Легкое волнение моря, до самого горизонта ни дымка, ни паруса.  Парящему над водой альбатросу видно, как из глубины вод поднимается к поверхности быстрая тень. Рыба? Длиннокрылый охотник подбирается, закладывает вираж, стремясь оказаться в выгодной для атаки позиции.

Напрасно. Из воды показывается человек, стоящий в седле быстроплавникового морского коня. Одним движением колен он направляет своего скакуна на гребень ближайшей волны и подносит к глазу подзорную трубу. Убедившись в отсутствии вокруг посторонних наблюдателей, человек складывает оптический прибор, убирает его в седельную сумку и, подобрав повод, направляет коня вглубь.

            Через две минуты поверхность моря начинает волноваться, вспучивается — из бездны поднимается что-то, намного превышающее размерами кита.

Буревестник возмущённо каркает и убирается от греха подальше, так ни разу и не взмахнув крыльями. Планерист, блин. Чайки против него, что пингвин против касатки.

Первыми над водой, подняв изрядные буруны, появляются дымовые трубы. Потом перед ними пробивают волну изнутри обтекаемые очертания носовой надстройки, чуть позже  – задранные вверх стволы десятидюймовок носовой башни.  С шумом и плеском, роняя  с палуб в океан тонны воды, на девятиузловом ходу поднимается на поверхность дальний рейдовый подводный ЕИВ флота броненосец «Победа» во всей красоте своей несокрушимой мощи.

Приписанный к дозорному звену броненосца младший подъесаул Ряхин ласково хлопает своего жеребца по крутой чешуйчатой шее, уворачивается от шутливого укуса зубов, которые могут сделать честь крупной акуле, бросает в ясли охапку ламинарии, две горсти мелких крабов и вылезает из палубного бассейна, звеня шпорами и гулко шлёпая ластами. Дежурство закончилось, можно и отдохнуть. Ряхин выдёргивает из газырей гидрокостюма зубочистку, небрежно суёт её под усы и, задумчиво ковыряясь, вразвалку шагает в сторону камбуза, метя палубу длинной, фасонистой буркой. Эх, видели бы его станичные бабы…

Свободная от вахты команда броненосца высыпает на покатую палубу — отдышаться после часов, проведённых  в недрах корабля. В подводном положении там всё-таки душновато, при переоборудовании первенца российского броненосного подводного флота всё-таки допустили некоторые недостатки. Надо думать, на «Пересвете» инженеры сумеют их устранить.

Советник наместника по невыясненным вопросам  Николай, откинув люк командирской башенки носовой десятидюймовой установки, подставляет лицо лучам весеннего солнышка. Он доволен.

Первый боевой выход закончился неплохо, орудия достаточно эффективны, жаль, вторая британская лохань что-то заподозрила и успела выскочить за пределы радиуса поражения. Всё-таки систему подводной перезарядки орудий нужно дорабатывать — слишком медленно получается, случись сцепиться с эскадрой врага, большая часть успеет удрать — под водой больше двенадцати узлов развить не удаётся, даже с применением сгущённого жидкого дыма для уменьшения сопротивления воды. Ничего, броненосцы специальной постройки будут ходить быстрее. По возвращении в Артур и с перезарядкой что-нибудь придумаем.

Из отчёта о путинных испытаниях дальнего рейдового подводного ЕИВ флота броненосца «Победа»:

«По результатом выхода в море следует отметить, что в целом проведённую модернизацию можно признать успешной. Корабль управляется хорошо, погружается уверенно, всплывает величественно. Использованные в процессе приспособления броненосца к подводному применению технические решения во время похода и боевого столкновения с кораблями невероятного противника показали себя с лучшей стороны, однако имеется возможность дальнейшего улучшения, а именно:

- Дымовые трубы с устройством для охлаждения и сжижения дыма следует устанавливать с наклоном назад под углом 35-45 градусов Цельсия для снижения сопротивления воды, возникающего при движении в погружённом состоянии на скоростях, превышающих 0, 0001 узла.

- Раструбы вентиляторов кочегарок следует сделать поворачиваемыми и перед погружением разворачивать на 180 градусов с той же целью.

- Устройства для выпуска сжиженного дыма на носовой оконечности изменить таким образом, чтобы их выпускные форсунки смотрели не вперёд, а поперёк направления движения, что позволит снизить или даже устранить давление встречного потока воды и соответственно уменьшить количество личного состава, занятого на помпах подачи этой субстанции.

- Мешки с запасом жидкого кислорода желательно использовать из мочевого пузыря кашалотов, каковые показали себя много эффективнее своих аналогов из слоновьих желудков, показавших склонность к неконтролируемому стравливанию содержимого.  Слонячие мешки хоть и много дешевле в изготовлении, значительно уменьшают время пребывания корабля в погружённом состоянии.

            Следует признать удачной идею с приданием броненосцу для разведки и обсервации звена из состава гвардейской, имени пойманного адмирала Того, эскадрильи конных водолазов.  Оные конные водолазы оказались незаменимы в процессе скрытной обсервации морской акватории в режиме подводного хода. С другой стороны, присутствие на борту упряжек буксируемых минных аппаратов имеет смысл только при проведении диверсий во вражеских портах, ибо боевые корабли имеют скорость хода, не позволяющую  минным аппаратам на гужевой тяге своевременно занять позицию для атаки.

            Организацию питания в походе следует признать удовлетворительной, но настоятельно рекомендуется для улучшения атмосферы в экипажах подводных боевых кораблей вывести из рациона горох и прочие бобовые растения».

 Михаил Крестовский aka Korpus Kristi

Пришёл в себя почти сразу. Я не кисейная барышня и не юрист из контры «Братья Кремер и сын», мозг имею, сразу понял — перенос. Нетрудная, между прочим, вещь. У нас в Юте моря никогда не бывало, а сейчас до него метров триста по прямой. Что характерно, стою на пороге собственного магазина, а это значит, что провалился я далеко не с пустыми руками. Это, знаете ли, придаёт некоторую уверенность в завтрашнем дне.

Вот что возмущает, так это техническая неграмотность затеявшего. Ведь сколько раз написано — перенос происходит в ТЕМНОТЕ! Для него нужно оказаться в запертом помещении без света. А здесь? На пороге магазина, с распахнутой настежь дверью, вспышка в глаза… Всё, всё перепутано.

Да, а есть хочется уже сильно. Надо осмотреться снаружи, в оружейном я продовольствия принципиально не держу, только спиртного чуть-чуть, для лучших клиентов. Но к выходу в новый мир стоит подготовиться.  Начал с наколенников. Потом куртку накинул, непростую, с прокладкой из тварона. Не синтепон, но мысль о том, что её не всяким копьём пробить можно, согревает. Тварон он вообще лучше кевлара. Плейт-керриер мне подгонять не нужно — он у меня всегда наготове. За спину рюкзачок, небольшой, типа дей-пак. В моём магазине — сорок три доллара без скидки. В нём запас патронов в пачках,  гаечные ключи, несколько метров огнепроводного шнура и килограммовый брикет чешского «Семтекса» — никогда не знаешь, когда может понадобиться. Набор детонаторов отдельно, в металлической коробке. Никогда не храните взрывчатку и детонаторы разом, если хотите дожить до пенсии. К рюкзаку пристёгиваю аптечку и чехол с дробовиком «Бенелли» двенадцатого калибра.  Пять патронов с крупной картечью — можно отбиться от шерстистого носорога. Кобуру с девятнадцать-одиннадцать перевесил на грудь, благо конструкция подвесной позволяет. А основным стволом беру «сто третий» — он и калибром повыше, и поворотистость у него отличная, мало ли кто из-за угла выскочит? Автомат у меня доработанный — заменены цевьё, приклад и накладки на газовую трубку. На планках Пикатинни установлены штурмовая рукоятка и коллиматорный прицел «Аймпойнт», надёжный, как немецкий отбойный молоток.

Можно сказать, собрался, остались мелочи: тактические антибликовые очки на нос, бейсболку с эмблемой магазина на голову, и к выходу. Но чувствую — что-то не так. Не сидит снаряжение. В витрину глянул — всё болтается, как на вешалке. Это ж сколько килограммов с меня слетело? Сердце выдержит?

Прислушиваюсь к ощущениям — нормально. Пульс поймал — не частит. И лёгкость в теле непривычная, будто не килограммы, годы сбросил. Впрочем, может быть, так оно и есть?

Быстро подтягиваю одежду и снаряжение, благо везде вшиты специальные ремешки. Попрыгал — нормально всё, не гремит, не болтается. На выход.

Так…  Забавно, забавно. Вместе со мной перенеслись все предметы и постройки, находившиеся в радиусе двадцати метров от чего? Да от меня, похоже, потому что этот круг привязан не к центру оружейного, а к его входу. А где я стоял? Правильно, у входной двери.  Так что на прибрежной полосе, недалеко от высокого обрыва стоят, как ни в чём ни бывало, оружейный с мастерской, пристроенный к ним павильончик «Всё для выживания» и гараж, в котором ждут выезда мой рабочий пикап и уже поминавшийся «хамвик».  Навес стрельбища почти на пляже, а самого стрельбища уже нет — если хочешь, можешь палить по гребням накатывающих волн. А вот дом, в котором моё солнце меня ждала и маленький кемпинг для любителей пострелять со вкусом, похоже, остались в Юте.

Интересно, а содержимое гаража и магазина с подсобкой здесь, или ТАМ осталось? Проверить не трудно. На всякий случай держу оружие наготове — мало ли кто или что там могло завестись? Заглядываю в гараж — порядок, ничего не прибавилось и не исчезло. Прохожу в магазин, осматриваю зал и подсобку. Всё, как обычно.  Собираюсь выходить на улицу, и в этот момент за тонкой стенкой кто-то вполголоса заявляет:

— Билли, это не похоже на лагерь мексиканцев. Добротно устроено. Место похоже на жильё добропорядочных граждан.

Говорят на английском, но как-то странно. Не смогу сразу сообразить, что именно режет ухо, но оно есть.

— Баб, — именно Баб, не Боб, причём резко, будто собака гавкнула, — Иди в задницу. Это похоже на место, в котором можно неплохо поживиться. И мне без разницы, белые трупы достанутся после этого енотам, или оливковые.

Звук осторожных шагов, приближающихся к двери. Достаю пистолет из кобуры и навинчиваю на ствол трубу сапрессора. У Кольта скорость полёта пули дозвуковая, если стрелять с глушителем, с полусотни метров уже ничего не слышно. Поднимаю оружие на уровень груди и приседаю, немного расставив ноги.

Дверь распахивается рывком, в магазин врываются двое мужчин в шляпах и длинных плащах. В руке у первого револьвер стволом вверх, второй вцепился в какой-то длинноствол, но держит его как швабру. Первый выглядит опаснее. Совмещаю мушку, прорезь целика и клин тёмной бородки на одной линии, плавно тяну спусковой крючок. Смещаюсь на два шага в сторону и с другой стороны стеллажа всаживаю две пули в грудь второму.  Сменяю магазин в пистолете на полный и подхожу ближе.

Голову первого рассматривать не стоит, мозги заляпали всю стенку рядом со входом. Второй ещё хрипит, но с такими ранениями не живут. Выглядят налётчики странно, будто сбежали со съёмок кино о Диком Западе.  У первого из-под плаща  видны клетчатая рубашка и штаны из грубой ткани, стянутые широким поясом с металлической пряжкой. Широкополая шляпа с довольно высокой тульей, затянутый под подбородком шнурок не дал ей далеко отлететь. Второй когда-то был одет получше — ткань на брюках выглядит дороже, в нагрудный карман  жилета с передом из голубого шёлка тянется цепочка из белого металла.  Оба обуты в грубые высокие сапоги на каблуках. Со шпорами.

