Либби

Гектор сидит в нашей гостиной со стаканом виски в руке.

Цезарь Евы сидит в нашей гостиной и ждет, чтобы его накормили.

Я вожусь в кухне с тех пор, как они пришли, хотя Хэрриет и пытается заставить меня сесть на диван и побеседовать с ними. При виде Гектора у меня все тело начинает чесаться, как будто вся моя кожа покрылась скользкой, отвратительной слизью. Каждый раз, когда на него смотрю, я вижу человека, который был способен совершать по отношению к Еве такие жуткие вещи.

С кем еще он это делал? Скольким женщинам платил за секс? Платил. За. Секс. Даже думать об этом тяжело. Но знать, что, вручив конверт с деньгами, он начинал видеть перед собой не человека, а кусок плоти, с которым был волен поступать, как ему вздумается…

— Что случилось? — спрашивает меня Джек, и от испуга я едва не роняю из рук блюдо.

Я, насколько это возможно, сосредоточиваюсь на приготовлении обеда. Я пытаюсь выбросить из головы все остальное. Иначе я просто не смогу сесть за один стол с находящимся в соседней комнате мужчиной. Я была настолько сконцентрирована на этом, что не слышала, как подошел Джек.

Знает ли Джек? Знает ли он, чем зарабатывала на жизнь загнанная в угол нищетой Ева? Знает ли он о Еве и своем отце?

Я оборачиваюсь к нему и вымученно улыбаюсь.

— Ничего. А что?

Он протягивает руку, чтобы положить ее мне на плечо. Я вздрагиваю и морщусь. Его рука повисает в воздухе, а в глазах вспыхивает обида.

— Ты очень взвинчена, — справившись с разочарованием, произносит он. — Может, хочешь, чтобы мы сказали им о разводе? Если тебе так не хочется притворяться. Возможно, тебя это напрягает?

«О каком разводе? — думаю я. — Кто разводится?» Потом я вспоминаю. Мы. Я.

— Нет, нет, дело не в этом, — говорю я. — Я только хочу, чтобы обед удался.

— Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь? — спрашивает он.

— Да, уверена.

— Знаешь, Либби… — начинает он, но замолкает.

Я машинально делаю шаг к нему и обнимаю его за талию. Я так давно к нему не прикасалась, что у меня даже дух захватывает. Это совершенно невероятное чувство. Я закрываю глаза и кладу голову ему на грудь, присушиваясь к биению его сердца. Он медленно и осторожно обнимает меня в ответ. Его ладонь замерла у меня на затылке. Он ласково прижимает меня к себе.

«Я тебя люблю, — думаю я и надеюсь, что он чувствует это в моем объятии, в касании моей кожи. — Я так сильно тебя люблю!»

— Они ненадолго, Либби, — говорит он мне. — Как думаешь, мы сможем поговорить?

Мы ведь этого так и не сделали. Это слишком мучительно, а результат слишком очевиден. Зачем терзать меня излияниями по поводу того, как он на самом деле относится к Еве и ко мне? Но разве я могу уйти, так ничего с ним и не обсудив? Я ведь даже не спросила его, какие чувства он испытывает ко мне. Я просто решила, что и так все знаю.

— Да, мне этого очень хотелось бы.

Он прижимает меня к себе еще крепче. Этим объятием ему удается до минимума сократить разделяющее нас пространство.

Я ощущаю, как колотится его сердце. Так же учащенно, как и мое.

— Либби, это просто потрясающе! — говорит Хэрриет, осторожно складывая на тарелку вилку и нож.

Я смотрю на стоящие на столе тарелки. Они все пусты, кроме моей. Я не предполагала, что не смогу есть, находясь в непосредственной близости от Гектора, и поняла это, только когда села за стол. Говорить мне тоже тяжело, как и дышать.

— Курица в вине — это, пожалуй, одно из моих любимых блюд, — жизнерадостно восклицает Гектор. — И теперь я не знаю, кто готовит его лучше — ты или моя жена. — Он протягивает морщинистую, покрытую вздувшимися венами руку и накрывает ею пальцы Хэрриет. — Только не обижайся, дорогая, — ласково произносит он.

Она улыбается благодарно и нежно в ответ на прикосновение супруга.

— А я и не обижаюсь.

Я в ужасе отвожу глаза в сторону, встаю и начинаю собирать посуду.

