и закусил губу — расставаться с частью самого себя было тяжело и физически больно. Даниэль понял, что происходит с племянником: ведь на его глазах лишился своих магических сил Ганабен… Дан опустился на колени за спиной Дина и крепко обхватил того за плечи: старый Фейлель знал, что скоро у Динаэля может просто не остаться сил удерживать своё тело в вертикальном положении…

— 184 —

Динаэль вздрогнул: он ещё чувствовал свою волшебную силу, но уже вне себя, где-то рядом.

— Я помогу тебе, любимая, — прошептал он пересохшими губами, ты справишься.

Он, ощущая магию совсем близко, предположил, что поддержка понадобиться именно Эливь.

Эливейн вздохнула и открыла глаза.

— 185 —

Эливь увидела бледное и безумно уставшее лицо Дина.

— Милый, — тихо спросила она, — что случилось?.. Я вошла и… Не помню… Это я так тебя напугала? — она бросила тревожный взгляд вокруг. — Всех напугала? — в ужасе прошептала она.

— Нет, — улыбнулся Динаэль. — Не ты… Тут так случилось… Но теперь уже всё хорошо… Ты можешь подняться?

— Могу, — кивнула она. — Голова немного кружится, но это пройдёт… А ты как? Ты такой измученный…

— Ничего, — заверил Дин. — Мне просто надо выспаться… Даниэль отпустил плечи племянника и поднялся на ноги.

— Спасибо, — шепнул ему Динаэль.

Дан обернулся ко всё ещё дрожащему старику и грустно вздохнул.

— Боритесь со злом в себе… Тогда и вокруг его станет меньше… — тихо сказал он.

— 186 —

Заключительные речи сторон Суд назначил на следующий день.

— 187 —

Вечером, уже лёжа в постели в тёплых объятиях любимого, Эливейн сообщила то, о чём собиралась сказать с самого утра.

— Дин, у нас будет ребёнок, — и она прижала ладонь супруга к своему животу.

Динаэль приподнялся на локте, и Эливь вновь утонула в его нежном взгляде.

— Давай назовём её Эдилейн, — предложил он.

— Давай, — согласилась она. — А почему ты уверен, что будет девочка?

И Динаэль мягко, как умел делать только он, не напугав и не опечалив любимую, поведал ей о том, что именно произошло сегодня в Зале Суда, и кто, как он знал теперь точно, наследует недель через тридцать шесть великую силу мага…

— 188 —

Прения сторон, состоявшиеся в Суде на следующий день, жаркими не были. Господин Расул кратко обобщил все, предъявленные Чёрному Колдуну, обвинения и заметил, что нельзя оставлять безнаказанным человека, столько лет приносившего людям зло, только потому, что в юности он не справился со своими тёмными желаниями. Адвокат Маут ещё раз напомнил о доводах защиты в пользу смягчения приговора и обратил внимание на добровольную помощь следствию со стороны Лемеля Тору. Затем Присяжные удалились на совещание, унося с собой ещё и Прошение Совета жителей Долины о возможном поселении бывшего Чародея под их присмотром и для оказания ему поддержки и помощи в становлении на путь добропорядочного человека.

— 189 —

Через день Присяжные доложили о своём решении:

— Виновен.

Состоялось принародное оглашение Судьёй Приговора, суть которого заключалась в следующем:

«Если среди жителей Долины найдётся Поручитель, то Лемелю Тору разрешено будет поселиться под его присмотром и с регулярным контролем Судебных Исполнителей. Бывший Чародей обязан выслушивать жалобы на свои прошлые злые деяния, если таковые будут исходить от кого-либо, и предпринимать всевозможные пути сглаживания конфликтов, стремиться искупить причинённую ранее обиду. Возникающие при этом трудности не должны ущемлять интересов пострадавшей стороны. Разумеется, что никаких новых преступлений совершаться Лемелем Тору не должно.

При отсутствии Поручителя подсудимый переводится в Западную Тюрьму на пожизненные исправительные работы».

— 190 —

Лемель Тору выслушал Приговор. Решение Суда показалось ему удивительно мягким. Несмотря на речь Динаэля Фейлеля, Лем не верил в возможность снисхождения к себе людей. Ведь великодушие Дина, скорее, можно считать исключением, нежели закономерностью. И Лемель мысленно приготовился к далёкому переходу на Запад.

— 191 —

После оглашения Приговора в Зале на несколько мгновений воцарилась тишина. Потом со скамьи у окна поднялась молодая красивая женщина. Лемель Тору почему-то уже обращал на неё внимание: она присутствовала на каждом заседании Суда, неизменно на одном и том же месте, с ней рядом всегда сидел её муж. Теперь Лем знал его имя — Ролив Койль, друг Динаэля, тот самый, что пару дней назад так горячо высказывал боль сердца старику, чуть не погубившему жизнь Эливейн. А сегодня возле женщины находилась и чета Фейлелей.

— Уважаемый Суд, — проговорила мадам Койль, — может ли Поручителем выступить женщина?

— Да, — ответил Верховный Судья.

Лемель недоумённо взглянул на эту молодую и, видимо, отважную особу.

— Вчера мы получили Ходатайство вашей матери, мадам Койль, — продолжал Судья. — Ознакомившись с личным делом вашей матери и побеседовав с ней, принято решение о возможном Поручительстве.

— То есть… — мадам Койль явно смутилась и сбилась с официальной речи. — Это значит «да»? Моя мать может стать Поручителем моего… — она замолчала.

Эливь встала рядом с подругой и обняла её за плечи.

— Всё хорошо, — шепнула она. — Всё очень хорошо.

Ролив держал жену за руку. Динаэль вышел из Зала вслед за Судебным Секретарём.

— Уважаемый Поручитель, — послышался из коридора голос Секретаря, — пройдите, пожалуйста, в Зал.

Лемель Тору напряжённо всматривался в широко распахнутые двери.

— 192 —

На пороге появился Динаэль, ведя под руку ещё очень красивую и статную женщину.

Дин провёл свою спутницу через Зал к Судье…

Лемель Тору стоял на коленях, и из глаз его катились слёзы. Он был искренне счастлив и никак не мог понять, каким образом судьба вместо наказания посылает ему столь великую отраду.

— Госпожа Эмма Тору, — проговорил Судья, — согласны ли вы стать Поручителем своего мужа?

— Да, Ваша честь, — ответила Эмма.

— У подсудимого нет возражений? — обратился Судья к Лемелю Тору.

— Возражений? — рассеянно переспросил тот, продолжая стоять на коленях. — Нет.

— В таком случае, раз Решение Суда понятно всем, слушание дела объявляется закрытым, — провозгласил Верховный Судья.

— 193 —

Зал опустел. А Лемель продолжал стоять на коленях, не сводя глаз с Эммы. Та тоже не решалась двинуться с места.

Наконец она вздохнула.

— Ну, здравствуй, — прошептала она.

— Ты сможешь меня когда-нибудь простить? — еле слышно спросил он.

Эмма улыбнулась.

— На этот вопрос давно ответил Дин, — сказала мадам Тору и подошла к Лемелю. — Пойдём, уже пора. Да и дочка с друзьями ждут во дворе Замка. А внукам время обедать…

— 194 —

Шло время.

Динаэль и Эливейн работали в клинике. Дин преподавал ещё в Школе: вёл уроки анатомии и факультатив по основам медицины.

Элельдиэль и Эркелиэль становились совсем самостоятельными.

Маленькая сероглазая и рыжеволосая Эдилейн росла ангелочком.

И каждый день, когда семья собиралась за обеденным столом, или все вместе выходили на прогулку, когда Дин играл с детьми, или засыпал вечером рядом с любимой, бывший волшебник не мог не благодарить судьбу за своё, как ему казалось, вовсе не заслуженное счастье и не мог не просить Провидение о том, чтобы это чудо не кончалось…

Июнь-август 2009 г.

 

Часть 2. Эдилейн

— 1 —

Эди шла, радостно подпрыгивая и крепко держась за руку деда. Сегодня её похвалили на уроке математики и поставили в пример остальным ученикам. Девочка была крайне горда собой и щебетала о своей, как ей казалось, гениальности.

— Солнышко моё, — ласково проговорил седовласый, немного сгорбленный, но ещё очень крепкий старик, опуская на землю свою трость и присаживаясь на корточки перед восьмилетней внучкой, — ты, конечно, большая умница и наше общее сокровище, но… Что самое главное должен уметь хороший человек?

— Ну, дедушка! — Эди состроила обиженную гримаску и даже слегка топнула ножкой. — Я же одна из класса решила задачку! Значит, я — самая умная. Я — гений.

— Ты молодец, — согласился старый джентльмен. — Но сегодня ты нашла верный ответ, а завтра это сделает другой.

Девочка тряхнула рыжими кудряшками и смотрела на деда, нахмурившись.

— Вы всегда говорите мне о скромности, — Эди смешно оттопырила нижнюю губу. — И ты, и папа, и мама, и даже Элель и Эркель. Вам хорошо! Вас и так все знают и любят. А меня… — девочка всхлипнула.

— Глупышка, — дед улыбнулся всеми своими морщинками и нежно обнял внучку. — Кого же нам любить, как не тебя, сероглазая моя красавица!

— Даже если бы я не смогла решить задачку, как остальные ребята?

— Конечно, — ответил старик, серьёзно глядя внучке в глаза. — Ведь ты же любишь маму, папу, братьев просто за то, что они есть, что они — твои родные. А не за то, что они талантливы или обладают какими-то чрезвычайными способностями. Так?

— Так, — немного помолчав, тихо ответила девочка.

— Вот и славно, — дед поцеловал Эди в щёчку и поднялся на ноги. — По дороге домой зайдём к тётушке Эмме и дядюшке Лему, — добавил старик. — Мама просила сказать им о времени праздничного ужина в честь приезда твоих братьев.

Эдилейн кивнула. Её детское сердце продолжал мучить вопрос о том, за что всё-таки любят… Ведь не может быть, чтобы просто так…

— 2 —

Тётушка Эмма и дядюшка Лем были всегда очень добры к Эди. И тётя Вивь и дядя Рив — тоже. Правда, они были добры ко всем. Как дедушка Дан. Как папа и мама. «Интересно, почему? — думала Эди.

— Неужели, нет никого, кто бы был им неприятен? Или… — она вспомнила, как отец однажды объяснял ей, что значит простить, — …каждый хороший человек должен уметь прощать? Всё? Или не всё?.. А папа говорил… надо быть добрым… понять… А ещё и скромным… Как сложно!?»

— 3 —

Пока сэр Даниэль беседовал с дядюшкой Лемом, а Вивьен и Ролив Коиль собирали что-то для вечернего стола в корзину, тётушка Эмма, словно почуяв душевное смятение Эдилейн, усадила девочку себе на колени и негромко запела…

Это была чудесная история! Про добро и прощение, про любовь, дарующую жизнь, про великую волшебную силу и умение достойно ею владеть. Тётушка Эмма пела тихо, но каждое произнесённое слово проникало в сердце Эди и расцветало там диковинными красками. Девочка с трепетом слушала недетскую историю о первой встрече и внезапном настоящем чувстве молодого волшебника Тана и прекрасной Тины, о превратностях их судьбы, о долгой разлуке и о верности, о готовности пожертвовать собой и ради друг друга, и ради других… Эди с восторгом отмечала, что рассказанная в Песне повесть похожа на жизнь её родителей, о которой она, конечно, знала. Но то была просто история семейная, а это — Легенда…

Тётушка Эмма, пропев о том, как Тан спас свою любимую, отказавшись от могучего дара чародея, замолчала. Эди восхищённо смотрела на певунью.

— Ух, ты! — выдохнула девочка. — Вот это величие! Это любовь! Это добро и прощение!.. Теперь я понимаю… Но ведь в легенде и в жизни по-разному всё происходит… Неправда и правда…

— А в «Песне о Тане и Тине» всё правда, — улыбнулась тётушка Эмма. — Кроме имён.

— То есть, подобных историй в жизни много? — спросила Эди. — То-то мне показалось, что жизнь мамы и папы чем-то похожа на судьбу Тана и Тины, — грустно вздохнула девочка. — Жаль. А хотелось бы, чтобы такая история была одна на всём свете…

— А она и есть одна, — сэр Даниэль сидел уже рядом на скамеечке. — Одна Песнь, одна История, одна Живая Легенда.

— Но… — в глазах Эди сверкнул огонёк. — Имена-то вымышленные! Как же узнать?..

— А ты уверена, что Тан и Тина хотят, чтобы их все-все узнавали сразу, по именам, а не по поступкам?

— Опять скромность, — девочка грустно опустила глаза. — Как Тина сказала про знахаря: «Почёт за то, что тот исцеляет людей, а имя — не имеет значения…» Примерно так?

— Да, — кивнула тётушка Эмма.

— А если… — Эди отчаянно посмотрела на деда. — А если кому-то надо знать? Очень!

— Очень-очень? — переспросил сэр Даниэль.

— Очень-очень, — подтвердила внучка.

— А этот человек сможет хранить такую взрослую тайну? — снова спросил дед.

— Сможет, — горячо ответила Эди. — Я никому не скажу, что знаю настоящие имена Легенды!.. Я только один разок посмотрю на них… если встречу когда-нибудь…

Сэр Даниэль улыбнулся и наклонился к самому ушку внучки.

— Ты и так видишь их. Каждый день. Ты любимая дочь Тана и Тины. Девочка широко открытыми глазами взглянула на деда.

— Правда? — едва слышно проговорила она.

— Правда… — в один голос тихо ответили тётушка Эмма и дедушка Дан.

— 4 —

Эди сидела в высоком кресле, поджав под себя ноги, и смотрела на маму. Та, делая вид, что ничто её не беспокоит, осматривала накрытый к ужину стол. Эди почему-то поняла: мамина безмятежность напускная, на самом деле мама встревожена. Девочка подошла к матери и обняла её за слегка округлившийся и видный уже под складками платья живот.

— Мамочка, — ласково проговорила она, — не волнуйся. Тебе вредно. А что Эркель вернулся со сломанной рукой… с мальчишками так бывает, — серьёзно повторила девочка где-то услышанную фразу и обрадовалась, что так кстати её вспомнила. — Мы его пожалеем, полечим. И всё пройдёт…

Эливейн нежно поцеловала дочку в рыжую кудрявую макушку и улыбнулась.

— Спасибо, солнышко, — ответила она. — Конечно, Эркель поправится…

Эди взглянула в мамины глаза. «Да, — подумала девочка, — у меня такие же… Здорово! У меня глаза Тины!..» И вдруг грустно-обидная мысль кольнула её в сердце: «Зачем только нужен ещё один ребёнок? Мама была такая стройная… А теперь… и разве им мало двух сыновей и меня?..»

Мать уловила печаль дочери и, опустившись на стул, с любовью посмотрела в серые глазки.

— Эди, девочка моя, ты боишься, что, когда появится малыш, тебя мы будем меньше любить? — тихо спросила Эливь.

Девочка сжала губки, испуганная столь быстрой и верной маминой догадкой.

— Доченька моя, — Эливейн смотрела на своё сокровище и говорила медленно, негромко. — Ты наша крошка. Любимая. И твои братья тоже наши любимые. И малыш, мальчик или девочка, будет любимым. Мы все — одна семья. И наша любовь друг к другу не может стать меньше. Настоящая любовь с годами только растёт… Понимаешь?

Эди опять вспомнила «Песнь о Тане и Тине».

— Понимаю, — твёрдо ответила она.

Эливь снова обняла и поцеловала дочку. В гостиную вошли Динаэль с сыновьями и сэр Даниэль.

— 5 —

— Папа, — спросила Эди отца, когда они поднимались после ужина по лестнице в комнату девочки, — а что значит подарок Судьбы? Почему от него не отказываются?

Динаэль взглянул на дочь.

— Почему мама говорит, что малыш, которого она ждёт, подарок Небес?

Дин остановился и поставил девочку на несколько ступенек выше себя.

— Малыша ждём мы все, — сказал он, — и мама, и я, и дедушка, и твои братья, и нянюшка Галия, и ты… Но маме тяжелее нас…

— Да, все ждём, — согласилась Эди. — И поможем мамочке.

— А подарок Судьбы… — продолжал Дин, глядя на дочь по-взрослому, отчего сердце девочки исполнилась гордостью. — Понимаешь, после твоего рождения… мы думали, что у нас больше не будет детей… А тут такое чудо… Действительно, дар Небес.

— То есть, — уточнила Эди, — вы хотели бы иметь после меня ещё детей, но… что-то было не так… мама не могла?

Динаэль долго молча смотрел на это восьмилетнее созданье с глазами любимой и наконец сказал:

— Какая ты у нас взрослая…

— 6 —

Эди лежала в кровати тихо, слушая книгу, которую перед сном читала ей мама. Потом девочка закрыла глаза.

Эливейн нежно поцеловала дочку, заботливо поправила ей одеяло и, потушив лампу, вышла из комнаты. Эди тут же открыла глаза и села на кровати. Что-то девочке очень хотелось пробраться в кабинет отца. Зачем? Она сама не знала.

Эди поднялась с постели, накинула халатик и надела на босу ногу тапочки. Бесшумно девочка выскользнула в коридор.

— 7 —

Из-под двери кабинета на тёмный пол коридора падала узкая полоска света.

Эди постояла в нерешительности несколько секунд и слегка тронула деревянную резную ручку. Дверь чуть приоткрылась, не издав ни звука и не выдав присутствия непрошеной маленькой гостьи. Эди заглянула через щёлочку внутрь.

Эркель стоял у окна, вполоборота к двери. Возле рабочего стола, где были разложены бинты и какие-то мази, верхом на отцовском стуле сидел Элель, обнажённый до пояса. Он был бледен, пальцы его сжимали высокую спинку. Иногда он прикусывал губу и зажмуривался. Эди он тоже не видел. Отец, склонившись над Элелем, смазывал тому глубокую рану под правой лопаткой.

— Конечно, — попытался пошутить Эркель, подбадривая брата, — Элель хитрый: умеет прятать свои неприятности и не пугать маму.

— Ага, — отозвался тот, — куда уж тебе, неуклюжему, до меня, ловкого… Но ещё раз спасибо, — серьёзно добавил он. — Если бы не ты, унесло бы меня первой же в моей жизни гигантской волной… — и, обращаясь к отцу, проговорил. — Это ведь он меня держал, сначала здоровой ещё рукой, а потом, когда сломало… не отпустил…

— Я понял, — кивнул отец, и Эди услышала в этом ответе гордость родителя за своих сыновей. — С боевым крещением вас, Спасатели мои…

И Динаэль опытными и ловкими руками врача наложил ровную плотную повязку на обработанную собственными снадобьями рану сына.

— А теперь давайте подробно, — сказал он, усаживаясь на диван возле второго окна.

Эди хотела признаться, что она подслушала, но чья-то нежная рука закрыла ей рот. Девочка едва не вскрикнула и обернулась. Мама строго посмотрела на провинившуюся дочь и покачала головой. Эди опустила глаза: она узнала то, что не должна была знать, и теперь вынуждена будет врать маме, так как не может сказать ей правду об Элеле…

Эливь проводила девочку опять в её комнату и уложила в постель. Потом, уже собираясь уходить, она наклонилась к самому ушку Эди и прошептала:

— Ты хотела знать, что меня беспокоит… То, чего не видишь, всегда пугает больше, моя крошка. Сломанную руку Эркеля не спрячешь, а рану на спине Элеля под одеждой не рассмотришь. И строишь догадки…

Эливейн улыбнулась.

— Но они оба живы. И… довольны своим первым делом. Так что всё хорошо… Спокойной ночи, солнышко, — тихо добавила она.

— Но… — не удержалась Эди, — …как ты догадалась?

— Я же мама, — ответила Эливь. — Я просто чувствую…

— 8 —

Эди снова закрыла глаза.

— Спокойной ночи, крошка, — шепнула дочери Эливейн и тихонько вышла из комнаты.

Но девочке не спалось. Она сегодня узнала столько необыкновенного, что её детское воображение никак не могло позволить сознанию погрузиться в обычный сон.

Эди опять встала с постели и вышла в коридор.

Лестница слабо освещалась ночной лампой, и только нижняя ступенька была залита ярким светом, падающим на неё из-под плотной портьеры в дверях гостиной.

Эди быстро спустилась на первый этаж и хотела вбежать в большую уютную комнату. Но сквозь узкую щель между тканями девочка увидела мать, сидящую на стуле возле стола, и отца, стоящего перед ней на коленях. Эди замерла, как зачарованная.

Перед девочкой наяву оказались Тан и Тина. Они были красивы! Возможно, будь Эдилейн постарше, она смогла бы подобрать более подходящее слово… Но сейчас, в свои восемь лет, она лишь почувствовала вдруг (именно — почувствовала), что её родители сказочно красивы. Нет, не такой красотой, как избираемые ежегодно из старшеклассников Король и Королева школы, чья красота словно держится всего несколько дней, а потом превращается в повседневность, а совсем иной красотой, которую, увидев однажды, невозможно забыть; красотой, которую не стирает время и не портит неотвратимая человеческая старость. Наверное, ни Эливейн, ни Динаэль никогда и не были бы избраны Королём и Королевой красоты среди своих сверстников, даже если бы в их юности и существовала такая церемония. Но та красота, которой обладали родители Эди, и которую в этот миг постигло сердце девочки, оказывалась несоизмеримо выше и чище всех иных понятий о красоте.

— 9 —

— Прости, — проговорил Дин. — Я виноват. Я хотел уберечь тебя от волнений обманом…

— Папа тут ни при чём! — Эркель вышел на середину гостиной.

Эди вздрогнула и осталась стоять за портьерой: она не заметила, что родители в комнате не одни, и теперь ей было ещё более стыдно за своё подслушивание…

— Папа сразу сказал, что для тебя самое лучшее успокоение — правда, — продолжал Эркелиэль. — Но мы его уговорили…

Эливейн улыбнулась.

— Глупенькие вы мои, — сказала она. — И перестаньте извиняться: вы хотели как лучше.

Теперь на полу перед Эливь сидели все трое «глупеньких». Эливейн покачала головой и как-то незаметно, так, что никто и сообразить ничего не успел, оказалась на коленях рядом со своими любимыми мужчинами.

— Мамочка?! — в один голос воскликнули братья.

Динаэль покорно склонил голову, прижавшись лбом к ладоням супруги.

— Ой, дурачки, — тихо произнесла Эливейн. — Выстроились передо мной с опущенными к полу лицами и думают, что мне очень хочется смотреть на их затылки.

Эди, с трепетом наблюдавшая за происходящим, почувствовала в словах матери и правду, и ласковую шутку: ведь Эливейн могла бы любоваться рыжими вихрастыми макушками часами…

Динаэль помог Эливь подняться на ноги. Эркелиэль и Элельдиэль встали рядом.

— Другое дело, — согласилась Эливейн, глядя на сыновей снизу вверх. — Теперь всё на своих местах… И отправляйтесь-ка спать, мои дорогие, — добавила она. — Тем более, что Элель уже еле стоит на ногах, — она наклонила к себе голову Элельдиэля и поцеловала того в лоб. — Я знаю, что ты у меня сильный, и доказывать мне это не нужно… — Эливь таким же образом обошлась и с Эркелем. — И тебе спокойной ночи, золотце моё… Ну, ступайте, — она ласково улыбнулась сыновьям.

— Спокойной ночи, — ответили оба. — Спасибо тебе… Ты самая лучшая… И прости нас ещё раз.

Братья вышли из гостиной и поднялись на второй этаж, не заметив в тени за складками портьеры младшей сестрёнки. А Эди боялась пошевелиться: что-то уж слишком много сегодня она увидела и ощутила невзначай…

— 10 —

— Пойдём и мы? — спросил Динаэль, подавая супруге руку.

— Нет, — ответила Эливейн и лукаво улыбнулась. — Тебе, как старшему, платить по счетам…

И Эливь опустилась на широкий диван. Дин помог ей устроиться поудобнее, и сам сел рядом.

— Правду о том, что произошло у мальчиков на практике? — уточнил он.

— Да, — кивнула Эливейн.

— Но ты устала, — попытался возразить Динаэль. — Может, завтра?

— Я буду волноваться до завтра? — полушутя, полусерьёзно спросила Эливь.

— Хорошо, — согласился Дин.

Эди, готовая в очередной раз выскочить и признаться, что она случайно подслушала предыдущий разговор, опять замерла и превратилась в слух.

— 11 —

Динаэль, держа в своих ладонях руки Эливейн и глядя ей в глаза, тихо, неспешно вёл рассказ. Было в повествовании и весёлое, и грустное, и радостное, и печальное, и тревожное, и страшное… Но только Дин умел так рассказывать, что дурное прошлое оставалось в прошлом, а настоящее не вызывало уже сильной тревоги, ибо опасное миновало… Эди, как и положено восьмилетнему ребёнку, не воспринимавшая возможность чьей-либо смерти реальной угрозой, конечно, и не могла бы испугаться за братьев так, как внимательно слушавшая отца мама. Но лицо Эливь оставалось спокойным. Лишь взгляд серых глаз иногда выдавал душевное волнение. Но Дин был рядом, нежно держал её ладони в своих и слегка улыбался.

Динаэль рассказывал, как Элель и Эркель, выдержав выпускные экзамены в Школе Спасателей на «отлично», получили направление на практику в Морской Отряд, куда и мечтали попасть ещё лет с двенадцати. Приняли молодых людей на Береговой Базе доброжелательно. В первые же дни пребывания в Отряде братья проявили себя достаточно трудолюбивыми и находчивыми, небольшие спасательные операции помогли волшебникам сдружиться с людьми. А потом случилась настоящее бедствие: внезапный шторм обрушился на маленький прибрежный городок. Морской Отряд приступил к выполнению своих прямых обязанностей. Тут-то и пригодились необычные способности: задержать на несколько минут готовую обрушиться на дома высокую волну, конечно, не мог ни один человек — здесь нужна сила волшебная, и немалая… Так, благодаря союзу магии и мужества, удалось спасти всех жителей пострадавшего от стихии городка.

Но именно в это время, когда одни люди старались помочь другим, нашёлся некто… И этот человек оказался знаком Динаэлю…

Пятнадцатилетний голубоглазый и светловолосый юноша, красивый лицом, стройный и гибкий, был спасён из затопленного уже дома. Сэмуэль Берк, узнав о том, что в Отряде есть два молодых волшебника, проявил к ним невероятный интерес. Это казалось весьма объяснимым: не так часто в жизни нам доводится встречать настоящих волшебников… Но важно другое, то, чего тогда не знали Эркель и Элель, и то, что сразу насторожило Дина, как только он услышал имя спасённого из уст сыновей. Дело в том, что это был тот самый мальчик, с родителями которого Динаэль познакомился, будучи Знахарем. Тогда Сэму едва исполнилось три года. Малыша судьба наделила даром мага. Не очень сильным, но и не совсем ничтожным. Дин предлагал свою помощь в качестве наставника, учителя, няньки — как угодно будет чете Берк. Но те наотрез отказались. И уехали, уверенные в своих силах. А мальчик от природы, к несчастью, не был добр…

Что случилось с родителями, где они сейчас — неизвестно. А Сэмуэль самостоятельно решил увеличить свои волшебные силы. И нашёл способ, ведь зло, как известно, изобретательно. Он ищет чародеев, чьё внимание сосредоточено на чём-то очень важном или кто погружён в великую печаль. Тогда, улучив момент, можно присвоить себе часть чужой магической силы. Это что-то вроде вампира в магии.

Так, в момент, когда Элель был всецело поглощён работой Спасателя, Сэм, оставаясь на безопасном месте, пустил в молодого мага серый луч. И истекающему кровью Элельдиэлю грозило не только лишиться своей магической силы, но и быть смытым в бушующее море. Рядом, на счастье, оказался Эркель. Он-то, появившись внезапно, спугнул нападавшего и успел схватить уже уносимого волной брата. Элель вскоре потерял сознание, а Эркелиэль, крепко держа раненого одной рукой, другой ухватился каким-то чудом за железную балку причала… Так и остались живы оба. Хотя руку Эркель покалечил… А Сэм бесследно исчез.

Именно исчезновение, явно намеревающегося стать чёрным волшебником юноши, и тревожило Динаэля…

— 12 —

Эливь слегка вздрогнула.

— Мне показалось… — негромко сказала она. Дин улыбнулся.

— Мне тоже послышался шорох, — кивнул он. — Никак наш маленький гений снова не спит.

И он, нежно поцеловав ладони супруги, встал и направился к двери.

Эди тут же вспомнилась «Песнь о Тане и Тине» и мысль Тана, ещё ни разу не видевшего свою любимую, о том, что именно эти руки он готов целовать всю жизнь… И отец, действительно, целовал руки мамы, часто, то ласково, то с благодарностью. Только раньше Эди не обращала на это внимания…

Девочка быстро и бесшумно взлетела по лестнице на второй этаж, впорхнула в свою комнату и юркнула в постель.

Отец зашёл на цыпочках, наклонился к лицу дочери, посмотрел на её плотно закрытые глазки, улыбнулся в темноте и вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— 13 —

— Дедушка, а жизнь волшебника длиннее жизни обычного человека?

— Длиннее.

— Значит, мама состарится раньше папы? — Эди даже остановилась, поражённая своей догадкой.

— Нет, — улыбнулся Даниэль, тоже останавливаясь, но не выпуская ладошку внучки из своей руки. — Твои родители поженились по взаимной любви, по обоюдному согласию, по собственной воле, по желанию… Поэтому и жизнь их приобрела одинаковые сроки, чуть более долгие, чем простая человеческая жизнь.

— И они не могут… — девочка запнулась от волнения, — …не могут погибнуть?

Даниэль серьёзно посмотрел на Эдилейн.

— Могут, как и любой человек в этом мире, — вздохнул он. — Но, будем надеяться, что такого несчастья не произойдёт.

Эди прошла несколько шагов молча.

— А раз папа лишился волшебной силы, то и стариться он будет быстрее? — снова спросила девочка. — Ну, быстрее, чем ты?

— Вовсе нет, — ответил Даниэль. — А почему ты так решила?

— Э-э, — протянула задумчиво Эди, — просто дядюшка Лем ведь тоже бывший волшебник. И он младше тебя, а выглядит старее… Почему?

— Это не от волшебного дара или от его потери, — грустно объяснил Даниэль. — Это груз прошлого, плохого прошлого…

— А! — догадалась девочка. — Дядюшка Лем был злым колдуном? Да? А папа добрым?

— Да, — кивнул Дан. — И ещё: папа расстался со своей силой добровольно. Только так он мог спасти маму от смерти. Поэтому в нём осталась малая толика его магии…

— Значит, он снова может стать таким же сильным волшебником, как раньше? — обрадовалась Эдилейн.

— Пожалуй, нет, — ответил Даниэль. — Для этого мало одного его упорства и трудолюбия. Нужно что-то ещё… И весьма важное…

— Что? — Эди с любопытством ждала ответа.

— Если бы знать… — вздохнул Даниэль. — Даже сэр Арбениус не нашёл решения этой задачи.

— То есть даже Хранитель Магических Знаний, знающий всё, не знает, как папе опять стать сильным?

Разочарование и досада отразились на личике девочки.

Даниэль опять остановился и опустился на корточки перед внучкой.

— Твой папа и так сильный, — тихо сказал Дан. — Он силён своей добротой, своей любовью, своим мужеством. Он замечательный врач. И просто хороший человек.

— Он должен быть лучшим, — твёрдо сказала Эдилейн.

— А разве ты не считаешь его лучшим? — спросил Даниэль.

— Волшебная сила сделала бы его ещё лучше, — упрямо повторила девочка.

Дан вздохнул и поднялся на ноги.

Дед и внучка неспешно продолжали свой путь от школы к дому.

— 14 —

Эливейн сидела на скамеечке в резной тени молодого клёна. Эди весело раскачивалась на верёвочных качелях.

— Мама! — воскликнула девочка. — А как тётя доктор узнала, что у тебя в животике два малыша?

Эливь улыбнулась.

— Есть такая специальная трубочка, которой любой доктор слушает дыхание или сердцебиение человека… — начала объяснять она.

— Как у тебя и у папы? — уточнила дочка, не раз видевшая медицинские штучки родителей.

— Да, — кивнула Эливейн. — Вот с помощью такой трубочки доктор и услышала, как стучат два сердечка, а не одно.

— Значит, детишки будут двойняшками, как Элель и Эркель?

— Да.

— А почему я родилась одна? — с оттенком грусти спросила Эди и, остановив качели, подбежала к матери.

— Наверное, потому, что ты сама по себе чудо, — засмеялась Эливейн, обнимая дочку. — И тебе не надо быть такой, как кто-то: ты — это ты. Моя умничка!

— Правда, умничка? — переспросила девочка.

— Правда, — подтвердила Эливь. Эдилейн улыбалась.

— Мама, а когда они… — Эди положила свою ладошку на мамин круглый живот, — …появятся на свет?

— Скоро, — ласково ответила Эливь. — Теперь уже очень скоро. Может, через неделю, а может, и завтра…

— 15 —

Сэр Майкл Дерер в своей небольшой, запряжённой парой светло-рыжих лошадей, карете на мягких рессорах въехал по Тоннелю в Зелёную Долину.

Он мечтал побывать здесь. Не столько ради любования красотами, хотя о великолепии местного пейзажа ему доводилось слышать не раз, сколько ради посещения местной клиники с целью обмена опытом. Иногда на крупных семинарах сэр Дерер встречался с главврачом этой лечебницы. Выступления с научными докладами Динаэля Фейлеля неоднократно приводили опытных врачей в восторг от смелости и простоты решений, казалось бы, сложнейших медицинских вопросов. А около полугода назад Майкл встретился с этим человеком в одной из больниц на Востоке, куда съехались крупнейшие хирурги со всего мира, чтобы оценить достоинства новейшей медицинской техники. Как-то само собой получилось, что общение Дерера с Фейлелем закончилось приглашением посетить клинику в Зелёной Долине. Это было невероятным везением: Майкл давно желал увидеть своими глазами, как работает Динаэль Фейлель, ибо сэру Дереру было известно более десятка случаев, когда безнадёжные больные, прошедшие лечение в других местах, возвращались радостными и исцелёнными именно из лечебницы возле Горного Замка.

«Может, здесь и правда живёт какое-то волшебство? — рассуждал Майкл Дерер, сойдя на землю возле ворот клиники. — Конечно, речь не о легендах и сказках… Хотя, родившаяся где-то в этих краях, „Песнь о Тане и Тине“ весьма поэтична и трогает душу.

Места тут наполняют сердце теплом и романтикой… Но мы, врачи, — реалисты и знаем, что чудес не бывает… А талант и руки у сэра Динаэля, безусловно, редчайшие… Интересно, а почему он всегда в перчатках? — вдруг вспомнились гостю тончайшие, безукоризненно белые перчатки главного врача. — Хотя он вообще на всех конференциях выглядел несколько франтовато…»

— 16 —

Увидев через окно своего кабинета подъехавшую карету, Динаэль, приветливо улыбаясь, вышел навстречу ожидаемому им гостю.

Дерер с искренним интересом смотрел на приближающегося к нему человека. Это был хорошо сложенный мужчина лет сорока в белом халате и белых брюках; туго подвязанная тесёмками шапочка совершенно скрывала его волосы и лоб. Только манера движений показалась знакомой Майклу. А когда встречающий подошёл ближе, приветливая улыбка и неповторимого цвета глаза заставили гостя увериться в том, что это и есть Динаэль Фейлель: в своём повседневном рабочем наряде это был иной человек, нежели тот, хоть и тоже весьма добродушный, какого Дерер видел на симпозиумах…

— Рад Вам, дорогой профессор, — проговорил хозяин, останавливаясь перед Майклом. — Как дорога?

— Спасибо, неплохо, — ответил тот. — И здравствуйте.

— День добрый, — слегка поклонился Динаэль, делая рукой жест в сторону клиники. — Желаете отдохнуть сперва?

— О, нет, — улыбнулся Дерер. — По чести сказать, я столько мечтал побывать в вашей больнице, что теперь, находясь так близко от своей цели, не хочу отвлекаться на пустяки.

— Понимаю Вас, коллега, — согласился Фейлель. — Тогда, прошу… И Дин провёл гостя в свой кабинет.

— Пациентов у нас на сегодня мало, — говорил Динаэль. — Зато я Вам кое-что покажу.

Радостно-лукавый огонёк мелькнул в светлых глазах.

Дин указал на микроскоп, стоящий на столе.

— Взгляните, — предложил он. — Вам ведь известна эта злодейка?

Майкл надел протянутые ему резиновые перчатки. «Он снова в перчатках, — мысленно усмехнулся Дерер странному стечению обстоятельств. — Правда, при проведении опытов подобная часть гардероба не лишняя…»

Профессор внимательно посмотрел на предметное стекло.

— Боже! — воскликнул он. — Она чрезвычайно опасна! А вы у себя на столе…

— Это сегодня, — Фейлель широко улыбался. — Теперь она не столь страшна.

И Динаэль нанёс на стекло одну каплю голубовато-перламутровой жидкости.

— Смотрите, — предложил он.

Дерер смотрел.

Профессор был потрясён: сотни учёных безуспешно пытаются найти лекарство от смертельного вируса, а этот удивительный человек с такой лёгкостью и невозмутимостью показывает сейчас то, от чего любой другой на его месте надулся бы от гордости и потребовал бы немедленного поклонения себе, великому.

— Это невероятно! — воскликнул Майкл. — Вы должны представить своё открытие на симпозиуме, через месяц…

— Об этом и речь, — обрадованно заговорил Динаэль. — Сэр Дерер, вы понимаете, сколько жизней способна сберечь найденная вакцина! Я вам всё покажу и расскажу. Поведайте о данном препарате. Мои врачи — очень хорошие, опытные… но не публичные… люди. И мне не хочется уговаривать их выполнять эту нужную, но не комфортную для них миссию… А я сам не буду присутствовать в ближайшее время на конференциях…

И, опережая вопрос гостя, Дин пояснил:

— Это по личным, семейным причинам.

Он сказал мягко, по-доброму улыбаясь, и Майкл понял, что его собеседник не лукавит и не шутит и ничего более объяснять или просить не станет. Решение должно быть добровольным и честным.

— Хорошо, сэр, — Дерер даже поклонился в знак уважения. — Это честь для меня — представить Ваше открытие. Но, как честный человек и врач, понимающий великую важность именно вашего труда, я прошу: напишите доклад, а я лишь зачитаю его от вашего имени.

— Спасибо, — тоже с поклоном ответил Динаэль.

И, сняв перчатку, протянул свою руку Майклу. Тот впервые пожал обнажённую ладонь Фейлеля…

Ощутив прикосновение тонких рубцов, Дерер вскинул взгляд на лицо Динаэля.

— О, — усмехнулся тот, — забыл Вас предупредить! Это… неосторожность… в молодости…

— А… — кивнул Майкл и попытался отогнать от себя совершенно, как ему показалось, нелепую для врача-реалиста мысль, навеянную вдруг внезапно всплывшим в сознании образом Тана…

— 17 —

Вновь отказавшись от предложенного отдыха и чая, Дерер отправился с Динаэлем на первичное знакомство с клиникой.

Лечебница оказалась выстроенной по очень грамотному и толковому проекту. И хотя предполагалось основное её функционирование для жителей всего трёх деревень Долины и для обитателей Горного Замка, больница имела четыре хорошо изолированных друг от друга, с точки зрения санитарных и гигиенических норм, отделения: общее, инфекционное, детское и родильное. Пациентов сейчас в клинике было семеро в общем отделении.

Совершив утренний обход вместе с главврачом, и вновь убедившись в лучших качествах этого человека, Майкл Дерер попросил ещё раз показать ему инфекционное отделение, ибо он не совсем понял принцип, по которому включается специальная защита, если в клинике оказываются больные, поражённые опасными вирусами.

Фейлель уже в третий раз подробно рассказывал и показывал гостю удивительную изоляционную систему инфекционного отделения. Динаэль был на удивление терпелив: он улыбался и повторял свои объяснения вновь и вновь. Всё становилось ясным и понятным профессору, но одна деталь… «Странно, — в досаде думал Майкл, — господин Фейлель так хорошо говорит, а я… Может, мне действительно надо отдохнуть с дороги?..»

Несколько раз Динаэль на мгновение словно оказывался мыслями где-то далеко… Но это были лишь мгновения. Однако, как человек внимательный и отзывчивый, Дерер спросил, не тревожит ли что-либо уважаемого хозяина. Но Фейлель только поблагодарил за беспокойство и выразил надежду, что «всё будет хорошо». Майкл хотел уточнить…

— 18 —

… но тут на лестнице послышались торопливые шаги: кто-то почти бегом поднимался на этаж инфекционного отделения. Фейлель почему-то слегка побледнел и резко обернулся к дверям.

На пороге появилась молоденькая медсестра. Её лицо было расстроено.

— Что случилось, Лара? — Динаэль говорил негромко и ровно.

— Сэр, — стараясь отвечать быстро и спокойно, произнесла девушка. — Мадам Заира просит Вас срочно…

— Прошу прощения, — Фейлель кивнул гостю и широкими шагами проследовал к лестнице.

Лара семенила за ним, продолжая рассказывать:

— Она пришла сама… Сказала, что что-то ей нехорошо, но как-то не так, как должно быть… А потом она …

— Говори, — удивительно мягко произнёс Динаэль замолкнувшей вдруг медсестре.

Та продолжала:

— Потом она потеряла сознание… И у неё открылось кровотечение… Мадам Заира… считает… что надо выбирать…

Профессор Дерер спустился следом за Дином и Ларой и, увидев лицо столь улыбчивого несколько минут назад главврача, ужаснулся: такой мертвенной бледности и такого напряжения в чертах ему не приходилось наблюдать ни разу в жизни, а слова и жесты Фейлеля оставались ровны и спокойны.

— 19 —

Спустившись в родильное отделение, Динаэль бесшумно раскрыл дверь кабинета мадам Заиры.

— Лара, готовь операционную. Срочно. Позови Низу ассистировать…

Девушка побежала выполнять распоряжение. Дерер вошёл в кабинет вслед за Динаэлем.

На кушетке, возле которой хлопотала врач, видимо, опытная акушерка, видавшая многое, лежала без сознания светловолосая женщина…

«Красивая… — подумалось Майклу. — Как жаль, если ей не удастся помочь…» И, хотя Дерер и не был специалистом в акушерстве, он понял, что спасти можно или только роженицу, или только ребёнка. Мысль эта навела на профессора глубокую печаль: он был немолод и видел смерть не раз, но…

Дин склонился над несчастной. Женщина вдруг приоткрыла глаза. Видимо, она всё поняла. И прошептала:

— Малышей… Спасайте малышей…

Фейлель побледнел ещё больше, хотя подобное казалось уже невозможным. Женщина вновь потеряла сознание.

В кабинет вошла ещё одна медсестра.

— Низа, — ровным и тихим, как прежде, голосом проговорил Динаэль. — В операционную две детских инкубационных камеры, аппарат для искусственного дыхания…

Мадам Заира, молчавшая до сих пор, прошептала:

— Но, сэр… я не смогу… Или — или… Простите, ради Бога…

— Я знаю, — негромко ответил он и вздохнул. — Я сам… У меня нет выбора…

— 20 —

Спустя четверть часа в ярко освещённой операционной началась борьба за спасение жизней. Борьба людей, вооружённых только знаниями и опытом врачей. Борьба Дина за жизнь своей любимой, о чём, вызвавшийся ассистировать, профессор Дерер и не подозревал.

— 21 —

Сэр Даниэль, помогавший Верховному Магу систематизировать поступившие в Библиотеку пару дней назад полторы сотни чародейских свитков из Волшебного Архива, закончил свою работу и отправился к Школьному вестибюлю. Только что прозвенел звонок с последнего урока, и Эдилейн должна была вот-вот спуститься к выходным дверям.

Дед и внучка шли домой, как обычно: Эди весело подпрыгивала, а Дан, опираясь на свою трость и неспешно шагая по дороге, держал её за руку.

— Деда, — спросила девочка, — а почему папа, отдав свою силу волшебника кому-то, не пытается её вернуть?

— Как это? — переспросил Даниэль. — Ведь папа спасал маму. Иначе бы она умерла… Нельзя вернуть то, что отдаёшь добровольно и заведомо навсегда.

— Можно, — твёрдо сказала Эди. — И нужно. Это — твоё. Спас — а теперь обратно. Ведь мама уже выздоровела.

— Нет, солнышко, — ответил Дан. — Так не бывает. Такой выбор делается один раз. И изменить ничего нельзя.

Даниэль внимательно посмотрел на внучку.

— И твой папа ни о чём не жалеет, — добавил он. — Мамина жизнь важнее таланта волшебника. Тем более малая толика силы у папы осталась. Видимо, как награда за способность пожертвовать чем-то ради другого.

— Это неправильно! — возмутилась Эди. — Папа был сильнейшим магом! А теперь только морозные узоры ради забавы на стекле иногда может рисовать… Он должен найти этого кого-то, кому его сила досталась, и забрать.

— А если тот не захочет отдавать? — лукаво улыбнулся Дан. — Если он считает иначе: досталась сила мне по воле небес — значит, она моя; и не имеет значения, чья была прежде… И ведь это мнение тоже справедливо…

— Нет, — девочка поджала губы. — Папа теперь… как все… А должен быть…

Она замолчала и шла дальше, опустив голову. Даниэль тоже более ничего не говорил, но его тревожили подобные мысли внучки, тем более что девочка возвращалась к ним не однажды.

— 22 —

Дома ждали неприятные вести. Оказалось, утром, когда все разошлись по делам, а нянюшка Галия помогала Эливейн приготовить комнату для ожидаемого Дином коллеги, профессора Майкла Дерера, Эливь вдруг призналась, что ей как-то нехорошо и отправилась в клинику к мадам Заире. Галия хотела проводить госпожу, но та улыбнулась: не настолько, мол, всё страшно, и она дойдёт сама… Прошёл час. Эливейн не возвращалась. Нянюшка побежала в клинику… Дежурная медсестра, стараясь смягчить тревожные известия, говорила туманно… Но страшную правду о происходящем скрыть невозможно…

И нянюшка поведала то, что узнала, поведала сэру Даниэлю, пока ничего не подозревающая Эди переодевалась в своей комнате.

Суть рассказа Галии состоял в том, что столь хорошо переносившая беременность Эливейн вдруг потеряла сознание и более в себя не приходила. Перед врачами встала проблема ужасного выбора: или малыши, или мать. На мгновение, словно какая-то сила заставила её, Эливь приоткрыла глаза и прошептала: «Спасите малышей»… Дин сам взялся оперировать… И вот прошло уже четыре часа, а никто из операционной не выходил…

— 23 —

Спустившаяся в гостиную Эди настороженно посмотрела на взрослых. И как те ни старались придать своим лицам безмятежные выражения, девочка почуяла неладное.

— Что с мамой? — взвизгнула она.

— Мама в больнице, — ровным голосом ответил Даниэль. — С ней папа. Понимаешь? Папа сделает всё…

— Папа не может ничего сделать! — выкрикнула девочка. — Папа только человек! Я же говорила…

И Эди, схватив деда за руку, потянула его к дверям.

— Идём к ней! Скорее!

— Идём, — ответил Даниэль, — но только если ты прекратишь кричать.

Девочка остановилась и посмотрела в глаза деду. Она вдруг увидела, что тот смотрит на неё с болью, с печалью, с тревогой, но… не с сочувствием… И восьмилетняя девочка впервые задумалась над тем, почему ей в её горе не сочувствует тот, кто всегда был на её стороне, даже если она ошибалась…

— Хорошо, — тихо ответила она. — Я поняла…

Все трое: сэр Даниэль, нянюшка Галия и Эди — отправились в клинику…

— 24 —

Майкл Дерер оказался замечательным ассистентом: он впервые работал в паре с Динаэлем, он никогда прежде сам не проводил подобной операции, но его действия соответствовали требованиям хирурга.

Дерер с профессиональным восторгом наблюдал за быстротой и точностью движений рук Фейлеля, который в своей практике, как знал Майкл, тоже впервые делал данную операцию. Поражало Дерера и лицо Динаэля: оно было совершенно непроницаемо. «Словно белый холодный мрамор…» — подумалось Майклу.

Когда две здоровенькие малышки одна за другой увидели свет, Фейлель позволил себе улыбнуться, передавая их по очереди на руки детскому доктору госпоже Дасии и сестре Ларе; его улыбка, короткая и немного печальная, показалась Дереру настолько тёплой и жизнеутверждающей, что он почему-то подумал, что сегодня свершится то, чего так долго врачи-акушеры ждали: будет найден способ спасти роженицу в аналогичной ситуации… И предчувствие не обмануло профессора.

Через пять часов после начала операции, наложив удивительно тонкие и ровные швы, Фейлель произнёс:

— Отключайте искусственное дыхание…

И тут Дерер с изумлением услышал, как дрогнул от волнения голос, казалось, обладающего железным хладнокровием Динаэля, увидел влагу в глазах Фейлеля и понял, что от долгого и невероятного напряжения, тот не может даже опустить одеревеневшие вдруг руки или пошевелить пальцами.

Мисс Лара ловко освободила ладони Динаэля от хирургических перчаток.

— Сэр, — тихо произнесла мадам Заира. — Вы же совершили невероятное!

— Невероятное не совершается, — устало, но счастливо ответил тот.

— А у меня не было выбора, — повторил он, уже звучавшую в его устах, фразу.

Но Дерер вновь не понял до конца её значения.

Через стекло операционной уже в пятый раз заглянула дежурная медсестра мисс Линн. Но теперь ей ответили — улыбкой. Она радостно поспешила в приёмный покой.

— 25 —

Динаэль взглянул на новорожденных, мирно спящих в специальных кроватках на колёсиках и привезённых сейчас по его знаку из соседней палаты, куда их унесли сразу после рождения, сюда, поближе к вот-вот готовой проснуться матери. Он улыбался.

— Сэр, — негромко обратилась к нему мадам Заира. — Я побуду здесь. Не волнуйтесь. Вас ждут внизу… — акушерка перевела взгляд на Эливейн. — Она придёт в себя минут через пятнадцать. Всё будет хорошо. Всё уже хорошо… Вы успеете вернуться… Идите, Вас ждёт дочка…

— Да… Спасибо… — Дин смотрел на Эливь и ответил словно бы для неё. — Я сейчас… Я быстро…

— 26 —

Майкл Дерер последовал за Динаэлем.

Профессор вдруг ощутил усталость. Ещё бы! Он только сегодня приехал. Сразу узнал о потрясающем открытии. Потом пожелал немедленно осмотреть клинику. А после неожиданно попал ассистентом на труднейшую операцию.

В высоком и светлом вестибюле Динаэль Фейлель уже стоял на коленях, обнимая прильнувшую к его плечу девочку лет восьми. Малышка плакала, а отец нежно поглаживал её по рыжим волнистым волосам.

— Деточка, — позволил себе высказать свой восторг Дерер. — Вам не плакать надо, а гордиться! У Вашего отца — Дар. Дар от Бога. Он не просто врач. Он гениальный врач.

— Спасибо, сэр, — прошептала Эди и всхлипнула. — Папочка, прости меня. Это я виновата…

— Глупышка, — ласково ответил Дин. — Ты-то тут при чём? Просто так случилось… Но теперь всё будет хорошо… Мама вот-вот проснётся, и мисс Линн вас позовёт…

«Мама? — сам себя мысленно переспросил Майкл. — Мама?.. Боже мой! Вот почему он был так напряжён… Вот почему у него не было выбора… Она — его жена… Он не мог не выполнить её просьбы и не мог потерять её… Но… я впервые встречаю такого врача, который рискнул бы… Он — гений…»

— Нет, — печально шептала Эдилейн. — Это моя вина. Я не верила в тебя… Я считала, что ты… слабый… неудачник… Ты отдал свою силу и не пытаешься вернуть её… — она опять всхлипнула. — А дело не в магии… Ты говорил мне, а я не слышала… Слушала и — не слышала… Ты предупреждал, что, если человек в чём-то заблуждается и не хочет пересмотреть своё мнение, то жизнь его заставит это сделать… Только я не хотела, чтобы так… чтобы маме было плохо… — девочка с болью посмотрела в глаза отца. — А ты… самый лучший и самый сильный… Потому что ты делаешь добро… А мама сможет простить меня? И… и… ты… ты…

Эди не договорила, а отец крепко обнял её, поцеловал и посмотрел в серые заплаканные глазки.

— Ты выросла, моё солнышко, — негромко сказал он. — Ты стала совсем взрослой. И ты умничка. Спасибо тебе…

— 27 —

Майкл Дерер покидал гостеприимный дом Фейлелей с новыми, ещё не осмысленными им до конца, чувствами. Он всем сердцем желал этой удивительной паре, со всем их семейством счастья и долголетия. Но то, что он увидел, узнал, к чему прикоснулся за прошедшие десять дней, пока оставалось непостижимым: явно существующим, но совершенно противоречащим его прежним убеждениям.

Во-первых, любовь. Майкл искренне верил в её существование. Но, чтобы пронесённое через годы чувство оставалось неизменным, чтобы, ежедневно видя друг друга, не потерять ощущения величественности, загадочности друг друга, не утратить пылкости и обожания каждой чёрточки, каждого жеста, каждого взгляда друг друга. Чтобы, любя других людей, обожая своих детей, не растратить своих сердец и оставаться словно единым целым, действительно половинками друг друга… Это казалось невероятным, хотя и было перед глазами Дерера.

Во-вторых, профессору пришлось серьёзно задуматься над своей материалистичностью: легенды легендами, но люди Долины жили искренним убеждением в существовании волшебников, в Школе отдельные ученики обучались магии, Динаэль рассказывал потрясающие вещи о работе Инфекционного барьера (и, если отвергнуть сверхъестественное, то ведь защита никоим образом не сработает — Дерер проверял)…

И, наконец, сила веры человека в то, что он должен. Должен — и всё. Иначе никак нельзя. И тогда совершается то, что считалось невозможным. Так Динаэль сумел успешно провести, никем прежде не доведённую до благополучного конца, операцию.

Майкла Дерера провожали всем семейством: сэр Даниэль Фейлель (маг, с чем пришлось смириться — не верить своим глазам было просто глупо), Динаэль и, уже вернувшаяся домой, Эливейн (оба с малышками на руках), старшие дети — близнецы Эркелиэль и Элельдиэль (тоже волшебники), рыжеволосая и сероглазая Эдилейн, стоящая рядом со старенькой и явно любимой нянюшкой Галией. Профессор благодарил за тепло и радушие, обещал наведываться теперь чаще на правах друга и немедленно оповестить Дина о событиях на предстоящем симпозиуме.

— 28 —

Эдилейн ждала во дворе Школы. Погода была солнечной, и девочка с подружками весело резвились на ровно подстриженной траве газона. Вдруг она остановилась: отец шёл к ней и улыбался.

Отец улыбался ей всегда. Но с того дня, как родились её сестрёнки, Эди стала чувствовать настроение отца: не просто приветливость, а радость, гордость, одобрение, снисхождение, поддержка… Она действительно повзрослела.

Сейчас отец и улыбался ей, и здоровался со встречными — взрослыми и детьми. Но девочка поняла: он и смущён чем-то, и гордится этим.

— Привет, папочка, — Эди подбежала к Динаэлю, а тот наклонился и поцеловал её.

Девочка внимательно посмотрела в его удивительные глаза.

— Как прошёл Совет? — очень по-взрослому проговорила она. Отец помолчал, а потом ответил вопросом:

— Помнишь, я обещал тебе переговорить с сэром Арбениусом, чтобы учащимся младшей школы тоже разрешили посещать читальный зал магических легенд и преданий?

— Да! — воскликнула Эди. — Значит, можно?

— Можно, — кивнул отец. — Вам выделили день недели и время. Со следующего вторника с трёх до пяти вас там ждут.

— Ой, папочка, спасибо! — и Эдилейн обернулась к подружкам. — Я скажу девочкам?

— Конечно.

Эди поспешила сообщить радостную новость одноклассникам. Но она чувствовала, что есть у отца и ещё какая-то весть, видимо, касающаяся взрослых… Но явно хорошая…

— Папа, а что ещё? — спросила Эдилейн, когда за руку с Динаэлем вышла из Замка.

— Ещё? — отец улыбнулся как-то смущённо. — Ты же знаешь, что сэр Арбениус… стар и… ему трудно нести на себе бремя большого количества забот… Он сложил с себя часть обязанностей. И предложил выбрать нового Хранителя Магических Знаний…

— Но лучше него магию не знает ник… — девочка вдруг замолчала. — Я глупая! — воскликнула она. — Только один человек может сравниться с Верховным Магом в Знаниях. Это ты, папочка! Ты стал Хранителем?

— Да, — просто ответил отец. — Но это очень ответственно. А у меня — только знания. И почти нет магической силы. Поэтому, мне придётся много работать…

— Ты грустишь, что маме будет тяжелее? — догадалась Эди. — Я буду ей помогать. Обещаю.

— Спасибо, — серьёзно ответил Динаэль. И Эдилейн увидела гордость в его глазах. Гордость за неё!

— 29 —

Приближался день рождения сестричек Эди — им исполнялось по годику. Малышки, получившие имена Диналейн и Даналейн, были удивительно спокойны и улыбчивы. Кажется, они ни разу ещё не плакали и не капризничали.

Очаровательны они были и внешне: на уже достаточно длинные вьющиеся светло-русые волосики легко привязывались пышные банты, а большие глазки, цвета моря в ясный солнечный день, смотрели умно и задорно.

Эди шла с отцом и дедом. Она вся была охвачена сознанием важности предстоящего дела: друг семьи ювелир и волшебник дядя Оянг закончил работу над подарком для крошек. Оставалось немногое, но, пожалуй, самое главное: изготовленные умелыми руками медальоны с витиеватым вензелем из серебряных цветков и переплетённых золотых стебельков и листьев были точно такими же, что носили на шеях Эркель, Элель и сама Эди. Те перешли к своим нынешним владельцам от отца, дяди и деда. А вот Дине и Дане пришлось создавать новые. И теперь предстояло с помощью наследной магической силы рода наделить голубоватые камешки, хранящиеся внутри каждого медальона, защитной силой, доступной только Фейлелям.

Эди гордилась оказанной ей честью и боялась, что не сумеет выполнить подобное поручение. Но она верила отцу. А тот сказал, что будет сам держать её ладони и направлять…

— 30 —

Эдилейн справилась!

Вернее, так говорили все: дедушка, дядя Оянг и тётя Квета, даже сам отец.

Девочка улыбалась и искренне радовалась. Но для себя она поняла одно: без отца ей ни за что бы не справиться. Если бы он не управлял её руками, то слов и объяснений, даже его слов и объяснений, оказалось бы недостаточно.

И она твёрдо решила: после тестирования в конце учебного года она наберётся смелости и попросит не назначать ей иного наставника магии, кроме отца. Эди понимала, что это будет выглядеть, возможно, и нагловато, её могут назвать капризной и невоспитанной девчонкой, но Эдилейн почувствовала, что только папе она может доверять целиком и полностью, и только ему дано научить её управлять силой столь могучей, о которой отец, видимо, знал, а она лишь подозревала. И пусть подобная просьба прозвучит впервые, ведь юным волшебникам всегда назначались учителя по результатам тестирования решением Совета, — Эди вдруг ощутила свою правоту.

— 31 —

За завтраком Эди была сосредоточена и слишком серьёзна.

— Не волнуйся, солнышко, — подбодрила её мама. — Ты хорошо подготовилась и справишься с заданиями.

— Конечно, мамочка, — девочка постаралась ответить непринуждённо.

Но отец смотрел на дочь внимательно, и что-то в его взгляде заставляло Эди сомневаться в, казалось бы, хорошо продуманном решении…

— Понимаешь, Эливь, — обратился Дин к супруге, продолжая строго, но с любовью, смотреть на дочь, — наша девочка, мне думается, боится не за само тестирование и не сомневается в своих способностях и знаниях. Её тревожит иное. Она задумала нечто, что нам с тобой не понравится. И что мы будем против её поступка, она осознала только сейчас… Так? — спросил Динаэль у Эди.

Девочка покраснела и молчала. Как отец знал её! Неужели он действительно догадался, что она задумала?

— Хорошо, — вздохнул Дин. — Я помогу тебе, моя родная. Эливейн села рядом с мужем и подбадривающе кивнула дочери.

— Ты ощутила, как тебе легко владеть своей силой, когда тебя… направляют. Это случилось в мастерской дяди Оянга. И ты решила, что лучше всего, если наставником в магии буду для тебя я. Так?

— Да, — призналась Эди.

— Но терпения ты не набралась и выбрала иной путь: просить о желаемом тобой учителе?

— Да, — тихо ответила девочка.

Тут в разговор вступила Эливейн. Она подошла к дочери и обняла её.

— Глупышка, — ласково проговорила Эливь. — Тестирование выявит твои природные склонности и уровень подготовки, что позволит Совету выбрать наставника, способного помочь тебе в наибольшей степени развить свой талант. А папа и так всегда будет рядом. Он твой учитель, покровитель, заступник, наставник. С самого рождения. И ничто не изменится, даже когда у тебя будет и другой наставник, назначенный Советом. Ты всегда можешь надеяться на помощь и понимание папы.

Эдилейн смущённо подняла взгляд на отца. Тот ласково улыбался.

— Неужели ты думала, что с появлением в твоей жизни школьного руководителя магических дисциплин я перестану помогать тебе в познании волшебства?

— Прости… — и Эди подошла к отцу. Тот взял её за руки.

— И ещё одно, солнышко, — тихо сказал он. — Ведь и меня Совет назначит наставником для кого-то… Почему же ты так уверена, что не для тебя?

О такой возможности Эдилейн, озабоченная страхами удалиться от отца, рядом с которым ей было так легко, даже не подумала…

— 32 —

Два дня после тестирования Эди была молчалива. Она терпеливо ждала заседания Волшебного Совета и очень волновалась. Домашние понимали тревоги девочки и старались отвлекать её от пессимистических мыслей.

Наконец настал день Совета. Маленькие волшебники собрались в огромном вестибюле в назначенное им время. Вскоре вышел Секретарь и пригласил школьников следовать за ним.

Серьёзные и молчаливые, одиннадцать мальчиков и девочек робко вошли в высокий сводчатый Зал и остановились перед только что закончившими совещаться магами.

Поднялся сэр Арбениус. Он был уже очень стар, но голос его звучал твёрдо и торжественно. Верховный Маг поздравил юных волшебников с началом серьёзных занятий чародейскими науками и приступил к оглашению составленных Советом пар: ученик — наставник.

Эди слушала и… не слышала: она не понимала называемых имён. И лишь когда сэр Арбениус произнёс её имя, слух и ясность мысли вернулись к девочке.

— Эдилейн Фейлель, — проговорил Верховный Маг и выждал положенную паузу. — Сэр Динаэль Фейлель…

— 33 —

Четырнадцатилетняя рыжеволосая, уверенная в своей привлекательности Эдилейн, в великолепно сидящей на ней синей школьной форме, неспешной грациозной походкой возвращалась домой после дополнительных занятий по магической мифологии.

Но мысли этой очаровательной юной особы были заняты вовсе не мечтательными вздохами о молодых ухажёрах, которых у Эди было несколько и которые, надо признать, оказывались очень неплохи, как внешне, так и душой. Эдилейн не ощутила ещё главного: учащённого биения своего сердца. И это обстоятельство огорчало, пугало, расстраивало её, давало повод для грустных мыслей. Она говорила о тревогах с мамой, но та успокаивала дочь уверениями, что всему своё время, что нужно просто уметь ждать…

Ждать… Уметь ждать… Пожалуй, данное качество равно ценят и мама, и папа. Но Эдилейн от природы была не очень терпелива. Часто ей этот недостаток мешал. Она, веря в правоту родителей, пыталась измениться, старалась стать терпеливее. Но собраться с силами и ждать получалось далеко не всегда.

Вообще, Эди росла весьма эмоциональной и даже вспыльчивой. Отец и мать старались помочь дочери в трудные для неё минуты, уверяли, что всё пройдёт, и она научится владеть собой, контролировать свои эмоции. Пока частенько получалось наоборот.

— 34 —

Урок магии с отцом и наставником сегодня прошёл неплохо. Но одна неприятность всё же случилась.

Динаэль учил Эди направлять огненный луч на нужный объект, обходя возможные препятствия. Суть объяснений отца сводилась к тому, чтобы, помогая кому-то одному, не причинить вреда другим. Эди разгорячилась и… огонь чуть не спалил внезапно опустившуюся на выбранный в качестве мишени камушек великолепную яркую бабочку. Спас положение отец. Машинально, по давней привычке, он, молниеносно среагировав на ситуацию, выставил вперёд левую ладонь, и — случилось невероятное, нежданное им самим чудо: огненный лучик вонзился в тонкий, внезапно возникший на его пути по воле Дина, ледяной щиток, не растаявший от жара, а просто осыпавшийся мелкими осколками на землю. Бабочка улетела.

Отец, поражённый, кажется, не меньше своей ученицы, дал возможность Эди завершить занятие более удачной для неё попыткой, отпустил дочь домой, а сам отправился в библиотеку в отдел книг и свитков об утраченной волшебной силе. Хотя он сам знал, казалось, всё на свете и мог ответить на любой вопрос относительно магии, иногда из его уст звучала фраза: «Это, пожалуй, надо уточнить…» И он шёл уточнять, уже предполагая, в каком именно свитке или в какой книге найдётся нужное уточнение…

— 35 —

Эди, придя домой, застала маму с младшими сестрёнками во дворе, на площадке. Девочка подумала, и не впервые, что отец словно чувствует некоторые вещи на расстоянии, особенно то, что касается мамы.

— Ты сегодня раньше? — Эдилейн поцеловала мать и села рядом с ней на скамеечку. — Папа так и сказал: «Извинись за меня перед мамой. Мне придётся задержаться…»

— Что-то случилось? — спросила Эливейн, внимательно глядя на дочь.

Эди стало тепло и спокойно от её ласкового голоса.

— Нет, — поспешила заверить девочка. — Просто папе надо кое-что уточнить… Я сегодня чуть не спалила бабочку своим огненным лучиком, а папа выставил перед несчастным насекомым маленький ледяной барьер, — пояснила Эди. — И представляешь, лёд не растаял, а поглотил горячую струйку и осыпался мелкими осколками. Здорово! Может, папе удастся восстановить свою силу?

Эливейн как-то странно смотрела на дочь: вопросительно, тревожно, радостно, печально одновременно.

— Мам, — сказала Эди. — Я уже большая. Если тебе нужно срочно поговорить с папой… Я же вижу, что ты обеспокоена, хотя причин для волнений, мне думается, нет… Но ты сходи к нему. Я посмотрю за Даной и Диной… Правда.

Эливейн задумалась. Наконец она решилась.

— Спасибо, солнышко, — Эливь обняла дочь. — Я скоро… Если что, нянюшка Галия дома…

— 36 —

Эливейн шла быстро. Встречные уважительно здоровались с ней и приветливо кланялись. Её давно знали и любили. А те, кто имел детей, и помыслить себя не могли без мадам Фейлель — лучшего детского врача уже лет десять не было в округе. Эливейн улыбалась, отвечая на приветствия.

Дина она нашла в библиотеке, в отделе древних свитков. Он сидел, склонившись над столом и уперевшись лбом в раскрытые ладони. Эливь неслышно подошла к мужу и нежно обняла его за плечи. Тот, словно зная о её приходе, не вздрогнул от неожиданности, а опустил голову на бок, прижавшись щекой к её руке.

— Эди сказала мне про… ледяную защиту. Что тебя тревожит, милый? — тихо спросила Эливь.

— Только то, что я этим не управляю, — негромко ответил Дин. — Просто опасность вызвала… это… А я уже обрадовался: вдруг… Ведь это же возможность быстрого местного обезболивания…

— Прости… — Эливь вздохнула.

— Что ты! Любимая! — Динаэль вскочил и обнял жену. — Даже не думай… Ты тут ни при чём! — он посмотрел в её глаза. — Я ни о чём не жалею… Просто подумалось…

— Я знаю… — Эливейн слегка улыбнулась. — А что в свитке?

Динаэль протянул ей старинный пергамент. Эливь пробежала его глазами. Это были небольшие отрывки историй, где волшебники по собственной воле жертвовали своей магической силой во имя кого-то или чего-то. А потом уже не могли вновь обрести прежнее могущество, хотя в той или иной степени некоторые чародейские способности у них восстанавливались.

— Но свиток… — Эливь указала на неровный нижний край пергамента. — Он не целый?

— Да, — согласился Дин. — Хотя, судя по стилю, далее было несколько заключительных строк в этом же духе. Они утеряны…

Эливейн смотрела на мужа. Динаэль улыбнулся. Сразу стало светло и хорошо.

— Пойдём домой? — спросила Эливь. Дин кивнул.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Я тоже люблю тебя…

— 37 —

Эдилейн сидела в кабинете литературы. Мысли её были мрачны. Уроки закончились, а мисс Индра оставила Фейлель как не выполнившую домашнее задание. Эди попыталась оправдаться тем, что не успела прочитать заданный рассказ. Но подобного объяснения учительница не приняла. Эдилейн досадовала на «вредную литераторшу», но в глубине души понимала, что виновата сама. И «не успела» — было не совсем правдой. Просто, когда около девяти вечера девочка вспомнила о непрочитанном ещё рассказе, ей не захотелось отрываться от более приятного занятия — семейной беседы перед сном…

И теперь, сидя над раскрытой книгой, Эди с горечью думала над словами госпожи Индры.

— Жаль, что Вы, мисс Эдилейн, так подводите своих столь уважаемых всеми родителей, — грустно проговорила учительница. — И странно, что, когда мистер и мадам Фейлель успевают так много, их дочь не справляется со своим домашним заданием.

А стыдиться за себя у Эди причины были…

Она впервые действительно задумалась над тем, как и мама, и папа столько успевают?!

Мама, до её рождения работавшая врачом в клинике отца и неплохо лечившая взрослых, имея на руках годовалую дочь и двух мальчиков тринадцати лет, поступила на заочный факультет одного из крупнейших в мире Педиатрических Университетов, окончила его с отличием, поразив своими знаниями даже опытных профессоров. Сейчас мама успевает содержать дом, вести хозяйство, работать в клинике… И ни разу Эдилейн не замечала, чтобы мама жаловалась на то, что устала или не успела. Даже когда младшие сестрёнки болели ветрянкой, ни одно дело не было отложено…

А отец! И главврач клиники, и Хранитель Магических Знаний, и преподаватель анатомии в старших классах и факультатива по основам медицины, и её наставник…

А ещё медицинские симпозиумы и семинары, на которых отец всегда читает доклады и представляет свои новые открытия.

Но, несмотря на такую активную общественную жизнь, и мама, и папа всегда окажутся рядом с ними, детьми, как только кому-то из них понадобится помощь, поддержка, просто доброе слово…

Что же она, Эдилейн Фейлель, столь несобранна и безответственна. Нет! Надо брать себя в руки!

И Эди погрузилась в чтение…

— 38 —

Отец собирался на очередную медицинскую конференцию. Мама должна была поехать с ним, но… обстоятельства изменились — Дана и Дина заболели краснухой.

— Эливь, я откажусь от поездки, — говорил отец. Мама нахмурилась.

— Милый, это всего лишь одна из обычных детских болезней, — сказала она. — И самые тяжёлые дни миновали. Мы справимся. А ты должен показать свою новую вакцину. Это важно.

— Но это почти неделя! — печаль в голосе Динаэля была искренней. Эливейн обняла мужа и посмотрела ему в глаза.

— Я тоже буду скучать по тебе, — призналась она. — Но теперь мы знаем, что это не на одиннадцать лет, — она улыбнулась.

Отец вздохнул.

— А ещё, — добавила Эливь, — можно просьбу?

— Конечно, любимая! Всё, что пожелаешь.

— Возьми с собой Эди. У неё весенние каникулы. Посмотрит большой красивый город. Ей очень хочется, но она не решается сказать.

— Значит, понимает… — тепло улыбнулся Дин. — И, значит, будет стараться…

Эливь смотрела в его глаза.

— Конечно, — ответил Динаэль. — Пусть собирается. И после паузы шёпотом добавил:

— А я буду каждый день видеть почти твои глаза…

— 39 —

Эливейн вошла в комнату Эди. Та в растерянности сидела на кровати. На стульях, диване, столе — везде валялись разбросанные вещи.

— Мамочка, я не знаю, что взять, — призналась Эдилейн. — Ведь это очень большой город. И далёкий. И что там носят?.. И вообще…

— Не тревожься о том, что тебе пока неизвестно, — улыбнулась Эливь. — Город, куда ты едешь с папой, правда, большой и красивый. Отец будет, конечно, очень занят, но как показать тебе достопримечательности — придумает… А из одежды возьми вот это, — мама протянула дочери одно из платьев, лежащих на спинке кровати. — Красиво и современно… А в тёмно-зелёном бархатном костюме тебе будет удобно в дороге. Если же у папы окажется свободным вечер, и вы куда-нибудь пойдёте, то он поможет тебе приобрести подходящий наряд.

Эди вопросительно посмотрела на маму.

— Может, в театр или на концерт, или на какой-нибудь приём, если папе понадобится, — пояснила Эливейн. — И не бойся: лучше, чем отец, никто не подберёт тебе платье.

— 40 —

Эдилейн сидела в карете напротив отца и смотрела в окно. Конечно, её привлекали новые места, но сейчас мысли её были поглощены иным.

Эди считала, что она хорошо знает своих родителей: знает всё об их характерах, интересах, способностях, об их жизни. Теперь ей казалось, что она глубоко заблуждается.

Отец нечасто покидал Долину. Всегда по делам. Мама — и того реже.

Сборы родителей были незаметными, какими-то будничными. Эдилейн никогда не обращала на них внимания.

Правда, Фейлели совершали и семейные путешествия. Но это было иное. Маленькая Эди больше привлекалась старшими братьями, по-мальчишески шумными и весёлыми. Потом поездки стали менее длительными из-за ещё слишком крохотных сестрёнок.

Сейчас Эди ехала с отцом, очень далеко, в огромный незнакомый город. И с ней в карете сидел не тот Динаэль Фейлель, к которому она привыкла, которого обожала и почитала, а новый для неё человек, у которого были любимая работа и уважение людей, который оказывался умён и красив не только для родных. И Эди вдруг ощутила в себе рождение новой гордости и за отца, и за маму, столько лет неизменно преданных друг другу.

— 41 —

Когда утром второго дня карета въехала на широкие мощёные улицы огромного города, Эдилейн уже не думала ни о чём, кроме того, что видела за окошком. Отец негромко рассказывал ей о мелькавших за стеклом домах, скверах, переулках. Казалось, что Дин знал о вчерашних раздумьях дочери, и потому тогда молчал, а сегодня, следуя за её любопытным взглядом, вёл увлекательное повествование.

Карета остановилась перед великолепным особняком.

— Что это? — спросила Эдилейн.

— Гостиница, — улыбнувшись, ответил отец. — Приехали. И Динаэль надел на свои руки тонкие изящные перчатки.

— Зачем? — удивилась Эди. — Я и не знала, что ты такой… такой… франт.

Динаэль снова улыбнулся.

— Ну, — ответил он, — франтом меня считают. Это верно… Но… это вы привыкли к моим ладоням. А чужим это видеть вовсе не обязательно.

Эди слегка нахмурилась своей глупости: она, действительно, давно привыкла к тонким шрамам на руках отца.

— 42 —

Хозяин отеля — надо заметить, одного из лучших в городе, гордый предоставленной ему честью принимать в своих апартаментах лучших врачей со всех концов света, был в приподнятом настроении: он узнал, что на конференцию прибудет Динаэль Фейлель. Дело в том, что восемь лет назад сын господина Вальдо чуть не умер от неизвестной болезни. Тогда один из постояльцев, узнав о горе владельца гостиницы, рассказал о чудесном докторе из Зелёной Долины… И Дин спас мальчика, как спасал многих — своим талантом и любовью к людям. Теперь господин Вальдо желал отплатить добром за добро.

Подошёл управляющий, Донат. Это был человек средних лет, весьма любезный, но не разделявший искреннего уважения к медикам своего босса. И причины тому имелись: его мать умерла в возрасте сорока пяти лет от воспаления лёгких, а лечивший её врач оказался просто несведущим шарлатаном. Господин Донат теперь не доверял докторам.

— Сэр, — обратился он к мистеру Вальдо. — Позвольте мне всё же узнать, для кого оставлен Вами лучший номер отеля? Простите меня и не сочтите за дерзость, но я только что объяснялся с сэром Солуной. Вы же понимаете, что ему трудно угодить, а он постоянный клиент и весьма состоятельный.

— Прощаю Вам Вашу дерзость, — ответил хозяин гостиницы. — А Солуна сам бы уступил этому человеку не то что номер, но и часть своего состояния. Извините, что не предупредил Вас сразу. Мне бы хотелось предоставить лучшее в гостинице к услугам мистера Фейлеля.

Господин Донат внимательно посмотрел на хозяина.

— Вы хотите сказать, что этот человек, пожалуй, единственный, на кого не распространяется моё недоверие к медикам, приедет на конференцию?

— Вот именно! — воскликнул Вальдо. — И, возможно, не один. Организатор и научный распорядитель господин Майкл Дерер, в частности, заметил, что «прибудет сэр Динаэль Фейлель с супругой»… Господи! — всплеснул руками хозяин гостиницы. — Вот же он! Где эти неповоротливые носильщики?

И господин Вальдо сам поспешил к огромным стеклянным дверям.

Донат с некоторым недоумением и разочарованием наблюдал за происходящим на улице возле крыльца. Вскоре выражение разочарования исчезло с его лица, а удивление возросло…

— 43 —

У крыльца остановилась шикарная карета с витиеватым гербом явно очень древнего рода. Кучер неспешно слез с козел, степенно подошёл к дверце экипажа и протянул руку к резной ручке. В этот момент дверца распахнулась сама, и на землю легко спрыгнул, именно спрыгнул, не пользуясь откидной лесенкой, какой-то господин. Одет он был, что называется, с иголочки. Да ещё в белоснежных перчатках. Пышная шевелюра обильно подёрнута сединой. Но движения и осанка говорили о силе и ловкости этого человека.

«Ну, и франт», — подумалось Донату.

«Франт» в это время бережно опустил на дорожку очаровательное юное рыжеволосое создание и сам отправился отвязывать багаж. Тут-то с места сорвался и бросился к приехавшему господин Вальдо.

«Это и есть легендарный доктор? — спросил сам себя управляющий. — Но уж его спутница никак не супруга», — решил Донат, следуя к уже широко распахнутым навстречу приехавшим дверям.

— 44 —

— Доброе утро, господин Вальдо, — улыбаясь, говорил Динаэль, отвечая на приветствие хозяина отеля. — Рад видеть вас.

— О! — владелец гостиницы даже растрогался. — Сэр Фейлель, вы удивительный человек! Вы же помните всех по именам, даже если встречались с кем-то лишь однажды!

Динаэль только добродушно пожал плечами.

— Позвольте? — Вальдо собирался лично доставить багаж новых постояльцев в холл.

Динаэль снова улыбнулся.

— Благодарю, я справлюсь, — мягко проговорил он. Вальдо смутился.

— Не обижайтесь, сэр, — ответил хозяин гостиницы. — Просто так принято, что чемоданы постояльцев несут работники отеля.

— Я знаю, — Дин усмехнулся. — Но не собственноручно же это делает владелец такой шикарной гостиницы. Да и столь здоровому человеку, как я, не пристало сваливать свою ношу на чужие плечи, даже если это добровольно подставленные плечи.

И он легко поднял, снятый с кареты чемодан.

— Прошу! — торжественно произнёс господин Вальдо, пропуская вперёд своего долгожданного гостя и его молоденькую спутницу.

— 45 —

Эдилейн шла под руку с отцом и восхищённо осматривала интерьер гостиницы. Она бывала в иных городах. Но в небольших. И останавливались на отдых Фейлели всегда в более скромных отелях. Родители считали, что роскошь вовсе не обязательна для того, чтобы отдохнуть в пути. Главное — чистота комнат и теплота отношений. Но здесь сейчас было чему подивиться и чем полюбоваться.

— Мисс впервые в нашем городе? — спросил Вальдо.

— Да, — робко ответила Эди.

— Тогда, если позволите, сэр Динаэль, — проговорил он, — можно воспользоваться услугами гида нашей гостиницы. Очень интересный рассказчик. И надёжный человек, — заверил Вальдо. — Так что мисс многое сможет посмотреть и будет под доброй охраной.

— Благодарю вас, — кивнул Дин. — Только у меня есть маленькая просьба.

— Конечно, — с готовностью отозвался Вальдо. — Что пожелаете.

— Мой кучер, — улыбнулся Дин. — Он славный малый. И я обещал ему, что он ознакомится с достопримечательностями Вашего города. Да и Эди со знакомым человеком будет легче. Так что у вашего гида завтра не один экскурсант, а двое. Хорошо?

— Разумеется, сэр.

— Папочка, спасибо, — шепнула Эди отцу.

Динаэль почувствовал, как волнение и неловкость от множества нового и от лиц совершенно незнакомых ей людей постепенно уходят из сердца дочери, и снова улыбнулся.

— 46 —

От лучшего номера Динаэль тоже деликатно отказался. Он искренне не любил излишеств.

Окна, предоставленных Фейлелям комнат на третьем этаже отеля, выходили одно в пышный тенистый парк с вековыми дубами и высокими липами, другое на гостиничный открытый бассейн с пальмами в кадках и папоротниками в цветочных горшках.

Дин просмотрел расписание мероприятий, предусмотрительно приготовленное для каждого участника конференции Майклом Дерером, и постучался в комнату дочери, чтобы обсудить с ней возможные прогулки вдвоём и узнать, что именно хотела увидеть или услышать она сама. Эди не ответила. Динаэль бесшумно приоткрыл дверь.

Юная путешественница, утомлённая дорогой и необычностью обстановки, не привыкшая, как отец или мама, к столь разительной перемене в повседневном укладе своей ещё очень не насыщенной неожиданными событиями жизни, сладко спала, обняв мягкую подушку и едва переложив на широкое кресло вещи из чемодана.

Дин улыбнулся, накрыл девушку пледом и тихонько вышел в соседнюю комнату.

— 47 —

График конференции оказался достаточно скромным. Заседания были назначены в течение пяти дней с девяти утра до трёх часов дня. Вторая половина дня оставалась свободной. Так что Динаэль с радостью подбирал в голове возможные варианты прогулок для Эди.

Он решил предложить дочери, кроме посещения театра и оперы, поездку по вечернему, освещённому яркими огнями городу. Конечно, придётся сходить в лучший магазин дамской одежды — девочке понадобится вечернее платье. Но данное предложение едва ли вызовет у Эди возражения: Эливь уже предупреждала дочь, что той не стоит беспокоиться о нарядах, а, как любая юная красавица, Эдилейн мечтала быть неотразимой. Дин это знал и желал доставить девочке такое удовольствие.

Потом Динаэль спустился в холл гостиницы. Здесь весьма любезный управляющий познакомил уважаемого постояльца с гидом, мистером Валансеном. С ним Дин обсудил маршруты экскурсий для Эдилейн и Увары, своего кучера. Решили, что два дня прогулки будут совершаться пешком, а ещё два — верхами.

Затем Дин навестил Увару, интересуясь, как устроен его человек. Увара, молодой крепкий мужчина тридцати лет, оказался до детского восторга доволен всем, что с ним происходило в отеле. И тем, какая замечательная конюшня, и какое доброе отношение к его подопечным проявили местные конюхи; и тем, как великолепен его собственный номер на первом этаже гостиницы — с огромным окном, мягкой кроватью и ванной в полный рост.

Выйдя вновь в холл, Динаэль встретился с радостно шагнувшим ему навстречу Майклом Дерером.

— Друг мой, — осведомился профессор, — что случилось? Господин Вальдо сообщил, что вы прибыли не с супругой. Надеюсь, всё в порядке?

— Да, спасибо, — Динаэль приветливо улыбался. — Правда, заболели младшие. Я едва не отказался от поездки. Каюсь. Ведь я вам обещал… Но самые трудные дни миновали. И Эливь уговорила меня ехать без неё, — Дин помолчал. — Однако, моя спутница тоже очаровательна, — вновь улыбнулся он. — Со мной приехала Эди. Девочке хочется посмотреть мир.

— О! — ответил Дерер. — Я же не видел её года четыре. Думаю, что теперь она уже совсем взрослая барышня.

Динаэль развёл руками.

— И о вашем докладе, мой друг, — сказал профессор. — Вы выступаете уже завтра. Вас это устроит?

— Вполне.

— А сегодня вечером я могу рассчитывать на ваш визит ко мне на ужин? — добродушно осведомился Дерер.

— С превеликим удовольствием, дорогой профессор, — кивнул Дин.

— Тогда прощайте до семи часов, — откланялся Дерер. — Ах, да! — воскликнул он, оборачиваясь. — Заходил ваш издатель. Очень хотел повидать вас лично. И мадам Фейлель… Но, думаю, вы сами решите с ним дела. Он будет ждать вас в издательстве в любое удобное для вас время.

— Спасибо, — ответил Дин. — Я зайду к нему сегодня. До свиданья, профессор.

— До вечера. И друзья разошлись каждый по своим делам.

— 48 —

Эдилейн проснулась через два часа. Она с удивлением обнаружила аккуратно разобранный чемодан и отца, уже готового куда-то отправиться.

— Я уснула, — виновато проговорила она.

— Всё в порядке, девочка, — улыбнулся Динаэль. — Ты отдохнула?

— Да, — ответила Эди. — Куда мы направляемся?

— Сначала, думаю, пообедать, — подмигнул Дин дочери. — А потом… Мне нужно в издательство. Это недолго. Вечером нас ждёт к себе мистер Дерер. Поэтому надо купить тебе вечернее платье. Завтра…

И Динаэль рассказал дочери о планах на ближайшие дни, предлагая ей самой выбирать и корректировать маршруты. Эдилейн нравились все предложения. Она хотела увидеть и узнать как можно больше. Поэтому с радостью приняла составленный таким опытным и мудрым человеком, каковым оправданно считала своего отца, план.

Фейлели вначале отправились в ресторан отеля, а затем — пешком, чтобы по пути Эди уже могла знакомиться с городом, в издательство. Правда, Эдилейн интересовал вопрос о том, какие дела у её родителей могут быть с издателем, но спросить она почему-то не решилась и терпеливо, что было весьма трудно для юной мисс, ждала ответа от самой жизни.

— 49 —

Мистер Табея, один из всемирно известных издателей, владелец нескольких крупных типографий в больших городах разных стран с нескрываемым радушием встретил Динаэля Фейлеля и выразил своё восхищение красотой юной мисс. Эдилейн слегка покраснела, однако ответила ровно и негромко:

— Благодарю Вас, сэр. Но внешностью меня наградили природа и родители. Так что, моей заслуги в этом нет. И всё равно — спасибо.

Дин слегка улыбнулся, его быстрый взгляд, брошенный на дочь, заставил её сердце ликовать, ибо она почувствовала гордость отца за себя, за свой ответ, за свои мысли.

Далее последовал разговор о делах.

Эдилейн скромно молчала, сидя в глубоком кресле у камина с левой стороны кабинета издателя. Господин Табея и отец расположились возле широкого рабочего стола и перебирали какие-то листы, видимо, эскизы обложек. Наконец, собеседники пришли к согласию, и отобранный рисунок был бережно помещён в верхнюю папку на подоконнике за спиной издателя.

Потом мистер Табея выложил на стол три небольшого формата книги и несколько брошюр.

— Это ваши, — улыбнулся он. — Так сказать, авторские экземпляры. Но, каюсь: чуть было не продал и их. Тиражи ваших книг расходятся неимоверно быстро. Вы же могли бы стать богатейшими людьми! Немногие писатели, поэты, учёные могут похвастаться тем, что их труды столь востребованы при жизни автора. Может, всё же увеличим ваши гонорары?

Динаэль опять улыбался.

— Оставим всё, как есть. Мы и так получаем от вашего издательства достаточные отчисления. Их вполне хватает на наши семейные нужды и на больничные. А это, — Дин развернул принесённый с собой свёрток, — обещанные материалы: статья Эливь о детских нервных заболеваниях и их причинах, мой доклад на нынешней конференции и ваша мечта — новая лирика, спокойная и красивая; природа и человек и ничего более…

— О! — радостно воскликнул Табея. — Как хорошо, что мадам Эливейн решилась продолжать публиковать свои стихи. Это же чудесные вещи! Понимаете, мисс, — издатель вдруг обратился к Эди, — ведь важно не только лечить тело, но и врачевать души. А у вашей мамы талант! После её лирических повествований хочется жить, и жить в доброте.