Аккуратно, стволом, тяну за цепочку. Что в там внутри?  Часы, карманные, с гравировкой на крышке. Чёрный котелок покойника откатился далеко в сторону. Одежда обоих неимоверно грязна, похоже, они не первую неделю ночуют в лесу, у костра — на вещах попадаются стебли травы, хвоинки и зола.  Странно, для белых американцев такой образ жизни не характерен.

Наклоняюсь и поднимаю оброненный грабителем револьвер. В принципе, обычный «Кольт-миротворец»,  любители поиграть в вестерн до сих пор  с такими выпендриваются, хоть первые экземпляры были выпущены ещё в восьмидесятые годы девятнадцатого века.  Всё-таки кино — лучшая реклама.  За револьвером тянется отвратительно замусоленный ремешок, до которого дотрагиваться противно. Перехватываю сыромятную мерзость взмахом своего Ка-Бара, заглядываю в ствол. Сорок четвёртый калибр.

Ого! Год выпуска – тысяча восемьсот девяносто третий, раритет! Но до чего доведён! Мушка сточена, ствол расстрелян… Урод, правильно я тебя завалил, за такое отношение к антикварному револьверу надо было два дня убивать. Медленно.

 Что там у второго?  Помпа. «Винчестер 1897» Ещё один любитель строго доброго оружия на мою голову.

И что прикажете с трупами делать?  Конечно, звонить в полицию. Судя по всему, я всё-таки в Америке. Достаю телефон… сигнала нет.  И UPS не работает — спутник не обнаружен. Похоже, я вляпался в большую кучу дерьма, чем представлялось вначале.

Продолжить осмотр не даёт раздающийся на улице пронзительный детский крик:

— Пусти, сука, козёл, грёбаный вонючий потрох!

Вопль обжигает нервы — кричит девчонка, на чистом русском языке! Сам не замечаю, как мой «Кольт» оказывается в кобуре, а я с «калашом» в руках кувырком выпрыгиваю на улицу. Перекатываюсь через плечо, встаю на колено…. Никого не видно.

— Пусти, скотина! Ай!

Теперь понятно, кричат с обрыва.  Через пару вздохов оттуда доносится грубый мужской голос, говорящий на английском:

— Били, Боб! Я тут маленькую сучку поймал, отвезу в лагерь, а то она кусается. Если не хотите сегодня спать с пустыми животами, поторопитесь!

Сверху доносится конский топот и пронзительный вопль:

— Помогите, насилуют!

Карабкаюсь на обрыв, благо есть удобное место. Осматриваюсь. Две невзрачных лошади обрывают ветки с кустов, к которым и привязаны.  А это что? Подхожу ближе… в центре вытоптанного в траве пятачка валяются аляповатые, рубиново-красные, отделанные блестящими стекляшками женские туфли на высоченных каблуках. Чуть дальше  от обрыва нахожу несколько сшитых между собой верёвочек и приделанный к ним лоскуток ткани. Пытаюсь понять, что это, потом вспоминаю – это стринги, некоторые дамы их вместо трусиков используют. Но ведь кричал ребёнок?

Всё страньше и страньше.

Василий Основин aka Bespredel

Должен признаться, по щекам меня для приведения в сознание уже хлестали. Даже несколько раз. Но чтобы кулаком, в челюсть, со всей дури? Падаю, так и не успев сообразить,  кто ударил и почему. И тут же получаю ногой по рёбрам. Больно то как!

Хриплый мужской голос со стороны, почему-то на английском, приказывает прекратить. Что за херня?

— Посмотри, шишки у него есть? Под мышками проверь!

Меня переворачивают, рывком задирают свитер, осматривают.

— Он чист.

Высокий противный голос, почти фальцет.

—Хорошо. Свяжи ему руки и посади под навесом, будет за лошадьми ухаживать.

— Сиплый, он не похож на того, кто умеет работать руками! Чистенький, как девочка из богатого дома!

— Я подумаю, Гарри. Может быть, разрешу тебе пользоваться им вместо девочки.

Уроды.  Осторожно открываю глаза.  Земля, потоптанная бурая трава, грязные сапожищи сорок последнего размера. Рыжие, из очень толстой кожи. Метрах в десяти от меня стоит высокий худой мужик в длинном кожаном плаще, из-под нижнего края которого тоже видны сапоги со шпорами. На голове — широкополая войлочная шляпа, в руке… В руке ружьё самого киношного вида. Посреди поляны дымят остатки костра,  за ним — пара шалашей и навес из жердей и веток.  Из-под навеса видны конские задницы, общим числом три штуки.

Мать вашу, как я сюда попал?

Шелест веток, топот копыт, и на поляне появляются новые действующие лица:

— Сиплый, посмотри, кого я поймал!  Третий мужик спрыгивает с коня и швыряет на землю визжащую от злости девчонку лет десяти, завёрнутую в красное платье. Именно завёрнутую, потому что таких, как она, в это платье можно пачкой заталкивать.

— Всю вашу шайку на кичман засандалят, пожизненно!

По-русски орёт! Однако матерится дитя с совсем недетской сноровкой.

— На кой чёрт ты притащил это недоразумение, Стиви?

— Сиплый, я содрал с неё полфунта золотых украшений. Думаю, там, откуда она сбежала, должны быть ещё. Только она орёт не по нашему.

    Сиплый подходит ближе, разглядывает мою сопливую соотечественницу.

— Найдём, как спросить. Где Бил и Бухгалтер?

— Шарят там, на берегу. Нашли пару халуп вполне пристойного вида.

            Белочка, однозначно. Такой идиотизм даже во сне не приснится. Скоро доктор сделает укол и вся эта херня исчезнет. Бандиты станут добрыми санитарами, пигалица — крикливой старой медсестрой, а верёвка на запястьях превратится в завязанные рукава  смирительной рубашки.

            От ближайших кустов в мой бред влетает короткая автоматная очередь. Сиплый валится навзничь, выронив ствол и взмахнув руками.  Тот, что привёз девчонку, бросается в сторону, но натыкается на вторую очередь и оседает в траву кучей грязных тряпок.  Гарри делает шаг в ту сторону, откуда стрелял автоматчик, и вскидывает револьвер. Цепляю его ногу стопой левой ноги, а пяткой правой изо всех сил пинаю под коленный сгиб. Выстрел уходит в воздух, любитель чистых девочек падает, как споткнувшийся бегемот. Вот это туша!  Вскакиваю и бью его в голову ногой. Гол! Бегемот отрубается.

Из-за кустов выходит человек, обвешанный оружием с ног до головы.  Что характерно, это НАШЕ оружие. В смысле, никакой ковбойщины.

Пигалица в красной тряпке поднимается на ноги, плюёт на тело своего похитителя, поворачивается к мужику в камуфляже и заявляет:

— Ну и где ты шатался столько времени?

Анфиса Лобова aka Звезда

Я знала! Знала, что параллельные миры существуют! Задницей ощущала, чуяла что они рядом, только руку протяни. Искала всё время, и — нашла! Не зря старалась!

Сразу поняла — всё это неспроста, и юрист, и папарацци. И была готова! На ногах — лобутенчики со стразами, только вчера из интернет-магазина доставили, как чувствовала, заказала. Платьице от Диор, очень милое. Коротенькое, конечно, но мне ножки прятать не нужно, там в порядке всё, мужики со второго взгляда косеют. Макияжик, причёсочка, всё как надо. И бельишко тоже. Настоящая женщина всегда должна быть готова. К переносу. А вы про чего подумали?

Когда вспышка по глазам ударила, я сразу поняла — попала. Это мой мир, тот, в котором я по праву займу положенное мне место. Сейчас начнётся. И точно, не успела глаза протереть, как меня какой-то гоблин схватил. Всё, как положено — грязный, вонючий, орёт не по-нашему. Гоблин, понятное дело, персонаж вспомогательный, мне нафиг не упал, я сразу орать — надо же заявить этому миру о своём прибытии. И вгрызлась зубами в волосатую лапу со всей дури. Противно, конечно, но если девушка рассчитывает на Тёмного Властелина или, на худой конец, Светлого Эльфийского Принца, ей надо поработать. Не до брезгливости. Хотя худой конец мне не нужен, мне только самое лучшее подавай, на другое не согласна.

Эта тварь, вместо того, чтобы смекнуть, что в лапах у него птица не его полёта, врезал мне по голове так, что звёзды из глаз посыпались. Потом на коня закинул и сам в седло полез. Что-то на гоблинском своём проорал, содрал с меня кольца, серьги и цепочку с кулоном, и в лес. Ничего, ещё солнце не сядет, ты мне всё вернёшь, ещё и своего добавишь, гнида.

Смекаю — к начальнику везёт. Не думаю, что сразу к Властелину, к вождю орды, наверно тащит. Ничего, начнём с вождя, доберёмся до Властелина. Мне на такое дело недели не жалко. Только лобутены на обрыве остались, жалко до слёз, столько бабок за них выложила! Ничего, сейчас с вождём договоримся, гоблы мне их на золотом подносе с поклонами притащат.

Привезли меня в натуральный орочий лагерь — шалаши, навесы, костерок на полянке. Шаман чела в жертву приносить собирается, внутренности отбивает. Я по дороге сигналы о помощи подавала, когда вдохнуть получалось, что-то мне гоблы не понравились — воняют, будто неделю в сауну с девками не ходили. Но светлые тут мышей не ловят, я уже четверть часа в плену, а их ещё и на дух не слышно.

Тот урод, что меня привёз, с гоблом постарше перетирать начал. Прикиньте, старший тоже по-русски ни в зуб ногой. Занесло меня в глушь, конкретно. Придётся шамана напрячь, чтоб знание гоблинского языка мне закачал.

Не успела.

Только я собралась главным гоблом заняться, из лесу пулемёт застрочил. Главного сразу в хлам, второго чуть позже. Я не поняла, какого хрена пулемёт? Стрелы должны быть! Тисовые, с заговорёнными наконечниками!

Хорошо, шаман живой остался — тот юнит, которого в жертву готовили, его с ног сбил и сразу вырубил. Наверно только косит под рабочего, скрытый класс, шпион или ворюга. Надо будет законнектится, такой кадр в команде не помешает.

Оглядываюсь, а из лесу эльф выходит. Как положено — одежда в пятнах, рожа в разноцветных разводах — конкретно следопыт. А что автомат вместо лука, не страшно. Значит, эльф продвинутый.  Я бретельку с плеча спустила, будто случайно так, и вопрос ему в лоб:

— Ну и где ты шатался столько времени?

Василий Основин aka Bespredel

Наш спаситель сноровисто перетёк к центру поляны, вкатал каждому из бандитов контрольный в голову. Нет, профи, сразу видно.  Потом подошёл ко мне, освободил связанные за спиной руки.

— Who are you?

— Thank you. I am Russian ...

— Русский? Тогда какого хрена ты под местного косишь?

Вот те на те, хрен в томате. Я же ещё и кошу?

— На каком спросил, на таком и ответил. Вежливый я. И воспитанный, понял? Меня Вася зовут.

Мужик на меня посмотрел, что-то про себя смекнул и обострять не стал.

