– Ночью мы останемся здесь. Не самое чистое и уютное место, но придется потерпеть.
Мы стоим в пещере, которая выходит на выступ в горе, откуда можно наблюдать за происходящем внизу. Опасно подходить слишком близко: могут заметить. Внизу, бродят военные с собаками, которые чуют наш след, но не могут понять, почему он обрывается.
Отец сидится у входа в пещеру, чтобы охранять нас. Его оружие наготове, а курок возведен. Вены на руках вздымаются и описывают бугристые мышцы. Губы плотно сжаты, а глаза прищурены.
– Сейчас, всем нужно поспать. Ложитесь, – приказывает он нам.
Ванесса молча кивает и достает из рюкзака спальный мешок. Она раскладывает его на холодном каменном полу и уютно устраивается головой на кофте, из которой она сделала себе подушку.
– Надежда, иди сюда. Ты ляжешь со мной, – хлопает она по спальнику рукой.
Я нерешительно делаю шаг. Мне не хочется отходить от Робина. Но нельзя же показывать это.
– Нет, она будет рядом с ним. – обрывает нас отец. – Ты, – обращается он к Робу. Тот внимательно слушает его и следит за его руками. Видно, что отцу нелегко даются эти слова. Но он все же произносит их:
– Будешь охранять ее. Если что-то произойдет, то ты сможешь ее защитить. Очень важно, чтобы она попала в первое гетто. От этого зависит весь исход.
– Я понял.
– Но уясни одно! – предостерегает его отец. Роб уже рядом со мной и хочет взять за руку.
– Что, сэр?
– Если начнешь к ней приставать, то я…
– То, вы так просто это не оставите. Верно? – ухмылка Роба огромна и это меня пугает. Очень опасно злить моего отца.
– Нет. Оставлю… тебя без яиц, чтобы даже мысли не возникало. Ясно?
– Более, чем… Идем, Надежда. Пора спать.
Робин отводит меня в противоположную сторону пещеры, несмотря на гневные возгласы и взгляды моей тетки. Ванесса не в восторге от решения отца.
– Зря ты позволяешь ему крутиться около Надежды!
– Я – ее отец и знаю, что ей нужно для спасения.
– А я, что? Никто?! Я – ее тетя! Сестра Вивиан!
– Это запрещенный прием, Несс, и ты это знаешь, – кривится отец при упоминании имени моей матери. Его сердце так и не смогло пережить боль. Он все еще кровоточит.
– Прости. Но я думаю, что Надежде небезопасно находится с сынком этого урода!
– Дети не в ответе за своих родителей, – вздыхает отец. – А зря… жаль, что это не так.
– Ты стал мягкосердечным, Граф. Я тебя помню другого!
– Смирись, Несс… и спи, – заканчивает отец разговор, который он больше не видит смысла продолжать.
Несс злится. Она сжимает свои кулаки. Я вижу это. Чувствую.
– Но, Граф, я…
– Приятных снов… если, он тебе еще снятся. Спи! – приказывает мой отец тоном, который уже не терпит возражений. Сейчас, он истинный хладный.
– Мне не снятся сны вот уже девятнадцать лет. Спокойной ночи, – отворачивается к стене пещеры Несс. Она укрывается с головой и шумно вдыхает воздух в свои легкие.
– Мне тоже… – слышу я от отца.
Сажусь на спальник и поджимаю ноги к себе, обнимая их руками. Робин вытягивается во весь рост рядом со мной и кладет руки под голову. Смотрит прямо на меня.
– Что? – не выдерживаю я его взгляда.
– Ничего. Боишься?
– Кого? Тебя?
– Наверное, раз не ложишься. Ты так можешь замерзнуть.
– Не дождешься! – встаю я на ноги и подхожу к выступу. Военные перестали искать; ушли обратно.
Но ушли они недалеко. Их костры виднеются в темноте, словно звезды, что светят на земле.
Я, действительно, замерзла. Но показывать это, а особенно Робу, не собираюсь. Пора становится взрослой; детство позади.
* * *
Сколько проходит время, я не знаю. Но Роб уже давно не претворяется, а, действительно, спит. Он устал меня ждать. Несс давно уже сопит и пару раз она даже всхрапывает.
Одна из удивительных особенностей хладных – это их возможность долгого бодрствования. Он долго и упорно сверлит меня взглядом. Спина уже накаляется и не выдерживает – прогибается. Я теперь похожа на горбатого карлика.
– И долго ты собираешься там стоять?
