Меня держат в душной каморке, где единственный источник света – это лампочка в одном из углов комнаты. Никто не спешит зайти ко мне. Видимо, я не настолько важная фигура. Но мне все равно.

Смрадность комнатенки заставляет меня по-иному видеть реальность. Все это кажется теперь уже не таким важным, но оно просто так не отпускает. Но меня это мало волнует.

Все мои мысли заняты лишь отцом: что с ним, как он там?

– Эй?! Эй, там! Кто-нибудь, ответьте!!! – изо всех сил барабаню в дверь.

Дверь со скрипом отпирают и в комнату входит Робин.

Я не хочу смотреть на него. Отворачиваюсь, но он хватает меня и заставляет посмотреть на себя.

– Ты же звала кого-нибудь. Я тебя не устраиваю?!

– Не совсем. Вот если ты дашь мне в руки оружие, тогда я соглашусь быть с тобой в одной комнате. Только, боюсь спросить, тебя это устроит?!

Я кривлю гримасу, но кажется Роба это не пугает. Он лишь поправляет свой рукав и достает из левого кармана брюк ключи. Они от моих наручников, что сковывают мои запястья. Роб звенит ими перед моим носом; я стараюсь не реагировать на него.

– Не хочешь? – издевается он надо мной. Мне противно от того, что я влюбилась в такого как он. Как я могла так предать все, что было в прошлом? Я себя практически уже ненавижу!

– Нет. Что с отцом?!

– Тебе необязательно знать это. – Он вновь кладет ключи себе в карман. Кажется, ему доставляет удовольствие играться со мной как с котенком, которого каждую минуту можно швырнуть об стену и разбить ему голову, но пока он мило мяукает, то опасность сходит на нет. – Не хочешь лучше узнать о твоем дружке, который любит рядиться как клоун на карнавал?

Я понимаю о чем он. Линь. Неужели, они тоже вычислили его и он не успел скрыться в этой бетонной махине? Тюрьма сковывает не только тело людей, но их душу, подавляя всякое желание на попытку сбежать.

Робин обходит меня. Я чувствую как ползет его взгляд сначала по моей спине, потом опускается ниже и тут… он вновь оказывает передо мной. Меня воротит не только от него, но и от самой себя. Как можно было быть такой самонадеянной?

– Зачем тебе это было нужно?

– Ты о чем?

– Зачем ты заставил поверить меня в то, что ты со мной на одной линии?

– А ты не догадываешься? – кривится он, поворачиваясь ко мне спиной. Он смотрит на стены моей камеры. Что он там выглядывает?

– Нет. Скажешь?

– Ты должна заставить своего отца работать на моего. Все просто.

– А как же я?

– Считаешь себя такой уж важной персоной? – смеется он мне в лицо. Я закрываю глаза, подавляя желание плюнуть ему в рожу. – Не обижайся, – проводит он указательным пальцем по моей щеке, опускаясь на шею. Дрожь против моей воли пронизывает меня. Мое тело реагирует на его прикосновения. – ты тоже важна для нас. Твое ДНК уникально. Сплетение человеческих и хладных хромосом вывело в тебе силу, которую до этого момента было трудно представить. Ты тоже послужишь на благо и процветание моего отца.

Он собирается уходить. Но замирает у выхода, словно забыв что-то.

– Ах, да! Забыл уточнить. Тебе дается лишь двенадцать часов на размышление. А потом, мы… Я лично начну, пожалуй, с нашего общего знакомого… Линя, кажется, да?!

– Ты – сволочь! – кидаюсь я на него, но меня тут же отбрасывает назад. В живот ударяет мощный разряд тока. Я, сквозь пелену, вижу, что Роба заслонил мой надзиратель.

Робин на секунду замирает и задерживает дыхание. Что с ним? Боится, что я умру?

– Сволочь… – выдыхая, отключаюсь я.

Мне кажется, что я слышу выдох облегчения. Следующим звуком – это стук двери и навесной замок вновь укрепляет замок в двери. Мне здесь не очень доверяют.