— Михаил. Ладно, времени нет, вяжи этого урода, я тела обшмонаю и валим отсюда. У меня в магазине ещё два трупа, ещё надо сообразить, что с ними делать.

Занялись делом, и тут пигалица странно так изгибается, и заявляет:

— Мальчики, вы не забыли что весь лут сначала старшему группы?

Я от неожиданности слюной подавился, закашлялся, но узел на руках у жирного урода затянул на совесть. А неуёмная мелочь уже лезет к одному из трупов — карманы обшаривать. Нет, такую борзость следует душить в зародыше. Как говориться, убивать паровозы нужно, пока они ещё чайники.

— Деточка, тебя при переносе головой о дерево не било?

Чудо в красном поворачивается, упирает кулачки в тощие бёдрышки и заявляет:

— Второстепенным персонажам нефиг вмешиваться, когда основные заняты делом.

Ничего, через десять минут мы с Михаилом всё привели в порядок.  Выпоротая первой попавшейся верёвкой засранка ёрзает на одной из лошадей. На пузе. Как на пузе сидеть? Присоединяйтесь, мы с Мишей научим. Молча сидит, только носом хлюпает. Пленный боров висит на следующей. Я, вооружившись самым настоящим рычажным винчестером, веду в поводу четырёх трофейных лошадей, на одну навьючено оставшееся от бандитов оружие, ещё патроны в мешке, на второй — запас зерна и продовольствия, найденный в лагере: мешок муки, соль, немного сахара и кофе. Похоже, с хавкой у них было так себе.  Михаил сказал, что у него еды вовсе нет, зато всего остального – стены распирает. Удачно провалился, не то, что я. Доберёмся до его базы, допросим аборигена, узнаем — куда.

Margarita Zanudene aka Максимка

—  … и ещё более ста тысяч китайцев. Впрочем, местным пока не до нас — кто-то пытается бороться с чумой, кто-то тупо ждёт своей участи. Довольно много разбежалось по медвежьим углам в надежде пересидеть эпидемию. За ними потянулись любители лёгкой поживы, с такой шайкой столкнулись после переноса наши коллеги.

Молодой парень с хорошо поставленной речью. Глаза серые, как осеннее прибалтийское небо… Впрочем, небо за окном сейчас не синее.

В «моём» Макдональдсе сейчас полно молодых крепких парней, на любой вкус. И большинство говорит на прекрасном русском языке. Если желают. Этот — всегда. Чем и выделяется.

Выделиться у нас нелегко. Все в одинаковой одежде из провалившегося с Михаилом магазина. Все с оружием. Как оказалось, здешние Соединённые Штаты именно сейчас воюют с Российской империей. И вместо того, чтобы вступить с переговоры с властями, найти разумный компромисс, наши мужчины сразу влезли в войну на стороне захватчиков. Мальчишки, хоть многим уже за пятьдесят.

Раскладываю горячие  блинчики по бумажным тарелочкам. Анфиса, привстав на цыпочки, старательно поливает их кленовым сиропом.  Странно, никогда не любила готовить, но сейчас получается, будто само собой. Маленькая дрянь наконец заткнулась, и больше не пытается шипеть о крашеных старухах и комиссионке. Выросшая на склоне крапива оказалась полезна не только как добавка в витаминный суп-пюре. Возможно, со временем из детки получится неплохая домохозяйка. Главное не прекращать лечебные процедуры.

Мужчины разбирают тарелки с завтраком, не отрываясь от своего любимого занятия. Меряются… интеллектом. Если смотреть на дискуссию под некоторым углом, это не будет такой уж серьёзной ложью.

—  И какую цель мы можем поставить перед собой?

—  Нет смысла стрелять из пушки по воробьям. Как минимум — отколоть Калифорнию от Соединённых Штатов! Вернуть Аляску и Гавайские острова в состав России!

— Но позвольте…

— Мы здесь не просто так, товарищи!

— Твои товарищи в овраге лошадь доедают!

— Господа, успокойтесь!

Просто детский сад. И вот так всегда, если нет какого-нибудь важного, горящего дела. Тогда они замолкают, и те, кто на что-то годится, идут и устраняют возникшую проблему. Человек десять. К сожалению, все они из тех, что решают проблему с помощью оружия и навсегда, даже не спрашивая у проблемы о намерениях. Русские. Но для местных я — одна из них. И объяснить разницу между нами вряд ли возможно.

Испеку-ка я ещё немного оладий.

***

Заголовки европейских газет:

Пятнистые человечки в Калифорнии — правда или вымысел?

Русские вновь нарушают правила ведения войны, которые мы собираемся утвердить на Гаагской конференции!

Силы врага на территории САСШ! Впервые со времён  войны за независимость!

Преступная неготовность правительства САСШ к войне привела к падению биржевых котировок! Пятнистые человечки в одной упряжке с медведями Уолл-стрит!

Русский десант страшнее чумы? Пароходы из Сан-Франциско набиты беженцами, в городе паника. Порты западного побережья запрещают швартовку судов из Калифорнии!

***

В Артуре уже совсем тепло — ветер треплет занавески распахнутых настежь окон. Чёрт знает, как называется то, что цветёт в ближайших садах, но пахнет оно замечательно. Не жасмин, не шиповник… Нет, не вспомнить, хотя запах смутно знаком.  Да и не до того, чем дальше, тем кудрявее закручиваются дела.

Александр бросает пачку газет перед своим советником.

— Читал?

— Читал.

То, что строки уже расплываются перед глазами – никому не интересная подробность.

Наместник дёргает щекой:

— И что думаешь?

Николай трёт красные, как у вурдалака, глаза. Спал последний раз позавчера. Кажется.

— Если выбросить все враки, в сухом остатке остаётся группа людей, говорящих между собой по-русски, в камуфляже, с большим количеством автоматического оружия. Всё это в Калифорнии, недалеко от Сан-Франциско, на другом берегу залива. Если тебе будет интересно, когда-то в тех местах было русское поселение. Люди в пятнистой одежде перестреляли несколько местных банд. Когда власти решили за бандитов заступиться,  залётные надрали задницу местному шерифу и его помощникам, после чего выбили какую-то кавалерийскую часть, посланную для наведения порядка.

— И это всё, что ты хочешь мне сказать?

— Нет. Ещё при разгоне кавалерии они применили что-то до боли похожее на броневики и танки. Точно не скажу — сам понимаешь, в словаре у тамошних писак ещё и слов нужных нет, но очень, очень похоже. Теперь к ним со всех окрестностей сбегаются мексиканские парни, решившие поблагодарить янки за милую привычку отнимать у соседей приглянувшиеся территории. Собираешься помогать?

— Не собираюсь, а помогу.

Наместник начинает нервно прохаживаться по кабинету.

— Это шило в заду у Рузвельта — раз.  Подъём духа у нас в империи — два. И мы своих не бросаем — три. Как тебе мои доводы?

Николай красивым броском отправляет в мусорную корзину скатанные в шар черновики, исчёрканные никому не понятными стрелками, кругами, квадратами и треугольниками. Промахивается, мусор разлетается по полу. Советник делает вид, что ничего не бросал. Придаёт лицу задумчивый вид и начинает аргументировать:

— Через неделю-другую Рузвельт подведёт туда пару броненосных крейсеров и отрежет этих ребят от моря. Что они могут против тяжёлой корабельной артиллерии? Эвакуировать надо, а не подкрепления посылать.

— А если «Победу» туда? — Александру не хочется отказываться от увлекательной идеи. Война на территории САСШ — это вам не японцев в солёную воду макать.

— Не-а, — качает головой советник, — автономности не хватит. Ей база нужна. Тем более, это наш главный козырь против наглов.

Откидывается на спинку кресла, упирается в столешницу ладонями, с хрустом потягивается.

 — Сходи к Лесиным комсомолкам, отдохни душой, расслабься.  В Калифорнию лёгкий крейсер посылать надо. Быстроходный. Заберёт наших и смоется. И ещё: кто-то из нас нужен. Если ТАМ в самом деле попаданцы, с ними придётся договариваться. Местные не потянут.

Наместник в задумчивости смотрит на стену — разглядывает карту северной части Тихого океана.

— Знаешь, Колька, что я тебе скажу? Где наша не пропадала?! Пускай и тут ляснет!

Он яростно лупит по кнопке настольного звонка:

— Запийсало!

— Я!

— Колчака ко мне! Срочно! И госпожу комендантшу пригласи. Жду.

Адъютант растворяется в пространстве для того, чтобы организовать искомое.

Памирский участок строительства военно-китайской железной дороги.

Секретное южное ответвление.

Вы не поверите, я мечтаю о ней уже второй месяц.

Нет, я не стал бы сразу хватать её своими мозолистыми лапами. Сначала я посмотрел бы на неё, осторожно, искоса, мельком. Ещё не веря своим глазам.  Потом… потом, если бы это оказался не мираж, я посмотрел бы ещё раз, и ещё, надеясь, что её не испугает яростный блеск вожделения в моих глазах. Подошёл бы ближе. Не сразу, в несколько приёмов, боясь потревожить. Может, если спугнуть, она исчезнет как утренний туман, сорванный несущимся между сопками ветром?

Я замер бы на расстоянии вытянутой руки, пытаясь унять бешено стучащее в горле сердце. Да, в горле, потому что в груди оно бы не поместилось. Потому что это была бы встреча с Мечтой. Мечтой, понимаете, да? Нет, что вы можете в этом понимать, разве умеете вы мечтать так, как мечтаю я?

Я забыл бы, что нужно дышать, я смотрел бы только на неё — прочий мир просто перестал бы существовать в момент нашей встречи. Я ласкал бы влюблённым взором её изгибы, пытаясь запомнить эти немного грубоватые, местами острые, но такие восхитительные черты! Всё это лишь для того, чтобы убедиться — отведи на долю секунды взгляд, и ты уже не можешь вспомнить ничего, кроме ощущения невозможного, всеобъемлющего счастья. А потом, через много-много ударов сердца, несколько бесконечностей спустя, я протянул бы дрожащую руку для того, чтобы самыми кончиками пальцев нежно, едва касаясь, провести…

Нет, не могу говорить, перехватывает горло. Как, как объяснить вам, сидящим в удобных креслах, всю прелесть обладания настоящей киркомотыгой?

Меня толкают в спину:

— Не стой, нельзя стоять, норма не выполняй — ничего не получай, кроме плеть. Стучи, зека, стучи!

Китайцам-откатчикам подённая плата идёт от суммы выкаченного из тоннеля камня, поэтому они немедленно закладывают охране медленно работающих  бойцов.

И я опять поднимаю осточертевшую каменную кувалду для того, чтобы обрушить её на вставленный в небольшую трещину деревянный клин.

Мой публичный дом в далёком Артуре, разноцветные девочки, вся моя прежняя жизнь представляются мне сейчас нереальным, расплывчатым сном, и бесконечно жаль потраченного впустую времени. Лучше бы кузнечное ремесло освоил. Зато сочиняю я теперь много лучше, чем раньше. Только записывать не на чем.

Удар, ещё удар… Круги перед глазами… Грохот падающих каменных обломков…

В глубине образовавшейся ниши трещины складываются в буквы русского алфавита:

Системное сообщение! Вы достигли четвёртого уровня горнопроходимости, теперь вам доступно использование инструментов из оловянной бронзы и сыродутного железа! Дополнительный бонус: Ваш урон по камню увеличивается на 2 пункта и составляет 12 единиц.

НАКОНЕЦ-ТО!

