Послание в бутылке. Стихи

Кулькова Ольга

Данная книга содержит избранные произведения поэтессы за период 2007—2016 гг. Это философская, любовная, пейзажная лирика, проникнутая трепетным отношением к природе, восхищением красотой человеческой души.

ISBN 978-5-4483-1018-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Биографическая справка

Ольга Сергеевна Кулькова родилась 29 мая 1985 г. в Алма-Ате. В 1990 г. ее семья переехала в Россию, в Тамбовскую область.

Стихи Ольга впервые серьёзно попробовала писать с 11 лет. С 1997 по 2007 гг. была участником литературно-творческого объединения «Тропинка» под руководством члена Союза писателей России В. Т. Дорожкиной при Тамбовской областной детской библиотеке. В «Тропинке» Ольга познакомилась с основами стихосложения, поэтики, получила большую поддержку в своем творчестве, нашла друзей по перу.

В 1998 г. она поступила в Тамбовский областной физико-математический лицей №14 (гуманитарное направление). Углубленное преподавание русского языка и литературы, стилистики, навыков анализа художественного текста, двух иностранных языков способствовало её творческому становлению, расширяя кругозор, помогая совершенствовать свои произведения. Она окончила лицей в 2002 г. Затем в 2007 г. Ольга успешно закончила Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина (Академия гуманитарного и социального образования, специальность «Международные отношения»). В 2011 г. – окончила аспирантуру Института Африки РАН, работает в нем старшим научным сотрудником по настоящее время. Во время обучения и работы Ольга не переставала писать стихи.

Она – автор двух венков сонетов, множества стихотворений. В тамбовский период жизни ее стихи печатались в районных (газета «Трудовая слава») и областных изданиях (газеты «Тамбовский вестник», «Экспресс», юношеская газета «Ровесник», еженедельник «Новая Тамбовщина», в «Тамбовском альманахе»), в журнале «Детская литература». Они были включены в коллективный сборник участников «Тропинки» «Он наше сердце не покинет» (Тамбов, 1999), приуроченный к 200-летнему юбилею А. С. Пушкина. Отдельные стихотворения входили в учебно-методические пособия «Стихи на заданную тему» (Тамбов, 2000), «Учиться искусству слова» (Тамбов, 2005), в книгу о Зое Космодемьянской «Ты осталась в народе живая…» (Тамбов, 2003), коллективном сборнике «Дети солнца», книге «Тридцать лет спустя», подготовленной В. Т. Дорожкиной к тридцатилетию литературно-творческого объединения «Тропинка». Ольга стала лауреатом международного интернет-конкурса, посвященного 60-летию Победы в 2005 г.

В октябре 2005 молодая поэтесса г. приняла участие в III Слёте молодых писателей Москвы и Подмосковья «Дети Солнца», проводимом Московской городской писательской организацией Союза Писателей РФ. В рамках слёта посещала творческий семинар под руководством главы МПО В. И. Гусева, главного редактора журнала «Московский вестник». По итогам Слёта получила от МПО рекомендацию о приёме в Союз Писателей России, а подборка её стихов была напечатана в «Московском вестнике» (№6, 2005г.).

Подборка стихов поэтессы была опубликована в коллективном сборнике молодых тамбовских поэтов «…И хочется в полёт» (Тамбов, 2008 г.), а также в «Тамбовском альманахе» №5 (июнь 2008).

Весной 2006 г. увидел свет первый персональный сборник молодой поэтессы «Путь к себе». В предисловии к нему член Союза писателей России, литературная наставница Ольги, поэтесса Валентина Дорожкина отмечала: «Сборник Ольги Кульковой „Путь к себе“ с интересом прочитают и её ровесники, и взрослые люди. Венок сонетов „Близнецы“ – несомненная удача молодой поэтессы. Это уже говорит о том, что она пишет на достаточно высоком уровне. Думаю, что и старшие собратья по перу, без всякой скидки на молодость автора, скажут: „Да, это – поэзия“».

Представляемая ныне вниманию читателя книга знакомит с творчеством поэтессы, охватывающим период 2007—2016 гг.

Письмо о самом главном

Прислушиваясь к разговорам о «женской» поэзии, не устаёшь удивляться тому, как много скепсиса вкладывают в это понятие искушённые в поэтическом ремесле коллеги-мужчины. Дескать, всё здесь давно определено Юрием Поликарповичем Кузнецовым: «кружевницы», «истерички», «подражательницы» – четвёртого не дано. И – как итог подобных разговоров – ахматовский (!) возглас: «Но, боже, как их замолчать заставить!». Однако хочется понять, из-за чего эти разговоры столь пылки? Не из-за того ли, что поэзия, именуемая женской, с неустанной и камень точащей уверенностью, с задорной настойчивостью задевает что-то огромное и кровоточащее внутри, сыплет соль на раны, чтобы потом попытаться их же залечить, не устаёт бесстыдно напоминать о главном?..

Именно так, по закону бутылочного письма, выловить которое в открытом океане посчастливится не каждому, «работает» эта книга. В ней нет поэтических умолчаний, щадящих эвфемизмов, дымчатого романтического флёра ещё неокрепшей души. И любовь, и боль говорят здесь от первого лица, не боясь ни благодарить, благословляя, ни называть виновного, произнося слова правды, глядя в глаза собеседнику. Содрогаясь и плача, а после – радуясь и почти ликуя вместе с лирической героиней бутылочного письма, читатель неосознанно начинает ощущать на себе терапевтический эффект послания. Наверное, это закономерно. Здесь, как и в первой книге Ольги Кульковой «Путь к себе», речь идёт от первого лица, лирическая биография предельно обнажена и духовно проращена в воздухе и почве нескольких эпох, пространств, измерений.

Мистерия совершается, прежде всего, в пространстве любви. Любовный опыт героини явлен как отражение всеобщей, щедрой и бесконечной любви, разлитой во Вселенной. Бог, присутствие которого ощутимо почти в каждом стихотворении, предстаёт живым и близким, не трёх-, а трёхтысячеипостасным, различимом и в плаче дождя, и в крупинках снега, и в песне ветра, и в лике любимого человека, и во взмахе крыльев бабочки, уцелевшей во время бури, и в крошечном жуке-скарабее, и в щедром пекаре, затеявшем небесную стряпню, и в завершающем цепочку кадров финальном образе Режиссёра. Всё пронизано Его присутствием, всё радостно произрастает под взглядом «незримого Берегущего». Бог глубоко человечен, тепло и радостно различим в каждом своём проявлении, кажется, Он так близко, что наполненный Им воздух можно потрогать, подержать в ладонях Его свет, услышать Его музыку или Его тишину.

Продолжением мотива благодарности создания к Создателю и светлого любования Им, верности и веры становится мотив любви женской. В своей океанической отзывчивости душа героини распахивается перед любимым всей глубиной, всем сонмом бродящих в ней, уже населивших её и ещё зарождающихся, ослепительных и призрачных образов, предчувствий, снов и озарений. Это и сопоставление внутреннего мира с космосом, и путешествие в космогонию древних с чередой бесконечных перевоплощений: в птицу, бабочку, дерево, звезду, Пенелопу – героиню полузабытых мифов. Дороги влюблённой души не хожены, «неправильны». Об этой творящей миры неправильности – одно из лучших стихотворений сборника, приоткрывающее код к прочтению послания:

…Самые лучшие песни – начинаются странно. Я знаю о том, как легко поучать с амвона – или с дивана. Я знаю, как трудно сделать первый шаг, Перебороть инстинктивный страх, Как трудно выгрести шлак сгоревшей за миг мечты, Как трудно не думать – что будет, Когда рухнут мосты… …Я знаю – быть умной и правильной Вовсе не самое главное. Если бы я всегда поступала правильно, Я не смогла бы справиться.

Право на собственный путь и голос оплачено и оплакано дорогой ценой. Тем осознанней и чётче каждый шаг русалочки, научившейся ходить, выплеснутой в слишком жёсткий и вещный человеческий мир из океана девичьих грёз. Но жалоб нет. Есть благодарность за то, что задуманное – вершится. Таковы, к примеру, размышления о счастье, постигаемом не в будущем или прошлом, а (небывалое умение!) здесь и сейчас:

…Люблю я город, и в его объятья Я прихожу, и чувствую приятье. Я выбираюсь, что ни утро, из кровати, Чтобы весь день бежать, спешить и мчаться, Чтобы в метро задумчиво качаться, И чтобы после осознать, что счастье В себя включает и усталость, и печали, И чай, и смех, и мой цейтнот – ночами, И свет очей твоих необычайный.

В размышлениях о женственности нет символической отвлечённости. Она, как и всё непостижимое, поэтически постигается автором через действие, ощущение, запах, звук, детали быта. Быт по-пастернаковски приподнят над землёй, одухотворён любовью, это – уже Бытие. Тёплые отсветы простого и смиренного любования наполняют, к примеру, стихотворение «Спящий муж», написанного с той житейской наблюдательностью и художественной верностью, с какой пишутся живописные полотна.

Постигая любимого, героиня познаёт и себя, собственное сердце. Однажды окаменев от боли, дойдя до состояния предмета, через годы странствий оно снова начинает биться, трепетать, заново учится нежности. От этой нежности, выстраданной, нашедшей выход к свету сквозь толстые слои опалённой выжженной земли, перехватывает дыхание. Обрамлённая в поэтические образы, высказанная на языке, живом и свежем, как вода в подземных источниках, а где-то – просто пронесённая в ритме дыхания, в паузах и умолчаниях, эта нежность вбирает в себя всю силу поэтического дара автора, втягивает в водовороты новых странствий духа.

