1

— О, эти ташкентские дворы! — Ректор картинно воздел руки. — Сколько в них было теплоты, нежности, даже романтики! Восемь, десять семей жили как одна семья, простите за тавтологию. Все было общим — горе и радость, рождения и похороны. Были друг другу роднее родных, а после землетрясения всех разметало по многоэтажкам, и оборвались старые связи. У нас во дворе верховодил Вовка Салакаев. Уж такой был авторитет, борец за правду. А потом разъехались и вот потеряли друг друга. А уж драчлив был, не приведи Бог. Чуть кто нечестный поступок совершил, Вовка тут как тут…

Ректор погрел коньяк в ладонях, с наслаждением отпил глоток. Аспирантка Елена смотрела на Ректора, прищурив глаза. Что-то в воспоминаниях Ректора ей не понравилось, но она пока молчала.

— Витенька, — Ректор обратился к третьему собеседнику, — где же наши герои дня?

— Будут, будут, шеф, им строго приказано, — Виталий работал в парикмахерской и манерам обучен. Он симпатичен, ухожен, хотя щеголем его рядом с Ректором не назовешь. Тот импозантен, выхолен, любит дорогие костюмы и вещи. Носит золотой перстень с печаткой, всегда надушен. Четвертый молча пил, хмуро слушал и молчал. Это адъютант Ректора Кузьма, мужчина серьезный, любого отправит на тот свет. Ему хозяин хорошо платит.

Сидят они на веранде ресторана «Анхор» над самой водой. Вечер весь впереди, солнце еще светит, но собрались они ведь по делу, а не ради коньяка. И Ректор ударился в лирику, совсем некстати вспомнил старые ташкентские дворы и «зашелся».

— Наверное, вы в своем дворе верховодили, Игорь Андреевич? — подобострастно спросил Витенька.

— Не льстите по-мелкому, Виталий, — криво усмехнулся Ректор, — я в детстве страдал комплексом неполноценности, а верховодил, как я уже заметил, Вовка. Такой шустрый был, теперь совсем взрослый.

— Не к ночи вспомнил, шеф, — нагнувшись, тихо сказала Елена, и ее густо подведенные глаза выражали страх. — Я не успела сказать… Не хотелось портить встречу… Шеф, дело по Якубовичу вел капитан Салакаев, Владимир Васильевич.

Ректор впился в нее глазами: — Откуда тебе известно?

— Если сам поручил мне контрразведку, то уж верь, — усмехнулась Елена. — Правда, оно заглохло. Но есть при нем там одна ехидна, Кучеров Вячеслав Семенович. Этот все копается, копается…

— Не слышал о таком, — поднял бровь Ректор. — Неужели опять с Вовкой судьба схлестнула?

На другой стороне канала у перил остановился приземистый длинный «Леопард-ниссан», мощная машина. Из нее вышел вначале один, очень рослый, просто громадный детина, коротко стриженный, надменный. Осмотрелся, кинул в рот сигарету и лихо прикурил от зажигалки.

— Эти? — обернулся Ректор к Виталию, — Хорош шкаф. Пусть сюда поднимется старший из них. Будем говорить по одному.

Виталька шустро смотался через мост, на виду у сидящих за столиком, пошептал «шкафу» на ухо, и тот валко потопал следом за Виталиком, кивнул дружкам в машине. Те стали выбираться по одному.

— Вам, Леночка, нужно узнать все об… этом Кучерове, я что-то такого имени не слышал в столь дорогих моему сердцу милицейских кругах. Опасен?

— Там все опасны, — ответила Елена.

 

2

Кучеров шел от неизвестного. Кто-то рвался к богатствам Якубовича, хотя об их размерах можно было только гадать. Ну съездил человек за рубеж, поработал там, но ведь необязательно привозить оттуда слишком много. Ну машина, ну кое- что на книжке. Однако кто-то внимательно следит за Якубовичем и настойчиво к нему прорывается, и человек стал пугливым. Он не выходит из дому с наступлением сумерек, но тогда ему стали звонить по телефону. Позвонят, он поднимет трубку, а там молчат. Звонок может быть и вечером, и поздней ночью, и под утро. Если бы сыпались угрозы или требования, было бы ясно, что кто-то шантажирует, а вот когда молчат — страшно.

Якубович жил с женой, больной женщиной. Он никогда ей ничего не говорил о своих страхах, а она по причине глухоты не слышала этих звонков. Не выдержав, Якубович встретился с Кучеровым и все рассказал о своих страхах, о постоянной тревоге.

Они встретились на бульваре, чтобы ему не ходить в отдел. Кучеров уже понял, что вокруг Якубовича завязывается страшный узел.

