Петербург

 

Глава 1

Уже неделя, как наша лодочная эскадра покинула узкую и мелкую Сухонь, пробираясь теперь по Северной Двине. Стал лучше понимать купцов, для которых реки России были основными дорогами. Теперь знаю точно, что проблемы с дорогами в России появились много раньше, чем сами дороги. По крайней мере Сухонь, являясь одной из столбовых дорог на север, предстала не в лучшем виде. Были времена, когда команды шли по пояс в ледяной воде и буквально протаскивали лодки по перекатам. Топляки и упавшие деревья норовили перегородить русло, а само русло петляло как пара зайцев, путающих след. Пара, потому что нередко русло раздваивалось, обходя небольшие островки.

Единственное, что указывало на центр России — это довольно много деревенек по берегам, в остальном казалось, что река несет нашу эскадру по тысячелетним завалам лесов, стоящих тут еще со времен мамонтов.

Руководство походом целиком спихнул на полуполковника семеновцев — Павла Васильевича, единственно о чем его попросив, так это дойти до Холмогор как можно быстрее. Вот мы и шли, не задерживаясь в деревнях, и грудью расталкивая заторы — причем, порой в прямом, а не в переносном смысле.

При этом, вылезли все недостатки полка — отсутствие инженерных частей в его составе, как и медиков. Зато, вместо этого был голосистый батюшка, молитвой которого, по идее, солдат должна была обходить простуда, а завалы просто обязаны были расплетаться сами собой.

Готовили по старинке, на кострах, кухни с собой в поход полуполковник не посчитал нужным взять, хоть они и были. Одним словом, подготовка полка к походу оценивалось мною как отвратительная, но первая же беседа с Павлом Васильевичем нарисовала еще более печальную картину. Устава, как такового, в полку не было, как и четкого деления на подразделения по их назначению. Были гренадеры, стрелки и артиллеристы, но деление было весьма условным. Капральства перетасовывались часто, и не столько по назначению, сколько по пожеланиям обер и унтер офицеров полка. А если учесть, что текучка офицерских кадров в гвардейском полку была большой — много родовитых бояр пропихивали своих отпрысков на офицерские должности, и новые метлы, как обычно, мели по своему — то монолитность полка вызывала сомнения. Более того, сам Кунингам воспринимал должность командира полка как временную ступеньку, и к полку относился соответственно. В нашем походе его больше интересовал царевич, чем командование полком. И большинство офицеров полка разделяли заинтересованность своего командира.

В результате, на нашем струге образовался явный перегруз и перенаселенность, в результате которых мы чаще всей эскадры ловили килем все речные подарки.

Спрыгивать в воду этот бомонд так же не считал нужным, ограничиваясь только покрикиванием на солдат, пытающихся столкнуть перегруженную лодку с очередной мели.

Несколько таких купаний, лично мне хватило для озверения — устроил на привале небольшое собрание высших офицеров, пытался вразумить, не имея возможности приказать напрямую. Как об стенку горох. Они, видите ли, отвечают за безопасность царевича и должны быть рядом. Соответственно, грести и сниматься с мелей им так же нельзя, чтоб не отвлекаться от основной задачи. Тупик. Начинаю понимать, откуда выросли корни неприязни, между некоторыми родами войск.

В результате, ничего так и не решили, если не считать, что на меня стали смотреть как на выскочку, пытающегося оттеснить офицеров от Алексея, и соответственно, единолично завладеть его вниманием. Демонстративно перешел на другой струг, искренне радуясь избавлению от перенаселенности и возможности спокойно сидеть над бумагами в подобии кормовой каюты. Чтоб хоть как-то скомпенсировать перегруз лодки царевича — разгрузили его струг от вещей и припасов, распределив их по остальным лодкам эскадры. Целиком это проблему не решило, но садиться на мель стали реже.

В целом, дорога получилась тяжелой, а настроение быстро последовало за стрелкой барометра, упавшего с отметки «ясно», в начале пути, до отметки «пасмурно».

Такому падению настроения способствовало еще и подведение итогов, над которыми жег свечи все свободное время, а в особенности — планы на ближайшее время.

Да, сделали мы не мало. Но все сделанное, больше напоминало корявую и неструганную заготовку, которую еще обтачивать и полировать перед тем, как она станет хоть как-то напоминать законченную вещь.

Отбили проливы от османов? Ну, так их еще сохранить за собой надо, а значит, держать там множество войск, и соответственно их кормить и снабжать. Как штаб флота справиться с этой задачей покажет время, а пока остается только нервничать. Да и сам флот, что черноморский, что средиземноморский — одно название. Потери кораблей и экипажей за летнюю кампанию очень значительны, вся надежда на новые корабли, и на то, что больше таких жарких кампаний не будет в ближайшее время. Крюйс действует уж очень прямолинейно, а как будет действовать Мартин, на посту адмирала черноморской эскадры — вообще неизвестно. Все это усугубляется еще и острой недостачей опытных матросов и офицеров во флоте. Колосс на глиняных ногах может получиться даже более устойчивым, чем наши южные флоты. Но мы об этом никому не скажем, и будем надувать щеки, прячась за славой непобедимого флота, одолевшего османские армады. Будем всячески преувеличивать факты и тыкать ими везде, где только можно. Благо, для этих целей в Константинополе сидит Головин, и у меня сложилось о нем очень хорошее мнение. Если кто то и способен удержать султана от военных действий и запудрить мозги окружающим — так именно он. Кстати, косточку, которую, с помощью французов подбросили султану, о Суэцком канале — еще надо как-то мясом наращивать. Честно говоря, не имею не малейшего понятия, как прокопать эту канавку. Знаю только, что прокопать ее можно, и копать надо в два этапа — сначала небольшой канал для пресной воды, из центральных озер — а потом основной канал. Без пресной воды попытки прокопать канал несколько раз срывались, и повторять ошибки смысла нет. В остальном — туман. А ведь французы и султан могут уже следующим летом захотеть начинать работы. Ужас какой.

И так практически во всем. Одно то, как влез в глобальное сельское хозяйство, не имея никакого опыта в этом деле — бросает в дрожь. Если мои артели не вырастят урожая — то голод скосит многие тысячи людей — именно это и пугает больше всего.

Самое печальное, что получилось все это почти случайно. Просто «Орел» шел в Азов, и ему было не пройти через проливы. А дальше одно цепляло другое — отбили проливы, надо их удержать, пленных надо кормить, земли заселять, противников отвлечь от вынашивания планов реванша.

Историки наверняка распишут в будущем, как тонко была спланирована эта война. И ведь подтверждающие документы найдут. Ерунда это все. Война была сплошным экспромтом, частью совершенно бездарным, частью, просто выехавшим на удаче. Но и об этом мы никому не скажем. А историки, как обычно, отбросят все документы, не вписывающиеся в их концепцию победы.

Но до историков надо еще дожить. Особенно после подсунутых Петру указов о Табеле и Паспорте. Пока бояре выражают мне свое неудовольствие исключительно по морде, но ведь постепенно они разберутся в последствиях, и могут начать выражаться более весомо.

Спрашивается, и чего мне не сиделось спокойно? Так хорошо было! Сидел в Вавчуге, диковины придумывал, на хорошем счету у Петра был. Так нет, пропитался во время посольства инфекцией какой-то, и полез в такую …

Впрочем, это уже не так важно. Теперь впору думать, как из нее вылезти.

Проблема именно в том, что ухарски спрыгнуть в колодец намного проще, чем из него вылезти. А еще говорят — что инициатива наказуема.

За время посольства Петр нацелился на Балтику, так как помочь ему с османами Европа отказалась. И теперь, шла подготовка к северной войне. Единственное, что радовало — большую часть старых частей Петр отправил на юг, и для северной войны формировались новые полки, с новым вооружением и новыми Уставами. Так что несколько лет на подготовку у меня было. Надеюсь.

Самое хорошее было бы вообще обойтись без войны. Но менталитет этого времени требовал обязательного мордобоя, чтоб к тебе начинали относиться серьезно. Да и выход к Балтике России все равно не помешает, а просто так его, боюсь, не дадут. Одним словом, как говорил мой хороший знакомый по моему времени — «Все плохо!». Еще и туман этот над рекой разлился. Мало того, что холодно и влажно — так еще и чернила по бумаге расплываются, оставляя за пером не ровную линию, а нечто, напоминающее лохматую веревку, когда от основной линии в разные стороны разбегаются тонюсенькие чернильные жилки.

Отложил свою писанину, поднялся на палубу и облокотился на планширь, стряхнув с него жирное семейство капель, сбежавших из тумана на борт нашего струга.

Туман плыл над рекой, скрадывая звуки перекликающихся экипажей лодок, и пряча берега. Думалось в тумане хорошо, а вот переносить думы на бумагу становилось лениво.

Закурил трубку, наблюдая за гребущим экипажем. Мужики демонстрировали мне, как надо преодолевать трудности похода. Экипажи гребли весело, с прибаутками, и еще перекликаясь между лодками. Плевать им было на неприятности, проводку лодок в ледяной воде и туман — «живы будем, не помрем». Интересно, много ли можно было вообще сделать в России без таких мужиков. И куда они потом делись.

Задумался о кадрах. Самая больная проблема, и пока, не решаемая. Все мои потуги создать школы кадров — это капля в море. Безусловно, через много лет результат накопиться. Но у меня нет этих лет.

Трубка стлела впустую. Причем, уже далеко не первая за эти дни.

Нельзя сказать, будто не знал, что делать. Наоборот, общий план действий расписал довольно подробно, даже деталировку начал. Вот только новая шапка получалась явно не по Сеньке. Точнее не по силам, не по знаниям и не по ресурсам. А самым печальным был эффект юлы. Закрутив дела, мы теперь не могли остановиться, чтоб не упасть. По крайней мере, северную войну надо было выигрывать быстро и эффектно, чтоб и мысли ни у кого не возникло, о каких либо реваншах в ближайшее время. А то у меня опять не будет времени на отпуск.

Майское солнышко разогнало туман к обеду и заискрилось на гирляндах капель, срывающихся с весел. Перекличка по лодкам стала активнее и с намеками на скорый обеденный привал. Кстати, любопытная традиция, перекрикиваться через несколько лодок, и решать, кто с кем и как именно будет заваривать кулеш. Рецепты при этом озвучивались довольно любопытные, некоторые даже записал.

Теперь все дело было за подходящим лугом у берега реки, на который мог бы выгрузиться наш табор. Пока река радовала только густым лесом по берегам, и стволами упавших деревьев, больше всего похожих на больших крокодилов наполовину выбравшихся на берег.

Место для привала нашли уже во второй половине дня, и началась привычная суета выгрузки и готовки. Опять же, по сложившейся традиции, на меня напал царевич, со своими очередными «почему». В чем-то офицеры были правы, внимание Алексея мне достается действительно больше чем им. Просто им стоило видеть в Алексее не потенциально царствующую особу, а любопытного пацана, девяти лет. С накопившимися за эти годы вопросами. Он мне сам признавался, еще в начале пути, что на вопрос — почему вода мокрая — ему отвечали, что так создал господь. И его мирок уже начал складываться. И тут по этому мирку пробежал некий князь, походя сообщив, что вода не мокрая, а просто жидкая — а мокрым становиться то, что в нее засунут, да и то не все, так как железо в воде не очень то и намокает. Да и жидкое состояние у воды — весьма относительно, она может быть и паром и льдом. И князь побежал дальше, ни разу не упомянув божий промысел. Зря наверное. Теперь царевич задавал массу вопросов по второму разу в своей жизни. Получал на некоторые из них ответы и бежал к отцу Ермолаю, выяснять, как новые ответы сочетаются со старыми.

Зато царевич явно стал здоровее и активнее, по сравнению с первым разом, как его увидел. Да и потребить кашу из общего котла, перестало быть ниже его достоинства. Хорошо, что удалось отбиться от целого выводка «друзей» царевича и их воспитателей.

Вот и теперь мы сидели с ним у догорающего костра, на войлочном валике, в окружении блистательных офицеров Семеновского полка и пары приставленных к царевичу флотских. Обсуждали животрепещущую тему — почему человек не летает. Просто вчера был разговор о птицах, который удалось плавно свести к парусам. А вот сегодня пожинаю плоды детских раздумий — почему нельзя сделать паруса для человека и полететь. Офицеры уже высказались, и как следовало ожидать вполне в духе эпохи. Мои флотские были менее категоричны. А у сопровождающих меня морпехов на лице явно читалась фраза — «сейчас вам князь покажет…». Приятно, когда тебе верят авансом. Погонял по миске остатки каши. Ответ то простой, да только боюсь, он за собой потянет новые проблемы, которые были не ко времени.

— Можно Алексей. Только махать такими крыльями, аки птица, сил человечьих недостаточно. А вот сделать их неподвижными и парить на них — можно.

— А отчего же сил недостаточно?

— А вон видишь, птаха по берегу скачет? Вот и представь себе, эту птаху до твоего роста увеличенной. Она же в несколько раз тебя толще получиться. А толщина ее не от жира будет, а от жил, что для полета потребны. У нас столько просто нет, даже у самых сильных гренадер.

— Так знать верно, что не можно летать человеку?

— Скажи царевич, а может человек по воде плыть и сотню пудов на себе несть?

Алексей открыл, было, рот для категоричного ответа, но задумался, глядя на струги вытянутые носами на мелководье. Вот за это царевич мне и нравиться. Живостью ума его природа не обидела, а от батюшкиного характера вроде как избавила.

Встал с валика, и демонстративно пошел мыть миску. Говорят, молодежь надо учить на собственном примере — вот и мучаюсь, а так бы миску морпехам отдал.

Царевич присел рядом. Без миски.

— Так знать, можно летучий корабль построить?

Усмехнулся, вспомнив мультфильм о постройке летучего корабля. Мне там больше всего роль водяного подходила.

— Можно Алексей, можно. Только вот чтоб управлять им, надо вначале кораблями морскими управлять хорошо научиться. Морскому кораблю ветер ошибку еще простить может, хоть и не всегда. А вот корабль небесный от ошибки может и на землю упасть, да так, что костей не соберешь.

— А до господа нашего на таком корабле долететь можно?

— Нет, Алексей, нельзя. Но ты о том лучше у отца Ермолая выспроси, он тебе точнее скажет.

Вот примерно так и протекали наши привалы.

А после привала меня опять ждала каюта, с огарком свечи и вопросы, на которые так просто не ответить.

Вооружение Петровской армии особых вопросов не вызывало. Все это уже было отработано для моих фрегатов. Вот только производственные мощности подкачали. Ну да этот вопрос решу. Основная проблема была в шведском флоте, как в потенциальном противнике.

По собранным мною данным, которые, впрочем, тайной не являлись, а наоборот, всячески выпячивались самими шведами — одних линейных кораблей у них было не меньше четырех десятков. И корабли эти существенно сильнее устаревших османских линкоров, существенно попортивших мне кровь прошлым летом. В нагрузку к линейным монстрам шведы имели фрегаты, по характеристикам близкие к османским линейным кораблям и массу купеческих кораблей, исполняющие роль транспортов и способных огрызаться на уровне османского фрегата. И таких условно легких кораблей шведы имели несколько сотен. А полный состав флота приближался к восьми сотням бортов.

Тут уже несколькими моими фрегатами не отделаться. Такой толпой их просто подловят рано или поздно. Причем, скорее рано, так как Балтийское море не так уж и удобно, для игры в догонялки.

И есть еще один нюанс. На еще один флот, сопоставимый с южным — просто нет денег. И нет времени их накопить. Гнаться за несколькими зайцами, и пытаться наращивать северный флот за счет южного — черевато потерей всех завоеваний на юге. Остается опять хитрить, и формировать северный флот из нескольких кораблей, превосходящих шведские на порядок.

По большому счету, мне на Балтийском море хватило бы четырех броненосцев, и десятка кораблей сопровождения для решения всех проблем со шведами. Вот только уже неделю у меня ничего не складывается.

Самое смешное, что стальной корабль можно построить даже легче, по весу, чем деревянный той же прочности и в тех же размерениях.

Например, железный фрегат на чертежи ложится хорошо. Да вот толку в этом мало.

Для броненосца нужны броня и двигатель. Которые тянут за собой соответствующие станки и снова двигатели, уже для станков. И все это требует квалифицированного персонала.

Очередная трубка погасла. Видимо туман напакостил в мой табачок. Надо разложить его на просушку. Вот и нашлось применение для очередных исчерканных листов, пока эти бумажки лучшего не заслуживают. Хотя, надо еще несколько листочков из них нарезать и пойти на бак, посидеть в задумчивости.

А вечером наверняка пристанет царевич, и будет потрясать бумагой с гениальными мыслями. Все же плохо на него влияю. Он, глядя на мои художества, и следую моим предложениям не на пальцах показывать, а рисунки рисовать — начал пугать меня вечерами абстрактными картинками. Художник из него еще худший, чем из меня. Хотя, раньше думал, что хуже быть не может.

Ладно, это все лирика. Возвращаясь с бака решил пойти на полумеры.

Очевидно, что строить корабли нового типа могу только в Вавчуге. У меня там наиболее развитая база и персонал. Вопрос станков откладываю на потом, когда станет понятно, какие именно станки нужны. Пока решаю общие вопросы.

Корабль ограничен размерами эллинга в Вавчуге, значит, делаю его в размерениях фрегата. Следующее ограничение — нужны 100 мм орудия, так как 75 мм против линейных кораблей оказались слабоваты. Что еще? Осадка. Вспоминая глубины Маркизовой лужи, и Невы, ограничиваю осадку тремя метрами.

Вот и первая отправная точка. При сорока метрах длины, шести метрах ширины и трех метрах осадки имеем теоретическое водоизмещение около трехсот тонн. Будем считать этот пробный блин — канонеркой. Но канонерка мне нужна мореходная. И высоту надводного борта менее трех метров в носу — позволить себе просто не могу. В результате, площадь корпуса по бортам выходит не меньше 500 квадратных метров, плюс еще метров 150 на палубу и примерно столько же на переборки.

Вес обшивки будем считать четвертью общего веса. В результате на один квадратный метр приходится около 150 килограмм веса, из чего легко находим толщину обшивки — 20 мм.

Посмотрел на цифры еще раз. Подумал, что и этому листочку самое место на баке.

Очевидно, что пара сантиметров стали, даже цементированной, ядро линейного корабля не удержат. Хотя, от ядер легких торговцев может и защитит.

А с другой стороны, для отработки технологий постройки железного корабля лучше рискнуть тремя сотнями тонн железа, чем тысячью. А еще лучше, построить мореходный железный катер для начала. Кстати, катер мне нужен для морпехов, так что штурмовой катер на один экипаж будет первым нашим творением.

Но вернемся к канонерке.

Отсутствие надежной брони можно компенсировать только маневром. Однако, опыт прошедшей кампании недвусмысленно указал на уязвимость развитого парусного вооружения, и как следствие, потеря скорости и потеря всех преимуществ.

Как это не печально, но канонерке не помешает двигатель, из расчета минимум одна лошадь на тонну. Вообще, мои познания о катерах и лодочных моторах, говорят, что для выхода катера на глиссирование, нужно иметь одну лошадиную силу на каждые 25 килограмм веса. Для уверенного хождения в водоизмещающем режиме уже хватит одной лошадиной силы на 100 килограмм, или десять лошадей на тонну. Но это все речь о катерах. Судно длиннее, динамика его движения несколько иная, чем у катера и винты существенно больше в диаметре. В результате, большие суда обходятся одной-двумя лошадьми на тонну водоизмещения. Причем, если совсем грубо считать, то одна лошадь на тонну обеспечит ход до 10 узлов, а две — до 15. Три лошади на тонну могут попытаться разогнать большой корабль и более чем на 20 узлов, но тут уже все строго индивидуально.

Теоретически, мне бы эти 20 узлов были бы как нельзя кстати. Но, при весе канонерки в три сотни тонн мне придется сделать пару двигателей по пять сотен лошадей. Много это или мало? В мое время пять сотен лошадей вполне помещались под капотом машины, но до этих шедевров мне ужасно далеко. В моем распоряжении может быть только пар невысокого давления, навскидку — атмосфер десять, больше технология не позволит.

Как теперь соотнести это с лошадями? А просто. Все автомобилисты моего времени знают, что одна лошадиная сила это 735 Вт. Кто не знает, тот может заглянуть в техпаспорт на автомобиль, в котором мощность двигателя записана и в лошадиных силах и в киловаттах. А уже отталкиваясь от этих 735 Вт, можно утверждать, что работу в одну лошадиную силу произведет груз весом в 75 килограмм опущенный на 1 метр за одну секунду. Почему 75 килограмм, а не 73,5? Нас физик в школе на этом часто ловил. Мы систематически облегчали себе жизнь и округляли земное ускорение свободного падения до 10. А оно, на самом деле, немножко поменьше — 9,8. Вот и набирается разница в 1,5 килограмма. Зато теперь такие задачки щелкаю легко.

Ну, хорошо, с одной лошадью понятно. Теперь пять сотен лошадей. Это простое умножение. Теперь надо опускать груз в 37,5 тонн на один метр за одну секунду. А причем тут пар? Да мы просто заменяем груз в 37,5 тонн на давление пара в 10 атмосфер. И получаем потребную площадь цилиндра — в 3750 квадратных сантиметров. Переводим его в диаметр поршня и получаем 69 сантиметров.

Вот такой несложный расчет. Теперь, обеспечив метровый ход поршня диаметром в 69 сантиметров под давлением пара в 10 атмосфер за 1 секунду — будем иметь машину мощностью в 500 лошадиных сил. Разумеется, машина идеальная, не учитывающая потери на трение и прочее. И, кстати, для ее работы надо почти 3.7 куба пара, при нормальном давлении, в секунду, который получается примерно из 2х литров воды.

Вот и добрались до расхода топлива. Надо накипятить 2 литра воды. Тут уже стоит вспомнить туристические навыки. На кипячение одного литра воды на керосинке требуется примерно 25 грамм керосина. Газа для этих же целей нужно около 20 грамм. Про уголь сказать нечего, но, думаю — расход сопоставим. Зачем это знать походнику? Да просто надо ориентироваться, сколько топлива брать с собой в поход.

Еще стоит отметить, что походные горелки далеки от совершенства — так что, цифру расхода можно смело уменьшить вдвое.

В результате, нам надо сжигать примерно 20 грамм топлива в секунду, или 72 килограмма топлива в час. Округлим до 150 килограмм в час на две машины и получим 3,6 тонн расхода топлива в сутки при максимальной мощности. Если тешить себя надеждой идти все это время со скоростью около 20 узлов — то пройдем около 900 километров. А топлива можно позволить себе взять около десятой части водоизмещения — то есть примерно 30 тонн, чего может хватить на 8 дней этой сумасшедшей гонки. За время которой, мы покроем примерно 7 тысяч километров.

Но это, безусловно, мечты. То, что двигатели, за неделю максимальной тяги, разваляться — ничуть не сомневаюсь. Но пока это все не важно. Пока мой паровик — чистая игра ума. Дорога впереди еще длинная.

Характерный удар по днищу в носовой части прервал меня на концепции винтов. Прислушался к голосам команды. Гомон на палубе стоял веселый, значит не на мель сели, а причалили на очередную стоянку. Так как иллюминаторами на струге никто не озаботился, время для меня стало понятием относительным, но желудок подсказывал — уже поздно.

Посмотрел с сожалением на неоконченные расчеты. В принципе, еще минимум час у меня есть, быстрее с приготовлением ужина не справятся.

Винт у меня считался уже второй раз. По упрощенной методике, которую, в свое время, скачали из интернета, и использовали для создания гребных винтов к обычным мототриммерам. Кстати, прекрасные получались лодочные моторы, точнее, мотовесла. Легкие и дешевые — то, что и надо катамарану или небольшой надувной лодке. А основа всего — гребной винт, и методика его расчета. Десяток раз по ней посчитаешь, и в памяти откладывается.

Первый раз получился шикарный винт, полутораметрового диаметра, с дисковым отношением 0,5 шагом 2,2 метра — способный дать упор около 2,7 тонны при 300 оборотах в минуту и на скорости в 36 км/час. КПД такого винта оценил в 0.76, что можно считать пределом мечтаний. Только вот расчет хода на волне и хода под парусом поставил под сомнение это чудо — слишком скромное выходит заглубление и очень большое сопротивление застопоренного винта. Осетра придется урезать.

Второй вариант уже ажиотажа не вызвал — метровый винт с тем же дисковым соотношением, шагом 1,2 метра и упором в 2.4 тонны на 600 оборотах в минуту при той же скорости. КПД этого винта не дотянул даже до 0,67. Зато заглубление винта вполне достаточное, и сопротивление застопоренного винта более чем в два раза меньше, по сравнению с полутораметровым винтом — что немаловажно, для хода под парусами.

Вот за этим сравнительным анализом меня и застукал царевич, так и не дождавшийся князя на берегу, но торопящийся поделиться распирающими его мыслями. Отложил винты до лучших времен. Сейчас меня будут пугать идеями летучего корабля на конной тяге, и подкармливать ужином.

На эскадру опустилась очередная ночь. Мелкая волна тихо плескала в борт. Огни затухающих костров на берегу подмигивали огням небесным, переливающимся над головой, и заглядывающим в свое отражение в воде под ногами. Ночь одуряюще пахла весенним лугом, с легким привкусом костра и крепкого табака, из раскуренной трубки. Но оценить это мог только эстет, устроившийся с наветренной стороны нашей эскадры. Подветренная сторона портила ароматы ночи излишне крепкой приправой из сохнущих портянок.

А еще ночь отпугивала любую живность, начиная от комаров и заканчивая микробами, богатырским храпом, даже скорее рыком, целого полка уставших за день мужиков, вповалку устроившихся на стругах.

Одним словом, обычная ночь, каких уже множество прошло, с момента нашего выхода в поход. Особенным в ней было только то, что, по словам нашего кормчего, она будет последней перед Холмогорами. Завтра будем в Вавчуге.

Вот и не спалось. Пробегал мысленно по пачкам листов, ставших выжимкой из этого похода. Вспоминал даже те листы, которые порезал на бумажки и раздал на баки практически всем стругам эскадры. Вроде ничего не упустил. Красивая получается канонерка. И штурмовой катер мне нравится. Но начнем мы в Вавчуге не с этого.

Как и предполагал, суда потянули за собой станки — вот ими и будем заниматься. А главное, сделаем первый прототип судового двигателя, и поставим его обеспечивать энергией завод. Нужно оценить ресурс нашего будущего детища.

Двигатель мне нравился даже больше канонерки. Вот это действительно верхняя грань моих способностей. Если он еще и работать будет, как задумано — поставлю сам себе памятник, так как кроме меня никто все равно не оценит гигантский скачок, которым мы перепрыгиваем через пропасть поршневых машин, и сжимаем две сотни лет экспериментов до нескольких лет отладки «коловратной машины» Тверского. Лучше ее были только паровые турбины, но сделать судовую турбину на имеющемся уровне технологии — дело дохлое. А вот коловратную машину можно сделать даже проще, чем поршневой двигатель тройного расширения.

Запали в память эти двигатели, по той простой причине, что ими была оборудована яхта императора Николая, что само по себе говорит о многом. Вот и остановился на коловратной машине и водотрубных котлах. Причем, с котлами вопрос еще был открытый. Бродила мыслишка, о внешнем сгорании и парообразовании — но тут надо экспериментировать.

Выбил давно погасшую трубку. Поймал себя на мысли, что последнее время докурить трубку получается редко. То мысли отвлекают, то люди, то царевич. Прогресс Алексея, кстати, мне нравится даже больше судового двигателя, пожалуй, это самый значимый итог похода. Парню стало интересно жить, думать и мечтать — самое время отправлять его в море на апостоле, вместе с холмогорскими юнгами. Но это все завтра, а пока — пора спать.

Хмурое утро разбудило барабанной дробью и завыванием дудок. Обычный утренний будильник в этом походе. В очередной раз мысленно прикинул кары, которым надо подвергнуть семеновское капральство барабанщиков вместе с капральством дудочников. К дудочникам было особо много претензий, в войска надо горны вводить, а не эти писклявые трубы — а то действительно варварами смотримся, с этими завываниями. Того и гляди, всем полком улюлюкать начнут и в шкуры переоденутся. Углубил зарубку в памяти, на тему музыкального капральства для Двинского полка. Губные гармошки им выдам. Ну и барабан. Один. А если подумать, с трудом продирая глаза — не надо им барабана.

Убедившись, что с изобретением новых кар моя изобретательность выдохлась — повторяя то, что придумал еще две недели назад — вылез на палубу. Моцион.

Царящее вокруг оживление не портил мелкий дождик, зарядивший под самое утро. Солдаты суетились у костров и весело перекрикивались. Окончание похода радовало всех. Невольно заразился общим приподнятым настроением.

После отмачивания глаз ледяной Двинской водой и вояжа по кустам — благодушно простил семеновские капральства. В очередной раз. И направился на струг царевича, не сомневаясь, что найду там полуполковника, а заодно и очередной список почемучек.

Струги отваливали от берега, втягивая на свои борта причальную команду, только что столкнувшую, с кряхтением, их на воду. Команда, бывшая на борту, расходилась с кормы, куда мы перебегали для приподнимания носа, и рассаживалась по веслам. Мужики брались за весло, с таким видом — что становилось очевидно, этот день действительно будет окончанием похода, даже если впереди еще сотня миль. Надо было еще неделю назад объявить, что поход заканчивается — уже бы давно дома сидели.

Струги ходко шли по Двине, следуя ее прихотливым изгибам. Форштевень резал темную воду, напоминая пловца баттерфляем. При каждом молодецком гребке нашей отоспавшейся команды нос выныривал из буруна форштевня, после чего окунался в него обратно, разгоняя новые волны носовых усов.

Сидел на баке, наблюдая за этим зрелищем. Пока команда не подустала — было на что посмотреть. Потом станет не так интересно. Думал о таране, благо, обстановка и динамика располагала. Думал о нем уже не первый раз.

Дело все в том, что от таранного отсека канонерки отказался, предпочтя его мореходности. Теперь мучаюсь, может был и не прав, ведь миноноски, первой мировой поголовно имели тараны — вот только не помню гигантских списков таранных ударов, ими выполненных. Да и непонятно мне, какой бешенный запас прочности надо в таранную канонерку закладывать. Ведь таран, на скорости даже в 20 узлов — это не просто удар прочным носом по противнику! У меня же тяжеленные котлы внутри, не говоря про двигатели, и прочую машинерию. Есть обоснованные подозрения, что все эти внутренности посрывает с фундаментов и покрошит ими переборки, размалывая в фарш трюмную команду. Если уж так приспичит бросаться на амбразуры — то форма носа уже не принципиальна — моя канонерка и мореходным свесом форштевня борт проломит. Все равно ее после этого ремонтировать надо, так что — пусть на таран не рассчитывают. Да и вообще, что мешает подойти в упор, если захотелось ордена, и всадить в противника четыре 100 мм снаряда из двух носовых башен с 50 метров? Эффект будет не менее ошеломительным. А если учесть, что носовые обводы канонерки острые, то угол удара ядер противника, при атаке строго по траверзу, даст гарантированные рикошеты — ремонт канонерки окажется значительно меньше, чем при таране.

Снаряды кончились? Сразу расстреляю! Это как надо планировать сражение, что единственный способ поставить в сражении точку — таран!

Вспоминая воздушные тараны времен Великой Отечественной — 636 таранов из десятков тысяч воздушных боев. Верю, что может так сложиться, что таран — единственный выход. Но статистика, вещь упрямая — на более чем сотню боев — один таран. Пусть мои канонерки сначала сотню боев проведут. А то получится как с нашим воздушным ассом Ковзаном, четырежды ходившим на таран. По воспоминаниям маршала авиации Зимина, когда к ним в полк пришел молодой пилот, и сообщил, что отбился от своего полка — приняли летчика к себе. А когда он вернулся с задания с большим опозданием и сообщил, что пошел на таран — стали выяснять, как это получилось, ведь пулеметы работали, и половина боекомплекта осталась на месте. Пилот пытался замять это дело, но потом признался, что в своем полку летал на самолете связи У-2 и стрелять не умеет. И фамилия, у орла, была Ковзан. Правда, маршал, в своих мемуарах, не уточняет — как именно этот орденоносец провел еще три тарана. Но для вывода о необходимости иметь на канонерках, как и на остальном флоте, обученную команду и тактически грамотного командира — намеков достаточно. Канонерка, все же, гораздо дороже самолета. И душ, на ее борту побольше будет.

Кстати о душах. Это еще одно мое спорное решение, над которым сгрыз мундштук трубки. Дело в том, что на канонерке отказался от бортовых башен у мидель-шпангоута, оставив только пару носовых и пару кормовых башен, вооруженных двумя 100 мм орудиями каждая. Как обычно, в моих проектах, башни далеко выдаются за борт и способны простреливать сектор в 170 градусов. Так что, канонерка имеет на борту всего 8 орудий, по примеру клипера. Причин такого сокращения много, начиная от объемов крюйт-камер, и заканчивая валкостью судна. Но основной причиной стало размещение вдоль бортов 4х штурмовых катеров, по два с каждого борта, и большого кубрика на сотню морпехов между ними. При этом места, на спасательные шлюпки, уже не осталось, за исключением небольшого разъездного тузика, у кормовой шлюп-балки.

Эти сомнения меня продолжали грызть который день. Умом понимал — восемь сотен шведских кораблей топить — это расточительство. Да и морпехи мои засиделись. Но случись что, канонерке только песнь про «Варяг» останется спеть. Очень рискованный проект получился.

А с другой стороны. Штурмовые катера у меня получились прочные, и довольно вместительные, за счет применения обводов «Бостонского китобоя». Есть шанс, что если капральство морпехов немного потесниться, то на них влезет и экипаж канонерки. Да, тесновато будет. Зато на катерах планируются двигатели в полсотни лошадей, которые позволят убежать от какого угодно противника. Да и попадание ядром, по железному корпусу катера, вполне может обойтись — катер прочный, рассчитанный на жесткий удар в борт судна при абордаже, да еще прикрытый сверху стальными листами пологого уклона.

Стоит быть оптимистом, убеждаю сам себя — больше в канонерку все одно ничего не впихнуть.

Посмотрел на равномерно работающих веслами мужиков. Правы они — живы будем, не помрем. Надо волноваться, куда мне восемь сотен шведских судов на Неве ставить. Вот это правильный настрой.

На обед не останавливались. Разогнавшаяся эскадра прошла Двинский изгиб у Курьей-Ноги и до Вавчуга оставались считанные 15 километров, или около 5 тысяч взмахов весел. Ерунда, за три часа управимся — вон, уже и устье Пинеги проскочили.

Единственно, что плохо — эскадра не идет в Вавчуг. Мы свернем раньше, не доходя до Вавчуга буквально четырех километров, и пойдем на Холмогоры. Но ужинать будем однозначно под дланью архиепископа. Пора продумывать приветственные речи.

Холмогоры встречали нас залпами пушек и ливанувшим дождем, который весь день собирался, и не нашел лучшего времени, как испортить торжественный момент встречи счастливым народом своего «надежи и опоры». Это, к сожалению, не о себе.

Дождь барабанил по макушкам толпящихся мужиков, ломающих шапки, и шлепал по доскам причала, на которые уже спрыгнула команда нашего струга, пришедшая первой.

Мог бы наблюдать всю церемонию подхода и встречи эскадры — но не дали. Набежала масса народа, знакомая поверхностно, а в большинстве незнакомая совершенно, потащили к центральной композиции встречающих, возглавляемой архиепископом.

Афанасий был величественен, в своем парадном облачении. Капающая с его носа вода ничуть не портила одухотворенного лица пастыря поморских душ. А главное, меня встретили радушно, как блудного, но любимого сына, если и не церкви, то земли Холмогорской. Приятно. Только обниматься было мокро.

За радостями встречи и краткими, беспорядочными, вопросами не запечатлел в памяти торжественного момента попирания царевичем северных рубежей своей страны. Зато заметил фотографа, пытающегося запечатлеть это вместо меня. Искренне пособолезновал нахохлившейся фигуре хроникера, не знающей, что же делать — то ли бухнуться на колени, прямо в лужу, как встречающие крестьяне, то ли пытаться продолжить портить фотопластинки. Победили верноподданнические инстинкты, видимо он так же понял, что при такой освещенности шедевр у него не получиться. А жаль. Историки оторвут с руками.

Царевич, в окружении толпы офицеров подошел к архиепископу, и был вынужден выслушать приветственную речь. Да еще и отвечать величественно, что получалось у него не особо убедительно. Дождь усилился.

Бочком пробрался к царевичу, и, выждав паузу в речах, наклонился к нему, стараясь сделать это незаметно.

— Алексей, народ твой в лужах на коленях стоит. Не гоже это. Да и батюшка твой такое пресекает.

Царевич вскинулся, нахмурившись. Осмотрелся вокруг, разбрасывая с волос капли резкими движениями головы. Встречающие держали недоумевающую паузу, которой Алексей и воспользовался, вознеся краткое и сумбурное слово своему народу.

Протискивался из толпы, ухмыляясь. Интересно, кто учил царевича таким оборотам? Или он такой велеречивости в походе от офицеров набрался? Но в любом случае надо потрясти поваров на дворе архиепископа, куда однозначно двинется эта процессия, на предмет горячего чая с медом для царевича, если они еще сами не догадались. А за вещами царевича архиепископ послал сам.

Если переживем это ликование народа и природы — у нас впереди еще ужин и серьезный разговор с царевичем и Афанасием. У меня нет времени на недельные празднования, каждый день в плане работ на это лето расписан. И даже каждая ночь. Может и хорошо, что Тая под Москвой осталась, а то бы она обиделась.

Начавшееся, позже намеченного, застолье быстро наверстывало потраченное на сушку и переодевание время. Было шумно и многолюдно. Пришлось опять выступать с байками о непобедимом Корнелиусе. Обратил внимание, что многому начинаю уже верить сам. Вот и славно, не оговорюсь случайно.

Дальше все было как обычно. Даже осторожные вопросы о нововведениях, занявшие умы прогрессивной части холмогорцев, после того как выпитое вытеснило из их голов осторожность — были обычны и ожидаемы. Скучно. Хочу в Вавчуг.

Наконец, Афанасий пригласил меня на аудиенцию. Привел с собой флотских, представил. Вежливо раскланивались и плели кружево здравиц. Наконец перешли к делу.

Как и следовало ожидать, школу архиепископ курировал особо. По крайней мере он мог рассказать практически о каждом чихе, прозвучавшим в ее стенах. И преподавали в ней не только поморы сошедшие на берег с моих птиц и апостолов, но и иностранцы, первым из которых архиепископ отловил английского капитан-командора Джона Бекгама, пригнавшего в Архангельск яхту подаренную Петру английским королем.

Группу юнг архиепископ также набрал, догадавшись, о ком пойдет речь, из моего письма. Представляю, какие крутились интриги для пропихивания своих отпрысков в этот коллектив.

Уяснив обстановку, и вполне ей удовлетворившись — озвучил планы работы школы, и в частности царевича, на это лето. Раздал листки с расписанием мероприятий. Поспорили с архиепископом о необходимости вывезти юнг на апостолах и птицах в Белое море. Поругались. Помирились. Пригласили на собрание Алексея, которому все равно уже пора было на боковую.

Алексей присоединился к нашей стайке морских волков, отягощенной духовным медведем, со странной робостью. Вроде, он знал, зачем мы идем в Холмогоры. Но вот дошло дело до начала учебы, и в царевиче проснулся девятилетка, высматривающий мамину юбку. Кстати сказать, мать его, Евдокия Федоровна, уже скоро год как подстрижена в Суздальско-Печорский монастырь — так что Алексею стоит присмотреться, для этих целей, к камзолу грека Яна.

Внушение царевичу особых проблем не вызвало. Мог бы сделать его сам и много раньше, но уступил эту роль архиепископу из политических соображений. Да и просто у Афанасия солиднее получилось. И божий промысел присутствовал.

Ну а тема внушения была очевидна. Слушаться старших, как государь велел, не драть нос перед юнгами — они ведь его будущие морские офицеры, а с флотом будущему государю надо дружить, впрочем, как и с армией. Но и спуску не давать, так как назначаем его капралом над юнгами.

Одним словом, надавали противоречивых напутствий и отправили спать. После чего сидели до глубокой ночи, строя и отстаивая планы. Прервала наш затянувшийся и, если честно, забуксовавший мозговой штурм хорошо известная мне личность.

Часто и мелко кланяясь в палаты пробралась моя травница — бабка Миланья. Вот кого тот ожидал меньше всего увидеть, так это ее. Оригинально они с Таей отреагировали на мою просьбу тысячелетия назад — обеспечить архиепископу долгую и здоровую жизнь. А кто же теперь мне в Вавчуге лечебные чаи заваривать будет? А у меня ведь ударное лето намечается!

Вгляделся в довольное и даже вроде помолодевшее лицо Афанасия, и подумал, бог с ним, с чаем.

Скороговорку Миланьи разбирал только Афанасий, у меня, за годы отсутствия пропал навык. Но и так все было понятно — соколики засиделись, а отвар остыл и вообще …

Стали прощаться. Моим флотским завтра с утра принимать школу и вносить в нее самодержавный дух, а мне лететь в Вавчуг. Была мысль выйти в ночь, но архиепископ уперся. Ему же хуже — у меня еще несколько идей дозрело, буду пережигать ему свечи — в следующий раз десять раз подумает, прежде чем стоять между одержимым и его игрушками.

А идея всплыла простая — газогенераторы. Пока у меня нет нефти, могу и на газу запустить пробные двигатели. Да и цементировать сталь будет проще, а то цементирование в угле уж очень много времени у нас отнимает. И проблему с опилками и щепой решу, прессуя их в топливные брикеты. А в перспективе так и солому прессовать можно будет, а ее сотни тонн только на моих артелях наберется! Переведу топки на биотопливо, чего зря леса жечь. Вот только вспомнить бы устройство — а то самым ярким воспоминанием на эту тему был эпизод фильма про Штирлица, когда он дровишки в бак газогенератора своего автомобиля подбрасывал. Собственно, бабка и навела на ассоциацию с разведчиком, майором Исаевым. Ночка предстоит интересная.

Утром дождь кончился. С постели меня буквально стаскивали — видимо некому было порекомендовать пригласить для этой цели два капральства семеновских будильников.

Зато вышли в Вавчуг спозаранку, отстояв только положенную заутреню и отдав должное церемонии прощания. Можно подумать, меня еще на пару лет провожают. Не дождетесь! Теперь в Холмогорах буду частым гостем.

Весла плеснули Двинской водой, разгоняя струг, на который перегрузили наши вещи, в том числе и особо ценные, в сторону Вавчуга. Форштевень струга закрутил усы, разбежавшиеся от него чередой волн, и довольно зажурчал. К обеду будем дома.

Спустился под палубу, поговорить с Ермолаем. Надо бы еще извиниться, что весь поход сидел за бумагами и уделял ему слишком мало времени. А вот за натравливание на него царевича — извиняться не буду, в конце концов, он защитник веры, а значит должны быть и нападающие. Выходит, это ему мне надо спасибо говорить, за предоставленные испытания. Но, только скатившись по трапу, точнее по бревну с зарубками, которое тут его заменяет, понял, что благодарности от Ермолая не дождусь. Интересно что его больше расстраивает, мое невнимание к выздоравливающему, отсутствие привычных бесед или масса новых эскизов, которые прошли мимо него. Оказалось, второе и третье. А на первое Ермолай плевал, со всем положенным ему по сану смирением. Ладно. Прямо сейчас и наверстаем. Его мнение по нескольким вопросам меня сильно интересует. Но строить храм и на канонерке не дам! Просто негде.

Струг шел к солнцу, поднимающемуся из-за холмов и небольших рощ. Омытая вчерашним дождем земля прихорашивалась весенним нарядом и кокетливо стреляла в нас бликами, отражающимися от мелкой волны, гоняемой по Двине легким ветерком. Благодать. Только холодно.

Ермолай выбрался на палубу вместе со мной и наслаждался весенним днем, подставляя низкому солнцу лицо с прикрытыми глазами. Все же ранение на нем сильно сказалось, хотя, прежняя живость к нему постепенно возвращалась. А язвительность, так не просто вернулась, а привела своего дружка — сарказм — и объявила, что теперь они будут тут жить вместе.

Вывернув за поворот Двины — вышли на финишную примую, до дома меньше пяти километров, и деревня, да какое там деревня, уже скорее маленький городок — заявила о себе дымами, поднимающимися прозрачной дымкой на востоке.

Начал нервничать, как перед боем. Вроде домой иду, где все хорошо, судя по отчетам — но сердце стучит чаще и живот поджимает. Пробило на говорливость.

Начал, уж незнаю по какому кругу, советоваться с Ермолаем, что делаем в первую очередь, что во вторую и кому что поручаем.

— Князь, отложи труды. Давай просто дойдем домой ноне. О делах назавтра поговорим

Ермолай даже глаз не открыл.

Кого бы еще потероризировать? Мои морпехи благоразумно отступили на корму, а экипаж струга был полностью новый, отправленный в этот переход Афанасием. Оставалось только присесть рядом, закрыть глаза, по примеру Ермолая подставляя лицо солнцу, и сбежать от мандража в мысли. Мыслей было много, они толкались локтями и подпрыгивали, пытаясь обратить на себя внимание. Обозрел эту бесконечную толпу и окончательно приуныл. И это все мне реализовывать? Ну, вот эти, что поближе и прорисованы рельефно еще ладно. А вон те полупрозрачные? С ними то как? Они ведь теперь развоплотиться отказываются, и требуют к себе внимания. А если присмотреться, то многие мысли уже держат на ручках младенцев — зря я такую толпу оставил на несколько месяцев без присмотра.

Мысленно сел на крепостной стене своего форта разума, который ограждал мою, не особо крепкую, психику от затопления гомонящей толпой мыслей, простирающейся везде, куда хватало взгляда, и тяжело вздохнул. Сидеть в осаде — не мой стиль, да только один в поле не воин. А мои воины еще не скоро подрастут. Хотя, часть мыслей могу перебросить своим мастерам — пусть они мучаются. Надо только эту толпу рассортировать.

Приказал стражникам на воротах опустить подъемный мост и открыть калиточку в воротах, пропуская мысли по одной, ну или с младенцами, коль уж нагрешить успели. Часик посортирую и сбегу.

Очередная мысль жарко доказывала, что если прямо сейчас не начну заниматься ледоколами, то Северного морского пути мне не видать. И при этом пихала меня в бок. Потом просто откровенно стукнула, так, что глаза сами распахнулись, уколовшись о лучи солнца.

— Подходим князь!

Рядом стоял морпех, помогающий подняться Ермолаю.

Вскочил на ноги, сердце опять застучало. Прямо по носу лежал Вавчуг, подросший и возмужавший. Гордо демонстрирующий новые корпуса цехов, еще светящиеся свежим лесом и старые корпуса, глядящие на реку новыми, застекленными окнами. Над цехами поднимались дымки, и трепыхались на ветру подобно платочкам, встречающей толпы вавчугцев, высыпавшей на несколько причалов у складов. Сердце застучало чаще. Вторя ему ударили стаккато пушечных залпов из пары береговых башен. При этом в звуке выстреллов отчетливо различил шелест снаряда, прошедшего где-то рядом. Они что? Решили под торжественный случай потренировать пушкарей по настоящей цели? Губы сами расползлись в улыбке от уха до уха. Дома! И вокруг такие же безбашенные. Надеюсь, хоть болванками стреляли.

 

Глава 2

Ткнуться стругу в причал не дали. Толпа встречающих поймала борт лодки, многорукой гидрой, еще за метр до настила, и плавно повела струг, передавая борт из одних рук в другие, пока не добрались до начинки, трусливо сбежавшей в корму.

Хотел толкнуть речь, но никто не спрашивал моего мнения. Несколько мужиков просто запрыгнули на борт и деловито передали меня встречающим.

Плыл над толпой в сторону эллингов. Похоже, новая традиция появляется. Есть смысл преобразовать один эллинг в городской клуб. И с музыкой, и со светотехникой и … Новая мысль радостно присоединилась к огромной толпе мыслей осаждавших форт моего разума. Ей пожимали руки и хлопали по плечам. Несколько хорошеньких мыслей строили глазки, боюсь, и у этой мысли скоро будет пополнение. Пришлось быстро объяснять новичку правила, и отправлять дожидаться своей очереди. Не скорой.

Речь все же толкнул. Хорошая речь, продумывал ее ночью, а на заутрени в Холмогорах надергал от святых отцов божьего промысла и вставил в речь, судя по реакции народа — удачно. Покаялся, за потерю «Орла» — обещал поднять его и поставить на пьедестал в Константинополе на главной площади перед храмом. Не врал, у меня это стало идеей фикс.

Митинг плавно перерос в праздник. Причем, бабы начали приносить вкусности еще до окончания моей речи, так что мой рассказ о героической борьбе Крюйса и светлое будущее оканчивался под веселый гомон толпы и приготовления к большой пьянке. Ну и ладно. Свернул посулы о светлом будущем, и дал отмашку на веселое настоящее.

Окунулся в веселящуюся толпу и отдался на волю водоворота, немедленно образовавшемуся вокруг меня. Мелькали радостные лица, желали здоровья. Кланялись. Никто не позволил себе панибратски похлопать князя по плечу, и даже предложить выпить. Пришлось добывать выпивку самому. Заодно и пообедал. Вкусно, давно так не ел — может потому, что ощутил себя дома.

До мастеров добрался только через час. Такое впечатление, что они от меня прятались. А потом разом окружили насытившегося князя, требуя к себе внимания. Выпили еще по чарке, и втянулись толпой в эллинг. Толпа мастеров стала заметно больше, эдак, раза в два. И капралов в ней мелькало больше десятка. Только егеря мои не размножились почкованием, как были трое, так и остались. Хотя, как выяснил позже, размножились они иным способом, найдя себе половинок в разросшимся Вавчуге.

Мастера пытались говорить наперебой, рассказывая о своих достижениях. Благожелательно кивал на этот сумбур и улыбался. Дома! Жаль только, ненадолго.

Поговорить отдельно с каждым еще успею, пока наслаждался общей атмосферой.

Как первые страсти поутихли, не удержался, объявил летучку и велел всем рассаживаться — благо эллинг был полон пиломатериалами.

Повел рассказ о летней компании по второму разу, но уже не о подвигах Корнелиуса, хоть и в этом ключе — а о поведении матчасти. Разбирал по косточкам, заглядывая в блокнот, каждый отказ и дырку в бортах. Даже ткачихам поставил на вид расползающиеся паруса. У османов, паруса из английской парусины, почему-то не расползались от попаданий. А наши — имеют такую тенденцию.

Обратил внимание, что многие чиркают в блокнотиках. Надулся от важности — не все же им с меня плохие примеры перенимать, а то неудобно видеть, как многие начали курить — хоть раньше ни одного курящего не видел.

Часа за два вывалил из блокнотика все, что наболело. Так как эта операция у меня проходила уже по четвертому разу — первые три были в Воронеже, Липках и Туле — то формулировками пользовался отточенными, вот и справился быстро.

Веселье на улице обороты снижать не собиралось. Периодически дверь в эллинг приоткрывалась, впуская с улицы праздничные шумы, но тут же захлопывалась, не давая понять, чей любопытный глаз осматривал наше собрание.

Поставил к дверям морпеха, велел ему сделать строгое лицо и всех любопытных им отпугивать. Похоже, поставил нереальную задачу, так как морпех только и смог развернуться от меня со строгим лицом. А как пошел к двери, даже по затылку, по шевелению ушей и форме скулы стало понятно — улыбается во весь рот. Пусть его, главное — никого не пустит, и уши греть на нашем разговоре не даст. Сам греть будет.

Окинул взором чуть притихшую толпу мастеров, явно понявшую, что неспроста такие меры. Мысленно ворошил память, вспоминая людей, стоящих за этими лицами. Вроде всех знаю — одних больше, других меньше. Некоторых еще подмастерьями помню. А капралы все из первой сотни, так как помню и их — но рядовыми. Жаль только, имен всех не помню. Плохо у меня на память с именами. Вот зрительная память отличная — и она мне подсказывает, что ничего плохого за этими лицами не числиться.

Остановил взгляд на паре святых отцов и присоединившемся к ним Ермолае. Задал вопрос, фиксируя их взгляд.

— О делах государя дальше речь вести буду. То дела тайные, и ни пол слова из этих стен уйти не должно. Все ли тут мастера готовы такое доверие оправдать?

Мастера зашумели, подтверждая, что оправдают. Вопрос то, вроде как в толпу был задан. Один из святых отцов степенно кивнул, не отпуская моего взгляда. Ну и славно.

Пара моих морпехов пошла по эллингу — молодцы, сами догадались.

— Ну, коль так. Слушайте внимательно. Думайте. Но даже родным ни слова не передавайте.

Начал рассказ о планах Петра на северную войну. Буквально через пару фраз народ зашумел, в специально оставленной в рассказе паузе. Подождал, пока мастера поделятся друг с другом распиравшим. Продолжил набрасывать штрихи общих задач. Государь собирает армию — нам разработать для нее все самое лучшее. Сами сделаем, что сможем — а Урал, Тула и Липки нам помогут. Но, чтоб они помогли — надо наши разработки подкреплять станками и мастерами, которые на эти заводы отправим. Много надо будет людей отослать. А к нам еще больше принять.

Прервал разгорающуюся было полемику — мол, самим мало. Рассказал, как в Липках и Туле рабочие при лучине абразивом детали точат. Вручную. Удовлетворенно вслушался в гробовую тишину. Привыкли вы, мастера к хорошему. Подзабыли уже, что Россия не только МКАДом ограничена.

В тишине продолжил. Была раньше мысль, расписать наше ближайшее будущее. Но сегодня, видимо под воздействием последней чарки — поменял решение. Предложил мастерам думать, что они могут предложить для победы над Шведами. Чтоб каждый наш солдат мог стрелять лучше шведов, и защищен был, и накормлен, и хворей не знал. И при этом — солдаты эти сплошь новобранцами будут, и всякие заумности им противопоказаны.

Дошли и до флота шведского. Зачитал из блокнота силы противника, расписал примерные характеристики кораблей. Поделился всем, что было. Но о своих решениях не сказал ни слова — успею еще, пусть действительно мастера подумают, а то у меня уже глаз замылился.

Расходились еще через два часа. Обсуждения, что можно сделать, прервал — велел всем мастерам хорошенько подумать, да планчики на бумаге накидать. А послезавтра поговорим. Завтра буду с заводом по-новому знакомиться — чувствую, много необычного узнаю, уж больно много дымов поднималось. Да и толпа встречающих была неожиданно большой, и это при условии, что завод и теперь продолжал рассыпать над рекой звонкий перестук своей работы.

Расходились вяло. Большей частью, толпясь кучками, и обсуждая услышанное. Самая большая кучка образовалась, понятное дело, вокруг меня. И было подозрение, что остальные кучки просто ждут, когда вокруг меня освободиться для них пространство.

Вопросы звучали правильные, уже без праздничного ажиотажа. Пришлось немного приоткрывать планы и сыпать намеками. Но до идей пускай дозревают сами.

Наконец добрался до дому. Как обычно на таких праздниках — окольными путями.

Наши вещи уже разгрузили и перенесли в подвал, который в Вавчуге считали, видимо, княжеской казной. На счет казны — теперь это в самую точку, однако, кроме ценностей тут и более дорогие вещи есть. Один мой катамаран чего стоит, вместе с туристским снаряжением. И к этому в нагрузку стеллажи с мыслями, которые просочились через форт разума и легли на бумагу. Тем не менее, посты морпехов не зафиксировали еще не разу попыток покуситься на скромный терем князя. А стоящая недалеко башня, поводя стволами, не позволяла никому причаливать к этому участку берега. Ну и святые отцы не дремлют, так что, продолжу пополнять коллекцию чертежей спокойно.

Мой дом, внешне не изменился, все так же маня меня чердаком. Только прирос сараюшкой, и окна стали огромными, по северным меркам, и застекленными. С занавесками.

Дом встречал духовитым теплом, резко контрастирующим с сумеречной прохладой улицы, и радушием хозяйки, повисшей на моей шее при полном попустительстве улыбающегося рядом супруга.

— Что ж, Надежда да Кузьма — так и захотелось добавить, одна сатана, но сдержался — размещайте пару новых постояльцев — это морпехов имел в виду, категорически отказывающихся уходить в казармы не оставив при мне пару человек даже в Вавчуге — И меня за одно уж.

Про себя, это для красного словца добавил, а они и разохались, мол, какой постоялец? Отец родной. И что готово все — уже второй день дожидается. И пироги, и … Одним словом, понеслось перечисление всех благ жизни, из которых расслабившийся слух выдернул ключевое слово, чуть не утонувшее в медовом потоке.

— Натоплена говоришь? Так с нее и начнем!

Уже поздно ночью, ворочаясь на непривычно мягком тюфяке, явно пуховом, вместо привычного, соломенного, вспомнил о делах. Искренне удивился — никто не заглянул на огонек вечером, чего ожидал, и в больших количествах. Может, дали отдохнуть, а может, и без меня прекрасно справляются. Ничего, завтра все и узнаю.

Утро шептало дождем по крыше, об уходящем времени. Будто песчинки пересыпаются в клепсидре жизни. 23 мая 1699 года. До времени «Ч» осталось каких-то полмиллиарда капель дождя, и тысяча капель уже прошуршала по крыше, пока изволю философствовать спозаранку.

Внизу тек неторопливый, приглушенный, разговор, брякала утварь, и одуряюще пахло стряпней. Надежда давно выработала способ будить меня бесконтактно, один раз даже застал ее размахивающей большим рушником, загоняющей запахи на чердак — она, конечно, от всего открестилась. Но хитринка в женских глазах заставляет подумать, о гигантской палитре способов управлять мужчиной, доставшейся им от предков. Жаль только, что к моему времени из этой палитры они сохранили только слезы и ссоры.

Спустился в гостиную, прямо к накрытому столу, который лишний раз намекал, что Надежда не только знала действенность способов выманить меня вниз, но и прогнозировала время их срабатывания. Сплошные аналитики выросли, может в штаб ее определить?

Какие только мысли не лезут в голову до моциона. Но холодная вода ставит их на место.

Стол встречал не только поздним завтраком, но и большой компанией, из управляющего и, как предположил, двух его подмастерьев. Судя по сухому и довольному виду гостей — сидят тут они уже давно, аккурат с заутрени.

За едой, по традиции, говорили о погоде и бабах. Поинтересовался у Надежды, отчего они с Кузьмой не обеспечивают поморье кадрами. Надежда отшутилась, но как-то грустно — эта грусть царапнула сердце. Мысленно огляделся вокруг и задумался. Уже почти пять лет тут. Оброс людьми, и, смею надеяться, друзьями. Да только общение выходит несколько однобоким. Вот, к примеру, управляющий напротив. Могу расписать его сильные и слабые стороны — а как он живет, женат ли, не говоря про детей — сказать не могу. Даже имя его приходиться вспоминать, перерывая беспорядочные кладовки памяти. Плохо.

Подхватил пустую миску, отошел к шурующей в печи Надежде, начал тихонько выспрашивать.

— Отчего, свет наш Надежда, не оглашает сии своды детский смех? И не сметь мне, вновь отшучиваться — все как на духу говори!

Мдя, пошутить решил. Высоким слогом. Ну, она мне и выдала в лоб, что мол, она с Кузьмой на службе у меня, как и многие другие бабы — а таковым детей не положено моими же распоряжениями. Только вот бабы на заводе поработали контракт, и ушли — а Надежде это не дано.

Высказав пулей, что наболело, моя хозяйка начала скороговоркой сдавать назад, рассказывая, как они все понимают, и не в обиде и так далее. Думал, под это, о своих косяках. Похоже, пора проводить инвентаризацию — накопились проблемы недопонимания. И, по-видимому, не только дома.

— Надежда, что ты говоришь такое? Мы с тобой контракт не заключали, ты вольна жить — как сердце велит. И не помешают мне дети, меня дома то годами не бывает!

Прервал разгорающийся пожар благодарности

— И знаешь, просьба у меня к тебе важная. — сделал паузу — Поговори с бабами, они все про всех знают, может, еще кто меня не так понял, и теперь мучается. Может, еще обида какая, а мне о том неведомо. Не хочу за спиной сор оставлять. Считай, назначил тебя хранительницей бодрого духа завода и городка!

Надеялся пошутить, но Надежда восприняла все очень уж серьезно. Завздыхала, с обычными отговорками о недостойности и поиске лучших кандидатур. Ау! Кандидатуры достойные! Где вы? Тишина.

Это в мое время на должность чиновника кандидатуры валом валят, распихивая локтями и крича о своей достойности. Тут ситуация иная, пока сам не назначишь — никто не рвется. Зато назначенный — трудиться на совесть, доказывая не столько мне, сколько себе, и всем окружающим — что он Достойный. Правда, гнильца «достойных» уже поползла. Как обычно у рыбы — с головы.

Вернулся к столу, сел напротив управляющего, продолжающего прихлебывать чай с печивом и лукаво меня рассматривающего. Усмехнулся ему в ответ

— Да, и у меня проруха бывает. А вы все молчите, и мне о том не намекаете. Вот теперь и расхлебываете. И начнем расхлебывать с тебя.

Управляющий уже откровенно улыбнулся, и хотел, было, начинать доклад.

— Э, нет. Похорошевший завод видел еще с воды, и что сказать можешь много — ничуть не сомневаюсь. Только хороший мастер ценен своими учениками.

Сказал это, и задумался — по этой схеме себя могу оценить на твердую единицу. Ну, с поправкой на себялюбие — на двойку. Но никому об этом не скажу. Продолжил.

— Вот ученикам твоим и доклад держать. Да подробный, что да как сделали, а главное, зачем и почему именно так.

Полюбовался на пропавшую улыбку, откинулся на стену, с удовольствием почесав об нее спину, и помахал рукой, прихлебывая чай, мол, начинайте.

Подмастерья сбивались. Пожалуй, надо по всем цехам такую экзекуцию провести. Тем не менее, рассказ ковылял по очень интересной дорожке. Пару раз управляющий вмешивался и поправлял подмастерьев, за что не забывал его попенять — где он раньше был, и почему ученики не прониклись глубиной его замыслов.

Повествование выходило долгим, а с учетом его некоторой хромоногости обещало занять еще много времени. Но дуэт подмастерьев героически вел рассказ через буераки прошедших лет, шатаясь под встречным ветром внимания, однако, не сбиваясь с курса. Это радовало.

Еще больше радовало положение дел. Завод уверенно встал на ноги. Недостатка в рабочих больше не было, со всех концов приезжали наниматься. Управляющий поступил мудро, не давая перспективным работникам от ворот поворот, а селя их в постоянно расширяющейся рабочей слободе, и нанимая на вспомогательные работы, если вакансии на заводе отсутствовали.

Таким образом, завод обзавелся, с согласия Бажениных, подсобным хозяйством. Своими бригадами лесоповала и углежогами. Даже костяной клей мы теперь варим сами, и из своих скелетов. В смысле, из отходов наших рыбных и мясных артелей. Но и это еще не все. Добытчики теперь на наших окладах — сами попросились. А караваны снабжения Урала вообще чуть не забастовку устроили, желая числиться при заводе.

То, что все это стоит нам несколько дороже, чем прежняя система расчетов — окупалось возросшим качеством поставок, да и бодрый настрой дорогого стоит. Достаточно сказать, что на заводе прошло поветрие — все обзаводились бляхой с орлом, которую штамповал еще для своей кокарды. На личные деньги обзаводились, между прочим. Зато теперь, гордо щеголяют этими бляхами по всему поморью, задирая нос. Ей богу, дети.

Много было и технологических усовершенствований. От одного только поточного литья стекла — впал в ступор. Такого им не рассказывал, сами догадались, что поддоны с оловом не обязательно заливать циклически, можно и потоком лить, только снимать стекло успевай, да резать его. Ну, орлы! Похвалил. Становилось понятно поголовное остекление завода и поселка.

Кроме новых домов рабочей слободы, построили еще один эллинг. Заказов от ганзейцев пришло много, да и остальные иностранные купцы оббивают пороги с заказами на птиц и апостолов. Однако, следуя моим указаниям, купцов пока кормят обещаньями, ссылаясь на загруженность. Сумма потенциальных заказов на корабли выходила очень значительной, и, как и следовало ожидать, росла как на дрожжах. При этом рост обуславливался не столько количеством заказов, сколько возрастающими суммами, которые купцы готовы были платить за корабль. Надо промариновать их, еще чуток, и начинать коммерческую постройку судов. А для этого еще больше расширить завод, у меня самого планов — громадье.

Железа запасли много, в основном шведского. Оставшаяся часть — карельские крицы и совсем тонкий ручеек с Урала, доставляемый обозами снабжения. С Уралом надо срочно решать — шведы на нас могут скоро обидеться.

Прервал подмастерьев, попросил управляющего собрать ко мне завтра вечером пару мастеров землекопов, что заведуют строительством завода. И задуматься о большом количестве людей в земельные бригады — будем много копать, а главное, учиться, как это правильно и быстро делать. Для отличившихся, у меня есть высокооплачиваемая, руководящая работа в теплых странах. Точнее — будет работа, никуда она не денется. Но копать мотыгами, как это видел на Дону — не наш метод. Вот вечером и обсудим методы и способы. А потом будем их осваивать до тех пор, пока железо с Урала не потечет полноводной рекой к нам в Вавчуг, не взирая на свой удельный вес.

