На следующее утро, входя в кабинет, первое, что заметил Сатурнин, было письмо в скверном конверте, лежащее поверх стопки писем, составляющих его почту. Оно было отправлено накануне из почтового отделения во Втором округе, адрес комиссара был напечатан на портативной машинке «Пронто».

Прямо в шляпе Сатурнин сел за стол. Не снимая с левой руки перчатки, он осторожно вскрыл конверт и извлек пол-листка бумаги с напечатанными на нем словами: «С кем сообщничал Колла?» Здесь же находилась фотография, изображавшая Колла сидящим на солнце на террасе деревенского кафе в компании с другим мужчиной.

Достав из ящика стола лупу и сигарету, Сатурнин закурил и внимательно рассмотрел фотографию. Она была сделана дорогой фотокамерой «лейкой» с телескопическим объективом Дальмеера. Колла был виден очень хорошо, но его компаньон смотрел в сторону и сидел почти напротив шофера. Длинные волосы неизвестного выбивались из-под широкополой шляпы. Он был в очках, зажав между коленями трость, верхний конец которой походил на пастушеский посох.

Через лупу Сатурнин рассматривал каждую деталь, чтобы иметь представление о месте, где находились мужчины: круглый стол с тентом посередине, словно огромный квадратный гриб.

Это заняло около четверти часа. Затем он положил фотографию и анонимное письмо в целлофановый пакет, позвонил, чтобы ему подали машину, и три минуты спустя покинул набережную Орфевр.

Оставив полицейскую машину на улице Пасси, Сатурнин пересек небольшой двор и направился к студии, где жила мадам Мендоза. Дверь была открыта. Стоя на коленях, худая женщина с кожей цвета красного дерева, влажными глазами и маленькими усиками мыла ступени. Она с неудовольствием подняла голову, когда рядом с ней на полу появилась тень Сатурнина.

— Добрый день, — произнес он. — Мадам Мендоза дома?

— Что? — Влажные глаза гневно уставились на комиссара. — Нет от вас покоя! Что на сей раз? Аспираторы? Шелковые чулки? Страхование жизни?

— Ничего такого. Речь идет о светском визите, притом очень важном. Прошу вас передать мадам мою визитную карточку.

Достав из бумажника визитку, где была обозначена его должность, он вложил ее в конверт и закрыл его.

— Вот! Передайте это вашей хозяйке.

Пожав плечами, женщина взяла конверт и проворчала:

— Секреты! Я не знаю, готова ли она! Подождите здесь и не пачкайте мне ступени.

Сатурнин запасся терпением. День был таким теплым, что можно было подумать, что сейчас лето. Было около девяти часов, и солнце приятно грело спину.

Ему не пришлось долго ждать. Мадам Мендоза быстро спустилась по лестнице, соединявшей галерею со студией.

— Вы хотели видеть меня, комиссар? Прошу вас.

Он вошел, стараясь быстро миновать чисто вымытые ступени.

Урсула Мендоза закрыла входную дверь и села. Ее прекрасные черные глаза вопросительно смотрели на комиссара.

Он протянул ей целлофановый пакет с фотографией Гидо Колла и его компаньона.

— Прошу вас посмотреть на это, мадам. Мужчина, который виден в анфас, — шофер Эжена Видмера. Вам случайно не знаком человек, сидящий рядом?

Сатурнин внимательно наблюдал за ней, пока она рассматривала фотографию. Простое, но элегантное, черное платье, искусно сделанная прическа, маленькие, ухоженные тонкие и красивые руки, то же можно сказать и о ее ногах, видневшихся из-под длинной, по моде, юбки. Вся ее фигура излучала спокойствие и достоинство, в ней не было ничего нервного или болезненного. Она сидела на ярком солнце, нимало не смущаясь этим.

Рассмотрев фотографию, она подняла глаза.