Путешествия подобного рода – роскошь и неслыханная щедрость. В короткое время знакомства с полученным посланием успеваешь подумать о каждом мгновении прожитой жизни, увидеть ту самую киноленту, в которой рифмуются синий снег и мамин смех, подивиться тому, как стремительно сменяют друг друга кадры, и остановиться, чтобы, затаив дыхание, одним глазком увидеть добрую руку и ласковую улыбку Режиссёра.

Предисловие от автора

Дорогой читатель! Надеюсь, эта книга подарит тебе минуты радости – или светлой грусти.

Я буду счастлива, если она пробудит в твоем сердце сокровенные воспоминания о любви, поможет с новой силой стремиться к счастью, миру и гармонии.

Я вложила в эту книгу много прожитых лет и пережитых событий, и всю свою любовь, радость и печаль, благодарность миру и людям.

Когда бы я ни писала свои стихи, я писала потому, что сердце пело и не могло молчать.

Я надеюсь, что в мире есть люди, которым мои строки будут созвучны, в сердцах которых они отзовутся певучей нотой.

Запечатываю свои стихи в обложку этой книги, как в старину начертанное пером послание моряки надёжно запечатывали в бутылку и бросали ее в океан, отпуская на волю волн и надеясь, что кто-то когда-то выловит её из пучины вод и прочтёт их историю.

Так и ты, мой дорогой читатель, не знаю, в какое время, в каких обстоятельствах жизни открывший эту книгу (быть может, через много лет после ее публикации), прошу, удели несколько минут своего времени истории скитаний моей души.

И тогда – сквозь время и пространство – наша неслучайная встреча состоится. Встреча двух душ. Это и будет означать, что всё – не напрасно.

Благодарность

Смиренней стала я и благодарней, Не зная, как за всё благодарить: За тёплый хлеб и звёзды над овчарней, И за беседы полуночной нить. За то, что ты во мне сияешь тайно, Как светлячок в ребячьем кулачке, За то, что наши встречи не случайны, Милее вдвое те, кто вдалеке. От сердца и души ничто не скрыто. Я слышу Бога так, как слышит сад Ветра миров, и так шепчу молитвы, Как розы небеса благодарят.

«Я неизбежна на пути твоём…»

Я неизбежна на пути твоём. Куда бы ни пошёл, меня ты встретишь. Могу я выбрать одеяньем ветер, Тебя коснуться ласковым дождём. От древней жрицы светлых алтарей Я эту унаследовала тайну, В крови она пульсирует моей — Подарок прежних жизней не случайный. Ты можешь выбрать не прийти ко мне, Но ты меня не сможешь этим ранить. Я навещу тебя в глубоком сне, Чуть занавесь качнув рассветной ранью. Мой дар таков: меня нельзя забыть, Хотя свободен ты меня покинуть. Моя любовь к тебе сильней судьбы. Ты ведьмой назовёшь, но я невинна, Душа моя чиста, я лишь ведунья. Я вижу то, что скрыто от других. Я – лунный свет, я – запах лип в июне, Я – та, кто в глубине очей твоих.

«Тоскую по несозданному дому…»

Тоскую по несозданному дому, По нерождённым детям, непосаженным цветам, По не знакомым мне ещё знакомым, По мне ещё не ведомым друзьям. Тоскую я, но так светло и чисто, Что приближаю несвершённый миг, Зову его из дали серебристой, И где-то в мире происходит сдвиг, И начинают воплощаться грёзы. Эскизам Мастера на древнем полотне Стать явью суждено, и познан Закон творения – предчувствием во мне.

Помолись обо мне

Помолись обо мне Вновь рождённой луне, Всем ветрам и дождям, Всем горам и лугам. Помолись обо мне, Когда выпадет снег, Когда сердце твоё, Как струна, запоёт. Помолись обо мне В самом трепетном сне, Полевому цветку Да в степи огоньку. Помолись обо мне Всем, кто светел и свят — Белым звёздам в окне, Тополям в листопад. Мир люблю, как они, Беззаветно, легко. Я ловлю мои дни Невесомым сачком. А в колодце, на дне, Счастье – полной луной. Помолись обо мне — Только это одно.

«Во мне рождаются стихи —…»

Во мне рождаются стихи — Так вырастают первые травинки Весной, при пробуждении стихий. Так падают нежданные слезинки Над радостной, певучею строкой. Тепло на сердце, как от ласкового слова. Они слетают дерзко и легко, Частички светлого, великого, живого — Святого космоса над нашей головой. Мне в них и с ними дышится свободно. Приходят. Я не знаю, отчего, Но, видно, Богу песнь моя угодна.

«Я помню сад, где в детстве расцвела…»

Я помню сад, где в детстве расцвела, И ввысь тянулась, становясь смиренней. Не сосчитать мне солнечных ступеней Ко храму благодатного тепла. Какой несу я клад всегда с собой, Порой в житейских бурях забываю, Но знаю я: мой сад храним судьбой — Сиянием негаснущего мая, Июльским маревом мерцающих лучей, Осенней полнотою всех свершений И колкой нежностью декабрьских ночей, И соловьиною канцоною весенней. Кленовый лист во мне запечатлён, Ладонью друга на сердце положен, И сладостной малины спелый звон В стихах моих легко услышать можешь. Хмель, подорожник, мята и чабрец И пламя гордости бордового пиона Во мне живут и свой найдут конец, Когда сойду я в мир корней сплетённых.

Тополя

Как растут тополя? Беззаветно-прекрасно и гордо, Из случайного семени, Ветром забытого. Как растут тополя? Тонким прутиком с грозною бурею споря, Улыбаясь прохожим и Богу Золотистой листвою звенящей, Лёгким бризом весною раскрывшихся почек. Как растут тополя? Непреклонно и твёрдо, Устремляясь, как стрелы из луков тугих, Рвутся ввысь непокорно вершинами, И однажды – врываются в небо На крыльях роскошных струящихся крон… Так растут тополя оттого, Что не могут они Не расти.

Разговаривать с Богом

Разговаривать с Богом. Теперь я знаю, что это значит, Я не умела раньше – подлинно говорить. А теперь говорю с Ним – ясно, Я взываю к Нему так страстно, Умоляю, прошу и каюсь, Посвящаю Ему стихи, Исповедуюсь и рыдаю, Говорю о самом больном И о самом прекрасном в мире. Жалуюсь на себя, на других и на времена, Жалею себя и других, Пересказываю страницы книг, Перебираю, как четки, сны, И делюсь ожиданьем весны. И я раньше не чуяла сердцем — Как Он внимательно слушает. Наверное, головой качает, Седой головой, исполненной тайн вселенских. И думает: «В душах женских На этой странной Земле Столько любви – в крупицах, В ранах, в старых тряпицах, Столько нитей судьбы вяжется на их спицах, Столько в них Неба – как в птицах, Что, наверное, не зря всё создано, И омыто весенним воздухом». И потом, головой качая, Он так тихо мне отвечает Единственно верным образом — Умножением в сердце моём Любви.

«Ты приручился мне так просто…»

Ты приручился мне так просто, Что я не верю до конца. Моя душа чуть ниже ростом И неказистенька с лица. И что нашел ты в ней, укромной, Простой и дикой, как тайга? Я сердцем словно вижу сон твой — Он обо мне – через снега. Я много видела красавиц, Но той, какой в том сне была, Не видела. Тебя касаясь, Сама дивлюсь, как я светла. И, прорастая сквозь смиренье, Я поднимаюсь над собой — Чтоб стать такой, как в озаренье Была увидена тобой.

«Я ищу в себе волшебницу —…»

Я ищу в себе волшебницу — Ту, что мной была когда-то. С силой чистой и целебною, Ту, что верила так свято Что любовь – лекарство главное От тоски и от утраты, Ту, что говорила с травами И ткала шафран заката. Ту, что слышала мелодии Облаков, людей и парков, Что считала небо – родиной, Что сиять могла так ярко. Где она? Ушла ли, спряталась, Испытав в миру страдания? Где сидит над белой пряжею, Иль над книгой стародавнею? Как ее позвать ли, выманить, Как вернуть её, любимую? Ведь без песен нежных, радостных, Без ее улыбки сладостной Мне уже давно не пишется, Мне не полной грудью дышится.

Славия

Сказка о прекрасной прошлой жизни Плещется в каштановых глазах Памятью о браке и о тризне, И о том, о чём забыть нельзя: Росные луга перед рассветом, Ключевые воды родника, Девушка, наряженная в лето, Имя – тайна, не раскрытая пока. Как забыть о прошлом, как поверить, Что былое не вернётся никогда? Милая прошла, как свет, сквозь двери: «Я с тобой, мой лебедь, навсегда!» Мог ли этот голос быть обманом? Иль нет правды в мире под луной? Мир, до слёз любимый, край желанный, Неужель ты посмеялся надо мной?! Я ищу врата в мой мир отныне, Милую в отчаянье зову. Славия! Небесный отблеск синий Льнёт ладонью Лады к рукаву.

Родные по крови

Мои стихи – родные мне по крови, По дрожи пальцев, трепетанью век, По радости, по боли, по безмолвью, По снегу, ветру и теченью рек. Они – родные по всему, что в этом мире Мне было дорого, что вызывало грусть. Они и я – как дважды два четыре — Навеки вместе. Мой бесценный груз И в то же время крылья – эти строки. Они, негаданно и просто приходя, Напоминали свет небес высоких И слёзы мимолётного дождя. И я любила их – в тот миг рожденья Они входили в сердце навсегда. Души отрада, сердца услажденье, Моя награда, счастье и страда. Я перечитываю их – и снова, снова Сквозь них своё я чувствую родство С незримым Богом, сокровенным Словом, И нет прекрасней в мире ничего.

