Невыносимо медленно тянулось время, и я нервно курил папиросу за папиросой. Тем более, ветер нёс дым в сторону Калинковичей, и стоило ждать сюрприза. Подошло время обеда, и по окопам потянуло вкусными запахами. Каша с тушёнкой в меня не лезла, сильно болел желудок, так что, прихлебывая чай, я мрачно думал о своем идиотизме. Зачем я собрал здесь людей, мост уже разгорелся так, что даже в двадцать первом веке объявили бы «Пожар пятой категории». Потушить его уже невозможно, так что надо начинать отход. Всё решено, уходим в партизаны!

Судьба всегда ловит человека на его ошибках, и сейчас нам не хватило всего полчаса. Вернее, мы провозились эти полчаса, и среди клубов дыма на другом берегу вдруг возник танк. Я замер, мучительно всматриваясь в силуэт, а вдруг это наши? Танк, поворочал маленькой башней, словно учуял что-то, и на двух стволах ослепительно вспыхнули огоньки.

Я упал на дно траншеи и коротко рявкнул:

— Не стрелять! Ждать!

С той стороны протоки наши окопы были не видны, сам неоднократно проверял. Но, чёрт как я мог забыть про эту мерзость? Обычная «единичка», но отделенная водой, для нас она страшнее десятка «тигров». Чёрт, что делать? Пули срезали ветки кустарника, вбивались в глину, выкидывая клочки пыли, а я боялся… От страха, я ничего не мог придумать, только в голове вертелась строчка из песни «Пули, как воробушки, вертятся в пыли». Что там дальше? Я буквально заставил себя вспоминать! «Дмитрия Горохова, да сержанта Мохова, эти вот воробушки взяли, да нашли». Дальше!! «Тут старшой Крупенников встал как на парад». Вот! Старшой — это я! Встать! Встать, сволочь!! Я с трудом поднялся, и, прикрываясь бруствером, стал наблюдать за танкеткой. Пулеметы молчали, но башенка дергалась из стороны в сторону, как кобра перед броском. На берегу шло веселье. Человек десять раскатывали и надували резиновые лодки. Здоровые мужики, с закатанными по локоть рукавами трудились споро, и дружно, видимо подшучивая друг над другом. Часто звучал хохот, но тем не менее уже две лодки покачивались на воде, привязанные за аккуратно вбитые колышки. Кивком, я подозвал к себе Коломыйца, и прошептал ему на ухо:

— Четыре пулемета нацелить на танкетку. В ленты бронебойные и трассеры. Один на середину протоки, бить по лодкам. Гостям жарко, пускай искупнутся. Бойцам вести огонь по людям. Огонь, только после моего выстрела! Всё ясно?

— Так точно!

— Передайте всем, и быстрее. Будьте около пулемета, который будет стрелять по лодкам! Мне, двух красноармейцев в посыльные.

Немцы, тем временем, спустили все лодки, и стали рассаживаться. Люк танка открылся, и из него показался высокий тип, в чёрном берете, или пилотке, примятом дугой наушников. Сверкнуло серебро на плечаж. Офицер! Первым делом он с явным наслаждением потянулся, потом достал бинокль, но сначала что-то проорал пехотинцам. Те снова захохотали, и флотилия отчалила от берега. Я уложил карабин на бруствер окопа, и, взяв танкиста на прицел, стал ждать. Они не уйдут отсюда, река примет всех!

Лениво приложив бинокль к глазам, немец стал рассматривать город на другом берегу. На наш берег, он не смотрел, а я считал минуты и метры. Пора, и выдохнув воздух, я плавно выбрал слабину курка. Выстрел ударил по ушам как кувалда, и танкист сломался в поясе. Гулко заревели «максимы» и от брони полетели искры. По воде пробежала цепочка фонтанчиков и передняя лодка резко остановилась. Затрещали выстрелы, периодически я добавлял свой труд, стараясь тщательно целиться. Сквозь дым от горящего моста, вдруг сверкнула вспышка, и в весело гудящее пламя добавились еще несколько огоньков! Мы подожгли эту гадину! Я оторвался от прицела, и крикнул ближайшему бойцу:

— Быстрее к пулеметчикам! Пускай меняют позицию, остальным стрелять по этим водоплавающим! А то раки их заждались!