Эдилейн робко кивнула в знак согласия. А в её сердце царил хаос. Она перебирала в руках переданные ей отцом «авторские экземпляры» и корила себя за своё нерадивое отношение к литературе. Она же никогда не проявляла интереса к этому предмету, не любила учить стихи… Неудивительно, что мама не упоминала при ней о своём сочинительстве… А она, Эдилейн Фейлель, дочь живой легенды, даже не подумала о том, кто же написал столь поразившую её в детстве, и так и оставшуюся в сознании лучшим литературным произведением «Песнь о Тане и Тине»…

Теперь у Эди на коленях лежали три томика: «Стихи о стихиях», «Простая философия» и «Песнь о Тане и Тине», изданные под псевдонимом «Элфей» — и несколько тоненьких брошюр на медицинские темы, авторами которых были её родители…

— А, может, мадам Фейлель всё же согласится опубликовать любовную лирику? — видимо, не в первый раз спросил Табея.

Дин усмехнулся и покачал головой.

— То, что Эливь хочет сказать о любви всем, — ответил он, — она говорит отдельными темами, словами, фразами в иных стихах. А сугубо личное должно оставаться личным…

Издатель решил попытаться найти себе союзника в лице Эди. Ведь дочь, юная, явно иначе, чем старшее поколение относящаяся к славе, может встать на его сторону.

— Мисс, — ласково начал он. — У вашей матушки прекрасный слог, прекрасные мысли и прекрасные убеждения. Её стихи могут научить и любви…

Табея остановился: он увидел в серых глазах Эдилейн точно такое же выражение сожаления, что он не понимает элементарной, простой вещи, какое заметил минуту назад, правда, в более мягком виде, не так, как пристало юношескому максимализму, в необычного цвета глазах Дина.

— Любви нельзя научить, — тихо, но твёрдо проговорила девушка. — Любви можно только научиться. Если твоё сердце откроется любви, то ты будешь властен беречь её или погубить. Но никто не поможет тебе сделать выбор, ибо ничьего совета ты не услышишь и не поймёшь. Любовь всегда дело двоих. Она всегда личностна и очень интимна. И говорить о своей любви одному и всем одновременно невозможно. И, по-моему, жестоко… Жестоко по отношению к себе и к любимому… Неужели вы этого не понимаете? Ведь есть любовные признания, которые можно слышать и тем, к кому они непосредственно не относятся, а есть такие слова, что принадлежат только двоим… Первыми мы восхищаемся и сопереживаем им как читатели, а вторые — великая неприкосновенная тайна для всех, кроме самих любящих… Вы не согласны со мной? Или в «Песне о Тане и Тине», по-вашему, мало любви?

В её интонации, в её движениях было столько искреннего изумления, что издатель, извинившись, отступился.

А Эди опять поймала на себе быстрый взгляд отца. «Ты очень выросла, — говорил этот взгляд. — И я горд тобой… И теперь я ещё кое-что знаю. И обязательно скажу тебе…»

— 50 —

Эди шла рядом с отцом по многолюдной и шумной улице, делая вид, что просто любуется городом. Динаэль слегка улыбался и молчал. Наконец, когда он почувствовал, что созданное самой Эди безмолвие ей же в тягость, Дин мягко произнёс:

— Солнышко, тебя смущает, что мы не говорили с тобой о маминых стихах? — он посмотрел на дочь. — Прости. И мама, и я считали, что ты знаешь… Знаешь и автора легенды, и о маминых литературных способностях… Просто ты не проявляла интереса к поэзии, а Тана и Тину любила как персонажей…

Эдилейн вздохнула.

— Это мне надо просить прощенья, — грустно сказала она. — Я, зная с малолетства, о ком поют в «Песне…», слушая мамины колыбельные, повторяя услышанные от мамы детские стишки… я… Мне и в голову не приходило поинтересоваться!.. Где уж догадаться… — Эди совсем приуныла. — Папа, почему я такая глупая? Динаэль остановился и нежно посмотрел дочери в глаза.

— Девочка моя, — улыбнулся он. — Ты умница. И то, что ты замечательная, подтверждает сегодняшняя встреча с мистером Табея. Ты была великолепна! Ты сказала такие вещи, просто и ясно, о которых не каждый взрослый человек догадывается. Ты — золото, моя крошка.

Эдилейн зарумянилась.

— А ты хотел ещё что-то мне сказать? — робко спросила она.

— Да, — кивнул Динаэль. — О тебе. Мне думается, что я знаю о твоём призвании. Возможно, ты и сама догадываешься о нём. Ведь ты говорила с издателем так убеждённо.

Дин замолчал, давая Эди возможность ответить самой. Некоторое время они шли, просто глядя по сторонам и не произнося ни слова. Потом Эдилейн призналась:

— Может, это и самонадеянно… Но все говорят… И ты тоже… что у меня волшебная сила велика… И я — дитя истинной любви… А если так, то… я могу стать защитницей любви… Помогать любящим сердцам… А?

Дочь с надеждой смотрела на отца.

— И мне так подумалось, — улыбнулся тот. — Но ты должна знать, — вздохнул он, — что путь этот очень тяжёл, ибо помогать другим тебе придётся, даже если у самой в любви что-то будет не ладиться. Понимаешь?

— Да, — твёрдо кивнула девочка. — А если… оступлюсь? — вдруг тревожно спросила она.

Динаэль ответил негромко, печально:

— Мы всегда поможем тебе, девочка. Но, ступив раз на неверный путь, магу с каждым тёмным поступком всё труднее вернуться к свету. Иногда это оказывается практически невозможно… В случае, подобном тебе, это не менее тяжело, так как вместо Хранительницы Любви может появиться Чёрная Разлучница.

— Папа, я буду осторожна, — решительно ответила Эди. — Я буду стараться…

— 51 —

Магазин женских платьев показался Эдилейн огромным. От разнообразия расцветок и фасонов у неё кружилась голова. Обычно наряды она выбирала с мамой и из весьма скромного количества образцов. Сейчас отец предоставил ей полную свободу.

Любезная продавщица помогала Эди примерять уже двадцатое платье, когда Динаэль непринуждённо спросил из-за ширмы:

— Девочка моя, может тебе понравится вот это?

Продавщица передала Эдилейн кремово-бежеватый наряд с коричневым корсажем и достаточно тёмной шнуровкой. Эди удивилась себе: как она могла не заметить платье своих любимых тонов?

Через пять минут девушка красовалась перед зеркалом, довольная тем, как замечательно сидит на ней наряд.

— Мне идёт? — спросила она у отца. Тот улыбнулся:

— Очень… Но надо второе, — добавил он. — Мы же хотели сходить в театр.

Эдилейн вздохнула: она любила быть привлекательной, ей нравились хорошие вещи, но она уже слишком устала для того, чтобы выбрать себе ещё один наряд. Отец невозмутимо прошёлся вдоль вешалок и манекенов, остановился возле бархатного, с мягкими шёлковыми вставками, серебристо-серого вечернего платья и задумчиво произнёс:

— Может, примеришь вот это?

Продавщица поспешила подать указанный костюм.

Платье пришлось Эди в пору и очень шло её глазам. Девушка благодарно смотрела на отца.

— Хорошо? — спросил он.

— Да, — кивнула она. — Спасибо. Динаэль улыбался, любуясь своей малышкой.

— Ты очень красивая, солнышко, — сказал он, пока выбранные платья упаковывали в большие цветные коробки.

— Просто у меня потрясающая наследственность, — шепнула ему Эди и, приподнявшись на цыпочки, ласково поцеловала отца в щёку.

— 52 —

Пока Эди переодевалась в гостиничном номере, готовясь к визиту в дом мистера Дерера, Динаэль спустился в холл отеля поговорить о делах с вновь прибывшими на конференцию медиками.

Эдилейн промучилась с причёской около получаса, но не смогла добиться желаемого результата. Дома её причёсывала к праздникам мама. Девушка совсем отчаялась, когда в номер постучали.

Оказалось, что это парикмахер. Его прислал отец.

Эдилейн снова подумала, что внимательности и наблюдательности ей ещё долго учиться, и вряд ли она сможет стать такой же предупредительной, как папа или мама. Девушка грустно вздохнула и опустилась на стул перед зеркалом, предоставив заниматься волосами профессионалу.

Наконец Эдилейн была готова.

Динаэль вернулся, словно знал, что уже можно. Сам он давно был одет в парадный костюм. Эди отметила, что цвет и фасон её платья как нельзя лучше гармонируют с отцовским нарядом.

— 53 —

На город опускались ранние светлые сумерки. Эдилейн неспешно шла под руку с отцом через живописный сквер к дому профессора Дерера.

— А кто ещё будет сегодня у сэра Майкла? — спросила она.

— Из гостей — только мы, — ответил отец как-то задумчиво. — А из домашних — его супруга и сын, студент медицинского университета.

— Папа, что-то не так? — Эдилейн посмотрела на обычно улыбающегося Динаэля. — Ты всё время оглядываешься.

— Прости, девочка, — ответил тот и слегка улыбнулся. — Мне не хотелось бы тебя тревожить, но… Меня смущает, что этот обычно многолюдный сквер сейчас пуст. И у меня дурное предчувствие…

В это мгновение на песчаной дорожке за спинами Фейлелей раздались быстрые шаги.

Дин резко обернулся, оставив Эди за собой.

— Что происходит? — негромко спросила девушка.

Но отец не ответил, а только рукой словно прикрыл дочь от приближающегося к ним молодого светловолосого и голубоглазого человека.

Незнакомец остановился в двух шагах от Динаэля и усмехнулся.

— Я понял, что вы меня почувствовали, — холодно проговорил он. — Но это не важно. Думаю, что опасаться вас у меня нет причин. И, — он с нескрываемой дерзостью смотрел в глаза Дина, — мне нужна она.

У Эди вдруг похолодело всё внутри.

— Я увидел вас случайно, — продолжал незнакомец, — и узнал. Вы меня тоже… Но её силу я ощутил. И она мне нужна.

— Нет, — тихо и твёрдо проговорил Динаэль.

Эдилейн слышала голос отца, но не узнавала его: таким она никогда не видела всегда мягкого с ней Дина.

— Посмотрим, — ответил голубоглазый красавец.

— Беги к Дереру, — отец произнёс это быстрым шёпотом.

Но так непривычно прозвучали его слова, что Эди даже не подумала медлить или переспрашивать. Она со всех ног бросилась к дому профессора.

Уже сделав шагов десять, девушка оглянулась. Тёмный луч скользнул по кустам. Она успела заметить голубоватую слабую вспышку и услышала хруст льда… О! Она поняла, что это. Сердце её болезненно сжалось, ибо она знала, насколько слаб отец, как маг, и понимала, какую нелёгкую задачу поставил он перед собой: защитить её, неопытную и неуравновешенную, закрыть собой от явно более сильного противника. Она рванулась было назад, желая помочь, но голос отца прозвучал громко и спокойно.

— Эди, нет! К Майклу! Быстро!

И она подчинилась.

— 54 —

Дерер, открыв дверь на беспорядочный бешеный звонок и увидев бледную испуганную Эдилейн, понял главное: случилось страшное.

— Где? — только спросил он.

— В сквере. Какой-то тип… папа… — Эди задыхалась.

— Марк, за мной! — крикнул Дерер кому-то в дом и бросился вслед, уже мчащейся обратно по песчаной дорожке к отцу, Эдилейн.

— 55 —

Эди увидела отца. Он стоял спиной к ней, широко расставив ноги и странно неловко обхватив себя руками за живот. Незнакомец, заметив бегущих людей, наклонился к самому уху Динаэля и произнёс свистящим шёпотом, но так, что даже Эдилейн расслышала каждое слово.

— Не сейчас, — сказал он. — Мне нужна её окрепшая сила. Я приду чуть позже. И ты не сможешь мне помешать, даже если выживешь, ибо ты слаб, а она слишком эмоциональна…

Отец ничего не ответил. А светловолосый молодой человек исчез так же внезапно, как и появился пятнадцать минут назад.

— 56 —

— Папа!

Эдилейн подбежала к отцу и заглянула в его лицо. Динаэль был чрезвычайно бледен. Он с трудом стоял на ногах.

— Всё хорошо, девочка, — прошептал он. — Всё хорошо. Он не вернётся. По крайней мере, года три-четыре.

Эди видела слабую улыбку на его губах, нежный взгляд глаз цвета моря.

Девушка перевела свой взор на руки отца и… пришла в ужас. Перчатки, рукава и вообще весь камзол были пропитаны кровью — Динаэль зажимал рану на боку. Но Эди поняла: что-то не так хорошо, как отец хочет убедить её. Кровь хлестала слишком сильно.

Дин не выдержал и тяжело опустился на колени. Эди подхватила отца за плечи.

Подоспевший Дерер уже опустился на землю возле Динаэля. Тот снова попытался улыбнуться.

— Майкл, я, кажется, твой… — еле слышно прошептал Дин.

И к ужасу Эдилейн отец без сознания рухнул на руки Дерера.

— 57 —

— Марк, коляску! — без объяснений сказал Дерер подбежавшему вслед за ним молодому человеку.

Эди тревожно смотрела на профессора, привычными жестами ощупывающего рану Динаэля.

— До клиники не более десяти минут, — продолжая своё дело, говорил Дерер Эдилейн. — Нам нужна операционная: в ране какой-то инородный предмет, и извлекать его лучше в больничных условиях.

Он бросил быстрый взгляд на девушку.

— Эди, — мягко произнёс мистер Дерер. — Я сделаю всё от меня зависящее. Обещаю: я не дам твоему отцу умереть. Слышишь?

— Да, сэр, — прошептала девушка. — Просто… тот сказал: «… если выживешь…» А тут… столько крови… И… папа никогда не был беспомощен… как сейчас… Он спасал других… Иным я его не видела… Хотя знаю, что у края бездны он оказывался не однажды. Но то было ещё до меня…

Эдилейн говорила, а руки её уже рвали на полоски чистые новые нижние юбки шикарного, только сегодня купленного платья. Дерер ловко и быстро накладывал повязки, временно уменьшая кровотечение.

Через пять минут голова Динаэля лежала на коленях сидящей в коляске Эди. Дерер поддерживал безвольное тело друга. А Марк, сын профессора, залихватски правил парой лошадей, мчащих экипаж к больнице, где ведущим хирургом-травматологом и работал Дерер-старший.

— 58 —

Двое санитаров с носилками выбежали навстречу подкатившей к дверям приёмного покоя коляске. Действовали они быстро и молча — здесь слово профессора Дерера было законом. А тот, взлетев на крыльцо, чётко и жёстко произнёс:

— Носилки! Живо!

Потом уже в больничном коридоре, на ходу скидывая верхнюю одежду и надевая халат, он бросил дежурной сестре:

— Мадам Челию пригласите в операционную. И более — ни звука!

Девушка немедленно бросилась выполнять распоряжение, тем паче, что распростёртого на носилках человека в окровавленной одежде она узнала.

Эдилейн спешила рядом с санитарами, крепко держа отцовскую руку в своих дрожащих ладонях.

Она наотрез отказалась остаться в коридоре. Дерер не спорил. Ей дали халат и шапочку, и Эди проследовала за Марком и сэром Майклом в операционную.

— 59 —

Яркий свет показался Эдилейн слишком неестественным. Да и вообще, всё, что происходило в последний час, мало походило на ту реальность, в которой жила девушка до сих пор.

Эди увидела отца. Он лежал на спине на операционном столе под этим ослепительным светом. Лицо его было удивительно спокойно и мертвенно бледно. Волосы, откинувшиеся назад, открыли тонкий длинный шрам, прорезавший лоб Дина по диагонали.

Операционная сестра, мадам Челия заканчивала срезать изорванную одежду и снимать наложенные в сквере повязки. То количество рубцов на теле Динаэля, которые открылись взорам присутствующих, поразило даже Эдилейн. Нет, она, разумеется, слышала, знала историю своих родителей, да и «Песнь о Тане и Тине» была любимой вещью девушки… Но одно дело слышать — и совсем иное увидеть своими глазами. Словно отвечая её мыслям, опытная в медицинской практике мадам Челия негромко проговорила, вопросительно и изумлённо глядя на профессора:

— Я думала, что… это… только легенды?..

— Я… тоже… — Дерер тряхнул головой. — Но я ценю вас за действия и за умение молчать, — многозначительно добавил он.

— Да, сэр, — кивнула Челия. И врачи приступили к работе.

— 60 —

Эдилейн стояла рядом, так, чтобы ни в коем случае не помешать, но и чтобы всё видеть. Она сама не знала почему, однако ощущала совершенно ясно, что должна быть здесь, рядом.

Марк помогал отцу. Он, видимо, был весьма талантливым студентом-медиком и подавал хорошие надежды.

Инородное тело было извлечено из раны в боку Динаэля. Это оказался похожий на колышек, острый и достаточно широкий в диаметре кусок тёмного… льда.

— Лёд? Летом, в горячей крови? И не растаял? — Марк не смог сдержать удивления.

Профессор взглянул на Эдилейн: он понял, что, возможно, есть опасность, о которой способна догадаться только Эди. Девушка смотрела на полупрозрачный чёрный холодный нетающий лёд в эмалированном тазу на полу, и на лбу её собралась складка. Эди думала и вспоминала. Она, убегая, в сквере видела мелькнувший чёрный луч, слышала хруст льда. Она поняла, что отец пытается бороться… «…если выживешь» — опять пронеслись в сознание страшные слова… И она поняла!

— Это… — прошептала она, — это яд. Чёрный луч пропитан ядом… Папа сумел заморозить его… чтобы он не попал в кровь… Но что-то попало… Иначе бы он… не потерял сознание…

Дерер кивнул:

— Уж сквозную рану в боку Динаэль бы перенёс в здравом уме.

Мадам Челия подала профессору дезинфицирующий раствор. Рану тщательно промыли. Все использованные при этом тампоны и запачканную простыню тут же бросили в таз к ядовитому льду. Эди наклонилась над мрачными предметами и сложила свои ладони лодочкой. В тазу вспыхнул огонь. Языки пламени плясали и извивались, словно чёрное вещество хотело выпрыгнуть из костра и доделать своё смертельное дело. Но Эдилейн, стиснув губы, держала смертельную игрушку в центре пламени. Вскоре покрытый гарью таз на полу операционной был единственным напоминанием о странном замороженном чёрном яде. Ни дыма, ни запаха. Необходимая в операционной чистота и тишина.

— Можно накладывать швы? — невозмутимо спросил Дерер.

Эди покачала головой и взяла со стола в углу зала из кучи изорванный одежды отца маленький глиняный кулон-кувшинчик. Динаэль всегда носил его под одеждой. «На всякий случай», — смеясь, говорил он. Вот случай и пришёл.

Эдилейн вылила содержимое флакончика прямо в открытую рану на боку отца. Динаэль вздрогнул всем телом. Эди, и без того, бледная от волнения, пошатнулась. Марк смог поддержать её плечом. Но девушка справилась с собой.

— Всё, — тихо сказала она, — теперь можно…

Дерер наложил первый шов. Динаэль сжал рукой простыню на операционном столе.

— Слава Богу, — прошептал Дерер, на лбу которого только теперь, Эдилейн заметила испарину. — Ваше противоядие, мисс, подействовало.

Динаэль открыл глаза.

— Друг мой, — проговорил профессор, — мне придётся ещё наложить швы.

— Спасибо, Майкл, — слегка улыбнулся Дин. — Я потерплю. Честно… И… я — твой должник.

Дерер усмехнулся.

— Не столько мой, сколько свой, — сказал он. — У тебя отважная дочь.

— 61 —

Как только Эдилейн поняла, что её присутствие в операционной более не является необходимостью, она вдруг почувствовала ужасную слабость. Эди медленно повернулась и тихонько пошла к двери. Её пошатывало, и она не хотела напугать этим отца.

Дерер аккуратно накладывал швы. Динаэль сжимал края простыни, но сегодня ему было легче переносить боль: холод, которым он сковал яд, не только стал предметом внутренней радости, ибо Дину удалось-таки то, на что он почти не надеялся, но и послужил местной анестезией.

Марк, заметив исчезновение Эдилейн, бесшумно вышел вслед за ней.

— 62 —

Девушка сидела на подоконнике у открытого окна и жадно вдыхала свежий вечерний воздух. На щеках Эди уже слегка играл румянец, глаза смотрели в темнеющее небо, взор был усталым, но счастливым.

— С вами всё в порядке? — негромко спросил Марк, подойдя к Эдилейн.

— Да. Спасибо, — улыбнувшись, ответила она. — Просто я совсем не склонна к медицине… И испугалась сильно, если честно признаться.

— Мне остаться с вами? — всё же уточнил Марк.

— Что вы! — воскликнула девушка. — Теперь точно хорошо… Потому что папе уже лучше…

— Ваш отец — очень сильный, — сказал Дерер-младший. — Сейчас, когда самое худшее позади, я могу вам признаться: при такой потери крови редко выживают… А он ещё боль терпит и шутит.

Эди внимательно посмотрела на Марка.

— Мне бы хоть чуточку его или маминой силы и терпения… — вздохнула она.

— Вы такая же, — уверенно ответил молодой человек. — Просто вы себя ещё не знаете.

— Ой, как бы мне хотелось, чтобы ваши слова оказались правдой… — мечтательно и вовсе не заносчиво прошептала Эдилейн.

— 63 —

Марк вернулся в операционную и тут же поймал на себе тревожный взгляд Динаэля.

— Эди в порядке, сэр, — поспешил заверить Фейлеля молодой человек. — Она любуется вечерним небом и мечтает.

Дин улыбнулся.

— Верно, она не медик, — согласился он.

— Но она молодец, — проговорил Дерер-старший, снимая перчатки. — Простоять всю операцию здесь и ещё сообразить, что нужно делать! Умничка!

— Спасибо, — ответил Динаэль. — И за дочь, и особенно за себя. И, опережая возражения профессора, Дин усмехнулся:

— Уж меня-то можешь не обманывать, друг мой. Если бы не ты, не быстрота и точность твоих действий, я бы умер прямо на операционном столе. И не от яда. А от потери крови.

Дерер развёл руками. Возражать и вправду было бессмысленно.

— Когда ты меня отпустишь, Майкл? — вдруг спросил Дин. Дерер даже поперхнулся.

— Нет! Нет. И ещё раз нет, — проговорил он. — Полежишь. А там посмотрим.

Динаэль задумался.

— Хорошо, — наконец согласился он. — До утра. И чтобы никакие планы более не менялись. И так я всей семье твоей ужин испортил.

— Но… — попытался возразить Дерер.

— Нет. Нет. И нет, — тоном профессора произнёс Дин.

Майкл понял, что возражать бесполезно: этот удивительный человек по имени Динаэль Фейлель, которого Дереру посчастливилось узнать и назвать своим другом, уже не отступится.

— Ладно, — кивнул профессор. — До утра. И будешь спать под моим личным присмотром. Всё! Никаких возражений.

Динаэль обречённо кивнул.

— 64 —

Марк сопровождал Эдилейн.

Молодые люди съездили в гостиницу за новым костюмом для Динаэля. Просили не беспокоиться, ибо Эди с отцом переночуют у мистера Дерера, а утром, когда господин Фейлель отправится на конференцию, Эдилейн приедет в отель, чтобы с гидом начать осмотр достопримечательностей города.

Эди и Марк отвезли вещи в клинику, а сами поехали домой к профессору: надо было успокоить волнующуюся от неизвестности мадам Дерер, а Эдилейн наконец отдохнуть.

— 65 —

Динаэль, конечно, не смог бы сам дойти до палаты, да и никто бы ему этого не позволил…

Уже, лёжа в постели напротив кровати, приготовленной Майклом для себя — профессор в самом деле собирался лично блюсти сон своего друга и непослушного клиента, Дин прошептал:

— Эливь, милая… Правда, всё хорошо. Ложись спать… Всё хорошо…

И, вошедший в этот момент в комнату, Дерер понял, что Эливь действительно не спит, потому что очень больно и тревожно у неё на сердце.

Динаэль улыбнулся.

— Спокойной ночи, — тихо произнёс он.

— Спокойной ночи, — ответил Майкл, хотя и сомневался, что пожелание обращено к нему.

— 66 —

Динаэль проснулся от неясного шума.

В палате горел ночник, и часы над ним показывали половину первого ночи. Значит, спал Дин не более трёх часов.

Майкла в палате не было.

Динаэль собрался с духом и сел на постели. Потом медленно встал.

Выходить в коридор в больничной пижаме ему почему-то не хотелось. Надевать для этого костюм, привезённый Эди, было глупо.

На стуле у окна Дин увидел белый халат. Просунув руки в рукава и найдя в кармане докторскую шапочку, Динаэль медленно вышел за дверь.

В коридоре суетились ночные медсёстры, успокаивая проснувшихся от шума и вышедших из палат пациентов.

Динаэль неспешно направился в сторону небольшого холла, расположенного между травматологическим отделением и операционными. Источник шума находился именно там.

Приблизившись к дверям в холл, Дин отчётливо услышал слова разговора.

— Нет! — восклицала весьма взволнованная и эмоциональная дама. — Я понимаю, что мистер Дерер считается ведущим специалистом клиники. И, наверное, радовалась бы тому, что именно сегодня ночью вне своего дежурства он оказался здесь. Но у меня один сын! Понимаете?!

— Я понимаю Вас, мадам, — сдержанно отвечала миссис Челия, которую Дин теперь хорошо знал. — И уверяю, что профессор проведёт операцию великолепно. Ваш мальчик не останется калекой. Не волнуйтесь, пожалуйста.

— Ни за что! — кричала женщина. — Я знаю, что в городе проходит международная врачебная конференция. Я хочу, чтобы моего сына оперировал только мистер Фейлель! И я знаю, что он приехал! Он не откажет!

— Сударыня, мы теряем время, — продолжала увещевать мадам Челия. — Доктор Дерер не может начать операцию без Вашего согласия. А для здоровья мальчика дорога каждая минута. Пожалуйста…

Динаэль, не замеченный говорящими, вошёл в холл.

— Простите, мадам, что вступаю непрошено в Вашу беседу, — тихо проговорил он, обращаясь к взбудораженной волнением за своего ребёнка матери, — но настоятельно рекомендую отпустить миссис Челию в операционную, дав немедленное согласие на проведение операции Вашему сыну.

Дин говорил ровно и ласково, его голос словно убаюкивал, навевая сладостные воспоминания и счастливые надежды, хотя это не было колдовством, он не применял магию.

— Но… — уже тише, чем прежде, промолвила волнующаяся мать.

На неё из-под надвинутой до самых бровей белой шапочки смотрели ясные, удивительно добрые, всё понимающие глаза цвета моря в светлый солнечный день. Бледное лицо незнакомца было спокойно. Он просто ждал её решения, единственно верного в этот момент.

— Если мистер Дерер считает, что медлить не стоит, если он сам уверяет вас, что с мальчиком всё будет в порядке, неужели вы поддадитесь нелепой мысли, глупому недоверию и слухам о том, что есть где-то кто-то… Когда здесь, рядом, ждёт готовый помочь, готовый спасти замечательный хирург-травматолог, лучший в своей области… Неужели вы позволите продлить страдания вашего малыша?

— Как глупо… и некрасиво… получилось, — прошептала, недавно столь шумная, особа.

Несколько секунд стояла полная тишина. Только в больничном коридоре раздавались негромкие шаги: последних из разбуженных шумом пациентов медсёстры разводили по палатам.

— Простите, — обратилась женщина к мадам Челии. — Передайте доктору, что я согласна. Пусть он поможет моему мальчику…

И взволнованная мать вдруг разрыдалась, упав на грудь Динаэля.

— Сэр… — восхищённо прошептала операционная сестра. — Вы…

— Идите, — улыбнулся Динаэль. — Идите…

И он усадил свою подопечную на скамеечку возле окна. Мадам Челия бесшумно скользнула в операционную.

— 67 —

Два часа, пока шла операция, мать рассказывала Динаэлю о своём мальчике: о бросившем их отце, о том, каким добрым и славным ребёнком растёт её малыш, о несчастном случае, когда сегодня пятилетний мальчуган полез на дерево спасать застрявшего там котёнка… А она не успела подбежать… Не успела поймать сорвавшегося с ветки малыша… Он упал и сломал ногу. Но котёнка снял. И не плакал… А в больнице оказалось, что перелом очень сложный… И со смещением… И, хотя она, конечно, знала о замечательных руках профессора Дерера, но так испугалась, что… А тут ещё в город приехал господин Фейлель… А про него легенды ходят…

— Как некрасиво получилось… — печально повторила женщина. Динаэль улыбнулся.

— Главное, что вы вовремя избавились от своих заблуждений, — сказал он.

— А Вы не знаете, этот доктор… — робко спросила она, — …Фейлель, он вообще хирург?

— Нет, — честно ответил Дин. — Просто ему случалось по необходимости проводить операции.

Женщина помолчала.

— Простите, — опять спросила она, — а профессора Дерера вы хорошо знаете?

Динаэль услышал тревогу в её голосе.

— Не волнуйтесь, — заверил он. — Я привык доверять тому, что испытал на себе, а меня спасло от смерти именно искусство Майкла Дерера.

Собеседница внимательно посмотрела на Динаэля, и словно только сейчас заметила под белым халатом больничную пижаму и тапочки на босу ногу.

— Извините, — смущённо проговорила она, — я думала, что вы врач, а не пациент…

— Одно другому не мешает, — улыбнувшись, ответил Динаэль.

В этот момент дверь операционной распахнулась, и в холл вышел Майкл Дерер. Женщина поднялась ему навстречу. Динаэль остался сидеть: он улыбался, но Майкл, бросив на него быстрый взгляд, понял, как безумно тот устал…

— 68 —

— Мадам, — проговорил Дерер, — операция прошла успешно. Не беспокойтесь. Хромать ваш сын не будет… Через пятнадцать минут его переведут в палату. Для вас там тоже приготовят кровать. И, пожалуйста, запаситесь терпением: кости срастаются не очень быстро. Поэтому в клинике вам придётся пробыть достаточно долго. И, к несчастью, несколько дней малыш будет чувствовать боль… Утром я зайду. Если будут вопросы лично ко мне, то в любое время суток я к вашим услугам.

— Спасибо, доктор, — со слезами на глазах произнесла женщина. — И простите меня…

— Всё в порядке, — мягко ответил Дерер. — Вы просто волновались за сына… Спокойной ночи, мадам.

— Спокойной ночи.

И мать поспешила к сыну.

В дверях она столкнулась с мадам Челией и задержалась на мгновение.

— Дин, пойдём, — донёсся до неё голос профессора, обратившегося к человеку, с которым так тепло и спокойно было ей всё это время.

— Тебе надо поспать. Прости, что так получилось… Ты едва стоишь на ногах…

Женщина обернулась и, покраснев, проговорила:

— И вы простите меня, сэр… — она замялась, смутившись, что за столько времени даже имени своего утешителя не узнала.

— …Фейлель… — подсказала мадам Челия. Женщина не смогла произнести более ни слова.

— Спокойной ночи, мадам, — ответил ей Динаэль. — Идите. Вас ждёт отважный малыш. Идите…

Женщина кивнула и скрылась за дверью, а Майкл медленно повёл, тяжело опирающегося на его руку Дина, в палату, спать…

— 69 —

Динаэль открыл глаза. В комнате было уже почти светло.

Дин повернул голову к часам на стене и понял, что вчерашняя встреча с Сэмом Берком, действительно, далась ему нелегко… Динаэль всегда вставал в половине седьмого утра, а сейчас стрелки показывали почти восемь.

Дин услышал лёгкий шорох и посмотрел на дверь. В палату вошла Эди.

— Доброе утро, папочка, — улыбнулась она. — Ты как?

Динаэль сел на кровати и прислушался к себе. Усмехнулся:

— Замечательно. Эдилейн с сомнением смотрела на отца.

— Правда, — заверил он. — Я выспался как никогда.

— В таком случае, — ответила Эди, — Я позову дежурную медсестру — она сменит тебе повязку. А потом ты позавтракаешь.

И, предупреждая вопрос отца, она добавила:

— Так велел мистер Дерер. А ты обещал его слушаться… до утра. И ещё: профессор сказал, что скоро зайдёт за тобой, чтобы уже вместе отправиться в конференцзал.

Динаэль развёл руками и засмеялся:

— Хорошо вы с ним сговорились… Ну, ничего — утро скоро закончится.

— 70 —

Пока отцу делали перевязку, Эдилейн сама сходила за завтраком и аккуратно накрыла на стол. Когда она заканчивала скромную сервировку, Динаэль стоял у окна и смотрел на дочь. Эди подняла взор на отца.

— Что-то не так? — тревожно спросила она. Дин улыбался, широко и счастливо.

— Всё очень хорошо, милая, — заверил он и добавил, — Ты будешь лучшей Заступницей Любви.

Эдилейн покраснела. Несколько минут она молчала, а потом спросила:

— Папа, а я могу… нравиться… Марку?

— Нравиться? — переспросил Дин. — Можешь, конечно. И ты ему нравишься. Только нравиться и любить — это разные вещи… Я верно понял твой вопрос?

— Да, — задумчиво кивнула Эди. — Но, как ты всё знаешь… Что я хочу спросить или о чём?

— Я не знаю, — серьёзно пояснил Динаэль. — Просто я стараюсь слушать и слышать… Ты тоже так умеешь, когда не позволяешь себе пускать в сердце обиду, недовольство кем-то, жалость к себе…

— А можно любить пятнадцатилетнюю девушку? — продолжала спрашивать Эдилейн.

— Конечно, — ответил Дин. — Любить по-настоящему можно и более юное создание, и совсем взрослое существо. Дело не в возрасте.

— А как узнать, что это любовь, настоящая, единственная?

— Просто доверяй своему сердцу, — негромко ответил Дин. — И всё.

— А как ты понял, что мама — это на всю жизнь?

— Ощутил, — задумчиво проговорил отец. — Я и не видел её в тот момент… Почувствовал рядом родное и близкое…

— А если бы она не полюбила тебя?

— Это было бы больно, — признался Динаэль. — Но мне не думалось о себе, мне хотелось, чтобы ей было хорошо.

Эдилейн снова помолчала, но вопросов, видимо, в её головке собралось много.

— А мама? — проговорила Эди. — Она тоже сразу поняла, что ты — это её судьба?

— Да, — улыбнулся отец. — Только увидела она меня… не таким, каков я был на самом деле… И из-за этого чуть было не случилась беда…

— То есть, — догадалась Эдилейн, — в «Песне о Тане и Тине» правда всё? Все мелочи, все детали? И мысль Тины: «Если он евнух, то я могу стать кем угодно, даже женой хана» — это мамины слова.

— Да, — Динаэль отвечал прямо и честно, как делал всегда. Эдилейн задумалась.

— Это очень трудно, — проговорила она, наконец. — Трудно, если твои чувства окажутся невзаимными, оставаться добрым к миру, к тому, кто отверг тебя, к людям вообще…

— Не надо думать о себе, — Дин нежно обнял дочь.

Эдилейн обвила руками его талию, боясь прижаться к отцу покрепче, чтобы не потревожить его рану.

— Если ты любишь по-настоящему, то тебе не столь важно, ответно твоё чувство или нет. Ты просто хочешь сделать счастливым того, кого любишь… А если любовь взаимна, то это безмерное счастье, огромное, всепоглощающее… Но это случается не так часто, как хотелось бы… Наверное, мы, люди, чего-то не понимаем, слишком много ошибаемся, грешим…

— Значит, вы с мамой?.. — Эдилейн не договорила.

— Мы, наверное, самые счастливые люди на земле, — ответил отец. — И мне даже совестно, что я такой счастливый. Может быть, поэтому мне жизненно необходимо помогать людям. Это как плата за моё великое счастье…

Эди посмотрела снизу вверх на отца.

— Обещай мне, девочка моя, — тихо попросил он. — Если в твоё сердце постучится любовь, то ты поделишься с нами этой радостной вестью. И, если тебе будет, не дай Бог, больно, то ты придёшь с этой болью к нам, ко мне и маме. Мы обязательно поможем тебе. Понимаешь?

— Спасибо, папочка, — шёпотом ответила Эдилейн. — Я понимаю. И обещаю.

— 71 —

Дерер вернулся с обхода в половине девятого. Динаэль в новом костюме и в белоснежных тонких перчатках уже ждал друга, непринуждённо сидя в кресле больничной палаты. Эдилейн поймала себя на мысли о том, что никому и в голову не придёт заподозрить нечто неладное: кто же поверит, что этот щегольски одетый, улыбающийся доктор накануне вечером едва остался жив, защищая свою дочь…

Динаэль поднялся. Майкл посмотрел на друга.

— Я в порядке, — заверил его Дин. В дверь постучали.

— Войдите, — ответил Дерер. На пороге палаты появился Увара.

— А! — радостно проговорил Динаэль. — Доброе утро, Вара. Прости, если разбудил тебя своей запиской раньше времени.

— Здравствуйте, — слегка поклонился всем кучер. — И не стоит извиняться, сэр. Я и сам подумывал зайти за мисс Эдилейн: всё-таки юная барышня одна в незнакомом городе… А тут мальчик-посыльный от Вас…

Эди сразу поняла, в чём дело: отец уже успел позаботиться о ней, чтобы девушке не оставаться в одиночестве, не подвергаться лишней опасности и просто случайной неприятности.

И тут Эдилейн почувствовала великую гордость за своих родителей, которые терпеливо ждут её взросления, ждут, когда она научится слушать зов сердца и поступать по совести, которые любят её, которые заботятся о ней, которые готовы пожертвовать собой ради неё. И Эди стало стыдно. Ведь вчера в сквере она просто испугалась. Она подчинилась отцу и побежала. Она, которая заведомо сильнее в магии! А он закрыл её собой, принял на себя удар, удар, несший смерть. И если бы не счастливая случайность, позволившая отцу заморозить яд, если бы не талант мистера Дерера… А сколько раз и мама, и отец спасали чужие жизни, забывая о собственной боли и усталости, возможно, рискуя собой… Конечно, не случайно их сыновья стали Спасателями… Единственное, что не умели ни отец, ни мама — Эдилейн поняла это вдруг, сейчас, как озарение, — это спасать себя… И Эдилейн поклялась, что исполнит своё Предназначение — она станет Защитницей Любящих Сердец, и первой парой, которую она будет оберегать, станут её родители…

— 72 —

Экскурсия по городу доставила Эдилейн массу впечатлений. Ей нравилось всё: и архитектура, и люди, и история, и легенды. Она слушала гида, замирая от восторга, а господин Валансен, обретя в лице мисс Фейлель такого благодарного экскурсанта, поведал несметное количество интересных и занимательных фактов из жизни этого огромного мегаполиса.

— 73 —

Вернувшись в отель ближе к вечеру, Эдилейн застала отца уже в номере.

— Как экскурсия? — спросил Динаэль.

— Великолепно! — ответила Эди.

Её глаза блестели, а с губ непрерывным восторженным потоком слетали рассказы о прогулке по городу.

Динаэль улыбался, слушая дочь. Он был искренне рад тому, что девочка столь хорошо провела время.

Вдруг Эди прервала своё повествование на середине слова.

— Папочка, — воскликнула она и, подбежав к отцу, сидящему на диване, опустилась перед ним на пол, заглядывая снизу вверх в его глаза, — прости меня, глупую… Ты как? Ты устал? Как твой доклад? Ты ляжешь отдохнуть?

Динаэль нежно погладил дочь по голове.

— Солнышко моё, наше с мамой чудо, — улыбнулся он. — У меня всё хорошо. И доклад мой вызвал интерес… И я не устал. Я просто ждал тебя. Ведь мы собирались прогуляться по вечернему городу. А ещё — я знаю очаровательное местечко… Ресторанчик под открытым небом, на террасе одного из самых высоких зданий города. Оттуда открывается чудесный вид. Тебе понравится. Пойдём?

— Конечно, — прошептала Эди. — Спасибо.

И снова внезапная мысль озарила Эдилейн. Она собиралась поговорить об этом вопросе с отцом, но сама нашла ответ. Теперь она знала точно, почему продолжительность жизни магов больше, чем людей. Волшебнику даётся шанс творить добро с большей силой. И дар этот редок. Значит, обладающий подобным талантом, должен как можно дольше приносить человечеству пользу… И светлый чародей, лишившийся по каким-либо причинам своей силы, всё равно живёт дольше, ибо творит добро… А бывший чёрный колдун старится как обычный человек, и даже быстрее, так как его гнёт к земле груз прошлого зла… А отец и вместе с ним мама, и выглядят лет на пятнадцать моложе своих ровесников, потому что просто не могут быть иными…

— 74 —

Эди с наслаждением вдыхала свежий ночной воздух, сидя с отцом за крайним столиком на открытой террасе небольшого уютного ресторанчика и любовалась яркими огнями ночного города. Динаэль рассказывал дочери разные истории, связанные с тем или иным зданием, с той или иной улицей, на которые открывался вид с высоты. Эдилейн слушала и поражалась тому, сколько отец знал: ведь он ни разу не повторился с тем, что днём поведал Эди и Увару мистер Валансен.

Атмосфера ресторана, чудесный вид, спокойствие и тишина создавали в душе девушки романтическое настроение. Она взглянула отцу в глаза и, когда тот, тоже поддавшись чарующему духу этого места, молча смотрел то ли на дочь, то ли куда-то вдаль, тихо спросила:

— Папа, а вы с мамой когда-нибудь ссорились? Динаэль улыбнулся и задумчиво произнёс:

— Нет… Ведь всё, что она делает, каждый её жест, каждое слово мне дороги… Я же люблю её…

— Но… — Эди подбирала слова, — …бывает же… что ваши мнения расходятся?

— Бывает, конечно, — улыбнулся отец. — Но это мелочи, которые не столь существенны… Главное — я не могу без неё…

— И она без тебя тоже, — добавила Эдилейн, восхищённо глядя на Дина.

Тот только кивнул.

— 75 —

В гостиницу возвращались неспеша. Динаэль снова негромко рассказывал дочери о тех переулках, по которым они проходили. Эди разглядывала цветные витрины магазинов, красиво подсвеченные фасады, украшенные цветами окна и балконы. И вновь она подумала об отце. Вот он, только сутки назад получивший серьёзное ранение, сейчас идёт с ней по городу так, казалось бы, легко и непринуждённо, словно никаких дополнительных физических усилий это от него не требует. Неужели, он, правда, настолько силён? Или это иная сила? Сила воли? Мужество? Любовь к окружающим, когда не позволяешь себе вызывать беспокойство других собственными неприятностями?..

Уже в номере, собираясь лечь спать, Эдилейн решилась всё же спросить отца о самочувствии. Она вошла в его комнату и услышала, что в ванной льётся вода. Эди кашлянула и постучалась в дверь.

— Да, солнышко? — тут же отозвался отец. — Тебя что-то беспокоит?

Я сейчас выйду.

— Нет-нет, папочка, — заверила Эди. — У меня всё в порядке. Я хотела… узнать… как ты?

Шум воды стих. Послышался лёгкий шорох поспешно снятого с крючка полотенца, и отец, в наспех запахнутом махровом халате, появился перед дочерью.

— Милая, — он нежно обнял Эди за плечи. — Хватит за меня волноваться. Я не умер, значит, всё прекрасно.

Эдилейн смотрела на отца. Он улыбался, но, несмотря на то, что стоял Дин спиной к свету, Эди заметила, насколько бледным было его лицо и уставшим взгляд светлых глаз.

— Папа, — серьёзно сказала она, — может, мы изменим наши планы… и… не пойдём завтра вечером в театр… Тебе надо выспаться…

— Я высплюсь, — заверил Динаэль. — Сейчас закончу небольшую работу и лягу. Обещаю. А завтра мы пойдём в театр. А послезавтра — к Дерерам. И ничего менять не стоит. Правда.

Услышав о том, что отец ещё собирается сегодня работать, Эдилейн поняла: настаивать на соблюдении им щадящего режима бесполезно. Она вздохнула.

— Спокойной ночи, папочка, — тихо сказала девушка.

— Спокойной ночи, моя заботливая крошка, — ответил Динаэль и нежно поцеловал дочь в лоб.

Эдилейн ушла в свою комнату и, засыпая, всё ещё видела под дверью, разделяющей их спальни, узкую полоску света от настольной лампы на столе отца…

— 76 —

Вечером следующего дня Эдилейн с отцом отправились в театр.

Правда, собиралась Эди более часа. Динаэль в это время занимался делами: он не торопил дочь, не прилёг сам отдохнуть — он что-то искал в медицинском справочнике, выписывал, перечитывал, чертил какие-то схемы и формулы, но всегда отвечал на вопросы Эдилейн, выбегавшей посоветоваться о причёске, украшениях, других деталях туалета…

Театр, прежде всего, поразил девушку своей величественностью и роскошью. Эди доводилось видеть спектакли и слушать оперы, но все прежние представления были как-то скромнее обставлены.

Сегодня же карета Фейлелей остановилась перед широким, ярко освещённым крыльцом с резными перилами, богато украшенными золотым орнаментом. Высокие распахнутые настежь двери открывали взорам поднимавшихся по ступеням посетителей великолепие огромного фойе. Если фасад здания показался Эди волшебным, то для определения убранства внутренних помещений ей пришлось применить похожее восклицание.

— Как чудесно! — восторженно шептала она отцу.

Динаэль улыбался, ведя под руку свою юную спутницу, отвечал на приветствия знакомых, которых оказалось у него тут множество, словно Дин жил в этом городе, а не приехал издалека.

Наряды публики тоже поражали воображение Эдилейн. Она, однако, отметила про себя, взглянув мимоходом в огромное зеркало, что они с отцом смотрятся не менее шикарно, чем остальные. Эди подумалось, что маме, наверное, очень бы пошло подобное пышное вечернее платье. Но вдруг девушка поняла, осознала, почувствовала, что блеск и пышность — это красиво, интересно, но… Мама замечательно хороша в любом наряде. И, самое важное, что папа это знает. И, единственное, о чём он сейчас сожалеет, так о том, что мамы нет рядом… А платье — всего лишь вещь, кусочек материи, талантливо обработанный портным…

В зале Эдилейн уже спокойнее взирала на окружающую её роскошь. А изумительной хрустальной люстрой, под сводами украшенного живописными полотнами потолка, восхищалась только как результатом кропотливого труда мастеров.

Спектакль захватил Эдилейн целиком. Она сопереживала героям, ищущим своё счастье в огромном, полном неожиданностей и опасностей мире. Это была история жизни двух друзей: их юность, проведённая в маленьком городке, первая любовь, молодость, опалённая войной, зрелые годы, поиски пропавших родных, внезапные горести и радости… Всё было в пьесе, разыгранной артистами искренне и самозабвенно…

В антракте Эди побежала покупать программку спектакля — она непременно хотела знать имена исполнителей полюбившихся ей персонажей. Отец остался в зале, беседуя с каким-то важным господином. Когда Эдилейн вернулась, глядя на него виновато-вопросительным взором, Динаэль улыбнулся ей и тихонько признался:

— Прости, солнышко. Мне хотелось, чтобы ты сначала посмотрела спектакль и составила о пьесе своё мнение, а потом уже узнала имя автора.

На программке, зажатой в руке Эди, в правом верхнем углу было напечатано: «По одноимённой пьесе Элфей»…

— 77 —

Утром за Динаэлем зашёл мистер Дерер. Эдилейн, провожавшая отца, услышала несколько фраз, настороживших её.

— Дин, — говорил Дерер, — больше всего желающих попасть на консультацию к именитому доктору, будет у тебя. Пожалуйста, позволь мне ограничить их количество жёсткой регламентацией. Например, как организатор конференции, я имею право назвать строго определённое число клиентов…

— А «лишние» пусть остаются ни с чем? — мягко усмехнулся Динаэль.

— Ты же знаешь, что к тебе пойдут даже те, которые вообще ничем не больны, но любят выискивать у себя недуги, — продолжал Майкл.

— Знаю, — вздохнул Дин. — Но они тоже больны… Не физически, а душевно…

— Друг мой, — воскликнул, не выдержав, Дерер, — сейчас болен ты! Болен серьёзно. Тебе нужно время на восстановление сил, а ты работаешь на износ.

Динаэль опять улыбался.

— Где будешь ты, Майкл, — спросил он, глядя лукаво в глаза профессора, — пока я буду разбираться со всеми своими пациентами?

— В соседнем кабинете, — нахмурившись, ответил Дерер.

— Замечательно, — подытожил Динаэль. — Значит, если я упаду в обморок, ты услышишь грохот и прибежишь меня спасать. Договорились?

Профессор обречённо вздохнул.

— Ты, Дин, самый непослушный мой пациент, — сказал он.

Эдилейн вопросительно смотрела на отца и доктора Дерера.

— Вот, — ответил на её немой взгляд Майкл, — Ваш отец, юная леди, никак не хочет подумать о себе… Так что сегодня вечером, милая мисс, вам придётся очень долго ждать нас…

— А что это за консультации? — спросила Эдилейн.

— Это традиция, — пояснил Дерер, — Если проходит крупная медицинская конференция, на которую съезжаются ведущие специалисты со всего мира, то прибывшие врачи в назначенный день проводят бесплатные консультации для всех желающих и чем-то больных людей…

— Понятно, — кивнула Эдилейн. — Ну, спорить с папой бесполезно… Скажу только, что буду ждать вместе с мадам Дерер… И, папочка, пожалуйста, раз уж о себе ты подумать не хочешь, то позаботься о супруге господина Майкла: ведь некрасиво, если второй раз пропадут её труды по приготовлению званого ужина…

— Ай, да молодец! — хлопнул в ладоши Дерер.

— Хорошо, — засмеялся Динаэль. — Конечно, я буду помнить. И обещаю: приму желающих, не свалюсь с ног, освобожусь к ужину. Всё?

— Всё, — обречённо произнёс Дерер.

— 78 —

Следующим вечером, переодевшись после дневных прогулок по городу, Эдилейн спустилась в холл гостиницы. Она собиралась отправиться в дом Дереров, как и обещала накануне, и ждать там возвращения из клиники отца и сэра Майкла.

На крыльце её дожидался Увара.

— Я провожу Вас, мисс, — сказал он, — куда бы вы ни направлялись. Эди недоумённо взглянула на верного кучера.

— Мисс, — пояснил тот, — когда господин Динаэль попросил сопровождать вас на экскурсиях, я и обрадовался, ибо сам мечтал получше познакомиться с городом, и удивился, так как не подозревал о том, что эти прогулки могут оказаться опасными. Но расспрашивать не стал: мистер Фейлель никогда не делает ничего понапрасну. Если он тревожится за вас, значит, на то есть веские причины. Поэтому я уж пройдусь опять с вами.

Эдилейн задумалась. Наконец, решившись рассказать преданному слуге, а, скорее, даже искреннему другу правду, девушка ответила:

— Вара, спасибо за доброту и заботу. Я знаю, что и отец тебе доверяет… Но на самом деле сейчас трудно не мне, а ему… У меня ещё есть время подготовиться к встрече с опасностью… Дело в том, что в первый же вечер по прибытии в город…

И Эдилейн, неспешно идя под руку с Уваром, поведала тому всё, что произошло с ней и отцом в сквере возле дома Дереров.

— … Так что, — закончила она свой рассказ, — новой встречи со мной Берк не будет искать года три. А отца, — она грустно вздохнула, — он не опасается, считая слабым волшебником…

— Мне думается, что в этом-то наивный Сэм и ошибается, — сощурился Увара. — Я почему-то думаю, что трудолюбие господина Фейлеля, его тренировки и упражнения в магии (уверен, он усердно занимается волшебными науками) не пропадут даром. Мисс, я верю в вашего отца. Понимаете?

— Понимаю, — улыбнулась Эди. — Спасибо тебе, Вара… Только ведь Книги говорят иное. И отец сам это знает…

Они прошли несколько шагов, молча.

— А теперь о дне сегодняшнем, — продолжила девушка разговор. — Отец ещё не оправился от раны. А завтра нам ехать…

— Не волнуйтесь, мисс, — заверил Увара. — Я заранее приготовлю карету: сэру Динаэлю придётся смириться и путешествовать домой лёжа. И о вещах я тоже позабочусь: когда Ваш отец решит, что пора в дорогу, чемоданы будут уже перенесены вниз и крепко пристёгнуты к экипажу. И я никому не сболтну лишнего.

— Не сомневаюсь, Вара, — благодарно кивнула Эдилейн. — Спасибо.

— 79 —

Прождав с мадам Дерер любимых докторов часа два, Эдилейн отправилась в клинику, благо идти было недалеко, а верный Увара решил вернуться в гостиницу только после того, как господин Динаэль закончит свои консультации.

Эди вошла в вестибюль клиники. Там было достаточно много народа, хотя девушка почему-то сразу поняла: это лишь малая часть тех людей, которые днём заполняли, видимо, вообще всё пространство огромного помещения.

Эдилейн медленно шла мимо ожидающих своей очереди или уже вышедших с приёма у доктора Фейлеля пациентов и прислушивалась к их беседам. Ей очень хотелось знать, что говорят об отце.

Две дамы, богатые и довольно болтливые, привлекли внимание девушки.

— Знаешь, — негромко говорила одна, — я бы на месте этого поэта не сочиняла бы внешность героя… Чего лучше — посмотри на доктора Фейлеля! Зачем какие-то чёрные, как вороново крыло, волосы и синие пронзительные глаза? Разве мистер Динаэль не привлекателен? Пусть события придуманы — на то и литература. Но внешность-то можно взять у реального человека!

— И не говори, — поддержала собеседница. — Если бы Тан обладал чертами доктора Фейлеля, то, я уверена, почитателей у «Песни…» было бы значительно больше…

Эдилейн улыбнулась и пошла дальше.

Она остановилась, немного не доходя до больничного коридора. Здесь тихонько рассказывали друг другу о событиях дня два санитара.

— … И что? — спрашивал один.

— Да ничего, — посмеивался второй. — Пока наш профессор придумывал, как бы привлечь желающих проконсультироваться именно у доктора Фейлеля к другим медикам, сэр Динаэль вышел в коридор…

— Вообще, это ужасно, — покачал головой первый санитар, — неужели люди сами не видят, что один врач, как бы он ни старался, не сможет принять такое количество пациентов?..

— Ха-ха, — ответил второй. — Почему не сможет? Сможет. Только…

— …только за дня три-четыре, а не за один вечер… — закончил за друга первый санитар.

— Короче, — продолжал рассказчик, — вышел из кабинета господин Фейлель. Поздоровался со всеми так ласково. Пожелал всяких благ. Попросил прислушаться каждого человека к своему внутреннему миру. И решить, кто пришёл сюда по истинной причине, а кто просто в эмоциональном порыве… Что-то в этом духе… Предложил лично пожать руку каждому, кто пришёл просто за этим… И представляешь? Наверное, две трети «больных» потянулись попрощаться с доктором, даже не заходя в кабинет…

— И он каждому пожал руку?

— Да! И ещё сказал по паре добрых слов… На это ушло около часа!

— Однако, это меньше, чем если бы пришлось всех их консультировать.

— Именно!..

Эдилейн шла дальше.

Посетителей, ещё не побывавших на приёме у отца, по её наблюдениям, оставалось не очень много: часа на полтора напряжённой работы.

Эдилейн тревожилась: она понимала, что отец, конечно же, устал. Видимо, лицо девушки было слишком печально, потому что какой-то старичок, тронув её за рукав, участливо спросил:

— Мисс, с вами всё в порядке? Может, вам помочь? Сейчас моя очередь. Давайте, я вас пропущу…

— Спасибо, сэр, — Эдилейн тряхнула головой и улыбнулась. — Не стоит. Я здорова… Просто задумалась.

Дверь в кабинет открылась, выпуская посетительницу, и знакомый голос пригласил:

— Следующий, проходите, пожалуйста!

Старичок засеменил в кабинет.

Эдилейн успела заметить отца, повернувшегося к кому-то, стоящему у окна, и облегчённо вздохнула: Майкл Дерер отправил к Динаэлю в качестве ассистента Марка. Теперь у Эди на душе стало немного легче: молодой медик явно находился рядом с Дином не только для того, чтобы помогать приходящим на приём…

Эдилейн вышла на улицу, где её ждал Увара, и они отправились обратно к мадам Дерер сообщить, что часа через два максимум, ужин наконец-то состоится…

— 80 —

Эдилейн, стоявшая у распахнутого окна, увидела три фигуры, появившиеся в свете фонарей.

Мужчины вышли из сквера. Марк шагал чуть позади Дерера и Динаэля. Дин о чём-то беседовал с Майклом, словно бы слегка опираясь на изысканной работы трость. Профессор просто держал свою палочку в правой руке. Эди поняла, что отец очень устал. Но Динаэль улыбался, и от этого ей стало как-то удивительно спокойно.

Мадам Дерер обняла девушку за плечи.

— Не волнуйся, деточка, — ласково проговорила она. — Всё будет хорошо… Мужчины вообще часто бывают упрямы… А твой отец упрям по-хорошему.

— Спасибо вам, — Эдилейн обернулась к хозяйке дома. — Вы замечательная. Спасибо, — повторила она.

— 81 —

Ужин прошёл в очень тёплой, домашней обстановке. Много смеялись, шутили. Марк, как молодой хозяин, был предупредителен и внимателен к юной гостье. И Эди приняла этот подарок судьбы, бесценный и настоящий: девушка поняла, что за эти несколько дней она обрела истинного друга.

В гостиницу возвращались ближе к полуночи. Дерер предлагал заночевать у него, но Дин сумел отказаться, не обидев хозяев отказом.

Ночь была ясной, звёздной.

— Папа, — тихо спросила Эди, — а мадам Дерер намного старше мамы?

— Нет, — ответил Динаэль, и девушка почувствовала печаль в его голосе. — Мама старше. На пять лет.

— Прости, — Эдилейн стало неловко. — Просто мадам Дерер такая хорошая… Почему хорошие не живут дольше?

Эди не ждала ответа. Ей просто было необходимо облечь в слова свою грусть. Отец понял дочь.

— Я тоже не знаю, милая, — всё же ответил он. — Не знаю…

Девушка сбоку взглянула на его лицо: Динаэль был задумчив.

— Папочка, — после паузы Эдилейн перевела разговор на другую тему, — в котором часу мы завтра поедем домой?

— Часа в четыре, думаю, — ответил тот. — Ты что-то хотела успеть сделать?

— Да, — кивнула девушка. — Мне бы в один магазинчик зайти… Я там кое-что присмотрела…

Эдилейн не хотелось говорить подробнее: она собиралась приобрести подарок маме, сделав это сюрпризом и для отца. И ещё — в книжной лавке она присмотрела для себя на память о поездке огромный альбом с гравюрами и репродукциями картин, изображающих дома города, с подробной исторической справкой и характеристикой творчества художника, запечатлевшего на своём полотне то или иное здание.

— Конечно, солнышко, — отец нежно обнял дочь. — Поедем, как соберёмся. Не волнуйся.

— Папа, — Эди смотрела отцу в глаза, — а, может, я перенесу тебя — вернёмся домой с помощью перемещения. Я же умею. Ты сам хвалил меня… В карете всё же трясёт, а ехать долго. Тебе будет трудно.

— Спасибо, милая, — Динаэль смотрел на дочь светлым счастливым взглядом. — Но, нет.

— Почему? — попыталась настоять на своём девушка. — Отправим Увара раньше. Мама и не догадается — в Долину въедем на карете…

— Дело не в этом, — Динаэль серьёзно смотрел на Эдилейн. — Мне довелось в твоём примерно возрасте перемещать в пространстве того, кто физически был крупнее меня самого.

— И ведь получилось! — Эди поняла, о каком случае идёт речь. — Ты же смог перенести дядю Донуэля в Замок.

Эдилейн слышала от дедушки эту историю, грустную историю о брате отца и о погибшей Марике.

— Нет, — покачал головой отец. — Получилось, это верно. Но тогда иного пути не было. Сейчас он есть.

— Ты не веришь в меня? — грустно спросила Эди.

— Глупышка, — лёгкая улыбка тронула губы Дина. — Верю. И знаю, что у тебя получится… Но… я никому не говорил… не стоило. А тебе сейчас признаюсь: я целый месяц после этого приходил в себя. Я делал вид, что всё у меня хорошо — никто и не заподозрил неладного. Но физически… У меня болело всё… И внутри, и снаружи… Для подобных перебросок нужно быть чуть старше, чуть опытнее… Я не могу позволить, чтобы моей красавице было так плохо, только потому, что её доброе сердечко любит меня…

Эдилейн молчала. Она понимала, что отец сказали ей правду. Правду, которую хранил в тайне столько лет.

— Спасибо, моё солнышко, — Динаэль снова обнял дочь. — Ты самая лучшая доченька на свете. Я люблю тебя, моё сокровище.

— Я тоже люблю тебя, папочка. И Эдилейн вдруг почувствовала, что по её щекам текут слёзы.

— Пойдём, девочка, — Динаэль ласково смахнул солёные капельки с лица дочери. — Пойдём.

— 82 —

Эдилейн рассталась с Уварой и гидом после завершающей экскурсии по городу и отправилась искать подарок для мамы. Вара должен был приготовить карету к отъезду, а Эди решила зайти в ювелирный магазин.

Если сказать честно, то девушка решительно не знала, какой именно подарок мог бы действительно порадовать маму. Эдилейн понимала, что любой знак внимания со стороны дочери беспредельно дорог для Эливейн. Но девушке хотелось подарить маме нечто, действительно близкое её сердцу. И какое-то внутренне чувство говорило ей, куда следует заглянуть.

Магазинчик, который приметила Эди ещё утром, разместился в пристройке небольшого особнячка на узенькой извилистой улочке в десяти минутах ходьбы от гостиницы. Девушка только бросила беглый взгляд на витрину, выставленную прямо в окне, смотрящем зазывно на прохожих, как поняла, что внутренний голос её не обманул: изящные серёжки в виде тонко выполненных цветков лесной фиалки притянули к себе взор Эдилейн. Ювелир постарался на славу: такой мастерской работы девушке видеть ещё не доводилось, хотя дядя Оянг, за волшебными действиями рук которого Эди завороженно следила не один раз, казался ей непревзойдённым творцом изделий из драгоценного металла. Девушка радостно шагнула к двери в магазинчик, когда заметила рядом с заветными серёжками маленькую табличку: «Продано».

Эди почему-то сразу поникла. Она постояла некоторое время перед витриной и, наконец, решилась войти. Оказалось, что хозяин магазина уже заметил юную особу, остановившуюся возле его товара и явно заинтересовавшуюся чем-то. Поэтому навстречу девушке спешил один из продавцов.

— Добрый день, мисс, — поклонился он, открывая посетительнице дверь. — Чем могу помочь столь очаровательной леди?

— Здравствуйте, — с надеждой проговорила Эдилейн. — Скажите, а те серёжки в виде фиалок… есть ещё пара?

— К сожалению, нет, мисс, — развёл руками продавец. — Но можно заказать подобную, раз вам дорог именно этот цветок.

— Правда? — обрадовалась девушка. — А… — она вдруг сообразила, что «заказать» — это значит, придётся ждать, когда ювелир изготовит другие… — А сколько на это понадобиться времени? — грустно спросила она.

— Дней пять, мисс. Эдилейн обречённо вздохнула.

— Спасибо, — ответила она. — Я сегодня уезжаю…

— Тогда, может, вам приглянется что-либо иное? — продавец провёл девушку к огромной витрине внутри магазина.

Эди внимательно смотрела на ювелирную красоту, но ничего более не привлекало её взора. Она досадовала на себя за то, что не подумала о подарке для мамы в первый же день по приезде в город. А теперь даже то, что она не потратила ни монетки из суммы, данной ей отцом на сувениры, не имело значения: у неё были деньги, но не было того, что бы она хотела купить для мамы.

Эдилейн была так погружена в свои мысли, что не обратила внимания на хозяина магазина, любезно беседовавшего в другом конце зальчика с каким-то господином.

— 83 —

— Юная мисс чем-то расстроена? — спросил посетитель у хозяина.

— Да, сэр, — кивнул тот. — Леди приглянулись серёжки в виде фиалок. Те, что вы оплатили сегодня утром.

Господин улыбнулся.

— Нельзя, чтобы такая очаровательная девушка огорчалась, — сказал он. — Пожалуйста, положите эти безделушки вон в ту шкатулочку, — посетитель указал на маленький малахитовый сундучок, — и передайте мисс, с наилучшими пожеланиями. Скажите, что у неё хороший вкус.

— Но, сэр… — попытался возразить хозяин.

— Всего, вам, хорошего, милейший. До свиданья.

— И, вам, удачи, — ответил торговец. — Заходите к нам ещё, сэр Динаэль.

— Непременно, — заверил Фейлель, широко улыбаясь, и вышел на улицу.

— 84 —

Пока Эдилейн с грустью думала, как же ей быть дальше, хозяин магазина сам аккуратно уложил серёжки в шкатулочку и подошёл к девушке.

— Мисс, — проговорил он, подавая ей открытый сундучок. — Это для вас.

— Но… — в изумлении проговорила Эди, — …продавец сказал…

— Всё правильно, — кивнул хозяин. — Просто, купивший эти серёжки для своей супруги, господин увидел вашу печаль и, узнав о её причине, просил передать ювелирное изделие вам.

— Нет… — Эдилейн стало неловко. — Мне бы очень хотелось подарить это маме… Но так я не могу… Они слишком дорогие, чтобы принимать их от незнакомца…

— Он очень хороший человек, — ответил торговец. — И своё решение он всё равно не изменит. Берите. Он сделал это от чистого сердца, поверьте… И ещё он просил сказать, что у вас хороший вкус.

— Нет, нет, — покачала головой Эди. — Так нельзя. Я догоню его. Как он выглядит?

— О! — ответил продавец, выглядывая в окно. — Вы, действительно, можете догнать его. Он остановился на углу магазина. Видимо, кого-то ждёт.

Эдилейн взяла протянутую ей хозяином магазина шкатулочку с серёжками, захлопнула крышечку и, попрощавшись, выбежала на улицу.

— 85 —

— Я уже подумал, что ты ещё что-либо присмотрела, — засмеялся Динаэль, ласково останавливая за руку выскочившую из магазина дочь.

Эдилейн несколько мгновений смотрела на отца, потом, робко улыбнувшись и протягивая ему шкатулку, спросила:

— Так это был ты?

— Да, — ответил Дин. — И очень рад, что мы с тобой оказались столь единодушны в выборе подарка для мамы… Но ты была бесподобна, — лукаво щурясь, добавил он. — Ты же не замечала никого и ничего вокруг!

— Прости, папочка.

— Смешная ты у меня, — Динаэль нежно посмотрел в глаза дочери. — За что прощать?.. Это здорово, что ты такая искренняя и в печали, и в радости…

— 86 —

Они уже отошли от ювелирного магазина шагов на десять, когда Эдилейн, видя в руках отца три достаточно приличных размеров коробки: две одинаковые, розовые и овальные, а третья круглая и с рисунком из огромных рыжих лилий, перевязанных для удобства переноски одной лентой, спросила:

— А что там?

— Платьица для Дины и Даны и тёплая шаль для нянюшки Галии, — ответил отец.

— Господи! — воскликнула Эди. — Какая я гадкая! Я даже не подумала о сестрёнках, о няне…

Динаэль остановился и спокойно пояснил:

— Я, мужчина, девочка моя. Это я должен заботиться о подарках для дорогих мне женщин.

Эди вдруг приподнялась на цыпочки и поцеловала отца в щёку.

— Я сейчас… — прошептала она. — Подожди меня, пожалуйста… Я мигом… Я забыла…

И она побежала обратно в ювелирный магазин.

— Я буду в книжной лавке, — крикнул ей вслед Динаэль, и, задумчиво улыбнувшись, неспешно вошёл в букинистический магазинчик.

— 87 —

Эдилейн распахнула дверь ювелирного магазина и, коротко кивнув, быстрыми шагами подошла к витрине, которая некоторое время назад не привлекла её внимания. Но одна вещица осталась в её подсознании. И теперь, когда она поговорила с отцом, девушка поняла: это то, что нужно. Она сделает подарок ему! И она угадает с выбором!

— Скажите, — спросила она хозяина магазина, — а сэр Динаэль не обращал внимания вот на этот зажим для галстука? — и девушке указала на серебряное украшение, покрытое золотыми кленовыми листочками, размер которых не превышал трёх-четырёх миллиметров в диаметре.

— Да, мисс, — немного ошарашено ответил торговец. — Мне показалось, что доктору Фейлелю приглянулся именно этот предмет.

— Великолепно! — обрадовалась Эди. — Я покупаю его.

— Мисс, — проговорил хозяин магазина, — я, конечно, заинтересован в том, чтобы продать товар… Но… думаю, что вы напрасно потратите деньги: господин Динаэль не примет от вас этот подарок.

— Примет, — уверенно ответила Эдилейн. Торговец с сомнением покачал головой.

— Примет, — повторила Эди и лукаво, как делал порой Дин, подмигнула хозяину. — Просто… — она подумала, как лучше сказать, и добавила, — …просто меня зовут мисс Эдилейн Фейлель…

— Вот почему мне показалось знакомым ваше лицо! — радостно воскликнул хозяин магазина. — А отец ваш, шутник: он так улыбался хитро…

— 88 —

Эдилейн, спрятав подарок в сумочку на поясе, вошла в книжную лавку. Здесь у неё был свой личный интерес. Она решила не покупать мелких сувениров, которые потом только пылятся на полках. Именно здесь она присмотрела для себя альбом с гравюрами и с репродукциями картин, изображающих дома города. На каждом развороте книги красовалось справа живописное полотно, а слева была напечатана история данной улочки и, как дополнение, краткая биография художника, запечатлевшего этот уголок.

Эди, заметив отца, беседовавшего с продавцом как с хорошим знакомым, почему-то сразу почувствовала, что не увидит выбранный ею альбом на месте. Она быстро взглянула на верхнюю полку за спиной торговца и удивилась: выбранная ею книга стояла там же, где девушка заметила её утром. Динаэль и продавец внимательно и с явным интересом следили за её действиями.

— И в чём подвох? — без предисловий спросила Эдилейн.

— Ни в чём, — покачал головой Дин. — Мы заключили пари, и я его выиграл.

— Верно, — подтвердил торговец. — Ваш отец сказал, что для дочери в подарок купит книгу. И показал какую. Я возразил, что это уже вторая часть, а тогда нужна и первая. А он ответил, что первую его дочь и так уже выбрала. Я сказал, что в моей лавке такая книга всего одна и её ещё никто не купил. А сэр Динаэль напомнил, что он сказал «выбрала», а не «купила». Тогда я согласился со словами: «Ну, раз она вам сообщила о своём желании приобрести именно этот альбом…» «Не сообщила, — засмеялся ваш батюшка. — Но я всё равно знаю». «Ну, уж так не бывает, — запротестовал я. — Спорю на что угодно!» Сэр Динаэль предупреждал, что я проиграю… И я проиграл! Вы только вошли — я вспомнил, что утром вы интересовались именно этим альбомом… Хотя, — развёл руками продавец, — и кого я собрался переспорить…

Но оба: и Динаэль, и торговец — улыбались. Лицо Эдилейн тоже светилось.

— Тогда, где моя вторая книга? — задорно спросила она, расплачиваясь с продавцом за выбранный альбом и всё ещё не веря, что рассказанная история во всём правдива.

— Вот, — и торговец выложил рядом с первой частью вторую.

Это был аналогично составленный альбом с изображениями улиц города.

— Завернуть вместе? — осведомился продавец.

— Да, пожалуйста, — задумчиво ответила девушка и посмотрела на отца.

«Как же мне научиться быть такой внимательной, заботливой, наблюдательной? Как видеть вокруг, а не только в себе? — тревожно подумала она. — Да и в себе-то мне порой не разобраться…» — мелькнула досадливая мысль.

Торговец протянул Динаэлю тяжёлый свёрток. Тот хотел принять книги, но Эди встрепенулась и перехватила альбомы.

— Ну, уж нет, — ехидно сказала она. — Я сама их понесу — они мои.

И Эдилейн, поблагодарив продавца, направилась к выходу. Динаэль улыбнулся.

— Дочка у вас с характером, — шепнул продавец Дину.

— С хорошим характером, — тихо ответил Динаэль.

— 89 —

Вернувшись в гостиницу, Динаэль и Эди уложили вещи и, уже одевшись по-дорожному, спустились в ресторан отеля. Здесь возле закреплённого за доктором Фейлелем столика их поджидал мистер Дерер.

Друзья уселись друг напротив друга. Эдилейн улыбалась, не мешая беседе отца и сэра Майкла. Разговаривали негромко. Дин усмехался и кивал головой…

— Ну, — наконец проговорил Фейлель, — вы меня тут все так опекаете, словно я инвалид или старик…

— Ты сам врач, — возразил Дерер, — и прекрасно понимаешь, что я прав… А мне спокойнее, зная, что твоя очаровательная дочь и верный Увара за тобой приглядят в дороге.

— О! — Дин развёл руками. — Так и думал: Вару тоже подговорили.

— Всё, — закончил профессор и повторил для верности, глядя на Эди. — Итак, едет он лёжа. Увара не даёт ему править: кучер выспался сегодня днём и обещает, что завтра по приезде домой отправится спать. Поедете сегодня — это сказал Вара, ибо он править лошадьми способен и ночью, а беспокоится не за вас, сэр Динаэль, раз уж вы так не любите заботу о своей персоне. Майкл ехидно глянул на друга, тот только рукой махнул, но продолжал улыбаться, — а хочет поскорее доставить супруга к мадам Эливейн, живым и здоровым…

— Ладно, ладно, — прервал Дерера Дин. — Я же уже согласился.

— Осталось одно, — многозначительно продолжал Майкл. — Швы я тебе утром снял и, признаю, доволен тем, как затягивается твоя рана. Но в дорогу я наложу тебе тугую повязку.

— Теперь всё? — умоляюще спросил Динаэль.

— Теперь — всё, — ответил Дерер.

— Слава Богу! — облегчённо произнёс Дин. — Можно спокойно доесть десерт.

Дерер улыбнулся: задача была выполнена — за друга он был спокоен.

— 90 —

Вернулись в номер. Чемодан, книги и подарки Увара уже погрузил в карету. Эди спустилась в холл гостиницы. Дерер остался в номере с Динаэлем — делать перевязку.

Эдилейн ожидала отца, любуясь видом из окна. Увара подогнал карету к крыльцу. Хозяин отеля, служители вышли на улицу — проводить знаменитого и уважаемого постояльца. Эди смотрела на этих людей и чувствовала невероятную гордость за то, что она дочь такого человека. Ведь даже за несколько дней, будучи загружен на конференции и ранен (о чём, впрочем, никто в гостинице и не подозревал), он принял и осмотрел как врач тут человек десять. И каждому что-то прописал, некоторым сам приготовил мази и микстуры. «Как он всё успевает? — думала девушка. — Когда?»

Вскоре появились отец и мистер Дерер.

— Майкл, — говорил Дин. — Ждём вас летом, тебя и супругу. Отдохнёте у нас от суеты города. У вас тут, конечно, красиво… Но у нас спокойнее и тише.

— Спасибо, — улыбался Дерер. — Мы обязательно приедем…

— 91 —

Наконец дверца кареты захлопнулась. Стихли прощальные возгласы. Экипаж мягко покатился по мостовой.

Динаэль выполнил обещание — взяв в руки какую-то книгу по медицине, лёг на спину на разложенное Уварой сиденье, подложив под голову высокую подушку.

Эдилейн тоже удобно расположилась на второй скамейке — на животе, подперев ладошками щёки, она собралась почитать ещё пахнущую типографской краской и известную ей наизусть «Песнь о Тане и Тине».

Непослушная прядка рыжих волос несколько раз уже падала девушке на глаза. Эди встряхивала головой и продолжала листать страницы. Когда в очередной раз волнистая прядь спустилась ей на лоб, Динаэль нежно убрал с лица дочери волосы, и маленький гребешок прочно закрепил кудряшку. Эди взглянула на отца. Тот, улыбаясь, протянул ей карманное зеркальце. Девушка посмотрела на себя: тоненький серебряный гребешок с изумительной золотой бабочкой изящно вписался в её причёску.

— Спасибо, папочка, — проговорила Эди. — Но когда?

— Это важно? — улыбнулся тот. — Пока мы ехали сюда, тебе тоже постоянно мешала эта прядка… А потом я увидел бабочку, и… Не нравится?

— Очень нравится! — воскликнула девушка и добавила. — А мне показалось, что тебе понравится вот это…

И Эдилейн протянула отцу зажим для галстука. Динаэль как-то странно, но явно счастливо, рассматривал подарок.

— Спасибо, солнышко, — тепло проговорил он. — Спасибо.

Эди смотрела вопросительно, словно ожидая ещё чего-то. Тогда Дин слегка отогнул борт пиджака, приподнявшийся чуть выше места, где галстук крепится зажимом, и девушка с изумлением увидела серебряные кленовые листочки на белом золоте ювелирного чуда. Зажим, который подарила Эди отцу, был подобен тому, что сейчас скреплял его галстук, подобен, как дети подобны своим родителям: нечто общее, трогательное, наследственное передаётся из поколения в поколение, и в каждом есть нечто новое, своё, индивидуальное.

— Это, — пояснил Динаэль, — подарила мне твоя мама, когда мы впервые вместе ездили на симпозиум… Спасибо, девочка моя, — повторил он. — Спасибо, милая…

— 92 —

Часов в десять вечера остановились полюбоваться ночным морем, высоким тёмным небом, ясной луной и яркими звёздами.

Лёгкий солёный ветерок обдувал лица отца и дочери, стоявших у самой кромки воды. Через пару километров дорога свернёт в сторону, и Эди хотелось насладиться величественным простором и тишиной, едва нарушаемой тихим шуршанием камешков под ногами.

— Папа, — спросила она, а мама тоже любит море?

— Да, — улыбнулся Дин.

— А мы поедем летом к морю? Все вместе?

— Поедем, — пообещал отец.

Они ещё стояли некоторое время, молча. Потом Динаэль ласково поцеловал дочь в волосы и направился к карете. На немой вопрос своего господина, кучер отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр, — Увара многозначительно погрозил пальцем. — Как договорились: вы будете спать, я — править лошадьми…

Дин с улыбкой развёл руками и сел в экипаж.

Эдилейн, вернувшаяся в карету через несколько минут после отца, захлопнула за собой дверцу и сказала полувопросительно, полуутвердительно:

— Спать?..

— Пожалуй, — согласился Динаэль и притушил свет ночника. — Если захочется пить, — добавил он дочери, — вот на столике моя фляжка. Вода славная, Увара сходил к роднику.

— Спасибо, — кивнула Эдилейн. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, милая, — ответил Дин.

Карета, плавно покачиваясь, покатилась по дороге.

— 93 —

Эди почему-то не спалось. Она лежала тихо, как мышка, боясь потревожить отца, и думала: «Даже о себе не позаботится! Согласился ехать лёжа и не сменять Вару только потому, что не хочет расстроить маму своим измученным видом… А мама всё равно догадается… И только он способен её утешить…»

«Интересно, а зачем вода? Он сам по ночам, кажется, никогда попить не выходит… Для меня? Я тоже, вроде, обычно не просыпаюсь от жажды…» Девушка взглянула на отца. Тот лежал на боку, лицом к стенке, укрывшись пледом почти с головой. «И спит странно, — подумалось вдруг Эдилейн. — Мама как-то сказала, что папа спит только на спине…»

Девушка тихонько приподнялась на локте и заглянула в лицо отца. Глаза Дина были плотно закрыты. Но в слабом свете ночника ей показалось, что длинные чёрные ресницы подрагивают, а щёки слишком бледны…

Губы отца слегка дрогнули и сжались плотнее. Эдилейн заметила маленькие капельки пота, выступившие над шрамом на лбу Дина.

«Господи, — подумала она, — что же это?» И, словно отвечая на её не заданный вслух вопрос, Динаэль негромко прошептал, приоткрывая глаза:

— Спи, солнышко, всё хорошо. Спи…

Взгляд отца был усталым, но спокойным, ласковым. И тут она вспомнила!

«Дура! — в досаде она ругала себя. — А ещё волшебница! Видеть яд, знать его название, вспомнить о нужном противоядии и забыть, что ещё неделю пострадавшего, но спасённого по ночам будет мучить боль! Вот зачем вода — запивать лекарство! А лекарство-то папа делал сам. Я, его дочь, даже не догадалась! Это я должна была растирать в порошок травы и смешивать их в нужных пропорциях! А я, эгоистка, обрадовалась: дала противоядие! И всё…»

— Папочка, — прошептала Эдилейн, поправляя плед на плечах отца, — прости меня, глупую… Это я должна была приготовить тебе снадобье, я должна была давать тебе порошки по ночам, я…

Динаэль резко сел на скамье и, прижав ладони к лицу дочери, нежно посмотрел ей в глаза.

— Солнышко, — проговорил он, — хорошая моя, маленькая моя девочка. Да ведь именно тебе, тебе и Майклу, я обязан жизнью…

Он обнял и поцеловал Эди.

— И спи спокойно, моя крошка, — прошептал он. — Всё хорошо. Всё очень хорошо. Правда… Я готовился к худшему. Честно… Понимаешь?

Эдилейн вздохнула.

— Спасибо, папочка, — сказала она.

— За что, девочка? — печально проговорил он. — Вот опять из-за меня ты не спишь…

— Я буду спать, — заверила девушка и послушно легла на своё место. — Буду.

— Вот и славно, — Дин тоже опустил голову на подушку и вновь завернулся в плед.

— Спокойной ночи, папочка, — тихонько проговорила Эди.

— Спокойной ночи, милая.

— 94 —

Эди проснулась около четырёх утра. За окошком кареты мелькал ранний рассвет. Отец спал. Эдилейн облегчённо вздохнула: Дин лежал на спине, закинув за голову правую руку и слегка повернув голову влево. Его лицо было спокойно, на губах появилась лёгкая улыбка…

Эди блаженно потянулась и снова заснула.

— 95 —

В половине седьмого утра карета вкатила в Переход. Лошади пошли шагом. Динаэль открыл глаза и сел. Эди, сквозь дрёму почувствовав движение отца, открыла глаза.

Какие-то детские радость и тревога одновременно мелькнули в глазах Динаэля. Эдилейн приподнялась на локте и сонно спросила:

— Приехали, папочка?

— Да, — рассеянно кивнул тот. — Мама…

И не успела Эди что-либо сообразить, а карета ещё не остановилась, как Дин распахнул дверцу и выскочил на булыжную мостовую.

— 96 —

Конечно, Динаэль ощутил близкое присутствие Эливейн. А Эливь, чувствуя, что вот-вот Дин приедет, и уже несколько дней жившая в странной тревоге за него, вышла навстречу…

Когда экипаж остановился, Увара спрыгнул на землю и подал руку Эдилейн, выходящей из кареты, Дин и Эливь уже стояли обнявшись.

— Живой… — счастливо улыбалась мадам Фейлель.

— Всё хорошо, любимая, — он гладил её волосы. — Прости, что опять заставил тебя волноваться…

— Больше я никогда не расстанусь с тобой, — вдруг сказала она. — Я не могу…

Так они и стояли вместе, а Эдилейн ещё раз повторила свою клятву: защищать любящих и, в первую очередь, своих родителей.

Эливейн обернулась.

— Девочка моя! — воскликнула она, раскрывая объятия дочери. — Как же ты переволновалась, солнышко моё…

Эди прижалась к маме. Ей вдруг показалось, что она ещё совсем маленькая девочка и всё, что произошло там, в огромном чужом городе, только страшный сон. Дочь посмотрела в мамины глаза. Эливь сразу будто поняла то, о чём ей ещё не рассказали.

— Это был Берк? — тихо спросила она у Дина, стоящего рядом.

— Да, — вместо отца ответила Эди.

— И ему нужна наша девочка? — прошептала Эливейн.

— Мамочка, не бойся за меня, — твёрдо сказала Эдилейн. — Он считает, что сейчас я ещё слаба, а ему хочется больше силы. Он думает, что, придя через несколько лет, сможет сделать меня своей союзницей. Но он ошибается! За эти годы я стану не только могущественнее как волшебница, но и просто осмотрительнее. Честное слово!..

Эливейн поцеловала дочь.

— Конечно, родная, конечно, — проговорила она. — И папа тебе поможет. И я всегда буду рядом.

Но, даже не глядя на мужа, не проронившего ни слова во время этого разговора, Эливь поняла, чего так мучительно опасается Дин: в восемнадцать-девятнадцать лет, в период первой, искренней и страстной, эмоциональной и максималистской любви девушка будет очень уязвима…

— 97 —

Прошло пять лет. Пять лет упорных занятий магией. Пять лет волшебных тренировок.

В девятнадцать лет Эдилейн была чрезвычайно сильна. И добра. Но её природная эмоциональность иногда не хотела подчиняться разуму. Это случалось теперь очень редко. Но случалось.

Так произошло и сегодня.

Отец был в Архивах. Маму вызвали в клинику. Нянюшка сидела во дворе на лавочке, наблюдая за резвящимися на площадке Диной и Даной. Дедушка отправился за яблоками в сад. Ждали приезда Элеля и Эркеля. Эдилейн взялась за уборку дома.

Эди хотелось помочь маме, поразить всех чистотой комнат… И она нашла способ… Правда, отец говорил, что для бытовых дел нельзя применять волшебство, что человек обязан делать руками то, для чего эти руки, собственно, и созданы, что опасно нарушать равновесие сил беспричинным применением магии. Но Эдилейн решила, что причина есть: братья давно не были дома, их все ждут, и доставить всем радость тем, что комнаты будут сиять — это можно…

Эди приготовилась и…

… В первое мгновение ей показалось, что сверкающая дымка и есть признак опускающейся на дом чистоты. Но вдруг всё вокруг задрожало: дребезжали стёкла, качались и падали мелкие предметы… Девушка испугалась. Она попыталась отменить прежнее заклинание, но это не помогло.

В доме стоял какой-то свист. Стала падать мебель.

Эдилейн в ужасе пятилась к двери, едва успевая уворачиваться от неизвестно откуда валящихся предметов. Разбилось оконное стекло, и осколки со свистом отлетели к противоположной стене…

Снаружи дома ничего необычного не было видно. Поэтому нянюшка продолжала мирную прогулку своих воспитанниц.

Дверь распахнулась, и Эдилейн оказалась в объятиях отца. Дин был бледен.

— Папочка, прости, — пролепетала Эди. — Я хотела как лучше…

— Я понял, — ответил Динаэль.

В его голосе не было ни досады, ни злости, ни обиды, ни осуждения. Только тревога. Он вывел дочь из опасной комнаты.

— Просто у меня нет силы это остановить, — горько прошептал он.

Эдилейн не успела ещё ничего ответить, а Дин уже вновь шагнул в хаос.

— 98 —

Опомнившись, Эдилейн хотела броситься за отцом. Теперь она понимала: если не восстановить нарушенное равновесия, то опасность вырвется за пределы одной комнаты, дома… И отец будет сражаться до последнего, даже зная, что силы не равны. И пожертвует собой! Из-за неё!

Девушка схватилась за ручку двери, но чьи-то крепкие и нежные руки остановили её. Она обернулась.

— Элель! — воскликнула Эди. — Там… там… Это я виновата… Там папа…

— Я чувствую, — кивнул тот. — Всё будет хорошо.

Подбежал Эркель. И братья вошли в звенящий хаос за дверью. Эди оставили снаружи…

— 99 —

Ожидание показалось девушке нескончаемым, хотя часы показывали, что прошло всего десять минут…

Шум за дверью стих.

Эди напряжённо прислушивалась.

Наконец дверь распахнулась. Элель и Эркель, в изодранных камзолах, появились на пороге. За сыновьями вышел отец. На щеке Дина алела царапина, в волосах застряли какие-то клочки, но он улыбался.

— Папочка! — девушка бросилась отцу на шею и… заплакала.

— Ну-ну, глупышка, — устало проговорил тот, поглаживая дочь по плечу. — Всё. Уже всё.

— Я больше так не буду, — как маленькая пролепетала Эдилейн. — Я всё буду делать руками.

— Это хорошо, — усмехнулся Дин, — потому что убирать там придётся много. А нам надо успеть до маминого возвращения…

— 100 —

Наконец уборка была закончена. Динаэль опустился в кресло. Элель и Эркель уселись напротив отца на диване.