Родники

Отчего пересыхают родники? От желанья поделиться и тоски — Горькой невозможности отдать Сладость вод с холодной ноткой льда. Отчего пересыхают родники? От того, что стали люди далеки, Не хотят смотреться в зеркала Вод, от века омывавших копоть зла. Отчего пересыхают родники? От того, что нет заботливой руки, Чтобы мусор лет убрать и вновь Подарить воде живой любовь. Отчего пересыхают родники? От того, что умирают двойники Наших лиц, глядящихся в исток, — Тот, откуда ясно смотрит Бог.

Оптина пустынь

А за рекой – такой простор. На поле неба всходят звёзды, И в монастырском храме хор Мольбы Христу возносит слёзно. Здесь благодать почиет ввек, И самый воздух ей пронизан. И скорбь, что носит человек, Здесь тает вдруг туманом сизым. Отца страшились столько лет В тоске дочерней и сыновней… Пришли. И ныне – только Свет В душе, застигнутой любовью.

«У нас каштановая роща возле дома…»

У нас каштановая роща возле дома Цветёт в ночи, и белая звезда Глядит так животворно и знакомо, Как ты в глаза глядел мне иногда. Цветы каштанов – чудо-канделябры — Волшебно источают аромат, И целый мир сегодня отдала б я, Чтоб ты был здесь и маю был бы рад. И памятью того, иного мая, Когда цвела земля, цвели сердца, Хоть издали – тебя я обнимаю, И всё люблю – без меры, без конца.

«А жизнь гораздо проще и страшней…»

А жизнь гораздо проще и страшней, Чем думалось, наивной, мне когда-то. В ней правых нет и виноватых нет, Но есть вина, страданье и утрата. Как мне себя с собою примирить? Мой выбор станет горем для другого, Но… я иначе не могу, и до зари Я жду от Бога утешительного слова. Но мне его услышать не дано. Плачу сполна за каждый свой поступок. Как вынести страдание земной, Когда на состраданье даже небо скупо? Но жизнь – проста. И в этом наш исход: Оплакана, забудется утрата; Промчится время – рана заживёт, И брат – наверное – простит однажды брата.

Бабочка и ураган

Проходит горе. Расправляется душа, Как бабочка, что сбита ураганом. Весна. По улице идёшь ты не спеша, И радость тихая является нежданно, И крыльев хрупких бледная лазурь Мерцает вновь пронзительно и чисто. Как дорог миг затишья после бурь! Был гнев судьбы безумен и неистов, Сгубить она старалась нежный свет, В полуночи от бабочки идущий. Но бабочка жива, а бури нет. Хвала Тебе, Незримый Берегущий!

«Я так никогда не писала —…»

Я так никогда не писала — Легко и почти не дыша. Пером тонко чиненым стала Изящного стиля душа. Я так никогда не писала, Тебе признаваясь в любви — Поэмы, и этого мало Вселенной «Люблю!» объявить. Я так никогда не писала, И так я отныне пишу, Как вальсы огромного зала Слетают к ногам малышу — Крылато, огромно, свободно, В изысканном ритме кружа, Взрываясь и тая бесплодно, Звеня, трепеща и жужжа. Пишу я для мира, не зная, Нужны ль ему песни мои. Стихи мои – белое знамя, Рыдающих звонов ручьи. Стихи мои – исповедь сердца, Я страсти от них не таю. В них можно душою согреться — Тебе их, мой друг, отдаю. Возьми их птенцами в ладони. Здесь каждый певец – желторот, Но сердце твоё захолонет, Когда он, взлетев, запоёт!

«Дождь скрёбся в рюкзаке небес…»

Дождь скрёбся в рюкзаке небес, Как будто кошка, увозимая на дачу, И парк вздыхал, как заповедный лес, И всё себе твердил: «Я не заплачу!» А вскоре несусветная тоска Накрыла город серым покрывалом, Шальным снарядом взорвался раскат, И небо так по-бабьи зарыдало, Что слёзы удержать никто не смог, И плакали зонты, деревья, крыши, И я, и, сострадая, плакал Бог — Но так, чтобы Его никто не слышал.

Северный скарабей

Все краски северного неба — Индиго, гжель и бирюза. Пью небо – синее плацебо, Чтоб усмирить тоску в глазах. Сегодня пасмурно и строго Они глядят на белый свет: Я в небесах не вижу Бога — Он отпуск взял на целый век! Что делать мне, земной и грешной? Упорно в небо я гляжу. А Он испытывал, конечно: У ног моих был Бог, как жук.

Лебеди

Избыточно слишком жила я тобой, В тебе растворяясь, как соль в океане. Тебе не женой быть желала – судьбой, Мужчина, не мог ты снести послушанья. Не сразу, не вдруг – отпустила тебя, И – стало свободней внутри меня где-то. Твой стан – так крылат, так летяще-лебяж, Что было б преступно – в объятья рассвета Тебя не пускать, путь земной прочертив. Зачем мне печаль всех великих пророчиц? Лети, мой любимый, как хочешь – лети, Пусть счастье клекочет в тебе и рокочет. Быть может, с земли я, любуясь тобой, Себя, наконец, отпущу для полёта, И стану как лебедь – женой, не судьбой, Лишь верным крылом на небесных высотах.

Цикл «Космос»

Я – космос, ну, а ты – всего звезда, И если ты исчезнешь, я останусь Навечно, бесконечно, навсегда, И жизнь твоя в сравненьи с этим – малость. Песчинка, блик на световом пути, Короткий вскрик без звука и без эха, И если ты исчезнешь, кто грустить Об этом станет? Здесь нет слёз и смеха. Но если ты исчезнешь, ты, звезда, Ты, тайный мой маяк и собеседник, Ведь это будет тоже – навсегда, А звёзды не уходят так бесследно. Они ещё веками дарят свет, Уйдя в иной, неведомый мне космос. Не исчезай! тебя прекрасней нет, Ведь без тебя я стану тьмой беззвёздной.

А мне отныне суждено быть на твоей орбите, Луне подобно – спутнице Земли. Быть в курсе всех твоих значительных событий, Разглядывать сады и корабли. Своим дыханьем будоражить океаны И женщин тихим светом вдохновлять. Быть близкой, но не полностью слиянной, Любить тебя, ничем не подавлять. И ты, любуясь мною издалёка, Меня не сможешь в космос отпустить. Ведь и Земля быть может одинокой, И без Луны ей не снести пути. Мы будем вечно говорить лучами И звёздам улыбаться невзначай. И космос – чёрным океаном чая — Нас будет ласково лелеять и качать.

Без слов

Слова порою наделяем мы Способностью избавить нас от тьмы, Боль излечить, всё объяснить кому-то, Надеемся на слово мы, как будто Всевластием оно наделено. Но — Слова смолкают перед тем, что решено Душою по сердечному закону. Так, молча я к тебе притронусь, И этим жестом власть тебе отдам, Твоим глазам, твоим губам, рукам — Лечить меня, безмолвно понимая, Что мир невыразимый я скрываю, И так легко ответить на любовь, Не прибегая к ухищреньям слов. И столько силы, доброты и света В том, что не требует словесного ответа, А только отклика души и тела — И нам хранить в молчании хотелось Простое чудо, происшедшее меж нами. Впервые мы пренебрегли словами.

«Настанет день, когда меня не будет…»

Настанет день, когда меня не будет, Но будет гладь зелёная пруда, Земля, и солнце, и другие люди… А я – в тебе останусь навсегда. Еще не зная, отражусь ли в детях, В глазах твоих – уже отражена. Сияю в их спокойном, ясном свете — Твоя любовь, твой друг, твоя жена. Пусть это отражение пребудет В глазах твоих – на миг – на времена, И не затмят меня другие люди: Там буду вечно светлой я одна.

«Мы все кому-нибудь нужны…»

Мы все кому-нибудь нужны На этом странном свете, И потому мы жить должны В друзьях, любимых, детях, И оттого мы жить должны В закатах и рассветах, И в плеске ласковой волны, Во вздохе тёплом лета. Нам так завещано судьбой: О том пропеть, о чём не спето, Не изменить дорогам света И быть собой. И стать собой.

«Если бы я всегда поступала правильно…»

Если бы я всегда поступала правильно, Вся неправильная прелесть жизни прошла бы мимо, Не бывали бы холодными вёсны, Не бывали б жаркими – зимы, Я не встретила бы тебя, Наши жизни не пересеклись бы, Не писались бы глупые – лучшие! – письма. Если б шло всё лишь по советам маминым, Я жила бы с сердцем, наверное, каменным, Я не научилась бы улыбаться Всегда, будто мне лишь тринадцать. Я не научилась бы ошибаться И прощать себя за ошибки. И считала бы себя непогрешимой. Я бы крепко спала по ночам И не верила в то, что звёзды смеются Тем мелочам, за которые люди бьются. Я бы носила – тёплое в холода И не узнала бы никогда, Что твоя кристально-холодная кожа Ожоги на теле моем оставить может. Я была бы одной из всех. Разве талант зарывать – не грех? Неуклюжие строки – тоже имеют право на жизнь. Самые лучшие песни – начинаются странно. Я знаю о том, как легко поучать с амвона – или с дивана. Я знаю, как трудно сделать первый шаг, Перебороть инстинктивный страх, Как трудно выгрести шлак сгоревшей за миг мечты, Как трудно не думать – что будет, Когда рухнут мосты. Как трудно быть бунтарём, Рушить стены выцветших аксиом. Наверное, я неправильна — Я, наверное, вовсе не праведна, Но я постигаю новое, я бегу, очертя голову, За ветром следуя, И еще – умею верить в победу я. Я знаю, как рассыпается искрами Неправильная, но долгожданная искренность, Освещая чужие души. Я знаю, как нежные руки душат, Какою скрытой отравою Наполнена «правильность». Я знаю, что сердце не лжёт, Чужой каштан невинные руки жжёт, Но я рискую отчаянно — Пусть все идет не по плану, именно — Неправильные любови, письма, Пусть не желтеют осенью листья — Так и осуществляется миссия. Ты и хода не ведаешь наперёд, Судьба берёт и за руку ведёт, Ты не попадаешь в клетки доски, Лишь в объятья любви и тоски, А потом – становишься сильной И учишься разжимать тиски. И тогда судьба предлагает по очереди водить, И впервые – сама выбираешь – что впереди. Я знаю – быть умной и правильной Вовсе не самое главное. Если бы я всегда поступала правильно, Я не смогла бы справиться.