***

Из европейских газет:

«… при таком темпе набора китайских добровольцев азиатский экспедиционный корпус Его Величества к осени достигнет запланированной численности в сто пятьдесят тысяч штыков. Кроме того, в Шанхае и окрестностях сосредоточены две индийских колониальных дивизии, пехотная и кавалерийская дивизии из Австралии и первая новозеландская пехотная бригада. Все части полностью укомплектованы оружием и снаряжением. Активно происходит комплектование возрождаемой Императорской армии Японии. Под управлением британских офицеров новые дивизии и полки приступили к тренировкам по противодесантной обороне».

«Мобилизация вооружённых сил САСШ идёт слишком медленно — при значительном наплыве добровольцев наблюдается прискорбный дефицит современного оружия и боеприпасов. Более других ограничивает возможности этого союзника нехватка младших офицеров и сержантов».

«— В начале мы, надо признать, недооценили степень угрозы, но скоро всё будет в порядке. Мы принимаем самые энергичные меры для решения этого кризиса! — утверждает президент Рузвельт.

—Движения наших военно-морских сил засекречены, но, поверьте, нашим противникам остаётся только капитуляция».

«Ударным трудом встречают лето трудящиеся Бухары и Самарканда!  Большинство дувалохозяйств смогло погасить долги за позапрошлый год, чему способствовал небывалый урожай бахчевых культур в 1903 году…»

«Новая технология изготовления саманных шпал с добавлением керамзитобетона применена на строительстве военно-китайской железной дороги! Шпалы из нового материала не гниют, не горят, имеют удвоенный срок службы и совершенно не пахнут креозотом».

«Страшно недовольны постоянными проходами военных кораблей сестрорецкие дачники.

— Разведённой волной трижды смывало с берега прогулочные лодки, загорающих купальщиц несколько раз приходилось спасать, вытаскивая из воды! Кроме того, эти корабли ужасно дымят! — призналась нашему корреспонденту в частной беседе баронесса Д».

Семён Тихов aka Свояк

Сегодня первый бронекавалерийский батальон имени Хоакина Мурьеты свободен от несения службы. А это значит что? Правильно, это значит  парко-хозяйственный день. Обслуживание техники, перековка лошадей, осмысленная и вдумчивая чистка оружия, стирка, мойка и приведение в порядок. Причём по местной традиции в работах принимают участие члены семей, а у моих бойцов членов в семьях до…

Много, короче. Очень. Поэтому хожу в стрелковых наушниках — иначе оглохну, все эти мучачи с чикитами тихо разговаривать не умеют, сегодня в расположении ханкалинского ишака не услышишь, ори он с утра до вечера. Но службу понимают — с дороги отходят и честь отдают. Детишки. Девицам на это лучше не намекать — прирежут. Не сама красотка, так родственники. Потому что у большинства здешних невест честь — единственное приданное. Небогато живут. Лучшие земли у фермеров-янки,  лихорадка прошла, золото сплыло в банки, а к серебряным рудникам мексиканцев на ружейный выстрел не подпускают, в смысле владения. Пахать за гроши — это сколько угодно. Вместе с китайцами.

Кстати о китайцах: отдельный ударный батальон жёлтых тигров имени Сунь Цзы сегодня оборудует позиции на перешейке. Чего у китайцев не отнять, так это умения копать землю — тут моим сомбреросам до косоглазых, как до луны. А вот в бою китайцы так себе, стрелки из них аховые. В рукопашной — звери, мачете мелькают, не уследить глазом, орут, но морды при этом — как каменные. Поэтому в бою с пиндосами тактика обычно такая: Веня Серебряков со своими азиатами садится в засаду, в здешних краях место для неё найти не трудно.  Крестовский с егерями — главное средство огневого поражения, а мой батальон используется для окончательного разгрома и преследования противника.

Трофейное оружие делим так: дальнобойные винтовки, включая редкие «Спрингфилды», забирает Крестовский. Мои красавцы скачут с винчестерами и револьверами, китайцев вооружаем дробовиками, их здесь тоже хватает, в основном помповые. Поначалу было плохо с патронами, потом маленько разжились, янки на себе привезли.

Справляемся, короче. От «Калифорнийских рейнджеров Лава» остались одни воспоминания, и восьмой кавалерийский полк янки не скоро смогут бросить в атаку.

На этом, разлюбезная моему сердцу Катерина Матвеевна, позвольте рассказ прервать, пока Хорхе и Мигуэль мой командирский бардак не дочинили до состояния металлолома.

Виталий Бубенцов aka Бычков-Белый, сокращённо ББ

Если у вас есть враг, и вы хотите его проклясть, ничего страшнее пожелания, чем оказаться в коллективе, состоящем из ярких индивидуальностей, я не знаю. Стоит собраться  где-нибудь господам попаданцам в количестве больше трёх, и разговор моментально переходит на личности.

 Как ни странно, проще всего оказалось работать с бывшими военными и всякими там милиционерами. У них либо привычка к дисциплине, либо интеллект не так сильно наружу выпирает — привыкли прятать под касками.  Беда с простыми творческими натурами.

 Ему, видите ли, скучно просто работать, ему надо звездить. И чтобы софиты все, как один, на него и обязательно овация в конце. Фанфары некоторые разрешают опустить.

 Нет особых проблем с теми, кто что-то может руками. Слава богу, нашёлся какой-никакой геолог, лазит по окрестностям, чего-то там нашёл, набрал пеонов постарше, ковыряются. Инженер-гидротехник просто подарок небес. Неделя работы, два налёта на окрестные городишки, и уже вертится простенькая, неказистая, но электростанция, хоть аккумуляторы заряжать можно, теперь без связи не останемся. Однако среди прочих писателей такие кадры встречаются, что впору к врагам забрасывать в качестве стихийных бедствий. Обслуживать машины? Тех машин, извините, пять на всю Свободную Калифорнию. Над ними трястись надо, как не знаю над чем, мозг отказывается аналогии подбирать.

Отлынивают. Не царское это дело.

Один кадр, он ещё пришёл на шестой день после попадания, наотрез отказался посуду на кухне мыть. Его способности, видите ли, следует применять для решения стратегических задач.

Тогда Серебряков не выдержал:

— Как, молодой человек, ваша фамилия? Вы у нас, если память меня не подводит, специалист по магии? Ах, вы у нас программист? Как только мы построим вычислительный центр, немедленно назначим вас директором. А пока центра нет, ты, щелкопёр, взял тряпку и свалил на кухню, я чистоту посуды лично проверю, понял?

Посуду программист вымыл, даже качественно, но наутро мы его в наших сплочённых рядах не обнаружили. И никто его с того раза не видел. Не то улетел куда, не то к американцам попал. Хотя во втором случае о нём бы уже все газеты орали, на первых полосах.

Ещё досадно то, что мы здесь, у залива Бодега, уже месяц окаянствуем, а Россия даже ручкой нам не помахала с того берега Тихого океана. Понемногу понимаю тех, кто приложил руку к свержению самодержавия. Хотя в этой реальности Россия удивительно быстро и ловко разгромила Японию и, что радует гораздо сильнее, не прогнулась перед англо-американским альянсом. Так что надежда на помощь у нас, в принципе, была.

Так, что газеты пишут про большую политику?

Французы, как обычно, не мычат, ни телятся, но кредитование зажали. Кайзер спит и видит, что Франция присоединилась к островитянам. Ещё бы, господин Шлиффен свой план, наверно, уже закончил. Галлам хочется вернуть Эльзас и Лотарингию до дрожи в коленках, но воевать против Рейха с Англией и Россией это одно, а против кайзера и России это совсем другое. Без русских немцы могут до Парижа  не дойти, а царская гвардия дорогу туда ещё помнит.

— Да, Марго, спасибо.

Изумительный кофе она готовит, даже мексиканки так не умеют. С её лёгкой руки становлюсь кофеманом, потому что четыре чашки ежедневно это уже зависимость.

О чём это я?

Да, о достижениях. Под ружьём у нас теперь около полутора тысяч человек. Желающих больше, оружия на всех не хватает. Военные планируют какую-то операцию во Фриско, с целью раздобыть оружие и хоть какие-то корабли, рыбачьи баркасы в качестве флота их уже не устраивают. Если выгорит, есть шанс развернуть боевые действия по всему штату. До сих пор мы на тот берег залива не совались, опасаясь чумы.

Завтра ждём делегацию из Мексики, посмотрим, что они нам предложат. Вроде обещают помощь. Негласную. Если честно, надеюсь выбить топливо для транспорта и боеприпасы, хотя бы свинец, порох и капсюли, чтобы иметь возможность переснаряжать охотничьи и револьверные патроны.

— Шанцевый инструмент выдать? Уже иду.

Работать, работать и работать. Не поверите, но мне это начинает нравиться.

Из европейских газет:

«Неожиданные сложности испытывает британская эскадра, блокирующая выход из Финского залива (для американских читателей уточняем – если смотреть по карте, это такая длинная голубая фигня на дальнем конце Балтийского моря).  В начале операции один из крейсеров Его величества перехватил шхуну, шедшую из Риги в Петербург с грузом рыбных консервов местного производства.

 По недосмотру ветеринарного врача эскадры трофейные консервы включили в рацион нижних чинов и корабельных кошек. Нижние чины отделались длительным расстройством желудков, а несчастные животные, в первое время с аппетитом поедавшие мелкую рыбёшку из плоских жестянок, все без исключения заболели и погибли. В качестве возможной причины учёные-биологи называют повышенное содержание бензопирена в консервах.

Расплодившиеся на эскадре крысы нанесли значительный ущерб её продовольственным запасам. На ряде кораблей и судов перестали готовить пудинг. Во избежание волнений в экипажах срочно высланы транспортные суда с новыми котами и продовольствием. В настоящее время среди подданных Его Величества Эдуарда VII начата подписная компания по сбору средств для установки памятника доблестным животным, отдавшим жизни за торжество справедливости и демократию во всём мире».

«Неожиданная эпидемия поразила офицерский состав британского азиатского экспедиционного корпуса.  Сотни смертей молодых, здоровых мужчин из лучших семей королевства врачи объясняют сексуальным переутомлением. Командование не исключает диверсию русских. Прибывающих на пополнение офицеров предупреждают о возможной опасности, однако, несмотря на принятые меры, количество необъяснимых смертей увеличивается по экспоненте. Кто сможет противодействовать новой угрозе? Молодые британки десятками записываются в добровольное общество спасения генофонда, первые сто сестёр специального милосердия на быстроходном крейсере отплывают из Ливерпуля в ближайшую пятницу».

***

Их встреча выглядела случайной.  У обоих напряжённый рабочий график, расписанный до секунды, все двадцать шесть часов, и так каждые сутки. Они остановились на неосвещённом участке длинного коридора. Он сделал вид, что завязывает шнурки, она повернулась к занавешенному шторами окну, поправляя причёску.

— Зачем вы просили о внеплановой встрече? — сквозь шпильки в зубах спросила она.

— Для вас есть ответственное поручение, — подтягивая голенища щегольских сапог, негромко обронил он.

— Операция «Слеза комсомолки» входит в решающую фазу…

— Там найдётся, кому вас заменить. Новое дело я не могу доверить никому другому, товарищ.

— Я готова, — сказала она, вставив последнюю шпильку в пышную копну из локонов и чего-то там ещё, возвышающуюся у неё над головой.

— Тогда через пять минут у меня в кабинете, Николай там уже на дерьмо исходит. До скорой встречи, госпожа комендантша.

