Странная манера Аллы одеваться и причёсываться, к которой я, впрочем, уже почти привык, навсегда перестала занимать меня, когда я, наконец, побывал в её мастерской. Кажется, это было как раз тогда, после нашей "помидорной вечеринки". Да, точно. Обычно ведь я доставлял её домой, прямо к подъезду, да там и высаживал, даже не заходя внутрь, - хоть и был приглашаем неоднократно. (Спасибо, конечно… но к чему мне лишние проблемы с психованным ревнивцем, который, я ведь знаю, по моём возвращении обязательно примется в мельчайших подробностях вызнавать, что да как?..) А тут вдруг… - то ли выпитое сказалось, то ли просто Алла нашла, что мы уже достаточно знакомы, чтобы мне доверять… - в общем, она мне и говорит:

- А поехали на Масловку! Я тебе свои работы покажу. А то треплемся-треплемся, а ты ещё и не видел ничего… Естественно, на сей раз ломаться я не стал. Мне давно хотелось посмотреть Аллу в оригинале, да и от чашечки чая с печенинкой перед муторной обратной дорогой глупо было отказываться. И вот… Поднимался с энтузиазмом - а назад шёл и вовсе расквашенный: в этот миг мне, как никогда, было стыдно за ту вредную ерунду, которой я всю жизнь занимаюсь. Если раньше я ещё мог сомневаться, то теперь окончательно убедился в том, что Алла - талантлива. Как я и думал, она оказалась из тех мастеров, которых обязательно надо смотреть вживую: даже самая дорогая полиграфия попросту не смогла бы передать тончайшие цветовые соотношения и переливы оттенков в её пейзажах и - реже - интерьерах. Я как тонкий ценитель почти физически наслаждался, вглядываясь в эти работы, и Алла смущённо улыбнулась, когда я назвал её "Набоковым от живописи". В чём-то она была права, говоря о своей "ненужности людям" - человеку неискушённому, без специальной подготовки понять прелесть этих картин было бы трудно. Зато перед серией портретов остановился бы даже человек, ничего не смыслящий в живописи. Все они были крохотные, не больше 50х50, но даже я, собаку на этих делах съевший, не в силах был объяснить, каким образом она с помощью лаконичных и даже скудных средств ухватывает саму суть, ядро натуры. Видимо, это и был тот самый дар свыше, неподвластный алгебре искусствоведов, и мне оставалось только склонить голову перед чем-то, что больше и выше меня. Это было двойственное чувство - радостное и горькое. Впервые за всё время нашего знакомства я отчётливо понял, что мы, в общем-то, не нужны Алле, может быть, даже мешаем. (Доселе я наивно полагал, что стареющая девушка должна руками и ногами хвататься за такую удачу). Сумеет ли Порочестер удержать её, я уж не говорю - заставить всё бросить и переселиться к нам, на природу, но хотя бы просто удержать?.. Я очень на это надеялся. Ибо только теперь, когда срок моего вынужденного пребывания за городом почти подошёл к концу, я с режущей ясностью понял несомненную истину: спасти нас, всех четверых, от нарастающего ужаса безысходности и бесцельности жизни может только одно - выдуманная Порочестером коммуна. И спасала всё это время! Мысленно оборачиваясь назад, я вновь и вновь с изумлением видел: именно в эти месяцы, несмотря на все препятствия, холод, жару, дискомфорт и наши внутренние дрязги, - а, может быть, именно благодаря им - я, наконец, почувствовал себя живым, реальным, земным человеком, почти забыв о прежнем странноватом обломке разорённой и размытой аристократии, никому не нужном, ни на что толком не годном и не знающем, куда себя приткнуть. (Кроме Интернета). А Лена, должно быть - той самой настоящей русской женщиной, какой её знали на форуме "Златоперья". А Порочестер - лидером и учителем… Да, как ни странно, но только здесь - и так - мы все по-настоящему были собой. Что же до Аллы, то у неё это счастье могло быть ещё впереди. Но не будет, если не будет коммуны. А жаль. Очень жаль, потому что я как раз вот только сейчас придумал для Аллы ПРОЕКТ. Да-да, дружище Порочестер, проглотите - именно ПРОЕКТ. Не тот, на какие Вы бросаетесь с пеной у рта, а настоящий, очень хороший. В самый раз для Вашей будущей галереи. Там от Аллы вовсе не потребуется наступать себе на горло и предавать своё искусство ради дешёвого выпендрёжа. Совсем наоборот. В моём проекте Алла, продолжая быть тем, что она есть - подлинным художником, - получит ещё и возможность осуществить свою мечту, то есть двигать своим искусством мир к лучшему. Сама бы она к этому никогда бы не пришла, при всём желании - как говорится, по техническим причинам. А в моём ПРОЕКТЕ - может! Вот такой вот парадокс. Но этого, наверное, никогда не будет. Уж больно на тонком волоске висит наша только-только народившаяся коммуна… Весь в унынии я приехал домой и, даже не пожелав спокойной ночи своим друзьям, завалился спать. Они меня не тревожили - думали, видно, что я просто устал с дороги. Воскресенье, как-никак. Пробки… Но назавтра… Назавтра, когда вёз Порочестера на работу, я потихоньку принялся зондировать почву. (Забавно, но наш автомобиль, похоже, был теперь лучшим местом для задушевных разговоров тет-а-тет). Что у него в планах?.. Скоро ли он собирается покинуть нас и зажить сытым и довольным семьянином в своей городской квартире с антиквариатом и хохотуном-звонком?.. Не жалуется ли Аллочка, что райская дачная жизнь совсем оторвала её от работы и превратила из элегантной дамы творческой профессии в недоделанную селянку?.. К моему приятному удивлению, Порочестер оказался неожиданно категоричен:

- Ни-ни-ни-ни-ни!!! Только здесь! В конце концов, для чего её брал-то? Я ей сам тут мастерскую выстрою, за тем холмиком, знаете, где берёзки. Большую, не какие-то там два с половиной квадратных метра, как на этой, как её… Масловке! Места хватит! А туда, к себе, пусть наведывается раз в неделю - глянуть, не затопило ли чего, не пришли ли телефонные счета или налоговое извещение какое… Я возразил, что, возможно, Алле будет трудно расстаться с детишками, которых она учит рисовать. В ответ Порочестер отрезал:

- Ничего, переживёт. У нас будут свои детишки. Пусть их учит. Ну, что тут скажешь?.. По всему было похоже, что выбора у Аллы нет! Я немного повеселел. Рано я хоронил коммуну, у неё был шанс. Я-то знал, как этот страшный человек настойчив и последователен, когда хочет чего-то добиться. И вот тут-то… я посвятил его в свой ПРОЕКТ. После того, как я довёл мысль до логического завершения, Порочестер ещё минут пять молча сопел. Потом буркнул себе под нос:

- Остановите машину. "Обиделся он, что ли?.." Странно, я мог бы поклясться, что в моей идее нет ничего обидного - уж для Аллы-то во всяком случае. Но, зная характер своего друга, не стал ни о чём спрашивать - а только сделал, как он велел: проехал ещё километра два и, найдя наконец, крохотный проём между автомобилями (мы уже въехали в город), с акробатической ловкостью произвёл "параллельную парковку" у тротуара. Когда автомобиль остановился, Порочестер резко повернулся ко мне - и тихо, потрясённым голосом проговорил:

- Дружище, Вы гений. И, для удобства отстегнув ремень, крепко обнял меня. Я с испугом заметил, что его выпуклые тойтерьеровы глаза налиты слезами. Остаток пути Порочестер трындел без умолку. Новая мысль, наконец, улёгшись в его крупной голове, вызвала там такой всплеск творческой фантазии, что я только рот разевал: мне и в голову не приходило, что моя идея, простая, как всё гениальное, способна дать такие развесистые ответвления. Проект, говорил он - это понятие свободное и широкое, чем шире - тем лучше. А посему мы вовсе не обязаны зацикливаться на живописи - точнее, на одной Аллочке, как бы сильно он её ни любил…

- О?.. - изумился я.