Ночная музыка

Всё ёжится, сминается и дышит, Как будто неотступно ждёт дождя, И лёгкий ветер занавесь колышет. Июльский вечер плачет, уходя. Великий город – нет его дороже — Тревожно собирается ко сну. И этот день так торопливо прожит, Что я во впечатлениях тону. И перед сном, перебирая мысли, Я слышу музыку родившейся строки. Я знаю, Бог так пишет людям письма — Ночами все сердца так глубоки, Что могут охватить пространство, время, Вкусить вина божественных щедрот. Я избрана – в единстве я со всеми — И музыка космических широт Меня роднит и примиряет с миром. Мой друг прочувствует стихов моих красу, Когда я в нашу скромную квартиру Ночную музыку в ладонях принесу.

Тишина

Здесь тихо так, что слышно, как звезда Передаёт эфирное посланье Другой звезде. Здесь тёмная, глубокая вода Хранит благоговейное молчанье. Здесь, как нигде, Смолкает внутренняя речь, И размышлений колокол набатный Окутан тишиною благодатной. Я шла сюда не дни, не месяцы – года, Чтобы понять, что здесь была всегда. Что в самом сердце разума она — Вселенская святая тишина.

Лес

Когда-то я любила тихий свет, Что льется бесконечно к нам сквозь кроны, Но в суматохе быстротечных лет, Как сон, забыла этот свет зелёный. Я так давно не приходила в лес, Глядеть в его нерукотворный купол. А он был здесь, и свет сходил с небес Незримым ангелом к его шумящим купам. На что я променяла этот мир, Зачем я радости общения лишилась? А помнишь, здесь мы бегали детьми, И только прибавлялось в сердце силы. Но я вернулась, как в забытый дом, Лечить свою израненную душу. Меня деревья встретили теплом, И птицы умоляли: «Слушай! Слушай!» Я слушала и пенье их, и шум Зеленых волн, купающихся в свете, И дивно успокаивался ум, И мне казалось: все мы – снова дети. Мы – дети этих солнечных вершин, Безбрежного и радостного света, И в мире не потерян ни один, Пока мы помним о сыновстве этом.

Яблочный пирог

Я пеку свой пирог, Словно Бог, сотворяющий тело Из муки, из земной чепухи, Из мгновений, из пыли былого, Из прозрений грядущего. Так Я пеку свой пирог — Я люблю, я его отдаю Как прекрасную, лучшую жертву, Как жатву души — Усталому мужу, Который приходит с работы Туманным от грусти земной. И он улыбается мне, И аромату любви, Запаху теплого теста и яблок. Моему пирогу. Сколько у Бога загадок! Полный карман, Как сластей – для любимых детей. Никогда нам их не исчерпать, В любопытстве своём Нам их не разгадать. Хоть одна, да на завтра останется. Тайна жизни, тайна жертвы, Тайна вечной любви… Словно тесто, так сладостно Тайна сминается, тянется, Дышит – и расправляется… Богу не нужно подсказок, Чтобы творить и чтобы дарить. Чтобы нас создавать, Может просто свет выдыхать И, улыбаясь, землю В тёплой горсти держать…

Спящий муж

Он спал и был во сне прекрасен, Как море или как звезда, И лик его был тих и ясен, Как небо утром иногда. Он смежил тёмные ресницы, И губы детски приоткрыл. Он сладким сном хотел напиться, Он был в объятьях светлых крыл. И я ступала осторожно, Святыню сна его храня, Но он с любовью непреложной Всё время чувствовал меня. Мои домашние заботы Служеньем муз казались мне. Из царства неги и дремоты Муж улыбался мне – во сне.

«Тёплое излучение нежных женских рук —…»

Тёплое излучение нежных женских рук — Объятий ласкающий круг, Касаний шелковых ткань, Дотронься – как будто войдёшь в исток, Вернёшься к скрытым в тебе началам. Солнце покинет восток И в сердце твоем взойдёт, Женским покорно чарам. Теплое марево лета, Пар, идущий от молока, Вода, что лучами прогрета И светозарно-легка — Так ощутишь ты течение Благодати, Любовь Вечной Жены и Матери. Будь же нежен, Открой свое сердце, Доверься Хрупким женским рукам.

Женственность

Чем пахнет женственность? Постелью, тёплой ото сна, И розовой от поцелуев кожей, Кошачьей мягкостью И осенью погожей, И нежностью, постигнутой до дна. Лавандой и вербеной, молоком, Объятьями несмелыми в прихожей, Горчинкой слёзною, Улыбкой осторожной. Духами и весенним ветерком. А может быть, она – тот аромат, Который наполняет душу дрожью, Влечёт тебя ко мне неуловимо, Который обещает и тревожит…. Когда меж нами – только первый взгляд.

«Уже светает. Неоконченная повесть…»

Уже светает. Неоконченная повесть Опять манит меня притронуться к перу, И горизонт, как обронённый синий пояс, Ложится под ноги весеннему утру. Всех чувств не выразить, всего не досказать мне, Но дань отдам я жизни, утру, и весне, Всему тому, что сердце приняло в объятья, Всем песням мира, отозвавшимся во мне. Я – только грань одна Вселенной безграничной, Вовеки словом мне не выразить всего. Пишу о близком, о любимом, самом личном. Крупицы памяти – ценней нет ничего. Нанизываю строки я с надеждой, словно К молитве главной чудо-чётки мастерю. Частичку сердца заворачиваю в слово И всем живущим в мире жизнь свою дарю.

«На самом деле, знаешь, я устала…»

На самом деле, знаешь, я устала. Я мало сплю, на жалость или шалость Уже ни времени, ни искры ни осталось. Устала я, как мой печальный город. Как может сердцу быть бетон опорой? И он, и я – от бесконечных споров, От всех звонков, от срочных поручений Мечтали бы укрыться – хоть в теченье Секунды – чтобы дожевать печенье, Овсяное печенье солнышка над парком, Поплакать всласть под Триумфальной аркой, И дальше жить, и исправлять помарки. Люблю я город, и в его объятья Я прихожу, и чувствую приятье. Я выбираюсь, что ни утро, из кровати, Чтобы весь день бежать, спешить и мчаться, Чтобы в метро задумчиво качаться, И чтобы после осознать, что счастье В себя включает и усталость, и печали, И чай, и смех, и мой цейтнот – ночами, И свет очей твоих необычайный.

«Негромко шепчутся тамбовские фонтаны…»

Негромко шепчутся тамбовские фонтаны Под сенью лип, чей аромат медвяный, Настоянный на доброй старине, Ребячьим счастьем отзывается во мне. Здесь можно быть обычною девчонкой, И можно отпустить на волю чёлку, Здесь можно с сёстрами смеяться и шутить, С прохожим каждым здесь мне по пути. Здесь можно с мамой посидеть в простой кафешке, Мороженое есть, и не казаться грешной Себе самой, о прошлом вспоминая. Тамбов – обычный филиальчик рая.

Улыбка Будды

Крохотный Будда улыбается мне Из пелены пионовых лепестков. Его улыбка – малое солнце, Дрожащая золотая жемчужина На прозрачном подносе времени, Белый лотос среди безмолвной реки В звучащем молчании, Целый мир – на моей ладони. Тающая улыбка Принца, сбежавшего из дворца Ложных надежд, Разрушившего ловушки Почестей и хвалебных слов, Метнувшего камень В сонный пруд Обыденности. Эта улыбка уводит меня За собой По дороге, расправляющей крылья, Высекает в небе ступени И поднимает к облачным храмам, Храмам единой мечты — Слиться с июльским небом, С перламутровым солнцем, С поющим ветром, И стать самой Подобной Улыбкой В круговороте времён.

Рыба-меч

В поэзии всего страшнее штампы, Восковость лика и статичность позы, Оградки и буйки, границы, дамбы — И правила, что писаны серьёзно. Сумей прорваться через сети ролей Безумной рыбой-меч Хемингуэя! Пусть будет поначалу страшно, больно, И чешуя, как снег, волну усеет. Там океан! Глубинный рёв и рокот, И бури страсть, и пенный поцелуй! Ты помнишь свой полёт над ним высокий, Звезду, и мглу, и ласковую глубь? Ты помнишь этот мир и эту волю, Где был ты сам себе – глава и царь? Свобода пахнет свежестью и солью, Прорывом, кровью, болью… Так, бунтарь?

Снегопад

Бог сыпал манну на детей Безмерно щедрыми руками, И шумно радовались те, Смешно ловя снежинки ртами. И Бог был сам по-детски рад, Земля смыкалась с небесами, И мир был полон чудесами: Смеялся Бог! Был – снегопад!

Ожидание

Я вспоминаю Итаку И своё покрывало, И снова хочется плакать — Может, ждала я мало? Мой Одиссей потерян Больше, чем целый век… Может, напрасно верю я, Страстно, что человек, Тот, что любимой верен, Рока сильнее, стремнин и бурь? Но – открываю двери, Вновь пытая судьбу. Нет больше нашей Итаки, Нет и моих покрывал, Но, блуждая во мраке, О боги, хочу, чтоб знал: Что Пенелопа всё та же, Так же безмерно ждёт. Кто ему это скажет, Кто ему весть шепнёт? Ты, Борей быстрокрылый, Ты ли, Эос-заря? Эрот, забавник милый? Или зову я зря? Может быть… Только ждать я До последнего вздоха времён Стану – у моря в платье Том, что так любит он.