Подмастерья продолжили рассказ, заметно приободрившись после выпитой, пока мы с управляющим отвлеклись, кружки чая. Одной на двоих, кстати. Стеснительные они какие-то. Ну и что, что одну из их кружек выпил, как добавку к своей? Надо же мне было как-то заливать свою оторопь, от их рассказов. Могли бы и еще налить. И мне, кстати, не помешает. Налил сам. За одно налил и поперхнувшимся подмастерьям.

Потом со двора вернулась Надежда и засуетилась по хозяйству. Так как пришла не одна, а с Ермолаем и парой мастеров кораблестроителей, видимо, не дождавшихся меня на верфи. Если так пойдет и дальше, то тут скоро соберется большая толпа. А с другой стороны, интересные новости становятся еще интереснее в теплом доме с радушной хозяйкой, чем под мерным дождем, отсчитывающем краткость отпущенного мне времени.

Велел всем рассаживаться, но подмастерьев не прерывать. На чем мы остановились? На большой домне? Вот с нее и продолжаем…

Обедали все еще дома, и уже большой толпой. Как и следовало ожидать, постепенно ко мне подтянулись все мастера, присутствовавшие на вчерашнем собрании. Сделал вывод, что мой дом для этих сборищ стал откровенно маловат. Надежда еще пару подруг привела, отягощенных корзинами с готовой снедью.

За обедом мастера чинно и тесно ели, но глаза выдавали лихорадочное желание поделиться идеями и достижениями. Причем, достижения были на втором месте, знаю точно, сам такой. Так что, отпустил выдохнувшихся подмастерьев, мысленно сверил список присутствующих, со списком, одобренным вчера святыми отцами, и пригласил всех на чердак — там места больше. По крайней мере, мне так казалось. Но скрипучая лестница так долго вливала под крышу моих гостей, что задумался о большом зале совещаний в заводоуправлении. Обрастаю бюрократией, однако.

О чем пойдет речь, под шелест дождя — очевидно было всем. Вопрос только, кто первый вывалит на меня плоды своей бессонной ночи. Судя по глазам, ночью удалось поспать только мне. Начал сам.

— Мастера. Вижу, что задумки из вас выпирают, аки ежик из сумы, и удерживать их вам неприятно. Но давайте начнем с корабелов, а вы их дополните.

Под одобрительный гул, на столе разложили бумаги мастера верфи. Хорошо, что на стуле сидел, и сердце крепкое. А то парусно-весельный вариант плавучего набора десятка наших башен, прикрытых железными листами — мог довести до инфаркта. Однако, ключевое слово — железный корабль — прозвучало. И затихло, испугавшись своей смелости. Как и мастера, поедающие меня глазами и не ведающие, как реагировать на мои скептически поднятые брови и общее ехидное выражение лица.

Разулыбался откровенно, тут же похвалив насупившихся мастеров — а то опять меня не так поняли.

— Мне нравиться. Спасибо вам за смелость. Есть несколько мелких замечаний, которые надо учесть…

После чего расстрелял мастеров зачатками физики, которые они уже успели освоить.

А какой толщины железо ставить будем? … Даааа??? И сколько оно, по-вашему, весить будет? … Хорошо! Даже если мы найдем столько, переплавив в вашу корабельную кирасу все, в том числе стволы пушек и вилки с ложками — то, как мы с этой тяжестью маневрировать будем на этих парусах? Веслами?… Нет мастера, слишком тяжелый корабль получается. На него столько парусов не навесить, сколько ему потребно, никакими силами.

А веслами…, гм, было бы железо, в неограниченном количестве — провел бы такой эксперимент и посадил вас на весла.

Замечтался. А что? Оставил бы этот эксперимент в составе флота. Прекрасная плавучая батарея! Главное, будет, куда посылать на практику нерадивых курсантов и офицеров — один переход на этой батарее от Архангельска до Соловков и обратно станет весьма мобилизующим. А для особо упертых, будет ежегодный переход Архангельск — Любек и обратно. Нет, ежегодный не получится, они год только до Любека грести будут, мечтая о вахтах в башнях. Хорошая идея. Преподавателям морских школ и командирам кораблей понравиться.

Мастера дождались, пока выпаду из мечтаний и перестану черкать в блокноте призрак пугала грядущих гардемаринов, после чего принялись отстаивать свою «Черепаху». Так ее, кстати, и назовем.

Обсуждали нюансы и вносили поправки. Включился в работу уже на полном серьезе, одного такого монстра построить стоит, именно в воспитательных целях. Но те так. И не сейчас.

Постепенно подвел корабелов к этой мысли, и повел дальше. Какой нам нужен корабль? Одетый в кирасу? — Прекрасно. Но коль на кирасира надеть наковальню вместо нагрудника, да еще пару наших якорей на спину — то он может и будет защищен — вот только толку от него? Это наше чудо-оружие солдаты противника просто обойдут, разомкнув строй, и пойдут дальше. Потребен нам корабль не просто хорошо защищенный, не только нашпигованный орудийными башнями — но еще и быстрый, как Орел.

Упоминание Орла опустило тишину. Мои мастера поняли самое главное. Корабль будем строить. И если верить моим словам — корабль этот будет чудом. А чудесам в это время принято было верить. Так что, вопрос возник только один.

— Мастер, а как корабль назовешь? Может «Орлом»?

И столько детской надежды в словах не молодых мужиков звучало, что чуть было, не согласился. Поднялся со своего любимого стула, единственного тут со спинкой, походил по чердаку.

— Нет, мастера. «Орел» не вычеркнут из списков флота. И второго не будет. Но мы построим корабль, в который воплотим дух Орла! Только и оболочку нам надо сделать подстать этому боевому духу!

Вновь повисшую на чердаке тишину разорвал тихий шепот, уж и не знаю чей.

— «Святой Дух»

И на мне вновь скрестились полные надежды взгляды.

— Да будет так! Но, только вам, корабелы, теперь серьезно подумать надо. Чтоб кораблю это имя не стыдно давать было! Помыслите пока, над тем, что мы тут обсудили — а завтра еще поговорим. Поделюсь с вами новинками, что за границей подсмотрел, а вы решите, как их гоже на мысли ваши положить. И, орудия, кстати, сотого размера берите. Семьдесят пятые — слабы, для линейных кораблей оказались. А вот про орудия мы дальше и поговорим. Ну-ка, оружейники — показывайте, чем порадуете, вижу, что вы аж подпрыгиваете, как о ваших любимых детищах заговорили.

И стихийный мозговой штурм вновь понесся по ухабам проектов, выбивая из них искры откровенного бреда и, слой за слоем, счищая окалину со стальной сердцевины идей.

Идей созрело много, и то, что все эти младенцы не могли пока не только ходить, но даже агукать — дело не меняло. Это были не мои идеи, а их. Уберег мастеров только от заведомых ляпов, которые им стали бы понятны после реализации. Нет у меня времени на метод проб и ошибок — буду щедро делиться «заграничными» новинками и принципами, а они уж приставят их к делу, ничуть не сомневаюсь.

Кстати, именно на этом, первом, мозговом штурме высказали идею кирасы для солдат. Той, что из стальных пластин, вложенных в кармашки парусинового нагрудника. Только идея была изначально на пластины по всему телу. Но тонкими намеками, что заставлю их все это носить каждый день — сократили число пластин до минимума. Спину солдату подставлять не положено, да и осколки по полям сражений пока не летают, а из ранений, с которыми невозможно пока справиться — это живот и грудь. Плюс еще, чтоб сгибаться было возможно, и чтоб пули рикошетом в товарища сбоку не шли. Вот так и получился солдатский жилет на три пластины с войлочным подбоем и закраинами.

Но этот же штурм показал, что мои мастера просто буксуют без принципиально новых знаний, работая как кавитирующий винт — вхолостую. Нужны курсы повышения квалификации.

Прервал обсуждение, когда мы откровенно забуксовали на новых станках для заводов. Точнее на приводах для них. Что же, пришло время откровений. Как их только начать? Боюсь, если скажу, что ко мне спустился пророк и провозгласил о силе пара — мне поверят. Вот этого и боюсь.

А с другой стороны — не хочу, чтоб мои специалисты думали, будто за бугром есть кто-то лучше их. Одно дело, всякие заграничные мелочи на ус намотать — и другое дело, прорывные технологии. Тут мои мастера должны быть первыми, и знать об этом.

Пришлось начинать с дурацкого — «Знаете, вот подумал тут …». А дальше все пошло как по маслу.

Кто же не знает, как крышка на котелке подпрыгивает? Обратно падает? Так она тонкая! Как котелок откроется, пар из него выходит, и крышка обратно падает, пока под ней пар вновь не соберется. А будь она толстая ну, с пол котелка хотя бы, и заходи в котелок как пробка в бутыль — то пар ее будет выдвигать уже дольше, пока не выплюнет. А коль у котелка длинное горлышко сделать — то наша крышка-пробка еще дальше убежит.

Мысленно представил те добрые слова, которыми меня помянут сегодня или завтра жены моих мастеров. Не сомневался в двух вещах — что мастера попробуют, и что жены будут недовольны. Видимо под этими знаменами и будут проходить наши «курсы» повышения квалификации.

Для котелка с длинным горлышком тут же нашли несколько применений. В том числе кузнечный молот поднимать. Не стал пока прогресорствовать дальше, порекомендовал мастерам подумать, где в этом деле подводные рога спрятались — а то кузнецы уже в цеха бежать намылились — эксперименты ставить. Нет уж, хватит мне пока недовольных жен. Ошпаренные рабочие будут уже перебором. Спустился на крыльцо покурить, оставив за спиной разгорающийся спор.

Дождь по-прежнему отсчитывал бытие звоном утекающего времени. Вот и еще пол миллиона капель утекли из отпущенного мне, до войны, срока. Зябко.

На крыльцо вышел Кузьма, поблагодарил, непонятно за что, позвал вечерять. Мастера, мол, уже спускаются.

Вечеряли молча и сдавленно. В прямом смысле. Шпроты в банке и то вольготнее лежат, чем мы за столом сидели. Если и эти посиделки попытаются сделать традицией — сбегу в Холмогоры. Там хоть трапезная у архиепископа побольше. Теперь понимаю достоинство больших хором. Порой это не выпендреж, а производственная необходимость. Для Афанасия, наверняка, это еще более актуально, чем для меня.

Намекнул мастерам, что очень рад их всех видеть, но хочу еще и к морпехам сходить. А время уже позднее. Расходящихся мастеров напутствовал обещанием в течение этой седмицы рассказать много нового. Но и проекты с них потом спрошу строго.

Время терять, было безумно жаль — в столе лежали уже готовые эскизы, для них только макетирование провести оставалось. Вдохнул вечернюю морось, передернулся под тонким бушлатом, быстро теряющим тепло дома, и двинулся в казармы — обеспечивать бессонную ночь не только мастерам.

Мои тени пристроились за спину, тщательно проверив, не злоумышляет ли против меня калитка, и не вырыты ли ямы прямо в деревянной дорожке. Мощеные дороги — это, кстати, еще одно нововведение управляющего. Надо ему будет зарплату поднять — месить грязь теперь не придется. Правда, сделаны они были для телег и тележек, что говорит о возросшем обмене между цехами. Тем не менее, людям это нововведение пришлось весьма кстати. Особенно ночным сменам.

Все мастера жаловались в один голос, что из мельничного ручья выжали все, до крохи — а энергии не хватает. Цеха работают по графику, отключаясь и подключаясь к валам колес. И это здорово портит жизнь — ночные смены теперь — явление обычное. Вот такое неожиданное нововведение.

Вообще, обновок для завода было много. К счастью, не все такие печальные. Даже пожарную часть ввели. Управляющий особо гордился, что «решеточную команду» отрядил строго по «Наказу о градском благочинии» изданным еще батюшкой государя нашего. Почему пожарных назвали решеточной командой — так и не понял, но теперь завод и поселки патрулировали эти решеточники, гремя ведрами и крюками, положенными им согласно «Наказу». Крюки они носили на плече, подобно фузее, а ведра цепляли на крюк. Получалось звонко, хоть и потише дудок семеновцев. Патрулировать пожарники предпочитали по мощеным дорогам, и встретились мы аккурат у эллингов. Сделал зарубку в памяти, что надо запретить кланяться при исполнении служебных обязанностей. А то чуть ведрами не зашибли, когда от падающего с плеча растяпы крюка уклонялся. Потерял еще несколько минут, убеждая, что на решеточников обижаться грех, в том числе и мне. Пояснять почему — не стал, народ тут очень уж впечатлительный. Проводил взглядом поспешно ретировавшуюся команду. Если управляющий еще и моровой патруль введет — на улицах будет весьма людно. Вообще, к мору тут относились серьезно. Чума, при отце Петра выкосила Россию до донышка. Мне как про нее рассказывали — обязательно о Переславле говорили, где из почти четырех тысяч жителей в живых осталось только две дюжины. Да и остальные города с селами мор не обошел стороной. Так что, пожар тут считали неприятной, но мелочью. А вот мор … Надеюсь, мои фактории скоро получат обученных хоть как то врачей. Еще один такой мор, как пятьдесят лет назад, Россия просто не переживет.

Но нет худа без добра. Патриархальный уклад жизни понес от мора невосполнимый урон. Рвались общинные связи. Выжившие уже не так цеплялись за традиции, а любимым словом патриархов теперь стало — «Вот пять десятков лет назад так бы быть не могло!.. «. Текло время, как ручейки под ногами. Народились новые поколения, которые воспринимали таких патриархов уважительно, но уже без преклонения. Теперь вот иду и думаю — а не случись этого страшного мора? С одной стороны — людей на Руси могло быть в десятки раз больше. А с другой — патриархи давно бы меня изгнали из общины, а о реформах Петра не стоило даже мечтать.

Пришли. Оценил нововведения настигшие и морпехов. Казарма обзавелась сестрой и массой подсобных сараев. Более того, новое строительство пошло по пути прописанном в моих планах для морских школ. Да кто им сказал, что эти планы оптимальны? Делал их под конкретные задачи — а вон оно как повернулось, теперь их уже считают классическими.

Собирать всех морпехов на плацу поздновато. Для начала решил ограничиться капралами и уяснить положение дел в полку. Сунулся, было, в старую казарму, но мои охранники поправили — полк обзавелся штабом.

К штабу прилагался дремлющий на тумбочке дневальный. Ничто не меняется в этом мире. Даже дежурный капрал нашелся, увлеченно вырезающий из чурбачка некий шедевр, который он лихорадочно спрятал за спиной, вскочив из-за заваленного стружкой стола.

Кинул на лавку отсыревший бушлат и картуз. Положил руки на теплый бок печи, выступающий уступом из одной стены. Бросил через плечо дежурному.

— Собирай капралов, и вели им списки с результатами тренировок личного состава принести. Дела нам предстоят большие, а времени нет.

Бурная деятельность за спиной поставила точку на моих философствованиях. Дел действительно много.

Пока дежурный рассылал свободных дневальных, прошелся по штабу. Три комнаты да большой холл, где дневальный охраняет покой полкового знамени. Теперь уже действительно охраняет, всем своим видом излучая бодрость. Улыбнулся, вспоминая себя на таком же посту. Может подсказать дневальному пару хитростей?

Капралы собрались быстро. Офицерами наш полк так и не обзавелся, их роль исполняли пара моих стрельцов с егерем. Исполняли настолько удачно, что пора было думать об офицерских патентах для них. Вот по результатам подготовки полка к северной кампании и приму решение. А пока — к делу. Расселись за большим столом для карт. Приказал докладывать по экипажам.

Мысленно подвел итог. Полк у меня насчитывает теперь восемь сотен бойцов, из которых четыре сотни можно считать обученными и получившими опыт хождения на кораблях. А вот четыре сотни находились в разной степени дозревания. Пора вводить дифференциацию.

Поставил капралам новую задачу. Разбиваем полк на несколько подразделений, и прописываем им специализацию.

Из четырех сотен последних наборов создаем береговые штурмовые бригады. Командиром бригад назначаю Бояна. С ним поговорим отдельно и по задачам и по вооружению. Две сотни абордажников готовим для штурма кораблей, но и в их программе будут изменения. Их поручаю Демиду, как лучшему рукопашнику. Одна сотня у меня остается для поручений — даже не стал уточнять которая, тем более что она и так эти мои поручения по всей стране и за границей исполняет. А вот оставшуюся сотню готовим по особой методике. Ее беру под свой личный контроль. Они у меня и дышать под водой научаться, аки рыбы, и мины к судам штопором прикручивать и корабли ночью с рейдов уводить. Капралы поулыбались шутке командующего. Только мне было не смешно. Кто бы мне рассказал, как надо обучать боевых пловцов. А то в книжках, которые читал, все больше их подвиги описывают, а вот с методиками обучения в них очень плохо. Но водолазы, поднимать Орла, мне нужны в любом случае.

Экипажи придется перетасовать по сотням, согласно новым задачам. Может даже придется экипажи разбивать — время притереться еще будет. Инструкторами для своей сотни назначаю пару моих охранников — пусть они отбирают в сотню людей, крепких да ловких, и передают им премудрости тайных. А с комплектованием остальных подразделений должны разобраться новые, и уже официально назначенные командиры. Самое смешное, что стрельцы формально мне не подчинялись, и даже в состав полка не входили. Но эта мелочь уже давно быльем поросла.

Пока за столом разгорался спор о перебросках личного состава, отозвал в холл Семена, чтоб поговорить можно было спокойно.

— Семен, уж так сложилось, что ты готовишь канониров для флота. Нужно отобрать два десятка лучших, чтоб с запасом, и за пару лет сделать из них морских снайперов. Готов даже новый чин на флоте учредить, с высоким жалованьем — так и назовем его — «морской снайпер». Но мне надо, чтоб они в любую волну могли в супостата на горизонте хоть пару снарядов из десятка положить. Могу для них даже индивидуально прицелы подогнать. Но нужны лучшие из лучших. И поручить это дело никому кроме тебя не могу!

Егерь кивал, оглаживая куцую бороду.

— Такмо и мыслил, князь. Как ты давеча о войне разговор завел, с той поры и перебираю думы, кого на твои новые корабли посадить. Да только мне понять наперед надо, что за пушки на них будут.

— Нет еще, Семен, ни пушек, не кораблей. Да только человека подготовить завсегда дольше, чем железки выделать. Готовь пока в наших башнях, а как готовы будут новые — перейдешь на них. И еще неплохо будет, коль расскажешь и покажешь, что в новых башнях поменять надобно, для удобства канонира, да чтоб меткость его повысить.

— Подскажу князь, много чего подправить не грех. Да токмо меткость, она от души. Коль чует человек пушку — попадет, как ему не мешай. А коль нет в нем чуткости, то все придумки ее не заменят.

— Ну, вот и договорились! И знаешь что, отбери к каждому канониру еще по четыре заряжающих, пусть сразу притираются друг к другу. И чтоб заряжающие могли подменить канонира, если что. Пусть не с той же точностью, но чтоб башня не молчала, если в ней хоть один боеспособный человек останется. Отбирай людей и сели в новой казарме, подашь мне списки, приму их на флотское довольствие.

Погрозил пальцем прищурившемуся Семену.

— Но за каждого человека спрошу с тебя лично! А теперь пойдем, посмотрим, как там наши капралы людей делят, а то уж больно шумно у них стало.

Дьявол прячется в мелочах. До середины ночи перемывали кости зарождающимся порядкам. Вновь и вновь перетасовывая людей по сотням и экипажам после того, как вскрывались новые грани поставленных мною задач. Например, был уверен, что все поморы умеют плавать, и любят воду. Оказался частично не прав, и мою сотню перераспределили в очередной раз, после того, как капралы поверили, что про дыхание под водой и тайные операции была не шутка.

Оставил новых глав подразделений разбираться в разворошенном мной гнезде, а сам ушел домой. Хоть три часа надо поспать, утром меня ждет карусель. Как же по ней соскучился!

Шли домой уже глубокой ночью, по дороге обсуждая с оставшимся в одиночестве охранником наши дальнейшие шаги. Шли быстро, ночь подгоняла в спину холодом, бегающим по телу толпой ледяных насекомых, которых пытался сбросить, периодически передергивая плечами.

Разговор не мешал оглядываться по сторонам не верящим взглядом, в котором откровенно читалось — «И это все мое? И когда только успели?». Завод подмигивал мне тлеющими огоньками окон и выстукивал чечетку своего ночного танца. Он, как застоявшаяся лошадь ждал, когда ему дадут пойти в галоп. Ничего. Можно считать — дождался. Улыбнулся своим мыслям, заставив прерваться моего охранника, излагающего план тренировок пловцов. План, правда, был так себе — но ему простительно, даже мне не понятно, как готовить этих амфибий. Будем импровизировать. Надо, кстати, попробовать — какие выходят гидрокостюмы из кожи, и ласты из китового уса. И подумать, кому поручить возиться с этой амуницией, так как у меня полный завал.

Подходя к дому, вновь встретили решеточников, поклонившихся издалека и продолживших обходить владенья, постукивая инвентарем. Им для полноты картины оставалось только периодически выкрикивать — «Спите спокойно, жители Вавчуга …». Настроение стало окончательно хорошим.

И вот, на пике отличного настроения, оккупировавшего господствующие высоты в момент подъема на крыльцо, когда до теплой постели оставались считанные метры — за спиной, на заводе, голосисто бабахнуло, приправив бас одиночного выступления звонким хором сыплющегося стекла.

Так и застыл на крыльце, взявшись за гладкое дерево двери. Оборачиваться не хотелось. Но сольное выступление больше не повторилось. Да и звук был не очень похож на детонацию порохового форта — чего опасался с момента его создания. В танец завода вплелись частые перестуки бегущих решеточников, и перекрикивания.

Прикрыл дверь, понимая, что Морфей меня сегодня не дождется. Поворачиваться не хотелось по-прежнему — боялся увидеть разрастающиеся языки огня — уж больно неожиданно все. А надо было повернуться! Тогда получил бы распахнувшейся дверью по копчику, а не в лоб. Зато мысли приобрели ускорение и переросли в действия.

Уже убегая, окинул взглядам Надежду, выскочившую на крыльцо вслед за Кузьмой. Видимо, прямо из постели бежала. Мысли приобрели некоторую позитивную окраску.

Подбегая к кузнечному цеху, слегка успокоился. Толпящийся народ больше всего тратил сил на разговоры — значит пронесло. И цех устоял. Теперь бы еще понять, что это было.

Понимания набирался спустя примерно полчаса, в заводском медпункте при управе. Оказывается, теперь тут и такое есть. Точно премию управляющему выпишу.

Крупная тетка в летах, видимо недавно вступившая в должность сестры милосердия, так как ее не помнил, совершенно немилосердно отчитывала двух великовозрастных подрывников, лежащих на лавках у окна и замотанных тряпками по глаза включительно. Тихонько присел на свободную лавку. Заслушался. Своим языком, в виде рашпиля, тетка владела виртуозно. Любые мои попытки разноса этих мастеров на ее фоне будут выглядеть похвалой. Предпочел не вмешиваться.

Сквозь поток сыплющейся с пострадавших стружки, постепенно осознал — тетка, жена мастера кузнеца, а второй — ее старший. После этого собрался, было, ретироваться. Но не успел. Видимо, ночь у меня сегодня такая неудачная.

А с другой стороны — хотел узнать, чем народ не доволен. Узнал. Даже исправиться обещал. Такой Женщине — чего только не пообещаешь, лишь бы спровадить. Вернувшаяся сестра милосердия оказалась действительно милосердной. Приняла огонь на себя, и мы с мастерами остались в блаженной тишине. Мои планы на премии начинают расширяться.

Посмаковав хрупкую тишину, пересел на лавку в ноги к мастеру и просто спросил

— Ну, рассказывайте мастера — что учудили.

Уже на середине краткого и тихого рассказа понял — сам виноват. Впрочем, как обычно. Дослушал рассказ до конца, хотя, все уже стало понятно. Кузнец закончил сказывать буквально криком души

— Мастер! Да чтож не так то сделали! Всеж как ты сказывал, да и первые разы все случилось!

А случилось у них стихийное испытание парового молота, о котором они начали грезить еще во время мозгового штурма, после которого эти Левши направились прямиком в цех. Единственное, что во всей этой истории радовало — что дело было ночью, и рабочие спали по домам, убаюканные мерным бряканьем решетников.

Пристроился на лавке удобнее. Хотелось курить и спать.

— Все вы, мастера правильно сделали. Да только хотели как лучше — а получилось как всегда. Вот хотели вы молот поднимать крышкой, и пока пробовали — все получалось. А как крышку молотом нагрузили, да еще, как на грех, самый тяжелый выбрали — вот тут и приключилась ошибка.

Помолчал. Не их эта ошибка, ох не их.

— Расскажу вам то, чего вам не зримо было. А вы сами кумекайте.

Пробежал мысленно еще раз по их эксперементу — похоже, что так оно и было.

— Началось все с того, что крышку вы взяли деревянную, да еще пригнали ее к трубе как следует, чтоб пар от воды в трубе не вырывался. А как крышку молотом придержали, так под ней пар силу набрал, но молот крышку не пускал, тяжел был слишком. Потом крышка разбухла от пара и заклинила. Но вы все ждали, да трубу грели. Наконец, решили — что дело не удалось и начали крышку вышибать, чтоб снова попробовать. Но тут случилось то, о чем еще вам поведать не успел. Привыкли вы, что вода кипит как обычно — но в паровике это не так. Когда пар над водой силу набрал, и давить, как следует, начал — он ведь и на воду с той же силой давит. А у воды, да и не только у нее, особенность такая есть — чем на нее больше давить, тем больше ее греть надо, чтоб пар пошел. Понимаете меня? Вот и получилось, что обычно, в водяной бане, вода на 100 градусах уже кипит. А в паровике, как ее паром прижало — она до 180 градусов нагреться может, коль пар в десять раз сильнее давить будет, чем обычно, в открытой бане. А потом вы, не остудив, крышку сковырнули и пар весь вышел, перестав на воду давить. А вода у вас была в два раза горячее, чем ей надобно, чтоб паром исходить. Что вышло? … Истинно так! Вся вода разом паром и стала. А вам теперь надо свечки в церкви ставить, что всего лишь обварились, а не кусочками по всему цеху висите!

Откинулся на стенку, слегка подвинув ноги мастера. Задумался, почему раньше у меня ЧП не возникали? Может, возникали да мне об этом не рассказывали? Надо будет потрясти управляющего. И премию у него срезать, если так.

С Морфеем простился окончательно — не надо быть стратегом, чтоб понять — сейчас меня начнут пытать, как надо было делать. Ну да ладно, пробежимся быстренько по основам и принципам — а утром болящих наверняка пол завода посетит, вот пусть всем и разъясняют, что и почему сделал неправильно, и как надо было правильно. Мне потом только зачеты принять останется. Будем пытаться развернуть Фортуну к нам лицом, хотя … она и со спины очень даже ничего, зря она так рискует. Одернул к себе разбежавшиеся мысли, все же Надежда на крыльце на меня плохо повлияла. Прокашлялся. Начнем, пожалуй, им все одно не уснуть пока все болит — проведем время с толком.

 

Глава 3

Ближе к утру растолкал бдительно сопящего морпеха, и пробежался по заводоуправлению, раз уж все равно тут оказался. Чтоб было познавательнее — растолкал еще и сладко дежурившего в конторе подмастерья управляющего. Премия его начальнику вновь поползла вверх, оценивая организацию ночной деятельности завода.

Порадовало управление большой комнатой для совещаний — теперь стало понятно, где будут проходить наши мозговые штурмы и стоило добавить сюда еще один необходимый атрибут, о котором в вихре проблем не подумал раньше.

Позвал подмастерье, написал ему заявку — оказывается, теперь тут так принято. Ну, принято, так принято. Заявил, что мне потребны несколько оконных стекол, самых больших. Одну сторону стекла пескоструить до матового состояния, со второй стороны закрасить черным, как мы с зеркалами делали. Готовые стекла вставлять в раму, и вешать тут на стену. И еще, кусочки мела сюда принести в коробке, небольшие, чтоб в пальцах удержать было можно. Да, и тряпок несколько, с ведром воды. Все, как обычно, надо сделать еще вчера. Подмастерье помялся и задал вопрос, куда относить затраты. Чуть не сел от неожиданности. Похоже, меня слишком долго тут не было. Поговорю утром с управляющим. Премию ему. Щас! Развел тут бюрократию!

Потом одумался. После первопроходцев на землю должны приходить рачительные и прижимистые мужики земледельцы, и только они придадут земле смысл.

Велел списать на опытные образцы нового продукта — доски для начертания. Если с меня еще и бизнес-план под новое дело попросят — начну рвать, метать и увольнять. Хотя, если подумать … это структурирует мысли. Но, некогда. Так и намекнул подмастерью, и тот уединился за конторкой, расписывая мой заказ по цехам, высунув при этом кончик языка от усердия и скорописи. Очень захотелось заглянуть ему через плечо — если он там технологические карты расписывает, то мне на этом заводе делать больше нечего. Конечно, приятно, когда ученик переплевывает учителя, да только что после этого делать учителю?

Через плечо подмастерью заглянуть так и не рискнул, двинулись с морпехом домой. Мой охранник выглядел несколько ошарашенным, наверное, брал пример с меня.

Колокола на заутреню застали нас опять на крыльце дома. Похоже, мне не суждено преодолеть этот рубеж. Надо отметиться на святом мероприятии. Тяжело вздохнул, гипнотизируя дверь, и махнул морпеху, мол, пойдем в поселок.

А на выходе из церкви меня ждали жалобщики, собранные Надеждой. Интересно, мы вообще строить флот будем?

Ковырял ложкой сильно припозднившийся завтрак. Голова была тяжелой от мыслей и недосыпа. Совесть отягощало решето моих проколов. Твердил про себя мантру — «Нужно строить флот», стряхивая с души щупальца опутывающей ее обыденности. Нужной. Важной. Но как же она была не ко времени.

Не так представлял в своих мечтах возвращение в Вавчуг. Поднял глаза на хозяйку.

— Надежда, ты все разговоры слышала. Поручаю тебе сходить к старосте и от моего голоса с ним решать, что сделать можем. А вечером мне обскажешь, что надумали.

И, уже вставая из-за стола, добавил.

— Кашу ты сварила отменную. Благодарю. Надеюсь, и дела поселковые не пересолишь.

Кивнул на заверения хозяйки и вышел под косые лучи еще низкого солнца. Карусель ждала.

Обед застал у ткачих, с которыми мы разбирали плетение английской парусины и как надо перенастроить станки, чтоб получить это плетение. Перенастройку делал подмастерье инструментального цеха, хоть и под моим приглядом, но самостоятельно. Параллельно с этим обсуждали с мастером станочником, сколько он сможет сделать станков для Липок, и кого с ними отправим. Еще ткацкие станки нужны были Москве. Проблему, чем станки вращать — обещал решить.

Сами станки заметно эволюционировали. Мастера-станочники ремонтировали разваливающийся ткацкий и нитепрядильный парк с умом, подмечая, что и как выходит из строя, и постепенно заменяя слабые узлы стальными отливками. Станки стали заметно громче, тяжелее, но надежнее.

У ткачих меня и разыскал Боян, пригласив на обед к морпехам. Явно, очередная засада, такая у меня сегодня карма.

Огромная столовая морпехов сдержано гудела. По штату тут обедали в три смены, но к моему появлению все три смены сидели на головах друг у друга и преданно мыргали на меня полутора тысячами глаз. В таких условиях протолкнуть в себя обед становилось несколько сложной задачей. Пошел на компромисс, аристократично опустошив миску похлебки, резонно решив, что жидкость поперек горла не станет. Поблагодарил стоявшую рядом, наготове, повариху, отодвигая тарелку. Встал, прерывая начавшиеся уговоры отведать продолжения трапезы, маячившего за спиной у поварихи аж на двух досках, заменяющих подносы. Время бежало быстрее, чем супчик в желудок.

— Ну, орлы, уважили. Благодарю. А теперь говорите, о чем спросить хотели.

Капралы, сидящие вокруг заерзали, по рядам ближайших морпехов прошла волна — явно втихаря тыкали друг друга, побуждая начинать разговор. В этом шуме четко выделился спокойный голос Семена.

— О делении спросить хотели, князь Александр. Не супротив слова твоего речи, да только каждый просит шанс ему дать, на острие встать.

Вот так вот, коротко и по существу. Каждый мнит себя лучшим и с капральским распределением не согласен. Брожение, однако.

— Так! — залез на лавку, обвел взглядом притихший зал.

— Все меня хорошо слышат? — риторический вопрос, конечно, но внимание обостряет.

— Скажу один раз, а вы запомните накрепко, и тем, кто за вами придет, передадите. Вы все Черные Бушлаты! Вы все гвардейцы! И ваша служба в разных частях не умалит того, что вы лучшие! Морпеха не опозорит даже то, что он сортиры чистит. Ничто. Вы слышите! Ничто не может оставить пятна на наших бушлатах, кроме нас самих, коль запятнаем их трусостью, слабостью или неисполнением приказа. И коль услышу от кого, что в полку есть служба настоящая, а есть негодная — таких из полка отправлю воеводе Архангельскому немедля. Мне полк потребен единый, как утес. Не скрою, дела нам предстоят ратные. И чтоб с делами этими совладать от каждого потребуется все, что ему господь дал. Кто быстро бегать может — гонцом будет, кто плавать — пловцом. Но один не лучше другого будет. Потому как мы все морпехи!!!

Тяжело вздохнул, переводя дыхание и вслушиваясь в гул, разорвавший звонкую тишину моего монолога. Сам себя завел лозунгами. Они у меня еще не лучшие. Но будут ими, и привыкать к этой мысли надо начинать уже сейчас.

Хотя, по поводу способностей, это верно заметил. Подразделения, похоже, придется переформировать на конкурсной основе. Лихорадочно продумывал конкурсные задания, под усиливающийся гул полка. Возвысил голос над гулом.

— Посему — выждал паузу, пока гул стих — завтра всему полку дам несколько заданий. И кто как с ними совладает, того и приставим к тем делам, к которым он большее сродство имеет! А чтоб оценить не только выучку, которую за годы старожилы наработали, но и способности, от рождения данные — новичкам оценки ставить с прибытком, супротив старожилов. Но опосля того, как новые сотни сформируем — чтоб никто не смел, даже помыслить о том, что он не к месту приставлен. Это всем понятно?

Дождался, когда поднимется одобрительный гул

— И рекрутов в полк отныне через эти испытания принимать будем, чтоб сразу по местам расставлять.

Кстати, мысль хорошая, жаль, что запоздалая.

— И последнее — обвел глазами полк еще раз, концентрируя на себе внимание. — Каждый из вас мне нужен живым. Вы можете рвать жилы на тренировках и испытаниях, но если кто погибнет, по глупости, или от рвения, мне все равно — попрошу святых отцов проклясть такую душу как предателя, сбежавшего из полка перед боем. Морпех гибнуть не имеет права! Даже в бою он обязан выжить, иначе он ослабляет своих собратьев по полку. Не бежать от боя, прикрываясь спинами друзей, а победить в нем, и остаться живым. Вот для этого мы и будем тренироваться до кровавых мозолей. И кто с ленцой уроки эти примет, тому в полку не место. Такие пускай у воеводы гостиный двор охраняют, семечки поплевывая. А мы — гвардия! Мы должны пройти через Ад и все вернуться живыми. И словом, к черному знамени нашему будет — «Вернемся из Ада с победой»

Спрыгнул с лавки. Выдохся. За несколько минут вымотался, морально, как за несколько дней карусели. А она ведь еще вся впереди. Ничего себе, пообедал.

На ходу кинул капралам, что вечером обсудим планы испытаний. Наметки у меня уже проклюнулись, надо будет только в лесопильне освободить бассейн для вымачивания досок в соленой воде — в нем вода много теплее, чем в Двине. Мне морпехи действительно нужны живые и здоровые.

Весь под впечатлением от обеда, пошел к литейщикам. Мастера и там намекали на сюрпризы. Надеюсь приятные.

Есть такая тенденция — массе маленьких усовершенствований переходить в качественный скачек. А после вопроса подмастерья — «Куда относить затраты» — меня сегодня трудно будет удивить.

Но удивить удалось. Литейшики показывали, с гордостью, стеллажи с образцами отливок, на которых они экспериментировали с присадками. Исполняя заветы великого меня, по поводу того, что одна сотая чужеродной примеси может в корне изменить металл, они пошли по пути хозяйки, готовящей дома пицу. То есть, берется все, что есть в доме, мелко крошиться и запекается. С трудом припомнил, что говорил такое в разрезе, как можно испортить металл. Но на этот раз неверно истолкованные слова привели к интересным результатам. Иногда, хорошо быть неверно понятым.

Хвалил мастеров не переставая, пробегая пальцами по плиткам металла, лежащим на стеллажах вместе с захватанными грязными руками карточками. На карточках писали историю болезни экспериментальных слитков. Кроме того, оказалось, что копии слитков еще лежат на улице, понятно для чего. Отлично, просто отлично.

С плотоядной улыбочкой спрятал «пряник» и вытащил «кнут». Что же вы, уважаемые, на пол дороге встали? Ваша карточка, чего да сколько клали да как плавили да калили — это замечательно, и за это уже похвалил. А дальше? К чему мне столь подробные данные о рождении металла, если в них дальше нет ни слова о возможностях? Кто у вас этим занимается? … Значиться так. Из каждого образца вырезаешь вот такие детальки — нарисовал на вырванном из блокнота клочке бумаги эскизы деталей для испытаний на растяжение и изгиб. Обвел кружочком шейки деталей, акцентировал, что тут надо быть особо точным с размерами. Мысленно улыбнулся, что опять в дело пошли обрывки бумажек. Ничего, мы еще посопротивляемся новым правилам — правильные правила от сопротивления только прочнее станут. Потом обсудили, как будем закреплять детали, и подвешивать к ним чан, постепенно наполняя его водой. Все данные заносим в карточки, а карточки еще и переписываем в справочник.

За спиной перешептывалось уже несколько мастеров, причем, из разных цехов. Похоже, они делили мою тушку, кому она достанется следующему. Победил пороховой форт. А все потому — что действовали стратегически правильно. Один пороховщик заговаривал мне зубы, и чуть ли не за рукав тащил меня от литейщиков в форт. А пара других мастеров отсекала от меня мастеров из других цехов. Этот арьергард даже подмастерьев своих задействовал, которые должны были подбегать к другим мастерам и задавать им дурные, но отвлекающие вопросы. Отличный план. Поддался.

Проблем у пороховщиков была масса, сразу все не решалось. Но эксперименты с нитрированием запретил — а то они и тут пицу надумали печь. Правда, до нитроглицерина не дошли — может, по этому и живы. На всякий случай рассказал про нитроглицерин как пример того, что в результате их экспериментов может получиться продукт, взрывающийся от малейшего чиха. Думаете успокоились? Шас. Уже через час у нас в руках была чашечка нитроглицерина, в котором смачивали палочки и стукали их об камень. Каюсь, сам был в этом числе — но мне можно, вроде как демонстрировал им как делать нельзя. А то, что при этом получал искреннее удовольствие — никому не скажу.

Рассказал о способах связывания нитроглицерина пористыми материалами, уменьшающими его способность к самопроизвольному взрыву — и еще через четверь часа мы уже аккуратно переливали, по ножу, маслянистую жидкость в кучку размельченного ракушечника. На всякий случай, руководил процессом со стороны.

Тем, что отошел от группы экспериментаторов, с горящими глазами, немедленно воспользовался мой мастер фейерверков. Он тащил меня к себе, заговаривая зубы — и мои последние, ценные указания пришлось выкрикивать на ходу через плечо.

А мастер фейерверков порадовал. Не зря его перевели в мастера из подмастерьев. У него на верстаке лежали на штативах несколько «РС» на вскидку — сотого калибра.

Обошел верстак с разных сторон, изучая, как сделаны эти почти метровые «фейерверки». Мастер пояснял, захлебываясь, что он де, все по моим эскизам делал — но то тут то там приходилось от них отходить, вот и получилось — что получилось. Технология была любопытной. Внутренний кожух делали из фаянса — заливая его в форму пороховой камеры и давая образоваться тончайшему слою. Потом выливали, сушили и обматывали снаружи полосками бумаги на клею. Одним словом — ракеты у меня были из папье-маше, как это не смешно.

Мастер демонстрировал винтовой станок для прессования пороховых шашек, и рассказывал об особенностях, и какие варианты успели попробовать.

Потом перешли к результатам экспериментов. Мне даже таблицу продемонстрировали. Особенно порадовали приписки к экспериментальным пускам типа «Зело вихляла» или «По реке не попали». Обнадеживает.

Латунные стабилизаторы зарубил. На заверения мастера, что деревянные и картонные стабилизаторы отваливаются — велел думать, но латунь дорогая, и ее мало. Не дам.

Кстати, производить мастерская могла до сотни ракет в месяц — так что, вполне реально добавить на канонерки пусковые для залповой стрельбы по городам и порту. На менее крупные цели пока не хватало точности.

Стоит еще заметить, что наши прения о ракетах проходили под череду приглушенных взрывов. Причем, взрывы шли по нарастающей. После очередного, довольно сильного, бабаха, пошел за экспериментальный вал устраивать разнос. А то мои мастера войдут во вкус, и даже квакнуть не успеем. Мастера прикрывались листочками с записями — якобы они записывают результаты. Угу. Листочки были девственно чистыми. Кого они надуть пытаются? Ведь сам точно такой же.

Пока стоял на валу обратил внимание, что перед ограждением форта собралась толпа мастеров и ее сдерживает наряд охраны. Ухмыльнулся. Значит эти пороховые души и тут подсуетились — договорились с морпехами, чтоб никого в форт не пускали, ссылаясь, наверняка, на опасное производство. Вот жуки!

Помахал ручкой, заметно погрустневшим пороховщикам, и нырнул обратно в круговерть карусели. Только напомнив напоследок, что вечером жду всех в заводоуправлении на продолжение мозгового штурма. Еще разок пришлось выныривать на предмет бюрократии. Мастера прятали глаза, и просили оформлять мои изменения заявками. Мол, святые отцы лютуют — требуют, чтоб все расписано было, да еще и чертежи по шкафам запирают. А коль что не так — такую проповедь учиняют, что на начертание бумажки меньше времени уходит.

Злорадно ухмыльнулся. Приказал вести ко мне подмастерье управляющего. Раз они такие порядки завели — теперь будет ходить за мной хвостиком, и фасовать наш полет мысли на бланки заявок. А потом еще и отчет с него спрошу. И график. И еще придумаю, как извратиться. Бюрократия — оружие обоюдоострое, особенно, если ты начальник.

Перед собранием хотел вздремнуть хоть пару часов — голова стала окончательно чугунной. Нельзя так, с места в карьер — отвык.

Уже подходил к дому, на крыльцо подняться даже успел, и руку к двери протянуть. Дверь распахнулась, и на крыльцо выскочил управляющий, радостно сообщающий, как он рад, что меня нашел. Строители уже собраны, по моему распоряжению, и ждут только меня.

Постоял с протянутой к ручке двери рукой. Пошевелил пальцами, мысленно уже давно ухватившимися за ручку — более того, уже давно открывшие эту заколдованную дверь … Сказал своим мечтам последнее прости, и мысленно добавил массу непечатного. Пошли к строителям.

Беседа с мастерами разбилась на несколько потоков. Были новые планы завода — тут уже не стал мудрить а выложил им чертежи как есть. Цехов этим летом отстроим рекордное количество.

Землекопов порадовал тестовой задачей. Будем этим летом рыть канал из водохранилища Вавчуга в Двину. Сам знаю, что он тут и даром не нужен. Но рыть будем. Причем, еще и шлюз на канале построим. Так как длинна канала всего пара километров — осенью хочу подняться на боте из Двины в водохранилище, и если это не выйдет — будут оргвыводы.

Но главное в канале, то, как его будем строить.

Сели над рисунками, где, со свойственным мне профессионализмом, были нарисованы огуречки с ножками, изображающие линию землекопов, вдоль которой будут ездить одноосные тележки с большими колесами и съемными бункерами, в которые землекопы и будут накидывать землю. А по бокам канала стоят «журавли» которыми полные бункера и будут подниматься из канала и высыпаться либо на телеги, либо просто в кучу рядом. Землекопы работают, понятное дело, уступами. Для тележек нужны доски опоры, а «журавли» нужны передвижные. Вот эти нюансы и обсуждали. Пометил в блокнот, что срочно и в большом количестве, нужны штыковые лопаты. Точнее, надо катать сталь на листы. С остальной машинерией пускай мастера-строители разбираются сами. При помощи мастеров завода, разумеется. Подмастерья управляющего им в помощь. Еще раз злорадно усмехнулся. Хоть и не злопамятный — но подмастерья у меня за это лето удавятся своей бюрократией. А если выживут — представлю их на мастеров. И отправлю на другие заводы.

Зашла речь и о перевозках внутри завода. Отливки случались все тяжелее и больше, мастера катали их на деревянных катках — но это был не выход. Намекнул о новой внутризаводской дороге с разветвлениями. Мастера за тему ухватились сразу — видимо, наболело. Колеса, мол, надо железные — чтоб оси выдерживали — а то дерево трескается. Но железное колесо режет деревянный настил. Тоже мне, бином нашего верховного казначея. Нарисовал им рельсы и шпалы, обводил кружками способы крепления железного рельса к шпале и необходимость зазоров. Зазоры рисовал срезанные «на ус» — хоть и сложнее будет сделать, зато стучать на стыках не будет. Ну и что, если усложняется способ сборки и подкрепления? Зато есть шанс сразу ввести прогрессивный стандарт. Кстати о стандартах. Долго вспоминал размеры полотна, шпал и стандартных рельс. Ширину укладки шпал вспоминал по тому, насколько неудобно по ним ходить было. Даже походил по залу. А потом еще и попрыгал, вспоминая, как с одной рельсы на другую перескакивал. Сошелся на ширине пути в полтора метра. Размеры самого рельса восстанавливал по воспоминаниям о лежащей на рельсе монетке, которую не раз подкладывали под поезд. Да, вот таким террористом был в детстве.

Потом, к нашему производственному совещанию со строителями начали стекаться мастера из цехов, и совещание переросло в мозговой штурм. Хоть бы кто подумал об ужине для меня! Нет, они все, с горящими глазами, потрясали своими переработанными проектами. У корабелов, кстати, «Черепаха» обзавелась веслами, которые толкают паровые цилиндры. Эээ нет! Черепаха мне нужна была именно в тех качествах, которые присутствовали на первом эскизе. Но в целом … Начал рассказывать о винте. Весла — это отлично. Но господь наделил рыб отнюдь не веслами — ему виднее. Вот и будем следовать по этой дорожке. Единственно, ворочать хвостом туда-сюда не очень производительно. У хвоста, как и у весел, есть моменты, когда они не создают тяги. Например, если хвост заканчивает движение или стоит вдоль рыбы. А максимальную тягу хвост создает в самом начале своего маха. Вот и попробуем использовать у хвоста максимальную тягу все время. Для этого надо долго двигать хвост по прямой, поперек движения. Вот только технически это сделать сложно. Но мы можем вместо прямой двигать хвост по кругу! А если на этом круге не один хвост использовать, а несколько? Воооот! Теперь давайте поговорим о винтах.

Поймал себя на том, что бурные обсуждения стали фоном. Засыпаю, похоже. Встряхнулся, прислушался. Обсуждали печи, которыми топить из воды пар. Мастера попробовали кипятить воду и оценили насколько большую надо печь. Не вовремя это обсуждение, ну да ладно. Заброшу пару идей им на раскрутку и пойду спать.

Вышел с заводоуправления под яркие звезды, блестящие на меня свысока. Вздохнул полной грудью, в предвкушении кроватки.

Из темноты поднялись несколько силуэтов, сливающиеся с тенями своими черными бушлатами. Выдохнул. Обречено и приглашающе повел рукой в сторону заводоуправления, и расходящихся из дверей мастеров. Про планы испытаний на завтра действительно забыл.

К дому подкрадывались уже ночью. Подкрадывались по всем правилам тайных — то есть, задворками и низко пригибаясь. Помня про заколдованность двери — залез в окно. Оценил, что мне надо заняться физическими нагрузками вместе с морпехами, после чего прокрался, скрипя ступенями, на чердак. До кровати оставались считанные метры, которые планировал преодолеть одним коротким перекатом.

— Мастер, а чегой-то вы крадетесь? Паче, что с окошком все одно нашумели. Присаживайтесь к столу, щас вытяну из печи томленое, поснедаете, да я вам про дела деревенские обскажу.

Внизу лестницы стояла Надежда, плотно закутанная в платок поверх длиннополой рубашки. Мдяя … Надежда, значит не Судьба. Обречено спустился вниз. До заутрени времени оставалось не так много — а с основательностью Надежды, впрочем, как и всех поморов, она могла излагать аккурат до этого времени. А потом сдать вахту подошедшему управляющему.

Утром почти выспался. Скорее не оттого, что пожалели, а потому, что поперек лестницы на чердак натянул веревку и повесил на нее бумажку с короткой фразой «Буду стрелять». Хорошая методика, надо будет запомнить.

Разбудила, понятное дело, Надежда — своими женскими ухватками, запахами и бренчанием посудой. Стоит поставить на чердак дверь массивную, и войлоком ее оббить. Заодно, и бумажки вешать будет сподручнее.

Внизу сидели изнывающие мастера и пара капралов. Капралы буквально бросились ко мне, рассказывая, как полк роет копытами землю. Вежливо попросил всех сидеть за столом, а не вскакивать, как школяры, и не пытаться преследовать меня в походе на двор.

Потом сделал внушение капралам — если полк роет землю вхолостую — могу и к землекопам их приставить. И почему, собственно, эти лошади тогда не скачут по полосе препятствий, выполняя первую часть нормативов? Мое присутствие? Застрелюсь. Хорошо, пускай начинают — через пол часа подойду.

Мастера одухотворенно пили чай с пирогами, и нетерпеливо косились на меня, спешно заглатывающего завтрак. Некоторые, от нетерпения, мяли принесенные с собой бумаги. Похоже, с получасом ожидания для морпехов — погорячился.

Откинулся от стола, смакуя ощущение тепла и сытости, расползающегося по организму, кивнул мастерам, что могут начинать, и стал набивать трубку. Все же — как мне нравится эта карусель. И как, оказывается, по ней соскучился. Мое брюзжание — это от лукавого. На самом деле, нет ничего лучше, чем чувство своей нужности, а порой и незаменимости.

Угар карусели спал через неделю. За это время успел исписать десятки страниц в блокноте, отложить исписанный блокнот к его товарищам по несчастью и взять себе новый. Успел натолкнуть мастеров на массу новых концепций. Даже электричество разбирали на примерах водопроводных труб. Морпехи заканчивали переформирование, вволю наплескавшись в бассейнах лесопилки, пройдя тесты и просто на задержку дыхания, и на подводное плаванье с грузом и на способность держаться на поверхности, нагруженные железом. Одним словом — они у меня стали истинно водоплавающими. Для себя сделал пару выводов, какие мне нужны бронники для морпехов — причем, для разных подразделений разные.

В конце недели все же вытащил свои чертежи и отдал мастерам на ознакомление и исправления, согласно полученным ими новым знаниям. Для того, чтоб к чертежам подходили вдумчиво — объявил, что умышленно внес в чертежи несколько откровенных ляпов — и задача мастеров — их найти. Как обычно, поощрения тем, кто найдет и обоснует и порицание, кто этого сделать не сможет. Ляпов специально в чертежи не вносил — но от них никто не застрахован, согласно законам Мерфи — вот пусть и отнесутся ко всему критически. И им полезно будет, и мне.

Пока мастера переваривают кипы новых чертежей и вымскивают в них блох — есть время навестить царевича.

Отчалили в Холмогоры после заутрени — тут вообще большинство дел так начиналось.

Небольшой бот с тремя парами гребцов, не торопясь, наигрывал на ксилофоне Двины мелодию тягучего тумана шестью палочками весел. За лопастями весел, при каждом гребке, закручивались водовороты, и убегали за корму, постепенно исчезая из глаз в тумане и растворяясь в воде. За водоворотами наблюдать было крайне интересно — они как водомерки бегали по поверхности воды, в произвольном направлении и даже бывало, гнались за ботом. Правда, в последнем, не уверен — так как следующим, после водоворотиков, воспоминанием стали уже Холмогоры. Неделька выдалась еще та — даже странно, что преследовали всего то мелкие завихрения воды.

На причале нас никто не встречал. Не очень то и хотелось. Зато есть шанс тайно прокрасться в корабельную школу и сказать «Бууу!». Прокрался. Школа жила своей жизнью, с чердаков казарм доносились то речитативы церковных преподавателей, то путанная речь инструкторов, а то и невнятные ответы курсантов. Дневальные, кстати, на первом этаже казармы отсутствовали. Можно считать, что зачет по Уставам мои офицеры заочно завалили. Пошел в штаб, чинить разносы и интересоваться планами занятий.

Юнги, как выяснилось, занимались в порту, на натуре, так сказать. Возвращаться в порт было лениво, до обеда имелась еще масса времени — начал со вкусом разносить увиденные в школе недочеты. Прервался только на перекрикивания у ворот, в которые заходили юнги и пара моряков вместе с боцманом Яном. Заходили толпой. А перекрикивались с нарядами семеновцев, плотно обложившими школу по периметру.

Вышел на встречу этой радостно галдящей толпе. Подождал, пока веселье не разобъеться о мой хмурый вид и не затихнет.

— И как прикажете все это понимать? — зашипел змеей — Капрал Романов! Почему вверенное вам подразделение не отвечает укладу установленному для армии и флота государем нашим? Да вы вообще этот уклад изучали ли? Или слово государя для вас уже не указ?

Постепенно распалил себя до нужных кондиций и устроил разнос. Царевичу досталось по первое число — он еще ерепениться пытался, видимо не знал, что в армии и на флоте есть одно железное правило — «Ты начальник, я дурак». Теперь знает.

Рикошетом попало и остальным, особенно Яну — он то точно Уставы читал. Пообещал устроить назавтра смотр всему училищу, и чтоб не смазывать впечатления — ушел из школы в город, были еще дела на рынке и у мастеровых.

На рынке торговался с продавцом шелка — очень уж дорого хотел. Была идея внести в форму дополнения, а то одинаковые черные бушлаты действительно не отражали деления по подразделениям. Вот и хотел ввести разноцветные платки, на подобие пионерских галстуков. Даже помнил, как узел на галстуке вязать — правда, для бушлата это было не так актуально.

Для абордажников хотелось оранжевые платки — их в волнах будет хорошо видно. Для штурмовиков можно зеленые. А пловцам синие, как вода. Хотя, тут вернее были бы черные — но черное на черном не создаст должного впечатления.

А шелковые хотел из нескольких соображений, в том числе и как первое средство при ранениях. Вот только торговец шелком совсем озверел — плохо, когда о благосостоянии покупателя хорошо известно продавцу. Стал задумываться о льняных платках.

В мастерских кожевенников завис надолго — обсуждали кожаные гидрокостюмы, и маски с круглыми стекляшками глаз. У меня хорошо отработана технология выпиливания из стекла кружков для линз. Потом еще и торговались до одури — эти тоже посчитали меня Рокфеллером. Посему, придя к знакомому мне мастеру-обувщику выложил ему в лоб, что надо и сколько готов буду платить. Нужны были ласты, а платить за них буду как за берцы. Не тут то было, начались стоны, что китовый ус ноне дорог, заказ не профильный и так далее. Угу. Будто не в поморье живем. Обещал лишить его мастерскую всех заказов на берцы. Да, шантажист — а с этими жуками по иному не получается.

Вернувшись на стрелецкий двор, от которого теперь осталось одно название и наполненность семеновским полком, получил приглашение на аудиенцию к архиепископу. Опять останусь голодный, с его то разносолами.

Афанасий высказывал озабоченность. Высказывал долго и со вкусом, мне даже стало стыдно, что половину прослушал банально задремав. Хорошо, что научился дремать с открытыми глазами, и еще поддакивая, если в забортном шуме речей возникали паузы. Хотя, у архиепископа обычный комплекс наседки. Настоял на своих предыдущих решениях — всю школу, в том числе и юнг, отправляем через месяц в Белое море.

Расстались недовольные друг другом. Афанасий, понятно почему, а мне хотелось выспаться и чем ни будь заесть голодное бурчание желудка, после этой аудиенции. Еще надо будет продумать речи при завтрашнем разносе в школе. Они у меня научаться любить Родину и ходить строем. По хорошему, еще надо пару лекций прочитать. Но буду уже смотреть на месте, как с разносом уложусь. Заколдованной оказалась и дверь в казарму стрельцов. До нее мне так же не удавалось добраться. На этот раз озабоченность решил выразить полуполковник. И он, судя по неторопливости, и тяжеловесности высказываний был сыт и вполне выспался.

Ощутил себя настоящим подвижником — то есть злым, голодным и не выспавшимся, однако, продолжающем стоять на своем.

От полуполковника вышел уже под холодное, звездное небо. Жизнь в Холмогорах замирала намного раньше, чем в Вавчуге. И дополнительным освещением тут не баловались. Ночь разгоняли лишь одинокие, и редкие огоньки в окнах — из которых самым ярким можно было считать свечение углей моей трубки. Спать уже не хотелось. Хотелось делать гадости.

Пошел к школе, провожаемый остервенелым лаем собак. Школа сладко спала, переваривая впечатления от очередного дня и сытный ужин. Дневальный по штабу присутствовал, но нашел его с трудом. С еще большим трудом разбудил. Удержаться, и не пристрелить, кого ни будь, стало соответственно в три раза труднее.

И тут впал в абсолютное спокойствие. Объявил дежурному, что по школе объявляю учебную тревогу и в течении пяти минут жду, исполнения. Игнорировал растерянный вопрос дневального — «А что делать то надо?», развернулся к нему спиной, пошел на плац, демонстративно глядя на часы и сбрасывая с бобышек ремешки застежки кобуры.

В пять минут, безусловно, никто не уложился. Через пять минут только начали заполошно бегать капралы. Полуодетые курсанты кучковались по всему плацу и испуганно косились на мое недовольство, распухающее облаком вокруг флагштока.

Зато через двадцать минут школа умудрилась принять некоторое подобие строя, недостатки которого скрадывала темнота, и теперь не знала, что делать дальше. Мрачной тенью в ночи вышел на середину плаца.

— Плохо. Очень плохо господа курсанты. За то время, пока вы собирались тут — враг, со скоростью в 20 узлов способен дойти от горизонта, после того, как его обнаружат наблюдатели, прямо к вашим теплым койкам. И теперь он разносит бортовыми залпами суда в порту и вам придется бежать на них под ядрами и залпами картечи. Вы понимаете, что своим незнанием только что сгубили наш флот на рейде? И теперь вам нечем ответить противнику, неторопливо выбрасывающему в порту десант! Вы понимаете, что моряки, опоздавшие применить свои знания — просто не нужны! Совсем не нужны! Посему! Вскоре проведу еще несколько тревог, а коль повториться то, что узрел этой ночью — школа будет распущенна, и набраны новые курсанты. Весь состав расформированной школы отправляю на правеж к государю. Это все. Разойтись.

Отошел обратно к флагштоку, ожидая, что ко мне подойдут капралы и поинтересуются, какими, по моему мнению, должны быть действия школы по тревоге. Разочаровался окончательно — все обходили меня десятыми кругами, и считали, по-видимому — что князь просто беситься.

Школа вновь затихла, настороженно поглядывая на меня, по прежнему расхаживающего по плацу, и пытающегося совладать с мыслями пошедшими враздрай. Опять остро чувствовал утекающее время и свою неспособность делиться почкованием на множество, пусть маленьких и забавных, но инструкторов.

Утро застало в штабе. Заночевал в школе, так и не придумав процесс почкования. Утро тут начиналось вне зависимости от восхода солнца и степени высыпания. На заутреню собирались явно быстрее, чем по тревоге. Очередной кирпич в кладку утра, которое добрым не бывает по определению.

К завтраку прибыл архиепископ, явно вызванный кем-то из персонала, видимо планировали от меня им прикрыться. Потер руки в предвкушении. Хотели от меня нескольких вводных лекций? Теперь получите! В том числе и о порядках. А архиепископа попрошу стоять рядом и подтверждать отсутствие ереси.

До обеда вещал теорию, после обеда занялись практикой. Сразу сделал вывод, что тут не хватает нескольких инструкторов из морпехов. И надо просить полуполковника выделить пару инструкторов по шагистике. Ничего, еще не все потеряно!

День промелькнул как скорый поезд, вечером мне опять высказывали озабоченность. Афанасий даже отвел в сторонку, и пригрозил — что если не перестану кидаться на людей, то он напишет письмо в Москву и велит Тае возвращаться. Было бы неплохо. В ответ разложил ему действия школы по тревоге и привел несколько примеров их прошлой летней кампании, насколько быстро может затонуть корабль — и такая вальяжность для матросов это гарантированная смерть. Как, впрочем, и их незнание своих действий по разным вариантам тревоги. А через месяц царевич это все на себе прочувствует. Да, и решения не изменю, пока меня не снимут с командования флотами! Ну, а дальше просто препирались. Но уже без энтузиазма — Афанасий уже не молод, и за день устал много больше меня. Можно считать, что молодость победила мудрость с разгромным счетом. Просто перекричала.

Еще два дня потрошил школу. Приписали всех курсантов по кораблям и службам порта — причем, по разным вариантам тревоги, начиная от боевой тревоги и заканчивая авральным затоплением. Потренировались. Лично мне — не понравилось, так что, курсантам потом не понравилось много больше.

Зато третью ночь моей бессонницы ознаменовали большим авралом. Специально сделал вид, что ушел спать к семеновцам. Школа явственно и облегченно вздохнула за спиной. Наивные.

Ночью ворвался в штаб и, тряся полусонного дневального, объявил учебную тревогу «Нападение на порт». Порадовался автопилоту дневального. Он спал на оба открытых глаза, но начал выбивать тревогу на двух, подвешенных для этих целей, полосах железа практически не фальшивя в ритме. И это, несмотря на то, что сами ритмы сигналов мы отрабатывали только вчера.

Засек время. Школа высыпала на двор, формируя экипажи и устремляясь через ворота в порт. Время они показывали похуже, чем на прошлых, показательных, тревогах — видимо, действительно спокойно спали, а не дремали одетые, как практиковали раньше.

Порадовали горожан очередным ночным топотом. А потом облагодетельствовали еще и спящие команды кораблей, грохотом рассыпающихся по боевым постам экипажей. Но команды кораблей уже были научены горьким опытом, посему, ограничились несколькими непотребными фразами и попытались завернуться в своих гамаках плотнее. Не повезло только дежурным нарядам — им приходилось уворачиватся от пробегающих и подпрыгивать, спасая ноги от падающих, в спешке, деталей. Очень хотелось дать команду выбирать швартовы, и выводить суда от причалов. Вместо этого, начал бегать по кораблям и орать вводные о том, что из-за медлительности улиток, выдающих себя за моряков, враги успели дать несколько залпов по нашим судам. Так что, вот вы и вы — заделываете пробоины в трюме, а у вас на борту пожар от грота до бизани. А вы что мне улыбаетесь! Щас у вас пробоины будут вместе с пожаром! Впрочем, они у вас уже есть! Вперед! А вы что? Серьезно считаете, что пожар можно залить тремя ведрами? Поздно, он у вас разросся от бизани до фока. И меньше чем по дюжине ведер на человека не пытаться мне вылить! И полные их зачерпывайте! А на возмущение заливаемой в трюме команды внимания не обращайте, у меня с этими бездельниками будет разговор позже.

Славно повеселились ночью. Взбодрился. Точнее, взбодрили курсанты, обнаружив, что если плескать водой на пожар как следует и в нужном направлении — то до меня долетает. Ничего. Пожары после этого на кораблях заметно прибавились, а дыры в трюме стали появляться в угрожающем количестве.

Утром уезжал в Вавчуг. Перед этим построил состав школы на плацу, обозвал птенцами орлов, у которых еще есть шанс опериться. В школе обещал появляться почаще, и подгадывать свое прибытие к ночи. А еще, пришлю скоро в школу несколько инструкторов-морпехов. Вот они, в отличие от меня — настоящие звери. Но слушаться их рекомендую беспрекословно, иначе из пробоин и пожаров вылезать вообще не будете. Надеюсь, слитный стон из рядов курсантов мне просто показался.

Пословица про радость в душе после гадости ближнему своему имеет под собой основание. Весь обратный путь в Вавчуг спал с приподнятым настроением и видел прекрасные сны. Не помню какие, но замечательные.