— Нет, ты все приготовила, и я не позволю тебе убирать со стола, — протестует Хэрриет.

Она вскакивает на ноги и хватает тарелки и вилки с ножами. Джек начинает ей помогать, а я понимаю, что сейчас произойдет. Сейчас они соберут посуду и отнесут ее в кухню, где начнут ее мыть или загружать в посудомоечную машину. В любом случае я останусь здесь наедине с ним. Мне придется беседовать с Гектором.

— Нет-нет, я вам помогу, — отчаянно сопротивляюсь я.

— Ничего подобного ты не сделаешь! — заявляет Хэрриет.

— Не спорь, — поддерживает ее Джек. — Сиди здесь и отдыхай.

Когда мы остаемся наедине, Гектор откидывается на спинку кресла и улыбается мне. Я смотрю на стол. Его лицо так и стоит у меня перед глазами, поэтому мне ничуть не легче оттого, что я на него не смотрю. Я и представить себе не могу, как на моем месте чувствовала себя Ева. После всего того, что он с ней делал.

— Ты выглядишь просто замечательно, — произносит Гектор.

— Спасибо, — бормочу я.

— Должно быть, ты уже подумываешь о том, чтобы выйти на работу.

Я пожимаю плечами, прислушиваясь к скребущим и звенящим звукам, доносящимся из кухни. Я пытаюсь мысленно поторопить Джека и его мать. Скорее бы уже они пришли и избавили меня от этой пытки.

Гектор замолкает. Он уже не пытается поддерживать беседу, и все пространство гостиной заполняет неловкая тишина.

— Я чем-то тебя обидел? — наконец спрашивает он.

Я застываю; мне кажется, что мое тело заледенело. Что мне ему сказать? Он ничего не сделал мне, зато сделал Джеку и Еве. Мне иногда кажется, что я прошла через те же испытания, что и Ева. Но это не так.

Я качаю головой.

— Может, ты все-таки удостоишь меня взглядом и словесным ответом на мой вопрос? — спрашивает он.

Мой рассудок погружен в такой хаос, что я делаю то, о чем он просит.

Я поднимаю голову и делаю глубокий вдох.

— Нет, — говорю я.

Его глаза, той же формы, что и у Джека, пристально смотрят на меня, и мне не удается отвести взгляд в сторону. Я хочу всмотреться в самую глубину его глаз и попытаться увидеть скрывающееся в его душе и мозгах зло. Я хочу отвести глаза в сторону и больше никогда на него не смотреть.

— Чем я тебя обидел? — спокойно спрашивает он.

В этом совершенно нормальном вопросе мне чудится угроза. В комнате находится не тот Гектор, с которым я все эти годы была знакома. Напротив меня сидит человек, издевавшийся над Евой. Я понятия не имела, что один может так стремительно занять место другого, что на самом деле они оба уживаются в нем. Я не вижу смысла лгать.

— Я знаю о вас и Еве, — сообщаю я ему. — Или вы хотите, чтобы я называла ее Хани?

В моем голосе больше уверенности, чем в моей душе.

— И что же, по-твоему, ты знаешь? — спрашивает он.

При этом выражение его лица почти не меняется. Разве что губы сжимаются еще плотнее.

— Я нашла ее дневники, — говорю я.

Мне тут же хочется запихнуть эти слова обратно себе в рот. Это сделал он. Это он ее убил. Конечно же, это был он. Он убил ее из-за этих дневников, пытаясь заполучить свидетельство своих злодеяний.

И теперь я сообщила ему, что они у меня. Я практически попросила его убить и меня тоже.

Джек

Я часто задаюсь вопросом, неужели мать действительно не знает, каков на самом деле мой отец? Может, она все знает, но просто делает вид, что все в порядке?

После того как мы с отцом на мое пятнадцатилетие съездили в Лондон и вернулись домой, мама с тортом ждала меня в кухне. В торт были воткнуты пятнадцать свечек.

— Я знаю, милый, что это очень глупо, — произнесла она. — Ты уже слишком взрослый и все такое, но мне так хочется, чтобы ты еще хоть один год побыл моим маленьким мальчиком.

От того, что произошло в этот день, я просто онемел. В этот момент мне больше всего на свете хотелось быть ее маленьким мальчиком. Отец уже скрылся в кабинете, как он часто делал, когда гневался.