 Ну да, а  вы что думали? Форму, её поддерживать нужно. Мало ли что, вдруг завтра на нелегальное положение переходить придётся?

***

   Из бухты Мазампо выходили вечером. Сначала снялись и потянулись к выходу небольшие, низкотрубные «Новик» и «Боярин».  За ними, глубоко осев в воду под тяжестью принятого груза,  начали разворачиваться на рейде «Варяг», «Аскольд» и «Богатырь». Пыхтя и отчаянно дымя, портовые буксиры тащили главную ударную силу первого отряда бронепалубных крейсеров Тихоокеанского флота. Наконец вскипела вода под винтами, двинулись, постепенно ускоряясь, едва различимые в ночи берега. Пошли.

Никаких оркестров, никакой иллюминации. Не открывали прожектора, не прощались. Исчезли по-английски. Вот только что, всего каких-то полчаса назад стояли на своих местах немаленькие корабли, и нет их, даже следа на воде не осталось.

А флот сделал вид, что ничего не случилось. Нет? Значит, и не было. Уходили? Не видели, извините.

Только под утро скользнул на рейд низкий и длинный силуэт миноносца «Страшный», и в Артур ушла короткая телеграмма: «проливы спокойно зпт без контактов тчк».

Наместник прочёл  телеграмму, чиркнул спичкой и поджёг бланк. Дождался, пока бумага разгорится и уронил в стоящую на столе бронзовую пепельницу. Эпоха Хань или Сунь, надо у Николая спросить, он, вроде, разбирается, Заодно объяснит, на кой чёрт некурящим древним китайцам нужна была пепельница.

— Запийсало!

—Я, — материализовался в кабинете адъютант.

Наместник уселся в кресло и потянулся, широко разведя руки в стороны. В кабинете раздался отчётливый хруст суставов.

— Подай альбом с секретными фотографиями, хочу проанализировать.

Запийсало радостно осклабился:

— Той, шо «Слеза косоломки»?

— Той, той. Смотри, Тарас, договоришься ты у меня! — грозно насупил брови наместник.

— Та я мигом, Ваше высоко… – Запийсало исчез раньше, чем договорил.

— Ось. Самые захватывающие, чи то компроментирующие материалы. Сам выбырав.

— То-то же. Иди. Меня ни для кого нет… — наместник бросает взгляд на стоящие в углу кабинета солнечные часы, — Полтора часа.  Понял?

— Так точно! — вытягивается по стойке «смирно» адъютант и исчезает из кабинета.

Александр достаёт из кармана френча ключ, отпирает кодовый амбарный замок, откладывает его в сторону и переворачивает первую страницу, окидывая взглядом наклеенные фотографии.

— Чёрно-белые, прошлый век, — недовольно морщится он и приступает к вдумчивому анализу материалов.

— Однако! — удивлённо дёргает он головой, рассматривая особенно причудливый компромат.  — И как это они ухитрились?

Margarita Zanudene aka Максимка

Мой ресторанчик давно не стоит на берегу моря, и в его панорамных окнах больше не отражается бесконечная вереница спешащих убиться о берег волн. Перетащили. Вокруг шумят сосны, вперегонки карабкающиеся на стены ущелья. Говорят, здесь нашему «штабу» ничего не грозит при обстреле с моря. Снаряды будут пролетать над крышей, снимая шляпы и раскланиваясь:

— Какая встреча! Извините, не могу задержаться, спешу! Дела, сами понимаете, дела…

Чуть в стороне, отвернув фасады от легкомысленного стеклянного павильончика, стоят магазины Крестовского — впрочем, оружия там теперь нет, осталось только немного одежды. Все эти автоматы и пулемёты сейчас очень важные особы, вечно в хлопотах, вечно в делах. Их просто на руках носят.

Журчит по ущелью ручей. В Литве его наверняка величали бы речкой. Где-то ниже по течению стоит плотина, оттуда недавно протянули линию и теперь у нас есть электричество. Не всегда, но большую часть времени. Пленный генератор не хочет работать на врагов, и часто ломается, но его каждый раз пинками заставляют вертеться.

У меня теперь работают котлы и холодильники, печки и кофе-машина. Но я всё равно готовлю кофе в песке. Медные джезвы ерзают в его горячей массе точно так же, как купающиеся в пыли куры.

А ещё работает музыкальный центр. В нём нет дисков, все записи оцифрованы и затолканы в электронную память, но музыка не обижается, и в павильончике постоянно что-то бренчит, звенит и барабанит. Михаил поделился своими записями, и теперь вперемешку с литовской и российской попсой играет что-то американское, вроде народной, такое, знаете, с банджо и губной гармоникой.

Сегодня у нас на ужин тушёные бобы с медвежатиной. Характер у бобов неважный, поэтому они на противне шкворчат и от злости брызгают маслом. Для того чтобы их помешать нам приходится ловко изворачиваться. Наверное, со стороны это похоже на странный танец. На него с удовольствием поглядывают сидящие за столиками парни. Как-то так сложилось, что в моей стекляшке собираются в свободное время все, кто не очень занят или может писать и считать прямо за столиками.

Писать любят все. ИД Петергoffпресс принципиально не печатал пишущих медленно и мало, а все мы, как оказалось, издавались именно там.

Очередное бумс-бумс заканчивается, музыкальный центр на секунду задумывается и вдруг… сквозь старый, давно забытый шорох иглы по винилу из колонок разливается старинная, знакомая, но сто лет не слышанная мелодия. Под гитарный ритм беседуют хрипловатый простуженный саксофон и ласковое звучание аккордеона, в их дуэт вплетаются рояль и какие-то духовые инструменты … Фокстрот, наверное, ещё довоенный. Боже, как это называется? Что-то про май, кажется… Не помню. Щемящая мелодия отчего-то цепляет за душу. Хочется плакать.  Отзвучали последние аккорды, и вместе с тишиной приходит ощущение какой-то неясной, непонятной потери, такая чистая-чистая грусть безо всякой причины. Краем глаза вижу, что подняли головы и замерли все. Как красивы они в этот момент!

Потом в колонках крякает, стукает, в воздухе повисает воющий стон электрической гитары, вдребезги разбивая повисшее в ресторанчике  хрустальное настроение.

Парни опомнились и почему-то начинают расходиться. На противне зашипело, и я  принимаюсь за свои танцы с лопаткой.

Что мешает мне подойти к центру и снова запустить ту мелодию? Не знаю…

  Семён Тихов aka Свояк

Умереть, не встать. Ну, маскировочными накидками обзавелись все трое, благо, у Крестовского парочка Гилли-сьютов нашлась, было что в качестве образца выдать. Но рожи! Рожи мои рядовые-разведчики вымазали себе от души. У одного вполне себе получился праздничный узор заслуженной скво-героини из племени нижних заречных паютов, у другого на роже схема шнуровки кроссовок рэпером-нонконформистом, которого в подворотне искусала бродячая поэтесса-эмо. Третий косит под шахматную доску из сине-зелёных квадратов, тот ещё неформал.

— Так, компаньерос, пять минут на умывание и чтобы стояли передо мной с чистой, как у младенцев кожей.

Через пять минут снова осматриваю короткую шеренгу добровольцев. Степень чистоты здешних младенцев я явно переоценил, но для тренировки вполне себе сойдёт. Закладываю руки за спину, произношу характерное:

— Хе! — и ехидно дёргаю головой. Спёр конечно, как не спереть, персонаж-то какой эпической силы!

— Так, парни, слушать меня сюда и запоминать с первого раза, потому что на второй времени у нас нет. Маскировочная окраска наносится на лицо для того, чтобы что, Антонио?

— Чтобы напугать врага, хефе!

— Ответ неверный. Маскировка, она не для запугивания. А что? Правильно, бойцы, маскировка, она для скрытности. Нам нужно, чтобы враг, поглядев в нашу сторону, не заподозрил, что видит объект, похожий на человека. Лохматые накидки скроют очертания тел, но наблюдать, не открывая лица, невозможно. Без специальных устройств, которых у нас один чёрт нет. Поэтому работаем тем, что есть под рукой.

Серой глиной осветляем кожу вокруг глаз, под верхней губой и за ушами. Можно шею под подбородком намазать.  Красной глиной затемняем нос и скулы, искажаем очертания окончательно. И финальный штрих — коровьим навозом наносим на загрунтованный таким образом холст полосатый орнамент.

Прохаживаюсь вдоль строя, даю мелкие советы.

— Закончили? Теперь проверка.

Поворачиваюсь к зрителям:

— Пропустите родных матерей!

Тётки чинно подходят, шоркая босыми ногами по пыльной глиняной площадке.

— Узнаёте? — указываю рукой на разукрашенных бойцов невидимого фронта. Сеньоры испуганно шарахаются.

— Не узнали.

Снова поворачиваюсь к зрителям:

— Выпустите родных матерей.

Матроны удаляются, при этом походка их утратила большую часть своей чинности.

Поворачиваюсь к своим раздолбаям:

— Оценка «отлично». Через двадцать минут уходим.

Спросите, почему я сам рожу не крашу? Так у меня-то прибор есть, панорамная стереотруба, в БРДМе обнаружил. Там ещё труба разведчика есть, но я её на чёрный день заныкал, пускай лежит, есть она не просит.

***

   Переход к месту наблюдения получился долгим и нелёгким. Шли скрытно. В качестве вспомогательного инструмента использовали такое зверское выражение лиц, что все встреченные по пути местные жители предпочитали нас не замечать. Остановится на обочине, глаза закроет, а по роже мысли бегущей строкой:

— Я ничего не вижу… Не вижу я ничего. Ничего-ничего, совсем ничего не вижу. И не слышу тоже.

Как мы мимо пройдём, шорох маскировочных портянок по утоптанной тропе удалится — оттаивают и стараются быстрее из здешних жутких мест исчезнуть. Всё-таки маскировка — великое искусство.

К прикрывающему стоянку мониторов форту удалось подобраться почти вплотную. Выбираю места для своих головорезов, нарезаю сектора наблюдения, назначаю ориентиры. Сам устраиваюсь в наиболее перспективном месте — уютная такая пивная, угловой столик стратегически удачно занимает возвышенное положение, и посетителей немного. Ставлю на стол буссоль, заказываю пинту холодненького и приступаю. Через тридцать две минуты сорок семь секунд имею в блокноте схему обороны с указанием уязвимых мест, расположения часовых, режима охраны, паролей и план скрытного выдвижения к объектам атаки. Опыт не пропьёшь! По крайней мере, с пинты-другой светлого ничего с ним не станется.

Снимаю парней и приступаю к этапу скрытного выдвижения в расположение части.

Что вы говорите? Наблюдателей когда опрашивать буду? А зачем? Из них разведчики, как из нашей Анфиски любовница. Наговорит она вам на три райских наслаждения, напишет на восемь, а увидишь глазами  – сплошное расстройство и совращение малолетних.

Зачем брал? Так они все трое жениться собрались. После нашего рейда героическим героям какая откажет? Ну и для прикола, конечно.

Василий Основин aka Bespredel

Брать форт отправились без местных. Нет, если кто соберётся устроить шоу с криками, воплями, форсированием водной преграды под обстрелом и горящими статистами для создания нужной автору атмосферы — клава ему в руки, уроду. После такого задела ему останется только секасу в коктейль добавить — правильного с грязной и не нашего с чистой (естественно, когда это наши с чистой-то спали, а? Автор-то патриот, ему грязную подавай). Поубивал бы.