— Ну, — улыбаясь, проговорил Дин, — с приездом…

Близнецы засмеялись.

Динаэль посмотрел на дочь. Эди выглядела виноватой и измученной.

— Устала? — Дин подошёл к девушке и ласково обнял её. — Ничего. Зато мы всё успели.

— И как мама постоянно сама вытирает пыль, моет полы? А раз в неделю делает это, как она сама говорит, чуть тщательнее? Мы навели порядок только в одной комнате, а у меня уже сил нет… — задумчиво отозвалась Эдилейн.

— Мама у нас… — Динаэль жестом и мимикой выразил всю свою признательность, нежность, восхищение, любовь. — Просто это МАМА!

Элель лукаво посмотрел на сестру.

— Но не огорчайся, — сказал он. — Потренируешься и…

— К тому же не всегда в доме будет такой погром, как сегодня, — весело добавил Эркель.

— Да, — словно самому себе сказал Динаэль, вновь опускаясь в кресло. — Эливь делает уборку сама: не позволяет мне нанять служанку. Говорит, что и так стыдно — кухарка готовит… Хоть порядок навести она сама как хозяйка дома в состоянии?

Эдилейн вздохнула. Оказывается, мама ещё и стыдится, что ей помогают на кухне! Такой огромный дом, дети, работа! И всё успевает! И пишет…

— А известен факт, — Элель торжественно поднял палец, — что дома, где регулярно делается влажная уборка, где руки моют с мылом по нескольку раз в день, где не боятся мочалки и горячей воды, где на кухне идеальная чистота без крыс, мышей и тараканов…

— Как у нас, — остановила его перечисления Эдилейн.

— Да, — кивнул тот, совсем не рассердившись на младшую сестру за столь бесцеремонно прерванную его речь. — Так вот. Такие дома даже чума обходит стороной!

— Верно, — подтвердил Дин.

— Папа, — Эди вдруг стала ещё более задумчива. — А магией можно исцелить любой недуг?

— Нет, — негромко ответил отец.

— Почему?

Динаэль помолчал, подбирая слова. Потом заговорил медленно, словно прислушиваясь к собственному ответу:

— Магией вообще можно исцелять только тогда, когда иного способа нет. В противном случае волшебная сила просто не подчинится чародею… А кое-что не лечится вовсе: старость, например…

— А если человек достоин жить? — вновь спросила Эдилейн.

— То, что знаем мы, далеко не полная картина мира, — проговорил Дин. — Жизнь научила меня верить в справедливость того, что происходит… Мне было безумно горько потерять… Эливь… Мне казалось, что что-то не так… несправедливо… Но я ошибался… Трудно, больно — но так должно было быть. Мы должны были пройти через годы разлуки… Хотя бы для того, чтобы точно знать, насколько нужны друг другу… Мы это чувствовали, но, видимо, надо было понять это острее… — Динаэль помолчал. — И, девочка моя, есть вера, которая помогает мне всегда, — Дин смотрел дочери в глаза. — В конечном счёте, всегда побеждает добро. В это я верю. Этой верой живу. Случается, что к свету идут долго, трудно, мучительно. Гибнут очень достойные на этом пути. Но, в конце концов, темнота, погубившая хороших людей, отступает под напором света…

Эди молчала. Она поняла главное: никогда отец не свернёт с пути добра, ничто не заставит его устрашиться зла, даже собственная гибель не пугает его. А если понадобится спасать кого-то, то он найдёт способ, но не станет на сторону тьмы…

— 101 —

Эливейн буквально вбежала в комнату.

— Господи! — воскликнула она, обнимая сыновей. — Вы уже дома… Эди, умница моя, — она посмотрела на дочь, — как чисто ты убралась! Спасибо, девочка…

Все улыбались и молчали. Динаэль незаметно для жены потёр щёку: смыть с лица засохшую кровь он не успел. Эливь наконец обернулась к мужу.

— А ты что же? — укор прозвучал в её словах, но какой-то ненастоящий. — Не мог зайти за мной, сказать, что мальчики приехали?

Дин развёл руками.

— Прости, — сказал он.

— Прощу, — весело ответила Эливь, подойдя к мужу и ласково посмотрев ему в глаза, — только при одном условии…

Все приготовились выслушать условие, но Эливейн произнесла шёпотом, в самое ухо Дина, так что никто более не смог разобрать её речи.

— Вечером тебе придётся поведать мне правду, — говорила Эливь, — и, пожалуйста, умойся, а рваную рубашку оставь в ванной…

Динаэль улыбался, и взор его был восхитительно нежен.

«Интересно, — думала Эдилейн, — что же за условие поставила мама папе? Чем он так восхищён?»

Элель и Эркель переглянулись: они были старше, лучше знали жизнь, видели маму и в одиночестве, и с отцом. Потому, наверное, они поняли и условие мамы, и очередное преклонение перед ней отца…

— 102 —

Эдилейн впервые присутствовала на Заседании Волшебного Совета в качестве представительницы магического мира, такой же, как все остальные чародеи. Теперь она стала взрослой. Она успешно выдержала выпускные экзамены. С отличными оценками её зачислили на кафедру магической истории. Через четыре года она сможет сама преподавать в любом классе, где обучаются юные волшебники.

Сегодня Совет собрался по так и не решённому полгода назад, но чрезвычайно важному для всех вопросу: после смерти сэра Арбениуса не был избран новый Верховный Маг. Дело в том, что на эту должность мог быть назначен только сильнейший чародей, собравший большинство голосов при открытом голосовании. А на современном этапе сильнейшим волшебником, вернее, волшебницей, стала Эдилейн. Но она была слишком юна и неопытна для того, чтобы взять на себя такую ответственность. Да и сама мисс Фейлель пришла в ужас, когда узнала о подобной возможности. Опекунство или наставничество здесь не допускались, о чём многие чародеи сожалели и даже предлагали пересмотреть Древние Законы. Но тот, кого предлагали в качестве регента, улыбнувшись всем, как умел улыбаться только он — с благодарностью, с признательностью, щедро и от всего сердца — Хранитель Магических Знаний спокойно и основательно изложил факты, не допускающие пересмотра Закона.

Кандидатуры на место Верховного Мага не было: все волшебники по своей силе оказывались слабее Эдилейн как минимум вдвое… Динаэль Фейлель, за которого проголосовали бы абсолютно все, включая и Эди, не мог быть даже выдвинут на голосование, ибо его магические силы практически равнялись нулю, а те несколько случаев, когда ему удалось каким-то образом подчинить себе чародейскую волю, произошли в моменты критические, высвобождающие на мгновение то, что обычно не подвластно человеку. Кто-то в отчаянии напомнил, что и покойный сэр Арбениус был волшебником, лишившимся своей магической силы в бою с Чёрным Колдуном. Но голос выступавшего прозвучал слабо, так как и сам говоривший, и остальные волшебники понимали, что избран-то прежний Верховный Маг был в пору своего чародейского могущества, а Закон не запрещал оставлять такого человека Главой…

Нынешний Совет тоже не смог избрать Верховного Мага. Решено было ждать. Ещё полгода. Если за это время, — правда, никто не мог сказать, как подобное может произойти, — не найдётся волшебник, достойный своей великой и доброй силы, силы, о которой известно лишь из древнейших легенд, то взять на себя тяжелейшую ношу Верховного Мага придётся мисс Фейлель. Эдилейн была словно убита горем: она чувствовала, что не способна справиться с подобным делом. Это не было кокетством, она не нуждалась в том, чтобы её упрашивали. Это не было страхом. Она просто точно и твёрдо знала, что ей такая ноша не по плечу. Она хотела возразить, хотя видела, что сегодня никто уже не в состоянии её услышать и понять…

И тут на своём плече она почувствовала руку отца. И ей вдруг стало спокойно.

— Не волнуйся, девочка, — шепнул он. — Время мудрее нас. Подождём пока, ибо иного пути нет…

— Господи! — взмолилась Эдилейн. — Пусть появится маг небывалой силы! Пусть как в сказке!.. И пусть все сразу почувствуют его и признают Верховным!.. Пожалуйста…

Отец ласково улыбнулся, но в его глазах девушка заметила грусть.

— Так не бывает, родная, — всё так же тихо сказал он. — Но… подождём…

— 103 —

Наступило лето.

Эдилейн с отцом и младшими сестрёнками отправилась в деревеньку за пределами Зелёной Долины. У отца там были какие-то дела, а дочери напросились с ним просто прогуляться в хороший солнечный денёк. Девятилетние Дана и Дина взяли с собой сделанного накануне вместе с отцом воздушного змея. Дин сначала долго отнекивался и смеялся, что эта мальчишеская забава не для леди. Но девочки настояли на своём. Да и не мог Динаэль отказать своим крошкам. Теперь, ласково щебеча, Дана и Дина вдвоём несли огромную цветную игрушку, восторженно предвкушая, как они будут запускать этого гиганта на большом поле с той стороны Перехода.

— 104 —

Игра была в самом разгаре. Раскрасневшаяся не хуже младших сестёр, Эди со смехом бегала по невысокой траве. Змей парил в небе. Дана и Дина заливались звонким смехом. Местная детвора, активно включившаяся в игру, носилась вместе с леди из Долины.

Вдруг сильный поток воздуха подхватил змея, рванул его ввысь и в сторону. Верёвочка выскользнула из рук Даны, и игрушка понеслась к лесу. Все с криками кинулись вслед уносимого ветром чуда.

Внезапно змей застыл на месте, словно потерял цель своего путешествия, и камнем рухнул вниз.

— 105 —

Высокий разлапистый дуб на опушке леса со всех сторон был окружён детворой.

Там, наверху, в кроне дерева, зацепившись пушистым хвостом за сучковатые ветки, безжизненно повис воздушный змей.

— Так не достать…

— Надо лестницу…

— Мы сейчас принесём…

— А, может, попробовать вскарабкаться…

— Подсадите меня кто-нибудь…

Обсуждения были бурными. Всем хотелось достать змея скорее и продолжить игру.

Эдилейн обошла дуб, внимательно оглядывая могучий ствол. «Пожалуй, — подумала она, — вот здесь, если встать на этот сучок, я смогу дотянуться до нижней ветки, мне роста хватит…» И девушка, примерившись, поставила ногу на намеченную «ступень».

— Мисс, позвольте вам помочь…

Голос почему-то заставил Эдилейн вздрогнуть. Мгновение она не решалась обернуться. А если он старый? Или страшный?.. Эди ещё не любила, её сердце молчало. Её подруги давно повлюблялись, и не по одному разу. Но Эди была ровна ко всем молодым людям. За ней пытались ухаживать — она была красива и умна. Ей было приятно знать, что она может нравиться. Но и только. И мама, и папа говорили ей, что просто не пришло её время, что она почувствует, когда в её сердце постучится любовь. Девушка хотела верить родителям, но боялась. Боялась, что её сердце не дрогнет… И вдруг…

Сообразив, что молчать долее неприлично, Эдилейн опустила ногу на землю, обернулась и как могла непринужденнее поговорила:

— Если в ас это не затруднит, сэр.

На неё смотрели пронзительно синие глаза. Волосы молодого человека, кажется, были светлыми, и одет он был просто и опрятно. И, хотя было ему уже лет двадцать пять, он тоже как-то странно замер, словно боясь спугнуть нечто большое и чудесное.

— Я сейчас… Я мигом…

Синеглазый незнакомец заторопился, ловко зацепился руками за ветку и… через несколько минут Дана и Дина во главе радостной толпы ребятишек вновь мчались по полю, а змей послушно парил в воздухе.

Эдилейн и молодой человек остались стоять под старым дубом, глядя друг другу в глаза и ничего не замечая вокруг.

— 106 —

Сколько времени прошло с того момента, как Эди осталась наедине с незнакомцем, неизвестно. Динаэль уже вернулся за дочерьми, но, издали полюбовавшись старшей, не стал ей мешать, а тихонько увёл Дану и Дину домой. Деревенские ребятишки тоже разбежались по своим делам.

Эливейн, увидев мужа с младшими девочками, вышла навстречу. Дина и Дана, смеясь и перебивая друг друга, кричали маме:

— Влюбилась! Влюбилась!

Им казалось очень смешным всё, что произошло сегодня.

Эливь отправила девочек в сад, а сама тревожно взглянула в глаза Дину. Тот обнял жену, а лицо его озарилось улыбкой. Как и много лет назад, Эливейн тонула в его взоре, счастливая и любимая, готовая отдать всё ради этой улыбки, подаренной ей.

— Я не видел его близко. Только издалека. Не хотел им мешать, — говорил Динаэль жене. — Но он не может быть плохим. Он излучает свет. Это я почувствовал даже на расстоянии.

— Слава Богу! — невольный вздох вырвался из груди Эливь. — Только бы не случилось чего-нибудь…

Она не договорила, ибо лицо Динаэля стало серьёзным.

— Мы будем рядом, — успокоил он жену. — Мы поможем… не позволим нелепой случайности или злому обману разрушить свет зародившегося чувства… Мы постараемся?

Эливейн кивнула, не отводя взора от глаз Дина.

Никого не было вокруг.

Динаэль снова улыбнулся, ласково провёл рукой по волосам супруги, потом приблизил свои губы к её и поцеловал… О, так они могли бы стоять целую вечность…

— 107 —

Эдилейн отвела со лба непослушную прядь.

— Простите меня, мисс, — заговорил, наконец, молодой человек, — моё поведение бестактно. Но… я не могу вам не сказать… Вы прекрасны… Вы самое очаровательное создание…

Эди грустно покачала головой.

— Вы просто меня не знаете, — тихо проговорила она. — Меня даже боятся… А вряд ли можно бояться «очаровательного создания».

Теперь покачал головой незнакомец.

— Это не знают вас те… кто боится… — сказал он. — Я почувствовал вас. Ваше сердце… Мне уже двадцать пять, но такое со мной впервые… Я знаю, что вы нуждаетесь в защите, поддержке, ласке. Нуждаетесь как никто другой… Позвольте мне быть рядом с вами… — он замолчал на мгновение, словно собираясь с духом. — Я люблю вас… Не спрашивайте ни о чём… Я не смогу объяснить… Но вы обернулись ко мне — и я сразу понял: вы для меня единственная, неповторимая…

Эди на несколько секунд зажмурилась, моля Судьбу не отпускать это чудо. Когда она вновь открыла глаза, синий нежный взор принял её в свои объятия.

— Я так ждала и так боялась, — призналась она. — И порой даже не верила, что совершенно незнакомый человек вдруг станет мне родным и близким… Я услышала ваш голос — и …

Он взял её руки в свои ладони и прижал к губам.

— Это сказка, ожившая мечта, — прошептал он и усмехнулся, — мы даже имён друг друга не знаем…

Они сели на траву, прислонившись спинами к толстой коре старого дуба.

— Эди, — представилась девушка. — Эдилейн.

— Странно, — задумчиво произнёс молодой человек. — Я словно уже слышал это красивое имя. Эди… Эди… — ласково повторил он. — Я здесь недавно, — пояснил молодой человек. — И за это простите… Может вас здесь, правда, многие знают… Жаль, что я узнал только сегодня…

— Может, это и к лучшему, — ответила Эдилейн. — Я Эди Фейлель. Знают моего отца.

Синие глаза наполнились недоумением.

— Вы? — переспросил он. — Вы — Фейлель? Дочь великого лекаря?.. Нет, воистину, сегодня день чудес! Я полюбил! И полюбил Эдилейн Фейлель! И она ответила мне!..

У молодого человека на мгновение перехватило дыхание.

— Я клянусь, — твёрдо проговорил он, — что никому не позволю причинить тебе, моя единственная Эди, моя мечта и моя любовь, никому не позволю причинить тебе боль. Я закрою тебя от бед и невзгод. Я умру за тебя, лишь бы ты была счастлива.

— Не надо, — прошептала Эдилейн, и в глазах её серебрился свет. — Просто будь рядом. Всегда… как мой отец и моя мама…

— Я сделаю всё, что захочешь, — так же тихо ответил он. — Я навсегда твой. Твой Алуан Галан.

— Алуан, — мечтательно повторила она. — Ал… Ал Галан…

— 108 —

Эдилейн вернулась домой сияющая. Весь мир казался ей чудесным, восхитительным.

— Как дела у нашего солнышка? — как ни в чём не бывало спросил отец.

Эди вдруг подумалось, что его замечательный, мягкий, бархатистый голос должны любить все. Она обняла отца за шею и прошептала:

— Папочка, я такая счастливая!.. Его зовут Алуан Галан… И он… он любит меня… Вы с мамочкой столько раз говорили мне, что ЭТО придёт, что я ЭТО почувствую, что ЭТО я ни с чем не спутаю… ОНО пришло! Я обещала сказать вам сразу, и я говорю: я люблю его…

Динаэль улыбался, нежно, ласково. Эливейн смотрела на них, сидя на диване напротив и тоже светилась счастьем.

Наконец Эдилейн опустила руки и устроилась в кресле, поджав под себя ноги.

— Папочка! Мамочка! — воскликнула она. — Я теперь ничего и никого не боюсь. Мы готовились дать отпор, если в трудную минуту в мою жизнь вдруг попробует пробраться Берк. Но теперь всё иначе! Всё настолько хорошо, что плохо быть просто не может!

Динаэль взглянул в лицо дочери внимательнее и сказал, словно рассуждая сам собой:

— У Алуана интересная фамилия… Во-первых, она звучит как заклинание, оберегающее от злых духов… Во-вторых, мне встречалось трое людей с такой фамилией. И все трое — весьма достойные. Первый — парусных дел мастер, почтенный седовласый старик, преданный морю и своему ремеслу. Второй — талантливейший актёр, часто устраивающий бесплатные сольные выступления в больницах и на улицах в бедных кварталах больших городов. Третий — он, к несчастью, скончался три года назад — богатый и известный в мире человек, вкладывавший свои деньги в создание одной из лучших публичных библиотек мира. Теперь она носит его имя. Правда, у него есть дети, и старший теперь является хозяином библиотеки отца. Говорят, что молодой человек отлично справляется с этой работой, пополняя и расширяя собрание книг… Но вряд ли кто-то из них мог оказаться здесь… И, как мне показалось издалека, Алуан живёт весьма скромно…

— Это может быть препятствием для развития наших отношений? — Эди испуганно смотрела на отца.

— Ну, что ты, крошка! — улыбка Дина мгновенно успокоила Эди. — Просто приятно, что и твой Ал носит столь достойную фамилию.

— А мне показалась она знакомой… Но тогда я и не вспомнила, что ты как-то ездил в библиотеку Галана… Зато он пришёл… в некоторое смятение… и… одновременно в восторг… когда узнал, что я твоя дочь… Хотя мне показалось, что это его слегка опечалило…

— Возможно, — вступила в разговор Эливейн, — он подумал, что мы, родители, можем оказаться… опечалены твоим выбором. Ведь многие считают, что брак возможен только между людьми одного сословия…

— Но это же глупо, — сказала Эди. — Главное, чтобы люди любили друг друга.

— Конечно, милая, — подтвердил Динаэль.

— Алуан замечательный! Он вырезает из дерева детские игрушки. И этим сейчас живёт. Говорит, что это временно. И на еду хватает…

Эдилейн достала из кармана маленькую изящную фигурку и протянула маме.

— Какая красота! — Эливейн с восхищением рассматривала игрушку.

— Настоящий воробушек. И каждое пёрышко, каждая пушинка — будто и не деревянные вовсе.

— Да, — Дин взял в руки переданную ему женой птичку, — у него золотые руки. Это не игрушка, а произведение искусства.

— И он вырезал её прямо на моих глазах, из подобранной на земле под старым дубом ветки, обломанной, видимо, ветром во время вчерашней грозы! — рассказывала Эди.

— 109 —

Динаэль и Эливь остались в комнате одни. Эдилейн, мечтательная и счастливая, ушла к себе.

— Милый, что тебя тревожит? — Эливь нежно обняла мужа.

Тот вздохнул. Улыбка сошла с его губ. Лицо стало задумчивым.

— Я обещал никогда не обманывать тебя, если действительно почувствую что-либо неладное… — он положил свои ладони на руки жены. — У меня нехорошее предчувствие. Я чую, что Берк рядом. Он ждёт… А Эди не готова… — Дин вздохнул. — Это моя вина. Я обязан был её подготовить, но не смог. Она сильна только в счастье — в печали она беззащитна…

— В печали мы поможем ей… и Алуан, — ответила Эливь. — Мне думается, что он, правда, весьма достойный молодой человек… Мы защитим её.

— Да, — согласился Дин, — мы защитим. Но этого недостаточно. Она должна быть готова бороться сама. Любое мгновенное заблуждение может быть смертельно опасно…

— Милый, — Эливь пыталась утешить мужа, — ты всегда был оптимистичен… Даже когда стоял на краю гибели…

— В том-то и дело, — проговорил Динаэль. — Меня не страшила смерть. Я знал, что не повернусь к тьме… А Эди в тяжёлый эмоционально момент может ещё оступиться… Она захочет исправить ошибку. Но это гораздо труднее, чем было мне постараться не совершать её…

— Любовь моя, — говорила Эливь, глядя в глаза мужа, — здесь нет твоей вины. Эди другая. У неё иной путь. Ты всегда знал, что должен делать, как тебе поступить. Даже в трудную минуту ты и мысли не допускал о том, что в твою душу закрался мрак… Просто ты такой один… Ты … уникален в свете, в добре… Другим нужно время. Нужно совершить ошибку самому, чтобы более не повторить её… Это больно… Но это не твоя вина, — повторила Эливь.

Динаэль молчал и с любовью смотрел на столь же дорогое ему, как и прежде, лицо супруги.

— Помнишь, что я подумала, когда увидела тебя? — вдруг спросила Эливь.

Динаэль улыбнулся.

— Конечно, — сказал он. — «… если он евнух, то я могу быть кем угодно… даже женой хана…» — Дин поцеловал руки Эливейн. — Но ты только подумала. И никогда бы так не поступила… — добавил он. — Эди поступила бы… А потом бы пыталась всё изменить, исправить…

— Да, — теперь согласилась Эливейн. — Но мы ничего сейчас сделать не можем…

— Не можем, — как эхо повторил за ней Дин. — Мы должны ждать. Быть рядом и быть внимательны. И быть готовы… ко всему…

— Конечно, милый, — Эливь прижалась к мужу. — С тобой я готова ко всему: и к хорошему, и к плохому… Только с тобой мне ничего не страшно…

Динаэль крепко обнял жену.

— Любовь моя, счастье моё, жизнь моя, — прошептал он.

— 110 —

Вечером Динаэль постучался в комнату дочери.

— Войдите, — откликнулась Эди и, обернувшись от письменного стола к вошедшему, радостно продолжала. — Папочка, у меня получилось! Я чувствую! Ты был прав: как только моя душа соприкоснулась с любовью сама, мне стало возможным ощущать притяжение любящих сердец…

Видимо, всю вторую половину дня девушка провела перед своим Магическим Шаром. Она и теперь поднесла ладони к бледно светящейся сфере и сосредоточилась на внутреннем зрении. Шар наполнился красками, стал переливаться.

— Вот, — негромко говорила Эдилейн отцу, — эти двое только что встретились, но они нужны друг другу. А вот эти знакомы давно, две половинки одного целого, но как-то ленивы, не хотят признать своих чувств. Ни тем, ни другим помогать я не имею права. Первым — ещё рано, они ещё не преодолевали трудностей сами. Вторым — потому что они должны захотеть действовать самостоятельно… Ведь в любви, как и у тебя в медицине, — магия способна помочь только тогда, когда иного пути не осталось? Так?

— Так, девочка, — улыбнулся Дин.

— Ты доволен мной? — спросила Эди.

— Очень, — ответил Динаэль. — И как твой наставник в волшебных науках, и как твой отец. Ты умничка, моё солнышко.

Эдилейн вновь обернулась к Шару.

— Не засиживайся допоздна, ладно? — попросил Динаэль. — Феи тоже должны высыпаться.

— Хорошо, папочка, — отозвалась Эди, всецело поглощённая своим, раскрывшимся наконец окончательно, даром. — Спокойной ночи.

Динаэль поцеловал дочь в рыжие кудри и тихонько вышел из комнаты.

— 111 —

Динаэль вёл свой ежедневный утренний приём в клинике. Желающих проконсультироваться и, возможно, лечиться у доктора Фейлеля было много. Приезжали со всех концов света. Дин никому не отказывал, но осмотреть всех сразу, разумеется, не мог. Поэтому к нему записывались на консультацию заранее. Приезжавшие из дальних мест иногда ждали своей очереди по полторы недели. Для таких клиентов специально была выстроена небольшая уютная гостиница на территории парка клиники. Кто-то оставался в этом отеле, где и проживание, и питание оплачивались из средств клиники, кто-то уезжал домой до назначенного срока. И лишь немногие поступали иначе, не желая лишний раз обременять, кого бы то ни было своими проблемами. Так было с посетительницей, о которой говорила Динаэлю его помощница, как всегда знакомящая доктора с историей болезни ожидаемого клиента.

— Мисс Асена, — говорила миссис Линн, специально не называя фамилии. Дин не любил, когда представление о человеке у него складывалось ещё и под влиянием принадлежности к тому или иному роду: он считал, что верно ощутить и истинную глубину души человека, и, как врачу, не ошибиться в постановке диагноза возможно после первого впечатления. — Мисс Асена, семнадцати лет от роду. Немая. Слышит хорошо. В три года перенесла тяжёлую ангину и с тех пор не говорит. Лечилась у многих специалистов, но напрасно. К нам приехала десять дней назад, записалась в очередь. Вот сегодня её очередь подошла.

— Она живёт поблизости? — уточнил Динаэль. — Я не слышал её имени среди постояльцев отеля.

— Нет, сэр, — ответила миссис Линн. — Она издалека. Поэтому брат, как я поняла, снял комнату в деревне за Переходом. Там они и живут. Кажется, он ещё работает в той же деревне. Но у кого и кем — не знаю.

— Спасибо, миссис Линн, — кивнул Динаэль. — Пригласите, пожалуйста, мисс Асену.

— 112 —

В кабинет вошла светло-русая очаровательная леди с большими ярко-голубыми глазами. Она робко огляделась вокруг, чувствуя неловкость, ибо оказалась в незнакомом месте перед чужими людьми.

— Добрый день, мисс, — ласково проговорил Динаэль, указывая рукой на кресло возле своего стола и улыбаясь.

Доброжелательность доктора, как это обычно и случалось в кабинете Дина, сделала своё дело: девушка улыбнулась в ответ и опустилась на предложенное ей место.

— Вы хорошо слышите, мисс, но не говорите. Так? — спросил Динаэль.

Девушка кивнула.

— Вы перенесли ангину в раннем детстве. Потом — осложнение. Вас пытались лечить, но говорить вы так и не смогли. Верно ли я понял вашу историю?

Девушка снова кивнула.

— Вы позволите мне осмотреть ваше горло, мисс? — попросил Динаэль. — Это не будет больно.

Девушка ещё раз кивнула.

Динаэль, надев тонкие чистые резиновые перчатки, что делал всегда, принимая посетителей, осторожно прощупал сквозь нежную девичью кожу лимфатические узлы и железы на шейке юной леди. Потом, попросив её открыть пошире рот, посветил в горло маленьким фонариком. И улыбнулся.

— Спасибо, мисс Асена, — проговорил он. — Вы очень послушный пациент. И, если вы будете строго соблюдать мои рекомендации, то месяца через полтора максимум мы сможем слышать ваш, я уверен, очаровательный, голосок.

Девушка изумлённо смотрела на доктора, а тот уже диктовал своей помощнице состав капель и мазей, которые необходимо приготовить для юной леди.

— И ещё одно, — он вновь обернулся к посетительнице. — После трёх недель аккуратного и своевременного приёма капель вам необходимо будет вновь приехать в клинику на десять дней на курс специального массажа для мышц горла. Должен вас предупредить, что процедура эта не очень приятная, но важная для вас. Можете приходить в массажный кабинет с братом, он ведь является, как я понял, вашим опекуном. Так, вам, наверное, будет спокойнее… А мне его присутствие не помешает, — добавил Дин, отвечая на немой вопрос девушки.

Та встала и указала рукой на дверь.

— Вы пришли с братом? — переспросил Динаэль. — Конечно, я должен был догадаться. И он остался в коридоре, потому что последний из докторов, к которому вы обращались, просил «посторонних в кабинет не заходить»… Миссис Линн, — обратился Дин к помощнице, — пригласите мистера… брата нашей юной посетительницы. Ведь именно ему придётся строго следить за исполнением моих предписаний.

— 113 —

На пороге кабинета оказался светловолосый молодой человек с пронзительно-синими глазами в скромной, но весьма изящной, как и у сестры, одежде.

— Добрый день, — поклонился он и взглянул на мисс Асену.

Лицо сестры, её взгляд, улыбка сказали ему многое. Но, ещё не решаясь поверить в мелькнувшую надежду, он сдержанно спросил:

— Сэр Фейлель, Вы считаете, что Асена сможет говорить?

— Несомненно, — ответил Динаэль. — Ваша сестра будет говорить. Ваша задача проследить за строгим режимом приёма лекарств и привезти мисс Асену на назначенный ей курс массажа в указанный срок.

— Спасибо, сэр! Я много слышал о вас… Но мы, если честно, уже и не надеялись…

— И, личная просьба, — улыбнулся Динаэль. — Я понимаю, что вы, как и ваш искренне уважаемый мною батюшка, никоим образом не хотите обременять кого-то заботами о себе… Но наша гостиница для того и построена, чтобы клиентам клиники не надо было тратить личные средства, которые вам, несомненно, пригодятся для благого дела пополнения вашей замечательной библиотеки… Так что, через три недели именно на ваше имя, сэр Алуан Галан, будет забронирован номер. Если, конечно…

Динаэль не договорил, ибо «если…» могло быть и очень счастливым, во что ему хотелось верить, и чрезвычайно трагическим, о чём не хотелось думать, но что подтверждало тяжёлое предчувствие…

— Значит, — молодой человек смутился. — Значит, вы сразу узнали меня?

— Смотря, что называть «сразу», — улыбнулся Динаэль. — Вчера издалека — совсем нет. В восторженном рассказе дочери — тоже нет. Сегодня — да. Вы очень похожи на отца: и внешне, и, что весьма приятно, душой. Вы даже Эде вчера не признались напрямую, кто вы, ибо побоялись, что таким образом окажетесь в привилегированном положении как владелец знаменитой библиотеки…

— Простите, сэр, — смущённо проговорил Алуан.

— Хорошо, — шутя, ответил Динаэль, — но при одном условии.

— Слушаю, сэр.

— Вы с вашей очаровательной сестрой сегодня отобедаете у нас. Договорились?

— Спасибо, сэр, — поклонился Галан. — Тогда позвольте мне сегодня же перед обедом сообщить вам и вашей супруге… очень важную вещь?

Динаэль кивнул.

— Прощайте, миссис, и спасибо, — молодой человек поклонился ещё раз. — До свидания, сэр Фейлель, — проговорил он, выходя из кабинета и пропуская вперёд сестру.

— 114 —

Алуан и Асена возвращались в деревню, где они столько времени ожидали своей очереди, волновались и надеялись. Брат и сестра шли, крепко держась за руки, счастливые, улыбающиеся.

Асена знала о встрече брата с Эдилейн Фейлель, о внезапно родившемся крепком, настоящем чувстве. Поэтому слова мистера Фейлеля, приглашение на обед не были ей непонятны. Это была ещё одна радость, произошедшее означало, что сэр Динаэль одобряет выбор дочери, и Алуан сможет быть счастлив. Асена вполне правомерно была убеждена в том, что такой умный, честный, ответственный, такой заботливый, такой талантливый — её брат достоин счастья.

В порыве нежной любви Асена обняла брата за шею. Тот подхватил сестру и закружил. Он, в свою очередь, тоже считал, что его добрая, терпеливая сестрёнка достойна быть счастливой, и, для начала, хотя бы вернуть себе дар устной речи.

Асена улыбалась. Алуан засмеялся. И вдруг… Ал замер, опустив сестру на землю. В первый миг его лицо озарилось светом, но тут же страшная догадка привела его в ужас.

— Нет! — воскликнул он. — Эди! Ты не поняла!

Алуан бросился к Вратам. Асена в тревоге обернулась.

У Перехода в немом оцепенении замерла красивая рыжеволосая девушка. Её взор был полон отчаяния. Асена сразу догадалась, кто она и о чём могла подумать, увидев Алуана обнимающим незнакомую ей молодую особу. Мисс Галан тоже сделала несколько шагов в сторону Эдилейн, отчаянно взмахнув руками. Но та истолковала её поведение по-своему.

Алуан уже хотел взять Эди за руку, но девушка попятилась от него.

— Не прикасайтесь ко мне, — прошептала она и кинулась прочь.

Молодой человек попытался догнать Эдилейн, но девушка свернула на какую-то неведомую тропинку, ведущую вглубь поднимающегося вверх по склону леса, и быстро скрылась из вида.

Алуан, огорчённый до невозможности, тревожащийся за любимую, вернулся к сестре. Та с болью смотрела в его синие глаза.

— Иди домой, Ася, — попросил он. — Подожди меня там. Я должен найти Эди. Она очень ранима… я это сразу почувствовал… и я боюсь за неё.

Асена закивала: она всё понимала и сама бы бросилась на поиски Эди, если бы… если бы, хоть что-то могла сказать и объяснить…

— 115 —

Алуан проплутал по лесу около трёх часов, но Эдилейн не нашёл. Он изорвал свою одежду о колючки, исцарапал лицо и руки о шипы диких кустарников, но незнакомые ему места не выдали таинственного убежища любимой.

Алуан, измученный и расстроенный, пришёл домой. Он должен немедленно отправиться к сэру Фейлелю и рассказать тому обо всём. Может, Эди уже вернулась…

— 116 —

Эдилейн сидела в своём укрытии. Она видела Алуана, пробежавшего мимо неё, слышала его голос, звавший её по имени…

Её сердце сжималось от боли. Она жаждала выйти на его зов. Но обида, невероятная обида за то, что Ал, как она считала, обманул её, захлестнула разум девушки… Именно этого боялся Динаэль — Эди была слишком эмоциональна и ещё не научилась сдерживать первый порыв…

Наконец Эдилейн вышла снова на тропинку и, уверенная в своём одиночестве, неспешно побрела по лесу. Слёзы текли по её щекам. Она не вытирала их — она просто ничего не замечала.

Выйдя на полянку, Эди опустилась на траву.

— 117 —

— Господи! — услышала она вдруг прямо над собой знакомый голос.

— Что случилось, мисс?

Как здесь, в глуши, оказался Увара, и почему девушка не слышала его шагов, было неважно. Конюх опустился на колени перед Эди. Она вдруг всхлипнула, как маленькая, и, рыдая, упала ему на грудь. Тот вздрогнул от неожиданности, потом тихонько обнял девушку и стал успокаивающе поглаживать по волосам.

— Ну, что вы, мисс, — говорил он. — Всё будет хорошо. Всё образуется.

Эди печально покачала головой и негромко ответила:

— Нет, Вара, нет. Хорошо не будет… Эта боль, — она прижала свою ладонь к груди, — никогда не уйдёт… Я никому не нужна… Никому…

— Что вы такое говорите, — возразил Увара. — Вы нужны. Очень нужны. И многим… Вашим родителям, прежде всего… Друзьям… Братьям и сёстрам… Тем людям, которых вы ещё даже не знаете…

— Нет, — Эди уже не плакала. — Папа и мама есть друг у друга… Братья и сестрёнки — у них своя жизнь… Те, которых я не знаю ещё, должны идти своим путём. И ещё неизвестно, смогу ли я вообще кому-то помочь, если… если я сама не знаю, что такое взаимная любовь…

Увара задумался. Он не очень понимал, о чём именно говорит сейчас его молодая хозяйка, так как, конечно, не имел понятия об истории с Алуаном. Но он, всё же, решил сказать.

— Простите меня, мисс, — начал он, — если я что-то поведаю не то или не так, как вы ждёте, но… Я убеждён, что каждый человек кому-то обязательно нужен. Сегодня одному, завтра, может, другому… Мне было семнадцать, когда я считал себя никому не нужным. Я был круглым сиротой, моя судьба никого не занимала. Чтобы прокормиться, я работал помощником табунщика. Однажды в грозу лошади взбесились и… Меня затоптали копытами так, что никто и не думал о моём выздоровлении. Но я попал к вашему отцу — он случайно остановился переждать непогоду в нашей деревне… Потом была целая неделя между жизнью и смертью. Я не мог понять, почему я жив ещё, почему какой-то совершенно чужой мне человек и прекраснейшая женщина выхаживают меня, не спят ночами… Так я познакомился с вашими родителями. Потом я понял, что они не могут иначе. И не случись вашего отца рядом в ту роковую ночь, я так бы и умер, считая себя лишним на свете… Теперь я знаю, что где-то обязательно есть кто-то, кто без тебя не сможет. Даже если это животное, а не человек…

— Помню, — прошептала Эди. — Ты спас того жеребёнка, который чуть не погиб, едва появившись на свет. Потом ты вырастил его. И это наш лучший конь… И тогда, в городе, где папа чуть… не умер… мы бы не обошлись без тебя…

В голове у девушки был хаос. Но главное она всё-таки поняла: нельзя позволять себе ставить под удар других, если даже кто-то и причинил боль тебе, ведь всегда отыщется тот, кому только ты сможешь помочь.

— Прости меня, Увара, — сказала Эдилейн. — Я смалодушничала. Спасибо тебе… И, пожалуйста, не пугай никого дома. Сейчас глаза обветрятся от слёз, и я приду. Хорошо?

— Хорошо, мисс, — Увара поднялся на ноги. — И, если что не так, не обижайтесь на меня. Я, правда, желаю вам только добра…

— 118 —

Эдилейн около получаса сидела ещё на полянке, пытаясь смирить боль в своём сердце, вспоминая всё, чему учил её отец, видя в воображении лицо мамы, всегда готовой помочь, явно верящей в то, что нужна кому-то. И Эди понимала, что дело не только во взаимной любви её родителей…

Девушка вздохнула, поднялась с земли и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла кривой, жалкой…

— Вам кажется, что вы никому не нужны? — голос прозвучал совсем рядом.

Эдилейн вздрогнула и обернулась.

Перед ней стоял высокий стройный молодой человек, с почти белыми волнистыми волосами и испытующим взглядом светло-голубых глаз. Его взор словно завораживал, словно гипнотизировал девушку. Ей казалось, что она знает этого человека. Но кто он, как его имя, почему его лицо кажется ей знакомым — Эди вспомнить никак не могла. Это настораживало молодую волшебницу, но какая-то неведомая сила усыпляла её бдительность.

— Вы нужны мне, — продолжал ровным тихим голосом незнакомец. — Вы хотите быть нужной? Помогите мне.

Эдилейн шагнула к голубоглазому человеку.

— Я хочу быть нужной, — как эхо повторила она. — Я помогу вам.

— Знал, что у вас доброе сердце, — улыбнулся молодой человек.

Его улыбка показалась Эди тоже знакомой, что-то неприятное шевельнулось у неё в душе. Но человек вновь заговорил, не давая девушке времени отрешиться от его голоса.

— Пойдёмте со мной, — он протянул Эдилейн руку. — По дороге я всё расскажу подробно.

Девушка помедлила, но потом оперлась на предложенную ей ладонь.

— А это вам, — и незнакомец вынул вторую свою руку из-за спины, протягивая Эди иссиня-чёрную розу. — В знак нашего доброго знакомства.

— Спасибо, — ответила Эдилейн, принимая подарок и удивляясь редкому цвету раскрывшегося бутона. — Ой! — невольно воскликнула она, неловко уколовшись о шип.

— Простите, — проговорил молодой человек. — Эта роза, как и другие подобные ей цветы, весьма колюча. Позвольте? — и он бережно отёр белоснежным носовым платком капельки крови, выступившие на пальце девушки. — До первой крови… — едва слышно прошептал он.

— Что? — переспросила Эди.

Опять что-то неясное и смутное, тревожное и недоброе зашевелилось под сердцем.

— Кто вы? — спросила Эдилейн, пытаясь сосредоточить свои мысли на том ускользающем от неё воспоминании, где, видимо, и скрывался ответ на её вопрос.

Молодой человек улыбнулся. Голос его зазвучал ещё более обволакивающе.

— Моё имя — Сэм Берк, — нараспев произнёс он. — Но вам оно вряд ли знакомо…

— Пожалуй, — в задумчивости пожала плечами Эди, следуя за своим новым знакомым.

Молодые люди спустились по лесной тропинке на ту сторону склона, где горы отделили Зелёную Долину от небольшой деревеньки, возле которой только вчера Эдилейн встретила Алуана.

Здесь, на обочине дороги, стояла огромная чёрная карета. Кучер в тёмной ливрее едва сдерживал готовых сорваться с места вороных лошадей.

Берк сам открыл перед Эдилейн тяжёлую дверцу.

— Эди?! — удивлённо-тревожный возглас заставил девушку остановиться.

В трёх метрах от кареты на дороге остановился мистер Ролив Койль. Видимо, какие-то дела привели его сегодня в эти места. И именно ему было суждено увидеть странное поведение дочери своего друга.

— Добрый день, дядя Рив, — словно во сне ответила Эдилейн. — И прощайте… До первой крови… — повторила она слова, не дающие покоя её затуманенному сердцу.

Эди поднялась в карету. Сэм быстро вскочил следом. Дверца захлопнулась, и кони тут же поднялись в галоп.

Ошарашенный и встревоженный, Койль едва успел отскочить в сторону, чтобы не быть затоптанным копытами, а потом почти бегом поспешил в Долину, к Динаэлю.

— 119 —

Дин и Эливь вышли на крыльцо. По мосту через реку к их дому быстрым шагом направлялись двое: молодой человек и девушка.

— Скоро обед, — вздохнула Эливейн. — Вон и гости уже спешат. А Эди всё нет.

Динаэль обнял жену за плечи. Она посмотрела в его глаза.

— Что-то не так? Ты чем-то встревожен… — это был даже не вопрос.

Алуан и Асена прошли через калитку на двор дома Фейлелей. Дин шагнул им навстречу. Быстро поклонившись и странно виновато взглянув на хозяев, Алуан спросил без предисловий и объяснений:

— Сэр … Эдилейн дома?

Эливь сжала руку мужа. Тот заговорил негромко и, казалось, спокойно.

— Эди ещё не возвращалась… Но, судя по вашему лицу, вы совершили неудачную пробежку по нашему лесу. Говорите, что произошло?

Асена отчаянно прижала свою ладонь к груди.

— Ни в коем случае! — твёрдо заверил её Динаэль. — Что бы ни случилось, ни вашей вины, ни вины вашего брата в этом нет. Поверьте. Я знаю, о чём говорю.

— Мы вышли из клиники, — быстро рассказывал Алуан, — и направились к Переходу…

— Весёлые и счастливые, — Динаэль положил свою ладонь на плечо молодого человека. — Держась за руки, даже обнимаясь, смеясь…

— Да!.. И нас увидела Эди… Я ничего не успел ей объяснить. Она убежала… Я искал её… Но напрасно… Я подумал, может, она уже вернулась домой…

— Нечто подобное и должно было случиться, — грустно проговорил Динаэль.

— Но, сэр… — Алуан волновался, сам точно не понимая, почему так велика его тревога из-за явной нелепицы, которая разрешится очень просто, как только Эди вернётся домой и узнает правду…

— Ничего, — то ли сам себе, то ли супруге сказал Динаэль, — подождём. Не будет же Эди вечно прятаться в лесу…

Вышедший с заднего двора Увара постоял некоторое время, молча, не решаясь нарушить данного молодой хозяйке обещания, но, сообразив, что господин и госпожа Фейлель уже встревожены, тихонько кашлянул и, когда головы присутствующих повернулись к нему, с поклоном признался:

— Простите, сэр. Извините, госпожа Эливь. Я обещал Эди не беспокоить вас рассказом о её слезах… Но, кажется, молчание моё вызовет лишнее волнение, а слова наоборот утешат…

— Увара, ты видел Эди? — воскликнула Эливейн. — Когда?

— Полчаса назад. На поляне, в лесу над Переходом. Она, правда, плакала… Но мы с ней поговорили… Я не знал, что её так расстроило. Она только почему-то решила, что никому не нужна… Я не знал, как убедить её, что каждый человек кому-то нужен… и рассказал свою историю… Мне показалось, что мисс Эди успокоилась… Она просила не говорить вам и обещала прийти скоро, как только следы слёз исчезнут с её лица…

— Слава Богу, — не выдержав более, вздохнул Алуан.

— Спасибо, Увара, — сказала Эливейн.

Конюх снова поклонился и хотел, было, идти, но вдруг побледневшее лицо хозяина заставило его остановиться. Динаэль на несколько секунд закрыл глаза. Пальцы его сжались. Эливь тревожно смотрела на мужа.

— Он здесь, — тяжело прошептал Дин. — Он уже уходит…

Повисла напряжённая тишина. Эливейн поняла, о ком идёт речь. Увара, хорошо помнящей неприятную историю четырёхлетней давности, тоже предположил, кого имеет в виду хозяин. Алуан и Асена могли, только молча, и с тревогой вглядываться в лица присутствующих.

— Пройдёмте в дом, — ровным голосом произнёс Динаэль. — Сейчас нам остаётся только ждать… возвращения или… невозвращения Эди.

— 120 —

Ждать пришлось недолго.

Входная дверь распахнулась без стука, и на пороге показался запыхавшийся Койль. Взоры собравшихся в гостиной: Дина и Эливь, Алуана и Асены, спустившихся к обеду сэра Даниэля и нянюшки Галии — обратились к вошедшему.

— Дин, — тревожно проговорил Ролив, — прости за внезапное вторжение, но…

— Где она? — Динаэль пристально смотрел на друга. — Что ты видел?

Рив понял, что тут все уже более или менее в курсе встревожившего его события, и ответил быстро:

— Эди уехала в чёрной карете с каким-то светловолосым и голубоглазым высоким молодым человеком. Она села в экипаж добровольно. Но была какой-то странной… Словно во сне… или под гипнозом… И сказала непонятное: «Прощайте… До первой крови…»

— До первой крови… — тихо повторил Дин.

Все молчали. Совершенно седой Даниэль печально покачал головой:

— Значит, Берк всё же боится её, раз решился на заклятие… Просто уговорить стать его союзницей даже его хитрости, видимо, не под силу…

Динаэль выпрямился.

— Ну, что ж… — негромко сказал он. — Сэм жаждет крови? Он получит её.

— Что ты задумал? — Эливь тревожно смотрела на мужа.

— Сэр, — проговорил Алуан, — я найду Эди. Клянусь вам. Динаэль отрицательно мотнул головой.

— Я верю, Алуан, — он тепло посмотрел на молодого человека. — Но вы останетесь дома, с сестрой. В Сумрачную Крепость отправлюсь я. Я знаю, что мне делать, — Динаэль так мило улыбнулся, словно речь шла о домашней вечеринке. — Увара не откажется, поскачет за Элелем и Эркелем. Вот они и есть наша надежда. Главное — чтобы ребята успели… Рив, пожалуйста, помогите тут дядюшке и нянюшке с девочками.

— Конечно, Дин, — Койль был серьёзен.

— Эливь… — Динаэль умоляюще-вопросительно посмотрел на жену.

— Этот вопрос мы уже обсуждали, — спокойно заметила та. Динаэль вздохнул.

— 121 —

Увару на карте было показано место, куда необходимо прибыть Элельдиэлю и Эркелиэлю, и верный конюх срочно отправился в путь.

Дин и Эливь верхами выехали сразу после слуги.

Динаэль сумел убедить всех, что осуществить его замысел хоть и сложновато, но очень даже можно. И только Даниэль, поднявшись в свой кабинет, тяжело задумался: как и много лет назад дядюшка понимал, что задача, поставленная его племянником перед самим собой значительно сложнее, чем тот описал друзьям, а смертельный риск, о котором не было сказано ни слова, разумеется, Дин уже взял на себя…

Алуан и Асена, сделав вид, что остаются ждать известий, тоже собрались в дорогу…

— 122 —

Сэм привёз Эдилейн в Сумрачный Замок ранним утром следующего дня. Дорога показалась девушке какой-то странной, пустынной, безжизненной. Да и вообще, Эди чувствовала себя необычно, непонятно-тревожно: мысли её всё время путались, её клонило в сон, ей всё время казалось, что она забыла нечто очень важное…

Оставшись одна в огромной, богато обставленной комнате, Эдилейн подошла к узкому высокому окну. Повсюду, куда бы ни падал взор девушки, виднелись неприступные серые скалы… Ни растений, ни птиц, ни зверей… Ни одной, хотя бы маленькой человеческой лачуги…

Эди отошла к широкой кровати. Как только она ощутила под собой манящее тепло постели, дрёма охватила всё её существо. Обняв одну из подушек, как маленькая девочка обнимает любимую игрушку, Эдилейн уснула.

Её сон был тревожен. Она видела отца, который повторял: «Борись, милая, борись…» Видела маму, улыбающуюся и протягивающую к дочери руки. Видела синие глаза Алуана, полные любви. И постоянно слышала тревожащие душу слова своего нового знакомого: «…до первой крови…»

Наконец Эдилейн открыла глаза. Что с ней? Почему сознание словно ускользает от неё? Кого она видела во сне? Как ей быть? Кто поможет ей? И отчего так неприятно ноет, казалось бы, совсем маленькая царапинка на пальце?..

— 123 —

Вошёл Сэмюэль Берк.

— Как спалось, мисс Эдилейн? — вежливо осведомился он.

— Спасибо, мистер Берк, — ответила девушка, — хорошо, — она помолчала несколько секунд. — Чем могу быть вам полезна?

— И сразу о делах… — улыбнулся Сэм.

Его улыбка почему-то не понравилась девушке. Но её воля, её сознание были словно поглощены туманом.

Берк опустился в кресло напротив Эдилейн и заговорил. Его голос был тих и напевен, слова сплетались в какие-то запутанные узоры… Но чем дольше он говорил, тем тоскливее и горше становилось на душе у Эди. Она уже видела себя, брошенной всеми, без родных и друзей, у которых были свои дела и заботы, и которым она всегда была нужна только для удовлетворения каких-либо корыстных интересов. Она мучительно горевала о том, что поверила в искреннюю любовь к ней Алуана Галана, а тот лишь посмеялся над ней. Она видела несостоятельность и глупость своей идеи помогать людям строить семейное счастье, ибо, зачем другим то, чего не имеешь сама…

— И что же мне делать? — ужас и надежда смешались в этом вопросе, обращённом Эди, окутанной тёмными чарами, к хозяину Сумрачной Крепости.

— Жить, — просто ответил тот. — Жить и брать от жизни то, что хочется. Хотите, чтобы Галан любил вас — заставьте его своей волшебной силой. Хотите отомстить ему за обиду — отомстите. Хотите получить что-либо — берите, и не спрашивайте ни у кого позволения. Вы сильная — значит, вам всё можно.

— Но это путь во Тьму, — вяло возразила Эдилейн.

— Свет. Мрак. Добро. Зло, — Сэм приподнял одну бровь. — Это лишь слова… Вам хорошо — вот и свет. Вам больно — это мрак… Вы — закон. Ваше желание — вот правило…

Эдилейн молчала. Но Берк знал, что делал: ему только и надо было усыпить заклинанием и своими речами доброе сердце девушки… до первой крови… А потом — один тёмный шаг, второй… И тьма уже не отпустит… Он вышел из комнаты, так и не дав ответа на первый вопрос Эдилейн: чем именно, и в каком деле она может ему помочь…

— 124 —

Хотя дорога была совершенно незнакома Динаэлю и столь длительные переезды верхом Эливейн не совершала давно, чета Фейлель добралась до безлюдных окрестностей Сумрачной Крепости спустя всего час после возвращения домой Сэмюэля Берка.

Дин остановил коня в укромном местечке, в стороне от извилистой горной тропы. Отсюда, оставаясь незамеченными, Динаэль и Эливь могли следить за воротами Крепости.

Дин помог спуститься на землю супруге. Та старалась не подавать виду, но Динаэль, конечно, понял, что путь оказался для неё нелёгким. Бывший волшебник быстро расседлал лошадей и отпустил их пастись, поставил небольшую палатку и развёл в углублении между камнями, не видимый со стороны огонь. Эливейн, набрав в журчащем вблизи ручье воды, повесила котелок над костром.

Динаэль нежно обнял жену.

— Ложись, вздремни немного, — прошептал он. — Правда, у нас есть несколько часов — в Замке тоже отдыхают с дороги.

Эливь благодарно посмотрела на мужа.

— Честно-честно, — поспешил подтвердить он, уже укрывая супругу тёплым пледом. — Спи, любимая, — Дин ласково поцеловал её волосы. — Спи.

Эливейн не успела ничего ответить: глаза её сомкнулись, уставшее тело погрузилось в негу покоя…

— 125 —

Эливь проснулась через час. Приоткрыв глаза, она увидела мужа. Дин так и не ложился. Он сидел спиной к Эливейн, слегка сгорбившись, уперев локти в согнутые колени и уронив голову на раскрытые ладони. Эливь почему-то сразу поняла: он уверен, что жена спит и не может видеть его сейчас. Сердце её болезненно сжалось: Дин мучился чем-то, мучился и страдал, не ища ни у кого помощи и поддержки, не желая тревожить её своими терзаниями…

Эливь шевельнулась. Дин невольно вздрогнул. Эливейн догадалась — он не успеет убрать с лица то, что выдаст ей его муки.

— Ты уже проснулась, милая? — он спросил тихо и нежно, но не обернулся.

Эливейн, уверенная в своих догадках, молча обняла мужа и заглянула в его глаза.

Светлое безбрежное море любимых очей было полно бездонной скорби. Дин хотел отвернуться, но ласковые ладони супруги прижались к его щекам. Он виновато вздохнул. На его скуле Эливь заметила не успевшую высохнуть влажную тонкую полоску.

— Дин, милый, — она с ужасом и болью всматривалась в его черты. — Что ты? Не смей, слышишь!

Он порывисто прижал её к себе. И голос его звучал ровно, твёрдо:

— Всё хорошо, любовь моя. Всё хорошо. Я знаю, что делаю. Ни о чём не беспокойся… А это… так… случайность… Забудь.

Она чувствовала биение его сердца. И вдруг поняла…

— Дин, единственный мой! — заговорила она, и снова устремила свой взор в его глаза. — Я всё помню… Я знаю… Я ничего не боюсь, что бы ни случилось… И я готова ко всему…

Динаэль смотрел на неё, а Эливь продолжала.

— Ты всегда делал всё, чтобы защитить меня… Тебе не в чем себя винить… Я помню, — повторила она, — что ты поклялся, отдав ради меня свою силу, помочь Эди стать светлой волшебницей. Ты бы помогал ей и без клятвы… Но… так суждено… Не нам решать… Я знаю, что если не получится сейчас… — она горестно покачала головой, — если не сейчас, то только потому, что Эди не готова… Это не твоя вина. Это её судьба… Ты обязательно вернёшь её к свету…

— Нет, — он приложил ладонь к её губам. — Я должен это сделать сейчас. Я обязан…

Теперь Эливейн остановила его.

— Любой ценой? — она вдруг улыбнулась. — Чего бы тебе это ни стоило?.. А ты уверен, что только ты не сможешь без меня? А я без тебя?

— Эливь… — умоляюще прошептал Дин.

— Я поехала с тобой не только потому, что Эди моя дочь, — говорила Эливейн. — И ты это знаешь. Мне жизненно необходимо быть рядом с тобой… И если… если нашим телам суждено расстаться… в ближайшие дни… то души наши вместе навечно… И, если так случится, я умру без страха… просто буду ждать, когда тебе суждено выполнить свою клятву… Но я так же, как и ты, не представляю, каких мук мне будет стоить жить, если не станет тебя…

— Прости, — Динаэль смотрел в глаза супруги. — Я люблю тебя…

— Я тоже люблю тебя, Дин, — улыбнулась она. — И не извиняйся… Это ты меня прости: я же не должна была увидеть тебя сейчас… ты же был уверен, что я сплю…

Динаэль поцеловал супругу. Его сердце не перестало болеть за неё, но его воля ни за что более не позволит любимой страдать ещё и из-за его мук. Он смотрел в лицо Эливейн, любовался ею и улыбался ей…

— 126 —

Берк сидел в глубоком кресле перед камином в своём кабинете. Комната освещалась только красным светом огня. Сэм думал. Он всё просчитал, как ему казалось, до мелочей. Пока ему ничто и никто не помешали. Но что-то тревожило тёмную душу чародея…

Нет, он не опасался отца Эдилейн. Этот бывший волшебник не был ему страшен. Да и выжил-то Динаэль четыре года назад, по убеждению Сэма, только благодаря силе своей дочери. Именно из-за уверенности в огромном даре Эди, Берк и решил сделать её своей союзницей, а не пытаться, по крайней мере, пока, завладевать её магией — поединок с ней вряд ли принесёт победу ему. Конечно, живой из боя она не выйдет, но и Берк вряд ли сохранит свою волшебную силу.

Что же так настораживает его в удачно начавшемся предприятии?

И Берк нашёл ответ: просто, всегда не доверяя людям, он и сейчас не мог позволить себе положиться на своих Сумрачных Стражников…

Негромкий стук в дверь прервал мысли Сэмуэля.

— 127 —

Слуга низко поклонился.

— Замечены двое. Мужчина и женщина. Верхами, — доложил он.

— Где они? — нетерпеливо спросил Берк.

— Лошадей оставили внизу, в деревне. Сюда идут пешком.

«Странно, — подумал Сэм. — Почему их двое? Я ждал только Алуана, ведь это его любимая сбежала… Или … Нет, родители Эди староваты, чтобы добраться сюда вперёд Галана… Может, это ненормальная сестрёнка потащилась за братцем… — Берк даже присвистнул от удовольствия. — Так это ещё и лучше: обида будет острее, гнев сильнее… А времени на объяснения я им не дам…»

На всякий случай Сэмюэль уточнил:

— Путники молоды?

— Да, мой господин, — подтвердил слуга.

Излишняя самоуверенность и недооценка противника порой очень вредят даже тем людям, которые привыкли просчитывать каждый свой шаг: именно те двое, кого Берк считал старыми и неопасными, были уже рядом, в естественном укрытии, выбранном Дином, ведь хоть Динаэль и лишился дара волшебника, он сохранил остальные способности и таланты…

— 128 —

Во время обеда Берк осторожно завёл разговор о… любви. Он умело строил свои речи, чутко внимал ответам собеседницы и ловко плёл тёмные сети. К концу трапезы Эди, хотя и против воли своего сердца, горела гневом к Алуану, оскорбившему её обманом. Сейчас она готова была бы убить молодого человека, окажись тот на её пути…

Берк, видя возбуждённость своей гостьи и в душе ликуя, предложил совершить пешую прогулку по свежему воздуху.

— 129 —

Планы Сэма осуществлялись. Ему и не нужна смерть Галана — пусть только Эди слегка заденет того в гневе своим лучом, пусть только появится первая кровь, кровь невиновного, пролитая Эдилейн… Тогда чары заклятия усилятся… Потом ещё чёрный шаг… Ещё… И могучая, подчинённая его воле, нуждающаяся, как вампир, в пролитии чужой крови союзница будет у Берка.

Сэм подал руку своей спутнице, и та легко перепрыгнула через звенящий по камням ручеёк. Эди подняла глаза.

На открывшейся её взору полянке в пяти метрах от неё остановились, обернувшись на звук шагов, двое.

Эди судорожно вздохнула: её сердце подпрыгнуло от радости — любимый; её погружённое в тёмные чары сознание закричало от ненависти — обидчик, обманщик.

Алуан рванулся к Эди. Асена замерла в тревожном ожидании.

Берк что-то прошептал Эдилейн. Та побледнела, рука её метнулась вверх и вперёд, красный луч сорвался с ладони…

— 130 —

Алуан не успел даже вскрикнуть — кто-то, словно выросший из-под земли, мгновенно закрыл его собой.

Раздался глухой звук удара. Молодой человек подхватил под мышки своего внезапного спасителя. Тот, прижав левую руку к правому плечу и едва удержавшись на ногах, с усмешкой произнёс:

— Досадно, мистер Берк? Первая кровь… Да не та…

— Дьявол! — зло выкрикнул Сэм, сгребая Эдилейн в охапку. Девушка будто очнулась ото сна.

— Папа! — отчаянно прошептала она. — Папочка…

— Всё хорошо, девочка, всё хорошо, — Динаэль говорил уже глуше, тяжело переводя дыхание. — Ничего не бойся… Мы рядом… Борись…

Берк силой уводил Эди за собой. Последнее, что увидела девушка, это странно быстро пропитывающуюся кровью рубашку отца, его совершенно белое лицо и глаза мамы, уже выбежавшей из-за выступа скалы, где они с отцом, видимо, и прятались, и просившей одними губами: «Пожалуйста, Эди, борись…»

Больше Эдилейн ничего не помнила… В себя она пришла в кабинете Берка, в глубоком кресле у камина…

— 131 —

— Сэр…

Благодарность, боль, желание облегчить положение раненого, удивление — все эти чувства были в голосе Алуана.

— Ничего, — бледно улыбаясь, говорил Дин. — Всё хорошо… Первый выигрыш наш…

— Я не понимаю… — честно признался Алуан.

Эливейн в это время срезала окровавленную одежду с тела мужа, а Асена уже рвала на бинты свои нижние юбки.

— Просто заклятие «до первой крови» рушится только при одном условии — первая кровь будет кровью родной… Поэтому Эди сразу словно очнулась… Поэтому теперь она уже не подчинится воле Берка без борьбы…

— Но почему она ушла с ним? Она же не…

— Это иное, — Динаэль грустно вздохнул. — Есть Законы Магии… Она не может легко уйти, ибо сама, добровольно попала под тёмные чары — она не была бдительна… Теперь её ждёт Испытание… Если она выдержит его успешно, то потом — единоборство с Берком…

Алуан был в замешательстве.

— Иного пути нет, — мягко сказал Динаэль. — Правда. Он зажмурился и закусил губу.

— Прости, — Эливь тревожно смотрела на мужа. — Но…

— Да, — он постарался усмехнуться. — Неудачно выскочил… Знаю… Но сейчас нет ни времени, ни условий… Придётся покрепче привязать руку к телу — боль будет меньше… Милая, — ласково добавил он, — мне эта однобокость не повредит в твоих глазах?

Эливейн наклонилась и поцеловала мужа.

— Потерпи, пожалуйста, — попросила она. — Я аккуратно… И, может, найдётся подходящая более-менее плоская ветка…

Алуан и Асена теперь вопросительно смотрели на мадам Фейлель.

— Ему, — она перевела дыхание, будто это ей пронзили плечо, — раздробило лопатку.

Асена всплеснула руками.

— Ну, — прошептал Дин, — напугали девочку… Всё в порядке, — улыбнулся он мисс Галан. — Заживёт…

Алуан уже выстругивал и выравнивал весьма подходящую для жёсткой фиксации повреждённой кости коряжку. Асена, подающая самодельные бинты Эливейн, мельком взглянула на тело Динаэля. «Боже! — подумалось девушке. — Пожалуй, этот человек, действительно выдержит всё…»

— 132 —

Бинты были наложены, правая рука Дина надёжно зафиксирована плотными повязками, платок Эливь использован как перевязь.

Динаэль улыбнулся. Алуан и Асена смотрели на него новыми глазами: они знали многое о доброте этого человека и его таланте врача, но то, что открылось их взору сегодня…

Всё время болезненной перевязки, просидевший на траве, опираясь на левую руку, без стонов и обмороков, отвечавший на вопросы и порой подшучивавший над самим собой, Динаэль теперь виновато взглянул на жену:

— Милая, я опять напугал тебя. Эливейн нежно улыбнулась и прижалась своим лбом к его челу.

— Тебе бы надо отдохнуть, — тихо сказала она.

— Потом, — так же негромко ответил он.

И поднялся на ноги.

Какая сила была заключена в этом человеке? Но он не упал, не застонал. Он закусил губу и… улыбнулся.

— Нам надо уходить, — Дин говорил ровным голосом. — Берк не оставит нас в покое. Он захочет отомстить. И как можно скорее.

Эливь, Алуан и Асена слушали. Они понимали, что ничего лишнего, необдуманного с уст Динаэля не сорвётся.

— Сейчас мы вернёмся к нашей палатке, изобразим там приготовления к ужину. Чтобы стражники Берка, когда найдут наше пристанище, подольше искали нас вокруг него: кто-то якобы пошёл за хворостом для костра, кто-то за водой, кто-то ловит лошадей… Лошадей мы отпустим вниз в луга возле деревни.

— Там мы своих коней оставили, — заметил Алуан.

— Вот и хорошо, — кивнул Динаэль, неспешно переступая по камням тропинки. — Если что, то наши лошади не дадутся в руки чужим людям и уведут ваших за собой.

— Нам нужно переодеться? — спросила Эливейн. — А некоторым, — она с усмешкой провела ладонью по бинтам на груди мужа, — в принципе не помешает одеться.

Дин улыбался.

— Обещаю голышом более не бегать, — заверил он. — А переодеться надо. У нас есть простые крестьянские платья, — пояснил он Галанам. — Так легче затеряться в близлежащих деревнях. Там мы и переночуем. Здесь места неприглядные для обитания. Соседство с Чёрным Колдуном многим не в радость. Вот люди и бегут прочь. А дома бросают. Так что крыша нам найдётся. А искать нас в поселениях не будут. Пока. На ночь стражникам и горных дорожек хватит.

— А Испытание? — спросил Алуан. — Как мы узнаем? Как поможем? Динаэль серьёзно посмотрел на молодого человека.

— Поможем — только верой в Эди, — ответил он. — Испытание она должна пройти только сама.

— Думаешь, к утру Берк всё приготовит? — Эливь взяла мужа за руку.

— Да, — кивнул тот. — Берк, пожалуй, и сейчас готов. Он же не приемлет любящие сердца, ненавидит их. Так что в подвалах его Замка, к несчастью, томится не одна влюблённая душа.

— В чём состоит Испытание? — в ужасе от услышанного, спросил Алуан.

— Дело в том, — объяснил Динаэль, — что Эди чувствует настоящую любовь. Её дорога — помощь разлучённым сердцам. Вот и придётся ей, не видя людей, не слыша их голосов, только опираясь на свой дар, почуять великую и неразрывную связь душ, указать безошибочно пары… Если верно почувствует — никто не сможет помешать любящим броситься в объятия друг друга. Ошибётся — хоть один раз из ста — Испытание будет не пройдено… Тогда…

— Тогда?

— Год плена и новое Испытание.

Дальше шли молча.

— 133 —

Берк в гневе построил во дворе своих стражников.

— Обыскать все горы! Обшарить все лесочки! Но двое — старшие, тяжело раненный мужчина и его жена, — должны быть прикованы к стене в моём подземелье! А молодой мне не нужен! Я хочу знать, что он мёртв!

— 134 —

Эди очнулась в кресле у камина в кабинете хозяина Сумрачного Замка. Теперь она помнила всё, и боль сжимала её сердце.

Берк стоял перед девушкой и зло ухмылялся.

— Не радуйся раньше времени, крошка, — сквозь зубы процедил он.

— Закон ты знаешь. Испытание состоится в полночь. В моих казематах не хватает десяти узников, но это дело поправимое — скоро мои воины добудут недостающий материал… А помочь тебе никто не сможет.

Эди молчала. Сейчас её тревожило только одно: лишь бы Берк не посмел причинить вред родным, любимым, которые пришли спасать её, её, поддавшуюся отчаянию, проявившую слабость, покушавшуюся на того, кому принадлежит её сердце, поклявшуюся защищать родителей и чуть не убившую отца. Эдилейн с ужасом всматривалась в себя.

— Я знаю Закон, — негромко, но твёрдо сказала она. — Я буду в полночь в казематах Замка. До этого времени я вольна в выборе своего местонахождения.

Берк усмехнулся и поклонился демонстративно-пренебрежительно.

— Как будет угодно, мисс, — язвительно произнёс он.

Эди неспешно, с непроницаемым лицом вышла из комнаты. Она хотела найти родителей и убедиться, что они живы, что им ничто не угрожает.

— 135 —

Стемнело в горах рано. Дин, Эливь, Ал и Ася нашли приют в одном из крайних брошенных домов небольшой деревеньки у подножия Серой Скалы.

Асена уснула сразу, как только брат укрыл её одеялом. Сам Алуан тоже прикорнул на лавке возле окна напротив кровати девушки.

Дин и Эливь расположились в соседней комнате. Эливейн, нежно, боясь причинить лишнюю боль супругу, прижала его левую ладонь к своим губам и задремала. Динаэль тоже закрыл глаза. Но ему было почему-то не по себе, словно его душа прощалась с любимой, прощалась надолго, в этой жизни — навсегда…

— 136 —

Около десяти вечера на улице поднялся шум. В доме проснулись все. Свет не зажигали.

Динаэль бесшумно приоткрыл дверь. Через несколько минут он знал, что происходит.

— У Берка в подземельях для Испытания не хватает пяти разлучённых им пар, — сказал Дин. — Слуги Берка хватают тех, кого их тёмное чутьё видит принадлежащими друг другу…

В этот миг к воротам дома, где прятались беглецы, направились четверо всадников.

— Что бы ни случилось, Ал, — проговорил Дин, — не вмешивайтесь. Вы должны остаться здесь. Живым. Ради Эди. Обещайте. Асена, вам вообще не надо показываться, пожалуйста. Мы постараемся не пустить их в дом.

— Обещаю, — с трудом заставил себя ответить Алуан. Эдилейн обняла мужа.

— Что бы ни случилось, мы будем вместе. И, может быть, рядом с Эди. Наша любовь поможет ей.

Дин обхватил жену за плечи левой рукой. Они стояли у двери, слушая через узкую щель голоса Тёмных Слуг и не шевелясь, чтобы не выдать своего присутствия в доме. В двух метрах за их спинами притаился Алуан, заставивший сестру спрятаться в глубине другой комнаты.

— 137 —

— Куда ты? — окликнул один всадник другого. — Этот дом пуст. Уже неделю.

— А вдруг там появились новые жильцы, — весело ответил тот. — А у них может быть дочь, не хуже прежней девицы.

Всё похолодело внутри у Алуана, когда он услышал, что грозит его сестре, если её найдут.

— Брось, — урезонивал первый. — Мы не за этим пришли. Хозяину нужны семейные пары.

— Одно другому не мешает, — с грубым смешком возразил второй и спрыгнул на землю.

Динаэль толкнул входную дверь и вышел на крыльцо. Эливейн следовала за ним.

— Что угодно господам? — с поклоном осведомился Дин-крестьянин.

— Ну, что я говорил! — торжествующе воскликнул спешившийся всадник. — Вот то, что нужно хозяину. Я же чую!

И не спрашивая более ничего, он бесцеремонно схватил Дина. Тот побледнел, но не проронил ни звука. Эливь вскрикнула. Её крепко сжали руки другого всадника.

Динаэля и Эливейн швырнули в разные клетки, стоящие на одной огромной повозке. Эливь с тревогой смотрела на мужа. Тот, слегка отдышавшись, поддерживаемый находящимися рядом с ним четырьмя людьми, смог сесть и чуть улыбнулся супруге. «Ничего, — говорил его взгляд. — Ничего…»

— 138 —

А, может, у них и дочь имеется? — никак не хотел отступать наглый всадник.

Эливь и Дин с тревогой переглянулись.

— Что случилось? Который час? — на пороге появился Алуан.

Он играл свою роль великолепно! Эдакий заспанный сын-переросток, единственный ребёнок в семье, а потому ленивый, избалованный недотёпа.

— Па! Ма! Я спать хочу, — капризно проговорил он.

Эливь даже улыбнулась. Ей сразу понравился этот молодой человек. А теперь она знала, как он смел, находчив, честен.

— Иди в дом, деточка, — дрожащим виноватым голосом подыграла она. — Это к нам с папой. А ты отдыхай, сынок.

Но случилось совершенно неожиданное, непредсказуемое, страшное, жуткое.

Не получив желаемого, стоящий уже у самого крыльца всадник впал в дикую ярость. И, не успел никто даже сообразить, что произошло, как его чёрное копьё со свистом рассекло воздух…

Алуан не проронил ни звука.

Окровавленное оружие вернулось на коня вместе со всадником.

Молодой человек, обхватив себя обеими руками за живот, медленно опустился на колени. В свете факела мелькнул его угасающий взор, а губы беззвучно двинулись. И только Дин, видевший смерть за свою жизнь не раз, Дин, врачевавший самые тяжёлые недуги, Дин, сейчас полный невыразимой скорби, понял слова умирающего: «Простите, сэр, я не смог сдержать обещания…»

Эливейн несколько секунд обезумевшим взором смотрела на Алуана, неподвижно лежащего на ступенях чужого деревенского дома. Потом мир перед ней закружился, и она погрузилась в чёрный хаос беспамятства.

— 139 —

Эдилейн вышла из Замка.

Как случилось, что бродя по лесистым склонам, она ни разу не встретилась с рыщущими тут и там Тёмными Стражниками? Видимо, такова была воля Провидения. Но, когда Эди отыскала, наконец, покинутое убежище своих родителей, там уже успели побывать преследователи: всегда аккуратно сложенные вещи были разбросаны, испорчены, сломаны или порваны.

— Где же вы? — шёпотом спросила девушка сама у себя.

Одно утешало Эдилейн: она чувствовала, что родители живы. Откуда взялась эта уверенность?

Эди внимательно огляделась вокруг. В свете едва теплящегося костра она увидела на земле брошенный или случайно выпавший из кармана простой деревянный гребешок — гордость любой крестьянской девочки. У Эдилейн когда-то был похожий, как у всех её подружек. Эди наклонилась и подняла гребень. На деревянной гладкой поверхности рукой мамы были нацарапаны буквы: «ЭДИ».

Значит, не случайно валялся гребешок под ногами.

— Спасибо, мои родные, — прошептала девушка.

Конечно, они знали, что Эдилейн будет волноваться, будет переживать, будет винить себя. Что она пустится разыскивать их. И они сказали ей, где их искать. Ведь это же так просто! Гребешок в руках деревенской девушки! Поселения внизу гор, где многие избы пустуют… Нет, Берку это и в голову не придёт — богатый человек в ветхой лачужке? Глупец! Не в роскоши счастье.

Все эти мысли радостным вихрем пронеслись в голове Эди, и она быстрыми шагами пустилась напрямик по узенькой тропинке между кустов вниз, к бедным деревенькам.

Вдруг резкая боль пронзила её сердце. Эди остановилась, схватившись обеими руками за изогнутый ствол дикой яблони. «Господи! — в ужасе подумала она. — Что случилось? Кто?» Эди боялась признаться даже себе в том, что она знает ответ на последний свой вопрос.

Боль прошла. Эдилейн стремглав побежала вниз.

— 140 —

В деревеньке, которую первой заметила Эдилейн, было странно суетно для столь позднего времени. Люди стояли группками, что-то обсуждая. Женщины всхлипывали. Мужчины сжимали кулаки.

Девушка подошла к беседующим возле одного из крайних заборчиков двум мужчинам и женщине.

— Здравствуйте вам, люди добрые, — негромко проговорила она. — Не скажете ли мне, что здесь случилось.

Сердце Эди сжималось от страха за то, что она могла сейчас услышать. Но лицо её оставалось спокойным.

Крестьяне оглянулись.

— Барышня? — удивлённо смотрела на девушку женщина. — Правду гадалка бает: ночь нынче необычная, и беды, и чудеса в ней смешаются… Откуда ты-то взялась в наших несчастных краях, такая хорошенькая, славная?

— Неважно, — Эди умоляюще взяла женщину за руку. — Пожалуйста, что произошло?

— Да, вроде, и напасть обычная, — заговорил один из мужиков. — Мы уж привыкли… Налетели Чёрные Всадники. По избам рыщут — семейные пары их господину понадобились… Да это случается. Колдун-то любовь не признаёт, вот и юродствует. Сначала в темнице порознь любящих потомит, потом одного домой отпустит, а другого на край света забросит, да память ему сотрёт. Вот и срывается памятливый с места насиженного, ищет свою половинку. Да редко находит: то далеко, то уж тот или та новой семьёй обзаведётся, а то и погибнет кто. Насмехается над людьми Колдун, а избавить людей от его злобы никто не может — силён он слишком…

— А сегодня? — переспросила Эдилейн.

— Да и сегодня восемь наших жителей забрали, — продолжил рассказ второй крестьянин. — А потом в пустой дом что-то Всадников потянуло. Глядь — а там новые люди… Ну, они мужа-то с женой и сцапали, изверги…

— Муж-то то ли упал, то ли ещё что, — запричитала женщина, — рука забинтована. А его как схватят… Он сильный, видать, не вскрикнул даже — губы сжал, молчит…

— Ну, их в клетки кинули, — продолжал рассказывать крестьянин, — а тут сын их на порог вышел. Всадник-то, видать, хотел потешиться, надеясь, что у пришлых дочка есть… Ну, парня увидел и осерчал — хватанул того копьём прямо в живот…

Крестьянка зарыдала. У Эди перехватила дыхание, внутри неё словно что-то оборвалось.

— Всадники увезли свою добычу, — закончил страшную повесть мужик. — А наш знахарь осмотрел того парня… Жаль его. И больше суток не протянет, да и помрёт в муках… А парень, видать, хороший. Ведь он не случайно вышел — в доме-то девушка была. Это он от неё внимание отвлекал. Невеста, сестра — кто её знает. Немая она. Плачет…

— Где он? — глухо спросила Эди.

— Да вот здесь, два дома пройти, — женщина вдруг засуетилась. — Пойдём, милая, я провожу.

То ли слова гадалки снова вспомнились крестьянке, то ли чутьё какое ей подсказало, но только она взяла девушку за руку и быстро повела к злополучному дому.

— 141 —

Эдилейн вошла в низкую избу. В маленькой комнатке, тускло освещаемой огарком свечи, на жёсткой деревянной кровати у стены под старым штопаным одеялом лежал Алуан.

Лицо молодого человека, резко осунувшееся, было бескровно. Губы сухие, потрескавшиеся. Закрытые глаза, обрамлённые чёрными кругами, ввалились. Волнистые пряди, спутавшиеся и мокрые, прилипли ко лбу. Алуан был в забытьи.

Эдилейн поняла, бесповоротно поняла, что для неё неважно, как выглядит Галан и с кем он проведёт свою жизнь. Главное, чтобы жизнь его была долгой и счастливой. И пусть его обнимает и целует другая, та, что сейчас рыдает возле страшного ложа. Пусть. Лишь бы он не умирал.

— Выйдите все, пожалуйста, — тихо проговорила Эдилейн.

Находящиеся в комнате соседи, поддавшись какому-то внутреннему убеждению в том, что поступать следует именно так, как велит эта незнакомая госпожа, быстро покинули тесную спаленку.

Девушка, сидящая возле постели Алуана, обернулась. В её голубых глазах застыла боль. Увидев Эди, она вскочила, хотела что-то сказать.

Эди жестом остановила её. Не было в душе Эдилейн ни гнева, ни ненависти к этой юной особе. Да и как могло быть иначе! По каким бы причинам — по любви, из чувства сострадания, из-за данного ранее обещания — Алуан ни связал свою судьбу с голубоглазой немой красавицей, выбор был сделан им добровольно. А Эди не могла не уважать выбор своего любимого.

— 142 —

Эди опустилась на колени в изголовье кровати.

Ей вдруг страстно захотелось хоть раз в жизни поцеловать этого такого близкого сейчас, такого любимого ею человека. Но она остановила себя. Она знала, что за её спиной стоит заплаканное и дрожащее от горя существо…

Эди приподняла одеяло и быстро взглянула на рану. Девушка пошатнулась: сомнений не было — после такого не выживают.

Алуан слабо качнул головой. Его дыхание стало прерывистым. На лбу в очередной раз выступила испарина. Но сознание и на секунду не вернулось к несчастному.

Эдилейн сняла с шеи медальон и осторожно надела на шею раненого.

Асена легко коснулась рукава Эди. Та обернулась. Голубые, полные слёз и надежды глаза были полны благодарности к ней. Эдилейн приложила палец к губам.

— Не говорите ему, что я была здесь, — шепнула она. — Не надо. А когда рана… исчезнет, и он спокойно заснёт, просто снимите медальон и спрячьте — он может узнать герб… И простите меня. Будьте счастливы. Прощайте.

Эди поднялась на ноги, ещё раз взглянула в лицо того, кому навсегда принадлежало её сердце и с кем, как она считала, расстаётся навсегда. Асена попыталась что-то объяснить знаками, но Эдилейн, истолковав её жесты только как выражение благодарности, грустно улыбнулась и быстро вышла на улицу.

— 143 —

Эди исчезла из деревни так же незаметно, как и появилась в ней. А люди уже с новыми вопросами кинулись к гадалке, доверие к которой резко возросло, ведь знахарь, вновь навестивший раненого, с удивлением сообщил, что страшная рана чудесным образом затягивается прямо на глазах.

Гадалка гордо раскладывала свои карты, смотрела в «шар судьбы» и уверяла, что чудеса только начинаются… Отчасти она была права. Ведь добрая магия сейчас именно в этих краях стремилась одержать верх над злом. Только, каких сил, жертв, мук это стоило и кому — гадалка не знала. А то, что волшебство всегда живёт рядом с нами и надо просто уметь его увидеть, мы в быту вообще как-то забываем…

А Эдилейн спешила в Замок. До полуночи оставалось не более двадцати минут. Что с родителями — она не знала. Какая коварная идея придёт в голову Берка, как только среди привезённых пленников он увидит Фейлелей? Предположения пугали Эдилейн. И девушка торопилась вдвойне.

— 144 —

Эливейн очнулась и открыла глаза. Её голова покоилась на коленях одной из пленниц, румяной пышной крестьянки.

— Слава Богу! — прошептала та. — Очнулася.

— Дин, — слабым голосом позвала Эливь.

— Я здесь, милая, — голос был тихим, совсем рядом. Эливейн приподнялась и села, глядя сквозь прутья клетки на мужа.

— Держись, любимая, — прошептал тот. — Наша боль не поможет Эди.

Эливь кивнула. Ей хотелось обнять Дина, прижаться к нему и… плакать горько, неудержимо.

Эливейн посмотрела на лица других пленников. В их глазах она увидела столько скорби и сочувствия, что ей вдруг стало совестно за то, что она посмела пожалеть себя…

— 145 —

Повозка вкатила в Сумрачные Ворота и остановилась. Пленников выгрузили на мощёный двор и выстроили в две шеренги друг напротив друга. Рядом с Эливейн оказалось две крестьянки и два крепких парня. Динаэль стоял между двумя крестьянами средних лет, а пара совсем юных девушек жалась друг к дружке, не сводя глаз со своих женихов напротив.

Звучно шагая по камням двора, вышел Берк.

Свет факелов, несомых слугами за господином, упал на лица пленников.

— Вот так удача! — рассмеялся Сэмуэль, выхватывая факел из рук одного стражника. — Ай да встреча!

Берк в упор смотрел на Динаэля. Дин оставался бесстрастен.

— Хороший подарок я сделаю себе, — продолжал колдун. — Клеймо мне! — скомандовал он.

Двое стражников крепко схватили Дина за локти. Тот невольно поморщился от пронзившей всё его тело боли. Слуга сдёрнул рубаху с правого плеча Динаэля.

Эливейн не видела как Берк прыснул на раскалённый докрасна металл какой-то тёмной жидкостью из тайничка в своём перстне — Сэмюэль стоял к ней спиной. А Дин… Дин только подбадривающе улыбнулся ей, а потом, когда железо коснулось кожи, слегка прикусил губу.

Остальных заклеймили слуги, грубо и быстро. Кроме Эливь.

Стражник трижды подносил пышущий жаром инструмент к плечу Эливейн, но металл покрывался ровной корочкой льда, не оставляя следа на коже пленницы.

— Что за бред?! — рассвирепел Берк.

Остальные переглядывались: кто робко, кто с изумление, кто с усмешкой.

Динаэль улыбался.

— Твоих рук дело? — зло спросил Берк, яростно глядя на него.

— Я же не обладаю магической силой, — напомнил Дин. — А это, — он кивнул Эливь, — дело давнее. И у него есть имя… Но вам, мистер Берк, оно не понравится…

— Что? — Сэмуэль не желал терпеть никаких фокусов.

— Это Любовь, юноша, — негромко сказала Эливейн. — Дар супруга молодой жене к свадьбе. Вы хотели заклеймить меня как свою собственность. Но я никогда не буду принадлежать никому против своей воли. Таково было моё желание, которое в подарок мне и исполнилось…

Остальные пленники тоже начинали невольно улыбаться…

Продолжать спорить — значило бы терять свой авторитет. Да и времени до полуночи оставалось немного.

— Гоните так! — приказал стражникам Берк. — Да прикуйте её, понадёжнее!

Пленников повели в подземелье.

— Но тебе-то радоваться нечему, — зло шепнул Сэмуэль Дину.

Но тот лишь улыбнулся в ответ.

— 146 —

Холодные каменные ступени тянулись глубоко вниз и тонули в темноте. Красноватые блики от пламени факелов окрашивали мрачные стены подземных казематов зловещими тонами. Пленников остановили перед тяжёлой железной решёткой.

Эливейн прислушивалась. Динаэль, видимо, был последним в цепочке несчастных, и Эливь не могла взглянуть на него. Ей было тяжело: болезненное предчувствие сжимало сердце. Она никак не могла смириться с гибелью Алуана. Она терзалась мыслями о том, что не может помочь дочери. Она переживала за людей, что стояли рядом и чьими жизнями так нагло играл Берк. Но Дин… её единственный, любимый… Дин улыбался, подбадривая её… Эта улыбка вдруг показалась ей прощальной…

Лязгнули отодвигаемые засовы, и пленников ввели в полутёмное, длинное, узкое помещение с низкими сводчатыми потолками. Посреди похожего на тоннель каземата от самых дверей до далёкой противоположной стены тянулся неширокий деревянный настил. По нему-то и ходили стражники. А вдоль стен, с обеих сторон от дощатой тропы, прямо на камнях пола сидели, лежали люди. Измученные, бледные, худые. Мужчины и женщины. Все они были ещё и прикованы цепями к стенам. «Да здесь и за сутки сойдёшь с ума, — с сочувствием и жалостью подумала Эливь. — Бедные, сколько же натерпелись они за свою искреннюю любовь друг к другу… Эди, девочка моя милая, — мысленно взмолилась Эливейн. — Это трудно. Но постарайся… У них нет иной надежды…»

— 147 —

На вновь приведённых пленников смотрели вопросительно-сочувственно. Первые пятеро из доставленных в подземелье были прикованы с правой стороны, на свободные по каким-то причинам тяжёлые цепи. Приказ Берка по отношению к Эливейн выполнили точно: тугие железные кольца крепко охватили её запястья, щиколотки и талию.

— Совсем озверели, — огрызнулся на стражников бородатый бледный мужик, оказавшийся соседом Эливь в этом каземате. — Куда она сбежит-то отсюда!..

— Молчать! — гаркнул стражник и замахнулся на заступника.

— Не тронь! — тихо и без злобы сказала Эливейн.

Стражник вздрогнул, его рука, словно против воли, опустилась. Он оскалился, но, ничего не ответив, пошёл дальше. Эливейн села на холодный пол, поджав под себя ноги.

— Спасибо, — шепнула она бородатому мужику.

Тот удивлённо смотрел на новую соседку. Женщина, с его точки зрения, была красива, но какой-то изысканной красотой, не крестьянской. Явно добра. И не пуглива. Но уж очень тревожным был её взгляд. И мужик проследил за этим взором. Эливейн смотрела на Дина.

— 148 —

Динаэля провели дальше Эливь шагов на десять. Он шёл, казалось, легко. Но по тому, как он ступил с высокого настила вниз, на сырые камни, Эливейн поняла, чего стоила её любимому эта внешняя лёгкость. Стражник ещё и ткнул пленника рукоятью нагайки в спину. Дин на мгновение замер, а Эдилейн увидела, как судорога пробежала по лицу мужа. Но Дин снова не проронил ни звука.

— Да ты что, ослеп! — опять не выдержал бородач. — Чё ты его тычешь! Чтоб тебя так ткнули! Вот выберусь отсель, я те задам, нелюдь!

Стражник уже развернулся и хотел всё же вытянуть слишком разговорчивого пленника плёткой, но холодный голос остановил его.

— Делай своё дело, — Берк стоял в дверях подземной темницы. — А остальным советую помалкивать.