Так немного…

О, мне позволено немного — Любить в безмолвии тебя, Как сад полночный любит Бога, О земнородности скорбя. И как изведано немного — Нежнее губ твой долгий взгляд! Так отчего любви пирогу Влечёт в объятья водопад? И впрямь – даровано немного, Но в малом – свет и благодать! Так не судите сердцем строго, Что мир за миг могу отдать!

«Мне ничего не нужно от тебя —…»

Мне ничего не нужно от тебя — Иль всё, чем ты доподлинно владеешь: Твоя основа, жизнь, твоё дыханье, Твои пугающие высь и глубина, Твоя судьба. Любовь твоя. Она одна, Единая, Безмерно мне нужна. Мне ничего не нужно от тебя, — Или твоя любовь. А если нет её, Чего ещё желать В осиротевшем, тусклом этом мире? Мне нужно всё — Иль ничего. Так в бой бросаются За смертью иль победой. Так ставят жизнь на карту игроки. И я иду в свой судьбоносный бой, Играю я ва-банк — Твоей любви я жажду. Ты говоришь, что я – отчаянна, Что я – как новогодняя ракета И в небе рассыпаюсь ворохами Безумных огнебабочек желанья. Взлетев, сгораю в синем майском небе. Мне нужно всё — Всё небо, вся земля, Ты – весь, И без остатка — Вся любовь твоя. Нет компромисса — Всё Иль Ничего. Что суждено?

Не тому адресату…

Я письма пишу не тому адресату: Ты – вовсе не тот, кто был выдуман мной В момент наивысший большого заката, В тот миг поцелуя над пламенной Цной. Но я признавать не желаю промашки, И снова в любви незнакомцу клянусь. Чем дальше, тем больше душе моей страшно Ему поверять свою радость и грусть. Как трудно в себе разобраться поэту, Что силой души превратил пустоту В любовную грёзу, в святую мечту, И сам же её полюбил безответно.

«Открыто. Заходи и угощайся…»

Открыто. Заходи и угощайся: Вот это – нежность, вот – любовь, вот – счастье. Накрыла стол к приходу твоему, Ты – не пришёл. Не знаю, почему. Сижу одна за трапезою скромной, А ночь за стенами не-Дома так огромна… Ты – званый гость, не выбравший мой пир, И сердце стало холодно, как мир.

«Я ничего не значу для тебя…»

Я ничего не значу для тебя. Я – струйка дыма, исчезающая в небе, Письмо на непонятном языке, Подкинутый под дверь твою щенок, Которого вовек не приютишь ты. Я – нищенка, что просит подаянья На том углу, который быстро ты минуешь, Я – улыбка Не твоего ребёнка. Тень листа, дыханье облака, Свирель семи ветров. Ты ничего не знаешь обо мне, А «знать» и «значить» родственны друг другу. Я ничего не значу для тебя, А быть хотела – целою вселенной! Но я взяла себе от всех вещей, От всех явлений и от всех людей, Которыми в пути тебе встречалась — Смирение. И я смогла сказать — Я ничего не значу для тебя. Да будет так.

«Ты станешь близок мне и дорог…»

Ты станешь близок мне и дорог, Ты – недруг мой, мой злейший ворог, Когда пойму, что только страсть Питала ненависти власть; Когда пойму, какая сила На поединках нас сводила; Когда прощу тебя за то, Что был желанен, как никто.

Король и нищий

Не покориться королю, отдаться нищему… Могла ли я тогда себе представить, Как часто то, чего так страстно ищем мы, Становится пугающею явью? Король не уронил своё достоинство, Не оскорбил ни взглядом, ни упрёком, А нищий духом в нищете его Стал сердцем скуп, без повода жестоким. Он золото души моей разменивал, Забыв, что я страдаю и люблю. В слезах я возвратилась к королю, Который называл меня «бесценною». И принял он меня, такой же царственный, С такою нежностью, с любовью неземной, Что я забыла горькие мытарства и Осталась навсегда – его женой.

«О, эта ранняя, коварная усталость…»

О, эта ранняя, коварная усталость, Самоирония, кривящая уста…. И кажется, что больше не осталось Любви в душе, и что вся жизнь – пуста. Но после будет бой, и будут раны, И я пойму, что сдаться не вольна. Что хоронить надежды слишком рано, Что я могу быть счастлива – одна. Что будет неразумно много чести Тебе, коль я сама себя сгублю. Я не сдалась тоске и жажде мести, Я вновь жива, я счастлива, люблю. Я рада, что дарован был судьбою Мне бой за жизнь, невзгодам вопреки, — Я вновь юна, стихи мои легки — Отныне примирилась я с собою.

«Спят облака —…»

Спят облака — разметавшихся ангелов крылья. Небо им — светлое ложе. Господи, Боже Всесильный, неужель не поможешь? С этой огромной любовью — Сердце моё что небо. Ранят его до крови Стрижи, антенны, ракеты. Звёзды срываются — И оставляют шрамы. Я бы хотела избавиться От бесконечной драмы. Забери это чувство, Боже! Я Тебе возвращаю небо С его высотой и дрожью, Ведь всё равно, где бы, где бы Я ни была – надо мною Будет оно бесконечной негой, Грустью и памятью Боли, любви, побега — Всех моих испытаний. Теперь моё сердце Снова в груди поместится, И, прижав к ней ладонь, Я присяду на лестнице — Небо смотрит в меня Глазами любви покинутой.

На грани нервного срыва

На грани нервного срыва. Срываются листья с деревьев, Срываются с губ слова, Срывается голос — Смешно и нелепо… «Мама, а ты ведь была права…» О, если б до неба выросла На дворе трава И закрыла меня от твоих всевидящих глаз! Мамочка, дай мне шанс! Скажи, что буду счастливой, Что буду зимою сосульки есть, Что все эти нервные срывы — Они не про нашу честь, Что – сильные мы с тобою И гордою головою Больно бьёмся о небеса, И в ответ грохочет гроза. Скажи мне, что принц проходил тут мимо, Небритый и нелюдимый, И нам такого не надо. Мама, моя ограда, Мама, души отрада, Какою ты стала красивой! — Невыносимо… Корчусь в агонии нервного срыва. Мама! Прости. Спасибо…

Предмет

В который раз воплощена в предмет. Предмет не чувствует ни нежности, ни злобы. Счастливей состоянья в мире нет. Безумный человек! Попробуй Хотя бы раз блаженства моего. Стань лампой, стулом, старой чайной чашкой. Одно лишь чувство – чувство ничего Я чувствую. Мне ничего не страшно, Мне ничего не надо, ничего не жаль, Я не мечтаю ни о чём. Я – существую. Я – книга, я – булавка, я – рояль. В лице моём материю живую Творят, воссоздают и обращают в прах. Вот вечный цикл. Всё повторится снова. Я – неживое, человек, в твоих глазах, Но я живу, живей тебя, живого!

Зелёные ящерки

Мы – всего лишь зелёные ящерки На ступенях собора. Ни о чём мирозданье не спрашиваем, Веселы и проворны. Нам не ведомы древние зодчие, Непонятен мозаик узор. Безопасность, еда, а прочее — Лишь ненужный нам звонкий вздор. Мы не видели даже купола — Ведь нам незачем ввысь смотреть. Фрески древние, арки хрупкие, Тёмная зелень-медь… Для кого это всё оставлено, Для кого льётся свет в алтарь? Мы лишь ящерки – на развалинах, Безобидная мелкая тварь.

«Никто тебя не властен излечить…»

Никто тебя не властен излечить, Пока сама себе врачом не станешь. В тебе самой – незримые ключи Любви, тоски, и веры, и желаний. Хоть их искать – мучительней всего, В итоге этот путь всего вернее. И ты не понял горя моего, А я-то страстно верила: сумеешь! Теперь я стала строже и мудрей, Гляжу в себя пронзительней и резче. В душе и свет, и тень, и в их игре Рождаются невиданные вещи. Себя бунтаркою осознаю, Непримиримой и подчас жестокой. Так редко о любви сейчас пою, Что кажется она страной далёкой. И в странной отчуждённости моей Печаль – и неизведанная сила. От нелюбви твоей я сделалась сильней, Тебя переросла – и отстранилась.

«Пруд замёрз, и ничто уже не будет, как прежде…»

Пруд замёрз, и ничто уже не будет, как прежде. Отчаяние и радость – зима. За неимением лучшего – сдаюсь на милость надежде, Пусть тайные тропы ищет и выводит меня сама. Вновь во власти старой своей бесприютности, Чувства покинутого гнезда, Всё уносящей вьюжности. Если ни во что не верить, ничто не страшно тогда. Просто – как течение подо льдами, Словно корни под снегом – живу. Есть светлый разум и грустная память, И умение видеть сны наяву.

Искупление

Душа сдалась судьбе на милость, Влача изломанные крылья, Но ей, страдавшей, не простилась Пора безмолвного бессилья. Была нема она от горя — Взвалили ей на плечи ношу И, повелев нести не споря, Босой толкнули на порошу, На бритвы первых острых льдинок, И побрела она смиренно На пёстрый, шумный, бойкий рынок, Где из высокого – лишь цены. И там, велев ей снять поклажу, С лица откинув покрывало, Её отправил на продажу Купец – искусный зазывала. Она стояла на помосте, Забыв, чем грезила, жила, Пока судьба, играя в кости, Её с торгов не продала. Её купила незнакомка, До пят закутанная в плащ. «Любовь мне имя, – так негромко, — Психея-бабочка, не плачь, Ведь ты узришь сегодня Бога, Что ждёт тебя на небесах. Трудна была твоя дорога, Но впереди – Сияний Сад».