…Да-да, дружище. Купим Ленке фотоаппарат. Она как раз (помните, недавно?) жаловалась, что все её "фотики" у бывшего мужа остались, - так вот и получит новый. Со штативом и этой, как её… зеркалкой! Но и это ещё не всё. Себя мы тоже не должны забывать. К примеру, он, Порочестер, известный сетевой поэт, пародист и критик, вполне может устроить в каком-нибудь уютном ресторане творческий вечер. В рамках проекта, конечно. Благо у него готов уже целый лирический цикл, посвященный Алле ("а ведь это как раз то, что надо, дружище, правда?..") Друзей в Сети у него много, человек сто-двести точно соберёт. Лена тоже может что-нибудь почитать. У неё есть, он-то знает. Да и Вы, дружище, вовсе не должны ограничивать себя заумными статьями об Аллочкином творчестве. Вспомните, что Вы не только публицист, но и отличный прозаик. Почему бы и Вам не написать что-нибудь художественное, что-нибудь эдакое… в рамках нашего с Вами замечательного проекта?.. На этом месте я позволил себе расслабиться и отключиться, поняв, что мой… то есть уже НАШ проект - в надёжных руках. Теперь, я знал, Порочестер не успокоится, пока не поставит на уши весь Рунет. Оставалось только уговорить Лену. Честно говоря, я немного побаивался её всеразъедающего скепсиса. И зря. Узнав обо всём, она чуть потолок головой не проломила. Пацаны сказали - пацаны сделали. Уже на следующий день мы с Порочестером купили ей фотоаппарат. Недорогой пока, простенький, без "зеркалки" (тут уж я проявил жёсткость), но для её уровня - как раз. Новоиспечённая фотохудожница, пища от восторга, тут же кинулась его осваивать. Оказывается, когда-то в юности она увлекалась фотографией - момент из её жизни, доселе нам неизвестный. А вот поди ж ты. Но тогда не было таких технических возможностей, как сейчас. А теперь они появились пользуйся-не-хочу, и всю последующую неделю Елена развлекалась тем, что производила в неисчислимых количествах разнообразные "макро": то переливчатая капелька росы на смиренно склонившейся травинке, то вот-вот уже готовые к выбросу и приземлению паращютики лысеющего одуванчика, то огромный, нежнозелёный, снабжённый кучей полезных приспособлений от панциря до когтей-крючьев, размахивающий антеннами, немного брюзгливый с лица кузнечик.

- Нас бы, что ли, сфотографировала разок, - обижался Порочестер, - а то всё каких-то букашек да таракашек. Ну ладно меня, урода, не хочешь, так хоть Андрюху - вон он какой весь из себя красавец, хоть мужскую туалетную воду рекламируй!.. Но Лена только смеялась да отмахивалась, да продолжала упоённо ползать в траве с новой игрушкой в руках. И то понятно - на нас обоих она уже насмотрелась выше крыши во всех возможных ракурсах. А вот удивительный мир крохотной живой природы был ей до сих пор в новинку. Наверное, пришло время рассказать, в чём же заключался изобретённый мной проект. Все очень просто. Проектом должна была стать сама наша коммуна - компания начинающих дауншифтеров. Это явление в наше время очень модное. (Говорят, даже некоторые олигархи бросают всё и уезжают на природу - с семьями, а то и целыми колониями). Но редкое. (Лично я, кроме нас четверых, с такими смельчаками не знаком). Модно и редко - как раз то, что нужно, чтобы выдать наше начинание за смелый художественный проект. Мы были, так сказать, сами себе перфомансом. Но на самом-то деле мы ведь были никаким не проектом, не перфомансом, даже не популярным социальным начинанием. Мы просто жили. Жили, как умели. И вот тут-то и вступала в силу хитрая начинка моего плана. Зачастую люди склонны принимать перфоманс, мишуру за настоящую жизнь. Выдавать, так сказать, позолоту за золото. А мы собирались, наоборот, - показать таким же, как мы, заблудившимся одиночкам возможный путь, вариант развития жизни, выдав его за модный перфоманс! Этим парадоксом я особенно гордился. Больше того. В наше время перфоманс часто выдают за изобразительное искусство, что особо бесит художников Аллочкиного типа. А мы собирались сделать наоборот! Пусть все думают, что Алла пишет наши виды, интерьеры и портреты в рамках остросоциального проекта "Коммуна". А на самом деле она свободно творила, писала то, чем была увлечена, чем дышала, что любила - то есть нас, нашу жизнь и окружающую среду. Именно поэтому я пока не торопился посвящать её в проект. Не хотел прежде времени ограничивать её свободу. Хотя рано или поздно, понимал я, придётся это сделать. Просто для того, чтобы Алла знала - то, что она ищет, о чём мечтает, способно воплотиться в реальности. А пока Алла и без всяких там проектов трудилась, не покладая рук. Одной из лучших, на мой взгляд, её работ этой серии стал великолепный портрет Елены. Не знаю, как и когда они это сделали, - девчонки работали, в основном, когда я бывал в дороге, возил Порочестера туда-сюда, видно, не хотели, чтоб им кто-то мешал, так что, возвращаясь, я видел уже сильно продвинутый вперёд… - сперва эскиз, потом рисунок, подмалёвок, ну и так далее, пока, наконец, мне не соизволили показать законченную вещь. Увидев её, я обомлел. Наверное, более верного и тонкого образа Елены создать было и невозможно, и я только поражался, как Алла - женщина, а, значит, немного змея! - смогла с такой любовью, даже, лучше сказать, любованием написать свою натуру. Елена в белом сарафане, с редчайшей солнечной улыбкой сидела у клубничной грядки, и в золотистых волосах её играло солнце, и солнечным светом было пронизано всё вокруг, и вся она была - Солнышко. (Боюсь, правда, что Алла слегка нарушила свои принципы и воспользовалась (Елениным же) фотоаппаратом, - ибо сильно сомневаюсь, что моя Ленка способна просидеть в такой естественной позе долго. Но пусть это навсегда останется их маленькой тайной.) Потом была серия карандашных набросков с меня и - наконец! - долгожданный портрет Порочестера. Но вот с этим-то портретом и произошла неприятная история, чуть не поставившая всю хрупкую постройку нашего существования под угрозу. А так хорошо всё начиналось!.. Портрет писался в избыточно-роскошных декорациях второго этажа - природа, конечно, природой, но и Порочестер без привычного интерьера - не Порочестер. Позировал он очень хорошо, смирно, ибо всегда был склонен к длительным и глубоким раздумьям. Восседал в антикварном кресле семнадцатого века, левую руку возложив на плавный подлокотник, правой томно облокачиваясь на стоявшую рядом тумбу красного дерева, на которую Алла для вящей убедительности поставила ещё и позолоченные каминные часы с завитушками и бронзовым амурчиком на верхушке. Обычно в конце сеанса Алла, сняв холст с этюдника, скромно ставила его лицом к стене рядом со своей небрежно брошенной сумкой, чем как бы обозначала - это тоже её личное имущество; и деликатный Порочестер, не смея нарушить границы частного пространства, раз от разу вынужден был стойко обарывать своё любопытство. Но как-то раз случилось непредвиденное - Лена для какой-то минутной надобности кликнула Аллу снизу, и та, всегда готовая помочь, убежала, не успев принять привычных контрмер. Тут-то Порочестер, оставленный один на один со своим полузаконченным изображением, и не утерпел, и встал с насиженного кресла, чтобы подкрасться к этюднику и, слегка робея, заглянуть, скажем так, по ту сторону Правды. Увиденное так потрясло его, что он так и остался стоять у холста, как вкопанный, и не смог оторваться, даже когда снизу послышались торопливые Аллины шаги.

- Погоди-погоди! - воскликнула она, увидев, что её натура коварным образом сменила местоположение, - там смотреть пока нечего! Работа не закончена! Я ещё тут кое-что подправлю, интерьер надо как следует прописать и… Но Порочестер, бледный и ссутулившийся, всё стоял неподвижно, продолжая с укоризной глядеть на неё глазами больного тойтерьера.