И Кучеров пошел в самую глубь чужой жизни. Часами слушал долгие рассказы Исаака Борисовича о его страшно далеком детстве, о студенчестве, потом работе в институте, командировке в Англию…

— Вы, наверное, мало знаете о том, что такое жизнь большими дворами. А в Ташкенте, — по-моему, только в Ташкенте, — складывалась такая социальная единица — двор. Это самое светлое время в моей жизни. Во дворе никогда невозможно услышать о твоей национальности, об уровне твоего образования, там одно бралось во внимание; хороший ты человек, или нет… Недавно встретил я Игорька Соболева, из соседнего двора, бывшего, конечно. И что вы думаете? Этот постреленок теперь кандидат технических наук, лауреат…

Ничего из этих долгих бесед не прояснялось, Кучеров вздыхал, томился. Володя, жесткий, взвинченный вошел в его кабинет спорым шагом:

— Вячеслав Семенович, вышли на группу Шмеля. Установили его по фотороботу. Помнишь, старушка, соседка убитого Назарова? Все уверяла, что хорошо видела всех четверых? Так вот, я установил их. Это Шмель. Сегодня мотаются по городу на машине в открытую. Обнаглели парни! Уже ничего не боятся. Буду брать их сейчас.

— Володя, у тебя нет доказательств, прокурор опротестует, — попытался вразумить Кучеров, но Володя отмел его сомнения.

— У них оружие в машине, обязательно есть оружие, а по указу это тоже преступление. А там докажу и прошлые грешки, у меня есть кое-что в заначке; отпечатки пальцев, одна стреляная гильза.

— Володенька, этого слишком мало, чтобы их брать сегодня.

— Вячеслав Семенович! Они собрались не случайно, не случайно вышли из норы. Я не могу спать спокойно, когда банда в открытую ходит по городу.

— Ну хорошо, Володя, я сегодня еду с вами, — поднялся из-за стола Кучеров.

Салакаев поморщил нос, хотел отказать наотрез, но весь вид друга говорил, что сегодня Кучеров от своего не отступится и согласился.

Группа уже уселась в машины. Ребята сегодня настроены серьезно, никто не пошутит, не посмеется. Знают, кого предстоит брать. Кучеров сел в первую машину с Володей. С ними только Хамид Турсунов да шофер. На такие операции Володя ездит с шофером. Мало ли что, самого могут зацепить, тогда машину некому будет вести.

— Я посадил им на хвост Франтика, — объяснил уже по пути Володя, — они на импортной машине «Леопард-Ниссан». Машина ходкая, не то что наши колымаги… Сейчас они возле ресторана «Анхор», стоят за каналом. Там улочка узкая, не уйдут.

Франтиком называли стажера, юного Салиха, который и в самом деле очень любит пофрантить. У него мотоцикл, и увидишь его на улице, за хиппача сочтешь. Он-то и вел сейчас группу Шмеля.

— Шеф, один вышел из машины и зашел в ресторан. Трое около машины, — поступило сообщение по рации.

Решили, что брать троих нет смысла, надо ждать, когда выйдет из ресторана четвертый. Остановили машины за квартал от ресторана. Володя, чтобы отвлечься от неизбежной тревоги, ударился в воспоминания.

— Раньше здесь была граница между старым и новым городом. Условная, конечно. А как раз на этом месте стояла старая киностудия. В бывшей мечети, что ли. Мальчишками сюда через забор лазали, до того все интересно было тут. С тех пор долго бредил кино, артистом хотел стать. А потом однажды посмотрел на себя в зеркало — и пошел в школу милиции…

 

3

Шмель остановился перед столом, хмурый, настороженный. Сидит малеванная бабенка, эта не в счет. Какой-то хлыщ с перстнем курит сигарету и смотрит через канал. Этот, наверное, шестерка при главном. Виталик свой, конечно, но не он главный тут. Неужто дохлый старикашка, что сидит, сложив руки на столе? Больно уж заморенный для пахана, но скорее всего это он.

— Чего звали? — ни к кому в отдельности не обращаясь, густым басом прогудел Шмель.

— А ты садись, садись, сынок, — ласково пропел старичок, — в ногах правды нету. А звали мы тебя по нашему делу. Зачем это вы гараж у клиента открывали? Вам сказано было — хату брать. А вы кинулись на гараж. Наследили. Нехорошо это, ослушиваться-то.

Шмель сел на подставленный стул, хмуро оглядел эту кампанию, усмехнулся: — Учить взялись? Ну-ну. А мы с вами не посоветовались, значит? Тогда и разбежаться недолго. Мы и сами…

— Куда же побежишь от нас, сынок? Я — Кузьма. Слыхал, небось? От меня никуда не уйдешь.

