Либби

— Миссис Бритчем, мы ненадолго, — говорит мне женщина-полицейский.

Она в гражданской одежде. Ее сопровождает еще один полицейский в штатском, которого она не удосужилась нам представить. Все это немного чересчур для «обычного» заявления относительно «обычного» дорожного происшествия.

И мне очень не нравится то, что они находятся в моем доме.

Я хотела оставить все, связанное с аварией, за стенами своего жилища. Однако в ту неделю, которую я провела в больнице, где могла ответить на все их вопросы относительно аварии, потому что мне было совершенно нечего делать, моя версия событий, похоже, никого не интересовала, а вот с Джеком они поговорили. Теперь же, когда я вернулась домой и пытаюсь следовать постулату «жизнь продолжается», оставив весь этот ужас позади, они явились, чтобы не позволить мне это сделать. Они тащат меня назад. Мне кажется, я очутилась на допросе. Мне кажется, что, усевшись на переднее сиденье машины, попавшей в аварию, я каким-то образом совершила преступление. Джек находится в другом конце столовой. Он сидит на краю стола, хотя женщина-полицейский попросила его выйти. Мне показалось, что он намеревался беспрекословно повиноваться, но остановился, когда я спросила:

— Почему Джек должен уйти?

Ответа на этот вопрос у нее не нашлось, поэтому она сказала, что если уж он намерен остаться, то пусть не вмешивается в нашу беседу. Если бы я не знала, о чем идет речь, я бы подумала, что меня допрашивают в связи с совершенным мною преступлением, а не просят рассказать о том, что я помню об аварии.

— Вы не могли бы рассказать нам, как помните, что произошло в момент аварии, — просит меня женщина-полицейский. Она делает странное ударение на слове «авария», и от этого мне становится не по себе.

— Я мало что помню, — отвечаю я, а мужчина-полицейский начинает что-то царапать в блокноте. — Я помню, как мы с Джеком разговаривали, а потом в нас врезалась другая машина, и я увидела, что на меня несутся стена и фонарный столб. А потом со мной заговорил спасатель. Вот и все.

— А что делал ваш муж в тот момент, когда в вас врезалась машина? — спрашивает она.

— Вы имеете в виду — кроме того, что он управлял автомобилем? — уточняю я.

Это звучит как шутка, но я и в самом деле не понимаю смысла вопроса.

— Меня интересует, как он вел машину. Возможно, рывками или слишком быстро?

Я закрываю глаза, пытаясь припомнить, что происходило непосредственно перед моментом столкновения. Я открываю глаза.

— Мы разговаривали, а потом в нас врезалась та машина.

— Разговаривали или ссорились? — уточняет она.

— Если бы мы ссорились, я сказала бы, что мы ссорились.

Она многозначительно смотрит на Джека.

— Мы оба знаем, что не всегда легко выражать свои мысли, испытывая на себе давление.

— Я не испытываю на себе никакого давления, и я никогда не ссорюсь с мужем, — отвечаю я.

И это правда. Нам вообще не из-за чего ссориться. Для нас главным камнем преткновения является Ева, но мы о ней просто не говорим. А когда пытаемся о ней поговорить, все заканчивается тем, что мы вообще не говорим.

— Совсем не ссоритесь? — не верит мне сержант уголовной полиции Морган.

— Совсем не ссоримся. Нам не из-за чего ссориться.

Она скептически кивает и впервые за все время делает какую-то пометку в своем блокноте. Она старается разговаривать со мной «как женщина с женщиной», но у нее это не выходит, потому что, как мне кажется, она не любит женщин. Да и мужчин, судя по всему, тоже. Но во всем этом чувствуется что-то странное. Я перевожу взгляд на Джека и замечаю его застывшую позу. Он не моргая смотрит на женщину-полицейского. Я тоже смотрю на нее. Я понимаю, что Джек и сержант Морган знакомы. Но откуда? Она не похожа на одну из женщин, которых соблазнял Джек. С другой стороны, они могли встретиться при иных обстоятельствах, когда она выглядела бы иначе. Между ними могла пробежать искра.