Вавчуг встречал бурной деятельностью у причалов. Поморы занимались своим любимым делом — потрошили морского зверя, вытаскивая из него вкусности и пряча их в портовые склады. В роли зверя на этот раз выступали несколько ладей, прибывших из Архангельска. Судя по количеству судов, прибыл не рядовой караван с припасами, а вернулся из Архангельска Осип Баженин — он всегда ехал, вроде по делу, а возвращался нагруженный так, будто его дело было непосредственно к «Рогу изобилия». Вот только попрекать его — язык не поворачивался. Может, только благодаря такой его хозяйственности на заводе можно было найти, порой, самые необычные вещи. И людей. Людей брат Баженин сманивал со всего поморья самыми бессовестными обещаниями. При этом он иногда ставил меня в тупик — помню, привез он артель добытчиков слюды с Вайгача. И куда мне их, спрашивается пристроить? Понимаю, что слюда на Руси, а особенно на западе, ценилась очень высоко, бывало, до 150 рублей за пуд доходила, благодаря прозрачности, размерам и морозным узорам редкой красоты. Но нам то зачем? Ведь совершенно не наш профиль! Тем более, в добыче слюды мастерство добытчика напрямую влияло на цену — а привезенные мужики явно умели это делать, судя по образцам, которые они мне показывали. И что с ними делать? Приставлять мастеров к другому делу — это расточительство. Пришлось расширять художественный цех — теперь мужики ругаются с моими дизайнерами и указывают им, какую слюду и куда лучше вставить, да какой стороной, чтоб рисунок заиграл. А потом едут добывать слюду нужных оттенков и узоров. Тут, правда, есть свой подводный камень — все, что длинной и шириной больше аршина, то есть 71 сантиметра — надо в казну сдавать, а самим выкручиваться кусочничеством.

Посмотрев на декоративное зеркало, облагороженное позолотой и слюдяными вставками — тяжело вздохнул, даже продавать такое было жалко. Но мастера отмахнулись, что они еще только прикладываются, как ловчее наш перечень диковин облагородить — а вот когда в силу войдут … И это было давно. Судя по тем диковинам, которые теперь видел при скоростной, на бегу, инспекции складов — мастера приуменьшили свои таланты. По крайней мере, увидев слюдяной раструб граммофона — чуть не кувыркнулся. Красотища. Так и клептоманом недолго стать.

Пока Осип привозил мастеров горных дел — им всем находилось применение, тем более, завод тогда остро нуждался в кадрах. Это сейчас с людьми полегче — а тогда был полный завал. Но когда он привез артель ловцов жемчуга с устья Сюзмы — меня чуть не хватил Кондратий. Если честно, даже не подозревал, что тут еще и жемчуг добывают. Оказалось, не просто добывают — а именно отсюда пошла мода на усыпанные жемчугом кафтаны, платья, головные уборы и даже обувь. И добывали жемчуг в устьях множества рек по Летнему и Терскому берегу. Причем, самое лучшее зерно отсыпали государю. Вот это, собственно и привело бригаду добытчиков к Осипу. Жемчуг, для государя, отбирали судные целовальники — и некоторые зарывались, забывая, что государь указывал о десятом, самом лучшем зерне. Порой прибирали, весь десяток. Поморы, народ терпеливый, но и себя не забывают. Вот и обзавелись мы совершенно непрофильной артелью. И к делу, для них родному, ее было не приставить — с целовальниками артель рассорилась капитально. Тогда нашел им дело в сборочных цехах, хоть и было жаль так расходовать таланты. Зато теперь знаю где искать инструкторов для пловцов.

Даже интересно, кого на этот раз сманил Осип. И это любопытство смогу вскоре удовлетворить — наша лодка ткнулась в борт ладьи, так как все причалы были заняты, да еще и не по одному разу. Пока швартовались к ладье и перебирались на причал — перебрасывались новостями с артелями транспортников. Осип действительно вернулся, кто бы сомневался, увидев такое оживление в порту.

Пока слух о моем возвращении не достиг завода — можно успеть посетить брата Баженина. Давненько его не видел. Соскучился. Мои отношения с Бажениными уже давно, и как-то незаметно, переросли из деловых в дружеские. Было такое чувство, что меня вообще приняли, как младшего брата. Напрямую об этом никто не заикался, но ощущение такое возникало. Ничего не имел против, иметь старших братьев всегда хорошо, хоть и не всегда приятно.

В предвкушении радостной встречи и новостей крался к дому Бажениных. Именно крался, так как, чем незаметнее туда проберусь — тем больше времени будет спокойно поговорить и просто расслабиться за самоваром.

Наивный. Вавчуг, в полном составе, явно подхватил вирус суетливости. Понятно, что от меня вирусов можно было нахвататься самых необычных — однако, население тут удивительно крепкое телом и здоровым питанием, приправленным лечебными травами, так что раньше все обходилось. А теперь у них пропал иммунитет на размеренный образ жизни. И это в то время, когда мне только-только удалось вылечиться от мельтешения. Есть опасение, что эта пандемия вызовет у меня рецидив.

Осип носился по всему дому, периодически выскакивая во двор и рассылая приказчиков. Такую суету было грех портить своим присутствием, но, будучи прямо с воды — хотелось горячего чаю. Испортил.

Точнее попытался. Меня заметили, Осип обрадовался, секунд пять выражал восторги, а потом попросил подождать его в горнице, там мне и чай найдут, и к чаю чего ни будь, и даже к обеду — хоть еще и рано. На этом счастливое воссоединение окончилось, и моим уделом стала огромная, пустая, светелка с одинокой кружкой чая. Не то, чтоб кружка была совсем одинокой — ей в компанию выносили все новые и новые миски с печивом и снедью, тем не менее, не хватало самого главного — компании.

Пересел вместе с кружкой к окну, и стал прикидывать, глядя на беготню дворни, сколько у меня есть времени, пока сюда не потянется тонкий ручеек мастеров с важными и архисрочными делами. Выходило, примерно с час, если на крыльцо выходить не буду и менее получаса, если выскочу покурить. Курить в доме, Баженины запрещали — они вообще относились к пусканию бесовского дыма по церковному, с яростным неодобрением. А курить хотелось. Уже выработался условный рефлекс — позавтракал, чаю с пирожками выпил — надо покурить. Вот и боролся, сидя у окна, с условными рефлексами.

Осип ввалился в светелку раскрасневшийся, и продолжающий отдавать распоряжения кому-то за дверью. Потом он скинул на лавку меховую безрукавку, присаживаясь к столу

— Здрав будь, еще раз, княже. Не серчай, что меж дел тебя встретил. Дела то все наши, да отлагательства не терпящие…

Слушал Осипа и усмехался — как мне это все знакомо! И ведь моими словами высказывается. Скоро можно будет деловой словарь Вавчуга составлять, и для сокращения словесных объяснений просто говорить «пункт 472». А знающий человек ведает, что в этом пункте сказано «Совершенно нет времени обсуждать эту ерунду, рекомендую подумать еще раз и заглянуть на следующей неделе».

Прервал Баженина.

— Осип, все понимаю, не надо извинятся. Давай, о делах и поговорим, коль время мало.

И поговорили.

Что можно сказать? Много воды в Двине за два года утекло. Очень много. Аж 220 кубических километров. Такого объема хватит утопить весь Архангельск, с пригородами, в слое воды толщиной более пяти километров. Однако этого не хватило утопить обиды архангельских купцов. Шоколадку, для этих обиженных шкуродеров уже придумал, но на визит в Архангельск сил в этом месяце явно мало. Займусь русским купечеством ближе к осени. Буду их, так сказать, считать по осени.

По законам жанра, к ложке дегтя должно прилагаться нечто сладенькое — весь сконцентрировался на вопросе.

— Ну а порадуешь то чем? Не томи, вижу, как в бороду ухмыляешься.

— Ты в письмах сказывал, масло земляное ищешь? Так привез тебе с Ухты чутка, на пробу, да людишек к нему знающих.

Чего! Нефть? Откуда?!

— Осип, а ты не ошибся часом?

— Да ты сам в порту на бочки глянь. Да артельские сказки послушай. Печорцы масло с реки уж не первый год собирают. Коль интерес есть укажу артельцев к нам кликнуть.

— Есть интерес, Осип. Вели сзывать. А пока дальше рассказывай.

Баженин выглянул за дверь, выкликивая дворню. Пока закручивалась новая суета — перебирал кладовки памяти. Память пожимала плечами и намекала, что она отнюдь не бездонная и не в курсе. Самое смешное, что бочки с маслом на складах это еще не показатель — меня с нефтью никто не знакомил и как она выглядит, представляю только по фильмам. Ну, еще на запах надеюсь. Интересно, а как пахнет сырая нефть? Явно ведь не бензином.

Осип уселся обратно за стол, и мы перешли к обсуждению дел финансовых.

 

Глава 4

Обиды купцов не помешали им использовать заморский интерес для раскручивания Архангельской ярмарки. Если раньше оборот ярмарки доходил до двух миллионов рублей, то теперь он приблизился к трем. И это притом, что Петр чахнет над поступлением в казну налогов менее чем на три миллиона. Безусловно, такой оборот активировал наши вспомогательные дела, начиная с кредитования и заканчивая перевозками. Причем, перевозки по Двине возросли кратно, и остро стоял вопрос речных барж. И этот вопрос стоял не один, его даже не очень то видно было в строю более рослых вопросов, так, подпрыгивал кто-то на задних рядах. Вот этот строй и маршировал мимо нас с Осипом, пока ждали ухтинцев.

Мужики заходили в светелку, ломая шапки и не зная, как себя вести. Слухи о Вавчуге ходили разные, частично мне о них Надежда рассказывала, и народ не знал, то ли тянуться к новому, то ли креститься от него. Пока обходились без «охоты на ведьм».

Рассказывали артельщики обстоятельно, перед глазами так и вставали нефтяные ключи, бьющие со дна рек. Правда, по мере рассказа ключи превратились в ключики, а их биение перешло в просачивание. Без скважины они мне будут нефть на одну канонерку пару лет собирать.

Перед мысленным взором возникла таежная река, окруженная непролазными лесами, и на глади реки соткалась шельфовая буровая вышка. Потом вышка гордо огляделась вокруг, увидела девственную непролазность, перевела взгляд на себя, замечая массивные элементы конструкции — покрутила пальцем крана у навершия буровой башни, видимо, заменяющей ей голову, и канула в будущее. Оставив после себя только маленький колодец-кессон, который реально будет срубить над местами ключей и опустить на дно, тем самым, увеличивая добычу и улучшая экологию. А если еще и воду вычерпать, после чего углубить дно … На суше именно так колодцы и ставят — кладут несколько венцов сруба, подкапывают под ними землю, сруб проваливается. Наращивают сруб сверху и еще подкапывают снизу. Так и углубляют колодцы. Но на воде все это сделать будет много сложнее. Хотя, попробовать можно. Глубоко не выйдет однозначно, но, даже сняв верхний слой, наверняка оживим нефтяные ключи. Только насосы нужны мощные — качать эту смесь воды и нефти. Еще нужны будут отстойники, и водяные колеса, для привода всего этого в действие и … Ладно, подробнее подумаю позже.

Обсудил с артельщиками новые варианты добычи и отпустил их в рабочий поселок. Тут было не принято сразу спрашивать решения — пару дней мужики должны подумать, а потом поговорим еще раз.

Вернулись с Осипом к обсуждению нашего парада вопросов. Однако вызов артельщиков засветил мое местонахождение, и на дворе Осипа начали собираться страждущие напутствий мастера.

Первым дорвался до княжеского внимания староста деревни — его просто никто в расчет очередности не брал, и пропустили в дом. А этот хитрец деловые бумаги под кафтаном прятал, делая вид, что он на минутку и к Осипу. Ага, минут сорок разбирали жалобы и хотелки деревни. Еще хорошо, что староста с Надеждой предварительные работы провели — а то и на день можно было завязнуть.

Как обычно, народ требовал хлеба и зрелищ. Почему только с меня? Хотя, над вопросом детских садов, как и школ с продленкой надо будет подумать, это действительно многим женщинам развяжет руки — а у нас впереди еще одно расширение. Другая часть просителей хотела прямо противоположного — но таких велел отправлять на исповедь к святым отцам, пусть они рассказывают, каким таким бесячим промыслом мы тут занимаемся. Ну да, пахнет серой, и что? Если этих просителей накормить ведром гороха — вокруг них так же преисподней будет попахивать — это еще ничего не значит.

Были и третьи. Занимающие промежуточную позицию. Валом на завод они идти отказывались, но готовы были выполнять подряды на дому. И таких было много. Не помешает разработать для них производственные циклы — делать детали на заводе, а собирать отдавать надомникам. Да, так будет дороже и сложнее — зато снимет напряженность. Прорывных технологий надомникам не светит, но собирать те же дельные вещи для кораблей — почему бы и нет.

Была и еще одна прослойка в этой третьей волне. Люди, занимающиеся своими промыслами, и желавшие делать диковины, но своими, привычными для них методами. А мне соответственно вменялось в обязанность придумать таковые диковины. Моего мнения, как обычно никто не спрашивал.

Дааа, накопилось проблем за два года. И это явно еще не все, пачка листов у старосты толстая, просто он забросил пробный шар и ждет реакции. А на улице ждут мастера.

Не буду делать из светелки Бажениных филиал заводоуправления. Попрощался с Осипом, на ужине обещал быть, но не уточнил на каком — имелись обоснованные подозрения, что не в ближайшее время.

Неделя прошла в угаре. Хорошо, что стал вести списки дел на предстоящие дни, без этого брала оторопь, и опускались руки. Обе сотни абордажников отправил в Холмогоры, кратко напутствовав, что от того, насколько быстро и хорошо команды моряков будут справляться со всяческими проблемами на борту — напрямую зависит жизнь морпехов. И если свои жизни мои абордажники ценят — рекомендую проконтролировать, чтоб моряки, разбуженные среди ночи, могли все действия выполнить одной рукой и с закрытыми глазами. На разбуженных посреди ночи — акцентировал особо. Да и самим абордажникам не помешает уметь действовать по тревогам.

Из школы, так как она не резиновая, просил прислать в казармы абордажников две сотни курсантов, самых сметливых, да к знаниям тянущихся. Буду их на заводских мастеров натравливать, а потом, когда закончим строительство первой подстанции — они на ней будут работать. Мне механики для канонерок нужны не меньше, чем пушкари.

Подстанцию начали строить — пока, только в виде здания и фундаментов для коловратных машин и газогенератора. Как и начали строить новые цеха. Станки для этих цехов находились еще в состоянии деревянных моделей, на которых отрабатывали кинематику и готовили литьевые формы. По новому проекту завода — в нем впервые появятся двухэтажные каменные цеха. Строители взялись за завод с энтузиазмом. Даже землекопы уже примеривались к береговому участку Вавчуга на предмет каналов. Примеривались в буквальном смысле — тренировались пользоваться теодолитами. Принцип у теодолита элементарный — прицел от пистолета на поворотной рейке, к которой снизу подвешен груз на палке. Вся эта конструкция стоит на деревянной треноге и через нее можно целиться на линейку с крупными цифрами, которую невдалеке держит второй человек. Линейку надо держать вертикально, ориентируясь на пузырек воздуха в стеклянной пробирке. И если прицелиться точно, то можно узнать, по линейке, разницу высот между местом, где стоит тренога и линейкой. А, используя компас еще и привязать эти точки высот на местности. Ключевое слово тут — точно прицелится. Наш первый теодолит точностью похвастать не мог, и ему на смену уже делали теодолит с оптическим прицелом, на который были и милитаристские планы — вот такое двойное использование технологий. И, самое смешное, что теодолиты надо было так же «пристреливать» у уреза воды, регулирую положения прицелов — иначе они врали немилосердно. Остальной инвентарь для землекопов еще ждал изготовления. В том числе, инвентарь очень ждал первых катаных листов железа. Надеюсь, что дождется еще этим летом.

Остальной завод играл в деревянные игрушки. Корабелы второй день запускали кораблики. Модель обводов канонерки пускали вначале в бассейнах лесопилки, а потом и в Двине, таская ее за лодкой. Модель была грубой, только обводы и положения центров тяжести — другую, настоящую модель, делали, по традиции, подмастерья корабелов.

Остальной завод играл каждый в свои игрушки, начиная от моделей оружейников к 100 мм гладкоствольным полевым орудиям, и заканчивая стекольщиками. Которые, правда, деревянных моделей не делали, выполняя макеты ламп и отражателей для прожекторов под свечи Яблочкова в стекле — но пока гнали один брак, и можно было считать, что и они еще только примериваются.

Завод, с облегченным вздохом, погрузился в ностальгию авралов прошлых лет. Забыта была солидность, которую воспитали за эти годы святые отцы вместе с управляющим. Опять появились обрывки бумажек, на которых черкали и перечеркивали результаты экспериментов. Заявки в заводоуправление посылали теперь краткие, можно считать, только требования, с привязкой к заказу, которым цеха занимались в настоящем. А подмастерьев управляющего, если они приходили за конкретизацией, посылали более развернуто, чем было в заявке. Мастера и от заявок предпочли бы избавиться — но тут уже пришлось мне отстаивать нововведения волевым решением — негоже, ради скорости рушить пару лет систематизации. Управляющий и так прибегал каждый день жаловаться, потрясая пустыми заявками, у которых в графе «Для чего» стоял всеобъемлющий ответ — «Чтоб було!».

Вспоминался анекдот про Ржевского, когда он пришел и все опошлил.

Нелишне заметить, что кроме управляющего, мне проблем хватало — так как был основным генератором дурмана для этой вечеринки, и за добавкой ко мне не то чтоб подходили, скорее просто не отходили. Спать, при этом, считалось роскошью.

Еще даже первых отливок корпусов и роторов коловратных машин не выполнили, а мастера уже стояли в очереди на крутящий момент от них, и все свои планы строили, отталкиваясь от этого, так как водяные колеса Вавчуга были выжаты досуха, и дальнейшего развития заводу дать не могли.

Святые отцы сдались на третий день вечеринки и попросили подмоги у своего начальства. Правда, подмога к ним прибудет не скоро, с водным транспортом и речными баржами надо будет срочно что-то сделать. Накидал для корабелов эскизик, пусть думают — не все же им в кораблики играться. Они, правда, заложили еще один фрегат по контракту, а второй эллинг зарезервировали под канонерку. Ничего, пусть ищут способ, как выкрутится — это еще цветочки. Намекнул им, что на барже отработаем методики для канонерки, и винт, заодно, испытаем. Мастера только глаза закатывали и рвали жиденькие бороды. Жиденькие, так как такие разговоры у нас теперь каждый день случались.

Полк не мог остаться в стороне от праздника жизни, и старался внести свою лепту. Абордажников отправил в Холмогоры, но оттуда прибыли еще более шебутные курсанты которые внесли заметное оживление в цеха, где им пытались приложить руки к делу. Однако по возрасту, курсанты страждали прикладывать нечто иное, и совсем к другим делам — в результате пришлось усиливать патрули и выслушивать жалобы старост обоих поселков. А еще и морячков слегка подлечивать.

Самое смешное, что по моим меркам они ничего худого не делали — ну там с девчонкой посидели, да за ручки подержались, дело житейское. До того, что с моей колокольни виделось как действительно непорядок — дело не доходило. Но у местных, колокольни были явно гораздо выше, и видели они дальше. Приходилось тратить время на внушение и тем и другим.

Пловцы перенимали опыт от ловцов жемчуга, и тренировались, под руководством морпехов первой сотни, обученных тайным. Оборудование для первого десятка ихтиандров ждали со дня на день. Правда, за глаза эту сотню называли не иначе как лягушками, но надеюсь, не приживется. Хотелось бы чего-нибудь более героического — «Пираньи» например, или «Морские Львы», на худой конец. А то сообщения в газетах о том, как героический экипаж лягушек пустил на дно очередной линкор, будет иметь бледный вид. А газеты будут обязательно — Василий Киприанов даже побожился, что его типография готова этим летом к ежемесячному выпуску «Ведомостей». Вопросом о журналистах он еще не озаботился, ну да ничего, пока будут слухи и сплетни перепечатывать и по факториям рассылать — а потом глядишь, и люди появятся охотящиеся не за пушным зверем с ружьем, а на новости с пером. Точнее, с перьевой ручкой. Даже конкурс организую, с вручением золотой, позолоченной на самом деле, перьевой ручки за лучшую статью года. Но заниматься этим вопросом более подробно нет сил — на меня и так осуждающе косятся обделенные вниманием. Например, те же штурмовики полка, которые остались не у дел в этом водовороте новшеств, и им было обидно. Они, конечно, тренировались по общей программе, но им явно хотелось большего, и они избрали интересный способ обратить на себя внимание. Теперь, мимо бегающего по всему заводу меня, стали проходить парадным строем штурмовики, при этом они вызубрили единственную в полку книжку нового устава и браво отдавали мне честь на ходу. Приходилось соответствовать. И все бы ничего, но экипажей штурмовиков аж шестнадцать, и они умудрялись подлавливать меня по несколько раз за день.

Намек понял. Если штурмовикам не найду игрушку — то они будут ходить мимо меня строем весь день. Задумался. Потом собрал листы и свои старые наброски, забаррикадировался в штабе полка и велел морпехам никого ко мне не пускать кроме дневального. Зря, кстати, для дневального сделал исключение — мастера тут же начали через него записки передавать, уж и не знаю, чем они морпехов умасливали.

А утром сидел в штабе с красными как у крыса-альбиноса глазами и решал политический вопрос.

Ночной мозговой штурм, опираясь на мои предыдущие наработки, принес красивое решение. На столе, прикрытый уже не выветривающимися клубами трубочного дыма, лежал эскиз штурмового карабина. Оружие получилось на удивление ладным, гармоничным и, к сожалению, простым. Вот эта простота и заставляла думать над политическими вопросами, прикидывая, сколько времени понадобиться забугорным коллегам на повторение шедевра. По всем прикидкам, получалось, что немного. Но к войне шведы перевооружиться успеть не должны. Хотя, со святыми отцами проведу отдельную беседу.

Залюбовался рисунком. Было в нем нечто законченное и расставившее все акценты. Такой гармонии так и не удалось добиться с пушками, а тут как-то само получилось. Начал с того, что нужен нарезной штуцер для штурмовиков, и чтоб с казны заряжать лежа было можно. Добавилось желание еще и стрелять быстро, при этом, постоянно помнил — гильзы, в большом количестве выпускать нет возможности, впрочем, как и бездымный порох.

И вот на столе лежит результат — нарезной карабин калибром 10 миллиметров с револьверным барабаном на 5 патронов дымного пороха и острой, свинцовой пулей, длинной два калибра. Это основа. Причем, ствол карабина расположил прямо на раме, и в него барабан входит не верхней каморой, как это было принято у револьверов — а нижней. Этим достигаю завидной простоты крепления и главное, направление отдачи строго по линии приклада в плечо стрелка. По этому ствол при выстреле подбрасывать не должно. Взводить барабан бойком, а тем более курком, получалось тяжеловато, добавил к механизму взвода вовремя всплывшую в памяти скобу перезарядки легендарного «Винчестера». Получилось самое то! Можно будет перезаряжать карабин не отпуская ладонь от пистолетной рукоятки, просто отбрасывая скобу перезарядки пальцами, и притягивая ее обратно. При этом указательный палец сам, по завершению хода будет дожимать курок. Скорострельность по выстрелу в секунду можно будет смело гарантировать, пока барабан не израсходуется. Барабан пока решил набивать отдельно, привычным для стрельцов и егерей способом. Только в запальное отверстие в торце каждой каморы надо будет втыкать спичку, которую будем делать наподобие коротеньких гвоздиков — она и будет играть роль капсюля.

Благодаря нижнему расположению питания ствола — барабан сверху свободен, и, сбросив фиксатор, его можно вытащить вверх, а на его место поставить снаряженный барабан — такая операция не должна занять больше 10 секунд у самого ленивого. А у опытного — секунды три-четыре.

Так как барабан теперь выступает над стволом, целик прицела сам напросился прямо за барабаном, и место для него там есть — целиться стало удобнее, не надо прижиматься к прикладу.

Прицел, это отдельная песня, которой искренне горжусь. Мало сделать хорошее ружье — из него еще и попадать надо, и желательно, на разных дистанциях одинаково точно.

Целик буду выполнять в виде диска, стоящего позади барабана и частично выступающего над верхней коробкой карабина. В диске несколько отверстий, исполняющих роль целиков кольцевого прицела. Диаметр этих отверстий подбираем из расчета, чтоб весь видимый диаметр кольца занимала ростовая мишень на определенной дистанции. Если мишень в кольце не помещается — значит, она ближе, чем установленный целик. Тогда проворачиваем, по щелчкам, диск до тех пор, пока в новых целиках мишень не будет умещаться полностью — этим самым выставляем дистанцию. Излишне говорить, что отверстия будут просверлены с завышением, согласно дистанциям. Но кроме этого, на диске целиков еще и цифры дистанций нанесены. А нужны они для прицела подствольника. Да-да, под нарезным стволом карабина задуман гладкоствольный миномет, калибра 50мм, с отдельным прицелом в виде планки, поворачивающейся по лимбу, на котором нанесены те же цифры дальности, что и на диске целика. Стрелять из миномета, должно быть, очень просто. Сначала прицеливаемся по противнику из карабина, запоминаем цифру дистанции, упираем карабин прикладом в землю, поворачиваем планку прицела миномета по лимбу на нужную цифру и прицеливаемся в жертву уже вдоль этой планки, через обычный открытый прицел. Ствол миномета сам должен занять необходимое возвышение и направление. Да, конечно, в случае если местность неровная — будет ошибка дальности, но мины все равно далеки от совершенства, и стрельбе по площадям эти ошибки мешать не должны. Хотя, инструктаж на эту тему проведу обязательно, чтоб не стреляли по прицелам из миномета по целям высоко на склонах — пусть в этом случае стреляют по стволу, все лучше будет, чем, если они начнут свои мины себе же за спину забрасывать, или строго над собой.

Для выстрела останется только нажать курок миномета. Мины, заряжаемые с дула, будут иметь свой капсюль. А вот на детонатор для них, сил не хватит. Выкрутился поворотным замедлителем в хвостовике, который, перед зарядкой, надо повернуть на те же цифры дистанции. Более совершенные мины придется оставить на будущее. Ну да ничего страшного. В крайнем случае, полежат мина пару секунд на земле перед тем, как взорваться. Зато, есть реальный вариант устанавливать на замедлителе меньшую дистанцию, и подрывать мины над головой жертв. А главное, такие мины сможем делать тысячами, благодаря их предельной простоте.

Если супостату всего этого не хватит, и он таки пойдет в атаку — то, что от него останется после минометного обстрела и ураганной стрельбы из нарезных стволов, по выстрелу в секунду с десяти секундными паузами на смену барабана — встретят те же подствольные минометы, но уже в роли картечниц. По расчету, залп 200 граммов картечи можно будет делать с плеча, не утыкая приклад в землю. Хотя, гематома после этого может и остаться, стоит попробовать зажимать приклад подмышкой, для этого вида стрельбы. Кстати, подствольник можно снимать и использовать отдельно — эту опцию собирался задействовать для абордажников — будут ходить на абордаж с короткой картечницей, заброшенной за спину. И, наконец, если до этого дойдет дело, в чем искренне сомневаюсь, к карабину можно пристегнуть штык. Сбоку от основного ствола. Штык был навеян далекими воспоминаниями о дежурстве на тумбочке со штыком от карабина. Вот что было странно, оружием у всех наших рот, в мое время, был автомат Калашникова. А на тумбочке дневальные стояли со штыками от карабинов на поясе. При этом самого карабина не видел ни разу. Хороший штык, его и в руки взять приятно было — внушает. В отличие от штык-ножа автомата, который мне откровенно не нравился. Так что, увековечил память о прошлом в штыке для штурмового карабина, только слегка его увеличил, чтоб он занимал, в ножнах, все бедро.

Вот такое получилось оружие штурмовика. И название ему стоило бы дать соответствующее, но с наименованиями у меня всегда были проблемы — остановился пока на банальном сокращении от «Штурмового Карабина». И подвел итог этой ночи, глядя на стол, заваленный эскизами.

— Тебя будут называть «Штукой». Друзья будут говорить, что ты еще та штучка. А враги… с врагами ты поговоришь сам.

Позвал дневального, велел послать за оружейниками — пусть теперь не только у меня будет бессонная ночь. Если учесть, что, решив выпустить в свет Штуку, уже больше не было смысла прятать револьверы — абордажников ждет перевооружение.

А о броневых пластинах, из стали в три миллиметра, вставляющихся в кармашки жилетов — уже договорился с кузнецами ранее.

Вот за такие минуты триумфа самого над собой и люблю возиться со всеми этими железками. Порой, идея только забрезжила — а ты уже знаешь, все получится. И на твоих глазах задумка обрастает железом и раскрывает свои грани. А потом уходит в самостоятельную жизнь, и тебе остается только с гордостью смотреть, как взрослеет твое творение. Ощущение, наверное, сродни воспитанию детей. И гордость испытываешь не меньшую.

Хотя, и проблемы те же. Например, завод в Вавчуге, был моим уже подросшим младенцем, вошедшим в возраст спорщика и бубнилщика себе под нос. Если раньше моим объяснениям внимали раскрыв рот, то теперь на каждое слово у мастеров находилось десять своих. Они, мол, лучше меня знают, как надо делать. Частично, это так. Но в большинстве случаев они еще просто не знают того, что известно мне — и не ведают последствий, к которым могут привести их задумки. По-хорошему, надо бы отпустить поводья и давать им набивать свои шишки, только поясняя, почему у них не получилось — но этот вечный цейтнот со временем не давал такой возможности. Вот мастера на меня и бурчали. Буду надеяться, что это временная подростковая болезнь.

Чтож, такие моменты, на подобие сегодняшней ночи, и существуют, чтоб не скучно было жить. Но и они заканчиваются.

А прочие обязанности остаются — и им плевать на то, что не выспался, что глаза красные и от табака уже тошнит, а от чая просто всплыли все внутренности. Дела требуют к себе внимания. Остается только сцепить зубы и броситься в этот водоворот, находя в себе силы не наорать на волочилщиков, пытающихся пропускать медную проволоку сразу сквозь несколько калиброванных волочильных досок, без отжига. А потом еще и стекольщикам спокойно пояснять, что отражатели прожекторов будут нагреваться как в печи, и мало того, что их надо из стекла с высоким содержанием свинца делать, так еще и отжигать. Иначе, зачем мы, по их мнению, тут целых три печи для отжига соорудили? А вы, уважаемый мастер, ждите, когда мы для стабилизаторов жести накатаем, а до этого никаких пробных запусков! Мы же только вчера об этом говорили! Или это позавчера было? Нет, больше не задерживаю… А вон этого бракодела мне самому хочется видеть! И настроение подходящее… И вам здравствовать, мастер. А скажите-ка мне, как так получилось, что у литейщиков формы разваливаются? Нет мастер, не маленькая трещинка, а запоротая деталь, над которой трудилось множество людей, начиная от углежогов, подготавливающих уголь для домен и заканчивая литейщиками. И труд всех этих людей испорчен из-за Вашей безалаберности. Надеюсь, только безалаберности а не злого умысла. Так что, на первый раз давайте посчитаем вместе, все затраты, которые из-за вас завод выкинул в топку домен, а потом подумаем, как будете компенсировать эти затраты. И давайте сделаем это быстро, мне еще надо к углежогам, раз про них так удачно вспомнил.

Пора переводить углежогов на завод и пережигать уголь тут, привозя дрова. А освободившиеся бригады переведу на валку леса и высадку новых деревьев, иначе через несколько лет, ну даже пусть десятков лет, останемся без сырья для газогенераторов. А газогенератор на заводе заложен огромный. Если честно, заложил его таким просто потому, что не имею ни малейшего понятия о том, какая у него будет производительность. Эксперименты с прокаливанием стружек дали некоторые цифры — с килограмма дров получается 450 грамм жидкости, если пары конденсировать. К этому около 300 грамм угля, а остальное — уходит в газы. Газы, при этом горючие. Применение углю и горючим газам уже есть. Уголь на домны, а газы пойдут топливом для заводской коловратной машины. А вот на конденсат у меня были планы, как на топливо для канонерок.

Дело все в том, что нефть быстро никак не получалась. Артель на Ухту уже отправил, снабдив их деталями и стройматериалами для будущей добывающей платформы, как гордо именовал сруб с отстойниками. Но, по три десятка тон каждой канонерке на одну заправку — артельщики сказали сразу, что могут и не потянуть. А сколько именно потянут — будет видно к следующему году. Вот и искал альтернативу.

Наиболее реальной альтернативой мне показался именно этот конденсат. Если его перегнать при 90 градусах, ну или чуть больше, но только чтоб ниже температуры кипения воды — из конденсата перегоняется все горючие вещества, и получается грамм 150 условного жидкого, и очень вонючего, топлива — смеси уксусов, спиртов и аналогичной гадости, которую гарантированно никто пить не будет. Бензин, и керосин был бы, конечно, лучше. Но у конденсатного топлива есть одно неоспоримое, и решающее достоинство. Чтоб выплавить три сотни тонн железа для канонерки, надо будет минимум те же три сотни тонн угля, которые перегоним на газогенераторе из тысячи тонн дров. Параллельно с этим, килотонна дров даст мне 150 тонн конденсатного топлива, которого хватит на пять заправок канонерке. Так как на одних только канонерках завод не останавливается, и угля нужно много и постоянно — у канонерок сохраняется свой топливный родничок.

Ну а деготь, в остатке, после окончательной перегонки конденсата и выпаривания из него воды — станет просто приятным бонусом на продажу. Еще и золу к делу приставим.

Таким образом, лес будем использовать полностью, не выбрасывая ничего мало-мальски ценного, как это происходит у углежогов сейчас. Более того, стружку лесопилки попробуем прессовать в брикеты, и использовать как топливо.

В перспективе, снабжу газогенераторами сельхоз артели, будут они сено мельчить и прессовать на гранулы, а потом использовать их как сырье для перегонки конденсатного топлива и прочих вкусностей от газогенераторов, в том числе тепла, а со временем и света.

Излишки тепла заводской газогенератор будет сбрасывать в общественные бани, прачечную и сушильные цеха, где, уже договорился со старостами, будут сушить дары леса, моря и подсобных хозяйств. Все это еще надо построить, но уже сейчас надеюсь порадовать зимой морпехов супчиками из сушеных грибов, лично мне такие блюда очень по нраву, особенно, с густой, томленой до желтизны сметанкой.

Пришлось сдерживать улыбку, так как все эти мысли проходили параллельно с разносом мастера формовщиков, и подсчетами его долгов.

Количество дел не позволяло делать их последовательно и приходилось думать сразу несколькими потоками. Вот сейчас — пойду к угольщикам, и буду раздавать им указания, а параллельно придется подумать над проблемой рабочего поселка. Там перекос с соотношением полов в сторону катастрофического преобладания мужского населения, со всеми вытекающими последствиями, которые успел оценить на примере моряков. Вроде, не моя проблема, и есть ее кому поручить — вот только не любит тут народ далеко вперед заглядывать. Ну, соберут они девиц по всей России и что? Для них проблема на этом исчерпается, а на самом деле, это только вершина айсберга. Мне нужно будет расширять цеха, где работают женщины. Вязальный цех открывать, который уже давно хотел — чтоб самим трикотаж выпускать, а не закупать его за границей. Это тянет новые, вязальные, станки, которые еще придумать надо. Про новое жилье даже не упоминаю, это вообще во главе угла. Если бы правительство моего времени выдавало каждой молодой паре муниципальное жилье, как подарок к свадьбе — проблем с рождаемостью страна бы не знала. А если еще и на рождение ребенка давали жилье побольше — на такое правительство молодые бы просто молились, и никакие деньги, по рождению ребенка, не смогут так поднять рождаемость, как самая маленькая квартирка, пусть и не в собственности, но свой угол.

Наступать на те же грабли был не намерен, и следовало об этом задуматься заранее, так как дело это, хоть и нужное, но очень дорогое. И детские сады со школами, на этом фоне смотрятся уже мелкими расходами. А еще и снабжение. Да и развлечения народу скоро захочется, а то бить морды по вечерам на берегу Двины «Вавчугцы против рабочего поселка» уже поднадоело. Буду, для начала, две футбольные команды создавать, пусть молодцы себя в новом амплуа попробуют. А как подумаю, о девичьих группах поддержки, в платьях до полу и строгих платках, размахивающих мохнатыми помпонами — сразу становится интересно такую игру увидеть. Для сексуальности группам поддержки можно даже подолы укоротить. Миллиметров на десять — за большее, мне могут и бока помять.

А еще один пласт — что свозимые девушки вполне могут начать писать родственникам, и контролировать их письма не хочу принципиально, хоть и секретный объект — так что, надо предупредить святых отцов о таких возможностях. А если послушать мою паранойю — то она говорит, что и среди девушек могут быть шпионки. Уж больно ярко сыграла в «Трех мушкетерах» миледи. Про то, что шпионы могут быть среди набранных рабочих — паранойя кричит мне и так, не переставая. И это все только верхние пласты. А будет еще и проблема расширения церкви, так как, такого количества прихожан она не вместит. Проблема очистных сооружений, которые уже сейчас работают с натугой и еще масса проблем. И все это только потому, что поселку баб маловато!

Было, над чем подумать, и от чего застрелиться.

Вместо этого, мило общался с углежогами и пытался демпфировать их, вполне понятное, недовольство от смены деятельности.

А до обеда еще далеко. И капли в клепсидре мирного времени продолжают утекать.

Уже вечером ввалился, почти без сил, в келью отца Ермолая. Кельей святые отцы называли вполне комфортабельные комнаты в их форте веры, поглядев на которые в первый раз — у меня довольно сильно пошатнулись представления о монашестве. Их кельи походили скорее на берлоги архивариусов и книгочеев. Хотя, соответствующий святой инвентарь присутствовал, тут не придерешься.

Ермолай постепенно становился прежним, и ему вновь хотелось поплакаться в жилетку. А еще зверски хотелось спать, и чтоб утром меня не нашли мастера — а то после прорыва расплава из формы они меня зовут взглянуть на каждый прыщик. Перестраховщики.

— Ермолай. Хоть ты мне что присоветуй! Не хватает меня на все дела. И чем дальше, тем больше не хватает. А ученики еще даже из сена в колыбелях не выкарабкались. И войну государь отодвигать не захочет, он и так готов ее уже завтра зачинать.

— В отпуск тебе надо, князь — Ермолай даже не улыбался и не поймешь, пошутил или нет.

— Куда??? — интересно, он хоть понимает, о чем сказал?

— Ну, туда, куда ты так рвешься каждый раз, как тебе чуток поработать приходится.

— Чуток?!

— А тож, али ты думаешь, что только ты у нас такой деловитый? Давеча у оружейников двух мастеров домой святым словом уводили, ну и силушкой подмастерья помогли. Так те мастера уже третьи сутки без сна, хотят задумки твои вперед всех сполнить. Но ты о том не думай, собирайся к этому отпуску своему. Мы тебе и доброго пути пожелаем.

Мдя, отбрил, так отбрил. Даже в отпуск расхотелось — как представлю, что в пороховом форте нарушили технологии выхода нитроглицерина, который мы потихоньку пробуем смешивать с пироксилином и шимозой, экспериментируя с новыми порохами — так сразу мурашки по спине. И не только оттого, что много людей и мастеров поляжет, а еще и от следующих пластов проблем, которые подведут Россию к войне абсолютно не готовой.

У меня сложилась тут классическая картина — все яйца собраны в одну корзину, и по иному никак — вот и трясусь над своей кладкой похлестче наседки.

— Ладно Ермолай, не пойду пока в отпуск, еще и тут дел много. Вот о них давай и поговорим.

— Князь, да ты приляг тут на лавку, с нее дела свои и обскажешь, и тебе удобно будет, и мне на твое лицо снулое не так тяжко глядеть будет.

Вот тут меня и прорвало на конское ржание. Если бы Ермолай произнес еще и коронную фразу всех психоаналитиков — «Вы хотите об этом поговорить?» — у меня бы случилась истерика. А так просто стало легче. И лавка оказалась вполне удобной, что еще больше пошатнуло мое представление о монашестве. Даже полено под голову не предложили, выдав банальную подушку. Вот только, о чем хотел поговорить с Ермолаем, совершенно вылетело из сознания, быстро покинувшего надоевшее ему тело под бурчание голодного желудка. И что снилось — вновь не запомнил. Вот такая странность. Когда же мне приснятся хоть пара справочников, которых жизненно не хватает? Ведь читал их, а говорят, что если человек хоть раз что-то увидел, то у него в памяти это навсегда останется. Врут, наверное, такой объем видео высокой четкости, да еще и стереоскопическое, на носителях моего времени, займет не меньше половины эллинга в объеме. И есть сомнения, что весь этот объем можно впихнуть в голову, да еще, чтоб он там не мешался.

Зато утро встретило июньским солнышком и обещанием тепла. Чистое небо, и умытая земля. Тонкие, еще не просохшие штрихи ночного дождя на стекле. За ночью всегда наступает день, за зимой лето. Мне надо продержаться всего три года. А потом уйду в отпуск. Ничего невыполнимого, если подумать. Бывало и похуже.

Поговорили, наконец, с Ермолаем. Говорили долго, и под запись. Основная тема — выпуск секретных технологий и способ их защиты от преждевременного копирования. Привел Ермолаю в пример, что разведчики даже письма умудрялись проглотить, лишь бы противникам секретов не выдать. Святой отец ответил с осуждением. И действительно, слабо представляю себе, как пленный боец будет заглатывать Штуку. Но пока не дошло до боестолкновений — учет и контроль! Именно с того времени на оружие появились серийные номера. Тем более, что все наши изделия проходили клеймение фирменным знаком.

Третья неделя нашего группового помешательства проходила с осложнениями. Проекты одевались металлом и им становилось тяжело и неудобно — то тут жало, то там заклинивало. Эту неделю, точнее дней десять, даже вспоминать не хочу. Если до этого мне казалось, что вымотался — то теперь создалось впечатление, что каждую новинку вытаскиваю прямо из своих внутренностей, худея на соответствующий вес.

Зато, к концу июня, на притирке стояли две коловратные машины на 50 и на 500 теоретических лошадей и их крутили от водяного колеса, пропуская воду с глиняной взвесью. Инфраструктура для запуска пробных машин карабкалась к завершению строительства, и мои понукания больше дело не ускоряли.

Много проектов отдал надомникам. В основном — сборочных. Началось все с обычных счетов, которые и диковинкой то не счел. Но вот народ оценил сразу. Теперь делали деревянные счеты в виде ширпотреба, и костяные, изукрашенные, для купцов и знати.

Вспомнив про костяные промыслы, которые у поморов были одним из основных способов заработка, выдал несколько чертежей диковин, в том числе — головоломки, какие вспомнил. Первым на ум пришел кубик Рубика, а за ним потянулись и лабиринты с шариками, и пластины с передвижными квадратиками, да много чего припомнилось. Если уж делают косторезы и резчики по дереву красивые безделушки на продажу — то пусть это будут безделушки со смыслом.

Самым сложным был, понятное дело, кубик. Но его конструкцию знал достаточно хорошо, потому как, в свое время, меня взяли на слабо, что не соберу быстро этот несчастный кубик. На что только пожал плечами, отковырнул центральную пластинку на одной из граней, разобрал кубик на детали и сложил по цветам. Заняло у меня это времени гораздо меньше, чем надеялись мои злопыхатели. Потом, помниться, и алгоритмы сборки кубика штатными способами публиковали — но их не помню, мне всегда было проще разобрать кубик и собрать его по цветам при помощи одной отвертки.

Все головоломки делали из дерева и кости, рассчитанные на два слоя населения. Головоломки из кости у поморцев выходили просто шедеврами. Наладил под это дело выпуск шахмат, шашек и гобана, на котором и в рэндзю можно играть, то есть в крестики-нолики только белыми и черными костяшками. Нарды, конечно, вспомнил, и даже запустил в производство. Только вот к каждой игре делали карточку с правилами, а с нардами меня память подвела. В итоге, если потомки меня будут убивать, за дурацкие правил нард — ничуть не удивлюсь.

Эти игры тут были уже известны, просто мне показалось это неплохой возможностью популяризации. Да и подарки государю надо начинать готовить. Хотел раньше гордо привезти ему несколько полевых пушек с расчетами да роту штурмовиков со Штуками. Потом задумался — с Петра станется начать войну со шведами на следующий день, после таких подарков. Решил пока ничего из военной тематики не показывать, стонать о трудностях и клянчить еще времени.

Но это были приятные мазки на общей картине. В целом, трудовое полотно все больше заваливалось в абстракцию. Каюсь, моя беготня по заводу и разносы мастеров этому способствовали. Надо оставить мастеров, на несколько дней, спокойно доделать изделия. Нового им уже ничего не скажу — только на нервы действую. Уметь вовремя остановиться — большое искусство, в этой области мой рейтинг на уровне подсобника подмастерья, но учиться никогда не поздно.

После того, как столярный цех наладил пеноопилки, посчитал, что это знак свыше.

Дело все в том, что целостность царевича в летнем походе меня волновала достаточно сильно, хоть и не подавал виду. В связи с этим активизировал разработку пенопласта 17 века. Он, по моим расчетам, нужен будет для заполнения сот бортов канонерок, не для непотопляемости, а для теплоизоляции. А параллельно, для спас жилетов. Теперь спасики вышли на первые позиции и мы, со столярами, занялись экспериментами.

Как сделать пену? Легко. Про мыло даже не говорю, а вот, что для меня было важнее, взбивать белок яиц приходилось неоднократно. Муторно — да, зато вкусно. От этого и отталкивался, предположив, что и костяной клей может обладать этим свойством, не вкусом, конечно, а способностью взбиваться в пузырчатую массу, и в ней застывать при охлаждении. Он и обладал. Хотя требовал сил побольше взбитых сливок. Еще и наполнителя в него добавили, в виде опилок, и олифой разбавили для водостойкости. Получившиеся пеноопилочные плиты, после испытаний, решили считать условно годными, и начали выпуск пробной партии парусиновых спасиков, красного цвета. Вот с ними то и собрался посетить Холмогоры, так сказать, напутствовать школу, уходящую в море.

Как и обещал, посетил школу ночью. И даже высадился не в порту, а у сараев рыбаков — сделав себе зарубку, что караульная служба не к черту. Понимаю, что к школе, в глубине территорий, это имеет слабое отношение. Но порядок быть должОн! А вдруг супостат высадит десант с подводной лодки? Мдя. Точно надо выспаться.

Велел мужикам подождать часик и причаливать в порту под разгрузку — мы привезли не только спасики на сотню человек, больше просто не успели, но и много мелочевки для школы.

Обойти семеновцев стало вообще плевой задачей. Как и в любой уважающей себя военной школе — в Холмогорской, курсантами был организован лаз в заборе, для самоходов. К лазу вела различимая даже ночью тропа, и лаз находился, соответственно, в самом не просматриваемом месте. Найти легко, если знаешь, чего искать.

Ворвался в штаб с круглыми глазами и криками. Хорошо получилось, даже взбодрился. Еще хорошо, что огнестрела у дневальных не было, а то точно пристрелили бы, судя по тому, как они за кортики схватились.

Сыграли тревогу. Как обычно, порт в огне, Родина в опасности.

Из корпусов посыпались моряки, подгоняемые моими морпехами. Морпехи тут, похоже, взяли шефство.

Понаблюдал за суетой из окна штаба, послушал, из-за двери, как примчались капралы, за разъяснениями. Мне все понравилось. С чувством выполненного долга завалился спать в штабе — бежать со всеми в порт, просто нет сил, а свое грязное дело уже исполнил.

Утром вышел на построение, эта традиция тут прижилась, и проводилась вместе с молебном. Речь мне, похоже, не удалась — вот всегда так с экспромтами. Вроде, знаешь, о чем сказать хочешь — а начнешь вещать, и голова пустеет. Всяческие «Ээээ» лезут после каждой фразы и портят эффект. Путано и неубедительно донес мысль, как меня радуют успехи школы, и какие великие дела им предстоят. Для более полного усвоения материала объявил о премии десятку лучших матросов, по итогам осени. Премия в 10 рублей каждому и дополнительная премия по 3 рубля еще трем десяткам отличившихся, но недотянувших до первой десятки. От двух сотен рублей не обеднею, а вот подбирать матросов для канонерок уже пора. Пару лет присмотрюсь к курсантам, а там видно будет.

Не блещущее радужностью настроение, в связи с ранним подъемом и комканной речью, решил окончательно добить мой адмирал, пока номинальный, северного флота.

Он проводил все эти дни инспекции птиц, вышедших из зимней спячки, и условно приписанных к северному флоту. Вот об этих условностях и говорили. Да, боевые суда с гражданским экипажем, а где вы лучше то наберете? У вас есть? Или вон ту поросль, что строит рожи за спиной у боцмана, надеясь, что он ничего не видит, будем на птиц сажать? Или и сюда притащим рыцарей? А вы их спрашивали? Они ведь нам союзники, а не наемники. С таким отношением у нас быстро союзников не останется… Да вот наемников можно. У вас есть? Тогда по секрету скажу, что поморы на птицах получают жалованье по ставкам наемников. Можете их таковыми и считать. Или для Вас наемники могут быть только иностранного происхождения? Тогда будем считать, этот вопрос закрытым. Давайте дальше.

Дальше были не менее неприятные вопросы. В том числе, почему это северный флот занимается защитой апостолов, то есть гражданских купеческих судов. В принципе, ничего особенного, обычные конвойные контракты — только сами контракты отсутствуют. Недоработка, конечно. И чего он ко мне привязался?

Да! Сложно мне свою шкуру отделять от государственной, однако, вопрос решаемый. Вот и решали, сначала до обеда, потом и после. Работы оказалось немерянно — так как базы флот не имел, ремонтом пользовался на гражданских верфях, а поставки на него припасов шли вообще мимо штаба флота. Пришлось структурировать. И про базу обсуждали долго.

В итоге северный флот стал официально состоять из двух фрегатов и одного клипера. К флоту, также временно приписали Ястреба, как гражданское судно, служащее на флоте по контракту. Отдавать Ястреб флоту меня задавила жаба, в том числе и потому, что вопросы компенсаций с Петром не обсуждался а большая часть затрат на постройку флота шла из наших с братьями сундучков. Прикинув, сколько, по моему мнению, получил казенных денег и сколько не уплатил налога — сформировали первичные документы.

Если думаете, что сбагрил с себя лишние заботы — то глубоко ошибаетесь. Мой излишне активный адмирал тут же вытащил припасенные им заранее заявки, и вручил их мне же, но уже как адмиралу флотов. Мол, вот, заявки на снабжение, довольствие и прочее. Попытался надуть щеки в ответ, мол, а где инвентаризация запасов и оборудования вверенного флота? Но у него и эти списки оказались в наличии. Шустрый, однако, адмирал мне попался.

Дальнейший разговор нарисовал еще более объемную картину деятельности адмирала. Он себе уже и штаб подбирать начал, пока ограничившись пятью специалистами, неизвестно какой специальности и образования, одним из которых стал его личный денщик. Мне что ли денщика завести? Соответственно, на мой стол легли заявки на жалование.

Потом обсуждали поставщиков припасов. Боевой припас и ремонт оставили за Вавчугом, тут другой альтернативы нет. Остальное снабжение велел адмиралу согласовывать с Осипом, так как сам просто не знал, кто нас снабжает всем необходимым. Завизировал заявки, теперь пусть у воеводы голова болит, это ему теперь деньги искать и Петру письма слать, а мне, в финансовом плане, должно существенно полегчать.

Дальше, до вечера, занимались более приятным делом — разрабатывали планы летней кампании. Точнее, план адмирал подготовил, мы просто над ним посидели и прошлифовали. Хороший адмирал растет. Настырный. Хоть посмотрел, как должен выглядеть адмирал в деле, и какими вопросами он должен заниматься. Плодотворно посидели. Сделал для себя множество зарубок, и выставил себе оценку за адмиральство немножко ниже неуда. Но и об этом никому не скажу.

Ночью продолжил работу в штабе, но уже в одиночестве, и даже без денщика. Использовать для этих целей моих хранителей кокарды рука не поднималась, а вот гонять дневальных — святое дело.

Подумать было о чем. Когда поднялся вопрос базы для флота, стали прорабатывать варианты. Нахождение судов в Холмогорах, где они обычно зимуют — виделось стратегической ошибкой. Если супостат сподобиться запереть флот в реке, то все наши нововведения не помешают противнику резвиться в Белом море в свое удовольствие. И, самое интересное, что база под флот была уже почти готова испокон веков. Даже дьяка из епархии Афанасия пригласили для консультации, прервавшись на обед в его ожидании.

База флота будет в историческом месте — на рейде Святого Николая напротив Николо-Корельского монастыря. Именно тут, более ста лет назад располагались морские ворота Руси.

Сам монастырь заложен на берегу моря при Корельском рукаве устья Двины, который в последующем стал называться Никольским, во времена стародавние, по рассказу дьяка, лет четыреста назад. Но находился в упадке. Да несчастье ему помогло. Утопли недалеко от монастыря сыновья Марфы-Посадницы Феликс да Антон, и были похоронены в монастыре. А Марфа расстаралась, отстроив монастырь, чуть ли не заново и отдала монахам часть своих земель в пользование. С тех пор, уже лет 250 как, монастырь взирал на хмурое море через бойницы крепких стен. Не удивительно, что он произвел впечатление на англичанина Ченслера, спасшегося от шторма на большом острове Ягры, напротив монастыря. Спасся он, вместе с кораблем «Бонавентура», входившим в состав эскадры Хью Уиллоби из трех кораблей, но отбившемуся от них во время непогоды. Кстати, Ченслер именно спасся. Так как весной следующего года поморы нашли в устье реки Варзины два корабля на приколе — целые, с полными трюмами припасов и 63 трупами на борту. Некоторые из умерших были найдены сидящими, с пером в руках и бумагой перед ними, другие — сидя за столом с тарелками в руках и ложками во рту, третьи — открывающими шкаф, иные — в других позах, как будто статуи, которые поставили таким образом. Так же выглядели собаки. Вот такая мистика.

Счастливо избежавшей этой участи Ченслер, о чем он еще не ведал, первым делом, сойдя на остров Ягры, по английской привычке переименовал его в «Розовый» так как остров на многие мили зарос шиповником, алыми и красными розами, диким розмарином и фиалками. Собственно, остров с тех пор изменился мало. Его, конечно, слегка попортили, в свое время, складами — так как, с подачи того самого Ченслера, в Англии возникла «Московская торговая компания», получившая у царя Ивана монопольные торговые права. Что не удивительно, так как сам Ченслер стал послом английским при Иване Грозном.

Спустя пару лет после счастливого соединения Ченслера с Розовым островом, на нем отстроили перевалочный порт. На острове, конечно, а не на Ченслере — судя по этому джентльмену, на него где сядешь, там и слезешь — и судьба ему благоволила.

В порту было оживленно, тут перегружали с морских судов товары на речные ладьи и обратно. Кроме того, отсюда стартовали несколько английских экспедиций по изучению северного морского пути. А через 30 лет в 35 километрах от рейда Святого Николая был основан небольшой городок — Новохолмогоры, который, еще через 30 лет был переименован в Архангельск, и вырвал из рук Николо-Корельского монастыря створки ворот морского порта России. Именно вырвал, так как монастырь упирался в опорные столбы и потом еще долго не отдавал засов от ворот. Представляю, какие тогда шли баталии. Но в результате, морские ворота перенесли на Двину, а рейд Святого Николая и Розовый остров постепенно уходили в забвение.

Не успели. Знали бы они, что им предстоит — умчались бы в это забвение без оглядки — а теперь — поздно. Мне понравилась история, а главное описание глубин. Теперь на острове поставим базу флота, и даже береговую артиллерию. Во избежание, так сказать.

Как обычно, Петр на это денег не даст. Тем более что у меня еще и апостолы — беспризорники, и создать для них базу под боком базы военного флота — святое дело. А то они пол рейда Архангельска уже занимают — как никак, а семь судов построили. Точнее, построили восемь. Тяжело вздохнул. А рейд мне будет нужен вообще на 12 апостолов. В свое время серьезно воспринял слова церковников — моряки, народ суеверный.

Возвращаясь к деньгам — некоторые средства у меня освободились, благодаря расторопности адмирала. Но этого было маловато. Остальные средства расписаны по тратам еще в Черном море. Получаюсь опять банкрот. Символично.

Пойти в приказ к воеводе и потребовать мое жалование за два года что ли? Прикинул на бумажке сумму. Неплохо конечно, на пяток пакгаузов и причал хватит. Но проблемы не решит.

Вот и коротал ночь за перераспределением трат. А к воеводе надо наведаться обязательно — он мне еще и деньги на содержание Двинского полка на два месяца задержал. Хотя, тут это обычное явление. Казенные деньги и на полк, и на корабли приходили с задержкой минимум в три месяца и не всегда в полном объеме. Сезонный фактор, ничего не попишешь — как расторгуются купцы, да соберутся пошлины — казна воеводы полнеет, и выплаты идут щедрее. В остальное время приходиться ездить и ругаться. Причем, ругаться приходиться только мне — Осип, которому доверил и это дело, выкручивался как то по иному, догадываюсь как — но деньги привозил целиком, даже странно. Свои он добавляет что ли? А с другой стороны Баженины теперь богатейшие люди Архангельской гостиной сотни. Причем, не самые богатые, что меня удивило, а в первой пятерке. Их младший братик, в моем лице, выглядит весьма бледно со своими хроническими банкротствами. Ну да речь не об этом. А о деньгах. Их всегда мало. Интересно, а столица Швеции богатая? Надо поспрошать, а то мне в Константинополе апостолов сильно не хватало.

 

Глава 5

Утром следующего дня в школе продолжались лихорадочные сборы в поход. Вроде курсантам и собирать то было нечего — однако, вот уже второй день, что то таскали, и самое интересное, постоянно возвращались за забытым. Понимаю, что приказал продолжать занятия на кораблях, тем более что место было — три апостола шли с эскадрой. Но грузить на них всю школу целиком, с моей точки зрения было избыточно. Не вмешивался — у школы есть свой начальник, у флота свой. Вот пусть и решают.

Провел занятия с юнгами и всеми капралами по пользованию спасиками. В приказном порядке велел юнгам носить спасы не снимая. А всем капралам вменил в обязанность следить за этим. Сам знаю, что все равно снимут — но так хоть больше шансов.

Капралам отдал оставшиеся спасы и велел, чтоб каждый день, по очереди, их экипажи работали в жилетах. Если случиться такое чудо, как не умеющий плавать помор — за таким, спас жилет закрепить постоянно.

Пока было время до отправки эскадры в поход — навестил наших поставщиков в Холмогорах. В связи с тем, что мой распланированный бюджет сегодняшней ночью открыл кингстоны и, прибив флаг, пошел ко дну — договорился на покупку шелка для платков морпехам. И кожаных комбинезонов заказал с избытком. Да и по мелочам поиздержался изрядно.

Утром, первого июля 1699 года эскадра, отсалютовав Холмогорам шрапнельными залпами, по словам жалобщиков, побившими куриц у затона за причалами — так и не ввел на флот холостых боеприпасов — отбыла в свой первый учебный поход на месяц. В Архангельске к эскадре присоединяться еще два апостола и вся эта шайка будет месяц пугать идущих к Архангельску и домой купцов, периодически навещая Соловецких монахов. До сжатых зубов хотелось идти с эскадрой. Плюнуть на дела и месяц отрываться в море. Говорят, поборовшим искушение на небесах зачтется. В этом случае можно начинать строить в раю, персонально для меня, гигантское бунгало с гуриями. И плевать, что религии разные — раз говорят, что бог един, не зависимо от того, как его преподносят смертные — значит, и в христианском раю вполне могут быть гурии. А так как мое отношение ко всем религиям одинаковое — моих религиозных чувств такое смешение ничуть не оскорбит. Более того, вечерами еще желаю ходить на пиры к Одину — так что, бунгало должно строиться недалеко от остановки экспресса, ходящего в Валгаллу. Считаю, победой над демоном-искусителем заслужил этот скромный минимум. Да, гурий минимум пару — надо же кому-то и готовить будет. И еще денщика! Чтоб было меня кому из Валгаллы домой тащить. И бумаги. Впрочем, проще весь чердак в Вавчуге туда перенести, ведь распорядитель там всемогущ? Хотя, ему наверняка будет некогда. И даже ему сочувствую — тут с парой заводов носишься весь в мыле, что уж говорить о вселенной. Тяжело вздохнул еще раз. За чердак, наверное, надо будет еще одно искушение побороть.

Все же, католики в этом отношении более конкретны — разработали прейскуранты и распродают индульгенции. Кстати, индульгенция, это вовсе не отпущение грехов — просто у большинства сложилось такое ошибочное представление. Индульгенция — это просто способ заработать денег, придуманный ушлыми католиками не попирая канонов церкви. К грехам, и их последствиям у католиков остался традиционный подход, но они еще придумали надстройку над этим делом, согласно которой — совершенный грех усугубляет предрасположенность человека к злу, и создает духовные тяготы. Одним словом, ухудшает карму и закрывает чакры, наверное, закрывает развесистой клюквой, ну да ладно. Вот для этого и придумали индульгенции — за скромное вознаграждение снимают духовную тяготу и предрасположенность. Чистят карму и открывают чакры для космоса — экстрасенсы нервно курят в сторонке, в ожидании аутодафе, чтоб не создавали конкуренции.

Но, тем не менее, прейскурант на святые дела посчитали достаточно удачным явлением, и в мое время к нему вернулись. Причем, не только католики. Наши попы теперь крестят и освящают что угодно, за деньги, разумеется, начиная от собаки и заканчивая спиннингом, или дробовиком, явно бандитского вида. О дачах, машинах и ларьках — даже не заикаюсь, на это даже прейскуранты устоявшиеся есть, с ценами за квадратный метр или лошадиную силу. Кстати, о дробовиках. Задумался. Абордажникам бы дробовик не помешал, пусть и не освященный — в эту эпоху святые отцы к делу относились серьезнее.

Достал блокнот, начал черкать. Абордажников мало, для них и бумажных гильз с латунным донцем не пожалею. Надо возвращаться в Вавчуг.

Вновь плеск Двины, расступающейся под форштевнем, идущего домой бота. Хлопанье паруса на сильном ветру, играющем с ним в прятки и выглядывающим из-за холмов под самыми неожиданными углами. Задувало вполне достойно, и дорога выплелась короткой. Но все мысли и желания остались с ушедшей эскадрой. Возвращаться не хотелось.

Поднимался от причалов к дому, настроение пасмурное, в противовес погоде. Поспели аккурат к обеду, который намеревался вкусить без суеты, за неспешными сплетнями, на которые Надежда всегда богата. Кузьму посадим на пороге дома с ответственным заданием. Хотя, для такого задания хворостины ему будет мало — а свои пистолеты даже ему не доверяю. Но буду надеяться, что хоть поем спокойно.

Упустил из виду, что кроме мастеров есть еще такое надоедливое изобретение человечества как почта — использующееся в этом веке много активнее, чем в мое время. Письма тут писали много, часто и со вкусом. Не крестьяне, разумеется, но даже самый мелкий чиновник считал неделю прожитой напрасно, если не отправит хоть пару писем — а если, не дай бог, не получит за неделю никакой корреспонденции — то это уже повод для паника, чем он ТАК не угодил начальству. Даже письма с разносами были предпочтительнее полному отсутствию писем.

Меня эта стезя не минула. Получал письма регулярно, и так же регулярно старался на них отвечать, просвещенный Ермолаем по поводу правил местной переписки. Это отнимало, порой, по пол ночи — но приходилось держать лицо. По крайней мере, голову точно приходилось держать от стремления устроиться на столе поудобнее. А для глаз впору было держать вместе с письменными принадлежностями упаковку спичек со срезанными головками — если веки все же пересилят вставленные спички и неудержимо устремятся к заслуженному отдыху — во избежание подрыва.

На этот раз почта пришла обширная — прибыл московский обоз, привез не просто письма, а отчеты. В том числе от верфей, завода, Боцмана и Крюйса. Ждал их давно, и после обеда поднялся на чердак, на автомате отгородившись от лестницы привычной бумажкой.

Почта действительно пришла обширная, даже зародилось сомнение, что успею прочитать, а главное ответить, за сегодня. Ночь также включалась в понятие сегодня, для меня ноль часов уже не был поводом начинать новый день.

Как и опасался, справился только к утру, пресекая любые попытки вытащить меня с чердака под самыми благовидными поводами. Даже чай почти не пил, чтоб лишний раз на двор не бегать.

Новости были, скажем так, разные. В каждом отчете приходилось читать между строк, так как тут принято было отчитываться только хорошим. Например, тот же Крюйс рассказывал, как он лихо гоняет флот, проводя слаживание экипажей — но если вчитаться чуть внимательнее, и немного посчитать на листочке бумаги — вылезают несоответствия по ремонтам. Значит, были не мелкие неисправности, а достаточно серьезные аварии и если выписать даты маневров из его отчета — то в начале июня они чуть не утопили фрегат, а потом добирались в Таганрог аж четыре дня, вместо одного. Но об этом у Крюйса ни слова. Может это и моя мнительность, но ответное письмо Крюйсу писал в строгих тонах, мол, почему не доложили о серьезной аварии, едва не приведшей к потере судов, а также о ряде мелких аварий. Немедленно составить опись, с указанием причин и виновных. Так же составить опись, какие именно недостатки в обучении привели к столь серьезным последствиям! Что дело не обошлось без зеленых курсантов — ничуть не сомневался. Одним словом — гневное письмо всевидящего меня. Пусть так и думают — для адмиралов полезно быть уверенным, что за ними присматривают.