Холодок прошел по спине Шмеля. О жестокости Кузьмы среди воров легенды ходят. И не подумаешь, что он такой хлипкий. Авторитет, значит, не на одной силе держится.

— Зачем мальчонку живым выпустили? Вам сказывали, придушить? А вы? Нехорошо получается, сынка.

— Так вот, батя, — хотел подняться Шмель со стула, но Виталий покачал головой и почему-то показал глазами на хлыща с перстнем.

— Раз не подходим, мы отколемся, — успокоил Кузьму Шмель. — Мы по-вашему работать не можем, видно. Да и брать квартиры — не наше дело. Мы кооперативчик прижмем — сами принесут. А что? Все так сейчас…

— А с чего это вы так нарядились? На «Леопарде» раскатываете? Покрасоваться захотелось? — спросила строго красотка, и Шмель завелся.

— Кто вы такие указывать мне? Я без вас обходился и обойдусь! Мы сами работали и будем сами работать дальше.

Шмель поднялся с ленивой грацией сильного зверя.

— Сядьте, Шмелев, — неожиданно повернулся к нему хлыщ с перстнем. — Вам говорит чего-нибудь кликуха Ректор?

— Авторитет, — уважительно ответил Шмель, с пренебрежением оглядывая хлыща. — Кто о нем не слышал?

— Тогда сядьте. Я — Ректор. Слушайте приказание…

 

4

Шмелевские парни, один к одному рослые, сильные, уже занервничали. Шмель сказал, что будет не больше пяти минут: «Те хмыри, что навели на Якуба, доли захотели. Я с ними враз разделаюсь». Но прошло уже полчаса, а Шмель сидит на веранде и толкует. Наконец, он попрощался с теми, за столом, и направился к выходу.

Шмель шел вдоль канала к машине, и все в нем пело. Сам Ректор, король города, завязался с ними. Под такой рукой не грех и покориться. Ректор своих даже из-под суда вытаскивал не раз, из лагерей вынимал. Завязки у него везде. То-то ребята воспрянут. Еще бы, быть при Ректоре — высокая честь любому деловому. Но Ректор просил пока своим парням ничего не говорить. «Скажите, не столковались пока, потом как-нибудь поговорю с каждым», посоветовал Ректор.

Шмель сел в машину, на этот раз на заднее сиденье. За рулем Витя, лихач дай Бог какой.

— Что там? — спросил Рафаэль, улыбнувшись полупрезрительно и показав головой на веранду. — Еще наводка?

— Бери выше, Раф, — только и успел сказать Шмель.

Две машины, одна за другой, ворвались в проулок. Одна сразу проскочила за «Леопарда», другая встала перед носом. Оперы вмиг подскочили к дверцам, распахнули, наставили пистолеты:

— Спокойно, будем стрелять, — приказал старший, беря под прицел Рафаэля.

Шмель, выходя из машины, оказался лицом к каналу. Перед ним всего один опер. И Шмель, не отдавая себе отчета, боднул его головой в живот, уложил и бросился в канал. Зачем он это сделал, он и сам бы не смог объяснить. Ведь глупо надеяться успеть переплыть канал и скрыться на той стороне. Но он нырнул и бешено загребал, стараясь достичь того берега под водой. Дыханья у него хватит.

Его людей уже повязали и усадили в машины. Это они умеют делать ловко. Дневной город жил своей жизнью и никто не видел происходящего в самом центре.

Капитан Салакаев отправил двоих через мост навстречу Шмелю. Уйти он не сможет. Кучеров стоял, засунув руки в плащик, внимательно наблюдал за происходящим.

Шмель вынырнул у самого берега, подтянулся за стойку веранды, но в это мгновенье раздался негромкий хлопок выстрела, и Шмель рухнул обратно в воду с простреленной головой. Вода окрасилась кровью.

— Быстро за мной! — приказал Салакаев, устремляясь к мосту.

 

5

Володя сидел поникший, удрученный. Кучеров тоже молчал, чтобы не злить понапрасну Володю.

— Все, мне надо уходить, — грохнул кулаком по столу Володя. — Я баран, мне нельзя больше работать в угро. Что мне эти трое? Ну осудят их за хранение оружия, дадут по два года. Я главаря их прозевал, а он кое-что знал.

— Понимаете, Володя, я ведь больше всех виноват, — казнился Кучеров, — когда вы брали троих, мне надо было внимательнее смотреть за округ ей. Выстрел был настолько неожиданным, что я вначале подумал, что стрелял кто-то из наших. Хотя не понимал, зачем было стрелять, ведь он бы не ушел от нас.