Я подошел к маме и крепко ее обнял. Я всегда шарахался от нее при попытке приласкать меня, когда она испытывала потребность обращаться со мной, как с малышом. Но в этот момент я хотел ощутить, что у меня есть мама, которая может меня утешить. Она растерянно обняла меня в ответ.

— Что случилось? — испуганно и озабоченно спросила она. — Ты поссорился с отцом?

— Нет, — ответил я, стараясь не разрыдаться. — Нет.

— Ну же, расскажи мне, — уговаривала она. — Ты можешь все мне рассказать. Я же вижу: что-то случилось.

Я посмотрел на часы на своем запястье. Он купил их после всего — взамен того, что должно было стать мне настоящим «подарком». Он практически швырнул мне эти часы.

— Мне… э-э… не понравились часы, которые он мне купил, — произнес я, убирая из своего голоса все признаки слабости и незрелости. — И он немного рассердился.

Мама помолчала. Я понимал, что она пытается решить, верить мне или нет.

— Спасибо за торт, — добавил я, делая шаг назад.

Впервые в жизни я был вынужден поступить, как взрослый мужчина. Я не имел права сваливать на нее этот груз. Разве мог я ей сказать, что видел его с другой женщиной? Та девушка была достаточно молода, чтобы…

— Шоколадный, мой любимый! Давай зажжем свечи.

Какое-то мгновение мама стояла неподвижно. Потом она улыбнулась своей ласковой улыбкой, которую я очень любил, и выдвинула один из ящиков, чтобы достать оттуда спички.

— Загадай желание, — предложила она после того, как заплясали маленькие веселые огоньки свечей.

«Никогда не стать таким, как мой отец, — подумал я и с силой дунул. К счастью, мне удалось задуть все до единой свечи. — Спасибо, — поблагодарил я, обращаясь к тому, кто мне помог, кто бы это ни был. — Спасибо, потому что я ни за что не хочу быть таким, как он».

— Как чувствует себя Либби? — спрашивает мать.

Я всегда завидовал легкости, с какой Либби так легко называет своих родителей мамой и папой. Она так и говорит — «моя мама» или «мой папа». Мне это никогда не удавалось. Я никогда не чувствовал себя с ними непринужденно. Наши отношения всегда были несколько официальными, не очень близкими. Ева никогда не говорила о своей семье до той самой ночи, когда она рассказала мне все. И эта информация затерялась среди всего остального, что она мне сообщила. А потом так и не подвернулся подходящий момент, чтобы я снова ее расспросил. Это еще раз доказывает, что я был уверен, что в нашем распоряжении вечность.

— Ей лучше. Пока ей трудно выходить из дома, но она уже не… переживает так сильно.

Я вспоминаю объятие, совсем недавно объединившее нас в этой самой кухне. Возможно, еще не все потеряно. Возможно, она даст мне еще один шанс?

— Она просто прелесть, — говорит мать.

— Я знаю, — отзываюсь я.

Какое-то время мы трудимся молча. Потом мать решительно кладет чистую тарелку на стопку других вымытых и вытертых тарелок и оборачивается ко мне.

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты, наконец, перестал сторониться отца, — говорит она. — После той поездки в Лондон на твой день рождения отношения между вами так и не наладились. Что тогда произошло?

— О какой поездке ты говоришь? — спрашиваю я, одновременно задаваясь вопросом, имею ли я право рассказать ей все сейчас.

Я смотрю на нее. Ее волосы с ниточками седины уложены в красивую прическу, которая идет к мягким чертам ее лица. Ее глаза, всегда такие добрые и понимающие, окружены сеточкой морщин, что указывает на то, что в жизни ей доводилось часто смеяться. Моя мать замечательная женщина, и это всегда заставляло меня недоумевать: почему отец это делает? Что такое он от них получает, чего не может дать ему она?

— О поездке в Лондон на твое пятнадцатилетие, — спокойно отвечает она.

Я понимаю, что мне не удастся сбить ее с курса, сменив тему разговора.

— Когда мы поссорились из-за часов? — уточняю я.

— Джек, — говорит она и протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке. — Маленький мой мальчик. Не надо меня оберегать. Расскажи мне, что тогда произошло на самом деле.

Если ее не буду оберегать я, кто еще это сделает?

