Нелюдимого Зиновия в залесье не любили. За глаза частили магиком и без крайней нужды старались не обращаться. Травника такой расклад полностью устраивал. Дружбы с деревенскими он не водил. В подозрениях не разубеждал. Тем более, что селяне были не так уж далеки от истины.

Перед самой «Неначавшейся войной» молодой тогда еще маг, выпускник Антарского обучилища Зиновий защитил в столичном магикуле свою дипломную работу. В основе ее лежало доказательство взаимосвязи магических потоков в мире с магическими же способностями населения. Апогеем было предложение по строительству в стране ряда обучилищ, для одаренных детей разных сословий. Молодого мага внимательно выслушали. За рвение горячо похвалили и вручили заслуженный диплом. А на следующий день, при распределении отправили аж к ледяным горам, в форт Кресп.

По первости, талантливый выпускник пытался добиться своего возвращения в столицу. Через пару десятков зим пропала надежда даже на перевод на другую должность, поближе к сердцу страны.

Каврия приходила в себя после «Неначавшейся войны». Новое поколение магов оказалось опасно для окружающих, но, прежде всего для самих себя.

В то время, когда его сокурсники уже сами стали учителями или, как минимум, возглавили ловчие отряды, Зиновий прозябал в Креспе. Главной задачей и одновременно единственным развлечением форта, были ежезимние попытки ледяных великанов прорваться в долину. Хотя «прорваться» – слишком сильно сказано. Как только выпадал снег, эти тупые громады вяло топтались у кресповского перевала. Получив огненным шаром (а то и обвязанным горящей ветошью камнем из требушета) отступали, уходили вглубь гор. И так три-четыре раза за зиму.

За прошедшие двадцать зим маг перечитал по нескольку раз все книги в Кресповской библиотеке. Давно довел до совершенства противоледные и противоснежные заклинания (чем, кстати, вовсю пользовался комендант форта, дабы не посылать солдат чистить двор). Извел кучу бумаги на разнообразные жалобы во все инстанции. Но, в конце концов, дождался-таки милости ветров. Все обостряющаяся ситуация с ренегатами потребовала его присутствия в столице.

После долгожданного возвращения Зиновий провел в Антаре меньше года. Его знания и навыки, изрядно подрастерянные в заснеженных горах, потеряли былую ценность. Все поменялось за эти годы. К власти пришел Нурий II, неособо жаловавший магов. На первый план вышла борьба с ренегатами. Новые интриги, новые фавориты. Теория, на которую Зиновий возлагал большие надежды, никого не заинтересовала. Маг уставал, понимал, что не успевает, не дотягивает до этой новой, стремительной жизни. И все чаще ловил себя на мысли, что скучает по Креспу с его размеренным и неторопливым течением времени. В составе ловчего отряда ему удалось выехать лишь однажды. После погони по болотам и ночевок в сырости дал о себе знать радикулит. А настигнутый, в конце концов, воинственный магик обладал оказалось такой невиданной силой, что ослепшего, израненного Зиновия еле выходили по возвращению лучшие столичные лекари. С трудом вернув драгоценное зрение, маг запросился в отставку. Никакие угрозы и уговоры не подействовали. Зиновий чувствовал, как с каждым днем все разрастается в душе, цепляется за сердце холодными лапками страх. Перегорел, перестарался, не справился. И с ужасом ожидал того дня, когда просто не сможет создать даже самое простейшее заклинание. Побоится.

В итоге, проверив, мага оставили в покое. Назначили небольшую пенсию и выделили персональное жилье недалеко от дворца. Едва получив отпускную грамоту, и даже не наведавшись в новый дом, Зиновий уехал из столицы.

Поскитался по селениям, поработал с месяц магом в маленьком городке, вроде Кружа, наслаждаясь покоем и минимальными обязанностями. Но даже там ему скоро стало казаться слишком шумно и людно. Ближе к зиме осел, наконец-то в Залесье. Должность сельского травника оказалась вакантна, и Зиновий, с трудом восстановив в памяти институтскую «теорию травоведения», нашел, наконец, свое место в жизни.

Селяне травникам особо не доверяли. Последний из этой братии зиму назад сбежал в город, да не один, а с мельниковой дочкой. А тот, что до него был, запрещенной магией баловался, пока рыцари не словили. А до него… А еще…

Магу это было на руку. Авось по пустякам дергать не будут, ему же спокойнее.