Предположив, что она могла переспать с моим мужем, я смотрю на нее уже совершенно другими глазами. Я вижу, что она не умеет подавать себя в выгодном свете. Ее макияж никуда не годится. Эта коричневая помада совершенно не подходит к ее коже и волосам. Если бы я ее консультировала, то порекомендовала бы ей тональный крем не оранжево-бежевого, а голубовато-розового оттенка. Я указала бы ей на то, что на ее губах лучше смотрелась бы более яркая, например красная, помада. Не ярко-красная, но, возможно, винно-красного оттенка. Ее ресницы нуждаются в одном слое туши днем и в двух — вечером. Ее нынешний макияж придает ей злобный вид. С другой стороны, возможно, я слишком снисходительна. Что, если дело вовсе не в макияже? Что, если она кажется мне злобной, потому что она такая на самом деле? Я прихожу к выводу, что Джек с ней не спал. Она слишком неприятная персона. Тогда почему она точит на него зуб? То, что она это делает, не вызывает у меня никаких сомнений.

— О чем вы разговаривали, когда произошла авария? — спрашивает она.

— О том, как мы с Джеком познакомились. Я говорила, что, к счастью, он отнюдь не был неотразим для всех без исключения женщин. Он спросил меня, почему «к счастью». Я хотела ответить, и тут произошел этот удар.

— Так значит, он задал вам вопрос. Он смотрел на вас, задавая его?

— Если и смотрел, я этого не помню, — отвечаю я.

Видимо, это именно то заявление, которого она ожидала, потому что она набрасывается на него, как голодная собака на кость.

— Вы хотите сказать, что не уверены в том, что его взгляд в момент аварии был устремлен на дорогу?

— Простите, но почему вы об этом спрашиваете? — отвечаю я вопросом на вопрос, одновременно мысленно исправляя ее макияж.

Я пристально смотрю на нее и думаю, что, возможно, и она делает нечто подобное, мысленно убирая с моей головы шрам и возвращая на нее волосы.

— Насколько я понимаю, в аварии виноват другой водитель, который, нарушая закон, разговаривал по мобильному телефону и поэтому не заметил нас, поворачивая на дорогу с оживленным движением, — напоминаю я ей. — Я смотрела туда, откуда выехал этот автомобиль, и я его не заметила. Как это мог сделать Джек? И даже если бы он его заметил, что он смог бы предпринять?

Карие глаза сержанта Морган приобретают такое выражение, как будто я только что грязно выругалась. Затем она начинает прикидывать, как ей получше меня достать и чем меня посильнее расстроить. Мне стало ясно, что зубом, который она точит на Джека, она способна укусить и меня.

— Быть может, нам следует сменить тему? — дипломатично предлагает она. — Что вам известно о смерти первой миссис Бритчем?

Я внутренне сжимаюсь, не понимая, куда она клонит. «Так вот что она задумала! — мелькает в голове шальная мысль. — Неужели она хочет обвинить меня в смерти Евы?»

— Ничего, — быстро говорю я, чтобы не позволить ей истолковать заминку с ответом как попытку изобрести для себя алиби. — Совершенно ничего. Вы что же, считаете, что я имею какое-то отношение к ее смерти? Но я ее не знала. Я и с Джеком тогда не была знакома.

— Но вы ведь знали, что подушка безопасности в машине вашего супруга была неисправна?

У меня в животе зарождается тянущее тошнотворное чувство.

— Это противозаконно? — спрашиваю я. — Или я не должна была садиться в машину, зная о неисправности подушки? Вы меня за это арестуете?

— Нет, нет, мне это и в голову не могло прийти.

— В таком случае что вы хотели этим сказать? — спрашиваю я.

Она косится на Джека. Она явно предпочла бы, чтобы его здесь не было. Это уже слишком! Мне и без того надоело, что люди беседуют только с моей правой стороной, всем своим видом давая понять, что они не смотрят на шрамы. Точно так же они игнорируют отсутствие растительности у меня на голове. Я не желаю мириться еще и с тем, что эта совершенно незнакомая женщина обвиняет меня в чем-то, чего я никак не могла предотвратить.

— Могу я вас кое о чем спросить? — начинаю я и, не дожидаясь, ответа, продолжаю: — Почему вы задаете мне все эти вопросы? Какое отношение имеет ко всему этому Ева? Более того, какое отношение имеет к этому наша беседа накануне аварии? В нас врезался другой автомобиль. Я хочу знать, что все это означает и чего вы пытаетесь добиться.