* * *

Я провожу сутки в камере. Полное одиночество и молчание снаружи – все это давит на меня. Я боюсь сойти с ума. Самое страшное – это неизвестность. Незнание того, что происходит с твоими близкими.

Но я оказываюсь не права.

Порой бывает, что страшнее незнания оказывается страшная правда.

На второй день, ближе к вечеру, дверь моей камеры открывается с противным скрежетом. Я готовлюсь увидеть Робина или Ксандера. Неважно кого, знаю лишь то, что это будет тот, кто захочет унизить меня.

Но это не они.

На пол бросают безжизненное изуверски избитое тело.

Линь!

Я с криком кидаюсь к нему, изо всех сил проклиная свои металлические путы на запястьях.

Падаю на коленки и пытаюсь нащупать пульс. Он слабый, я едва чувствую его.

Все лицо Линя затекло и покрылось неопрятной коркой засохшей крови и грязи. Глаза заплыли огромными кровоподтеками, а грудь изрезана тонкими гладкими линиями. Здесь явно работал садист!

Проклиная всех, кто виновен в этом, я промываю раны остатками воды из моей лоханки, что приносили на завтрак. Немного капель попадает и на лицо парня. Он пытается открыть глаза, но это ему не удается. Из его рта вылетают лишь отдельные звуки. Мне приходится нагнуться к самому его рту, чтобы разобрать слова.

– Надежда… они… я слышал… ты не должна… не соглашайся…

– Успокойся, тебя изрядно потрепали, Линь. Прости меня за то, что втравила тебя в свои проблемы!

Он прикасается к моей руке и на моей коже остается кровавый след. Он сильно избит.

– Тебе надо лечь, – безапелляционно говорю я ему.

Сопротивляется он недолго.

Я помогаю ему подняться, хоть это и трудно. Он старается помочь мне как может. Это моя вина – все его раны и синяки. И я исправлю ее. Только ради этого и останусь жить.

Мы добредаем вместе до моей рваной старой циновки, что покоится в самом углу. На него и опускается измученный Линь. Из его груди вырывается вздох облегчения, когда он может лечь.

Я усаживаюсь рядом с ним. Мне страшно даже думать об отце.

Надо выбираться отсюда.

– Я лишь сегодня полежу, а завтра смогу тебя вытащить отсюда, – хрипит мне Линь. Я киваю, пытаясь не пустить слезы. Они давят и не желают так просто отступать.

– Хорошо. Мы сделаем как ты скажешь, а сейчас спи, – баюкаю я его. – Спи, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть.

Линь закрывает глаза и тут же открывает их – согласие его сейчас может быть лишь таким.

Я улыбаюсь ему скованной улыбкой и киваю в ответ. Он засыпает.

Лишь когда его дыхание выравнивается, я позволяю себя подняться, убрав его руку со своих коленей.

Линь плох. Он протянет недолго без должного лечения.

У меня все еще теплится надежда на то, что тетя смогла избежать встречи с Ксандером и его приспешниками. Может, она сможет что-то придумать, позволив нам выбраться? Нам нужна лишь маленькая лазейка, один маленький шанс.

В полной тишине я слышу гудение, а затем что-то похожее на шипение.

Верчу головой, желая найти источник звука. И нахожу.

В самом дальнем и темном углу камеры светится огонек красного цвета.

Камера!

Я сжимаю кулаки и подавляю желание разбить ее. Но я чувствую взгляд своего надзирателя. И почему-то мне кажется, что это не отец. Это сын. Робин!

Я медленно и уверенно показываю ему средний палец. Надеюсь, он любуется сим показательным выступлением.

Линь пытается перевернуться во сне и стонет от ран. Я забываю о камере и кидаюсь к нему. Ему плохо.

– Все будет хорошо. Все будет, обязательно, хорошо, – кладу я голову парня себе на ноги и баюкаю как маленького ребенка. Через какое-то время он вновь засыпает, крепко держа мои руки в своих. Они изувечены и выглядят устрашающе.

Я не замечаю как засыпаю. Моя голова ощущает холод острых камней, что выпирают из затирки стены.