Нам нужно было сделать янки, а зрелищность она враг эффективности. На кой чёрт нам переправа? У противника абсолютное превосходство на море. Их лоханки последнюю неделю к занятому нами берегу плавают, как на работу, и меньше трёх-четырёх десятков снарядов не выпускают. Ничего пока не натворили, но если им эту борзость спускать с рук, обязательно куда-нибудь не туда попадут. Оно нам нужно?

После фестиваля, который вчера устроил Свояк, наша кавалькада большую часть пути проделала по обезлюдевшим местам. Местные убрались от греха подальше — приучены уже избегать людей в камуфляже. В чём-чём, а в отсутствии смекалки аборигенов не упрекнуть. Ближе к окраинам города верхом ехать не рискнули — отдали лошадей Мигуэлю (или это был Алехандро?), разобрались по группам и пошли, аккуратно осматривая окрестности.

 Крестовский и напросившийся к нему в корректировщики Свояк свернули в неприметный проулок и растворились в темноте. За ними, выдерживая дистанцию, почти бесшумно перемещаясь от стены к стене, поводя по сторонам трубами навёрнутых на стволы глушителей, двинулась группа прикрытия.

Рыхлый и его Чинганчгуки скользнули к смутно темнеющей впереди массе форта. Он тут совсем новенький можно сказать, дитя войны Севера и Юга. Ещё и пятидесяти нет. В ночной прицел видно, что часовые на ближней стене собрались в кучку и травят байки. Сейчас прилетит им за нарушение правил несения караульной службы.  Индейцы вскидывают левые руки и утыканные стрелами охраннички кулями валятся со стены. Надо же, а мы смеялись над Рыхлым и его страстью! Нашёл-таки общий язык с обитателями резерваций, нашёл!

Наша очередь.

Трясется под ногами хлипкая лесенка — хорошо, стена невысокая. Переваливаюсь через парапет, отпрыгиваю в сторону, вскидываю свой «Хеклер» —  целей нет. Веник и Виталя принимают влево. А ББ хакает, и ствол в руках ходуном ходит. Теоретик. Перед ним лучше не становиться, учту.

Лестница со стены внутрь форта широкая, кирпич не расшатан, за это отдельное спасибо неизвестным строителям. Из-за моего плеча раздаётся короткий лязг, часового у входа в арсенал отбрасывает на стену, он роняет винтовку и медленно сползает на землю.

  Теперь штаб и казарма.  Надо спешить — за нами через стену уже ломятся пернатые (или оперённые?) воины Рыхлого.

Выпрыгиваю из-за угла и бью ножом в шею часового у штаба. Уворачиваюсь от хлынувшей крови. Дверь. Закрыта.  Разделяемся, ББ и Серебряков бегут через плац к казарме, я  выдёргиваю из креплений «Итаку». Будем шуметь.

Тук-тук! Выстрел из дробовика выносит дверной замок, вышибаю дверь ударом ноги и бросаю в тёмный проём ребристую тушку гранаты. Отпрыгиваю в сторону. Бах!

Дверь услужливо распахивается — спасибо взрывной волне. Влетаю внутрь. Длинный коридор, рядом со столом стонет кто-то, прижимающий руки к животу. Контроль, пробегаю мимо. Из боковой двери выпрыгивает серая фигура с револьвером в руке, стреляю в голову. Патроны в дробовике с картечью, хорошо, что убирать здесь мы не собираемся. Прыгаю в небольшую нишу, поднимаю ствол — как знал. Следующий ковбой в коридор вылетает в прыжке. Надо же, какой прыткий, успел два раза бахнуть из револьвера в сторону входа.  Хорошо, что меня там уже нет. Трачу третий патрон. Перезаряжать некогда, дробовик в зажимы, подхватываю болтающийся на ремне автомат. Двое на лестнице, бегут со второго этажа.  Отличный у Хеклера глушитель – вспышка не засвечивает ночной прицел, лязг затвора громче звука выстрелов.

Ещё два минус. На дворе крики и стоны — выбегающих из казармы солдат отстреливают в два ствола. Мы специально дали понять, что нападём сегодня — весь гарнизон должен был собраться в форте, некогда нам их по городу вылавливать.

Кажется, здесь всё. Боком, приставными шагами подбираюсь к лестнице. Поднимаюсь, не сводя глаз и ствола с верхней из видимых ступенек. Похоже два охламона, валяющиеся на первом пролёте были единственными обитателями второго этажа.  Расслабляюсь, опускаю «Хеклер» к ноге, удерживая компактную машинку за пистолетную рукоять. Делаю два шага вперёд и чувствую, как волосы на затылке начинают шевелиться от предчувствия опасности. Падаю назад, собираясь кувырком уйти под прикрытие каменной колонны.

Поздно. Именно из-за колонны высовывается прятавшийся там хмырь, очки которого блестят даже в полумраке неосвещённого коридора. Выстрел из револьвера обжигает правое плечо, автомат выворачивается из разжавшихся пальцев. Сцепив зубы и не обращая внимания на цветные круги в глазах заканчиваю кувырок и левой всаживаю нож в живот очкарику. Он пытается ещё раз нажать на спуск своего «Смит-Вессона», но рука не слушается. Я чувствую, как жизнь из его тела вливается в мой клинок, нагревая рукоять. Толкаю хватающего воздух распахнутым ртом хитрого ботана в сторону. Он сползает на пол, обутой в тяжёлый ботинок ногой выбиваю из его руки револьвер.

Тля, как больно! Правая рука болтается как плеть, пуля наверняка зацепила кость, хоть и прошла навылет.

Чёрт, как я этого не люблю! Здоровой рукой лезу в подсумок, достаю оттуда флакон с экстрактом почки Бархатника. Задерживаю дыхание, срываю пробку и залпом заглатываю содержимое. По телу прокатывается огненная волна, поднимая дыбом каждый волосок и сокращая все мышцы по очереди. Даже те, о существовании которых ты до того не подозревал. Боль не то чтобы проходит совсем, но становится терпимой, рука начинает двигаться, кровь из раны больше не течёт. А больше и не надо, и так весь коридор захлестал, будто барана тут зарезали. Терпеть не могу вид собственной крови. И запах. Подбираю автомат, куском срезанной с очкарика сорочки стираю с него липкое и красное, спускаюсь на второй этаж. Рука уже почти не болит. Как говаривал девочке Элли её дядюшка, много повидавший моряк Чарли Блэк:

— Если готовить с любовью, девочка моя, даже самая вздорная тёща может доставить человеку немало приятных минут, — при этом одноногий путешественник всегда поглаживал татуировки, сделанные безвестными умельцами с острова Куру-Кусу.

Вот ведь никчемным человеком при жизни был Моня Бархатник, а сумел принести пользу человечеству.

 Если бы ещё зелье не так сильно отдавало мочой…

Михаил Крестовский aka Korpus Kristi

Разворачиваю принесённый с собой коврик. Лежать на каменистой площадке без пенки то ещё удовольствие. Набрасываю на себя «лохматку», сменяю бейсболку на чёрную бандану — ночью наличие козырька неактуально. В поле ночного прицела холодные силуэты мониторов на фоне тёплой ещё воды. Днём было бы наоборот, но днём я тепловизор на винтовку ставить не люблю. Старая школа, ортодокс, можно сказать.

 В прицельной сетке привольно расположился вахтенный матрос.  Не спит, что в принципе, характерно для американского флота — служба у них поставлена хорошо. Я бы сейчас предпочёл иметь дело с испанцами или их производными, те высокой дисциплинированностью не грешат.  Но имеем то, что имеем.

— Четыреста тридцать ярдов два дюйма до мостика правого монитора, — это Свояк, разобрался, наконец, с лазерным дальномером.

— Принял.

Поправки вносить не буду, просто по сетке скорректирую. Элементарно — три с половиной деления вправо, одиннадцать с четвертью вниз и семь влево-вверх по диагонали. Анфиса справится, не говоря уже про обезьяну.

«Баррет» с глушителем на такой дистанции кроет всё, до чего дотянется, но для мониторов я сегодня припас немецкую «Эрму» SR-100. Ствол поставил под .300 Винчестер-Магнум, для таких дистанций с глушителем просто оптимальное решение. А пятидесятка пусть пока в чехле полежит, что-то мне подсказывает, что сегодня ей и без сапрессора  работа найдётся.

Опускаю нашлемный ПНВ. Пришлось, конечно, повозиться, переставляя крепление под него на бандану, но получилось хорошо, надёжно. В зелёном поле чётко видны подбирающиеся к форту фигурки. Должен сказать, я был категорически против детских игр – луки, индейцы… Песочница какая-то! Но решили использовать, политика.

Часовые падают. Всё-таки смогли, идиоты. До последнего не верил, что справятся, собирался зачищать часовых сам. Впрочем, чья это там голова из-за зубца поднялась?

Тело привычно замирает, движется только палец на спусковом крючке. Хлопок, есть! Эти чайники даже не заметили, что я за ними прибрался.

Пошла штурмовая тройка. Эти по взрослому, сам снаряжение подбирал. Взяли стену, началась зачистка. Теперь моё дело — мониторы.

На палубу второго монитора вылез лишний персонаж. Жарко ему внутри, видите ли, прохлады захотелось. Достаю из подсумка ещё один магазин и кладу так, чтобы потом для замены хватило пары движений кистью.

Выстрел из форта, по звуку — «Итака». Пошла громкая фаза операции.

Снимаю вахтенных на мониторах, быстро передёргивая затвор немки движением большого пальца правой руки. Сменяю магазин и сношу с палубы последнего охламона.

А ведь янки нас ждали! Башни обоих мониторов начинают разворачиваться на форт — наверняка матросы кемарили прямо на боевых постах! Впрочем, мы этого от них и ждали. Внимание моряков приковано к берегу, высунуться на палубу я никому не позволю, а к мониторам, сгибая вёсла, уже несутся каноэ, битком набитые желающими поиграть в пиратов двадцатого века. Борта у мониторов низкие, для того, чтобы забраться на палубу не нужно быть Стивеном Сигалом.

Пары на кораблях не разводили, боялись нас спугнуть. Теперь за это поплатятся.

Вспышки разрывов, через две с половиной секунды доносится звук. Это сапёры-любители подрывают ведущие во внутренние помещения люки. Происходящее внутри мне не видно, но я знаю и так — в отсеки забрасывают свето-шумовые гранаты и шашки с пикриновой кислотой. Противогазов в этом мире ещё не изобрели, а у штурмующих они есть. Этот город конкретно влип — его больше некому защищать.

Толчок в бок:

— Миша, смотри! — Свояк указывает на вход в залив. Кого-то принесло не вовремя?

— Чёрт, чёрт, чёрт!

В тепловизор силуэт идущего корабля виден, как гипермаркет в ночь распродажи – светятся дымовые трубы, клубится над ними смешанный с дымом горячий воздух. Трубы две, очень высокие. Выглядит корабль несерьёзно, сильно смахивает на не слишком большой пароход, однако я не зря часами гонял компьютер, выбирая из базы данных изображения боевых кораблей.  В гавань Сан-Франциско пожаловал крейсер третьего ранга класса «Чаттануга», и его десять пятидюймовых скорострелок нам сейчас задавить нечем. Впрочем…

Аккуратно подвигаю Свояку «Эрму»:

— Прибери…

Руки уже тащат из чехла навороченный «Баррет M82A1M», тот самый, из которого Леонсио собирался валить таможенников. Вставляю тяжёлый магазин, досылаю патрон в патронник.  Силуэт крейсера хорошо виден на блестящей лунной дорожке. Менять прицел на ночной некогда, это вам не советский ПСО на НСПУ махнуть, время нужно, и инструмент.