Динаэля приковали почти так же, как Эливь. Только правая рука, и без того лишённая подвижности тугими бинтами, осталась свободной от железа. Дин наконец смог сесть и прислониться к стене. Эливейн понимала: он давно уже едва держался на ногах.

— Видать, милая, — сочувственно проговорил мужик, обращаясь к Эливь, — сильно боится вас Колдун-то. Уж не знаю, кто вы такие, но иные не на все цепи посажены…

— 149 —

Пленников оставили в полутьме каземата. Берк и стражники вышли из подземелья.

— Слыхали? — неожиданно звонкий задорный голос зазвучал под низкими сводами. — Говорят, Колдун-то себе союзницу привёз. А она чарам-то его не поддалась!

— А ты-то чему радуешься, глупышка? — мрачно возразил низкий надтреснутый бас. — Эта, которая в союзницы не пошла, поди уже далеко укатила отседа. Нам-то от этого какой прок?

— Глупый ты, дядько, человек! — даже засмеялось юное создание. — Она же по Волшебным Законам просто так уйти не может. Она Испытание должна пройти!

— Ну, и что сказочница? — язвительно спросил бас.

— Как, что?! — восхищённо вещала девушка. — Она на обманной любви, слыхать, к Чародею-то попала. Вот ей Испытание любовью и будет. Я сама от бабки своей легенды слышала! Надо той волшебнице соединить разлучённые пары, не видя их и не слыша их голосов, только чувствуя… Справится — и мы свободны!

— Глупая, — грустно прозвучал новый голос. — Нас тут человек двести. Попробуй-ка разбей верно на пары! Да вслепую, без подсказок…

Повисла напряжённая тишина. Люди, ждущие счастья и боящиеся спугнуть призрачную надежду, молчали, вглядываясь в лица друг друга. Эливь и Дин разговаривали без слов: «Любимая, всё будет хорошо». — «Я знаю, она справится… Только Ал…» — «Прости…» — «Я люблю тебя, милый. Не уходи…» — «Я здесь… Я всегда буду любить тебя, моё чудо…»

— 150 —

Снова заскрипели засовы.

Двое стражников прошли в противоположный конец подземелья. Остальные замерли на ступенях лестницы.

Берк, мрачный, презрительный вышел на деревянный настил.

— Слухами живёте, — усмехнулся он. — Вижу — надежду лелеете. Ваше право. Вот только до полуночи десять минут осталось, а вашей спасительницы ещё нет. — Берк бросил насмешливый взгляд на Дина. — Ну, что будете делать, коли не вернётся?

Динаэль удивлённо приподнял одну бровь. То ли вопрос не по адресу, то ли вообще странно, что возникла мысль о невозвращении Эди к сроку…

Многие пленники переглянулись. Что за человек оказался с ними в подземелье? Ранен, а Колдун его боится, хоть и старается показать обратное…

— 151 —

На лестнице послышались лёгкие шаги. Динаэль улыбнулся. Свет его глаз словно раздвинул мрак подземелья. Надежда переставала быть призрачной.

Берк быстро вышел навстречу спускавшейся в темницу Эди.

— 152 —

Эди знала, что её родители у Берка, и понимала, как тот ненавидит их. Поэтому первое и единственное, что она сказала Колдуну, было следующее:

— Сейчас я пройду Испытание. Ради тех, кого люблю… Но потом ты, Сэмюэль Берк, приведёшь моих родителей. И не дай Бог, если с ними хоть что-нибудь случится.

Эдилейн была уверена, что, как только Берк увидел среди привезённых из деревни пленников Динаэля и Эливейн, он тут же заточил их в одну из своих мрачных башен, туда, куда не вхожа ни одна живая душа… Эди и не предполагала, что Сэм способен отправить эти два любящих сердца, прошедших через беды, разлуки и даже смерть, туда, где ждали своего освобождения и другие родственные души…

— Прошу, — холодно ответил Берк, жестом приглашая девушку следовать в темницу и завязывая ей глаза чёрным платком.

— 153 —

— Надеюсь, всем понятно, что во время Испытания этой особы, — Берк, стоя у дверей подземелья, с усмешкой указал на Эдилейн, — должна соблюдаться строжайшая тишина… Иначе Испытание будет считаться не пройденным.

Пленники молчали. Волшебница с завязанными глазами, медленно ступавшая по доскам настила, казалась слишком молодой и неопытной для того, чтобы справиться с поставленной перед ней задачей.

Динаэль и Эливейн переглянулись. Они снова поняли друг друга без слов: на шее Эди не было волшебного медальона с витиеватым вензельком. Значит, она нашла подсказку, значит, чуть не опоздала к полуночи потому, что была у Алуана…

— 154 —

Эдилейн постояла несколько мгновений, не шевелясь, будто прислушиваясь к тому, что происходило внутри неё самой. Потом она слегка приподняла согнутые в локтях руки и повернула раскрытые ладони вперёд, к сидевшим на сыром холодном полу подземелья людям, с тревогой и надеждой напряжённо следившим за каждым её движениям.

Стояла звенящая тишина. А для Эдилейн — и полная темнота. И вдруг девушка ощутила тепло, домашнее, милое, уютное, успокаивающее, подбадривающее. «Мамочка, папочка, — мысленно прошептала она, — спасибо вам… Словно вы рядом со мной… И мне от этого легко…»

Эди немного поводила ладонями перед собой и почувствовала… Она так боялась не поймать это дуновение, упустить шанс… Но вот оно — огромное, живое, трепетное, наполненное любовью… Эдилейн поняла, что в мрачной темнице тоскуют друг о друге ровно двести человек. И ни одного не любящего сердца. Молодая волшебница ощущала и силу, и направленность чувств. Любовь кого-то была больше, кого-то меньше, чьё-то чувство прошло испытание временем, а кто-то только-только встретил свою половинку…

Эдилейн улыбнулась и сделала шаг вперёд.

Она поняла, что перед ней совсем юная девушка, видимо, задорная, весёлая, даже темница не сломила её дух. Эди, внимательно прислушиваясь к биению любящего сердца, перевела свои руки чуть влево. «Нет, — говорила волшебница сама себе, — это не то… И следующий человек не её жених… Вот!..» Эдилейн замерла. Мгновения напряжённого ожидания показались наблюдающим за её действиями пленникам вечностью.

Тонкий розовый лучик блеснул в полумраке и соединил двух молодых людей. Юная крестьянка чуть не вскрикнула от восторга, но вовремя зажала себе рот руками. Эди ощутила восторженное движение и счастливо вздохнула: начало было положено.

Далее волшебница продвигалась уверенней.

Уже более семидесяти безошибочно угаданных пар бесшумно стояли за её спиной, нежно обнимаясь и с надеждой следя за действиями Эди.

Волшебница явно устала. Её руки дрожали. Лоб покрылся капельками пота.

Неожиданно Эди вздрогнула. Женщина, чьё сердце она ощутила теперь, своим теплом, нежностью, светом, льющимся, может, и незримо для глаз, так походила на маму. «Но не мог же Берк сделать мне такой великолепный подарок? — поразилась девушка. — Ведь он умён. Очень умён… Правда, он никогда не любил и не верит в силу этого чувства…» Эдилейн направила ладони к другой стене. Вот! Здесь ошибиться невозможно. Такое великое чувство встречается редко. Это как чудо… Отец? Так похож: сила и нежность, величие и доброта… Но не папа… «Как жаль этого человека, — горестно подумалось девушке. — Ведь он смертельно болен… И никому не скажет… Может быть, отец сможет ему помочь…» Эди знала точно, что, когда она снимет платок с глаз, она безошибочно узнает эту немолодую уже пару и обязательно папа, как врач, посмотрит этого человека…

К четырём часам утра Эдилейн завершила Испытание. Она остановилась перед стражниками, повернулась к ним спиной и сняла повязку с глаз.

— 155 —

Тусклый свет подземелья показался ей ярче солнца. Девушка зажмурилась на мгновение.

Потом её обнимали совершенно незнакомые люди, целовали и благодарили. Она улыбалась в ответ, счастливая и уставшая, и искала глазами тех двоих, что так напомнили ей родителей, и одного из которых она хотела спасти.

И тут она увидела маму и отца. Они улыбались, стоя чуть в стороне. Эдилейн побледнела, ибо поняла, кого видела своим внутренним зрением некоторое время назад. Отец перехватил её испуганный взгляд и, как только мама шагнула к дочери, прижал палец к губам. Эди пошатнулась, её подхватили, и она тяжело осела на пол…

— 156 —

Городок на берегу огромного Голубого Океана, так живописно выглядевший всего день назад, сейчас представлял собой жуткое зрелище. Прежде красивые здания, превратившиеся в руины, наполовину скрытые остывающей лавой и горами пепла — вот что осталось от прежней роскоши.

Извержение началось внезапно. Учёные предрекали катастрофу гораздо позже и в стороне от центральных районов.

События развивались стремительно. И, если бы не подоспевший так кстати Отряд Спасателей, то жителям городка не выжить…

— 157 —

По ещё не везде отвердевшей лаве шла, осторожно ступая, но упрямо не желая отказываться от своих намерений, черноглазая смуглая девушка. Её звали Рива.

Неделю назад она познакомилась на танцевальном вечере в Клубе с ним. Подруги подтрунивали над всегда столь высокомерно глядящей на молодых людей Ривой. «Как ты будешь различать его и брата? А вдруг перепутаешь? А его фамилия? Ты её знаешь? Может, она смешная или неприличная?» Много подобных глупостей пришлось выслушать девушке. Но сердце её знало точно: это он, единственный, никто другой ей не нужен, и с братом они совсем разные, хоть и близнецы, и фамилия не имеет значения… Только тревожно будет ей за него: Спасатель — профессия опасная. А он и его брат были Спасателями и ждали прибытия Отряда, где служили. Почему они приехали в городок раньше других — Рива не задумывалась тогда… а теперь знала точно. Просто и Эркель, и Элель предчувствовали приближение беды.

Любовь между Ривой и Эркелем зародилась с первого взгляда. На второй день он признался ей, что «немного волшебник». Так он сам сказал. И он не может обещать ей, что всегда будет рядом, потому что ему, как Спасателю, придётся отлучаться из дома… Но он искренне любит её и, если она решится составить его счастье, то он предлагает ей стать его женой. И он не торопит с ответом: конечно, она должна подумать, а он будет ждать…

И она сделала вид, что думает… «Дура! — ругала она себя сейчас, осторожно перебираясь через поваленные ворота школы. — Надо было кричать ДА. Немедленно».

Слёзы текли по её щекам…

А прошлой ночью начался этот кошмар…

Рива со своими учениками поднялась, как было объявлено, на верхний этаж самого безопасного здания городка — школы. Там они и сидели, с ужасом наблюдая в окна, как раскалённая лава течёт по улицам, сметая всё на своём пути.

Жара была страшная. Дышать от летящих пыли и пепла казалось почти невозможным.

И тут она увидела их — двух братьев-Спасателей. Эркель сказал правду — они были волшебниками. Благодаря их дару не погиб ни один человек. Близнецы вставали на пути у раскалённого потока и какой-то неимоверной силой удерживали его, пока люди убегали прочь. Остальные члены Отряда спешно эвакуировали спасённых на безопасное расстояние.

Рива последней видела Эркеля, когда уводила своих подопечных. Молодой человек прежде, чем выпустить ребят из дверей школы, вдруг посмотрел на Риву долгим, словно прощальным взглядом и, сняв с шеи медальон с витиеватым вензельком на крышечке, надел на девушку.

— Вы остались последние, — тихо сказал он. — Постарайтесь скорее… Мы можем не удержать…

И она поняла, что он не обманывает и не пугает. Он говорит правду. И он очень устал, хотя и не желает ей показать этого.

— Я люблю тебя, — прошептала Рива и… поцеловала Эркеля в губы, прямо при своих учениках…

— Спешите, — он распахнул дверь и побежал навстречу приближающейся огненной реке.

Из-за угла школы выскочил Элель и нагнал брата. Так они и остались там, на узкой улочке, готовой вот-вот погрузиться в небытиё…

— 158 —

Благополучно устроив детей в разбитом на безопасном месте лагере, Рива отправилась на поиски Эркеля и Элеля, так как слышала случайно разговор двух Спасателей о том, что, «кажется, все вернулись».

Но тревога не покидала сердца девушки. И не напрасно. Риве показали на Командира Отряда, и та поспешила к нему.

— Одну минуту, мисс, — вежливо остановил готовый сорваться с губ девушки вопрос высокий человек с ясными серыми глазами. — И кого нет? — продолжил он свой диалог с совсем ещё юным Спасателем, возможно, курсантом.

— Воспитательница детского сада не может отыскать одного мальчугана. Опасается, что он ускользнул обратно, к школе, — докладывающий замялся. — Мальчишка сказал своему другу, что будет «сражаться с огнём как рыженькие дяди» и после — пропал.

— И ещё? — Командир в упор посмотрел на курсанта, чувствуя, что неприятности не закончились.

— Двое наших не вернулись пока, — тихо ответил тот.

— Кто? — человек с серыми глазами предполагал ответ.

— Близнецы, — шёпотом, не называя имён, проговорил юноша. Командир помолчал.

— Лава почти остыла, — твёрдо сказал он. — Пусть медики собираются. Выходим через пятнадцать минут. Всё.

Парнишка убежал.

Командир наконец обратился к Риве.

— Простите, что заставил Вас ждать, — с коротким кивком произнёс он. — Чем могу помочь?

— Я только хотела найти… — девушка смутилась, тревожно глядя в серые глаза, — … мы уходили последними, сэр. Я уводила ребятишек из школы, а… они остались там… И… Эркель дал мне вот это… — Рива показала на медальон… Мне как-то не по себе… Ведь это (жаль, что я сразу не поняла) не просто безделушка на память?.. И где …они?

Командир тяжело вздохнул. Он, конечно, как наставник и начальник, знал о своих Спасателях всё. Знал и о силе медальона. Понял, зачем Эркель надел этот талисман на девушку.

— Мисс, — как можно мягче проговорил он. — Не хочу Вам врать… Они ещё не вернулись. И путь к ним отрезан… А медальон… Один раз он способен спасти владельцу жизнь.

Рива в ужасе всплеснула руками:

— И он отдал этот шанс мне? Я уходила — он остался!

— Он умеет оценить опасность, — тихо сказал Командир. — Значит, у него были основания полагать, что Вы не сможете выбраться… Думаю, он понимал, что спасать Вы будете не себя, а ребятишек.

— Лава уже остыла, — вдруг сказала девушка. — Я пойду. К школе. Сейчас же.

И она бегом бросилась от лагеря. Её решение было столь внезапным, что никто не смог даже попытаться остановить её.

Потом она заметила, что следом за ней, но медленнее, ибо передвигается со специальным оборудованием для оказания медицинской помощи, следует бригада врачей из Отряда. Но Рива не останавливалась — она спешила к любимому…

— 159 —

Девушка перебралась через завал, прежде бывший воротами на школьный двор.

Видимость была плохой — мешали ещё не осевшие пыль и пепел. Да сильно прогретый воздух затруднял дыхание. Под ногами было странно: тепло и почти твёрдо.

Вдруг Рива услышала детский голосок:

— Дяденьки, ну, пожалуйста, не умирайте…

Девушка пустилась на этот звук надежды.

За углом школьного корпуса (если это странное сооружение можно было ещё считать зданием) возвышалась гора всякого тяжёлого хлама, камней, битого кирпича и ещё непонятно каких предметов. На этой-то спасительной возвышенности и сидел пятилетний мальчик. Рива сразу поняла, что это именно тот пропавший отчаянный парнишка, желавший «сражаться с огнём».

Девушка вскарабкалась к нему.

— Тётенька, — мальчик кинулся ей на шею, — он посадил меня сюда. Было невозможно жарко и трудно дышать. Он надел мне такую же штучку на шею, как у Вас, — пацанёнок показал на медальон, — а сам бросился за вторым. Тот уже упал… И вокруг была горящая жижа… А он шёл прямо по ней… И притащил сюда того… И оба упали… И молчат, не шевелятся… Я пытался спуститься к ним, но чуть не упал вниз и… испугался… Я только смог надеть обратно дяденьке цепочку … Мне показалось, что он жив… Но они не отвечают…

Пока мальчик говорил, Рива осторожно сползала вниз, туда, куда малыш указывал рукой.

Там, почти у самой лавы, скрытые от взгляда мальчишеских глаз, словно выступом скалы, искорёженными и отброшенными сюда воротами, лежали Элель и Эркель.

Рива не была медиком. Но и она понимала, что при таких ожогах выжить практически невозможно. Ноги, руки, грудь ближнего к ней — Элеля — мало походили на то, что есть у живого человека. Но молодой человек дышал ровно, спокойно, хотя и был без сознания. И Рива поняла: это сила медальона делает то, что оказалось бы неподвластно никакому медику.

Девушка пробиралась дальше, к Эркелю. Тот лежал на животе, спины у него просто… не было… Его дыхание было хриплым, прерывистым. Казалось, что ещё один судорожный вздох, и сердце молодого человека остановиться.

Элель шевельнулся.

— Эркель, — прошептал он еле слышно. — Эркель, держись. Пожалуйста…

Рива поспешно надела медальон на любимого.

— 160 —

Несколько минут стояла напряжённая тишина. Дыхание Эркеля будто вовсе исчезло.

Рива тревожно сжала чудом не тронутую огнём ладонь молодого человека.

Эркель вздохнул глубоко, но без хрипа.

Прошло ещё несколько долгих минут ожидания. И вдруг молодой человек приподнял веки. Его светлые, необычного цвета глаза смотрели на Риву с радостным изумлением.

— Вы? — с трудом, очень тихо спросил он. — Откуда Вы здесь? Зачем?

Девушка улыбнулась, а по её щекам текли слёзы.

— Я… — ответила она. — Я шла сказать Вам ДА…

Эркель попытался улыбнуться.

— Эль, — шёпотом позвал он брата. — Эль… Я буду держаться… Обещаю…

— 161 —

К ночи близнецы были в госпитале. Риве разрешили остаться с ними в палате как невесте Эркеля.

Девушка смотрела на дремавших братьев, погружённых в специальные ванны для заживления ожогов, и, счастливо улыбаясь, тихонько плакала. Она понимала, что талисманы, спасая молодым людям жизнь и волшебным образом ускоряя заживление ран, не избавляют от боли. И Рива восхищалась мужеством своего любимого и его брата, которые ни разу не издали ни одного стона.

Элель первым открыл глаза — всё-таки к нему медальон вернулся раньше, а значит и выздоровление его шло чуть быстрее.

— Добрый вечер, мисс, — негромко проговорил он. — Или можно уже называть Вас сестрёнкой?

Рива подбежала к нему.

— С возвращением, братик, — ответила она. — Вы очень сильные!

— Это от папы, — усмехнулся Элель.

— Я не сплю и не брежу? — полушутя спросил Эркель. — Рива, ты согласна выйти за меня?

Девушка подсела к нему и покраснела.

— Да, согласна, — подтвердила она. — И поеду с вами, когда вас выпишут. Правда-правда.

Эркель вдруг попытался приподняться, но Рива, угадав его намерения, сама наклонилась к его губам.

— Правда… — восторженно прошептал тот, ощутив её поцелуй. — Ри, я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Эрк, — ответила она. И через несколько минут добавила:

— А теперь — спать… В конце концов я обещала доктору, что прослежу за вашим сном.

— Ну, вот! — усмехнулся Элель. — Заметь, братик: она ещё только невеста, а уже командует. Что мы будем делать, когда она станет мадам Фейлель?

— Мадам — кто? — ошарашено переспросила Рива.

— Опс… — Элельдиэль и забыл, что невеста Эркеля ещё не знала фамилии своего избранника. — Пожалуй, спокойной ночи, — хихикнул он. — Прости, Эрк. Тебе придётся уснуть попозже…

— Ладно, — Рива заставила себя говорить спокойно. — Сегодня — спать… А завтра… Завтра и о реальности, и о легендах, и… Завтра… И мне тоже надо отдохнуть: слишком насыщенный событиями и информацией день… Спокойной ночи…

И девушка демонстративно завернулась в плед, устраиваясь дремать на широком кресле.

— 162 —

Уснула Рива не сразу. Она украдкой из-под полуопущенных век посматривала на Эркеля.

«Хорошо, что ты, любимый, не сказал мне своё имя полностью… Я успела полюбить тебя. И только тебя… Наше знакомство не было отягощено смятением или благоговением перед твоей кровной связью с легендой… Я не испугалась встречи с кем-то особенным, как бы я подумала о тебе, знай я с самого начала, что ты Фейлель… А ты для меня — особенный, единственный, лучший, любимый… И только ты — просто мой Эрк…» — так рассуждая, Рива наконец уснула.

Элель и Эркель, действительно, уставшие до предела и измученные болью, что пытались скрыть ото всех, тоже спали, спали, казалось, безмятежно, как дети…

— 163 —

Эдилейн открыла глаза. Она лежала на чьём-то заботливо расстеленном под яблонями возле стен Замка плаще. Голова её покоилась на коленях Эливейн. Ласковые руки мамы перебирали её волосы. Отец сидел возле них на земле и держал руку Эди в своей такой родной и любимой дочерью ладони. Вокруг стояли люди. Их было много. И глаза всех тревожно смотрели на девушку.

— Мамочка! — Эди приподнялась с плаща. — Папа! — она нежно и порывисто обняла родителей.

— Очнулась! — слово, сказанное молоденькой крестьянкой, радостным эхом прокатилось по устам недавних пленников Берка.

— Прекрасно, — разнёсся над головами людей голос Чёрного Колдуна. — Поединок состоится в восемь утра. Не будем медлить понапрасну…

— Она же не успеет отдохнуть… — всплеснула руками какая-то женщина.

— Это меня волнует меньше всего, — холодно заметил Берк и щёлкнул пальцами.

Женщина схватилась за плечо.

— И для всех! — злорадно добавил Колдун. — Моё клеймо останется у каждого из вас на всю жизнь и будет саднить, ныть, болеть… Не радуйтесь, что вырвались на свободу. Ещё неизвестно, какой силы боль вам придётся терпеть… Считайте это небольшой платой за выход из подземелья, — усмехнулся Берк и неспешно удалился в свой Замок, преследуемый ненавидящими взглядами многих.

— 164 —

— Папа, — спросила Эдилейн, как только Колдун скрылся за воротами. — Я могу как-нибудь… стереть эти клейма.

Динаэль улыбнулся.

— Сейчас?

— Немедленно, — заверила Эди.

Эливейн смотрела молча. В её сердце жила не только любовь — она гордилась своей девочкой.

Дин сдвинул с правого плеча рубашку. Клеймо на его коже странно блеснуло. Он прижал левую ладонь к тёмно-красному следу и… протянул дочери тонкую льдинку, точно повторяющую очертания колдовского рисунка.

— Ты смог заморозить яд? — радостно и тихо, чтобы никто не слышал, спросила Эди.

Динаэль усмехнулся. Глаза его сказали: «Смог… Но не весь… Освободить от боли остальных — достаточно…»

Эдилейн снова обняла отца.

— Спасибо, папочка, — шепнула она. — Только держись, пожалуйста… Я что-нибудь придумаю…

— Радость моя, — ответил Дин, — ты же чувствуешь… Прости… Я уже должен быть мёртв. Это и бесит Берка ещё больше… Прости… И не говори маме…

— 165 —

Эдилейн поднялась на ноги. Эливь подошла к мужу. Тот продолжал сидеть на траве. Эливейн опустилась рядом с ним. Дин обнял её за плечи левой рукой.

— Я люблю тебя, — прошептал он. Эливейн прижала свои ладони к его руке.

— Минуточку потерпите, пожалуйста, — Эди говорила спокойно и негромко.

Уже готовые устраиваться на ночлег люди (никто как-то не собирался уходить до Поединка от Замка), обратили свои взоры к молодой волшебнице.

Эдилейн сложила ладони, зажав в них льдинку, и вытянула руки вперёд. Потом она закрыла глаза и начала что-то быстро шептать. Лёд таял — на ладонях оставалась вода. Наконец Эди поднесла руки к своим губам и — дунула. Раздался слабый свист. Потом бывшие пленники, каждый, ощутили холод на своих плечах. Звук стих. Холодок улетучился. А вместе с тем кожа людей освободилась от тёмного клейма…

— Ну, — устало проговорила Эдилейн, — вот и всё. Теперь всем спокойной ночи.

Со всех сторон послышались возгласы удивления, радости, смех и — слова благодарности. Эдилейн поклонилась людям и опустилась на траву напротив родителей…

— 166 —

Эркель открыл глаза. Было утро, где-то половина восьмого. Удивившись, что проспал так долго, молодой человек посмотрел на брата. Тот, видимо, тоже только что пробудился.

Ривы в палате не было.

— Эль, — негромко окликнул близнеца Эркель, — как думаешь, Ри не испугалась?..

Элель обернулся.

— Доброе утро, — улыбнулся он. — Волнуешься? Эркель смутился.

— Прости, — извинился за свою бестактность Элельдиэль. — Хотел пошутить… Глупо… — вздохнул он. — А Рива пошла за завтраком. Представляешь, нам подадут кашу в постель…

Эркелиэль приподнялся в своём необычном ложе.

— Мне кажется, — спросил он, — или спина действительно зажила? Элель посмотрел на свои руки, потом приподнял одну ногу.

— Интересно, — заметил он. — Почти бесследно за одну ночь пропали страшные ожоги. Только кожа немного ещё загрубеет… Сильный, однако, камень…

— А у отца шрамы остались, — вспомнил Эркель.

— Ещё бы! — Элель хлопнул себя по коленке. — У него смертельных ран на теле не счесть было… А мы с тобой — так… легко отделались…

— Да, — вздохнул Эркелиэль. — Легко и быстро.

— Быстро, — рассуждал Элельдиэль, — тоже понятно почему. Ведь отцу тогда и жить-то не хотелось, а мы с тобой за этот мир цепляемся. Ты-то понятно почему… А я, наверное, за компанию…

— Ладно, — Эркель поднялся и надел пижаму. — Компанейский шутник, ты одеваться будешь или мою невесту за добавкой твоей каши ушлёшь?

Элель засмеялся и тоже потянулся за одеждой.

— И вот ещё, — нахмурился Эркелиэль. — Мы «благополучную защиту» ставили. Думаю, ни отец, ни дед, ни Эди ничего дурного не почуяли… Но мне как-то не по себе. Словно дома неладно что-то. Позавчера показалось. А сегодня ночью… то ли прошло, то ли специально скрывают…

— И мне неспокойно, — признался Элель. — Может, и скрывают… Не мы одни такие «умные»… Хорошо, что после госпиталя нам отпуск положен. Сегодня и махнём?

— Сегодня, — согласился Эркель. — Только ехать придётся, а не перемещаться.

— А как отец маму? — подначил Элельдиэль. Эркелиэль задумался.

— Если Рива согласится… — проговорил он. — Дня через два я смогу попробовать… Папина сила мне и не снилась…

Дверь в палату отворилась, и девушка замерла на пороге, едва не выронив от удивления и радости поднос с завтраком.

— 167 —

— Господи! — воскликнула она. — Это же чудо. Рива поставила тарелки на стол и подбежала к братьям.

— Не болит? — она внимательно осматривала руки Элеля, шею Эркеля…

Лёгкое прикосновение к плечу любимого и — девушка вдруг вспыхнула. «Дура! — подумала она. — Накинулась как любопытная болтушка на новую игрушку…»

— Простите, — смущённо проговорила Рива. — Просто… я так волновалась… а сейчас всё так хорошо…

Элель улыбнулся и отошёл к столу возле окна, где остывала каша — неизменный больничный завтрак.

Эркель взял Риву за руки. Она покраснела ещё больше, но её глаза восторженно и с любовью смотрели в лицо молодого человека.

— Правда, — нежно кивнул он, — сегодня всё так хорошо… Жить и знать, что тебя ждут, — это замечательно…

Рива не отводила своего взгляда.

— Я люблю тебя, Ри, — проговорил Эркель. — Мне нужна только ты. Теперь ты знаешь обо мне всё: и то, что я Спасатель, и то, что немного волшебник, и мою фамилию, и причину моего чудесного исцеления… И, если ты готова принять, что профессия моя опасна, а второго сверхъестественного шанса у меня нет, что легенды о таланте моего отца-врача у всех на слуху, а я вовсе не мифическое существо… то прошу тебя снова: выходи за меня замуж.

Девушка нежно улыбнулась.

— Я, Рива Руаль, простая учительница младших классов, — негромко ответила она, — признаюсь, что ужасно боюсь за Эркелиэля Фейлеля, чрезвычайно стесняюсь его принадлежности великому и древнему роду, преклоняюсь перед ним и перед его семьёй и… не могу жить без него, потому что люблю его, потому что мне нужен только он… И я выйду за тебя, мой единственный, мой Эрк…

Молодой человек наклонился к своей невесте и поцеловал.

— 168 —

Динаэль проснулся, но глаза ещё не открывал. Он давно умел бороться с болью, умел терпеть. Но сейчас он находился на грани.

Со вчерашнего дня правая лопатка и плечо ни на минуту не переставали пронзать его болью. А с ночи невыносимый жар жил внутри Дина — огонь яда Берка, яда изощрённого, яда, который должен был убить Динаэля ещё ночью. Но Дин не умер.

«Главное, — подумал он, — не напугать Эливь». Дин чувствовал её тепло рядом с собой, его левая ладонь, как это часто бывало, лежала под её нежной щекой.

Динаэль открыл глаза и…

Эливейн не спала. Она смотрела на мужа ласково, с любовью. И он вдруг понял, что она не спит уже давно и давно смотрит на него.

— Что мне сделать, чтобы помочь тебе, милый мой? — шёпотом проговорила она. — Как облегчить твою боль? Как спасти тебя? — голос её дрогнул. — Скажи, прошу…

— Но… Ты… — Дин почувствовал, что язык его стал тяжёл.

— Я догадалась, — опередила его вопрос Эливь, а глаза её были полны печали. — Я пойду хоть на край света, — продолжала она. — За любой сказкой, за любым чудом. Сквозь любые преграды… Только не уходи… Или возьми меня с собой.

Дин ответить не успел: проснулась Эди.

— Который час? — тревожно спросила она.

— Половина восьмого, солнышко, — ответила Эливь.

Дин обнял супругу левой рукой. Она прижалась к нему.

— Я люблю тебя, Дин, — шепнула она.

— И я люблю тебя, моя ненаглядная, — ответил он. Сам подняться Динаэль не смог. Эливейн поддержала его…

— 169 —

Сражение началось ровно в восемь. Берк не желал медлить ни минуты.

Люди, проведшие остаток ночи под стенами Сумрачного Замка на голой земле, люди, получившие долгожданную свободу, но не ушедшие домой, люди, оставшиеся ждать боя, стояли плотной стеной по всему периметру огромной поляны. Эти люди не были извращённо — любопытны или кровожадны. Нет. Наоборот, они и остались только затем, чтобы, если понадобится, не дать пролиться светлой крови, чтобы помочь той, что взяла на себя смелость сразиться с Чёрным Колдуном.

Эди благодарно посмотрела на всех, кто так искренне болел за неё, обняла маму и отца и вышла навстречу своему противнику…

Дин вытянул вперёд левую руку… Так он и думал: сразу же за своей спиной Эдилейн выставила защитный барьер. Теперь ни одна живая душа не сможет проникнуть на поле боя до его окончания… А тогда может быть уже поздно…

— 170 —

Поединок длился уже около получаса. Мощные смертоносные лучи прорезали воздух.

Эливейн, прижавшись к мужу, видела, как слабеет их девочка. Ещё бы! Какой бы сильной волшебницей Эди ни была, но она всего лишь женщина, а её противник — опытный и хитрый воин.

Сражались лучами: магический меч остался неподвластен для Эдилейн.

Динаэль напряжённо следил за каждым движением противников. Он был чрезвычайно бледен, пот крупными каплями выступил на его лбу.

Рядом с Эливь и Дином стояли ещё двое, такие же молчаливые и невыразимо тревожные. Это были Галаны.

Едва придя в сознание и узнав, что ночью у его постели была Эдилейн, Алуан всё понял: даже считая, что он обманул её, даже отдав его другой, Эди пришла подарить ему жизнь! И какой ценой! О, Ал знал, чего стоит заветный талисман. И теперь он проклинал себя за то, что не умер до её прихода, что таким образом позволил своей любимой лишиться, может быть, единственного шанса на спасение…

— 171 —

Элель и Эркель завтракали, когда в палату постучали.

— Войдите, — радостно ответила за братьев Рива.

На пороге появился Увара, запылённый долгой дорогой, уставший и печальный.

— Что случилось? — в один голос спросили близнецы.

Не тратя времени на приветствия и поклоны, Вара протянул молодым людям письмо Динаэля.

Кратко и чётко отец извещал Элеля и Эркеля о печальных событиях и сообщал о предполагаемых месте и времени Поединка… Близнецы знали, что Дин ещё ни разу не ошибся в своих предчувствиях. Значит, надеется отец на них, как на волшебников, как на способных после боя Эдилейн с Берком спасти жизнь сестры, ибо, даже победившая, она обречена… Только они, обладающие магической силой, могут пронзить своим лучом защитный барьер и так попытаться отвести от сестры последний страшный удар уже высвобожденной из тела Чёрного Колдуна силы.

— 172 —

— Что нужно делать? — вдруг спросила Рива.

Она не ждала объяснений. Она просто видела изменившееся лицо любимого.

— Милая, — Эркель старался говорить спокойно, — Сейчас мне с Элелем придётся перенестись… далеко. Я не в силах ещё взять с собой тебя. А быть там, — он махнул рукой куда-то, — нам очень надо…

Рива приложила палец к его губам.

— Не объясняй и не извиняйся, — сказала она. — Не нужно… Скажи только: это очень опасно?

— Да, — кивнул Эркель. — Но не для нас. А для нашей сестры. Рива достала из шкафа дорожные камзолы братьев.

— Где мне ждать тебя, Эрк? — тихо спросила она. Молодой человек нежно посмотрел на свою любимую.

— Дома, — ответил он. — Вара, наш верный конюх и друг, проводит тебя.

Увара поклонился.

— Не волнуйтесь, сэр, — ответил он. — С мисс ничего не случится. Обещаю Вам.

— Спасибо, — благодарно кивнул Эркель.

И братья, живые, но ещё не до конца окрепшие после ранений, растаяли в воздухе.

— 173 —

Поединок был страшен. Берк метал чёрные лучи, преследуя лишь одну цель — уничтожить противницу. Эдилейн уже с трудом успевала уворачиваться от ударов Тёмного Колдуна и всё реже и реже пускала в ход свой красный луч…

В какой-то момент девушка словно замешкалась. Она замерла на месте, прямо глядя на стремительно несущийся на неё тёмный вихрь. Крик отчаяния сорвался со многих уст.

И в этот миг Эди вдруг вскинула вверх правую руку, и мощный огненный поток рассеял, разметал по воздуху чёрные клочья. Берк в бешенстве ринулся в сторону, но было уже поздно — заклинание слетело с уст Эдилейн.

Тёмное густое облако медленно отделилось от Сэмюэля и поднялось над его головой. Там оно повисело несколько секунд и, стремительно набирая скорость, понеслось прямо на Эди. Девушка выставила вперёд открытые ладони…

— 174 —

Стояла напряжённая тишина.

Сколько усилий потребуется Эдилейн, чтобы сдержать и уничтожить вырванную из груди Чёрного Колдуна тёмную магию, знали и Динаэль, и Эливейн. Этого-то и боялся Дин: он искренне верил в могучий дар своей дочери, но он помнил по себе, что почти невозможно остаться живым после Поединка. Его самого спасло чудо. Чудо, имя которому — Любовь. Для Эди этого шанса не было: много людей оказалось свидетелями боя, а, значит, добрый маг будет держать защитный барьер до конца, и пройти через эту невидимую стену не дано никому…

На противоположной стороне поляны, за спинами тех, кто стоял в оцепенении и молился о том, чтобы у победившей волшебницы достало сил остаться живой, появились, будто соткались из воздуха, Элель и Эркель. Эливь облегчённо вздохнула.

— 175 —

Близнецы, окинув быстрыми взглядами поле боя, и молниеносно оценив обстановку, сделали то, что и ждал от них Динаэль — синий и зелёный лучи прошли сквозь преграду и ударили в чёрный шар, висящий в шаге от Эди. Сгусток дрогнул. Эдилейн покачнулась, но устояла на ногах. Шар продолжал миллиметр за миллиметром приближаться к девушке.

— Не получилось, — тихо и спокойно проговорил Динаэль.

— Глупцы! — холодно усмехнулся Берк. — Его невозможно так просто уничтожить! Он убъёт свою обидчицу!

— Нет! — с отчаянным криком Алуан рванулся вперёд.

Невидимая стена оттолкнула молодого человека назад.

Эливь и Дин долю секунды смотрели друг другу в глаза. Вечность, любовь, боль и прощание — без слов.

Динаэль шагнул к тёмному шару…

— 176 —

— Но почему?! — прошептал Алуан.

— Защитная стена защищает живых… — едва слышно ответила Эливь.

Галан с ужасом смотрел на Дина.

— 177 —

Эдилейн краем глаза заметила отца и поняла…

— Нет! — отчаянно крикнула она и… опустила руки.

Но Динаэль знал, что Эди сделает именно так. И отец оказался быстрее…

Чёрный шар столкнулся с Дином. Бывший волшебник обхватил смертоносный сгусток левой рукой и прижал к себе…

Эди упала на колени.

Раздался глухой хлопок. Чёрные брызги, шипя и свистя, полетели в разные стороны. Динаэля отбросило на несколько метров назад, и он тяжело осел на землю… Дин вздрогнул всем телом, его опрокинуло на спину…

— 178 —

Эдилейн, не в силах подняться на ноги, подползла к отцу. Дин улыбнулся ей.

— Ну, вот и всё, моя умничка, — еле слышно проговорил он. — Ты молодец…

Эди взглянула на… Рубашка и бинты, разорванные в клочья, обнажили то, что ещё несколько секунд назад было сильным телом её отца…

Со всех сторон к ним бежали люди…

— Закрой… — прошептал Дин.

Среди топота приближающихся ног он слышал шаги одной — шаги Эливь. И она не должна была ужаснуться от того, что могла увидеть теперь.

Быстрая, родная и всё понимающая рука аккуратно накинула на Динаэля камзол — Элель опустился на колени возле отца. Рядом с ним, чуть больше запыхавшись, упал Эркель.

— Живы, — усмехнулся Дин. — Тоже мне, Спасатели… От родных свою опасность скрывали…

Голос его был хриплым, дыхание прерывистым, тяжёлым.

Эливейн тихо села на землю слева от мужа.

Люди стояли вокруг.

Где-то в стороне слышались возня и проклятия.

— 179 —

— Осторожно, — вдруг достаточно громко произнёс Дин. Звук его голоса заставил замолчать всех.

— Осторожно, — хрипло повторил Динаэль. — Не покалечьте Берка. Пожалуйста… Его будут судить… И обещаю вам, решение Суда будет справедливым.

— О! — Сэм злобно усмехнулся. — Тогда я не боюсь. Волшебный Суд гуманен. Кто постарше, — он окинул наглым взором держащих его людей, — тот помнит Приговор Колдуну Торуберу…

— Тебе не понять, — из толпы вышел сухонький старичок. — Я был на Открытых Заседаниях того Суда, — сказал он. — Я всё видел и слышал… Теперь я уже плохо помню лица… Приговор был справедлив… Правда, это единственный, кажется, в истории случай, когда бывший Чёрный Колдун избежал тюремной камеры…

Люди смотрели на говорящего с явным интересом.

— Но мистер Тору, юноша, вам не чета, — старик презрительно посмотрел на Берка. — Кому интересна та история, я расскажу, — пояснил он остальным. — Но потом. Сейчас не время… Есть здесь врач? — обратился он с вопросом к окружающим. — Скажите, что нужно сделать. Мы добудем необходимое, сказочное, немыслимое, только пусть он живёт…

— Да, — поддержали многие предложение старца. — Мы всё сделаем. Пусть далеко, пусть трудно… Пусть нас забросят в неведомые края…

— Спасибо вам, — Динаэль говорил с трудом, но искренне. — Вы замечательные, хорошие люди… И вам, господин Берк, спасибо — благодаря вам я вновь убедился в великодушии и доброте человеческой… Но ничего не надо, друзья мои, — почти шёпотом произнёс Дин. — В конце концов, каждый человек смертен…

Эливейн держала мужа за окровавленную руку.

Люди вопросительно и с сочувствием смотрели на неё.

— Правда, — тихо сказала она. — Спасибо вам за отзывчивость, но… Он сам врач… И я тоже… И… пожалуйста… просто оставьте нас… наедине… ненадолго… Не более часа… — она помолчала. — И простите…

Люди, кто свесив голову на грудь, кто всхлипывая, но не обижаясь и не сердясь, отходили к стенам Замка. Люди не уходили. Они ждали — а вдруг? Ведь так хочется верить в чудо…

— 180 —

Эливейн смотрела мужу в глаза. Его левая ладонь, покоящаяся в руках супруги, была холодна.

Сколько он хотел ей сказать!

— Прости меня, единственная моя, моя половинка, — прошептал он. — Мне хотелось бы, чтобы всё было иначе…

Дыхание Дина стало хриплым, неровным. Взор начал туманиться. Эливь с болью поняла, что Динаэль не протянет и получаса.

Она наклонилась и поцеловала его в губы. Дин вздрогнул: он почувствовал то, что произойдёт очень скоро…

Эливейн легла на траву рядом с супругом и, всё так же держа его руку в своих ладонях, опустила голову на его левое плечо. Он знал: она не сможет пережить его гибель второй раз, её сердце не вынесет утраты и остановится в тот миг, когда с его уст сорвётся последний вздох… И он не может это предотвратить… Не имеет для этого ни сил, ни права…

— Ничего не бойся, мой любимый, — тихо проговорила она. — Половинки не расстаются… Прости…

Динаэль хотел что-то ответить, но дыхание у него перехватило, тело судорожно вздрогнуло и сознание отказалось подчиниться доктору Фейлелю.

Эливь закрыла глаза.

— 181 —

Эдилейн с ужасом поняла, что в себя отец уже не придёт…

В голове крутилось одно и то же: «Половинки… Половинки… Единое целое…»

Эдилейн вдруг зажмурилась и отчётливо увидела отца, сильного, здорового, в своём кабинете в Архивах. Дин стоял, склонившись над столом, и изучал какой-то древний пергамент. Эди видела пальцы Дина, скользнувшие по нижнему неровному краю свитка — там явно не хватало части старинного документа. Эдилейн успела пробежать мысленным взором и строки, повествующие о добровольных жертвованиях магами своими чародейскими способностями…

Эди отчётливо видела, как отец убрал свиток на место.

Да, теперь она точно знала, где хранится одна половинка единого целого…

Эдилейн не могла объяснить, почему так необходимо именно сейчас соединить две части древнего пергамента. Но внутренний голос шептал ей: «Ищи дальше… Быстрее…»

— 182 —

Асена, оказавшаяся одиноко стоящей перед безмолвно лежащими на земле Эливейн и Динаэлем, тихо плакала. Мисс Галан не помнила своей матери — та умерла слишком рано. Маленькая Ася всегда боготворила отца и старшего брата. Теперь исчез и папа. И вдруг в её жизнь вошли мистер и мадам Фейлель, вошли и остались в её сердце словно родные… А сегодня… Сегодня уходят и они… «Это несправедливо, — всхлипнув, подумала девушка. — Так не должно быть. Хорошие люди должны жить…»

Асене было очень плохо. Она не могла никому ничего сказать. Она не посмела остановить Алуана, который, нежно поцеловав её в затылок, шагнул к Эдилейн и сейчас стоял у той за спиной.

Ася снова едва слышно всхлипнула, жутко стесняясь быть услышанной, но не в силах сдержать своё горе. И тут кто-то ласково погладил её по волосам, как делал это порой Ал, и тихий голос произнёс:

— Поплачь, девочка, не стесняйся. Тебе станет легче.

Асена доверчиво уткнулась в грудь совершенно незнакомого ей человека. Её плечики вздрагивали, а кто-то, сильный и добрый, гладил её по волосам. Она чувствовала биение его сердца и ощущала его боль, не менее сильную, чем её собственная…

— 183 —

Эдилейн нашла. Она увидела какой-то кабинет с огромным количеством старинных книг и древних свитков на полках. Чьи-то руки бережно взяли свёрнутый трубочкой пергамент.

— Вот этот документ, сэр, — произнёс низкий голос.

Свиток бережно перешёл в другие ладони. О! Эди узнала пальцы Алуана.

— Но это лишь окончание старинного документа, — проговорил тот. — И раскрыть его не удалось?

— Нет, сэр, — почтительно ответил первый собеседник.

— Хорошо, — решил Алуан. — Пока уберите этот пергамент и ничего не предпринимайте. Я посоветуюсь с мистером Фейлелем… После консультации… Отец говорил, что сэр Динаэль большой знаток древних пергаментов…

— Слушаюсь…

И так и не открытый свиток был вновь помещён в специальный сейф.

Это и была другая половинка единого целого. Эди знала точно…

— 184 —

— Мистер Галан… — прошептала Эдилейн, пытаясь вызвать в сознании образ любимого, но сейчас лишь для того, чтобы иметь возможность с помощью магии доставить сюда обе части древнего свитка.

Эдилейн была измучена до предела и понимала, что просто присутствие человека, который точно знал, где хранится документ, непременно облегчит задачу по его переброске через пространство…

— Я здесь.

Голос прозвучал тихо и нежно. Но Эди вздрогнула: она не ожидала увидеть сейчас Алуана, едва не умершего несколько часов назад, прямо за своей спиной.

— Что я должен сделать? — без промедления спросил Галан. Эди собралась с силами и проговорила:

— Думайте о древнем документе, что хранится в сейфе вашей библиотеки; о том, что является лишь окончанием старого пергамента; о том, что вы собирались показать отцу…

— Я понял, — кивнул Алуан.

— Нужны обе части, — пояснила Эдилейн. — Где храниться первая — я знаю.

И она вытянула руки в стороны, ладонями вверх. Кисть её правой руки лежала на пальцах Галана, стоящего за спиной молодой волшебницы.

Эди закрыла глаза…

— 185 —

Минуты, что потребовались Эдилейн для мысленного преодоления пространства, показались ей самой вечностью. Она чувствовала, как ломит каждый миллиметр её тела, как подкашиваются ноги.

Наконец на левой ладони она ощутила шершавость древнего свитка, и, словно под его тяжестью, рука бессильно опустилась вниз, а пальцы крепко сжимали «первую половинку».

— 186 —

Волосы мокрыми прядями прилипли ко лбу Эди. Она, уже было, собралась поддаться отчаянию, как правая ладонь дрогнула от прикосновения, возникшего, словно из воздуха, старинного пергамента.

Эдилейн облегчённо вздохнула, удивляясь, как она ещё не упала на землю от усталости, и открыла глаза.

Только теперь она поняла, почему всё ещё держится в вертикальном положении. Её ноги уже давно не касались земли — Алуан крепко и бережно держал волшебницу, обхватив за талию. А голова девушки, бессильно запрокинувшаяся назад, покоилась на плече молодого человека.

— Простите, — прошептала Эди.

Галан осторожно поставил Эди на траву.

— 187 —

Эдилейн, ничего никому не объясняя, ибо понимали все: времени на лишние слова нет — опустилась на колени возле родителей.

И тут половинки древнего пергамента сами выскользнули из её рук. Начертав в воздухе странный знак, части документа вдруг срослись в одну длинную грамоту, опустились на грудь хрипло и редко дышащего Динаэля, сознание которого уже погрузилось в хаос небытия, и развернулись в полную свою величину.

— 189-

Сначала ничего не происходило. Вдруг яркий луч прорезал воздух вертикально вверх. Свет лился из пергамента.

Динаэль вздрогнул. Хрипы стихли. Лицо его приобрело какое-то потустороннее спокойно-величественное выражение. Эливейн лежала рядом с супругом, тихая, бледная.

— Господи, что же это?! — тревожно-отчаянно вскрикнул кто-то.

Люди снова тесным широким кольцом стояли вокруг.

Минут десять длилось это магическое свечение.

Вдруг луч исчез так же внезапно, как и появился.

— 188 —

Стояла напряжённая тишина.

И тут Эливейн открыла глаза.

Она робко, боясь поверить в возможность подобного чуда, не шевелясь, смотрела на лицо Динаэля — Эливь отчётливо слышала ровное биение его сердца.

Она приподнялась на локте и… осторожно взяв за край окровавленный камзол Элеля, заглянула под тяжёлую ткань…

По диагонали через грудь и живот Дина алел шрам. Но это была уже закрывшаяся, зарубцевавшаяся рана. На правом плече не было и следа недавней травмы, повредившей так серьёзно кости…

— Получилось, — счастливо прошептала Эди, видя тихую улыбку на лице мамы.

И, не в силах долее сопротивляться собственной усталости, она без чувств упала на руки подхватившего её Алуана.

Асена, с тревогой наблюдавшая за происходящим, и только теперь решившаяся выпустить из плотно сжатых пальцев рубашку своего утешителя, робко подняла глаза на этого человека. Элель улыбнулся. Девушка вдруг покраснела, Элельдиэль почувствовал странное для столь взрослого мужчины, каким он считал себя, смущение…

— 189 —

Эливейн держала Дина за руку и, не отрываясь, смотрела на его лицо. В её глазах стояли слёзы. Но она улыбалась.

Динаэль глубоко вздохнул и открыл глаза.

Яркий солнечный свет и любимая Эливь — вот что предстало его взору.

Дин попытался приподняться, но вновь опустился на траву.

— Я был уверен, что уже умер… — словно сам себе проговорил он. — Но тогда бы, думаю, я ощущал себя иначе…

И он, чуть поморщившись от явно не исчезнувшей ещё боли, улыбнулся. Прежде всего — любимой. Но и всем остальным тоже. И миру.

— Эди, — Динаэль повернул голову в сторону дочери, бледной, едва открывшей глаза, но счастливой, — спасибо тебе. Мы гордимся тобой… И — тебе больше не нужен наставник. Ты стала настоящей Волшебницей и сама выбрала свой путь…

Дин взглянул на пергамент, так и лежащий на его груди.

— Две половинки, — усмехнулся он. — Как просто и …как сложно…

Динаэль взял правой рукой свиток и приподнялся. Эливейн и Элель помогли ему встать на ноги. Эркель протянул отцу свой камзол.

— 190 —

Люди улыбались.

Динаэль пробегал глазами строки древнего документа. Первая часть была ему хорошо знакома, а далее — текст менял размеренно-повествовательный стиль на явно-предсказательный.

«Но тот, кто пожертвует своей чародейской силой во имя доброго дела; тот, кто сможет данными каждому человеку способностями спасти любимую от смерти; тот, кто будет преданно и честно служить людям своим трудом; тот, кто не побоится пожертвовать собой ради обретения душевного равновесия и сердечной гармонии родной душой; тот, кто пронесёт через свои и чужие беды, через неверие, сомнения и разочарования, царящие вокруг, убеждение в могуществе добра; тот, кто, несмотря на великие трудности, поможет своему ученику встать на путь Света; тот, кто, превосходя многих в лучших человеческих качествах, останется скромным, отзывчивым, трудолюбивым человеком — тот разовьёт в себе утраченный магический дар, который возродится в нём, с невиданной до сей поры мощью».

Как только Динаэль, изумлённый, прочитал последнее слово, пергамент вспыхнул и рассыпался в воздухе множеством золотых искр. Дин взглянул на супругу — она была единственная, кто вместе с ним бежал взором по строчкам.

Эливейн подбадривающе улыбнулась. Дин вдруг обнял её и поцеловал, на глазах у всех.

Послышались радостные возгласы, смех. Люди, наконец, поверили своим глазам: чудо произошло! Настоящее! Такое, которое случается крайне редко, но которого всегда так ждут…

А Эливейн вдруг ощутила рядом с собой присутствие не просто любимого, не просто единственного и неповторимого, а обладающего великой силой Мага… Уж Эливь-то это почувствовала верно: всё-таки она столько лет уже была женой Волшебника…

— 191 —

Хаим, начальник Стражи и Караула, мерил шагами Зал Волшебного Совета. Он, призванный охранять покой простых людей от возникающего порой нарушения равновесия Тёмных и Светлых Сил, чувствовал, что борьба за Добро идёт жестокая.

Вместе с ним в Зале находились ещё трое Волшебников — ведущих членов Совета.

И вдруг Хаим остановился: он чётко увидел место, где недавно закончился Поединок.

— Свет победил, — торжественно сообщил он.

— Значит, надо высылать Наряд за бывшим Тёмным Магом, — вздохнул один из Волшебников. — Кто сегодня исполняет обязанности Верховного Мага? Кому распоряжаться Конвоем?

Печаль по поводу отсутствия Верховного Мага была общей и неслучайной. Сложно держать дела в порядке, если регулярно сменяется руководитель. А сменяться приходилось, так как не было ни у кого из Волшебников столько силы, чтобы нести бремя ответственности, выпадающее на долю самого могучего — Верховного Мага, — постоянно.

Хаим словно прислушивался к чему-то далёкому. Вскоре и остальные ощутили это нечто — есть светлый Маг, невероятной силы…

— Где? — трое Волшебников смотрели на Хаима.

— Там же, где была битва, — задумчиво ответил тот.

— Он и победил?

— Нет, — Хаим покачал головой. — Сражался другой. Возникла минутная пауза.

— Он призывает Конвой, — доложил Хаим.

И Начальник Стражи, взяв с собой троих солдат-конвоиров, немедленно отправился к стенам Сумрачного Замка.

— 192 —

Хаим с тремя подтянутыми сильными воинами возник на поляне возле Сумрачного Замка.

Здесь царило оживление, весёлые разговоры и шутки слышались со всех сторон. Создавалось впечатление, что крестьяне готовятся к праздничному гулянью.

«Не мог же я ошибиться!» — удивлённо подумал Хаим, внимательно оглядывая шумящую толпу и пытаясь взглядом зацепиться хоть за кого-то, так или иначе напоминающего человека, чей магический дар почувствовали волшебники даже в Зале Совета.

Из одной группы разговаривающих и смеющихся людей вышла девушка, под руку с молодым человеком. Рыжие волосы…

«Ну, слава Богу! — облегчённо вздохнул Хаим. — Мисс Эдилейн! Так вот оно что…»

И Начальник Стражи направился к молодой волшебнице.

— 193 —

— Эди, — негромко проговорил Алуан, бережно отводя девушку в сторону и помогая уставшей волшебнице удобно устроится на отдых, — я люблю вас…

Эдилейн изумлённо-испуганно взглянула на молодого человека. О! Эти синие бездонные глаза! Они не врали… Тогда как же?..

— Эди, — Галан мягко улыбнулся, — прости, что не смог догнать тебя тогда… что побоялся сказать сразу, думая, что наша с тобой встреча не должна иметь налёт нечестности, будто я просто стремлюсь скорее попасть на консультацию к твоему отцу, ну, по знакомству, что ли… Ты сразу сказала своё имя, а я постеснялся… Прости, если бы я только мог предположить, как серьёзно и опасно всё обернётся… Это моя вина…

Эдилейн нахмурилась и схватила себя за голову.

— Это я виновата… — прошептала она. — Я ничего не соображала… Конечно! Ведь познакомиться со мной можно и ради корыстной цели: приём у отца… Дура! — отчаянно воскликнула она. — Так уже было. Целых три раза. Со мной искали дружбы, чтобы поскорее попасть в клинику… Ал, прости меня…

Эдилейн чуть не плакала. Галан стоял перед ней на коленях.

— Нет-нет, — прошептал он, держа девушку за руки. — Это я должен был сказать сразу… Асена — моя сестра. Я отвечаю за неё. Она немая, не с рождения… Твой отец сказал, что она будет говорить…

Алуан смотрел в глаза любимой.

— Ты выйдешь за меня, Эди? — спросил он. Девушка кивнула.

— Я люблю тебя, Ал, — прошептала она.

— 194 —

Хаим подошёл к Эдилейн и Алуану, сидящим на траве, и поклонился.

— Мисс Фейлель, — проговорил он. — Рад видеть вас в здравии — мы ощущали темноту…

— О! — Эди только теперь заметила Конвой. — Извините, господин Хаим, — проговорила она, поднимаясь, — что-то я совсем рассеянная стала…

— Вы устали, мисс, — Хаим был прав. — Кто нас вызывал? Где тот, на чьё появление, не мне вам рассказывать, Совет мало рассчитывал?

Свет улыбки, озарившей лицо Эдилейн, укрепил Хаима в его догадке, догадке и надежде, высказать вслух которую опытный солдат и воин не позволил себе. Он, молча, последовал за девушкой. Галан скромно шёл позади Конвоя.

— 195 —

Люди расступались перед Эди и Волшебным Конвоем.

Девушка остановилась. Человек, с которым так оживлённо и непринуждённо беседовали крестьяне, обернулся. Хаим уже знал точно, кто стал Верховным Магом, — ведь по решению последнего Совета тот, кто в следующие за Советом шесть месяцев окажется величайшим волшебником, какого ещё не видывал свет, и становится Верховным Магом. Стражник с радостью увидел волнистые рыжие, с обильной сединой волосы, ладную сильную фигуру, стоящего к нему спиной Динаэля…

— Папа, — позвала Эдилейн. Дин обернулся.

— Доброе утро, Хаим, — улыбнулся он.

— Действительно, доброе, сэр Фейлель, — радостно ответил Командир Конвоя.

— Фейлель? — изумлённо повторил один из крестьян.

И волна восторженного шёпота покатилась по толпе.

Эливейн, стоя рядом с мужем, ласково глядя на дочь и сыновей, улыбалась.

— Хаим, — проговорил Дин, словно сожалея о необходимости выполнить эту миссию, — доставьте, пожалуйста, мистера Берка в тюремную камеру, до Решения Суда его необходимо содержать под стражей.

— Слушаюсь, — Хаим поклонился.

Конвой увёл Сэмюэля, молодого и прежде сильного своей магией, но так и не пустившего в своё сердце ни одного доброго чувства…

— 196 —

Тепло попрощавшись с жителями окрестных деревень и предоставив в их распоряжение бывший Сумрачный Замок, в котором силами Динаэля, Элеля, Эркеля и Эди были убраны все чёрные магические предметы, знаки, книги и записи, уставшие, но безумно счастливые тем, как обошлась с ними судьба, семейство Фейлелей и Галаны пустились в обратный путь.

Для начала им предстояло привести в порядок место тайного лагеря, разбитого в горах Дином и Эливь. Там царил полный хаос после пребывания на этом месте Тёмных Стражников. Уничтожение мусора, в который обратились весьма добротные прежде вещи, заняло достаточно времени и потребовало труда. К четырём часам дня небольшая горная полянка, наконец, радовала глаз своей чистотой и красотой.

Эливейн, остановившись возле небольшого пышно цветущего куста шиповника, лукаво усмехнулась. Оказавшаяся в тот момент рядом с ней Асена внимательно проследила за её взглядом и тоже улыбнулась. Картина, представшая их взорам, действительно была достойна нежной и любящей улыбки.

Эркель и Элель, присев на траву и прислонившись спинами друг к другу, делали вид, что просто осматривают местный пейзаж.

— Взгляни, — кивнула Эливейн в их сторону, — эти красавцы желают убедить нас в том, что чувствуют себя лучше всех, — Эливь говорила нежно, — несмотря на то, что их больничные рубашки выдают всё, что они так пытаются скрыть… Про свои госпитальные одежды они просто позабыли…

Близнецы переглянулись и невольно усмехнулись сами себе.

— Теперь наши влюблённые, — ласково продолжала Эливь. — Твой брат делает вид, что магия излечила его от смертельной раны за одну ночь совершенно: он уже окреп, твёрдо стоит на ногах… Правда, сейчас почему-то ему трудно даже ответить нам…

Алуан улыбнулся.

— А Эди уже спит, уронив голову ему на колени, — говорила Эливейн, — хотя пять минут назад утверждала, что, как только закончим с уборкой, немедленно отправимся домой.

Динаэль, тоже сидевший, прислонившись к скале, вытянув ноги и широко улыбаясь, поднялся и обнял супругу.

— О! — засмеялась она. — К твоим штучкам я давно привыкла… Конечно, но кто же позволит себе усомниться в том, что Динаэлю Фейлелю вообще незнакомо слово «усталость»…

И Эливь прижалась к мужу.

— Милый, — прошептала она, — не изображай героя передо мной. Я в любом случае люблю тебя. Поэтому, пожалуйста, устройся поспать: и силы восстановишь, и боль от свежего шрама стихнет… Да и мальчики последуют только твоему примеру — словами я их не уговорю.

Динаэль смотрел в глаза Эливь.

— Я люблю тебя, моё чудо, — проговорил он.

— И я тебя люблю, — ответила Эливейн. — Пожалуйста…

Дин покорился.

— 197 —

К семи часам вечера, когда в импровизированном лагере все проснулись, у Эливь и Асены был готов ужин. Они очень умело использовали всё, что осталось не тронутым Чёрными Солдатами.

Всем хотелось поскорее вернуться в Долину. Поэтому откладывать отправление в дорогу до утра не стали.

И тут опять Эливейн настояла на своём: она понимала, что Эди будет очень непросто преодолевать пространство не одной, что Элель и Эркель тоже не настолько оправились, чтобы пуститься через расстояние магическим способом с дополнительным, хоть и очень лёгким грузом. Удалось уговорить Элеля, Эди, Алуана и Асену ехать неспешно верхами — благо четыре их лошади паслись внизу, у подножия гор.

Эркель замялся, собираясь что-то сказать. Его немедленно поняла Эди — ведь она стала не просто Волшебницей, а Покровительницей Любящих.

— Хорошо, — согласился Динаэль. — Только не промахнись… И следуйте потом вместе с Уварой — негоже бросать его одного.

— Конечно, — кивнул Эркелиэль.

— Ну, — улыбнулся Дин, и взял Эливь за руки, — учитывая, что лошадей нам не осталось, а по волшебным полётам с любимой я всё-таки соскучился, надеюсь, мне будет разрешена эта маленькая радость?

Эливейн вздохнула и улыбнулась — спорить с Динаэлем, ласково и нежно смотрящим в её глаза, она не могла…

— 198 —

Через четверо суток все собрались в доме Фейлелей. Последними прибыли Эркель с невестой и Увара.

Волновавшаяся за предстоящую встречу с родителями любимого, Рива Руаль была настолько тепло встречена мистером Динаэлем и мадам Эливейн, что сама не заметила, как улетучились её страх и скованность.

Торжественные события — свадьбы — решили справить через два месяца. А пока предстояло разобраться с накопившимися делами.

— 199 —

Уехали Галаны. Алуану необходимо было не только подготовиться как жениху к бракосочетанию, но и произвести кое-какие изменения в доме, ведь туда скоро войдёт молодая супруга. Кроме того, Галан и так слишком долго руководил работой библиотеки издалека.

Асена тепло попрощалась со всеми, но брат заметил в её глазах грусть.

— Не печалься, сестрёнка, — шепнул он ей. — Вот увидишь, тебя ещё ждёт подарок ко дню рождения.

Асена тревожно-испуганно взглянула на Алуана.

— Нет, — успокоил он её, — я не решился нарушать их планы, ведь дел, особенно у сэра Динаэля, накопилось очень много. Просто Эди знает о том, когда у тебя день рождения. И я чувствую, что они что-то задумали… Прости, что сказал заранее, но мне больно, что ты грустишь…

Асена улыбнулась брату. Но грустинка в её взгляде осталась…

— 200 —

Динаэлю, действительно, пришлось с головой уйти в работу. Он и так-то никогда не оставался без дела, а сейчас, когда стал ещё и Верховным Магом, ему надо было время, чтобы привыкнуть и успевать справляться со всеми заботами.

Эливейн кроме домашней работы и своей медицинской практики, желая помочь мужу, вела теперь в клинике и первичный приём больных, желающих получить консультацию доктора Фейлеля.

Эркель отправился с Ривой в её родной город, а потом ему предстояло вернуться на Береговую Базу.

Элель вдруг тоже засобирался. Он объяснил своё скорое возвращение в Морской Отряд тем, что забыл о каком-то важном деле… Домашние сочли его поведение странным и даже забеспокоились. Но Динаэль как-то хитро улыбнулся и сказал, что скоро всё уладится. Объяснять он не стал, поэтому оставалось только гадать, что известно Дину и о чём не знают остальные…

— 201 —

Алуан оказался прав. Через два дня после возвращения Галанов домой, в день рождения Асены, сразу после завтрака дворецкий, открывший входную дверь на звонок, вернулся в зал с огромной корзиной белых роз.

— Для мисс Асены, — доложил слуга.

Девушка приняла благоухающие свежестью цветы и достала из середины букета открытку. «С Днём Рождения, милая Ася! Загадай желание — и оно сбудется. Обещаем. Фейлели», — было написано в послании. Асена зажмурилась и — загадала…

А после обеда у порога дома Галанов остановилась карета с гербом дома Фейлелей. Кучер, знакомый уже Алуану и Асене верный Увара, приложил палец к губам. Брат и сестра догадались, что Вара управлял пустой каретой, ибо потратить сейчас несколько дней на дорогу позволить себе ни Динаэль, ни Эливейн не могли. Поэтому некоторая неспешность, с которой кучер слез с козел, направился к дверце кареты и, наконец, распахнул её, была, видимо, тщательно продумана ещё перед его отъездом из Зелёной Долины. Этого времени Динаэлю и Эди оказалось достаточно, чтобы из дома перенестись вместе с Эливейн на мягкие сиденья экипажа.

Гости уже начинали собираться в особняке Галанов. Но приезд сэра Фейлеля с супругой и дочерью стали настоящим подарком не только для Асены, но и для Алуана — он, конечно, мечтал видеть свою любимую ежеминутно.

— 202 —

Праздник был в разгаре. Виновницу торжества уже поздравили все присутствующие. Стол, недавно ломившийся от разнообразных яств, был изрядно опустошён. Гости перешли в соседний зал, где вовсю играла музыка, и первые пары кружились в вихре танца. Здесь не требовалось уже постоянное присутствие хозяйки бала. Поэтому, когда слуга сообщил Асене, что в зимнем саду её ожидает новый гость, никто, кроме брата, не обратил внимания на то, как девушка выскользнула на террасу.

Ася шла к широко распахнутым дверям небольшого, но очень живописного зимнего садика. Вся это растительная красота была памятью о матери Асены и Алуана. Именно мадам Галан заложила чудесный природный уголок в огромном доме своего мужа. После её смерти мистер Галан трепетно следил за поддержанием растений, словно говоривших с ним о любимой супруге…

Среди пышно цветущих диковинных кустов Асена увидела того, кто, пожелав остаться не названным, вызвал доверие у старого и верного слуги дома Галанов. Сердце девушки радостно подпрыгнуло — она узнала ещё издали Элеля Фейлеля. Это был именно он: так же, как Рива, безошибочно узнавала Эркеля, Ася не могла перепутать Элельдиэля ни с кем, даже с его родным братом-близнецом.

Элель резко обернулся на почти беззвучные шаги девушки.

— 203 —

Алуан, подождав минут десять возвращения сестры, начал беспокоиться по поводу её отсутствия среди гостей. Он направился было к дверям в коридор, как в зал почти вбежала Асена.

Девушка улыбалась. Но Алу не понравилась эта улыбка. Он хорошо знал свою сестрёнку и понимал, что та готова разрыдаться. Но отчего? Что могло так огорчить очаровательную, теперь уже совершеннолетнюю девушку, которая ещё десяток минут назад светилась от счастья.

Алуан направился к Асене. Та, бросив на брата извиняющийся взгляд, ускользнула на лестницу, ведущую во второй этаж дома, в спальни и кабинет хозяина.

Этот немой диалог наблюдала Эдилейн.

— Не надо, — мягко остановила она любимого, собиравшегося последовать за сестрой. — Останься с гостями… Кажется, Ася не захочет говорить с родным и близким… Прости, просто я это чувствую…

— Но что же делать, милая? — тревожно спросил Алуан.

— Я попробую поговорить с ней, — ответила Эди. — А ты спроси у слуги, куда выходила Асена.

— Приехал ещё кто-то поздравить её, — Алуан уже знал ответ. — И слуга утверждает, что узнал человека. Потому и позвал молодую госпожу. Говорит, что видел его лишь однажды, но запомнил. Потому что человек хороший… Я верю…

— И кто же это? — Эди чувствовала, что и ей окажется знаком таинственный посетитель.

— Молодой Фейлель. Так сказал слуга, — сообщил Алуан. — Только ума не приложу, чем же Элель мог расстроить Асену. Мне казалось, что у них сложились тёплые отношения… А, может, тогда Эркель? Но…

— Ладно, — кивнула Эди. — Кажется, я начинаю понимать, что за тёплые отношения могли сложиться у Аси и Эля.

Алуан острожно остановил готовую отправиться к Асене волшебницу.

— Эди, — шепнул он, — я люблю тебя… И, мне кажется, моя сестрёнка тоже полюбила… По-настоящему…

— И мне так думается, единственный мой, — тоже тихо ответила девушка и…

…внезапно оставив на губах Алуана быстрый поцелуй, зарумянившаяся от своей несдержанности, Эдилейн скрылась за дверью.

— 204 —

Асена лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. На стук в дверь она не ответила, поэтому Эдилейн вошла без разрешения.

Ася не обернулась, и только плечики её вздрогнули.

— Девочка моя хорошая, — волшебница ласково, словно мама, обняла Асену. — Что случилось? Чем обидел тебя глупый Элель?

Девушка резко села и изумлённо посмотрела в глаза Эди.

— Значит, я не ошиблась, — улыбнулась та. — Это был именно Эль.

Асена всхлипнула, а потом, вдруг, глотая слёзы, заговорила, быстро, не всегда чётко, длинные слова не произнося до конца или делая паузы в их середине. Эдилейн внимательно слушала, ведь теперь Ася вела речь вслух сама!

— Он… не… глуп-ый, — отчаянно, сбиваясь на шёпот, говорила Асена. — Он… по-зд-ра-вил ме-ня… Он… не мог… оста-тать-ся… Ка-ки-е… то…дела… он… вот…мне… по-да-рил, — девушка показала доселе крепко зажатый в кулачке кулон, тонкой изящной работы, на витой цепочке. — Ска-зал: «Это те-бе, мой… ма-лень-кий… дружок…» и «ес-ли ну-ж-на бу-дет по-мо-щь, я у-зна-ю и при ду»…

Ася опять разрыдалась, уткнувшись в ладони Эдилейн.

— А мне… не… ну-ж-на… по-мо-щь… — отчаянно прошептала Асена. — Мне… он… нужен… Я люблю его!.. А он …счи-та-ет ме-ня… ма-лень-кой… и… толь-ко… дру…гом…

Эдилейн гладила Асю по растрепавшимся волосам. Когда та выплакалась и затихла, Эди негромко сказала:

— Милая моя девочка, я, правда, не знаю, что творится с Элелем. Но его сердце пока было свободно. Да, девушки всегда благоволили к нему, как и к Эркелю. Они оба симпатичны, смелы, веселы. Но серьёзного чувства у Элеля ни к кому не было. И таким странным, как сегодня, поведение его тоже не было — он всегда любил праздники, балы… Но я постараюсь выяснить, почему так непонятно то, что произошло сегодня, то, что вызвало твою печаль… Обещай мне, пожалуйста, что не будешь падать духом. Хорошо?

Асена кивнула. Она смотрела на Эди как на свою последнюю надежду.

— И… — улыбнулась волшебница, — …ты очень хорошо говоришь.

Только сейчас Ася вдруг осознала, что рассказала Эдилейн всё не письменным языком, а собственным голосом.

— Ну, вот и славно, — Эди провела рукой по лицу Асены. — Следов слёз не осталось. Давай, я помогу тебе поправить волосы, и ты спустишься к гостям.

— Да, — собравшись с духом, согласилась девушка.

— 205 —

Оставшись одна в комнате Асены, Эдилейн сосредоточилась, представляя мысленно Базу Спасателей, где сейчас проводил свой отпуск Элель, вместо данной ему возможности побыть с родными. Эди закрыла глаза и растаяла в воздухе.

— 206 —

Эдилейн попала точно в палатку братьев Фейлель. Элель сидел за столом. Его рука что-то быстро рисовала на бумаге восковыми мелками.

— Добрый вечер, братик, — негромко проговорила Эди.

Элель вздрогнул от неожиданности: он был настолько погружён в свои мысли, что не заметил, словно соткавшейся из воздуха сестры.

Эди подошла к столу. Одного быстрого взгляда на рисунки, набросанные, видимо, только что, было достаточно, чтобы более не сомневаться в своей догадке: со всех портретов смотрела Асена — улыбающаяся, задумчивая, удивлённая, весёлая…

— И почему ты ей не сказал? — тихо спросила Эдилейн, опускаясь на колени и кладя свою голову на колени брата.

Как часто она делала так, будучи девочкой! И смотрела снизу вверх в его глаза. А Элель рассказывал ей какую-нибудь увлекательную историю…

— Почему? — шёпотом повторила она. — Ты же сделал для неё кулон… Мне-то известно, чего стоит сотворить подобное своими руками, чтобы всегда знать, не нужна ли срочно твоя помощь… Здесь мало только дружбы…

Элель задумчиво смотрел на сестру.

— Пусть лучше так… — вздохнул он. — Она ведь смущается меня: я для неё очень взрослый дядя… Но она приняла мою дружбу: я чувствую, что она уже не так боится меня… не чурается как чужого… А потом… Может, через два года её сердечко останется ещё свободным…

— Подожди, — ласково попросила Эди. — Почему через два года? И почему ты решил, что она смущается … разницы в возрасте?

Теперь Элель несколько секунд непонимающе вглядывался в лицо Эдилейн.

— А что, по-твоему, — наконец спросил он, — может заставлять её стесняться как не ощущение неизвестности: как вести себя с малознакомым взрослым человеком? В едва исполнившиеся шестнадцать лет это естественно.

— А если я скажу тебе, что подобное смущение может вызывать любовь к человеку, считающему тебя «своим маленьким дружком»? — Эдилейн смотрела в тревожные глаза брата. — И кто тебе сказал, что Асене шестнадцать?

Элель напряжённо ждал. Он с ужасом подумал, что, кажется, для «своих очень взрослых лет» слишком глуп…

— Ей сегодня исполнилось восемнадцать. Она даже по закону теперь самостоятельная совершеннолетняя девушка, — улыбнулась Эдилейн. — Хотя настоящая любовь может поселиться в сердце и задолго до совершеннолетия… А от твоих слов о «маленьком друге» она прорыдала в своей комнате больше часа…

— Я болван… — отчаянно прошептал Элель. Эдилейн кивнула…

— 207 —

Через два месяца играли сразу три свадьбы. На торжества приехали и Дереры — Дин всегда обещал им летние хорошие впечатления…

Динаэль и Эливейн любовались своими детьми и искренне благодарили Небеса за счастье.

Веселились от души и Дана с Диной: теперь старших заботливых братьев и сестёр у них прибавилось.

После свадьбы Эркелиэль и Рива отправились на Береговую Базу Морского Отряда.

Элельдиэлю и Асене предстояло ещё решить вопрос с заочным обучением молодой мадам Фейлель в университете, куда Ася, уже говорящая не хуже любого человека, владеющего устной речью с детства, поступила, сдав на «отлично» вступительные экзамены.

Алуан и Эдилейн поселились в родовом доме Галанов, рядом с Публичной Библиотекой, директором и владельцем которой оставался Ал…

Жизнь снова вошла в мирное русло…

Сентябрь-ноябрь 2009 г.

 

Часть 3. Верховный Маг

— 1 —

Эшер Марис, владелец огромной корпорации, миллиардер, пожалуй, самый влиятельный человек в городе, стоял у огромного окна своего кабинета и размышлял.

У Мариса было всё, чего мог пожелать любой смертный: за деньги он покупал себе дома, виллы, курорты, яхты, самолёты, машины, даже дружбу и любовь. Но ему хотелось ещё. Он жаждал власти не только в своём городе, стране, мире. Его душа рвалась куда-то выше, дальше, в иное пространство…

И вот, три года назад, по дороге к одной из своих загородных резиденций Эшер вдруг велел шофёру остановиться. На обочине, в пыли сидел грязный оборванный попрошайка…

Нет! Теперь Марис знал точно: это был голос небес. После пятиминутного разговора с бедняком Эшер понял, что тот не сумасшедший и не обманщик. Сама судьба послала навстречу друг другу самого богатого человека этого мира и самого мощного Тёмного Мага, вынужденного сбежать из Иного Измерения, ибо там его тёмная деятельность уже не приносила желаемых плодов — тот мир был истощён его ненасытностью…

Три года понадобилось Чёрному Чародею Авензеру, чтобы найти пространство для новой деятельности — своей и Эшера. Теперь эти два человека были связаны союзом, союзом неразрывным, так как один нуждался в деньгах и власти напарника, а другой не мог получить этого больше без магии Колдуна…

Сегодня Авенезер сказал по телефону:

— Всё готово. Я нашёл и Другой Мир, и способ его покорить.

Правда, Другой Мир был найден давно. Но способа покорить его не обнаруживалось. Даже разведку Авенезеру удавалось вести с трудом: настолько сильна оказывалась Защита Другого Мира…

На город за окном спускалась черноглазая ночь. Эшер в свои сорок лет никогда не слыл романтиком. Но огни улиц, словно разрывающие мглу, любил. Любил и шорох волн, набегающих на тёплый песок, там, за крайними домами города.

— 2 —

— Сэр, — доложила секретарша, молоденькая красавица, очередная пассия Эшера, — Ваша машина ждёт у главного входа. Мне поехать с вами? — и девушка кокетливо улыбнулась.

— Не сегодня, — холодно ответил Марис.

Секретарша, скорчив в сторону гримасу, вышла.

Эшер неспешно проследовал к лифту.

— 3 —

Шикарный авто мягко катил по ночным улицам.

Отгородившись от шофёра звуконепроницаемым стеклом, Марис жадно слушал рассказ Авенезера.

Суть речи Чёрного Колдуна состояла в том, что держащий Другой Мир в столь защищённом от инородного злого вмешательства состоянии, Белый Верховный Маг силён чрезвычайно. Но и у него нашлось уязвимое место. Дело в том, что супруга его вовсе не волшебница, а обычная женщина. А величина их взаимного чувства такова, что стала охранной силой целого мира, силой, прочнее и надёжнее которой ещё не встречалось. И если разрушить эту связь, то есть разорвать узы между Магом и его женой, то защита Другого Мира ослабнет…

— Но как уничтожить брак, если, ты сам сказал, сильнее чувства не встречалось нигде? — удивился Эшер.

— И здесь есть одно «но», — усмехнулся Колдун. — У меня не достанет сил победить Белого Мага в его упроченном родном мире. Но завладеть памятью простой женщины…

— Ну-ну, — нетерпеливо поторопил Марис.

— Я уже приготовил яд, — довольно сообщил Авенезер. — Я знаю, как пробраться к ней. Яд блокирует её память. Мы похитим её. А здесь она очнётся, ничего не помня о себе прежней, вообще не зная, кто она… И тут-то ты, мой дорогой друг, сыграешь роль её встревоженного супруга. У тебя получится… И, главное, тебе нужно только, чтобы она хоть на одну ночь стала твоей… И всё… Любовь, омрачённая изменой, уже не та… Но стать твоей она должна добровольно. Только добровольно… Уж ты постарайся…

— Пожалуй, это предприятие не так быстро… — усмехнулся Эшер.

— Думаю, что за полгодика ты управишься, — ответил Колдун.

— Столько я не уламывал ещё ни одну женщину, — заметил Марис. — Даже самые неприступные сдавались в десять раз быстрее.

— Не забывай, она будет бояться всего — она ведь ничего не вспомнит. И она — чиста сердцем. В этом мире, может, глупо-наивна… Но изменить подобную данность я не могу, — негромко пояснил Колдун.

Эшер помолчал. Наконец жажда большей власти взяла верх над сомнениями.

— Ладно, — согласился он. — Сколько ей хоть лет? Она красива?

— О возрасте не думай, — улыбка скользнула по губам Авенезера. — Там срок жизни людей иной, семей магов — тем более… А о вкусах — не спорят…

— Ясно, — сморщился Эшер, — мне предстоит сделать женой, пусть и на короткий срок, безобразную старуху?..

— Так мы договорились? — не отвечая на вопрос Мариса, произнёс Колдун.

— Договорились, — кивнул Эшер. — Только условие: ты будешь рядом. Подскажешь, если что… Не умею я обольщать сказочных бабушек…

— Конечно, — заверил Авенезер, — я буду твоей тенью.

— Постой! — Марис нахмурился. — Но ведь настоящий муж будет её искать!

— И пусть, — злой огонёк блеснул в глазах Колдуна. — Она его не вспомнит… Украсть её снова — бесполезно, только напугает, потому что сила действия яда такова, что она не будет слышать его речей об их совместном прошлом… Применить магию — не сможет, пока она в наших руках. Иначе она просто погибнет… А представь его муки, когда она станет твоей — кто же подобное выдержит!.. И он уйдёт… Уверяю тебя… Да и бросить свой мир без защиты он не посмеет…

— 4 —

Динаэль Фейлель, самый молодой и самый могущественный Верховный Маг за всю историю существования мира, стоял перед Картой Границы Миров.

Дину исполнилось пятьдесят девять лет. Это много для обычного человека. Но это всего четвёртая или даже пятая часть жизни волшебника. Потому и выглядел он, несмотря на обильную седину, не старше сорокалетнего мужчины. Он был силён и телом, и духом. Но сейчас Динаэль был тревожен.

Два с половиной года Чёрный Колдун из соседнего мира пытается найти возможность проникнуть в охраняемые Фейлелем и Советом Волшебников территории. Пока тёмные попытки удавалось пресекать. Но что-то настораживало в последние дни Верховного Мага. Ни наблюдатели, мастерски выполняющие свою трудную работу там, в мире Авенезера, ни преданные и отважные Стражи Границы Миров не докладывали ни о чём из ряда вон выходящем… Сам Дин никогда не видел в лицо этого Чёрного Колдуна, но силу его ощутил на расстоянии и узнает его, где бы ни встретил. Понял Динаэль и то, что Авенезер не сможет скрыть своей магии, как это сделал некогда сам Дин, пробираясь во дворец Торубера… Но что-то неспокойно было на сердце Светлого Мага. А Динаэль привык доверять своим ощущениям…

— 5 —

Эдилейн вышла из воздуха в тенистом саду дома родителей. Ей необходимо было повидать маму: магический шар Покровительницы Любящих сегодня затянулся серой дымкой, когда Эди подумала об Эливь и Дине…

Миссис Галан поднялась на второй этаж и тихонько постучалась в дверь спальни родителей: она знала, что мама как раз собирается на работу в клинику.

— Да, — отозвалась Эливейн. — Кто там? Входите.

Эдилейн остановилась на пороге.

«Как мама хороша! — с улыбкой подумалось Эди. — И как глуп и слеп был Берк, который пять лет назад назвал её и отца стариками!.. Мама и сегодня выглядит едва ли старше своих сыновей…»

— Доченька! — воскликнула Эливь. — Солнышко моё! — она обняла свою девочку. — Как я соскучилась!

— Мамочка, — улыбнулась Эдилейн. — Мы были у вас неделю назад… Но я тоже успела соскучиться.

— А девочки грустят по Аллару, — засмеялась Эливь. — Элиссия выучила его имя и постоянно, указывая на дверь, печально повторяет: «Алярь неть… Алярь неть…»

Эдилейн счастливо смотрела на маму. «Бабушка! — мысленно улыбнулась она. — Кто незнакомый поверит, что у неё трое внуков, старшему из которых уже исполнилось четыре года!»

— Ты останешься на обед? — с надеждой спросила Эливейн.

— Сегодня нет, мамочка. Прости, — Эди снова прижалась к матери. — Но послезавтра, обещаю, мы все вас навестим.

— Замечательно! — Эливейн обрадовалась как ребёнок.

— Тебе надо бежать? — спросила Эди.

— Да, милая, — призналась Эливейн. — У меня сегодня расширенный приём.

— Тогда до скорой встречи, мамочка.

— Пока, девочка моя, — ответила Эливь. — И поцелуй от меня своих мужчин…

Эливейн поспешила в клинику. А Эди, успокоенная каким-то внутренним светом, счастьем, сквозившем в каждом жесте, в каждом движении матери, отправилась по своим делам.

— 6 —

Часы пробили четверть второго. Дин вздрогнул, словно впервые услышал их бой.

Одно мгновение он стоял, прислушиваясь к чему-то далёкому, потустороннему.

— Господи! Нет! — Динаэль побледнел и, метнувшись к дверям из своего кабинета, растаял в воздухе.

— 7 —

На пороге клиники Динаэль столкнулся с совершенно белой от волнения Эди, выскочившей из полутёмной аллеи парка.

— Мама?! — в ужасе прошептала она.

Дин, не отвечая, бежал по больничному коридору.

— 8 —

Возле дверей кабинета доктора Эливейн Фейлель толпились люди. Было ясно, что они повскакивали со своих мест всего несколько минут назад. Дежурная медсестра, заметив Дина, бросилась к нему.

— Сэр! — прерывающимся голосом заговорила она. — Пришли двое: слепой старик и подросток пятнадцати лет… Мальчик был записан к мадам Эливейн… Они только вошли, дверь закрылась… Вдруг — яркий свет на мгновение словно пронзил стены… И тишина… Я вбежала… А мадам нет… А эти двое…

Динаэль стоял на пороге. Люди не решались двинуться за ним. Эди обезумевшим от горя взором смотрела на картину недавно разыгравшейся трагедии.

В кабинете мамы всё было на своих местах. Только Эливь здесь не было.

Дин медленно, слегка пошатываясь, подошёл к столу… Оловянное обручальное колечко с витиеватыми буквами их имён — всё, что осталось ему от любимой…

Динаэль обернулся. Видевшим его в этот момент стало страшно: это было не лицо живого человека, это была восковая маска, маска горя и боли…

— Как я мог допустить?! — отчаяние кричало в его хриплом шёпоте… Повисла долгая напряжённая тишина.

— Сэр… — решилась, наконец, проговорить медсестра.

Динаэль посмотрел на неё медленным туманным взором и тихо произнёс, опускаясь на корточки перед распростёртыми на полу между столом Эливь и окном стариком и юношей.

— Подлец… И своих людей не пожалел… — его голос был ровным. — Мисс Эрин, пожалуйста, распорядитесь, чтобы мальчика и деда похоронили по-человечески… И пока в кабинет не входите: Эди тут всё проверит…

Динаэль поднялся в полный рост и, не произнося более ни слова, направился к выходу. Надо было срочно созывать Волшебный Совет — угроза для Мира стала чрезвычайно близкой и неотвратимо реальной.

— 9 —

Пожар был страшен. Огромный особняк пылал как кукольный домик. Пожарные расчёты, толпы зевак, жаждущие сенсации журналисты… Горел загородный коттедж мистера Эшера Мариса.

Вот уже несколько месяцев упорно ходили слухи, что Марис женился. Тайно. И никто никогда не видел мадам Марис. А теперь горел дом, в котором, по заверениям всегда существующих особо осведомлённых личностей, и жила таинственная супруга мистера Эшера… О! Если бы только хоть кто-то мог предположить, что прошедшие месяцы были потрачены на серьёзную подготовку к сегодняшнему спектаклю! Сколько бы невероятных историй досочинили в своих репортажах вездесущие папарацци!

Мистер Марис в безумии рвался из рук крепко держащих своего босса телохранителей. В дом, в самое сердце огня, растолкав пожарных и полицейских, бросился друг Эшера — мистер Авенезер…

Так, скрыв ото всех созданный им лишь для одной цели переход между мирами, Чёрный Маг принял на свои руки вожделенную добычу — бесчувственное тело супруги Динаэля Фейлеля. Принял и — в одно мгновение расправился с лишними свидетелями, с теми, кто исполнил его тёмную волю, расправился без жалости и без угрызений совести, оставив их тела тем, кто, по его мнению, должен был возненавидеть совершивших преступление старика и подростка…

— 10 —

Авенезер, едва держась на ногах, задыхаясь от дыма, с обожжёнными руками и в обгоревшей одежде, показался на пороге пылающего здания, крепко прижимая к себе неизвестную пока никому женщину.

Марис рванулся к нему. Телохранители, видя, что опасность сгореть заживо не грозит теперь Эшеру, отпустили своего господина.