— Нет, я никогда в жизни не видела этого человека. Правда, он здесь очень плохо виден, но мне кажется, что я узнала бы человека, которого уже видела, даже если бы он отвернулся. Мне очень жаль, — добавила она, — если это для вас важно. У этого человека очки и трость? Не думаете ли вы, что он слепой или что у него болит голова?

— Может быть. — Тон Сатурнина и его улыбка были ироническими. — Я хочу задать вам еще один-два вопроса, мадам. Эжен Видмер не звонил вам по телефону в пятницу 26 сентября?

Он слегка нагнулся. На галерее уборщица напевала песенку. Урсула Мендоза потеряла свое хладнокровие, крепко сжала руки и отрицательно покачала головой. Можно было подумать, что она не смеет заговорить.

— Послушайте меня, — сказал Сатурнин. — У меня есть житейский опыт. Я чувствую, что вы хороший человек и на самом деле интересуетесь Видмером. У меня нет никаких задних мыслей. Теперь… слушайте. Он вам звонил. Против него существует заговор, но скоро он выйдет из этого трудного положения. Он разрушит заговор… И больше не будет находиться в опасности. В ожидании этого он просил вас никому не говорить о том, что звонил вам.

Черные глаза мадам Мендоза внимательно смотрели на него. Она снова сделала отрицательный жест, но неуверенность и страх явно читались на ее лице.

— Подумайте хорошенько, мадам. Я ведь полицейский. Чем я могу быть опасен Эжену Видмеру? Вы его знаете. Считаете ли вы, что у него есть основание бояться меня?

— Нет, — пробормотала она. — Нет, разумеется, нет.

— Хорошо. Тогда скажите мне, когда он вам звонил? Скажите мне правду. Если Видмер действительно в опасности, то совершенно очевидно, что наша помощь будет ему очень полезна… если, например, преступники хотят его ограбить. Мы ведь не такие уж неловкие… во всяком случае не всегда.

Он улыбнулся, но она не заметила этого. Ее темные глаза еще больше потемнели от страха.

— Я не понимаю, — сказала она. — Откуда вы могли узнать, что Эжен звонил мне? Есть что-то… что…

Она резко встала, поднесла руку к губам и посмотрела на Сатурнина.

— Боже мой! А если это был не Эжен?

— Почему вы так говорите? — быстро спросил комиссар.

Она снова опустилась на стул.

— Я не знаю… Его голос показался мне странным. Он мне сказал, что у него насморк. Телефон часто искажает голоса, но я помню, что у меня сразу же создалось впечатление, что у него какой-то странный голос.

— Какой это был день? Когда он вам позвонил?

— В субботу вечером… поздно… Я собиралась ложиться спать. Мне пришлось накинуть шаль, чтобы спуститься к телефону… Я отлично помню. Мне хотелось спать, но я подумала, что его голос какой-то странный. Наверное потому, что я наполовину спала.

Внезапно она встала. Выражение ее лица изменилось.

— Что все это означает, месье? Хитрость? Вы считаете, что Эжена заставили позвонить мне, чтобы успокоить меня и помешать пойти к вам, после того, как я прочитаю газеты. Или…

Она замолчала и прикусила губу.

— Или кто-то просто подделал голос Эжена?

Наблюдая за ней, Сатурнин видел по ее лицу, что она обеспокоена и волнуется за Видмера.

— Это очень возможно. Мы допускаем, что был заговор против Видмера и что его похитили.

— Похитили? Чтобы получить за него выкуп?

— Чтобы забрать у него драгоценности и деньги, которые были при нем. Не знаете ли вы, не арендовал ли он в банке сейф? Может быть под чужим именем?

Она жестом ответила, что ничего не знает, на глазах у нее стояли слезы.

— Это ужасно! — проговорила она. — Бедный Эжен! Он не смог вынести дурного обращения.

Она замолчала и прошла в другой конец комнаты.

— Я дам вам письма, месье. Может быть, ему угрожает серьезная опасность, а письма помогут вам что-нибудь прояснить.

