Жара допекла. Под стальной чешуей можно было превратиться в хорошо прожаренного барашка. Впрочем, местные любили мясо с кровью, и сержант их отлично понимал. Куда не глянь, везде сушь, так что хочется брызжущего сока, и вина, много. Стащив с головы плоский шлем-мисюрку, воин поправил тюрбан на нём, и проследил взглядом метнувшийся к ближайшему бархану серо-желтый прочерк. Это что такое? Что этот болван натворил? Нервно нахлобучив шлем обратно, сержант тронул шпорами своего коня, за что был уязвлён недоуменным взглядом.

— Ладно, ладно. Давай быстрее.

Приблизившись к величественной конной статуе, сержант откашлялся, потянулся было за флягой, вспомнил, сколько в ней осталось, разозлился, и, понизив голос, спросил.

— Милорд рыцарь, что вы творите?

Осторожно фигура повернулась и что-то неразборчиво ответила, потом забрало поднялось, и бесцветно-серые глаза в упор взглянули на старого служаку.

— Чем вы недовольны, мой заместитель?

— Вы отпустили лазутчика, милорд.

— Разумеется, отпустил. Он же и сдался только под моё слово, что останется в живых.

— Милорд, командир — вы. Но я здесь уже пять лет, а вы, при всём моем уважении, стали командовать только месяц назад. У этой пустынной нечисти нет понятия чести, и не бывает честного слова. Он же приведёт несколько легионов иблисовых ублюдков!

— И мы их всех убьём, — скучающе произнёс командир, — У них, может быть, и нет чести, зато она есть у меня! И не спорьте, сержант, моё слово нерушимо!

— Слушаюсь, милорд! — оставалось только ритуально стукнуть себя в область сердца. Ко-ма-а-ан-дир…

— И вообще, сержант. Возьмите первый десяток, и продолжите патрулирование. Я возвращаюсь в город, вместе с остальными. Нет никакого смысла гонять людей по солнцепеку, немедленной опасности нет.

— Есть! — Сержант поворотил коня, надо было успеть собрать фляги у возвращающихся солдат. До города полчаса неспешным скаком, а до вечера ещё долго.

Пять лет, лет от слова «лето» — ни весны, ни осени, ни тем более зимы. Пять бесконечных лет со слепящим солнцем, с бешено несущими мелкий песок ветрами, пятьсот золотых монет, такого же надоевшего желтого цвета. Ещё два года, и можно подавать в отставку. Семь лет в пограничной страже для простого солдата, это бесконечно много. Ещё два года, и ещё четыре молодых командира. Невероятно знатных, бесконечно спесивых, и очень, очень образованных. Что для них этот город на краю пустыни — так, захолустье империи, где имеет значение только быстрый карьерный рост. Полгода здесь имеют при дворе больший вес, чем пять лет в столице. «Мы, на границе» — случайная фраза, но мужчины становятся уважительнее, а женщины ласковее. Они меняются, и они гордятся своей честью, своим происхождением, очень гордятся. А город каждую ночь замирает в страхе, вдруг из песков выплеснется песчаная буря нечисти. Так размышлял сержант, сидя возле небольшого фонтанчика, во дворике собственного дома. Дворик был, совсем крохотным, как и домик из одной комнаты. В глухой стене была прорезана дверь, которая вела в казарму, но это было место, где старый служака мог быть один. И где он мог принимать гостей. Тени в углу сгустились, и одна из них шагнула к сержанту. Вернее подплыла, не касаясь земли. Равнодушно взглянув на облако мрака с красными точками глаз, мужчина спросил:

— Ну?

На песок упали два серых комочка. Не поленившись, сержант нагнулся и бестрепетно взял в руку покрытые жестким волосом уши.

— Значит, вы его настигли. Он успел рассказать что-нибудь своим?

Тень пробулькала ответ, и темнота в углу поддержала её сердитым ворчанием.

— Верю, верю, — отмахнулся воин и, обернувшись, достал со скамейки глиняную чашу. Сверкнула сталь ножа, в дно ударила тёмная струя. Остро запахло солёным запахом, и темнота отозвалась жадным скулежом.

— Тихо. Полчаши, больше не получите. — Негромкий голос сержанта был скучающий, будто бы не его кровь лилась сейчас. Привычно перехватив руку жгутом, он так же привычно наложил на порез лист кровобойки. «Полезная штука, этот цветочек. Что бы я без него делал» — подумал солдат, шевеля пальцами. «Значит, разведчик не дошёл до своих. Эту неделю город может спать спокойно. А там будет видно» Осушив чашу, песочные волки снова растворились в темноте, а человек налил в ту же чашу густого красного вина. «Опять придётся давиться печёнкой» — мысли были ленивы и безрадостны. Почти три года назад ещё молодой десятник нашёл гнездо этих тварей, и сам не понимая почему, не убил сосунков. Теперь они всегда выручали, впрочем, пили его кровь в буквальном смысле этого слова. «Но, нечисть можно побить только нечистью» — слова были привычны, и горьким был вывод — «А сказку рыцарей об их благородном слове всегда нужно подкреплять мужицкой кровью».

Иначе легенда не переживёт века.