– И долго ты собираешься там смотреть? – парирую я.
– Кому ты хочешь что доказать, Надежда?
– Я не маленькая и могу сама постоять за себя. Вы носитесь все вокруг меня, словно я фарфоровая кукла!
– У тебя истерика, дочь? – шепот отца отскакивает от стен пещеры.
– Нет. Просто, я устала, что ради меня все рискуют своей жизнью. И так, постоянно. Все мои девятнадцать лет. Тебе не кажется, что это тяжеловато?
– Все это делают, потому, что любят тебя. Разве, это так странно?
– А когда я могу сделать что-то, ради тех, кого люблю?
– Надежда? – голос отца настороженный. Но я должна… обязана высказать все, что есть у меня на сердце.
– Из-за меня уже погибла мама, твой друг Док… все твои друзья. И это моя вина, которая лежит на мне. Бабушка, которая осталась без любимой дочери, тетя, что так и не смогла пережить потерю любимой старшей сестры. Все они – несчастны. И это по моей вине.
– Ты не права, Надежда.
Но я так, к сожалению, не думаю. Я хочу, чтобы отец понял меня. Но он не поймет, у него иная правда.
– Что я, отец?
– Ты о чем?
– Я – человек или хладная? Кто я? Где мое место?
– Твое место рядом с нами, с теми, кто тебя любит.
– Верно. Но я чужая для этого мира. Я одна. Непонятна для людей. А когда люди чего-то не понимают, то они начинают этого бояться, а затем и ненавидеть. Я боюсь их ненависти… и боюсь начать ненавидеть их из-за своего страха.
– Почему?
– Они не выживут после этого. Я боюсь стать убийцей как…
Я опасаюсь последнего слова, что едва не срывается с моих слов. Но отцу не сложно догадаться.
– Убийцей как я, верно?
– Прости. Мне лучше лечь спать.
Я сажусь на землю и натягиваю спальник. Ноги мерзнут, а нос хочет чихнуть.
Я с силой тру свои руки друг о друга, стараясь согреться. Мне холодно.
– Устала выпендриваться?
– Ты не спишь?
Робин смотрит на меня одним глазом и хитро улыбается.
– Не сплю. Замерзла?
– Нет.
– Врешь.
– Не вру.
– Врешь. И я это чувствую. Дай мне сюда свои руки, – берет мои ладони в свои и греет их своим дыханием. Мне уютно и тепло. Инстинктивно прижимаюсь к парню, чтобы согреться.
Я улыбаюсь и мне становиться не по себе.
– Спи, – гладит меня по голове Роб. – все будет хорошо.
– Спокойных снов.
– И тебе.
Я закрываю глаза и отдаюсь во власть Морфею. Сон накатывает мгновенно.
* * *
Просыпаюсь я от того, что мое тело горит, а к спине прижимается Роб.
Я отстраняюсь и вылезаю из мешка, шатаясь и едва держась на ногах.
Мне плохо. Я не знаю, что происходит со мной.
Держась за холодные стены пещеры, я подбираюсь к выступу и выглядываю вниз. Никого нет. Вся земля покрыта утренним туманом.
Под моей рукой плавится камень. Я плавлюсь вместе с ним. Изнутри. Мое тело горит.
– Надежда! – входит в пещеру отец. Он, скорее всего, совершал обход. Он жив, а значит, у нас есть шанс прорваться к первому гетто. Это радует.
Отец подхватывает меня в тот самый момент, когда я готова рухнуть на камни.
Наши голоса и шум будят Робина и Несс. Они с ужасом подлетают к нам, не зная, чем они могут помочь.
– Что случилось? – кричит Несс.
– Нам надо быстрее уходить. Мы должны как можно быстрее добраться до первого гетто! – дает ей ясный ответ отец.
– Что с ней? – гладит меня по волосам Роб, когда отец укладывает меня на спальник.
– Видишь? – тычет он в стену, где видны подтеки оплавленного камня. Такого просто не может быть. Не должно. Но оно есть. К сожалению.
– Это…?!
– Надежда. Она сделала это. Скажи мне, что-то подобное было и с тобой? – кивает он на Робина.
– Верно. Но ей тогда стало не так плохо. Я не знаю, почему она так…
– Никто не знает. Идемте, нам надо спешить, пока военные дают нам шанс.
Несс злится, но молча собирает вещи.
– Идемте!
Робин понурив голову бредет за отцом. Я едва могу разглядеть его; мое сознание покидает мое тело. Мы выходим из пещеры.