Три года прошли в тиши и покое. Пока однажды не наткнулся Зиновий на израненного парнишку на лесной поляне. Травник давно избавился от подростковой наивности и тем более не старался притащить в дом и обогреть всех сирых и убогих, но рядом с парнем валялся измолотый как в мельничном жернове матерый волчище, а магический фон зашкаливал на версту окрест. Любопытство в итоге победило, и Грай оказался в гостях в маленьком домике на окраине Залесья. Хотя «гостем» он был весьма условным. Первые три недели парень почти не подавал признаков жизни и лишь постанывал при попытках мага вернуть его в мир. Зиновий возился с ним как с малым ребенком: мыл, лечил, переодевал, выносил горшок и заклинаниями поддерживал угасающее сознание.

Парень умирать не собирался, но и возвращаться к жизни не спешил. Травник совсем было опустил руки и смирился со своей беспомощностью. Закончились мытарства весьма предсказуемо. Одной прекрасной ночью Зиновий проснулся от замогильного глухого голоса над ухом: «Уважаемый, а я вообще где?». Радость знакомства дополнилась парой седых волос у травника и ожогом на виске у Грая. Разбуженный маг от неожиданности запустил в гостя боевым пульсаром, лишь в последний момент, успев погасить основную силу заклинания.

Следующие три зимы в Залесье прошли в учебе и трудах на благо селения. Несостоявшемуся рыцарю некуда было идти. Дома никто не ждал, в ордене тем более, а предложенное место ученика травника пришлась как нельзя кстати.

Первые месяцы Грай чувствовал себя подопытным кроликом. Маг только что по косточкам его не разобрал. Больше всего Зиновия интересовало, как парень уже во взрослом возрасте смог самостоятельно инициироваться и при этом не погибнуть. Без надзора опытного наставника уже шестнадцатилетний маг представлял собой немалую угрозу. В любой момент сила могла выйти из-под контроля и уничтожить не только носителя, но и всех оказавшихся рядом в неурочный момент. Грай же, убив в момент опасности волка и вызвав колоссальный всплеск энергии, не мог наколдовать даже простенький пульсар. Безуспешно промучившись с месяц в попытках заставить ученика проявить себя, травник нашел идеальный казалось, способ. Ожидая, пока Грай вернется из деревни, Зиновий засел у забора. Как только парень вошел во двор, маг выскочил из-за куста с дурашливым воплем «БУ!!!» Итогом стала снесенная огненным шаром яблоня и ожог уже на лице у мага.

Дальше проще не стало. Под надзором Зиновия Грай пытался усовершенствовать свое магическое умение но, несмотря на хороший потенциал, великого мага из него так и не получилось. Тормозило обучение крайне скачкообразное проявление дара и полное отсутствие у Грая собственного магического резерва. Что, кстати, и спасло его в свое время от неминуемой гибели при инициации. При большом напряжении и желании парень мог моментально зачерпнуть силу из окружающей среды, но внутренняя составляющая у него отсутствовала. Это, кстати, не позволяло распознать в нем мага до самого момента колдовства. Грай, не умея воспользоваться энергией, просто свободно пропускал ее через себя, не накапливая, и не испытывал при этом ни каких неудобств. Спровоцировать его могла только крайняя опасность или сильное эмоциональное состояние.

Наконец, Зиновий сдался. Обучил парня ряду стандартных заклинаний, в надежде, что в нужный момент тот сможет их вспомнить и применить, и перекинулся на курс травоведения. Порой, проведя ночь в бесконечной зубрежке или попытках разобрать руны на пожелтевших от времени лекционных свитках, (Свий бы побрал этого запасливого мага! У всех небось лекции в туалетной будке давно сгинули, а этот все хранит!), Грай начинал сожалеть об оставленном теплом месте орденского полотера или посудомоя. В замке, небось, все слуги десятый сон давно видят! Зиновий же с учеником не церемонился, и подъем среди дождливой ночи, с дальнейшим походом в лес на поиски редкой травки, был делом обыденным.