- Аллочка, - наконец, выговорил он, когда нашёл в себе силы говорить, - разве ж это я?.. Ты что же - меня ТАК видишь?.. Художница непонимающе посмотрела на него:

- А что такое? Тебе не нравится? Думаешь, надо было скомпоновать по-другому?.. Странно, а я как раз очень довольна тем, что за сегодня сделала. Смотри, как я вот тут руку прописала! Совсем по-другому свет лежит. Хорошо, правда?.. Слава, ты что?.. Славочка!.. Но "Славочка" был уже явно не в том состоянии, чтобы спокойно и отстранённо наслаждаться искусством: он весь дрожал и на его крупном пористом лице медленно проступали багровые пятна.

- Ккккак же ты можешь, - пискляво выкрикнул он, брызгая слюной, - кккккак же ты можешь ложиться в постель с человеком, который тебе НАСТОЛЬКО отвратителен?!.. Ведь это… ведь это же проституция, ни больше ни меньше!.. Всю эту прелюдию мы с Еленой знаем, естественно, только с чужих слов, а теперь перехожу к тому, что видел сам. Я, ни о чем не подозревая, мирно сидел за столом и в гордом одиночестве пил чай с вареньем - все были при деле, сладкая парочка наверху, Лена занималась с каким-то внеплановым, как она говорила, трудным клиентом и заведомо попросила её не беспокоить, - как вдруг с лестницы вихрем скатилось, метнулось туда-сюда и, наконец, бросилось ко мне в столовую странное серое всклокоченное существо с перевёрнутыми глазами, которое ещё полчаса назад - кто бы мог в это поверить? - было Аллой. Испуганный, я только и успел отставить чашку и вскочить из-за стола, а этот несчастный угловатый полупризрак уже вжимался в угол лицом к стене - совсем как недописанные им картины! - только, в отличие от них, он трепетал и тихо мычал, тщетно пытаясь что-то выговорить.

- Алла, Аллочка! - Я не понимал, в чём дело, но гладил её по плечам и спине, пока она немного не успокоилась; тогда я усадил её на покинутый мною стул и заставил сделать несколько глотков из своей недопитой чашки. Только тут она пришла в себя настолько, чтобы к ней вернулся дар речи:

- Там… Там Слава… Я не понимаю, что с ним… Я никогда ещё такого не видела… - бедняжка лихорадочно опустошила чашку и нервно зашарила по столу, ища сигареты, но, увы, тщетно - к тому времени у нас уже никто не курил. Стремились к природе. Тогда она устремила на меня снизу вверх сухие сощуренные глаза:

- Бред какой-то. Он вообще у вас как - нормальный?..

- Да что случилось-то?!..

- А вот ты поднимись наверх, поднимись. Увидишь… Делать нечего, я оставил Аллу и отправился на второй этаж. Зная Порочестера давно, я был готов почти ко всему, во всяком случае, ко многому, - поэтому не очень удивился, увидев то, что увидел. А именно: Порочестер в розовой джинсе и мятых кружевах, с невидящими глазами без блеска и судорожно сжатыми челюстями методично расшвыривал по комнате какую-то плотную сероватую бумагу - приглядевшись, я узнал в ней наши с Аллой карандашные наброски, - и с каким-то звериным сладострастием топтал её ногами.

- Что Вы делаете, дружище?.. - вырвалось у меня. Порочестер поднял на меня злобные глаза, в которых мелькнуло ликование: он явно ждал моего прихода и рассчитывал на него.

- А-а-а-а-а, - зловеще протянул он, - вот и ты явился… красавчик… А вот на тебе! на! на! - и он с особым упоением растёр подошвой грязь по моему ни в чём не повинному лицу. Хорошо ещё, что я - человек по натуре спокойный и равнодушный, которого вряд ли ещё чем-то можно удивить.

- Да что стряслось-то, дружище? Объясните толком. Вместо ответа Порочестер в два шага подскочил ко мне, грубо схватил за ремень - и поволок, да, буквально поволок к злосчастной картине. Доселе я никогда её не видел - и теперь, стоило мне бросить на неё взгляд, как искусствовед во мне возобладал над человеком: несколько секунд я тупо стоял перед не совсем законченной, но весьма перспективной работой, любуясь несомненной Аллиной удачей. Великолепный портрет!.. Он был написан совсем в другой манере, нежели Еленин - без излишне тонких переходов, лаконично и, я бы даже сказал, брутально. Вся скрытая в обыденной жизни выразительность лица Порочестера была здесь, на холсте; я даже языком прицокнул, подумав, что это произведение, если только Алла, разнервничавшись, его не испортит, пожалуй, переживёт создателей на несколько столетий. Но Порочестер, похоже, был иного мнения:

- Что, доволен, да? Вот это я. А вот это у нас, оказывается, ты, - и он, резко наклонившись, поднял с полу перепачканный набросок, где за отпечатком рифлёной подошвы его кроссовка смутно проглядывал мой тонкий с изящной горбинкой нос. Алла считала меня очень ценной натурой и со смехом называла "воплощённым типажом польского аристократа".

- Нет, ну когда успел, гад? Когда успел?.. - выпустив из пальцев рисунок, плавно спланировавший к моим ногам, он закрыл лицо пухлыми ладонями, тихо всхлипывая и причитая. Я всё ещё не понимал:

- Да Вы что, дружище, это же пятиминутный набросок! Я даже и не позировал специально - так, сидел, чай пил… Но договорить я не успел. Порочестер убрал руки от лица и я даже испугался, столько ненависти было в его выпученных глазах; вслед за этим он завизжал:

- Хватит дурочку строить!!! - и, подскочив ко мне так неожиданно, что я не успел ничего сообразить, сшиб меня с ног. Я не смог удержать равновесие… - и сам не понял, как оказался на полу, услышал только страшный глухой удар, потрясший, вероятно, весь дом, и успел подумать: "Как там Лена с её клиентом, испуганы, небось?..". А Порочестер, всей своей тяжестью пригвоздив мои плечи к паркету, уже приблизил губастую "хлеборезку" к самому моему лицу, будто собирался сожрать (как же он был страшен в эту минуту!):

- Как же я тебя ненавижу, гад!… - его тонкий голос то и дело срывался то на шёпот, то на визг. - Как я тебя ненавижу! Ты мне с самого начала всё портишь. Ходишь за мной хвостом со своей смазливой рожей, ничтожество! А эти дуры и клюют. Ты уже отнял у меня Елену. Это из-за тебя у меня с ней ничего не вышло. Но тебе этого мало, да, вампир?.. За Аллу принялся, да? Мразь ты!!.. Я обречённо подумал, что вот сейчас-то он меня и придушит… но тут он внезапно перестал брызгать мне в лицо слюной и слезами - отпустил мои плечи и сам с кряхтением встал; отошёл к портрету, ещё раз мутно глянул на него - и, к моему ужасу, начал что-то искать на столе и подоконниках, бормоча себе под нос бессвязные угрозы и будто позабыв про меня. И вот тут-то я по-настоящему испугался. Каким-то наитием я внезапно понял, что он хочет сделать. Всё, что я услышал до этого, меня опечалило, конечно, но нельзя сказать, чтоб слишком удивило - я ведь всё-таки учился в художественном вузе и насмотрелся на молоденьких, хорошеньких, ещё неискушённых в своём деле натурщиц, которые, бывало, взглянув на порождения кисти или карандаша лучших, перспективнейших студентов, впадали в схожую истерику. Одна, помнится, даже пыталась перерезать себе вены, крича: "Зачем мне тогда вообще жить - с такой-то внешностью?!" Слава Богу, спасли. А писавший её студент получил за свою живопись высший балл и даже, кажется, какую-то премию от МОСХ. Впоследствии девушка пообтёрлась, поняла, что к чему, и собственные изображения вызывали у неё уже не слёзы, а здоровый хохот, - если она вообще удостаивала их взглядом. А с тем студентом ("лучшей кистью Москвы", по утверждению руководителя мастерской, седобородого профессора Колпакова) они стали добрыми друзьями. Итак, всё это было очень понятно и даже забавно, хоть и немного грустно. Просто Порочестер ещё не научился понимать настоящую живопись, вот и не нашёл ничего лучшего, как приревновать Аллу к моему красивому графическому носу. А потом попросту накрутил сам себя; ну, это и вовсе было в его характере, у меня даже обидеться на него не получалось. Вот только набросков было жалко - я надеялся, что их ещё удастся привести в порядок. Но это ладно!.. Куда хуже было то, что теперь Порочестер навязчиво искал, как я догадывался, нож или бритву, чтобы эффектным жестом - иначе он не мог - располосовать непонравившийся ему шедевр. А нож-то вон он, да какой! японский, керамический. Они, видно, им фрукты резали. Лежит себе тихонько на подоконнике… Я успел подскочить к Порочестеру и перехватить его руку за секунду до того, как сахарно-белое изогнутое лезвие коснулось холста.