Были в отчете адмирала и не совсем ясные моменты — так и не понял, всех ли мальтийцев отправил в Константинополь или часть все же осталась, и если осталась, то на каких условиях — попросил уточнить. В вопросах с союзниками стоит вникать во все нюансы. Потом Крюйс очень невнятно пересказал отчеты патрульных пар охотников — то ли их провоцируют, то ли они нарываются, но в Черном море неспокойно, а в Средиземное адмирал еще только собирается. Понимая, что мои приказы адмирала могут уже и не застать — все равно указал ему на море действовать жестко, но желательно вне видимости берега. Если там находятся сумасшедшие, провоцирующие патрульную пару наших фрегатов — таких отводить подальше в море и топить. Приз в этом случае не брать, а на все вопросы о судьбе этих провокаторов делать круглые глаза. Но самим к османам не лезть — мало того, что у нас с ними хоть и прозрачный, но мир — так у меня на них еще есть планы.

Завод и Боцман пели дуэтом, но, к сожалению, их песня была из серии «Все хорошо, прекрасная маркиза». Стало даже немножко обидно, что меня считают мало того, что маркизой, так еще и светленькой от рождения. Красиво конечно, но …

Начал сочинять ответные письма и им, не уходя с тона взятого для Крюйса. Если у боцмана все так хорошо, то почему он гоняет поливалки круглосуточно, в том числе и ночью? Если у меня где-то вкрались ошибки в расчете норм полива, то так прямо и надо говорить, во сколько раз ошибся в полтора или даже два — у нас еще есть возможность переделать насосы. И про падеж скота желательно поподробнее. Понимаю, что у боцмана об этом не слова — но раз он пишет, что исправно отправляет скот по артелям, значит, их скот куда-то делся? Уже пора заводить ветеринаров? Ненавижу, когда кормят завтраками, даже вкусными, но совершенно бумажными — предпочитаю натуральную пищу, особенно мясо, а если такие отчеты повторяться — то и с кровью виновника.

А Липкинский завод! Хорошо у них все! А откуда тогда такой набор новых рабочих в цеха? Они еще этим похвастались! Не надо только пытаться говорить о расширении завода — это Вавчуг может безболезненно расширяться, да и то не до таких пределов, чтоб набрать двойную численность за месяц. Значит, завод в планы производства категорически не укладывается, и набрали мужиков на урезанные зарплаты — на полные у них просто денег не хватит — дали им в руки по напильнику и организовали из них токарные станки. Ой, как порочно! Мало того, что деньги у завода при таком подходе все равно быстро кончаться, так еще и детали друг к другу подходить будут плохо. Так что, бравурный отчет об увеличении в три раза численности выездных ремонтных бригад — читал с пониманием. Они всех опытных рабочих явно загнали в эти бригады, и бедолагам приходиться, уже на местах, обтачивать напильником паровоз до состояния самолета. Все плохо.

Но если отчет боцмана звучал примерно как «Ничего, прорвемся», то отчет завода был более краток «Тонем!». Само собой, в отчетах об этом не было ни слова, более того, все слова звучали исключительно возвышенно, и до окончательной победы оставалось буквально пара месяцев. Сделал выписку, какую бригаду спасения надо собирать для Липок и с каким оборудованием. Как было бы проще, если в отчете написали бы правду! Мне не пришлось тогда ломать голову, и сопоставлять, что у них пошло не так только на основании этой их карамельной бумажки и моего последнего впечатления о посещении завода.

Излишне говорить, что именно написал в ответных письмах. Приходилось даже несколько раз прерываться и подходить к окну — успокаивать себя трубочкой и видом завода, подмигивающего мне большими окнами, и умиротворяюще выстукивающего ритм уверенности в завтрашнем дне.

Вот Тула отчиталась хорошо. Они не пытались скрыть, что у них все плохо. Снарядов для фрегатов нужно было в несколько раз больше, чем в прошлом году, когда мы практически сразу остались без половины флота — теперь, по сравнению с прошлым годом, флота стало в 2.5 раза больше, и еще требовался изрядный запас на базу Мальты, для средиземного флота.

К этому государь спустил в Тулу разнарядку на штуцера, с совершенно нереальными, даже по моим меркам, цифрами. Если он собрался новые полки оснащать штуцерами, это вовсе не значит, что заводы потянут 80 тысяч штуцеров, да еще за два года.

Мастера крепились, и писали правду. Точнее, почти правду, так как на пару нестыковок все же напоролся. Неспокойно у них там, и отношения с Тулой явно не блещут доброжелательностью — что в принципе и понятно, так как Петр явно возложил на воеводу контроль над исполнением госзаказа. Вот об этом и не пишут.

Серьезные проблемы — тут уже одной бригадой спасателей не отделаться. Надо думать. А еще лучше, озадачу мастеров — у них основной пожар прошел, и появилось время отвлечься от цехов. По крайней мере, по словам Надежды, мастера поголовно отсыпались, отъедались и занимались хозяйственными делами — хоть огородов у них и не было, но у них отсутствовал и такой хозяйственник, как мой Кузьма, который не минуты не сидел без дела. Точнее, сидел он часто, бывало и в самых неожиданных местах дома, например, на коньке крыши — но вот руками он постоянно, что-то мастерил, чинил или размечал. Мечта любой хозяйки. И за что меня Тая терпит?

Московские отчеты, для разнообразия, пришли в нейтральных тонах. Да, звезд с неба не хватанули, зато и на рифы не напоролись. Обратил внимание, что московские строители работают медленнее своих коллег из Вавчуга, а стоят дороже. Это притом, что кормовые, согласно местным прожиточным минимумам, они получают отдельно, и если тут разницу еще можно списать на дороговизну столицы, то их жалование наводит на мысль о том, что привезти на строительство свою бригаду поморов мне будет выгоднее, даже с учетом расходов на дорогу. А по срокам сдачи — однозначно быстрее, с учетом все той же дороги в оба конца. Отписал Федору по этому поводу и расписал все деньги и сроки в обоих вариантах. Велел показать расчету артельщикам строителей. Или они работают в сроки и деньги, расписанные для поморов, за исключением кормовых — или увольнять всех с удержанием штрафа за срыв работ. Если честно, рассчитывал еще зимой увидеть построенную академию. И если не увижу корпуса осенью, основательно обижусь на то, как выполняется государево поручение. И обиду свою Ромодановскому поведаю, пусть он тоже подумает, отчего артели строителей так не уважают распоряжения государя.

А письмо Таи это личное. Хоть она порадовала. Тихо и искренне.

Посылка из московской типографии отняла больше всего времени. На утверждение пришел окончательный вариант букваря и арифметики, совмещенный со статьями для чтения, навязчиво проясняющими окружающий мир. Брошюра потолстела просто неприлично, от задуманного тонкого букварика остались только первые страницы и благие пожелания. При этом, дополнил пришедший вариант еще одной статьей, в которой рассказывалось о будущем — основная мысль — ничему не удивляться, коль господь человека по своему образу сотворил, то и нечему удивляться, коль человек подчинит себе все силы природы — по морям ходить уже научились, таки и по воздуху сможем, и по тверди быстрее ветра, и вообще …

Но подумал, и отнес труды святым отцам. Пожалуй, это было верным решением. Правда, теперь придется перерабатывать всю книгу.

Не со всеми изменениями, которые отцы внесли в каждую статью, был согласен — спорили до хрипоты. Приперли меня железным аргументом — мол, популяризация идей нужна, или форма их изложения? Это они, в смысле святые отцы, со мной спорят, так как не первый день меня знают — а приходские батюшки первоначальный вариант сразу за крамолу посчитают. Убедили.

Более того, святые отцы и от себя добавили в букварь пару слов длиной в пару страниц. С тоской прикидывал затраты, которые будут нужны для глобального распространения этого разбухшего талмуда. Подправил статью про законы, табель и паспорт — хотел сократить, но статья распухла, наверное, от возмущения посягательством на ее лаконичность. Ужас.

Зато святые отцы ввели еще одно новшество, сослужившее нам впоследствии добрую службу. Они приняли решение, о клеймении наших технических новинок святым знаком, который будет означать благословение церкви на этом изделии, и соответственно, гарантировать отсутствие дьявольских сил в работе устройства.

Решение приняли, безусловно, не сами святые отцы, они вообще довольно сильно были связаны правилами. Просто они творчески, удачно и к месту, переложили полученные ими сверху распоряжения.

Теперь изделия у нас клеймились, в некоторых случаях, аж тремя клеймами — знаком качества, с соколом, серийным номером и благословением. Скоро свободного места на корпусах не останется.

Букварь отправили обратно весь исчерканный и с дополнительными листами.

В сопроводительном письме просил внести изменения, и печатать без повторного согласования, печатать миллионный тираж, для начала — а то так до бесконечности будет продолжаться. Нет предела совершенству. Обычно, совершенство ограничивают вполне приземленные вещи — деньги и время. И то и другое заканчивалось.

Задумавшись о совершенстве, дополнил письмо боцману указанием о проведении конкурса. Велел объявить по всем артелям, что после сбора урожая, просеивая его — отбирать самые крупные зерна. Та артель, которая соберет сотню самых крупных семян — получает премию сто рублей. Еще десять артелей, подобравшиеся к первому месту вплотную — получат по десять рублей. Результаты определять, взвешивая сотню сухих семян, при этом, более крупные зерна, при одинаковом, или очень близком весе — имеют преимущество. Вот такой незамысловатый конкурс. Думаю, со всех артелей привезут самые крупные семена, какие заметят — потом высеем все зерна от всех артелей. Будет первое опытное поле. А в следующем году конкурс повторим.

И вообще, любит тут народ всяческие игрища — на намасленный столб просто так никто не полезет, даже за призами — а вот при стечении народа, показать удаль свою молодецкую — лезут. И самое интересное — залезают, совершенно непонятно как. Попробовав себя в качестве ползуна по масляному бревну — могу сказать, что с османами задача была менее безнадежной.

Следующая неделя проходила крайне интересно, диковины вошли в стадию испытаний, являющуюся квинтэссенцией трудов. Помню, как в школе ракеты делали — несколько человек трудились днями ради секунд триумфа, и считали, да и сейчас считаю, что оно того стоило. Вот и неделя у меня была такая. Не то, чтоб все удалось — например, малый коловратник запустился нормально, а большой — заклинило на втором часе работы. Но это все мелочи, мастера обещали за пару суток разобраться. С парой суток, конечно, преуменьшают, но и это мелочи. Чувство триумфа от этого ничуть не пострадало.

Из цеха газогенератора пошла первая продукция. Перегоняли дрова, по поводу которых сильно ругался Осип, так как плоты перекрыли подходы к берегу, но эту проблему уже решаем. Дрова перегоняли на уголек, конденсатное топливо и горючий газ. Перегоняли в больших чанах, на подобие солеварных, только еще и с чугунными крышками, притягиваемыми к котлу струбцинами. Эти котлы сидели у нас в длинной печи рядком, нахохлившиеся как наседки, и потели. Вот этот пот мы и конденсировали, а как только из наседки больше ничего выжать не удавалось — снимали ее талями с гнезда и сажали на освободившееся место свежую, только заряженную дровами «клушу». Так эти котлы и прозвали.

Единственную ошибку рабочие совершили первый раз, раскупорив еще не остывший котел — полыхало знатно, как только воздух попал на раскаленный уголь. Теперь в этом цеху образцовая техника безопасности. Котлы раскупоривают только остывшие, и вытряхивают из них уголь, в который превратились дрова после сухой перегонки без доступа воздуха, или пиролиза.

Вообще, интересно, что большинство интересных открытий человечество получило из перегонного куба. Чего только не перегоняли, брагу, дрова, нефть — вообще, перегонный куб стоило сделать эмблемой человечества, как и колесо.

Сразу представил себе виртуальную эмблему — двуколка с установленным сверху перегонным кубом. Которая, весело дымя трубой, несется по жизни из прошлого в светлое и трезвое будущее. Картинка не складывалась. Особенно, вспоминая кристально трезвых стражей правопорядка моего времени и не менее трезвых завсегдатаев вокзалов и подворотен.

Эмблема окончательно забуксовала и была отправлена на склады истории.

Про склады хочется сказать отдельно — горжусь мастерами транспортниками, в чьем ведении склады и находились — мою старую идею с поддонами, подхватили, развили и углубили. Тару и телеги для поддонов они разрабатывали сами, а тележки-погрузчики с винтовыми домкратами на вилках им подсказал. Подсказал чертежами — тут у нас не принято было рассуждать голословно.

Поморы вообще относились бережно к своему слову, может по этому они и молчаливые.

Сказать по правде, словом дорожили не только поморы — купцы, как нестранно, большинство договоров также в устной форме заключали, и система при этом не разваливалась. Ну да речь не об этом.

Цех тары постепенно превращался в большое производство, которое съедало львиную долю бумаги, дерева и стальной ленты, производимой заводом. Гордился. Но аппетиты цеховиков просил уменьшить. А то посидели всего один вечер, обсуждая варианты упаковок — а они уже наладились тару для яиц делать, среди прочей номенклатуры. Вот спрашивается, зачем? Если мы яйца тысячами не перевозим?

Но небольшую партию выпустить разрешил — хозяйкам понравится.

Сдерживать приходилось практически все цеха, на меня даже обижались — тогда предложил им самим сесть и расписать, где они материалов возьмут, и куда сбывать будут. А потом таких обиженных со списками свел друг с другом — пусть они теперь промеж собой бороды дергают, а то, почитать их списки — все запасы завода на один цех уходить будут. Управляющему велел председательствовать на этом мордобое, так как у него был обратный пунктик — никому ничего не давать. С чувством удовлетворения от очередной гадости пошел к оружейникам.

Управляющий и туда пару раз прибегал, с требованиями рассудить и разобраться — на что логично ему намекал, кто у нас тут управляет заводом. Второй раз управляющий прибегал с наливающимся фингалом под глазом, значит, совещание проходит плодотворно.

А вот Штука огорчала. Маловата убойная сила и останавливающее действие, получились. В итоге, первые Штуки так и остались музейными экспонатами, а к производству приняли модернизированный вариант, калибром 14 мм, подобранный испытаниями, и со ствольной коробкой, закрывающей барабан. Ствольная коробка не только отсекала от стрелка дым, незначительно прорывающийся из барабана и истекающий из отстрелянных камор — на нее еще завязали механизм высвобождения барабана, для замены теперь, нужно было сдвинуть ствольную коробку от себя.

Целик прицела и мушку приподняли на несколько сантиметров, а паз для целика унифицировали под разные прицелы, которые у меня были в проекте. Мастера ворчали, но думаю, когда увидят Штуку с оптикой — ворчать перестанут.

Обновленная Штука лягалась уже вполне по взрослому, лишний раз поздравил себя за предусмотрительность — хорошая передача отдачи не уводила ствол от цели, и можно было делать несколько выстрелов вслепую сквозь облако дыма, в сторону цели, вслед за первым прицельным. Теперь Штуку осталось только отполировать испытаниями.

Озадачил оружейников заказом Петра для Тулы. Сотню стволов в день Тула не вытянет никакими силами — только если мы поможем. Значит, с нас станки и несколько бригадиров к ним. Кроме того, штуцер для армии надо сделать предельно простым — кремневые замки и прочие вычурности выкидываем, оставляем голый ствол на ложе, и в открытую казенную часть будем вставлять камору с ручкой. Тут, признаться, вспомнил мосинку и пригрел принцип.

Камора имела на торце рычаг, отливаемый с ней единым целым, держась за этот рычаг, камору вставляем в ствол, пока конусная часть не упрется в конус казенной части ствола, после чего поворачиваем рычаг на 90 градусов — уши на донце каморы входят в зацепление с покатыми крюками казенной части, и ствол запирается. Можно нажимать курок и палить. Ударник бьет по гвоздику, происходил выстрел.

Далее обратными движениями, вытаскиваем камору из ствола. При этом взводится ударник. Хотя, его можно и пальцем взвести. Стрелянную, горячую и дымящуюся камору, держа за рукоять, вставляем в патронташ на поясе и достаем из него новую, снаряженную.

Для снаряжения камор, как Штуки, так и штуцера — придется делать несколько заводских линий по производству и упаковке капсул, объединяющих пулю и порох в одном тонкостенном, слегка конусным, чтоб легко входил в каморы, бумажном стакане. Бумагу пропитаем олифой, для некоторой водостойкости и селитрой, чтоб стакан сгорел без остатка. Но даже если стакан не сгорит во время выстрела — ничего страшного — все ошметки останутся в каморах и будут вычищены при перезарядке.

Прелесть еще и в том, что каморы можно заряжать и обычными, привычными для солдат способами ручной набивки, если капсулы зарядов закончатся. Можно будет даже машинки для перезарядки солдатам сделать. «Забил пулю я в камору туго…». Мдя. Было бы интересно взглянуть на творчество поэтов более поздних времен.

В результате, штуцер выходил из четырех крупных деталей — деревянного приклада с ложем, служащим опорой всей конструкции. Ствола, унифицированного калибром со Штукой. Казенной коробки из гнутой «П» образной детали, в которой монтировался ударник и курок. А также нескольких съемных камор.

Прицел для штуцера заложили открытый, по мотивам прицела автомата Калашникова — прицел, как родной, лег на верхнюю грань казенной коробки.

Еще к штуцеру шел штык — тут мастера уперлись, и штык на бедре носить будет уже нельзя — слишком длинный, только если как саблю. А вот насаживать его на ствол острием к себе, вдоль ствола — можно, так компактнее штуцер в транспортировке получится.

Отдал доработку штуцера целиком на откуп мастерам. Только напомнил, что надо будет по сотне в день делать — так что, увлекаться штуцером не рекомендую — главный упор на создание станочного парка для Тулы. Перепад воды там приличный, энергии станкам должно хватить — но на всякий случай, с обозом отправим коловратную машину. Со специалистами, куда уж без этого.

А специалисты обучались во всю. Ломать уже научились — теперь пытались научиться чинить, а мне, в очередной раз приходилось проводить лекции о соизмерении нагрузки.

Большой коловратник запустили, и … сломали — подключив его к общему, заводскому, силовому, валу от водяных колес. Колеса, при этом отключить не посчитали необходимым. Это было бы не страшно, если эти олухи сподобились хотя бы согласовать обороты коловратника и водяных колес — каюсь, проглядел этот момент. Так что большой коловратник весело пытался загнать мельничный ручей обратно за плотину, и надорвался. Стихийное испытание на силовую перегрузку коловратника можно считать пройденным.

Напомню, это все не портило триумфального настроения. Даже разносы делал любя. Над заводом витал дух праздника, и сильный, уксусный, дух конденсатного топлива.

С топливом нужно было срочно что-то делать. Приказал рыть котлован под топливные танки, после чего устроил банный день машинистам и литейщикам — машинистам перемывал кости за затянувшийся ремонт коловратников, а литейщикам, что прокатный стан еще не запущен. И плевать, что коловратники не работают — хоть сами крутите! Даже нарисовал им эскиз беличьего колеса, с огуречками внутри, изображающими мастеров. Обещал, что если жести не будет в ближайшее время — опробуем на них эту методику.

В самый разгар праздника в цех прибежал Кузьма, отвлекая меня от монументальной картины непродуктивного использования мастеров.

Размахивая руками, Кузьма, в несвойственной ему итальянской манере, сообщил, что в деревне царские посланники народ собирают. Государево слово речь будут.

Так и пошли с мастерами в деревню, недоуменно переговариваясь и пытаясь оттереть смазочный жир с рук. Нефтяного масла было мало, и его использовал только если было никак иначе. В основном — в коловратниках.

Царевы голоса собрали аншлаг. Новости, в эти времена, были товаром ажиотажного спроса. Новостной радиоканал будет для этого времени чудом и гласом свыше. Так его и назову — «Глас». Но пусть пока прокашляется и наберет побольше воздуху — прямо сейчас, не до него.

Из-за спин народа, наблюдал выступление посланников. Только минут через пять понял, что это прибыла часть фискалов, отправленных зимой строить фактории, и которым досталось поморье. Вот, и до Вавчуга добрались. Стал слушать внимательнее — очень интересно, как мои идеи будут доносить народу.

Доносили отвратительно. Мало того, что переврали, хоть и не сильно — так еще и отсебятину несли. Кто их сюда посадниками назначал? И что значит и новое тягло платить и старое? Они что? На корню идею убивать собрались? Черт с ними, бургомистрами какими-то, которых Петр вводит — но откуда они такой ахинеи по моим вопросам набрались?

Руки зачесались. Но решил достоять до конца этого лицедейства, так как получал представление, что звучало в деревнях, по пути следования фискалов и закладки факторий.

После речи, гордые своей значимостью «посадники», подозвали к себе старосту, да еще наорали на него, отчего он шапку не ломает. Мрак. Вытащил из пистолетов патроны.

Далее был еще больший кошмар. Старосте выдали эскиз фактории, и велели ему нанимать людей и строить. И чтоб к зиме была построена! И на деньги деревни.

Сел на наваленные вдоль забора хлысты будущих дров. В душе все клокотало, даже в ушах звенело. Ведь на этих засранцев ушла значительная часть моей казны — а они теперь требуют от старост, строить фактории за счет деревень. И какое отношение у деревень будет к таким факториям? И куда они дели значительные средства, выделенные им именно для оплаты строительства?

Стройное здание принципа факторий рушилось на глазах. Пусть и не все фискалы так сподличали — но ложка дегтя испортит что угодно, а слухи разбегутся быстро.

Так и сидел с опущенными руками. Подошел староста, молча уселся рядом. Народ толпился кучками, обсуждая новости, и тон обсуждений был явно завышен. «Посадники» потребовали их кормить и снарядить для похода в Холмогоры. За счет деревни, само собой. И транспорт им предоставить побыстрее, они люди государевы — им ждать невместно.

Выискал взглядом Кузьму — велел ему кликнуть ко мне дежурного капрала с экипажем морпехов. Если мои задумки с факториями и не провалились, то они максимально близки к этому. А допустить сие — никак невозможно. У меня есть только один шанс. Просто нет больше финансовых зарядов на повторные выстрелы. Уже давно иду по лезвию бритвы.

Арестовал «посадников» прилюдно. Забрался на ту же телегу, с которой вещал фискал, и рассказал народу, как оно должно было быть. Назвал суммы денег, которые были выданы каждому фискалу на строительство факторий, и как кормовые. Народ зашумел, мне тут верили на слово — а воровство в поморье считали самым тяжким грехом. На Руси так тоже считали. Но там осуждали воровство, а тут его изживали — разница ощутимая. Жаль, что в будущем победа будет за осуждением и словоблудием.

«Посадников» отправил в погреб, в очередной раз, задумался о гауптвахте. Руки тряслись от бешенства. Вещи фискалов обыскали и большую часть денег нашли — но системно это вопрос не решало. Сколько еще деревень было так обобрано? Сколько фискалов нечисты на руку?

Нужна показательная порка.

Сел писать письмо Ромодановскому.

Составлял письмо несколько часов, писал и перечеркивал. Обрисовал все подробно, в том числе и последствия, к которым может привести поведение таких фискалов, вплоть до бунтов, против двойного тягла и поборов. Намекнул и про то, что такие идеи фискалам в голову вполне могли вложить.

Открытым текстом написал, что теперь Преображенскому приказу обязательно надо пройтись по всем деревням, куда отправили фискалов и сличить порученные им дела и траты, с реализацией. Предлагал наказывать за малейшие отклонения, так как дальше будет только хуже. Впрочем, рассыпался в комплиментах, глава Преображенского приказа прекрасно знает, как поступать с ослушниками слова государева, опорочивших задумки царские.

Только дело страдать не должно — ослушников потребно заменять сразу, деньги деревням возмещать — описал, как нашли монеты в вещах фискалов. И главное, чтоб по всей Руси молва пошла, что будет с вороватыми слугами царевыми.

Остальным в письме были словесные вензеля и финтифлюшки — за которыми сходил к святым отцам. Атмосфера в форте веры давила — Ермолай сразу сделал правильные выводы из моего выступления в деревне, и писал отчет своему начальству. Как обычно, выигрывая на одних фронтах — проигрываем на других. Но мы еще поборемся!

Отправил письмо князю-кесарю с обозом из трех телег, на которых повезли фискалов, под охраной пятерки морпехов с капралом. Выправил им подорожные, велел идти максимально быстро. Даже обоза в Москву дожидаться не стал, дело слишком срочное.

Еще день потратил со старостой, подбирая замену отбывшим в свой последний путь фискалам. Опять инструктаж для ВрИО слуг царевых, которым отдали документы убывших.

Документы даже править не пришлось, так как российская лень не посчитала нужным заполнить типографские бланки предписаний — на них только печати приказа стояли, без имен. Деревни, правда, были указаны. Проводили новых фискалов, без торжества, по-деловому, и начали строить факторию в Вавчуге.

От всех этих дел устранился — пусть новый фискал всем занимается, у меня самого острых вопросов было как колючек у ежа — чувствовал их всем телом, особенно седалищем.

А в ушах капали утекающие мгновения.

Большинство острых вопросов мог решить только сам — мне нужна была сварка — и газовая, и электрическая — вопрос упирался в генераторы. Нужны были еще и сварщики, но эти проблемы буду решать последовательно. А теперь ни на что больше не отвлекаюсь и ломлюсь, как лось через подлесок, к электричеству. Заранее мирюсь с тем, что КПД моих устройств будет ниже плинтуса, и что стоить они мне будут больших денег, нервов и крови. Но без электричества мои задумки так и останутся на бумаге. Карл мне, конечно, скажет спасибо — но Петр ко мне ближе.

Начал собирать ингридиенты, для заваривающейся каши. В новый цех свозили бухты протянутой медной и стальной проволоки, стальную ленту, крепеж и прочие мелочи. Во множественном числе называю все эти заготовки исключительно авансом — так как бухт проволоки было пока всего две, а стальная лента терялась на стеллаже цеха. Показал еще раз мастерам литейщикам проект «беличьего колеса» и многозначительно пошевелил бровями. Сам уединился с ракетчиком, хотел попробовать на его винтовых прессах сделать угольные стержни из толченого угля.

Первый раз взял себе подмастерьев. Оказалось, эта ноша похлеще труда Сизифа. Мастера у меня герои, они уже пропустили через завод такое количество подмастерьев, без которого не мыслимо сегодняшнее расширение.

Представляю, сколько нервов и сил вложено. И еще стал очень ярко представлять, как матери тратят силы и частицу души, поднимая на ноги сынов, потом Мастера гранят таланты, десятки людей вкладывают часть жизни в новых мастеров, чтоб не прервался круг, чтоб круг стал восходящей спиралью…

А потом война, мор, жадность людская — и круг разорван. Тысячи жизней потеряно, и эти потерянные жизни унесли с собой смысл еще миллионов прошедших жизней предыдущих поколений. Грустно. И выводы дурацкие — надо заняться с Таей поиском антибиотика, о котором только и знаю, что это была какая-то плесень, и надо максимально быстро закончить войну со Швецией, раз уж без нее не обойтись.

А не обойтись ли?

Петр против шведов настроен основательно. Мало того, что во время посольства шведы учинили ему личную обиду, мало того, что Карл Двенадцатый, по своей семнадцатилетней несдержанности наговорил много лишнего о Петре и Августе — так еще и союз против шведов, во время посольства был заключен.

С моей точки зрения — этот союз не стоил и выеденного яйца. У Петра перед глазами есть свежий пример, как Священный союз плевал на интересы России, занимаясь своими делами. Тем не менее, свое слово, данное Августу, Петр намеревался держать.

Усугублял неизбежность этой войны еще и территориальный вопрос.

Земли под шведами считались Петром исконно русскими. Специально просил просветить меня на эту тему. Мне тут же охотно и обильно нажаловались, причем, от человека к человеку история несколько менялась. Перескажу, как понял для себя.

Оказалось, что первыми на земли Ладоги и Финского залива пришли ильменские словени, еще девятьсот лет назад, и расселились до Балтийского моря. Шестьсот лет назад, то есть в годах тысяча сотых — это были земли Великого Новгорода, и стояли на них крепости, Ладога, Копорье, Корела. Стояли не просто так, а систематически отбивали шведских феодалов, интересующихся расширением своих ленов.

А потом случились татары. Много.

Шведы не преминули воспользоваться моментом, введя в Неву флот и десантный корпус. Их встретил, с русским войском, Александр, сын Ярослава. И было это в лето года 1240. Уже из своей памяти знаю, что встретил он шведов в устье Ижоры, где в мое время стоит поселок Рыбацкое — место там очень неплохое для неожиданной атаки.

Только вот одним этим десантом шведы не ограничились, и в течение дальнейших ста лет было еще 15 крупных столкновений, о которых помнят теперь, но, забыли в мое время. Этими столкновениями шведы постепенно вытесняли славян с Балтики.

На исходе сотни лет постоянных стычек, славяне откатились до истоков Невы и там заложили еще одну крепость, на Ореховом острове, и назвали ее «Орешек».

Потом была Ливонская война — Иван Грозный пытался выдавить шведов обратно, и получить выход к Балтике. Шведы кликнули подмогу, и чуть больше сотни лет назад, году в 1580 пересилили славян, заняв крепости Ям, Копорье, Корелу, Ивангород.

При Борисе Годунове маятник качнулся в обратную сторону — Ям, Ивангород и Копорье славяне отбили.

Шведы вновь кликнули подмогу, и в году 1610 польско-шведские войска заняли Корелу, Орешек, Копорье, Ям, Ивангород, Новгород, Старую Руссу, Гдов, Ладогу…

Далее, в селе Столбово, что рядом с Тихвиным, со Швецией подписали мир, по которому шведам отходил весь Карельский перешеек, все побережье Финского залива, Нева от истока до устья и все северо-западное побережье Ладоги. Занавес.

Теперь Петр рыл копытом землю и пускал дым из ушей. Его распаляла и только что прошедшая победоносная война. Знал ведь, что победы над османами еще аукнуться!

Отговорить Петра от исполнения заветов предков? Мдя. Подумаю лучше, как закончить войну быстро.

А для этого требовалось за два года совершить Невозможное. Рецепт рождения Невозможного прост, как не странно — это Люди с Верой в невозможное. Именно такие люди делают открытия и идут пешком к полюсу. Они верят, что невозможное — возможно.

Вот таких людей и предстояло воспитывать.

А мне это делать еще и проще — мне верят на слово, и если скажу, что завтра делаем антигравитацию, меня только спросят, что и в каком количестве завозить в цех.

На ежедневном вечернем собрании, мастера посовещались и выдали мне пяток смекалистых и пяток просто рукастых подмастерьев. Выдали, как обычно, со скрипом и стонами. Люди были нашим самым дорогим и редким ингредиентом.

На этом же собрании поставил вопрос ребром — пора формировать четыре бригады спасения остальных заводов. Ухмыльнулся над ожидаемым вопросом — отчего четыре, если заводов три? Темные! А как же интенсивность развития? Пора закладывать четвертый завод. Спляшем на собственных костях, под хрип песни из пережатого горла. Святые отцы откровенно застонали — первый раз возникло ощущение, что прямо сейчас меня предадут анафеме. Обещал святым отцам, что при новом заводе построим церковь — не помогло. Подрастил церковь до храма. Тяжело, все же, с ними торговаться. Интересно, где буду на все это денег брать?

Бригады решили посылать временно, на год — у народа тут насиженные места, и переезжать, мало кто захочет. Вот вахтовый метод приняли, хоть и неохотно, с ворчанием. Любопытно, в мое время ходили вахтами на север, а теперь пытаюсь отправить вахты с севера в центральную Россию. А с другой стороны, у нас скоро и горячая вода будет, и свет электрический, если подмастерья мои не увлекутся экспериментами. Чего нам в этой центральной России делать? Правильно.

Двинулись с подмастерьями на очередной урок. Да, да — именно на урок. Уже второй день мы создавали в новом цеху прообраз физической школьной лаборатории моего времени.

На уроки собирались, кроме моих подмастерьев, еще и все свободные мастера — так как изначально всех предупредил, что начинаем пахать совершенно новый надел, скрытый ранее от всех лесом других вопросов. Вот народ и любопытствовал

Долго думал, как начать это поле. С одной стороны — надо сразу внедрять современные мне понятия — а с другой стороны, для моих конкретных задач — освещение, электросварка и электролиз, совершенно безразлично, как будут представлять электрон подмастерья.

Ночь перед первым занятием писал конспект. В памяти всплывали школьные времена — перечеркивал и переписывал конспект. То нырял в глубину, в которой откровенно тонул не вспомнив массы формул, то скакал блинчиком по поверхности и получал конспект для детей уровня яслей, по которому мои подмастерья Такого мне наваяют, что предпочел напрячься, вспоминая конструкции и формулы. Хотя, большая часть этих самых формул явно решили дожидаться своего повторного открытия.

Новый цех пах свежей сосной и сверкал чистыми стенами, еще не познавшими экспериментальных изысков мастеров и подмастерий. Открывали новую главу с чистого листа.

Собравшийся на лавках народ сдержано шумел, а у меня в голове так теснились мысли, споря об очередности выхода в массы, что не знал с чего начать. Передвигал по столу заготовленные для демонстраций детали, и мысленно пробегал по конспекту.

— Сегодня зачинаем новое дело — народ в цеху сразу затих — До нас, его никто до ума не довел, хоть и были такие попытки, рассказы о которых собрал во время посольства. Но нам не привыкать делать неведомое!

Переждал одобрительные выкрики «А тож!»

— Как вода мельничные колеса крутит, все знают. И почему она бежит по руслу реки — не для кого не секрет, тем более, что около нашей плотины перепад большой и хорошо видно, как вода через перепуски переливается и вниз бежит. Да только вы уже убедились, что есть в мире много такого, чего потрогать руками не можно. Вспомните хоть граммофон, у которого звуки от колебаний иглы возникают, глазу невидимым. А еще вспомните, про мелких тварей, о которых говорю постоянно, и которые глазом тож не видны.

Еще одна волна сдержанного шума прошла по цеху.

— Так вот. Есть и еще невидимые глазом явления, которые мы только по делам их распознать можем. И моя речь именно о них.

Переставил, поднатужившись, ближе к столу высокий гальванический элемент, любовно собранный и опробованный еще вчера вечером. Подсоединил два провода. Не особо обольщаясь по поводу олифо-костяной изоляции — брал провода в рабочих, парусиновых, рукавицах.

— Небесный огонь вы все видели. Молнии у нас только давеча отсверкали. Вот эти молнии и есть одно из проявлений невидимых сил, что зовутся электричеством. Хотя, таких молний, что на небе сверкают, нам не приручить — но вот маленькие, домашние, молнии, мы сделать можем.

С этими словами чиркнул концами проводов и зажег дугу, растянул ее, жмурясь, пока не погасла. Оглядел шумящий зал. После яркого света казалось, что в цеху наступил поздний вечер, а лампы зажечь забыли.

Позвал первого подмастерья — велел ему повторить опыт. После десятка повторений в глазах плясали зайчики, но дело подмастерьями не ограничилось — мастера желали поучаствовать. Народ обступил стол, рассматривая вольтов столб, и задавая вопросы. Трогать руками не разрешил. Велел всем рассаживаться обратно — мы еще только начали.

— Теперь отвечу на вопрос, откуда эта молния берется. Дело в том, что о металлах мы знаем еще очень мало. Умеем его лить и ковать. Умеем закаливать. Но это далеко не все, что он может. По металлу могут течь невидимые реки этого самого электричества. Но обычно они в металле спят, как застоявшиеся пруды, и хитрость именно в том, чтоб эти реки пробудить. А как можно сделать пруд проточным?

Послушал варианты. Даже так? Не знал.

— Есть два основных варианта — можно поставить колесо и, вычерпывая воду с одного конца, заливать ее в другой. А можно прокопать сток из пруда, вода и выльется. Недостаток первого варианта, что нам нужно постоянно прикладывать усилие для перекачки воды. А недостаток второго варианта — что вода из пруда рано или поздно выльется и на этом все закончиться. Вот оба эти способа и применяют для оживления электрической реки внутри металла. Например, есть разные металлы, испытывающие сродство друг к другу, ну прямо как медь и олово в бронзе. Если такие металлы сложить вместе в крынке с соленой водой, которая помогает металлам оживить их электронные реки — то можно к ним присоединять другие металлы, и в них так же будет протекать электричество. Еще египтяне умели это делать, опуская в вино пару разных металлов. Говорят, они так занимались обманом купцов — покрывая медные изделия тонким слоем золота, как мы уже умеем делать, и продавая эти изделия как золотые.

Переждал обмен мнений.

— Вот именно так собран электрический столб, что тут, у стола, видите. А что может это электричество? Искру вы видели. Но это мелочь. Искра может стать ярким светом!

С этими словами подключил, через пару пластин выключателя, гальванический элемент к тонкой, экспериментальной, свече Яблочкова. Она у меня при испытаниях не каждый раз зажигалась, после чего, увеличил высоту вольтова столба — надеюсь, теперь не подведет. Положил на вершину, между двумя угольными столбиками, разделенными глиняной пластинкой из просто высушенной, не обоженной, глины, тонкую медную стружку и замкнул выключатель. Ярко полыхнула сгоревшая медная нить, и на ее месте зажегся нестерпимо яркий белый шар дуги, от которого под стропила крыши потянулся столб дыма, неохотно вытягивающийся в распахнутые под коньком вентиляционные люки. Так как дым выходил не весь — опыт затягивать не стоило.

— Вот такой свечей мы территорию половины завода осветить можем. Но и это еще не все. Чуете, какой от огня жар идет?

Жар действительно шел вполне приличный и ладонь руки, которой отгораживался от яркого света — ощутимо пригревало. Прихватил второй рукой в рукавице стальную полосу и внес в дугу самый кончик нижней стороны пластины. Полетели искры, и к деловитому жужжанию дуги добавился знакомый звук бенгальских огней. Запах стал более насыщенный.

Видимо неудачно пошевелил полосой в дуге, и она, с прощальным хлопком, погасла. В наступившей темноте, ярко красными пятнами выделялись оплавленный кончик железной полоски и продолжающие дымить вершинки угольных электродов. В зале висела тишина и густой запах сварки. Запах, к счастью выветривался, тишина разрасталась. Надо было срочно отгораживаться от козней дьявола.

— Показывал этот опыт нашим святым отцам — они, в отличие от вас, не молчали, а задавали вопросы!

Зал оживился, но задавать вопросы им не дал. Продолжил, пока металл еще был горячий.

— Вы увидели, что электричество, это не только свет и тепло. Им еще можно плавить и резать металлы. А кузнецы знают — чем можно метал плавить, тем его можно и сваривать. Если раньше мы раскаляли заготовки в печи, а потом их складывали вместе и проковывали, чтоб они сварились — то теперь мы можем сваривать металлы в пламени электричества!

Народ зашумел, но перерасти шуму в вопросы, опять не дал.

— Почему мы этим не пользовались допреж? Вот с этого и начнем наше занятие. Как уже сказывал, породить течение в металлах можем двумя способами. Вкладывая силу или расходуя сам металл. То, что вы сейчас видели, израсходовало часть металла вот из этого электрического столба. И коль мы начнем такое применять по всему заводу, вскоре без штанов останемся. Значит, будем учиться создавать течение электричества, прикладывая силы, как в примере с водяным колесом на пруду. И силу к реке электрической будем прилагать похожим способом. Вот только, сами понимаете, коль река в металле невидима, то ее руками не оживить, и сколько не тряси металл, течения в нем не будет.

Мысленно отвлекся. На самом деле, это не совсем так, есть и пьезоэффект и еще масса вариантов, но пока моим подмастерьям об этом знать рановато, пусть усваивают малыми порциями, а мне их останется только подержать у плеча вертикальными столбиками, и погладить им брюшко, чтоб не срыгнули.

— Но господь, в мудрости своей, создав невидимые реки электричества, создал и невидимые руки, которые могут с этими реками взаимодействовать. И связал эти явления как родственников, когда одно может вытекать из другого. Так, к примеру, как только мы зажгли свет, и по проволоке потекло электричество, то вокруг проволоки сразу возникли эти невидимые руки, которые ученые мужи прозвали магнитным полем. Руки то хоть и невидимы, но строго обхватывают провод вокруг, и коль к такому проводу поднести еще один провод, по которому течет электричество, и который так же охватывают невидимые руки магнитного поля — то эти две руки промеж себя взаимодействовать начинают. С этим взаимодействием вы все знакомы. Вспомните о «рыбках», по которым поморы кочи водят. Они все в одну сторону показывают. А почему? Ответ прост. Внутри всей земли много железа, хоть оно и глубоко. Текут по этому глубинному железу электрические реки, словно на земле реки обычные, и обнимающие их руки магнитного поля проходят сквозь всю землю, так как они невидимые и нет им преград. Вот и выходит, одета наша землица вся целиком, а не только Россия, в плотную шубу из этого поля. А шубу, сами знаете, вверх ногами не оденешь, вот и сидит она на мире нашем неподвижно, пока реки внутри земли русла не поменяют. Но такое, не дай создатель, произойти в ближайшие столетия точно не может. Сами знаете, и на земле то реки русла не вдруг меняют, а уж под землей и подавно.

Перевел дух, осмотрел ряды глаз, передающие весь спектр состояний, от жадного любопытства до стеклянного непонимания. Сделал мысленно заметки, кто у меня будет работать руками, а кто головой.

— Как уже говорил, электричество, и поле это магнитное, сродство друг к дружке имеют, вот и выходит, что металлы некоторые, которые самое большее сродство к магнитному полю испытывают, и которые сами могут другое железо притягивать — стремятся повернуться так, чтоб одним концом на воротник шубы земной указывать, а другим на подол. Вот из такого металла «рыбки» и делают, да на тонкой нити их подвешивают, чтоб крутится «рыбке» ничего не мешало. А то реки то, электрические, глубоко под землей, чует их «рыбка» слабо, и коль ей еще мешать что-то будет, она правильное положение не займет. И еще одно объяснение дам, над которым гадали. Коль рядом с «рыбкой» кусок железа положить, она неверно показывать начинает. В этом все тоже сродство виновато, вокруг железа хоть и слабая, но есть небольшая шуба магнитного поля, вот «рыбка» к нему и тянется, кусок железа хоть и маленький, по сравнению с миром нашим, зато рядом, а до подземных рек далеко. А вот медь сродства к магнитному полю не имеет, и «рыбке» верное направление показывать не мешает. Но о том буду подробно не с вами, а с морячками нашими говорить. А для нас важно другое. Коль сродство у электричества и поля магнитного такое близкое, то одно другим подтолкнуть можно, а потом из одного в другое преобразовывать.

Начал накручивать медный провод на толстый гвоздь, не прекращая пояснять. Народ тут же повыскакивал с лавок и столпился вокруг стола.

— Коль грести веслом по реке нам было бы потребно, мы как лопасть весла поставим? Правильно, поперек воды. Потому как греби мы лопастью весла вдоль воды — с места бы не стронулись. А, как уже сказал, руки магнитного поля обнимают провод с электрической рекой, то есть, они вокруг провода — вот и давайте подумаем, как мы можем поставить провод, по которому течет электричество, чтоб в другом проводе подтолкнуть застойный невидимый пруд.

Так как на глазах у всех наматывал уже не первый десяток витков — догадались многие. Сообразительный тут народ.

Домотав макет электромагнита, подсоединил его к вольтову столбу. На всякий случай, не к полному, а примерно на треть. Продемонстрировал, как притягиваются куски железной полосы и обрезки проволоки. Обсудили, в том числе и появившиеся полюса. Теперь у нас не просто круговое магнитное поле, а есть концентрированные точки. Вот ими и будем грести застойные пруды.

Провел электромагнитом вдоль куска проволоки — все, с открытыми ртами, ждали искры. Угу. Цирк на выезде. Но разочарование было очень заметно.

— Сами видите, не хватает сил, чтоб ток электричества создать. Он такой слабый получается, что на искру не хватает. Но тут уж вы сами знаете, коль одна лошадь телегу стронуть не может, надо запрячь еще. Вот этим и будем заниматься.

Поручил подмастерьям мотать на гвоздях электромагниты. Народ скучковался на пять групп, и зазвучали обычные в этих случаях советы под руку.

Сам взял заготовленную дощечку с отверстием посередине, примерился к отверстию, и начал наматывать катушку, чтоб она могла свободно в отверстии вращаться. С заданиями справились быстро.

— Теперь смотрим, что у нас получилось. Вместо одного электромагнита используем шесть, пять ваших и один мой, что намотал раньше. Проволоку, по которой раньше возили электромагнит, свернул в спираль, чтоб не по проволоке магнитами возить, а вращать проволоку внутри кольца из этих шести магнитов. Сами понимаете, для тех же бортов корабля одинаково, сам ли корабль по тихой воде идет, или корабль стоит на месте и его обтекает течение реки. И в том и в другом случае вода течет вдоль бортов. Вот мы так и поступим, теперь электромагниты стоят неподвижно, а проволоку будем крутить.

Подключил шесть электромагнитов друг к другу, закрепили их вокруг отверстия на деревяшке. Намотанную спиралью проволоку, с подвязанными ниткой витками, чтоб не рассыпались, закрепили поперек отверстия на двух отводах от спирали, образовавших ось. Отводы уперли торцами в накерненные углубления в железных скобах, которые и держали спираль. Оглядел конструкцию. Хлипко все, зато за десять минут делается.

— Теперь нам надо быстро вращать спираль, которую будем называть ротором. Предлагаю на ось намотать нитку и быстро ее вытягивать — тогда ротор хорошо раскрутиться. А пока ротор крутиться, попробуйте высечь искру из проводов, которые к скобам подключены.

Попробовали. Минут десять пробовали, успев за это время пару раз сорвать ниткой ротор с опор. Искра была. Точнее, призрак искры, но все попробовали и увидели. Продолжили обсуждение. Рассказал, что течет электричество по металлам, но разные металлы пропускают его по-разному. Один металл, как широкая река, а другой как порожистый ручей. А фарфор и стекло, например, электричество вообще не пропускают. И если в металле будут вкрапления всякой грязи и шлака — то это будет как мели на широкой реке, и металл, хорошо проводящий электричество, после такого загрязнения станет проводить его плохо. Но и материалы, не проводящие электричество, все равно нам нужны, так как ими мы обмазываем провода, создавая как бы стенки трубы, по которой течет невидимая река, чтоб она не расплескивалась напрасно и не портила нам задумок. Но в случаях, когда провода надо соединить, как мы соединяли меж собой электромагниты — эту обмазку, которую назовем изоляцией, надо счищать, чтоб голые металлы друг с другом соединялись, иначе поток электричества прервется.

Наконец, дал волю вопросам. И первый вопрос был вполне ожидаем — зачем нам такие сложности, если электромагниты питаем от электрического столба и все равно расходуем металл в батарее? Молодцы. Зрят в корень.

— Если ротор сможет дать много электричества, то часть из него мы направим в электромагниты, и столб будет не нужен… Попробуем, конечно. Но перед тем, как пробовать, расскажу еще одно важное свойство этих невидимых рек. Дело в том, что когда мы включали электромагнит или искру напрямую от электрического столба — невидимая река текла ровно, именно так, как текут обычные реки. А вот когда мы стали подгонять ее руками магнитного поля — течение в роторе стало совсем иным, подумайте сами, представьте, что один полюс электромагнита это одна сторона весла, а другой — противоположная. И вот наша спираль поворачивается к этим электромагнитам то одним боком, то другим. Вот и выходит, в нашем примере с веслом, что это как по воде веслом туда-сюда грести. Движение воды то будет, а вот равномерного течения — нет. Но, вы сами видели, что для искры это безразлично, в одну ли сторону течет электричество или дергается. Главное, чтоб течение было. А вот для электромагнитов, что создают магнитное поле, проталкивающее невидимую реку в роторе — направление течения важно. Но есть у нас способ, снимать с ротора не прыгающий ток электричества, который будем называть переменным, а ровный, который будем называть постоянный. Ну, кто — что мыслит?… Подскажу. С одной спирали ротора нам постоянный ток никак не снять, на то она и одна. А если мы на ротор несколько спиралей намотаем?

Все равно не догадались. Рассказал про коллектор, когда несколько обмоток ротора подсоединяются к некоторому количеству пластин на оси, и по этим пластинам скользят пары щеток-токосъемников, которые отбирают от обмоток электричество, каждая в свой черед. В результате получается не идеально постоянный ток, а с небольшими биениями. Но это как с плохо закрепленным колесом телеги — вилять оно виляет, но ехать особо не мешает.

Раздал подмастерьям бумаги с чертежами небольшого генератора постоянного тока на четыре обмотки статора и пять обмоток ротора. Выдал и деревянные шаблоны, по которым нужно будет гнуть сердечники из полос мягкого железа. Габариты генератора, по большому счету взял от балды, ориентируясь на габариты генератора от автомобиля моего времени. Генератор делали всем миром. Старательно мешая друг другу. Потратили больше времени, подгоняя детали согнутые разными помощниками, чем, если бы все делал один человек. Зато все прикоснулись к неведомому, а когда в этом неведомом есть хоть частичка твоего труда — то оно перестает быть пугающим и становиться близким и понятным.

Под грохот ударов, по сгибаемым деталям сердечников, рассказывал, что железо лучше проводит магнитное поле, а медь лучше проводит электричество — вот нам и надо максимально использовать эти две особенности. Когда мы сворачиваем медную проволоку спиралью — река электричества порождает водоворот. И если в центр этого водоворота поставить ось, водоворот от этого только сильнее станет. И материалом для этой оси лучше всего подойдет железо. Вот только, если поставить ось из массивной железной отливки — то водоворот в ней породит электрический ток, и будет на это расходовать силы, а нам этого не надо. Именно по этому мы набираем оси, которые будем называть сердечниками, из железных полос, да еще олифой закрашенных. Олифа электричество не проводит, вот это и помешает внутри железного сердечника разгуливать электричеству.

 

Глава 6

Собирали генератор более полутора часов, и это, не смотря на толпу народа и заготовленные заранее материалы. Каждый чих приходилось пояснять, и почему мы для сердечников отдельные катушки из бумаги сделали, и зачем везде бумагой прокладываем. Зачем, зачем — да не верю просто в надежность изоляции проводов! Если на изоляцию между витков еще могу положиться, то наматывать провода на голый металл, да еще и при условии, что на изгибах изоляция проводов потрескивает — очень чревато. Кроме того, отдельные бумажные катушки позволяют спокойно наматывать их на оправках разным людям — а если мотать их прямо в генераторе, то будет очень неудобно, больше чем пара человек работать не смогут, да и то локтями толкать друг друга будут. А отдельные катушки, снимем с оправок и наденем на сердечники. Если будут болтаться, еще полоску железа подсунем. К сожалению, толщина пластин немного гуляла, и угадать размер совершенно точно было на уровне высшего пилотажа — нам этого пока не надо.

Разок выходили с мастерами на перекур. Точнее, у меня был перекур, а у них вопросник. Говорили о том, что нужно будет для электрических машин, и как с ними поменяется завод. Литейщика интересовала моя оговорка про грязный металл. Понятия не имею, как его чистить. Предложил продувать медь воздухом, как мы со сталью делаем, всякая гадость может выгореть в шлак. Вот только и сама медь окислиться. Попробуем, конечно. Еще бы потом водородом продуть. Но мало того, что водорода нет, так еще и бабахнуть должно душевно. Такие эксперименты не для единственного, прогрессивного завода в преддверии войны. Можно будет генераторным газом попробовать продуть. Полыхать будет знатно, но все же — не водород. Попробуем потом на небольшой партии перед разливкой на пруты для волочения.

С железом светили аналогичные проблемы, и, кроме этого, не имел понятия какую долю углерода можно использовать. Пока пробовали мягкое железо, прокатанное сразу после продувки, и отожженное. Дальше попробуем более углеродистые пластины и сравним результаты.

Первый генератор сбалансироваться не хотел. Ось получилась слишком тонкая, и якорь изображал скакалку. Прервал занятие, и отправил двух подмастерьев с мастером кузнецов точить новую ось. За одно и шкив большого и малого диаметра пусть сделают.

Вечером запустили генератор, подключив его через повышающий ременный редуктор к заводскому валу. Генератор тонко завыл, притирая бронзовые вкладыши. Помазали вкладыши еще жиром и отполировали пластины коллектора, после чего поставили и подключили щетки в виде толстых медных проволочек. Наступил момент истины. Для запуска генератора, ткнул на вход катушек статора вольтов столб. Варварство конечно, но со схемой подмагничивания нет сил и средств возиться. Будем запускать генераторы так, можно сказать, с толкача.

Не каждый автомобиль заводиться с пол оборота стартера, знакомая мне машинка так вообще порой пол сотни этих оборотов требовала. Так что, тыкал «стартер» генератора, меняя используемое количество батарей, пока генератор не завелся. И узнать это было легко. Кожаный ремень засвистел по деревянному шкиву, жалуясь на возросшую нагрузку. Подтянули вниз редуктор, натягивая ремень. Мысленно дополнил схему натяжителями ремня.

Выход генератора подключили на свечу Яблочкова. Свеча требовала своего стартера, на этот раз попробовал просто коснуться кончиков электродов проволокой — свече ведь все равно, от чего первоначальная дуга вспыхивает. Вспыхнула. Победа, однако.

Генератор завыл, откровенно жалуясь на перегруз и вообще, на отсутствие нежного отношения к новорожденному. Потрогал статор, проверяя температуру. Поднималась, но пока больным младенец не выглядел. Пошли еще курить и разговаривать, дым от свечи к разговорам в цеху не располагал.

Говорили про освещение, мастера предлагали прямо сейчас поставить такие свечи на территории. Посылал их к волочильщикам, от которых зависит наличие у нас проводов. Под многочисленными недобрыми взглядами, мастер волочильщик обещал, что приложит все силы. Кстати, про свечи в цехах — мастера уже не заикались, дыму от этого новшества действительно многовато. И сгорают они быстро. Хотя, если сделать электроды потолще, на пару часов должно хватить, а то и больше.

Прибежал дежуривший у генератора подмастерье, доложил, что его подшефный сильно нагрелся. Хотя, рукой трогать его еще можно.

Решили с мастерами на сегодня закругляться. Завтра поговорим о том, как мерить будем эти невидимые субстанции — любое дело требует точности.

Вот так и получилось, что разговор о напряжении и силе тока зашел только на второй день, когда лабораторный генератор, оснащенный дополнительно крыльчаткой охлаждения, во всю сжигал свечу Яблочкова, вынесенную на улицу, и на которую собрались посмотреть толпы народу. Святых отцов попросил первое время побыть рядом, успокоить народ, что это вовсе не проделки сатаны, это мастера опять диковину удумали.

Как будем мереть неуловимое и невидимое? Так и будем — по результату воздействия невидимого на реальный мир. Для начала повторим опыт с нашей первой спиралью, только вместо электромагнитов поставим на их место пару железных, намагниченных гвоздей. Собственно, наши вчерашние электромагниты уже слегка намагнитили свои гвозди и нам пока этого достаточно. Закрепляем магниты с двух сторон от спирали, а на спираль подключаем ток электричества от столба. Можно, конечно и от генератора, но пока будем использовать столб, потом поясню почему.

Все видели, что произошло? Да, спираль повернулась. А почему? Да потому же, почему «Рыбка» носом на зиму указывает. Помните, магнитные поля взаимодействуют и стараются расположиться так, чтоб меньше мешать друг другу. Вот спираль и заняла наиболее удобное положение относительно магнитов. А если мы будем мешать спирали поворачиваться? Давайте на одну сторону витков свинцовый грузик примотаем, тогда спираль будет смотреть одной стороной всегда вниз. Теперь снова подключаем к ней столб, и видим, как спираль повернулась немного, пока сил хватало грузик поднимать. А теперь добавим еще пар в электрический столб. Сила столба стала больше, и спираль отклонилась больше. Вот так и будем измерять эти невидимые силы — по отклонению спирали. Чтоб нам было удобно — на спираль оденем стрелку, закрепим ее поперек спирали, и пока электричества нет, стрелка будет стоять вертикально, а как подключим, она отклониться влево или вправо. А от чего это зависит? С этого и начнем наш сегодняшний урок.

Про магнитное поле мы уже сказали, что у него есть летний и зимний полюс. Вот и у электричества есть такие полюса. Как мы назовем полюса — электрической реке безразлично. Давайте называть полюс, что к меди в электрическом столбе подключен плюсом или положительным, а противоположный соответственно минусом, или отрицательным. И теперь смотрите, если к спирали подключить столб плюсом и минусом — стрелка отклониться в одну сторону. А если поменять местами плюс и минус — то в другую. Вот так и будем определять, где в наших устройствах плюс, а где минус. А по величине отклонения стрелки будем определять, насколько мощный поток электрической реки проходит через устройство. Вот тут нас ждет еще одна проблема. Представьте себе наш мельничный пруд, что выше плотины. Из него вода может течь по двум рукавам, по короткому и крутому, через плотину, или по длинному и пологому, по которому сброс вешних вод идет. Представили? Оба рукава примерно одинаковое количество воды пропускают, но в коротком вода бурлит, и скорость ее движения большая, а по длинному рукаву вода течет неспешно. Таким образом, чтоб точно описать оба рукава нам надо сказать, не только, с какой высоты они вытекают, но и скорость или силу их течения. Вот и электрическая река подчиняется этому закону, ее можно описать теми же словами — у нее есть перепад, и сила течения. Представьте, перепад может быть большой, но если мешать течь потоку электричества, то сила течения будет маленькой, река будет еле сочиться. А может быть наоборот, перепад небольшой, но невидимому течению ничего мешать не будет, и силу течение наберет значительную, и чем больше перепад, тем более значительную силу наберет течение, если ему ничего не мешает. Представили, на примере обычной реки? Плохо, давайте еще раз поясню …

А потом еще раз, индивидуально. Абстрактные вещи тут воспринимали слабее — сразу вспомнился фрагмент от Филатова — «… нам бы схемку, аль чертеж — мыб затеяли вертеж …».

Как будем называть все эти силы — электрической реке безразлично, как и название ее полюсов. Это надо нам, для бюрократии. Но чтоб не называть силы неизвестно как — их назвали в честь ученых, которые силы эти обнаружили первыми.

Поперхнулся. Чуть не ляпнул, что еще обнаружат. Вообще интересно наверное, родиться, и узнать что в честь тебя уже что-то назвали. Или фамилию дадут в честь явления? А что, вполне может быть — будет итальянец Александро Монтега ковыряться с электричеством, и его обзовут Вольтом, потом кличка приклеиться и история слегка залечит прорехи. Ну да ладно, мне до этих времен точно не дожить.

Итак, перепад электрической реки назвали напряжением, а единицы, в которых его измеряют — вольтами. А силу течения электрической реки, так и назвали силой тока, или просто током, и меряют его в амперах. Это просто запомните, так как это условность.

И чему будет равен один вольт?

Чтоб нам было проще, за один вольт принимаем одну пару металлов из электрического столба. Это, правда, не совсем точно, так как пока металлы в столбе свежие, напряжение в каждой паре чуть больше одного вольта, а когда метал израсходуется — напряжение станет меньше одного вольта. Со временем, мы с вами найдем это значение точно.

А силу тока как будем оценивать?

Уже сказал, что сила тока зависит от напряжения и сопротивления. Чем больше напряжение и меньше сопротивление — тем больше сила тока. Вот и выходит зависимость, что сила тока равна напряжению, деленному на сопротивление. Это понятно? А чего глаза такие остекленевшие? Вспомните, как площадь прямоугольника найти — это вы все делали. Длину на ширину умножаем. Так вот. В этом примере, длинна это сила тока, ширина это сопротивление, а площадь, это напряжение. Законы мира, они очень похожи друг не друга, к какой бы области не относились.

Вот и выходит, что, зная напряжение, по количеству подключаемых пар столба и сопротивление, которые сами организуем — найдем силу тока.

Про сопротивление вам рассказывал — каждый металл пропускает электрическую реку по-разному. Но сопротивление не только от металла зависит, но и от его размеров. Сами понимаете, проковыряй мы в плотине тонкую дырочку — будет тонкая струя, значит, дырочка воде оказывает большое сопротивление. А расковыряй мы в плотине огромную дыру — вода хлынет потоком и сопротивление ему большая дыра практически не окажет. А так как электрическую реку мы пустим по проводам-трубам, то и длина этих проводов важна. Сами понимаете, короткая дорога от дома до сортира сил потребует гораздо меньше, чем, если вы от дома пойдете в Архангельск. В итоге получаем, чем больше площадь сечения провода-трубы, тем меньше сопротивление, и наоборот, чем провод длиннее, тем сопротивление больше. А значит, сопротивление провода равно коэффициенту сопротивления металла, из которого провод сделан, умноженному на длину провода и деленному на площадь сечения провода. Уф.

Это был, конечно, не экспромт. Хорошие экспромты надо долго готовить, лишний раз в этом убедился на проводах школы в поход.

Более того, удельное сопротивление помнил только у меди, так что у подмастерьев впереди много увлекательной работы по составлению справочников. Еще одна зацепка была, чисто эмпирическая — сопротивление стали примерно в 10 раз больше меди. Выходит, 4.5 метра стальной проволоки диаметром 1мм, а тоньше мы пока сталь волочить не могли, будут иметь сопротивление 1 Ом. А если свернуть стальную проволоку спиралью в 15 сантиметров диаметром, то каждые 10 витков дадут плюс один Ом. В результате, можем сделать реостат длинной 50 см, диаметром 15 см с сотней витков стальной проволоки, разделяя витки 5мм шагом. Такой реостат будет иметь сопротивление от нуля до 10 Ом с шагом 0.1 Ом. Для первых лабораторных хватит, а кило омы будем подбирать из имеющихся материалов, имея эталонное сопротивление.

Вот изготовлением эталонного сопротивления из стальной проволоки и озадачил подмастерьев. Дело там не хитрое, справятся. Главное потом все хорошенько проолифить, зачистив только узкую полосу контакта на всех витках.

Весь день потратили на создание лабораторного гальванометра, так как наш первый макет не мог похвастать чувствительностью и повторяемостью. Вот и составляли, вместе с подмастерьями, чертеж прибора и схемы его подключения для измерения силы тока и напряжения. Рисовал, в основном, сам — зато подмастерья мотали рамки, и намагничивали железки, пока мы не подобрали параметры удобные нам для работы. Точнее, приборов сделали два один на напряжения до 20 вольт и токи до 10 ампер, второй на напряжения до 200 вольт и токи до 100 ампер, причем, шунт на втором измерителе можно было менять, но пока отградуировали его приблизительно.

Силу тока и напряжение вполне можно мерить одним прибором. Для измерения силы тока прибор должен иметь минимальное собственное сопротивление и включаться в цепь последовательно с измеряемой нагрузкой, а для измерения напряжения прибор должен иметь большое внутреннее сопротивление и подключаться параллельно нагрузке. Можно, конечно, делать два разных прибора в одном рамка из малого количества витков, и им будем мерить Амперы, а другой, с большим количеством витков рамки, и соответственно большим сопротивлением — им будем измерять Вольты.

Но можно просто добавить к амперметру набор сопротивлений и … В общем, так и сделали.

Домашним заданием подмастерьям стало изготовление, а главное, градуировка новых измерительных инструментов.

В процессе разговоров о приборе возник закономерный вопрос — а нельзя ли по этому принципу сделать двигатель. Чтоб рамка не поворачивалась, а крутилась.

Можно. Более того, в большинстве случаев машины, что мы делаем — обращаемые. Это значит, что генератор можно использовать как двигатель и двигатель как генератор, с минимальными переделками. Это правило не без исключений — но пока не до нюансов.

Вообще, моя жизнь напоминала жизнь частицы в пузырьковой камере. Так же, проношусь по верхам, задавая принципы, направления и константы, причем, некоторые, придумывая на ходу. А за мной разрастается след из пузырьков. С одной стороны — приятно быть частичкой, вызвавшей бурную реакцию в перегретой среде. А с другой стороны — жизнь таких частичек коротка …

Вопросы с двигателями временно свернул. С нашей выработкой меди и проволоки не до жиру, пока все силы на генераторы. Делаем два экспериментальных генератора, один постоянного, второй переменного тока. Нагрузкой для них будет сварка для переменного и электролизер для постоянного. Для сварочника еще нужен будет трансформатор. Но об этом будем говорить на следующих занятиях.

Неделя интенсивных занятий принесла давящую усталость, так как по ночам пересчитывал генераторы на основе экспериментальных данных и готовился к новым лекциям. Ермолай поселился со мной на чердаке, и тырил у меня черновики прямо из-под рук. Складывалось ощущение, что он опасается моей скоропостижной кончины и пытается собрать максимум информации. Намекнул ему, что не дождетесь, и двинулся в электрический цех, где обкатывали генератор постоянного тока. С генератором переменного тока проблем у нас было немного, видимо они все дожидались нас в районе коллектора генератора постоянного тока. Даже думал бросить пока его доделку и использовать только переменный генератор. А потом сделал ход конем и переложил доводку генератора на подмастерьев. Проблемы очевидные, угольные щетки быстро стачиваются и забивают зазоры коллекторного кольца, соответственно идут замыкания. После перемотки очередной сгоревшей обмотки — озвучил наш запас проводов, подходящий к концу. А литейщики еще экспериментируют с продувкой меди, и новых проводов в ближайшее время не будет. Так что, еще пару замыканий, и на сердечники буду наматывать их внутренности. Похоже, поверили. И выкрутились оригинально — поставили на вал сразу за коллекторным кольцом крыльчатку, которой продували зазоры. А угольные щетки стали набивать в бронзовых рубашках. Вопрос с перемыканием щеткой двух соседних контактов коллектора решили варварски и в лоб — добавили в коллекторное кольцо пустых контактов шириной со щетку, и теперь рабочими были каждый второй контакт, а остальные просто для сохранения геометрии кольца. Пока это опытные, а не силовые генераторы — посчитал такой выход возможным.