— Свояк, приборы?

— Восемьдесят!

Помнит ещё анекдот, не растерялся. Значит, и с дальностью не соврёт.

— Полторы тысячи сто.

Довольно близко, и для моей винтовки уже доступно. На такой дистанции пуля упадёт метра на полтора…

— Ну, не подведи, малышка!

Бью навскидку, с колена, десять выстрелов из первого магазина, ещё десяток из второго. Ну? Есть! Крейсер, заваливаясь на правый борт, начинает описывать циркуляцию. При этом он явно начинает оседать на нос.  Вот уже вода покрывает палубу до носовой надстройки. С каким-то обиженным кряхтением крейсер укладывается набок, затем опрокидывается. Корма ещё какое-то время торчит над волнами, но затем скрывается и она.

Свояк потрясённо таращится туда, где только что плыл не самый маленький корабль.

— Охренеть! Из винтовки… Но — как?

Делаю вид, что этот номер для меня привычен, как процесс дефекации.

— Выбил заклёпки в носовых листах на уровне ватерлинии. Их сорвало потоком воды. Со сварным корпусом этот номер не пройдёт. Просто повезло.

Пусть теперь завидует. Знай наших!

Анфиса Лобова aka Звезда

Ах, ресурс, ах, ресурс… Да, ресурс. Что я, дура? Не понимаю, что тонера в принтере надолго не хватит? Но Бубенцов свои почеркушки печатает, и Зануда целую книгу рецептов нахреначила — никто и не пискнул. Дрянь старая, ненавижу. Свои цеппелины с мясом могла и от руки переписать.

Мне, между прочим, больше надо.  Сволочи, ненавижу, у девушки личная жизнь не складывается, а они… Уроды, тля.  Ничего, твари, я всё равно выкручусь, я упорная, один хрен, будет по-моему. Я в «Петергoffпринт» пять тысяч тиража выгрызла! И пусть приходится корябать ископаемой, типа, ручкой по паршивой местной бумаге — талант не задавить, он всё равно себе дорогу пробьёт. Только бы опять кляксу не посадить, переписывай потом.

Ничего, я аккуратно, чтобы буковки ровные, и наклон одинаковый.

«Уже много дней твой образ постоянно стоит у меня перед глазами. Стоит смежить веки или просто отвести взгляд от серой мути повседневной суеты, и твои черты проявляются передо мной, будто снимок на древней фотографической бумаге.  Мужественный разворот широких плеч, гордо посаженная голова на мускулистой шее повёрнута в сторону.  Хочется закусить губу от обиды — даже в мечтах ты меня не замечаешь. Не видишь влажного влюблённого блеска горящих глаз, трепета нежных девичьих губ, смущённого румянца, заливающего щёки… Хочется плакать. Иногда, когда больше не остаётся сил, я забираюсь в укромный уголок, чтобы вдали от равнодушных взглядов окружающих горькими слезами выплакать своё горе. А потом, утерев щёки и умывшись, я снова иду в суету бытия, ничем не выдавая терзающих меня чувств.

Боже! Если бы я могла хоть один раз прижаться к твоей широкой груди, обвить крепкую шею гибкими руками!  Я представляю, как нежной кожи моего лица касается колючая щетина твоего подбородка… У меня внутри становится горячо и мокро, волна стыда и желания захлёстывает меня с головой, от затылка до кончиков пальцев моих длинных, стройных ног. Как невыносимо хочется… Но нет, этого я бумаге доверить не могу. Но и страдать в одиночестве, разрываясь от накрывшего меня чувства, больше не имею сил. Я решила — сегодня я или стану счастливейшей женщиной на земле, или мои надежды разобьются вдребезги, рассыплются прахом и смешаются с пылью, покрывающей всё в этой жаркой засушливой стране. Вечером, после ужина, молю тебя, приходи к пещерке на берегу ручья, той, что  у трёх полосатых камней. Терпеть неизвестность дольше невозможно, это выше моих сил, я хочу стать твоей, впитать тебя, насытиться твоей мужской силой и уснуть на твоём мускулистом плече, отдав всё, что может отдать избраннику любящее женское сердце».

Ну вот, закончила. Пусть только попробует не явиться, лось сохатый. А уж там-то я его захомутаю.  И в стойло! Мне осточертело уже с утра до вечера на побегушках у крашеной старухи носиться. Унеё даже после омоложения рожа на печёное яблоко смахивает. Пора, пора обзаводиться своим местом в мире. Пока таким. Это, конечно, не Серебряков, не Крестовский, даже не Бубенцов, но я из него сделаю человека. А не сделаю — невелика беда. Нынче у меня вся жизнь впереди, со временем поменяю на более перспективного. Интересно, российский император женат?

Аккуратно сворачиваю своё послание — треугольником, как для полевой почты. А ведь когда-то мы люто ненавидели свою училку, заставлявшую писать поздравления с девятым мая всяким старым пердунам.  Пригодилась наука. Умная девушка даже из такого никчемного источника, как заросшая от женского простоя мхом школьная грымза, выжмет хоть что-то полезное.

Забросить послание в широкий карман пятнистой куртки проще, чем тарелку помыть. Пока самец жрёт, он, как токующий тетерев, ничего вокруг не замечает.

Солнце свалило за низкие горы, чтобы где-то там утопиться в море. Придурки, предпочитающие возиться с ружьями, а не с женщинами, построились клином и свалили куда-то на юг. Надо думать, ближайшие сутки — двое их здесь не будет. Чу! Что это за шаги доносятся до меня? Это торопится на свидание мой ласковый пирожок! Мой сдобный пончик! Готовься, любимый, сейчас тебя будут есть.

Поправляю платье и норовящий сползти на бёдра лифчик. Да, сползающий! Зато он кружевной и почти прозрачный, и сквозь тонкое красное платье очень сексуально просвечивает чёрным!  Выхожу из укрытия.

— Ты всё таки пришёл! Боже, я уже решила, что напрасно жду, и ты отвергнешь меня, молоденькую дурочку, потерявшую голову от страсти! Обними же меня, сорви пылкий поцелуй с моих нежных трепетных губ!

Что ты делаешь, идиот? Крапива тебе зачем?

— А-а-й! Ма-а-а-ма!

Семён Тихов aka Свояк

Грохот, дым, пыль, визг разлетающихся осколков и выбитого снарядами щебня.  Следующий залп на фоне предыдущего почти не слышен — уши ещё не отошли от грохота восьмидюймовых, стадвадцатисемимилиметровые фугаски после них не звучат.

Янки, разозлившись на нашу вредность, взялись за зачистку штата по-настоящему.  И если на сухом пути мы имеем их, как бог черепаху, от моря нас снова отогнали.

Впрочем, мы и там умудрились нагадить пиндосам. Крейсеры пришли наводить конституционный порядок парой. Ветераны испанской войны, «Нью-Йорк» и «Бруклин». Видно кто-то из больших начальников оценил наши способности. Новейшие штатовские корабли собраны в портах Китая и Японии, собираются вместе с наглами макать Макарова и прочих,  но этой пары ветеранов, заявившихся третьего дня с попутным приливом, для нас достаточно. С избытком.

Мы готовились. Всё-таки на нашей стороне опыт целого столетия войн, о которых здесь ещё никто не догадывается.

На деревянную рыболовецкую лохань, идущую к берегу под латаным-перелатаным парусом, гордые выпускники Аннаполиса внимания обратили не больше, чем пёс на ползущего через дорогу муравья.  Когда парусник довернул вправо и от него к флагману потянулись пенные следы двух торпед, дергаться было уже поздно — гордые потомки испанских идальго атаковали почти в упор.  Никто из них не спасся — прямое попадание пятидюймового снаряда с «Бруклина», столб воды и ломаных досок, косые акульи плавники…  Но благодаря им невезучий «Нью-Йорк» и в этой войне не сделал ни одного выстрела — затонул, голубчик, как миленький.

 «Бруклин»  отработал за двоих.  Разнёс захваченный нами во Фриско небольшой миноносец, подавил форт, пушкам которого не хватило дальности. Мониторы мы затопили сами – их старые, заряжаемые дымным порохом орудия тем более ничего не могли сделать. Железнодорожную батарею оснастить мы просто не успели. Не хватило времени и производительности мастерских. Теперь у нас с пиндосами пат — мы отрезаны от моря, американцам нет ходу на сушу. Их хвалёной морской пехоте хватило одной попытки высадиться под огнём крупнокалиберных пулемётов и снайперских винтовок. Крейсер не помог — к тому времени, когда он начал пристрелку, мы уже отошли с берега, а шлюпки с десантом утонули.

Теперь мы держим на побережье наблюдателей, на случай второй попытки десанта, а крейсер время от времени обстреливает понравившиеся его артиллеристам скалы. В общем, все при деле.

Иногда думаю — может, пока был шанс и кое-какие корабли в руках, надо было свалить на Камчатку? Но как тогда быть с мексиканцами, индейцами и китайцами? Бросить на убой? Нет, не по-русски это.

***

Грохот далёких залпов на эскадре Колчака расслышали из-за горизонта.

— Интересно, — сжимает бесполезный пока бинокль Вера Алексеевна, — с кем это американцы дерутся?

Колчак отвечает через минуту, поправив фуражку и одёргивая китель:

— Они не дерутся. Они кого-то обстреливают. Стреляет один корабль, или два по очереди, ответного огня не слышно.

— Что вы намерены делать в этом случае, капитан?

Колчак  покачивается взад-вперёд, будто проверяет, достаточно ли прочно его «Варяг» сидит на воде.

— Военные корабли строят для сражения, уважаемая Вера Алексеевна. А посему вынужден просить вас покинуть мостик и спуститься в корабельный лазарет.

Колчак поворачивается к старшему помощнику:

— Сигнал по эскадре: приготовиться к бою, увеличить ход до восемнадцати узлов.

Пойманный в глубине залива Бодега «Бруклин» дрался до последнего — на крейсерах русской эскадры не раз возникали пожары, в какой-то момент «Боярин» рыскнул на курсе и пошёл в открытое море, но через десять минут повреждённое управление починили, и корабль снова вернулся в строй.  Колчак не стал соревноваться в точности стрельбы на дальней дистанции — на его стороне было преимущество в скорострельности и количестве стволов. Будущий адмирал — теперь он и сам в это верил, на полном ходу сблизился с противником. Молодость американского крейсера прошла давно,  уйти от группы новых, быстроходных кораблей он не мог. Избиваемый десятками снарядов, теряющий одно орудие за другим, он продолжал безнадёжный бой, стремясь перед гибелью нанести максимальный урон врагу.  Когда «Новик», разогнавшись до двадцати трёх узлов, подлетел на дистанцию гарантированного поражения и выпустил торпеду в избитый, объятый пламенем корабль,  оттуда стреляли только две чудом уцелевшие пятидюймовки. Две трубы из трёх были сбиты, «Бруклин» кренился на борт, но сдаваться не собирался.  Американец попытался уклониться от торпеды, но для очередного решительного поворота у него не осталось сил – рулевые машины разбиты, скорость упала до пяти узлов.