- Вы что делаете, дружище?.. - крикнул я. - Ошизели, что ли?.. Но Порочестер вырывался, как взбесившийся зверь - откуда только силы взялись! - и хрипел: - Не мешай мне, гад, не мешай! Не твоё дело!.. - Взмах! - я не смог удержать его, - и лезвие снова просвистело в миллиметре от холста, а это было лучшее, написанное Аллой, лучшее из всего, что я видел!… Мной начинало овладевать отчаяние. Ярость придавала Порочестеру силы, и я понял, что ещё немного - и он меня одолеет. Оставался единственный выход, чтобы спасти картину. Хорошо, что у меня-то, в отличие от Порочестера, ноги длинные! Изогнувшись всем телом, я зацепил носком сандалии тонкую ножку этюдника… - и тот с грохотом рухнул вместе с картиной, которую Порочестеру теперь было не достать, если, конечно, я и на сей раз не дам маху. Тюбики, кисточки рассыпались по всей комнате, но мне на это сейчас было наплевать. Зато на адский грохот сбежались все обитатели дома: Алла, Елена и даже её клиент, здоровущий быковатого вида мужичара, который, конечно, не мог знать, в чём дело - но быстро понял, что без него тут не обойтись, и, споро подскочив к нам, в один миг так скрутил разбушевавшегося Порочестера, как это никогда не удалось бы мне с моим треклятым польским изяществом. Бедного карлика уложили на диван; Лена побежала за водой. Поняв, что игра проиграна, Порочестер как-то внезапно размяк - и уже безо всякого стыда расплакался. Мы с Аллой и Сергеем - отличнейший, кстати, оказался парень! - сидели кто в изголовье, кто в ногах, кто посерёдке и, как могли, утешали несчастного.

- Я… я думал, ты меня любишь… - всхлипывал он, нервно стуча зубами, - я тебе верил… Верил, как самому себе…

- Слава, но в чём же я провинилась?!.. - сдали нервы у Аллы, которая и так слишком долго держала марку при постороннем человеке. Было видно, что она и сама вот-вот расплачется. Но Порочестера такие мелочи, как нежелательный вынос сора из избы, уже не занимали:

- Любимый человек всегда кажется любящему красавцем, - настаивал он. - Докажи, Серёга?.. Даже если он на самом деле урод. Когда любишь - не замечаешь изъянов. А она, оказывается, всё замечает… Она меня видит даже хуже, чем я есть! Тоже мне, любовь… Нет, ты сам взгляни, взгляни, Серёга… Я бы на её месте скорее умер, чем с таким уродом целоваться стал. А она меня ТАКИМ вот видит и ничего, терпит… Ну и что - не суки бабы после этого, скажи?.. Не шлюхи?..

- Я художник! - оправдывалась Алла, апеллируя уже к Сергею, который знай себе слушал и молча кивал с хмурым, но всепонимающим видом. - Поймите, я профессионал. Когда я работаю - для меня всё постороннее исчезает! Я только о том думаю, как написать сносную картину, а вовсе не о всяком там… Об отношениях… - да не об этих, а о цветовых!.. Как фигуру посадить, как свет на неё падает - вот о чём думаю… Столько дурацких мифов о художниках создано, столько лживых стереотипов - а нам потом мучайся, перед каждым оправдывайся, каждому всё объясняй… Тут она обернулась ко мне и резко заметила:

- Это, между прочим, и ваших, искусствоведы, рук дело!..

- и, снова отвернувшись, принялась тонким бумажным платочком промокать Порочестеру мокрые подглазья. Я смиренно вздохнул. Серёга, под которым неуёмно кряхтели диванные пружины, сочувственно покосился на меня - и вздохнул тоже. Импровизированное ток-шоу было прервано Еленой, которая принесла больному чаю и валерьянки - и увела Сергея, который, как мне показалось, не так-то уж и спешил уходить и всё оглядывался на нашу облепившую диван группу. Позже Елена рассказала мне, что внизу она принялась, умирая от неловкости, извиняться перед клиентом - мол, извините, что мы Вас невольно втянули в такой неприятный скандал. Но Сергей энергично замотал головой и ещё минут пять с жаром уверял, что был страшно рад познакомиться с её замечательными друзьями:

- У Вас такая интересная семья!.. Это вот и есть "коммуна", да?.. Потрясающе. Можно я к вам как-нибудь в гости ещё приеду? Просто так? Можно?..

- Ну конечно, можно, - милостиво разрешила Елена, принимая из рук Серёги честно заработанный ею (и всеми нами) гонорар. Худо-бедно, общими усилиями мы привели Порочестера в чувство - к концу часа он немного оттаял, начал слабо улыбаться и даже дал нам клятвенное обещание не трогать злополучную картину. Но на меня всё ещё продолжал коситься, - и даже на следующий день, когда, казалось, неприятный инцидент был полностью забыт, разговаривал со мной только при сильной надобности, короткими, отрывистыми фразами. О нашем проекте, естественно, речь и вовсе не заходила. Я понял, что так это оставлять нельзя. Конечно, думал я, мы с Леной не умрём без его сомнительной дружбы. Раз уж он такой нервный - то и пусть катится ко всем чертям. Но, если так, то и нам, собственно, не сдалось киснуть в этих собачьих условиях без водопровода, супермаркета и Большого театра, в который я не хожу, но знаю, что могу пойти в любую минуту. Жилплощадь какая-никакая есть - застеклю дома лоджию и, считай, уже двухкомнатная квартира. А из ясеневской, где прописана мама, придётся выселить старого приятеля Лёху - он, конечно, войдёт в положение, не каждый же день я женюсь! - и оборудуем там Лене массажный кабинет. Денежки потекут рекой, ведь клиентам гораздо приятнее расслабляться не чёрт-те где, за тридевять земель, а в черте города. Да и сам я, раз такое дело, найду себе какой-нибудь побочный приработок. Устроюсь куда-нибудь водилой, например. За эти полгода, проведённые в пробках, я уже так настропалился, что мог считать себя почти асом. Идиллические мечты… Вот только я хорошо понимал: как ни дорога мне Лена, как ни дорог я ей, не пройдёт и года, как всё благополучно вернётся на круги своя. Я привыкну к супружеской жизни, заскучаю, махну на всё рукой - и снова из Андрея Границкого, Андрюхи, Дроныча стану Герцогом. А, Елена, вероятно, снова станет аcidophileen. Снова нырнём в Интернет, где, по крайней мере, чаще, чем в реальной жизни, сменяется картинка. То же самое, был уверен я, ждёт и Порочестера, когда он, наконец-то заполучив Аллу в законное пользование, придёт в себя. Итак, да здравствуют новые знакомства, новые войны, новые виртуальные романы! До встречи на любимом сайте, дружище!.. Но я не хотел с этим мириться. После некоторых раздумий у меня родилась оригинальная идея, которой я не преминул поделиться с Аллой, как с товарищем по несчастью. Та очень внимательно меня выслушала и план мой горячо одобрила: "а то я чувствую, - призналась она, - что он только вид делает, что простил, а сам всё равно как-то от меня… закрылся." "Дурак ты, дурак, - думал я с тоской, - что б ты понимал. Да мне было бы достаточно один раз увидеть, ЧТО при твоём участии сотворила Алла, чтобы оценить, как она к тебе относится." Но сказать этого своему другу напрямую я не мог. Он всё равно бы не поверил. Оставалось надеяться, что небольшой психодраматический сюжет, который мы с девчатами потрудились разработать и подготовить как можно тщательнее - и в который Порочестеру предстояло окунуться в скором времени, - станет для него горьким, но действенным лекарством.