Ничего, большую машину будем делать многополюсной, и там будет возможность задействовать все контакты.

Как и ожидал, мои подмастерья разделились на рукастых и головастых. Первые обеспечивали работоспособность генераторов, то есть готовили для них запчасти и меняли их. Вторые занялись составлением справочника и экспериментами. Теперь с исследователями больше занимался теорией, а с практиками решали дела насущные.

Была еще и третья группа — мастера. Которые усвоили общие принципы и теперь брали меня за горло. Оружейники хотели электрозапалы для орудий, не столько потому, что так было нужно, сколько потому, что весь завод помешался на электричестве.

Литейщики требовали плавить дугой — набросал им примерно, сколько нужно будет меди на генератор величиной с пол цеха, уж не говорю, сколько будет кушать коловратная машина его вращающая. Проняло. Золотые плавки у нас получаться. Хотя, в некоторых случаях пойду и на это, если дойду до полупроводников.

Мастера кузнецы послушали мои пояснения для литейщиков и спрятали за спину листы с эскизами. Даже любопытно стало, на что они хотели мои нервные клетки убить.

Мои подмастерья-исследователи экспериментировали с электролизом. Задал им эту задачку — нащупать опытным путем параметры электролизера для разложения воды.

Про электролизер нарисовал подмастерьям целое батальное полотно, как электронная жидкость, стекая с электродов, вступала в битву с обычной жидкостью. Результат такой битвы может быть разный, и, чтоб результат получался нужный нам — добавляем в обычную жидкость разные вещества, которые становятся шпионами электрических потоков и обеспечивают им не только победу, но и чтоб обычная жидкость выполняла пожелания победителя. От того, каким будет это вещество-шпион — результат может быть разный. От того, сколько силы мы вкладываем в электроды — будет различаться размер результата, вплоть до бабаха. К счастью, подмастерья провели эксперименты без разрушительных последствий и подобрали параметры электролиза на наших экспериментальных генераторах.

Перед этим они занимались подбором параметров трансформатора для сварки на переменном токе. Стандарта для переменного тока еще не выработали, и подбирали габариты сердечника под частоту конкретного генератора, опытным путем разумеется.

Сложного в трансформаторе ничего нет — он прост и понятен. Первичная обмотка, навитая спиралью, порождает водоворот электрической реки и та, в свою очередь, порождает водоворот магнитного поля. Если, для наглядности, посмотреть на водоворот в реке, увидим, что силы водоворота изменяются в нем от максимальной силы на минимальном радиусе, ближе к центру, до минимума силы, но на большом радиусе, на периферии. Если переводить эту аналогию в электричество, то можно преобразовывать в трансформаторе электричество либо в большую силу тока на небольшом напряжении, либо в большое напряжение на маленькой силе тока. Вот такая аналогия с водоворотом.

А технически это делают, навивая разное количество витков в первичной обмотке, куда заводим преобразуемое электричество и вторичной обмотке, из которой забираем преобразованное электричество. Во сколько раз количество витков вторичной обмотки меньше, чем у первичной обмотки — во столько раз меньше будет напряжение на выходе из вторичной обмотки и больше сила тока, если, конечно, попадется подходящая нагрузка. В большую сторону это также работает. Например, на кинескопы телевизоров моего времени нужно было подать напряжение около 10 000 вольт. И ничего, трансформаторы справлялись. Делали сотню витков в первичной обмотке, и двадцать тысяч витков во вторичной. Вот и повышали напряжение с сорока до 8 тысяч вольт, лишь бы изоляция проводов это напряжение выдерживала. Но это отдельный разговор.

А в сварочных трансформаторах стоит противоположная задача, надо максимальный ток, а напряжение уже вторично, лишь бы вольт 60 на холостом ходу для зажигания дуги было, а варить можно и на 12 вольтах. Тогда в первичной обмотке наматывали пару сотен витков, а во вторичной десяток, и преобразовывали 220 вольт к 11 вольтам. Зато сила тока возрастал в 20 раз, и если через первичную обмотку проходило 5 ампер, то от вторичной можно было забрать уже 100 ампер. Этого, с грехом пополам, хватало для сварки электродом троечкой. Хотя, 200 ампер будет значительно лучше для сварки. А еще лучше, если можно будет регулировать ток от 100 до 500 ампер. На это и ориентировался.

А регулировать трансформатор очень просто — можно сделать несколько отводов от витков спирали обмотки, и включать в работу то больше, то меньше витков — и вся регулировка. Можно и более экзотические методы, вплоть до регулировки частоты. Но это не для моих возможностей.

Вот и прозвучало это слово — частота. Частота это сколько раз в секунду будут происходить всплески электричества в проводах. В генераторах переменного тока, или напряжения, как хотите — всплески происходят каждый раз, когда полюса катушки ротора проходят через полюса катушек статора. Тем самым, частоту всплесков можно регулировать, увеличивая количество этих катушек или увеличивая частоту вращения ротора. И зачем это знать? Это задачка буриданова осла.

Самый серьезный недостаток всех трансформаторов, что они не могут работать на постоянном токе. Им обязательно нужен переменный. И чем выше частота, тем компактнее можно сделать трансформатор. А чего тогда не задрать частоту на максимум? Ведь тогда все бытовые и промышленные электроприборы станут в разы меньше?

Вот это и есть два стога сена для осла. С повышением частоты больше энергии расходуется на нагрев проводов и радио излучение, как это не смешно. Если проводить аналогию, то можно представить туриста, забывшего спички и лихорадочно воспроизводящего древний способ добычи огня трением деревянной палочки. Чем чаще он трет палочку, тем сильнее она нагревается, а если будет тереть не торопясь, то палочка и через неделю холодной останется.

Зато, с повышением частоты можно через провод одного сечения пропускать больше энергии и преобразовывающие устройства получаются компактнее, начиная от трансформатора и заканчивая электродвигателем.

А в роли осла приходиться выступать мне, так как, задав один раз стандарт — будет очень тяжело отойти от него впоследствии. В мое время таких стандартов было море. У многих стран напряжение в сети было 220 вольт 50 Гц, у других — 110 вольт 50 герц, в той же Японии. В Америке приняли стандарт 110 вольт 60 Гц, а в Африке 220 вольт 60 Гц. Эти нюансы надо знать при поездках по миру, иначе можно остаться без любимого ноутбука. Хотя, справедливости ради, следует уточнить, что и формы розеток в разных странах разные, более десятка форм точно. Так что, любимый ноутбук в чужую розетку будет не воткнуть физически.

А в самолетах, так как там электропроводка короткая, используют напряжение 28 вольт 400 Гц. В автомобилях вообще 12 или 24 вольта постоянного тока. На заводах порой частоту 100Гц используют. Одним словом, кто в лес, кто по дрова. Из всего этого безобразия было необходимо выбрать стандарт для первой бытовой сети. И, самое печальное, далее его придерживаться.

И почему, например 220 вольт? Точнее, генераторы то трехфазные, на 380 вольт, а 220 вольт это уже производная. И, судя по тому, что три фазы прижились без нареканий — генератор и надо таким делать. Но почему 380 вольт? Вот тут — без понятия. Кто и от чего плясал. Тем более, что 380В это уже у конечного потребителя — по уличным столбам идут десятки киловольт, точно не помню, то ли 22 то ли 35, а для линий электропередачи вообще 110 киловольт. Зачем? Да очень просто. Медь может пропустить через себя ток около 10 ампер на каждый квадратный миллиметр своего сечения, и с этим уже ничего не сделать. Значит, при напряжении в 220 вольт, через каждый квадратный миллиметр провода можно пропустить мощность в 2.2 киловатта. Мощность, в электрическом смысле, это сила тока помноженная на напряжение. А вот при напряжении 110 киловольт через тот же квадратный миллиметр провода пройдет уже мощность 1100 киловатт, то есть в 500 раз больше. Точно такая же картина и для алюминиевых проводов, но там сила тока, разрешенная на квадратный миллиметр раза в два меньше чем у меди.

Получается, чем больше напряжение — тем экономически выгоднее его передавать, нужны более тонкие и дешевые провода. Недостатков два. Если таким напряжением шибанет человека, он точно в другой мир перенесется. В лучший мир. Значит, требуються понижающие трансформаторы для потребителей.

А второй недостаток — высокое напряжение требовательно к изоляции. И столбы для него высокие надо, достаточно ЛЭП вспомнить. Да много там нюансов. Все сразу и не вспомню. Вот сяду писать пособие по производству и передаче электроэнергии — тогда и задумаюсь, а пока, буду считать все это набросками.

А вот про разрешенную для материала силу тока надо помнить всегда. Если намотать вторичную обмотку сварочного трансформатора проводом сечением в один квадратный миллиметр и попытаться снять с нее 100 ампер — обмотка просто сгорит. Каждой силе тока должно соответствовать свое сечение провода и это надо знать даже владельцу квартиры моего времени. Провода в таких квартирах, обычно, имеют сечение 2.5 квадратных миллиметра, то есть, рассчитаны на 25 ампер. Законов электрических не отменить правительственными указами — и, при напряжении сети в 220 вольт — в квартире не может быть суммарной нагрузки на один провод более 5.5 киловатт — если больше, будут гореть провода. А что такое 5.5 киловатт? Чайник электрический, стиральная машина, разогревающая воду, СВЧ печь, да десяток лампочек. Включи сюда еще и масляный радиатор отопления — и Привет. Скажете — ничего страшного, для этих целей стоят автоматы, отсекающие питание? Вот тут и кроется болезнь незнания моего времени!

При мне человек в магазине покупал автоматы для защиты сети — ему рекомендовали на 16 ампер, такой действительно защитит сеть при перегрузке — но он требовал на 50 ампер, так как ему 16 ампер мало и у него автомат часто выключается. А он не жадный, и готов заплатить за более дорогой девайс. Автомат человеку продали.

Было впору сразу звонить пожарникам и говорить адрес. Вот только адрес этот знаток электричества не оставил.

У меня электрика до автоматов еще не дошла, и приходилось точно и с запасом рассчитывать сечения проводов.

Переломный момент в наших экспериментах наступил в середине июля. Когда подмастерья смогли ответить на ряд вопросов электротехники экспериментальным путем. Какие задать вопросы — на это мне сообразительности хватило. А вот какие на эти вопросы ответы — моя память скромно промолчала, и пришлось подбирать экспериментально. В частности, остановились на параметрах бытовой электросети в 127 вольт и 60 Гц. Напряжение хотелось побольше — но изоляция с ним не справлялась. Пусть потомки мучаются. Это понятно, фазное напряжение, потому как был выбран трехфазный генератор, с линейным напряжением 220 вольт. Соотношение между линейным и фазным напряжением легко посчитать. Если генератор трехфазный, значит линейное напряжение больше фазного на корень из трех.

Были и другие варианты. Тот же Тесла использовал двухфазный генератор, если мне не изменяет память. Но остановился на трехфазном, как более знакомом.

Большой коловратник, на который планировали подключить оба генератора, давал 600 оборотов в минуту, или 10 оборотов в секунду. Так что шести полюсная машина напрашивалась сама собой для достижения частоты в 60 Гц. Чтоб унифицировать наши генераторы, машину постоянного тока сделали так же шести полюсной с шестью щетками, три из которых служили плюсом и три минусом.

И вот, во второй декаде июня, когда погода просто шептала, и небольшие дожди оставляли красивые радуги на небе, про которые пришлось подробно рассказывать оптикам — литейшики мне сказали, что они готовы! Запасы проводов вытянуты и заизолированы. Кузнецы отчитались, что и они готовы, лента для промышленных генераторов стояла в рулонах, благо, первую коловратную машину запустили и уже эксплуатировали почти четыре дня без существенных поломок. Машинисты выразили готовность ставить второй большой коловратник, уже модифицированный. Мои подмастерья трясли бородами, ведь звание подмастерья еще не говорило о возрасте, и уверяли, что новые электромашины они с закрытыми глазами соберут. Вот это и было страшно. Мне бы пару дней отлежаться, перед большим кошмаром.

Дал отмашку начинать строительство. На том свете отдохну.

К концу второй декады был очень близок к тому, чтоб отдохнуть, как планировал. Кроме строительства генераторов, которое двигалось далеко не гладко, пошли проблемы в других цехах. Нам, в частности, не хватило проволоки 3мм диаметром, которая шла на обмотки, и которой по непонятной причине ушло больше, чем рассчитывал. При этом проволока стала самой скромной проблемой. Катастрофически не хватало меди. Точнее, на генераторы то хватит точно, а вот латунный прокат решили сократить вдвое, и в связи с этим пошла волна проблем по заводу. Страшное дело, когда чего-то не хватает в отлаженных и взаимозависимых процессах производства — лавинообразно нарастают проблемы.

Теперь стало окончательно плохо. С новой силой развернулась карусель. Висел над каждым цехом и деталью, перераспределяя ресурсы и предлагая альтернативы. А за моим плечом висела тень Ермолая, занявшая свое законное место. За его плечом, в свою очередь, висела тень моего охранника. И за плечом охранника висело еще несколько свободных, в данный момент, мастеров — кто с вопросами, кто просто учился новому. Вот такой гирляндой и ходили — даже привычно стало. А то раньше не понимал, как это всякие герцоги ходят с большими свитами. Теперь понимаю. Более того, теперь спокойно отношусь к тому, что, даже закрывшись в сортире, из-за дверей могут звучать вопросы, и на них приходиться развернуто отвечать. И бланки заявок на подпись под дверь подпихивали, кому совсем уж срочно было надо. А срочно надо было всем. Цезарь удивился бы такому многостаночничеству.

Опять вернулась ноющая усталость, и душой начало овладевать безразличие. Крепился, но срочно требовалась пауза.

Генераторы и коловратник собрали единой связкой. Генератор постоянного тока будет работать в паре с генератором переменного тока, даже если не будем использовать постоянное напряжение. Понимаю, что это глупо, так расходовать ресурс. Но это был самый простой способ организовать подмагничивание обмоток обоих генераторов в отсутствии силовых выпрямителей.

На первый запуск собралась половина завода. Если быть честным, то первый запуск мы произвели ночью, для контроля, и к утру связку остановили, за одно отработав и этот процесс. Так что торжественный пуск для меня прошел в тумане. Спать так и не пришлось, уж не упомню какую ночь по счету. Поручил произносить речь управляющему, а то мне все слова на ум приходили непечатные. Даже запомнил, как он обещал свет в каждом доме. После этого представил себе объем работы и с горя отключился.

Собрание закончилось слишком уж быстро, судя по тому, как меня начали расталкивать радующиеся жизни мастера. Они уже планировали проводку в цеха! Заглянули бы вначале на склад проволоки! Там наверняка сейчас подмастерья остатки наматывают на тороид сварочного трансформатора. Тем более, что первичную обмотку, по плану, мотаем обычным проводом 3мм, а вторичную, силовую, наматываем многожильным проводом, скрученным из 8 все тех же 3мм проводов. Нет, провода то еще останутся. Но мало ли понадобиться чинить генераторы — резервный запас не дам! Пусть ждут новой партии.

Нужен был еще один рывок — обучить сварщиков и оставить их тренироваться на железках, а потом и на корпусе катера, детали которого уже собирались кроить из листов проката. Сумасшедший цейтнот!

Июль подлетел к своему окончанию, как ужаленный. Мог сказать, сколько и каких сделали плавок, сколько запусков и с каким результатом прошло у ракетчиков, какие проблемы решили на штамповке проката. А вот ел ли за это время — не припомню. И спал, видимо, только выключаясь — так как не раз помнил пробуждение в цеху.

До слез было обидно, что все достижения шли пробными партиями, до потока было еще как пешком до луны. Казалось, что за эти два месяца вывернулся на изнанку уже несколько раз — а маховик производства только начинал раскручиваться. Надеялся исключительно на мастеров, что по протоптанной стежке они накатают столбовую дорогу. Кроме Веры и Людей, у меня по-прежнему ничего не было.

Сварщиков, все же завел. Целых две бригады. Бригаду электросварки, оснащенных сварочным полуавтоматом с проволокой, и бригаду газосварщиков.

Сварочный полуавтомат так назвал, ибо варить на нем надо было втроем, точнее, впятером — еще двое занимались переносной печью, обеспечивающей сварочник флюсовым дымом и предварительным разогревом металла. Остальные, кто проволоку пропихивал в держатель, кто за проводами следил — так что, сварка была вторична, и проходила на заднем плане — на переднем, боролись с агрегатом. Вот и получается, сварка на автомате, точнее, на автопилоте, а так как много людей этому помогает — то полуавтомат, не называть же полуавтопилотом.

Не представляю, как такой толпой будем корпуса варить — надеюсь, потихоньку усовершенствуем это чудо моего больного и не выспавшегося воображения. Благо, что в электросварке ничего сложного нет. Нужен ток, любой. Напряжение вторично, хоть постоянное, хоть переменное, десяток другой вольт и все — а вот тока надо много, сотню ампер по минимуму. Сделали электросварку на переменном напряжении, и через тот самый тороидный трансформатор, что мотали подмастерья.

Так как на всех занятиях проводил аналогии с водой, то и терминология у нас стала двойной. Выключатели сравнивал с кранами, так теперь применялись обе формулировки. А дуга у нас стала фонтаном, когда электрическая жидкость из одной трубы в другую по воздуху перелетает. Так что, фраза — У меня опять фонтан потух — была для сварщиков нормальной терминологией. Хоть термин «дуга» они знали, фонтан у нас именно дугой горел.

С газосваркой были другие проблемы — в основном — отсутствие шлангов. Применяли шланги из бычьих кишок, помещенных в парусиновый рукав, но шланги слегка травили, а варили водородом, и пользоваться газосваркой в помещениях не рисковал. Варили под навесами.

Электролизер для газосварки выполнили из набора пластин-электродов с прокладками. И включили их в генератор постоянного тока напрямую. Конструктивно агрегат выполнили в виде передвижной тележки, чтоб максимально укоротить шланги, наше слабое звено — но и близко к рабочему месту подвозить тележку было опасно, несмотря на водяной затвор, через который пробулькивали кислород с водородом. Опять балансировали на грани фола.

Сам электролизер нуждался еще не в одной модификации, ему явно не помешают клапана выпуска лишнего кислорода, для обеднения гремучего газа — тогда он приобретал восстановительные свойства, хоть и становился более опасен. Удобная система переключения пластин электродов, которой регулировали силу пламени горелки, нам бы не помешала, но пока могла подождать.

Зато наблюдать за работой сварщиков было одним удовольствием — та самая командная игра, когда тот, кто варит — кричит, не переставая, чтоб ему или проволоку подавали быстрее, или дали давления больше, а потом сразу, чтоб поменьше — одним словом — и это полуавтомат. Порадовался, не одному мне плохо.

Пока учились варить — перепортили массу металла. Хорошо, что литейный цех под боком и наши кособокие пробы быстро находили применение. За неделю непрерывных нагоняев и поручению сварщикам заведомо для них сложных задач — ученики поймали ритм. Швы у них по-прежнему были ужасные — мои товарищи по мастерской моего времени, такие труды поименовали бы одним словом. Тем не менее, мужики научились уже варить до уровня «от удара кувалдой — не отлетает».

В виде экзамена указал сварить трубу. Причем, сварить сначала саму трубу продольным швом на оправке, а потом круговыми швами сварить магистраль. И труба то была всего 200 миллиметров диаметром! После чего началось…

Глаза бы мои этого не видели! Даже сквозь закопченное стекло маски сварщика.

Магистральную газовую трубу, для подачи в цеха газа от газогенератора, они мне все же сварили, вдоль всего завода, и даже с ответвлениями. Сварив предварительно сами трубы. Трубы пустили по улице, на случай утечек, хотя сварщики обещали герметичность, но как-то неуверенно обещали. Это, несмотря на то, что трубы даже испытание давлением прошли, при помощи мыла и воздуходувки, для которой использовали, в роли компрессора, все те же малые коловратники, чей выпуск начинал напоминать серийный.

Даже и не знаю, рискну запустить в эту трубу газ или предпочту целостность завода.

Но на трубе еще испытали и краску, для будущих корпусов канонерок. Так как цинковать большие металлические поверхности мне слабо — решил их красить томленой олифой замешанной с цинком. Будет холодное цинкование. Олифу размешали с цинком один к одному и покрасили трубы тонким слоем — посмотрим, как они переживут непогоду поморья. Цвет получился очень знакомый — шаровый.

Освободившихся сварщиков, с неверием взирающих на дело рук своих, отправил в отрытые котлованы — варить топливные танки.

Но это они будут делать уже без меня. Уехал в Архангельск, встречать возвращающуюся из похода эскадру. Питал надежду застать, по возвращению, завод целым.

Меня загрузили на ладью до Архангельска практически в состоянии тюка с холстинами. Все, на что хватало сил — это подгрести под себя тюки настоящих холстин, поворочаться, устраиваясь на них поудобнее и пытаясь спрятать ноги под наброшенный сверху плащ.

Думаете, дали заснуть? Увы мне. Набрал на завод почти тысячу инициативных лентяев, вот теперь расплачиваюсь. Вся тысяча на ладье не поместилась, но мастера выбрали из своей среды наиболее активную часть, якобы для набора новых подмастерьев в связи с предстоящими расходами личного состава. Это был предлог однозначно — на самом деле, семь мастеров и десяток приказчиков Осипа двинулись со мной в этот поход только чтоб не дать мне выспаться. И эту задачу мастера успешно выполняли, теребя вопросами. А приказчики ждали от меня пояснений, зачем выпросил их у Осипа, и какая такая длительная командировка им предстоит. Что такое командировка уже не спрашивали — этот термин ввел в обиход еще месяц назад.

Повторять длинный разговор с Бажениным, сожравший почти пол дня перед отплытием — просто не было сил. Может и Осип то согласился только чтоб не дать мне сдохнуть прямо за его столом, заставленным снедью, уж не помню даже какой — все последние дни в памяти все как в тумане. И повторять все это снова? Послал любопытных … на палубу. Велел наслаждаться пейзажем и запоминать вид березок. Подумал, что поручение вышло сродни приговору, и было воспринято приказчиками именно так — поправился, мол, родные берега увидят не скоро. Получилось еще хуже, приказчики занервничали. Уже укрывая голову воротом плаща, нашел в себе силы уточнить еще раз

— К ганзейцам поедете, с поручениями. А то там не все гладко.

Отключился как перегоревшая лампочка Ильича, задутая облегченным выдохом приказчиков.

Поморский август, это уже осень. Солнце еще балует иногда землю, но холодные северные ветра это баловство пресекают на корню. Двина величаво несет свои прохладные воды, подогревая Белое море, успевшее к августу остыть, точнее, не успевшее нагреться. То, что водичка в Двине бодрит — знал и раньше, но проведенные с пловцами занятия в очередной раз отвратили меня от купания.

Мои знакомые, отделенные ныне пластами будущего, постоянно удивлялись — «…как же так? Яхтсмен и не любит купаться!» — да просто яхтсмен заполярный, а шерстью еще не оброс, и попадание в воду автоматически запускает в мозгу таймер на три минуты, в течение которых должен либо вылезти обратно на борт и переодеться, либо написать краткое завещание. При этом на последней минуте руки уже начнут отказывать, как не прикрытые одеждой, так что завещание стоит уложить в пару строк. И в этих условиях воспитывать в себе любовь к купанию?

Вот и с поморами была примерно та же ситуация. Когда из Холмогор привезли первые костюмы, и перенес занятия моих лягушек из бассейна лесопилки в открытую воду — лишний раз позавидовал итальянским пловцам моего времени. За одно, сделал себе зарубку перенести тренировочную базу лягушек в Черное море, благо, теперь есть куда. А тут оставить только тренировочную базу отработки по северным морям.

Но пока приходилось стискивать кожаный загубник и терпеть латунную трубку, холодящую ухо, вместе с холодящими тело протечками швов условно сухого гидрокостюма.

Занятия пловцов проводил вечерами, когда спадал вал вопросов на заводе, так что пловцы у меня с полным основанием могли называться ночными. В связи с тем, что методики обучения отсутствовали — мы просто плавали вдоль берега по вешкам. Хотя, подчиняясь своему садистскому складу характера — вешками назначил несколько шлюпок, которые якорили у берега в произвольных местах, а экипажи шлюпок, вооружившись веслами, должны были играть в пятнашки с пловцами, если замечали их приближение к лодкам. Вот такая веселая ночная игра. Пользоваться лампами на первых порах запретил.

Получив несколько раз по своей хребтине веслом, дальше руководил тренировками либо с берега, либо с лодки.

Тем не менее, дело двигалось — пловцы обрастали инвентарем, совершенствовалось обмундирование. Новые эскизы отдал в Вавчуг, так как староста устроил мне истерику, по поводу разбазаривания заказов на сторону, и утверждал, что они тут сделают обмундирование ничуть не хуже чем в Холмогорах, тем более что они все равно холмогорские изделия дорабатывают и пропитывают. Согласился.

Мастера живо интересовались новой забавой, как впрочем, и половина населения. Вечерами на берегах было людно, народ болел кто за команду пловцов, кто за команды «вешек» с веслами, подбадривая обе команды криками. Накрутил хвосты святым отцам, пусть проведут с населением душеспасительные беседы, по поводу секретности и нераспространению слухов.

Вавчуг постепенно становился совершенно закрытым городом, в котором происходило много интересного.

За последнюю декаду июля, пока налаживал сварку, пловцы стали демонстрировать некоторые результаты. Особенно после того, как сделали для них десяток наручных компасов с фосфоресцирующими стрелками. На большее количество, просто фосфора не хватило.

Теперь все чаще по борту «вешки» хлопала рука пловца, пропущенная «весельниками».

Как обычно, среди пловцов проводил состязание, и десяток лучших теперь шел с нами в Архангельск. Обещал им учения максимально приближенные к боевым условиям. И уточнил, что кругом будут хоть и не враги, но люди, которым о пловцах знать совершенно не нужно — так что все делаем очень тихо, ночью и не по одному разу. А если кто опять орать начнет, от сведенных судорогой ног, как в тот раз — пристрелю по настоящему. Заодно испытаю снайперский штуцер. Но если все пройдет хорошо — назначу весь десяток капралами и отдам остальных пловцов под их начало. После чего проведем большие ученья в Вавчуге. Вот так, каждому прянику свой кнут.

Много успели сделать. Вроде, все по мелочи — а накопился большой ворох. Приятно, просыпаясь, перебирать в памяти россыпь разноцветных бусин удачных дел, уже очищенных от шелухи неудач, ошибок и пролитого пота. Время проходит, забывается, сколько на дело было потрачено сил и бессонных ночей, остается радость от процесса, и само дело, если и не бриллиантом в коллекции памяти, то скромной стеклянной бусиной. Неисповедимы пути памяти человеческой.

Полежал еще, любуясь на россыпи бусин свершенных дел. Потом собрал все обратно в ларец памяти и заворочался под плащом, вставая. Хотелось на нос, а потом закусить. И, пожалуй, продолжить дрыхнуть. Главное, чтоб никто не занял разговором, а то Морфей обидеться и уйдет.

Завершил моцион, огрызаясь на попытки преградить мне путь к трюму, и устроился обратно, в успевшее остынуть полотняное гнездо. До Архангельска еще пара часов — проведу их с пользой.

Город встречал нас силуэтами домов, и темной громадой гостиного двора, выступающей на серой хмари вечернего неба. Ветер трепал огонь в железной корзине, заменяющей маяк, на конце русского причала. Холодно. Опять холодно. Задумался в очередной раз, так ли хочу в Норвегию. Есть ведь места и потеплее. Задумался серьезно.

Передернул плечами, отдавая пронизывающему ветру последние крохи теплого и уютного сна. Сумрак вечера разгоняли редкие огни пристани и залихватский обмен любезностями команд, разгружающих наши суда. Подхватил свою торбу и поспешил на берег, в тепло дома Бажениных. За мной потянулась толпа командированных. Пловцы тащили на себе самые большие тюки и жадно рассматривали рейд, полный кораблей. Торопыги.

Пока добирались до дома, окончательно проснулся. А жаль, теперь буду сидеть с бумагами, вместо того, чтоб продолжить отсыпаться.

 

Глава 7

Собрал в трапезной, после плотного ужина, прибывшие со мной кадры.

— Завтра приступаем к делам, которые уже обсудили. Мастерам строителям, что идут далее, к Розовому острову, напомню — базу флоту выбирайте на южной или юго-западной стороне, и помните про ветра. Но карту промеров глубин сделайте вокруг всего острова и по всему рейду. Еще напомню, что денег мало, учитывайте это в проекте.

Вытащил заготовленные мандаты для рекрутеров.

— Мастерам, что пойдут подбирать нам пополнение, напоминаю, людей надо много, не ограничивайтесь своими родственными связями, у нас на заводе и так одни сплошные семейные артели. Разбирайте бумаги и начинайте завтра по утру.

Раздал мандаты, обсудив с мужиками рабочие моменты, под нарастающий гул обсуждения.

— Тихо! — подождал — На все дела у нас седмица, опосля, жду вас тут с хорошими результатами. Для нанимаемых людей поставим во дворе шатры, и можете присылать их хоть завтра. Мастера свободны, отдыхайте, ноги натрудить еще поспеете.

Пока мастера расходились, обсуждая и просматривая мандаты, подошел к сидящим в углу плотной кучкой пловцам.

— Сегодня ночью походите по берегу, присмотритесь, но не спешите — завтра поговорим. И помните, половина дежурит тут, мало ли, ваши пистолеты понадобятся.

Понадобятся, конечно, вряд ли. Но для солидности мероприятий почетный караул в форме не помешает. А если караул будет с посиневшими носами и мелко трясущийся, то впечатления он не произведет.

Оставшись с приказчиками, выложил им развернутый план действий. Начинаем преобразование ганзейского союза. Судя по отчетам советников, ганза перестала быть эфемерным союзом и подняла голову. Теперь самое важное, чтоб организация не просто встала на ноги, а пошла в нужную нам сторону. Особых проблем с этим быть не должно — мои разросшиеся кредиты повязали ганзейцев по рукам и ногам — не просто так оставлял деньги в ганзейском банке. Про товары и не говорю. Пояснял приказчикам

— Ваша задача на эти дни, переговорить с купцами гостиной сотни. Для тех, кто вступит, в нашу организацию прямо сейчас назначаю скидку на 100 рублей от вступительного взноса. И скидки для членов Ганзы на места в грузовых трюмах апостолов. Скоро наши торговцы встанут на погрузку, и эта ложка будет к самому обеду. Сие есть ваша ближняя задача. Основная же ваша цель — оседаете в ганзейских факториях и занимаетесь расширением нашей торговой сети. При этом жду от вас не столько торговых успехов — наш товар и так хорошо продается, сколько врастание в страну, где фактория стоит. Обзаводитесь связями. Любые знакомства нам могут понадобиться — и при дворе, и среди портовых грузчиков. Деньги, что вам выдал Осип, это только на первое время. В следующем году с новым конвоем вам привезут значительно большие суммы. Товары на подарки вы также можете использовать. Но спрошу за все потраченное строго, и даже не поленюсь пройтись по вашим знакомым, так что, сразу предупреждаю — врать мне не надо, а то березок действительно можете больше не увидеть. Но коль у вас все сладиться, будете свое дело за границей иметь, а через несколько лет, коль дела у вас пойдут — начнем еще одно большое и прибыльное дело. Но о том пока рано.

Раздал и приказчикам подробные инструкции на образование зачатка филиала Русского банка за границей. Ганза, это конечно хорошо — но это проходной этап. Через восемь лет меня вполне официально уберут с поста председателя, и к этому времени надо закончить плести свою сеть. А то, мало ли что. Сразу вспомнились стихи Высоцкого — «Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь — они в окно». Если господа иностранные купцы надеялись получить от меня плюшки, а потом помахать нам ручкой, то не буду их расстраивать.

В любом случае, транснациональная транспортная компания будет нужна, и если ее не выйдет из Ганзы — будет жаль, но не смертельно. Пока, на пробу, нашпигую Ганзу русскими купцами, даже в ущерб себе — а там видно будет.

Написал представления в фактории на наших приказчиков, как на торговых агентов. Пока поживут при факториях, а потом и домик им купим, когда поймем, где филиал банка будет лучше всего смотреться.

Провозился до глубокой ночи. Приказчики уже давно разошлись по снам, а меня пробило на разрисовывание финансовых связей и оценку затрат. Последнее время стал относиться к тратам болезненно, моя казна напоминала хорошую стриптизершу, которая уже все с себя скинула, но умудряется прикрыть абсолютную наготу парой эфемерных лоскутков и интенсивностью движений. Но финал представления был известен и исполнительнице и зрителям — вопрос только, насколько умело подойти к этому финалу.

Утром был визит к воеводе. С одной стороны, продолжающийся второй год загул двинского воеводы, Федора Матвеевича, был мне на руку. В Архангельских приказах мог хозяйничать в меру своего разумения. А с другой стороны, воевода в Москве, а его воеводство сидит без пригляда, и на складах пусто. Лишний раз в этом убедился, выбивая положенное на полк содержание, в том числе пороховое довольствие. Сумбурный получился день — много беготни, много ругани, мало толку. Две ладьи загруженные порохом и свинцом, это мне только на испытания новинок. Надо решать вопрос, с поставками, централизовано, то есть, с Петром.

Остров под базу отдали без нареканий, и без денег — чего и следовало ожидать. Опять буду смешивать личную шкуру с государственной.

Зато отдали жалованье за два года. Удивился. Наверное, в лесу что-то сдохло.

Еще день потребовала инспекция соломбальской верфи. Точнее, дел там не на один день, но хватит пока и поверхностных взглядов. Поговорил с мастерами, наметили план дополнительных строений, которые в следующем году надо будет поставить. На большую верфь у меня были большие планы, и эти планы требовали дополнительных цехов и площадей. Не все же нам канонерки строить.

Со второго дня начались купеческие игры, то ужин у Аникея Чистого, то пара Василиев, Шорин и Федоров, день святого покровителя отмечают. Но подоплека была одна. Точнее две. А еще точнее — три. Вопросы всех времен и народов — Где деньги? Где товар? И кто виноват в последних нововведениях. Отсидеться, прикинувшись дурачком, не удавалось.

Дело в том, что члены гостиной сотни — это не только купцы определенного достатка, можно было иметь миллионы, но в сотне не состоять. Сотня, кстати, это просто красивая фраза — купцов было значительно больше. Гостиные купцы обязаны были выполнять казенные поручения. В частности, тот же Аникей купцом был московским, но на период навигации обязан был приезжать в Архангельск и помогать делам казенным, в основном — таможенным. Это, безусловно, не мешало ему использовать время с толком, и в Архангельске у него было свое большое подворье. И таких московских купцов в Архангельске набиралось полдюжины. Оба Василия, кстати, также имели московские прописки, как это назовут в недалеком будущем. Так что, о делах столичных тут все было известно из первых уст.

Но острый вопрос нововведений наложился на прослойку наросшего, благодаря моим стараниям, купеческого жирка. Ведь местные прекрасно понимали, отчего оборот рынка на миллион рублей подскочил. В результате нововведения обсуждали достаточно благодушно — мол, пусть тешатся, а мы поглядим. Членством в Ганзе интересовались, но без ажиотажа. Совсем зажрались. Видимо считают, что семь апостолов мне все одно не загрузить, так что для них местечко всегда найдется. Одним словом, паучиная возня и шебуршание лапками. Ожидал от купцов более активной позиции.

Вечерами наслаждался видами Архангельска. Прекрасный отдых. Сидел на банке шлюпки, неторопливо плавающей по рейду города. Курил трубку, перебрасывался фразами с дежурными нарядами на кораблях, если им было скучно просто так смотреть за проплывающей мимо шлюпкой. Идиллия. Правда, слуги Бажениных, смеясь, рассказывали мне новые байки про меня же. Мол, повадился князь по реке вечерами ходить, все чинно и благородно — князь на отдыхе после дня трудового. Да только иногда князю вожжа под хвост попадает, он вскакивает, да веслом об воду колотит, да еще ругается по иностранному. А потом опять сидит тихо, кутается, да на звезды любуется. Вот такая княжеская придурь.

Посмеялись. Но больше никаких странных слухов не ходило, специально интересовался. Хорошо. Ну а мне не привыкать быть гвоздем балагана.

За неделю набрали товаров для завода еще на две ладьи. Даже ртутные запасы завел, отставив плетеные корзины с соломой, предохраняющей опасную тару, в самый дальний закуток трюма, под отдушину. Не пожалел даже серы, с боем выгрызенной у порохового двора. Отсыпал серу в несколько полотняных мешочков и разложил сверху на корзины. Худо-бедно, но сера будет реагировать с парами ртути, образовывая более безопасное соединение, сульфид ртути, или киноварь. Киноварь, испокон веков использовали как основной пигмент красной краски, а в более позднее время, когда еще не изобрели антибиотики, киноварью лечили сифилис, говорят, даже помогало. По крайней мере, в то время более надежного средства не существовало. Так что, если моя ртуть разольется — будет, чем ее нейтрализовать. А заодно, выйдет средство от «френчью», как тут называют сифилис, который в Россию уже сто лет как завезли, и широко тиражировали. Тиражировали широко не потому, что нравы у русских фривольные, а скорее наоборот — больно много народ русский делать с собой позволяет. Вот и с болезнью этой — заражали, в основном, деревенских девок, которые отказать барчукам не могли согласно своему холопскому положению. А все лечение для них сводилось к проповедям батюшки о том, что это ее наказание за грехи. Только два десятка лет назад аптекарскому приказу было вменено осматривать лиц с «прилипчивыми» болезнями, да и то ограничились боярским сословием, отсеивая больных от государевой службы. Скорей бы Тая разворачивала сеть медиков.

Кстати, в Архангельске фактория строилась, хоть и без ударной работы, как в Вавчуге. Специально сходил на стройку, поговорил с рабочими. Думаю, следующее лето будет решающим — Россия вспахана, хоть пока и редко — пора засеивать.

Множество мелких дел. Еще больше мелких идей и идеек. На этот раз решил не портить себе отдых, перед очередным нырком в сумасшествие карусели — все идейки накидывал на отдельных листиках в общих чертах, с кинематикой, если требовалось, но без проработки. Пора заводить конструкторское бюро на заводе, вот и будет им первое задание. А что? Они уже вполне способны спроектировать двуколку с откидывающимся верхом и рессорами — нам потом этот конструктив для артиллерии пригодиться. Или, например, керосиновая лампа — все очень просто, но надо экспериментировать. Вот и дам им принципы и общие схемы, а они пусть доводят до ума. Таких общих схем успею набросать десятки, за то время, пока одну бы доводил до ума сам. Пора изыскивать способы экономии личного времени. Вижу, что в ближайшее время дел будет избыточно много, мне еще, по программе максимум на это лето, надо электроникой заняться.

Вечером, аккурат после приема у Ивана Кобелева и прогулки на шлюпке по рейду, уселся за стол перед чистым листом, озаглавленным «телефон». Хотел сделать для Петра диковину, но даже с простой электроникой, без практики, мои конструкторы могут не совладать. Придется самому. А коль самому, то нечего ограничиваться полумерами.

Что такое телефон? Самый простой вариант — два провода соединяют пару динамиков. И ничего смешного в этом нет — это и есть простейшее переговорное устройство. В динамике колебания электричества, попадая в обмотку, приклеенную на подвижную, например бумажную, мембрану, создают электромагнитное поле и оно, отталкиваясь от закрепленного рядом постоянного магнита — колеблет мембрану — мы слышим звук. Но это процесс обратимый — если как следует орать в динамик, мембрана будет колебаться, и таскать за собой обмотку в магнитном поле постоянного магнита — в результате в обмотке наведутся электрические колебания и уйдут по проводам на другую сторону, где стоит второй динамик, в нем они и будут преобразованы в звук. Достоинства схемы — предельная простота. Все остальное — недостатки. Звук слабый, провода далеко проложить нельзя, колебания в них затухнут. Вызов абонента это вообще отдельная песня. Когда эту схему придумал Белл, он предлагал свистеть в мембрану специальным свистком. Одним словом — не наш метод.

Усложним. Поставим посередине телефонной линии гальваническую батарею, а на обоих концах добавим к динамикам угольный микрофон. Сразу возникает проблема совмещения постоянного напряжения питания и переменного разговорного. Тут схема отработана годами — если между проводами надо отфильтровать переменное напряжение — ставим дроссель. То есть, катушку проводов с сердечником — тогда постоянная составляющая будет проходить через нее свободно, а переменная составляющая будет испытывать большое сопротивление, так называемое индуктивное, и в катушку не полезет. У электричества тот же самый принцип, как и у человека — всегда идти по пути наименьшего сопротивления, и не лезть туда, куда не пускают. И если для человека, порой, есть исключения, то у электричества никаких исключений нет.

А если нужно отфильтровать постоянное напряжение — ставим конденсатор.

Одним словом, электрическую батарею включаем в схему через дроссель. Получается схема из двух проводов, двух динамиков, двух микрофонов, пары дросселей и одинокого элемента питания, хотя, если вдуматься, он так же состоит из пар металлов. Парная схема, всего по два и не один раз. Достоинства ее возросли, по сравнению с первым вариантом. Не надо орать в динамик а потом вслушиваться в него же. Можно сделать обычную для меня телефонную трубку и говорить спокойно. Перестает лимитироваться длина проводов, теперь это проблемы не человека, раскачивающего электрические колебания своим голосом, а элемента питания, который можно сделать достаточно мощным. Осталась не решенной одна серьезная проблема — подзывать абонента необходимо, по-прежнему, свистком, так как «цып-цип-цип» или аналоги — абонент элементарно не услышит. Тупик.

Но тут на помощь мозгу приходят шаловливые ручонки, не раз, в свое время раскурочившие старые добрые телефоны моего времени. Опытные люди выкрутились из тупика очень просто — сделали в телефонном аппарате две схемы, разговорную и вызывную. Когда трубка лежит на рычаге — замкнуты контакты вызывной схемы, а как трубку поднимут с рычага, вызывная схема отключается и подключается разговорная. Вызывная схема — это просто гордое название, на самом деле, там один электрический звонок и конденсатор, который не пускает в звонок постоянное напряжение, вот и вся схема. Ничего невыполнимого пока нет. И полупроводники совершенно не требуются.

Если эту схему поставить именно в таком виде — то вызывать абонента можно подняв трубку и несколько раз постучав по рычагу — на другом конце провода будет звякать звонок. Есть шанс, что вызываемый абонент сообразит — его требуют к аппарату.

Однако и эта схема не лишена недостатка. Телефонная связь только с одним абонентом быстро наскучит. Необходима телефонная станция. А вот это уже серьезно.

Телефоны моего времени использовали номеронабиратели, которые размыкали и замыкали линию в зависимости от набранной цифры. А телефонная станция, по этому набору щелчков определяла с каким абонентом соединять. Говорят, можно было звонить даже по телефону, без какого либо номеронабирателя — просто отщелкивая нужное количество импульсов чуть нажимая на рычаг.

Возможно, это такие же байки, как и легенды о компьютерщике, который по телефону пересвистывался с модемом провайдера, когда у него умер домашний модем.

Но факт остается фактом — без возможности переключения абонентов, телефонная линия становится не особо интересна.

Станция с телефонными барышнями — вариант, конечно. Но для них нужна масса оборудования, индикаторы, что кто-то позвонил, щиты, кадры, опять же. Масса сил на промежуточный этап. Это не наш метод, слишком мало у меня сил, чтоб их распылять на полуфабрикаты.

Остается автоматическая телефонная станция на шаговых искателях, о которых мне известно только наименование и общий принцип действия. Очередной тупик — сходу мне такое не осилить. Надо перекурить и … ложиться спать. Утро ночера мудренее.

Еще два дня прошли в делах купеческих — согласовывали загрузку апостолов и порты разгрузки. На этих мероприятиях только присутствовал, так как архангельские приказчики Бажениных за прошедшие навигации на этом деле собаку съели, и мне, с княжьим рылом, туда соваться было не резон. Больше примечал, что с купцов выторговать можно.

Ну, и светские мероприятия, само собой. Первое приглашение пришло на второй день — звали голландцы. Настойчиво. Подумал и согласился. Но предупредил, что буду с сопровождением.

Отвел пловцов в гостиный двор, прошлись по нескольким мастерским и сговорились с портным, обещавшим за три дня сделать из моего десятка конфетку, а из меня так просто леденец. Денег попросил много, но по сравнению с моим, теперь уже московским, мастером — сущая мелочь. Ударили по рукам. Теперь днем приходилось забегать на примерки, хотя, мастер работал споро и времени много не отнимал.

Вечерами, после культурного отдыха на воде, делал очередной подход к телефонной станции. Не то, чтоб не получалось — просто все вырисовывалось очень громоздким, и чем дальше, тем отчетливее проступали сомнения в реализации. Стиснув зубы, продирался через исчерканные линиями листы, и пытался упростить схему.

В вечер перед светским мероприятием, возвращался с водного отдыха совершенно уставший. Решил побродить по городу, вспоминая наши прогулки с Таей — хотелось отвлечь мозг, запутавшийся в тысячах проводов телефонной станции.

Лавирование по улицам между огромных луж и балансирование на скользкой грязи дороги прекрасно отвлекали переклинившие мысли. Дворы нависали над дорогой высокими воротами, за которыми жили отдельные мирки — то крикливые и гавгучие, а то и настороженно тихие, погруженные в сумерки. Иногда из этих мирков к границам выходили аборигены, и перекидывались ничего не значащими фразами с путниками, блуждающими в межмировом пространстве. Всегда мечтал стать космонавтом, а если подумать, то мы все и есть космонавты, путешествующие ногами между вселенных, под небом, усыпанном звездами. Хорошее время вечер.

За смутно знакомым забором вновь звенели клинки. Остановился, вспоминая. Да, сто лет назад именно тут мы и стояли. Облокотился на невысокий забор, наблюдая, как мастер гоняет учеников. Правильный подход — вечер скрадывает движения противника и к бою в сумерках надо привыкнуть. Вот только жаль, что огнестрел уничтожит это искусство. Задумался. Мне нужно приживить спортивные занятия для знати, причем, не столько для мужчин, сколько для женщин — ведь именно среди них родовая горячка косила больше всего матерей. А косила по очень простой причине, слабые они, и после родов сутками отлеживались — вот и застаивалось все внутри. Крестьянские женщины уже к вечеру вынуждены на хозяйство вставать, вот у них горячка и была редкостью. А как заставить благородных дам заниматься физкультурой? Особенно брюшную стенку тренировать?

Вот фехтование — это вполне аристократично. Можно и моду такую протолкнуть. Задумался над модными аксессуарами тренировочного снаряжения. На продумывании стальной сеточки, украшенной финтифлюшками, меня оторвал от размышлений подошедший мастер. Поздравились, мастер меня явно узнал, еще и поинтересовался о здоровье спутницы, ехидно косясь на морпеха за спиной. Да, вот такая у меня ныне спутница.

— А скажите, мастер, приходилось ли вам обучать женщин?

И чего дурацкие вопросы задаю? Мог бы и сам ответить, коль подумал бы чуток. Только дал мастеру еще один повод поехидничать. Где еще может быть бабе место?

— Мастер, вы все верно речете, да только есть у меня такая нужда, вот и спрашиваю, по силам ли вам такое.

Ну и, правда, как дети. На слабо берутся почти все.

— Нет, мастер, приходить к вам, возможности нет — мне мастер в Москву потребен, и не для одной ученицы, а для нескольких. И надолго.

Идея выкристаллизовалась на ходу — будет светская школа для благородных девиц. Ой, мама! Куда меня понесло! Эти девицы способны будут не только косметикой пользоваться профессионально, но еще и клинком на лоскуты порежут, если взглядом убить не удастся. Меня же потом мужики со свету сживут, что бабий дух поднял. Если кто в состоянии будет после общения с этими амазонками. Значит, учить надо так, чтоб недовольные до претензий не доживали. Следовательно, мастер нужен хороший. Вот такой странный вывод.

Поговорили с мастером о рекомендациях, сам он покидать насиженное место отказался. Но если время терпит — он обещал отписать паре достойных, и, что немаловажно, пожилых учителей. Зимой они могут быть в Москве, если соглашаюсь на их жалование. Согласился. Хотя странно, что учитель будет получать немногим меньше, чем государев корабельный мастер. Но сбить цену не удалось.

Возвращался обратно с хорошим настроением. Заложить очередную бомбу в болото аристократии всегда приятно. Бог с ними, аристократами — просто, люблю взрывать.

Параллельно с этим, размышляя о достоинствах барышень, плюнул на автоматику телефонной станции — будут телефонные барышни, пока полупроводники потоком производить не сможем. Ну не потянуть мне на голой механике телефонную станцию хотя бы на 1000 абонентов. А вот на барышнях — потяну.

Немного портило настроение ожидание завтрашнего мероприятия, но решил и тут слегка схулиганить — весь вечер сидел и писал вопросы, которые мне будут задавать, а потом ответы на эти вопросы. За пару часов причесал до краткого, но достаточно информативного вида, и, хихикая, ушел на свидание с божеством.

Утром отдал свой труд, на одном листе, переписать и размножить знакомому писарю. Поторговались. Пояснял ему, что за рубль он мне сотню таких листов написать должен, а не десяток. Скромнее надо быть… Хорошо, рубль. Но все буквицы с виньетками и заглавные буквы красным. Договорились.

Днем прихорашивались у портного. Мои морпехи излучали довольство, почище кота сожравшего крынку сметаны. Мастер постарался на славу, парадная форма блистала, ей оставалось только перешить пуговицы с нашей формы, за неимением возможности быстро изготовить фурнитуру. И шейный платок мастер удачно модернизировал. Свои деньги портной вполне отработал. До шедевра новая форма не дотягивала, но за основу к новой парадной форме морпехов ее уже можно принять.

К голландскому двору подъехали на двух подводах, не хотелось пачкать надраенные ботинки по так и не просохшей дороге. Гостей собралось уже много, и наша дюжина ярко выделялась строгим штрихом на многоцветии этого приема. Люблю контрасты.

Сам прием стал ожидаемо отвратительным. Первый наскок на меня отбил, любезно раздавая бумажки с текстовками. Назвал их листовками. Бумажки пошли по рукам и вызвали неожиданный ажиотаж. Опять просчитался. Нет, конечно, не думал, что мне дадут спокойно пообщаться с интересными мне людьми — но надеялся сбить наплыв. Угу. После листовок даже дамы, давно затачивающие на меня зубы, нашли повод, о чем меня спросить лично. Про кавалеров и речи нет — теперь ко мне приставали не только специалисты на содержании различных политических сил, но и обычные любопытные. Зато, оценил разницу в работе профессионала и любителя. Вот, сами смотрите

— Князь, вы же понимаете, что алмаз ваших достижений необходимо тщательно огранить, и заверяю вас, мастера, достойные ваших талантов в Московии еще не родились. Но если вы почтите визитом наших ученых, заверяю вас, вы сами не захотите возвращаться, тем более, как я слышал, царь на вас гневается, и не оценивает по достоинству…

Или другой вариант.

— Наслышан, что вы способны решить серьезные технические задачи и хочу предложить вам участвовать в решении одной такой, очень сложной, но хорошо оплачиваемой, с неограниченным финансированием на производство работ. Более того, вашу спутницу мы доставим прямо к вам, и предоставим в ваше пользование прекрасный дом со слугами. Согласитесь, от такого предложения нельзя отказаться.

Примерно так. Хоть и не дословно. Если кто не понял, первое предложение делал любитель. А вот со вторым предложением появились сложности. Похоже, в ход пошла тяжелая артиллерия. Поулыбались. Конечно, подумаю.

Лавируя в толпе и кланяясь кратким приветствиям, перешел в трапезную, и, рассматривая на свет вино в хрустальном фужере нашей работы, тихонько спросил через плечо мою тень

— Последнего кавалера, с которым только что говорили, запомнил?

После едва заметного кивка морпеха продолжил

— Сегодня ночью он нужен мне в нашем подвале, но без свидетелей. И не так как у нас в Амстердаме получилось. Понятно?

Еще один, чуть заметный кивок. Пригубил вино, как обычно — гадость, но надо слегка успокоить нервы и подготовиться к новой порции улыбок.

— Тогда действуйте. Но пока при мне побудь, наверняка этот «работодатель» за нами присматривает.

Остаток вечера прошел весело. Пускал дымовую завесу. Почти в каждой беседе, хоть как-то относящейся к деловым вопросам, упоминал вскользь, что вполне определенный кавалер меня уже практически нанял, ему только за оговоренной суммой денег осталось съездить, для демонстрации серьезности своих намерений.

Даже с дамами стал любезнее.

— Ну что вы, сударыня, это вы простите мои манеры. Меня извиняет только то, что после моего переезда в некую благословенную страну, смогу там научиться настоящему обхождению. Надеюсь, вы сможете подождать до этого времени.

Мысленно добавил, что столько не живут, но одернул себя — начинаю переигрывать.

Продолжая улыбаться, сочинял отчет для Ромодановского. Улыбнулся еще шире, наверняка сегодня ночью будем писать письма наперегонки с кляузниками. А в Москву они уйдут в одной почтовой сумке. Вот такая проза жизни. Зато, постепенно учусь подстраховываться.

Вечер шел своим чередом к завершению. Морпехи лениво прогуливались за мной по залу, похоже, их приняли за офицеров моего полка, а в наших регалиях тут никто не разбирается, хоть меня и просили уточнить. Обещал летом представить весь полк в Архангельске и провести торжественный парад. Отстали. Дело в том, что в регалиях и сам был не силен, надо будет озаботиться виньетками на форму. Пока дело ограничивалось шевронами.

А вот мой работодатель, ближе к вечеру растворился согласно традициям своей страны. Ничего, надеюсь, еще встретимся.

Возвращались уже глубокой ночью. Подводы шли практически на ощупь. Тихонько задал вопрос своей тени.

— Когда?

Так же тихо получил ответ.

— Уже.

Ай молодцы. Ведь не видел, чтоб кто-либо отвлекался.

Добрались до дома, и первым делом метнулся к подвалу. Но морпех меня придержал за рукав.

— Князь, негоже на подворье его показывать. На ладью унесли.

На ладью идти было откровенно лень. Потерпит работодатель до завтра. Утром еще и отвод глаз устрою. При этом буду абсолютно честен, что в глаза его не видел.

Вечером составлял список вопросов, на которые хочу получить ответы. И вспоминал рецепт варева Таи. Потому как грех разбрасываться проверенными способами.

Утром заехал на подворье работодателя и устроил безобразную сцену жадного нетерпения. Подать, мол, сюда обещанный гонорар. А то уже начинаю сомневаться в серьезности и солидности некоего джентльмена. Доверенные слуги всячески заверяли меня, что хозяин вернется с минуты на минуту, и предлагали испить кофею. Величаво отмахнулся от их предложений делами и уточнил, что завтра намерен отчалить обратно в Вавчуг и если к этому моменту … и никогда более … Вроде неплохо сыграл. Представляю, какой переполох наступит в городе. Надо будет одну ладью отправить домой прямо сейчас.

На пристани перебросился приветствиями с дежурным морпехом, и залез в плотно набитый покупками трюм ладьи. Осмотрел добычу. Очень качественно свернутый кулек. Судя по тому, что теплый — еще способный принести пользу. Вот только слабо себе представлял процесс допроса в тесноте этого трюма и при недостатке времени.

Поднялся на палубу к морпеху.

— Пришлю сейчас команду этой ладьи с подворья — отчаливайте домой немедля. Куль тот, говорливый, отнесете по прибытии в подвал штаба, вместе с кулями для полка. Там развяжете и вручите ему вот эту бумагу. Пусть думает над ответами на эти вопросы.

Отдал список вопросов, и листочек с рецептом зелья Таи.

— Напоите его вот этим отваром, листок в медчасть отдашь, там тебе сделают. Коль будут спрашивать зачем, скажешь, что это мой приказ на случай болезни живота у всего полка. Больше к пленному не заходить и не разговаривать. Сторожить строго. Скоро вернусь и сам решу, что далее делать будем.

Сбежал по наклонной доске на причал. Подожду денек, надеюсь, информация протухнуть не успеет.

Оставшийся день прошел в обычной суете. Прибывали люди, и так, за эти дни, заполнившие наше подворье как шпроты банку. Возвращались мастера, каждый из них спешил поделиться со мной своими успехами. Хвалил, конечно, и гордился. Кстати, вполне искренне. Программу минимум на эту поездку мы выполнили.

А главное, отпустило ноющее ощущение конца света. Теперь можно было вновь окунуться в карусель.

А вот по программе максимум случился прокол. Флотилия задерживалась в походе. Причем, и этот адмирал не посчитал нужным послать на базу клипер для объяснения причин. Адмирал мне нравиться, но если и завтра эскадра не прибудет — начну репрессии.

Вечером сидел на борту ладьи и курил, выпуская густые клубы дыма к звездам. Холодно, но виды того стоили. После вечернего дождя небо очистилось, западную кромку свода заливал красноватый закат, подсвечивающий редкие облака и постепенно растворяющийся в черной синеве неба над головой. Такой закат нужно провожать молча. Да только дела не позволяли такой роскоши, так как сидел на мокром борту не просто так — а принимал зачеты. Вот и приходилось отвлекаться от шикарного зрелища и тыкать периодически в воду палкой.

В этот идиллический момент и вернулась эскадра.

На севере несколько раз отчетливо хлопнула парусина, и на фоне багрового неба по рейду поплыли ажурные узоры узнаваемого парусного вооружения. Корпусов видно не было, но мне хватило и верхушек мачт, чтоб подавиться негодованием. Адмирал потянул эскадру ночью по Двине? Вместе с апостолами? Идя первый раз по Двинскому фарватеру? Убью мерзавца!!!

Некоторые подлые лягушки воспользовались временным помешательством экзаменатора, выразившимся в его придушенном рыке, и сдернули несколько прикрученных к моей ноге ленточек. После чего, безусловно, поспешили ретироваться. Их тоже прибью.

Стиснул зубы, и отложил разборки на утро — хоть адмирал и мерзавец, но пусть выспится перед смертью — эскадру он все же довел. Да и зачеты надо закончить, а то шерстяная поддевка гидрокостюмов долго сохнет.

Утром принимал парад. Адмирал пускал в глаза пыль и солнечные зайчики от надраенных медяшек. У меня сложилось такое впечатление, что даже подводную часть Ястреба, зашитую латунными листами, умудрились отполировать. Явно делали кренгование, когда только успели?!

А началось все с утра, когда на подворье прибежал вестовой и передал доклад адмирала, что эскадра успешно вернулась из учебного плаванья и готова приветствовать своего командующего. Причем, написано все было так витиевато, что минут пять пытался понять, чего от меня хотят и кого надо расстреливать. Ну, тугодум по утрам, с кем не бывает. Время парада на докладе было проставлено, и в запасе оставалось еще более двух часов. Лихорадочно переиграл планы на утро, отодвинув банный день для адмирала на вечер. Набросал несколько высокопарных слов на бумажке, кликнул со двора первого попавшегося мужика, пытающегося ломать шапку. Поинтересовался его знанием города и велел нести мою графоманию знакомому писцу — пусть оформит пригласительные, красивые и с вензелями. Времени ему — час, и сделать надо минимум сорок бумажек — благо на каждой от силы одно предложение. Отдал два рубля. Велел еще передать, что если будет что не так, приду лично и исправлю писцу корявые руки.

Морпехам велел переодеваться в парадное, а приказчикам дал указание решить промеж собой, кого в городе надо пригласить на мероприятие в первую очередь. Как утрясут список, указал им идти к писцу, забирать приглашения и разносить их по знати и купцам. Понимаю, что половина и так придет поглазеть, если уже не пришла — но с пригласительными будет солиднее.

Парад, собственно, прошел быстро. Корабли, красуясь, дважды прошли по подиуму, кутаясь в кружево парусов, мимо ликующей на берегу толпы. Несколько раз постреляли «глазками», благо не в толпу, а вдоль рейда. В который раз пообещал себе снабдить флот холостыми зарядами.

С раскатов гостиного двора пару раз ответили пушки, забывшие, от торжества момента, об экономии. Получилось красиво, хоть и коротко.

Потом встречали корабельные шлюпки, кричали «Виват» адмиралу, и поднесли ему чарку. Но это не по сценарию, это уже полностью самодеятельность местных.

Далее началась вполне ожидаемая попойка на дворе гостиного двора, уж простите за тавтологию. Оценил, что сегодня мой воспитательный порыв пропадет втуне, и отложил его на завтра. На утро. Будет самое то.

Утром выяснилось, что у нас с адмиралом разные понятия об утре. Этот гад оказался еще и жаворонком, успевшим поправить здоровье перед моим приходом. Пришлось просто распекать, без пыток похмельем. Но кричать старался погромче и на ухо.

Хотя в целом, по отчету адмирала, действиями эскадры остался доволен. Велел эскадре готовиться к конвою апостолов, встающих под погрузку. И тут прозвучал сложный вопрос.

— Адмирал, что прикажите делать с экипажем юнг?

Мдя. Вопрос конечно не об этом. Вопрос в том, стоит ли тащить царевича за рубеж. Непростой вопрос. И гонца к Петру послать не успеем. Точнее успеем, но ответ не получим до отхода конвоя. Чревато мне такие вопросы решать.

— Экипаж юнг направить в казармы Двинского полка для изучения механики. Тех курсантов, которых сочтете нужным оставить на берегу — отправить в Холмогорскую школу, но рекомендую взять в конвой всех курсантов, и во время стоянок конвоя перераспределять их между боевыми судами и торговцами. Еще вопросы есть?

Вопросы были. Аккурат до обеда и возились.

А после обеда эскадра ладей возвращалась в Вавчуг, отягощенная припасами для завода и экипажем юнг. Для меня вновь настали времена вопросов и ответов. И, кстати, действительно, почему тюлень не только плавает, но еще и на берег вылезает — а корабли — нет? Представил себе эту картину. Боевой корабль, перебирающий по земле лапами, и с его спины скорострельно лупят орудийные башни. А над всем этим возносятся паруса. Полный сюр. Такого монстра кто угодно испугается, первые танки такому выверту воображения и в подметки не годятся.

Добрались до дома без приключений, только с головной болью. Царевич в больших дозах и без подготовки переваривался тяжело. Благо, удавалось периодически спихивать Алексея на их экипажную няньку Яна. Грек как-то умудрялся справляться с этой толпой. Но Алексей радовал — он мне даже мозоли на ладонях гордо показал. Похвалил, а потом поругал, так как парусиновые рукавицы были выданы всем. Поругал не за то, что он руки ободрал, а за то, что весь его экипаж можно было медом с ног до головы мазать — а это уже серьезная недоработка командира. Разобрали с ним на примерах, как надо было действовать. Благо, время до Вавчуга еще было.

Пока шла разгрузка судов и обустройство новеньких, в том числе и юнг, а главное, пока меня не отловили мастера — забежал на пару минут в подвал штаба полка.

Штаб встречал распахнутыми, в морозный август, окнами. Спустившись в подвал, согласился, что без проветривания не обойтись, но велел топить интенсивнее.

Работодатель огорчил. Он делал круглые глаза и нес всякую ерунду. Крепкий мужик, уважаю. Но это не помешает мне прикопать его за полигоном. Присел рядом.

— У нас возникло непонимание. Хочу расставить все по местам. Вы мой враг, и меня не интересуют ваши предложения или кары, которыми вы грозите. Став моим врагом — вы умрете. Весь вопрос только в том — как. Если вы ответите на весь список моих вопросов, которым только что потрясали, ничего не утаив — умрете быстро, почти безболезненно и один — сразу, как только мы проверим ваши слова. Если не ответите на мои вопросы — умирать будете долго, а после этого отправлю людей к вашей родне, и буду задавать им те же вопросы в таком же подвале. Времени на споры у меня нет. Сегодня ночью вернусь, и мы решим, как вы умрете. Думайте.

Встал, не отпуская злого взгляда работодателя. Коротко ему кивнул головой и ушел из подвала. Времени у меня действительно нет, мастера меня и тут разыскать могут.

Мастера разыскали меня на выходе из штаба. Они просто сидели рядком на лавке у крыльца, и дожидались, когда их Мастер закончит играться в солдатиков, как мне уже не раз намекали, и займется делом. На этот раз вопросов было мало, гораздо больше желания похвастать результатами. Это, пожалуйста — результаты мне по нраву, положительные, само собой.

До обеда меня чуть не за ручку водили из цеха в цех. Всех хвалил и рассказывал будущее каждого изделия. Хотелось, чтоб мастера видели перспективу.

Сварщики завязли в котловане, без моего постоянного присутствия у них не все получалось. Осмотрел швы, подсказал несколько нюансов, в том числе и то, что у них шов от земли быстро остывает, вот и сопливится. Велел разбираться самим, у меня еще дела есть, хотя, конечно подсказывать буду.

Стрелковые испытания назначил на после обеда, рекомендовал все подготовить на полигоне, так как испытания затянуться. А полковые 75мм пушки выкатить к Двине.

