Насупившись, я молча разглядывала клирика. Вот как дорога-то повернула, тот самый ведь, синеглазый, который в Морочице встретился. Смотрит насмешливо, и взгляд этот противный, кошачий, сразу себя мышкой упитанной чувствовать начинаю. И какими ветрами, его сюда занесло? Не иначе как сам Свий дорожку показывал?

– Пойдешь сама, или поведем?

Я огляделась. Кроме того рыцаря, что держал Грая, еще десяток мужчин с оружием и фениксами на щитах, расположились по залу у окон и входа в кухню. Муха не пролетит. А уж кентавра тем белее не проскочит.

– Сама.

– Ну и молодец, – клирик откровенно развлекался – В молебню идем. Можешь ветрам заодно покланятся, попросить об избавлении, от доли своей тяжкой.

Пожав плечами, я развернулась в указанном направлении. Рядом сразу пристроилась пара сопровождающих. Предусмотрительно, вот только зазря. Бежать мне теперь некуда, вся жизнь только и держится, что на помощи граевой. Брошу его, умчусь в леса, и что? Домой нельзя, Зиновия искать, без травника, бессмысленно да и просто идти одной страшно. Что быстрее, в морока превращусь, или волчни похарчуются? Вот и остается до конца вместе быть.

– Тиш-ш-шь….

Горло перехватил спазм, в глазах защипало от едкой жалости к себе.

– Тиш-ш-ше… Спиш-ш-ш…

Морочье нахлынуло бурной волной, растворяя ощущения в красном тумане. Всепоглощающее отчаяние и бессильное равнодушие к дальнейшей судьбе, что моей, что травника, окутало серой пеленой, не оставляя сил сопротивляться. В страшных снах бывает так: убежать бы надо, а тело как чужое, не двигается и само в лапы к страху лезет. Как кукла заводная, одеревеневшими ногами передвигаешь.

Ловчий отряд со мной и клириком во главе по центральной улице двинулся. Жители словно исчезли все, избегая встречи с рыцарями, только шумели ветвями яблони, и гонял ветер пыль по опустевшей дороге. Какой-то дурной пес, забрехав, выскочил было из-за забора и тут же убрался, наткнувшись на тяжелый взгляд синих глаз. Я только сейчас вспомнила, что не узнала у травника, как селение-то называется. Увы, спрашивать уже было не у кого. Рыцари и орденский маг желания разговаривать не вызывали, а связанного бессознательного спутника как раз волокли следом, не поспрашаешь.

Местная молебня, судя по всему недавно строилась. На отшибе светлый домик беленый с узорчатым козырьком над входом. Дверь, как ни странно с землей вровень, крыша серая, черепичка к черепичке, комар носа не подточит. И стены внутри чистые. Еще не потемнели, не закоптились от жертвенников больших и малых. Нет в молебне и духа жженого тяжелого, от благовоний и трав ветрам угодных. Ветромол, худощавый подвижный мужчина с короткой черной бородкой, едва удостоил взглядом нашу компанию. Одной фразы брошенной клириком хватило, что бы местный служитель из молебни исчез. Отрезая путь к спасению, провернулся в замочной скважине массивный ключ.

Грая, придерживая за плечи, привели в чувство парой хлестких пощечин. Травник жмурясь осоловело затряс головой.

– Что Свий подери здесь…

Договорить ему не дали. От удара под дых парень согнулся, выпучив глаза и хватая ртом воздух.

– Очухался? Молодец! – клирик ударил еще раз, заставив Грая упасть на колени и судорожно закашляться. – Заставил ты нас за собой побегать и знатно заставил. Но, как видишь, всему приходит конец.

Я бесстрастно наблюдала за спутником. Даже осознание того, что меня ждет такая же незавидная участь, отклика в душе не вызвало.

– Тишшш… Спишшшь?

Широко зевнув, потянулась, неудачно переступила и охнула от пронзившей ногу боли. Клирик скривившись обернулся, и коротко рявкнул:

– Эту убрать пока, позже займусь.

Меня больно перехватили за запястье и оттянули в сторону жертвенного камня. Морочье стучалось в унисон с сердечным ритмом, заволакивая сознание красной пеленой.

Рыцари расступились, оставив в центре молебни лишь скрючившегося травника и синеглазого мага. Первый раз в жизни, я воочию узрела, как вершится угодное ветрам колдовство. Клирик застыл безмолвным изваянием, воздев руки и вперив взгляд в травника. Парень корчился с искаженным гримасами боли и ужаса лицом и шипел сквозь зубы проклятия.

Что-то вспыхнуло, я дернулась, выныривая с самой грани забытья, и вдруг увидела…

Пронизывая весь зал, струились, переплетались светящиеся, нити. От клирика тянулись солнечно желтые опутав травника пульсирующим коконом, словно паук добычу. Вокруг парня изредка вспыхивали тонкие красные, те самые, что я видела ночью на поляне. Сил у травника явно не хватало, и желтое свечение разрасталось, захватывая молебню. В воздухе ощутимо запахло грозой, по волосам и шкуре, потрескивая, защекотали мелкие искорки. Грай уже пронзительно кричал, не в силах сопротивляться. Одна из клириковских солнечных нитей как раз змеилась возле жертвенного камня, едва ли не задевая мой круп. Повинуясь какому-то странному порыву, я протянула руку и дернула желтую паутинку на себя. Нить на удивление легко поддалась, с тихом щелчком распавшись в моих пальцах.