Фрицы весело (для нас) бултыхались в протоке. То один, то другой скрывались в тёмной воде, и уже не показывались. Оставшихся сносило течением к огненной стене, и удовольствия им это не доставляло. Пулеметчики сменили позиции, и всё кончилось. На берег не выбрался никто.

Радость наша была недолгой. Из дыма на наш берег полетели пули. Почему немцы задержались, и допустили «избиение младенцев», я не знаю, но сейчас за нас взялись всерьез. Минимум два пулемета тщательно обработали линию окопов, задерживаясь на пулеметных гнездах. И кажется у них был снайпер, слишком точно они стреляли. Стоило только показаться над бруствером, как щелчок кнута вырывал жизнь из тела. Вновь, я кусал губы, где же спрятался этот гад? На другой берег понесли раненых, хорошо что я заставлял копать ходы сообщения — хоть отступить можно, не выбираясь под огонь. Но что же придумали немцы? Пулеметчики меняли позиции, и я вжался в стену окопа. Пулеметы мы приспособили на станках, скопированных с немецких Первой мировой, и теперь их переносили как на носилках. Пришлось правда, ввести третьего номера, для переноски коробок с патронами, но это всё лучше, чем ничего. Ко мне, пригибаясь, подбежал посыльный:

— Товарищ капитан. Младший лейтенант Коломыец ранен.

— Где он?

— На другом берегу. Но товарищ капитан. Мы не можем подойти к лодкам, мост горит.

Я в сердцах врезал кулаком по глинистой стене. Боже, ну какой же я дурак!! Спрятал лодки от немцев на дальний мыс, а получилось, что спрятал их и от нас!

— Товарищ ефрейтор! — окликнул я Рудинского. — Пока принимайте командование. Держите протоку под наблюдением, на рожон не лезть!

— Есть следить за протокой! — откликнулся старшина, не отрывая взгляда от противоположного берега. Карабин лежал на бруствере, и на ствол была брошена охапка сухой травы. Краем глаза, заметив мой взгляд, ефрейтор объяснил:

— Чтобы не заметили. Всё равно я их снайпера поймаю, он Фёдора убил. Сябра моего.

— Так мушку же не видно — удивился я.

На миг он оторвался от охоты, и глянул на меня стального цвета глазами.

— Не нужна мне мушка, я его и так убью! Только бы заметить.

Молча, козырнул ему, и быстро пошёл по ходу сообщения.

На берегу уже справились и без меня. Разорив один из блиндажей, бойцы старательно связывали брёвна по два, и на воде уже качались три плотика. Сейчас на каждый из них сноровисто прибивали доски. Командовал красноармеец. Заметив меня, он подошел, и растерянно замер. Правая рука была туго перебинтована, и висела на повязке.

— Вольно. — Я помог решить эту проблему, и боец облегченно вздохнул:

— Товарищ капитан, к лодкам пробраться невозможно. Я приказал разобрать блиндаж, и делать плотики. У нас девять тяжело раненных, и человек тринадцать легко. Докладывает красноармеец Замулко.

— Благодарю вас, товарищ красноармеец. Где командир роты?

— Вон он, в тенечке лежит. Только… — боец замялся, — отходит он уже. Его пулеметчик подловил.

Я опрометью бросился к своему последнему офицеру, как же так? Пацан же совсем, ему жить надо! Я успел. Младший лейтенант открыл глаза, и посмотрел на меня. Грудь его была замотана бинтами, но сквозь их белизну проступала кровь, и пятно росло на глазах.

— Капитан! — зашелестели его губы, — Меня похороните рядом с Любой. Я же её любил, а она с Васькой погибла… Обещайте, капитан.

— Клянусь! — я с трудом сдерживал слёзы. Он попытался улыбнуться, но вздрогнул, и всё… Перестал дышать. Юношеские голубые глаза невидяще смотрели в белесое равнодушное небо. Закрыв ему глаза, я поднялся с колен, и окликнул Замулко.