Авенезер осторожно передал свою ношу на руки Марису. Тот в изумлении взглянул на женщину.

— Это она? — с сомнением прошептал он.

— Именно, — усмехнулся Колдун.

— Но…

— Я же говорил, — Авенезер не дал Эшеру закончить фразу, — что тебе захочется добиться её…

Женщина слабо шевельнулась и приоткрыла глаза. Её взгляд был полон боли и отчаяния.

— Что происходит? Где я? Кто я? — прошептала она.

— Всё будет хорошо, милая, — Эшер легко вошёл в свою роль. — Я здесь. Я с тобой… Сейчас всё будет в порядке…

— Как странно… — едва слышно произнесла мнимая мадам Марис. — И больно…

Её рука скользнула к животу. Эшер вопросительно посмотрел на Авенезера. Тот, взглянув на свою одежду и заметив на ней кровь, на мгновение нахмурился, но потом даже слегка улыбнулся. Женщина вновь потеряла сознание.

— Это нам на руку, — шепнул он Марису. — Она будет считать, что потеряла твоего ребёнка… А ты должен быть ещё нежнее и заботливее…

— Ребёнка? — переспросил Эшер.

— И я не знал об этом, — заметил Авенезер. — Но неважно…

Уже суетились вокруг мадам Марис врачи, уже полицейские оттеснили назойливых журналистов, а Эшер стоял на коленях возле носилок теперь известной и ему самому Элизы Марис. Его лицо было тревожно, а думы странны, если учесть, что перед ним без чувств лежала та, которую он считал безобразной старухой. Он любовался бледным лицом, растрепавшимися русыми волосами и плотно закрытыми тонкими веками, опушёнными длинными чёрными ресницами, глазами. Ни морщинки, ни одного изъяна на гладкой коже. И тонкие длинные пальцы, нежные и ласковые, как почему-то сразу подумалось Эшеру…

— 11 —

Эливейн открыла глаза.

Больничная палата, очень чистая и богато обставленная, но явно больничная.

Эливь с трудом повернула голову к окну.

Небо. Серое и низкое. Осеннее. Дождливое.

Она с ужасом пыталась вспомнить, что произошло.

Её отчаянию не было предела! Кто она? Где? Чем жила до сих пор?

Скрипнула дверь. Эливь обернулась на звук.

На пороге стоял мужчина лет сорока, темноволосый и кареглазый, пожалуй, красивый.

Эливейн вспомнила его: это он нежно смотрел на неё, когда ей было так больно… Смотрел и говорил: «Всё будет хорошо, милая… Я здесь… Я с тобой…»

«Кто же он? — тревожно думала Эливь. — И кто я, если ему милая?.. И что всё-таки со мной?..»

— Элиза! — мужчина бросился к её постели и, упав на колени, взял её за руку. — Вот ты и очнулась… Теперь всё будет хорошо… Обещаю…

Эливейн грустно, а, может, даже безумно, смотрела на говорившего.

— Кто я? Кто вы? — прошептала она. — Что со мной случилось?

— Милая моя, любимая, — ласково говорил кареглазый человек, — ты не волнуйся. Доктор сказал, что ты всё вспомнишь… Просто нужно время… Я помогу тебе… Я расскажу всё, о чём ты бы хотела знать…

— Кто я? — постаралась как можно спокойнее спросить Эливейн.

— Элиза Марис, — ответил собеседник. — Самая очаровательная женщина на свете. И моя супруга. Мы поженились пять месяцев назад. Тайно. Чтобы нашему счастью не мешали… Но… случилась беда. Пожар… Короче, теперь наши имена и фотографии не сходят с первых полос газет… Но это не имеет значения. Я люблю тебя. И мы будем радоваться жизни… И у нас ещё будут дети…

— Дети, — как эхо повторила Эливейн, и лицо её исказилось болью. — Мой ребёнок… Я потеряла ребёнка?.. — в её глазах застыл ужас. — Это был наш ребёнок?

— Ничего, ничего, милая, — Эшер целовал её руки. — Мы всё сможем… И ребёнок у нас обязательно будет… Чуть позже… Когда ты поправишься…

Эливейн молчала. Долго и мучительно. Она пыталась что-то вспомнить — и не могла…

Вдруг ей стало стыдно. Стыдно за себя… Ведь по природе своей она была добра, искренне добра, добра и наивна для мира, в котором оказалась… И ей стало стыдно, что она даже не подумала о том, как, видимо, больно и трудно этому темноволосому красивому мужчине: вот она, его любимая, потерявшая его ребёнка, не помнящая даже его имени, лежит перед ним холодная и бесчувственная, не пожалеет, не приласкает…

— Простите, — прошептала она, и слёзы стояли в её глазах. Марис наклонился к её лицу.

— Прости, — повторила она. — Я постараюсь… постараюсь вспомнить… и… и полюбить тебя… заново…

— Конечно, милая, — нежно улыбнулся он. — Мы просто начнём всё заново.

Эливь благодарно кивнула.

Человек вдруг поднялся на ноги, оправил пиджак и галстук, учтиво поклонился и с добродушной улыбкой произнёс:

— Позвольте представиться, сударыня, Марис. Эшер Марис. Весьма занятой человек, но безумно влюблённый в вас. И весьма счастливый человек, потому что женат именно на вас.

Марис снова опустился на колени. Эливь сама взяла его руку и впервые улыбнулась своему мнимому супругу.

— Спасибо, — тихо проговорила она. — Спасибо за любовь и терпение. Спасибо, Эш…

— 12 —

Динаэль стоял у окна в кабинете Верховного Мага, своём кабинете, расположенном в Горном Замке, возле Зала Совета.

На улице, в парке, слегка покачивались на ветру багрово-золотые клёны. Солнца не было видно из-за лёгкой облачности… Эливь так любит жёлтые и алые резные листья…

До Совета оставалось два часа. За прошедшие с момента похищения Эливейн минут сорок Дин для себя уже решил всё: теперь он знал точно, что и как намерен предпринять Авенезер… Нет! Тёмный Маг недооценил своего противника… Динаэль, терзавший себя сейчас за собственную недальновидность, за то, что именно сегодня позволил себе оказаться столь далеко от любимой, когда в течение последних месяцев не отходил от неё более, чем на десять-пятнадцать метров, делая это так искусно, что сама Эливь даже не подозревала о возможной опасности для себя, Динаэль, наивно, по мнению Чёрного Колдуна, предполагавший, что первым в ряду вероятных противников нежданного захватчика будет он сам, Динаэль принял решение, решение, единственно верное, но и самое тяжёлое для себя. Именно трудности, которые способен повлечь за собой этот путь, и делали, в глазах Авенезера, подобный выбор немыслимым… Динаэль готовился поведать Совету о своём решении…

Дин разжал кулак и с болью посмотрел на обручальное колечко Эливь. Как он мог не догадаться, не дать себе поверить в то, что Авенезер нападёт на слабого, на беззащитного! И не Заклятие Забвения будет его оружием! О, Берк просто ягнёнок в сравнении с изощрённостью использованного Авенезером яда, яда, считавшегося мифическим вымыслом! От него нет спасения, нет противоядия… Память блокируется практически навсегда… Теория далека от реальности. И если теоретически… Попытка рассказать Эливь правду о её прошлом невозможна: что-то её слух просто не уловит, а что-то окажется смертельным — отдельные картины забытого способны усилить действие яда, усилить до летального исхода… И он, Динаэль Фейлель, посмел недосмотреть, недодумать, просчитаться и — пострадала она, его единственная, его неповторимая, его любимая Эливь…

Динаэль прижался лбом к стеклу и закрыл глаза. Перед его мысленным взором встало лицо Эливейн: утром она была такая счастливая, такая весёлая, и лукавые искорки мелькали в её глазах. «Вечером, вечером…» — смеялась она… Что за сюрприз готовила Эливь мужу?.. А сейчас он чувствовал её боль и её потерянность, её отчаяние и её ужас… И это его вина! Его!.. Дин закусил губу…

— 13 —

Бесшумно приоткрылась дверь. Вошла Эди. Дин обернулся.

— Папочка, — Эдилейн бросилась отцу на шею. Динаэль обнял дочь.

— Ничего, солнышко, — прошептал он. — Я буду рядом с мамой… Эди тревожно взглянула отцу в глаза.

— Это единственный путь. Для нас с мамой и для нашего мира, — вздохнув, пояснил Динаэль. — Подробно расскажу на Совете, прости. Просто сейчас нет времени…

Эдилейн ждала вопроса.

— Что ты обнаружила, — Дин с трудом перевёл дыхание, — в мамином кабинете?

— На столе удалось найти каплю, — проговорила Эди. — Жидкость густая, тёмно-фиолетовая… Это Яд Забвения… Но ведь считалось, что он вымышлен! — отчаянно добавила она.

— Считалось, — тихо согласился Динаэль. — Но, как оказалось, ошибочно…

В коридоре раздались гулкие шаги.

— Это сэр Шенгей, — сказал Дин дочери.

— Командир Наблюдателей? — уточнила Эди.

— Да, — подтвердил Динаэль. — И теперь наша единственная надежда: от верности его сведений зависят наши удачи и поражения…

— 14 —

В дверях кабинета появился высокий мужчина в странном для этого мира костюме: синие джинсы, коричневая кожаная куртка…

— Простите, — поклонившись, проговорил мистер Шенгей. — Спешил и не стал тратить время на переодевание.

— Проходите, — Динаэль жестом указал Наблюдателю на широкое кресло.

Дин, Эди и Шенгей несколько минут молчали, обдумывая произошедшее.

— Говорите, — попросил Динаэль Наблюдателя.

Тот поведал следующее, ужасающее своей жестокостью…

Пожар в загородном особняке Эшера Мариса, друга и явного союзника Авенезера, только внешне выглядел случайным. В разгар вечеринки, посвящённой встрече немногочисленных родственников и друзей жены магната, дом вдруг запылал как спичечный коробок. Женился тот несколько месяцев назад, не афишируя свой брак и не вводя супругу в общество… И вот за считанные минуты погибли все: и прислуга, и родственники Элизы Марис, и её друзья. Саму Элизу вынес из огня Авенезер… О! И Дин, и Эди, и Шенгей хорошо знали настоящее имя той, кого теперь величали мадам Марис.

Безжалостность, с которой Чёрный Маг и мистер Эшер обходились с людьми, поражала воображение. Даже Динаэль Фейлель, за свою жизнь не раз видевший смерть, не мог найти объяснения подобной жестокости.

— Сэр, — Наблюдатель с грустью взглянул в лицо Верховному Магу, — простите нас: вы предупреждали… и просили постараться… Но мы ничего не смогли поделать — нам никого не удалось спасти… И ещё, — Шенгей тяжело вздохнул. — В том, что случилось с мадам Эливейн, только моя вина… Это я убедил вас, что охота ведётся именно на Верховного Мага, что Авенезер жаждет встретиться с вами и хитростью, неправдой, но ослабить вашу силу, а, значит, получить шанс захватить наш мир… Мы пошли по ложному следу, предложенному самим Авенезером… Я был слеп… Это мой грех…

Динаэль покачал головой.

— Нет, — мягко ответил он. — И ещё раз нет. Мы оба поддались на провокацию Авенезера. И здесь только моя вина. Я обязан был предвидеть всё и просчитать всё… А теперь… Теперь война началась… Но я клянусь, что Авенезер не получит наш мир… И не спрашивайте меня о цене, — остановил он Шенгея и Эдилейн. — Это моё дело. И только моё. Как Верховного Мага. Как мужа Эливейн…

Несколько минут все молчали.

— Скоро Совет, — проговорил Динаэль. — Вы что-то хотели сообщить ещё? — спросил он у Шенгея.

— Да, сэр, — подтвердил тот. — У нас есть Помощник. Из того мира. Очень хороший человек.

— Он с вами? — немедленно спросил Дин.

— Да, сэр, — кивнул Шенгей. — И наш наблюдатель, которому предстоит стать Денисом Джоем, санитаром, переведённым из муниципальной пригородной клиники в ту самую городскую больницу, куда на элитное коммерческое отделения поступила пострадавшая при пожаре Элиза Марис.

— Пригласите их, — попросил Дин. Шенгей вышел в коридор.

— 15 —

В кабинет Верховного Мага за Шенгеем вошли двое: примерно одного роста и похожего телосложения. Дин безошибочно узнал Дениса Джоя, хотя одеты мужчины были уже одинаково.

— Позвольте представить, — произнёс Наблюдатель, указывая на светловолосого кареглазого человека, — господин Джой.

Санитар слегка поклонился. По его взгляду, жестам Динаэль понял, что он из тех людей, на которых можно положиться — они не подведут.

— Рад вам, — приветливо проговорил Дин и пожал вошедшему руку.

— Я — Динаэль Фейлель… И меняться с вами… буду я.

— Но сэр! — в тревоге воскликнул Шенгей.

— Иного пути у нас нет, — просто ответил Дин. — Сейчас Совет — и я всё объясню… Простите, что не вам придётся играть роль служителя клиники в том мире, — Динаэль с искренним уважение обратился к спутнику Дениса, — но так надо…

Времени на дальнейшие объяснения, действительно, не было: Волшебный Совет начинался через десять минут.

— Мистер Джой, — Дин вновь обратился к Денису. — Эдилейн проводит вас ко мне домой. Там вы пообедаете и отдохнёте. А после мы обговорим наши действия.

— Да, сэр, — как можно спокойнее ответил тот, хотя события последнего дня явно не давали ему повода для спокойствия. — Спасибо.

— Эди, девочка моя, — Дин нежно посмотрел на дочь. — Проводи, пожалуйста, мистера Джоя и возвращайся прямо в Зал Совета… И постарайся успокоить наших… Скажи, что… что мама… жива…

— Да, папочка, — и Эдилейн, приподнявшись на цыпочки, быстро поцеловала отца в щёку.

— Пойдёмте, сэр, — обратилась она к Денису.

Тот, смущённый столь уважительным к нему обращением, последовал за мадам Галан.

— 16 —

Волшебники собирались на экстренное заседание Совета.

В огромном Зале раздавались приглушённые голоса. Уже прибывшие маги тревожно обсуждали последние события.

— Зачем было похищать супругу сэра Фейлеля?

— Может, таким способом Авенезер рассчитывает сломить Верховного Мага?..

— Да что это за напасть такая! Давайте действовать методами Тёмного Мага: хитростью вернём мадам Эливейн…

Другая группа волшебников рассуждала о силе противника:

— Как ему удалось пройти через Оборонительные Преграды?

— Хаим — опытный Страж.

— И как же Оберег нашего мира?

— Кстати, кто знает, удалось ли Оянгу определить, что именно защищает наш мир магически?

— Случайно слышал, что Оберег одушевлённый, живой…

— И помогает Оянгу разобраться в этом мадам Галан…

В Зал вошёл Динаэль Фейлель. Разговоры сразу прекратились.

Верховный Маг молча проследовал на своё место в дальнем конце овального сводчатого Зала с высокими витражными окнами. Волшебники занимали стоящие по кругу широкие резные кресла.

— 17 —

Динаэль подождал, пока все разойдутся по своим местам. Потом он обратился к собравшимся.

— Уважаемые господа Волшебники, — голос Верховного Мага был ровен и звучен. — Сегодня мы собрались в связи с грядущими тяжёлыми временами. Не хочу и не могу скрывать от вас горькую правду: нас ждёт смертельно опасная борьба за свет нашего мира. Мне хотелось избежать этого, но… — Дин тяжело вздохнул и развёл руками. — Многое о нашем противнике, Чёрном Колдуне из Иного Измерения, об Авенезере, вам известно, — продолжал он. — Были и загадки. Теперь я знаю ответы. И, надеюсь, смогу представить вам полную картину происходящего…

Динаэль помолчал немного, словно собираясь с духом.

— Начну с самого начала, — вновь заговорил он. — Почти три года назад наш мир подвергся вторжению неизвестного мага, явно тёмного. Это была разведка. Сразу же мы усилили охрану, определив, где и как неизвестный может попасть в наш мир. Защитные Барьеры, Оборонительные Преграды создавались Отрядом Хаима и мной лично. Действуют они и сейчас. Но с сегодняшнего дня наш мир стал уязвим, а моя сила слабеет… По залу пробежал ропот недоумения. Дин поднял правую руку. Всё стихло. — Наблюдатели, которые стали проникать в мир, где живёт Авенезер, доставляли и доставляют нам неоценимо важные сведения. Благодаря действиям людей мистера Шенгея мы знаем теперь об Авенезере, о его союзнике Эшере Марисе, об их планах всё… Но Тёмному Магу удалось не только раскрыть тайну Оберега нашего мира, но и начать осуществление плана по его разрушению… И на сегодняшний день в этом он преуспел…

Динаэль опять помолчал.

— О том, почему разведчиков Авенезера мы не могли поймать… — Дин стал мрачен. — Тёмный Маг использовал только один способ — Невозвращенец.

Шум вновь прокатился по залу.

— Да, — подтвердил Динаэль. — Авенезер получал сведения и избавлялся от своего шпиона, распыляя его в пространстве. А вы знаете, что перехватить Невозвращенца невозможно.

Динаэль снова помолчал.

— Мы предполагали, что… — Дин вдруг судорожно глотнул воздух, в Зале стояла напряжённая тишина. — … что мадам Фейлель подвергается опасности… И мы охраняли её, не говоря ей об этом… Но сегодня… я опоздал…

Динаэль обвёл взглядом лица Волшебников.

— Исполнившие волю Авенезера люди были умерщвлены своим повелителем на месте похищения. Сам Тёмный Маг не появлялся в нашем мире ни разу после своего первого визита. Не появился и сегодня. Нет на нашей территории волшебника — ни я, ни Стражи не могут его почувствовать… Поэтому мы опоздали…

Хаим поднял руку, прося слова.

— Пожалуйста, мистер Хаим, — Динаэль тяжело опустился в своё кресло.

— Мне бы хотелось кое-что пояснить, — проговорил Хаим. — То, что Стражи не сразу могут обнаружить противника, не обладающего магической силой, не главная причина сегодняшней трагедии… — Хаим тряхнул головой. — Сэр Динаэль, можно сказать, единолично нёс бремя охраны своей супруги… И это наша вина, Стражей и Наблюдателей. Мы считали, что опасности подвергается сам Верховный Маг, что цель людей Авенезера — сэр Фейлель. И мы недооценили хитрости и коварства противника: Авенезер, совершив за последние полгода двадцать восемь попыток руками своих людей ядом или клинком нанести удар сэру Динаэлю, сумел таким образом отвлечь нас от своей настоящей цели…

Волшебники перешёптывались: одно дело слухи, другое — официальное сообщение о таком количестве покушений!

— Именно так, — со своего места поднялся Шенгей. — Наблюдатели приняли за истину предложенную Авенезером жестокую игру… И то, что случилось сегодня…

— Но?.. Можно же вернуть мадам Фейлель способом Авенезера — выкрасть… — воскликнул молодой чародей, едва ли не впервые присутствующий на Совете.

Динаэль сам поднялся с места и жестом призвал всех к порядку.

— Нельзя, — ответил он. Маги напряжённо ждали.

— Авенезер использовал Яд Забвения. Знаю, это вещество считалось мифическим вымыслом. Поэтому и противоядия нет. Яд блокирует память человека… Невозвращенцы проникли в клинику под видом посетителей. Никаких подозрений… Яд применили — укол, быстро. И Авенезер перенёс… жертву через пространство, сам не появляясь в нашем мире. Но тратить силы сегодня на своих людей вовсе не стал — их похоронили служители больницы… Теперь о Яде… Когда Эливейн очнулась, она уже ничего не помнила о прошлом… Ни о себе, ни о своей жизни, ни кто она такая… И ей дают новые воспоминания — рассказывают то, что с ней якобы было… Мы не можем украсть её — Яд таков, что от подобного насилия она умрёт… Мы не можем поведать ей правду о её прошлом — она нас не услышит…

— Зачем? — вновь спросил кто-то.

— Если Эливейн по своей… воле хоть… на одну ночь… — Динаэль чеканил каждое слово, — … хоть один раз будет принадлежать… другому… наш мир останется беззащитен…, без Оберега и без … без моей магии…

— То есть Оберег?.. Динаэль тяжело вздохнул.

— Простите, — тихо проговорил он. — Я никогда не желал такой ответственности… И даже не подозревал о ней…

Поднялся Оянг.

— Вам не за что извиняться, сэр! — горячо произнёс он. — Это сильнейший Оберег из всех, о каких мне доводилось слышать. Такая Любовь бывает одна на миллион. И, если Высшим Силам угодно сделать Оберегом нашего мира ваше с супругой чувство друг к другу, то… Небесам виднее… И вы это знаете… Наш мир столько лет жил, оберегаемый вами, что, наверное, пришло время что-то сделать самим…

По залу пробежал ропот одобрения.

Динаэль благодарно… улыбнулся. Свет его глаз, свет его души, его уважение и внимание к людям, даже сейчас, когда его боль была несоизмеримо больше любой возможной предстоящей опасности для кого-то иного, раздвинули мрак и страхи будущего.

— Спасибо, — негромко проговорил он. — Но не имеет значения, чья вина… — и всем присутствующим стало ясно, что только себя считает виновным Верховный Маг. — Важно, что нам теперь делать. И позвольте предложить такой план…

— 18 —

Прежде всего, Динаэль пояснил задачи для каждого из волшебников из разных областей, пока ещё не тронутого чёрной волей Авенезера, мира.

Затем поведал подробно об охране Границ, о Защитных Барьерах и Оборонительных Преградах, о Пограничных Отрядах Магов и людей. Главнокомандующий Объединённой Армией Пограничников, отважный и опытный воин, честный человек Арон Гимад, был уже хорошо известен многим волшебникам. Хаим искренне радовался сотрудничеству с этим талантливым военачальником.

Возле Границы с чужим Миром теперь развернули Госпиталь, главврачом которого был Майкл Дерер — лучшего травматолога найти немыслимо…

Два взвода Спасателей под командованием Эркелиэля и Элельдиэля несли службу в Пограничной зоне.

Наконец, Динаэль предоставил слово Шенгею. Тот подробно рассказал о мире, в котором властвует зло Авенезера и богатство Мариса. Картина оказалась мрачной.

После общей характеристики жизни людей в Другом Мире, Наблюдатель с искренней печалью в голосе поведал слушателям о пожаре в особняке Эшера Мариса и о появлении… мадам Элизы Марис. Бесчеловечность, с которой Авенезер и Марис расправились с ненужными им людьми, возмущала волшебников и ясно давала понять, что милосердию со стороны Чёрного Мага и его союзника в предстоящей борьбе места не будет…

Сообщил Шенгей и о том, что среди жителей Другого Мира есть много честных, порядочных, добрых, отзывчивых людей. Именно один из таких и стал уже другом… Имени этого человека Наблюдатель не назвал: но это и понятно — есть вещи, знать которые надо далеко не всем.

После речи Шенгея Динаэль объяснил то, что должен сделать только он сам.

— Моя задача как Верховного Мага состоит в том, — говорил Дин ровным голосом, — чтобы защитить наш мир от проникновения в него зла. Поэтому я и буду на Границе. Пока я жив, все мои силы будут направлены на то, чтобы не пустить Авенезера в наш мир. Но моя магия слабеет, как и Оберег, если разрушена… любовь… Но есть одно, о чём, как оказалось, Чёрный Маг не ведает: Оберег станет слабее, но не исчезнет совсем, если один из любящих будет хранить своё чувство… Поэтому я буду рядом… с Эливейн… что бы ни случилось… Тогда и моя волшебная сила будет полнее, и я смогу сражаться за свет, если буду приходить к Границе с той стороны, где Эливь…

Некоторые Маги смотрели на Динаэля с сомнением.

— Это правда, — Оянг снова поднялся со своего места. — Авенезер не знает, что Любовь одного сэра Фейлеля способна питать силу Оберега нашего мира. Но для этого сэр Динаэль должен быть как можно ближе к… к мадам Фейлель… даже если она… никогда не полюбит его снова…

— А верно! — вновь не выдержал молодой волшебник. — Простите меня за дерзость, но ведь, сэр Фейлель, мадам Эливейн может полюбить вас снова, ведь память её молчит, но сердце-то осталось прежним?

Динаэль помрачнел.

— В этом и беда, — тихо проговорил он. — Её душа, её сердце остались прежними: честными, добрыми… И она увидела того, кто представился ей мужем… И она, как верная жена, уже старается полюбить его… Она просто не позволит себе смотреть по сторонам… А ему достаточно того, чтобы под чувством собственной вины или из желания утешить его…

Дин не договорил — всё и так было предельно ясно и… безмерно печально…

— 19 —

После Совета Динаэль Фейлель, Шенгей и Денис Джой более пяти часов разрабатывали план действий.

Шенгей тревожился: он, как Наблюдатель, чувствовал свою ответственность за человека, уходившего работать в мир, изучаемый им. Шенгей понимал, насколько иная жизнь там, за Границей привычного для Дина измерения. И как трудно войти в незнакомую чужую тебе жизнь, да ещё так, чтобы не выдать себя, не навредить тому, кого защищаешь…

Денис Джой терпеливо объяснял всё, что вызывало вопросы у Динаэля. Дэн позволил Магу для быстроты знакомства с новой жизнью войти в своё сознание… Дин запоминал, вскоре он перестал переспрашивать, додумываясь до ответов самостоятельно.

Наконец Динаэль устало откинулся на спинку стула и бессильно опустил руки.

— Спасибо вам, сэр Джой, — проговорил он. — Вы удивительно отзывчивый человек.

Денис улыбнулся.

— Не стоит меня благодарить, сэр, — ответил он. — Просто я впервые почувствовал себя Человеком, а не так… грязным санитаром…

— Я понял вас… — грустно кивнул Дин. — И мне искренне жаль ваш мир…

— Сэр, — заговорил Шенгей, обращаясь к Фейлелю, — но как вы сможете скрыть от Авенезера свою магию? Он же почувствует вас!

— Не почувствует, — усмехнулся Дин. — Уж я постараюсь… Подобный опыт у меня есть…

— Если вы воспользуетесь своей силой там, то и облик ваш станет прежним, — пояснил Наблюдатель.

— Я догадался, — снова кивнул Дин. — Краска для волос, линзы, одежда того мира исчезнут, а я буду я… Только не врач, — он грустно вздохнул, — а воин в доспехах… Но шрам-то останется!

И Динаэль вдруг лукаво подмигнул Денису. Тот тоже усмехнулся.

Джой оказался заядлым походником, байдарочником. И его лоб по диагонали «украшал» такой же шрам, как у Динаэля: ещё в молодости Дэн рассёк кожу об острые камни одной из горных речек — несчастный случай на горных порогах…

— Я всегда буду готов подстраховать вас, сэр, — Джой говорил твёрдо. — Я буду жить с вашими людьми в Лагере у Границы.

— Спасибо, — Динаэль пожал руку своему новому искреннему другу.

— 20 —

Когда мадам Элиза Марис погружалась в тревожный сон после первого своего разговора с мужем, на дежурство в муниципальной части этой же больницы заступал переведённый сюда из маленького городка белобрысый и кареглазый санитар со слегка нагловатой полуулыбкой — Денис Джой.

Дэн был приятным на вид малым, несмотря на свой шрам, и молоденькие медсёстры уже начали строить ему глазки, пока средних лет женщина в белом не очень чистом халате не заметила им, что мистер Джой староват для таких юных особ, как они, а пожилой шофёр, смачно плюнув в сторону нового санитара, выругался, выражая таким образом своё негативное отношение к людям нетрадиционной ориентации вообще и к присланному по неизвестно какой надобности к ним гею-санитару в частности… Откуда пришли столь интересные сведения — неизвестно, но оказались они весьма достоверными: Джой на женщин не обращал внимания вовсе, а хорошеньким мальчикам улыбался охотно…

— 21 —

Эшер Марис без стука вошёл в кабинет главврача клиники. Он вообще не считал необходимым справляться о том, удобно или неудобно для кого-то его поведение. Он желал поговорить с врачом своей супруги — значит, остальное не имеет значения.

Тери Токно, уже не молодой, убелённый сединами, но весьма крепкий мужчина, на протяжении пятнадцати лет возглавлял эту больницу, а потому привык к разным непредсказуемым поступкам, как клиентов, так и их родственников, тем более, когда речь шла о богатых и влиятельных особах — тут нечего было и гримасничать по поводу их нестандартного поведения: власть и деньги не делают людей лучше…

Мистер Токно состроил приветливую физиономию и пригласил вошедшего присесть на широкое удобное кресло. Магнат устроился на мягком сиденье.

— Сэр Марис, вы хотели поговорить со мной о здоровье вашей супруги? — деликатно уточнил доктор.

— Именно, — коротко кивнул тот. Токно задумался на несколько мгновений.

— Сэр, — проговорил врач, наконец, делая паузы после каждого слова. — Ваша жена, хотя мне ранее не доводилось её лечить, но сейчас я могу это утверждать как специалист-медик, очень сильная женщина и здоровая. Её организм справится с теми травмами, что принёс пожар. И случившийся выкидыш не угрожает дальнейшему физическому здоровью мадам Марис. Не знаю, какой чудо-хирург сделал ей лет, думаю, десять назад операцию, но и тот, видимо, появившийся на свет мёртвым младенец, не помешал вашей супруге вновь забеременеть… Хотя, скорее всего, это заслуга именно врача, ибо обычно после подобных операций женщина вообще остаётся бесплодна…

— Это было ещё до моего знакомства с Элизой, — раздражённо прервал Токно Эшер. — Так что подсказать вам имя вашего коллеги я не могу, — язвительно произнёс Марис. — Меня интересует сегодняшнее состояние моей супруги и перспективы. Я хочу нормальной семейной жизни.

Эшер был зол. Срывал он своё негодование на докторе, а злился на Авенезера: как тот не поставил его в известность о таком факте из жизни женщины, роль любящего мужа которой он должен разыгрывать!.. Правда, женщина ему уже нравилась, и у него возник к ней прямой интерес… Но не предупредить о шраме на столь прекрасной коже!.. Это было подло, с точки зрения Эшера…

— На сегодня, — неспешно и невозмутимо продолжал Токно, — физически мадам Марис практически здорова. Правда, как врач, я рекомендую не спешить с беременностью: организм любой женщины должен восстановиться после стресса, причинённого потерей ребёнка. А месяцев через пять-шесть можете планировать начало счастливого ожидания наследника.

Марис хотел было что-то сказать, но доктор продолжал свою речь, не делая ни одной паузы:

— Но моральное состояние вашей супруги вызывает большие опасения. Мадам Элиза очень неплохо осваивается в мире, хотя и не помнит ничего из своего прошлого. Её амнезия несколько странна. По крайней мере, в моей практике, подобный случай единичен.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросил Эшер.

— Видите ли, сэр, — степенно ответил Токно, — мадам Элиза сама способна решать все бытовые ежедневные проблемы. Это те мелочи, к которым мы привыкаем, но при нарушениях памяти… Короче, вам не нужна сиделка: заботиться о себе ваша супруга может сама. Более того, она на лету схватывает всё. Но вдруг оказывается, что не знает банального: увидела в окно самолёт и очень удивилась… Это, думаю, пройдёт со временем… Но психологически ей будет тяжело: мир вокруг неё кажется ей совершенно незнакомым, и она в нём одинока… Конечно, вы, как супруг, поможете ей, но вы не сможете быть рядом постоянно… Иными словами, ей нужен некто, компаньонка, подружка, которая будет сопровождать её везде, но так, чтобы мадам не подозревала, что это … медицинская необходимость…

— Я подумаю над этим, — мрачно кивнул Марис. — Это всё, что вы можете мне сказать?

— Пожалуй, да, — слегка улыбнулся доктор. — Только поспешите: дней через пять мадам Марис сможет отправиться домой. А пока я рекомендую вам выходить с ней на свежий воздух — возле вашего корпуса разбит прекрасный парк, он огорожен и охраняется, так что посторонние туда не заходят…

— 22 —

Эшер Марис ждал возвращения Авенезера.

Уже вечерело, и Эшер начинал злиться: он собирался заехать в больницу ещё до ужина.

Наконец Чародей появился.

— Ты чем-то расстроен, друг мой? — с порога спросил Авенезер.

— Почему ты не сказал, что у неё была неудачная беременность? Что она перенесла тяжёлую операцию лет десять назад? — раздражённо вопросом на вопрос ответил Марис.

Авенезер спокойно пожал плечами.

— Я не знал о … её неудачах, — безразлично ответил он. — И какая разница тебе? Дети, правда, у неё есть… И не один… Но она-то этого не помнит…

— Зато у неё наличествует шрам в области живота! — возмутился Эшер.

— Тебя это смущает? — удивился Авенезер. — Но, если ты уже видел её так … открыто, — улыбнулся Маг, — то надо радоваться, а не причитать. Значит, дела идут в гору?!

Марис нахмурился.

— Ничего я не видел, — огрызнулся он. — Мне врач сказал… А я, как болван, не знал даже… Муж называется… Пришлось на ходу выкручиваться…

— Выкрутился? — ехидно спросил Авенезер. Эшер хмыкнул.

— Ну, ладно, прости, — примирительно проговорил Чародей. — Я, честно, не знал. Потому что это неважно…

Он помолчал. Марис теперь внимательнее присмотрелся к Авенезеру.

— Тебя тоже что-то настораживает? — спросил Эшер.

— Я бы сказал, заставляет искать, — медленно ответил Маг. — Не могу понять, куда делся, этот чёртов Фейлель…

— То есть как? — встревожился Марис.

— Ну, нет его в том мире, — ответил Авенезер. — Нет. И всё… И у нас нет… Словно испарился…

— А он ещё куда-нибудь может проникнуть? — предположил Эшер. — Ты же не в одном мире побывал…

— Я — это я, — задумчиво произнёс Маг. — А Фейлель иной… Зачем ему другие миры?

— Может, он пытается найти противоядие? — Марис ждал ответа.

— Нет, — покачал головой Авенезер. — Здесь что-то не так… Но я же проверил всех вокруг… И не нашёл…

— А, может, он скрывает свою силу или вообще отказался от неё ради любимой? Ведь ты сам говорил, что у них чувства небывалые…

Эшеру стало как-то боязно, боязно за себя… Связался тоже с этим Чародеем! А что, в сущности, он сам знает о магах и магии? А ну как прихлопнут его словно муху?.. Был богатейший магнат — и нет его… Вот вдове-то радость…

— Скрыть подобную силу невозможно, — наставительно заверил Авенезер. — А отказываться от неё глупо, ибо так он всё одно жену не вернёт… А Фейлель — маг умный…

— Тогда, что? — спросил Марис.

— Посмотрим, — ответил Авенезер. — Пока буду тщательнее проверять любого, вдруг появившегося в нашем поле зрения…

— 23 —

К утру следующего дня для мадам Марис была найдена служанка. Все данные о ней, её личное дело, внешность, возраст, привычки, интересы — проверено было всё. Именно соответствие требованиям мистера Мариса и сэра Авенезера дало возможность сорокапятилетней, весьма сдержанной и имеющей достаточный опыт работы в качестве личной прислуги мадам Виле Оски, предстать после завтрака перед Элизой.

Эшер познакомил супругу с новой служанкой, в обязанности которой входило всё, что касается приведения госпожи в порядок, исполнение прихотей и желаний хозяйки, сопровождение на прогулках и тому подобные мелочи, которые могут расстроить или утомить занятую своими важными мыслями и мечтами Элизу Марис.

Госпожа показалась Виле Оски дамой приятной и чрезвычайно красивой, видимо, достаточно доброй, но рассеянно-грустной. Служанка оправданно решила, что некоторая напряжённость в поведении мадам Марис есть следствие её болезни. Ведь забыть всё о своём прошлом и не иметь возможности вспомнить — это очень тяжело. И Оски приступила к выполнению своих обязанностей с удвоенным усердием: сочувствие чужой беде и хорошая оплата труда вместе способны повысить качество работы…

Эливейн была рада, что рядом с ней будет находиться добрый человек, который подскажет, объяснит, поможет освоиться в забытом ею мире. Но кое-что Эливь смущало: она не привыкла использовать других людей для выполнения своих работ. Она не помнила ничего о себе, но на уровне подсознания остались в ней её скромность, добропорядочность, простота… И потому к мадам Оски Элиза отнеслась скорее как к подруге, нежели как к служанке…

— 24 —

Виля Оски вышла из палаты, оставив супругов наедине. Эшер нежно смотрел на Эливейн.

Нельзя сказать, что ласковость его взгляда была наиграна: нет, он действительно желал видеть эту женщину своей, желал искренне, и даже не в корыстных целях… Кажется, впервые в жизни он начинал осознавать, что есть не просто влечение плоти, а есть нечто иное, большее, включающее в себя все возможные притяжения, но… Эливь виновато улыбнулась ему.

— Нет-нет, — тихо заверил он, — не надо извиняться… Не за что… Я просто любуюсь тобой…

Эливейн вздохнула.

— Милая, — проговорил Эшер, раскладывая на её постели принесённые им самим свёртки, — я тут кое-что тебе купил. На свой вкус… И размер угадывал… Прости, я всегда был неуклюж в выборе женских нарядов… Ты сама это делала. И делала великолепно… — он помолчал. — Ты поправишься, и мы обойдём все лучшие магазины. Ты сама выберешь… А журналы мод мадам Оски сейчас принесёт из машины — чтобы тебе было легче вспоминать… Просто ничего не осталось — ты же сама не хотела много, и всё было там, в особняке…

— Спасибо, Эш, — Эливь рассматривала платья, брючный костюм, пальто, шляпку, сапожки и… бельё…

С размером Марис явно угадал. Но Эливь разглядывала вещи слишком напряжённо.

— Что-то не так? — спросил тревожно Эшер. — Тебе не нравится?

— Не знаю, — честно призналась Эливейн. — Я не помню… Не помню, что носила… И мне показалось, что платья коротковаты… — она взглянула на Мариса. — Но я видела медсестёр, людей на улице… Такую длину носят…

— Ты очень красивая, — взяв её за руки, проговорил Эшер. — Тебе идут короткие юбки, открытые плечи… Ты вспомнишь… И у меня осталось несколько наших фотографий. Правда, очень мало — только те, что я носил с собой. Они в машине. Я вечером принесу…

Эливь кивнула. Но в глазах её была грусть, а на душе тревожно. Отчего? Она не знала…

— 25 —

На прогулку в больничный парк супруги вышли под руку.

Эливейн, действительно, была чрезвычайно красива. Ровная, безупречно гладкая кожа и тонкие длинные пальцы. Серебристо-серые большие выразительные глаза, немного грустно, но и с искренним интересом глядящие из-под полей модной шляпки. Приталенное светлое пальто до колен, высокие сапоги на каблуке подчёркивали стройность фигуры. Походка была лёгкой и грациозной, словно у юной девушки.

Гуляющих было немного. Но каждый обернулся, провожая удивлённым, восхищённым или завистливым взглядом мадам Марис, неспешно идущую под руку со своим супругом.

Эшер с гордостью отметил про себя, что его жена будет признана одной из красивейших женщин. И заслуженно. Вон даже за оградой застыл на мгновение какой-то санитар, видимо, перебегавший по делам из одного корпуса больницы в другой. «Смотрите и завидуйте!» — торжествующе-злорадно подумал Марис.

А нанятый Эшерем фотограф в это время делал своё дело: оставаясь невидимым для Эливейн, он отщёлкал достаточное количество кадров, чтобы к вечеру смонтировать и парочку свадебных фотографий, и несколько штук разных других. Марис помогал активно: то смешил супругу, то удивлял каким-то рассказом, то снимал с неё шляпку, то снова возвращал…

— 26 —

Новый санитар освоился быстро. Видимо, опыт работы у него был, действительно, немалый. И личное дело Дениса Джоя явно чем-то положительным для медицинской службы привлекло внимание начальства, ведь не просто так зайти за контейнером с пробирками на платное отделение больницы вызвали именно Дэна: кто-то хотел увидеть нового работника больницы своими глазами.

Динаэль шёл чуть вразвалочку, как бы без особого интереса созерцая серый осенний двор клиники. Дин оказался неплохим актёром — его манеры точь-в-точь соответствовали поведению настоящего Джоя.

Держа под мышкой круглый блестящий металлический ящичек, Динаэль размышлял о том, кто и зачем желал посмотреть на нового санитара. Никого постороннего Дин не заметил: пожилая медсестра лаборатории, молоденькая помощница, уборщица, два врача с травматологического отделения, достаточно грубо ругавшиеся с завлабом из-за задержанных по каким-то причинам результатов анализов весьма уважаемых, как они заявляли, клиентов… Пожалуй, один из врачей и должен был взглянуть на Джоя, и оценить… Но для чего?..

Мысли Динаэля, неотступно возвращавшиеся к главному, страшному, случившемуся только вчера, были прерваны его вечным ощущением близкого или далёкого присутствия Эливейн…

Он чувствовал, что она здесь, рядом, Но теперь рядом вдруг стало почти осязаемым. Дин повернул голову в сторону больничного парка…

Эливь не видела Дениса Джоя, остановившегося с той стороны ограды. Да и не знала его. Ей и в голову не могло прийти обратить внимание на засмотревшегося на неё постороннего мужчину, ведь она была замужней женщиной… А Динаэль даже в мыслях не смел докучать ей своим присутствием: он не мог сказать ей правду о прошлом, ибо она бы не услышала его или, что ужасало, яд Авенезера немедленно убил бы её, достигни хоть одно слово правды из уст представителя её прошлой жизни сознания мадам Марис.

«Любимая, — пронеслось в голове Дина. — Я всё равно буду рядом… Я умру за тебя, если кто-нибудь посмеет причинить тебе боль… И я помогу тебе, когда ты поймёшь, что Марис чужой тебе человек… Ты уже в день нашей свадьбы чувствовала, какое желание загадать. А я посмел поправить тебя… Прости, я не смог уберечь тебя от этого ужаса…» Невозможно передать словами муки, терзавшие сердце Дина, но лицо Дэна Джоя сохраняло выражение некоторой грубоватой снисходительности к окружающим, а губы снова сложились в презрительно-нахальную полуулыбочку…

«Я должен найти способ создать новый не менее сильный, чем прежний, Оберег для нашего мира, — Динаэль продолжал свой путь вдоль ограды парка. — Пока я буду закрывать Границу сам… Но, когда мои силы иссякнут… Судьба нашего мира не должна зависеть от моих чувств, даже сильных… Это опасно для других… Так случилось сейчас… Хотя, конечно, Провидению лучше знать… Но…»

Джой снова на мгновение замедлил шаги. «Я усомнился в мудрости Высших Сил? — с ужасом подумалось Дину. — Ведь время уже убеждало меня, и не один раз, что человек может чего-то не понимать, но с точки зрения Небес… Думай, думай! — приказал он себе. — Ты Верховный Маг и ты муж Эливейн. Ты обязан защитить людей своего мира от Зла и ты обязан спасти любимую… Думай!»

Отчаяние накатывало на Динаэля. Но он своей железной волей брал себя в руки и заставлял смотреть на мир прямо, принимая всё, как есть, и оставаться самим собой — честным, преданным, смелым, терпеливым…

— 27 —

Фотограф выполнил свою работу на «отлично». Если профессионал и обнаружит подделку, то Эливейн и в голову не придёт сомневаться в подлинности снимков.

Эшер Марис, щедро расплатившись с фотографом, отправился к супруге в больницу.

А за окрылённым от полученного гонорара «мастером» невозмутимо последовали люди магната: оставлять в живых подобного свидетеля было не в правилах Мариса.

Потом наёмные убийцы с чувством выполненного долга вернулись в дом своего хозяина. А фотограф, вполне закономерно считавший себя мёртвым, вдруг почувствовал, как его тряхнули за плечо… Он со страхом приоткрыл глаза.

Над ним склонился человек. Рыжие с проседью волосы, странные сине-зелёные глаза. И ещё более странное одеяние: куртка — не куртка, средневековые доспехи — не похоже…

Человек ещё раз тряхнул фотографа и резко посадил его, прислонив спиной к дереву.

Местечко было пустынное, далеко от города. Лес, болото.

Человек развернул руку фотографа ладонью к небу и выложил на неё какой-то холодный предмет. Фотограф, не смея проронить ни слова, взглянул на свою ладонь.

Между пальцами начинала капать вода. Лёд таял, а на руке остались две пули.

— Это вам на память, — спокойно проговорил незнакомец. — И немедленно уезжайте отсюда, чтобы никто даже подумать не мог, что вы живы.

Фотограф, не имея сил произнести ни слова, только кивал головой.

Динаэль пристально взглянул ему в глаза, понял, что тот в своём уме и осознаёт происходящее.

— Прощайте, — коротко сказал Дин.

Фотограф только вылупил глаза: незнакомец исчез, растаял в воздухе, испарился.

Несостоявшийся убиенный несколько минут сидел на земле, потом вскочил на ноги и пустился прочь… Но рекомендацию незнакомца он выполнил: ни одна живая душа долго ещё не знала, куда делся некий фотограф, столь великолепно подделавший фотографии по заказу мистера Мариса…

— 28 —

Авенезер был в бешенстве.

Он ощутил присутствие Фейлеля в своём мире. Но где? Пока Чёрному Колдуну удалось установить примерное местонахождение противника, тот исчез, исчез так же внезапно, как и появился. А пытаться отыскать Мага, способного спрятать свои волшебные способности или молниеносно перенестись в иное измерение, практически бесполезно. Тем более что точность установления места его нахождения мала лишь относительно всей территории мира, ибо район в десятки квадратных километров — весьма значительное пространство, когда хочется найти одного человека, да ещё не желающего быть найденным…

Теперь Авенезер был начеку вдвойне. Теперь он знал точно, что будет скрупулёзно проверять каждого, кто появится в его поле зрения и попытается приблизиться к мадам Марис…

Конечно, спасая фотографа от гибели, Динаэль отдавал себе отчёт в том, что Тёмный Маг обязательно почует своего противника. Но не попытаться использовать шанс сохранить жизнь человеку, пусть и не симпатичному в своих поступках Дину, Верховный Маг не мог. Динаэль понимал, что только он узнал о готовящемся преступлении, и только он может защитить несчастного. И рассчитал Дин верно: он успел не дать фотографу погибнуть и успел исчезнуть раньше, чем Авенезер оказался способен начать поиски…

— 29 —

Прогулка пошла Эливейн на пользу.

Мадам Марис заметно оживилась, на щеках появился румянец. Она даже подшучивала над собой, когда Эшер терпеливо объяснял ей, что такое фотография, телевидение, радио, телефон.

— Ну, надо же! — внимательно выслушав мужа, воскликнула Элиза. — Как странно устроен человек! Как слаб он!.. Забыть всё, что является общеизвестным! Как младенец, начинать познавать мир с нуля!.. Мне жаль, Эш, — тихо закончила она, — что тебе приходится объяснять мне элементарные вещи…

— Ничего, милая, — улыбнулся Марис. — Мне даже приятно: ты очень внимательная ученица. И способная…

Здесь Эшер не врал: он, действительно, был восхищён тем, как быстро Эливейн схватывала новое, как легко осваивалась в совершенно незнакомом ей мире…

Попрощавшись с супругой до вечера, Эшер уехал на работу. А Элиза Марис осталась с мадам Вилей Оски — изучать модные журналы и смотреть телевизор, дабы вспомнить, как она считала, то, что её память почему-то решила не сохранять…

— 30 —

Эливейн осваивалась удивительно быстро.

Журналы мадам Элиза пролистывала не спеша, внимательно всматриваясь в лица моделей, их наряды и позы. Через два часа она, улыбнувшись, сказала своей служанке-подруге:

— Думаю, достаточно. Я поняла. Теперь мне легче будет подобрать себе в магазине то, что устроит меня и понравится Эшеру. Мне хочется, чтобы мой выбор соответствовал и его вкусу… Вы мне поможете, если я ошибусь, мадам Оски?

— Я постараюсь, — заверила Виля.

— 31 —

Потом до обеда смотрели телевизор. Новости, о животных, о детях, какую-то мелодраму и снова новости.

Новости вызвали у Эливейн слёзы. Она почему-то никак не могла смириться с тем, что ежедневно в мире гибнет столько людей: катастрофы, аварии, болезни… И это не считая неотвратимой человеческой старости… Эливь поразили сообщения о случайностях, халатности, ошибках, приводящих к ужасным последствиям…

Две передачи о животных немного утешили её: в одной просто рассказывали о жизни птиц степей, а в другой — о четвероногих друзьях людей: о собаках и лошадях попавших в добрые руки.

Дети вызвали умиление в сердце Эливейн, хотя кое-что осталось ей непонятным. Например, почему вообще у одного из маленьких героев передачи возникло желание посадить бабочку в банку: ведь наблюдать за насекомым, чего мальчику и хотелось, можно прямо на поляне…

Мелодрама тоже показалась Эливейн неплохо разыгранной, с хорошей идеей, но слишком упрощённой, словно создатели считали своих зрителей совсем примитивными для вещей более высоких…

— 32 —

Вечером мадам Марис сообщила супругу, что готова создать свой гардероб, что, кажется, она могла бы ездить верхом, что ей хочется попробовать рисовать и что, возможно, у неё были какие-то литературные наклонности, так как она чувствует необходимость выразить накопившееся на душе словами…

Эшер улыбнулся.

— Верхом ты ездить будешь, — кивнул он, — как только доктор разрешит. Твой конь, спокойный и покладистый, стоит на конюшне в спортивном клубе «Серебряная Подкова». Я подарил Лучистого тебе на свадьбу. Но ты ещё ни разу на него не села. Мне приятно, что ты, наконец, о нём вспомнила.

Эливейн тоже улыбалась. Она видела, что Эшер рад за неё. По крайней мере, ей так казалось…

— Теперь о рисовании, — Марис виновато взглянул на жену. — Твоя мастерская… сгорела… А я ничего не смыслю ни в красках, ни в холстах… Если ты чуточку потерпишь, то, как только позволит доктор, мы съездим в специализированный магазин, и ты сама всё выберешь.

— Спасибо, — кивнула Эливейн. — И не извиняйся. Ты же не виноват… А я поправляюсь, да? — спросила она, с надеждой глядя в его глаза. — Ведь получается, что я что-то вспомнила… о себе… о своих увлечениях?

— Конечно, милая, — Марис взял Эливейн за руки. — И ты обязательно вспомнишь всё.

Он наклонился к её лицу. Она покраснела и невольно вздрогнула… Нет, она не была готова — она стеснялась его… Видела его доброе к себе отношение, ценила его заботу и терпение, но… не могла поцеловать его… Хотя и считала своим мужем…

— Прости, — с болью прошептала она.

— Ничего, — заверил Эшер. — Я же говорил, что готов ждать столько, сколько понадобится… Просто помни, что я люблю тебя…

Эливейн тихонько кивнула…

— Кажется, ты что-то ещё говорила о ноутбуке? — спросил Марис.

— О чём? — не поняла Эливейн.

Эшер просто и толково рассказал супруге, что пишут теперь книги не пером на бумаге, как пару веков назад, а набирают текст на специальном приборе… Объяснения Мариса о том, что представляет собой компьютер и для чего он служит, повергли Эливейн в изумление. Она слушала очень внимательно, а потом спросила:

— И я умела… умела работать с этой… удивительной вещью? У меня был свой но-ут-бук?

— Да, Элиза, — ответил Эшер. — Правда, ты всегда была слабеньким пользователем, но набрать текст и сохранить файл у тебя получалось.

Эливейн так грустно посмотрела на Эшера, что тот искренне пожалел её.

— Милая, — ласково проговорил он и нежно, как маленькую, погладил по волосам, — я рядом. Я помогу тебе. И ты научишься заново. Хорошо? Я завтра принесу тебе новый ноутбук. Подождёшь?

— Конечно, Эш, — кивнула она. — А ты уверен, что у меня получится?

— Не сомневаюсь, — заверил Марис. Супруги помолчали.

— И ещё один вопрос, — грустно спросила Эливейн. — Можно?

— Конечно, — ответил Эшер.

— Чем ты занимаешься? — Эливь смотрела в лицо Мариса.

— Странно, — медленно проговорил тот. — Ты никогда прежде не интересовалась моей работой… Я бизнесмен. Я владею несколькими фабриками и заводами. У меня свои предприятия во многих странах. Я основатель одной из крупнейших мировых корпораций…

— То есть, ты богатый человек?

— Да, — улыбнулся Марис. — Мы очень богаты. Ведь всё, что есть у меня, я с радостью подарю тебе…

— Я не об этом! — виновато воскликнула Эливь. — Значит, ты помогаешь людям? Тем, которым плохо?.. Я видела новости… по телевизору… Так страшно!..

— Помогаю, — согласился Эшер. — Это называется благотворительностью…

— Слава Богу! — Эливейн облегчённо вздохнула. — А то я… я испугалась… Тут говорят всякое… Я вхожу — замолкают… Но кое-что я слышу… А мне почему-то кажется, что мой муж делает людям добро… Спасибо тебе…

Марис заставил себя улыбнуться…

— 33 —

Эшер и Авенезер сидели в кабинете Мариса в доме, куда через несколько дней из больницы приедет мадам Элиза.

— Ты не говорил, что он так силён, — недовольно поморщился Эшер. — А если он объявится прямо тут?

— Не объявится, — заверил Авенезер. — Он не посмеет подвергнуть такой опасности свою жену. Ведь она в наших руках. Он появится — мы можем убить её. Он попытается ей рассказать — яд выполнит свою смертельную миссию. А противоядия даже у него нет.

— Но ты будешь внимательнее к… новым людям? — уточнил Эшер.

— Разумеется, — кивнул Колдун.

— Да, — словно невзначай, проговорил Марис, — у меня сменилась секретарша…

— Я рад за тебя, — хмыкнул Авенезер. — Надеюсь, ты понимаешь, что твоя супруга ни о чём подобном узнать не должна.

— Помню, помню, — отмахнулся Эшер. — Но я же не монах… Я не могу столько времени только ждать… А, похоже, скоро не получится… Она даже поцеловать себя не даёт…

— Какой ты шустрый! — засмеялся Авенезер. — Она иная. Я тебя предупреждал. Она чует сердцем. И если есть хоть чуточка сомнения… Так что будь терпелив и честен. По крайней мере, убеди её в этом… Она вряд ли тебя полюбит… Но она уверена, что ты её муж и что она вышла за тебя по любви… А, значит, она чувствует вину перед тобой, вину оттого, что всё забыла… В конце концов, пожалеет, приласкает… Ведь ты так терпелив, так нежен и так мучаешься… А большего нам не надо…

— Не надо, — эхом повторил Марис. Авенезер сощурился, пристально взглянув на Эшера.

— Это ты брось, — усмехнувшись, сказал он. — Советую, как другу… Не надейся: когда-нибудь она поймёт, что не может быть с тобой, не потому, что не помнит того счастливого времени вашей любви, о котором ты ей напеваешь, а потому что теперь не любит тебя… А мы-то знаем, что и не любила… А ведала бы твои дела — просто презирала бы… — Авенезер задумался на мгновение. — Хотя, не презирала бы… Она этого не умеет… Они там, в том мире, вообще странные…

Колдун сделал неопределённый жест рукой.

— Может, ей ещё какого-нибудь психолога нанять? — спросил Марис. — Ну, амнезия — болезнь сложная… Психологический тренинг здесь не лишний…

— Можно, — согласился Авенезер. — И занята она будет больше… Чтобы некогда было твоей работой интересоваться… И тому подобным…

— Идёт, — подвёл итог Эшер. — Завтра же поговорю с главврачом. У них-то есть подобного рода специалисты… А ты проверишь, — напомнил Марис Авенезеру.

Тот презрительно скривился:

— А то бы я не догадался… Спасибо, «босс»…

— 34 —

Марис сидел в кресле в кабинете главврача больницы. Сам господин Токно ещё не вернулся с обхода, но Эшера, как богатого и влиятельного клиента, пригласили подождать доктора прямо в кабинете.

Марис перебирал в своей памяти образы прежних любовниц и удивлялся: до сих пор ни одна женщина не казалась ему столь желанной, как Эливейн Фейлель, которая фактически была и старше его, и морально превосходила своего мнимого мужа. Поймал Эшер себя и на мысли о том, что испытывает к этой женщине не просто интерес охотника, а нечто большее, доселе ему неведомое, то самое, что презирал Авенезер и веры во что не допускал он сам…

Дверь распахнулась, и мистер Тери вошёл быстрыми шагами в свой кабинет, коротко кивнув посетителю и подобающе случаю улыбнувшись.

— Вас интересует, господин Марис, когда вы сможете забрать свою очаровательную супругу домой? — спросил доктор.

— И это тоже, — согласился Эшер. — Но мне хотелось бы услышать ваши рекомендации по поводу психологического состояния Элизы. Я бы хотел нанять психолога, занимающегося именно проблемами амнезии. Вы можете мне порекомендовать подобного специалиста?

— И да, и нет, — задумчиво ответил Токно.

— То есть? — не понял Марис.

— Видите ли, — неспешно проговорил доктор, опускаясь на стул напротив Эшера. — Человеческая память — вещь сложная и странная. Есть много специалистов, утверждающих, что они способны помочь человеку, потерявшему связь с прошлым… Но далеко не все действительно могут оказать эту помощь. А могут и навредить… Иными словами мне лично не знаком дипломированный именитый психолог, которого я бы мог порекомендовать для мадам Марис. Её случай вообще уникален: она ничего не помнит о себе до трагического пожара, вообще ничего! Но замечательно быстро, легко усваивает всю сложнейшую информацию… Это потрясающе!.. Но вы правы: ей тяжело, очень тяжело, тяжело психологически, морально. Новое в таком огромном объёме!.. Вы правильно наняли ей служанку, которая стала для неё подругой. И вам нужен для мадам Элизы психолог, но не по образованию психолог, а по призванию…

— Поясните…

Марис уже начинал понимать, что у Токно есть на примете нужный человек. Но человек этот, возможно, вообще не работает в области медицины… Однако Эшер понимал, что ему мистер Тери не порекомендует того, в ком сам не будет уверен: шутить с магнатом было опасно, и все это знали.

— У меня есть человек, который вытащил, так сказать, троих… — Токно многозначительно поднял палец, — …троих, — повторил он, — из этого ужаса, называемого амнезией. Его личное дело я проверял, встретился с последним его клиентом… Я знал, что вы будете искать подобного специалиста…

— Кто же он? — нетерпеливо перебил Марис.

— Всего лишь санитар с муниципального отделения нашей клиники, — сразу ответил господин Тери. — Я сам беседовал с ним, когда принимал его на работу по переводу из пригорода. Я знаю таких людей: он не очень приветлив к окружающим, но честен и добр к своим клиентам, даже если это только грязный запущенный бездомный бродяга… И, мне думается, он вам подойдёт. И, возможно, только он вам и нужен…

— Ладно, — мотнул головой Марис. — Его личное дело проверят мои люди… А сколько ему лет? — вдруг, нахмурившись, спросил Эшер.

Доктор едва заметно улыбнулся.

— Он достаточно опытен в своей работе, — заверил Токно Мариса. — И он не заинтересуется красотой вашей жены.

Марис негодующе вскинул бровь.

— Он гей, — невозмутимо пояснил Тери Токно. — И об этом тоже сказано в его личном деле.

— Хорошо, — кивнул Марис. — Я бы хотел побеседовать с этим … психологом-самоучкой.

— Я вызову его специально для вас, — кивнул доктор.

— 35 —

Дин-Денис шёл по дорожке через парк к корпусу элитного отделения больницы.

За время, прошедшее с момента окончания его первого дежурства в этой клинике, он успел взглянуть в глаза фотографу, снимавшему из укрытия Эливейн-Элизу в парке, успел проверить новую систему охраны Границы и даже немного поспать, уже в роли Джоя, предоставив возможность настоящему Джою разобраться с вещами и электронной почтой в новом жилище прибывшего в город по переводу санитара, и, таким образом, поставив себя вне подозрений Авенезера, ибо вот он, новый человек больницы, санитар Дэн, сидит у себя в квартирке и занимается своими делами.

И тут-то раздался бесцеремонный телефонный звонок. Дин-Дэн, как и положено, ответил недовольным заспанным голосом и… выругался вслух сам себе, но так, чтобы на другом конце провода слышали: раздражение было понятно — санитару не дали отдохнуть по-человечески и уже требуют явиться немедленно к мистеру Тери Токно…

Итак, мнимый Джой шёл к главврачу больницы. На его лице сохранялось слегка презрительное выражение, взгляд был скучающим, но сердце Дина замирало от радостной надежды. Неужели удача так благосклонна к нему?! Вчера ему посчастливилось собственными глазами увидеть Эливь, живую, даже смеющуюся. Он ничего не мог узнать о ней более. Он с болью понял, что Эшер Марис чрезвычайно талантливый актёр и очень терпеливый охотник: Динаэль видел, каким милым, добрым, заботливым, любящим супругом предстал миллионер перед Эливейн, понимал, что той долго не удастся узнать истинное страшное и жестокое лицо своего мнимого мужа, прочувствовал снова, как беспомощен он сам, не имеющий права даже намекнуть на настоящее прошлое любимой, дабы не убить её… А сегодня, благодаря прежним работам Дениса, Дин может оказаться совсем рядом с Эливейн… Эта надежда буквально окрыляла Динаэля, хотя он и понимал, что изменить в случившемся ничего не сможет…

— 36 —

Денис Джой толкнул дверь кабинета мистера Токно.

Взорам главврача, Эшера Мариса и Авенезера предстал светловолосый и кареглазый мужчина лет сорока с небольшим, роста чуть выше среднего, в потрепанных джинсах и тёмной куртке, из-под воротника которой виднелся капюшон трикотажного серого джемпера. Картину дополняла небрежная густая чёлка, прикрывавшая беловатый рубец на лбу и холщовая, явно давно не стираная сумка на длинном брезентовом ремне через плечо. Санитар слегка кивнул головой в знак общего приветствия, не выразив при этом ни смущения, ни подобострастного уважения людям, находящимся гораздо выше его на социальной лестнице.

Тери Токно смотрел на Джоя с интересом: он знал о достоинствах этого человека как медработника и испытывал к нему профессиональную симпатию, несмотря на то, что Денис был всего-навсего санитаром.

Эшер Марис оценивал предполагаемого «психолога», уже всё зная о его прошлом и настоящем, о личном и общественном.

Авенезер прощупывал на свой магический взгляд нового человека, человека со шрамом… Но ничего подозрительного, опасного не обнаружил… И слегка кивнул Эшеру…

Динаэль мысленно улыбнулся: он почуял проверку Колдуна, заметил неприметный знак Марису. И Дин с радостью понял, что будет рядом с Эливь…

— 37 —

— Что-то странно вы меня разглядываете, — небрежно усмехнулся Денис, не смущаясь того, что он позволил себе первым высказаться, хотя здесь явно ему отвели роль только отвечающего на вопросы.

— Мистер Джой, — приветливо заговорил Тери Токно, — я пригласил вас, чтобы представить господину Марису и его помощнику господину Авенезеру.

Дин-Денис слегка поклонился. Правда, осталось непонятным, кому именно он отдал знак приветствия.

— У господина Мариса, — продолжал главврач, — как вы, наверное, слышали, произошла огромная неприятность.

Джой молча кивнул.

— Супруга господина Мариса, к счастью, осталась жива и даже не пострадала от огня, — говорил Токно. — Но у неё амнезия… Вам ведь удалось помочь нескольким больным с таким диагнозом?

— Вы хорошо изучили моё личное дело, — усмехнулся Денис. — Думаю, и биографию проштудировали, — он прищурился. — Но только одному, потерявшему память, удалось восстановить в своём сознании моменты прошлого. Двое других лишь заново адаптировались в жизни… И я не дипломированный специалист…

Джой многозначительно взглянул на Мариса. Тот лишь слегка махнул рукой в знак того, что всё это ему известно.

— Важно для господина Мариса другое, — спокойно пояснил главврач. — Главное, что пострадавшие при вашем психологическом сопровождении освоились в жизни, о которой они ничего не помнили, легко, без нервных срывов… А для мадам Элизы именно это и требуется.

— Но я скорее давал им не психологические тренинги, а просто своё время, — Денис говорил неспешно, спокойно. — Человеку, потерявшему память, просто нужно больше внимания, чем другим. Его не следует надолго оставлять одного. Он должен быть уверен, что рядом или в соседней комнате, есть тот, кто его поймёт, поддержит, кто ему всегда поможет. И всё.

— Именно, — наконец вступил в разговор сам Марис. — У моей супруги есть надёжная служанка. Рядом всегда охрана. Я забочусь о ней… Но я много работаю. И кроме прислуги нужен человек, хорошо знакомый с проблемой амнезии. И уж если сам мистер Токно рекомендует вас, я соглашаюсь с его мнением.

Джой серьёзно взглянул на главврача.

— Хорошо, — после паузы ответил Дин-Денис. — Пожалуй, раз доктор Тери считает именно меня способным чем-то помочь… Я ценю ваше мнение, сэр, — и санитар почтительно поклонился мистеру Токно. — Я согласен.

— Поговорим об оплате и времени… — приступил к делу Эшер Марис.

— Время — на моё усмотрение, — весьма небрежно перебил его Джой. — А оплата… Сначала посмотрим на результат…

Марис хотел было возмутиться таким непочтением, но Токно сделал ему успокоительный знак рукой.

— Ну, — снисходительно протянул Марис, — раз вы, мистер Тери, тоже так считаете…

— Вот и договорились, — подвёл итог Токно.

— Историю болезни, пожалуйста, — Джой протянул руку. — Через два часа верну, с территории больницы документ не вынесу: посижу, почитаю в парке — погода хорошая.

— Сидите и читайте, сколько понадобится, — Токно протянул папку Денису. — Только в моём кабинете. Не стесняйтесь. Мешать никто не будет — я ухожу на конференцию.

— Да, — Денис тут же расположился в удобном кожаном кресле у окна, — мадам Марис пока ничего не говорите. Пусть её служанка зайдёт за мной через пару часиков — тогда я буду знать, как и когда лучше первый раз предстать перед вашей супругой, — Джой сложил губы в подобие приветливой улыбки, а глаза смотрели словно сквозь Мариса…

— 38 —

Динаэль погрузился в чтение.

Удивительно, как пресса и телевидение, обмусоливавшие пожар в особняке Мариса со всех сторон, не раскопали этого! Выкидыш… Она была беременна…

Дин сидел в кабинете один. Он до крови прокусил себе губу… Вот почему Эливь была так счастлива в то роковое утро! Она мечтала сказать ему… Вечером… А он… Он и не догадался…

«Милая моя… Несчастная моя… Господи! Как же помочь тебе?»

Дину казалось, что у него болит всё… Он чувствовал Эливь. Чувствовал всегда. И в тот день ощутил её боль… И не понял — почему… Дин сжал ладонями виски…

— 39 —

Мадам Оски постучалась в кабинет мистера Токно спустя ровно два часа…

— Войдите, — ответил мужской голос.

Ответил негромко. Но не расслышать, не разобрать сказанного было невозможно.

«Хорошая дикция…» — отметила про себя мадам Виля. Когда-то она окончила курсы актёрского мастерства и ценила чёткость речи.

Оски вошла в кабинет. Джой поднялся ей навстречу.

Динаэль умел разбираться в людях. Мадам Виля сразу расположила Дина к себе: он снова поблагодарил Судьбу, теперь за то, что у Эливь в этом чужом и незнакомом ей мире есть друг, настоящий друг, честный и верный.

— Добрый день, — проговорил Джой. — Вы мадам Оски, служанка Элизы Марис?

— Да… сэр, — сделав паузу, ответила Виля. Денис усмехнулся.

— Сэр?.. — сказал он. — Для меня это слишком. — Денис Джой, — представился он. — Работаю санитаром в этой же клинике… Но…

— Я знаю, — поспешно договорила за него Оски. — Мистер Марис кратко объяснил, кто вы и почему в качестве психолога пригласили именно вас. Только мадам Элизе пока ничего не говорили.

Дин кивнул.

— Мне показалось, что вы… тепло произнесли имя вашей госпожи, — словно мимоходом сказал вдруг Джой. — Ваша интонация была иной, когда вы упомянули её мужа.

— Это любопытство или данный вопрос имеет отношение к делу? — нахмурилась мадам Оски.

— Не сердитесь, — Дин-Денис смотрел мягко. — Мне хотелось знать, вы только выполняете свою работу или … мадам Марис для вас более чем госпожа?

Виля довольно долго вглядывалась в лицо Джоя. Тот не отводил взгляда, был спокоен и явно доброжелателен.

— Может, это и покажется странным, — ответила наконец мадам Оски, — но я с первой минуты почувствовала расположение к Элизе Марис… И, мне кажется, она тоже видит во мне не только служанку. Ей нужен друг. И я рада, если смогу этим другом быть…

— Спасибо, — тепло прозвучали слова Джоя. — Значит, вашей госпоже очень повезло… Вы сможете помочь мне, а, следовательно, ей.

Оски кивнула.

— Мне думается, — с грустью проговорила она, — что мадам Элизе значительно тяжелее и страшнее, чем она показывает мужу…

— Мы попробуем ей помочь, — заверил Джой. — Попробуем…

— 40 —

Не дождавшись служанки после обеда, утомлённая утренними физиотерапевтическими процедурами Эливейн-Элиза уснула.

Оски вернулась в палату своей госпожи в сопровождении Джоя. Тот приостановился у двери, а когда Виля обернулась и шепнула ему, что мадам спит, робко спросил:

— Можно мне зайти на минутку?

Оски мгновение колебалась, но потом благоразумно решила, что Денис Джой всё-таки психолог, то есть как врач, а многое о болезни пациента можно узнать, наблюдая за его сном… И Виля пропустила Дэна в палату…

Эливь спала… Крепко… Лицо её было грустно… И она обнимала подушку… Точно так, как те одиннадцать лет их разлуки… Дин хорошо помнил рассказ дяди…

Значит там, глубоко в подсознании, живёт то, что Эливь не сможет вспомнить… И это будет мучить её… Манить неведомым… Терзать… Не давать покоя… Как неясная щемящая душу мечта, которая рождается в нашем сердце без видимых причин и не отпускает уже никогда…

— Ну, что? — шёпотом спросила Оски.

— Пока не знаю… — честно ответил Денис.

— 41 —

Эливейн сладко потянулась и открыла глаза. Мадам Оски, сидевшая в кресле и читавшая книгу, улыбнулась своей госпоже. Что-то новое, спокойное, счастливое, заметила Виля в глазах Элизы.

— Вы хорошо выспались? — спросила Оски.

— Очень! Эливь села на кровати.

— Мадам Оски, — спросила она, — а с вами случалось такое, что, просыпаясь, вы не помнили содержание увиденного сна, но светлое ощущение от видения оставалось?

— Конечно, госпожа Элиза, — ответила Виля, подходя к Эливейн. — Значит, сон был добрым… И мне искренне радостно, ибо вы выглядите очень счастливой.

— Да, — задумчиво кивнула Эливь. — Мне стало как-то спокойнее… Не знаю почему…

— Пойдёмте на прогулку, — предложила мадам Оски. — Вот и солнышко выглядывает…

— Пойдёмте, — согласилась Эливейн. — Мне хочется на воздух…

— 42 —

Дин-Денис сидел на лавочке в больничном парке и, казалось, просто грелся в лучах редкого осеннего солнца. На самом деле Динаэль был погружён в невесёлые думы: он знал, что не в его власти вернуть любимой утраченное счастье, и мучился вопросом о том, как защитить свой мир от нападений Зла.

На дорожке, ведущей от корпуса больницы, появились Эливь и мадам Оски.

Внешне ничего не изменилось в позе и выражении лица санитара — он словно и не заметил новых гуляющих. Но внутренне… Дин всецело отдался любованию… Эливейн, в серебристо-сером пальто, едва доходившем ей до колен, стройная, слегка задумчивая… Его Эливейн… Его единственная… Такая близкая и такая недосягаемая… Тогда, давно, когда в полубреду он впервые увидел её, она тоже была в серебристо-сером… Сколько счастья было потом! Сколько бед они вынесли вместе!.. А теперь он не мог даже намекнуть на прошлое, не мог, дабы не погубить её, дабы не позволить Яду Забвения нанести своей жертве смертельный удар…

Эливь заметила на скамейке человека и поняла, что мадам Оски поведёт её именно по этой аллее, мимо сидящего на солнышке незнакомца.

— Это и есть мой психолог? — спросила вдруг Эливь. — Или психотерапевт, как точнее?

— Но, мадам?.. — изумилась Оски. — Откуда вы узнали… про психолога? И вообще…

Эливейн слегка улыбнулась.

— Простите меня, Виля, — смущённо ответила она. — Просто утром я случайно слышала ваш разговор с Эшем… Дверь была неплотно прикрыта… Но вы оба были так встревожены тем, как я отнесусь к предложению заниматься с психологом, что я не решилась вам признаться… А этот человек явно находится здесь не из своей прихоти… И он давно посматривает в нашу сторону…

— Да вы сама психолог! — добро усмехнулась Оски. — Но вы правы, — сказала она, подводя Эливейн к незнакомцу. — Это и есть тот человек, которого ваш муж хотел бы рекомендовать вам в качестве психолога.

Женщины как раз приблизились к Динаэлю. Тот, уже догадавшись, что говорят о нём и что придумывать ничего не надо, поднялся навстречу дамам.

— Добрый вечер, мадам… Марис, — Дин почтительно поклонился.

Мгновенная пауза, возникшая перед произнесённым, наконец, именем, выглядела вполне естественно: не может же человек с ходу взять и вести себя как давно знакомый… На самом деле это обращение к любимой далось Дину нелегко…

— Это господин Денис Джой, — представила мадам Оски санитара своей госпоже. — Он постарается помочь вам справиться с… тревогами. Как психолог…

— Рада знакомству, — Эливь протянула Джою руку.

Тот снова поклонился и поцеловал пальчики в тонких кожаных перчатках.

— Ну, что вы! — Эливь искренне смутилась…

Но было и ещё одно, что заставило Эливейн ощутить странную неловкость: она почувствовала, что рядом с этим человеком ей удивительно спокойно, гораздо спокойнее, чем даже рядом с Эшем…

«Видимо, это специфика его профессии, — подумала она, — располагать к себе людей и успокаивать, рассеивать их тревоги…»

Потом они долго гуляли по парку. Ходили, сидели на скамеечках, разговаривали, смеялись. Мадам Оски с радостью отметила про себя, что госпожа Элиза словно перестала чего-то постоянно бояться, исчезла её некоторая зажатость.

«А он, действительно, талантливый психолог, — уважительно подумала Виля. — Вот и слава Богу…»

— 43 —

Марис принёс супруге обещанный ноутбук. Эливейн бережно взяла в руки совершенно незнакомую ей вещь и робко взглянула на Эшера.

— Ничего, — мягко сказал тот, — ты вспомнишь. А я помогу…

И они удобно расположились у стола.

Эливейн уже хорошо освоилась с телевизором и DVD-плеером. Она внимательно посмотрела учебную передачу для начинающих пользователей ПК. Она была умна и усидчива… Через полтора часа объяснений и проб, мадам Марис уже достаточно уверенно могла включить и выключить компьютер, найти и открыть нужную ей папку или файл, работать с текстовым редактором и сохранять набранную вещь…

Эшер улыбался. Но в мыслях он был поражён, ошеломлён: если бы в его жизни прежде хоть раз встретился человек, освоивший азы компьютерной грамотности за какой-то час с небольшим, возможно, его удивление было бы меньше…

Эливь открыла папку «Наши фото».

— Это то, что сохранилось у меня, — пояснил Эшер. — Я их сканировал и записал тебе.

— Спасибо, — Элиза благодарно кивнула. — Ска-ни-ро-вал, — медленно повторила она. — Это на ска-не-ре? — Эливь вопросительно посмотрела на Мариса.

— Да, — подтвердил тот и хотел объяснить подробнее.

— Это такой прибор, — остановила его Эливейн. — Я смотрела сегодня по телевизору… Он копирует любой документ, рисунок и передаёт в па-мять ком-пью-те-ра. А потом можно просмотреть изображение на эк-ра-не.

— Ты умничка! — воскликнул Марис.

Элиза покраснела.

После они вдвоём смотрели фотографии. Монтаж был искусным. Не то что Эливь, но мало кто смог бы заподозрить подделку.

Здесь были три свадебных фотографии. Достаточно закрытое платье невесты позволило фотографу легко заменить лицо погибшей в огне женщины. Ещё пять снимков должны были напоминать супругам о счастливых поездках на море, в горы и просто о прогулке по городу. На этих кадрах Элиза то улыбалась, то задумчиво смотрела вдаль… Ведь в больничном парке Эшер не зря старался своими разговорами вызывать на лице мадам Марис разные выражения…

Вечером, когда Эшер уехал, Эливейн села печатать рассказ. У неё, наблюдательной и литературно одарённой, уже родилась и разрослась идея о создании целого цикла небольших вещей под общим названием — «Больничные истории».

— 44 —

Марис молча смотрел на Авенезера. Тот широкими шагами расхаживал по комнате взад и вперёд. Колдун был не в духе.

— Что случилось? — спросил наконец Эшер.

— Ничего, — зло огрызнулся Авенезер. — Если ты помнишь, мне пришлось начать военные действия.

— И что? — насторожился Марис. — Так плохо? Ты же говорил…

— Говорил и говорю: твоя задача — твоя жена! И постарайся! — перебил его Чародей.

— Я и стараюсь, — Марис начинал сердиться. — Она считает меня своим законным любимым супругом. Она хочет быть честной женой… Но, ты и сам знаешь, нужно время.

— Просто будь сосредоточеннее, не дай ей ни малейшего повода усомниться хоть в чём-то, — чуть мягче проговорил Авенезер.

— Хватит загадок! — Марис взглянул на Колдуна в упор. — Что у тебя на Границе?

— Бои, — нехотя ответил тот.

— И? — продолжал Эшер.

— И у нас есть потери. А у них — нет. Только раненые. И ОН меня не пускает. И Оберег этот чёртов действует! А ОН приходит отсюда! Сильный, дьявол… Сам сражается и людей своих успевает спасти… А потом исчезает… А куда?.. Не знаю…

— А если Он совсем рядом? — мрачно спросил Марис. — И всё знает о нас, о наших планах?

— Рядом? — переспросил Авенезер. — Исключено! Здесь я всех проверил. И проверяю ежечасно!.. Но в нашем мире — это точно…

Оба помолчали.

— А на меня опять защитники трудящихся, общество зелёных и прочие ополчились, — мрачно заметил Марис. — Сейчас только этих проблем не хватает…

— Здесь проще, — усмехнулся Авенезер. — Займись благотворительностью.

— Опять спустить львиную долю средств в эту бездонную бочку? — возмутился Эшер.

— Средств у тебя хватит, — заметил Колдун. — А общественность поутихнет. Да и Элизу свою к себе расположишь: я вот какой хороший, а на меня нападают. Она ещё и пожалеет. Глядишь, и — твоя…

— Пожалуй, — согласился Марис. — Тем более, что она, кажется, собирается рисовать, писать что-то… На благотворительном аукционе любая мазня за кругленькую сумму уйдёт, лишь бы имя автора звучало. А имя мадам Марис звучать явно будет… И мне меньше трат…

— Ты своего не упустишь, — усмехнулся Авенезер. — Но помни: она не должна заподозрить в тебе ничего дурного. Ничего! Понял?… И свободного времени у неё быть тоже не должно: не надо давать ей шанса на размышления от скуки. Это к добру не приведёт.

— Да понял я, — огрызнулся Эшер. — Ладно, пойду мастерскую проверю. Потороплю этих бездельников-рабочих… Хочет рисовать — пусть рисует…

И Марис отправился во второй этаж своего дома, где срочно к выписке мадам Элизы из больницы переделывалась мансардная комната…

— 45 —

Элизу Марис выписали. Эшер встречал жену торжественно, с цветами и нежными словами.

Дома, где Эливейн никогда не была прежде; дома, потому что дом — это там, где любимые, а Эливь считала супруга любимым и мучилась тем, что не помнит их прежних отношений; дома мадам Марис ждали и прислуга, и охранники, и знакомый уже Элизе друг мужа, полковник в отставке мистер Авенезер, тот самый, которому, как понимала сама Эливейн, она обязана своим спасением из огня…

Обед на двоих. Беседы вдвоём… Всё было так красиво и трогательно… И Эливейн снова с болью осознала, что не готова впустить этого, видимо, замечательного и любящего человека — своего мужа — в своё сердце. И ей опять стало неловко…

— Всё хорошо, милая, — словно угадав её мысли, тихонько сказал Эшер. — Всё хорошо… Тебе не в чем себя винить и нечего стыдиться. Ты пережила такое, что не каждому по плечу. Ты молодец. Ты умничка… И мы справимся… Ты не будешь спешить, а я не буду тебя торопить. Я просто буду рядом. Хорошо?

— Хорошо, — Эливь, действительно, испытывала только добрые чувства по отношению к Эшеру и искренне благодарила его за понимание. — Спасибо.

— Вот и славно! — улыбнулся Марис, беря супругу за руку. — Идём, я покажу тебе дом. Твой дом. Ты здесь хозяйка.

— 46 —

Дом оказался шикарным, хотя в нём и было всего два этажа.

Мансарда, где Эшер расположил мастерскую для супруги, произвела на Эливейн огромное впечатление. Здесь было светло и уютно. Не хватало только рабочих инструментов художника.

— Завтрашний день, любимая, твой, — сказал Марис. — Я уже предупредил всех, что в офисе меня не будет. Так что завтра мы поедем за красками и холстами и за всем, что нужно… Прости, я сам не сведущ в изобразительном искусстве… А потом — тебе нужен гардероб…

Эливейн нежно и грустно смотрела на Эшера.

— Спасибо, Эш, — тихо проговорила она. — Спасибо. И Элиза быстро, порывисто поцеловала мужа в щёку.

— Пойдём, — словно смутившись, произнёс тот, — я покажу тебе твою спальню… Ты, наверное, устала… Там… широкая кровать… Но… пока… у меня отдельная комната, соседняя с твоей… Так что, когда я тебе понадоблюсь…

Эливь ласково прижалась щекой к его плечу. Но ничего не сказала. Так они и стояли на пороге изящно, со вкусом убранной спальни… Спальни, которой в будущем предстояло стать их семейной.

— 47 —

На следующий день, выбирая кисти, краски, холсты и бумагу, примериваясь к мольбертам, Эливейн явно привлекла внимание хозяина магазина. Марис заметил, с каким неподдельным интересом тот наблюдает за своей новой покупательницей. Разумеется, кто она такая, владельцу магазина было известно, ведь мистера Мариса знали практически все, а фотографии его супруги последнее время не сходили с первых страниц газет и с экранов телевизоров. Но старый продавец, видавший на своём веку и настоящих художников, и любителей, и просто шарлатанов и дилетантов, безошибочно определил, что мадам Марис понимает толк в его товаре.

Эливейн выбирала не спеша. Она внимательно осматривала кисти и щупала их щетину. Перебирала тюбики с масляными красками и баночки с акварелью, рассматривая их цвет и консистенцию. Проводила рукой по холстам и ватману, пальцами чувствую шершавость поверхности…

Эливь выбирала не по цене, а по качеству. Выбирала, зная толк в этом деле.

— Странно, — сказала она Эшеру, — почему дурные кисти стоят дороже? Из-за внешнего вида?

— За внешнюю красоту тоже надо платить, — улыбнулся Марис.

— Странно… — повторила Эливейн. — И грустно… — вздохнула она.

— 48 —

Выбор и покупка платьев, белья, обуви и прочих необходимых красивой женщине вещей заняла значительно меньше времени, чем ожидал Марис.

Мадам Элизу с супругом во всех бутиках встречали с широкими приветливыми улыбками. Но Эшера удивило, что Эливейн практически не нуждалась в советах заботливых продавцов и продавщиц. Она точно знала, что подойдёт ей и понравится мужу. Как она это угадывала? Вопрос остался непостижимой тайной для Мариса…

— 49 —

Эливейн рисовала, когда в её мастерскую постучалась мадам Оски.

— Войдите, — отозвалась госпожа Марис.

Виля вошла и замерла на пороге. Готовое приветствие словно замерло на её губах. То, что она увидела на полотне, показалось ей чудом…

— Добрый день, мадам Оски, — обернувшись к вошедшей, проговорила Эливь. — Что с вами?

— Простите, — пробормотала Виля. — Я, право, не знала… И мистер Марис не говорил… Вы… это великолепно!.. Я не знаток, но…

Эливейн радостно улыбнулась.

— Вам, правда, нравится? — спросила она. — Мне так приятно!.. Я тут с утра… А вот это?

И Эливь развернула к мадам Оски ещё два холста.

Если на первой картине Виля увидела высокое прозрачное небо, зелёно-голубую безбрежную гладь океана и сердце её исполнилось ощущением величия природы, то второй пейзаж погружал душу созерцателя в бездну печали — низкие свинцовые тучи, деревья с отяжелевшими от воды ветвями, тёмная непроглядная глубь старого парка… А с третьего полотна на мадам Оски задорно и смело глядел… воробей. Обычный городской воробей, серо-коричневый, слегка потрёпанный, но хитрый и немножко наглый обитатель каждого двора… Пожалуй, именно третья картина поразила Вилю более всего: она и представить себе не могла, что невзрачного воробьишку можно изобразить с такой достоверностью и так привлекательно для зрителя.

— Госпожа Элиза, — восхищённо проговорила Оски, — мне с первого дня знакомства с вами показалось, что вы должны обладать каким-то талантом… Но настолько!.. Я искренне рада, что судьба подарила мне счастье узнать вас…

Эливь смущённо улыбнулась.

— Я думала, что мы перешли на «ты», — грустно произнесла она. — Ведь это, — Эливь сделала знак рукой в сторону холстов, — не испортит нашей дружбы?

— Нет-нет, что вы! — воскликнула мадам Оски и поправилась. — Нет, Элиза, нет. Обещаю, как обещала вчера, я твой искренний друг… И я всегда буду рядом…

Виля вдруг болезненно ощутила, что её госпоже и подруге будет очень трудно в жизни: слишком честной, слишком доброй, слишком наивной и слишком талантливой оказывалась эта недавно вошедшая в судьбу Оски ещё достаточно молодая и красивая женщина.

— 50 —

Вечером Элиза показала мужу свои картины, несколько рассказов и уже законченную, как оказалось, пьесу.

Эшер никогда не был знатоком искусств. Он бросил быстрый взгляд на холсты, пробежал глазами пару страниц… Прибыль он чуял безошибочно. И он сразу понял: здесь не нужна никакая раскрутка и никакое имя — эти картины захотят иметь в своих коллекциях самые именитые ценители живописи; эту пьесу будут ставить в лучших театрах; эти рассказы разойдутся огромными тиражами…

— Милая, — сказал он, — это великолепно. Что ты намерена делать со своими шедеврами?

Эливейн смущённо пожала плечами.

— А что я делала прежде? — спросила она.

— Ничего, — печально ответил Марис. — И всё пропало в огне. Теперь надо иначе! Печатать, продавать, выставлять на выставки и аукционы…

Эливь задумалась.

— Ты говорил о благотворительности, — негромко проговорила она. — Может, я смогу выручать за них деньги и помогать кому-то?

Марис улыбался. Да, именно этого решения он и ждал. Очень кстати. Она сама так решила. Его со всех сторон обвиняют в жестокости и скупости. Его имя должно заставить врагов замолчать. И сделать это можно. Спасение — благотворительность. Но как ему жаль своих средств! А тут — пожалуйста: его супруга, конечно, с его помощью и с его согласия, будет заниматься благотворительностью. Это нормально: муж зарабатывает, жена помогает людям. Это же он ведёт финансовые дела, то есть деньги его, благотворитель прежде всего он, а потом уже его супруга. Да, она сама рисует и пишет, и весьма талантливо. Но ведь за ней стоит он, её муж, поддерживающий её, помогающий ей, защищающий её, создающий ей условия для творчества…

— Конечно, любимая, — он нежно взял её за руки. — И я помогу тебе, подскажу, сведу с нужными для этого людьми.

— Спасибо, — Эливь тоже улыбнулась. — Я, если честно, совершенно не знаю, с чего начать… Мадам Оски вот только обещалась что-нибудь узнать поточнее…

— Хорошо, — кивнул Эшер, — завтра всё обсудим… А сегодня хватит о делах. Мы едем ужинать… в один замечательный ресторан… Столик на двоих, никого вокруг, тихая музыка, свечи…

Элиза улыбалась.

— Мне одеваться… торжественно или романтично?