Раздавшийся следом оглушительный грозовой раскат и яркая вспышка, заставили на несколько секунд выпасть из реальности. Когда зрение и слух вернулись, я застыла в изумлении, при виде открывшейся картины. В воздухе кружились, невесть откуда взявшиеся, клубы пыли, весь пол был усыпан огрызками бревен, жертвенный камень, треснув, развалился на две части, а в стене молебни зияла огромная, от кладки до крыши неровная дыра. Снаружи бушевала гроза и дождевые потоки, захлестывая в проем, смывали мне под копыта щепки и грязь. Клирик, изломанной куклой, валялся у разрушенной стены, капающие с уголка рта темные бусины крови, тут же расплывались лужах воды. Рыцарей размело по углам и в полутьме непогоды, плохо было видно кто, в каком здравии. Грай лежал придавленный обломком бревна. Я бросилась к спутнику, и приметившись откинула копытом деревяшку. Кое-как опустилась на колени и, постанывая от боли в ноге, поднялась уже с травником на руках. Щуплый и тощий как цыплок парень оказался на удивление тяжелым и неудобным.

Снаружи завывал ветер и тугими полотнами хлестал ледяной дождь. Застилая горизонт, насколько хватило взгляда, простиралась черная клубящаяся туча. Ее брюхо изредка подсвечивали всполохи молний и, словно прорвавшись, ветвисто били в испуганную землю. Я, накрепко перехватила травника, выбралась через пролом и, оскальзываясь копытами на мокрой земле, поспешила прочь из деревни, благо, что желающих остановить не нашлось.

Селяне и так-то носа со дворов не казали, а теперь и вовсе попрятались от бури по домам, покрепче заперев двери и приглядывая через щели в ставнях, не ударит ли, не ровен час, в сарай со скотиной или в дом соседа шальная молния. Даже дворовые псы не брехали, предпочитая в такую погоду поглубже забиться в сухую уютную будку.

У нас, увы, выбора не было. В том, что погоня лишь вопрос времени, я не сомневалась. Если в ловчем отряде все останутся живы и хотя бы относительно здоровы, то сами догонят, а если кого убила… Я запнулась, вспомнив бессознательного клирика. Постепенно возвращались ощущения и меня уже начало мелко потрясывать. А вдруг синеглазый и, правда, неживой уже? Запоздавший страх за и холодное липкое оцепенение нахлынули одновременно. В том, что разрушенная молебня моих рук дело, я даже не сомневалась. Все случилось после паутинки порванной, да и буря просто так, на пустом месте не заходит. Не иначе как…

Травник, дернувшись, чуть не соскользнул в грязь, я упустила мысль и, отбросив самобичевание, занялась спутником. Мы уже выбрались за околицу, и спасительная опушка леса виднелась едва ли в десятке шагов. Подхватив поудобнее, постанывающего Грая я нырнула под прикрытие ветвей. Суше, к сожалению, не стало. К дождевым потокам прибавились и осыпающиеся с ветвей ледяные крупные капли. Хорошо хоть, льющаяся с неба вода, привела парня в чувство. Увы, слабость не позволила ему идти самостоятельно, а я уже совсем выбилась из сил и тащить его дальше на руках точно не смогла бы. Совместными усилиями, пристроившись у ближайшего пня, травника с трудом удалось усадить верхом.

– Кфе, тьфе… – я кое-как развела руки спутника, судорожно сомкнувшиеся на моей шее, – за талию, держи! Задушишь!

Парень вроде понял. По крайней мере, руки убрал. Спотыкаясь, со стонами и проклятиями мы наконец-то двинулись вглубь леса. Увы, налегке. Оружие, пожитки, еда, припрятанная пара злотов, все осталось в безымянной деревне на поживу ловчему отряду. Только что, совсем уже измятая карта с самой вуколачьей деревни, лежала в кармане граевой рубахи. Судя по ней, направление мы не потеряли, и до Антары осталось едва ли полтора дневных перехода. Любопытство я, кстати, так и не удовлетворила. На карте, селение, из которого мы еле вырвались, было обозначено лишь крестом и парой нарисованных домишек.

К тому моменту, когда дождь закончился, солнце клонилось к закату а в лесу, из еды, наблюдались, разве что комары. Да еще неизвестно, что к ночи будет, а то выползут хищники из нор, как бы самим, чьим поздним ужином не оказаться. Помощь огневика нам сегодня наверняка не грозила. Парень окончательно так и не пришел в себя и, почти без сознания болтался на моей спине, лишь изредка постанывая, когда я спотыкалась на попадающихся кочках.