«Если бы ты позволил мне жить, Господи…»

Если бы ты позволил мне жить, Господи, Я ни о чём не просила бы более. Я бы смотрела в глаза людей И видела в них Тебя. Я бы сажала цветы И не читала газеты. Я бы усыновила подкидыша, Подобрала щенка И накормила нищенку. А по ночам, Господи, Я бы глядела на звёзды, И песни пела бы для Тебя. И если любовь бы встретила, Была бы я нежной, трепетной, И светились бы на устах любимого Поцелуи мои — Солнечные мотыльки. Я не стыдилась бы плакать И наслаждалась смехом. Я бы любила себя. Если бы Ты позволил мне, Господи, Жить — Снова жить на Земле.

«Мне иногда становится страшно…»

Мне иногда становится страшно. Как подумаю, замираю, Что, если Кто-то всю жизнь мою знает — До каждой выпитой чашки, До каждой жилки, до каждой клетки, До каждой мысли добра, До каждой грусти, до каждой ветки, Постучавшей в окно с утра? Что, если высший Кто-то Любит меня – во всём, Если своей заботой Кутает – день за днём? Что, если Кто-то плачет, Вторя моим слезам? Что, если жизнь моя значит Больше, чем думалось мне? Что, если я вовеки – с Высшим наедине? И оттого мне страшно — Я боюсь огорчить Эту Любовь – всегдашнюю, Мелочью даже, и Её упустить лучи.

«Оставим это высшему суду —…»

Оставим это высшему суду — Различье вер, грехи и оправданья. Открой мне сердце – я к тебе приду. Мы вместе для любви и состраданья. О призрачной и грустной правоте Не будем спорить мы, плодя укоры — Мы воспитаем солнечных детей, На добрые дела и мысли скорых. И в радости, и в горе – до конца, С тобою вместе устремимся к свету, Очистим в испытаниях сердца, Украсим мир гармонией дуэта. Пусть золото всё вынесших сердец, Как дар, положат Богу на ладони, И все различия сотрутся, наконец, Перед лицом одной Любви огромной.

Schatten im Paradies

Отчего плачут в раю Просветлённые души? Вспоминают земную любовь свою, Не желая ангелов слушать. Ангелы им говорят: «Тут будет вам, светлые, лучше!», А они: «Мы хотим назад!», Их бессилия слёзы душат. Говорят: «Как же вы могли! Этих грешников мы любили, А вы нас забрали с земли, Согласия не спросили. Они без нас пропадут И, может, дойдут до ада. Счастья в вашем саду Нам без любви не надо. Только мы увидали свет В образе затемнённом, А нас теперь рядом нет… О, как пространство огромно! Пустите!» – и с неба летят, Как звёзды в августе синем, Пугая сонных утят В пруду, и взрывают иней, Мерцающий на земле. Ползут к любимому дому Три тысячи светолет И слышат от милых: «Кто вы?» И гаснут у нежных ног Безмолвного плача очи: «Возьми нас обратно, Бог! Нас, умерших утром, забыли к ночи…»

Случайные жесты

Спонтанности взволнованного жеста Почти никто не в силах оценить, И гаснет искра грации небесной, Неуловимо украшавшей дни. Заметил ты – я стала неуклюжей, Резка и угловата, словно тень. Угасло в складках бархатного плюша Изящество моё, как этот день, День без любви и ласкового взгляда, Без трепета ответного руки… Я стала механической – так надо, Когда забьётся в сердце ритм тоски.

«Мне нет названья, имени и лика…»

Мне нет названья, имени и лика, Нет места на Земле, где я жила. Я – только нота Музыки великой, Я – только дробь вселенского Числа. Мне нет определения и доли, Я призвана не делать, только быть — Быть проявленьем изначальной воли, Желаньем и велением Судьбы. Я родилась, и нарекли мне имя, Желая вычертить привычные пути. Я вижу эту жизнь в прозрачном дыме, И ту, что мной зовётся, во плоти. О ней всё знаю я – от каждой клетки До каждого движения ресниц. Я в ней живу, но говорю к ней – редко. Её лицо – одно из тысяч лиц, Которые могли бы мне достаться. Она – не я. Но я в ней заперта, И гневаюсь за это святотатство: Не будь её, была бы с Богом я слита.

«Меня и любят не за это —…»

Меня и любят не за это — Не за лицо, талант, успех, Всего за беглый отблеск света, Что сохранился не во всех. И это вовсе – нет! – не святость, Скорей, уменье сострадать, Помочь всем тем, чьи души смяты, Кто вдруг померк – не навсегда. Своей душой души коснуться И передать ей – веру в свет. Слезами звёзды вдруг прольются, И мы – сквозь слёзы – им в ответ Так улыбнёмся в ожиданье, Что свет родится и в ночи, И вновь – души другой сиянье Кого-то сможет излечить.

«Зажги свечу в ладонях и затем…»

Зажги свечу в ладонях и затем, Храня от ветра, передай другому. Заблудшим укажи дорогу к дому И сострадай распятым на кресте. В тебе сокрыт потенциал добра, Который может изменить твой мир всецело. И тяга сердца к свету так остра, Что может тьму сияньем солнца сделать. Ты руку помощи легко мне протяни, А я приду на выручку другому. Объединит нас благодати вечной нить, И жизнь вдруг озарит улыбкою знакомой.

«Здесь небо огромно, и можно до солнца достать рукой…»

Здесь небо огромно, и можно до солнца достать рукой. Земля здесь, как кошка, не любит дождь. В китайской акации – пара розовых голубков, А ты сидишь в тени и ничего не ждёшь. Время здесь относительнее всего. Оно ушло на покой И оставило вечность вместо себя. Когда не надо спешить, становится так легко… Тысячелетие буду любить тебя. Буду перебирать чёрные чётки веков, Ткать и вновь распускать полотно судьбы. Меня звали Ольгой – так давно, так далеко, А здесь я всем и во всём начинаю быть.

«А небо – как прежде – близко…»

А небо – как прежде – близко, Глаза подними и взглядом коснись. Забыв о планах и списках, В голубую высь окунись. И тогда, быть может, оно подскажет, Как верней по земле ступать. Даже если наивно, даже… Ты без неба была слепа. Невозможно увидеть землю, Не повидав перед тем небес. Там – колыбель, там нам нежно внемлют, Там посылают звёзды – нас вести через лес. Там о нас тоскуют и плачут — Помнишь апрельский дождь? В небо вглядись – иначе Ты ничего не поймёшь.

«Приди ко мне певучею строкой…»

Приди ко мне певучею строкой, Останься алым заревом рассвета. С тобою так спокойно и легко, Как будто стало вечным наше лето. Любовь пришла и посвятила нас В волшебную загадку огнецвета, В язык богов, почивших в бездне сна, И ставший языком земных поэтов. Любовь пришла. Мы обрели свой свет, Вошли по праву в звёздные чертоги, А там равны и воин, и поэт — Прекрасные, бессмертные, как боги.

«А черёмуха пахнет так сладко…»

А черёмуха пахнет так сладко, Как не пахла еще никогда, И, как полог над детской кроваткой, Дремлют ветви над гладью пруда. С каждым годом – нежнее и горше Карамельный её аромат. Ты, когда-то любимый, уж больше Мне не снишься; уже не болят Под незримыми шрамами раны. Ты – отцвёл, отгорел, отболел. Лишь черёмухи запах медвяный О тебе мне напомнить посмел.

«Наступит лето…»

Наступит лето. Белыми бабочками будут лететь Блики солнца в аллеях, Сквозь тканую зелень листьев. Куря последнюю сигарету, Ты ступишь во двор Академии. Там будет пусто и пахнуть временем. Там будут мои скульптуры. Ты увидишь бегущую «Лыжницу», Парящую «Бабочку» из розового стекла и мрамора, И удивишься, и скажешь: – Так вот где всегда пропадала она, Вот ради чего оставила она меня… И в самом светлом и тихом углу двора, Под сводами плещущего плюща Ты увидишь последнее мое творение — Статую Одиночества. Хрупкую девочку в белом платье. Сидит, колени свои охватив, И вопрошает глазами небо. И улыбается небу – нежно, Как я тебе улыбалась Вечность назад. И ты захочешь увидеть меня. Только ты опоздал. Ты пропустил время её рождения — Девочки-одиночества, Последнего моего творения.

Я верю

Я не верю теперь в приметы — Ты мой главный небесный знак. Только верю, что где-то, где-то Всё однажды случится так, Как всегда я мечтала в жизни: Вспыхнут розы, взмахнут крыла, И вино молодое брызнет, И в полёте сгорит стрела, И жестокое сгинет слово. Майской Девой войдёт любовь И больного мальчишку злого Принцем маленьким сделает вновь, И дорога шафранной лентой Ляжет под ноги нам двоим. Это – сбудется! Будет где-то Воплотившимся сном моим.