Сержант Морган вздыхает. Немного чересчур театрально для такой хладнокровной особы, как она.

— Миссис Бритчем, мне не нравится делать то, что мне приходится делать, — явно лжет она. — Но когда тяжелые травмы получает человек, находящийся в непосредственной близости от того, кого совсем недавно подозревали в убийстве, я вынуждена расследовать это происшествие. Особенно с учетом подозрительных обстоятельств, при которых оно произошло. Простите, что я делаю вам больно, но я должна указать вам на то, что ваш супруг вас чуть не убил.

У меня все холодеет внутри.

— Неужели? — я встревожена, и мне не удается это скрыть. — Когда?

Я роюсь в памяти, пытаясь понять, когда он мог предпринять подобную попытку. Я смотрю на Джека, который продолжает испепелять ее взглядом. Если он действительно пытался меня убить, он держится на удивление хладнокровно.

— Во время аварии, — поясняет госпожа Морган.

Я озадаченно сдвигаю брови.

— Но в нас врезался другой автомобиль.

— Я знаю. — Очередной театральный вздох. — Но ведь вы пострадали сильнее, чем он, и именно из-за того, что не сработала подушка безопасности.

Так вот кто она такая! Она допрашивала его после смерти Евы. Теперь я в этом практически не сомневаюсь.

— И вы утверждаете, что Джек разъезжал по улицам, рассчитывая на то, что в нас кто-нибудь врежется и я погибну оттого, что подушка безопасности неисправна? — спрашиваю я, стараясь, что бы в моем голосе не была слышна издевка. — Вот оно что!

— Эта версия имеет не меньше прав на существование, чем утверждение, что Ева Бритчем умерла, скатившись с лестницы

— Ах, ну да, — говорю я, потому что не знаю, что еще тут можно сказать.

В комнате воцаряется тишина. Она растягивается, как резина. Она бесконечна. Кажется, госпожа Морган считает, что нарушить эту тишину должна я. Но я не испытываю ни малейшего желания это делать. Что я могу сказать в ответ на эти скороспелые обвинения и бессмысленные вопросы?

— Прошу прощения, но я была обязана привлечь ваше внимание к такой возможности, — наконец говорит сержант Морган.

— Ничего подобного, — тихо отвечаю я. — Вы хотели меня огорчить. Вы хотели отравить наши с Джеком отношения подозрениями. Но я не понимаю, зачем вам это нужно.

— Я вовсе не желаю, чтобы вы в чем-то подозревали мистера Бритчема. Я просто хочу, чтобы вы были в курсе. Мы не закрыли дело о смерти Евы Бритчем, потому что у нас имелись на то веские основания.

— Как и на то, чтобы освободить Джека, так и не предъявив ему обвинения, — парирую я.

— Все не так просто, миссис Бритчем. Когда мы расследовали прошлое Евы Бритчем, или Евы Квеннокс — под этим именем она была известна до замужества, — мы столкнулись с информацией, бросившей на мистера Бритчема тень подозрения. Скажем так, если бы мой муж узнал обо мне нечто подобное, я ничуть не удивилась бы, если бы он свернул мне шею и сбросил мое тело с лестницы, пытаясь скрыть факт убийства.

Я снова перевожу взгляд на Джека, и у меня все обрывается внутри, так как я вижу, что он уже не смотрит на сержанта Морган с ненавистью, которую он, вне всякого сомнения, к ней испытывает. Вместо этого он уставился в пол. Его руки скрещены на груди, волосы упали на лоб, а поза напоминает плакучую иву, склоняющуюся к земле за поддержкой и утешением. Он не злится. Он пытается удержаться на грани нервного срыва.

— На что вы намекаете? — спрашиваю я, переключая внимание на нашу незваную гостью. Мне больно оттого, что ей удалось меня заинтересовать и что это так ударило по Джеку. Что из сказанного ею привело его в такое состояние?