Она открыла крышку секретера и, вернувшись с большим конвертом, в котором лежало несколько писем, сказала просто:

— Я доверяю их вам.

Он поблагодарил и быстро просмотрел их. Она не спускала с него глаз. Все письма были лаконичными и вне всякого сомнения написаны Видмером. Датированные летом или зимой все они отличались чистосердечием. В одном из писем, более пространном, Видмер сетовал о том, что она отказывалась от его предложения создать ей капитал. Он писал:

«Я говорил вам не о большой сумме. Для меня она незначительна. Но в нынешних обстоятельствах я содрогаюсь при мысли, что экономическая революция может ввергнуть вас в нищету. Не упрямьтесь, Урсула, я вас умоляю! Разрешите мне закрепить за вами по крайней мере пятьсот тысяч франков в драгоценностях или в движимости. Как я вам часто говорил, у моей жены и ее сына есть все возможности для роскошной жизни».

Пробежав коротко содержание писем, Сатурнин положил их в карман.

— Они будут у меня в сохранности, мадам. Я хочу их получше изучить.

— Хорошо, — равнодушно проговорила она.

Вдруг она вздрогнула и вполголоса произнесла:

— Это невероятно, месье! Я чувствую, что вы правы. Я вспоминаю этот голос по телефону и все больше убеждаюсь, что он был не нормальным. Обычно Эжен говорил со мной не так. Но что же произошло? Что все это может значить?

И она снова вздрогнула.

— Вы спрашивали меня, дарил ли Эжен мне драгоценности, а я ответила вам, что отказывалась от его подарков. Вы считаете, что он купил их для меня… рассчитывая, что в конце концов уговорит принять их… И что он попал в руки грабителей?

— Возможно, — ответил Сатурнин. — Нам придется принять это за отправную точку и действовать соответственно. Скажите мне, зачем он купил отвратительный костюм, чтобы переодеться в бедняка? У вас есть какие-нибудь догадки?

Она с удивлением смотрела на него.

— Нет, ни малейшего представления. Это невероятно. Со стороны Эжена это совершенно нелепый поступок.

— Если предположить, что он узнал о редкой марке, принадлежащей бедному человеку… может быть, торговцу… который не знал истинной цены, как вы думаете, способен ли Видмер прикинуться бедным, чтобы добиться своего?

Мадам Мендоза немного подумала.

— Нет, я не считаю его способным на такое. Эжен никогда не держался за деньги. Он счел бы такой поступок недостойным. — Она улыбнулась. — Это безнравственно! Это любимое слово Эжена. По моему мнению, он сообщил бы бедному человеку истинную стоимость марки и дал бы ему настоящую цену. Если бы он поступил как-то иначе, то считал бы себя нечестным человеком.

Взяв свою шляпу, Сатурнин снова обратился к мадам:

— Вам больше нечего сказать мне? В конце прошлого месяца вам ничего не бросилось в глаза в поведении Видмера? Или его словах? Вы ничего не видели и не слышали?

— Несколько раз мне казалось, что кто-то следил за студией и за выходом на двор.

— Да?

— Да. Может быть, мне показалось, но два или три раза я видела молодого человека на улице Пасси, и у меня создалось впечатление, что он следит за мной или за двором.

— Что за человек?

— Очень юный. Почти ребенок. Вот почему я не придала этому никакого значения.

— Не можете ли вы описать мне его, мадам?

— Нет, месье. Видите ли, он всегда был на мотоцикле со шлемом на голове и… не знаю, как это называется… большие очки.

Она испуганно продолжала:

— Теперь мне это кажется зловещим. А вы что думаете об этом?

— Нужно надеяться и… действовать. После моего ухода вы, возможно, вспомните еще что-нибудь. В таком случае дайте мне знать. Как бы это не показалось вам малозначительно.

— Это я вам обещаю. Я страшно беспокоюсь за Эжена.

Сатурнин вышел из студии. Где-то над его головой уборщица двигала мебель, продолжая напевать какую-то мелодию.