Луна влюблённых

«Я люблю тебя, моя луна!» — В полутьме так ласково и кротко. Усмехнулась. Малая, видна В лунном свете божия коровка На моей ладони. Ты припал Нежными губами к тонкой кисти. Ах, нельзя перед разлукой спать, Страшно эту боль на миг помыслить! Я теперь свечу издалека И твоим лишь отражённым светом. С высоты гляжу, не свысока. Мой влюблённый, мальчик милый, где ты? Я расту и снова убываю, Становясь то диском, то серпом, Но моя тоска не убывает, Плещет светом в лунный окоём. Убываю, уменьшаюсь – убиваю Я себя, терзаясь о тебе. Вечная, жемчужная, живая, Я дарую крыльям голубей Белизну, касания прохладу, Чтоб летели выше и светлей И носили милым в клювах радость — Письма нежности и счастья на Земле. Я дарую негу белым розам, Проливая аромат и свет. Глядя в них, любой любитель прозы Шелохнулся – чувствует – Поэт Где-то в глубине сердечной раны, В лоне ласково расколотой груди. Что тебе, заря? Ещё так рано! Дай побыть с любимым, уходи! Как бездонное, ласкающее небо, Как моя святая высота, Бесконечно дорог вечно мне он. Лик его – как юный лик Христа, Что запечатлён на негативе. Таю в небе. До свиданья! До поры. Превращаюсь в блики – лунных рыб, Днём же хлыну с неба – света ливень!

Чёрное солнце памяти

Если ты однажды забудешь, Как от горя плакала я, Губы, что целовать так любишь, Очи – чёрные два копья; Если ты однажды забудешь, Как я выгляжу, как зовут, И другую вдали полюбишь, Я забуду, что я – живу, Что дышу, что пою – забуду! Буду помнить я лишь тебя, Как слепец помнит света чудо. Буду помнить, всегда любя. И чем глубже забвенье будет, Будет память любви острей — Будет ядом сиять в сосуде, Чёрным солнцем во мне гореть. Я тебя никогда не забуду, Даже если изменишь мне. Вечность верною я пребуду, Буду видеть тебя во сне, Наяву ты мне будешь сниться. Нет, не сможешь меня забыть! Чёрной птицею буду биться Я в бойницы твоей судьбы. Пусть о скалы сломаю крылья И паду тяжким камнем в море — Поборю темноту бессилья И с забвеньем времён поспорю. Если ты однажды забудешь… Прилечу к тебе в смертный час — Вспоминают в беспамятстве люди Нежность давнюю милых глаз.

Песня любви

Я не верю, что может быть чище И нежней, чем любовь моя. Пусть такую другие ищут, А моя, а моя – твоя! Без остатка и без предела, Целиком, до последних дней Я твоя – и душой, и телом. О любовь! Я сгораю в ней, И, как Феникс, встаю из пепла, Поднимаюсь легко с колен. От любви неземной ослепла. Вижу – Ты! Остальное – тлен, Остальное – навек неважно. Меркнут в свете твоём слова. Ты пришёл ко мне, мой отважный! Как же кружится голова! Я сегодня пила цикуту — Это яд моих горьких слёз. Собирала я хмель и руту, Маки алые для волос. Это всё я наколдовала — И звезду, и шелковый путь, И оазис, и лиц овалы, И приют, чтобы отдохнуть. Сочинила любовь, как песню, И прекраснее – в мире нет. С каждой нотой – ясней, небесней Вечной Музыки горний свет. Я не верю, что есть другая На земле такая любовь — Животворная, дорогая, Как ланиты Христовой кровь!

Война полов

Что было бы, коль были б мы врагами? Забавный и трагичный поворот. Мы б не здоровались весенними утрами У тех заветных радостных ворот. Угрюмо бы плелись двумя ежами, Иголки выставив, сердца одев в броню, И даже, вместе в лифте проезжая, Глядели бы под ноги. Ну и ну! Наверное, плевались бы при встрече, Неслышно чертыхаясь по пути. В компании испортили бы вечер, Пытаясь неуклюже пошутить. Краснели бы, коснувшись ненароком Одежды, шевелюры иль плеча. Роняли бы «спасибо» по оброку, И, споря, мы б рубили сгоряча, Мы жгли б мосты и нити обрывали, Писали б жалобы в домовый комитет… И майским утром бы нежданно осознали: Мы – больше не враги! Уже не те Сегодня мы, что были три столетья. Вничью – средневековая война. Ты вышел бы навстречу, тих и светел. Бежала б я, божественно-нежна. Мы робко бы к устам чужим припали, Родство своё по крови осознав, Поняв, что так и было Там, вначале. Любовь пришла – окончена война!

Прощание

Скажи мне, что говорят при прощанье, Когда от боли рвётся струна? «До скорого!», «До свиданья!», «Ты нужен мне», «Ты – нужна»… Земные слова все лишились смысла, И солнечный свет надо мной погас. С тобою прощаюсь – с самою жизнью, И что мне сказать сейчас? Стою я, одна на свете, Страшась разомкнуть уста — Божественный сон столетий, Живая моя мечта. Не вымолвлю страшное слово, Жестокое слово: «Прощай!» Я жду тебя – век и снова. Вернуться ко мне обещай! Тебя обещаю дождаться. Все выучу вновь слова. Вернулся?! Любимый, здравствуй! Ты – рядом, я вновь – жива.

Подлинность

Что скажут люди и чего не скажут — Отныне мне, поверьте, всё равно. Осудят? Невеликая пропажа, Ведь жизнь моя для них – всего кино, Которое обсудят и забудут, Покинув кинозалы, через час, А я – собою подлинною буду, Такой, как в глубине любимых глаз!

«Пройти – не расплескав стакан воды…»

Пройти – не расплескав стакан воды И не сломав цветка, пусть ненароком, Не сделав зла, не приведя беды, Не уступив соблазнам и порокам. По жизни так хотела бы пройти, Как свет скользит по лунному пути, Рассеяв бликами свершённые ошибки По водам лет, в которых дремлют рыбки. Пройти, судьбу не вверив никому Свою, а только Богу одному, А сердце доверяя в тихих строках Всем тем, кому ночами одиноко.

Морская соль

Когда высыхают моря, остаются на память Следы от горючих слёз, которыми плакали рыбы, Когда их никто не слышал: Ни эхолоты пытливых учёных, Ни рыбак с дорогущим спиннингом, Ни девочка, прыгающая на мелководье. Слёзы, которыми плакали рыбы, Когда их не слышали волны, Когда их не слышали звёзды, Когда даже сами рыбы Себя не могли услышать, И только кристаллы боли Мы видим – морскою солью.

«Господи, теперь я живу – благодарностью —…»

Господи, теперь я живу – благодарностью — Каждый день, каждый миг – Тебе. Избранностью от смерти. И причастностью к ней. Я с Тобою живу острей И с Тобою уйду в свой срок. Жизнь, данная в дар, — Дар, достойный царей. Чем могу я воздать Тебе? Жизнь моя славословит Тебя, Так же просто, как славит Тебя ручей, Льющийся по уступам И отражающий свет.

«И если ночь столетие продлится…»

И если ночь столетие продлится, Я в снах твоих смогу отобразиться Так, чтобы на заре длиною в век В меня влюбился ты, мой главный человек. Нас эти сны незримо повенчают. Источник радости – внутри нас – нескончаем, И мы, омывшись в песенных волнах На всех вселенских тайных языках, Здесь, на земле, заговорим особо — Заворожим навеки старый глобус, И он, отныне вслушиваясь в нас, В столетье станет поворачиваться раз. В своем особом времени мечтаний Станцуем мы с судьбою страстный танец. Тому последнему и бархатному сну, Что унесёт нас в свет и тишину, Песчинкою покажется столетье — С улыбкой он своё бессмертье встретит, А мы – два пассажира на борту — Исполним в вечности земной любви мечту.

Афродита

На этом острове рождённая из пены Решила женщиною стать земной, Чтоб дома обрести родные стены, Стать смертному любимою женой. Чтоб виноград растить и собирать оливы, Сгорать на ложе и детей рожать, Чтоб петь, плясать и просто быть счастливой, Чтоб в памяти навеки удержать Всё то, что делает земную жизнь прекрасной И времени, и року вопреки. Пришла своею поделиться сказкой С возлюбленным. На сгиб её руки Он тихо голову кладёт и засыпает, С ней разделив блаженство душ и тел, И снится пена нежная морская Уставшему от повседневных дел. Ей снится небо, что для всех всегда открыто. Как вечность, море за окном шумит… И счастье – ароматом трав разлито. В объятьях мужа Афродита спит.

Просто люби меня

Не обещай мне золотые горы, И реки мёда, и вершины славы, Но обещай мне чистоту и нежность взора, Отдай мне сердце, как хрустальную державу. Не обещай мне денег, титулов и власти, — Мне тлен земной не нужен был вовеки. Скажи мне, что со мною будешь счастлив, Что хочешь жить в любимом человеке, И я отдам тебе мой свет и радость, Все разделю с тобой, чем я владею… Люби меня – мне большего не надо — Наград не требуя, как я любить умею.

«Ночь проглотила чёрную жемчужину…»

Ночь проглотила чёрную жемчужину, И та в ней тёмной розой проросла, И Маргарита пригласила к ужину Любимого, и вслух ему прочла Ещё не сотворённую историю, Дрожавшую на кончике пера, И он в её глазах увидел горнее Сияние, велевшее «Пора!» Они творили вместе. Ночь, вскипавшая Словами на запекшихся губах, Из памяти их стёрла всё вчерашнее И прогнала отчаянье и страх. И стала Маргарита первым словом, и Стал Мастер – многоточием в конце. Великая – простая и суровая, Лежала Книга на узорном поставце.

Carpe diem

Как те, кому напомнят слишком рано, Что мы – лишь гости на земном балу, И что внезапно из весёлого дурмана Уйти придется нам в ночную мглу, Как все они – я не пекусь теперь о многом, Мне только бы важнейшее успеть. Не зная, где закончится дорога, Так сладостно и так тревожно петь. Так пристально в глаза твои гляжу я И нежно руки теплые держу, Так наслаждаюсь каждым поцелуем И каждым словом добрым дорожу, Лишь потому, что знаю – всё не вечно. Ловлю я миг, пока шумит беспечный вечер.