— Прошу вас, похороните командира. Закопайте его рядом с уже погибшими командиром первой роты и санитаркой. Они ждут его.

Красноармеец, когда-то посмеиващийся над товарищами, вспомнил я его, с тревогой посмотрел на меня.

— С вами всё в порядке, товарищ капитан?

— Да всё хорошо, только вот в ушах звенит. Давайте быстрее.

Не оглядываясь, я быстро пошёл к траншее, пора возвращаться. На душу мою лёг ещё один грех, ничего, я отвечу, точными выстрелами. А звон усиливался, и я догадался посмотреть в небо. Знакомые по фильмам и фотографиям силуэты пачкали родное небо. Изломанные крылья, нелепо торчащие обтекатели шасси. «Лаптёжники», «Юнкерс-87», смерть наша. Я скатился в ход сообщения и быстро побежал к окопу, придерживая фуражку. Уводить, срочно уводить людей!! Пока бомбят, через реку фрицы не полезут!

Ворвавшись на позицию, я сразу увидел мёртвого Рудинского. Лицо его было закрыто пилоткой, но ефрейторская полоска на петлицах была только у него. Я нагнулся над ним, но стоящий рядом боец, остановил меня:

— Мёртв он, — и добавил со злой радостью, — А немчуру он всё-таки шлепнул!

— С каждого отделения оставить по одному наблюдателю! — стал приказывать я, — Остальным укрыться в блиндажи! Нас будут бомбить! Быстрее!

Схватив «Маузер» Рудинского, я поспешил на своё место, на ходу обтирая оружие от крови. Бойцы потянулись к ходам сообщения, но пикировщики миновали нас и, сделав вираж над городом. клюнули носами над рекой. «Раненые!» — в мозгу включился ревун тревоги, и, не помня себя, я закричал:

— По самолетам противника, огонь!! Эти гады наших раненых собираются бомбить!!

Дружный залп вышвырнул пули в небо, и тут пехота противника спасла наших бойцов. Две красные ракеты взлетели над водой, целя в точку над линией наших окопов. «Лаптёжники» выровнялись, и нацелились на нас. Дико взвыли сирены, и показалось, небо бомбами упало на нас. Вжавшись в дрожащую стенку, я дрожал, но не от страха, а от злости. Мне нечего было противопоставить этому кошмару, я стрелял в небо, стреляли все. Но наши пули бесследно растворялись в воздухе, а вот летящие сверху, такого же проклятого калибра 7,92, искали и находили тела людей. Осколки бомб тоже собирали щедрую дань вечной противнице жизни. Ни о чём я думать не мог, было страшно, и, стараясь убить хотя бы свой страх, я высаживал по самолетам обойму за обоймой.

Всё имеет свой конец, вот и сделав последний заход, самолёты потянулись в сторону Калинковичей. На секунду воцарилась тишина, но тут с реки донеслись глухие шлепки. Отряхнув фуражку, я покрепче надел её и осторожно выглянул из-за бруствера. Эти упёртые козлы вновь грузились в резиновые лодки. Отлично, спишу ещё несколько грехов. Кинув взгляд по сторонам, я не увидел никого. Пускай. Только вот подпущу поближе, а запасная обойма под рукой. Я стрелял, и с каждым упавшим в реку радостней становилось на душе. Этот уже не сможет никого убить…

— Kurt, warum plagst du dich mit diesem Kadaver rum?

Молодой солдат в «фельдграу» снял каску и вытер пот. Его глаза цепко осматривали покореженную землю, и ствол карабина дергался вслед за взглядом.

— Sie wissen selbst, dass wir bei den Offizieren die Papiere abholen müssen. — хмуро ответил его товарищ, ворочая труп седого мужчины в разорванной пулями гимнастёрке.

— Denkst du, dass dieser Jude ihr Offizier war?

— Wer dann? Schau dir seine Achselklappen an.

— Uh, Mistvieh! Wieviele Kameraden haben wir wegen ihm verloren!