Навестил выздоровевших обваренных и порадовал новым поручением. Пора бы им заканчивать бездельничать дома, и заняться делом. Хмурые мастер и его подмастерье просто просияли, они думали, что их, потерявших былую подвижность, к делу не пустят. Наивные. У меня каждый человек на счету. Велел им организовывать новый цех. Разрешил забрать под него промежуточный склад лесопилки — у нас все равно доски не залеживаются, обойдемся без него. Зато помещение большое, теплое и его быстро можно сделать светлым, нарезав окна. Задач у цеха будет три. Придумывать новинки и делать их рабочие модели, снабженные полным набором чертежей. Отмахнулся от стонов моих вареных изобретателей и порекомендовал набрать в цех подмастерьев, могут даже одного подмастерья управляющего забрать — он точно порядок с документацией наведет.

Во вторую задачу цеха ставлю сбор информации по всем остальным цехам, сбор рекомендаций мастеров и замечаний тех, кто будет эксплуатировать наши диковины — по совокупности этой информации, проводить модернизацию.

И в третьих, собирать по цехам и сводить воедино разные технические таблицы. Более того, вырабатывать единые размеры на детали, а то для каждой диковины свою фурнитуру разрабатываем, а надо, чтоб единая и взаимозаменяемая фурнитура была. Вот и поручаю переговорить с мастерами и составить небольшой список крепежа, и крепежных деталей. А так же, цепей, стальных тросов, которые мы только начинаем делать, обычных тросов, дельных вещей. Одним словом все стандартизовать, по каждому пункту провести испытания, в том числе на разрыв. Выработать рекомендации по усилиям затяжки и эксплуатации. В общем, работы непочатый край. Но книжечки справочников хочу увидеть уже зимой.

Будущие конструкторы попытались отказаться. Не тут-то было. Куда они с подводной лодки денутся. Велел пока заняться оборудованием цеха, намекнул, что стоит его разделить на конструкторскую и экспериментальную половины, чтоб масло, разлетающееся из сломавшихся механизмов, не забрызгивало белую бумагу на кульманах. Напомнил, что в их цеху самое важное будут не станки, а Мозги — так что, разрешаю собрать по заводу в новый цех самых башковитых и самых любопытных подмастерьев.

Идя от будущего конструкторского цеха по заводу в сторону дальней окраины, на которой было начато рытье канала, поймал себя на мысли, что готовлю завод к автономному плаванью. Стало несколько грустно. Скоро и тут без меня обходиться научатся, вон, хвост мастеров за мной заметно поредел. И что мне потом делать? Стоит начинать себе придумывать новое большое дело, которым займусь после войны. Не люблю быть вагончиком, предпочитаю паровоз. Он хоть и работает побольше, зато может выбрать путь и скорость движения по нему.

Кстати о паровозах. Стоит поэкспериментировать с коловратниками. Малый двигатель вполне пойдет для заводской дрезины, а большой пока избыточен, но и для него может вскоре найтись работа. Пусть только Русский банк развернется — будем на его средства строить первую ветку железной дороги, а вдоль нее сразу столбы электропередачи и телефонии. Уххх, раззудись плечо …

Постоял над растущим на глазах каналом. Поглядел за организацией труда. Все было по плану, землекопы копали шеренгами в несколько ступеней, и за каждой шеренгой шли деревянные тропинки для тачек. На моих глазах одна шеренга, по протяжному крику мастера, передвинула щиты тропинки и вновь взялась за лопаты. А вот «журавли» явно не справлялись с потоком контейнеров с землей, подвозимых тачками, в результате работу шеренг периодически прерывали. Понимаю, что землекопам надо иногда давать отдых, но мне проще иметь сменную бригаду, чем задерживать темп строительства.

Подозвал мастеров, переговорили о нововведениях. Ставим с обеих сторон шеренги не по одному, а по два «журавля» и на три шеренги делаем одну резервную. Пол часа рыть, десять минут отдыхать. Спросил, готов ли у них чертеж шлюза. Устроил разнос. Шлюз надо начинать делать до того, как до него дойдет канал. Велел набирать еще бригады землекопов на шлюз, а мастерам предоставить мне, через три дня, деталировку сооружения. Если будут непонятные моменты — обращаться с вопросами.

Рано все же понадеялся на автономию завода — моих мастеров еще пескоструить и полировать не один год предстоит. Зато потом будут блестеть на всю страну.

После обеда наслаждался стрельбами.

У полевой пушки велел переделать нити прицела, так как закрепленные внутри трубы с оптикой волоски провисали и после нескольких выстрелов их дрожание в прицеле меня начало раздражать. Велел на концах нити делать натяжитель из гибкой пластины, чтоб волосок был всегда натянут, не взирая на погоду и влажность. Остальные механизмы особого нарекания не вызвали, так как были уже давно отработаны на орудийных башнях фрегатов.

Велел добавить к пушке стальной щит и снарядную двуколку. Прямо на месте разрисовали, как это будет выглядеть. Колеса пока решил не заменять на стальные — прокатного листа мало, а деревянные колеса вполне выдерживали нагрузки.

Штуку испытывало капральство штурмовиков. Все были довольны как слоны, одному мне не понравились клубы дыма, просто затопившие огневой рубеж при скоростной стрельбе. Как и предполагал — прицельной уходила только первая пуля, остальные шли просто в сторону цели. Хотя, благодаря устойчивости оружия при отдаче — результат порадовал. Рассматривали мишени в 500 шагах от огневого рубежа и считали в них дырки. Сделал вывод, что шквальный огонь по плотному строю из Штуки будет эффективен, не взирая на ограниченную видимость. Вот со сменой барабанов получилось нехорошо. Вылетающий из оружия барабан, при сдвиге ствольной коробки, оказался весьма горячим после интенсивной стрельбы. Голыми руками брать его было чревато. Велел делать на барабанах проточку и поясок из намотанного деревянного шпона.

Покрутил Штуку сам. Представил себя в узких коридорах. Нет, для абордажников придется придумывать что-то еще.

Штуцер уже испытывали без энтузиазма. Хотя, штуцер получился неплохой — Семен его похвалил и забрал на дальнейшие испытания. Самое интересное, что Штуку он так же похвалил, но не забрал. Пожалуй, это показатель. Надо будет переговорить с Семеном о доработках.

Еще стоит заметить, что интенсивная стрельба, как обычно, привлекла множество любопытных. Но с некоторых пор полигон у нас стоял огороженный, и пропускали только мастеров цехов — для них у меня вообще закрытых мест не было. Кроме того, на стрельбы позвал экипаж юнг. Остальные экипажи пришлось пускать по очереди, у нас полигон не резиновый. Но отстрелять и зарядить барабан старался дать каждому экипажу, благо, пороху и свинца привезли в избытке. Капралам поручил опрашивать своих бойцов, что им понравилось, а что не понравилось в новом оружии.

До позднего вечера был занят на полигоне. Зародились некоторые новые идеи, которые отложил на ночь. Юнгам обещал на следующий день экскурсию по заводу и знакомство с мастерами. Были планы повесить на мастеров общественную нагрузку, раз в неделю брать юнг в свой цех и находить им интересное занятие. Пришлось еще пообещать юнгам, включить их в график стрелковой подготовки на полигоне, хотя Штука им была явно тяжеловата, не говоря уже про отдачу. Подумаю, какое оружие для них подготовить.

 

Глава 8

Вечером из Холмогор прибыл полуполковник с ротой семеновцев. Честно ему признался, что разместить его полк тут просто негде, и предложил ограничиться одной ротой, здесь и так солдат несколько сотен.

Все это мы обсуждали с полуполковником сидя в штабе, после того как он убедился в целостности Алексея и его бодрости. Штаб, кстати, проветрился, и мы пили вино в комфортных условиях. Предложил роте семеновцев испытывать новые штуцера, так как именно их планировалось ставить на вооружение русской армии. Полуполковник так разгорячился характеристиками нового оружия, что пришлось еще раз идти на полигон и жечь лампы для демонстрации.

Пока полуполковник блистал настроением — попросил его об одолжении — выделить несколько инструкторов, и подтянуть в Двинском полку строевую подготовку.

Одним словом, хоть семеновец меня явно недолюбливал, но мы договорились по всем вопросам. К ночи гостей удалось спровадить устраиваться поближе к кубрику юнг. Мне в штабе предстояло еще одно неприятное занятие.

Работодатель провел день плохо, и на мои вопросы ответов не составил. Даже устных. Устная речь у него вообще была сплошь непечатная. Решил не тратить время, клиент еще не дозрел. Влили в него живительного сока для быстрейшего созревания и оставили на ночь в темноте. Говорят, грибы в подвале и темноте созревают особенно быстро.

Возвращаться домой не хотелось, подустал за этот бурный день. Решил занять памятную комнатку, где родилась Штука, и закрепить традицию.

Абордажникам нужен дробовик. Причем, с хватом примерно посередине ствола, так, чтоб барабан ушел в приклад. Тогда оружием будет удобно пользоваться в толпе и узкостях. Дальность стрельбы им не нужна. А вот убойность и останавливающее действие — важно.

После нескольких прорисовок остановился на гладкоствольном дробовике калибра 25 мм. Этот калибр возник потому, что картечины для него запланировал диаметром в 10 мм и весом в 6 грамм. В заряде будет 12 картечин 3 слоя по 4 шарика. Вот отсюда и калибр. Даже с учетом небольшой скорости картечи, при ее весе в 72 грамма — отдача обещала впечатлить. И хоть дробовик не планировал даже оснащать прицелом — все равно, отдачу требовалось гасить. Решил сделать откатник, по которому ствол вместе с барабаном будет откатываться на 30 мм, а потом возвращаться на место пружиной. При возврате осуществляться перезарядка. Механизм взял от Штуки практически без переработки, только скобу теперь дергает не стрелок, а механизм отката. Вручную перезарядить, можно передернув ствол.

Балансируя центр тяжести абордажного дробовика, с картечницей на одном конце ствола и барабаном на другой — старался добиться равновесия в районе ручки. Барабан выходил довольно тяжелым, так как рассчитывал его на десять зарядов. При этом диаметр барабана выходил 12.5 сантиметров, а вес, соответственно, с учетом облегчений — почти 3 килограмма. Это было слишком много для мобильного оружия. Кардинально переделал барабан. Теперь он состоял из кольца камор на общей казенной пластине. Вес барабана упал до килограмма и дробовик уравновесился на длине ствола в 50 сантиметров. При этом, 30 сантиметров ствола с подствольной картечницей торчало вперед рукояти, и 40 сантиметров назад, из которых 20 сантиметров приходилось на ствол, 10 на барабан и еще 10 на законцовку приклада и механизм отката. Судя по всему, стрелять «от бедра» этой машинкой будет легко и удобно. Откат растянет отдачу, а автоматическая перезарядка позволит поливать палубу неприятеля картечью как из шланга. Страшноватое оружие. Над именем для него долго думал. Были серьезные опасения, что обычное сокращение от Абордажного Дробовика не понравиться святошам. Хотя звучало бы это символически — «Они принесли с собой «Ад»! «.

Управился с эскизами еще к середине ночи — сказывалось перетягивание расчетов и решений со Штуки. Утром озадачу оружейников, пусть делают опытный образец. И надо будет в мясном цеху столовой попросить не забивать пару хряков покрупнее — необходимо выяснить убойную силу АДской картечи.

Под хорошее настроение набросал эскизы женской шпаги и даги. Посчитал размеры и вес, поиграл этими параметрами — получались узковатые клинки, но ими кирасу и не прошибать. Зато нарисовал один из вариантов, когда ножнами шпаги выступает зонтик. Симпатично получилось, и вполне женственно. Отдам мастерам, пусть думают.

Целых пол ночи спокойного сна, даже на лавке штаба, под плащом и с планшеткой вместо подушки, это роскошь во время карусели. Насладился ей сполна.

Утро испортили семеновцы. Вот откуда у них страсть к музыке? Пришлось отстоять заутреню с полком. Зато проснулся.

Первым делом озадачил оружейников, пока полк завтракал. Озадачил их не только изготовлением Ада, все же надо со священниками переговорить по поводу названия, но попросил еще изготовить партию тонких шпаг, и даг к ним. Оружие не боевое, и мастера пытались наставить меня на путь истинный.

Попросил их выслушать меня внимательно и изложил концепцию школы благородных девиц. Упирал именно на здоровых и крепких девушек, способных порадовать мужей, в том числе и сильными сыновьями. Концепция укладывалась у мастеров со скрипом.

И чего они у меня такие узколобые? Да необязательно бабе на войну! А какая польза? Мастера, вам повезло, что почти выспался — попробую повторить.

Нужны нам девушки крепкие не только телом, но и духом. Это вы привыкли, что поморская большуха и голос свой имеет, и к делам любым допущена — а в остальной Руси все далеко не так. Вот и хочу, чтоб девицы, упражняясь с клинком, тело свое развивали, а не клушами сидели. Коль умений у них прибавиться, так они и уверенность в собственных силах обретут — этого мне и надо. Хочу, чтоб не коровы род людской продолжили, а пантеры.

Убедить мастеров, может, и не убедил — но заставил задуматься.

Мои эскизы они забраковали, сказали, что делать надо, как под руку парубка. Одним словом, меня вежливо послали, как ничего не понимающего в холодном оружии. Напоследок напомнил, что будут нужны тренировочные и боевые комплекты. На всякий случай добавил, чтоб сделали оружие полегче — все же девушки благородные, и им раскачанные руки могут помешать носить открытые платья. Мастера похмыкали и покивали. Помялся, и попросил дополнительно делать оружие не очень дорогое, особенно тренировочное, так как это у нас непрофильные расходы.

Но несколько комплектов сделать обязательно богатыми, так как наверняка найдутся кавалеры, желающие преподнести своей избраннице драгоценный и оригинальный подарок. Да еще такой, чтоб ей понравился. И надо заранее быть готовым к такому обороту.

Мастера похмыкали еще раз. Даже обидно стало. Ничего, отыграюсь, когда увижу результат их трудов. Хотя, чего там могу увидеть? Как был дубом в фехтовании и клинках, так и не изменился. Но умный вид сделаю обязательно.

Мои эскизы мастера, кстати, забрали, и даже начали обсуждать — все же, цифры весов и балансировок им оказались интересны.

После трапезы полка, началась запланированная экскурсия юнг. День, можно сказать потерян. Собрал поросль вокруг себя и провел основы техники безопасности. Не их безопасности, а своей. Сами пусть хоть в домну лезут, все равно пока не попробуют не поверят, что там горячо.

— Все, что увидите на заводе — тайна великая есть. О том, что тут мастера делают, знают только они, да государь наш. И коль вы, хоть кому, расскажите о том, что увидите — государь на вас сильно осерчает. Отчего так? Поясню. Вот расскажете вы приятелю, как пушки на заводе льют. Похвастаетесь. А приятель еще кому расскажет. Там глядишь, и до недругов наших дойдет, и они начнут лить пушки не хуже наших. А нам такого не надо!

Оглядел лужок округлившихся глаз строгим взглядом.

— Вот и упреждаю вас, чтоб никому, даже в школе, не пересказывали увиденное. Даже если вас друзья попросят — молчите. Это очень важно, уметь хранить тайны. Теперь у вас будет тайна общая с государем, будьте достойны такого доверия!

Уфф. Загрузил. Понимаю, что ничего особенного они не увидят, и рассказать не смогут, не тот уровень подготовки. Иначе бы их не пригласил на завод. Однако, общая великая тайна в этом возрасте — лучший цемент коллектива. По себе помню.

Чтож, продолжим делать из заготовок, галдящих вокруг, редкие диковины.

Хвастать достижениями всегда приятно. Мастера, к моему удивлению, отнеслись к общественной нагрузке по обучению юной поросли, весьма положительно. Вот и славно. Спихнул туристов на мастеров и грека, сам побежал экспериментировать с лампами. Может день еще и не окончательно испорчен! А то из меня эти вампиры энергию мегаваттами откачивают, лучше пару бессонных ночей над бумагами, чем день с ними.

По дороге к стекольному цеху, думал над повышением тарифной сетки для учителей факторий. Навеяло.

Небольшую лабораторию у стеклодувов уже давно оборудовали, для первых проб. Даже вытяжку сделали. Не хватало только ртути, а кроме этого на столах стояли в готовности агрегаты, на стелажах лежали заготовки ламп, а на полу били копытом мастера. Во всей этой предстартовой подготовке некоторое сомнение вызывал люминофор. Метод очистки цинковой обманки для него мог вызвать только покровительственные усмешки химиков моего времени — обманку просто отбирали самую прозрачную, а порошок из нее долго и тщательно вымачивали. После чего назначали эту пыль условно чистой. Далее шла чистая химия по активации и запеканию.

Остаток дня подбирали расстояние электродов зажигания, при котором гарантированно начинается газовый разряд в парах ртути, при той степени разряжения, которую мы могли обеспечить простым сливом ртутного столба.

Про меры защиты даже не буду рассказывать — мастера коситься на меня начали, когда бегал вокруг верстаков и жужжал в уши, чтоб проверяли каждую щелку агрегата и чтоб никакой открытой ртути. Пожертвовал лаборатории мешок серы, теперь он стоял в углу наподобие огнетушителя, и ждал своего часа.

Рабочую лампу сделали к ужину, угробив пять заготовок на неудачах. Как и планировал, лампа имела три положения выключателя, выключено-включено-зажигание. Свет лампа дала не белый, а скорее синевато зеленоватый. Порекомендовал мастерам к следующему испытанию добавить в лак для люминофора немного соли. Теоретически натрий должен добавить желтизны к этому трупному светочу.

Мастера демонстрировали щенячий восторг, так как лампа давала света много больше, чем наши масляные коптилки. Народу было плевать, что люминофор практически не работал, а те участки что работали, придавали лампе пятнистость. Главное — был свет. Оставил народ пробовать другие варианты и пропорции, мне теперь не было нужды постоянно висеть за плечами. Растут специалисты.

Дошел до штаба и спустился в подвал, прихватив с собой большой кувшин отвара.

Отвар не пригодился. Работодатель строчил ответы, только успевай подносить ему новые листы бумаги. Вчитывался в откровения, и указывал ему, какие места изложить более подробно.

Картина складывалась вполне ожидаемая. Англия, и соответственно Голландия, так как у этих стран был один король — блюдут интересы Швеции, и не желают появления в Балтийском море флота аналогичного Черноморскому. Адекватный ответ, по моим же чертежам, так усиленно распространяемым в свое время, они построили — но выяснилось, что есть нюансы, которые они хотят прояснить у автора, то есть у меня. Кстати, от активного вмешательства англо-голландский дуэт удерживало именно отсутствие у России флота на Балтике, как и верфей для его постройки. Они понимали, что из Воронежа в Балтику мы флот не перетянем, а в Архангельске у нас слишком маленькая верфь, и в постройке новых вервей Россия замечена не была. Наивные. Пусть так дальше и думают.

В общем, ничего неожиданного. Остальное — нюансы, многие из которых работодателю были не известны, либо он их решил скрыть. Плевать. Подробности расскажет специалистам. Надо отправлять его тихонько Ромадановскому — тут для него много любопытного. Некоторые политические завихрения можно считать сговором против государя. Обязательно обращу, в письме, его внимание на странные договоренности с некоторыми нашими купцами, да и корни слухов о зверствах Петра — кесарю должны стать интересны.

Еще сведения работодателя рассказали мне очень много о политической обстановке. Скажем так, о такой полной политинформации даже не мечтал. Пора заводить политическую службу, а то сплю, как медведь в берлоге.

Дело все в том, что Северная война уже началась. Если и тешил себя надеждой, что пару лет могу строить флот. То теперь стоит учесть, увертюра уже заиграла пушечными залпами, и в театральном зале гаснет свет. Надо скорее занимать места, иначе придется пробираться в темноте и на ощупь.

В этом году на трон Дании уселся мой знакомый Фредерик IV, трон ему показался неудобным и он сорвался отвоевывать себе Голштинию. Сорвался не один, а с приличной армией поддержанной флотом. Между тем, герцогу Голштейн? Готторпскому его владения гарантировали Англия и Голландия, согласно договору 1689 года. К этому договору присоединилась еще и Швеция, и теперь стороны готовы предоставить по 6 тысяч солдат от каждой. Шведы уже направили свои войска из Бремена и Висмара в Голштинию. Очевидно, что Фредерику мало что светит — сколько той Дании, даже если к ней плюсовать Норвегию? Флот у датчан неплохой, хоть и не сильнее шведского, а вот армия не особо многочисленная. А у кого под боком большая армия? Правильно, Польша и Россия. Вот и завязался клубочек. По сведениям работодателя, послы к Петру от Фредерика уже направлены, как и послы от польского Августа. О чем они будут вести речь — даже лапландцам понятно. Шведы поспешили направить в Москву своих послов, которые доводили до Петра весть о воцарении Карла ХII и требовали, именно требовали, подтвердить Столбовой мир, по которому Россия потеряла балтийские земли. Ну и посольства англичан с голландцами, уже находящиеся при дворе, проводили работу, одной из частей которой и стал мой работодатель.

Картинка складывалась, но не радовала.

Почему-то не сомневался, что Петр заключит договоры с Польшей и Данией. Было любопытно, как он будет отбиваться от шведских послов, но об этом узнаю по приезде в Москву. Главное, чтоб у государя хватило сил не лезть в войну на следующий год. Северное войско он только собирает, набрал уже более 30 тысяч, но это абсолютная зелень, да еще и под руководством иностранных офицеров, в том числе шведских. Вооружения для войска практически нет. Про выучку нет даже речи. Одним словом — поле турнепса.

Шведы, кстати, еще и верещали, зачем это России армия, на кого это она нападать собралась? Им пояснили, что после разгона стрельцов, пеших войск у России почти не осталось — вот и набираем им замену.

Тем не менее, обстановка накалялась. Запретил себе везти Петру образцы нового оружия. Этой бочке с порохом только искры и не хватает. Покажу только штуцер, его все одно в Туле делать будут. Вон, семеновцев с полуполковником приглашу, пусть они новинку царю демонстрируют, не зря же эти гвардейцы мне на полигоне порох пережигают. Кроме этого, полуполковнику не помешает отчитаться перед царем о своем подшефном. Мне, безусловно, тоже отчета не миновать — вот и споем на два голоса.

При всем при этом, надо думать, что делать следующей весной. Отговорить Петра от наземной авантюры могу попробовать только одним способом — пообещать, что наш флот поможет Дании и Польше с моря. Плевать, что того флота всего четыре корабля. Нам главное на первых порах сохранить лицо, не вступая в наземные баталии. Ну, приведу флот в Балтику, походим по ней, уворачиваясь от неприятностей — чего только не сделаешь ради чести державы. Главное, дать время на перевооружение и обучение армии. Обидно — на следующее лето у меня были большие планы. И чего этим монархам не сидится спокойно?

Вышел от работодателя. Постоял, в раздумье. Велел караульным найти наряд и прибрать в подвале. Заключенному выдать новый комплект одежды, принести еды и отхожее ведро. Дошел с бумагами до святых отцов, и поговорил с замом Ермолая, так как наш верховный пастух еще не вернулся с ковра начальства, на который он отбыл практически одновременно с моей поездкой в Архангельск.

Самое интересное, что новые сведения ажиотажа в форте Веры не вызвали. Их — «…на все воля божья…» — меня начинает несколько доставать. Договорились отправить работодателя в Москву с первым обозом, но в закрытом кунге, с охраной разумеется. Копии бумаг отцы для меня снимут, а оригинал, его рукой писаный, отправим кесарю. Жаль — очень хотелось работодателя прикопать. Да и обещал ему. Вот почему так? Коль царь обещает, вся страна должна наизнанку вывернуться, а на мои резоны вечно находятся высшие интересы.

Но, все что не делается — к лучшему. Не пойми вовремя расклад — печально могло бы все сложиться. Хотя, и сейчас непонятно как сложиться — но теперь впереди появились вешки на фарватере, стало понятнее куда рулить.

До середины августа так и не мог заняться электроникой — полировали диковины. Телефон сделали и начали прокладку первой линии для завода. Отрабатывали весь комплекс проблем. Телефонную станцию монтировали в заводоуправлении и на ней обучали пять барышень, довольно зрелого возраста и большого объема. Даже немного изменил конфигурацию рабочего места, чтоб работать могли барышни любого габарита. Соответственно и стул со спинкой стал тут не лишним. Барышни тренировались пока на нескольких аппаратах, которые поставили в заводоуправлении, опутанном проводами. Понятное дело, отбою от испытателей не было, и тренировки телефонисток проходили успешно.

По заводу, вдоль дороги, ставили столбы универсального назначения, под связь и электричество. Хотел сразу отработать всю схему — по этому усложнил себе жизнь. От генератора будем на столбы передавать энергию через повышающий трансформатор, а на столбах, там, где будет отвод к бытовой нагрузке — повесим понижающий. Такая конфигурация для Вавчуга была избыточной — но ради отработки технологии, приходилось раскошеливаться.

Связь решил вести многожильным кабелем. И тут вылезла серьезная проблема — сам кабель. Тянуть тонкую медную проволоку, литейщики приспособились. Даже изоляцию на нее навивали сносную. Но сносной она была для помещений, а никак не для улицы. Попробовали несколько вариантов, и остановились на варианте шлейфа. Несколько десятков тонких медных проводов с обычным лаком укладываем вдоль полоски ткани пропитанной смолой. Для полоски прекрасно подошли ткацкие станки, производящие бинты, только с более плотной схемой плетения. Сверху этот бутерброд накрывали еще одной пропитанной полоской, и прокатывали между прижимными роликами. Процесс шел непрерывно, разматывая из катушек ткань и провода с бобин, на выходе давая готовый шлейф. Шлейф спиралью наматывали вокруг силовой, стальной проволоки и воздушный кабель был готов.

Электричество обрастало фурнитурой. Тот же кабель требовал соединительных колодок. Для прокладки кабелей внутри домов начали выпускать глиняные кабель каналы. Все это нарастало комом и требовало внимания. На полупроводники и радиостанции времени недоставало, а заниматься ими урывками не хотел.

Получить добро от святых отцов на наименование абордажного дробовика не удалось. Ну и ладно, поменял буквы местами и получился «Дар». Бедная у меня фантазия, не до изысков. Будут мои абордажники нести неприятелю Дары. Ему понравиться. Лично мне понравилось — страшная машинка. Картечница стала даже избыточна, Дар косил мишени почище урагана, особенно после того, как мы разобрались с заклиниваниями откатника. Но снимать картечницу не рискнул — во-первых, очень удачно оружие уравновесилось — легко управлялось одной рукой и не требовало напрягать кисть при удержании оружия в готовности. А во-вторых, залп картечницы вырубал целую просеку, и лишним в первые моменты боя это не будет. Вернутся из похода абордажники — порадую, а пока — есть время поискать в дробовике «блох», все же, первое мое автоматическое оружие.

Еще радовал царевич. Самодержавность с него слезла как старая кожа. Новая, правда, нарастала с трудом, но он уже стал нормальным подростком.

Пристрастил капральство юнг к футболу, помню, как сам гонял сутками в детстве — был уверен, что дети во все времена одинаковые. Не ошибся. Долго говорил с греком. Внушал Яну, что капральство вокруг царевича вполне может перерасти в нечто большее, со временем — и на этих ребят надо обращать внимание не меньше, чем на Алексея. Наказал ему и от преподавателей требовать заниматься усиленно со всеми учениками.

Вот в таких трудах и подошли к концу августа. Свою программу максимум так и не выполнил. А ведь надеялся сделать радио.

Во всем виноваты англичане. Однозначно! Именно их агент поломал все мои планы, могут поставить себе галочку за успешную акцию по срыву производства. Теперь придется ехать в Москву, задабривать Петра, и уговаривать его бросить бяку. В смысле не бить морду шведам. По крайней мере, еще хоть годик. А лучше — пару. На три уже не рассчитываю.

Объявил по заводу о начале подготовки подарков государю. Все как в старые добрые времена. Теперь много времени проводил у ювелиров — ювелиры смеялись, что они вновь работают в кредит. Ну и что? В прошлый раз они не продешевили, и недовольными не остались. Вернется наша эскадра из похода — закончиться мое техническое банкротство.

Из похода по святым местам вернулся Ермолай. Просветленный. Так и хотелось спросить, к какому именно начальству он ездил, неужели к самому высшему? И как там?

Смех-смехом, но новости были обнадеживающие. Бурление в церкви еще шло, но все склонялось к тому, что церковь принимает нововведения и вступает в Русский банк. Следствий из этого вытекало великое множество — сидели с Ермолаем вечерами и отрабатывали схемы взаимодействий. Точнее, отрабатывать приходилось опять мне, а Ермолай оценивал, насколько приемлемо это для церкви.

Еще Ермолай порадовал, что ему выдали некий ограниченный карт-бланш. Он теперь многие вопросы может решать на месте. Наверное, и в звании повысили? Нет, не признается.

Днем торопил строителей — хотел хоть это свое обещание исполнить. В пороховом форте заготовили сорок килограмм динамита на два земляных перешейка. Задержка была только со шлюзом.

Что такое шлюз? Просто большая прямоугольная коробка, разделяющая два канала с разным уровнем воды. На торцах коробки есть ворота, через которые судно может заплыть с одной стороны а потом выплыть с другой. Только вся закавырка в том, что эта коробка с воротами должна быть герметичной и воду не пропускать. Точнее, пропускать, но не сильно, потому как абсолютно герметичной ее сделать очень сложно. И еще в шлюзе нужны трубы и заслонки, для пропуска воды. Принцип очень прост — шлюз всегда наполняют с той стороны, где уровень воды выше. Там открывают заслонки, и вода наполняем постепенно коробку. После того, как уровень воды в коробке шлюза сровняется с уровнем воды более высокого канала — открываются ворота и в шлюз заплывает корабль. Ворота герметично закрывают. Воду из шлюза начинают выпускать в тот канал, который ниже, до тех пор, пока уровень воды в шлюзе и нижнем канале не сравняются — затем открываются нижние ворота и судно выходит из шлюза, а на его место, обычно, сразу заходит другое судно, которому надо вверх. Ворота к нижнему каналу закрывают вместе со сливными задвижками и открывают заливные задвижки со стороны более высокого канала. Вода вновь заполняет коробку, которую называют камерой шлюза, и корабль, который стоит в шлюзе, поднимается до уровня верхнего канала. Вот так это и работает.

Стоит еще упомянуть, что изобретательность человеческая границ, как обычно, не ведает. Каких только шлюзов не изобрели в мое время. Есть шлюзы, где внутри камеры несколько ворот и если корабль маленький, то закрывают ближние ворота, а если корабль длинный — то дальние. Экономят воду. Круговой шлюз, где не только поднимают или опускают корабли, но еще и поворачивают, обычно на 90 градусов. Это особенно актуально, когда перепад высот между верхним и нижним каналами очень большой. Из шлюзов делают горный серпантин. Кстати, когда перепад уровней большой, делают еще шлюз в виде карусели. Когда корабль заплывает в одну камеру шлюза, ворота закрываются и камера целиком опускается на гигантском рычаге качели, при этом камера на втором конце рычага — поднимается, уравновешивая первую, а заодно и кораблик снизу поднимает. Вот так и катают корабли на качелях.

Принципы очень простые. Но дьявол, как обычно, в деталях. Даже в самом простеньком шлюзе — если ворота будут пропускать воду — судно подняться не сможет. Если трубы будут неравномерно распределять воду по камере шлюза, то судно внутри будет кидать и крутить, соответственно стукая, со всей дури, об стенки.

А что будет, если прорвет либо одни, либо другие ворота — даже не говорю. Понятно, что судно в шлюзе может такое и не пережить, вместе со всем экипажем.

Вот на герметичности ворот и застряли. Сложно сделать герметичной по большей части деревянную конструкцию, способную набухать. Решали этот вопрос совместно с корабелами. У них образовалась пауза в постройке полноразмерного деревянного макета канонерки.

Завод продолжал играться с электричеством. Ламп сделали уже довольно много, и наращивали производство. По пять-семь рабочих ламп за смену, брак в расчет не шел, хоть его и было много. Когда наловчатся обходиться совсем без брака и темпы добавят — думаю, до двух десятков за смену довести смогут. Стоит еще заметить, что лампы получались довольно разные по светимости и равномерности. Даже начали делить лампы на пять сортов. В первый сорт откладывали лампы яркие и наиболее близкие к белому свету. Дальше сорта шли по нисходящей, и заканчивались на тусклых лампах, пятнистой раскраски. И таких было большинство. Велел мастерам обращать внимание, при каких условиях выходит первый сорт — эти лампы меня интересовали больше всего.

Свеча Яблочкова на заводе так и не прижилась. Зажрались они у меня тут.

Завод постепенно впадал в ажиотаж подготовки государева обоза. Даже прокладчики работали во славу его. Можно подумать, мы повезем с собой столбы с натянутыми проводами и с монтажниками на верхушке в придачу. Хотя, пару лучших работников обещал взять с собой в Москву и назначить там бригадирами. Там скоро будем ставить столбы, и тянуть провода. Думаю, раскручу знать на телефон и свет — очень быстро, не взирая на то, что денег запрошу за подключение безобразно много. Даже неудобно от своей наглости. Если все получиться, это будет самое прибыльное мое начинание.

Но коловратников пока не дам. Сразу вспомнилась крылатая фраза — «Вы ребята хорошие, но пулемета вам не дам…».

Для демонстрации света сделали пару агрегатов с ножным приводом на базе лабораторных генераторов. Пусть государь сажает на эту тумбу слугу, и тот крутит педали — сотни полторы ватт такой генератор даст — на десяток ламп хватит. А для расширения — буду требовать много денег и место в Москве под станцию. Для шпионов нарисую цеха, где лошади крутят огромные колеса, а рядом печи, которые греют помещение. Надо будет поподробнее разрисовать и раздавать знати, как символ того, куда они будут вкладывать деньги. Может вместо лошадей — более экзотических животных нарисовать? Слонов, например. Солидно получится. Но могут не поверить. Хотя, с удовольствием посмотрю на построенную по этим технологиям энергостанцию. В Лондоне, например. Даже травки с собой привезу. Слона кормить. Забористой.

Тумбу постарались сделать неразборной, заварив монтажный люк. Пусть шпионы мучаются — мне этот генератор только для демонстрации возможностей нужен. Спереть из дворца агрегат, надеюсь, не посмеют, мы его еще и гвоздями к полу прибьем. Да и Петру намекну, чтоб берег секреты. А если все же сопрут — пойду собирать травку для слона.

Затем навалилась подготовка к отъезду, и стало окончательно не до диковинок. Транспортники захлебнулись, и, прощально булькнув, пошли ко дну, утянутые грузом, ожидающим перевозки. Три бригады спасения отправляли одним караваном на ладьях, которые отсутствовали в необходимом количестве. Хорошо еще, что четвертая бригада на Урал пойдет позже.

Выклянчил в Холмогорах струги, на которых пришли семеновцы, но и это проблемы не решило. Один струг отправили вверх по Двине нанимать подводы — сумма расходов на транспортировку моментально стала четырехзначной. В ход пошли деньги Бажениных. Осип хмыкал и шутковал, что он уже привык после моего отъезда оставаться без подштанников. Тенденция повышения стоимости перевозок явно требовала обратить на себя внимание.

Засели с корабелами за эскизами речной баржи с двумя малыми коловратниками. Может хоть к следующей навигации станет полегче.

Во время визита в Холмогоры, на предмет стругов, отвез юнг обратно на попечительство Афанасия, и переговорил с преподавателями школы — пытался донести до них мысль об усиленном обучении всех юнг. Надеюсь, впечатлил.

Полуполковник продемонстрировал власть, всех озадачил, оставил за себя замов и был готов сопровождать обоз в Москву, с сотней семеновцев вцепившихся, как клещи, в новые штуцера. Плюс еще сотня моих штурмовиков с остатками посыльной сотни.

Для нашего вооружения приказал сшить парусиновые чехлы, и Штуки носить только в них. Оставить Штуки в Вавчуге у меня не поднялась рука, как только заикнулся об этом — увидел несколько сот глаз напомнившие мне кота из мультфильма «Шрек». Не устоял.

Отпраздновали в сентябре новый год в сумасшедших сборах. Как обычно, перед выходом выяснилось, что половину забыли, треть не сделали, а все остальное направили не туда. Надо срочно подбивать Петра на Новый год зимой, а то праздники в разгар рабочего сезона это еще несколько сотен седых волос в моей шевелюре.

Вместо фейерверков к празднику — взорвал перемычки нового канала. Было весело.

По каналу прошел только второго сентября, на груженом струге. Всех похвалил, хотя через ворота активно сочилась вода. Ничего, разбухнут.

Отозвал мастеров землекопов, отдал им давно выношенные планы канала на волоке от нас к Каме. Там волок 10 миль всего, но именно он мешает полноводной реке железа течь с Урала в Вавчуг. А ведь в следующем году шведы на нас могут обидеться.

Набросал мастерам краткий план на словах. Выдвигаются к волоку, организуют жилье для себя, половину зимы производят измерения, и определяют, где вести канал и где ставить шлюзы. Шлюзы надо минимум сорокаметровые, однокамерные, под большие речные баржи. Как все промеряют, возвращаются в Вавчуг, делают заказ на детали шлюзов, набирают землекопов, и ведут обоз к месту работ, лучше по снегу — каждый день дорог. В сопровождение даю два капральства штурмовиков. Вот вкратце и все. Подробности в бумагах. Сделал паузу.

— Помните, только вы и только на месте сможете решить как лучше вести канал. На бумаги ориентируйтесь, только если будут спорные вопросы. Но если вы мне выкопаете канал кривой, и по нему не сможет пройти длинная баржа, не взыщите, будете копать еще один канал рядом и за свой счет.

Посмеялись. Настроение было приподнятое. Пригласил всех еще раз на отвальную. Уже три дня весь Вавчуг прихорашивался и готовился проводить князя с дарами к царю. Любит тут народ подарки делать. Еще народу нравилось провожать героев на большие дела. Почти половина завода уходила на вахту, поднимать землю Русскую. Можно сказать, былинное деяние. Куда там Святогору с одной котомкой землицы — нам предстояли задачи посерьезнее.

Ладьи и струги стояли на якорях вдоль берега, загруженные разобранными станками и инструментом по самые борта. Были серьезные опасения, что вахтовикам на борт подниматься просто опасно, безопаснее плыть рядом, опираясь локтем на борт. Сами представляете, какая была высота надводного борта.

Веселье начало набирать обороты после пяти часов пополудни. К шести нам с корабелами уже стало сложно обсуждать планы строительства на зиму. А планы были серьезные. Борт макета канонерки расчерчивали разметкой и начинали делать макеты для отливки бортовых листов. Раз листы все равно будем отливать — предусмотрели в отливках с обратной стороны листа высокие ребра жесткости образующие решетку. Вот с их разметкой и возились, стараясь учитывать усадку металла. Если угадаем все правильно, то сваренные по ребрам жесткости листы образуют монолитный корпус, не особо нуждающийся во внутреннем наборе, хотя, у нас будет и набор.

Махнул рукой, в таком гаме работать тяжело. Мастера разберутся дальше сами, они и так уже на меня как на наседку смотрят. Пора заканчивать считать себя самой умной лягушкой в этой наваристой солянке.

Отдался на милость толпе. Растерзали и напоили. А у меня ведь речь была заготовлена. Потом, уже на ладье, нашел бумажку с речью, почему-то в ботинке. Наверное, провалилась.

Утром, третьего сентября 1699 года огромная флотилия из всех наличных плавсредств, включая рыбачьи плоскодонки, уходила вверх по Двине, делать былины явью.

За спиной остался разворошенный муравейник завода, понесший тяжелую убыль, но уже привыкший к роли Феникса. Пожалуй, так и назову завод. Негоже истории быть безымянной.

Путешествие к центру России было … разным. Если первая половина пути прошла как приятная осенняя речная прогулка, то после Великого Устюга водные торговые тропы показали обратную сторону медали.

На обратной стороне оказалось очень много ледяной грязи и бурлацкого труда под проливным дождем. Если честно, то даже и не знаю, как мы дошли до Ветлуги, последние дни уже даже не смотрел, куда мы идем, только ждал, когда же это все кончится. В очередной раз вознес хвалу выносливости обыкновенного мужика, только она давала возможность делать на просторах Руси хоть что-то. Потому как лично у меня к концу перехода сил хватало только вытаскивать ноги из грязи и делать вид, что помогаю тянуть струги по старому волоку, с разлохмаченными бревнами катков.

Даже о железной дороге задумался много позже, когда флотилия уже подходили к Новгороду.

Под Новгородом, на присмотренном Федором месте, закладывали четвертый завод отверточного типа. Сюда будет приходить разобранная продукция с Урала, и тут будем окончательно собирать изделия.

Первые дни отходили от похода. Для себя решил, что второго такого подвига не будет — знал бы раньше, что такое этот «испокон веков тут ходили», нашел бы иной выход. И не сказать, что был не знаком с волоками — приходилось так переходить из реки в реку и в этом времени, и в моем прошлом. Но теперь, этот двух недельный ужас стоит у меня шаблоном в представлении об Аде. Кто говорил о ледяном или огненном круге Ада? Ерунда это. Самый ад, это чавкающая грязь, прихваченная тонкой корочкой льда по утрам и ледяные струи дождя, сопровождающие непосильную работу. После этого, в огненном круге с удовольствием бы попарился, а в ледяном устроил бы катание с горок. Теперь фраза о неприятном будет звучать — «Не приведи Всевышний попасть на новгородский волок». Раньше, еще в мое время, жаловался на российские дороги? Не ведал, о чем говорили! Теперь ведаю. И молчу. Молчу еще и потому, что мужики сказали — новгородский еще ничего, нахоженный, а вот … Представить себе остальные, менее нахоженные волоки, у меня не хватило фантазии. Просто оставил в памяти не зарубку, а целую засеку, про необходимость решить первым делом вопрос с перевозками.

Хорошо, что еще в Вавчуге расписали подробно деятельность всех групп. Процесс шел без меня, требуя только иногда выныривать из прострации, и согласовывать административные вопросы. Пришел в себя только по дороге в именье, видимо сразу после того, как мне перестали мозолить глаза опротивевшие струги.

Отягчающим обстоятельством этой осени стали дожди. Лето радовало если и не хорошей, то вполне сухой погодой, а вот осень отыгралась за весь год. То, что радовало меня — огорчало Боцмана. Сухое лето позволило прекрасно развить сельские артели, только вот урожаем они не блистали. Хотя, ежедневная поливка принесла некоторый результат — без нее урожай сгорел бы на полях, как это произошло во многих областях России.

Наступающий год обещал быть голодным.

Как это не по скотски звучит, но, обеспечив своим начинаниям некоторую продуктовую автономность — добился бесперебойного набора неквалифицированной рабочей силы.

Чего не добился, так это ожидаемого потока зерна на продажу, которым рассчитывал поправить сильно пошатнувшееся благосостояние. Не судьба. Теперь предстоит вложить деньги в модернизацию минимум, поливальной техники, и скрестить пальцы в ожидании следующего сезона.

Поместье встречало бурной деятельностью. Понаблюдал со стороны, пока наш короткий обоз еще не приметили.

Судя по перемешанной грязи дорог — местечко пользуется популярностью. Дом дымил всеми шестью трубами и приветливо помахивал бельем, в большом количестве развешанном во дворе в связи с кратким перерывом между дождями. Обитательницы дома изучали на дворе физику, судя по отрабатываемому ими броуновскому движению. Обитательниц стало не просто полно, а страсть как много. Раньше, когда доставала черная полоса в жизни, обещал уйти в женский монастырь. Теперь даже и не знаю, сбылась мечта идиота, вот только начал задумываться, не поехать ли сразу в Москву.

На деле все оказалось не так плохо. Поместье приютило, кроме учениц Таи, еще и больше десятка заморских ученых, переехавших сюда из Москвы. Госпитальеры уже разворачивали при поместье больницу, куда валом стремились молодые «больные» мужского пола со всей округи. Постоянно приезжали гости, якобы к иностранцам.

Одним словом, было живенько. Морпехи, оставленные мной в охране зашивались, но Тая выкрутилась, набрав несколько парней по деревням, и отдав их под начало морпехов. Кстати, на места охранников был целый конкурс, по понятным, и вполне симпатичным причинам.

Эти несколько дней в конце октября стали премией. Мечты идиота, оказывается, действительно могут сбываться. А Тая была просто молодчина. Она тоже соскучилась.

В кой то веки ощутил себя князем. Не тем, который видит только зады склоненной челяди, а тем, который видит вокруг радостные лица, и если хоть что-то соизволит пожелать, то получает желаемое, не успев договорить. В этом были и свои минусы — приходилось тщательно формулировать пожелания — шутить стало чревато.

Благословенные дни и ночи. Научные споры у камина, в большом прокуренном зале, где мешали русский язык с латынью, рождая если и не истину, то некоторых жизнестойких метисов, очень на нее похожих. В одном таком споре прокололся, упомянув эволюцию видов по Дарвину. Откуда мне знать, когда он родился? А наши гости, в основном профессора от медицины, начали тянуть из меня теорию клещами. Рассказал в общих чертах, так как более подробно меня с детищем Чарльза никто ранее не знакомил. Получил на орехи от Ермолая. Пришлось формулировать теорию происхождения заново, но уже с упоминанием святого духа. Получилось весьма смешно, учитывая, что питекантропы создавались по образу и подобию. Представил оригинал, по этому прототипу — с дубиной, низким лбом и выдающейся челюстью, над которым витал нимб. Хмурящемуся Ермолаю сказал, что веселюсь совсем по иному поводу. Свой то он свой, но церковь в это время была очень похожа на нарисованный в моем воображении портрет, шуток не понимала и имела тяжелую суковатую дубину.

Сошлись на том, что один день творения вовсе не должен означать одного календарного дня. Только опять получалось неоднозначно — выходило, первые дни тянулись сотни миллиардов лет, а под конец творцу наскучило, и он скомкал миллиарды до тысячелетий. Символично. Творец, похоже, имел русский менталитет и к концу работы халтурил. А может мы действительно по его образу и подобию?

Пару выдавшихся солнечных дней просто прогулял. Мастера заманивали на фарфоровый завод, но портить отдых не хотелось — обещал посетить их в дождь.

Посидел на берегу с удочкой. Страстным рыбаком никогда не был, но имел глупость, выйдя утром на крыльцо, потянуться, бурно рассказывая как хорошо, и как здорово бы было посидеть с удочкой у речки, затянутой туманом. Через час стал обладателем удочки, которую несколько мужиков чуть ли не насильно мне впихивали, вместе с небольшим горшочком червяков. Как обычно — «Не побрезгуй батюшка …». Пошел ловить рыбу. Вокруг мокрая трава, холодно … одним словом, надо быть внимательнее к словам.

Хотя, посидели хорошо. Ермолай устроился рядом, разводя костерок на месте старого кострища. Тая подтянулась с тремя ученицами, нагруженными снедью. Рыбалка удалась. Даже поймал несколько окушков, на радость половины населения поместья, болеющей за своего князя, толпясь на взгорке у берега.

Послал учениц на кухню, предупредить, что обедать будем всем поместьем на берегу — иначе у меня кусок в горло не полезет при такой группе поддержки.

Славно было. Неспешные разговоры о том и о сем, мелкие бытовые вопросы, во что оденемся, да кого принимать будем. О моде даже поговорили. Хотел поручить Тае еще и школу благородных девиц, но она ненавязчиво отвадила меня от этой мысли, наведя на мысль поручить это деле Анне Монс. Кандидатура была не самая подходящая — с одной стороны, по слухам, Петр к ней уже охладел, да и Монс, в глазах русского дворянства, явно не была идеалом благородной девицы. Однако если быть дотошным, то «институт благородных девиц» это женская школа, с усиленным обучением в сфере культурной и общественной деятельности включающая курсы: этикета, протокола, искусства гостеприимства, сервиса, уборки в доме, кухни, декорации. Школа должна дать способность жить в жизни хорошо, с умственными удовольствиями, встречая каждую ситуацию в равновесии, самообладании, с хорошими манерами и с элегантностью. Если и не всем этим, то большинством пунктов Анна обладала. К тому же, тяготилась ролью фаворитки при дворе, используемой для одной только цели. Думаю, за школу она возьмется с удовольствием. Поручил Тае переговоры с Анной, от этого она отвертеться не смогла.

Закон природы, о том, что все хорошее быстро заканчивается, не подвел и тут — разбив стуком копыт идиллию моего отдыха. Прискакал гонец от полуполковника, ушедшего с сотней семеновцев на следующий день после прибытия нашего обоза в поместье.

Петр желал видеть своего адмирала флота именно в виде адмирала — предстояли переговоры. Оставалось только безнадежно вздохнуть и проверить верхнюю пуговичку на форме.

Москва встречала дождем и слякотью. Этот город меня явно не любит, впрочем, он следует примеру большинства высокопоставленных жителей. Начало проступать понимание, что в Москве мне места не будет, да и в России может, со временем, места не найтись. А в Норвегии холодно. Странные мысли посещают голову последнее время, даже не записываю их, а то, мало ли что.

Несмотря на дождливую позднюю осень — Москва праздновала, уже не столько победу на юге, сколько по привычке.

Сидели с Федором в кабинете и разбирали дела и слухи. Читал новые указы Петра — оказалось завлекательнейшим чтивом.

— О смертной казне земским, таможенным, бурмистрам и фискалам за исключения и взятки

— О учреждении проезжих домов в Москве и иных городах

— О не-правеже вдов и детей, по кабалам, коли не записаны в кабале.

— О посылке осужденных в Азов

— За стреляние из ружей и за пускание ракет без дозволения: 1) батоги, 2) кнут и ссылка в Азов.

— Уничтожение разных печатей по приказам, всем одна: двуглавый орел, кроме Посольского и ратуши. У ратуши установить печать — весы из облаков. Какая будет печать у посольского приказа — так и не понял. О самом двуглавом орле мне рассказывали множество разрозненных историй, и в мое время, и тут. Такое количество басен само по себе говорит о том, что народ так и не смог понять, как им удалось оказаться под сенью такого нежизнеспособного мутанта — потому как остальные страны предпочитали тотемом более реальные прототипы. Но корни этой вивисекции, как обычно, лежат в Византии. До их прогрессивного вмешательства цари русские не считали зазорным общаться с народом, и носили «домашний» титул, например «великий князь Иван Васильевич».

После активной работы византийцев — Иван III принимает уже пышный титул: «Иоанн, Божиею милостью Государь всея Руси и Великий князь Владимирский и Московский и Новгородский и Псковский и Тверской и Югорский и Пермский и Болгарский и иных земель». С тех пор эта традиция только усугубляется. Более того, эта пышность даже в мое время перла из всех щелей — например, профессор такой-то, член-корреспондент того-то, действительный член сего-то, и так далее. Правильно говорили древние — «мал золотник, да дорог» — обратное следствие из этого — работает на все сто. Ну да мы о вивисекторах. Для начала, пришлось выбросить из памяти забитое туда энциклопедиями моего времени слово «Византия». Придумка это. Историкам так стало удобнее называть Ромейскую империю после того, как на ней потоптались османы, и из одной территории родилось аж пять Римских империй. А именно — сама Римская империя, или Византия, как ее назвали историки для простоты, используя греческое название Константинополя. Далее шли западная Римская империя со столицей в Риме, Священная Римская империя, со столицей в Вене и пару карликов, мнящих себя Латинской и Трапезундской Римскими империями. Про преемственность власти императора в этих условиях разговор отдельный. Стоит только отметить тот факт, что разграбленная Римская империя представляла из себя только символ — титулярный император Андрей Палеолог предлагал тогда всем государям христианского мира купить у него права на престол Византии и кажется, продал их, сначала королю Франции, затем Испании. Одним словом, гигант рассыпался, и люди разбежались. Вот один из таких осколков и докатился до Руси в лице католички Зои Палеолог, красотой не блистающей и богатого наследства не имеющей, в связи с несколько аварийными сборами. Единственное, что она могла дать великому князю Иван Васильевичу — это связи, на которые он, видимо и польстился. С тех пор у него на медали государя и было два изображения — на лицевой стороне изображение святого Георгия, побивающего змея — это же изображение чеканили на деньгах, по наименованию инструмента усекновения змея и прозванных в народе «копейка». А на обратной стороне раскинул крылья римский двухголовый мутант. Видимо великий князь поворачивал нашейную медаль то одной стороной, то другой, в зависимости от того, с какими послами общался, потому как Зою, получившую после крещения имя Софья, русский народ, а особенно священники недолюбливали за ее попытки внедрения католицизма. Хотя, это только одна из версий. По другим версиям, двуглавый орел фигурировал на печатях Руси еще до брака Иоанна на Софье, так что, точно сказать о логове этой загадочной птицы становиться еще труднее. Во всяком случае, сказки о том, что одна голова орла отвечает за власть исполнительную, а другая за законодательную — были придуманы много позже. Кстати, придуманы очень верно — эти две власти, как и две головы орла на гербе, смотрят в разные стороны, и соответственно, так и работают. Особо подкупает, что смотрят эти власти в стороны, хотя весь народ, по логике вещей, стоит перед гербом. Символично и самокритично. Если бы орел на гербе еще и оттопыренный средний коготь на сжатой лапе перед собой держал — было бы окончательно правильно. Но вернусь к перечню.

Указов было великое множество, большинство мелкие, например «О даче квартир сыщикам» или «О наказании кнутом за бой караульных». Удивляло, как Петр успевал эту прорву распоряжение издать, видимо, наши три базовых указа придали ему ускорение.

Перлом коллекции могу смело считать Указ, чтоб женщины и девицы имели в обращении с мужчинами полную свободу, ходили бы на свадьбы, пиршества и проч., не закрываясь. Жениху и невесте прежде брака повелено иметь свидания, и запрещены браки по неволе. Вот такой широкий жест. После которого, указ о театрах — учреждающий при дворе и у бояр столы, балы, ассамблеи, повелевающий быть в Москве театральным представлениям — смотрелся просто штрихом.

Указ о внешнем виде все же издали, хоть и убеждал Петра делать это помягче. Теперь всем русским подданным, кроме крестьян, монахов, попов и дьяконов — надлежит стричь бороду — кстати, стричь, а не брить — и носить платье немецкое (сперва венгерское, а потом мужескому полу верхнее — саксонское и французское, а нижнее и камзолы — немецкие). Женскому полу — немецкое. С ослушников брать пеню в воротах, с пеших 40 коп, с конных — по 2 рубля.

Кажется, много пропустил, не читая Петровских указов ранее. Надо еще пропихнуть идею о календаре и будет полный скелет.

Засиделись с Федором заполночь, Тая увела спать трех своих приближенных учениц, так что Баженин не стеснялся в выражениях, рассказывая московские сплетни. В основном, возмущение Федора вызывали попытки подкупить нашу дворовую челядь. Про попытки перетянуть его самого на стороны представителей различных интересов — брат Баженин упомянул, но вскользь, видимо стесняясь, что ответы дал не сразу, а подумав некоторое время. Ничего, вполне могу его понять — видимо предлагали действительно стоящую морковку. Рассказал, для разряжения обстановки, байку про осла и морковку. Посмеялись. Про себя решил, что надо немножко отдавить мозоли самым ретивым. Политического веса во мне нет, стал интересоваться источниками доходов доброжелателей, копающих под Федора, а соответственно и под меня. Эти хозяева жизни еще не знают, что такое демпинг.

Политические слухи ходили разные, и противоречивые. Единственное, что подтвердил Федор — послы активизировались, много дают приемов и получают аудиенций. Более подробно купец знать это болото и не мог. Оставалось ждать информации от государя, вызов к которому ждал меня через два дня.

 

Глава 9

Уже утром на наш двор начали поступать приглашения, посетить званные мероприятия. Настойчивые. Всем отписывал, что с удовольствием приму приглашение, но только после отчета перед царем — дела государевы превыше всего.

Днем мы с Таей были удостоены внимания великого кудесника от нитки и иголки. Мой мастер заматерел в столице, однако не утонул в кружевах и бантах, а стал основателем строгого стиля, где красота и изысканность достигалась без варварской пышности. Скажете, черная вышивка на черном мундире не смориться? Вы просто не видели работу настоящего мастера! А вот мне — повезло. Мастер, весь этот год думал над тем, как порадовать своего благодетеля. И ему это удалось. Мой костюм создавался долго и со вкусом, детали делались с запасом, чтоб сшить их по фигуре после примерки — мастер боялся не угадать, насколько у меня изменилась тушка, но обещал собрать парадный комплект за полтора дня, оставшиеся до аудиенции. Черное с серебром. Слов не было.

С Таей все получалось еще сложнее. Задумка мастера разделила платье на две составляющие, на серебристое трикотажное нижнее платье, обтягивающее фигуру и заканчивающееся юбкой выше колен, и на черное верхнее платье с широкой юбкой до пола сотканное из мелкой сетки, в каждый узел которой вплетена микроскопическая серебреная чешуйка. Ошеломительный эффект. Термин «блистать» к платью подходил лучше всего. И приличия были соблюдены. Вот только подгонка платья займет Таю надолго, и посещение Анны пришлось отложить.

Освободившись, первым делом посетил типографию, отобрал несколько готовых букварей нового образца, готовых уставов и переговорил кратко о планах. Кратко, потому как Москва начинала напоминать бледную копию карусели Вавчуга — Федор просил посетить производства и решить накопившиеся вопросы, от академиков пришло аж четыре настойчивых приглашения на консилиумы, вестовой из штаба флота просто не вылезал с нашего подворья. При всем при этом была еще масса своих планов, из которых институт девиц стоял далеко не на первом месте.

Больше всего времени уделил штабу флота. Гордон окончательно сдал, успев, правда, заложить фундамент. Штаб теперь способен поддерживать жизнеспособность флотов, то есть, организовывать им снабжение, поставку рекрутов, обучение и награждение. Существенным недостатком штаба стало то, что он был нашпигован иностранцами, точнее, практически только из них и состоял. Надо писать письмо Крюйсу и просить откомандировать в штаб перспективных выпускников Воронежа, отслуживших год на кораблях, для дальнейшего обучения. Основная проблема — отсутствие кадров. Хотя, Гордон постарался решить ее как смог. Даже штабные аналитики в штабе присутствовали. Вообще, Патрик довольно досконально выполнил план по формированию штаба, и подобрал людей, согласно расписанным для них служебным инструкциям. Но, инструкции составлялись вчерне, и штаб получился таким же черновиком, а с учетом острой нехватки кадров… получилось то, что получилось — и можно считать, что нам еще повезло. Те же аналитики убили массу моего времени, рассуждая о маневрах новых судов, и использовании их тактических преимуществ — похвально, конечно, но на мою просьбу разложить мировую политическую ситуацию по полочкам и расписать последствия — услышал только слухи, на уровне чуть выше, чем у купца Баженина. Обозвал выступление аналитиков конфузией и завис в штабе до глубокой ночи — готовили структурные и кадровые перестановки. Сформировали новый отдел, для снабжения кораблей за границей — рассадим по одному военпреду на всех прибрежных ганзейских факториях и поручим заниматься только закупками для кораблей и наймом рекрутов. Одним словом, снабженцы без военных задач, чтоб не дискредитировать Ганзу. А те несколько листов должностной инструкции, которые составляли для снабженцев большую часть вечера — посторонним видеть было совершенно не обязательно, мало ли чем снабженец может заниматься в свободное время.

Задав основное направление мыслей штабу в создании «отдела снабжения» — поехал в Академгородок. По себе знаю, ночь для творчества — лучшее время.

Оценил удобства недостроенной Академии. Внушительно, но еще строить и строить. Профессиональные школы, расположившиеся ниже Академии, у подошвы холма, рядом с монастырем — выглядели оптимистичнее, и давали надежду заселить в них учеников еще в этом году.

В день приема отбился от прилипнувших дел, даже утреннюю лекцию для приказчиков перенес, о чем сразу пожалел, так как под сотню не занятых молодых морд на подворье — мешали много больше, чем это же количество, занимающееся в ангаре. Пришлось готовить обоз с подарками Петру под воцарившийся, хоть и приглушенный, гвалт.

Выехали заранее. Мокрые улицы, низкие облака над темными крышами. Вот чего России не хватает, так это разнообразия цвета. Но это так, брюзжание — руки до красок дойдут еще не скоро.

Встретившему нас церемониймейстеру велел найти для меня комнату, совмещенную с торжественным залом, для выставки подарков. Забраковал несколько, то маленькая, то без смежной кладовки. Стоит заметить, что комнат во дворце имелось великое множество, пока все подходящие обошли — истек весь резерв времени. Оставил сопровождающих обоз специалистов оформлять выбранную комнату, как и договаривались — сам поспешил на совещание.

Ближний круг Петра существенно расширился. Зримое подтверждение пословицы — «У победы много отцов, а поражение — всегда сирота». Отцов было так много, что на еще одного места просто не находилось, о чем однозначно говорили нахмуренные брови и поджатые губы присутствующих. Ну, здравы будьте, птенцы гнезда Петрова.

Пока еще не все собрались, черпал сведения о политической обстановке в мире от Макарова. Благо, имел уже представление, какие вопросы задавать.

Вошедший слуга, передал наказ Петра — всем ждать, он еще немного задержится. Подозреваю, государь побежал смотреть, чего интересненького ему привезли. И плевать ему на заваривающуюся кашу — как обычно — «С нами бог!». Хотя, насколько мне известно — бог обычно на стороне больших батальонов. Больших, хорошо оснащенных и обученных, получающих вовремя снабжение и зарплату, имеющих грамотных командиров и избыточную информацию об операциях и противнике. Вот такой привередливый высший разум.

Что мы имеем на сегодня? Набрана новая армия из новобранцев с редкими вкраплениями бывалых солдат. Возглавляют армию иностранцы или наши дворяне, получившие чины за заслуги, вот только не сказано, за какие. Армия состоит из трех «генеральств»: одно под управлением герцога фон Кроа — десять пехотных и один драгунский полк, общей численностью 14726 человек, второе, под управлением Вейде — девять пехотных и один драгунский полк общей численностью 11222 человека, третье, под управлением Репина — девять пехотных полков общей численностью 11000 человек. Кроме того, в расчет принималась нерегулярное дворянское ополчение — около 11 тысяч, и около 10 тысяч казаков, согласившихся повоевать на севере. Оптимисты решили, что армия у нас под 60 тысяч человек и нам сам черт не брат. Именно такие настроения царили в ближнем круге. Ухудшало положение еще и то, что Петр пригласил военных консультантов — датского и саксонского посланников — Гейнса и Ланга. Эти деятели, безусловно, выполняли заказ своих государей и кричали Петру в ухо, что броня крепка и танки наши быстры, надо поскорее надрать шведам … картуз.

Но мне пессимизм был не чужд. Смотрел на армию с другой стороны — солдаты, в настоящий момент, с удивлением рассматривали выданные им фузей, раздумывая, для чего нужна такая большая курительная трубка. Командовали ими либо наши дворяне, которые, далеко не все были способны объяснить, что это не курительная трубка, а просто такое хитрое копье, либо иностранцы, которые даже русского языка не знали.

Утрирую, но не сильно — с подобными проблемами сталкиваюсь на флоте.

Про нерегуляров не вспоминаю — придут они или нет, это гадалка даже надышавшись дурмана не скажет. Не говоря уже о том, что боевые возможности ополчения вообще под большим вопросом.

Что в сухом остатке? 37 тысяч! С учетом стрелецких полков, которые проходили переформирование и тесты на лояльность — 40 тысяч, большая часть из которых — новобранцы со сроком обучения несколько месяцев.

Вооружение — старые гладкоствольные фузеи с редким вкраплением старых штуцеров. Пушки дульно-зарядные, бронзовые — к каждой пушке надо подбирать свое ядро, так как диаметр ствола у них произвольный в пределах фантазии литейщиков.

И это все притом, что уже утверждены новые Уставы армии и флота, в которых прописано совершенно иное.

Объяснение простое — надо скорее побить шведов, для этого и старье сойдет. Ужас. Зримое воплощение анекдота — «Питро, пошли шведам морду бить? — А вдруг они нам набьют? — Тю, а нам то за что?».

Причем «пошли» уже практически состоялось — в апреле были согласованы 11 открытых статей и две тайные в договоре с Данией, до этого, еще в посольстве, Петр согласовывал союз с Польшей, и теперь, в ноябре месяце планировалось подписание этих союзов. Меня просто пригласили к шапочному разбору.

Шведы прислали большое посольство, которое Петр просто водил за нос, оказывая всяческие знаки внимания. Но на предложение — дать «…присягу на св. Евангелие, и тот вечный мир своею государскою душою и крестным целованием подтвердить…» — отвечал уклончиво, к присягам в это время относились серьезно.

Все должно будет решиться в следующим месяце. Единственно, что радовало — раз Петр призывает консультантов со всех сторон, значит, однозначно еще ничего не решил — есть шанс докричаться до него и моим мнением. Вот только как перекричать этот бравый хор шапкозакидателей? Ситуация как в байке про слово Господне: когда заспорили четверо раввинов на теологическую тему, и голоса разделились трое против одного — оставшийся в одиночестве раввин воззвал к господу «Скажи этим неверующим, что я прав!!!» — раздается голос с неба «ОН ПРАВ!» — трое раввинов пожали плечами и ответили «…все равно получается двое против троих …».

А у меня ситуация еще хуже — один против двух дюжин. И Бог меня не слышит.