— Для меня, — ласково ответил Марис. Элиза слегка кивнула и поднялась к себе…

— 51 —

Потом дни замелькали так быстро, что остановиться и прислушаться к своему внутреннему миру не было никакой возможности… А, может, и не надо было, иначе бы Элиза решила, что сошла с ума…

Мадам Марис всецело отдалась работе: рисование, литературная деятельность, выставки, аукционы, издательства, театр, телевидение. И всё — благотворительность.

Сначала Элизу встречали, вынужденно улыбаясь, считая её появление у редакторов и в благотворительных фондах прихотью богатой дамы. Но… вскоре без мадам Марис немыслимо было ни одно доброе начинание, а режиссёры, издатели и владельцы выставочных салонов выстраивались в очередь, дабы заполучить право поставить, опубликовать, устроить просмотр её творений.

Элиза не стала иной, гордой или пренебрежительной. Как и прежде, она была честна, добра, отзывчива и… наивна. А потому видела вокруг только желание помочь нуждающимся, без примеси жажды наживы, славы, признания…

Эшер ежедневно находил время провести с супругой наедине час-другой: прогулки по живописным местам, романтические ужины, сердечные беседы. Он был нежен и заботлив, внимателен и предупредителен. Час — другой. Не более… Элиза абсолютно честно каждый раз думала, что вот оно — чувство! Она вспомнила! Она любит! Ведь она постоянно чувствует, что муж думает о ней, переживает за неё, что ему плохо, именно плохо, больно, трудно от того, что она рядом и … недосягаема. Даже когда Эшер рядом, она чувствует его боль, которую тот старательно скрывает, не желая тревожить её… И вдруг — что-то непременно случалось у неё внутри — она внезапно отворачивалась от поцелуя и, тихая, подавленная, молча уходила к себе… А в том, что ощущает она страдания именно Эшера, Элиза не сомневалась. Ведь её муж — Эш…

— 52 —

Марис расхаживал по комнате от окна к дивану и обратно. Он был чем-то недоволен.

Авенезер устало полулежал на диване и молча следил за Эшером.

— Ну, и что дальше? — спросил Марис.

— Всё так же, — отозвался Колдун. — Ты должен добиться расположения своей супруги.

Эшер остановился и в упор посмотрел на Авенезера.

— Хочешь правду? — после паузы тихо спросил он.

Колдун слегка усмехнулся, словно знал, что именно скажет сейчас Марис, и кивнул:

— Хочу. Эшер сжал зубы, сдерживая ярость.

— Я согласился на твой план, — заговорил, наконец, он, — потому что в твоих рассказах всё было значительно проще! А теперь я, никогда не имевший недостатка в любовницах, встречаюсь с ними тайком, постоянно боясь, что Элиза об этом узнает! Я, как дурак, ухаживаю за своей женой и никак не могу добиться её! А силой взять то, что мне принадлежит, не имею права — всё наше дело рухнет!

Авенезер остановил Мариса негромким замечанием:

— Элиза — не твоя жена. Я сделал всё для того, чтобы она так считала, и таким образом упростил тебе задачу. А ты…

— А что я? — возмутился Марис. — Она вообще ни на кого не смотрит как на… на…

— …как на партнёра в постели, — спокойно закончил Колдун.

— Да, — продолжал Эшер. — Она явно верит мне: что я люблю её, что я не изменяю ей, что я забочусь о людях и что дурное обо мне — только злые сплетни. Я нежен. Но… Только всё, казалось бы, идёт на лад… Оп! И она… ускользает…

— Ты сам виноват, — невозмутимо ответил Авенезер. — Дал ей свободу деятельности, увёл от дома. Теперь она успешная дама: изданы две её книги, поставлены три её пьесы, проданы девять её картин… И это за два с половиной месяца! А ещё благотворительные концерты, аукционы. Ей некогда заниматься домом, тобой…

— Но… — Эшер стоял посередине комнаты, и в его взоре смешались отчаяние и злость. — Но я хочу её! Понимаешь? Я уже сам хочу… И гораздо сильнее, чем любую женщину до этого!

— Прекрасно, — равнодушно проговорил Колдун. — Так действуй. Ищи. Ищи жесты, прикосновения. Что-то осталось в её подсознании, что-то, что заставит её вдруг… растаять…

— Но для этого нужно чаще бывать наедине!

— А что тебе мешает? — удивился Авенезер. — Уж не работа ли?

— Тебе легко говорить, — огрызнулся Эшер. — Элиза всегда занята делами…

— Найди ей дела дома, — сказал Колдун.

— Как?

— Очень просто, — снисходительно пояснил Авенезер. — Элиза жаждет помогать людям. Пусть поможет сиротам… Да и сейчас это модно.

— Ты имеешь в виду усыновление?

— Да.

Марис задумался. Пожалуй, это выход. Усыновить сироту. Не младенца, а то капризы, плач… А лет пяти-шести… Элиза будет чаще дома. Нанять няньку — играть с ребёнком, гулять… А он, муж, может уединяться с супругой… И, глядишь…

— Но усыновление — процедура длительная. Справки, бумаги…

— Брось, — махнул рукой Авенезер. — Твои деньги и имя сделают всё за неделю. Даже на диагноз Элизы не посмотрят.

— Диагноз? — Марис словно забыл о том, что его жена ничего не знает о себе в прошлом. — Ну, это-то вовсе ерунда! Да и психолог отчитывается мне регулярно. По его словам, Элиза отлично адаптировалась и совершенно здорова…

— 53 —

Элиза внимательно выслушала мысли супруга о возможности усыновления ребёнка.

— Милый, ты делаешь это ради меня? — спросила она.

— Я же вижу, как ты смотришь на детей, — ласково ответил Эшер. — Пусть пока это будет не родной по крови малыш… Потом у нас появятся свои дети. Но у них уже будет старший брат или сестра…

Элиза долго смотрела в глаза мужу, потом улыбнулась и тихо сказала:

— Спасибо тебе… Когда мы сможем взять малыша в дом?

Марис не сразу нашёлся с ответом: так быстро и легко прошёл разговор.

— Поездим по детским домам и приютам, — ответил он. — Ведь малыш должен прийтись по сердцу нам, а мы — ему… Посмотрим…

— Да, — кивнула Элиза. — Мы обязательно почувствуем родство душ…

— 54 —

Дана и Дина сидели, запершись в своей комнате. Теперь они часто прятались где-нибудь ото всех или уединялись у себя и никого не пускали. Только когда появлялся отец, девочки вели себя так, словно ничего особенного не происходило. Домашние тоже молчали о странном поведении близняшек, не желая тревожить Динаэля ещё и этим. Между тем Дана и Дина разработали план.

Девочки были умны, наблюдательны и изобретательны. Они давно уже разузнали о том мире, где сейчас жила мама и куда постоянно отправлялся отец; достаточно много: у деда, у сестры и братьев, даже у Хаима и мистера Джоя выведали кое-что. Правда, и Страж, и Денис крайне редко бывали в доме Фейлелей, но близняшки добыли у них газеты…

В основных чертах план был готов. Под видом сирот Дана и Дина собирались пробраться и закрепиться в каком-нибудь детском доме того города, где была мама. И начать поиски новой семьи. Так делают там — девочки сами читали объявления в газетах.

Зачем? Близняшки сами толком не знали. Просто не могли они сидеть на месте, когда такая беда приключилась с мамой, когда папа, как они верно догадались, ежедневно, ежечасно подвергает себя смертельной опасности, когда на Границе идут бои, когда все вокруг что-то делают… Но так они будут ближе к маме. А вдруг удастся помочь?

О том, что они рискуют неоправданно, неразумно, что отцу, как только он увидит их там, будет значительно труднее, ибо оберегать придётся ещё и их, что помочь маме они не в силах — ни Дана, ни Дина не думали.

А сегодня удача, как им казалось, улыбнулась девочкам. Там, в том мире, к несчастью, попали в аварию и погибли пассажиры одного из самолётов, летевших через океан. Подобные катастрофы случаются нередко… Тела погибших уже доставили в ближайшие портовые города. Но найти удалось не всех. И среди пропавших числились две тринадцатилетние девочки-близнецы. Их фотография была размещена на первой полосе газеты. Очень горько узнать о смерти детей. Но утонувшие сестрёнки были чрезвычайно похожи на Дану и Дину. А то, что юные Фейлель старше на пару лет, никому и в голову не придёт…

И девочки решились.

Теперь надо было только точно попасть на островок в океане недалеко от места падения самолёта и расстаться со своей магической силой, ибо скрывать её девочки не умели. Как временно отказаться от магического дара — сёстры нашли в одной из книг в кабинете отца, куда пробрались, разумеется, без его ведома… Да и домашние никоим образом даже не предполагали о столь страшных, опасных намерениях всегда рассудительных Даны и Дины.

А девочки подготовились серьёзно и…

… вечером этого же дня на берег пустынного океанского островка волной вынесло двух уставших и продрогших близняшек…

К утру пилот спасательного вертолёта сообщил по рации радостную весть: найдены двое живых со злополучного рейса — тринадцатилетние сестрёнки Вера и Виктория Эйле. Девочки оказались целы и невредимы, только очень испуганы и голодны…

— 55 —

Сёстры Эйле почти не отвечали на вопросы. Молчали — и всё. Заинтересованность мелькнула в их глазах только при упоминании одного большого города… Психолог, работающий с девочками, немедленно предложила перевезти близнецов туда: возможно, с теми местами связаны какие-либо приятные воспоминания…

Так Вера и Виктория попали в один из детских домов нужного им города…

— 56 —

Динаэль пришёл в ужас, узнав об исчезновении Даны и Дины. В отличие от остальных, он сразу же предположил, что именно могло прийти в голову девочкам. И через полчаса проверки собственных догадок, Дин точно знал новые имена дочек и где девочки появятся…

Но знание это не уменьшило его тревогу, а лишь усилило её…

Теперь перед Дином-Денисом стояла труднейшая задача: найти в огромном городе среди обитателей детских домов Веру и Викторию Эйле. Найти, не привлекая ни к себе, ни к своим поискам ничьего внимания, ведь родственников у девочек не было, а, значит, любой повышенный интерес к ним будет казаться подозрительным. Дин же не мог подставить, таким образом, под удар и Эливейн, и Дану с Диной. Магической силой он вообще воспользоваться не имел права: Авенезер бы немедленно проверил, почему его противника интересуют чудом спасшиеся сироты. А хороших знакомых или друзей, способных помочь в поисках, у Джоя в этом городе ещё не было…

— 57 —

Дана и Дина сидели в небольшой комнате. Это был их новый дом. Сюда девочек поселили полчаса назад, сразу, как привезли на микроавтобусе из аэропорта.

Сестрёнки продолжали сторониться всех, по большей части молчали и не улыбались вовсе. Новеньких сразу же разместили в отдельной комнатке: пусть попривыкнут, приживутся, познакомятся с детским домом, со своими сверстниками и воспитателями, но смогут оставаться наедине, без посторонних и пока чужих им людей.

Вообще обстановка в этом учреждении, куда попали Вера и Виктория Эйле, была самой благоприятной по сравнению с другими заведениями подобного типа. Персонал подобрался внимательный и терпеливый. Комнаты были рассчитаны на пять-шесть человек. В школу ходили недалеко, и там почти никто не дразнил детдомовских ребятишек…

Дана и Дина тревожно огляделись и переглянулись. В комнате они точно были одни, и их никто не подслушивал. Только сейчас девочки вдруг ясно поняли, что совершили непростительную глупость, проявили не заботу о любимых, а показали жуткий эгоизм.

— Дуры! — прошептала в отчаянии Дана. — Что теперь? Чем мы можем помочь? Как? Мы только тревог всем прибавили!

Дина тоскливо смотрела на сестру.

— Как мы могли? — сокрушённо проговорила она. — Папа и так находится в постоянной опасности, а теперь он будет искать нас… А мы даже не знаем, кто он тут!.. И нового имени мамы тоже не знаем… А она нас и не признает. Так папа объяснял…

— 58 —

В комнату вошла женщина лет пятидесяти, ласково улыбающаяся. Девочки узнали её. Самое доброе лицо было именно у неё. И именно эта женщина оказалась воспитателем группы, к которой по возрасту относились Вера и Вика.

— Как устроились? — спросила она.

— Спасибо, — негромко ответила Дана-Вера. — Здесь уютно.

— А в столовой вас ждут, — продолжила свою речь воспитательница. — Пойдёмте, покушаем? У нас готовят вкусно.

— Хорошо, мадам, — кивнула Вика-Дина. — Спасибо.

И девочка шагнула к двери. Вера задержалась у окна: её что-то заинтересовало.

Вика вернулась к сестре. Воспитательница подошла вслед за ней.

— 59 —

Марис под руку с женой вышел из дверей детского дома и направился к воротам. За супругами шли ещё двое: один — высокий, с мощной фигурой, видимо, охранник или телохранитель, второй показался девочкам знакомым…

Это был уже четвёртый детский дом, который посетили Марисы. Их визит никого не удивлял — мадам Элиза теперь была известна всем своей благотворительной деятельностью. Так что в каждом из учреждений Эшер уже оставил немалую сумму денег и получил очередной список того, что хотелось бы иметь сиротам…

Но главное — то, для чего Марис затеял всё это таскание по детдомам, — главное так и не было решено. Элиза не сказала, какого ребёнка она хотела бы взять в семью. Эшера это начинало бесить. Он сам относился к своей затее легко: пришёл, посмотрел, выбрал, взял… Что-то вроде покупки дорогой игрушки… Элиза, разумеется, считала иначе и не подозревала о столь ужасном подходе к этому вопросу мужа. Она нигде и никому не проронила ни слова о том, что собирается усыновить ребёнка. Она приходила, как и прежде, разговаривала с воспитанниками, играла с малышами, выслушивала пожелания персонала и… отправлялась дальше… Просто, пока сердце не подсказало ей, что она должна выделить кого-то одного из этих сотен пар детских глаз. Она сострадала им всем и желала помочь каждому…

Телохранитель неотлучно следовал за своим хозяином. Марис вообще никогда не появлялся в общественных местах без охраны. А Джой… Джой был нанят в качестве психолога к мадам Элизе, и Эшер посчитал необходимым его присутствие при столь ответственном для супругов предприятии.

— Это же Денис, — шепнула подошедшая к сестре Вика.

— И… мама… — почти беззвучно ответила Вера.

Воспитательница тоже выглянула в окно. Она не расслышала слов девочек, а потому ответила, предполагая, что те просто интересуются именем очень красивой и хорошо одетой дамы:

— Это супруги Марис. Мадам Элиза занимается благотворительностью и частенько заезжает к нам. Она добрая, — как-то задумчиво добавила пожилая женщина. — Даже странно… — и воспитательница не договорила, остановив себя мыслью о том, что её рассуждения о недостатках мистера Мариса не касаются юных Эйле.

— 60 —

Дин-Денис почувствовал, что ему необходимо обернуться…

Джой, словно рассматривая двор, бросил беглый взгляд на окна детского дома.

Нет! Рано он сокрушался о том, что не представляет как отыскать девочек! Удача помогла ему.

Накануне вечером позвонил Марис и заявил, что Денис отправляется с самого утра вместе с ними искать ребёнка для усыновления. Так Элизе будет лучше. Джой, будто нехотя, согласился… И вот! Всего четвёртый детский дом! И две сероглазые отчаянные глупышки-«помощницы» найдены.

Элиза вдруг остановилась и тоже оглянулась. Её взгляд на одно мгновение встретился со взорами Веры и Вики. Лишь одна секунда, и — девочки почему-то отпрянули от окна…

— 61 —

— Красивая, — печально-мечтательно проговорила Вика.

— А глаза добрые и… грустные, — добавила Вера. В комнате повисла странная тишина.

— Пойдёмте обедать, девочки, — сказала воспитательница и, взяв сестрёнок за руки, вывела их в коридор.

— 62 —

— А… если это будет не малыш? — внезапно прозвучал вопрос Элизы. — Если ребёнок будет чуть старше? Подросток, например?

— Милая, — отозвался слегка ошарашенный Эшер, — как ты хочешь.

— Мне подумалось, — пояснила мадам Марис мужу, — что маленьких берут в семьи охотнее. А те, что постарше, не меньше малышей нуждаются в домашней любви и заботе… Ты заметил этих девочек в том окне? — и она указала рукой на опустившуюся занавеску. — Такой отчаянный взгляд!..

Марис посмотрел на окно, но никого не увидел.

Ехать ещё куда-то ему не хотелось.

— Возвращаемся, — сказал он и повернул обратно к дверям детского дома.

Дин-Денис даже поверить не смел в возможность такого счастья: и Эливь, и девочки будут рядом, и ему так будет легче защитить их, а потом и отправить Дину и Дану домой…

— 63 —

После обеда Веру и Викторию пригласили в кабинет заведующей детским домом.

Хозяйка, наставница, мама — именно эти слова применимы к той доброй и умной женщине, которая вот уже более пятнадцати лет руководила непростым своим учреждением.

Сейчас она ждала двух тринадцатилетних девочек, с которыми едва успела познакомиться, о которых знала то, что знают все — они единственные, кто выжил в недавней авиакатастрофе, — а теперь совершенно одинокие, ибо нет у них вообще никаких родственников.

Заведующая и представить себе не могла ту боль, которую на самом деле несли в своих душах Вика и Вера. Ведь её сердце болело за вдруг оставшихся сиротами, потерявших внезапно сразу обоих любимых и любящих родителей, а не о Дине и Дане, с ужасом осознающих, что милая мамочка будет смотреть на них и… не узнавать, что горячо обожаемый отец из-за их несдержанности и эгоистичности окажется в ещё более трудном положении, чем прежде… А они не ведают даже, кто он в этом мире…

Девочек ввели в кабинет. Они смущённо остановились на пороге, так и не решившись сказать ни слова. Обе гадали, зачем их позвали сюда, и пытались понять, где и как искать отца. Ни Дана, ни Дина, столь умело выведывавшие взрослые тайны, на самом деле даже понятия не имели, что Денис Джой не просто информатор, а второе лицо Динаэля Фейлеля…

— 64 —

Мистер Марис, мадам Элиза, Джой и охранник сидели в кабинете старшего воспитателя и ждали.

Эливь смотрела в окно на порхающие снежинки.

Двадцать минут назад, вернувшись в детский дом, Эшер как-то резко и сразу, без объяснений и добрых слов, сухо и кратко высказал заведующей желание взять под опеку в свой дом сироту. Заведующая была явно растеряна столь внезапным заявлением. Тогда на помощь пришла Элиза и поведала о серьёзности подобных намерений и о том, что заставило её и супруга вернуться…

Очень быстро стало ясно, чьи именно глаза видела мадам Марис в окне.

Тогда заведующая рассказала гостям о сёстрах Эйле и дала посмотреть папки с их личными делами.

Конечно, нарушение порядка усыновления было налицо. Но существовали две веские причины, по которым заведующая посчитала возможным так поступить. Первая — та, о которой говорили Авенезер и Марис: это деньги и власть Эшера. Вторая — мадам Марис. За долгие годы своей работы наблюдательная и умная женщина, каковой и была заведующая, научилась очень хорошо разбираться в людях. И она точно знала, что рядом с Элизой девочкам никто не причинит зла, что именно эта богатая и красивая особа с удивительно добрым сердцем способна заменить Вере и Виктории столь внезапно и трагически погибшую мать…

Эливь разглядывала двор, занесённый снегом, деревья, пригнувшие опушённые ветви к земле. И у неё странно тоскливо было на душе. С одной стороны, она ужаснулась той сухой напористости, с которой её муж высказал заведующей столь деликатную и нежную, с её точки зрения, просьбу. С другой стороны, она ощущала, что ей удивительно спокойно, потому что муж рядом… Она не знала, не догадывалась, не подозревала, — да и не могла этого сделать, что её муж, её настоящий, истинный защитник, боготворящий её, понимающий её, страдающий за неё, действительно рядом, здесь, совсем близко…

— 65 —

Разговор заведующей с сёстрами Эйле прошёл поразительно гладко. Девочки не испугались, не выразили недовольства или нежелания попасть в новую семью. Может, они были слишком подавлены ещё свежим своим горем? Нет. Заведующая поняла Веру и Вику сразу: девочки, очень домашние, скромные и не привыкшие находиться постоянно в большом коллективе, просто не смогли бы прижиться в детском доме. Это бы сломало их, покалечило их души, исковеркало бы их жизни…

И Викторию и Веру Эйле представили будущим опекунам…

— 66 —

Марис заученно улыбался. На самом деле ему было глубоко безразлично, кого именно решит усыновить или удочерить Элиза.

Мадам Марис искренне надеялась, что сможет помочь девочкам, окружить их лаской и заботой, любовью и вниманием.

Дина и Дана старались держаться скромнее, боясь нечаянно выдать свои слишком противоречивые чувства, ведь сёстры Эйле видели этих людей впервые.

Джой стоял в стороне, искусно делая вид, что его всё происходящее вовсе не касается. Ну, или чуть-чуть, только как психолога мадам Марис…

— 67 —

— Ну, поехали домой? — нетерпеливо спросил Марис, когда основные вопросы показались ему решёнными. — Девочки готовы?

Его реплика относилась равно и к супруге, и ко всем остальным.

Заведующая вздохнула и посмотрела на Вику и Веру. Сёстры молчали.

Элиза шепнула мужу:

— Эш, ты устал, милый?.. Ты… какой-то резкий сегодня…

— Прости, — спохватился Марис. — Я, правда, устал… Последние дни были трудными на работе… Прости.

Элиза слегка улыбнулась.

— Верочка, Викуля, — она подошла к девочкам, взяла их ладошки в свои руки и посмотрела в их удивительного цвета глаза, — вас никто не торопит и не принуждает ни к чему… Решать вам… Просто так случилось — печально, немыслимо больно… Но… я могу лишь предложить вам жить дальше… в семье… Другой, не родной, к несчастью, по крови… Но обещаю, что буду заботиться о вас и… никогда не обижу… Вы не обязаны спешить и переезжать сейчас…

Вера тряхнула головой и остановила речь мадам Марис.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Я верю вам… Мне кажется, что… вы… добрая…

— И… — закончила за сестру Вика, — … мы ещё не успели обжиться здесь… Так что, мы… можем сразу… поселиться в… в вашем доме…

В глазах девочек блеснули слёзы.

Каждый из присутствовавших в комнате понял по-своему. И только Джой, стоявший в стороне, знал ту боль, которая терзала сердца близняшек. Знал, ибо ощущал её сам. Чувствовал, каково это — смотреть в любимые, неповторимые, прекрасные глаза, быть рядом, дотрагиваться до родной руки и … не быть узнанным…

— 68 —

Несколько следующих дней прошли для Элизы и девочек в активном обустройстве на новом месте.

Комната, заранее приготовленная Марисами для будущего ребёнка, оказалась просторной, в три окна, выходящих в заснеженный сад. Светлые, бежевых тонов обои, лёгкие тюлевые занавески и плотные шторы — вот всё, что было подготовлено загодя. Более ничего покупать не решились, не зная точно, кого именно согреет эта комната. Теперь девочкам была предоставлена полная свобода выбора: они могли обставить помещение по своему вкусу и желанию.

Два дня Элиза с Верой и Викой ездили по мебельным салонам и прочим магазинам «Товаров для дома». Их сопровождал неизменный охранник. Мадам Оски помогала девочкам дома. Несколько раз наведывались социальные работники, в обязанности которых входил контроль над жизнью усыновлённых или взятых под опеку сирот. Регулярно являлся мистер Джой — его работа как психолога продолжала оставаться оплачиваемой и требуемой мистером Марисом. Понятно, что Денис ни словом, ни жестом не выдал своей заинтересованности в постоянном присутствии рядом с Элизой и двойняшками.

Ещё три дня девочки потратили на приобретение одежды и школьных принадлежностей. Пропустив две недели занятий, сёстрам Эйле предстояло продолжить обучение в одной из элитных школ города.

Наконец, снежным морозным утром Элиза отправилась провожать девочек на уроки.

— 69 —

Вера и Вика, тепло улыбнувшись мадам Марис и взявшись за руки, вышли из остановившейся возле школьного двора дорогой машины и зашагали к высокому крыльцу своего нового учебного заведения. Элиза помахала девочкам рукой.

Эшер обернулся на стук распахнутой двери.

Авенезер, не здороваясь и не произнося ни слова, прошёл к мягкому креслу возле окна и тяжело опустился в него.

— Что-то случилось? — спросил Марис.

— Будто бы и нет… — задумчиво ответил Колдун, — Но кое-что меня настораживает.

— Например?

— Во-первых, твоя жена выбрала девочек-близняшек. Подсознательно, конечно… Но мне это не нравится.

— Ты говорил, что у …них… есть дети. Но ты не говорил, что двойняшки.

— Тогда я и сам не знал. Есть дети — и ладно… Но есть и двойни. Старшие сыновья и младшие дочери.

— Они ещё и многодетные! — то ли презрительно, то ли досадливо усмехнулся Марис.

— Да, — проигнорировав тон собеседника, подтвердил Авенезер. — И младшие всего на пару лет старше сестёр Эйле.

— Ты полагаешь, что…

— Нет! — отмахнулся Авенезер. — Конечно, нет. Никто бы не позволил юным особам так рисковать, даже если бы в подобном риске был смысл. Они там вообще помешаны на помощи, поддержке, защите друг друга… А добровольно отказаться от магического дара, пусть и временно, просто для того, чтобы видеть мамочку, которая их не узнает… В конце концов, они же не безумцы… Но на всякий случай я проверил: твои подопечные не волшебницы и их фотографии на 95 % совпадают с тем старым изображением сестёр, что удалось найти корреспондентам. Это практически гарантия того, что наши Эйле — не подделка. Большего процента ожидать немыслимо…

— Ладно, — махнул рукой Марис. — А, во-вторых?..

Вера и Вика Эйле, молча стояли у доски, терпеливо ожидая разрешение сесть за парту. Приведшая новеньких в класс завуч представила девочек другим ученикам, пожелала им найти добрых друзей.

Ученики внимательно разглядывали сестёр. О них знали все: газеты, телевидение рассказывали о счастливом спасении уже много раз. Теперь «знаменитостей» можно было увидеть вживую.

Избалованные школьницы, дети из обеспеченных семей, оценивающе изучали новеньких. Досадно было одно: к внешнему облику двойняшек придраться оказывалось сложно — тонкий вкус и природное чувство моды Эйле были налицо. Каждая мелочь в их наряде, хотя и подчинённом строгим нормам школы, выглядела безупречно. Единственное, что позволяло попытаться отпустить шутку на счёт внешнего вида Виктории и Веры, было, пожалуй, то, что девочки подчёркнуто выделяли свою похожесть: они были одеты и причёсаны совершенно одинаково. Но в этом крылась и возможность дать суровый отпор насмешникам: нас двое, мы вместе, а вы всегда одиноки, а потому слабы…

Элиза вернулась домой. Сегодня весь её день принадлежал только девочкам: никаких других дел. Словно это её родные дети впервые пошли в школу…

Элиза поднялась в свою мастерскую. Она и не знала, что Эшер тоже дома. Она привыкла к тому, что у мужа очень много работы, и он всегда занят. Звонит ей узнать, как дела. И всё. Но её это не пугало. Ведь Эш помогает людям, как она считала. И потом, Элиза всегда чувствовала ЕГО присутствие, ЕГО заботу о себе. И сейчас она ощущала, что ОН тоже волнуется за девочек, за то, как сложится у них жизнь в новом коллективе…

— Во-вторых, — ответил Авенезер, — я, действительно, с каждым днём, с каждым боем устаю всё больше. Он изматывает меня не только своей силой, а своим… великодушием… Он щадит даже воинов противника, не говоря уже о своих солдатах. И создаётся впечатление, что прежний оберег их мира тает, но на его месте возникает нечто иное, пока не оформившееся, непонятное, но в будущем не менее крепкое. И подпитывается оно словно не из одного источника…

— Чёрт! — не выдержал Марис. — Здесь на меня и так ополчилась общественность, активисты, чтоб им пусто было, а там, оказывается, всё не так гладко, как нам надо… А как же твоя хвалёная мощь?!

— Я-то свою часть работы выполняю, — огрызнулся Колдун. — А вот ты всё возишься… почём зря…

Элиза приготовила чистый холст, взяла кисти…

Краски ложились точно и ровно: Вера и Виктория в новенькой школьной форме смотрели с портрета на художницу.

В мастерскую вошла мадам Оски.

— Замечательные девочки, — негромко сказала она, останавливаясь возле госпожи Марис. — И вы как-то сразу полюбились им. Мне даже кажется, что они готовы называть вас мамой…

Элиза тихо улыбнулась.

— Да, они славные. И им так одиноко, — она говорила печально. — Им не хватает материнской ласки… Сядут рядом со мной, обнимут и молчат… А я готова гладить их головки часами… И так на сердце щемит…

— Возишься… — передразнил Марис. — У неё всё не так, как у людей… Её вон вчера огорчило, что я дворника дураком назвал. А тот, видите ли, веник свой не мог с дорожки убрать, когда мы к дому подходили… А она так расстроилась, что скорее к себе ушла… Или вот пару дней назад… Забыл я цветок там какой-то привезти для её подопечной старушки из дома престарелых. Так она опять опечалилась… И всё… Весь запал ушёл: выбежала меня встречать счастливая, думал, что сейчас в объятиях задушит… Где там…

Авенезер недовольно хмыкнул.

— А ты не забывай, — сурово сказал он. — Это она забыла, а ты обязан помнить! У неё на уровне подсознания живёт расплывчатый образ того, кто всегда о ней помнит, кто каждую мелочь, с ней связанную, бережёт, для кого она всегда права и чиста… — Колдун помолчал. — И тот… после еды в зубах зубочисткой ковырять при ней не будет, — злорадно добавил Чародей…

— 70 —

Приближался Новый Год.

Элиза, девочки, мадам Оски и мистер Джой готовили праздник во дворе дома Марисов для детишек из небогатых семей с окрестных улиц. Эшер занимался своим бизнесом, делая вид, что крайне сожалеет о невозможности непосредственно принять участие в подобном действе.

В школе у Вики и Веры наладились отношения и с учителями, и с одноклассниками. Правда, близких друзей девочки себе не завели, но и врагов не нажили.

Преподаватели были довольны сёстрами Эйле, так как те показали неплохие знания по всем предметам. Только с информатикой у близняшек возникли проблемы: на первом же уроке девочки вообще отказались подойти к компьютерам… Школьный психолог немедленно переговорила с мадам Марис, ибо сочла боязнь электронной техники следствием недавно произошедшей с девочками трагедии. Элиза дома очень мягко попыталась объяснить Верочке и Викуле, что не стоит бояться клавиатуры и синего экрана… Через три дня сёстры Эйле справились на уроке с самостоятельной работой, а потом сами составили какую-то несложную программу и достаточно уверенно создали собственную веб-страницу.

— 71 —

— Виля, — как-то вечером печально спросила Элиза подругу, — как вы считаете, могу я уже обходиться без помощи психолога?

— Вполне, — ответила Оски, настороженно глядя на мадам Марис. — А что, господин Эшер хочет отказаться от услуг мистера Джоя?

— Нет, — грустно призналась Элиза. — Это я хочу.

— Зачем? — всплеснула руками Виля. — Мне думается, Денис хороший человек. И он — ваш друг. Правда! Я вижу… Но он другого круга. И, если его уволить, он не сможет приходить к нам. А это жаль…

— Так надо… — прошептала Элиза. — Так будет лучше… Оски пристально посмотрела на мадам Марис. Та отвернулась.

— Нет, милая моя, нет… — отчаянно заговорила Виля, снова заглядывая в глаза подруге. — А я-то, дура, думаю, что не так с моей госпожой!.. Послушай, Элиза, девочка моя милая. Ты молодая. Тридцать пять или семь, не знаю точно, но это неважно, не возраст… Ты любила, наверное, Эшера, вышла за него… Но всё изменилось — ты изменилась. И это не твоя вина. Тебе нужен другой. Эшер не для тебя. Ты тоньше, нежнее, чище…

Элиза отчаянно остановила Оски.

— Эшер — мой муж. Он любит меня, страдает. Я не могу его оставить. Я нужна ему. Без меня он умрёт! Я знаю!

Виля хотела возразить.

— Не спорь, — остановила её мадам Марис. — Я чувствую это! Мой муж страдает за меня. Не могу объяснить как, но я это ощущаю… А мистеру Джою я скажу после праздника: не хочу его огорчать — он радуется предстоящему мероприятию, словно ребёнок, — Элиза невольно улыбнулась.

Какая боль стояла в её глазах!..

— 72 —

Авенезер снова был в ярости.

— Поторопись, — сказал он Эшеру. — Кажется, что он рядом, и она уже тяготеет к нему…

— Моя жена изменяет мне, не успев даже выполнить свой супружеский долг? — съязвил Марис. — А он где? Под кроватью?

— Хихикать глупо, — холодно ответил Колдун. — Я опять проверяю всех вокруг. И начал с этого Джоя. Не нравится он мне… Но он чист… Твои телохранители тоже…

— 73 —

Огромная опушённая снегом ель вспыхнула множеством разноцветных огней. Дети ждали этого момента, громко кричали вместе с Дедом Морозом и Снегурочкой: «Раз, два, три — ёлочка, гори!» Но такого радужного многоцветья не ожидал никто, даже присутствующие на празднике взрослые. Элиза благодарно улыбнулась Джою — за иллюминацию отвечал он. Тот невинно развёл руками. Мадам Марис, однако, уловила в его взгляде нечто такое, что заставило больно сжаться её сердце, ведь именно сегодня Эшер, по инициативе своей супруги, сообщит Денису, что в услугах психолога его жена более не нуждается…

Дети веселились самозабвенно. И маленьким, и постарше — всем нашлись развлечения, конкурсы, призы и награды. А ещё были горячие пирожки, чай и конфеты. Потом, после песен и хороводов вокруг ярко блистающей ёлки, Дед Мороз каждому вручил подарок. И что самое замечательное — подарок именно тот, о котором мечтал получавший его. Элиза вновь с какой-то гордостью отметила, что Джой сумел выведать у каждого ребёнка его заветное желание, не ошибившись ни разу и не вызвав ни у кого ни малейшего подозрения…

— 74 —

Детвора расходилась по домам. Вера и Вика помогали упаковывать каждому гостинцы для домашних — сладости, пряники и печенье.

Мистер Марис уже собирался переговорить с Джоем, но из офиса позвонила секретарь и попросила магната срочно приехать: какие-то рабочие проблемы необходимо было разрешить немедленно. Эшер, извинившись перед супругой, помчался по делам.

Элиза собралась с силами и сама решилась поговорить с Джоем. Она и не подозревала, что это окажется так трудно, ведь накануне она весьма непринуждённо сумела объяснить мужу, что в услугах психолога более не нуждается. Мистер Марис согласился с женой, да и сам Джой давно утверждал, что мадам Элиза самостоятельно справляется со всем.

— 75 —

— Ну, как праздник, мадам Марис? — улыбаясь, спросил Джой, когда Элиза подошла к нему.

— Спасибо, мистер Денис, — ответила та, стараясь говорить спокойно. — Всё было замечательно! И что бы я без вас делала… — призналась Элиза.

Джой помолчал, глядя ей прямо в лицо. Они стояли одни, скрытые пышными еловыми ветвями, поблизости никого не было. В свете разноцветных огней карие глаза Джоя казались выразительнее и, как заметила Элиза, печальнее, чем всегда.

— Вы хотели мне что-то сообщить, мадам Марис? — уже без улыбки спросил Денис.

— Да, — с трудом проговорила Элиза. — Мистер Джой, вы талантливый психолог и просто очень хороший человек… — она тяжело находила слова.

Джой вдруг взял её за руку и заговорил негромко:

— Элиза, пожалуйста…

Она вздрогнула от его прикосновения, но не отняла свою ладонь от его пальцев. Она ощутила тепло его рук, но странное, необычное — словно кожа была холодна, а там, где-то внутри, билась и горела жизнь. Её почему-то не удивило, что Джой обратился к ней только по имени, что он прервал её речь.

— Элиза, — почти шёпотом говорил он, — я знал, что вы мне это вот-вот скажите: вам более не нужен психолог… И я знаю причину…

Мадам Марис испуганно смотрела на Дениса.

— Не бойтесь, — продолжал он. — Никто не узнает… Но… Пожалуйста… — и она почувствовала мольбу в его голосе. — Пожалуйста, не спешите… Я уйду. Но я всегда буду рядом. Пока бьётся моё сердце… Вы честная и чистая… Но подумайте: нельзя построить семейное счастье… без любви…

Элиза была в смятении. Джой всё знал! Он обо всём догадался! Но как? Ведь она ничем ни разу не выдала себя… Знала только Оски. Но Виля не могла предать свою госпожу и подругу.

— Не спрашивайте меня, — отчаянно проговорил Джой. — Я не могу вам сказать, почему я догадался… Не могу… Решать вам. Только вам… Но я буду ждать… Хоть всю жизнь…

— Мой муж любит меня, ему больно за меня! — отчаянно произнесла Элиза. — Я это чувствую… Не знаю как…

Она увидела ужас в глазах Джоя. Он будто окаменел.

— Конечно, — голос его стал хриплым. — Конечно… ваш муж любит вас…

Они молча смотрели друг на друга. И Элиза окончательно и бесповоротно поняла, что её сердце навсегда принадлежит именно Джою, но она никогда не сможет бросить Эшера, потому, что он — её муж, и муж не может без неё…

— Прости, Дэн, — прошептала она. — Я не хотела причинить боль никому… Тем более тебе… Я надеялась, что это… только у меня…

«Дэн». Так близко… Почти «Дин».

— Я буду ждать, — тихо повторил он, закусил губу и, отпустив её руки, медленно пошёл прочь.

Что-то до боли знакомое увиделось Элизе в этой прикушенной губе, в медленной походке. Сердце защемило. Но вспомнить она ничего не смогла.

— Прощай, единственный мой, — прошептала она.

Её никто не мог услышать. Но Джой вдруг обернулся, и тень улыбки скользнула по его губам. И ей почудилось, что он ответил:

— Пусть так… Я всегда считал, что меня не интересуют женщины, а оказалось, что одна из них стала мне дороже всех на свете… Знай — я всегда рядом….

— 76 —

Динаэль пересёк Границу. Здесь его уже ждали. Настоящий Денис Джой после получения информации о последних событиях был отправлен к себе домой: ему предстояло следующие пару дней спокойно встречаться с друзьями и выйти на дежурство в клинику. Дэн уже освоился и с волшебным способом передачи сведений, и с необычным мгновенным перемещением в пространстве, тем более, что он не напрасно доверял Верховному Магу: тот оказался человеком честным, аккуратным и чрезвычайно талантливым — даже родные дочери не догадались о подмене, хотя чаще всего видели перед собой отца, а не санитара из городской клиники.

Дин должен был успеть на детский праздник в Зелёную Долину: нельзя было позволить детворе остаться без ежегодного великолепного фейерверка. Динаэль понимал: какие бы беды ни случились, какие бы несчастья ни нарушили мирную жизнь, нельзя оставить без радости, без ожидаемого чуда детей. И если он посмеет не исполнить то, что делал в каждую рождественскую ночь, если он позволит себе не расцветить небо яркими огнями, то именно Эливь, его единственная и неповторимая Эливь, его Чудо, его Любовь, будет опечалена более всех…

Элиза с девочками вернулась домой. До полуночи оставалось чуть более трёх часов. Надо было приготовить праздничный стол, украсить комнату и самим одеться парадно: встреча Нового Года казалась мадам Марис волшебной, а потому ей не хотелось омрачать праздник другим своими проблемами. Но на душе у Элизы было холодно и больно.

Дин улыбался, говорил, что всё хорошо, насколько, конечно, может быть хорошо в трудное военное время. Он встречал знакомых ребятишек и ласково шутил, играл с ними. Внуки, соскучившиеся по деду, следовали за ним по пятам. И Дин занимал малышей весёлыми поручениями. Взрослые подыгрывали ему, хотя все прекрасно понимали, насколько тяжело сэру Фейлелю встречать Новый Год вдали от супруги…

У Элизы немного болела голова, но она не подавала виду, что её что-то беспокоит. А в сознании звучали тихие слова Дэна: «…Ваш муж любит вас… Я буду ждать… я всегда буду рядом… Пока бьётся моё сердце…»

Почему? Зачем? Ведь она так была уверена, что это только её боль! А теперь что? Муж страдает из-за неё. Она не может вспомнить, как любила, не может полюбить Эша снова. А Дэн? Жил себе спокойно, имел друзей и… любовников. Сегодня же ушёл с такой раной на сердце, которую не залечит даже время…

Может ей попробовать… перешагнуть через что-то в себе? Ведь бывает, что человек не помнит и вдруг — эмоциональное напряжение или нечаянный жест… Любовь… ведь это всё вместе: и духовное, и телесное… Может, она вспомнит… в постели… рядом с Эшем… вспомнит, как любила… и чувство вернётся?..

Подсознание говорило ей: «Нет. Ты любишь другого…» Но она ощущала боль мужа и считала, что это страдания Мариса… Она не смела отвернуться от него, не испробовав все способы вернуть любовь… Её мучило это решение, но иначе она не могла…

Динаэль знал Эливейн, знал её чистое и верное сердце, знал её способность к самопожертвованию… Потому он пришёл в ужас, когда услышал, что она чувствует боль мужа за себя… Его боль…

Но мужем она считает другого! И он, Дин, не может сказать ей правду, не может, ибо своим признанием убьёт её…

И Динаэль знал, что душа Эливь, вопреки сознанию и расчётам Авенезера, безошибочно нашла в совершенно чужом ей мире того, кому уже давно отдано её сердце! Даже Элиза, лишённая памяти о прошлом, полюбила именно Дэна-Дина…

И сейчас Динаэль чувствовал ЕЁ боль. Как всегда чувствовал всё, что связано с любимой. И понимал, что вот-вот может произойти самое страшное, ибо честная и преданная Элиза попытается ухватиться за любую соломинку, желая спасти страдающего, как она считает, по её вине Эшера Мариса. И Дин понимал, что соломинка эта находится в супружеской постели…

— 77 —

В половине двенадцатого Элиза вышла к столу. Вера и Вика уже спустились в гостиную. Марис поспешно вошёл в комнату — он только что вернулся, и от него веяло морозной свежестью.

— Ты очаровательна сегодня! — восхищённо проговорил он, взяв Элизу за руку.

— Какие у тебя горячие руки… — рассеянно сказала супруга. Эшер внимательно посмотрел на жену.

— Ты устала, милая, — заботливо произнёс он.

— Прости, — ответила та. — Наверное… Она помолчала, но потом решилась объяснить.

— Просто сегодня… после праздника… когда я попрощалась с господином Джоем… — сказала Элиза, — мы… пожали друг другу руки… Его рука была холодной, словно… словно… латексная перчатка у хирурга… А ты тоже с мороза, но такой горячий… Извини… — она смутилась.

— Я горячий, — весело согласился Марис. — Потому что я люблю тебя. И меня греет твоя любовь. Ты ведь любишь меня?

И Эшер заглянул ей в глаза.

— Конечно, — прошептала Элиза.

Марис вдруг наклонился к её губам и поцеловал.

Она вздрогнула, но не отклонила головы. Только тихонько сказала:

— Девочки смотрят… Эшер весело подмигнул Вере и Вике.

— Вы ведь на нас не сердитесь? — ласково улыбнулся он.

— Нет, сэр, — в один голос ответили двойняшки. Но Элизе показалось, что девочкам стало жутко не по себе.

— Давайте садиться за стол, — предложила она. — До Нового года почти не осталось времени…

Динаэля словно ножом полоснуло по сердцу. Он понял, что это… Это — Элиза позволила Марису поцеловать себя в губы…

— 78 —

Вера и Вика отправились в свою комнату около часу ночи. Элиза и Эшер остались вдвоём.

Марис уже радовался в душе: его дело тронулось с мёртвой точки. Он понял, что Элиза решилась. Чем она руководствовалась — для Эшера не имело значения. Ему был важен только результат. И он предвкушал в ближайшем будущем свою победу. Победу в постели и в жизни.

Немного огорчало его одно: это произойдёт явно не сегодня. Хотя Элиза и не хотела показывать, что ей не очень хорошо, даже скупой на сочувствие Марис заметил, что той нездоровится.

— Милая, — нежно произнёс он, — ты утомлена… Я не обижусь… Отдохни…

Элиза благодарно посмотрела на Эшера.

— Спасибо, — ответила она. — Правда, немного болит голова. Мне, наверное, надо поспать. И, если ты не возражаешь, завтра я съезжу за город, покатаюсь верхом по лесу, подышу свежим воздухом…

— Конечно, любимая, — Эшер помог супруге выйти из-за стола. — С Новым годом. И с нашим новым счастьем, — сказал он. — Я чувствую, что оно уже рядом…

Марис улыбнулся и снова поцеловал Элизу в губы. Она не ответила на поцелуй, но и не уклонилась от него… Эшер ликовал…

У Дина снова на миг перехватило дыхание. Но он ничем не выдал своей боли…

— 79 —

Элиза долго не могла уснуть. Глаза её слипались. Голова немного болела. Но сон никак не хотел подарить ей покой.

Перед её мысленным взором вставали странные видения: то заснеженные поля, окаймлённые опушёнными белыми хлопьями мохнатыми елями; то блистающее яркими солнечными бликами море, зеленоватыми волнами накатывающееся на песчаный берег где-то далеко внизу, под обрывом; то высокие скалы и горные хребты, словно разрезанные пополам величественным грохочущим водопадом; то утопающие в зелени садов деревни над тихой гладью неширокой равнинной реки, на правом берегу которой виднелась красная черепичная крыша дома с башенками…

Элиза никак не могла вспомнить, видела ли она эти места на самом деле или где-нибудь в кино, на фотографиях, просто в своём воображении…

Потом в полудрёме она видела лица: знакомые и те, вспомнить которые никак не могла. Одни очертания были резкими и яркими, другие размытыми и туманными… Но ни одного имени, ни одного события, связанного с этими людьми не нашлось в сознании Элизы…

Наконец мадам Марис уснула…

Динаэль, дождавшись, когда в доме всё стихло — уснули внуки, отправились по своим комнатам невестки, Галаны и сыновья отбыли на Границу — тихо вышел на улицу и быстрыми шагами спустился к мосту: Верховный Маг должен был сделать многое и немедленно. Война шла жестокая. Пока удавалось не пропустить Темноту на территорию их мира. Но Оберег слабел. Новый, о котором говорил Оянг, ещё не оформился и не окреп. Но это была уже надежда. И Динаэлю надо было как можно скорее выяснить, что именно питает новый Оберег, что даёт ему силы и чем можно ускорить процесс его формирования. А в волшебной библиотеке на столе Фейлеля уже лежал древнейший фолиант, найденный всего сутки назад на раскопках в Южных Горах, — «О сильнейших магических оберегах и их создании»…

Дин прилёг на кожаный диван в библиотеке. Он, действительно, очень устал. Пока древняя книга, хотя и чрезвычайно ценная, не дала ответа на волнующие Верховного Мага сегодня вопросы. Единственное, что он уяснил, так это то, что Оберег, созданный из чувств, может быть заменён только аналогичным, то есть сотворённым тоже из духовной сферы…

В полудрёме Динаэль видел Эливейн. Её побледневшее лицо, печальные глаза. Дина тревожило то, что он сам сказал Элизе: «Ваш муж любит вас…» Да, это было лишь повторением слов, произнесённых самой мадам Марис. Но это была и правда — правда настоящего и правда из прошлого, из того прошлого, что Эливь забыла под воздействием Яда… И Дин корил себя за неосторожность — а вдруг любимой станет хуже…

Наконец Динаэль уснул…

— 80 —

Сон, приснившийся Элизе, не был ей понятен. Конечно, как и любой человек, она не помнила весь сон, только отдельные образы, отдельные моменты…

Элиза видела во сне мальчика, малыша с ясными глазами цвета моря в солнечный день и с мягкими светло-рыжими кудряшками. Он улыбался ей немного грустно, но по-доброму…

Проснувшись, Элиза вспомнила, что уже видела во сне этого малыша, прежде, в больнице, в ночь после того, как узнала, что у неё случился выкидыш… Но тогда, видимо, её сознание было полно ужаса от того, что она не узнаёт ни людей, ни предметов, что она забыла всё — и своё имя, и своих родных и друзей, и свою прошлую жизнь… Теперь Элиза точно знала: это её малыш. Тот самый, не рождённый. Он где-то рядом, его душа летает близко от неё. Он хочет ей что-то сказать. Может, просто утешить… Доброе милое родное существо! Ни на кого не похожее… Наверное потому, что просто является воплощением света…

Динаэль видел во сне малыша с ясными глазами цвета моря в солнечный день и с мягкими светло-рыжими кудряшками. Проснувшись, Дин точно вспомнил, что видел во сне этого мальчика прежде — накануне страшных событий, перед похищением Эливейн… Теперь Верховный Маг знал, кто этот маленький человечек, и понимал, что не рождённый ребёнок вновь о чём-то предупреждает отца. Но о чём? Малыш улыбался. Но его улыбка была печальной… Дин понял, что хорошо будет, но когда и какой ценой?…

— 81 —

Элиза поднялась с постели и накинула халат.

За окнами светило морозное солнце. Погода была по-настоящему зимней.

Мадам Марис вышла из своей спальни.

Часы пробили половину одиннадцатого утра.

Служанка доложила, что хозяин ещё спит, а девочки встали около десяти. Элиза направилась в комнату к сестрам Эйле.

— Доброе утро, мадам, — как-то поспешно проговорили Вика и Вера.

— Доброе утро, девочки, — улыбнулась Элиза и внимательно вгляделась в лица близняшек.

Те молчали.

— Наверное, мне стоит извиниться перед вами за вчерашнее, — проговорила Элиза. — Мы с мужем вели себя нескромно.

— Нет-нет, — испуганно возразила Вера. — Вы тут ни при чём… И… папа часто целовал маму… при нас… Только…

Элиза настороженно смотрела на девочек.

— Только… — продолжила за сестру Вика, — это было как бы само собой разумеющееся… Ну, папа не мог не поцеловать маму… И всё… А вчера… у вас… как-то неожиданно… я не знаю, как объяснить.

Элиза вздохнула.

— Не надо объяснять, — негромко ответила она. — Я понимаю… о чём вы говорите… И больше не будем об этом, пожалуйста…

Девочки кивнули.

— Какие планы на сегодня? — уже улыбнувшись, осведомилась Элиза.

— Можно погулять? — спросила Вика.

— Можно, — кивнула Элиза. — А кто хотел покататься верхом? Вы же говорили, что любите лошадей и хорошо сидите в седле?

— Да! — воскликнули обе девочки.

— Тогда завтракаем и одеваемся. Одежду для верховой езды возьмёте пока мою. Договорились?

— Спасибо, ма… мадам, — Вера порывисто обняла Элизу. Та, счастливо улыбаясь, прижала к себе обеих девочек.

— Милые мои, — проговорила она. — Как же я люблю вас! Вы мои родные. Понимаете?

— Да, — едва слышно прошептала Вика.

— 82 —

Лес, усыпанный мягким пушистым снегом, искрящимся под лучами яркого январского солнца, напоминал сказку. Лучистый шёл резвым галопом впереди, взрезая гладкую пелену сильными стройными ногами. Чуть отстав от Элизы, скакали Вера и Вика на более спокойных лошадях. Прогулка длилась уже около часа. Шаг сменялся рысью, рысь — галопом. Ехали то молча, любуясь окружающей красотой и тишиной, то весело беседуя и наслаждаясь ощущением свободы, даруемой только гармоничным слиянием человека с миром величественной природы.

Выехав на берег широкой, закованной в толстый лёд реки, путницы остановились. Великолепие снежного мира потрясало воображение. Ни души вокруг. Только блистающая белоснежная равнина и вековые деревья в шапках искристого снега.

— Чудо! — проговорила Вера. — Это настоящее чудо!

Элиза вдруг побледнела. Боль сжала ей виски. «Ты чудо… Моё Чудо…» — застучали в голове слова. Голос казался знакомым… Но кто?.. Где?.. Когда?.. При каких обстоятельствах?…

Видимо, мадам Марис покачнулась.

— Вам плохо? — испуганно воскликнула Вика, готовая спрыгнуть прямо в сугроб.

— Нет, нет, — поспешила ответить Элиза. — Всё в порядке… Наверное, свежий воздух… Голова немного болит…

— Давайте возвращаться, — тихо предложила Вера.

— Пожалуй, — заставила себя улыбнуться Элиза. — И простите, девочки. Мне не хотелось портить вам прогулку.

— Мы очень хорошо покатались, — хором заверили близняшки. — Правда-правда…

Динаэль был на заседании Военного Совета, когда почувствовал боль — Эливь больна… Там, в том мире, много болезней… Но что случилось именно с любимой?..

Прервать Совет было невозможно — Верховный Маг обязан защищать свой мир… И Дин продолжал доклад о планах обороны и о необходимости в ближайшее время закрыть Переход…

— 83 —

К вечеру Элиза слегла с высокой температурой. У неё ныло и болело всё: голова, руки, ноги, тело. Вызванный на дом врач поставил самый обычный для зимы диагноз — грипп.

Мадам Оски дежурила у постели больной. Девочек отправили спать, несмотря на их активное желание помочь. Марис старательно играл роль расстроенного и встревоженного супруга: он присаживался возле Элизы на табурет, брал её за руку, гладил по голове, всячески выказывал заботу. Но на самом деле только мешал, так как понятия не имел, как и чем снять температуру или уменьшить боль. Его движения оказывались нелепы и неловки. Вскоре Виля уговорила его заняться какими-либо иными делами, пообещав, что не отойдёт от госпожи ни на шаг.

Элиза лежала тихо. Щёки горели неестественным румянцем. Иногда она что-то шептала в полубреду, но что именно — разобрать было невозможно.

К утру стало чуть легче: температуру удалось слегка понизить. Элиза задремала. Оски вышла из спальни госпожи.

Динаэль весь вечер и почти всю ночь просидел над древним фолиантом в библиотеке. Зато к утру он нашёл многое из того, о чём даже не мечталось ему в последнее время. Теперь он был спокоен: план по защите мира от Зла, составленный накануне, обещал надёжность Границы, и появилась возможность вернуть Эливейн домой… Правда, не в одночасье. И цена была высока. Но это не пугало Дина…

— 84 —

В гостиной сидели Вика и Вера. Из кабинета Мариса доносился звук шагов — Эшер ходил по комнате из угла в угол. Услышав голоса из-за приоткрытой двери, он вышел к мадам Оски и девочкам.

— Ей чуть легче, — сообщила Виля. — Сейчас она спит.

— Врач сказала вчера, что утром пришлёт медсестру взять кровь на анализ, — вспомнил Марис.

Оски вздохнула.

— Может, пригласить кого-то из клиники? Кого-то, кого мадам Элиза знает, — задумчиво проговорила она.

Марис вопросительно взглянул на служанку жены.

— Простите, сэр, — пояснила та. — Дело в том, что мадам бредила, что-то говорила. Но очень неразборчиво… Но я поняла отдельные фразы.

Оски помолчала, собирая воедино то, что ей удалось разобрать, и медленно произнесла:

— «Нет… Я не знаю этих людей… Я не помню… Пусть меня не трогают… чужие… только свои… не помню… свои…»

— Пожалуй, надо вернуть и этого Джоя, — решил Марис. — Пусть ещё позанимается с ней.

— Вы уволили психолога? — спросила Оски, хотя знала ответ заранее.

— Это была идея Элизы, — отмахнулся тот. — Напрасно я с ней согласился.

Девочки переглянулись. Но на них не обратили внимания.

— Руки… — шепнула Вера.

— Холодные, как перчатки хирурга… — подхватила Вика.

— Мы — слепые идиотки! — сестры ошарашенно смотрели друг на друга.

Ранним утром Динаэль заменил Дениса. Джой не расспрашивал о причинах внезапной перемены планов — военные события требуют быстрой реакции, а работа в тылу противника тем более…

— 85 —

Марис послал шофёра за мистером Джоем, благо тот с утра должен быть дома, а на дежурство санитару выходить в следующую ночь.

Приехавшая по назначению врача медсестра не смогла, как и предполагала мадам Оски, взять у Элизы кровь для анализа. Больная сказала НЕТ, и лицо её выражало явное смятение, а взгляд начинал вызывать у Эшера опасения: не пора ли пригласить психиатра?

Но проблема разрешилась гораздо быстрее и легче, нежели опасался Марис. Вскоре доставленный к мадам Элизе Джой невозмутимо окинул чуть презрительным взором неудачливую медсестру, молча взял у неё иглу и пробирку и прошёл в спальню больной.

Элиза лежала с закрытыми глазами. Волосы разметались по подушке. Щёки пылали.

На звук тихих шагов она подняла воспалённые веки.

— Вы? — едва слышно спросила она. Дин ощущал её боль: и физическую, и душевную.

— Простите, Эль… — он не договорил имя. — Я не посмел бы прийти, но меня попросил мистер Марис.

— Эш? — удивилась Элиза. — Но зачем? Денис-Дин опустился на край постели.

— Точно ещё не знаю, — негромко говорил он. — Но, видимо, вы бредили, просили не подходить к вам кого-то, не трогать вас незнакомыми чужими руками. А сейчас не дали медсестре взять у вас кровь для анализа… И мистер Марис забеспокоился…

Элиза молчала. На её гладкий лоб легла страдальческая складка.

— Простите меня, Дэн, — проговорила она. — Кажется, я приношу всем только тревоги и страдания… И Эшу, и вам…

Джой улыбнулся. Странно знакомой показалась Элизе эта улыбка. Странно знакомой, как прежде закушенная губа — до сладкой боли, до неясной тоски, до невыразимой призрачной надежды…

— Всё будет хорошо, — сказал он. И опять что-то тёплое и давно забытое легло на сердце Элизы.

— Вы позволите? — он осторожно взял её руку.

Его пальцы были так же странно прохладны, как на празднике. Только теперь на нём действительно были тонкие резиновые перчатки.

— Да, — проговорила она. — Конечно… Анализ…

Стоящие в дверях Эшер, девочки, Оски и медсестра, видя, что всё идёт гладко, тихонько вошли в спальню. Дэн сидел к ним спиной, поэтому они не видели, как он набирал в стеклянную трубочку кровь.

Потом Джой встал, протянул медсестре заполненную пробирку и неспешно стянул с рук стерильные перчатки.

— Давайте, я выброшу, — Вера взяла скомканную резину.

— Спасибо, — кивнул Денис. — Можно мне помыть руки? — добавил он. — А то перчатки оказались слишком сильно просыпаны тальком.

Его пальцы, и, правда, были словно припудрены.

Вера провела Джоя в ванную комнату. Тот молчал, внимательно наблюдая за её действиями.

Зашумела льющаяся из крана вода. Джой взял в руки мыло. На белом куске остался маленький красный след. Дин перехватил взгляд Веры.

Они были одни.

— Прости нас… — прошептала девочка. Дин внимательно смотрел на дочь.

— Мы совершили непростительную глупость, — продолжала Дана. — И вообще… Мы не узнали тебя… Это… мама… Она сказала, что… руки у Джоя… холодные, словно в латексных перчатках… Только вчера вечером мы поняли…

Дин улыбнулся.

— Это хорошо, — сказал он. — Хорошо, что поняли… неосторожность своей затеи. И хорошо, что не узнали меня. Потому что узнайте вы — может догадаться и другой…

Он нежно обнял дочь.

— Теперь будьте готовы вернуться домой. Мне легче это устроить, раз вы уже сами поумнели, — усмехнулся Дин.

— Папа, — едва слышно спросила Дана, — а почему у тебя кровь на пальце? Ты же в перчатках был.

— Так надо, — серьёзно ответил Динаэль. — А подробнее — не сейчас. Нет времени.

— А мама? — испуганно прошептала Дана.

— Всё будет хорошо, — ответил Дин.

И девочка вдруг почувствовала, что у неё за спиной словно выросли крылья. Ведь отец сказал, что всё будет хорошо. А отцу они всегда верили…

— 86 —

Болезнь жены оказалась крайне некстати для мистера Мариса. Новый год у магната начинался трудно: общественность ополчилась на промышленника и миллиардера. Со всех сторон на него сыпались жалобы, в суды подавались иски от несправедливо уволенных рабочих и сотрудников, от обманутых клиентов и партнёров, договоры с которыми были нарушены по вине фирм Мариса. Кроме того, организации по защите окружающей среды имели к владельцу крупных заводов немалые претензии… Поэтому-то и торопился магнат открыть для себя путь в другой мир. Поэтому и заключил союз с Колдуном Авенезером. Поэтому так важно ему было именно сейчас проявить особое внимание к Элизе, окружить её любовью, добиться, наконец одной единственной цели… А на решение всех проблем сразу ни сил, ни времени не хватало…

Марис обрадовался, когда Джой явился по первому зову и не стал строить из себя оскорблённого: уволили, мол, а теперь зовёте… И дав психологу строгие инструкции, — за соблюдение которых пообещал ещё и хорошие премиальные, магнат погрузился в решение проблем рабочих. Тем паче, что падкие на сенсации представители средств массовой информации уже кружились, как стая ворон, над домом Мариса.

Следуя предписаниям своего босса, Джой должен был ежедневно, исключая дни своих дежурств в клинике, проводить ненавязчивые беседы с мадам Элизой, в результате которых у той в сознании закрепится уверенность в безмерной любви к ней супруга… Подобные рекомендации, разумеется, не противоречили желаниям Дениса-Дина. Но Динаэль понимал: процесс восстановления памяти о прошлом, процесс, описание которого ему удалось найти в древней книге, процесс, начало которого было положено смешением отравленной крови одного из любящих с чистой второго, — этот процесс потребует времени. И, если разум Элизы возьмёт на какой-то миг верх над сердцем Эливь… то мадам Марис выполнит свой супружеский долг… и ему, Динаэлю Фейлелю, не суждено уже будет видеть и обнимать милую и единственную — он будет мёртв… Но гибель не страшила Дина: он страдал только за Эливейн, за её боль и горе, когда она всё вспомнит, когда вернётся домой к детям и внукам, к родным… но без любимого. Нет, она никогда не узнает, почему он не смог выжить: война есть война… Но её боль от этого не станет меньше… А дать умереть ей — такого Дин не мог бы позволить никогда…

— 87 —

Авенезер всецело ушёл в военные действия. Противник оказался настолько силён и изобретателен, что у Колдуна практически не оставалось ни одной свободной минуты. И что особенно злило Чародея — он так и не знал, откуда появляется Верховный Маг.

А Динаэль успевал многое. Авенезеру даже в голову не пришло, что у него под самым носом почти ежедневно действует никем не узнанный враг. Дин-Денис приходил к мадам Элизе. Динаэль с Шенгеем готовил эвакуацию девочек. Мистер Фейлель наладил связь и вёл переговоры с Советом Магов Иного Мира, мира, из которого некогда удалось бежать Авенезеру, осуждённому там за свои тёмные деяния. Динаэль разработал систему закрытия Перехода, и теперь Хаим ждал только приказа Верховного Мага. Наконец, Объединённая Армия под предводительством Арона Гимада и сэра Фейлеля была готова дать решающий бой силам Авенезера.

— 88 —

Элиза постепенно поправлялась. Жар спал на пятые сутки. Температура ещё держалась, но не поднималась выше 38 градусов.

О больной заботились мадам Оски, Вера и Вика. Марис старательно справлялся о самочувствии супруги по телефону, забегал в её спальню на несколько минут перед работой и поздно вечером, извинялся, что так много проблем, не позволяющих ему быть рядом с женой, казался очень усталым и расстроенным. Элиза прощала его и искренне переживала, потому что видела, как он измучен. И чувствовала боль мужа, считая это болью Эшера…

Денис Джой являлся регулярно, держался весьма сдержанно, но на мадам Элизу оказывал явно положительное действие. Со стороны всё казалось крайне обыденным: он просто сидел на стуле возле её постели и негромко беседовал с госпожой. Но тревога исчезала из её взгляда, она начинала улыбаться и верила в то, что всё происходящее прекрасно.

Удивительно спокойно мадам Марис перенесла весть о том, что у Веры и Вики нашлась родная тётушка. Вскоре за девочками приехала пожилая дама на личном авто и с личным шофёром, сердечно поблагодарила хозяев столь гостеприимного дома и выразила своё искреннее уважение господину Марису, о котором, к несчастью, ходят дурные слухи, но она теперь подобным сплетням верить не будет, ибо в этом доме так тепло были приняты её бедные племянницы.

— Я искренне рада, — призналась на прощание вставшая с постели проводить девочек госпожа Элиза, что у Веры и Виктории нашлись родственники. Ведь какие бы нежные отношения ни завязались у нас… роднее тех, кто связан кровными узами, не бывает… И, пожалуйста, мадам Вивьен, не стесняйтесь и приезжайте в гости с девочками. В этом доме вам всегда рады.

— Спасибо, — проговорила тронутая до слёз «тётушка» сестёр Эйле.

— И мы всегда рады будем видеть вас у себя.

Вивьен Койль мужественно доиграла свою трудную роль и позволила себе разрыдаться, только когда села с девочками в машину, а молчаливый и строгий шофёр Шенгей захлопнул за ними дверцу и, заняв своё водительское место, выехал со двора дома Марисов.

— Вы, действительно, замечательно справились, мадам Элиза, — сказал достаточно громко Джой, провожая госпожу в её комнату после отъезда близняшек. — Так спокойно и трогательно проводили девочек. Они запомнят и вашу доброту, и то, что вы не создали им лишних трагических переживаний.

— Я, правда, рада, что у Веры и Вики нашлась родная душа, — улыбнулась Элиза. — Хотя я полюбила их так, словно… они мои дочери…

— 89 —

Элиза была уже практически здорова. Она рисовала, когда горничная доложила о приходе мистера Джоя.

Дениса провели в мастерскую. Он поклонился Элизе и остался стоять на пороге. Служанка вышла.

Мадам Марис долго, молча, смотрела на Джоя. Тот тоже не говорил ни слова: он ждал её решения.

— Возможно, вы будете сердиться на меня, — опустила глаза Элиза, — но я считаю, что нам не стоит более видеться.

Джой только кивнул.

— Я замужем! — отчаянно прошептала мадам Марис. — Я знаю: я выходила замуж по любви! И муж меня любит. Я не могу его предать… Я должна попытаться… вспомнить…

Денис не тронулся с места — он чувствовал её боль.

— Я никогда не буду сердиться на вас, Эль… Элиза, — тихо и нежно проговорил он. — Я никогда не посмею настаивать на чём-то против вашей воли… И мне невыносимо видеть, как вы страдаете. Страдаете из-за меня… Любое ваше решение для меня всегда правильно… Я не хочу, чтобы вы страдали… более… потом…

Они снова стояли молча. Им хотелось броситься навстречу друг другу, замереть в объятиях и не расставаться. Но оба не смели этого сделать — у каждого были на то веские причины; непреодолимые преграды разделяли их в этот миг: долг, совесть, любовь, жизнь и смерть сплелись в причудливый, страшный, гибельный ком…

— Я всегда буду рядом, пока бьётся моё сердце, — как эхо повторил Джой. — И… прощай, единственная моя, — беззвучно закончил он, так знакомо закусил губу и быстро вышел из комнаты.

Элиза опустилась на кресло.

Да, она любила! И любила не Эшера Мариса. Но она дала себе слово испробовать все шансы, чтобы попытаться возродить несправедливо, как она считала, забытое чувство к Эшу…

— 90 —

Дана и Дина сидели на стульях в центре гостиной. На них были устремлены внимательные и тревожные взоры всех домашних: Эрка и Ривы, Эля и Аси, Ала и Эди. На удобном диване возле окна слушали рассказ девочек Вивьен и Ролив Койль. Спали в своих постельках только маленькие Рава, Элли и Аллар. И отца не было дома — он остался там, в Другом Мире, рядом с мамой.

Ни слова укора не услышали девочки в свой адрес: если отец не счёл необходимым бранить дочерей, то остальные просто и представить себе не могли, как можно с ним не согласиться…

Дана и Дина рассказывали подробно, событие за событием, слово за словом всё, что увидели и услышали в том мире, всё, что их удивило, поразило, огорчило или обрадовало, всё, что было связано с мамой…

Когда Дана поведала о разговоре с отцом-Джоем в ванной комнате, не упустив ни одной даже самой, казалось бы, незначительной детали, Эди нахмурилась. Но заметил это только Алуан.

— Что-то тебя тревожит? — шёпотом спросил он супругу.

— Не знаю… — призналась та. — Но поговорим потом… Если и есть… нечто, то отец, видимо, не хотел бы, чтобы об этом знали…

— Но главное, — подвела итог Дана, — папа сказал, что всё будет хорошо!

— Значит, мама вернётся! — поддержала сестру Дина. — Просто это вопрос времени…

Радостные восклицания, вздохи, полные надежды…

Ал незаметно для остальных бросил взгляд на Эди.

— … и цены, — горько, только для ушей мужа, закончила она высказывание младшей сестрёнки.

— 91 —

После трагичного утреннего разговора и прощания с мадам Марис на суточное дежурство в клинику вышел настоящий Денис Джой. Его миссия была окончена. Он не был себялюбив, но гордился тем, что судьба дала ему шанс помочь добру. Помочь в прямом смысле этого слова, ибо под его прикрытием один очень достойный человек, каковым Дэн считал Динаэля Фейлеля, смог создать защиту для своего мира, защиту от Зла, готового нарушить гармонию и свет там, где это великолепие душевной чистоты оставалось великой и реально существующей ценностью.

Динаэль на несколько минут оказался у себя дома. Только обнять родных и поцеловать внуков. Время не ждало — приближался час решающей битвы.

Дин заглянул в библиотеку — хотел кое-что уточнить в древнем фолианте. Здесь его и застала Эди.

Динаэль посмотрел в глаза дочери и, вздохнув, сказал:

— Думаю, что Дана и Дина, талантливые рассказчицы, не упустили ни одной мелочи… Надеюсь, кроме тебя никого не… не насторожила… эта… капля?

— Никого, — кивнула Эди. — Пока.

— Ты должна сделать так, чтобы никто никогда бы не вспомнил об этом, не связал воедино…

— Я поняла… — Эди обняла отца. — Никто и не подумает… Капля крови… Ты же брал для анализа… Её капля…

— Верно, — улыбнулся Динаэль.

— Папа, но у тебя есть шанс? — с надеждой спросила она.

— Конечно, — кивнул тот. — Если Элиза не использует последнюю попытку возродить чувство к Эшу.

— Но ведь это обман!

— Она этого не знает. Она верит в то, что любила, и очень сильно, а он любит и сейчас. Ведь без любви она бы не смогла зачать ребёнка…

— Но…

— Мы не можем ей сказать. Тогда Яд убьёт её.

— Но…

— Послушай, милая, — отец взял руки дочери в свои ладони. — Ты — Фея Любви. Ты сама любишь и любима. Неужели, ощутив холодок в своём сердце и зная о прежней страсти, ты бы не позволила Алу обнять себя, не попыталась бы заставить чувство проснуться вновь, разделив с мужем супружеское ложе? Скажи мне честно, как женщина, добрая и ценящая чувства других…

Эдилейн с болью смотрела на отца.

— Да, — выдохнула она, наконец. — Ты прав… Возможно, я бы даже подарила ему, на прощание, нежную … ночь… А потом бы сказала об угаснувшем чувстве…

Динаэль улыбнулся. Грустно и светло. Так улыбаться умел только он.

— Только прошу, — проговорил Дин. — Когда мама вернётся… она будет безумно страдать… Но война… уносит жизни… Пусть она оплачет меня так… Окружите её любовью… Я знаю, вы все её любите… Но… постарайтесь ещё больше…

— Обещаю, папочка, — Эди прижалась к отцу.

— И ещё одно, — Динаэль серьёзно взглянул на дочь и протянул ей маленький плотно закрытый флакончик с розоватой жидкостью. — Если меня… уже не будет… а вода станет красной, то немедленно отправляйся к Хаиму: он знает, как в тот же миг перенести маму домой… Это на тот случай, если ей будет угрожать смертельная опасность, — пояснил он, — ведь ни Марису, ни Авенезеру она окажется не нужна… Правда, маме так будет значительно больнее: физическая боль при возвращении памяти в родном доме, где тебе явно из любви не могут рассказать правду, а все ждут… боль будет сильнее. Но лучше пережить боль, чем умереть в муках…

— 92 —

Солнце клонилось к закату. Его багровые лучи окрашивали темнеющие горы зловещим светом.

Войска выстроились на Границе.

Авенезер не знал, что у Фейлеля уже готово всё для закрытия Перехода. Задачей решающей битвы для Гимада и Динаэля было сохранение территории и время, необходимое для Хаима — Стража Перехода.

Авенезер видел своего врага. Тот, стройный, в лёгких прочных доспехах, в блестящем шлеме, ехал шагом на тонконогом скакуне вдоль строя своих солдат, о чем-то беседуя с другим воином, видимо, тоже высокого звания.

Авенезер с трудом сдерживал ярость. Причин для гнева у Колдуна было достаточно. Во-первых, он почуял, что противник каким-то непостижимым образом проник в дом Мариса. Загадкой оставалось — когда и как это произошло, ибо Чародей проверял ежедневно всех и каждого, но не ощутил ни в одном посетителе, — новом или постоянном, ни капли волшебной силы. Во-вторых, Верховному Магу явно удалось найти противоядие или способ нейтрализации Яда Забвения — Авенезер чуял, что воспоминания возвращаются к Элизе, пока неясными даже для неё самой образами, но возвращаются, и виновен в этом, несомненно, ненавидимый Чёрным Колдуном Фейлель. И, в-третьих, тот, кто сейчас так невозмутимо проезжал на коне перед своим войском, тот, кто столь непринуждённо поглядывал в сторону Тёмной Армии, тот, кто спокойно обсуждал с другим полководцем детали предстоящего сражения, — он уже находился в объятиях смерти, ибо Яд уже распространился по телу Дина, Яд, по глубокому убеждению его создателя, обязанный приковать безумца, добровольно отдающего свою жизнь за исцеление беспамятства любимой, к смертному ложу, с которого тот уже не поднимется и испустит дух в трагический момент невольной измены или, если повезёт, с трудом встанет на ноги после многих месяцев немощи, когда та, ради которой он пошёл на муки, сможет вспомнить своё прошлое, не принадлежа никому другому…

Кое-что, однако, и радовало Авенезера. Колдун смеялся, в душе предвкушая муки своего противника, когда в ближайшие часы Элиза разделит супружеское ложе со своим мнимым мужем. Чародей был доволен тем, что в своё время уговорил Мариса предстать перед похищенной в роли законного супруга, а не жениха или возлюбленного: подобное убеждение не давало повода честной от природы женщине сомневаться в том, что она искренне любила и любима, а лишь добавляло чувство вины перед забытым мужем. А чего не сделает добрая душа ради того, кого обидела, пусть и невольно… А уж сражаться с противником, чьи силы подорваны, для тёмного Чародея вообще было самым приятным занятием…

Авенезер поднял руку — раздался трубный звук. Битва началась.

— 93 —

Бой длился уже более пяти часов. Воины обеих армий устали.

Авенезер никак не мог понять, какая сила помогает Фейлелю. Почему он до сих пор легко, по крайней мере, так казалось, сидит в седле, отражает удары?

Дин был доволен ходом сражения. Как он и предполагал, Арон Гимад очень грамотно располагал полки, оборонялся и вёл атаки. Так что Динаэль вместе с Эркелем и Элелем выполняли свою задачу, не отвлекаясь на другое, — они оберегали солдат от гибели. Раненые были, и немало. Но убитых со стороны сил мира Дина не было. Именно этого и хотел сам Верховный Маг.

На противников ловкость и сила воина в лёгких необычных доспехах наводила суеверный страх. Хотя старые солдаты и отдавали должное мастерству этого врага.

— 94 —

Эшер сегодня ужинал дома. С супругой. Он смотрел на неё нежно, с любовью. Был ласков и предупредителен.

У Элизы сжималось сердце. Она как-то уж слишком остро сегодня ощущала боль мужа. И не могла решиться сказать ему, что, видимо, не испытывает более прежних чувств.

В конце концов, Элиза позволила Эшеру поцеловать себя в губы…

Потом она удалилась в свою спальню.

Марис отправился к себе, справедливо уверенный в том, что его сегодняшние старания и подсказки Авенезера, не пропадут даром: ночью или к утру Элиза сама придёт к мужу…

— 95 —

Динаэль давно сражался пешим. Он чувствовал, как тяжёл стал меч. Его сердце сжималось дикой болью. И он с горечью понимал почему. Но Дин каким-то невероятным мужеством не подпускал к себе Смерть, держал её на расстоянии, потому что ему ещё необходимо было сразиться с самим Авенезером. А тот избегал поединка.

Хаим доложил, что для закрытия перехода всё готово.

— Гимад! Уходи! — голос Динаэля перекрыл шум битвы.

Арон отводил полки. Чётко, быстро двигались воины.

Авенезер с несказанным удивлением смотрел, как противник скрывается за Переходом, не потеряв мёртвым ни одного солдата, как тщетно его собственные воины пытаются наносить удары и как всех своей мощью прикрывает один.

И в диком гневе на этого ненавистного одного Авенезер направил многих.

Дин стоял так, словно его вовсе не беспокоила ни собственная боль, ни собственная смерть.

Но он безумно устал. И он уже был ранен. Легко, но неоднократно. А Авенезер сам так и не вышел на поле боя.

Вдруг несколько ударов, один за другим, сбили Дина с ног. Он ещё отбил с десяток следующих, уже лёжа на спине и не имея возможности подняться…

Мир вдруг потемнел, закружился и стремительно понёсся прочь. Динаэль лишь одно мгновение ощущал боль ран, а после и эти чувства умчались. Дин не увидел ни блеснувшего в свете ясной луны тёмного клинка, ни напряжённого лица Алуана, неизвестно как вдруг оказавшегося над израненным тестем, ни налетевших и смявших напавших на отца тёмных воинов сыновей и солдат Добровольческого отряда Галана…

— 96 —

Хаим закрыл Переход для проникновения чужих извне. Это было ещё не окончательно. Приказ о последнем затворе должен был отдать только Верховный Маг. Но уже опасаться Тёмной Армии не приходилось.

Отведённые Гимадом в свой лагерь воины, усталые и измученные, сидели и лежали прямо на земле. Некоторые уже успели задремать… когда в ровном свете луны меж отдыхающих солдат к полевому госпиталю медленно двинулись носилки с последним из раненых. Шёпот первого, кто увидел бледное лицо с плотно закрытыми глазами, лицо, знакомое всем, лицо человека, которому верили, которого уважали и ценили, который спас столько жизней, а теперь… Шёпот, словно ветер, сдувал усталость и заставлял людей подниматься на ноги: «Сэр Фейлель… Фейлель ранен… Динаэль Фейлель…»

— 97 —

Дин открыл глаза. В ярком свете ламп операционной он увидел склонившегося над ним Майкла Дерера.

— Опять я твой, — шепнул, усмехнувшись, Динаэль.

— Жить будет, — не оборачиваясь, сказал громко кому-то стоящему позади себя старый хирург и подмигнул другу.

За спиной доктора раздался лёгкий шорох — кто-то вышел из больничной палатки наружу и повторил вслух слова Дерера. До Дина донёсся многоголосый радостный крик.

— Ну, оплатил все счета? — усмехнулся Майкл, обращаясь к Динаэлю. — Можно мне приступать к своей «портновской» работе?

Дин вопросительно приподнял бровь.

— Я давно тебя знаю, — пояснил Дерер. — И понял о тебе одну вещь: тебе на роду написано оплачивать счастье своей кровью.

Динаэль, улыбаясь, смотрел на друга.

— Красиво сказал, — мечтательно произнёс он и вздохнул. — Спасибо… И, конечно, можешь делать со мной всё, что сочтёшь необходимым. Ты — врач… Только без общего наркоза, — вдруг добавил он, останавливая анестезиолога.

— Ты опять! — нахмурился Дерер.

— Прости, — ответил Динаэль. — Но я должен быть в сознании. Иначе я не смогу чувствовать Эливь и знать о действиях Авенезера… Правда, так надо.

Майкл покачал головой, отпустил анестезиолога и попросил пригласить в палатку Марка.

— По крайней мере, он тебя тоже знает, его подобное заявление не шокирует, — пояснил хирург. — Держи.

И Дерер протянул Динаэлю гладкую деревянную палочку. Тот улыбнулся и сжал её зубами…

— 98 —

После операции Дина перенесли в одну из соседних палаток. Здесь волшебник наконец позволил себе задремать.

Проснулся он через час. Возле кровати, внимательно следя за каждым его движением, сидела Асена.

— Что ты тут делаешь? — встревожился Дин. — Твоя забота не я, а Элли.

— Она спит, — улыбнулась Ася. — За ней смотрит Рива. Спите спокойно.

Дин опять задремал. Это был полусон, полубред. Он снова видел малыша с ясными глазами. Мальчик улыбался. Но теперь Динаэль точно знал чему — Эливь вернётся домой…

Дин снова открыл глаза. Рива тревожно смотрела на свёкра.

— Как хорошо иметь таких красивых невесток, — улыбнулся он. — Проснулся — одна чаровница. Снова проснулся — другая.

Рива тоже улыбнулась.

— Спите, — прошептала она, поправляя ему одеяло.

— Спасибо, — ласково ответил Динаэль. — И, пожалуйста, пусть через пару часов ко мне придут Хаим, Оянг, Шенгей и мальчики, — попросил он и пояснил. — Дела надо доводить до конца…

— Но… — попыталась возразить Рива, хотя и понимала, что это бесполезно.

— Майкл? — улыбнулся Динаэль. — Он, разумеется, сам прибежит первым, как только услышит, что у меня собирается Малый Совет…

— 99 —

Динаэль услышал приглушённые голоса возле своей палатки и открыл глаза.

— Нет. И ещё раз нет, — настойчиво повторил Дерер. — Никаких дел. Хотя бы сутки… Да, смертельных ран нет, но он потерял много крови…

— Майкл, — негромко позвал Дин. Голоса немедленно смолкли. Дерер поспешно вошёл в палатку.

— Прости, — тихо проговорил Динаэль. — Но мне придётся нарушить твои предписания… У меня, правда, нет времени…

Майкл печально покачал головой.

— Дин, ты же сам врач! — умоляюще произнёс он.

— А ещё я Маг и единственный, кто может попытаться одолеть Авенезера, — прошептал Динаэль. — И через час я должен быть на ногах.

— Это самоубийство! — покачал головой Дерер.

Дин усмехнулся. Майкл несколько минут смотрел на него молча, потом обречённо вздохнул.

— Я наложу тебе сверхтугие повязки — моё изобретение. Не очень удобно, но более-менее надёжно… — пообещал Дерер.

— Спасибо, — Дин крепко пожал руку старому другу.

— 100 —

Дерер впустил в палатку Главного Стражника Хаима, Магистра Талисманов и Оберегов Оянга, Командиров Северного и Южного Спасательных Отрядов Эркелиэля и Элельдиэля.

Динаэль был серьёзен.

Вошедшие сели на принесённые Майклом и Ривой стулья.

Верховный Маг обратился к Оянгу, прося того сообщить присутствующим, как обстоят дела с новым Оберегом. Магистр улыбнулся, и Дин облегчённо вздохнул — одна проблема была решена.

— Сэр, — проговорил Оянг, — сегодня новый Защитный Оберег нашего мира обрёл свою великую силу и вступил в действие. Это Энергетический Оберег. Как и прежний. А сила его — сила единства людей, — Оянг помолчал, подбирая слова, потому что его объяснение обретения Оберегом силы напрямую было связано с Верховным Магом. — Эта война объединила людей нашего мира. Они проявили себя с лучшей стороны. И пример для подражания у них всегда оказывался перед глазами… Это вы, сэр. Вы всегда готовы жертвовать собой, но спасти других… Так было и сегодня… И… когда вы упали раненый… там… прикрывая отход войска, вы, благодаря которому сегодня из наших солдат никто не погиб… Тогда каждый, кто это увидел, счёл своим долгом прийти вам на помощь… Правда, Алуан Галан со своей командой и ваши сыновья оказались ближе и справились с противником быстро, так что более ничьи усилия не понадобились… Но эта общая готовность прийти на помощь, забыв о собственном риске, завершила создание Защитного Оберега.

— Слава Богу, — ответил, слегка усмехнувшись, Дин. — По крайней мере, этот Оберег не ляжет невыносимой ответственностью на плечи одного человека.

— Есть ещё кое-что, — добавил Оянг. — Оберег подпитывает ещё какая-то сила. Пока маленькая. Но, видимо, способная стать гораздо мощнее. И источник её ощущается в том мире, где сейчас находится… мадам Эливейн… Я не совсем уверен, но, может, Элиза Марис полюбила того человека, в облике которого вы появляетесь там?

Верховный Маг улыбнулся. Светло и грустно.

— Если бы только наша любовь могла в одночасье решить все проблемы… — задумчиво проговорил он.

Близнецы переглянулись. Дин заметил их жест.

— Это правда, — признался он. — Элиза Марис открылась в своих чувствах Денису Джою, то есть мне… Но она — честная женщина и жена другого, — пояснил Динаэль. — Так что здесь Оберег вряд ли наберёт много дополнительной силы…

— Но, отец… — Элель сам оборвал своё высказывание. — Прости…

— Верно, у нас не семейный совет, — поддержал Дин сына. — Вернёмся к делам общественным…. Хаим, вы готовы закрыть Переход?

— Да, сэр, — подтвердил Стражник.

— Поясняю для остальных, — проговорил Динаэль. — Я уйду через час. Хаим закроет Переход. Никто без разрешения Совета не сможет покинуть наш мир. Проникнуть сюда с другой стороны на сегодняшний день не дано никому. Хаим почувствует, если кто-то, вышедший из нашего мира, пожелает вернуться, и тогда впустит этого человека — Ключ находится только у Главного Стражника. Так что мы никого не ограничиваем в возможности передвижения. Главное, чтобы это передвижение не приносило опасности остальным.

Динаэль помолчал.

— Теперь просьба к вам, господин Шенгей.

Командир Наблюдателей превратился в слух.

— Мне нужен костюм… бездомного, бродяги, — пояснил Дин. — Вы знаете, что таких людей в том мире много. Мне же нужно просто, не привлекая лишнего внимания, ранним утром подойти к дому Мариса. А в подобном наряде это очень легко: прилёг у забора бродяга… Частое там явление…

— Ты не можешь драться с Авенезером сегодня: ты ранен, — возразил Эркель. — Он же специально уходил от боя с тобой, чтобы измотать тебя.

— Но должен, — спокойно ответил Дин. — Другого времени у меня, скорее всего, не будет.

Тревожная тишина повисла в палатке.

— Сэр…

— Мадам Фейлель вернётся примерно через год — тогда она уже всё вспомнит, — теперь слова давались Дину с трудом. — Это война, дорогие мои. А с поля боя возвращаются не все… Так бывает… Всё, — твёрдо закончил Динаэль. — Если не вернусь, распоряжения для Совета относительно назначения преемника и рекомендации новому Верховному Магу лежат в верхнем ящике моего рабочего стола… Домашних пока не пугайте, — мягко попросил он сыновей.

Оянг и Хаим вышли из палатки первыми. Потом Шенгей отправился за одеждой бродяги. Элель и Эркель остались с отцом. Вошёл Майкл — накладывать обещанные повязки…

— 101 —

Динаэль ушёл ранним утром, не прощаясь. Не хотелось оставлять родных, друзей, знакомых в печали, словно бы тебя уже похоронили.

Хаим, как и много лет назад, когда был ещё только стражем Тоннеля в Зелёной Долине, последним видел волшебника. И опять тот уходил, переодевшись в чужую одежду, уходил один навстречу смертельной опасности, уходил сразиться с Тёмным Колдуном, потому что более никто не был способен сделать это, уходил на бой, хотя никогда не имел в себе тяги к воинскому делу. И Хаиму вдруг показалось, что Дин уходит навсегда. «Только вернись, пожалуйста, — мысленно произнёс старый страж. — Таких, как ты, мало… А людям нужна живая легенда…»

— 102 —

Динаэль почувствовал, как за ним закрылся Переход.