— Меня никто не уполномочивал вам это рассказывать, — отвечает она, торжествуя, потому что ей удалось пробудить во мне любопытство и в результате достать нас обоих. И первое и второе способствует зарождению в моей душе подозрений относительно Джека, чего она, собственно, и добивалась с самого начала. — Мне нужно всего лишь, чтобы вы были осторожны. Я не хотела бы, чтобы с вами произошел еще один несчастный случай.

Если бы со мной произошел еще один несчастный случай, желательно со смертельным исходом, она была бы на седьмом небе от счастья. Она в то же мгновение оказалась бы рядом со мной, спеша объявить меня мертвой и защелкнуть наручники на запястьях Джека. Она не просто злобная. Она мерзкая и жестокая интриганка. Я закусываю губу, чтобы удержаться и не сказать ей все, что о ней думаю. А также чтобы не сообщить ей, что если бы я не знала наверняка, что Джек не убивал Еву, то своими сегодняшними откровениями она могла бы меня просто уничтожить.

— Вы не могли бы уйти? — прошу я сержанта Морган.

— Конечно, конечно, — отвечает она, изображая озабоченность и явно радуясь тому, что сильно меня зацепила.

— Мне надо приложить мазь к ранам и принять обезболивающие препараты, — добавляю я. — И мне необходимо это сделать сию секунду. Я проводила бы вас, но мне очень трудно ходить, потому что моя левая нога получила серьезные повреждения, как и многие внутренние органы. Врач, снимавший швы с ран на голове, сказал, что мне следует избегать стрессов и даже переживаний. Я думаю, теперь вы понимаете, почему мне не хочется беседовать о возможности других несчастных случаев. — Госпожа Морган судорожно сглатывает. В ее глазах мелькает нечто, отдаленно напоминающее раскаяние. Ее безымянный спутник поглядывает на нее с явной антипатией. Он тоже не в восторге от ее методов и выбранного ею момента. — Но теперь, когда вы сделали все возможное, чтобы вложить в мое сознание мысль о том, что мой супруг — предполагаемый убийца, что вы хотите спасти меня от еще одного несчастного случая или даже смерти, я уверена, что буду в полном порядке. Я уверена, что это нисколько не замедлит процесса моего выздоровления.

Она покидает мой дом, не проронив больше ни единого слова, но сопровождающий ее полицейский грустно улыбается мне на прощанье, давая понять, что не одобряет действий своей коллеги и не верит в то, что Джек является убийцей.

Джек не шевелится, пока не раздается щелчок захлопнувшейся за полицейскими двери. Только теперь, когда он знает наверняка, что мы остались одни, он поднимает глаза и встречается со мной взглядом. Я чувствую запах горелой резины, ощущаю под собой вздыбившееся сиденье, со всех сторон слышен скрежет металла. Все мои внутренние органы болезненно сжимаются, реагируя на эти неожиданно нахлынувшие воспоминания, которые я изо всех сил пытаюсь отогнать прочь. Мы продолжаем пристально глядеть друг другу в глаза.

— Прости, — устало говорит Джек. — Я должен был ее остановить.

— Не думаю, что ее хоть кто-нибудь смог бы остановить, — отвечаю я.

— Она умеет заставить меня испытать…

— Чувство вины?

Он кивает.

— Несмотря на то, что я этого не делал, — заканчивает он. — Я ее не убивал.

— Я знаю, — говорю я. — У меня и в мыслях не было, что это сделал ты. Я знаю, что ты на это не способен.

Мне хочется расспросить его обо всем остальном. Мне хочется узнать, что из прошлого Евы могло навести их на мысль, что ее убил Джек. На что, относящееся к Еве, намекнула госпожа Морган? Почему гнев и возмущение Джека сменились испугом и отчаянием? Но я не могу его об этом спрашивать. Это будет разговор о Еве. А из всех разговоров о Еве, которые никогда не состоятся, эта беседа имеет меньше всего шансов на успех.

— Ты не мог бы принести мои лекарства? — прошу я Джека.

— Конечно, мог бы, — вставая, отвечает он. — Сейчас принесу.

Оставшись в одиночестве, я закрываю глаза. Мне очень легко представить себе Еву. Она улыбается, ее глаза светятся, она одета в розовое платье.

Какие тайны у тебя были, Ева? Должна ли я попытаться их раскрыть?