***

"День открытых дверей" в нашей с Аллой альма-матер приходился как раз на ближайшее воскресенье. Это нам, надо сказать, подвезло, - а то, боюсь, больше четырёх дней подобного бойкота я бы не выдержал. Ещё послал бы друга куда подальше… Стояли жаркие дни, поэтому особо наряжаться мы не стали, все, даже Алла, оделись по-простецки - в джинсы и майки; только Порочестер выпендрился, натянув невесть где раздобытую футболку с надписью "Я Русский". Футболка была, как полагается, чёрной и безбожно притягивала к себе солнечные лучи, так что бедняга всю дорогу потел и отдувался, страдая за свой неожиданный патриотизм. Должен сказать, мы ещё дёшево отделались. Признаюсь, я до последнего не был уверен, что нам вообще удастся вытащить друга на это вовсе ненужное ему мероприятие. И только Елена, посвящённая в заговор, спасла дело. В последнее время она вошла в милость у Порочестера, который относился к ней подчёркнуто нежно и доброжелательно, трогательно ухаживал за ней в быту - и безропотно выполнял все её просьбы, чтобы провинившиеся - то есть мы с Аллой - острее почувствовали контраст. Он и сейчас, в автомобиле, так себя вёл, но вот в чём закавыка: чем ближе я подъезжал к заветному зданию, где не был почти двадцать лет, тем больше мне становилось не до Порочестера с его закидонами. Ну, а, въехав на нужную улицу, я и вовсе забыл о нём. Поймав в зеркальце заднего вида настороженный взгляд кошачьих глаз Аллы, я понял, что в эту минуту мы чувствуем одно и то же. Как ни готовились мы с ней морально, как ни крепились, фасад института стал для нас первым неожиданным ударом - особенно когда мы вышли из автомобиля и подошли на такое расстояние, где раскидистые кроны клёнов уже не могли загораживать нам обзор. Похоже, с тех пор, как мы с Аллой шагнули с этого крыльца во взрослую жизнь, оно пережило немало капитальных ремонтов и надстроек; то есть какое там "похоже", я же знал, знал об этом, даже много раз читал в журнале нашего Кормильца, и рисунки видел - там, кажется, был открытый архитектурный конкурс… Но я и предположить не мог, что это выглядит ТАК… Я снова украдкой переглянулся с Аллой. Она выглядела совсем бледной - возможно, от жары и усталости, но я всё-таки думал - от волнения. Да и как не волноваться, если мы почти не узнавали дом, который целых шесть лет был нам роднее родного!.. В те времена это здание выглядело очень строго, скучно и серо, отчего наши приходящие друзья из других вузов в шутку прозвали его крематорием. Но теперь… теперь оно стало весёленьким, красновато-кирпичным, поднялось на несколько этажей, а на самом верху - и это было самое неожиданное - выросла стеклянная полусфера! Бедная Алла так истово смотрела вверх, что я испугался, как бы у неё в довершение всех бед не закружилась голова. Впрочем, я и сам чувствовал себя не лучше.

- Вот здесь мы и учились, ребята, - бодро произнёс я, обращаясь к Елене с Порочестером, чтобы хоть как-то унять охватившее меня смятение. Но что эти двое могли понимать!.. Зайдя в холл, вообще-то просторный, но сегодня из-за большого скопления народа казавшийся тесным - в День Открытых Дверей у нас всегда аншлаг, - они знай себе крутили головами, жадно глазея по сторонам и тихонько ахая на особо удивительные артефакты. Всё им было интересно, всё в новинку - и выстроившиеся вдоль стен статуи в человеческий рост, белые, серые и желтоватые, с толстыми погонами и нагрудниками жирной коричневой пыли (подумать только, ведь некоторых из них я знал живьём, лично, а с одной даже и спал!), и могучие греко-римские барельефы, и огромная, во всю стену мозаика с изображением белоглазого святого с жёлтым нимбом, на чьём суровом лице, как и много лет назад, явственно читалось опасение: "Как бы чего не вышло". В эту минуту я, как никогда, разделял его. Мы с Аллой, хоть вроде бы и стояли рядом, держа друзей за рукава, чтоб те не затерялись в шумной толпе, на самом деле были сейчас далеко-далеко - за двадцать лет отсюда. Вон того крыла, занятого под графику, куда почему-то так рвутся мои друзья, тогда ещё не было, а вон там, где сейчас небольшой магазинчик художественных принадлежностей, раньше был буфет. Я заметил, что мало кто гуляет здесь поодиночке. В основном люди, пришедшие на "День…", тусовались, как и мы, небольшими группками - старые и молодые, бородатые и гладко выбритые, прыщавые абитуриенты и чинные дамы в ауре тяжёлых, дорогих духов - и все о чём-то оживлённо беседовали, отчего в холле стоял уютный гам. Я старался скользить взглядом по этим группам, не задерживаясь, боясь одного - встретить кого-нибудь из старых знакомых и обнаружить в нём столь же необратимые перемены, как и во всём, что я здесь видел, и дать ему обнаружить их во мне. Алле в этом смысле было легче - она-то постоянно пересекалась с коллегами на всевозможных выставках и выставкомах, а также различных торжественных открытиях, чествованиях, награждениях и прочих позарез необходимых художнику мероприятиях.

- Пойдёмте наверх, - выдавил я, стараясь скрыть ощущение неуюта и тревоги, - посмотрим студенческие работы. Мои друзья, которые и не подозревали о владевших мною чувствах, весело двинулись вслед за мной по лестнице. Алла уже совсем расслабилась и вовсю щебетала, ударившись в романтические воспоминания юности. Радовало меня только одно - что Елене и Порочестеру и впрямь было тут не скучно: они слушали и смотрели на всё с натуральным любопытством, глаза их разгорелись и даже Порочестер, кажется, забыл о том, что он должен держать нас с Аллой на голодном эмоциональном пайке. Да, кстати, Порочестер!.. Забавно, но со всей этой ностальгией я, кажется, успел почти забыть об истинной цели нашего путешествия. На втором этаже мы зашли в первую попавшуюся мастерскую, где были вывешены рисунки станковистов. Увидев такое количество обнажённой натуры, какого он никогда в жизни не видывал, Порочестер, кажется, не смог удержать в узде свою (в последнее время тщательно задавленную) порочность: чувственные ноздри его затрепетали - и он ринулся на осмотр с таким рвением, какое наверняка польстило бы даже самому забалованному вниманием и поклонением профессору. Мы с Аллой и Еленой шли в кильватере, окидывая представленные работы куда более спокойными - сугубо профессиональными - взглядами: мы с Аллой мысленно ставили каждой оценку по пятибалльной шкале (судя по Аллиному лицу, она, как и я, редко поднималась до четвёрки), а Елена время от времени отпускала замечания насчёт явно спазмированных мышц несчастных моделей: по её словам, при взгляде на них у неё так и чесались руки.

- Да, Леночка! - не выдержал Порочестер в ответ на очередной такой пассаж, - да-да-да! Тебе явно стоило бы некоторыми из них заняться! Бедные студенты, как они только здесь ухитряются чему-то научиться?.. Потрясающе: такое разнообразие обнажённой натуры - и не одной хотя бы просто хорошенькой! Неаппетитно! Ребята, - это он уже к нам, - в ваше время тоже так было?.. Мы с Аллой переглянулись, задумались и неопределённо покачали головами: нет, в наше время, наверное, было всё же не так. А, впрочем… Внезапно Алла округлила глаза, радостно пискнула - и бросилась к дверям, куда в этот момент как раз вошла очень элегантная и нарядная брюнетка с гордой посадкой гладко причёсанной головы. Завидев Аллу, она тоже ахнула - и, забыв о гордости, бросилась к той в распростёртые объятия:

- Алка!!!