Дину вдруг подумалось, что Судьба снова благосклонна к нему. Ведь совсем недавно он страдал оттого, что его мир останется без Охранного Оберега. Но его тревоги рассеялись — возник новый Оберег, а сам Динаэль успел укрепить Границы своего мира… Совсем недавно душа волшебника разрывалась на части от сознания, что Эливь будет жить в чужом мире среди чужих людей, чувствовать своё одиночество и не понимать причин его. Но теперь Дин точно знал, что любимая вернётся домой, вспомнив родных и друзей. Конечно, она будет оплакивать его, своего мужа, единственного для неё, но она будет среди своих: дети, внуки — все будут рядом… Совсем недавно он боялся, что ему не достанет сил на бой с Авенезером. Сегодня он знал: пусть трудно, пусть через боль, но он победит, он сумеет заставить Смерть подождать, пока светлое дело завершится, пока зло будет уничтожено. И случится это сегодня…

В темноте зимнего утра волшебник ощутил спящих вдалеке солдат Тёмной Армии, угадал мечущегося в гневе Авенезера, обнаружившего, что путь в мир, который он мечтал поработить, закрыт. И закрыт надёжно. Теперь все помыслы Колдуна обратились на Верховного Мага. Он жаждал отомстить тому за разрушенные планы. И путь к этой зловещей цели лежал только через Элизу Марис. Чародей понял, что Динаэль вернётся за ней: увидеть и умереть. Так рассчитывал Авенезер. И был близок к истине. С той только разницей, что Динаэль шёл к дому Мариса как к единственному месту, где сможет свидеться с Тёмным Колдуном, чтобы сразиться с ним…

Дин вздохнул и легко исчез, растаял в воздухе, оставив Авенезера ещё немного позлиться и пометаться в бессильной ярости вдоль надёжно запертой Границы, пока он, волшебник и врач Динаэль Фейлель, сам не позволит Колдуну обнаружить своё присутствие…

— 103 —

Элиза снова видела во сне малыша с мягкими рыжими кудряшками и светлыми ясными глазами. Мальчик улыбался, словно говорил: «Всё хорошо, когда всё правдиво…»

Элиза открыла глаза. Ночник в её спальне бледно горел. На улице было ещё темно.

Мадам Марис подошла к окну и приподняла занавеску. Тёмное высокое морозное небо усыпали искры ярких мерцающих звёзд.

В спальню негромко постучали. Элиза откликнулась. Вошла Виля Оски, которая временно, ухаживая за больной мадам Марис, поселилась в комнате напротив спальни своей госпожи.

— Простите, мадам, — проговорила Оски. — Я услышала шаги в вашей комнате и забеспокоилась, всё ли в порядке?

— Спасибо, Виля, — благодарно проговорила Элиза. — Ты так заботишься обо мне…

Мадам Марис помолчала. Потом решилась и произнесла:

— Я хочу сказать Эшеру правду. Это, мне кажется, лучше, чем мучить и его, и себя… Я не помню нашей прежней любви и не могу возродить это чувство… Как ты думаешь, Виля, он простит меня?

Оски напряжённо смотрела в глаза Элизы.

— Девочка моя, — наконец проговорила она, — я искренне привязалась к тебе. Ты самое светлое существо, какое мне приходилось видеть… И я, честно признаюсь, не понимаю, что и как могло связать тебя с Марисом… Если он узнает, что я говорю сейчас, он, как минимум, вышвырнет меня из дома… Но я скажу. Тебе не нужно его прощение. Тебе как можно скорее надо уходить отсюда… Этот дом, этот жестокий и грубый мир, мир Эшера Мариса, не для тебя… Просто уходи… Поживи пока у меня или… сразу иди к Денису Джою…

Элиза покачала головой.

— Спасибо, Виля, — она нежно обняла Оски. — Но я должна поговорить с Эшем. Он мой муж.

Элиза опять выглянула в окно. По небу прокатилась звезда.

— Звёздочка, милая, — прошептала мадам Марис, — пусть всё станет на круги своя…

— 104 —

В конце заснеженной улицы в жёлтом свете фонаря появился бездомный бродяга: сгорбленная нелепая фигура, неуклюжая походка, широкие грязные штаны и огромные, явно не по размеру, стоптанные ботинки, замусоленная мешковатая куртка, замызганная, натянутая на самые брови вязаная шапка и дырявые дряхлые перчатки — типичный представитель своего класса в огромном многоликом городе.

Бродяга доковылял до красивой ограды богатого дома недалеко от площади, на которую выходила улочка, и, прислонившись к кирпичной кладке одного из столбов, бросил отрешённый взгляд на полуосвещённое окно второго этажа, где очень красивая женщина в дорогом синем шёлковом халате задумчиво и мечтательно следила за падающей звездой… Дин по губам прочитал её желание…

— Милая моя, бедная моя, — прошептал он, — прости меня… Я мечтал подарить тебе счастье, а принёс столько бед и боли…

Элиза бросила взгляд вниз, на заснеженный двор и улицу. Было тихо и пустынно. Она опустила занавеску, поправила волосы и вышла из комнаты.

Мадам Оски, перекрестив свою госпожу со спины, тихонько направилась к себе.

Бродяга судорожно вздохнул. Сердце Дина сжало словно тисками.

Элиза вошла в спальню Эшера. Тот сразу проснулся и, сев на кровати, зажёг ночник.

Сейчас в пижаме и с взъерошенными волосами он был как-то трогательно нелеп и беззащитен. А, может, Элизе так только казалось…

Мадам Марис подошла к постели мужа и села рядом с ним.

— Прости, что разбудила тебя, — тихо проговорила она. — Но мне подумалось, что нет смысла ждать и мучиться долее…

— Я всегда рад тебе, — Эшер взял жену за руку. Элиза прямо посмотрела ему в глаза.

— Эш, — быстро заговорила она, — ты хороший… очень хороший… Но я не помню… не помню нашей любви… И не могу полюбить тебя снова…

Марис держал её за плечи. Руки его дрогнули.

— Милая моя, — прошептал он, — подожди… ещё немного…

В висках у Элизы стучало. Она, кажется, плохо соображала, что происходит.

Эшер вдруг провёл тыльной стороной ладони по её бровям, щеке, подбородку…

Элиза закрыла глаза. Голова болела… Но она вспомнила этот жест: его жест, только его, когда весь мир исчезал, и оставались только они — он и она…

Дин едва устоял на ногах — боль, нестерпимая боль Яда, пронзила его с головы до ног…

Элиза слегка наклонила голову набок… Сейчас его пальцы скользнут по другой скуле, ладонь повернётся к её лицу, она прижмётся к ней щекою и он поцелует её в губы…

— Я люблю тебя, Дин… — прошептала она и прижалась щекой к повернувшейся к ней ладони.

Яркая вспышка озарила комнату.

Бродяга замер. Боль, сковывающая всё его тело, внезапно исчезла.

Он отчётливо услышал слова Эливейн:

— Я люблю тебя, Дин…

В окне второго этажа, где недавно тоже зажгли ночник, блеснула яркая вспышка.

Дин перемахнул через забор и, утопая по колено в снегу, пустился к расчищенному и ярко освещённому крыльцу дома Марисов.

Эшер застыл, словно его облили ледяной водой.

Эливь в ужасе распахнула глаза и сдавила руками виски… За одно мгновение в её сознании промелькнула вся её жизнь: детство и юность, любовь и семейное счастье, лица всех, кого она знала и любила, и те двое — старик и подросток, пришедшие на приём в её кабинет, — а потом Марис, Авенезер… Вика и Вера… Денис Джой с так знакомо закушенной губой…

— Дин, — прошептала она, пятясь к двери, и остановилась, наткнувшись на кресло.

Эливь медленно сняла с пальца обручальное кольцо, и оно с лёгким звоном стукнулось о паркетный пол…

В коридоре послышались быстрые шаги.

Эливейн резко обернулась — она узнала…

Бродяга распахнул дверь и, запыхавшийся, остановился на пороге…

Элиза шагнула навстречу прислонившемуся к дверному косяку оборванцу.

— Дин, — прошептала она.

Тот сдёрнул с головы шапку, обнажив рыжие с обильной сединой слегка волнистые волосы, и обнял своё сокровище.

— Ты моё счастье, — тихо проговорил он. — Ты моё Чудо…

— 105 —

Эдилейн, не мигая, смотрела в Магический Шар. Пространство, разделяющее волшебницу и тех, чья любовь преодолела непреодолимое, было велико. Поэтому Эди чрезвычайно устала. Но сердце её ликовало: мама вспомнила! Как? Каким чудом так быстро? Эди не знала. Но теперь — она видела — они, Эливейн и Динаэль Фейлель, её родители, стояли, обняв друг друга…

Эдилейн поднялась из-за стола и вышла из комнаты: она должна была сообщить об этом домашним, которые, несмотря на ранний час, не спали…

Поединка Магов ещё не было. Тревога оставалась. Но силы отца, обретшего вновь свою любимую, явно увеличились…

— 106 —

— Господи! — прошептала Эливь. — Дин, ты же ранен?! Он улыбнулся.

— Это пустяки… Теперь это совсем не важно…

Марис продолжал сидеть на кровати в каком-то оцепенении.

За спинами Дина и Эливь раздалось робкое покашливание. Они обернулись.

Мадам Оски ни о чём не спрашивала: она и прежде предполагала обман, но не смела сказать о своей догадке вслух. Сейчас одного взгляда на ту, что именовали Элизой Марис, было достаточно, чтобы душа доброй служанки возрадовалась.

— В конце концов, — вдруг Эшер вскочил на ноги, — по какому праву?.. Кто вы такой?

Конечно, ответ был очевиден для него. Но более никаких реплик возмущение у Мариса не породило.

Дин скинул куртку и перчатки, снял с шеи, висевшие на тонкой цепочке обручальные кольца с витиеватыми надписями, неспешно надел одно на пальчик Эливь, второе — на свой, демонстративно-вежливо поклонился и ровным голосом произнёс:

— Сэр Динаэль Фейлель, Верховный Маг мира, который вы пытались захватить, Представитель древнейшего из известных родов волшебников и законный муж вашей мнимой супруги.

В его спокойном тоне не было ни тени высокомерия. Скорее, это представление походило на объяснение терпеливого доброго учителя нерадивому, глупому и упрямому ученику. А Эливь, прижавшаяся к любимому, ощутила в столь полном, чего Дин практически никогда не делал, представлении супруга страдание, ибо много зла видавший за свою жизнь волшебник не мог не чувствовать боль за несчастья и смерти, приносимые одним человеком многим людям.

— Вы никогда не получите её, — взвизгнул Эшер, выхватывая откуда-то пистолет.

Хлопнул выстрел. Раздался звук, похожий на звон разбившегося стекла.

— Глупо, — наставительно произнёс Дин, неспешно опуская руку. — Заставили меня раньше времени открыться вашему напарнику. Теперь вот-вот появится разъярённый Авенезер, а вы можете к этому моменту не успеть покинуть дом. А злиться ведь он будет и на вас: вы не справились со своим заданием…

И Марис, и Оски с изумлением смотрели на того, кто секунду назад виделся им просто оборванцем. На пороге спальни Эшера, всё так же крепко и нежно обнимая супругу, стоял стройный воин в лёгких светлых доспехах, с ясным взором совершенно необычного цвета глаз и с широким мечом у пояса.

Снизу, с улицы, донёсся шум колёс подкатившей прямо к крыльцу машины. Хлопнула входная дверь. Несколько человек, видимо, в тяжёлых сапогах быстро поднимались по лестнице.

— 107 —

Первым в комнату вошёл человек в штатском. За ним — четверо полицейских.

— Доброе утро, сэр Фейлель, — почтительно поклонился незнакомец.

— Рад, сударыня, — добавил он, обращаясь к Эливейн, — что вы, видимо, в полном порядке.

— Благодарю вас, генерал, — ответила Эливь, узнав в человеке министра внутренних дел, лицо которого она несколько раз видела в новостях.

— Забирайте, — коротко приказал тот полицейским.

— Но… — хотел возмутиться Эшер.

— Не беспокойтесь, господин Марис, — остановил его министр. — За вами давно тянуться грехи, но вы постоянно ускользали от правосудия. Теперь, благодаря помощи мистера Фейлеля, свидетелей и доказательств ваших преступлений достаточно на десяток таких, как вы… Уведите арестованного, — повторил генерал, — и зачитайте его права, — добавил он.

Полицейские вышли вместе с совершенно опешившим Марисом.

— Спасибо Вам, сэр Динаэль, — уже мягко, чисто по-человечески поблагодарил министр. — Вам точно не нужна помощь… со вторым?

— Нет, — улыбнулся Дин. — Теперь — точно.

И волшебник счастливо взглянул на Эливейн, так и стоявшую рядом, обнимая его за талию.

— Тогда у меня будет небольшое дело к мадам Оски, — министр обернулся к молча стоявшей в коридоре Виле. — Вы ведь хорошо знаете всю прислугу в доме?

— Да, сэр, — робко кивнула служанка.

— Прошу вас, — проговорил министр, — спуститесь сейчас в гостиную. Там наш сотрудник выплатит из конфискованных денег вашего бывшего работодателя заработную плату и выходные пособия всем, оставшимся без работы по причине ареста Эшера Мариса.

И министр пояснил:

— Вам нужно лишь уточнять, кто и какую работу в доме выполнял…

— 108 —

— Осталось самое опасное? — тревожно спросила Эливь. — Тебе придётся сразиться с Тёмным Колдуном?

— Придётся, — согласился Дин. — Но теперь это не так трудно, как полчаса назад.

Он улыбнулся. Он обнимал ту, с которой уже простился навеки. Он обнимал ту, которая четыре месяца была рядом и к которой он не смел даже прикоснуться, он обнимал ту, которой принадлежало его сердце и его жизнь. И они снова были вместе. Разве мог он теперь оказаться слабее Авенезера?!

Лёгкий ветерок пролетел по комнате и… перед Дином и Эливь возник Тёмный Чародей. Хмурый и злой.

Авенезер увидел Эливь и понял: она вспомнила всё. Так быстро. И Дин остался жив.

— Но как?! — воскликнул он, и в голосе Колдуна слышался страх.

— Вам не понять, — грустно ответил Динаэль. — Любовь для вас непостижима. Тем более вы не сможете поверить в любовь и самопожертвование ещё не рождённого человека.

Эливейн восхищённо взглянула на мужа. Вот о чём она не догадалась! Вот почему малыш улыбался ей во сне! Он взял на себя большую долю Яда. Он спас свою мать, так и не появившись на свет, так и не испытав материнской любви… Душа, ещё не получившая тела, защитила ту, которая могла бы это тело дать…

Дин показал ей взглядом куда-то вверх. И там, за окном, чуть выше головы Авенезера, Эливь увидела полупрозрачное существо: не во сне, а наяву рыжеволосый мальчуган улыбался ей и Динаэлю…

— 109 —

Авенезер поднял меч. Динаэль быстро и осторожно усадил Эливь в кресло, шагнул к противнику и вынул из ножен свой клинок. В то же мгновение стены комнаты словно раздвинулись, и место поединка оградила тонкая прозрачная стена.

Эливейн знала, что Дин выставил ледяной щит, прочнее которого нет ничего: эту преграду не преодолеет ни одно тёмное заклинание, ни один смертельный луч. Эливь поджала под себя ноги и замерла в безумной тревоге за любимого.

Авенезер был могуч и страшен. К тому же он знал, что его противник не оправился от вечерних ран. Чародей не понимал только, как Динаэль вообще стоит на ногах и ещё, надо признать, отлично отражает удары, если по всем законом человеческого естества, должен быть слаб от потери крови и прикован к постели.

Но Дин сражался. Удар за ударом. Шаг за шагом. Авенезер начал ощущать усталость. А его противник словно и не утомился вовсе.

Эливейн знала, каких усилий стоит её мужу эта битва. Она помнила и про раскаляющуюся рукоять меча, про прожжённые перчатки и тонкие шрамы на ладонях Дина, чувствовала его боль от, видимо, открывшейся при одном из выпадов раны, и бешеный ритм бьющегося сердца.

Очередной мощный удар меча Авенезера обрушился на Динаэля. Эливь зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть. Дин резко отклонился в сторону, и остриё его клинка легко скользнуло по плечу Колдуна. Авенезер вздрогнул и замер в изумлении — тёмное полупрозрачное пятно отделилось от его тела и шипящим шаром медленно, но неуклонно поплыло на Динаэля.

Чародей злобно улыбался: он прекрасно понимал, что противостоять чёрной высвобожденной силе практически невозможно.

— Глупо, — прошипел Авенезер. — Глупо умирать только потому, что ты — светлый маг. Разумнее было убить меня и тем самым уничтожить моё зло…

Динаэль только улыбнулся. Эливь ощутила его напряжение. О! Она хорошо помнила тот давний вечер над морем, то чёрное остриё, которое готово было пронзить её… Но теперь она не могла встать между смертью и любимым — ледяная стена её не пустит. Как прежде не пустила завеса никого, кроме Дина, закрывшего собой дочь…

Напряжение нарастало. Тёмный шар висел уже в пяти сантиметрах от груди Динаэля, и волшебник словно держал его в своих ладонях. Его широкий меч лежал на полу у самых ног.

Дин закусил губу. По лицу текли струйки пота. Эливь не выдержала и вскочила на ноги…

Яркая белая вспышка озарила комнату…

Чернота рассеялась. Беловатый туман спустился к ногам Дина и растаял…

Динаэль тяжело перевёл дыхание и улыбнулся, повернувшись к Эливь.

Комната приняла свой обычный вид.

Авенезер вдруг бросился к двери. Дин с трудом развернул правую руку ладонью к пытающемуся сбежать проигравшему злодею.

— Простите, Авенезер, — тихо сказал он. — У меня нет сил догонять вас. Но и отпустить вас я не могу.

Колдун замер, словно скованный внезапным холодом.

— Прошу вас, господа, — проговорил Дин в пустоту коридора.

Блеснул голубоватый свет, и глазам присутствующих предстали семь воинов в тёмно-синих мундирах.

Авенезер побледнел.

— Благодарю вас, сэр Фейлель, от лица всех жителей нашего мира, — с поклоном произнёс один из воинов. — Уже много лет мы живём мирно. Но до сих пор не можем окончательно залечить раны, нанесённые нашим странам и народам Колдуном Авенезером. Он не только наша беда. Он — наш позор. Ибо из нашего мира вышел этот злодей. И мы не смогли остановить его. Теперь час возмездия пробил. Клянусь вам, что Суд будет суров, но справедлив.

— Я рад, что смог помочь вам, — улыбнулся Динаэль.

Ещё раз поклонившись, воины увели Авенезера туда, где тот когда-то и начал свой чёрный путь.

Эливейн подошла к мужу.

— 110 —

Хаим облегчённо вздохнул и повернулся к стоящим позади него воинам: людям и волшебникам.

Лицо Стража сообщило о победе Верховного Мага ещё до того, как радостная весть облеклась на его губах в слова.

— 111 —

— Ты хотела проститься с мадам Оски, — скорее утвердительно, нежели задавая вопрос, проговорил Дин.

— Да, — кивнула Эливь, нежно поддерживая мужа и помогая ему вложить в ножны меч. — Но ты едва стоишь на ногах. И твои руки… Дай я посмотрю…

Дин послушно опустился в кресло и протянул Эливейн ладони.

Он безумно устал. Но он не сводил счастливого взора с лица любимой и вряд ли видел что-либо вокруг, кроме того, что касалось Эливь.

Ладони, конечно, были вновь обожжены.

— 112 —

В комнату робко вошла мадам Оски.

— Простите, — проговорила она, — я слышала шум, но человек там внизу… полицейский… сказал, что нельзя подниматься сюда, пока всё не стихнет… Могу я помочь?

— Спасибо, Виля, — улыбалась Эливь. — Пожалуйста, принеси кипячёной воды, бинты и мазь от ожогов. Тюбик в холодильнике…

Оски поспешила на кухню.

— 113 —

Динаэль так и смотрел, не отрываясь, на Эливь.

— Я болен, — прошептал он, наконец. — Я болен тобой, моя любимая.

Я не могу без тебя…

Эливейн осторожно держала в своих руках обожжённые ладони мужа. Она наклонилась к его лицу и тоже тихо ответила:

— Твоя болезнь заразна. Потому что я тоже не могу без тебя.

И она прижалась своими губами к его. Долгие четыре месяца они оба жаждали этого поцелуя! Долгие четыре месяца они видели друг друга почти ежедневно и трудно шли друг к другу через, казалось бы, непреодолимые преграды…

Так и застала их вернувшаяся с водой, бинтами и мазью мадам Оски: сидящих на одном кресле и не могущих налюбоваться друг другом…

— 114 —

Эливейн оставила Виле Оски то, что имела: написанные в этом мире свои картины, рассказы и пьесы. Теперь правом распоряжаться ими обладала только Оски.

И Эливь, и Виля, действительно, стали подругами. А расставаться с друзьями всегда нелегко. Но нарушить законы мироздания нельзя — нельзя постоянно перемещаться из одного мира в другой. Это нарушает равновесие сил, влечёт за собой катастрофы… Поэтому, защитив от Зла свой мир, оказав помощь в поимке преступников жителям других миров, Динаэль должен был вернуться с супругой домой и не тревожить лишний раз установленные Границы.

Эливь и Виля тепло обнялись на прощанье.

— 115 —

Дин поднялся с кресла. Эливейн подошла к нему и вопросительно посмотрела в его глаза.

— Ты хочешь что-то взять с собой? — спросил Динаэль и виновато улыбнулся.

— Смотря, что это за вещь, — грустно проговорил он.

Эливь сбегала в свою комнату, достала из-под подушки фотографию в рамке светлого дерева и вернулась.

— Ты не видел этого снимка, — пояснила она. — Я никому не показывала — прятала… Не знаю почему…

И она протянула Дину фотографию.

Снимок был сделан на празднике Нового года на площади, когда Дэн-Динаэль так замечательно устроил иллюминацию. Тогда был приглашён фотограф, который снимал детей — гостей праздника. Но, как профессионал и мастер своего дела, фотохудожник не смог не запечатлеть лица и моменты, достойные внимания зрителей. Среди таких интересных снимков Эливь-Элиза и обнаружила тот кадр, что сейчас показала любимому.

На снимке мадам Марис, Денис Джой, Вера и Вика, спрятавшись за густыми ветками украшенной огнями ели, достают и тихонько передают Деду Морозу подарки для ребят. В тот момент, который поймал фотограф, скрытый от ребятишек мохнатой колючей ветвью Дэн, стоя на коленях, протягивал очередной блестящий свёрток «волшебнику». Вера, едва сдерживая смех, пыталась не дать иголкам тыкаться в шею Джоя. Вика грозила сестре пальцем, чтобы та не шумела и не выдала бы «тайн чародейства», а Элиза доставала следующий подарок из огромной коробки и, видимо, шептала имя того малыша, чьё желание сейчас должно будет осуществиться. Лица на фотографии были такими живыми, чувства столь искренними, что не признать красоту и мастерство исполнения фотоработы оказывалось невозможным.

Динаэль улыбнулся.

— Пожалуй, одна картинка не нарушит мирового равновесия, — сказал он.

Эливейн обняла мужа.

— Это единственная фотография, где мы в этом мире в кадре вместе? — спросил Динаэль. — Только она немного изменится, когда мы окажемся дома, — добавил он.

— Ты станешь собой, а не останешься Дэном? — догадалась Эливь.

— Да, — кивнул Дин. Эливейн улыбалась.

— Готова? — спросил Динаэль, крепко прижимая любимую к себе.

— Конечно, — отозвалась та. — Только ты устал…

— Ничего, — голос Дина был полон радости. — Обещаю, что дома отдохну… Главное, что ты — со мной…

И они медленно растаяли в воздухе.

— 116 —

Пока Динаэль и Эливейн летели над огромным чужим им миром, не видимые никем, Эливь вдруг с щемящей болью подумала о том, как слаб человек, как слабо его сознание, как он невнимателен к знакам и как часто не слышит голоса собственного сердца! Ведь целых четыре месяца она видела перед собой совершенно чуждого её душе человека, но сознанием убеждала себя в том, что этот человек — её любимый. Он явно не понимал её, ни разу не поинтересовался тем, что ей нравится и что не нравится, не посмотрел ни одной её картины, не прочитал ни её рассказов, ни пьес… Он никогда, кроме больницы, не ходил с ней на прогулки, не ездил в конный клуб, не сидел поздним вечером у окна, наблюдая за звёздами, не встречал восход… Он не проявлял интереса к тому, что её тревожит, что радует, что огорчает, что настораживает. Для этих бесед он нанял психолога. И она считала, что Джой просто хорошо выполняет свою работу. Только под Новый год она поняла, что Денис был внимателен к ней не потому, что это его обязанность… А о понравившихся книгах и фильмах, о детях-сиротах, которые нуждаются во внимании и любви, о стариках-инвалидах, которым нужна забота, она говорила с Вилей Оски… А сколько мелочей в поведении Мариса, мелочей, которые казались её сердцу страшно глупыми, неразумными, мешающими окружающим или просто неприятными, она объясняла тем, что у всех людей свои недостатки. Но ведь Эшер и не собирался их исправлять, он даже обиделся как-то, что Элиза попросила его поднять упавший перед порогом зонтик, так как идущий следом за хозяевами слуга с сумками может споткнуться. «Я должен думать ещё и о носильщике?» — проворчал тогда Марис. Элиза простила: просто муж очень устал…

Эливь вдруг вспомнилось, как один единственный раз в жизни, когда Эди было годика полтора, Дин забыл в гостиной на подоконнике возле кресла свои новые запонки. Дочка немедленно добралась до них и потянула в рот. Испугавшись, что ребёнок может подавиться, Эливь негромко, но с укором, воскликнула: «Дин!..» Динаэль был так смущён своей неосмотрительностью, так огорчён… А больше — ничего: Дин никогда не позволял себе не подумать о других… Ошибалась она. Но ни разу не увидела в глазах мужа недовольства или разочарования. Он просто обнимал её нежно и говорил: «Ты устала, любимая… Отдохни…»

— Я люблю тебя, Дин, — прошептала она.

Динаэль ещё крепче обнял её, и они плавно опустились на землю.

— 117 —

Динаэль покачнулся. Эливь поддержала его и тревожно взглянула в светлые глаза.

Дин был бледен и тяжело дышал. Он прислонился к стволу одного из деревьев и прошептал:

— Прости… Ничего… Просто повязки Майкла и, правда, очень тугие…

Эливейн уже расстёгивала ремни нагрудных доспехов.

Дин медленно сел на землю. Дышал он с трудом.

— Где-то на правом боку… — едва слышно проговорил Динаэль, — …три или четыре узелка… их можно ослабить…

Эливейн ловко распустила один, потом второй, третий и четвёртый… Бинты с лёгким шорохом расползлись. Эливь тревожно взглянула на любимого: её рука нащупала что-то мокрое и горячее на груди Дина справа.

Динаэль сделал несколько глубоких вдохов. Щёки его порозовели.

— Спасибо, — смог, наконец, сказать он.

— Милый, — Эливь тревожно смотрела на мужа, — у тебя открылась рана.

Дин успокаивающе улыбнулся.

— Мы почти дома, — ответил он. — Сейчас пройдём Переход, а там уже Майкл… Да и потом, — он обнял супругу, — я уже не один: мой лучший доктор рядом.

Эливейн поцеловала мужа и помогла ему подняться на ноги.

— 118 —

Улеглась шумная радость по поводу окончания войны, победы Верховного Мага над Чёрным Колдуном и счастливого возвращения домой мадам Фейлель.

Дин сдержал своё обещание отдохнуть — целых пять дней он не занимался делами.

Эливь не отходила от мужа, детей и внуков.

Потом жизнь, жизнь в любви и заботе друг о друге, потекла своим чередом.

Позже Динаэль Фейлель передал дела главврача клиники своему преемнику, оставив себе как медику, три приёмных дня в неделю. Чаще он и не мог появляться в больнице, ибо работа Хранителя Магических Знаний и Верховного Мага требует немалых затрат сил и времени.

Эливейн принимала своих маленьких клиентов теперь тоже не ежедневно. Но никто не обижался: мадам Фейлель воспитала достойных учениц.

А через три месяца после возвращения в Зелёную Долину, как-то утром, проснувшись, как и всегда, в нежных объятиях своего мужа, Эливейн вдруг робко спросила:

— Милый, скажи честно, ты не считаешь меня очень старой? Ведь я уже трижды бабушка…

— А я трижды дедушка, — улыбнулся Динаэль.

Но он ждал, потому что почувствовал за вопросом супруги трепетное и нежное, волнующее и счастливое…

— Дин, — прошептала Эливь, — у нас будет ещё один малыш… Динаэль ласково поцеловал жену и улыбнулся:

— Спасибо, любимая… За меня и за него…

И Дин нежно прижал свою ладонь к животу Эливь.

Малыш с мягкими рыжими кудряшками и глазами цвета моря в ясный солнечный день радостно засмеялся…

Беременность и роды прошли удивительно легко. И через девять месяцев в семье Фейлелей появился славный мальчик с очень умными, словно многое уже знающими, глазами и очаровательной доброй улыбкой…

Октябрь 2009 — январь 2010 гг.

 

Часть 4. Сын Мага

— 1 —

Вечеринка по случаю окончания выпускных экзаменов в Ремесленном Училище была в полном разгаре. Вчерашние студенты, а ныне профессиональные мастера веселились от души.

Традиции тоже были соблюдены. Молодые талантливые стеклодувы, кузнецы, гончары, мастера резьбы по дереву, ювелиры, мастерицы вышивки и кружевоплетения — вот те специальности, которыми славился этот выпуск — представили глазам первокурсников преподносимые в дар учебному заведению, отточившему их таланты, свои работы. Здесь было на что посмотреть! Прибывшие три года назад из разных городов юноши и девушки смогли делом доказать свою одарённость и своё трудолюбие. Металл, лёгкими, словно воздушными, нитями стеблей и нежных лепестков сплетающийся в чудесные букеты в творениях кузнецов. Гончарные изделия, которыми хочется любоваться. Будто тонкое кружево — узоры по дереву. Настоящее кружево, не знающее себе равных благодаря умению мастериц. Целые картины, полные разнообразия красок и оттенков, созданные руками умелых вышивальщиц. Полупрозрачные, невесомые, завораживающие глаз фигурки из стекла. Играющие магическим светом драгоценных камней, поразительно изящные и цельные, не по годам мастера, исполненные какой-то философской мудростью ювелирные украшения…

Ювелир в этом выпуске был один. Его первенство признавалось всеми. Его талант, на голову превосходящий одарённость остальных студентов, был очевиден. Правда, заглянув сейчас на вечеринку, посторонний человек, будь он наделён наблюдательностью и считающий себя неплохим психологом, вряд ли смог бы угадать, кому из молодых людей принадлежит пальма первенства как Мастеру.

Юноши и девушки танцевали, шутили, смеялись. Сейчас вокруг было шумно. Это потом, уже за полночь, когда и головы, и души утомятся от празднества, выпускники разбредутся кто маленькими группками, кто парами, и с грустью поймут, что пришло время расставания. Останутся в их сердцах тёплое чувство дружбы, добрая память и приятные воспоминания о студенческих годах, но придёт осознание того, что этот этап их жизни завершён, что теперь они разлетятся в разные стороны и неизвестно, суждено ли им ещё встретиться…

— 2 —

Вейкко Йонес, сероглазый высокий красавец, любимчик девушек и сегодня один из чествуемых выпускников, стоял возле настежь распахнутых балконных дверей, с улыбкой слушая восторженное щебетание очаровательных первокурсниц и глазами выискивая в зале своего друга.

Три года назад из родной Зелёной Долины они прибыли поступать в это лучшее Ремесленное Училище, училище, славящееся своими Мастерами. Вейкко в себе не был уверен, ибо занимался кузнечным делом с отцом, просто помогая тому. А однажды вдруг ему захотелось сделать что-то необычное. Тогда-то Тан, его ровесник и верный товарищ во всех детских играх и забавах, сказал: «Выкуй розу!» Вейкко недоверчиво хмыкнул: мол, тебе легко предлагать, ты-то у нас талант, тобой давно мистер Оянг, необыкновенный мастер, искусный ювелир, гордится, называя своим учеником; и работы твои уже занимали первые места на международных конкурсах детского творчества, хотя и называют тебя домашние Малышом, потому что в семье ты самый младший, даже моложе своих племянников; а я что — только лошадей и подковываю… Но идея Вейкко понравилась. И он несколько ночей, тайком ото всех, мастерил цветок. Когда кованая роза, конечно, не без шероховатостей, была готова, мальчик, с гордостью глядя на создание рук своих, вышел из кузницы. Стояло раннее туманное утро. Ещё пели в кустах соловьи. Жители Долины спали… «Ну, как?» — вопрос прозвучал так неожиданно, что Вейкко вздрогнул. Тан поднялся с бревна, на котором сидел, видимо, уже очень долго. «Я даже озяб сегодня, пока ждал», — продолжал он, с интересом рассматривая творение друга. «Здорово! — сказал он наконец. — А ты боялся. У тебя же золотые руки и богатое воображение! Ты не просто кузнецом будешь, ты — художник!»

Так и случилось, что после окончания Школы друзья вместе отправились поступать в Училище. И опять Тан поддержал, придал уверенности. А Вейкко в очередной раз подивился скромности своего друга: ведь приди тот на вступительные экзамены и представься полным именем, а не показывай только свой абитуриентский номер, данный соискателю в приёмной комиссии, и известный в мире Мастеров юный гений ювелирного искусства, как его называли знатоки, был бы зачислен в число студентов вне конкурса. Но нет — Танаэль Фейлель на общих основаниях выдержал экзамены и, получив высшие баллы по всем предметам, был принят в Ремесленное Училище. А сам Вейкко, с трудом пройдя через общеобразовательные науки, оказался на курсе вместе с другом только благодаря своим работам по мастерству.

Прошло три года. Теперь молодые Мастера готовились вернуться домой. Их талант окреп, расширился. Прибавилось умений, навыков, знаний. Имя кузнечных дел Мастера Вейкко Йонеса стало известно далеко за стенами Училища. О гениальном ювелире Танаэле Фейлеле теперь говорили все, кто хоть мало-мальски интересовался изделиями из драгоценных камней, обрамлённых золотом и серебром…

Но сейчас душа компаний, лёгкий собеседник, шутник и выдумщик, Тан куда-то исчез из поля зрения Вейкко…

— Уж не меня ли ты так старательно высматриваешь? — весёлый голос прозвучал прямо возле уха Йонеса. — Ну, ни на секунду нельзя уединиться, покинуть шумный бал, предаться мечтам в тишине… — подчёркнуто драматично говорил Тан окружавшим друзей слушателям.

Вейкко улыбался. Но что-то не понравилось ему в речи вроде бы беззаботного друга, что-то было не так…

— 3 —

— Что случилось? — спросил Вейкко Тана, как только друзья вернулись в свою комнату в общежитии.

— Ничего особенного, — задумчиво ответил Тан. — Просто я виделся с отцом. Он оказался здесь… проездом… по делам.

Вейкко слушал. Пока ничего странного в случившемся он не видел. Ну, мистер Фейлель заглянул к сыну, раз уж оказался поблизости. Это нормально.

— У нас здесь тепло, — словно отвечая на не заданный Вейкко вопрос, продолжал Тан. — А отец был в шубе. Значит, дела у него — на Севере. Меня это тревожит…

— А что у нас на Севере? — рассуждая вслух, стал вспоминать Вейкко. — Вроде, там всё тихо… Или?..

— Ты же знаешь, — вздохнул Тан, — я не волшебник. Потому многого не знаю о делах Волшебного Совета. Отец никогда не тревожит нас рассказами о чём-то негативном. Да и не имеет права разглашать информацию… Но я знаю, что где-то на Севере живёт одна из выпускниц нашей Школы, входящая в Совет.

— То есть волшебница, — уточнил Вейкко.

— Да, — кивнул Тан и добавил, — скорее, колдунья.

— Злая, что ли? — спросил Йонес.

— Не знаю, — отозвался Танаэль. — Но она, кажется, всегда хотела власти. Пока по чуть-чуть, по мелочам. Но ведь аппетит приходит во время еды… Прежде отец сам никогда не наведывался на Север… Только с мамой — на могилу бабушки…

— Может, не стоит так глубоко копать? — покачал головой Вейкко. — Может, всё не так страшно?

Тан задумался. Потом тряхнул рыжими густыми кудрями и улыбнулся.

— Пожалуй, — сказал он, и зелёные весёлые огоньки заиграли в его совершенно необычного цвета глазах. — Наверное, я соскучился по дому… — добавил он. — Ты же знаешь… Старшие братья и сёстры давно живут отдельно, со своими семьями. А я… У меня и специальность осёдлая… Я, действительно, приведу жену, — если женюсь, конечно, в родительский дом.

— Мне кажется, что твои предки только рады будут этому, — ответил Вейкко.

Тан негромко и счастливо засмеялся.

— Спокойной ночи?

— Спокойной ночи, — согласился Вейкко. — Завтра выезжаем в десять?

— Да. И друзья вскоре уже крепко спали.

— 4 —

И Вейкко, и Тан — оба скучали по родным, по знакомым с детства местам, таким любимым, таким манящим. Так что, получив свои дипломы, друзья немедленно тронулись в путь. Они ехали верхами. Останавливались редко — и то, скорее, чтобы дать отдых лошадям, ибо собственной усталости не ощущали. Ночевали в дорожных гостиницах, и с первыми лучами солнца отправлялись далее.

В Зелёную Долину они въехали на третий день около пяти часов вечера. Это оказалось на четыре часа раньше, чем предполагал Тан, разговаривая с отцом несколько дней назад.

Друзья остановились возле ворот Замка. Отсюда открывался вид на всю Долину. Как сладко пели их сердца! Дом! Они снова Дома!..

— 5 —

Тан расседлал коня, отпустил животное на лужайку и, стараясь ступать как можно мягче, вошёл в дом.

Было тихо. Тан прислушался. Из глубины помещений доносились приглушённые голоса. Молодой человек улыбнулся: мама с кем-то беседовала. Тан шагнул к плотным шторам, отделяющим прихожую от гостиной, и остановился встревоженный.

— Пока есть надежда, — шёпотом говорил мужской голос, и Тан узнал мистера Бариуса Гдеона, помощника отца по делам Северных стран. — Нам нужно обезвредить Абис. Тогда падут и её заклятия.

— Как это случилось? — от вопроса мамы у Тана больно заныло всё внутри.

— Абис желает власти. И добивается этого жестоко… — ответил Гдеон. — Мы появились внезапно. А она хотела поквитаться с не покорившимися её воле жителями одной из деревень… Остановить Заклятие Смертоносного Огня было уже невозможно. Но сэр Фейлель использовал Световую Защиту Льда…

— Боже! — прошептала Эливь. — Значит, они все… превратились… в ледяные изваяния?

— Да, мадам, — печально подтвердил Гдеон. — И мужчины, и женщины, и старики, и дети… Это ужасное зрелище… Ледяная Долина… Но это единственная надежда на их спасение. Если уничтожить Абис — лишить её чёрной силы, — то эти люди оживут… И только ваш муж смог дать им эту надежду…

Эливейн вздохнула.

— А сам зажмуриться не успел, — проговорила она. — И лучи отразились ему в глаза… Теперь боль, резь… от света, дневного или электрического… И в будущем, если не успеть вовремя — полная слепота…

— Мадам, — горячо заговорил Гдеон. — У нас есть около пяти месяцев. Обещаю, что мы сделаем всё…

— Я знаю, Бариус, — мама ответила мягко. — Я знаю… Спасибо… Танаэль раздвинул занавески и шагнул в комнату.

— 6 —

— Тан! Малыш мой! — Эливь обняла сына. Мистер Гдеон откланялся и отправился по своим делам.

Танаэль смотрел на маму, смотрел с нежностью, с любовью, не решаясь произнести ни слова. Он вдруг остро ощутил, как дороги ему родители, как он, теперь уже взрослый человек, хочет, всем сердцем хочет, оградить их от бед, от неприятностей, от опасности. Он, о котором они так заботятся, так переживают и которым так гордятся. Правда, он искренне не понимал, чем же заслужил подобное счастье… А сейчас мама смотрела на него, своего мальчика, своего Малыша, смотрела снизу вверх, а он, такой большой, не знал, как же помочь ей, как помочь отцу.

— Мамочка, — прошептал он, опускаясь перед ней на колени, — милая моя, прости… Я пока не ведаю, как помочь папе… — Эливь сидела теперь на стуле перед сыном, и её руки ласково гладили Тана по волосам. — Но я найду способ! — решительно заключил Танаэль. — Слышишь? Отец не ослепнет… И Абис не будет чёрной владычицей…

Эливейн тихо наклонилась и поцеловала Тана в лоб.

— Ты всё слышал? — спросила она. Танаэль смущённо кивнул.

— Всё будет хорошо, — улыбнулась Эливь, повторяя слова мужа. — Твой отец всегда находил выход. Правда, он никогда не думал о своей безопасности… И, Тан, пожалуйста, будь осторожен… — она умоляюще посмотрела в глаза сына. — Ты очень похож на Дина, — проговорила она. — Больше, чем твои братья. И я боюсь за тебя…

— Я буду осторожен, — пообещал Тан.

На верху лестницы, ведущей к спальным комнатам второго этажа, раздались негромкие шаги.

— Папа? — Тан вскочил на ноги.

— А обещал отдохнуть пару часов… — вздохнула Эливейн.

— 7 —

Динаэль, в тёмных светозащитных очках, спустился в гостиную.

— Папа! — Тан шагнул ему навстречу.

— С приездом, мальчик мой, — Дин крепко обнял сына и улыбнулся. — Вот ты и дома!.. Малыш…

— Дома, — радостно отозвался Тан. — Я, действительно, дома. Мне хорошо только здесь!

— Вот и славно, — заверил Динаэль. — А то все разлетелись… Хоть ты у нас обзавёлся осёдлой профессией. Может, мы с мамой, наконец, дождёмся, что сын приведёт жену в родительский дом…

— Обязательно, — честно согласился Тан.

О произошедшем три дня назад, о неприятностях, связанных с колдуньей Абис, о грозящих трудностях, о болезни отца не было сказано ни слова. Родители желали знать, как прошли экзамены, выпускной вечер, каковы планы сына на будущее… И Танаэль рассказывал, красиво, с юмором и — честно.

— 8 —

Утром следующего дня Динаэль Фейлель отправился на заседание Волшебного Совета. События требовали немедленных действий со стороны волшебников: жажда власти Габрианой Абис грозила жестокими бедами миру, а решить с Колдуньей дела переговорами не удалось.

Тан поспешил в библиотеку Замка.

Доступ в книгохранилище был открыт для любого желающего. Тайны из знаний о магии никто не делал. Если человек желает что-то знать — он должен иметь возможность получить эти сведения. А коли читатель захочет использовать информацию во вред кому-то, так запреты на получение книг ему не помешают.

Танаэль Фейлель имел доступ не только к литературе по истории магии и волшебным обрядам, но и к архивным материалам. Разрешение на работу с древними манускриптами для Тана получил мистер Оянг как учитель и наставник молодого ювелира.

Танаэль, не наделённый даром мага, но принадлежащий к роду волшебников и выросший среди них, обладал к тому же замечательной памятью и огромным трудолюбием. Ему с детства было интересно всё. И он знал чрезвычайно много. Тем более о том, что было частью жизни его родных — то есть о магии. Сейчас он искал ответ на вопрос о том, как помочь отцу. И Тан предполагал, где именно он найдёт интересующую его информацию. И спешил. Ибо понимал: после Совета отец придёт в библиотеку и спрячет нужную Тану книгу в свой стол, под ключ, догадавшись о намерениях сына и ограждая того от опасности… Но сегодня Тан оказался быстрее…

— 9 —

Бариус Гдеон вошёл в свой кабинет. Совет закончился несколько минут назад, и теперь волшебнику предстояло заняться поручениями Верховного Мага.

Гдеон вздохнул и, не зажигая свет, подошёл к окну раздвинуть шторы. План действий, предложенный сэром Фейлелем, был, как всегда, продуман и просчитан. И оберегал всех. Кроме самого Верховного Мага. Но Динаэль так умело построил свою речь, что план сначала был одобрен всеми и принят, и лишь потом Гдеон понял, что действия рассчитаны на полгода, действия, которые приведут к победе добра, действия, благодаря которым не пострадают люди, действия, которые дадут возможность лишить Абис волшебной силы, но сохранят ей жизнь, даруя шанс на искупление грехов… Но шесть месяцев — это долго для самого Фейлеля. Это значит, что его слепота неминуема…

Солнечный свет наполнил кабинет Гдеона яркими красками. Волшебник повернулся к своему столу.

— Здравствуйте, мистер Бариус.

Перед хозяином кабинета стоял Танаэль Фейлель.

Гдеон удивлённо смотрел на молодого человека: как и когда тот вошёл в кабинет, волшебник не заметил.

— Простите, сэр, — невозмутимо произнёс Тан, — но мне очень нужна ваша помощь.

В манере, в голосе молодого человека не было ни тени нахальства. Гдеон понял, что тот просто говорит правду.

— Я слушаю тебя, Тан, — зная молодого Фейлеля с детства, Гдеон ценил его искренность и ум.

— Сэр, — говорил Танаэль, — я догадываюсь, что сегодня на Совете отец предложил план… Разумеется блистательный. И без жертв. И объяснил всё красиво и легко… И никто не подвергается лишней опасности. Только при крайней необходимости…

— Именно, — кивнул Гдеон.

Волшебник и молодой ювелир посмотрели друг другу в глаза и поняли друг друга.

— И только о собственном риске отец не сказал, — продолжал Тан. Гдеон кивнул.

— Я знаю способ, который сократит время и который отец никогда не предложит, так как кому-то иному, не ему самому, придётся подвергнуть себя опасности.

— Кому? — вопрос звучал тревожно.

— Ювелиру, — просто ответил Тан. — Но такому, чтобы он мог создать величайшее произведение…

Гдеон догадался, кого имеет в виду Тан. И усмехнулся.

— Простите, — молодой человек вдруг покраснел. — Я не в смысле хвастовства…

— Нет, нет, — поспешил остановить Тана волшебник. — Конечно, нет, мальчик мой… Ты, пожалуй, единственный, кто способен сегодня своими руками сделать Корону Власти… Даже Оянг как-то об этом сказал… Но откуда ты знаешь… об этой вещи?

Танаэль улыбнулся.

— Ты, действительно, очень похож на отца, — негромко проговорил Гдеон. — Ты честен, смел, умён, ты знаешь многое и ты добр… Но как я буду смотреть в глаза сэру Динаэлю, если с тобой что-то случится?!

— Мистер Гдеон, — Тан говорил просто, — я всё равно сделаю это. Правда, без вашей помощи мне будет сложнее… Но вы же понимаете, что иначе помочь отцу нельзя. Иначе — будет поздно для него… Как вы будете смотреть в его незрячие глаза, зная, что могли согласиться со мной и…

— Хорошо, — Гдеон тяжело опустился на кресло. — Но с одним условием.

Тан кивнул.

— Ты пообещаешь мне выжить. Гдеон сурово смотрел в лицо молодого человека.

— Да, — ответил Тан.

— Тогда я тебя слушаю…

— 10 —

— Вот книга, — Танаэль положил на стол перед волшебником внушительных размеров свёрток. — Здесь не хватает одной страницы.

Молодой человек вынул из-за пазухи сложенный вчетверо ветхий лист. Гдеон в ужасе всплеснул руками. А Тан продолжал.

— Вы принесёте отцу книгу и скажете, что читали её уже несколько дней и что у вас неприятная новость: варварски похищена страница. Подозреваете, конечно, Абис, ибо только ей могло понадобиться подробное описание Короны Власти. А самой Абис вам придётся подсунуть эту картинку, да так, чтобы у неё не возникло подозрений. Это несложно — всегда можно найти алчущего наживы… Абис будет искать ювелира, особенного ювелира… Отец будет стеречь меня… Хотя … Он же не имеет права отказать добровольно предлагающему помощь!..

Гдеон молчал.

— Сэр, — Тан говорил твёрдо, — Вы согласны? Волшебник поднялся на ноги и крепко обнял Танаэля.

— Ты очень отважен, мальчик, — тепло сказал он. — И это единственный способ помочь твоему отцу… Я сделаю всё, как ты просишь.

— Спасибо, — улыбнулся Тан.

— 11 —

Тан, приветливо улыбаясь тем, кто встречался ему по дороге, останавливаясь беспечно поболтать со знакомыми с детства молодыми людьми и девушками, неспешно и безмятежно, как казалось, продвигался к дому своего учителя — мистера Оянга.

Ювелир-волшебник радостно встретил Танаэля. И через четверть часа, поражённый великолепием новых работ младшего Фейлеля, Оянг согласился испросить разрешение у родителей Тана на поездку молодого дарования на ежегодный Фестиваль Ювелирного Мастерства. Танаэль уже получил специальное образование, следовательно, мог, наконец-то, принять участие в конкурсе профессионалов.

— Может, стоит подождать ещё годик? — спросил вдруг Оянг своего ученика.

— Вы считаете, что я не готов к Фестивалю, что мои работы… — Тан прищурился, без злобы, без заносчивости.

Оянг серьёзно посмотрел в глаза молодого человека.

— Для тебя это может быть опасно, — сказал он, зная, что Тан и так догадывается обо всём…

— 12 —

Вечером отец сказал Тану:

— Я не имею права запрещать тебе, мой мальчик. Ты уже взрослый человек… Но… С тобой поедет Аллар.

— Папа! — Тан изобразил искреннее удивление. — Я всегда рад Аллу, но сейчас… это что? Телохранитель? Зачем? Что может случиться?

Динаэль помолчал.

Танаэль с болью смотрел на отца, на непрозрачные стёкла очков вместо всегда таких ясных светлых глаз, и сердце молодого человека сжималось от чувства вины: он впервые лгал отцу, лгал, чтобы помочь, лгал, чтобы не отягощать того лишней тревогой… Тан прекрасно понимал, что может случиться…

— Тан, — тихо говорил Динаэль, — ты знаешь Законы Волшебников. Я не имею права разглашать то, о чём говорилось на Совете. Но есть ряд обстоятельств, которые вынуждают нас принять меры безопасности…

Дин не выдержал и снял очки. Теперь он смотрел прямо в глаза сына.

— Абис начала войну. Ты об этом знаешь… У неё есть план… У нас — тоже… Но в Совете есть предатель… А сегодня… — Динаэль ещё понизил голос, — …сегодня план Абис изменился. Потому что… — снова пауза. — Я по Закону не могу запретить добровольно пожелавшему помочь… В Совете никто не знает о смельчаке и не узнает. Для Совета придётся ограничивать информацию… А вот Абис будет искать мастера…

Тан не отводил взора от глаз отца. Тан понял, что отец всё знает. И не Гдеон проговорился. Просто отец знает сам. А в Совете — предатель! Значит, отец будет ещё вынужден вести двойную игру…

— Официально: Абис собирает вокруг себя волшебников… И о силе, даруемой Короной Власти все знают… Значит, она будет искать ювелира, особого, гениального. Где же искать, как не на Фестивале ювелиров!.. А то, что мастер понятия не имеет о магии камней, расположенных определённым образом, не подвергается сомнению — ведь выберет она не волшебника для этого дела… У неё есть листок из древней книги…

— Прости, папа… Дин покачал головой.

— Это ты прости меня, сынок, — грустно сказал он. — Я так хочу, чтобы ты передумал…

Тан мотнул головой.

— Аллар будет возглавлять Отряд Охраны. Охранять участников Фестиваля. Это решение Совета. Но… Совет не знает, что ты выставишь свои работы, ведь тебе ещё не исполнилось двадцати… Ты можешь положиться на семью, на Оянга, на Гдеона… Но у Абис сотни тайных темниц. Нам не найти тебя быстро…

— Я не передумаю, — твёрдо повторил Тан. Отец и сын долго ещё сидели молча. Дин закрыл глаза — боль становилась нестерпимой Вошла Эливь.

— 13 —

— Тан, мальчик мой, — ласково проговорила она, — там, во дворе, тебя ждут твои друзья. Давно ждут. Всё посвистывали под окном и камешки в стекло кидали… Я уж их попросила потерпеть чуточку, посидеть нешумно…

Таким милым, домашним, знакомым с детства повеяло от слов мамы. И Тан вдруг подумал, какие же они, девятнадцати-двадцатилетние парни, в сущности, ещё мальчишки! Жизнь и смерть, счастье и беда стоят у самых ворот их жизней, а они… камешки в окно… Да они же даже не подозревают об опасности…

И тут Тан, бросив беглый взгляд на отца, увидел то, что видел постоянно, но на что не обращал внимания — видел и не видел… Дин смотрел на Эливь. Взгляд ясных светлых глаз цвета моря в солнечный день. Взгляд из-под опухших покрасневших век. Взгляд, полный любви и нежности. Взгляд не утраченного с годами восхищения единственной и неповторимой, чья каждая чёрточка была знакома ему и от этого ещё более дорога и притягательна…

«Если мне повезёт встретить свою любовь и это чувство будет, хоть на десятую часть похоже на отношения отца и мамы… — подумалось Тану, — … я буду считать себя счастливейшим человеком!..»

Эливейн поставила маленький поднос с баночками лекарств и ватными тампонами на столик возле дивана, на котором сидели отец и сын. Тан поднялся и вопросительно посмотрел на отца.

— Иди, — кивнут тот. — Иди. Друзья… Это замечательно… А мы с мамой должны поговорить… И… спасибо тебе… Спасибо за то, что ты такой…

Тан не смог ничего ответить. Тан, которого друзья знали как самого весёлого, самого компанейского парня, которого девушки любили за внимательность и предупредительность, за умение поддержать беседу и легко перевести неприятный разговор в шутку, — Тан молча кивнул и, закусив губу, вышел из комнаты.

— Как он похож на тебя! — улыбнулась Эливь, накладывая на плотно закрытые теперь веками глаза мужа примочки с успокоительными снадобьями.

Дин покорно и благодарно подождал, пока руки любимой освободятся, и он сможет взять её пальцы в свои ладони.

— Нам надо поговорить, милая, — тихо повторил он.

— Я знаю, — прошептала Эливейн и, наклонившись к его лицу, легко поцеловала в губы. — Я знаю…

— 14 —

— Я знаю Закон, — нежно сказала Эливь. — Как всегда? Моя версия — твои коррективы? Где можно…

— Пожалуй, можно везде, — вздохнул Дин.

Он не видел комнаты, но точно знал, что сейчас в доме они одни, их никто не услышит.

— Что ещё случилось? — тревога всё же прозвучала в голосе Эливь, хотя она и пыталась не выдать своего волнения.

— Ты уже поняла, что Абис… начала войну, — заговорил Дин. — Это война, которую вести волшебникам, но от которой могут пострадать люди…

— Твой долг оградить людей от этого, — подсказала Эливь. — И даже, если бы это не было твоим долгом, ты бы всё равно так поступил, — добавила она.

Дин грустно улыбнулся и кивнул.

— Но случилось… — Динаэль повторил слово жены. — Случилось то, чего никогда прежде не было… Предательство… Есть Абис — Злая Колдунья. Она встала на тёмный путь открыто… Но в Совете есть тот, кто помогает ей, помогает тайно…

Эливейн тихонько сжала руку мужа.

— Я знаю, кто это, — продолжал тот. — И мне жаль его, ибо он любит… Просто любит Абис…

Динаэль помолчал. Эливь ждала — она умела слушать, слышать и ждать.

— Поэтому мне нечего скрывать от тебя, моё Чудо, — признался Дин.

— Теперь настоящий Совет — это … клан Фейлелей… — Динаэль усмехнулся. — А ты — сердце нашего клана… И ещё Гдеон, Оянг, Хаим и Шенгей… Хотя Хаим и Шенгей надёжны, но их не стоит слишком загружать внутренними делами — им нужны силы и внимание на Границе. Хорошо, что там всё спокойно…

Динаэль снова помолчал.

— Итак, — задумчиво проговорил он, — о Совете в Замке. Утром…

И Дин рассказал жене о том, как ему удалось убедить волшебников готовиться к противостоянию Злу без привлечения внимания со стороны, уводить Абис от массовых расправ, подобных недавней истории… В Совете Дин сказал кратко, что знает способ остановить Абис. Но на осуществление этой задачи нужно время… Как он собирается остановить Абис, Дин Совету не сообщил. Но от Верховного Мага это потребовать никто не посмел: знает, — значит, знает… На деле у Дина был сговор с Оянгом: единственный способ остановить Колдунью, не причиняя зла людям — это лишить её магической силы с помощью Посоха Света. На создание этого увенчанного волшебными каменьями оберега у Оянга должно было уйти не менее шести месяцев.

— Как шести? — Эливь вздрогнула. — А ты? А твои глаза?.. Она прижала свои ладони к щекам мужа.

— Милая, лучшего способа нет, — Дин вновь взял её руки в свои. — Иначе могут погибнуть многие… Иначе…

— Значит, — прошептала Эливь, — иной путь всё же есть?.. Кто? — голос её дрогнул. — Кто … тогда?..

Она не договорила. Дин вздохнул.

— Пока я, — горько проговорил он, — «умничал» на Совете, он пошёл в Архивы, взял то, что я — дурак старый! — только собирался спрятать и заявился с этим к Гдеону сразу после Совета… Я даже из каталогов убрал этот фолиант три года назад, когда Абис что-то стала затевать… Чтобы никто не знал, где искать о Короне Власти… Но он знал всё. Давно знал! Он знает всё о Магии не хуже меня. И я всегда гордился этим и… боялся… Гдеон не мог отказать ему — Закон велит принимать добровольную помощь. Ибо помощь от чистого сердца — это великий свет… Абис могла бы найти книгу позже, когда Посох уже был бы готов. Он мог бы не поехать на Фестиваль, и Абис бы ещё долго искала лучшего… Но он всё решил быстро и твёрдо… И я желаю его остановить, защитить… И не могу…

— Тан, — прошептала Эливейн. — Наш мальчик… Наш мальчик… Ты ни в чём не виноват! Слышишь? Не смей себя корить!

Она прижалась к мужу. Дин обхватил её за плечи. И так они замерли, исполненные гордостью и тревогой за сына…

— Словно отголоски событий двадцатилетней давности… — проговорила наконец Эливь, — Тогда, в том мире, я читала сказки… О холодной Снежной Королеве и мальчике Кае… О Мастере, создавшем удивительный Каменный Цветок для Хозяйки Медной Горы… Но если Тан… сделает Корону… А Абис… заметит…

— Никто, кроме тебя и меня не знает о том, что Тан — добровольный Хранитель Магических Знаний… — ответил Динаэль. — И предположить подобное немыслимо: в истории не было ещё не волшебника, столь владеющего Магическими Знаниями… А сказки…

— Дин вздохнул. — Там всегда хороший конец… Нашей Абис не хватает природного величия безупречного льда Снежной Королевы и мудрого любования красотой человеческого мастерства Хозяйки Медной Горы…

— Что мы можем сделать, чтобы помочь? — спросила Эливь.

— Ждать и верить, — твёрдо ответил Дин. — И быть готовыми… искать и… Пока с ним поедет Аллар…

— 15 —

Тан вернулся скоро, примерно через час. И сразу зашёл в гостиную — родители были там.

— Я только теперь понимаю вас, — признался молодой человек. Дин, уже сменивший повязку на тёмные очки, слегка улыбнулся.

— Вейкко намерен ехать с тобой? Хотя ты и старался отговорить его? Но он почуял неладное? Невзирая на твой актёрский талант, ты не сумел убедить друга, что ничего дурного не происходит? — спросил он.

— Да, — вздохнул Тан.

— Просто Вейкко — твой настоящий друг, — Эливь обняла сына. — Он чувствует тебя сердцем.

— 16 —

Тан и Вейкко сидели за маленьким круглым столиком в уютном кафе неподалёку от выставочных павильонов. Было раннее утро, а потому посетителей в кафе почти не было. Друзья тихо беседовали.

— Тан, — говорил Вейкко, — я давно тебя знаю. И чую беду. Не спрашивай — как… Прошу, скажи, чем я могу помочь?

Фейлель в задумчивости огляделся: их никто не подслушивал.

— Просто ничему не удивляйся, — ответил он. — И спасибо.

— Спасибо? — покачал головой Вейкко. — Хорошо, я скажу тебе прямо, что думаю о происходящем…

Тан внимательно смотрел на друга.

— Завтра объявят имя лучшего ювелира, то есть того, чьи работы победили на Фестивале в этот раз. И я знаю: это ты. Все уже знают… Охраняют — всех участников конкурса, а мне кажется, что это только видимость. Главное лицо — ты. И главное — для Абис. Ей зачем-то нужен лучший Мастер. Иначе с чего бы включать в Отряд Охраны волшебников… Так?

Тан, улыбнувшись, кивнул.

— Не знаю уж, — вздохнул сокрушённо Вейкко, — как тебе удалось не остаться под замком дома… Значит, дело плохо, раз даже твой отец не остановил тебя, отпустил на Фестиваль… И как хочешь, но я никуда от тебя не уйду! — решительно заявил Йонес. — Я твой друг и буду рядом с тобой… В конце концов ты же не волшебник, чтобы сражаться с Абис.

— Я не буду с ней сражаться, — заверил Тан. — Но, раз ты столь решителен, принимаю твоё предложение помочь…

Вейкко весь превратился в слух.

— Подыграй мне, когда понадобится, — попросил Тан. — Для убедительности…

— И всё? — возмутился кузнец.

— Всё, — серьёзно ответил Тан.

— Ладно, — нехотя согласился Вейкко.

Но в его согласии Тан заподозрил неладное…

Более посекретничать друзья не успели — в кафе к завтраку потянулись посетители…

— 17 —

Победитель был объявлен.

Уважительные взоры добропорядочных мастеров, влюблённые взгляды молоденьких девушек, завистливые ухмылки непризнанных талантов — через море людей, участников и гостей, организаторов и обслуживающего персонала прошёл совсем юный ювелир с мягкими густыми волнистыми светло-рыжими волосами, ясными глазами цвета моря в солнечный день и лёгкой добродушной улыбкой на губах. В его жестах, движениях, походке не было ни тени заносчивости, ни тени высокомерия. Он принял награду, как очень милую, приятную вещь. Тепло поблагодарил всех собравшихся за высокую оценку его умений. И всё.

Вейкко вышел из зала вместе с Таном. И оба направились в кафе.

— 18 —

Вейкко сидел за столиком спиной к двери. Тан — вполоборота. Хрустальная роза — приз Мастеру — красовалась в центре стола.

Вдруг Вейкко почувствовал, именно почувствовал, что Тан изменился.

— И вообще, — сказал Фейлель, словно продолжая давно идущий разговор. — Мне надоело это! Я — лучший. А должен всё время жить в тени своего папаши! Ах! Он сильнейший Маг! Ах! Он доктор с золотыми руками!..

Йонес понял — в кафе вошёл, или вошли, некто, для кого началась эта актёрская игра. И Вейкко приступил к выполнению своего обещания.

— Перестань, — попросил он. — Тебя услышат.

— И пусть! — распалялся Тан. — Тоже мне! Указчики! Нигде покоя от них нет! Вон и Аллара ко мне приставили. А он кто? Он мой племянник всего навсего.

Галан, будто невозмутимо стоявший у стойки бара, неспешно подошёл к друзьям.

— Не позорься, Тан, — сквозь зубы прошептал он. — Здесь люди…

— Да отстань ты, — отмахнулся Фейлель.

Аллар, покачав головой, отошёл.

За соседними столиками вновь завязались беседы, прерванные было бурным выступлением заносчивого, как оказалось, и самодовольного юноши.

Тан поднёс к губам чашку с остывшим уже кофе.

В этот момент проходившая мимо столика друзей в сопровождении мрачного вида мужчины стройная высокая женщина, чьё лицо скрывали поля очаровательной шляпки, остановилась и, изящно склонившись к самому уху Танаэля, прошептала:

— Может, мне удастся помочь вашему самолюбию, юноша?

Тан поднял на неё свой удивительный взор и едва слышно произнёс:

— Вы? Что вы здесь делаете?.. Это же опасно. Тут нас охраняют…

— Я не боюсь опасности, мальчик, — улыбка скользнула по её губам. — И мне нравится твоя откровенность.

Взгляд Тана был невиннейшим.

— Я хочу поговорить с тобой, — продолжала женщина. — Не здесь…

Она выпрямилась и направилась к выходу. Её спутник следовал за ней. Тан поднялся с места. Аллар, будто случайно, увлёкся любезничанием с очаровательной официанткой и не заметил, что Танаэль исчез.

— 19 —

Высокая дама остановилась в безлюдном сквере на углу улицы.

— Здесь гораздо спокойнее, — проговорила она, оборачиваясь к неспешно подошедшему Тану и приподнимая поля шляпы.

Тан ждал.

— Так ты узнал меня? — спросила женщина. Её угрюмый спутник молчал.

— Конечно, — пожал плечами Танаэль. — Я же не раз видел вас в Замке.

— И ты не испытываешь ко мне ненависти? — удивлённо проговорила Абис. — Ведь это я чуть не ослепила твоего отца.

Танаэль пожал плечами.

— Хотя, — словно сама себе сказала Колдунья, — неудивительно: я слышала твои слова в кафе.

Она взяла молодого человека за подбородок и приподняла его голову — глаза в глаза.

— Это тяжело — быть в тени чужой славы, — вкрадчиво проговорила она. — Но всё можно поправить.

— Как? — недобрый огонёк блеснул в зеленовато-голубых глазах юноши.

Абис это понравилось.

— Легко, — сказала она. — Ты делаешь для меня одну вещь, а я… освобождаю твоего отца от силы мага и от возможности лечить людей.

— И только-то, — Тан презрительно фыркнул.

— Ты недоволен? — на лбу Абис собралась гневная складка.

— Конечно, — спокойно отозвался Тан. — Вы получаете власть и могущество, как я понял, да ещё убираете с пути своего злейшего врага. А я лишь тешу своё самолюбие?

Абис удивлённо приподняла одну бровь.

— Я слышала, что ты умный мальчик, — усмехнулась она. — Теперь вижу это сама… Что же ты хочешь?

— Добавьте к предложенному вами Замок, ювелирную мастерскую и парочку приисков, — невозмутимо проговорил Тан, — и считайте, что мы договорились.

— Хорошо, — засмеявшись, ответила Колдунья и уже протянула руку для пожатия, но тут…

— 20 —

… перед ней внезапно появился, оттолкнув Тана в сторону, Вейкко.

— Ты что тут делаешь? — испуг Тана был искренним, но это лишь помогло делу.

— Так не пойдёт! — твёрдо заявил Йонес. — Мы дружим с детства! А теперь у него будет Замок, своя мастерская, полная независимость от папаши, а я так и останусь вкалывать в кузнице отца? Я тоже хочу своё дело!

— Но от тебя-то мне нет прока, — смеялась Абис. Колдунье нравились людские алчность и завистливость.

— Я — кузнец, — гордо заявил Вейкко. — Я могу ковать такое…

— А тюремные решётки? — спросила Абис.

— Да запросто! — выпалил Вейкко.

— Ладно, — сказала Колдунья, и взгляд её стал холоден. — Но если попытаетесь обмануть!..

Тан отрицательно мотнул головой.

— Уходим! — это было первое и пока единственное слово, произнесённое мрачным волшебником.

Тан и Вейкко обернулись к кафе. К ним бежали Аллар и ещё двое охранников.

— Стоять! — крикнул Галан, поднимая руку.

И тут Вейкко почувствовал, что его крепко схватили за плечи. Он взглянул на Тана, но тот уже растаял в воздухе в объятиях Абис.

Аллар остановился — беглецы исчезли…

— 21 —

Вейкко ещё некоторое время стоял зажмурившись, хотя уже чувствовал твёрдую почву под ногами и пальцы, больно сжавшие его плечи несколько минут назад, ослабили свою хватку.

Наконец Йонес открыл глаза и огляделся.

Абис, её спутник, Тан, вооружённые воины — все с усмешками и ухмылками поглядывали на него. Вейкко понял, что имеет вид бледный и испуганный.

— Подумаешь! — огрызнулся он. — Ну, не перемещался я таким образом никогда… Я же не колдун и родственников-чародеев у меня тоже нет!.. И нечего пялиться!

Вейкко понимал, что разговаривать придётся только так: грубо, по-хамски, скрывая ото всех истинный смысл своей речи. И тут он вдруг понял, что перестарался, что навредил, а не помог другу, что тому и так тяжело, а теперь Тан будет всё время чувствовать на себе ответственность за судьбу Вейкко, его судьбу…

— А нечего было тащиться, куда не звали! — злорадно прошипел Танаэль. — Тоже мне, умник нашёлся! Кем ты себя возомнил?

— Я не хуже тебя мастер! — горячился Вейкко. — И хочу жить в достатке, сам себе голова! А тут такой случай!

Ругаться друзьям не мешали. Здесь, в замке Абис, на холодной суровой северной земле, и саму Колдунью, и её воинов лишь забавляли человеческие алчность, бессердечие, эгоизм.

— Ты доверяешь этим парням, моя госпожа? — шёпотом спросил Абис её верный слуга.

— Мне это не нужно, — усмехнулась та. — Хотя их крики говорят сами за себя: нам повезло… Конечно, вместе им не быть — я найду работу этому кузнецу подальше от Тана… — она задумчиво посмотрела на молодого Фейлеля. — Правду говорят: в семье не без урода! В таком роду светлых волшебников — такой обыкновенный низкий в своих стремлениях человечек… — добавила она. — Но мне на руку. С каким наслаждением я буду смотреть на ненавистного Верховного Мага, зная, что погубить его мне подсобил его родной сынок!..

А «обыкновенный низкий в своих стремлениях человечек» продолжал браниться со старым другом.

— Да катись ты со своим случаем ко всем чертям! Видеть тебя не желаю! Никогда от тебя покоя не было! И отцу моему вечно кляузничал на меня, лишь бы тот подарил тебе что-нибудь! И теперь решил за мой счёт поднажиться? Тебя-то тут не ждали! Это я нужен, понял? Я! Потому что я — гений!

— Ах, так! — Вейкко скорчил гримасу: он понял просьбу Тана. — Ну, и… и… Ты мне больше не друг!.. Моя повелительница, — Йонес кинулся в ноги Абис. — Я сделаю для тебя самые лучшие решётки в мире, только огради меня от этого нахала! — и кузнец пренебрежительно ткнул пальцем в сторону Танаэля.

Тан презрительно хмыкнул, но в душе он был благодарен Вейкко за сообразительность: теперь при первой возможности тот постарается покинуть замок Абис и сообщит Динаэлю, что Колдунья поверила ювелиру…

Абис не обратила внимание на двусмысленность последнего высказывания Вейкко. Да и не был он ей интересен: навязался на её голову крикливый, вздорный, не очень умный мальчишка. Но Колдунья не любила расставаться с тем, что попало ей в руки. И она холодно произнесла:

— Сделаешь прочные замки и засовы в тюремной башне и проваливай! Ты слишком глуп и шумен. А я ценю покой! Пошёл прочь!

Два крепких воина схватили Вейкко, обалдевшего от внезапной перемены к нему Абис, и утащили того со двора куда-то в одну из многочисленных дверей в боковой стене. Тан мысленно возблагодарил Судьбу за такую расположенность к себе и подозрительно взглянул на Колдунью.

— Тебе, мой мальчик, уготована иная доля, — чарующе улыбнулась Абис, и, взяв ювелира за руку, сама повела его в высокие залы замка.

— 22 —

Абис горделиво восседала на высоком троне в огромном зале своего замка. Она, действительно, жаждала власти и добивалась цели всеми известными ей средствами. Тан стоял перед колдуньей, глядя ей в лицо слегка вопросительно, но, ни страха, ни робости в его глазах не было. Именно это настораживало Абис. А разыграть страх у Танаэля не получалось: презрение, насмешка, равнодушие — но только не испуг…

— Запомни, мальчик, — сурово произнесла Колдунья, — попытаешься меня обмануть — я уничтожу тебя.

Тан кивнул.

— Мне нет смысла нарушать сделку, — как бы, между прочим, заметил он. — Вы обещали мне свободу от отца. Меня это устраивает. И я готов заплатить вам за подобную услугу своей работой.

Абис внимательно вглядывалась в светлые необычного цвета глаза, словно прощупывая каждую мысль, каждое чувство ювелира.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Теперь о деле конкретнее. Иди за мной.

Тан в глубине души облегчённо вздохнул: удалось! Абис поверила ему! Теперь бы только поскорее Вейкко оказался вдали от Колдуньи, и тогда Танаэлю не о чем будет беспокоиться, создавай Корону и всё… О себе Тан не думал: он с самого начала понимал, что договор с Абис формален, она никогда не сдержит слова, и, получив желаемую вещь, избавится от ненужного тогда мастера…

— 23 —

Колдунья спустилась по винтовой лестнице в подземелье. В дрожащем пламени факелов Тан следовал за ней.

Остановились у дубовой низенькой двери. Абис легко дёрнула за деревянную ручку и вошла в маленькую комнатку с невысоким сводчатым потолком. Комната была абсолютно пуста — ни мебели, ни каких-либо вещей. Темно, сыро и холодно.

— Это место, — проговорила Абис, — откуда я буду наблюдать за тобой.

Колдунья подняла правую руку, и стена перед Таном стала будто прозрачной. Молодой человек увидел весьма просторную мастерскую. О! О подобном может мечтать любой мастер, даже очень опытный, именитый. Там было всё, что только может понадобиться искусному ювелиру… Был и уголок, отделённый плотной занавеской от основного помещения. За отодвинутой пока шторой виднелись кровать, стол, пара стульев и платяной шкаф, а чуть глубже угадывалась туалетная комната.

— Это пока твой дом, — сказала Абис.

— Недурно, — усмехнулся Танаэль. — А спать я обязан тоже под вашими взорами? И я не привык, чтобы на меня глазели во время умывания или… других необходимых в жизни мелочей…

Абис снисходительно улыбнулась.

— Твой здоровый молодой сон я не потревожу, — ответила она. — Хотя ты очень даже недурён внешне, так что мог бы и позволить иногда полюбоваться собой.

Она окинула ювелира оценивающим взглядом с головы до ног. Танаэль выдержал этот взгляд.

— И ты молод, силён… — рассуждала вслух Колдунья. — Будешь хорошо работать, я подберу тебе служанку помоложе и покрасивее…

Тан усмехнулся.

Абис взяла его за руку и шагнула прямо сквозь стену.

— 24 —

Танаэль понял, что мастерская находится очень далеко от замка, и он даже приблизительно не представляет, в какой части света они теперь оказались. Понял он также, что пути назад ему нет — проходить туда и обратно сквозь пространство может только волшебник. Значит, Вейкко не удастся сообщить отцу, где именно держит Абис Танаэля. «Но положительный результат уже есть, — подумал Тан, — ведь поиски меня стали меньше на одно место: Вейкко точно будет знать, что в замке меня нет, иначе я бы связался с ним… Он об этом догадается…»

Танаэль оглядел мастерскую, заглянул в спальный уголок и осмотрел ванную.

— А подышать воздухом? — спросил он, глядя на обнаружившуюся в стене напротив «спальни» дверь.

— Придётся обойтись, — ответила Абис и сама дёрнула за дверное кольцо.

Тан выглянул наружу.

«Снаружи» оказался длинный каменный тоннель, ярко освещаемый пламенем факелов.

— Далее, — пояснила Колдунья, — стражники. Потом подсобные помещения и жилища моих рабов.

— Ага, — поморщился Тан, — понял. Одна из ваших подземных темниц, о которых никто не знает. А я думал, что у нас сделка и мы союзники. А, оказывается, я раб … на привилегированном положении… Блеск!

— Но-но! — угроза послышалась в голосе Абис. — Ты не забывайся, мой мальчик!

Танаэль поморщился.

— Ладно, — проворчал он. — Потерплю ещё немного. Ведь моя игра стоит свеч?

И он вопросительно взглянул на Колдунью.

— Стоит, малыш, стоит, — кивнула та.

— 25 —

— Теперь о моём заказе, — Абис захлопнула дверь и подошла к ярко освещённому столу мастерской.

Танаэль последовал её примеру.

Абис протянула молодому человеку звякнувшую связку ключей и глазами указала на сундучки, стоящие перед ними на столешнице. На каждом ключе была бирка с той же надписью, что красовалась на крышке каждого сундучка. Тан послушно взял ключи и поочередно отомкнул все замки. Теперь перед глазами Абис и Тана переливались и играли огнями разнообразные драгоценные и полудрагоценные камни.

— Ничего себе! — присвистнул Танаэль. — Да здесь несметные сокровища!

Колдунья снисходительно взглянула на молодого человека.

— Золото и серебро — на полках справа, — сказала она. — Инструменты ты видишь. Печь тоже.

Танаэль следил взором за рукой Колдуньи.

— Работать будешь один, — продолжала та. — Мои стражи всегда рядом. Я могу смотреть за тобой в любое время. Могу и наведываться. Так что — без фокусов. И ещё: есть у меня и свои знатоки камней. Не умеют их обрабатывать, но разбираются в самоцветах и драгоценностях неплохо. Так что периодически буду приводить их к тебе, чтобы ты чего-либо не напутал. Времени даю — не более полугода. Успеешь раньше — награжу дополнительно.

— Договорились, — грубовато-равнодушно ответил Тан. — А что делать-то?

Абис снова смерила ювелира оценивающим взглядом и… вынула откуда-то из складок своего тёплого длинного плаща свёрнутый вчетверо листок, тот самый, что Тан собственноручно вырвал из древнего фолианта.

— Создавать будешь красоту величия, — торжественно произнесла Колдунья, разворачивая на столе перед Танаэлем страницу старинной книги. — Мне нужна не просто корона, где все камешки будут на указанных в схеме местах, а Корона, достойная венчать главу повелительницы мира!

Тан сделал вид, что внимательно вчитывается в строчки.

— Да, — задумчиво проговорил он, — с таким количеством драгоценностей можно сделать лишь две вещи: полный безвкусицы ночной колпак или лучшее из когда-либо созданных произведений ювелирного искусства… Вы не ошиблись в выборе мастера, моя повелительница, — впервые за прошедшее время Абис услышала в голосе молодого человека нечто похожее на гордость. — Я сделаю то, о чём вы говорите: это будет Корона, достойная вас.

Абис величественно кивнула. О! Если бы она хоть на один миг вдруг могла предположить, что вообще есть способ вместо Короны Власти сотворить Корону Справедливого Возмездия и что этот способ окажется известен простому смертному… ужас сковал бы волю и сознание Колдуньи и, возможно, лишил бы её столь яростного желания владычествовать над миром…

— 26 —

Танаэль не был бы искусным ювелиром, если бы не испытывал истинного наслаждения от работы с самоцветными камнями и драгоценными металлами. Как только Колдунья оставила молодого человека одного, тот немедленно приступил к делу.

Да, в его крови кипела страсть — страсть к Красоте. Судьба наградила юношу даром не менее сильным, чем магия. Тан был Художником, Творцом. Давно зная комбинации камней, он мысленно уже создал образ Короны. Теперь он развернул перед собой огромный лист бумаги, взял карандаш и ловкими умелыми движениями набрасывал эскиз будущего ювелирного шедевра. Именно шедевра! Каждый мастер желает создать нечто особенное, неповторимое. А Танаэлю выпала подобная возможность, пусть и очень рано, пусть смертельная опасность стоит рядом, но, как истинный художник, на подобные нюансы Тан не обращал внимания — он был поглощён своей работой.

Правда, к чести молодого человека, Тан не забывал поглядывать на страницу старого фолианта — ведь Абис, конечно, следила за ним, а он должен был впервые в жизни увидеть правила расположения камней в заказанной Колдуньей Короне…

— 27 —

Заседание Совета началось в экстренном порядке — ситуация была чрезвычайной.

Верховный Маг, мрачный, в тёмных очках, с которыми теперь не расставался, сразу же предоставил слово своему помощнику по делам в Северных Странах Бариусу Гдеону.

–

Час назад, — сообщил тот волшебникам, — на Всемирном Фестивале Ювелиров совершено похищение. Наши Охранники не смогли его предотвратить. Абис получила Мастера.

По залу прокатилась волна удивления, разочарования, досады, волнения…

— Ситуация осложнилась тем, — продолжал Гдеон, — что Абис выбрала вовсе не того человека, которого мы предполагали. Наши убеждения сводились к тому, что для создания Короны Власти нужен опытный мастер. Абис решила иначе. Она выбрала самого одарённого на сегодняшний день. И самого молодого.

В зале опять послышался шёпот. А Гдеон, словно не решаясь произнести имя, взглянул на Верховного Мага. Тот кивнул.

— Это Танаэль Фейлель, — сообщил Гдеон членам Совета.

Некоторое время в зале стояла полная тишина.

— Но… — негромко проговорил кто-то из волшебников, — … у Танаэля нет опыта, он…

Оянг поднялся со своего места и поднял руку, прося слова. Верховный Маг снова кивнул.

— Как учитель Танаэля, — пояснил Оянг, — я утверждаю: создание Короны Власти мальчику по плечу… Другое дело, согласится ли он и чем ему грозит отказ…

При этих словах Верховный Маг указал на Командира Отряда Охраны Аллара Галана. Молодой человек вышел в центр зала. Ему явно было не по себе.

— Дело перестало быть семейной проблемой, — тихо произнёс Верховный Маг Аллару, но услышали все. — Говори.

— Вина моя как Командира Охраны очевидна, — горько сказал Галан. — Я, недолюбливая Танаэля, позволил себе упустить из вида его неоспоримый талант ювелира…

Молодой человек на секунду смолк. В зале повисла напряжённая тишина. Никто из волшебников и не предполагал, что в семье Фейлелей могут быть разногласия.

— Тан считает себя обделённым Судьбой и завидует магическому дару братьев, сестёр, племянников. Особенно — таланту отца… А Абис предложила Танаэлю решение этой проблемы…

Аллар покачал головой. Волшебники напряжённо вглядывались в бесстрастное, казалось бы, лицо Верховного Мага.

— Видимо, добровольно, за другом, с Абис и Таном исчез Вейкко Йонес.

Аллар смолк и, свесив голову, вернулся на своё место.

Верховный Маг поднялся на ноги. Взоры всех устремились на него. Динаэль Фейлель стоял прямо, с высоко поднятой головой. Его голос зазвучал ровно.

— Наши планы остаются прежними, — говорил он. — Вы, уважаемые члены Совета, каждый на своей территории стараетесь избегать жертв и насилий, к которым так стремится Абис. Я повторяю, что знаю, как одолеть Колдунью и через шесть месяцев сделаю это…

Волшебники верили в добрую волю Верховного Мага, а потому в их глазах читалось только сочувствие горю Дина, готовность помочь.

И Динаэль был искренне благодарен за это. Но в зале находился и предатель, а потому нельзя было рассказать всю правду…

— Цена этого вопроса, — мягко проговорил Верховный Маг, отвечая на немые взгляды со всех сторон, — моё, как вы теперь видите, семейное дело. Поэтому ещё раз прошу лишь об одном: будьте внимательнее к мелочам, постарайтесь защитить людей, чьи жизни будут зависеть от вас… И ещё, — Верховный Маг обернулся к мистеру Гдеону, — сэр Бариус, постарайтесь, пожалуйста, отыскать Вейкко. Посоветуйтесь с мистером Шенгеем — у него богатый опыт в подобных делах. Вейкко не нужен Абис, а потому, думаю, она не будет прятать его в одном из своих тайных поселений рабов. Надеюсь, по крайней мере… Попробуйте вернуть верного дружбе юношу домой живым и здоровым.

— Конечно, сэр, — Гдеон поклонился с искренним уважением…

— 28 —

Шторы в доме Фейлелей были приспущены. Теперь никого это не удивляло — о болезни Динаэля в Долине знали все, правда, о причинах, конечно, не догадывались. Но приспущенные шторы сегодня помогли незаметно для окружающих, а самое главное — для предателя, собрать что-то вроде малого Совета: борьба со злой Колдуньей стала делом Фейлелей…

Эливейн настояла на том, чтобы Динаэль не откладывал процедуру лечения на неопределённый срок — пока всё обсудят, пока решат, как действовать дальше… Поэтому главе дома пришлось вести беседу с детьми и внуками, не снимая повязки с глаз. Но и дети, и внуки по этому поводу уже в тысячный раз преклонились перед Эливейн: только она могла в чём-либо подобном (когда речь шла о себе самом) убедить мужа.

Динаэль сидел на диване в гостиной рядом с Эливь, которая держала его за руку. Элель, Эллис, Эркель и самая молодая из волшебников Фейлель — Рава — расположились вокруг стола. Дана и Дина устроились на высоких стульях справа от окна. Эди опустилась в глубокое кресло возле камина, а Алл остановился рядом с матерью, опираясь на изогнутую спинку её кресла.

— Деда, — спросила Рава, которая только-только получила разрешение присутствовать на Волшебных Советах и частенько уточняла, правильно ли она поняла… — А Абис не навредит Вейкко? Ведь она узнает, что тот последовал за другом…

— Нет, милая, — Дин смог улыбнуться внучке. — Я специально упомянул о дружбе. Дружба — великая, добрая сила. А Абис сейчас добро так близко ни к чему. И она постарается избавиться от присутствия Вейкко. Убивать она его не станет — ещё неизвестно, на что окажется способен Тан, когда узнает о смерти друга. Пусть они и спорили. Ведь дружба для Абис — страшная тайна… Таким образом, Абис просто выгонит Вейкко. В этом его спасение и облегчение дела Тана.

— Спасибо, деда, — вздохнула Рава. — А я уж, было, совсем запуталась.

Динаэль повернул голову к Аллару, хотя и не видел никого сквозь плотную повязку на глазах.

— Алл, мальчик, говори теперь, что тревожит тебя столь сильно. Аллар в нерешительности оглядел окружающих.

— Я чувствую твою печаль, — проговорил Динаэль. — И думаю, что знаю о причине. Но, скажу тебе сразу: твоей вины тут нет. Тан ведал, на что идёт. И ни тебе, никому другому не удалось бы отговорить его или заставить взять медальон.

Все обернулись к Аллару. Тот даже усмехнулся: как он мог подумать, что дед не догадается!

— Да, — ответил Алл тихо. — Я пытался уговорить Тана взять мой медальон. Я хотел, чтобы у него точно был шанс выжить. Но он отказался…

Аллар испуганно смолк и взглянул на бабушку — уж ей-то он никак не хотел напоминать о смертельной для Танаэля опасности. Но Эливейн лишь грустно улыбнулась.

— Хороший мой, — сказала она, — я, конечно, знаю о том, что Малыш смотрит в лицо смерти… И спасибо тебе за попытку… Ты умничка, — Эливь помолчала. — Мы двадцать лет жили в счастье и покое. Наверное, пришло время платить за это. Но мы вместе. И мы справимся. Как бы страшно и трудно ни пришлось, и какую бы цену ни заплатить… А Тан… — добавила она, вопросительно глядя на Аллара, — …Тан сказал тебе, что от Судьбы не уйти и что спасти от смерти медальон может только один раз, когда его самого гибель поджидает как минимум трижды. Так?

— Да, — признался Алл.

— Почему трижды? — всплеснула руками Рава.

— Во-первых, — ровным голосом заговорил Динаэль, — если Абис заподозрит обман. Во-вторых, когда Корона будет готова, мастер станет ей не нужен. И, в-третьих, если Тан окажется везунчиком и не погибнет в первых двух случаях, то высвобождённая злая сила поспешит уничтожить противника, то есть мастера, создавшего Корону…

— Корону Власти? — переспросила Рава и сама поразилась своей глупости. — Он же сотворит иное… — догадалась она.

— Именно, девочка, — тихо ответил Дин. — Именно…

Далее обсуждали подробно, не упуская ни одной мелочи, как ускорить процесс поисков: узнать, в каком именно тайном убежище держит Абис Танаэля, раньше, чем грянет беда. Здесь надежды были только на трудолюбие — не отвлекаться, не отдыхать, обшаривать метр за метром все предполагаемые места. Да ещё оставаясь незамеченными самой Абис. И ещё — Эдилейн: ведь Тан молод, вдруг он встретит свою любовь, тогда Хранительница Любви ощутит новое чувство и сможет увидеть любящих в Магическом Шаре… Но это было — всё. Иных надежд не было… А это так мало…

На самом деле главное — не усиленные поиски, а готовность в нужный момент спасти Тана от смерти. Ведь даже зная, где именно тот находится, придётся просто ждать — ждать, когда молодой ювелир закончит своё дело. Ждать, никому и ничем не выдав истинных намерений… Рава хотела ещё что-то спросить, но, оглядев всех вокруг, внимательно посмотрев на бабушку с дедушкой, вдруг поняла, что её несдержанная, импульсивная жажда задавать вопросы просто эгоистична. Да, она волнуется за Танаэля. Но неужели её переживания можно сравнить с горем, с муками Эливь и Дина! Ведь речь идёт об их сыне! А какие события предшествовали его появлению на свет — в семье знали все. Не говорили об этом, но знали, знали о мальчике с мягкими рыжими кудряшками и глазами цвета моря в солнечный день, которого видели в те трудные времена во снах бабушка и дедушка…

— 29 —

Матушка Сандра, полноватая старая женщина, одна из рабынь Абис, постучалась в дверь мастерской и, не получив ответа, вошла без разрешения. Она принесла обед новому человеку. Так ей велели. Она привыкла исполнять приказы надсмотрщика.