Начал продумывать аргументы против наземной операции в ближайший год. Теперь даже о двух годах не мечтаю.

Шум разговоров прервал приход Петра. Государь, как обычно, почти вбежал в дверь, привычно зацепив косяк ножнами шпаги. Отговорить бы его от ношения этого атрибута! Мало того, что владеет им еще хуже меня, так он еще и привычку имеет выхватывать шпагу при ухудшении настроения, и размахивать ей, не глядя, куда попадает. А шпага Петра была весьма недурна, на мой непрофессиональный взгляд. Острая. Приходилось следить еще и за тем, чтоб вовремя уклоняться от широких «дирижерских» замахов увлекающегося государя. Сложно с ним, одним словом.

Петр нашел меня взглядом, и встопорщил реденькие усы в улыбке

— Что князь, новые диковины привез, гляжу?! Добре, ноне и посмотрим. А покамест сказывай, как свеев своевывать будем, токмо тебя еще и не слышал.

Мысленно завыл, окидывая толпу примолкнувших оппонентов, скрестивших на мне недобрые взгляды.

— Государь, прости мне слова мои смелые, но нечем нам пока свеев своевывать. Флот наш, северный токмо четыре корабля имеет, супротив сотен кораблей свеев, да и не близко от Архангельска до Балтики, припасы возить будет. Об армии сказать не могу, так как ты мне флот поручал, но мыслю так — коль мне на флот необученных рекрутов посылают, которых без года обучения даже к кораблям подпускать страшно — то и в армии не краше дела. Сколько войск не набери, но покуда крестьянин фузеей воевать не приловчиться, то его считай, что и нет. А коль так, северная армия у нас не 60 тысяч, как советники похваляются, а только 6 тысяч, что из гвардейских, обученных, полков состоит. Мало этого, государь, чтоб свеев воевать!

Не успел дальше мысль развить. Петр, краснеющий во время моего монолога, хлопнул по столу рукой.

— Тааак!!! Этож, что ты удумал?! Генеральства мои с весны войско обучают, а тебе все мало?! Люди, военному делу обученные, сказывают в один голос, что армия, с божьей помощью, готова, а ты им поперек? Ну-ка, говори, отчего разор такой речешь, опыту советников моих не имея? Уж не гордыня ли тебя обуяла?!

Стоял, склонив голову. Смотреть в глаза Петру, когда он сам себя накручивает — крайне опасно для дела. Носорога видели? Вот и подумайте, как его добрым словом остановить можно. Если не придумаете как, то в глаза носорогу смотреть не стоит, он бегает быстрее, чем можно предположить, глядя на этот ходячий таран — способен разогнать пять тонн своего веса до скорости 30 километров в час, и насадить на полутораметровый рог непонравившегося ему субъекта просто так, от плохого настроения.

Так вот, носорог, по сравнению с характером Петра это чихуахуа.

Как же надоело танцевать на этом минном поле!

— Государь, нет в слове моем гордыни, ведь не мне войско вести. Ты велел сказывать, как мыслю — вот и сказываю, что рекруты, которые у меня обучаются, и через год еще негодны супротив ветеранов. А их тож люди с опытом учат, да как учат! Днями и ночами науку военную в головы вбивают. Да токмо далек мужик крестьянский от науки ратной, он через год ее только понимать зачинает, а чтоб потрохами ее принять, так ему и года мало. Не облыжно говорю, а смотрю, как мои морячки науки постигают. Их через год токмо под руку опытного ветерана поставить можно, чтоб ветеран следил, не учудит ли новик какой конфузии по недомыслию. Да и то, чудят новики на флоте так, что розог на все корабли не хватает.

Перешел на доверительный тон, воспользовавшись промелькнувшей в глазах царя задумчивостью

— Прости Петр, но мыслю так, что и в армии все також и есть. Не может быть так, что на флоте рекрут туго науку принимает, а в армии зараз всему научился. А коль полки новые науку воинскую животами не прочувствуют, то и на ратном поле подвести могут. Не со зла али страха, а просто по недомыслию — им стрелять скомандуют, а они не попадут, им на штыки врага взять прикажут, а они пока бегут в стадо превратятся. А коль на них конница пойдет лавой? Они же может быть, и не видели того ни разу! А коли дрогнет кто, да строй сломает? Из-за одного полка новичков строй баталии проломят, да ветеранам в тыл зайдут. Это, государь, как кованная якорная цепь, у которой одно звено не стальное а оловянное. Снаружи цепь выглядит браво, блестит, а коль потянуть ее, тут то звено оловянное и лопнет и от него одного всей цепи разруха будет. Силу армии считаю по силе самого слабого полка в баталии, вот и сказал, что баталию можем только из гвардейских полков составить, а боле и не из кого.

Петр молчал, нахмурившись и гипнотизируя меня глазами. А вокруг бушевали страсти. Ближний круг был един в бесновании, выражающемся общими словами — «Дозволь государь, я ему скажу, каково это в солдатах твоих сомневаться!!!»

По очкам этот спор явно проигрывал. Но рефери решил дать мне еще один шанс.

— Твои резоны услышал. Но веры в них у меня нет. Давеча Вейде показывал баталию потешную, новики в ней орлами себя выказали. Мудрствуешь ты князь больно. Но коль сомневаешься, изволь сам на баталию взглянуть, опосля и поговорим!

Петр еще раз прихлопнул рукой по столешнице, ставя точку в споре и начиная совещание … о том как свеев воевать. Завидное упорство, его бы да в мирных целях.

На совещании предпочел слушать, так как говорить было особо нечего, обсуждалась чисто наземная кампания, и мне было откровенно плевать, как ее поведут. Как не поведи, все одно будет шапкозакидательство. Раздумывал, как бы продемонстрировать Петру неготовность его армии в предстоящей показухе, которую наверняка отрепетировали и отполировали.

Подвели итог совещанию, обсудив, что послам говорить. Оказывается, с послами все не за один раз решали, а в несколько заходов, обсасывая на каждой сессии новые нюансы. Например, для тех же шведских послов уже четыре сессии провели, и готовили пятую. Хотя мне было совершенно не понятно, чего тут можно размазывать? Послы Петру, мол — «Клянись на библии, что жить мирно будем!» А Петр соответственно — «Меня в посольстве обидели, хочу сатисфакции! Но войны не хочу, я белый и пушистый». Чего тут можно так долго обсуждать? Хорошо, что мне не надо во всем этом политическом фарсе участвовать, особенно учитывая то, что параллельно идут переговоры с Данией и Польшей о союзе против Швеции, и основные положения уже согласованы.

Наигравшись в совещание, государь решил побаловать себя диковинами, и потащил всех, в том числе и угрюмого меня, в демонстрационную комнату.

Начинать надо было по проверенной схеме, от простого к сложному, но за окном клубилась серая осень, и первым продемонстрировал свет. Самое смешное, что ажиотажа не вызвал — эка невидаль, свеча за стеклом горит. Ну, яркая, и что?

Пришлось пояснять уж совсем по простому, что в подсобке человек сидит, и специальной механикой создает в железе особое течение, что по проволоке распространяется а в этих «лампах» свет рождает. И что свечи менять не надо, свет гореть будет ровно и ярко, пока механика работает. Диковине удивились, но ожидаемого мной бешенного интереса не проявили. Им, видите ли, свечами сподручнее. Плохо. Затея с электростанцией трещит по швам. Ну да ничего, оборудую несколько помещений для Петра электрическим светом, и буду ждать заказов. Не мытьем так катаньем.

При ярком освещении начал демонстрировать остальные новинки. Настроение так и не улучшилось, невзирая на красивые безделушки, извлекаемые под радостный галдеж и вздохи. Старался преподнести новинки максимально выпукло — плевать, что у самого настроение похоронное, мои люди старались, душу в диковины вкладывали, и убить их труд, представив его недостойно — не поднималась рука.

Надолго зависли с кубиком Рубика. И что в нем народ находит? Хотя, в нашем исполнении кубик был не столько головоломкой, сколько драгоценностью — такую в руках покрутить одно удовольствие. Покрутили.

Пока тешились головоломками — обсуждали меж собой мелочи. Мелочами, как и следовало ожидать, стали шведы.

Сделал для себя несколько зарубок, и, в очередной раз, зайдя в подсобку, велел спрятать коробку с макетом Святого Духа и подарочную коробку со Штукой. Да! Вот такой параноик. Нет у меня веры людям, которые кричат про явно завышенную, в политических интересах, готовность. Плохо только, что диковин то особых и не осталось — проблема была со штамповкой. Начать то мы ее начали, но до моего отъезда с завода там работал только один станок. Опытный. Все станки, что делали для расширения — сразу паковали и готовили к отправке на другие заводы. В итоге не сделал массу того, что планировал. В этот раз в Вавчуге вообще все шло незнамо как — завод тряс как яблоню, но с него упало всего несколько недозрелых яблочек. Буду надеяться, что за эту зиму Феникс восстанет вновь.

Перешел к гвоздю показа. Представленный телефон, наконец, вызвал ожидаемый ажиотаж. Тем более, операторы у меня сидели в подсобке, их видно не было, а телефоны расставили по столам демонстрационного зала — все начали упоенно пробовать. Похвалил себя за двух, взятых в поход, операторов.

Вот о телефонах разговор получился долгий. Каюсь, передернул. Рассказывая о затратах добавил в них затраты на электростанцию. Цифры немедленно зарычали и начали кусаться.

Оказалось, большие суммы кусали только меня, а местные «богатые буратины», то ли, чтоб Петру удаль показать, то ли действительно богатые — но прямо на месте стали договариваться об установки у них «гонца». Петр, утери внимания к своей персоне не пережил, кратко велел всем заткнуться, и решать дела у князя, в смысле у меня, на подворье. Поговорили с государем о спектре применений… Нет, для армии пока не годиться, но буду работать над этим… Да, с другими городами соединить могу — но не скоро, и стоить это будет очень дорого. Сколько? Десять пудов кабеля на километр, да столбов 35 штук — минимум, 300 рублей на тысячу метров. Считайте, табун из сотни лошадей на каждый километр пути. И самый острый вопрос будет, что на эти бесхозные табуны посреди глухого леса — обязательно найдутся желающие. Хотя, про себя обдумывал вариант стальных проводов — вариант в три раза хуже, но в десять раз спокойнее. Меж тем, продолжил нагнетать обстановку — до Воронежа шесть сотен километров, 180 тысяч рублей, считайте, стоимость половины нашего флота. А коль до флота тянуть, то и все пол миллиона рублей.

Самое интересное — не напугал. Петр покивал да поухмылялся, что теперь знает какую контрибуцию со шведов брать. Совершил мысленно богохульство. Несколько раз.

Государь насытился игрушками, и начал из меня тянуть клещами рассказ о вооружениях. Ему, мол, полуполковник такие серенады пел, что впору собираться и ехать в Вавчуг для досмотра всего своими глазами.

Запрыгнул на лезвие ножа и начал на нем выплясывать вприсядку и с поклонами. Все будет, государь… но позже. Через годик … нет, через год только образцы, и для армии из Тулы чуток сделаем, а вот через два года — будет, чем удивить. Может, отложим немножко контрибуцию со шведов?

В очередной раз поразился местному менталитету. Если срок в один год еще был понятен, хоть и считался очень большим — то два года воспринимались как бесконечность и вызывали примерно такое же неудовольствие.

Всячески намекал, что подробнее расскажу на аудиенции, но Петр делал вид, что намеков не понимает. Что-то испортилось в Датском королевстве.

Аудиенцию все же выторговал, но только — по итогам потешной баталии. Что же за непруха то такая! Мало того, что у Петра теперь полный ближний круг иностранных ставленников, которые, к гадалке не ходи, абсолютно не российские интересы пробивают, так еще и Петр распух от самодержства, и готов слушать только хвалебные оды. Да и черт с ними, в конце концов! Пусть хоть Стокгольм штурмуют. Но ни грана нового вооружения на эту аферу не дам! Нету! В производстве! Приходите завтра за своими броневиками! Устал.

Теперь главное не сорваться в этой вечно празднующей толпе и продолжить всем улыбаться. Какие такие новые штуцера? Да нет, вам показалось, тот десяток, что семеновцы привезли — целый год делали.

Петр с окружением засобирались отужинать. Меня, кстати, не пригласили, уж и не знаю — то ли неудовольствие демонстрировалось, то ли посчитали, что и так пойду, никуда не денусь. Чтоб мое отсутствие не бросилось в глаза, испросил у Петра позволение откланяться, сославшись на подготовку к баталии и дела в штабе.

Поймал в уходящей толпе Вейде, договорился с ним о встрече позже, для обсуждения планов потешной баталии.

В демонстрационном зале стало пусто. Из подсобки вышли две мои тени, добавив к теням, разбросанным по помещению ярким светом, немного жизни и скрипа половиц. Очень странно себя чувствуешь, когда пару минут назад комнату наполняли голоса и люди — а теперь кажется, что весь дворец вымер. Наверное, это нервное. Мысленно считаю потери в проталкиваемой петровским гнездом афере, и сколько заводов можно было бы построить, используя этих людей.

— Ничо, князь, все образуется.

Ермолай даже руку на плечо мне положил, чего обычно не делал. Образуется оно, угу. Кстати, а о чем это он? Не думаю, что он видит ситуацию так же, как она видна мне.

— О чем ты Ермолай?

— Да о немилости царской. Не перечил бы ты ему князь, больно дело нужное ведешь.

— Людей, Ермолай, жалко. Сгинут ведь, без пользы.

— А вот то, не тебе решать. Все в руках Господа нашего. Все по Воле его. И коль надо будет ему, для вразумления рабов своих, животы у них забрать — на то его воля! Он дал, он и забрал.

Фаталисты. Сколько стоит вразумление одного государя? Десять тысяч жизней? Тридцать? Никогда не любил, чтоб за меня платил кто-то другой.

— Ладно, Ермолай. Давай не будем решать. Жизнь покажет. Давай о делах наших перемолвимся, совет мне твой нужен…

Демонстрационную комнату пока так и оставили. Техники получили задание тянуть по дворцу провода в кабель-каналах по схеме, набросанной на скорую руку Макаровым, пока знать развлекалась переговорами по телефонам. Меня, если честно, этот этап уже не интересовал — надо будет расписать прайс и спихнуть дела, по опутыванию Москвы кабелем на Федора. На столбах, кстати, будем сразу и силовые провода вешать — нечего одно дело дважды делать, все равно эти буратины распробуют электричество … со временем.

Обдумывал свой последний шанс — показать Петру не готовность армии в предстоящей потешной баталии под Преображенским. Вот только свои козыри решил не просто не выкладывать, а спрятать под сукно. Обойдусь без штурмовиков.

А какая идея была! Мы бы этих потешных как танком раскатали, особенно если бы пробил, как и планировал — стрельбу боевыми. Но не судьба. Попробую все же подергаться на этом крючке. Надо договариваться с конницей — будем пугать пиками, а среди солдат пустить слух, что государь велел все по настоящему, и что конница ударит серьезно и насмерть, никаких потех и остановок лавы перед строем не будет! И побольше подробностей, как пика с хрустом проламывает ребра не успевшего убежать солдата, а потом ее окровавленный наконечник вылетает из спины переднего, и пропарывает еще и живот солдату, стоящему сзади. А потом лошадь, ржущая и взмыленная, сбивает грудью умирающих, втаптывая в грязь их требуху. Побольше, в слухе, крови и внутренностей!

Эти потешные у меня убегут с поля еще до начала баталии!

По крайней мере, пусть видит высший разум — использую любой шанс. А там действительно, все в Воле его. Может покреститься тогда? Странно на меня пребывание в этом времени действует.

Вечером готовился к встрече с Адамом. Не в смысле, одевал белое, в том числе и тапочки, а в смысле готовили много водки и закуски для обрусевшего сына немецкого полковника, призванного в Московию десятилетия назад учить медведей ездить на велосипеде. К слову сказать, научил полковник этому делу «диких варваров» весьма посредственно, судя по тому, что его сын занимается тем же самым. Хотя, могу понять и деловую хватку семейства Вейде — оплата их работы повременная, а никак не сдельная — чего, спрашивается напрягаться?

С другой стороны, Адам подходил к делу с огоньком и к своим сорока с мелочью годам успел поучаствовать во всех забавах Петра, начиная от «потешных» и заканчивая посольскими. Именно он пустил байку про то, как был «подлинным свидетелем» битвы осени 1697 года, в которой австрийский принц Евгений на реке Цента разгромил в два раза превосходившие его в численности турецкие войска. В виде трофеев австрийцам, в том числе, достался некий паша, сообщивший пророчество о том, что в 1699 придут с севера славяне и завоюют Константинополь. Тогда это пророчество восприняли как несерьезное. А вот теперь оно звучало очень даже к месту.

Но был у байки и второй поучительный слой — «добрым строем» можно сковырнуть противника сильнее себя. Вот Вейде и отдал все силы на обучение новой армии. Он еще и в составлении уставов во время посольства успел поучаствовать.

Кабы не его, общие для петровского круга, шапкозакидательские настроения — мог получиться прекрасный специалист. Вот только история напоминает мне, что Германия во вторую мировую, воевавшая со всем миром, отмобилизовала менее 18 миллионов солдат. Из которых погибли чуть больше 4х миллионов и 6 миллионов были ранены — а Советский Союз отмобилизовал более 34х миллионов, из которых погибли почти 9 миллионов солдат и более 14 миллионов были ранены. Жуткая статистика. И есть подозрение, что корни ее именно в нынешнем отношении к солдатам, как к расходному материалу. Искренне надеялся внести хоть какие-то коррективы в эту тенденцию.

Долгий разговор с полковником, после обильного ужина, заставил трещать по швам мои надежды. Адам вполне однозначно указал, что потешные баталии проводят не столько для предоставления мне возможности показать неготовность нашей армии, сколько для того, чтоб продемонстрировать послам всех держав армейскую выучку и готовность русских полков легко и с песнями отстричь кисточки хвостов всем чертям в преисподней.

Шах и мат. Причем мат многоэтажный, с поминанием всех поз и животных, в том числе и геральдических. Даже мои планы на партизанскую войну, в виде распускания слухов среди новобранцев могут вылезти боком в политическом плане. Ненавижу политику.

Вышел на крыльцо проводить дорогого гостя. Холодно. Ноябрь вступал в свои права. Подворье отгородилось от редких огоньков Москвы высоким забором, и в наступающих сумерках казалось, что вокруг никого больше нет, только бегают, вяло побрехивая, собаки. Ощущал себя как за рулем машины на обледеневшей дороге — как не кручу руль, машину все одно несет в столб. Авария обещает быть хоть и не смертельной, но ремонта столб оставит много. И навсегда останется чувство бессилия, когда никакие твои действия не изменяют итога. Попробую еще посыпать на ходу песка под колеса, да только боюсь, и это уже не поможет.

Утро зарождалось ясным, что еще больше подчеркивало права наступающей зимы. Вода в бочках подернулась ледком, и не располагала к обычному моциону. Буду, как разнеженный князь, плескаться из рукомойника нашего производства, с подогретой водой.

Сегодня тяжелый день — открытие выставки новинок, уже традиционно принимающей толпы народа сразу после демонстрации у государя. Федор с самого утра — у нас с ним разные понятия об утре — бегал по двору взмыленный, с распахнутой шубой и страстным блеском в глазах. В водоворот выставки втянуты были практически все домочадцы, начиная от возвращающихся с сопровождения обозов штурмовиков и заканчивая мной. Тая за завтраком деловито рассказывала о людях, с которыми у меня на сегодня назначена встреча, выкладывая слухи и сплетни про эти фигуры. Поняв, что отвертеться от деловых бесед мне не удастся, расслабился и решил получать удовольствие. Бог с ней, с этой говорильней — зато денек посижу дома, попивая горячий чай и блистая интеллектом. Жаль только, Ермолай уехал решать свои святые дела, ему эти посетители выставка могла бы дать много пищи для размышлений. Составлю для него выписки самых интересных личностей.

Уже к середине дня блистал испариной и сверкал злобными глазами. Понимаю, что народ тут чтит библию — но нельзя же так дословно следовать истории с Фомой Неверующим, который требовал дать ему своими руками поковыряться в ранах Христа и замерить диаметр отверстий в руках Иисуса от гвоздей — чтоб он мог поверить в воскрешение. Правильно говорят — изобретение новинки, сколь бы трудно оно не было — это только десятая часть дела. Остальные 90 процентов — убедить людей в необходимости такой новинки. Федор понимал в деле убеждения побольше меня — поставили этот процесс на поток, и весь день выныривал из этого водоворота с ощущением, что попал в пороги четвертой категории сложности, только почему-то без плавсредства и даже без спасика. Некоторым подспорьем утопающему можно считать команды спасателей, стоящих по берегам и бросающих тонущему «морковки», а так же группу поддержки, во главе с Таей, отпаивающей замерзающего настоями, похоже, с корешками валерьяны, прямо в бурных белых водах потока. С каруселью Вавчуга было проще — там единомышленники, а тут оппоненты. Кто же любит оппонентов? Хоть и все признают их полезность.

Вот и представлял себе мысленно в течение всего дня способы усовершенствования инвентаря Ромодановского, надо, кстати, его навестить.

После обеда на выставку прибыл десант из Академгородка. Вспомнился анекдот про поручика Ржевского — «… и тут такое началось!».

К ужину просто сбежал, сославшись на вызов к князю-кесарю. Надеюсь, он меня примет, а то придется пережидать до поздней ночи, сидя на морозце под забором.

Федор Юрьевич принял. Хоть и не высказал радости от встречи. Работы у Преображенского приказа, моими стараньями, прибавилось — вот князь и рассматривал мою скромную персону как щенка, который напрудил, а убирать теперь его службе. По крайней мере, под хмурым взглядом Ромадановского хотелось повилять хвостиком, так, на всякий случай.

Еще один долгий разговор, обошедшийся без предварительного ужина. Дела не блистали. Фактории строились, деньги разворовывались, фискалов отправляли на правеж, но новые фискалы выводов не делали. Предложил князю формировать штрафные батальоны. Поговорили и об этом.

Под конец разговора коснулись шпионов, которые развелись в последнее время как кролики. Федор Юрьевич, явно через силу, предложил мне «поберечься» и с гораздо большим энтузиазмом просил не затевать более никаких дел. Заверил князя, что буду сидеть тихо, как мышь под веником. Под это дело договорились о взаимодействии штаба флота и Преображенского приказа. Князь даже дьяка на это дело обещал выделить — будет хоть какое-то подспорье флотской разведке.

Возвращался уже поздно вечером, скорее даже ночью. Заметил явно увеличившееся количество угрюмых людей, провожающих наш выезд сожалеющими взглядами, и прячущих что-то объемное под длиннополыми кафтанами. Похоже, в Москве становиться опасно ходить ночами. Надеюсь, это просто следствие неурожайного года, а не тенденция нововведений. Хотя, стоит Петру намекнуть о создании нескольких полков «патрулей» и подчинении их службе Ромодановского. Мысленно ухмыльнулся, князь-кесарь, безусловно, скажет мне «спасибо» за помощь. Но с другой стороны — завалив его дополнительными делами вполне можно снизить накал борьбы Преображенского приказа с инакомыслием. Причем, накал снизить в прямом смысле — судя по рассказам князя Федора — жаровни в его вотчине не успевали остывать, работая с подозреваемыми — рассказывать в таких условиях князю о дактилоскопии и презумпции невиновности будет сущей утопией — пусть поостынет от охоты на ведьм, да озаботиться новыми задачами.

На подворье меня ждали несколько ученых, пара купцов и остывший ужин. Надо уезжать из Москвы. Скоро буду готов вернуться обратно в Вавчуг, причем, даже по новгородскому волоку.

С купцами разобрались быстро — собственно, от меня только и требовалось величаво согласиться с договорами, подготовленными Федором. Идея московской телефонной связи начинала наполняться звонкой монетой. Причем, Федор уже договаривался о помещениях для телефонных станций совмещенных с небольшими электростанциями. При этом в подробности Федор не вникал — ему были выданы характеристики необходимых помещений и дорог, по которым к ним пойдет снабжение — вот он и подбирал подходящие — а технические вопросы согласования этой разбросанной по большой территории системы — вновь повиснут на мне. Раньше не уделил внимания именно вопросу согласования. Ведь если у меня вместо одной большой энергостанции будет много маленьких, то встает вопрос, как сделать так, чтоб переменный ток станции вырабатывали синхронно друг с другом. Без этого соединять станции общими проводами нельзя. А заставить станции работать в унисон — это примерно та же задача, как заставить десятки разрозненных по городу людей одновременно друг с другом хлопать в ладоши. При этом их хлопкам не должно помешать ни плохая погода, не толпа, подбивающая им руки.

Причем, мало раскрутить все генераторы до скорости, рождающей частоту в 60 герц, которую приняли за стандарт. Надо еще сделать так, чтоб фронт волны напряжения нарастал одновременно во всех генераторах — иначе одни генераторы будут пытаться крутить другие и без поломок дело не обойдется. Будет примерно как лодка в которой часть гребцов гребут в одну сторону, часть в противоположную а рулевой орет, что лодка стоит на месте и надо всем поднапрячься. Одним словом — непростое это дело.

Уже глубокой ночью нарисовал схему синхроскопа, в которой было три пары обмоток по числу фаз. Каждая обмотка в паре стояла друг против друга, а в промежутке между ними будет железная стрелка. К одной обмотке в паре подключим одну фазу из линии, к другой фазу от генератора. Если фазы будут синхронны — стрелка между обмотками уравновеситься и будет стоять неподвижно. А если фазы в обмотках будут рассогласованы, то стрелка начнет дергаться как в припадке трясучки. Синхронизация генератора с линией будет заключаться в регулировании его оборотов, пока стрелки не уравновесятся. После чего, можно большим рубильником включать генератор в общую сеть и внимательно следить за стрелками — если, в процессе работы, появиться большая рассинхронизация — генератор отключать. Небольшую рассинхронизацию можно будет поправлять на ходу. В любом случае — работе диспетчера электростанции не позавидуешь — всю смену будет, как на иголках, следить за синхронностью генератора. Надо им молоко за вредность работы положить в жалование. И валерьянку. Интересно, а в мое время у диспетчеров столько же геморроя, сколько вываливаю на их предшественников?

Новый день принес свежих и выспавшихся оппонентов по мою замученную согласованиями душу. Душа категорически заявила, что у нее не приемные дни, и она уехала в гости к родственникам в деревню «Пятки». Это, конечно, метафора — хотя в мое время всяческие паранормы, не знающие чтобы такого еще придумать в оформлении монументальности постамента для развешивания лапши, утверждали — душа отражается не в пятках, а в пальцах ног! В них схематично отображен весь путь человека. Соответственно, по этому вопросу написали целые трактаты. Кривизну каждого пальца обосновали, подвижность их привязали к легкости характера, углы между пальцами связали с застенчивостью или отзывчивостью. Левую ногу сделали еще и индикатором взаимоотношений человека с самим собой, а правую с окружающими — что в принципе правда — окружающих правша пинает именно правой ногой.

Вот и в этот день, порывался пообщаться с оппонентами при помощи ног, помогая душе еще и руками. Сложное это ремесло — быть князем. Особенно, когда тебя все покритиковать норовят. Как известно — критиковать, не мешки ворочать — у нас народ всегда готов приложить к делу язык, вместо рук, от этого каждое дело выглядит как оплеванное, ну или обмусоленное, если его делают без энтузиазма.

Решил отвлечься, и еще до обеда укатил с небольшой компанией морпехов и Таей в Преображенское — производить рекогносцировку местности своей скорой диверсии.

Что можно сказать об этом историческом месте. Когда-то небольшое село на берегу Яузы, под боком у Москвы приглянулось отцу Петра своими видами, полями и соколиной охотой. К чести монарха он выкупил эти земли у монастыря, а не изъял на государственные нужды, как это делают в мое время, после чего Алексей Михайлович построил тут летний дворец, где и предпочитал проводить лето с семьей. К слову сказать, семья была большая, и Петр был одним из 16 детей. Первые 13 детей принесла царю Алексею Мария Милославская, среди которых шестеро здравствовали и поныне, в том числе и присно помянутая Софья. Еще трое детей принес второй брак царя с Натальей Нарышкиной, из которых двое, Петр и его сестра Наталья, выжили. Сестра, кстати, была самой ярой сторонницей брата, что и не трудно понять — Петр стал ее последним бастионом в дворцовых войнах. Ну да речь не о том, а о временах предшествующих.

Волею царя Алексея на бывшей «Собакиной пустоши» поднимался дворец и пристройки к нему. Развивалось окружение, так как государя принято было кормить и обихаживать, вот и росла деревня, по мере увеличения проживающих монарших особ и их гостей. Потом Яуза обзавелась плотинами и мануфактурами, в том числе пильной мельницей, что еще увеличило населенность местности.

Надо бы заметить, что царь Алексей был не чужд нововведениям — он присматривался к заграничным новинкам и даже вводил их в своем хозяйстве. У него в деревне Измайлово, что стояла в пяти километрах от Преображенского, уже тогда молотили зерно машинами с приводом от водяного колеса. Были в деревне ботанический и аптекарский сады, был зверинец.

Около Преображенского дворца построили театр, где регулярно давали представления, вход на которые был свободным, а стараньями сына Федора, при дворце основали еще и Академию светских юношей.

Молодежи в летнем дворце бывало скучновато. Зато рядом, буквально в нескольких верстах, раскинулась «немецкая слобода», со всей своей новизной и необычной привлекательностью. Понятное дело, что много времени царских отпрысков проходило именно тут.

Одним словом, у Петра был достаточно яркий пример реформаторской деятельности и ее итогов, которым он последовал со всем пылом юности, первым делом начав играть в солдатиков.

В отличие от оловянных солдатиков моего детства Петр предпочитал натур-продукт, и его потешные армии состояли, по началу, из сверстников, начиная от конюших и заканчивая поварятами — а потом потешный полк обзавелся взрослыми солдатиками, добровольно пошедшими на службу, хоть пока и с деревянными «потешными» пушками и пищалями.

Не прошло и нескольких лет, а потешные солдатики Петра стали исчисляться тысячами, и село Преображенское оказалось маловато для размещения этого воинства. Часть людей переселили в соседнее село, Семеновское. Вот и родились два петровских полка, Преображенский и Семеновский — вооруженные уже настоящими фузеями, медными пушками и обучающиеся у иностранных полковников «иноземному строю» под бой барабанов и визг дудок, будь они неладны.

Петр придавался игре в солдатиков всей душой — его полки росли, а солдаты не знали нужды. К слову, договоры о содержании тогда «рядили» с каждым солдатом индивидуально, соответственно жалованье солдата зависело от его заслуг и умений. Из этого вытекало, что Петр знал своих солдат, чуть ли не поименно, что вызывало уважение, так как мне было трудно вспомнить уже имена подмастерьев своего завода.

Еще Петр завел флот, спустив в Яузу старый бот. Боту было сложно ворочаться в узкой реке, но начало флоту Петра эта потеха положила.

Вот теперь мы и ехали в село Преображенское, как на экскурсию к истокам реформ России.

Село впечатляло. Большой военно-купеческий город, разросшийся рядом с дворцовыми комплексами, обзаведшийся заводами, корабельной верфью, на которой и изготавливали галеры для Азовских походов, ткацкими цехами, кабаками, церквями и кладбищем. На кладбище прибавлялось крестов после каждой потешной баталии Петра, но это ничуть не портило настроения обитателям села. Наоборот, тут самым популярным, а то и единственным, развлечением были кулачные бои стенка на стенку. На эти бои стекались жители со всего села и гости из Москвы — не хватало только здания Колизея. Жертвы этого развлечения систематически давали работу священникам, несмотря на строгие правила «стенок» и гарантированный «суд Линча» если участников уличали в использовании запрещенных приемов, например моего кастета.

В целом, жизнь тут била ключом.

Большая часть новообразованных полков стояли лагерями вокруг Преображенского, и старательно делали вид, что постигают воинскую науку. По суздальской дороге, по которой и хрустел ледяной грязью наш возок, маршировали солдатские роты, порой весело перекрикивающиеся с проносившимися вдоль обочин всадниками. И над всем этим военным лагерем стоял несмолкающий гул, звон кузниц, команды на иноземных языках, которые даже мне оставались непонятны, несмотря на некоторую подкованность образовавшуюся от урывочного изучения языков. Выглядело все довольно весело, если бы не было так грустно от продолжающей грызть мысли — что довольная и вооруженная толпа, бодро шагающая строем, это все еще не армия. Было с чем сравнить. Призванные солдаты моего времени так же бодро ходили строем, умели тянуть ногу и стрелять. Тут к месту вспомнить и социальные исследования моего времени на эту тему — 60 % новобранцев и только 30 % ветеранов считают, что они в прекрасной физической форме, почти 50 % новобранцев и только 15 % ветеранов стремятся вступить в бой. По рассказам деда 17 летние мальчишки прямо с военкоматов шли в бой на немецкие пулеметы. Некоторые дивизии успевали сменить несколько десятков списочного состава за время Второй Мировой Войны. Можно говорить про технику и бездарных командиров, но кто даст гарантию, что такого больше не повториться? Кто сказал, что в победоносной войне задуманной Петром все будет по иному? Кто сказал, что потери среди новичков 10 к одному приемлемое решение?

Петр говорил, что шведы станут нашими учителями на ратном поле, и считает шестидесятитысячную толпу гарантией победы. Вот только отголоски памяти Великой Отечественной Войны нашептывают мне, что при потерях 10 к 1 шведам хватит 6 тысяч, для разгона этого красующегося выучкой войска.

Да, краски сгущаю. Не тот уровень оружия, не те войсковые массы. А вот дураки и дороги те же самые, даже еще более дремучие.

Продолжал хмуро кутаться в бушлат, мерзли уши и пальцы. Мерзла душа, где бы она ни обитала. Петр в выучке армии ориентируется на свои полки, Преображенский и Семеновский, которые лично обучал и пестовал. Новые полки, которые в большинстве и названий то не имели, гвардейцам не годились даже для пряжек на туфли, хоть новички и ходили строем ничуть не хуже.

Проезжали Преображенское кладбище, настроение окончательно испортилось.

Тем не менее, день провел с толком, наметил лагеря жертв будущей информационной войны и просто осмотрел достопримечательности.

Немного поправили настроение три вальяжных тигра в зверинце и непосредственные реакции на живность профессора от медицины, напомнившие, что жизнь состоит не только из проблем. До учений еще три дня, решили проводить их в Преображенском, возвращаясь на подворье только ночевать. Вечером собирал морпехов и делал из них информационные гранаты. Правда, байкам пришлось придавать вид рассказов услышанных от других ветеранов, но зато на кровище и мясище был сделан особый упор.

 

Глава 10

Дни до учений пролетели быстро, все же, время под открытым небом быстрее утекает во вселенную, чем когда его сдерживают стены домов, под кровом которых время тянется, порой, еле-еле.

Морпехи справились с информационным сражением. Но войну мы проиграли.

Не хочу описывать ту показуху, которую организовал Вейде. Да, красиво и празднично. Конная лава, атакующая … шагом, ураганный огонь … из двух пушек, штурм потешной крепости, по предварительно сброшенным веревкам. Лепота.

Нашел в себе силы улыбаться, и не портить людям праздник. Горы Норвегии становились все заманчивее и ближе. Как там Ермолай говорил? Бог в помощь? Вот пусть он и помогает, у меня нервы не вечные.

Петр, по началу хмуро на меня поглядывающий, под конец театрализованного представления развернул душу на встречу блудному, но покаявшемуся, мне.

А чего бы мне не покаяться? Так и сказал, что представление мне очень понравилось, сыграно красиво и с размахом. Ни слова лжи. А Петру приятно.

Были у этой задушенной правды и приятные стороны, Петр потащил всех в летний дворец, где мне довелось познакомиться с сестрой государя, Натальей. Посмотрев на цветник из светских дам, образовавшийся вокруг Романовой — спонтанно решил предложить царевне школу благородных девиц. А что, вполне в духе семьи! Один Романов Академию светских юношей открывает, другая — институт благородных девиц. Им и место можно рядышком определить. Например, в той же потешной крепости, тогда хоть будет понятно, куда войска так красиво и художественно лезут.

Петр идею одобрил, но в переговорах поучаствовал, как обычно, кратко — мол, сестра, тут тебя князь домогается, ты его послушай, у него придумки интересные, нечего вам без дела сидеть, коль оно вам по силам.

Получив столь форсированный старт, наши переговоры быстро достигли расчетной орбиты, и оставили одну сторону в состоянии радостного предвкушения, а другую в состоянии печального созерцания дна мошны, так как вложения на первых порах обещали быть значительными, хоть и компенсируемыми в дальнейшем. Даже не буду намекать, к какой стороне относились мои тяжелые вздохи и мысленные проклятья, что опять лезу в непрофильные области, в то время как у меня бюджет состоит из одних сплошных дыр.

Полный пакет черновиков документов, включающий от устава института до перечня предметов обещал подготовить к грядущему балу. Какому балу? Ну конечно по случаю потешной победы! Любопытно было бы взглянуть на потешное поражение. Но это снова брюзжу, наверное, от перспективы очередной бессонной ночи за письменным столом.

На волне возбуждения от потехи, Петр дал мне аудиенцию, на которую и рассчитывал, таская с собой пухлую папку бумаг.

Вопросов накопилось много. Финансовые, оружейные, флотские. Вопросы о приписке земель к заводам, и вновь о деньгах. Поднял вопрос и об участии государя в Русском банке, тем более что для него это денег стоить не будет, просто передаст под управление Производственного Союза при банке казенные земли и заводы, какие сочтет нужным, а банк будет исправно ему платить дивиденды либо деньгами, либо изделиями.

Пока Петр прибывал в своей добродушной и вдумчивой ипостаси пытался пропихнуть все, что успело наболеть. С упоением торговались по ценам на оружие и дивидендам с будущих казенных вложений. Потом переписывали оформленные заранее бумаги и составляли новые. Прерывались на покурить, а на подходе к адмиральскому часу, и на попить, причем, отнюдь не чаю.

Будучи личностью увлекающейся, государь готов был решать вопросы до победного, гоняя при этом прислугу в хвост и гриву и отказываясь спускаться к гостям. Чего мы у этих гостей не видели?

Вопроса войны, безусловно, коснулись. Но нашел в себе силы не ввязываться в безнадежные споры. Обсуждали нашу морскую тактику. Даже тут не стал спорить. Надо выходить на помощь Дании с ранней весны? Хорошо. Шведам укорот дать четырьмя кораблями? Да нет проблем. Для доставания Луны с неба уже сколачивают лестницу — главное финансировать это предприятие в полном объеме и вовремя.

Спорить не хотелось совершенно. Придется сразу, как сойдет лед, уходить в долгий поход, надувать щеки и изображать грозу морей. Жаль было только времени, которое мог бы потратить с большей пользой. Но увы, настали сроки для платежа налога на ледокольность.

Уже после ужина обсуждали распространение букваря и светское образование. Петр порадовал готовностью перехода на григорианский календарь, и по своему обыкновению, сразу написал указ «Лета свои счислять от Рождества Христова…». Порадовался, теперь буду праздновать не в одиночестве. Решили и еще массу вопросов, которые без визы Петра решить на Руси можно было только за большие деньги.

Кроме того, выторговал себе тысячу новых рекрутов, которых обещал обучить пользоваться новым оружием, и чтоб они потом научили остальную армию. Мы даже схему разработали, когда после обучения присвоим этим рекрутам звание капралов и дадим им в обучение и дальнейшее командование, полноценные капральства. Петр тут же посчитал соотношения, и расщедрился почти на две тысячи курсантов пехоты и две сотни кавалерии. От обучения кавалерии пытался откреститься, но не тут то было.

Зато под эти споры выторговал себе изрядные пороховые поставки. Даже получил разрешение самому отбирать рекрутов в армейских лагерях, новичков, разумеется.

Что ж, прекрасное завершение поганого дня.

Вечером, уже на нашем подворье, инструктировал сотню штурмовиков.

— Морпехи, так сложилось, что государь возложил на нас новый труд. Потребно вам с сего дня, обойти лагерь воинский, который вы уже видели, и отобрать себе по два десятка новичков, которых царь наш, Петр Алексеевич, поручает вашим заботам. Нам надобно научить этих новиков делу военному и оружию новому, опосля чего, государь доверит вашим ученикам новые капральства. Честь нам великая дарована, но и спрос будет не мал. Чтоб не пропали труды наши даром, выбирайте новичков с прилежанием — берите самых справных, да до наук воинских охотчих, телом крепких, да умом гибких. Не торопитесь набрать себе капральства — коли ваши ученики к наукам прилежание не проявят — наказывать буду вас вместе с ними. А потом еще и государь добавит, уже мне, вместе с вами. Чему учить новиков будем — то вам потом подробно рассказывать буду, а пока даю вам две седмицы, чтоб людей отобрали, и лагерь отдельный поставили.

Не скажу, что морпехов порадовало новое задание, но такая уж у нас пошла полоса, что приходиться с улыбочкой делать то, что не нравится.

А впереди еще были бессонные ночи, заполненные составлением бумаг, и бал, который предстояло перетерпеть.

До самого бала забросил светскую, и даже личную жизнь. Ночами работал, днем решал проблемы и рассылал новые заказы, в том числе касающиеся набираемых новичков — старое оружие новый полк оставляет в арсенале, вот и заказывал плотникам обструганные до макетов ружья поленья, и еще несколько придумок, чтоб обратный путь к Белому морю прошел не просто в ходьбе, а в ученье.

На север забирал учеников только из одного соображения — чтоб Петр не прихватил случайно полу обученных курсантов на войну.

Места сну в расписании не находилось, и ему приходилось вырывать себе часок другой в переездах или за обеденным столом — хорошо, что хоть в гостях сон имел совесть и не надолго от меня отставал.

На бал мы с Таей явились в шикарных обертках, но с сильно изношенными сердцевинами. Со мной все понятно, и хмурый взгляд красных от недосыпа глаз объяснялся вполне прозаично — недоспал. У Таи ситуация была похожей, только причиной стали нервы. Но в целом мы выглядели орлами! Ну и что, если слегка нахохленными — от этого орлы не перестают быть хищными птицами.

Свою плотоядность пришлось демонстрировать практически сразу. Приближение войны подогрело светское общество, заставив быстрее крутиться, создавать и разрушать союзы, деля барыши и внимание монаршей особы. К нашей паре отнеслись с повышенным вниманием, особенно досталось мне. Народ стал более наглый и нахрапистый.

… Сударыня, эти слухи о баснословных богатствах моего поместья изрядно преувеличены, но если вы настаиваете, то могу написать управляющему, и он все вам покажет … Нет, простите, но государь меня пока не отпускает, чтоб смог показать вам все лично. … Ээээ, сударыня, это очень волнующе, но покупать для нас домик пока не входит в мои планы… И мне … И вам всего самого замечательного.

… Полковник, ну какие еще новые штуцера, о чем вы! Государь за этот год новую армию набрал, казны не желеючи, так что лет десять о новинках говорить невместно… Да, баталия была хороша … Ууууу … А они каааак …. Конечно видел! Ваши орлы вообще на высоте были…. Вон и гвардейцы к нам спешат, поделиться впечатлениями, сейчас и обсудим …

… Да, боярин, наш уговор помню, только к чему ты эту речь завел? О том не тут говорить надобно… Хорошо, знакомь со своими компаньонами, все лучше, чем колонной от дам прикрываться.

… Сударь, не могли бы вы повторить еще раз, но более понятно. И позвольте к нашей беседе еще и князя-кесаря позову, ему будет страсть как интересно … Ну нет, что вы, не понял так не понял. Вот и прошу вас изъясняться понятнее, мне, простому государеву мастеру тонкости этикета неведомы…

… Да, Наталья Алексеевна, принес. Давайте вон там расположимся, вместе с вашими дамами и все обскажу … Подождите минуту, приглашу еще Таю, она расскажет подробнее …

… Тезка, мне твои сестры нравятся, но в углу мы говорили совсем о других делах. Можешь о том у царевны спросить. Вон, глянь, как они все вместе с Таей продолжают совещаться. Но коль интересно, могу и тебе рассказать … Дело в том, что хотим мы дамскую школу открыть … Ничего смешного, дело государем одобрено… Нет, верховодить в этом цветнике не собираюсь, то дело для Натальи Алексеевны отложено, ты мне лучше иное скажи …

Колеблющийся свет канделябров, поскрипывающий пол танцевальной залы. Все это было только прелюдией бала. Еще даже не все собрались. Отвык. И курить еще рано, хоть уже и хочется. Впереди целый вечер и ночь.

Самое обидное, что прессинг на меня был совершенно предсказуемым. Мог почти дословно сказать, о чем поведем разговоры с послами, о чем с военными, о чем со шпионами и дамами. Дамы были опаснее шпионов, и более профессиональны в деле вербовки, зато шпионы начинали играть грубо.

В частности, один кавалер, отмеченный мною только за то, что общался с недавно отшитым мной очередным доброжелателем, решил поупражняться со мной в словесности, и выбрал не самую удачную цель, когда мы под руку с Таей проходили мимо.

— Князь, а не кажется ли вам неуместным, выводить в свет простолюдинку?

Сообщило мне это ухмыляющееся недоразумение. Рука Таи заметно напряглась как тогда, на первом нашем балу. Улыбнулся кавалеру.

— Нет, не кажется. Более того, мне, сударь, приятно вывести в свет красивую даму, ум и талант которой признаны учеными, о которых слышал весь мир, и самим государем. И мнение кавалера, о котором не слышали ничего не то что во всем мире, но даже на этом балу, мы, к примеру, незнакомы — меня совершенно не интересует.

Продолжил улыбаться пошедшему пятнами кавалеру. Пойдет на обострение или как? Это заказ или просто бравада?

— Князь, потрудитесь извиниться, ваша речь оскорбляет мой род, известный всей Голландии.

Тяжело вздохнул. Похоже заказ. Бравировали кавалеры совсем по иному, даже были готовы посмеяться удачному ответу на их подколки. Теперь оценивал собеседника на физические кондиции, одновременно продолжая ленивый разговор.

— Остыньте сударь, роду вашему урона не принес, ведь вы даже не соизволили представиться. Да и вас не оскорбил, сказал чистую истину — меня как не интересовало ваше мнение, так и продолжает не интересовать, на чем и позвольте откланяться.

Вокруг нас уже скопилось несколько зрителей, так что пришлось перенацеливать наш с Таей тандем в свободный проход.

В наши спины кавалер злорадно бросил явно домашнюю заготовку, по поводу того, какие дамы только и годны такому князю. Вот это уже явное оскорбление, за которым должен следовать вызов, хоть на Руси подобное и не одобрялось, а вызванная сторона выбирает оружие. Наивные. Нашли дурака играть по их правилам.

Повернулся, широко улыбаясь.

— Сударь, мне, как видите, хоть некоторое внимание от дам перепадает, а вот вы, судя по одиночеству на этом балу и безвестности вашего имени, коротаете дни в одиночестве. На вас даже простолюдинки не польстились. Или вы предпочитаете пажей?

Искренне улыбался гамме бешенства оппонента. Даже Тая несмело улыбнулась, разогнав с лица морщинки душевной боли. Ухмыляясь, наблюдал, как в кавалере заказ борется с гонором. Параллельно прикидывал — клиент крупнее меня, но явно не фехтовальщик. Уж на что насмотрелся, так это на фигуры людей, владеющих клинками. Этот шкафчик слишком массивный. Но нарывается как бретер. Они что, дуэли на булавах проводят?

Прикинул другие варианты — лицо противника обветренное, в уголках глаз веер морщинок. С одной стороны веер плотнее. Неужели стрелок? Редкость то какая! Где только выкопали? Если, конечно, прав.

Заказ переборол гонор. Победа разума над духом по очкам. С минимальным отрывом.

— Мне, князь, милее одиночество, чем баба еще вчера навоз месившая.

Улыбнулся еще шире, кавалера даже передернуло от бешенства, с кем тут в словоблудие играть собрались?

— Так что же вы тут делаете, милейший? Мнение ваше никого не интересует, дамам вы не интересны, бабы лучше вновь в навоз залезут, чем об вас испачкаются. Вы сударь не просто пустое место, а зловонная яма, которую обходить надобно. Вот именно это и пытаюсь сделать, пока вы клокочете своими нечистотами. Надеюсь, теперь мы поняли друг друга?

Ай. Второй раунд всего, а клиент спекся. Даже обидно. У меня уже такое развернутое повествование родилось. И слушатели вокруг собрались вполне благодарные — тем более симпатии явно на моей стороне. Ну еще бы, кому охота вникать в подробности, а тут с одной стороны улыбающийся отеческой улыбкой князь, а с другой брызгающий пеной неизвестный. Одним словом, меня вызвали. Теперь подумаю над оружием.

Если он все же стрелок, может ли он стрелять на моей дистанции? Может быть. Ведь свою дистанцию озвучил и продемонстрировал еще в Архангельске. Зря конечно, но задним умом мы все крепки. А сделать за это время пистоль с характеристиками наших пистолетов? Могли, если целенаправленно против меня готовили. Хотя, может и мниться мне все это. Но зачем рисковать? Обожаю удивлять противника.

— Принимаю ваш вызов, сударь. Завтра утром на ножах.

С эстетическим наслаждением понаблюдав вытягивающуюся физиономию оппонента добавил.

— Простите, но свинью положено резать ножом, хотя, вы еще можете извиниться и отказаться от дуэли.

Да куда он денется, этот горячий голландский парень. Только вот теперь с бала надо быстро уносить ноги, а то дойдет слух до Петра и он мне покажет северную мягкую рухлядь. Бретер, кстати, ноги уже сделал.

Окинул на прощанье взглядом зал, подмечая соболезнующие или злорадные выражения, адресованные моей персоне, для пополнения списков блокнотика, и откланялся. Кстати, большинство лиц было безразлично к маленькой коллизии. Плевать им на мелкие штрихи лежащие на полотне государева праздника Победы, пусть даже и потешной.

Самым сложным делом на вечер стало взламывание Таиной раковины, в которой она закрылась. Порой женщине никак не объяснить, что она ни в чем не виновата, и ничего страшного не случится. Тут только измором, терпением и лаской, даже не взирая на то, что время позднее, а утро обещает быть напряженным. Сложнее этого случая только ситуация, когда пытаешься объяснить женщине, что и ты ни в чем не виноват, но до этого, к счастью, у нас с Таей не дошло. А то утром встретил бы кавалера злой до бешенства и порвал его на лоскуты голыми руками — это будет не по условиям дуэли, и мне припишут поражение. Техническое.

Утро за городом бодрило и не радовало. Серая хмарь сыпала мелкую крупу, то ли морось, то ли уже снег. На условленном месте оппонент рассказывал байки на своем языке трем аналогичным себе воякам. Зрителей не было. И, слава богу.

Представил свою пятерку морпехов, и полуполковника семеновцев — мне нужен был хоть один сторонний свидетель. Расставили секундантов по углам отведенной на поединок площадки и начали, без разговоров и предложений к примирению. Все по-деловому и утилитарно. Никакой романтики. Кто только придумывал сценарии к виденным мной фильмам?

Было ли страшно? Да, было. Но, сбрасывая на землю накидку и вытаскивая пару кортиков, твердил одну мантру — «Мне надо семь шагов, ровно семь…».

Сближались. Еще на подходе удивил опонента резкими движениями левой, взмахивая ей то к груди то к бедру, с одновременным перехватом кортика от прямого хвата к обратному. Правая рука спокойно висела, удерживая клинок расслабленным прямым хватом. Пальцы правой руки перебирали навивку ручки кортика, перетекая в необычный, для ножевого боя, хват — клинок прижимают к ладони четыре пальца, а большой палец лежит сверху, вдоль клинка. Но противник не придает значения мелочам, он вообще излишне прямолинеен и невнимателен. Жаль. Будь по иному, может, удалось бы не доводить до конфликта.

Оппонент на цирковые номера поскупился, и приближался чуть пригнувшись, держа нож в правой руке прямым хватом, замотав левую руку плащом. Мне, если честно, наплевать было на его стойку и умения. Между нами истекал восьмой шаг. На седьмом шаге моя левая рука вновь метнулась к груди, помогая правой руке естественно откачнуться назад, а потом резко ушла в сторону и вниз, но на этот раз, вовлекая в движение плечи и тело. Правая рука, как плечо катапульты вышвырнула снизу не привлекавший ранее внимания кортик, и он, кувыркнувшись, слился с пригнувшейся фигурой противника. На землю клинок не упал. Тело само взорвалось продолжением по плану «А», двумя прыжками сокращая расстояние и выбивая ногой нож противника, используя инерцию доворота чтоб еще и загнать второй, скрежетнувший по кости, кортик сверху вниз между плечом и шеей цели. Чуть не поскользнулся на опорной ноге, навалился всей массой на кортик, окончательно роняя еще стоящее тело. Уже просто тело. Будь оно все неладно.

И только теперь вернулись звуки и соображение. Оказывается, все это время не дышал.

Секунды противостояния. Адреналин даже не успел толком выплеснуться и шумел в ушах. Кавалер не стонал, если вообще успел это сделать. Противно. Хотя совесть даже не попыталась качать права. В деревне никогда не любил забивать свинью, но жареное мясо мне нравится — «…любишь кататься, люби и саночки возить». Ну, или хотя бы терпеливо затаскивай эти санки на гору, не кривясь и не падая в обморок.

Выдернул в полной тишине оба своих клинка. Первый клинок попал почти туда, куда и целил, где меньше всего шанс наткнуться на ребра — в живот. Над схваткой начал разливаться тяжелый запах требухи. Кровь, осенняя грязь, запах. Сюда бы ту скотину, которая возвеличивает романтику дуэлей. Вот на место этого самого поверженного. Или, что еще страшнее, на место друга поверженного, на чьих руках раненный испустит дух.

Поднялся и отошел на шаг, стряхивая кровь с лезвий кортиков и держа их на отлете от формы. К кавалеру, уже спешили его товарищи. Всепрощением их злые взгляды не блистали, но и на это было плевать — морпехи за спиной держали руки на пистолетах и были заранее вполне однозначно инструктированы.

Надо было что-то говорить. Прокашлялся. Говорить было нечего. Да и не хотелось. Если будут опять приставать ко мне с их дурацкими удовлетворениями — прикажу морпехам стрелять на поражение. Даже чехлы со Штук разрешу снять, если набежит много желающих. Надоело играть по правилам. И Москва мне надоела. Надо ехать в поместье, а потом и вообще уводить караван на север. В поморье может и холоднее, но душа там отогревается. Нет мне места на московском празднике жизни. Слишком дорогие входные билеты.

Просто откланялся и подошел к нашим возкам, оттирать и прятать оружие в ножны. Знал бы кавалер, что шаг вперед или назад — и бросок у меня не получается — все могло бы сложиться совсем по иному, так как ножами владел ничуть не лучше шпаги, нахватавшись верхушек на тренировках морпехов.

По дороге домой пошел откат. Ничто не проходит бесследно в этой жизни, даже смерть врага.

Подворье бурлило. Одна половина удерживала вторую от немедленного следования к месту дуэли. Раскланялись с полуполковником, он отказался завтракать с нами, ссылаясь на дела. Видимо побежит докладывать. Для большей полноты его доклада, отчитался, что собираюсь на седьмицу в свое поместье. Раскланялись.

Тая, вместе с Федором, встречали на крыльце. Опять у Таи глаза красные, обидно даже, ведь обещал вернуться. С каких это пор мне перестали верить на слово.

Повернулся с крыльца к толпе на дворе.

— Все закончилось благополучно. Сего дня, опосля обеда, выходим караваном в поместье, готовьте возки и припасы, что для поместья отложены. Морпехам продолжать набирать капральства, и никуда не спешить. После сборов, перейти с капральствами и воинской справой маршем к поместью.

Повернулся к Федору с Таей, приобнимая их за плечи и разворачивая к двери.

— Вы что на холод раздетые вышли?! Пойдемте в дом, у нас еще много дел впереди. А тебе, Федор, еще десяток самых смышленых приказчиков-учеников отобрать надо, заберу их с собой в поместье на дополнительное обучение.

Однако в этот день караван так и не ушел. Со святых ковров вернулся Ермолай, и порадовал, что меня ожидает аудиенция у святейшего Кир Адриана, архиепископа Московского и всея России и всех Северных стран патриарха. Вот ведь, не было печали …

Прошли к столу, война — войной, а завтрак по расписанию. Поснедали не торопясь, патриарх ждал только к обедне.

Попросил Ермолая рассказать о будущих собеседниках.

Опуская подробности, Адриан, в миру Андрей, патриаршит уже 9 лет, реформы Петра поддерживает умеренно, с Петром много спорит. В принципе, дальше уже все ясно — что такое спорить с монархом представление имею. Удивило только, что патриарх дотянул до 72х лет не надорвавшись. Он еще и стрельцов перед Софьей защищал, после восстания случившегося 17 лет назад. Крепкий мужик. Был. Потому как перед Петром за стрельцов он уже не заступался, а они ведь также «… не ведают что творят».

Поучительным был и экскурс в историю патриаршества. Если честно, думал что каждая христианская страна имеет своего патриарха. Ан нет. Патриаршеству в России к этому моменту было 110 лет, а само патриаршество восходит к Ветхому Завету — там этот титул носили председатели высшего судебного органа города. Округлив глаза, узнал, что Завет упоминает о десяти патриархах, одним из которых был Ной, небезызвестный ковчегостроитель. Про ковчег это отдельная песня — ради интереса, в свое время, считал как строил бы ковчег с каждой тварью по парью, кстати, по паре мало — выродятся. Ну да ладно. В общем, указал господь Ною — строить деревянную баржу, 150 метров длинны, 25 метров ширины и 15 метров высоты. Вот Ной и строил ковчег сотню лет. Кстати, действительно сотню, Ной был долгожителем, согласно Завету, и дотянул до 950 лет. Прикидывая водоизмещение и размеры — мои апостолы нервно курят, спрятавшись в ручьях — могу предположить, что только Божьей Волей это чудо выстояло все 11 дней шторма, без которого потоп явно не мог обойтись, и не переломилось, не имея стального каркаса. Впрочем, это дела давно минувших дней. В рассказе Ермолая больше заинтересовал другой момент. Получается, что этот Ной был одним из 10 верховных судей. И что? Людей карают потопом за грехи, а верховный судья, который вроде как должен бороться за законность, делает всем с баржи ручкой? Нет, понимаю конечно, что за столько лет священники успели придумать Ною железобетонное алиби. Но с моей точки зрения выглядит вся эта история крайне коррупционно. А если вспомнить, что сотню лет Ной строил ковчег, вместо судебных заседаний, то даже и не знаю.

Да и ладно, просто эта история к слову «патриарх» прицепилась.

Так вот, патриархов было четверо, безусловно, в той самой Римской империи. Потом еще пару добавили, для болгар и сербов. А вот потом процесс застопорился. Патриарха хотели иметь многие, но святые отцы этот процесс строго контролировали, и патриархов больше не назначали.

Ну и тут, как обычно — русские улучили момент, когда Патриарх восточный Иеремией ехал в большой вояж — и затащили его на Русь.

Затащили в прямом смысле. Дело все в том, что царь всея Руси, Феодор Иоаннович прозванный Блаженным, точнее Борис Годунов, который пользовался Блаженностью царя и фактически управлял царством — приняли решение Патриарха удивить роскошью. И на территорию Руси Патриарха везли роскошные царские сани, украшенные с азиатской широтой. Вот только дело было в июне, и сани именно тащили. Зато Патриарха удивили гарантированно. Его так до Москвы и дотянули.

Потом пыль в глаза, золотое шитье на церковных одеждах, усыпанных жемчугом, поморским, между прочим, и 200 золотых на дорожные расходы. Так, слово за слово, ему намекнули, что надо бы России патриарха. Иеремией с радостью и важностью снизошел перенести стол, или стул, не знаю как правильно, в Москву, однако планы коварных русских были совсем иные, и, поманив Патриарха морковкой, ему перекрыли кислород. Что там было на самом деле — кто же теперь признается, но в итоге, в мае года 1589 ого Патриарх Иеремией вводит в патриаршее достоинство русского митрополита Иову. И этот акт даже подтвердили Константинопольские соборы. Интересно, а с ними Борис как выкручивался? И почем тогда было патриаршество?

Вот такая история случилась десять патриархов назад.

Собственно сама аудиенция поразила гораздо меньше, чем исторический экскурс перед ней. Ермолай, безусловно, все рассказывал по иному — но читать между строк в рассказах этого времени было одно удовольствие. Теперь на меня все косились — чего это улыбаюсь в соборе Успения Пресвятой Богородицы. А как тут не улыбнуться, представляя, как старичка на санях катали… летом. С пылью, небось, и скрежетом.

Может по этому, воспринял совершенно спокойно церковный прессинг. А как без него? У нас так принято — придешь к любому начальнику, он тебя по началу промаринует, потом покажет какой он крутой и только потом можно поговорить по делу.

Вот так и проходила аудиенция. Только патриарх уже староват был для серьезного прессинга, и явно болен — работала его свита.

Наконец перешли к делу — к Русскому банку. Думаете, в церкви нет экономистов? Или думаете, церковники не поняли, куда дует ветер, раздуваемый новыми указами? Дураки до митрополитов и патриархов не доходят, их съедают гораздо раньше. Умные из силового и экономического решений выбирают, в большинстве случаев, экономику. А слова, это просто кружево — способное и замаскировать, как маскируют технику сетью, и сделать привлекательным, как пеньюар девушки, любое дело.

Вот мы со свитой патриарха и развешивали вуали вокруг банального мешка с деньгами. Флаги Веры и Родины свита достала из сундуков первыми — развесил со своей стороны ширмочку «слава труду». Дальше пошли кружева попроще, «Царь», «Народ» … Вывесил со своей стороны транспарант «Я третий сын, Иван» и начал преданно есть глазами начальство. Они что, серьезно полагали, что им, таким красивым, за их набожность отойдет 50 %? А с другой стороны — чего удивляться, если у церкви корни растут на еврейской земле.

Хорошо поговорили. Мне нужна была эта встряска. Ну и что, коль до конкретики не дошли. Зато утрясли принципиальные моменты. Теперь с церковной долей будем поступать как с царской — вносят вклад делами, землями, или мастерами — доля растет. По каждой конкретной доле торгуемся отдельно. Агентом назначили Ермолая, с моей настойчивой подачи. Лепота. И чего говорят, что с церковью сложно договариваться?

Главное вовремя уклоняться от прямых ударов. Какие такие Указы? Это мне не по чину! Все указы у нас токмо государь выправляет. А он, как известно, посадник божий, и церковью же помазанный. А мы, скромным трудом, аки завещал нам господь, трудиться и помогать — ему пособляем. Вообще, знание хоть кусочка библии при разговоре со священниками обязательно — вставленные к месту фразы очень помогают взаимопониманию.

А с Новым Годом — это опять к государю, и врезка по тексту, на тему «аки» и «помогаем».

Кстати, объявленный Указ о новом летоисчислении буквально за несколько часов успел наделать шуму. Надо бы заметить, что только благодаря этому указу Новый Год станет таким, каким запомнился мне — ярким и веселым. В своем указе Петр написал — «По примеру всех христианских народов, считать лета не от сотворения мира, а от рождества Христова, и считать Новый год не с первого сентября, а с первого января сего 1700 года. И в знак того доброго начинания и нового столетнего века в веселии друг друга поздравлять с Новым годом. По знатным и проезжим улицам у ворот домов учинить некоторое украшение от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых, против образцов, какие сделаны на гостином дворе. … По дворам палатных, воинских и купеческих людей чинить стрельбу из небольших пушечек или ружей, пускать ракеты, сколько у кого случится, и зажигать огни. … Колоколам в церквях ночь всю звонить, возвещая о празднике…». Молодежи понравилось. А старики ворчали.

Даже не мог предположить, что основным упором критиков будет — «како можно ход времени порушить да осень с зимой указом поменять…». Одним словом, учить еще народ и учить. Была в указе и ошибка Петра. Он объявил 1 января 1700 года началом нового восемнадцатого столетия. Но подобную ошибку совершают систематически, с интервалом в сотню лет, причем, и более образованные правители. Не стоит придираться к такой мелочи.

Отвратительно начавшийся день заканчивался покойно и мирно. Обоз уходил в поместье.

Однако, пасторали, о которой мечтал, памятуя свое прибытие, уже не получилось. Вместо нее под стенами поместья, на традиционном поле, начал разворачиваться очередной передвижной табор. Сколько их уже тут было, даже считать не буду — не поместье получилось, а какой то перевалочный пункт.

Время до прибытия первых капральств проводил с гостями. Гостей было много, в основном купеческого и ученого достоинства. Купцы интересовались модернизацией своих мануфактур, и для них у меня был новый пряник. Модернизацией производства будем заниматься на тех мануфактурах, которые вступают в Промышленный союз при Русском банке. Безусловно, союз будет не просто клубом, а потянет наложение определенных условий на производителя. В частности, установка нормы прибыли. Но эти статьи были еще сыроваты, и оттачивал их в беседах с купцами.