- Ильмира!.. - Дамы обнимались и расцеловывались, не обращая внимания ни на нас, ни на пасущихся тут же редких одиночных зрителей. Мы с Еленой вежливо отвернулись - ясно, подруги давно не виделись, надо же дать им пообщаться. Впрочем, Алла тут же вспомнила про нас:

- Ильмирка, ты не представляешь, как ты кстати… - и за руку потащила её к нашей скучающей группе. - Ребята, вот это Ильмира. Лучшая наша модель. Красавица!.. На этом слове мы с Порочестером (видимо, мысленно кающимся за только что сказанное!) подавленно покивали головами. Длинноногая, загорелая Ильмира и вправду выглядела так впечатляюще, что наша троица в заношенных майках сразу показалась себе тусклой, сирой и затрапезной - и даже экстравагантный вид Порочестера нисколько не спасал, а только усугублял положение. Впрочем, и сама Ильмира не очень-то спешила с нами сближаться, - и лишь снисходительно три раза приподняла тонко вычерченные брови, когда восторженная Алла, одного за другим, ей нас представила.

- Вы, наверное, Андрюш, друг друга уже не застали, - продолжала счастливо щебетать она, с любовью глядя то на свою надменную подругу, то на нас - как бы приглашая ею полюбоваться. - Я с Ильмирой в частной мастерской познакомилась. Вот уже не ожидала сегодня тебя тут встретить, Ильмирка! Тебе-то, небось, это заведение за год выше крыши надоедает!.. Ильмира лениво повела точёным плечом:

- Ну, не скажи. Я на "открытые двери" часто прихожу - людей посмотреть и себя показать. Много интересных персонажей можно встретить, каких нигде больше и не выловишь. Вот, тебя встретила - лет пять ведь не виделись или больше?.. Да и на собственные изображения забавно иногда глянуть…

- Ну, здесь-то Ваших изображений точно нет! - вырвалось у Порочестера, который от удивления даже забыл о своей застенчивости. Ильмира, выгнув шею, посмотрела на него, как на вошь:

- Почему же нет? Вот я… и вот… и это всё я, - повела она рукой вдоль строя мольбертов, на которых были укреплены или просто прислонены рисунки. Лицо Порочестера обвисало всё больше:

- Ну что Вы такое говорите-то? Вот это - уж никак не Вы! - и он ткнул пальцем в особо экстравагантную сангину, где вполоборота стояла обнажённая с мясистыми ногами, торчащими острыми локотками и карикатурно длинным носом. Я хмыкнул. В следующий миг аудитория наполнилась торжествующим и гулким смехом Ильмиры:

- Ну, а кто же ещё? Конечно, я! Лучший рисунок, между прочим! Его даже в "Юном художнике" за февраль напечатали…

- Наверное, какой-нибудь начинающий… первокурсник… - беспомощно барахтался в словах Порочестер; но безжалостная Ильмира отрицательно покачала головой:

- Нет, это пятый курс. Отличник. Пашка Антоненко, один из самых перспективных студентов у нас…

- Пойдём и другие работы, что ли, посмотрим, - потянула его за рукав Елена, но Порочестер словно приклеился к своему месту: он безумным взглядом скакал туда-сюда - Ильмира, рисунок, Ильмира, рисунок, - и отмахнулся от Лены, как от назойливой мухи:

- Да обожди ты… Я пытаюсь понять… Ильмира насмешливо улыбнулась: уж она-то за много лет привыкла к специфике своей работы, и та её даже не забавляла. А с Порочестером творилось что-то совсем неладное: в очередной раз отлипнув от манящего рисунка, он медленно-медленно перевёл глаза на Ильмиру, и в них теперь читалась какая-то догадка, какое-то еле брезжущее прозрение:

- Виииижу… - протянул он трагическим шёпотом, - вииииижууу… Она… Это она. Её лицо… И тело - точно её… Только оно почему-то… такое…

- Какое? - с иронией спросила слегка уязвлённая Ильмира, но Порочестеру было в этот момент не до шуток. Он выглядел совсем пришибленным - казалось, он, и без того не выдающийся ростом, стал ниже на голову. На рисунки он теперь смотреть избегал, а вместо этого переводил жалкий взгляд с Ильмиры на меня, а потом на Аллу - и снова по кругу. Видно было, что внутри него происходит какая-то серьёзная мыслительная работа.

- Я же говорю, Слав, - попыталась ободрить его Алла, - у наших ребят задачи совсем другие. За гламуром - это тебе на Арбат или в ЦПКИО надо. А у нас тут - если фигура на листе не заваливается, то уже считай полдела… Порочестер, судя по лицу, в этот миг вряд ли что-то понявший из её слов, механически покивал. Меж тем Ильмира попрощалась, - "ой, Аллочка, побегу, надо тут ещё с кой-какими людишками пересечься", - напоследок снова расцеловалась с Аллой и, цокая каблучками, покинула мастерскую, оставив нашу троицу наедине со своими впечатлениями. Вслед за ней и мы, не торопясь, вышли в коридор. Алла предложила заглянуть к театралам - "у них там всегда красиво, празднично!" - или к скульпторам, где у нас был шанс увидеть Ильмиру обнажённой в полный рост. Елена заинтересовалась - девушка и на неё произвела впечатление, и она была не прочь подробнее познакомиться с её мускулатурой. Но Порочестер, на которого было жалко смотреть, вяло покрутил головой:

- Домой бы, - измученно промямлил он, - нехорошо мне что-то… Что ж, мы не стали его мучить, - тем более, что, судя по всему, основная задача нашего кульпохода была выполнена на все сто, а, пожалуй, и сто двадцать процентов. Всю дорогу домой Порочестер подавленно молчал и не принимал участия в нашей оживлённой, переполненной впечатлениями дня болтовне. В Ногинск мы, конечно, его не повезли, до такой степени наша жестокость не распространялась. Решили дать отдохнуть дома - выглядел он и впрямь неважнецки, и я сомневался, что он перенесёт двухчасовой обратный путь. Что-то совсем он был поникший и бледный. Не переборщили ли мы с дешёвыми эффектами, обеспокоенно думал я, мельком поглядывая на него.

- Дружище, не подташнивает?.. - заботливо спросил я, когда мы уже подъезжали к дому, но Порочестер только затряс большой стриженой головой. Доставив его к подъезду, мы намеревались тут же уехать, чтобы ещё сильнее не угнетать беднягу ненужными разговорами; уж до своего этажа, надеялся я, он сумеет добраться без посторонней помощи. Даже Алла на ушко попросила меня подбросить её до ближайшего метро - она вовсе не была уверена, что её общество Порочестеру сейчас приятно. Но тот, увидев, что мы вовсе не собираемся вылезать вслед за ним из машины, неожиданно воскрес - и засуетился:

- Ну что же вы, друзья?.. Неужели так торопитесь? Зайдите хоть на пять минут чайку попить, разве можно так… будто чужие… Его голос звучал так жалобно, покаянно, что мы, конечно, не стали долго сопротивляться - и всей дружной компанией поднялись в квартиру.

- Друзья, - обратился к нам Порочестер, когда мы, по уже устоявшейся традиции, обсели его журнальный столик - на сей раз мы все трое разместились на диване (я между девушками), а Порочестер напротив нас в кресле-качалке, отчего получалось такое впечатление, будто мы - зрители, а он актёр, или он - лектор, а мы - внимательные студенты. В сущности, учитывая тип личности Порочестера, так оно и было. - Дорогие мои друзья! Я должен вам многое, очень многое сказать. Первым делом я хочу попросить прощения… Тут он взглянул на меня и его крупные глаза навыкате привычно налились слезами.

- Дружище, я Вас очень прошу - простите меня за всё! Если можете. А если нет, это тоже будет справедливо. Я вёл себя как… как… - Он всхлипнул и утёр свой покрасневший и набрякший рубильник ладонью. Аллочка, уже привыкшая по-женски выручать своего непутёвого друга в любых ситуациях, закопошилась в сумочке, ища бумажные носовые платки.