Сдать своеобразный экзамен на травника парню пришлось очень скоро. В Залесье на несколько дней остановился ловчий отряд. Орденский клирик в сопровождении пары рыцарей первым делом наведался в домик на окраине. Кто-то из селян не преминул донести на подозрительного травника, сиречь магика-свиево порождение и его не менее подозрительного ученика. Зиновий предъявил Антарский диплом и подписанную самим Нирием II пенсионную грамоту, и был с извинениями отпущен. Грая промурыжили подольше. Парень откровенно хлопал глазами на расспросы. В подробностях описал свою учебу, как-то: сбор трав и изготовление взваров, и настоев, и дальнейшее применение оных. В край замучил клирика попытками настойчиво просветить об этапах роста и созревания всех изученных растений. И даже воспользовавшись «ветробожьим откровением» (в варианте магов амулет-инициатор, определяющий силу и уровень дара), распознать в нем мага не смогли.

На том и отпустили.

Почти всю следующую зиму Зиновий провел в своей комнате, закопавшись в конспекты по теории развития магии.

Парню достались все текущие дела. Вывихи, больные животы, подозрения на сглаз, ну и еще борьба с конкурентами. Честно сшибать медяшки у Залесского населения мешала бабка Ганька. Зловредная старуха возомнила себя знахаркой в энцатом поколении и всеми силами стремилась перебить честный заработок травников. Зиновий на бабкины происки лишь философски жал плечами и успокаивал Грая тем, что в чертогах Втробожьих всем по заслугам воздастся. Жалования скопленного за годы службы в Креспе хватало и хватило бы еще на пару десятков зим безбедного существования в деревенской глуши. Парню же оставалось поминать Свия на все лады и отплевываться, когда к нему попадал очередной больной, вырвавшийся из Ганькиных лап. Так как окуривание травами (у какого тракта она этот веник собирала?!) и молитвы во славу Ветробожию от переломов помогали слабо, в домик на окраине страждущие попадали уже с крайней степенью воспаления больной конечности. Пару раз Грай пробовал поговорить с бабкой, но привело это лишь к усилению взаимной неприязни, а с ее стороны еще и к обещанию вразумить при случае сковородкой или нажаловаться деревенскому ветромолу. Последнее звучало крайне неубедительно, ибо ветромол Ароська уже давно спился на ядреном Залесском самогоне и кроме ежегодного осенения полей ветробожьим знамением мало на что был способен. Тем более, что в состоянии душевного томления частенько захаживал в домик травников, спросить пару мядяшек на опохмел.

Грай отступил, но не сдался и предпочел гадить бабке исподтишка. Когда местный кузнец пожаловался на сглаз (Спина чвой-то чешется, ажно сил никаких нет). Грай в придачу к мыльному корню и наставлению мыться чаще, дабы силы темные смыть, намекнул на Ганькину глазливость. Этой же ночью дом старухи чуть не сгорел. Зиновий, который сам пресек попытку поджога, устроил ученику хорошую взбучку, что бы языком почем зря не чесал.

В округе становилось все беспокойнее. У синего оврага объявился серебрянец и чуть не уволок детишек, промышлявших ягодами. Причем травник с учеником были там по осени и определили, что место не опасное, и куколка вызревать еще зимы три будет. Земля горбом не поднималась, трава на месте ее залегания еще не успела посереть ан нет, только потеплело вот он, готовенький. Возле тракта пару раз попадались волчневы следы, а кузнец, по началу весны умудрился увидеть выморозня. Правда пьян он был до такой степени, что и пару ледяных великанов могли померещиться, но проверять слух пришлось.

Потом пропал Ароська. Как ветромол в корчме пил и с хозяином ругался полдеревни видели, авот до дома ему провожатых не нашлось. Три дня травник с учеником кружили по лесу, пока не наткнулись на окровавленную рубаху ветромола и утоптанную волчневыми следами полянку.

Зиновий с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее, и с первым летним месяцем засобирался в Антару.

Граю остались все текущие дела, недоваренные зелья и строгий наказ с Ганькой не воевать. А в случае не возвращения Зиновия к осеннему вересню, идти в столицу, где в магикуле заседательствует Танрий – единственный мага друг и соратник, и проситься в обучилище в студенты.