Вообще Сандра была женщиной доброй, терпеливой. Все рабыни, а их в этой подземной колонии было тридцать семь, любили старушку: кому-то она напоминала мать, кому-то бабушку, кого-то просто приласкала, обогрела нежным словом, взглядом. Теперь появился новый человек, и Сандре приказали прислуживать ему. Но предупредили, что мастер не чета им, рабам тёмным. «Так что не забывайся, старуха», — строго напутствовал стражник. Сказали, что мастер добровольно выполняет заказ госпожи Абис, что у них договор. «Добровольно? — удивилась мысленно Сандра. — Разве хороший человек добровольно будет служить Ведьме? Или нужда заставила, или человек дурной…» И старушка пошла к новенькому.

— 30 —

Тан увлечённо разрисовывал цветными мелками эскиз Короны, вглядываясь в цвета камней и подбирая нужные оттенки. Он действительно не услышал стука в дверь и не заметил вошедшей служанки.

Сандра некоторое время стояла молча, рассматривая Мастера, как назвал нового человека стражник, и, удивляясь его молодости: что могло заставить талантливого юношу связаться с Колдуньей?

— Добрый день, сэр, — произнесла она, наконец. — Ваш обед…

Танаэль вздрогнул от неожиданности и поднял взгляд от эскиза на вошедшую.

Тан моментально вспомнил: он — злой, он — союзник Абис, его должны недолюбливать, он — плохой. Таким он показался Абис. Значит, для успеха дела таким его должны знать все.

— Поставь на тумбу, — холодно велел он, небрежно махнув рукой в сторону. — И не отвлекай меня, когда я работаю.

О! Сколько душевных мук стоила Тану каждая подобная сцена. Всегда доброжелательный и отзывчивый и со знакомыми, и с чужими, теперь он играл роль хама. И иного пути не было…

Матушка Сандра выполнила распоряжение и, украдкой вздохнув, вышла из комнаты. «Как только рождаются такие?» — горько подумала она. И ещё посокрушалась, что именно ей выпало на долю убираться в комнате, обслуживать этого молодого негодяя. А то, что юноша — негодяй, не вызывало у старушки сомнений: она же видела его, слышала грубую речь…

— 31 —

Когда вечером Сандра принесла ужин, обед оказался нетронутым, а Мастер продолжал сидеть перед столом, раскладывая по рисунку камни.

— Сэр, — холодно проговорила служанка, — ужин подан.

Тан поднял взгляд на Сандру и несколько мгновений, словно не понимая, что происходит, смотрел на пожилую женщину.

— Ваш обед давно остыл, сэр, — пояснила та. — Уже время ужина.

— Да, спасибо, — как-то рассеянно ответил, наконец, Мастер. — А… вы, кто?

Старушка на мгновение поколебалась в своих прежних выводах: может, молодой человек не так уж плох?

— Сандра, сэр, — ответила она, слегка поклонившись. — Ваша служанка.

— А… — кивнул ювелир. — Поставь там.

Тан заставил себя играть начатую роль — роль пренебрежительного и высокомерного, ценящего себя эгоиста. Так было надо — ведь он не мог позволить себе провалить такое трудное и рискованное дело.

Огонёк, мелькнувший в сердце Сандры, огонёк надежды на добро в душе Мастера, погас. Старушка вздохнула и вышла из комнаты.

— 32 —

Тан решил поужинать. Только поставив перед собой поднос с едой, он понял, что голоден. Он был так поглощён работой, что забыл обо всём. А причины торопиться с изготовлением Короны у Танаэля были. Он же намеревался спасти отца, то есть не дать тому ослепнуть. А времени до этого трагического, непоправимого момента оставалось не более четырёх с половиной месяцев.

Танаэль уже сделал эскиз Короны. Завтра с утра он хотел приступить к созданию золотой основы. Золотой с узорами из серебра. Потом это неповторимое рукотворное чудо предстояло украсить драгоценными и полудрагоценными камнями. А их тоже надо было обработать…

Тан понимал, что трудиться ему придётся порой без сна, не покладая рук, ибо то, что он задумал за такой короткий срок подвластно, пожалуй, только дружной артели мастеров. Ему же предстояло работать в одиночку… Да ещё ухитриться искусно спрятать то, что не должен заметить ничей посторонний глаз…

Танаэль заканчивал ужинать, когда в мастерской появилась Абис.

— 33 —

— Как дела у моего Мастера? — разглядывая эскиз, спросила она.

— Судите сами, мадам, — Тан почтительно провёл рукой по бумаге.

Абис следила за движениями пальцев Танаэля, слушала его объяснения и мысленно ликовала: даже по эскизу она могла предположить, что Корона будет небывалой красоты. Да, Абис не ошиблась в выборе Мастера — молодой человек знал толк в своём ремесле.

— И, мадам, — закончил Танаэль, — ещё одно…

Абис видела искреннюю увлечённость ювелира и в душе торжествовала, ибо была уверена, что человек, способный так любить своё искусство, может забыть о добре и зле, о справедливости и бесчестии — обо всём на свете. А Колдунье подобное было весьма кстати.

— Говори, — благосклонно велела она.

— Видите ли, — начал объяснять Тан, всё более вдохновляясь, — на вашем плане указаны названия камней и цвет. Но не обозначены размер и оттенок…

— Это не имеет значения, — пояснила Абис.

— Ну, — покачал головой Тан, — для ваших целей, может и так. Но для эстетической красоты, для вашего самоудовлетворения, что ли, — думаю, имеет.

Абис кивнула.

— Вы же всё равно будете заходить сюда, смотреть работу, проверять камни… — говорил Тан. — Я могу предлагать вам выбрать из нескольких один. А потом я его и обработаю…

Идея показалась Абис потрясающе простой и выказывающей явное уважение к ней. «И почему я сама об этом не подумала? — удивилась Колдунья. — Хотя я вообще не думала, что у камней могут быть разные оттенки…» Она невольно удивлённо вскинула бровь, ибо в этот момент Тан показывал ей два камешка голубой бирюзы — для наглядного примера: один оказался светлым, как небо в солнечный день, а другой — ближе к зелёному. Но оба — голубые…

— Хорошо, — Абис позволила себе улыбнуться. — Сколько месяцев ты предполагаешь создавать Корону?

Танаэль сделал вид, что считает.

— Думаю… — медленно проговорил он, — чуть менее пяти…

Абис пристально взглянула в лицо молодого человека. Но тот явно любовался своим эскизом и более ни о чём не думал. «Он жаждет скорее увидеть созданное собственными руками, — поняла его Колдунья. — Что ж! Мастер должен любить свои творения… А мне-то как приятно слышать о столь скором событии… И Фейлель успеет увидеть собственными глазами моё величие. Величие, сотворённое с помощью его сына. Увидеть и погрузиться в слепоту!» Абис ликовала.

— Выспись хорошенько, мой Мастер, — почти нежно проговорила Колдунья. — И завтра — за дело.

— Спасибо, мадам, — отозвался Тан, словно погружённый в свои мысли…

— 34 —

Поздним вечером Сандра сидела в убогой спальне рабынь и рассказывала о новом человеке в их колонии. Мнение старушки о Мастере было нелестным.

— А, может, всё не так, как кажется? — робко спросила вдруг одна из молоденьких девушек.

— Марта, ты слишком любишь сказки, — печально заметила Сандра.

— Ты сама их любишь, — грустно возразила та, которую назвали Мартой.

— Люблю, — согласилась старушка. — Но не путаю с реальностью, девочка…

Спор, готовый уже вспыхнуть, подхваченный остальными рабынями, был остановлен Мартой.

— Да, ладно… — вздохнула она. — Спой нам лучше о Тане и Тине. Пожалуйста.

— Да, да, — подхватили остальные. — Спой!

— Хорошо, — согласилась Сандра.

И тихонько запела. Её голос звучал молодо. Слова лились и лились, уводя рабынь далеко из подземелья, в огромный мир, где Тан и Тина прошли сквозь испытания…

— 35 —

Сандра ежедневно приносила Мастеру завтрак, обед и ужин, убирала его комнату. Молодой человек словно не замечал служанку. Лишь изредка он бросал ей короткие фразы:

— Там ничего не трогай!.. В ванной тебе нечего делать…

Сандра пожимала плечами, делала свою работу и уходила.

А по вечерам молодые рабыни вновь засыпали ёе вопросами о ювелире. Когда же Сандра нехотя рассказывала им об увиденном днём в мастерской, они разочарованно вздыхали. Эти женщины, оторванные от свободного мира, постоянно подвергавшиеся унижениям, испытывавшие на себе грубость охранников, жестокость Абис, так мечтали о добре, о душевном тепле, что пытались в новом человеке найти то, о чём истосковались их сердца. Ведь Мастер тоже не был свободен…

— Глупо надеяться, что он хороший, — резонно заметила одна из рабынь. — У него сделка с Колдуньей. И всё. Не зря же от Сандры требуется отношение к нему как господину!

— А, может, за ним … следят? — неуверенно возразила Марта. — Может, он притворяется…

— Ага, — язвительно хихикнула женщина лет тридцати, — нашла Тана! Ещё скажи, что он волшебник!

— Хватит, девоньки, хватит… — матушка Сандра нежно обняла Марту. — Наивная ты. И добрая… Пропадёшь ты так… Принимай жизнь как есть. Не украшай её — не разочаруешься… Давайте я вам лучше сказку расскажу…

— 36 —

Неделя пролетела незаметно.

Танаэль работал. Много и усердно. Абис даже удивлялась, сколько трудолюбия оказалось у столь молодого человека. Или уж очень стремится тот к своей мечте: свобода от отца, богатство…

К вечеру седьмого дня на рабочем столе Танаэля стояла Корона: высокая спереди и чуть ниже с боков и сзади, из тонко сплетённых золотых и серебряных нитей, словно гибкие ветви и травы подарили свой узор ещё не украшенному камнями произведению ювелирного искусства.

Абис действительно восхищённым взором осматривала творение рук Танаэля. А тот разложил перед Колдуньей несколько каменьев, объясняя, какую форму собирается им придать и указывая на места их будущего крепления. Абис смотрела и думала — ей нужно было выбрать оттенок и форму…

— 37 —

Время снова помчалось вперёд. Тан работал. Сандра приносила еду и убиралась в комнате.

Абис наведывалась по нескольку раз за день. Хотя Танаэль понимал: наблюдает она за ним ещё чаще, заглядывая сквозь свою «прозрачную» стену.

Трижды Абис присылала своих знатоков камней. Те тщательно сверяли уже вправленные в Корону самоцветы со схемой из древнего фолианта. Тан искренне жалел этих несчастных: ведь тех ждала неминуемая смерть — Колдунья не позволит кому бы то ни было узнать тайну расположения камней в Короне Власти и остаться в живых… Поэтому мрачный вид Тана был абсолютно искренним…

А в колонии теперь все знали, что Мастер делает для Абис Корону. Правда, о том, что Корона эта должна приобрести магическую силу, никто не догадывался. Просто Абис желает стать Королевой. Ничего удивительного: она всегда стремилась к неограниченной власти.

Только Марта снова помыслила не как все.

— А Мастер работает один? — удивилась она.

— Один, — кивнула Сандра.

— Но ты описывала Корону… — девушка пыталась объяснить своё непонимание, — … такой… такой большой, предполагая множество камней…

— И что? — старушка покачала головой.

— Но для одного человека это почти невозможно, — Марта развела руками. — На это нужно много месяцев. Может, более года. Ведь каждый камень нужно обработать!..

— Хватит, девочка, — Сандра нахмурилась. — Не ищи добро там, где его нет. Одержимость и жажда наживы — это не одно и то же с добром и самопожертвованием… Тем более…

Сандра смолкла.

— Что, «тем более»? — насторожилась Марта.

— Тем более, — ответила за старушку очень красивая двадцатипятилетняя рабыня, — с завтрашнего дня служанкой у Мастера буду я.

И женщина печально развернула перед глазами остальных принесённый ею свёрток. Марта вспомнила, что та вернулась сегодня в спальню последней, вместе с матушкой Сандрой, и принесла в руках что-то большое, отказавшись объяснять что-либо любопытным…

Теперь все увидели, что было в пакете: красивое новое платье…

— С нами говорила сама Абис, — сказала Сандра. — Она считает, что Мастер заслужил награду. А я для … награды… слишком стара…

— Но… — в глазах Марты стояли слёзы. — Но… ведь так нельзя… Она же не… может… не хочет… Она же не любит его!

— Конечно, не хочу. И не люблю. Я же его и не видела никогда… — горько усмехнулась новая служанка. — Но жизнь дороже… Абис предупредила: заартачишься — умрёшь…

— 38 —

Танаэль старательно и нежно шлифовал очередной камень, когда служанка принесла завтрак. Он мельком взглянул на вошедшую, и взор его стал холоден.

— Ты кто? — спросил он.

— Дора, сэр, — вздрогнув, ответила та.

— А где… прежняя?

— Госпожа Абис заменила её мной, — испуганно проговорила Дора.

Тан уже понял, что Колдунья решила его так отблагодарить. И что ему теперь делать? Мысли лихорадочно вертелись в голове. «Ладно, — решил он, — сегодня отмахнусь, а до завтра подумаю получше…»

— Убирайся, — видимо, сказал он это слишком резко, потому что Дора вся сжалась. — Ты не в моём вкусе. Прочь!

Служанка поставила поднос с завтраком на край стола и выбежала вон из мастерской…

— 39 —

Около одиннадцати в мастерской появилась сама Абис.

— Ты не оценил мой подарок? — она смотрела на Танаэля насмешливо. — Странно… Дора красива… Хотя… — Колдунья смерила ювелира взглядом, — …пожалуй, ты прав. Тебе нужна девочка помоложе.

Тан ничего не ответил. На душе у него стало ещё тревожнее: уж что-что, а губить чью-то чужую, тем более юную и беззащитную жизнь он никак не хотел.

— И ещё, — словно, между прочим, добавила Абис. — Твой дружок сбежал…

— Какой дружок? — невинно и растерянно спросил Танаэль.

— Кузнец, — охотно пояснила Колдунья.

— А-а… — протянул Танаэль. — Я так и думал, что он наврал про свои желания… Он слабак…

Абис видела, что Танаэля ничуть не обеспокоило, не потревожило, не обрадовало и не огорчило известие о побеге Вейкко. И это успокоило Колдунью. «Значит, они, действительно, не были в сговоре, — решила она. — Хорошо…» Тем более, что кузнец ей был совсем не нужен…

— А девочку я тебе поменяю, — Абис улыбнулась Тану и ушла.

Молодой человек вновь принялся за работу. А думы его были тревожны…

— 40 —

Руки Тана умело и искусно делали свою работу, а сознание молодого человека было поглощено не только красотой камней…

Танаэль, которого здесь все считали дурным человеком, жаждущим богатства, вступившим в сговор со Злой Колдуньей ради собственной наживы, презирающим людей, — этот самый Танаэль уже почти три месяца трудился, не покладая рук, ни на минуту не давая расслабиться себе самому, не высыпаясь…

Сандра сама не заметила, как безразлично отвечая на редкие, ничем не примечательные, произносимые резким голосом вопросы Мастера, позволила тому не только точно знать, сколько рабов живёт в этой колонии, чем они занимаются, каково расположение темниц и тоннелей, где и как обитают стражники, но и познакомила ювелира со всеми местными обитателями: Тан знал почти всех по именам и, наверное, мог бы безошибочно определить, кто именно сейчас стоит перед ним… Но сегодняшнее происшествие огорчило молодого человека: он уже начал надеяться, что Абис позабыла об обещанной ему «награде», как вдруг вместо старой служанки явилась Дора. О ней Тан тоже слышал: двадцатипятилетняя вдова, очень красивая и тоскующая по погибшему три года назад супругу, бездетная и несчастная в своём одиночестве… И что теперь?.. Да, он растерялся утром и сказал первое, что показалось ему спасительным… Обдумывая случившееся, Тан с ужасом понял, что обед может принести вовсе не Сандра, что Абис не оставит свою затею…

Как же помочь новому «подарку»? Как не напугать, не унизить молодую душу, не выдав при этом себя?..

Танаэль чудовищно устал. Он не спал уже вторые сутки — не мог позволить себе бросить начатый и трудно поддающийся шлифовке кристалл… В конце концов он не выдержал: его веки сомкнулись, голова тяжело опустилась на стол. Молодой человек задремал…

— 41 —

Марта, дрожа, стояла перед дверью мастерской. Нет! Она не посмела возразить, когда Абис, лично появившись в дальней сырой пещере, где рабыни промывали в подземном ручье самоцветные камни, оглядела всех злым и презрительным взором, прошипела сквозь зубы в сторону Доры: «Дура!» и, ткнув пальцем в лоб Марте, сказала: «Живо умойся и переоденься! Ты достанешься моему Мастеру. И смотри у меня!..» Девушка в слезах прибежала на кухню. Сандра попыталась было упасть в ноги Абис, но Марта вдруг как оцепенела. «Я пойду сама, — каким-то чужим голосом проговорила девушка. — Не надо, чтобы вместо меня ещё кто-то пострадал…» И она, взяв поднос с обедом, решительно вышла в коридор.

Марта стояла перед дверью мастерской. Стражники позади неё перешёптывались. И девушка поняла, что говорят о ней. Да, сейчас она войдёт в мастерскую невинной семнадцатилетней девочкой, а выйдет… «Шлюшка она и есть шлюшка…» — донёсся до неё презрительный смешок.

Марта постучалась и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь…

— 42 —

Вейкко, измученный дальней дорогой, пробиравшийся в Зелёную Долину окольными путями, наконец достиг родных мест.

Йонес оказался ловким и смекалистым парнем. Он ухитрился проделать свой длинный путь, ни разу не выдав себя, так, что даже ищущие его, чтобы помочь, волшебники не заметили его приближения к Долине.

Вейкко повёл себя ещё и предельно честно по отношению к другу: даже не заходя домой, он поспешил к сэру Фейлелю…

— 43 —

— Господи! — мадам Фейлель кинулась к молодому человеку, застывшему на пороге. — Вейкко, мальчик дорогой!.. Дин, скорее иди сюда.

Эливь усадила Йонеса к столу и побежала на кухню за едой. Вейкко восхищённо следил за матерью своего друга: не спросила, как и где сын — поспешила обогреть, дать отдохнуть…

Медленно спустился в гостиную сэр Динаэль. Сердце Вейкко сжалось: он видел перед собой стройного, сильного человека, каким всегда знал отца Тана, но шёл тот как-то непривычно, словно неуверенно — тёмная повязка на глазах, под ней, видимо, лекарство, уже мало помогающее снимать боль…

— Сэр Динаэль, — Вейкко вскочил на ноги, — Тана нет в Замке Абис… И мне не удалось узнать, где он…

Вейкко было горько за то, что он сам вернулся, а Тана нет, что он не смог узнать, где именно Абис держит молодого ювелира…

Словно почувствовав мысли Вейкко, Динаэль ответил:

— Спасибо, Йонес. Ты принёс добрые вести. Тан жив. Это замечательно, ибо всё могло быть страшнее… И мы теперь точно знаем, где не стоит его искать…

Дин обнял молодого человека.

— 44 —

Танаэль сквозь дрёму ощутил в комнате какое-то движение и с трудом приподнял веки.

Перед ним стояла девушка. Голубые испуганно-удивлённые глаза. Светлые, почти белые волосы убраны назад.

Наверное, во взоре Тана отразилась первая, мелькнувшая в его голове мысль: «Нет! Только не она…», — потому что испуг вдруг исчез из голубых глаз, осталось лишь удивление.

Тан срочно собрал в кулак свою волю и встал.

— 45 —

Марта стояла перед Мастером. Страх прошёл. И она вдруг с ужасом почувствовала, что ей совершенно безразлично всё, что говорят об этом человеке другие. И ей неважно, что будут теперь толковать о ней самой. Девушка залилась румянцем, потому что решила про себя, что она, действительно, та самая, какой её назвали стражники…

«О, нет!» — отчаянно вскрикнуло сознание Тана, когда он увидел порозовевшие вдруг щёки новой служанки.

— Ты кто? — равнодушно, казалось, спросил он. А девушке почему-то подумалось, что Мастер заранее знает ответ.

— Марта, — тихо ответила она. — Ваша новая служанка, мой господин.

Танаэль молча смотрел на девушку некоторое время. В душе его творился хаос. Марта произнесла «мой господин» так, словно прошептала «мой любимый»…

— Поставь на стол, — указал Тан на поднос, — и иди сюда.

Марта немедленно выполнила распоряжение.

— 46 —

Абис от души веселилась, наблюдая за этой сценой через свою «прозрачную» стену.

«Жаль, что мальчишка стоит ко мне спиной, — вздохнула она. — Мне было бы приятно видеть вожделение в его глазах… Как я угадала с этой малявкой!.. А какова? Раз — и пошла…»

Занавеска, отгораживающая спальный уголок Тана от мастерской, задвинулась.

— Ладно, мой ювелир, — снисходительно прошептала сама себе Абис, — отдохни часок. Ты заслужил…

— 47 —

Только оказавшись перед распахнутой дверью в ванную, Марта вдруг словно очнулась.

Осознание происходящего и того, что вот-вот случится, повергло девушку в состояние шока. Она вся сжалась…

— Пожалуйста, не бойтесь и не кричите, — шёпот был так ласков, так умоляющ, что Марта устыдилась своего внезапного страха.

Девушка обернулась.

Мастер стоял прямо за её спиной, и Марте пришлось слегка приподнять голову, чтобы смотреть на него… в его совершенно необычного цвета глаза…

Да! Конечно, Марта была права с самого начала: этот человек не мог быть плохим… Наверное, он запутался… Может, ошибся… И она, Марта, обязательно поможет ему…

— Простите, что так вышло, — тихо говорил Мастер. — Я не желаю вам зла… Но, если я прогоню вас, как Дору… Абис теперь будет в гневе… А её гнев страшен…

— Я сделаю всё, как вы скажите, мой господин, — негромко ответила Марта.

Тан некоторое время смотрел ей в глаза. Потом он грустно произнёс:

— Разумнее вам сыграть роль той, под видом которой вас сюда отправила Абис.

Марта пыталась уловить смысл его слов. И отчаяние отразилось в её взоре. Если бы Тан только предположил, что происходило в душе девушки! Она боролось с собой, со своим желанием обнять этого впервые в жизни увиденного ею человека и со своей скромностью, которая твердила ей, что порядочные девочки так не поступают…

Тан понял её взгляд чуть иначе и поспешил пояснить свои слова.

— Только сыграть роль, — повторил он. — Сделать вид… И добавил очень мягко:

— Я никогда не посмею обидеть вас, никогда не сделаю что-то против вашей воли… Вы понимаете?

— Да, да, — поспешила ответить Марта. — Я… подыграю… И не волнуйтесь за меня, пожалуйста… Мне почему-то стало вдруг всё равно, что именно будут говорить обо мне другие, — честно призналась она.

«Нет! Нет! Нет!» — отчаянно взмолился Танаэль. То, о чём он прежде так мечтал, то, чего всегда ждал, то, что восхищало его в отношениях родителей, — именно сейчас привело молодого человека в ужас.

— Значит, — проговорил он вслух, — так и договоримся…

— 48 —

Верховный Маг, созвав внеплановый Совет волшебников, облегчённо вздохнул. Дину всегда была противна ложь. Даже в самые опасные для себя минуты он предпочитал говорить правду. Но случались и исключения. Так было и почти четыре месяца назад, когда в Совете оказался предатель. Пришлось многое скрывать, недоговаривать. Теперь, после возвращения Вейкко, который своими глазами видел спутника и помощника Абис, а сегодня должен был лично, по просьбе Динаэля, поведать волшебникам обо всём, что наблюдал в замке Колдуньи, всё изменилось. Теодор Барга, предавший Добро, более не появлялся в Зелёной Долине.

Дин не испытывал к тому ненависти или презрения. Он даже сочувствовал Барге. Сочувствовал, ибо знал, что такое любовь…

Вейкко Йонес, скромно ожидавший в приёмной приглашения пройти в Зал Совета, волновался. Он уже рассказал обо всём самому сэру Фейлелю. Но предстать перед множеством почтенных людей… Да и главное, что тревожило его более всего, — он ведь так толком ничего и не знал о Танаэле…

— 49 —

Марта старательно играла свою роль. Её не задевали шушуканья за спиной или жалостливые взгляды. «Глупые, — думала она. — Как же вы не понимаете, что я самая счастливая на свете! Ведь как бы ОН ни ошибся, что бы дурное ни совершил, у него доброе сердце… А, значит, я просто помогу ему… И Он честный. Ведь Он не тронул меня… А ведь мог…»

Марта с болью смотрела на Мастера. Он работал как одержимый. Он почти не спал. Она приносила ему обед, ждала, чтобы он поел, а потом уводила за занавеску. Он усмехался, но чаще всего шёл. Едва доходя до кровати, он проваливался в сон. А Марта тихонечко сидела рядом и — смотрела на него. Или убиралась в ванной комнате. Иногда стирала. Но это его явно печалило, и он уже заранее делал такую работу сам, не позволяя ей ухаживать за собой…

Марта знала теперь, что любит. Возможно, безответно. Потому что ОН, относясь к ней по-доброму, ни разу не выказал каких-либо иных чувств.

Сегодня Марта, принеся завтрак, заметила, как Мастер бледен, какие тёмные тени лежат под его светлыми глазами.

— Так нельзя, мой господин, — Марта посмела заговорить первой. — Вы губите себя. Вы должны отдыхать…

— Я отдохну, Марта, — ответил Тан, не оставляя работы. — Потом. Мне осталось совсем немного.

Девушка вдруг коснулась его пальцев.

— У Вас замечательные руки, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Вы лучший Мастер на свете. И не надо это доказывать никому. И мадам Абис это знает… Только вы должны отдохнуть… У Вас болит всё: пальцы, руки, плечи… Я знаю… Так нельзя…

Его губы дрогнули. Но ни звука не было произнесено. А Марта угадала то, что он хотел сказать: «Надо. Так надо…»

И вдруг она поняла… И почему ей раньше это не приходило в голову? Он, правда, одержим. Одержим любовью к своему искусству и любовью ещё к кому-то. Не к деньгам, не к наживе, как считали все, потому что он всех в этом убедил… И срок он сам себе назначил — потому что «так надо». Видимо, очень надо… Только Абис об этом знать ни в коем случае не должна…

— Я понимаю. Вы, разумеется, угодите мадам Абис. И она наградит вас… Но позвольте мне сделать вам… расслабляющий массаж рук. Я умею. Я делала отцу… — Марта говорила громко, ибо теперь была точно уверена в том, что Абис видит и слышит всё, происходящее в мастерской, и лишь постель Мастера и ванная остаются вне поля её зрения.

Как? Почему Марта вдруг всё это поняла? И именно сейчас. Она и сама не знала. Но теперь она смотрела на Мастера новыми глазами. Нет, не спасать его от ошибки, а помочь в его трудном деле — вот её миссия. Ибо ошибки нет. ОН не способен оступиться… Вот почему она сразу полюбила Его — просто сердце гораздо зорче, чем глаза…

И тут прямо из стены за спиной Танаэля вышла Абис.

— 50 —

— Неплохо, девочка, неплохо, — проговорила она весьма милостиво, словно и не замечая испуга в глазах Марты.

А девушка действительно испугалась. Колдунья никогда прежде не навещала Мастера в присутствии Марты. Зато теперь Марта знала, почему Мастер предпочитает сидеть спиной к этой злополучной стене — дело вовсе не в освещённости, как, видимо, считала Колдунья.

— Мальчик мой, — ласково обратилась она к Танаэлю. — Ты, и верно, одержим… Конечно, ты гениальная творческая личность. Но… я хочу получить свою Корону завершённой. А ты таким немилосердием к себе лишишь меня Мастера, способного сделать это… Иди с Мартой. Она знает, что говорит. Её отец тоже был ювелиром… Правда, средненьким… Но руки у него уставали…

Танаэль взглянул на Абис, потом на Марту и поднялся.

— Хорошо, — сказал он. — Но меня беспокоит одна деталь… И он выложил на стол перед Абис десяток разнообразных рубинов.

— И? — спросила Абис.

— Здесь нет того камня, который подошёл бы … — удручённо ответил Тан.

Колдунья внимательно посмотрела на ювелира. Она увидела только страсть мастера, страсть художника к деталям. Более ничего.

— Это не проблема, — Абис пожала плечами. — Я зайду через часок. Надеюсь, Марта снимет боль в твоих мышцах… И ты сам сходишь в дальнюю пещеру, где перебирают и сортируют эти камешки. Сам выберешь.

Танаэль улыбнулся. Абис увидела в улыбке молодого человека благодарность себе. Марта поняла иначе: ОН зачем-то хотел побывать в дальней пещере, камень — предлог…

— 51 —

Марта усадила Мастера на кровать и умелыми движениями начала массировать его пальцы, кисти, запястья. Тот слегка морщился от боли и прикусывал губу.

Абис ушла.

Марта сосредоточенно разминала затёкшие мышцы ювелира, когда Тан спросил шёпотом:

— Вы Марта Оллиор? Она вскинула на молодого человека удивлённый взгляд.

— Да, — так же тихо ответила она. — Но откуда… Он не дал ей договорить.

— Это чудо, что я вас встретил, — он шептал, а глаза его были полны света. — У нас нет времени на долгие объяснения, но… — Тан говорил еле слышно, — когда вы выберетесь отсюда, то отправляйтесь в Зелёную Долину. Ваша матушка жива…

— Что? — Марта чуть не вскрикнула.

— Она спасла вас тогда, — быстро говорил Тан, — и вы считали, что она погибла. Но в город прибыли Спасители и… они успели. Вашу матушку… доставили в больницу в Зелёную Долину.

— Я родилась там, — со слезами на глазах прошептала девушка. — Мои родители долго мечтали о ребёнке. Но мама не могла родить… Потом им кто-то подсказал. И они поехали в Зелёную Долину. И им помогли… Там работают два замечательных доктора — так всегда говорила мама — супруги Фейлель… Я их никогда не видела, если не считать момент моего появления на свет, — Марта улыбнулась. — Значит доктор Фейлель спас мою маму снова?

Тан кивнул.

— Но откуда вы знаете об этом, мой господин?

— Не сейчас, — остановил её Тан.

В мастерской послышались шаги Абис, и Колдунья громко спросила:

— Массаж окончен? Идём!

— 52 —

Марта шла за Мастером, а сердце её готово было выпрыгнуть из груди от счастья. «Мама, мама», — мысленно повторяла она. Но откуда ОН знает? Кто ОН? Зачем здесь? Почему уверен, что она выберется отсюда?

Тоннель был узким и длинным. Веяло сыростью. Абис шла быстро. Тан следовал за ней. Марта чуть не бегом спешила следом. Шаги стражника гулко раздавались за спиной девушки.

Наконец проход расширился, и они оказались в достаточно большой пещере, освещённой неверным светом факелов. Посредине этого каменного мешка струился подземный ручей. В дальнем правом углу виднелась довольно просторная ниша. Слева, сидя на холодных камнях, рабыни перебирали и сортировали самоцветы.

— 53 —

Абис создала эту подземную колонию именно с целью сортировки драгоценных и полудрагоценных камней, когда всерьёз задумалась о возможности получить Корону Власти. Так что привезённые сюда рабыни оказались в пещерах незадолго до появления там Танаэля. Из мужчин здесь были только стражники и надсмотрщики, уже немолодые и малопривлекательные. Поэтому весть о появлении молодого Мастера несколько месяцев назад вызвала явный интерес у несчастных бесправных ныне созданий. А потом рождались слухи…

Сейчас глазам рабынь предстал сам виновник россказней и порой совершенно нелепых выдумок. Правда, в конце концов, все сошлись на том, что хороший человек не вступит в сделку с Колдуньей, и уж тем более не принудит юную девушку стать своей любовницей… Именно с таким настроем рабыни воззрились на вошедшего.

Мастер оказался достаточно высок и хорошо сложен. Хотя и очень бледен, с тенями под глазами. А сами глаза, пожалуй, были бы очаровательны — светлые, то ли голубые, то ли зелёные, ясные, — если бы не надменность взора, некое пренебрежение к окружающим. И волосы — мягкие, волнистые, цвета солнца, солнца, по которому за полгода так истосковались эти несчастные женщины.

Мастер шёл, не глядя ни на кого, всматриваясь в стены пещеры, в потолок, где виднелись выступающие на поверхность самоцветы.

Абис осталась у входа и зорко следила за движениями Тана.

Тот оглянулся на неё. «Как в сказке, что мама рассказывала мне в детстве, — подумал Тан. — Хозяйка Медной Горы… Только та не казалась такой отвратительной…»

Абис, считая, что Танаэль спрашивает у неё разрешения потрогать камни, кивнула.

Мастер продолжил свой путь к противоположному концу пещеры. За ним тихонько следовала Марта. Надсмотрщики молча кланялись господину.

Поравнявшись с сидевшими на полу женщинами, Тан остановился. Взял у одной из рук несколько каменьев. Отбросил в сторону. Медленно двинулся дальше, пальцами ведя по влажной холодной стене.

Вдруг за своей спиной он услышал шёпот. Приглушённый. Но злой.

— Недурён, конечно, но… прыгнуть к нему в постель… Хотя там чище и теплее, чем здесь…

Танаэль не выдержал. Не за себя. За Марту.

Он резко остановился и наклонился к застывшей от ужаса и ждущей уже удара рабыне. Это была женщина лет тридцати. Видимо, приятной внешности…

— Недурён, — холодно и резко проговорил он. — И ещё, никого не убеждаю в том, что добропорядочен… Не нравлюсь? Какой уж есть… Зато крысиные мысли родятся только в вашей добрейшей головке: глупо и подло завидовать той, которой достался гнилой кусочек сыра в… в мышеловке…

Повисла звенящая напряжённая тишина. Тан выпрямился.

— Браво, мой Мастер! — Абис аплодировала. — Учитесь вы, стражи порядка: без шума, без крика, без мордобоя — а они все… — Колдунья обвела рукой по кругу, указывая на притихших рабынь, — …все заткнулись и присмирели… И боятся!

Тан, с непроницаемым лицом, пошёл дальше. Марта, покрасневшая, с глазами, полными слёз, вновь следовала за ним. Но если бы кто только догадался… Ведь она испугалась за… «своего господина»…

Танаэль выбрал, наконец, камень и, неспеша, прошествовал к выходу.

Представление закончилось — Абис, Мастер и Марта ушли…

— 54 —

В мастерской Тан немедленно сел за рабочий стол.

— Ты доволен камнем? — спросила Абис.

— Да, мадам, — ответил тот, не отрываясь от работы.

— Теперь у тебя есть всё? — уточнила Колдунья, внимательно разглядывая почти готовую Корону. — Осталось вставить всего две детали.

— Корона будет готова через три дня, — сообщил Тан. Абис задумалась. Довольная улыбка скользнула по её губам.

— Замечательно, мой Мастер, — кивнула она. — И завтра я пришлю к тебе проверяющих… Последних, — она многозначительно взглянула на Танаэля.

Но тот словно не слышал — он весь ушёл в своё творение.

— 55 —

После обеда Марте удалось уговорить Тана отправиться на пару часов поспать.

— Простите меня… за сегодняшнее, — прошептал тот, когда девушка, как маленькому, поправляла ему одеяло, — я был груб с той несчастной…

Марта покачала головой.

— Нет, мне не за что вас прощать, — тихо ответила она. — Вы единственный, кто заступился за меня… А ведь я считала их всех добрыми…

— Они добрые, — он серьёзно смотрел девушке в глаза. — Просто они устали…

Тан помолчал.

— И ещё, — сказал он, — мне стыдно, что я ничего не спросил о вас… Если бы не слова Абис, я бы так и не догадался о вашей фамилии… И вы бы не ведали, что ваша матушка жива…

Марта улыбнулась.

— Как удивительно устроена жизнь, — задумчиво проговорила она. — Абис начала свои злодеяния, у нас в городке погубила многие жизни за считанные часы, а я спаслась. Мне было тринадцать. Спаслась благодаря моим родителям. Отец был хороший, добрый. Ювелир по трудолюбию. У него не было такого дара, такого таланта, такого гения как у вас, мой господин. Я любила его, почитала… Теперь я встретила вас… К Абис я попала-таки, месяцев через пять. Плакала, что родители погибли, да ещё напрасно, ведь я не смогла избежать рабства… У Абис я работала на одной из ферм: мы ухаживали за жеребятами… Потом меня привезли сюда. Наверное, потому что я немного разбираюсь в драгоценных камнях… И, когда и солнце осталось где-то в ином мире, в прошлой жизни, вы… И вы принесли мне весть о маме…

Марта опустила мечтательный и счастливый взор на лицо Тана. Тот смотрел на девушку… Но она поняла: как только она закончит, Мастер, не позволяющий себе прервать её речь или уснуть, не дослушав, немедленно погрузиться в дрёму… «Дура я, — отругала сама себя Марта. — Человек еле держится, а я вздремнуть ему не даю!..»

— Спите спокойно, — прошептала она и поднялась на ноги.

Тан слегка улыбнулся и — провалился в сон…

— 56 —

Следующие два дня Мастер явно пребывал в дурном настроении. Марта понимала его: только закончив обрабатывать предпоследний камень и выбрав для центрального цветка пятнистую зелёную яшму, Тан увидел посетителей — Абис прислала троих проверяющих.

Марта уже встречалась с этими людьми раньше. Но прежде они приходили по одному. Каждый из них дотошно просматривал камни на Короне и соответствие их расположения схеме. Схему Марта не видела близко ни разу — Абис строжайше запрещала оставлять страницу, видимо, вырванную из древней книги, на глазах. А требования Колдуньи Мастер исполнял.

Теперь эти трое работали вместе. И снова рассматривали и ощупывали ювелирный шедевр, почти законченный. То, что Корона оказывалась произведением искусства, не подлежало сомнению. Но для Колдуньи, судя по её придирчивости, важно было расположение камней. И, что удивляло Марту более всего, — проверяющие тщательно рылись в ведре с осколками, обрезками, стружкой и пылью. Словно пытались выяснить: а не украл ли Мастер что-нибудь?.. Но разнообразного мусора и ювелирных отходов было много, так что сомневаться в том, что Тан не вор проверяющим не приходилось.

«А, может, они и не это проверяют? — подумала вдруг Марта. — Тогда что?» — она украдкой, стирая пыль с полок вдоль стены, бросила взгляд на Мастера. Тан сосредоточенно работал с яшмой. Но губы презрительно вздрагивали. «Это не ты настоящий… — мысленно проговорила Марта. — Я знаю, ты иной…»

Танаэлю было за что беспокоиться. Он уже спрятал десять кристаллов горного хрусталя в нужных местах. Спрятал внутри десяти камней, расположение которых строго соответствовало схеме. Никто ничего не заметил, не заподозрил неладного. И неудивительно: Тан был слишком искусным ювелиром и всего-навсего обычным человеком, а, значит, по убеждению Абис даже понятия не имел о какой-то мифической Короне Возмездия…

Теперь оставался один, самый большой прозрачный камень. Тан поймал себя на мысли о том, что вполне может работать фокусником в цирке: сколько раз его пальцы ловко и незаметно прятали то, что не должны были увидеть ни Колдунья, ни её проверяющие…

Наконец Танаэля оставили в покое.

— 57 —

Тан отложил последний зелёный камень и обернулся к «прозрачной завесе», как он именовал одну из стен своей мастерской.

Абис не заставила себя ждать.

— Ты закончил, поэтому ждёшь меня? — спросила она, появляясь перед Мастером.

— Почти, — ответил тот. — Посмотрите сами, мадам, как лучше повернуть розовый бутон в центре вашей Короны: открытыми лепестками вверх или чуть влево?

Тан протянул Колдунье зелёную яшмовую розу. Та с искренним любованием оглядела цветок. Конечно, она прекрасно понимала, что только человек, обладающий изысканным вкусом и природной гениальностью, мог соединить в одной Короне золото и серебро, драгоценные и полудрагоценные камни, ни разу не отступив при этом от заданной схемы. И этот последний штрих, эта совершенно необычная по цвету роза, снова убедили Абис в том, что она не ошиблась в выборе мастера.

«Жаль, что придётся расстаться с ним, — подумала она. — Но… он слишком много теперь знает».

Колдунья приложила камень к Короне.

— Вот так, — прищурилась она. Тан ловко и прочно закрепил розу. Молодой человек улыбнулся.

— Могу я отдохнуть? — спросил он, потягиваясь. — Через три часа Корона, мадам Абис, будет начищена и готова украсить вашу и без того очаровательную голову, — добавил он, поклонившись.

— Хорошо, — снисходительно кивнула Колдунья.

Она всё же не доверяла Тану. Хотя теперь уже, казалось, это нелепо. Но она сама положила Корону на бархатную подушечку в центре стола и велела ювелиру доводить изделие до блеска лицом к ней, то есть к «прозрачной» стене.

— Слушаюсь, мадам, — и Тан переставил стул на другое место.

Молодой человек понял, что ни на минуту взоры Абис не будут оторваны от Короны. Но теперь ему это было неважно. В глубине души он ликовал: он смог сделать то, что казалось немыслимым — под столь бдительным присмотром запрятать в Короне одиннадцать лишних камней! Да ещё каких!

— 58 —

Танаэлю очень хотелось принять душ, сильными струями, холодный, бодрящий — словно смыть с себя вынужденные обманы нескольких месяцев. Он даже не думал сейчас о том, что окончание работы — это последняя ступенька к смерти…

Абис удалилась в своё подземелье, села в глубокое мягкое кресло, которое теперь стояло в этой низенькой комнатке, и задумалась, глядя сквозь стену на Корону. Колдунья просчитывала свои дальнейшие действия…

— 59 —

Марта принесла ужин. В мастерской никого не было. В ванной комнате выключили душ.

Девушка взглянула на Корону и невольно улыбнулась: да, её любимый был гениальным Мастером.

Марта поставила поднос с едой на нижнюю полку стеллажа и подошла к занавеске перед «спальней» молодого человека.

— К вам можно, мой господин? — спросила она.

— Да, Марта, — голос был радостный. Девушка вошла за занавеску…

— Потешьтесь, мой мастер, в последний раз, — снисходительно прошептала Абис…

Тан встретил Марту… улыбкой. Девушка восхищённо смотрела ему в глаза: она любила его, всем сердцем… но эта улыбка!..

— Вы счастливы, мой господин? — тихо спросила она.

— Да, Марта, да, — ответил Тан, усаживаясь на кровать и облокачиваясь на стену. — Мне хотелось поговорить с тобой, — добавил он. — Можно?

— Конечно, — и девушка тихонько присела рядом, повернувшись к нему лицом.

Потом он шутил, рассказывал какие-то смешные истории. Марта не знала его таким. И он нравился ей ещё больше.

А Тан с шутками и смехом смог объяснить Марте, что и в равнинной местности случаются… землетрясения; что тогда надо постараться укрыться в надёжном месте. И даже взял с Марты обещание спрятаться при опасности в глубокой нише со всеми рабынями…

Говорил он и о том, что над ними сейчас солнце садиться за макушки дальнего леса, а трава на поле колышется под лёгким летним ветерком. Девушка удивилась — откуда он знает, что над ними луг, а не горы. Тан, улыбаясь, рассказал ей о горных породах и как по ним это можно узнать.

— А, — смеясь своей несообразительности, догадалась Марта, — Вы же ходили в дальнюю пещеру…

Тан легко перевёл разговор на воспоминания детства, и Марта теперь уже с нетерпением ждала встречи со своей матерью, не сомневаясь, что это вот-вот произойдёт…

— И мне бы хотелось отблагодарить вас, Марта, за доброту ко мне, — сказал он, протягивая ей маленький зелёный кленовый листок на шёлковой верёвочке.

Девушка трепетно приняла на ладонь искусно обработанный камень.

— Я… — она вдруг взглянула ему прямо в глаза. — …я… люблю вас, — прошептала Марта.

Ей казалось, что её сердце вот-вот оборвётся. И в наступившей тишине она явственно услышала бешеный ритм биения сердца Тана…

Молчание затягивалось. Танаэль заставил себя не сказать правду.

Он произнёс тихо, без улыбки:

— Вы замечательная, Марта… Но… я не люблю вас…

Да. Только так. И не иначе… Ей легче будет оплакать того, кто не любил её, чем того, кто ответил на её чувства взаимностью…

— Простите, — подавленно прошептала она и встала.

— Это вы меня простите, — печально ответил он. — И прощайте…

Словно в полусне Марта вышла из мастерской и направилась в кухню…

— 60 —

Танаэль вышел из-за занавески, заправляя в брюки белоснежную рубашку. Он взглянул на дверь, за которой несколько минут назад скрылась беспредельно печальная, единственная, неповторимая Любимая… Потом молча подошёл к рабочему столу и приступил к приданию блеска своему лучшему творению.

Абис наблюдала. Корона сверкала и переливалась всеми цветами радуги. Несмотря на огромное количество драгоценных и полудрагоценных каменьев, Корона не выглядела тяжеловесной. Она, скорее, напоминала сказочный эльфийский венок, сплетённый из тончайших серебряных и золотых стебельков невиданных растений, где широко раскрывшие свои лепестки или ещё только набравшие цвет бутоны покоились яркими нежными головками на изящных изогнутых листиках…

Наконец Танаэль опустил Корону на бархатную подушечку и посмотрел прямо на невидимую ему через стену Колдунью. Абис поднялась со своего кресла.

— 61 —

Абис появилась перед ювелиром.

— Я выполнил свою часть сделки, мадам, — спокойно проговорил Танаэль и слегка поклонился.

Колдунья примерила Корону.

— Ты хорошо сделал свою работу, — холодно произнесла она.

Тан следил за движениями Колдуньи. А та неспешно взяла со стола сложенную вчетверо страницу из древней книги, развернула её, взглянула на рисунки и надписи, медленно повернулась к камину и — бросила бумагу в огонь.

— Никто не должен знать этого, — сурово сказала она. — А ты знаешь.

Танаэль был бледен. Очень бледен. Да, он предвидел подобный исход заранее. Он знал о том, что шансов остаться в живых у него нет. Знал с самого начала. Но он был молод и любил этот мир. Он осознавал, что его гибель будет для родителей той болью, которая не утихнет с годами. А теперь он знал, что есть на свете ещё одно нежное и доброе существо, для которой его гибель, как бы он ни старался, всё равно останется великим горем…

Тан собрался с духом: не ведая как, но он собирался исполнить данное Бариусу Гдеону обещание — постараться выжить.

— Вы сожжёте меня как этот листок? — дрогнувшим голосом спросил он. — А как же наш договор?

— Мои слова, — наставительно заметила Абис, — только мои: я их произнесла — я же взяла их обратно.

Танаэль молчал.

— А сжигать тебя я не буду — такой затраты сил ты не стоишь, мальчишка. Да и смотреть, как ты корчишься от боли, мне тоже не хочется… — она брезгливо поморщилась. — Никто не увидит твоей смерти. А сколько ты будешь умирать — это как повезёт.

И Абис взмахнула рукой. Танаэля отбросило к стене. Он ощутил, как прочные металлические кольца приковали его за руки, за ноги и за талию к холодному камню.

— Прощай, глупый мальчишка! — презрительно проговорила Колдунья, хлопнула в ладоши и исчезла.

Земля словно застонала, всё вокруг затряслось, мастерская наполнилась сначала пылью, потом грохотом падающих с потолка тяжёлых глыб. Танаэль почувствовал, как проваливается куда-то. Разломившаяся скала вонзилась ему в спину. Он попытался ещё справиться с дикой болью, но… сознание отказалось подчиниться молодому человеку…

— 62 —

Марта сидела на кухне, уронив голову на стол и обхватив её руками. Она ничего не видела, не замечала. Её мучила одна мысль: почему? Ведь она слышала биение его сердца! А как он смотрел на неё! «Я не люблю вас…» — слова болью отдавались в её душе.

Матушка Сандра, готовившая ужин для рабынь, ничего не смогла добиться от девушки. Она и гладила Марту по волосам, и обнимала, приговаривая:

— Ничего, милая, ничего… Всё образумится… Ты молодая.

Обязательно встретишь хорошего человека.

Марта на мгновение приподняла голову, посмотрела на старушку безумным взглядом и прошептала:

— Он самый хороший… Я люблю его…

Сандра в ужасе вглядывалась в личико девушки и не знала, как помочь той. А как поможешь, если человек уже не замечает явной подлости другого…

— 63 —

Марта не знала, сколько времени прошло с того момента, как она покинула мастерскую, но вдруг…

… глухой грозный рокот падающих камней разнёсся по подземелью. Стражники бросились наутёк. Земля дрожала.

Марта вскочила на ноги.

— Боже мой! — воскликнула она. — Какая я дура! Он же знал… Он прощался… навсегда…

Слёзы отчаяния стояли у неё в глазах. Она кинулась было по тоннелю в сторону мастерской, но прохода уже не было…

«Я обещала тебе, любимый, — спохватилась она. — Я спасу их…»

Марта вернулась на кухню, схватила за руку перепуганную Сандру и увлекла за собой.

Они бежали по полутёмному длинному тоннелю к дальней пещере, где ещё трудились, перебирая самоцветы, рабыни.

За бегущими женщинами обваливался потолок, каменные плиты пола ходили ходуном под их ногами.

Наконец они выскочили из узкого тоннеля.

В пещере было ещё не так страшно — пока здесь трясло не очень сильно. Рабыни повскакивали на ноги и озирались по сторонам.

— В нишу, скорее! — Марта крикнула что есть мочи, стараясь перекрыть нарастающий гул…

— 64 —

Женщины сидели молча, тесно прижавшись друг к другу. Никто не знал, сколько времени продолжалось землетрясение. Теперь всё стихло. Дышать было нелегко, но пыль постепенно оседала. Марта горько плакала. Плакала за свою недогадливость, плакала за того, которого любила, который сегодня спас их всех… Да, спас!

Правда, пока оставалось неясным, как и когда они смогут выбраться из-под завала. Но все были живы. А он? Что с ним? И кто он? «Только бы он выжил!.. — отчаянно молила Марта. — Даже если не любит меня… Это неважно… Только бы знать, что жив…»

— 65 —

Верховный Маг созвал Совет. Без пространных и долгих объяснений он положил на стол в центре Овального зала, так, чтобы всем волшебникам было хорошо видно, тёмно-синий кристалл и произнёс:

— Это я получил сегодня утром.

Кристалл засветился. Яркий голубой луч устремился от камня к высокому сводчатому потолку. В центре луча возникло изображение — Абис держала перед собой Корону.

Волшебники невольно залюбовались шедевром ювелирного искусства. А синий кристалл передавал слова Абис.

— Как видишь, Фейлель, твой сынок справился с моим поручением превосходно. И главное — в Короне всё точно соответствует древней схеме…

По залу прокатился тревожный шёпот: «Корона Власти…»

— А вот и сам ювелир, — неприятная улыбка скользнула по губам Абис.

В голубом луче появилось новое изображение: Тан, с бледным, но, казалось, очень спокойным лицом, стоял прикованный к каменной стене металлическими кольцами за запястья, щиколотки и пояс. Молодой человек молчал.

— Я верну тебе сына, Фейлель, в обмен на услугу… — Абис снова презрительно улыбнулась. — Ты коронуешь меня, наделив верно расположенные камни своей магической силой… Жду тебя в своём замке в пять часов вечера третьего дня по получении данного послания.

Голубой луч словно втянулся обратно в синий кристалл.

Динаэль медленно убрал камень в карман и ровным голосом произнёс:

— Всем вам, господа, известно, что уже почти пять месяцев мы ищем следы Танаэля. И безрезультатно. Не берусь гарантировать правдивость сказанного Абис. Возможно, что… что Тана уже не спасти… Но я должен попытаться.

— Сэр, это самоубийство! Абис всегда врала! — не выдержал кто-то.

— И, разумеется, врёт и сейчас, — спокойно согласился Динаэль. — Но я должен короновать её… — Верховный Маг помолчал.

Из-за тёмных стёкол его очков волшебники не могли рассмотреть глаз Динаэля. Но поняли, что тот внимательно вглядывается в каждого из них.

— Оянг скоро закончит работу над Посохом Света, — сообщил Дин Совету. — Основной магической силой Посох уже наделён. Далее — даже если я не вернусь — Оянг справится сам. Так что защита от Зла будет в ваших руках, — снова пауза. — Разумеется, если я почувствую обман, я не стану короновать Абис Короной Власти. А если она играет честно… — Верховный Маг вскинул голову, — … Вы все давно знаете меня. Вы доверяете мне?

Волшебники стали переглядываться, переговариваться. Все, действительно, знали мощь и свет Верховного Мага. Предположить, что тот сделает что-то ради Зла было бы немыслимо. Но как Динаэль собирался выйти из сложившийся ситуации, оставалось тайной…

Однако Совет решился в очередной раз положиться на своего Верховного Мага.

Динаэль поклонился, выражая благодарность за доверие. Но всё же не посмел признаться вслух в том, что Танаэль планировал спрятать под внешним видом Короны Власти Корону Справедливого Возмездия. Не признался, опасаясь за сына, за то, что эта информация совершенно случайно может достигнуть ушей Абис. А тогда… Тогда увидеть Тана живым не останется никакой надежды… И сейчас-то эта надежда оказывалась такой зыбкой…

С тяжёлыми думами и с совершенно непроницаемым лицом Динаэль Фейлель покинул зал Совета.

— 66 —

Эдилейн, уставшая и печальная, сидела перед Магическим шаром. О, сколько новых влюблённых она разыскала за это время! Сколько безответной любви, когда Эди не могла увидеть в шаре лицо не отвечающего на чувства девушки парня! Сколько юношей по каким-то причинам скрывали свои чувства! И их лица тоже оставались вне поля зрения Эдилейн.

Но Эди искала, сопоставляя возраст девушек, время зарождения любви и… место. Для поисков брата имело значение место, ведь где побывала Абис, там случались несчастья… Но и Эди могла бы найти Танаэля только в том случае, если на его пути встретилась уже Любовь… А ведь этого могло пока не произойти.

Эркель и Элель обратились с просьбой ко всем Командирам Спасательных частей сообщать им, если такое случится, об обнаружении явного воздействия на людей магии… Но и так пока найти Танаэля не удалось, хотя Спасателям не раз приходилось ликвидировать последствия несчастий, творимых Абис.

— 67 —

Небольшой отряд Спасателей следовал в свой лагерь, расположенный в маленьком тихом городке. В отряде было десять человек, трое из которых медики. Пожалуй, необычна была судьба врача-хирурга, оказавшегося в этой экспедиции. Дело в том, что Марк Дерер на время согласился заменить в отряде своего друга. Причём вместо собственного отпуска. Отказать давнему товарищу было просто неприлично: у того наконец-то после десяти лет бездетного брака родилась дочка… Теперь Марк Дерер бодро шагал с отрядом, гордый своей работой.

Дерер уже не был молод. И за свою жизнь помог очень многим. Но вот так, в экстремальных условиях, когда приходилось откапывать заживо погребённых сошедшей снежной лавиной людей горного поселения!..

Теперь Отряд шёл уже по зеленеющей равнине. Солнце стояло невысоко. Утро дышало свежестью…

— Слушайте, — воскликнул вдруг один из Спасателей, — а ведь этого оврага, кажется, не было, когда мы шли на задание?

— Верно, не было, — согласились остальные.

— То-то ночью словно потряхивало, — вспомнил кто-то.

Спасатели приблизились к краю оврага. Внизу, возле струящегося по дну ручья, они увидели кучку местных жителей. Те о чём-то возбуждённо спорили. Спасатели стали спускаться вниз.

— 68 —

Овраг оказался огромным, глубоким и длинным. Причём ручей в дальнем его углу уходил под землю. Значит, там, под верхним слоем камней, находились пустоты.

От местных жителей Спасатели узнали, что поздно вечером накануне вдруг земля загудела, зашаталась. В домах в ближайшей деревеньке со столов, с полок попадала посуда. Потом всё стихло. А утром оказалось, что их прекрасный луг с сочной травой превратился вот в этот ужас… Вскоре прибежали мальчишки, всегда везде успевающие побывать первыми, и стали утверждать, что из-под земли в этом краю оврага слышны крики о помощи…

Почти час все вместе простукивали камни и призывали откликнуться живых. И вдруг… донёсся из-под земли женский голос:

— Кто-нибудь, помогите нам…

За работу взялись дружно и осторожно. Часам к трём дня удалось проделать узкий лаз. Выбраться по нему из завала оказывалось пока невозможным. Зато сидящим под землёй открылся доступ свежего воздуха, смогли передать воду и еду.

Работы не прекращались ни днём, ни ночью. Теперь спасатели знали, что в нише под завалом сидят тридцать семь женщин. Бывшие рабыни Колдуньи Абис…

Свежим ранним утром третьего дня пленницы, жмурясь от яркого света, выбрались наконец на свободу.

Двое Спасателей, осмотрев пещерку, в которой смогли укрыться от землетрясения женщины, удивлённо сказали, что, учитывая множество ниш, видимо, существовавших в этом рухнувшем подземелье, пленницы очень грамотно выбрали именно ту, что по природе своей смогла не обрушиться… И тут все вдруг вспомнили, что спрятались в ней не случайно. Это крикнула им Марта.

Все взоры обратились к худенькой совсем молоденькой девушке. А та, заплаканная, зашептала быстро, прерывисто:

— ОН сказал мне… Теперь я знаю — не камень ЕМУ был нужен! Понимаете? ОН о нас думал! А вы все…

Марта разрыдалась.

Командир Спасательного отряда насторожился: он хорошо помнил приказ докладывать о необычном, связанным с магией, с Колдуньей.

— Кто ОН? — спросил спасатель, внимательно глядя в глаза девушке.

— Мастер, — тихо ответила та, — он делал… одну вещь… по заказу Абис. Она следила, чтобы он делал так, как… нарисовано… Нам сказали, что у НЕГО с Колдуньей договор. И ещё — что ОН плохой человек… А ОН… Он сказал, куда нам прятаться… Словно предполагал подобное…

Сандра обнимала Марту и ласково гладила по волосам.

— Абис… наградила этого мастера … девушкой, — печально пояснила старушка. — А Марта, наивная и добрая… Она влюбилась в него… А он дело своё закончил и ушёл, видимо, с Колдуньей…

Девушка вспыхнула.

— Да что вы понимаете! — с болью воскликнула она. — ОН же… Он же пальцем меня не тронул!.. А Абис сказал, что я… что я ему… по вкусу… ОН…

Марта досадливо махнула рукой на вовсе оторопевших женщин и с надеждой взглянула прямо в глаза Командиру отряда.

— Я знаю, — горячо зашептала она, — что выгляжу глупо… Но… я чувствую… ОН не ушёл… Он здесь… И ему плохо…

Командир уже что-то тихо говорил одному из спасателей. Тот кивнул и побежал в ближайшую деревню. Через минут двадцать он мчался галопом на крепкой крестьянской лошадке в сторону городка, где расположилась база отряда. А Спасатели спешили за своим Командиром, следовавшим вдоль оврага по схеме, начерченной со слов и с исправлениями Марты.

— 69 —

Овраг делал крутой изгиб именно в том месте, где Марта указала начало тоннеля, ведущего от дальней пещеры к спальне рабынь, кухне, комнате стражников и, наконец, к мастерской.

Там, где, по словам девушки, некогда находилась подземная комната мастера, овраг чуть расширялся, а его глубина увеличивалась.

Вокруг стояла тишина.

Бывших рабынь отправили в деревню. Там о них обещали позаботиться местные жители. Со Спасателями осталось несколько крепких и сильных мужчин и Марта с Сандрой. Добрая по природе, хоть и озлобленная трудной своей жизнью, старушка не хотела бросить девочку одну.

Опытные Спасатели медленно продвигались по дну оврага, прислушиваясь к каждому шороху, присматриваясь к каждому камню. Но всё было тихо. Ничто не вызывало подозрений.

Сандра сокрушённо вздохнула:

— Третьи сутки пошли… Если парень и правда остался в мастерской…

Марта нахмурилась.

— Молчу, девонька, — смутилась старушка. — Прости меня, дуру старую…

Марта попыталась улыбнуться. Но улыбка вышла горькой, тревожной.

Девушка огляделась вокруг.

— Мне кажется, — тихо сказала она, что вот здесь была та стена… через которую… Абис… проходила в мастерскую… Теперь здесь больше всего мелких камней…

— Вы наблюдательны, мисс, — проговорил Командир отряда. — Мелкие камни — большая сила приложена к ним… Здесь, видимо, было самое опасное место. Потому и овраг глубже…

— Тише! — Марта вдруг замерла, напряжённо прислушиваясь.

Потом она приблизилась к тому месту оврага, где скос уходил вверх почти вертикально и камни были совершенно мокры, словно бы их специально поливали ледяной водой…

— Слышите? — спросила она, а глаза её были словно безумными. — Здесь… Там кто-то есть… Это ОН… Это Его сердце…

Никто ничего не услышал. Но спорить почему-то не стали.

— Осторожно, — приказал Командир отряда.

И умелые аккуратные руки принялись медленно, чтобы не обвалить свеженасыпанные камни, разбирать завал в том месте, на которое указала Марта.

— 70 —

Через три часа непрерывной работы, когда стало казаться, что напрасно они потратили столько сил и времени, Марта вдруг вскрикнула.

Из-под очередного приподнятого одним из спасателей камня показалась человеческая рука — ободранные и окровавленные пальцы чуть шевельнулись. Ни звука, ни стона.

Спасатели поспешили с утроенной аккуратностью отбрасывать в сторону влажные, холодные глыбы.

Каков же был ужас всех, когда оказалось, что запястье человека приковано к скале.

Марта сидела на почти отвесном скользком склоне, чуть в стороне от разбираемого завала, и в дрожащих ладонях держала руку мастера.

Ещё через час спасателям удалось освободить несчастного от заваливших того камней. Но сама по себе страшная картина усугублялась тем, что огромная каменная глыба, к которой молодой человек был прикован, разломилась пополам и острым углом врезалась в его спину. А снять оковы никак не удавалось — всё же приковала-то Мастера к стене Колдунья…

Поражала сила молодого человека: он был жив. Без сознания. Но живой.

Марта теперь поддерживала бессильно свесившуюся на грудь голову любимого и мысленно молила: «Господи! Помоги ему…»

— 71 —

На Центральной базе Спасателей было тихо и безлюдно. Командиры крупных частей разъехались по своим областям. Здесь остались только дежурные и координаторы.

Аллар Галан, сменившись с поста дежурного по волшебным делам, уже шёл к выходу, когда ему навстречу попался запыхавшийся волшебник из северо-восточных земель.

— Галан! — воскликнул он. — Хорошо, что дежуришь ты… Это тебе, мне кажется, даже важнее…

— Вообще-то, — заметил Аллар, — я только что сменился. Но немедленно возвращаюсь с тобой…

И чародеи быстрыми шагами проследовали в комнату дежурных.

Из донесения следовало, что три дня назад в одной из равнинных областей произошло землетрясение, в результате чего на огромном лугу образовался овраг… Случайно оказавшиеся поблизости Спасатели немедленно приступили к разбору завалов, ибо из-под камней слышались голоса. Спасённые — тридцать семь женщин — бывшие рабыни Абис. Одна из них утверждает, что в подземной колонии с ними был мастер, работавший на Колдунью и имевший с ней какой-то договор. Девушка предполагает, что этот человек тоже остался под завалами…

— 72 —

Аллар попал точно в цель: он вышел словно из воздуха прямо за спинами Спасателей, тщетно пытающихся освободить Мастера от оков.

Галан побледнел: он ожидал увидеть что угодно, но… Бессильно свесившееся окровавленное, покрытое толстым слоем песка и пыли тело Танаэля в изодранной в клочья одежде… Да, именно этими кольцами был прикован Тан, молча смотревший на Колдунью своим ясным взором, в луче из синего кристалла.

— Держите его, — сдавленно проговорил Аллар, протягивая свои руки к металлическим кольцам.

Спасатели не заставили повторять дважды и не спрашивали, откуда вдруг появилось новое лицо. Двое из них приготовились принять на руки тело несчастного.

Из-под ладоней Галана блеснул яркий свет. Раз, два — руки мастера свободны. Три, четыре — ноги избавились от пут. Пять, шесть, семь — со зловещим скрежетом разомкнулось кольцо на поясе. Тело Танаэля тяжело осело на руки Спасателей.

— 73 —

Тан не приходил в сознание. Доктор Дерер осторожно осмотрел молодого человека. Лицо хирурга было мрачно.

— Жёсткие носилки, — чётко проговорил он. — И срочно готовьте операционную палатку: До города мы его не довезём…

Аллар опустился на колени возле Тана и Доктора.

— Мистер Дерер, — тихо спросил он, — у нас есть надежда? Хирург, словно очнувшись, посмотрел в глаза Галану.

— Немедленно проведённая операция спасёт ему жизнь, — сказал он.

Галан ждал.

— Он не будет ходить, — почти шёпотом произнёс врач.

Марта, не отходившая от Мастера, вздрогнула.

Вдруг Тан слабо шевельнулся.

Аллар быстро наклонился к самому лицу Танаэля, нежно отвёл грязную мокрую прядь с его лба.

— Держись, Малыш, — ласково произнёс он. — Держись…

— Ну, раз я опять стал и для тебя Малышом, дело худо… — бледная улыбка скользнула по губам Мастера.

Глаза Тан так и не открыл. Голос звучал хрипло. Но то, что человек в таком состоянии оказался способным шутить, само по себе было чудом.

— О! — Дерер устремил встревоженный взгляд на пострадавшего. — Я же не узнал тебя…

— Жить долго буду… — едва слышно ответил Тан. — Алл, — прошептал он, — там, среди рабынь, есть девушка Марта. Она дочь мадам Оллиор. Возьми её с собой — ты же сейчас в Долину?

— Конечно, Малыш, — заверил Галан. — Тебя и нашли благодаря ей…

Тан снова слабо улыбнулся, попытался пошевелиться — боль, видимо, пронзила его, он закусил губу и… потерял сознание.

— Я останусь с ним, — твёрдо заявила Марта, ещё до того, как Галан обернулся к ней. — Вы только скажите маме, пожалуйста, что я жива и скоро приеду, — умоляюще попросила она.

— Хорошо, — кивнул Аллар.

— И… — Марта запнулась. — …там, в Зелёной Долине, живёт доктор. Он всё может, я верю… Вы увидите его?..

«Малыш ничего ей не сказал…» — понял Аллар, уже догадавшись, что Марта любит Танаэля.

— К сожалению, ваши надежды не смогут сбыться, милая Марта, — печально ответил Галан. — Как я понял, операция нужна немедленно… Потом будет поздно не только для спасения его жизни, но и для восстановления способности самостоятельно передвигаться… А доктор Фейлель сейчас… не… не оперирует…

Дерер печально кивнул, подтверждая слова Аллара.

— У мистера Фейлеля очень… болят глаза… — добавил хирург в качестве пояснения. — Он не может даже просто обходиться без тёмных очков, не то, что выносить яркий свет операционных ламп — ему грозит… полная слепота…

— 74 —

Операционная палатка состояла из трёх отсеков.

Первый, небольшой — для дежурного медика или просто спасателя, если медиков в отряде мало.

Второй, проходной — с медикаментами и медицинскими приборами, в данный момент не затребованными в операционной.

И, наконец, третий, самый большой отсек — операционная, оснащённая по последнему слову современной науки. Здесь всё было удобно, функционально, пригодно в использовании в походных условиях. И, главное — огромный операционный стол, освещаемый ярким светом специальных ламп, берущих энергию от автономного аккумулятора.

Марта проскочила вслед за носилками во второй отсек. В суматохе на неё не обратили внимания, тем более что девушка не мешала, вела себя крайне сдержанно и тихо.

Марта успела заметить, как ловко медики переложили несчастного Мастера с носилок на операционный стол, как включились яркие лампы… Потом занавеска опустилась.

«Господи! — взмолилась Марта. — Соверши чудо. Помоги ему!.. Я согласна быть рядом в качестве сиделки, лишь бы он позволил… Только дай ему силы выжить и… принять… своё… новое состояние…»

— 75 —

В первом отсеке послышалось какое-то движение.

— Туда нельзя! — раздалось восклицание дежурного. — Там начинается операция.

— Начинается? — переспросил приятный тихий мужской голос. — Значит, мы вовремя… Помогите-ка мне, дружок…

Марта вышла в первый отсек.

Дежурный завязывал тесёмки на белой медицинской шапочке, опущенной до самых бровей человека в тёмных очках. Тот застёгивал медицинский халат. Спутница незнакомца, державшая в руках аптечку, уже облачилась в белые халат и шапочку.

Незнакомец нежно обнял женщину и тихо проговорил:

— Всё будет хорошо, любимая… Всё будет хорошо…

Та кивнула. И Марта заметила боль и гордость в её взоре.

Девушка сразу поняла, кто перед ней. Она бросилась к мистеру Фейлелю.

— Спасибо вам, сэр! — проговорила она.

— Вы — Марта, — то ли вопросительно, то ли утвердительно сообщил тот. — Это вам спасибо… А я… у меня здесь личный интерес…

И доктор улыбнулся. За этой улыбкой Марта ощутила тревогу… Но улыбка показалась ей знакомой…

Времени не было. Мистер Фейлель с супругой, — а Марта не сомневалась, что спутница доктора и есть его жена, быстро проследовали в операционную.

— 76 —

Через два часа появился Аллар. В руках он нёс что-то большое, но явно лёгкое, хотя, возможно, очень крепкое, завёрнутое в толстую бумагу.

— Ещё не выходили? — тревожно спросил он.

— Нет, — ответила Марта, растирая виски пальцами.

— Это корсет, — пояснил Аллар, отвечая на вопросительный взгляд девушки. — Ваша матушка ждёт вас, — добавил он.

— Спасибо. Опять воцарилась напряжённая тишина.

— 77 —

Прошло ещё часа полтора.

В среднем отсеке послышались шаги. Кто-то подвинул стул. Кто-то тяжело на него опустился.

Марта не выдержала и приподняла занавеску.

С силой прижав ладони к глазам и упираясь локтями в колени, на стуле сидел доктор Фейлель.

— Тише, тише, — шептала его супруга, опускаясь на колени перед мужем и раскрывая свою аптечку. — Сейчас, милый, сейчас…

Она ловко вынула какие-то пузырьки, смочила лекарствами ватные тампоны… Вскоре мистер Фейлель сидел уже прямо, а глаза его были закрыты плотной чёрной повязкой…

У Марты больно сжалось сердце — она даже не представляла, что человек со столь воспалёнными глазами, с багрово-красными веками способен не только смотреть, а ещё работать несколько часов в ярко освещённом помещении.

— 78 —

Мадам Фейлель обернулась.

— Марта, — улыбнулась она, — всё хорошо, девочка. Не волнуйтесь: операция прошла успешно.

— Он будет жить? — робко спросила девушка.

— И ходить, — добавил доктор Фейлель. — А где корсет? — спросил он ни у кого.

Аллар поспешно внёс корсет. Мадам Фейлель отправилась с этой вещью снова в операционную.

— Где Элель и Эркель? — спросил доктор Фейлель.

— Все готовы, сэр, — Галан ответил необычно: почтительно и посемейному одновременно. — Спасатели ждут в Ледяной Долине. Конвой — у замка. Все невидимы, и их присутствие скрыто от Колдуньи… Но ты…

— Всё хорошо, — кивнул Динаэль. — У меня хватит сил и держать до поры Скрывающую завесу, и исполнить желание Абис… Поспеши к остальным, Алл.

Аллар покинул палатку.

— Марта, вы здесь? — мягко спросил доктор.

— Здесь, сэр, — девушка подбежала к Динаэлю.

Тот взял её за руку. Марта снова удивилась: как, не видя её, доктор сумел точно коснуться её ладони.

— Марта, девочка моя хорошая, — сказал Дин. — Я знаю, вы никуда от НЕГО не отойдёте… Пожалуйста, проследите, чтобы примерно через час он гулял… на солнышке, на полянке. И наденьте ЕМУ, пожалуйста, на шею эту хрустальную капельку.

На ладони у Марты осталась подвеска на тонкой цепочке.

— И ничего не бойтесь, — улыбнувшись, добавил доктор. Из операционной вышла мадам Фейлель.

— ОН придёт в себя минут через двадцать, — сказала она Марте. — Доктор Дерер вас сразу впустит.

— Спасибо… — счастливо прошептала девушка. — А… как же вы?.. Вам я могу помочь?

— Всё будет хорошо, — заверил теперь уже Марту Динаэль.

— 79 —

— Эливь, может, ты останешься? — Дин предпринял последнюю попытку отговорить жену следовать с ним в замок Абис.

— Мы это уже обсуждали, — ласково, но твёрдо ответила та. — Моё появление там весьма оправданно: я — поводырь для незрячего.

Динаэль вздохнул.

— 80 —

Марта вышла на улицу.

Доктора Фейлель и его супруги там уже не было.

Вскоре рядом с Мартой стоял мистер Дерер.

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Если сам сэр Динаэль говорит, что всё будет хорошо…

— А доктор Фейлель волшебник? — Марта взглянула на Дерера.

— Да, — ответил тот. — И, по словам моего отца, который прежде вообще не верил ни во что подобное, один из сильнейших магов за всю историю существования нашего мира. — Дерер помолчал и добавил. — Но к его искусству врача и хирурга это не имеет отношения.

— Надо же… — Марта задумчиво смотрела вдаль. — Сначала моё детство столкнулось с Колдуньей, а мне казалось, что это только в сказках. Мама часто пела мне «Песнь о Тане и Тине», которую услышала в Зелёной Долине. Но я и не подозревала тогда, что волшебники живут не только в легендах…

— «Песнь о Тане и Тине»? — переспросил Дерер. — Это замечательная вещь… Поговорите о ней с вашим счастливым избранником…

Марта улыбнулась, но немного грустно.

— Что-то не так? — сочувственно спросил доктор.

— Нет, нет, — поспешила ответить Марта. — Всё хорошо… Сегодня замечательный день — я получила лучший подарок на свой день рождения: ОН жив и ОН будет ходить…

— О! Так вы сегодня тоже повзрослели на год? — засмеялся Дерер. — Знаете, это символично.

— Почему?

— Потому что у вашего господина, как вы ЕГО нежно называете, сегодня тоже день рождения, — пояснил доктор. — И не потому, что он выжил, когда Абис считает его мёртвым, а просто по сроку своего рождения.

Марта оглянулась к палатке, не успев ответить, так как из-за занавески выглянул один из медиков и сообщил, что прооперированный приходит в себя…

— 81 —

Марта стояла на пороге операционной. Она столько пережила за последние дни, что теперь вдруг почувствовала, как ноги её ослабели. Девушка медленно подошла к Мастеру.

Тан лежал на спине. Поверх чистой белой рубашки его торс стягивал точно сотканный из тонких нитей, но явно прочный, корсет. Руки покоились на одеяле, которым молодой человек был укрыт до пояса. Запястья перебинтованы. «Видимо, такие же широкие повязки на поясе и голенях…» — подумала Марта, вспомнив глубокие следы от оков…

Голова Тана была чуть повёрнута в сторону входа. И Марта хорошо видела его лицо, бледное и почему-то тревожное. Глаза были закрыты. Волосы, ещё мокрые, блестящими волнами откинуты назад.

«Любимый, — мысленно проговорила Марта, — я буду рядом, пока ты позволишь… И уйду сразу, как увижу, что мешаю тебе…»

Тан слабо шевельнулся.

— Нет, — еле слышно, почти неразборчиво, прошептал он. — Я бы сказал ей, Эди… как только всё закончится… — Тан словно спорил с кем-то. — Но теперь… Я жив… но такой… Нет… Я слишком люблю её, чтобы позволить ей похоронить себя заживо… став… став сиделкой…

Он снова шевельнулся. Он только приходил в себя. Он ещё не осознавал, что с ним происходит, не мог контролировать свои слова и движения.

Марта боялась шелохнуться от страха, спугнуть это счастливое случайно услышанное признание… «Как же я сразу не поняла! — подумала она. — Ведь я видела его глаза! Как он смотрел на меня, как говорил со мной!.. И потом этот обвал — ведь он знал, знал наверняка, что погибнет… Конечно, не открылся: зачем лишние муки спасённой…»

— Марта, — ещё в полубессознательном состоянии проговорил Тан. — Марта…

Девушка взяла его за руку.

— Я здесь, мой господин, — тихо сказала она. Марта улыбалась. А в её глазах стояли слёзы. Слёзы радости. Тан открыл глаза.

— Марта, — нежно произнёс он. — Марта… Вдруг его взор наполнился ужасом.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Я что-то говорил?.. Не верьте… Я бредил…

— Конечно, — девушка улыбнулась. — Не волнуйтесь. Всё будет хорошо.

И она достала из кармашка кулон-капельку.

— Позвольте, — попросила она, уже надевая цепочку на шею молодому человеку. — Доктор Фейлель просил вас не снимать это украшение и…

— …прогуляться по солнышку, — закончил за Марту Дерер, на которого молодой человек перевёл вопросительно-испуганный взор. — И он сказал, что всё будет хорошо, — многозначительно добавил хирург.

— Он… был здесь? — пытаясь собраться с мыслями, спросил Тан. — Он сам оперировал?.. Но… его глаза…

Марта наклонилась к лицу Мастера.

— Не могу вам врать, мой господин, — тихо сказала она. — Глаза у доктора Фейлеля сильно болели. Он ушёл в тёмной повязке. Но… он ушёл …зрячим. И улыбнулся. Хорошо улыбнулся. Понимаете?

— Да, да, — Тан не отводил взгляда своих необычных глаз от лица Марты.

Девушка улыбнулась.

— Я… смогу… ходить? — Тан словно боялся услышать ответ.

Дерер скинул одеяло с ног молодого человека.

Тан собрался с духом и… попытался шевельнуть ногой. Нога подчинилась его желанию…

— 82 —

Тан заторопился на прогулку.

Марта ощутила, что это неспроста. Но спрашивать ни о чём не стала. Теперь она точно знала: пока не закончится что-то важное, трудное, о масштабах которого она даже догадаться не может, ей нужно просто подождать…

Смущало её только одно: она оказалась такой несообразительной, что до сих пор не знала имени своего любимого…

— 83 —

Главный зал замка Абис был украшен празднично и пышно. Приглашённых было немного — человек двадцать служителей Колдуньи, готовых присягнуть на верность своей госпоже.

Динаэль Фейлель вышел из воздуха прямо в центре зала ровно за пять минут до назначенного Абис часа. Он был не один. Рядом, гордо подняв до сих пор очень красивую головку, стояла госпожа Фейлель.

— Габриана Абис, — ровным и звучным голосом проговорил Верховный Маг. — Я прибыл в строго назначенное время. Я готов выполнить ваше желание: я короную вас. Если вы выполните своё обещание.

Повязки с глаз Динаэль не снимал. «Значит, всё довольно плохо у него», — злорадно подумала Колдунья.

— Вы имеете в виду возвращение вашего сына? — небрежно проговорила она. — Я укажу вам место, где он находиться. Но после Коронации.

Дин повернулся к супруге. Та что-то шепнула ему. Мадам Фейлель была бледна, взор её тревожен. И это весьма порадовало Абис.

— Хорошо, — кивнул Верховный Маг. — У меня же нет выбора… Можем начинать.

По знаку Колдуньи Теодор Барга вынес и подал Динаэлю Корону, созданную руками Тана…

— 84 —

Как только Корона оказалась в руках у Динаэля, тот ощутил скрытую в камнях силу, силу, готовую открыться навстречу его магии. Но вовсе не ту, о которой мечтала Абис.

«Молодец, мальчик…» — с гордостью подумалось Дину, а лицо его осталось непроницаемым.

— Габриана Абис, — звучно произнёс Верховный Маг, — подойди сюда и преклони одно колено.

Колдунья, высокомерно глядя на подданных, прошествовала через зал к Динаэлю и опустилась на одно колено.

Эливейн стояла возле мужа, держась одной рукой за край его камзола.

— Я, — ровным торжественным голосом говорил тот, — Динаэль Фейлель, Верховный Маг и Хранитель Магических Знаний, данной мне доброй силой и праведной властью короную тебя, отступница от Добра, Тёмная Колдунья Габриана Абис на царствование… в мире Раскаяния и Искупления Грехов.

Абис вздрогнула от последних слов, но было уже поздно: Корона, камни которой теперь обладали невиданной силой, прочно сидела на её голове.

— Но как?! — в ужасе вскакивая на ноги, вскричала Абис. — Я же проверила всё!

— Просто Танаэль, — тихо и спокойно пояснил Дин, — гораздо талантливее, чем тебе казалось, и знает гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Дин снял повязку с глаз. Веки ещё были воспалены, но свет уже не причинял боли.

Возникшее в зале движение, явно угрожающего характера, Верховный Маг прекратил одним жестом.

— Советую всем подумать о своей участи, — проговорил он, — прежде, чем вы кинетесь на меня, в безуспешной попытке причинить хоть какой-нибудь вред.

В зале стало тихо. Только Абис злобно постанывала, пытаясь снять с головы Корону. Теперь всем было ясно — Корону Справедливого Возмездия.

Вдруг Колдунья тоже затихла…

Корона почернела и прахом осыпалась с её головы…

Тёмное облачко отделилось от Абис, собралось в густой шар и медленно поплыло на Динаэля. Эливь прижалась к мужу и крепко обхватила его за талию.

— Конвой! — скомандовал Верховный Маг. Через мгновение в зале уже находился Конвой.

— Приступайте, — велел им Верховный Маг. — И до встречи на Суде, Абис.

— Твой мальчишка уже мёртв, — злобно прошипела Колдунья.

— Поговорим позже, — невозмутимо ответил Динаэль и исчез из поля зрения присутствующих вместе с Эливейн вслед за словно бы растворяющемся в воздухе тёмным шаром…

— 85 —

Марта проверила, устойчиво ли положение раскладного стульчика, который она опустила на траву рядом с больничным креслом Мастера. Молодой человек полулежал на откинутой спинке и, не отрываясь, смотрел на девушку.

Вечернее солнце золотило верхушки дальнего леса. А вокруг Марты и Тана расстилался ковёр из мягкой зелёной травы. Молодые люди были одни. Спасатели и медики, уставшие от напряжённого и полного тревог дня, располагались на отдых на краю луга. Жители ближайшей деревеньки увлечённо слушали рассказ матушки Сандры, красноречиво повествующий о жизни подземной колонии и о появлении там Мастера…

— 86 —

— Прости меня, Марта, — тихо произнёс Танаэль. — Я так виноват перед тобой… Я поступил глупо и… жестоко…

Девушка тревожно всматривалась в глаза Мастера.

— Мне казалось, что не скажи я правду о своих чувствах, тебе будет легче … забыть меня…

Марта улыбнулась и взяла Тана за руки.

— Я должна была догадаться, — прошептала она. — Я же видела твои глаза…

— А я видел твои, — вздохнул Танаэль. — И такими несчастными, как тогда… когда ты уходила из мастерской перед… обвалом… А потом я снова решил не говорить тебе…

— Потому что не хотел, чтобы я стала … — Марта задумалась. — Понимаешь, — быстро заговорила она, — …сиделка выполняет работу. Нужную, важную, тяжёлую, но … работу, Сиделкой движет сострадание, возможно, заработок, но… не любовь… А помощь любимому не бывает в тягость…

— Господи, Марта, — прошептал Тан, — ты моё счастье… Я…

Марта ждала. И понимала, что есть ещё нечто, что мешает Мастеру признаться. Где-то в глубине души осталась крупица уверенности в том, что не скажи он сейчас о … пережить его гибель ей будет легче. А то, что опасность ещё не миновала, Марта тоже ощущала…

— Я люблю тебя, Марта, — едва слышно проговорил Танаэль.

И девушка вдруг поняла, что они оба стоят на ногах. Что она смотрит в его глаза снизу вверх. Что они крепко держатся за руки. И что сердце его колотится так же бешено, как тогда, в мастерской, при прощании.

— И я люблю тебя, мой господин, — прошептала Марта.

— 87 —

Нарастающий свистяще-шипящий звук заставил молодых людей вздрогнуть и резко обернуться.

Марта замерла от ужаса. А Танаэль, опять побледнев и закусив губу, потому что сделанный шаг болью отдался в его спине, стал лицом к приближающемуся к нему прямо по воздуху тёмному искрящемуся шару.

Марта вдруг вспомнила «Песнь о Тане и Тине» и поняла — это чёрная сила Абис собирается отомстить своему обидчику. «Значит, правда, что заказ Колдуньи был не простой короной, — подумала девушка. — А Мастер сделал что-то совсем иное, пожалуй, противоположное желанию Ведьмы… И прямо у неё под носом…»

Танаэль зажал в кулаке оставленный отцом кулон. И, когда шар замер на мгновение в метре от груди молодого человека, словно готовясь нанести смертельный удар, между сгустком тёмной энергии и ювелиром внезапно выросла прозрачная стена. Шар шипел и накалялся. Лёд подтаивал и крошился, но держал гибельное ядро на месте.

Люди на краю луга замерли в немом оцепенении.

Марта услышала лёгкий хруст и… в тот момент, когда лёд мелкими осколками осыпался вниз, открывая злой силе путь к убийству… воздух пронзил яркий белый луч.

Чёрный шар зашипел, побелел и растаял, словно его и не было…

Танаэль глубоко вздохнул. Марта обхватила его руками за талию и прижалась к нему.

Оба смотрели в ту сторону, откуда блеснул спасительный свет.

— 88 —

Динаэль вдруг почувствовал, что ужасно устал. Он опустил правую руку, левой покрепче обнял Эливейн и улыбнулся.

Марта смотрела на стоящих в трёх метрах от неё людей. Она сразу узнала мадам Фейлель. А через мгновение и человека, о котором слышала от мамы, которого видела несколько часов назад в хирургическом халате и шапочке до самых бровей, глаза которого совсем недавно скрывала чёрная плотная повязка, который спас Мастера и, как она понимала теперь, ещё очень многих… С виду этому человеку было лет шестьдесят. Он был чуть выше среднего роста, хорошо сложен, явно сильный. Его слегка вьющиеся рыжие с обильной сединой волосы и ясные совершенно необычного цвета глаза… «Вот значит, что он имел в виду, когда сказал о личном интересе…» — Марта перевела взгляд на Мастера. Тот тоже улыбался. «Малыш, — догадалась Марта, — потому что он младший… Наверное, младше даже своих племянников. Ведь тот молодой человек, Алл, видимо, и есть его племянник…»

Ветерок на мгновение откинул чёлку со лба Динаэля, идущего с супругой к молодым людям. И Марта увидела шрам… Девушка вспомнила слова доктора Дерера о том, что поговорить о «Песне о Тане и Тине» ей стоит с Мастером… «Вымышлены только имена и внешность героев? — спросила она у себя самой. — Или я схожу с ума… Или сейчас рядом со мной остановятся живые Тан и Тина…»

— Спасибо тебе, мой мальчик, — Динаэль обнял молодого человека.

— И тебе спасибо, папа, — ответил Тан.

— И с днём рождения вас обоих, — улыбнулась Эливейн.

Марта смущённо молчала.

Люди с края луга бежали к ним, что-то радостно крича.

Откуда-то опять появился Аллар, сообщил деду, что в Ледяной Долине всё в порядке, и люди все живы…

Марта посмотрела на Мастера. Он нежно прижимал её к себе и улыбался.

— Я люблю тебя, Марта, — шёпотом повторил молодой человек. «Он очень похож на отца», — подумала девушка.

— И я люблю тебя… Тан, — ответила она, обратившись к нему по имени.

По имени, которое он ей так и не назвал, но о котором теперь она сама легко догадалась…

Январь-февраль 2010 г.