На дорогу мы вышли совершенно неожиданно. Только вот под копытами пружинила колючая иглица, и тут же в паре шагов стелется укатанный удобный тракт. Еще через час пути, спутник приободрился и даже попытался задавать какие-то вопросы. Тут пришла моя очередь молчать и постанывать, ибо силы были уже совсем на исходе. Появившийся из-за поворота постоялый двор был воспринят, не иначе, как подарок ветров, словно за мучения воздаденный. Близость жилья придала таких сил, что до высоченного массивного забора я добралась почти галопом.

Не знаю, на что мы понадеялись, грязные, ободранные, без денег и ценностей, которые можно на еду и ночлег поменять. Я, в диком виде, не хуже лесной разбойницы, травник чуть живой к ограде прислонился. Но теплилась в душе надежда, если не на ночлег, так хоть на еду какую-никакую…

Как и следовало ожидать, к Свию нас послали сразу же, едва в воротах приоткрылось маленькое окошечко. На этом разговор закончился, и тут же раздались шаркающие шаги в глубь двора. Не успокоившись, я развернулась и что есть силы, вдарила задними ногами по воротам. Люди они, в конце-концов, или звери! Хотя бы выслушать могут, прежде чем посылать!

За забором громко выругались и окошко распахнулось уже на всю. В проеме показалась перекошенная физиономия с черной окладистой бородой.

– А ну пошли отсюда, оборванцы, пока я стражу не кликнул!

Я даже слегка присела от зычного баса.

– Дак мы только…

– Знаю, знаю! Шляются тут всякие, только и смотрят чего бы стибрить! Князь на постое! А всякую шешеру вроде вас велено гнать в три шеи.

– Да хоть хлеба дайте, мы отработать сможем! Честно!

– Чего ты отрабатывать собралась, разбойница. Вас как послушать так все можете, хоть копать, хоть рубить, хоть за скотиной ходить. А на деле ворье ворьем!

-Угу, – окончательно разочаровавшись в успехе нашего попрошайничество, буркнула я – И копаем, и поем, играем, сказки сочиняем.

– Сказки? – Заметно приободрился мужик. – А вот сказки это да, надо! Не иначе ветра тебя, оборванка, в помощь прислали. Младшенькая-то княжна с утра в капризах. Нянька простыла, занемогла, как на зло, вот ребятенок и мается, скучает. Уже весь двор замучила. Успокоить сможешь, будет тебе заработок, хозяин в долгу не останется. Но если наврала, пеняй на себя!

Слова с делом у мужика не разошлись. Ворота тут же распахнулись, нас впустили во двор. Судя по одежде, привратник был не местным а из княжей свиты. Вряд ли, шитый золотой нитью, бархатный камзол можно было стоянием на воротах заработать. В секунду обыскав и сцапав за запястье бородатый поволок меня куда-то в глубь двора. К нам немедля присоединились пяток внушительных охранников в кожаных дублетах и с короткими мечами на перевязях.

Пытаясь остановиться я заскребла всеми четырьмя копытами и заполошно оглянулась на травника. Сказительство отродясь не было моей сильной чертой. Читать – да и с удовольствием, но при попытках рассказать что-то я начинала так путаться и запинаться, что лучше бы и не бралась. Парень моей паникой не проникся и лишь обреченно развел руками, мол: «А что я могу, сама напросилась».

На заднем дворе обосновалась настоящая ожившая сказка. Я замерла от восторга, увидев эту мечту любого ребенка. Приоткрытый сундук, доверху наполненный разномастными куклами, кованые сборные качельки с ярким покрывалом, куча деревянных расписных игрушек рассыпанных по земле. Посреди этого великолепия пышный, не иначе как с Кованского халифита, ковер, с грудой подушек и восседающая на них белокурая девчушка. Малышка увлеченно ревела и колотила о подушки уже растрепанную совсем рыжекосую куклу.

Мужик всплеснул руками и засюсюкал, с явно не свойственной ему нежностью:

– Матичка, ну не плачь, хорошая наша. Я тебе сказочницу смотри, какую привел!

Девчонка как-то особо яростно вхлипнула, подняла зареванное личико и, просияв, восторженно протянула:

– Лоса-а-дка

Я мысленно застонала…

Ветер носил по двору мелкую пыль, засыпая отпечатки копыт. Я вздыхала и ругалась про себя, стараясь не завыть от усталости. То ведь еще удовольствие, ходить по двору, когда на твоей спине со счастливыми воплями кружится увесистая юла, за которой внимательно следит пятерка вооруженнных стражей. Причем от любой помощи со стороны дядьки Матичка, в форме истерики, отказалась, заставляя меня резко закидывать руки за спину и судорожно замирать при каждом своем подскоке. Бородатый покашливая и внимательно прищурившись топтался у забора, изредка исподтишка показывая мне кулак, мол только не доследи, попробуй. Передняя правая разнылась и я уже кривилась от боли, стараясь не спотыкаться, когда раздался властный мужской голос:

– Матисия, все, хватит, накаталась!