Грай проводил учителя до тракта. Помахал рукой вслед и честно выждал в Залесье целый месяц. Дальше терпеть не было никаких сил. Селяне и прежде не жаловавшие травников совсем озверели, являясь с претензиями чуть ли не через день. Бабка Ганька активно подливала масла в огонь, сваливая на парня все произошедшие в селе неприятности, от малого удоя коз и яйценоскости кур до безбрачия кузнецовой дочки, рябой и неумной Марыси.

Плюнув на обязанности травника Грай оставил Залесье на Ганьку, в полдня собрался, заколотил в доме ставни и двинулся вдогонку за учителем.

Пошатавшись по селениям, парень умудрился оставить кошель в чьих-то воровских лапах. Без денег, с голоду влез в чужой огород. От хозяина пришлось спасаться бегством, а две морковки стали слабым утешением бурчащему желудку. Возвращаться в деревню Грай побоялся. И при ночевке в лесу попал в руки разбойников. Неудачная попытка волшбы, в стараниях поджечь мокрые ветки, незамеченной не осталось, а разбойничья алчность, в надежде сшибить деньгу за беглого магика, пересилила страх перед колдовством. Потом полдня пути в мешке за плечами Пошки и, наконец, счастливое избавление из плена, в лице кентавры.

****

-Ай-йау-у-у!!! – я взвилась от острой боли.

Вернее, попыталась взвиться. Неудачно дернулась, зацепила больной ногой стол, и взвыла с удвоенной силой. С руганью обернулась. На хвосте, вцепившись испуганной пиявкой, болталась белобрысая девчушка. Грай, подхватившись, словил ребенка, разжал цепкие пальчики. Громкий плач резанул по ушам. На детский ор из кухни выскочила дородная бабища и с руганью напустилась на меня. Я в долгу не осталась. Травник попытался вклиниться и тут же получил свою порцию проклятий, причем с обеих сторон. Девчонка униматься не собиралась, перебивая нас обеих. Через несколько минут, вдоволь наоравшись, мы выдохлись. Тетка бросилась утешать ребенка. Я нервно переступала копытами, сквозь зубы поминая Свия, которому скандальная баба наверняка приходилась ближайшей родственницей.

Нашлись и свидетели происшествия. Оказалось, пока я предавалась воспоминаниям, милый ребенок решил украсить хвост «тети лошадки» праздничной булавкой. И не придумал ничего лучше, как эту булавку в меня воткнуть.

Надо отдать тетке должное, ругаться дальше она не стала. Извинившись за дочь, вернулась на кухню, а через пару минут перед нами появились две тарелки козьих ребрышек в грибной подливке.

Посчитав булавочный ущерб отомщенным, я с аппетитом вгрызлась в ароматное мясо.

Через несколько минут, Грай, не выпуская ребрышко изо рта, глухо поинтересовался.

-И кута ф тепя столько лефет?

– В желудок. – Я уже отодвинула тарелку, алчно покосившись на порцию травника.

Грай предусмотрительно прикрыл локтем оставшиеся кусочки мяса.

– Лопнешь!

– Не дождешься. Лучше еще капусты закажи.

– Вот-вот, – он махнул рукой, подзывая служанку – не прокормишь такую ло…

– Что-о-о? – я угрожающе нависла над травником.

– Ло-о-паешь ты говорю, хорошо! – выкрутился парень, – И вообще…

Под разговоры я успела стрескать еще две порции капусты и стянуть-таки с тарелки у зазевавшегося травника остатки ребрышек.

Наконец, сыто вздохнув, облокотилась на стену, перенося вес с больной ноги. Протянула руку и побулькала остатками мятного взвара в кувшине. На пару кружек еще хватит.

Солнце силится заглянуть в корчму, через прикрытые занавески, режут зал тонкие лучи, танцуют в их свете пылинки. Народа почти не осталось. Пообедали наскоро и на ярмарку. Дела решать, торговлю обстряпывать. Денежные вопросы промедления не терпят. Хорошо, все-таки, что мне никуда спешить не надо. Глаза слипаются. Так и задремала бы, расслабилась, расплылась в дремотной тишине…

Внезапно появившаяся тучка заслонила свет и вкрадчиво поинтересовалась:

-Вы, бают, про Ароню спрашивали?

Я тряхнула головой, сбрасывая дрему