- Да ну что Вы, дружище, - смутился я, очень растроганный. - Чего между друзьями не бывает. Тем более в коммуне…

- Коммуна! - оживился мой друг, - да, коммуна! Наш проект. И… и вот что… я тут хотел… - Тут он перевёл искрящийся взгляд на Аллу, которая как раз отыскала нужное - и протягивала Порочестеру через стол. Опекаемый платки взял, но руку Аллы не выпустил: - Аллочка, и ты прости меня. Я сложный человек, я знаю. Такая уж жизнь была у меня. Но ты всё-таки… ты всё-таки попробуй… постарайся… В общем, Аллочка, дорогая, я вот что хотел тебе сказать: выходи за меня замуж!.. И вот что… Тут он, наконец, отпустив Аллины пальцы, резво вскочил с кресла, шагнул к массивному резному серванту - и, отворив стеклянную дверцу, достал оттуда небольшую красную бархатную коробочку:

- Это тебе… Неловко, боязливыми пальцами раскрыв футляр, Алла продемонстрировала нам его содержимое - на желтоватом шёлке кольцо из белого золота с тремя крохотными бриллиантиками. Елена ахнула. Я уважительно присвистнул. Порочестер закряхтел и, тяжело опустившись в кресло, нервически закачался туда-сюда. Несколько секунд Алла ноготками выковыривала кольцо из шёлкового ложа, а потом с опаской примерила на безымянный палец. Подарок подошёл идеально - как Порочестеру удалось с такой точностью определить Аллин размер, так навсегда и осталось для нас загадкой.

- Ну, Славунтий, ты даёшь!.. - это к Лене, не сводящей глаз с кольца, вернулся дар речи. Мельком взглянув на её лицо, я увидел, что она тоже прослезилась. Этим они с Порочестером похожи - слезливостью. Не то, что мы с Аллой: люди-консервы. Ну ничего, думаю, так на так - она как раз и выйдет гармония.

***

К середине лета грандиозный социально-художественный проект "Коммуна", наконец, стартовал. Порочестер выполнил своё обещание. Очень скоро в Рунете не осталось ни одной социальной сети, где у него не было бы регистрации. Контактен он и впрямь был до ужаса. И что, хитрец, делал: беззастенчиво френдил каждого, с кем хоть мимолётно столкнула его виртуальная жизнь. А с кем не сталкивала, к тому наш Магомет сам двигал широким шагом: оставлял под какой-нибудь картинкой или ссылкой развязный, а то и откровенно провокационный пост - и уверенной рукой френдил хозяина. Иногда ему, конечно, отказывали в дружбе, но чаще - принимали. И с тех пор вынуждены были терпеть на своих сетевых "стенах" всё новые и новые сообщения о нашей удивительной коммуне. С каждым разом эти сообщения обрастали всё более развесистыми гроздьями комментариев. Хоть я и думал, что неплохо знаю Порочестера, но и для меня такая неуёмная энергия была дивом. В конце концов я не выдержал и поинтересовался: когда он, чёрт побери, всё это успевает, ведь надо же ещё и работать?.. Для чего я каждый божий день с риском для жизни вожу его в офис?.. На что тот важно ответил, что, дескать, с тех пор, как он с нашей лёгкой руки бросил курить, общение в сетевых сетях для него - не блажь, а физическая необходимость. Он ведь - работник умственного труда, а, соответственно, его мозгу, как и моему, время от времени требуется перезагрузка. Как я сам когда-то верно заметил, кто-то в таких случаях выкуривает сигарету, кто-то - выпивает рюмку водки, кто-то - раскладывает пасьянс "Косынка"… ну, а он, Порочестер, нашёл для себя вот такой, безвредный для здоровья способ переключиться. Так сказать, приятное с полезным. Спорить с этим неоспоримым тезисом я не стал. Да и причин для спора, собственно, не было. Осуществил Порочестер и другой свой замысел, в который я, честно говоря, верил гораздо меньше, ибо это уже касалось реальной жизни. Он действительно снял помещение под выставку нашей "Коммуны"! Не под галерею, правда, - на семейном совете пришлось признать, что мы пока не можем позволить себе такое дорогостоящее заведение, да ещё и в Москве. А вот две-три выставочных недели вполне можно было выдержать. И вы подумайте, на чём, хитрец, сэкономил: нашёл хозяев, готовых сбавить цену до минимума, чтоб хоть ненадолго пристроить свои никому не нужные квадратные метры, которые прежде занимал… салон красоты. Помещение было, надо сказать, специфическое - полуподвальное, с торчащими отовсюду раковинами и множеством крохотных, выстеленных кафелем комнат (одна даже с бассейном), в которых теперь, когда назначение их трудно было угадать, появилось что-то зловещее. Ждать, пока с неба свалится арендатор нужного профиля, можно было долго-долго, так что бедолаги были согласны на любые условия. И тут им вдруг повезло - попался такой чудак, для которого все странности и несуразности злополучного помещения были как раз в жилу!.. Впоследствии Порочестер говорил, что и нарочно не придумал бы такого удачного хода, даже если б специально искал: экстравагантный вид помещения превращал наш хиленький авантюрный "перфоманс" в Перфоманс с большой буквы. Сюда можно было без зазрения совести звать самую искушённую публику. Но сперва нам предстоял нелёгкий труд по организации выставочного пространства и размещению работ. Под живопись отвели бывшую "качалку" - она оказалась наиболее сухой и просторной. Ну, а для Елениных фото приспособили, естественно, массажный кабинет. Причём, как оказалось, хозяева не успели ещё выкинуть старый кожаный стол, оставленный прежними владельцами, так мы попросили его и не трогать. Это была потрясающая "фишка"! Так сказать, художник на своём рабочем месте… На открытии любой желающий мог купить сеанс оздоровительного массажа, так сказать, он-лайн. Удивительно, но смельчаки находились, хотя Лена, не будь дурой, заломила несусветную цену!.. Алла тоже изображала из себя "художника на рабочем месте", поставив в центре своего зальчика мольберт с укреплённым на нём огромным планшетом - и на протяжении трёх часов мучая обнажённую Ильмиру, которая любезно согласилась украсить собой это громкое мероприятие. В рамках проекта "Коммуна", а то как же: даром, что ли, красивое лицо и тело Ильмиры мелькало на некоторых фотоработах в соседнем зале, а также и в видеоролике о нашей частной жизни, который крутился всем желающим на Порочестеровом "ноуте" в комнате с бассейном?.. Это Алла её как-то к нам затащила, на все лады разрекламировав Еленин массаж. И надо же - как раз в тот день к нам пожаловал в гости Серёга, что когда-то так ловко помог уладить семейную неурядицу… В общем, уехали они вместе и, похоже, станут у нас частыми гостями. А, может, и не только гостями. Серёга, если верить Ильмире, присматривает себе участок по соседству, так что, возможно, нашего полку дауншифтеров скоро прибудет. Ильмирка - молодец! Мужественно отстояла на подиуме без ничего всю торжественную часть и фуршет, ни разу не пожаловавшись, не дрогнув ни одним мускулом и ни обращая ни малейшего внимания на ежесекундные вспышки фотокамер, которыми осаждали её полчища журналистов и просто гостей, узнавших о мероприятии из Рунета. Вот только интервью для "Новостей Культуры" давать отказалась - устала очень, бедняжка. Как соскочила со своего постамента, так и попросила вина и чего-нибудь съесть, а на особо приставучих журналюг знай себе клацала красивыми белыми зубищами. Ну ничего, за неё прекрасно отработал Порочестер, которого хлебом не корми - дай только попасть в какой-нибудь кадр. Порочестер вообще на выставке работал, как вол - аж пот со лба градинами тёк. Как минимум с трёх корреспондентов крупных изданий и одной теледамы он взял клятвенное обещание, что они в ближайшие же месяцы приедут к нам на дачу и сделают о нас развёрнутый репортаж. Вот только с одним условием - не называть точного адреса: к массовому наплыву гостей мы пока не готовы. Вот когда встанем на ноги, отстроимся, обживёмся, дети народятся и слегка подрастут - вот тогда пусть люди и приезжают. К нему, Порочестеру, учиться уму-разуму, как толстовцы к Толстому. Он всех научит, как правильно жить. Кстати. Потоптанные Порочестером наброски моего лица и фигуры тоже превосходно пошли в дело - так называемый "зал графики". Очистить их полностью так и не удалось: на некоторых остался явственный след Порочестерова кроссовка. Но так было даже интереснее. Экспонировались они в холле рядом с пресловутыми раковинами (то ли писсуарами?..), а сбоку висел огромный ватман с текстом, где я подробно расписал хронику событий. Экспонировался и правый кроссовок Порочестера, и каждый желающий мог проверить подлинность произведения искусства, сравнив подошву с отпечатком. Удивительно, но именно на этом зале мы в день открытия заработали больше всего - один из набросков, там, где след был виден особенно ярко, купил за тысячу евро невесть как затесавшийся сюда богатый французский коллекционер. Он хотел купить и самое кроссовок, но Порочестер не продал - это были его любимые. Вы спросите: а чем же занимался я? А фуршетом. Я был королём холла: стоял за столиком в белом колпаке - и, ловко орудуя керамическим ножом (тем самым!), кормил всех желающих овощами и фруктами с нашего огорода. Как раз об эту пору по миру прокатилась эпопея с "огурцами-убийцами" - злосчастные овощи подозревались в том, что до смерти отравили какой-то новой страшной бациллой толпы народу - вот и сейчас меня ждало много шуток да прибауток на эту тему. Но я держался стойко, с достоинством отвечая, что, дескать, ем свои огурцы каждый вечер на ужин - и, как видите, до сих пор жив, здоров и хорош собой. Словом, выставка прошла на высшем уровне и мы, помимо того наброска, продали ещё несколько Аллиных работ (и даже одну Еленину - какому-то продвинутому глянцевому журналу). Но это ещё полдела - до настоящей раскрутки было пока далеко. Чтобы чего-то добиться, надо было подогревать интерес к проекту и дальше - мы, люди разумные, это понимали. Тут в ход пошла тяжёлая артиллерия. Что называется, кто чем может… Мне удалось пропихнуть статью о выставке (и проекте "Коммуна" в целом) в наш великолепный ежемесячник. И, видимо, так душещипательно всё описал, что на проект обратил внимание сам Кормилец - известный покровитель всего нового, социально-острого и актуального! Мне передавали, как он, поглаживая двумя пальцами узел своего лимонного галстука, с гортанным кавказским акцентом сказал: "Маладцы ребята. Нада им памоч". Смех-смехом, а ведь "Папа" слов на ветер не бросает, и очень вероятно, что он выхлопочет для нас какой-нибудь симпатичный грант… Елена сверху донизу увесила свой массажный кабинет Аллиной живописью - и перестала включать своим клиентам достопамятный "релакс", что было, в общем-то, и неплохо. Теперь они релаксируют под её милое искусствоведческое щебетание (моя школа!) и весёлые истории из жизни коммуны. Это действует, многие интересуются и считают долгом чести прикупить если уж не картину маслом (это стоит недёшево!), то хотя бы небольшую фотку на память. Но истовее всех, как всегда, старается Порочестер. Я восхищаюсь этим человеком!.. Когда он чем-то всерьёз увлечён, то не боится ничего и никого - и готов бросить всего себя на алтарь идеи!.. Сейчас, например, он занят тем, что размещает в своих интернет-дневниках острые, неоднозначные, шокирующие постинги - порой такого рода, что я искренне радуюсь за Аллу, которую так и не удалось пристрастить к Интернету. Не так давно, например, он вдруг стал ратовать за шведские семьи. Написал, что, дескать, понятие обычной семьи безнадёжно себя изжило, и в новое тысячелетие войдёт совсем другая семья - шведская! И что, дескать, проект "Коммуна" именно такую форму семьи и предусматривает… Боже, сколько же откликов он собрал!.. Кстати, далеко не все были негодующие. Но общественный резонанс был налицо. Партийный билет ЛДПР, которым Порочестер ничтоже сумняшеся потрясал в своих предыдущих постах, придавал всему действу зловещую политическую окраску.