Генерал и голубь

Белый голубь на плече у генерала. Он – живой, А генерал – гранитный. И не может генерал ответить Лаской на касание крыла. И грустит испытанный боями Воин, Оттого, что невозможно Просто головою повести И прильнуть щекою к тёплым перьям, Что прогреты августовским солнцем. И почувствовать – до дрожи! – всею кожей Неостановимое биенье Трепетного сердца Вечной Жизни, Что ему обещана Была.

«Пройти по лету тёплыми стопами…»

Пройти по лету тёплыми стопами, Увидеть каждый куст и каждый камень, Услышать каждый звонкий птичий голос И ощутить, как счастлив мир и молод! И осознать, что ты – всему начало, Услышать то, о чём душа молчала, И захлестнёт горячею волною: «О Господи, спасибо, что со мною Любви Твоей сияние живое, Уловлено душою и листвою. Я больше ни на что не жду ответа — Ведь для меня Ты создал это лето!»

«Выйти за пределы времени…»

Выйти за пределы времени, того, что «с девяти и до шести», Того, что «утро в моросящий понедельник, семь часов, пора вставать». Того, что «собирать и разбрасывать камни», Того, что «жить» и что – «умирать». И войти – в вечное настоящее, В вечный солнечный полдень детства, В вечную юность бабушки. Бабушка! Там только ты – и мы. Прошлого больше нет. Времени больше нет. Нет больше горя и тьмы. Теплый нездешний свет. Кто и зачем придумал землю скорбей, Время разлук и время смертей, Если всего лишь – сделаешь шаг, Двери сердца откроешь и так В вечность шагнешь, как шагал в объятья Самых любимых людей. Боже, больше я не боюсь — Времени больше нет. Больше нет боли и суеты. Там, где Ты – море света. Вечная радость. Бабушка сажает цветы. Бабушка, я однажды вернусь Из этого времени пустоты.

«Мир умирает – раз очередной…»

Мир умирает – раз очередной. Смирившийся чахоточный больной. И кленов золото, и бузины багрянец — Всего лишь лихорадочный румянец. Не плача, не стеная, не ворча И не ища искусного врача, Мир сходит в тишину и тьму, Что уготовала зима ему. Ты смотришь на него – и веры нет, Что он узреет будущего свет. Но знает мир, что смерть – подобье сна. Воскреснет он, когда придёт весна.

«Жизнь – рассвет, предвидящий закат…»

Жизнь – рассвет, предвидящий закат. Амазонка, что принять свой рок сумела. Жизнь, коль даже будет коротка, Бесконечную проявит смелость, Пробиваясь крошечным ростком Из кромешной темени подземной, Птенчиком, взлетевшим высоко, И ракетою сигнальною резервной. Так хрустальный родниковый ключ Разорвёт слои пустой породы, И пробьётся солнца тонкий луч После истерзавшей непогоды. Сердцем угасанья чуя боль, Нежное дитя обнимет старца. Юное, отцветшему позволь Навсегда в тебе живым остаться!

Дождь

Дождь – без моральных устоев. Дождь – совершенно бессовестный! Дождь – донжуан, обнимающий крепко, Дождь, что неслыханно дерзок и смел. Дождь, не боящийся гнева прохожих, Дождь, не боящийся кары. Дождь – оглушительно плачущий смех. Дождь – вечно юный корсар он. Дождь – сам себе рукоплещущий дож. Дождь, ты вовек не пройдёшь! Надо мной ты пройдёшь, Дождь! Золотой, обовьёшь, Как Данаю, Дождь! Ничего, что тебя я не знаю, Но за мгновенье до молнии новой Я предчувствую свет Жгучей вспышки Любовной. Дождь, ты – поэт, Даже слишком Поэт.

Ветер

Гуляет ветер в голове, И в волосах, и в теле — То дождевед, то суховей, Мистрально-запределен. Он никогда не явлен зря: Он напевает песни О том, как юная заря Сошла под свод древесный; О том, как плачут муравьи Над разорённым домом И как светло скорбят ручьи Над павшим майским громом; О том, как гаснет огнецвет В густом лесу июля, Как погибает в цвете лет, Сражён нелепой пулей, Ровесник мой, веков поэт, Вздохнув от удивленья, Что ветер стих, и что сонет Не знает продолженья…

Сердце Африки

Эта нежная, ироничная мудрость, Излучение тёплых глаз! Африканское всходит утро Над Вселенною – в первый раз. Здесь – Эдем, и свободны люди Быть друзьями и мир любить. Слух обрёл здесь великий Людвиг, Ощущая тамтамов бит. Жарко! Здесь отдыхают парки, Веретёна свои забыв. В буше мы. Тёмной тайны арки — Своды храма самой Судьбы. Голос Чёрного континента, Голос древней святой земли, Зов сирены иной планеты, Чёрных лилий, что здесь цвели. Не от Запада, не с Востока — А из сердца самой Земли, Песня Геи смиренноокой, Что страдания вознесли. Плачет – блюзом, смеётся – регги Африканская песнь-душа, Где саванна ложится пегим Псом у ног твоих – не дыша. Очарует подземным жаром И касанием нежных губ. Будит Африка голос Дара, Он поёт на её берегу. От создания и доныне, К свету от изначальной тьмы — Африка! Полюбив её, не отринешь — Жить без сердца не можем мы! Сердце – Африка!

«Понедельник источен до дна…»

Понедельник источен до дна муравьями минут, Из куколки белые крылья луна Расправляет, и звёзды жгут, Точно глаза мужчин, Падких на красоту. Неба обрушенный балдахин Пальмы подхватывают на лету. В воздухе – запах дыма, Пение муэдзина, Кофе и чёрный перец, Чья-то тоска и ересь. Сердце горит на жаровне, Пепел уносит бризом. Дрогнут в изломе брови, Улыбка – сорвётся с карниза. Шкатулка мечты пуста, И розданы ветру Дорогие браслеты, Памятные слова, Поцелуи, кипевшие на устах, Страсть, от которой кругом шла голова. Ночь темна. И рассыпан прах Напрасных надежд По дворам и по плоским крышам. Сначала был гнев, а потом был страх, А потом – усталость. Но ты – не увидел и ты – не услышал: От меня ничего не осталось.

Африка

Приметы воздуха и зноя, И всей реальности иной Мучительны, как паранойя, Неуловимы, – сон ночной, Но ты средь них, и, в них вплетённый, Иначе дышишь и живёшь. Ты пьёшь нектары всех бессонниц, Ты чувствуешь всей ночи дрожь. И электрические вспышки, Пронзающие небосвод, В душе рождают гром неслышный, И сердце вдруг дождём прорвёт, И ты уже понять не сможешь, Где капли бьют тамтамов дробь, — Снаружи ль, у тебя ль под кожей. Как Африку ни приспособь, Она ворочается тяжко, Под сердцем, глубоко внутри — Дитя, раба, и та бродяжка, Что разучилась говорить От горя, виденного в жизни, От опалённого пути. Тронь Африку – и кровью брызнет, И хочется лишь прошептать: «Прости…»

Заревая земля

Россия моя – заревая земля… Предутренней дымкой тумана повиты, Серебряно-росные дремлют поля И пар выдыхают неслышной молитвой. Вот очи откроют простые цветы — Ромашка и клевер, чабрец, медуница, На них поглядишь с детской нежностью ты — Забытого счастья душою напиться. Россия моя, заревая страна, Твой свет во вселенской ночи не тускнеет! Как истина Божья, ты в мире одна, И нет ни прекрасней тебя, ни роднее!

«Не поражают, как некое диво…»

Не поражают, как некое диво, Яблони, астры и хмель в палисадах, Медленный дождь опадающей сливы, Зори, что плещутся в речке прохладной. Русь привлекает неспешной красою, Нежным и верным, покладистым нравом. Видишь? Идёт она девой босою, Кланяясь в пояс желтеющим травам. Русь, ты прекрасна печалью исконной, Долгой осенней тоской дождевою, Тихим смирением древней иконы, Чистою думой, любовью живою!

Душа России

Мерцают сумерки над синею Москвой. Её зовут кликуши «Третьим Римом», Но ей от них не нужно ничего — Она божественна без позолоты грима. Она – всё та же, что и при Донском, При Грозном и Петре Великом: Упрямица, что метит высоко, Прекрасная осанкою и ликом. Москва! К тебе я приезжаю за добром Событий, книг, соборов, разговоров. Ты – древняя, как благовест и гром, Душа России, вечно юный город.

«Всё пройдёт. Останется Россия…»

Всё пройдёт. Останется Россия. Чистая, свободная – без нас. Пустынью, лампадой негасимой. Той, которую никто не спас. Порицали, отвергали, уезжали, Но забыть в итоге не смогли Край святой любви, святой печали — Плачущее сердце всей Земли.

Читателю

Ещё любовь к поэзии жива! И радость захлестнула, как стихия. Для Вас сплетаю в кружево слова, Для Вас, читатель мой, пишу стихи я! Пусть Вас пленит хотя одна строка — И муки вдохновенья не напрасны, И жизнь полна, и ноша так легка, Когда душа читателя согласна С душой поэта. Нашей встречи свет — Награда высшая. Её дороже нет!

Это кино

Есть значение только в одном — В том, что это кино Однажды закончится. Пойдут финальные титры — Покажется, слишком быстро. И в обратном порядке Замелькают кадры, Ленту жизни разматывая До начала, к истоку. Вспомнишь, где был жестоким, Где себя ты обманывал. Вспомнишь любовь забытую, Все ненужные битвы, Все победы и поражения, Маму, свет, Миг своего рождения, И ещё – что было до этого… Замысел Режиссёра — Постигнешь заново, Увидишь внутренним взором И удивишься: «Здорово!»