— Мама, мамочка… — говорю я. Мне с большим трудом удается произнести это слово. Но я все равно его повторяю, пытаясь ощутить его вкус. Возможно, оно мне понравится. — Мама, это было слишком давно. Я забыл подробности. Да и Гектор, наверное, тоже.

Она кивает и улыбается, но в ее глазах затаилась грусть.

— Я тоже так думала, — говорит она. — Но не стоит обманывать себя, Джек. Твой отец никогда ничего не забывает.

Либби

Я сижу и играю в гляделки с человеком, который, скорее всего, убил Еву.

И я знаю, что он выиграет. Потому что холодное спокойствие его взгляда и невозмутимость, с какой он воспринял мои откровения, подтверждают то, что я поняла спустя долю секунды: передо мной человек, способный на хладнокровное убийство.

Я отвожу глаза первой, не испытывая при этом ни малейшей неловкости. Он пытается загипнотизировать меня взглядом, но я уже смотрю на свои руки. Грейс больше не ухаживала за моими ногтями, а я пренебрегаю кремом для рук. В итоге мои руки ожидает преждевременная старость. Я усматриваю жуткую иронию в том, что мое тело будет стареть, как ему и положено, но мои шрамы всегда будут на тридцать шесть лет моложе всего остального. К тому времени как через семь лет мое тело обновится, шрамы состарятся, но все остальное будет еще старше.

— Ева была не вполне нормальной молодой женщиной. Ее отличали безумные фантазии и бесконтрольный полет воображения, — размеренным тоном информирует меня Гектор.

Меня не удивляет то, что Ева боялась сбежать, пока ей не придал храбрости более весомый мотив, чем страх за собственную жизнь. Меня отделяет от Гектора стол, а в соседней комнате находятся двое людей, которые служат гарантами моей безопасности. Но в этот момент я не просто встревожена. Я вот-вот поддамся панике.

— Если бы ты показала мне дневники, я смог бы объяснить тебе, что она подразумевала, написав то, что написала.

Я помню, что в тот день, когда познакомилась с Джеком, я улыбалась консультанту салона, поджав губы и глядя куда-то в сторону. Это получилось само собой. Этот человек был мне настолько неприятен, что иначе я вести себя не могла. Я награждаю Гектора вариацией той улыбки, потому что больше не хочу ни о чем говорить. Я и без того уже себе могилу вырыла. Возможно, мне удастся не подпустить его к себе, пока из кухни не прибудет помощь.

— Я не люблю, когда мои вопросы игнорируют, — говорит он, и мороз пробирает меня до костей.

Я опускаю голову и молчу. Я понимаю, что мне не стоит его злить, но разговаривать с ним я тоже не могу. Да и вообще, я не знаю, как держаться с самым опасным человеком из всех, с кем мне приходилось иметь дело.

— Кофе или чай? — спрашивает Хэрриет, входя в комнату за секунду до того, как я была бы вынуждена что-то предпринять.

Я вскакиваю на ноги.

— Хэрриет, присядьте. Я настаиваю. Мы с Джеком приготовим кофе. Мне срочно надо с ним поговорить.

Хэрриет открывает рот, чтобы возразить, но я уже у двери. Она переводит взгляд с меня на Гектора, но даже если она что-то заподозрила, то это не отражается на ее лице.

— Мне, пожалуйста, кофе, — говорит Гектор, снова превратившийся в самого обычного мужа и отца.

— Мне тоже, — кивает Хэрриет.

— Значит, все будут кофе, — заключаю я и, выскользнув за дверь, спешу в кухню.

— Все хотят кофе, — говорю я Джеку, который стоит возле чайника, ожидая, когда он закипит, и вглядываясь в его сверкающую поверхность.

— Обычно ты в это время кофе уже не пьешь, — оборачивается он ко мне.

— Да, не пью. Вообще-то, я, наверное, прилягу. Как ты смотришь на то, чтобы поговорить завтра? Я немного устала.

Он разочарован, но я не позволю ему разжалобить меня и уговорить провести остаток вечера в компании Гектора.

Раздеваясь, я вспоминаю дневники Евы. Я должна как можно скорее их дочитать, чтобы узнать, что же с ней произошло. Чтобы узнать, в самом ли деле я только что обедала с убийцей.

И стану ли я его следующей жертвой.