Подводный взрыв подбросил корму доблестного корабля, русская эскадра прекратила огонь и начала спускать шлюпки. «Бруклин» уходил под воду кормой, высоко задрав нос. Моряки прыгали в воду и плыли к подбиравшим их шлюпкам, поддерживая на воде раненых.  Большие корабли тонут дольше маленьких. Погибающий крейсер дал своему экипажу достаточно времени для спасения. Потом в его недрах со стоном сдались переборки, вода добралась до котлов. Когда облако вырвавшегося из котельных отделений пара оторвалось от воды, над поверхностью уже ничего не осталось.

Убедившись, что на воде больше нет американских моряков, Колчак развернул «Варяг»,  покинул строй и медленно повёл крейсер к берегу. По кому-то там янки стреляли, значит, есть повод познакомиться.

— Вахтенный!

— Слушаю, Ваше Благородие!

Колчак, не отрывая бинокля от глаз:

— Бегом в лазарет, найди там госпожу Стессель и пригласи на мостик. Живо!

Вера Алексеевна взбежала по трапу раскрасневшаяся, с выбившимися из-под косынки волосами.

— Боже мой, Вера Алексеевна, я торопил посыльного, вы могли не спешить столь сильно.

— Вы не понимаете, капитан, как я волнуюсь. Дайте, пожалуйста, бинокль.

Колчак кивнул, и один из сигнальщиков передал комендантше свой.

— Смотрите на пляже, на фоне красной скалы, похожей на прибалтийскую дюну. Ещё правее.  Странный экипаж, я не вижу там лошадей.  Паровой?

Стоящий у кромки прибоя броневик был Вере Алексеевне знаком.  Вернее, он был знаком Лесе. Точно такие же возили на пушечных лафетах в последний путь покойных генсеков и министров СССР. На броне стоял мужчина в камуфляже с автоматом Калашникова на груди и приветственно размахивал руками.

— Это они, господин капитан. Прикажите спустить катер.

Семён Тихов aka Свояк

Таки припёрлись! Не прошло и полгода! Оперативность у наших охламонов, как всегда, необычайно высока.

Впрочем, это я по привычке забухтел, от нервов. Волнуюсь всё-таки — когда читал Семёнова и фильмы смотрел, разве мог себе представить, что вот так ко мне с моря будет «Варяг» подходить? Представлять-то я представлял, только с точностью до наоборот —японцы коварно осыпают русский крейсер снарядами, и тут я на линкоре с любимой марки из-за угла выплываю!  Ка-ак  врежу супостатам! Спасу наших, естественно. Иногда это был не линкор, а эсминец, но исключительно со мной на капитанском мостике.

А тут стою на берегу, «Варяг» изо всех четырёх труб дымит и ко мне приближается, за ним знакомые каждому советскому мальчишке силуэты: «Аскольд», «Богатырь», «Новик» и кто-то, на него очень похожий. А супостат, лупивший в меня из больших пушек, уже на дне. Их усилиями. Без моего героизма обошлось.

Радуюсь, конечно, но неправильность сюжета маленько скребёт под сердцем.

Пока я так рефлексировал, на крейсере засуетились и плюхнули на воду паровой катер.  И катер этот берёт курс прямо на мой БРДМ.  Подходит к берегу, сбрасывает сходни, на пляжик деловой походкой спускается нечто симпатичное, однозначно женского полу, в длинной, почти до пят, юбке из тёмно-синей ткани, в перетянутой ремнём чёрной кожанке, через плечо переброшен ремешок самого натурального «Маузера» в деревянной кобуре. Но главное — красная косынка на всю голову.  Я так на башню и осел — оптимистическая, мать её, трагедия.  Крейсер-то с царским орлом над форштевнем, и флаг Андреевский. Тут у кого хочешь разрыв шаблона приключится.

А тётка к бардаку подходит даже не разглядывая, словно всю жизнь на таких ездила.

— Алё, — говорит, — военный! Тебе про славянский шкаф заливать, или без пароля обойдёмся? Лично мне, — говорит, — твоя аватара  в бандане и без того знакома.

Я на неё таращусь, и знакомых женского пола перебираю — хоть убей, такой не припомню, хотя на склероз и до переноса не жаловался.

— Здрасте, — говорю, — Рад видеть вас на нашей Калифорнийщине, — а сам по новой список штудирую. Лицо симпатичное, но не мой типаж, я северный тип предпочитаю, а у этой скорее что-то семитское просматривается.

– Нет, Свояк, не старайся, всё одно не узнаешь. Веру Алексеевну Стессель тебе видеть не приходилось.

Оно правда, конечно. Но в таком случае, значит, госпожа Стессель у нас в сети регулярно шарит и личность мою запомнила.  И так мой скепсис на роже отразился, что дамочка не выдержала и расхохоталась, заразительно так.

— Брось, — говорит, — дуться, про перенос в чужое тело забыл, что ли?  Цинни я, тапки тебе в книжку про попадание в Кума-Манычскую котловину кидала. Постап которая.

— Семён Семёныч! — хлопаю я себя по лбу, хохочем уже на два голоса.  Галантно протягиваю даме руку и помогаю взобраться на броню, в длинной юбке это та ещё акробатика.

— Сергей Михайлович! — обращается Цинни к стоящему у катера в позе жены Лота мичману, — возвращайтесь на крейсер, передайте Александру Васильевичу, что я встретила тех, кого ожидала. Сейчас мы быстро съездим в местный штаб, и на берег прибудет группа лиц для обсуждения совместных действий.

— Каких действий? — вполголоса удивляюсь я, —  БРДМ в кильватер к крейсерам пристраивать?

— У нас на кораблях целый стрелковый полк имеется. Найдёте куда пристроить?

Вот это номер!

— Хе! — говорю.

И головой — дёрг. Улыбается, знает, у кого спёр. Точно наша.

— Тогда спускайте ноги в правый люк, а я за руль сяду, стоит наших порадовать.

И мы покатили. Я даже штатную упряжку из десяти волов не стал привлекать — для такого случая бензина не жалко.

Margarita Zanudene aka Максимка

 Вчера с соседнего склона скатился огромный камень. Красивый, полосатый такой. Лежал там неимоверное количество лет, и вдруг решил сменить своё положение в мире. Впрочем, что я могу знать о настроении камня? Представляете, как он отлежал тот бок, который был обращён к горе?  А может быть ему надоели лучи солнца, каждое утро бьющие… Не знаю, куда там могли бить эти лучи, я же не камень. Но вот теперь он лежит внизу, наши сосны надёжно укрыли его от палящего светила. Видимо, из благодарности за то, что скатываясь с горы, он ни одну из них не сломал.

Камень лежит довольно далеко от моего ресторанчика и виден плохо. Я колдую с джезвами и время от времен поглядываю в его сторону.  Иногда камень заслоняют крепкие мужские спины, обтянутые белой или пятнистой тканью. Белые, как правило, перечёркнуты ещё и ремнями портупеи. Запрет на курение в павильончике наших гостей удивил, но курить они дисциплинированно ходят на улицу.

Остальное время они пьют кофе и рисуют что-то на картах.  Когда они собираются вокруг составленных в кучку столиков особенно плотно, может показаться, что в центре моей стекляшки кто-то перепугал целую стаю страусов — всё, что выше пояса, скрыто от глаз, весьма забавная картина получается.

Время от времени из невнятного гула голосов выпрыгивают отдельные фразы:

— Нет! Это решительно невозможно! — доносится из этой мешанины тел.

— Ха! Я делал это с парой пулемётов и пятью десятками плохо обученных пеонов. Просто забудьте представления о возможном, сложившиеся во время последней турецкой войны, и вы увидите, что иначе просто нельзя.

Потом зал снова укутывает смутный бубнёж, для того, чтобы разлететься от звонкого:

— А как это согласуется с цивилизованными правилами ведения войны?

— Изумительно согласуется — мы ведь не собираемся палить из пушек по женщинам, детям и безоружным.  А всю эту чушь, типа: «мы вынуждены атаковать вас, господа, защищайтесь»! оставьте, пожалуйста, старику Дюма и его мушкетёрам. Ничему вас японцы не научили!

— Англичане? Я вас умоляю, они всегда строгие сторонники правил, во всём, что касается действий их противников. Не они ли в Африке целый народ не столь давно загнали в концентрационные лагеря? Детей, стариков, женщин? Не знаете? А врага следует знать, это ещё дедушка Сунь Цзы завещал. Его тоже не знаете? Как я вам завидую, молодой  человек! У вас столько интересного впереди!

Царский офицер от неожиданности выпрямляется, с удивлением разглядывая заявившего это безусого и безбородого парня, которому и двадцати не дать по внешнему виду. То, что собеседнику давно за пятьдесят, внешне никак не проявляется.

Обострение купирует внезапное появление среди офицеров алой косынки. Меняется тональность разговора, но — мало этого, мало. Нужно помочь.

Кофе, ароматный, как любовь и горячий, как вулканическая лава, разлит в маленькие фарфоровые чашечки, тесно составленные на подносе из нержавеющей стали.

Из-под подноса — коротенький подол и трогательные в своей невинности стройные детские ножки-тростиночки в плетёных босоножках, над подносом — широко распахнутые серые глаза, взбитые рыжие кудри и яркая зелёная лента. Анфиса сегодня просто пай-девочка, воплощённая мечта профессора Гумберта Гумберта.

Поднявшаяся было в ресторанчике пена уязвлённых мужских самомнений при её появлении оседает и растворяется без остатка.

— Спасибо, — произносит хозяйка косынки и маузера, завороженно глядя на, поднимающуюся над очередной джезвой коричневую шапку пенки.

— Чёрный, без сахара?

Киваю молча.

— Можно мне чашечку? Только большую?

 Достаю с нижней полки, переливаю, подвигаю ближе. Анфиса тут же ставит рядом стакан ключевой воды.

— Какое счастье… — женщина закрывает глаза,— там, у нас, всё больше чай дуют, из самоваров. Получить приличный кофе ближе Кавказа просто нереально.

Лицо у неё усталое, но упрямое волевое выражение не сходит с него даже сейчас.

Придвигаю поближе к ней корзинку с тёплыми ещё круассанами:

— Вы в самом деле надеетесь разгромить Англию и США в этой войне?

Дама открывает глаза, смотрит в лицо с каким-то непонятным мне сожалением.

— Можно подумать, у нас есть другой выход.

Из европейских газет:

 «… таким образом, неожиданный удар, нанесённый Россией, переносит масштабные боевые действия на территорию западного побережья САСШ…»

« Потеря Калифорнии грозит обернуться значительными сложностями со снабжением флота на Тихом океане. В Вашингтоне рассматривается вопрос об отзыве эскадры из Китая».

« На волне чудовищного патриотизма, вызванного раздутыми продажной буржуазной прессой рассказами о военных успехах, в разы труднее становится ведение разъяснительной и агитационной работы в пролетарской среде. При попытке организации стачек солидарности с английскими и американскими рабочими несколько наших лучших товарищей были избиты несознательными элементами и переданы в лапы царской охранки. Но нельзя, нельзя опускать руки, товарищи! Исторический процесс не повернуть вспять! Мы вынуждены сейчас отступить, свернуть революционную работу, но это временное отступление. Мы перестроим свои ряды, разработаем новую, беспроигрышную тактику и вновь устремимся в атаку!»

«Браво, Матильда!

Наша гениальная танцовщица в ознаменование очередной выдающейся победы нашего флота – захвата моряками-балтийцами севшего на камни британского крейсера «Пенелопа» на субботнем концерте сделала сорок три фуэте без остановки! Итальянская школа посрамлена! И такую нацию собираются победить выродившиеся потомки норманнских завоевателей?»