- Зачем Вы это делаете, дружище?.. - как-то раз в отчаянии спросил я его, но что Порочестер огорчённо развёл руками:

- Ничего не поделаешь, дружище - реклама есть реклама. Привлекаю внимание к нашему проекту. Ведь он такой важный, такой социально-значимый… Что ж поделаешь?.. Приходится жертвовать собой, своим реноме, чтобы хоть немного приоткрыть людям путь к светлому будущему Мы же с Вами не эгоисты?.. "Да, - подумал я с лёгкой грустью, - это даже удивительно, сколько ж порой надо наврать, чтобы сказать хоть малюсенькую правду". Но шведы шведами, а свадебку мы отпразднуем по-нашему, по-рассейски!.. Скорее всего, соединим две в одну - так веселее, ну, и в рамках проекта опять же. Родни и гостей, похоже, будет немеряно - одних "златоперьевцев" человек двадцать: по десятку от либерального крыла и от патриотического. Кстати, в скором времени нас ждут очередные телесъёмки - Аллу и Порочестера пригласили в юбилейный выпуск шоу "Давай Поженимся", посвящённый как раз таким персонажам, как они - то есть тем, кто с помощью передачи успешно устроил свою судьбу. Уверен: Порочестер не пропустит такого шанса и высосет из этой новой пиар-возможности все соки!

***

Если честно, то нам уже слегка остобрыдло всем этим заниматься. Девчатам - особенно. Лене сперва это было всё в новинку, занимало её, развлекало - ещё бы, раньше она и мечтать не могла пролезть на такой социальный уровень! - но теперь она всё чаще жалуется, что чёртова пропаганда "достала" и отвлекает от основной работы. Да и Алла день ото дня твердит, что не сдалось ей всё это "признание" вместе с зарубежными коллекционерами. Отпечатки кроссовок Порочестера пусть покупают, если угодно, хоть в комплекте со всей его обувью, - ну, а её живопись, пусть и никому не нужная, всё же останется в России, и точка. Она так решила и плевать ей на любые деньги. Но вы уж немножечко ещё потерпите, милые, совсем чуть-чуть. Деньги это, конечно, не главное, но они нам ещё ой как понадобятся - ибо впереди у нас грандиозные планы. Во-первых, нам предстоит большая стройка. В этом году, вот так уж получается, не успеваем - зато в следующем прямо весной и начнём, уже с готовыми проектами на руках!.. Чтобы уж точно всё достроить к зиме. Во-вторых, Порочестер мечтает развести пчёл. Почему именно пчёл - не знаю, но очень хочет. И разведёт ведь, хоть Елена и пророчит, что они перекусают всех её клиентов, а я - что, наоборот, сами пчёлы испугаются волн от наших мобильников и разлетятся. Это проблема, да. Но ничего, даже если с пчёлами не получится, то уж пяток хохлаток-то с красавцем-петушком ничто нам завести не помешает. А, то чего доброго, и козочку (мечта Аллы)… Но до этого надо ещё грядущую зиму пережить. Алле-то пока невдомёк, каково оно бывает. А мы уже успели узнать, что такое - здешние зимы. Особенно когда во всём садовом товариществе электричество вырубается в двадцатиградусный мороз, и сидишь, паришься - закутанный в шубу, при свечах. Романтика! Но это раньше мы могли себе такое позволить. А теперь дело другое - придётся заранее подстраховаться, потратить часть сил, времени и денег - и что-то придумать для подобных случаев. Щели в стенах герметиком замазать хотя бы. Потому что - скажу по секрету - мы рассчитываем на прибавление семейства. Паникёр Порочестер пока только водит Аллу по разным врачам, порекомендованным ему знакомыми из богемных и политических кругов, - а Лена, кажется, уже… Но тссс!.. Об этом мы никому не рассказываем, ни журналистам, ни блоггерам, ни даже на любимом поэтическом сайте "Златоперье". Наши будущие дети - вне рамок проекта "Коммуна". Мы не допустим, чтобы они попали в этот круговорот - даже если для этого придётся бросить всё к чертям и вернуться в город. Пусть растут свободными от всяких глупостей. Мы изо всех сил не будем пускать их ни в Интернет, ни в искусство! Во всяком случае, пока это возможно. Ну, а потом, когда они подрастут и сами будет выбирать… Так далеко мы не заглядываем. Это уж как повезёт.

____________________

=