— Мы все лопухнулись крепко, — признавал Салакаев. — Этого выстрела никто не мог предусмотреть. А там сидел крупный зверюга. Шмелев встретился с королем уголовного мира, Вячеслав Семенович. И тот все видел. Как мы брали группу Шмелева, он отлично видел. И убрал, чтобы Шмелев не навел на него. Мы оборвали все нити, Вячеслав Семенович. И не сразу сообразили обшарить ресторан, он успел выскользнуть. Сзади стояло несколько автомашин, на одной из них и ушел король. Мы его даже в лицо не видели, машины не видели. Так бездарно я еще не работал. Пишу рапорт об отстранении.

Кучеров покачал головой:

— Не спешите, Володя. Надо разобраться. Эти трое опознаны, отпечатки одного совпали со следами в квартире убитых. Так что мы взяли убийц, Володя, а это уже немало.

— Что толку? Что толку, если мы упустили главаря? Ловок же шельма! Так просто, даже примитивно уработал нас. То-то он смеется над лопоухими ментами! Это самое обидное, Вячеслав Семенович. Я до него все равно доберусь, я его накрою. Но обидно, что сейчас он так провел нас.

Володя ушел на доклад к начальству, Кучеров принялся заваривать чай. Долго, больше часа пробыл Володя у начальника отдела, вернулся повеселевший.

— Давайте пить чай, — предложил Кучеров, — и будем анализировать.

— Валяй, анализируй, — согласился Володя, усаживаясь за стол.

— Что там, наверху?

— Все спокойно. Просили не нервничать и… думать.

— Так вот, зачем заходил в ресторан Шмелев? Ясно, на заранее условленную встречу. Да, король ушел. Но его видели официанты, швейцар. Опросим их…

— Эти люди ничего тебе не скажут. Короли их в страхе держат.

— Пусть так. Но он там был, и не один. Ты же видел столик, за ним сидело четверо. Так? Пусть мы не узнаем в ресторане, кто сидел за столом. Эксперты выехали туда, успеют ли снять следы?

— Я приказал ничего не трогать. Веранду опечатали, так что следы остались. Хамид обследует стоянку машин. Машина тоже оставила след. Днем их там не так уж много стоит. Крохи, конечно, но их тоже нужно собрать. Ох, Вячеслав Семенович, чую я, на многие месяцы я завязну с этим следом! Но теперь не отступлюсь, пока не возьму!

— Володенька, мы ведь даже не знаем, кого брать собираемся, — мягко напомнил Кучеров.

— Того, кто кружил вокруг Якубовича, кто убил семью Назаровых, кто расстрелял Шмелева. Он по-крупному работал. Многие нераскрытые преступления за ним, Вячеслав Семенович. Умный, жестокий, расчетливый враг, но тем более его нужно найти.

 

6

Рейс на Москву уходил без опозданий. Ректор и Елена заняли места в салоне, поуспокоились. Прошло всего три часа после событий на Анхоре, но они уже были недосягаемы.

— Может, зря ты этого Шмеля, Ректор? — тихо спросила Елена.

— Этот «шкаф» все равно бы раскололся и вывел оперов на нас. Риск, конечно, был. Закрой они выходы из ресторана, и мы бы оказались у них в руках. Не сообразили. Они шли за Шмелем и брали его, о нас они даже не подозревали. А Шмель всех нас видел. Ничего, Кузя и Виталик лягут на дно, до них не доберутся, а мы исчезаем надолго.

— Все так, но убийство за нами.

— Ты о Шмеле? Я должен был убрать его. Закон прайда. Убрать всякую опасность со своего пути.

Самолет вырулил на старт, поревел моторами и начал разбег. Ректор сидел у иллюминатора и не отрываясь смотрел на уходящий вниз город.

— Да, натянул я нос Володьке.

— Какому Володьке?

— Салакаеву. Ты же сама сказала, что он вел дело. Ведь старшим в группе захвата был он. Я узнал его сразу. До чего же мне хотелось влепить ему в затылок пулю! Но тогда бы нам не уйти. Ой, схлестнулись наши дорожки, Вовка! Одному из нас не жить.

— Ты узнал его? — ещё раз переспросила Елена. — Точно он? Говорят, самый крепкий у них. А что, если и он не отстанет? Пойдет за нами в поиск?

— Закон прайда, девочка. Придется его ликвидировать.

Самолет поднялся, город остался позади. Впереди была Москва.

— Адью, Вовочка, — пошутил Ректор, — до скорых встреч в светлом будущем!