А мои академики били все рекорды любопытности. Последняя выставка им продемонстрировала, что чего-то они в мироустройстве еще не понимают, и ко мне потянулись делегации. Особым шоком для меня стал визит Исаака с Лейбницем. По отдельности то их навещал, но вот то, что они приедут вместе, и даже будут мирно разговаривать — явилось для меня откровением. Наверное, ничто так не сближает как работа в одной команде, особенно в успешной команде, когда зримо, что вы первые, и никому вас уже не догнать. Для меня стал удивителен и другой факт — собравшиеся у нас академики не очень то и пеклись о своих странах — им был важен процесс открытия, и личные достижения. А вот приоритеты своих стран их заботили мало, по крайней мере, гораздо меньше, чем ученых моего времени.

Лейбниц порадовал разрастающейся теорией логических систем. Еще пяток лет и процессор можно будет строить. Если будет на чем, и если найдем сарай достаточного объема для размещения нашего многотонного калькулятора.

А вот Исаак буксовал. Но ему помочь ничем не мог, в теории относительности буксовал ничуть не меньше.

В целом, неделя прошла в интересных спорах и бумажной работе. От Ньютона получил сувенир — образцы новых монет. Симпатичные и с рубчатым гуртом. А главное, монетный двор готов к денежной реформе, сама реформа только ждет результата фискального эксперимента и, при его удаче, будет запущена вместе с новыми налогами. Причем налоги принимать будут исключительно новой монетой.

Прибытие капральств, стало как падение ложки соды в уксус — то есть жизнь запузырилась и зашипела. Теперь дни проводил с пехотой. Даже забросил занятия с приказчиками, которых планировал приучить к банковскому делу, безусловно, ровно на столько, насколько сам его понимал. Потом попробую выписать им учителей из Европы, если эти европейцы и не научат ничему новому, так хоть связями поделятся, что в банковском деле — один из «китов».

У новой пехоты наступило второе детство — они играли в деревянные игрушки. Других просто не было. Но новые игры солдатам понравились.

Для начала ввел разделение внутри капральств. Теперь в капральстве стало 6 человек тяжелой пехоты и 12 человек легкой. Капральство усиливалось командиром и каптером. Внутри капральство делилось на три линии, куда входило по два тяжелых пехотинца и четыре легких. Почему линии? Ну, народу так на первых порах будет легче. Все становилось понятно, когда начали отрабатывать первый вариант построения капральства. Шесть тяжелых пехотинцев во фронтальной линии и три шеренги легкой пехоты по четыре человека за ними. Вот такой гребенкой и маршировали — пока ничего сложного, шагистика. А вот потом, тяжелая пехота взяла в руки деревянные, тяжеленные щиты — и началось самое веселье. Задача капральства была простой — ходить штурмовым строем вокруг лагеря. При этом фронтальная пехота несла щиты, а легкая пехота за ней ротировалась. Первый легкий пехотинец в шеренге делал вид, что прицеливается и стреляет из деревянного ружья через голову тяжелого пехотинца, после чего делает шаг в сторону в свободное пространство между шеренг, останавливается, изображая перезарядку, строй в это время проходит мимо, и перезарядивший пехотинец пристраивается в конец своей шеренги.

Пока сложно было сказать про эффективность такого штурмового строя, но вот выглядели тренировки забавно. Поле, оно ведь неровное, и когда фронтальный пехотинец, которому обзор закрывал щит, спотыкался — получалась миленькая куча-мала. Рано пока пехоте о большем рассказывать. Пусть почувствуют друг друга для начала. А потом мы роли внутри капральства поменяем. Будущие капралы должны прочувствовать каждую роль в своих будущих капральствах.

На ночь, великовозрастным детишкам читали книжки. Целых две. Зато копий книг у меня была целая телега. Букварь и Устав. Житие святых, как порывался внедрить Ермолай, им на том свете прочитают, там у них другой литературы не будет, так что пока — Букварь и Устав. Причем, букварь важнее. По букварю зачеты принимать буду. А по уставу … буду, но потом. Этот устав все равно перепишем.

Весь ноябрь многотысячная толпа пыталась стать прообразом армии. Ввели и красивости, построения, шагистику — но в основном сколачивали капральства, делая их монолитными. Более глобальные задачи пока не преследовал. В это время собирался обоз, который доставил проблем едва ли не больше, чем с капральствами. Дело даже не в том, что за каждым капральством закреплял телегу, под командованием каптера, дело в том, что поставки для армии у Петра были из рук вон плохие. Пришлось даже ездить в Москву и разбираться. За одно получил разнос от Петра за дела прошлые, но удалось быстро переключить его внимание на успехи нового строя. Зря, наверное, потому как Петр немедленно рванул смотреть на новую игрушку. Игрушка понравилась, особенно после объяснения, что воинская справа пока просто не готова, вот и выполняют упражнения с макетами.

На этом же смотре слегка поругались с самодержцем — меня возмущало сколько денег тратим на солдатскую форму, а она, при этом, на рыбьем меху. Даже плащи в мороз делу не помогут. В итоге напросился на очередную проблему, одеть за свой счет — а государь посмотрит, и если ему понравиться … А цена вопроса, между прочим, минимум 4 тысячи рублей на эту толпу. Язык мой — враг мой.

В конце ноября совсем уж собрался уходить на север, но … умер Патрик. Было жаль. Хоть штаб флота и продолжил работать без Гордона и без сбоев.

Петр скорбел сильно. Гордон был с ним от самых первых «потешных» игр в живых солдатиков. На могиле Патрика Петр сказал: «Я и государство лишились усердного, верного и храброго генерала. Когда б не Гордон, Москве было бы бедствие великое. Я даю ему только горсть земли, а он дал мне целое пространство земли с Азовом». Достойная эпитафия. Задержался в Москве еще на четыре дня. Шпионы затихли, балы наоборот, становились все громче и красочнее. Меня не трогали, и меня не трогала эта суета — мысленно был уже в походе, форштевни резали черную воду, одевая кильватерный след в белый шарф пены, море хмурилось, но было понятно, где друзья и где враги. Можно считать, что шел в отпуск.

В начале декабря огромный караван начал разворачивать свои змеиные кольца из поместного лагеря в сторону Вавчуга. Выступили наперекор всем советам — да, нам придется менять колеса на полозья по дороге, да, лед еще не везде надежный, да, застанем самую непогоду. Но мы идем не просто так, мы идем в учебный поход, и будем учить надежду русской армии не только воевать, но и выживать. Пусть, вместо месяца будем идти два, а то и два с половиной. Будем беречь конницу, и тащить четыре мелкие медные пушечки, выторгованные мной у Петра как наследство к курсантам. Да, будет тяжело. Но с нами русское упорство, мои знания, десяток медичек и Бог, в лице Ермолая — что ни будь из этого должно помочь.

Опыт вождения больших караванов уже был, и перед отправкой постарался позаботиться о мелочах. Даже умышленно забыл рукавицы — так положено, забывать что-нибудь важное, задабривать дух дороги. Традиция. Причем считается за жертву только то, что действительно важно. Теперь мерзли руки. Но дорога шла как по маслу.

Пехота двигалась штурмовым строем, коробочками капральств, меняя фронтальную линию каждые 15 минут. Более того, смена, в два раза реже, касалась и командира, каждые 30 минут во главе капральства становился новый начальник. Морпехи стали инструкторами, и с удовольствием гоняли уже не все капральство, а только командира, но зато с удесятеренной силой. Было даже не совсем понятно, что тяжелее — нести щиты во фронтальной линии или командовать — по крайней мере, пар активно поднимался над всеми.

Нитка подмерзшей дороги нанизала на себя сотню капральств, как зеленые бусины, и растянула это ожерелье более чем на километр. А потом еще почти на километр тянулся обоз для Вавчуга, возницы которого с интересом наблюдали за нашими военными играми. За каждой зеленой бусиной капральства шла гнедая бусина каптера, поскрипывая перегруженным возком. Каптера меняли с частотой командира, вот только работы для него не придумали, и эта должность считалась отдохновением до тех пор, пока капральство не вставало на привал.

Гнал пехоту по жесткому варианту туристической походной инструкции. Каждые 15 минут — минута отдыха и смена, каждые 30 минут — пятиминутная передышка и смена. Был бы это летний режим перехода, привалы можно удлинить в два раза, а зимой более 5 минут привалы делать не следует. Сидеть разрешал только на деревянных щитах, пока не справим солдатам войлочные «пендели».

Обеденный привал занимал около полутора часов, при условии, что десяток кухонь обоза начинали готовить его заранее.

Шли медленно, по моим понятиям. Со средней скоростью около 3х километров в час, на ночевку вставали после 20 километров перехода. Пробовал дотянуть переход до 30 километров, но слишком рано зимой темнеет.

Еще проблемы были с конницей — просто не знал, что с ней делать. В итоге оставил за ними дальнее патрулирование, с обязательным нанесением на бумагу всех ориентиров, и привязкой их по расстояниям от дороги. Посылал на маршрут несколько групп и потом сравнивал рисунки. Ругался, и объяснял по новой, как снимать кроки местности. Но в целом, у меня начала образовываться неплохая карта окрестностей тракта. Листы отдавал в капральства, пусть морпехи заставляют курсантов разбираться в этих каракулях. Бумага, закупленная для Вавчуга, расходовалась стремительно, хорошо, что купил с запасом.

Позже завели еще группу конных «пугал» — которые разгонялись лавой перед идущим первым капральством и швыряли в него ветки и камешки — коннице эта забава особо понравилась, чего не могу сказать о капральстве. В результате возглавляли строй капральства по очереди, вставая на растерзание конницы после обеденного привала и после ночевки.

Безусловно, такие игры не проходили без побитостей, и медичкам в обозе начали поступать пособия для тренировки. Еще неизвестно, кому было легче, пехоте под огнем конницы или пехоте под ласковыми руками сестер милосердия. По крайней мере, специально напроситься в больные или подставиться — солдаты не старались, особенно после того, как распустил слух, что медички у нас такие же курсанты, как и пехота и им надо материал для тренировок. И чем тяжелее будут повреждения, тем больше способов на больном попробуют ученицы. Могут и зубы начать драть после ранения в голову — мало ли, как их обучили.

В результате тяжелых травм не было, самое глобальное — рваная рана на шее, не зацепившая артерию. В другом случае — сотрясение мозга, случайно обнаружившегося в полностью деревянной голове идиота, глядящего по сторонам при атаке конной лавы. Ну и переломы — но это уже не от конницы, а от неудачных падений со щитами.

Ссадины и фингалы за раны не считали. Фингалы появлялись и у конницы, обычно на привалах — но эти вопросы быстро уравновесились и ежедневные учения протекали с огоньком.

Когда народ втянулся в поход, военные игры даже начали нравиться всем участникам. А что? Работа не пыльная, кормят, спать укладывают, да еще и развлекают — просто идеальная иллюстрация для плаката «Записывайтесь в солдаты».

Но усложнять тренировки не стал. На самом деле все усложняла погода, которая создавала препятствия с большей фантазией, чем инструктора-морпехи.

Шутки шутками, но переход получался очень тяжелый — русская зима, сгубившая массу войск в истории — плотоядно присматривалась к нашему ожерелью, пробуя для разминки на нас кнуты метелей и кистень мороза. Плюнул на экономию, начал разрабатывать новый вариант формы всерьез, без оглядки на то, что мне за опытную партию и платить.

В Промышленный союз уже попросились несколько купцов текстильного толка, например Сериков и Дубровский — модернизируем их предприятия под выпуск обмундирования и верну свои вложения.

Самой острой проблемой в разработке обмундирования стал утеплитель. Что такое утеплитель? То, что не дает теплу уходить от теплого тела. То есть, вещество, очень плохо проводящее через себя тепло. В идеале это вакуум, как в колбах термосов — у него самые хорошие характеристики удержания тепла, если не вдаваться в подробности и не сыпать научными терминами. Его теплопроводность будем считать равной нулю, тепло он не проводит, в идеале, конечно.

А вот лучше всего проводит тепло … алмаз. Сила тока тепла через него может превышать киловатт через кубический метр алмаза при перепаде температур внутри и снаружи всего в один градус. Вопрос — где ученые откопали такой алмаз для экспериментов и куда потом дели — не ко мне, а к компетентным органам. Но смысл простой — сколько не грей дом с алмазными стенками — все тепло немедленно улетит наружу. Самый плохой утеплитель.

Примем его за 1000 условных единиц потерь тепла. Именно тысячу, подчеркивая, как все плохо и облегчая подсчет мелких величин. Вот теперь, имея две точки — отличный утеплитель и отвратительный утеплитель — попробуем оценить другие материалы.

Обычный воздух оценивается в 25 тысячных. Или в 0,025 по нашей шкале. То есть, тепло воздух проводит неохотно, если он сух и неподвижен. При малейшем ветерке ситуация резко меняется, и воздух начинает отбирать тепло горстями — тут работают уже другие законы, в которые не будем углубляться, но вывод простой — чтоб воздух грел, надо запирать его в воздушных карманах и пузырьках, обеспечивая его неподвижность. А для всяческих радиаторов систем охлаждения поступают наоборот, ставя вентиляторы, создающие искусственный ветер, многократно улучшающий охлаждение.

Остальные утеплители сохраняют тепло за счет того, что держат внутри себя воздушные пузырьки. Так что, чем больше пузырьков, тем лучше утеплитель.

Пенопласт оцениваем в 40 тысячных, в нем много воздушных пузырьков.

Вату и шерсть, как натуральную, так и искусственную оцениваем в 50 тысячных — пузырьков воздуха тут запутываються в ворсинках и наполняют порой волоски шерсти, но их меньше, чем хотелось бы, вот и греет шерсть в 2 раза хуже простого воздуха. Смешно? Но, тем не менее, если одежда намокла, то самое правильное найти безветренное место, под корнями сваленного дерева или в яме и раздеться догола. И одежда высохнет и самим теплее будет. Хотя, эта методика не для холодного времени года, тут опять начинают работать другие законы.

Тяжела жизнь походника — физику он должен знать на отлично.

Рядом с шерстью по теплоизолирующим свойствам стоит … снег. Рыхлый и свежевыпавший. Красивые, снежинки сохраняют в своем узоре пузырьки воздуха и заслуживают 100 тысячных, в четыре раза хуже неподвижного воздуха и в два раза хуже шерсти. Не просто так строили полусферы снежных хижин — снег, прекрасный теплоизолятор, если на него не облокачиваться и не растапливать его своим телом. Недостаток в том, что такие домики тают не только летом, но еще от тепла внутри и приходиться поддерживать в них температуру ниже нуля. Вот и стали строить дома из дерева. Дерево, как утеплитель, зарабатывая 150 тысячных — в полтора раза хуже рыхлого снега, и в три раза хуже шерсти. Зато стены прочные и не тают. Еще прочнее — каменные стены. Строительный кирпич и всяческие пенобетоны могут сильно различаться по теплопроводности в зависимости от изготовления — можно сделать кирпич цельным, он будет крепким, но холодным. А можно делать кирпич с пустотами и воздушные карманы внутри кирпича существенно улучшат его способность удерживать тепло, но ухудшат прочность. Все как обычно — где-то находим, где-то теряем. На шкале эти стройматериалы занимают интервал от 200 тысячных до 700 тысячных. То есть от двух до семи раз хуже, чем теплоизоляция снега, и в десяток, а то и в несколько десятков раз хуже неподвижного воздуха. Зато такие стены стоят веками.

Следующим необычным утеплителем можно считать воду. Неподвижная вода зарабатывает 600 тысячных. Показатель, конечно, не ахти — шерсть в 12 раз держит тепло лучше, но в некоторых случаях других вариантов просто нет. Например, «мокрые» гидрокомбинезоны из неопрена. Неопрен — просто резиновая губка, впитывающая воду и делающая ее неподвижной — далее вступают в силу теплоизоляционные свойства воды. Если задаться вопросом, зачем нужны «мокрые» гидрокостюмы, когда есть «сухие», то ответ прост — «мокрые» не герметичны, иногда это важно, да и проще они. Разрывы для мокрых костюмов не фатальны. Большинство туристов, сплавляющихся по порогам холодных рек, используют именно мокрые, комбинезоны. С неопреном и еще масса походных баек связана. Лично видел, как схватываются на морозе комбинезоны, развешенные на просушку. Ведь внутри пор вода — а она замерзает. Выходит ничуть не хуже фильма «Джентльмены удачи» в эпизоде с бетонированными штанами.

И еще такой штрих — в холодную погоду, перед тем как надеть комбинезон, их складывают в чан, или герму и заливают теплой водой. Иначе надевать костюм на голое тело крайне некомфортно, а носят его именно так, костюм должен обтягивать тело как перчатка, иначе он теряет большинство своих теплоизолирующих свойств. Одновременно с этим костюм не должен жать, иначе замедляется кровоток под кожей, и человек начинает мерзнуть. Много нюансов. Тем не менее, мокрые гидрокостюмы это яркий пример использования воды как теплоизолятора.

Более того, вода лучший теплоизолятор, чем даже оконное стекло. В нашей таблице стекло зарабатывает 1000 тысячных, или один процент, что почти в два раза хуже воды, в 20 раз хуже шерсти и в 40 раз хуже обычного, но строго неподвижного, воздуха. Тем не менее, как-то мы с этим живем.

Стекло закрывает список хороших теплоизоляторов и далее идут только материалы которые проводят тепло хорошо. Кварц, так похожий на стекло, зарабатывает 8 единиц нашей шкалы, хорош как проводник тепла, например, в кварцевых загородках огневой зоны камина — и красиво выходит, и горящие угольки наружу не вылетают, и тепло из камина хорошо проходит в комнату. Далее идут металлы.

Сталь, с 47 единицами теплопроводности, почти в 50 раз худший, чем стекло. Про шерсть даже не говорю, там уже соотношение приближается к тысяче раз. А ведь из этой стали у меня корпус корабля, внутри которого люди живут. Вот и выходит, что без утепления корпуса, житья внутри корабля не будет. Особенно в наших, северных широтах. И утеплять корпус корабля можно всем, ранее описанным. Даже водой, заливая ее между корпусов корабля, внешним и внутренним. Но лучше, тем самым неподвижным воздухом, опять же, между двумя оболочками корабля. Если корабль без второго, внутреннего корпуса, что свойственно многим мелким судам, то можно утеплить стальной корпус изнутри пенопластом, пенобетоном или, как в моем случае — пеноклеем. Но утеплить надо. Если конечно судно рассчитывать на долгие морские походы.

Еще худшие теплоизоляторы из олова или платины с 70 единицами шкалы, железо, с 90 единицами. Вот ведь мелочь! Железо от стали отличаеться одним процентом содержания углерода, а то и меньше — однако теплоизолятор в два раза худший чем сталь. Еще хуже железа — латунь, со 100 единицами, алюминий с 200 единицами, золото с 300 единицами, медь с 400 единицами и серебро, оцениваемое более чем в 450 единиц. Так что, если есть выбор, то в стальной бочке замерзать будем медленнее, чем в железной или латунной, а быстрее всего замерзнем в серебреной бочке.

Но у меня задача стояла строго противоположная. Мне солдат надо согреть, если и не прямо сейчас, то учесть этот момент в будущем обмундировании. Вот только простых и дешевых материалов под рукой не было. Меня устраивала вся группа материалов в промежутке от шерсти до дерева. В нее входит сама шерсть, и ткани из шерсти, мех, пух, растительные волокна наподобие хлопка. Много чего, вплоть до мха и опилок. Недостатком абсолютно всех этих материалов было их намокание. Мало того, что намокший утеплитель сильно тяжелел, так еще и его утеплительные свойства становились не как у шерсти, а как у воды — то есть в десяток раз хуже. Было, над чем подумать.

Можно попробовать овчину — но не так ее много, чтоб на армию хватило. Да и цены покусывают. В ватник засунуть нечего, так как вата не дешевле овчины и везут ее в очень скромных количествах. Утеплитель на птичьем пуху — это известная головная боль, не столько делом занимаешься, сколько следишь, чтоб его не замочить. А если еще вспомнить, что пуховая подушка, не говоря уже про перину, считается в этом времени роскошью, то армия станет золотой по содержанию.

Думал даже над соломой — но это от безысходности. Солома прекрасный теплоизолятор, за счет воздуха в полых трубочках стеблей, ей хорошо дома и палатки утеплять. Глиняные блоки, замешанные с соломой, хорошо тепло держат — соломенное крошево внутри блока создает массу воздушных пустот. Но для гибкой одежды солома не годиться, не говоря уже про то, что солома гниет.

Как ни крути, но придумать что-то лучше, чем уже использовала армия для утепления — не удавалось. В результате остановился на парусине, сукне и войлоке

А вот качество ткани для обмундирования нужно будет улучшить. Петр хоть и любил свою армию, но сукна на форму выпускали в России мало, в основном привозя его из-за границы. В результате, мало того, что сукно было разной расцветки, радуя поле у Преображенского не только зелеными и синими мундирами, которые были положены пехоте и кавалерии, но еще и белыми, желтыми, красными и прочими веселыми цветами. Так еще и толщина сукна была разной, заставляя многих коченеть не на шутку.

Хочешь, не хочешь, а придется приложить руку к производствам сукна и войлока.

Чем отличается сукно от войлока? Внешне порой ничем, но войлок это материал нетканый, то есть, его не надо ткать — просто расчесать шерсть, состриженную и отмытую от жира и грязи, после чего уплотнить ее в полотно. Шерстяные ворсинки имеют не гладкую поверхность, а торчащие во все стороны чешуйки, которыми волоски сцепляются друг с другом. «Колотун» на голове после бани чаще всего возникает именно по этому принципу. И ключевое слово — после бани. Распаренные волоски сцепляются лучше.

Вот войлок и «парят» в процессе валяния, то есть изготовления. Это самая дешевая технология производства теплой ткани, с одним недостатком — полотно выходит тяжелым и жестким.

Сукно гибче и прочнее войлока — но его уже надо ткать. Берут ту же шерсть, что и для войлока, моют и чешут. Потом снова чешут, и опять чешут, потом, медленно-медленно ткут — иначе образуется нежданный войлок и поломка ткацкого станка. Лениво выползающее из ткацкого станка полотно — это еще не сукно, его называют «суровье» видимо отдавая должное процессу изготовления. Потом суровье промывают, в том числе от масла, которым сдабривают нити при прядении, красят и парят. Пропаренное суровье валяют между валками. Торчащие во все стороны ворсинки пушистости сцепляются между собой, перекрывая пустые промежутки между нитями полотна — получается нитяная основа внутри с тонкими слоями войлока на поверхности. А между наружными слоями войлока и нитями полотна — воздушные карманчики, как мы помним, воздух, самый хороший теплоизолятор после вакуума. Вот и выходит сукно гибче и теплее войлока. Но уж очень дорого и сложно его производить, по сравнению все с тем же войлоком.

Задумался над станком — сукна надо будет не просто много, а очень много. Метров по восемь сукна на солдата, еще столько же парусины и еще на нижнее белье. Тысяч 100 солдат в северной армии — и раз в два года частичная смена обмундирования. 400 тысяч метров сукна в год выходит минимальный выпуск. По полтора километра в сутки. Жуть. В принципе — решаемо, если напрячь крымчан на разведение овец, они и так этим занимаются, как и украинцы, но тут вопрос в количестве и качестве. С одной овцы в год настригают килограмма три шерсти. Есть и больше, но это особые, выведенные породы — не думаю, что в степях такие элитные овцы попадаются. После того, как шерсть отмоют, из 3х килограмм останется от силы два, а то и полтора. Сукно, будем считать, имеет среднюю плотность грамм 400 на метр квадратный. В итоге, стрижки одной овцы хватит на 5 квадратных метров сукна без учета потерь. Надо намекнуть Петру, что, сколько он наберет в армию солдат, столько ему и баранов надо. А еще лучше, по два барана на солдата. Боюсь только, государь юмора ситуации не прочувствует. А для меня — информация к размышлению — если буду иметь по сотне овец в тысяче своих сельских артелей, подгребу под себя и сырье для суконных фабрик. Вопрос только в качестве овец и их шерсти.

Самая ценная шерсть — это подшерсток, мягкий и тонкий. Таких овец называют тонкорунными. И в этой интерпретации поездка Ясона за золотым руном может предстать в новом свете, учитывая, что тонкорунная шерсть ценилась на вес золота.

Может, Ясон просто ездил в Колхиду за образцами овец, именно тонкорунными, и умыкнул не шкуру, а овцу в комплекте. Причем не одну, а несколько, так как одна овца не размножиться. В этом раскладе понятно недовольство владельца элитного стада.

А то, как это преподнесли — вопрос описательный и фольклорный — где гоняющийся за Ясоном старик с клюкой вполне мог стать драконом. Или змеем, в случае если старик мог только шипеть из-за отсутствия зубов, которые, кстати, Ясон ему и выбил. Вообще довольно безобразная ситуация вырисовывается если читать между строк. Одним словом, бог его знает, как там было у Ясона. Он ведь, по легенде, выбитые у дракона зубы посеял в поле, и выросли из них воины, что должны были Ясона нашинковать в лапшу — и это вполне могло быть правдой! Просто за Ясоном приплыли сыновья и свояки обиженного деда, у которого увели редкую породу животных. Соответственно эта толпа гналась за Ясоном, пылая праведным гневом. И догнала. После чего случилась большая драка, по типу кучи-малы. Наказуемый, как это нередко случается, выполз из-под кучи, и драка продолжилась уже без него — на саморазогреве. Мдяя. Интересно порой критически вглядываться в легенды.

Хотя, о личности Ясона упомянул просто к слову. Мысль то была об овцах. Надо будет отписать Боцману, пусть у него голова болит, где раздобыть это стотысячное стадо и кошары под него, мне хватит своей доли — станки делать и производство налаживать.

Есть и еще один вариант, который не требует тонкорунных овец. Можно брать шерсть от обычных овец, которых много, можно даже собак вычесывать, и делать грубые шерстные нити, из которых можно вязать теплые штаны и свитера под горло. У меня половина походных вещей вязанная. Хотя есть и недостаток — вязанные вещи продуваются и быстро протираются. Хотя, если их носить под плотной парусиновой формой — то служить могут долго, и в изготовлении будут дешевле чем суконные изделия. Можно еще войлочной жилеткой комплектовать свитер и будет вообще на весь спектр погодных условий.

Вот только связать сотню тысяч штанов и свитеров … Надо думать над вязальной машиной и раздать ее надомникам — пусть вяжут одежду по домам. Ручную вязальную машину моего времени пару раз видел. Хоть и ее мне не дали разобрать — но принцип там прост: на длинной, можно деревянной, доске рядком закреплены крючки по числу петель в будущем изделии. По доске ездит каретка, передвигаемая рукой, и возит по крючкам нитку, одновременно с этим двигая крючки вперед назад. В результате вылезает вязанное прямоугольное полотно. Если в процессе вязки руками перебрасывать петли с одних крючков на другие можно делать полотно не прямоугольным, а сложной формы и даже с орнаментом. Хотя, безусловно, такие художества замедляют работу. Есть еще варианты нескольких рядов крючков — тогда вязать можно не прямоугольное полотно и цилиндрическое, например. Хотя, быстрее будет связать переднюю и заднюю детали свитера и просто их сшить. С этим надо экспериментировать.

Но вопрос с утеплением солдат решить требуется срочно. Они у меня синеют на глазах.

Под эти мысли дорога перебирала бусины нашего ожерелья, проталкивая караван все дальше на север. На Новый Год сделали большой привал. Свой первый узаконенный Новый Год собирался праздновать с размахом и стрельбой, как и велено было Указом.

В связи с этим последний день декабря бегал как сумасшедший, организуя празднество. А первый день, точнее, уже второй, января лежал пластом. Праздник удался.

Вот какого момента надо было выждать всем этим шпионам и бретерам! Они бы мне еще и милость великую оказали. Обязательно отпишу Федору, чтоб он не экономил уголь на очистке химических ингредиентов для завода, а то так и без главного инженера остаться можно.

 

Глава 11

Продолжили путь только третьего января, выжимая остатки сивушных масел через поры тела вместе с трудовым, обильным потом. Путь перевалил на свою вторую половину, до дома оставалось всего ничего.

Ледяные ветры дороги все чаще заставляли забираться в организованный на скорую руку еще в поместье кунг, соответственно, сидеть в нем без дела, когда столько еще всего впереди — это святотатство. Вот и Ермолай так считал. Составлял описи модернизации трех судов эскадры северного флота, составлял заказ строителям, расписывал занятия с пехотой и потребный им инвентарь — одним словом, к бешенному расходу бумаги добавился еще и нескромный расход масла для светильников. А переходы становились все короче и короче — мы теперь делали от силы 15 километров в сутки, продираясь сквозь пургу и вытаскивая обоз из наметенных сугробов — тренировка на выносливость началась.

В целом, действиями пехоты остался доволен — за месяц капральства сбились до понимания друг друга без слов, так как в открытый рот немедленно наметало снега. Щиты от непогоды отяжелели, хоть с них систематически скалывали лед на привалах — но и физическая форма подразделений начала меня радовать. Огорчало только, что со всеми этими бумагами и разговорами про свою физическую форму забыл окончательно — тут пробовал показывать капралам приемы работы со щитом — чуть не оконфузился. Попытался идти с капральствами и нести щит, под загадочные улыбки окружающих — так прибежал Ермолай и начал зудеть, что негоже мне играться, когда у нас там корова не доена и бумага не порчена. Какие тут упражнения? Одним словом, отложил свои тренировки опять на неизвестный срок.

Добавилось работы медикам, чередой пошли обморожения ног и рук, несмотря на жесткий график движения. Провел ревизию и совершил должностное преступление. Велел пехоте укоротить плащи на 30 сантиметров и из получившейся полосы делать гетры поверх их несерьезных туфель. Из остатков полосы делать муфту на руки. Мдя. Зима и немцы. Не понимаю, как можно было обмундировывать северную армию по образцу немецкой, не ведающей, что такое морозы. Особенно обувь. Начал вести статистику по применению воинской справы — покажу потом Петру, будет и еще один аргумент против этой вычурной и неприспособленной к тяжелой работе в плохую погоду форме. Мне, для ввода нового обмундирования понадобятся веские аргументы — украшательств, в своем варианте, не предусматривал — все очень утилитарно, вот и готовил заранее защиту.

Добрались до Вавчуга в первой декаде февраля. С трудом.

Игры играми, но под конец похода начали терять членов обоза. К счастью, это были только лошади. Но первый звоночек прозвенел, и наше ожерелье перешло на рваный ритм похода, не вырывая зубами каждые новые 15 километров пути у непогоды а, идя ровно столько, сколько погода позволяла. Шуток на привалах совсем не стало, устал народ.

Зато могу гарантировать, что один этот переход дал пехоте больше, чем год сиденья под Преображенским. Они у меня и читать уже могли. Правда, не все и по слогам — но это дело наживное, у нас впереди еще есть время. Точнее у них. Мое время, увы, истекает — до выхода в море остаются считанные десятки дней.

Вавчуг встречал непривычным малолюдьем. Феникс еще не восстал из пепла, что не помешало ему окатить нас теплом дома и радушия. Дошли. Снова дошли. Помогли мои забытые рукавицы! Снабжения для похода хватило, хоть и в обрез. Надо посылать в Холмогоры за пополнением запасов, но с этим и без меня разберутся, как и с размещением курсантов. Меня ждала баня и уютная кроватка на чердаке — всех, кто встанет между мной и этой благодатью — буду отстреливать как покушающихся на святое. А Ермолай, с трудом идущий рядом, еще и благословит это деяние.

Но самоубийц не нашлось. Наоборот, набежавшая толпа немножко выразила нам свою радость, совершенно непонятно за что, а потом перешла к рукоприкладству, дотащив нас до моего двора на руках. Ермолай даже не попытался возмутиться, что ему в другую сторону, ну и ладно, найду ему тюфячок на чердаке.

Поднялись на крыльцо. Надо было опять толкнуть речь. Где бы на нее взять вдохновение?

— Други мои! Государь доволен нами. Его наказы мы сполнили. Родичи ваши, что по иным заводам пошли — в добром здравии, чего и вам желают. Государь труд ваш обильный видит, и награждает за него не только монетой звонкой, но и новым трудом, который никому кроме нас доверить не может! Как лед сойдет велено кораблям в поход выступать, а вам те корабли к походу великому готовить. Но о том завтра сказывать буду, устал с дороги.

Поклонился слегка, волнующемуся морю голов, и спрятался в тепло дома. Закусывать да баню дожидаться. Не дождался. Заснул за столом, и никто не решился меня будить. Так и спал до середины ночи, а вокруг меня ходили на цыпочках. Затекло все, что могло затечь. Зато баня остыть не успела, так что, к заутрени был чист и готов открывать новую страницу в своей жизни. Для меня начиналась Северная Война. Странно, был уверен, что в мое время она случилась гораздо позже — вот, что значит — быть невнимательным на уроках истории. Нехватка знаний всегда стоила сил, денег а порой и жизней. И через все это предстояло пройти, коль не знаешь, как это обойти.

Вавчуг, подобно медведю, просыпался от зимней спячки. Но, просыпался несколько раньше отведенного ему природой срока, и был особо похож на «шатуна» — активный и голодный. Голодный, так как на пару тысяч дополнительных едоков никто не рассчитывал, а активный, потому как оставшиеся мастера решили, что им теперь надо работать за себя, и за ушедшего парня, соответственно, ко мне вопросов накопилось море. Море полное агрессивных акул.

Первым делом занялся голодными ртами. Налаживать их снабжение традиционно поручил Осипу, у которого эта забота не менее традиционно вызвала стоны и стенания — как не крути, но две тонны дополнительной еды в день, посреди зимы, найти непросто. Выручало только то, что Холмогоры и Архангельск служили основными перевалочными базами на пути хлебных караванов, и портовые склады к началу навигации заполняли до отказа. Вот с мясом было хуже, надеюсь, курсанты-капралы не начнут светиться от рыбного фосфора и доживут до весны, когда мы им добавим в меню салаты из одуванчиков.

Сам занялся размещением и обустройством толпы курсантов по методу войсковых лагерей черноморцев — парусина и сено. Хоть и хилое это жилье — но всяко лучше того безобразия, когда казармы моего полка пришлось уплотнить в три раза. Там же теперь не продохнуть! А с сортирами вообще беда, особенно с отсутствием привычек к гигиене у новоприбывших. Заминировали мне весь полк, теперь в темноте тут ходить, а тем более спотыкаться на льду и падать — стало очень чревато.

Устроил разнос морпехам — они тут инструктора или кто?

…Что значит неудобно одергивать? Это вы тут уже обтерлись и привыкли — а новичкам надо все по новой объяснять. Да еще так, чтоб их до печенок пробрало, и чтоб они уже своим будущим солдатам эту науку донесли!.. Да, и показывать! и нечего ржать как лошади драгун … Нууу, если вы и лошадям это объясните — сразу награжу. Десяток червонцев ставлю в заклад — коль и лошади у вас в сортир ходить будут, и копыта с мылом мыть — заклад ваш!.. Хорошо, пусть будет только в сортир. Копыта — бог с ними, нехай не моют, они же ими не едят. Но в любом случае — назначайте наряды и пусть убирают территорию, нам тут только заболеваний живота и недоставало, если конечно Осип найдет чего нам в этот живот положить…

А, вспоминая, сколько жрет кавалерия, причем, что кони, что их всадники — и как они потом исполняют закон сохранения массы и энергии …

Хотя, кто сказал, что будет легко? Никто? Жаль … было бы на кого спихнуть. А так, бегал между рядами шатров по утоптанному снежку, перепрыгивая путаницу растяжек, и костерил на чем свет свою недальновидность. То не прихватил, это не взял … Потом, ради интереса сел, привалившись спиной к свежему, рукотворному стогу сена и попробовал выписать, чего мне надо и чего не взял. Надо, как обычно, всего и побольше, а вот пересчитав это «все» в потребные телеги обоза — расслабился — такой обоз мне точно было бы не довести до Вавчуга. И так с трудом дошли. Следовательно, заканчиваю мандражировать, и начинаю заставлять мандражировать пехоту. Еще пару организаторских штрихов — застолбить один сушильный цех завода под стирку и просушку одежды и разработать, наконец, систематический план занятий. Второе, понятно менее важно. Мысленно улыбнулся. Раз хорошее настроение возвращается — значит, будет толк. Вылез из стога, окидывая плотоядным взглядом людской муравейник. Нусс… начнем.

Самый хороший способ поменьше думать о еде — это заставить побольше думать о сне. Приложил максимум усилий к организации непрерывных занятий с пехотой. Четыре сотни штурмовиков-морпехов назначил в постоянные инструкторы, и они гоняли пехоту посменно, отсыпаясь по очереди, и заставляя курсантов о сне только мечтать.

Основной упор делали на тактические упражнения капральством, внедряя мысль, что одинокое капральство с современным оружием — это полноценная боевая единица, способная нападать и защищаться против целого полка обычного для этого времени противника. Вся сложность только в том, чтоб положить каждые из 50 имеющихся у солдата зарядов точно в цель, и при этом не дать противнику подстрелить никого из своих. Вот вокруг этих двух китов и крутилось все обучение.

Самый легкий способ обучить сложному — разбить сложное на части, и отрабатывать их до автоматизма. После чего, строить из понятых и заученных кирпичиков здание тактики капральства.

Для начала расписал три варианта оборонительного строя капральства и три варианта наступательного.

Первый оборонительный строй предполагал защиту против конной лавы. Соответственно, капральство строилось максимально плотно, в каре шесть на три человека. Передний ряд образовывала тяжелая пехота со щитами. Такое построение отработали экспериментами. Дело в том, что щит можно упереть в землю, подставив сзади упор, а в случае, когда конница перескакивает эту преграду — желательно чтоб всадник не приземлялся в гущу пехоты позади щитоносцев, а перелетал через них. Вот и подобрали глубину строя в три человека как оптимум. Что делать с лошадьми, пролетающими над головами — даже особо рассказывать не пришлось — на тренировках курсанты рьяно тыкали в «брюхо» вязанок снопов, швыряемых через строй. После чего с не меньшим энтузиазмом швыряли снопы в капральство «противника».

На вытаптывание этого строя конницей даже пришлось велеть сменить в капральствах макеты ружей на прутики — а то рефлексам не прикажешь, а потери драгун мне не нужны. Хотя, без травм не обошлись — бывало, всадники прыгали через щиты не особо удачно. А некоторые умудрялись не прыгнуть вообще, и их лошади спотыкались о прочно закрепленные шиты, заваливаясь всем весом на пехоту.

Травмы лошадей, увы, в основном летальные, пополнили наше меню, но и создали новую проблему — поиск замены выбывшим коням. Травмы пехоты, к счастью, обошлись без пополнения меню, как бонус — сорванные в ругани связки инструкторов и мои — но в целом, получилось неплохо. А после месяца отработки так и вовсе хорошо. Выводы по первому строю сделал положительные. Только дал задание на завод немного изменить конструкцию щита — сделать изнутри пару откидных упоров и крюки зацепов по бокам, чтоб из щитов можно было строить неразрывную линию. Это в довесок к плечевым ремням, которые уже делали, для облегчения переноски этой 22х килограммовой дуры перед собой, и шипам-упорам снизу, чтоб щит намертво сцеплялся с землей. Кроме того, пришел к выводу, что каски нужны не только тяжелым пехотинцам, как хотел сделать раньше, а всем. Так как много травм было от удара копытом по голове, причем в задних рядах. Объем работы для завода резко возрос. Хотя, с выходом на рабочий режим парового молота и прокатного стана для листового железа — это было не так страшно — больше времени тратили не на саму штамповку, а на последующее ее цементирование и обработку. Сплетать внутренний амортизирующий каркас каски из пеньковой веревки и кожаных ремешков оказалось существенно дольше, чем отштамповать саму каску.

А еще испытания щитов на прострел из фузей и штуцеров выявили ряд недостатков, после чего пришлось щиты вообще собирать из двух слоев разной стали, прошедших разную обработку. Собирать на заклепках и подгибом края, чтоб не менять сваркой тонкий термический баланс закалки листов. Зато на внутреннем листе стало возможно штамповать ребра жесткости, что придало щиту приличную прочность, хоть и вызвало головную боль у всего завода.

Одним словом — много выползло сложностей в казавшемся простым деле. Просто и быстро наштамповать железяк не получалось, и капральства насыщались амуницией медленно, пока передавая инвентарь по эстафете друг другу.

Зато, атаку конной лавы капральства встречали теперь шуточками — «…Кирян, тыж в другорядь не у драгунишек филей отчекрыживай а у коняшек! Будет что в вечеру на зуб положить …» или «Хлопцы, вы ж гляньте какую худобу на нашу мясобойню привели …». Кстати, большинство шуточек так и крутилось вокруг филейных частей лошадей. Как-то подозрительно гастрономически начали рассматривать капральства атаку конной лавы. Ну и ладно, зато страх пропал совершенно.

Понимаю, что все эти игрища далеки от реальной атаки — даже с учетом того, что выдал коннице древки пик, с наконечниками, намотанными из пенькового каната, но лучше так, чем капралы увидят атаку конницы первый раз только на поле боя. Опять же, солдаты, возвращенные в строй полковыми медиками были уже почти ветеранами и повторно не подставлялись, умудряясь получать по голове уже в других ситуациях.

Кроме того, вбивал в голову капралов, что конница до их строя просто не должна успевать доскакать — и это целиком их забота. Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. А главное — попадать каждым выстрелом. Этому посвящались все свободные часы и весь запасенный порох. Сизые клубы дыма теперь стали характерной чертой Вавчуга, напоминая мне мой город, затянутый дымами от лесных пожаров и горящего торфа.

Пока результаты были скромные — хорошо еще, что курсанты начали пытаться прицелится — по началу стреляли вообще зажмурившись. Жуть. Мои штурмовики половину ивовых деревьев в округе извели, заставляя курсантов целиться, а не стрелять просто в сторону противника. В этом и был основной недостаток прошлого обучения пехоты — их учили совсем иному, и теперь приходилось ломать сложившиеся привычки, начиная от стойки и заканчивая моторикой, не говоря уже про скорострельность. Правильно говорят — проще научить человека с нуля, чем его переучивать.

Что сказал наш главный снайпер Степан, по поводу моего предложения — найти и обучить капральство снайперов — даже записывать неудобно. Но основная мысль у него, увы, фигурировала верная — крестьяне они. Не охотники. Точнее охотники, но до иного — молодого и манящего, так что, приходилось занятия по стрельбе и тактике перемежать, для сброса молодой дури, кроссами по сугробам, колкой дров и разминированием территории — с людьми то минный вопрос решили, а вот мой заклад про лошадей пока оставался невостребованным. Хотя, морпехи старались, отнимая лавры и будущий хлеб у Павлова, Ивана Петровича, кстати, помнится, он говорил еще до революции — «… естествознание и религия несовместимы …» — так что, ничего у морпехов не выйдет. Останусь при своих. А жаль.

Второй оборонительный строй предполагался против атаки пехоты, при огневом контакте. В этом случае капральство растягивалось в девятиметровую линию и залегало за щитами положенными на длинную сторону и упертыми в землю под наклоном. Как раз, за полутораметровой длиной щита залегало по три человека. Ширина шита в 60 сантиметров, позволяла два варианта этого строя — лежа, со щитами, упертыми к земле под наклоном в 30 градусов, и стоя на колене, со щитами стоящими на боку вертикально. Отрабатывали оба варианта. Вариант лежа был хорош тем, что щит с таким пологим наклоном гарантировал надежный бруствер, даже в случае попадания ядра мелкого калибра — все огневые подарки уходили вверх рикошетом. А плох был тем, что снижалась мобильность перестроений капральства.

Стрельба с колена была более мобильной и скорострельной, вот только хуже защищенной от огня противника. Увы, идеального строя не существует.

… Похом, тута жижа стылая, давай у сторонке залягем, а тож сызново полночи постирушничать будем …

Внедрялся строй тяжело. Непривычно было, и как у нас на Руси испокон веку принято — бурчали про новоманерность и откровенно филонили. Можно подумать, не вижу их саботажа. Наивные. Меня всегда поражала эта уверенность студентов моего времени, что их преподаватели никогда студентами не были, шпор не писали и на лекциях не спали, а значит знать ничего не знают о студенческих приемчиках. Ню-ню.

Приказал выкатить, точнее, вытащить, на прямую наводку четыре дульнозарядные медные пушечки, что мы приволокли из-под Преображенского, зарядить их каменным дробом с третью от нормы заряда пороха, и пройтись по этим торчащим выше щитов задам. До мозгов через зад, оказывается, доходит очень быстро, и мировоззрение дорабатывается в считанные дни.

Доработке подверглось не только это, но еще и верхняя полевая форма с амуницией. У форменной одежды появились кожаные накладки на локтях и коленях, причем, постарались гармонично вписать эти нововведения, чтоб они не смотрелись инородными включениями в сложившийся форменный уклад. Остановились на прямоугольных вставках охватывающих половину периметра рукавов и штанин в районе локтей и колен. Пробовали делать целиковые цилиндрические кожаные вставки — смотрелись они лучше, вот только человеку свойственно потеть наиболее активно именно в районе суставов, а кожаные вставки этому делу мешают — вот и пришли к компромиссным, полукруглым вставкам. Зато стало понятно, отчего были популярны ботфорты — у них голенище позволяет спокойно и комфортно стоять в грязи на колене. Но ботфорты имеют массу своих недостатков, не говоря уже о том, что столько кожи на армию взять просто негде. Да и дорого.

Доработали еще и зарядные подсумки. Доставать заряды из петель на животе лежа — это верх эквилибристики. Даже странно, что сразу не додумался. Хотя, мне простительно — обучал абордажников — у них тактика залегания основной не являлась, а вот максимальная скорость перезарядки им была важна. В итоге, для пехоты зарядные пеналы с каморами сдвинули на бока и даже чуть назад. Скорость перезарядки несколько упала, но это дело практики, скорость у новичков и так не блистает

Проверил эффективность этого строя против конницы. Мдя. Новые травмы. Строй не эффективен — конницу надо останавливать, а залегшая пехота для нее не препятствие, больше таких экспериментов не ставил, хорошо еще, что обошлись без тяжелых последствий. Хотя, в варианте стрельбы с колена некоторая эффективность у строя имелась, в основном по причине того, что лошади перед таким препятствием все же вынуждены прыгать, и перелетать тонкую линию обороняющихся. Вот только атаковать конницу снизу — уже не хватало замаха. Довел эти выводы до всех обучаемых. Встречать конницу во втором оборонительном строю можно только с колена, а лучше успеть перестроиться в первый оборонительный строй. После чего начали отработку быстрых перестроений.

Рассыпались из первого оборонительного строя во второй, потом максимально быстро собирались в первый. И все это под дулами медных свинок.

…И вовсе не садист! С чего вы взяли? …

Третий оборонительный строй ввел скорее «на вырост», чем от реальной потребности. В нем капральству предлагалось окапываться. Этот строй у меня отрабатывали в основном проштрафившиеся, так как окапываться в мерзлой земле было задачей еще той. Хотя, довольно быстро земля на отведенном для этих тренировок месте полигона стала мягкой от постоянных раскопок, с последующим заравниванием.

Единственным достоинством третьего строя, кроме воспитательного эффекта, стало появление в амуниции пехоты малых саперных лопаток. Штамповали их из избыточно толстого для лопат проката, жаль только, что мало, хотя, на увеличении поставок особо и не настаивал — потихоньку насытят войско этим атрибутом, нам не к спеху, строй все равно не основной. Намекнул курсантам, что у лопатки можно заточить края и использовать ее как топорик в рукопашной — однако добавив, что командование, в моем лице, порчу казенного шанцевого инструмента не одобряет.

Раз командование не одобряет — понятное дело, немедленно начались подпольные тренировки по не целевому использованию оборудования. Вот и ладно, пусть у ребят будет отдушина, куда они могут спускать недовольство. А лопатки им все одно на привалах очень даже могут понадобиться — тут дело в том, что до отдельных инженерных служб армия Петра еще не доросла, и солдаты сами строили себе лагеря и переправы, топоры и веревки были обычной «воинской справой», таскаемой за капральствами в обозах. Вводить и воспитывать еще и инженерные войска у меня пупок развяжется — и так сил хватает только добрести до штаба и там заснуть. Так что, саперная лопатка помехой солдату не будет.

А вот закрепили эту палку-копалку на поясе необычно — на ремне поперек спины, с тем, чтоб не мешала наклонам, но левой рукой лопатку можно будет легко и быстро выдергивать из парусинового чехла. Самое смешное, что на такое, явно боевое, расположение лопатки никто не обратил внимания, и, скрываясь от начальства, курсанты отрабатывали быстрое выдергивание копательного инструмента из-за спины. Делая вид, что торопятся приступить к рытью окопов. Хмыкнул, пусть тешутся, глядишь, и действительно пригодится. Неужели и на меня когда-то глядели со стороны с аналогичными спрятанными ухмылками? А ведь помнится, в курсантскую бытность считал себя умной и хитрой бестией. Прямо вон как эти парни. Мдя.

Пора от обороны переходить к наступлению. Или отступлению, что не менее важно.

Первый наступательный, или штурмовой, строй курсанты отрабатывали всю дорогу до Вавчуга. Теперь на него оставалось только навести лоск и отработать с нормальной амуницией в реальных боевых условиях. Тут, каюсь, подложил ребятам свинью — точнее четыре медные свинки-пушечки. Из них и начали обстреливать штурмовые порядки каменным дробом, заряжая пушки ослабленными пороховыми зарядами. По мере тренировок, постепенно усиливая заряд в пушках, так, что количество травм по мере наработки опыта, не снижалось.

Надо было брать больше Таиных медичек — им тут практики намечалось целое море. Но, увы, все мы крепки задним умом. Нанял дополнительно баб из поселков в помощники медсестрам — перевязки то ладно, но бинты еще стирать надо, кипятить, за поломанными солдатами ухаживать. Да и кровавые разводы на форме отстирывать.

Вновь повезло обойтись без тяжелых травм — на первых порах каменый дроб оставлял только синяки, а позже пехота научилась ходить в атаку без щелей между щитами, и низко наклоняя голову, прикрываясь каской. Ведь это довольно простой рефлекс — увидел дымы пушки перед собой — наклони голову.

При наличии каски стало удобно закреплять этот рефлекс по методу того самого Павлова — всего пара инструкторов позади строя с барабанными палочками для касок, а какой эффект! Симфония просто. Сначала хрюкнет медная свинка, потом звонко звякают камешки по железякам, будто мышиная стайка пробежала по струнам лютни убегая от хряка, и завершающим аккордом — короткое, многозначительное стаккато дубинок по не опущенным каскам. А в случае, когда дроб долетал до инструкторов, что порой случалось, симфония дополнялась гармоничной арией. И зачем, спрашивается, нам музыкальное капральство?

… Ну, славяне, возьмемся помолясь. Капральствооо! Штурмовым строем с левой ииииииии раз!.. Медведи, равнение держать! Лоси, зачинайте круговерть… И раз, и раз, Акиф! Опять ты свою линию не держишь! Влево выскакивай ирод! Не путай внове левое с правым, лось весенний… Плотнее стой! К свинье подходим… И раз, И раз, И …Дрооооб!!!.. Славку подхватите и назад его! Доигрался сучий потрох!!! Клим, Славкин щит подхватывай… Держать равнение! Плотнее!!! Пушкари уже глотку свинье продрали, еще шагов с десяток и угостят нас. Плотнее строй!!! Лоси, чего мажете! Вона, слева от пушкарей еще десяток столбов со снопами стоят, а вы все палите незнамо куда! Да завалите вы эти мишени, чтоб им в аду гореть, а то пушкари от нас не отстанут! И раз, и раз. Разговорчики!!! Чтоб вы так палили, как болтаете!.. Дроооб!!! … Пронесло, слава тебе Господи. И раз, И раз…

Маленькие квадратики почти сотни капральств расчертили поле нового полигона сложной вязью натоптанных дорожек, заметных не столько по утрамбованному снегу, сколько по грязным следам, сходящимся к четырем огневым позициям пушечек, а затем, с облегчением расходящихся от них. Пушкарями работали дежурные капральства, с воодушевлением стараясь обеспечивать своих боевых товарищей тяготами и лишениями. Заодно, осваивая основы канонирского мастерства. Глядишь, к концу обучения любой из капралов сможет хоть разок пальнуть из трофейной пушки.

Еще два дежурных капральства работали на мишенях, установленных по бокам от брустверов пушек. Толстые бревна, в рост человека, да еще и с насажанными на них снопами промороженной соломы, поднимать, и устанавливать вертикально — было нелегкой работой. Тем не менее, дежурство по полигону считалось, чуть ли не самым желанным нарядом. Даже наряд по столовой вызывал меньше радости. Вот такой парадокс.

Штурмовой строй считал в своих планах основным, пока противник имеет относительно слабое огнестрельное оружие и сильную конницу. Воспринимал его как аналог мобильной огневой точки. Эдакий, бронетранспортер на берцовом ходу, доставляющий свою пехоту к противнику, и, по пути, обеспечивающий этому самому противнику массу неприятностей. А вслед за бронетранспортерами можно ведь и ополчение или иную какую пехоту послать. Как у нас принято — давить массой и закидывать шапками. И ничего мне с этой традицией не сделать.

А зачем нам сближаться с супостатом? Ведь у него багинеты весьма даже острые! Совершенно незачем. Нашинковать издали штуцерами и спокойно пойти обедать. Именно эту тактику внедрял как основную. Но, как говорили знатоки своего дела — ситуации бывают разные. И капральства отрабатывали весь спектр возможностей, в том числе и штыковой удар. Но перед ударом, после того, как капральство выходило на дистанцию поражения гранатами и дробовиками — наступали звездные секунды «Медведей», тяжелой пехоты. Точнее, эти секунды наступали бы, кабы завод обеспечивал Медведей оружием в потребных количествах. Но в перспективе …

И, наконец, кто сказал, что штурмовать можно только наступая? Курсанты долго не могли взять в толк — как это может быть, чтоб атакующий строй пятился задом. Очень даже может быть! Даже пришлось демонстрировать на примере штурмовиков, которые этот способ ведения боя освоили, правда, без щитов. Курсанты у меня исполняли роль полка нападающих, бодрым шагом и со штыками наперевес марширующих на пятящееся от них маленькое капральство штурмовиков. Выглядело смешно, но штурмовики непрерывно стреляли и не давали пехоте сблизиться до рукопашной. Даже тупому становилось понятно — в реальном бою полк пехоты таял бы, как кусочек сахара в горячем чае. Единственное, что могло спасти в таком случае пехоту — переход атакующих на быстрый бег для сокращения дистанции. Вот эту ахилесову пяту штурмового строя и закрывали тяжелые пехотинцы. Стрелять с двух рук они не могли, придерживая одной рукой щит, висящий на плечевых ремнях — а вот во вторую руку у них напрашивалось скорострельное неприцельное оружие ближнего боя — Дар и гранаты. И опять все упиралось в производство. Разрывался, бегая между верфью, заводом и полигоном. В своем доме появлялся пару раз в неделю, тем более, что у Надежды вместе с округлившийся фигурой основательно испортился характер. Даже Кузьма теперь предпочитал периодически составлять мне компанию в штабе полка, якобы принося гостинцы. Нет, гостинцы он действительно приносил, и мы их на пару, а порой и на семь-восемь морд, уплетали под самовар и разговоры. Вот только домой Кузьма что-то не очень то и спешил.

Мне бы его проблемы …

А вот ему своих проблем не пожелаю. В конце концов, меня воспитывали в духе гуманизма, хоть и изрядно убитому моей дальнейшей жизнью — но не до такой же степени!

На пехоту мой гуманный подход не распространялся. Ей через пару лет под пули, так что, лучше они сейчас получат маленьким камушком в лоб, чем потом словят сорокаграммовую пулю.

Второй атакующий строй — рассыпной. На самом деле, это не строй, а целая наука. Тут и способ быстро разомкнуть ряды капральства из плотного или штурмового строя, и рваные перебежки, сбивающие прицел, особенно у обычной линейной пехоты. Хотя, с перебежками и прицелом была некоторая неизвестность и доля риска. Дело в том, что текущая тактика обычной линейной пехоты была проста как гвоздь. Палить перед собой и тыкать багинетом. Варвары. Слово «прицелиться» для большинства пехотинцев ассоциировалось только с ругательствами и шпицрутенами. Соответственно, большинство линейной пехоты — стреляло не целясь — порой даже закрывая глаза, чтоб их пороховой дым не разъедал. К тому же, на многих ружьях и прицелов то не было. Излишество. А это приводило к тому, что над полем боя после залпа пехоты пролетала беспорядочная коса смерти, забирая всех, кто вовремя не попрятался, и плевать ей было — прогрессивным ты строем перебегаешь или просто моцион у кустов завершаешь.

Сбивать перебежками отсутствие прицеливания в этих условиях становилось несколько затруднительно за отсутствием оного. Да, теоретически, стреляющий солдат интуитивно перенесет прицел на вскочившую посреди поля цель. На этом и строят современную мне тактику. Вот только при закрытых глазах местных стрелков, да еще и с непредсказуемой траекторией полета пули гладкоствольного ружья, все эти высокотехнологические перебежки — становятся довольно бессмысленны. Вот уж действительно — «пуля дура» — знал Суворов, о чем говорил. Может быть, и он пробовал вводить в армию движение перебежками? И быстро разобрался, что пока в его солдат не начнут целиться специально и точно — попытки обмануть стрелков противника подскоками — приводят только к высокой вероятности поймать шальную пулю. Но если вовремя упасть и ползти …

Собственно, ползти — это и был третий атакующий строй. Капральства его жуть как не любили. Даже был с ними где-то солидарен в этом. Вот в чем смысл ползанья? Чтоб максимально уменьшить проекцию своего тела в сторону противника, и увеличить свою незаметность, соответственно, уменьшив вероятность попадания. Угу. Меня всегда умиляло, как в прочитанных мною книгах к крепостям подбирались ползком. Скрывались типа. Угу. А ничего, что со стен ползущий человек виден даже лучше, чем стоящий во весь рост? Чем выше глаза наблюдателя, тем менее эффективно ползанье. Нет, понятно, что ползущий одиночка может прятаться в траве или прикидываться зарослями крапивы. А целая армия?

Утрирую, конечно, есть толк и в ползанье. Вот только не стоит у меня обучение этой науке на первом месте. Если линейная пехота научиться просто, перебегать и вовремя падать, в ожидании картечного залпа — будет уже хорошо.

Вот, и все, чему учил. Хотя нет, еще походный строй и парадный строй, но на это времени особо не тратили.

Зато учил хорошо. По крайней мере — интенсивно. Даже Ермолай как-то заступился за эту зелень

— Ты бы с ними полегче, чтоль, княже. Отроки ведь почти. Да и кормление наше худо пока. Коль они жилы порвут, кого государю нашему, Петру Алексеичу, возвращать будешь?

— Вот ответь мне, друг мой, почти святой. Ты на полигоне не реже меня бываешь. Видал ли тех отроков в деле, как только мы из похода возвернулись? … И как? Да нет, ты не об их усталости с дороги мне поведай — поход воинский он тож не один день длится. Ты мне поведай, что бы с этими отроками стало, коль их тогда под огонь ружейный да пушечный подвести, та потом еще и конницей по ним пройтись. Чего молчишь? Ты мне их с морпехами не ровняй. Двинский полк мы уже пять лет учим, а новиков этих, не сегодня так завтра государь обратно потребовать может. Да еще и командовать их поставит над такими же отроками, как мы и договаривались. Ты не о жалости к отрокам думай, ты думай, что каждый день, когда они обучились чему новому, потом может сотни душ спасти.

— Все одно, круто ты за них взялся княже. Не по-людски это, по православным из пушек в упор палить да в снегу их валять.

Ермолай хмурился, и смотрел на меня с вселенским осуждением. Вот ведь … пришла беда, откуда не ждал.

— Святой отец, готов сделать по слову твоему. Прямо теперь пойдем в госпиталь, ты посмотришь на пораненных, что там лежат, потом вспомнишь, сколько их ранее тут лежало, далее представишь, что по ним не камешками мелкими палили, а настоящей картечью и ядрами, да еще приправленными яростью и злостью, и теперь все они не болезны, а просто мертвы. Все Ермолай! А мертвые эти, еще и командовать должны были такими же православными! Знать и их солдаты рядышком с командирами лежат. Мертвые, Ермолай! Тысячи и тысячи мужиков русских лягут только оттого, что их командир не ведал, что, а главное как, ему делать надобно!

Сам не заметил, как к концу фразы уже почти на крик перешел. Больную тему подняли. Ладно, что опять пошли разговоры про нехристя, в моем лице, так теперь к ним добавилось еще, что извести хочу учебный полк подчистую. Представляю, какие доносы Петру уже отправили. Грустно. Надеялся, что хоть Ермолай меня поддерживает. Увы. Опять одному воевать на этом не паханом поле. Фаталисты … с их вечным — «на то воля Божья».

Продолжил воевать.

Каждое капральство ежедневно возглавлял новый капрал, и командовал им весь день. Потом даже ввел ротацию, и новый капрал уходил командовать другим капральством. Вечерами занимались по программе морской школы, выкинув из нее все специальные дисциплины и добавив изучение устава. Мне надо, чтоб устав у капралов от зубов отлетал — а то назначат им дебила-офицера и нужно будет прикрываться от идиотских распоряжений тем самым уставом — «… никак не могу исполнить, ваша милость, согласно пункту три раздела войсковой службы Устава …»

Жаль только — успехи курсантов и тут были невелики. Что огорчало.

Еще огорчал расход пороха. 6 грамм на выстрел штуцера — вынь, да полож. 12 килограмм залп полком. Три пуда пороха в день — минимум. Около трех телег пороха в месяц. А у нас всего их было полтора десятка.

Чтоб поддерживать такую интенсивность стрельбы, обучали пехоту не только пользоваться зарядными капсулами заводской расфасовки, которых катастрофически не хватало, но и заряжать самим.

… Теперь глядите внимательно. На ваших штыках вот тут канавка есть — кладете свой штык на толстую ветку, на стол брошенную, чтоб она аккурат по канавке легла. Выходит качель такая. Вот сюда, в углубление у ручки ставите отлитую пулю, что вам каптер отольет и выдаст, как мы на прошлых занятиях пробовали. А вот на этот кружок у острия ставите большой наперсток, что у вас в воинской справе для шитья приспособлен. В него сыпете порох, пока штык не качнется, и не встанет ровно. Коли на рукоять перекос качели будет, то досыпать пороху потребно, а коли острие перевесит — щепотку пороха из наперстка забрать надо. Как качель ровно встала — порох из наперстка в камору засыпаем, наперстком и трамбуем, а потом и пулю туда вгоняем плотно. Коль стрелять не прямо сразу предстоит — еще вощеной нитки оторвать надобно кусочек, кольцом ее в камору вокруг пули положить, по стеночкам, а потом перевернуть наперсток и его краями, как колечком, нитку притрамбовать хорошенько. Опосля чего из коробка гвоздик достать и сзади в камору его вставить. Плотно вставить, но не бить, а то вспыхнет все у вас в руках, и без них останетесь. Ноне пробовать будем, а на следующих занятиях, поговорим, что порох разный быть может, наше огневое зелье сильнее свейского, и класть его потребно меньше. Но и у нас с разных мельниц порох разный идет, и надо его испытать вначале, прежде чем кружки под наперсток на штыке выбирать …

Вот примерно из таких мелочей складывалась лавина завертевшая меня.

А еще эти драгуны. Что с ними делать, кроме как натаскивать на них пехоту — представлял слабо. Кавалерийские наскоки и размахивание саблей были не моей специализацией. И драгуны, в назначенных специально для них упражнениях, размахивали штуцерами и Дарами. Все не мог решить, какой вариант эффективнее. Из штуцеров драгуны могли вполне безопасно отстреливать неприятеля издали, легко разрывая дистанцию при попытки супостата приблизиться. Вот только приближаться этот супостат будет к нашей же пехоте …

А используя Дары, и прорываясь к строю неприятеля, драгуны легко могли устроить страшную мясорубку. Вот только дробовики у нас с весьма скромной дальностью, и прорыв конницы на дистанцию открытия стрельбы без жертв наверняка не обойдется.

Даже пробовал вешать на лошадь грудной доспех, по технологии щитов тяжелой пехоты, только состоящий из восьми броневых пластин сложной формы, размещаемых в кармашках специальной парусиновой сбруи, надеваемой на лошадь. Результат — в принципе, приемлемый. Надо еще поработать над формой и расположением пластин, а то лошадь себе грудь и шею натирала. И еще поэкспериментировать с закреплением на этой сбруе по бокам пары картечниц 50мм. Все равно их наделали больше, чем пока надо. И посмотреть, как лошадь будет выдерживать отдачу.

Сразу скажу — лошадь была не в восторге. И всячески это демонстрировала, вплоть до сброса седока. Если еще приучить ее к грохоту Дара над ухом было реально — то к шестидесяти килограммовому удару отдачи картечницы — животные приучаться категорически отказались. Пока закрыл это направление, мысленно стирая батальное полотно атаки четвероногих танков, оснащенных парой стволов калибра 50мм. Жаль. Вернусь к этим мыслям попозже — пока просто некогда.

Массовое внедрение нового оружия в войска — привело меня к почти святым отцам, с нижайшей просьбой — взять на себя полковых батюшек, так сказать, совместив в своем лице полковую службу спасения душ со службой секретчиков, уже спасающих секретное оружие. Мысленно хмыкнул, представив мой вариант комиссара — в кожаной рясе. Полный сюр.

… Нет, конечно — лично все не сделать. Надо вам назначить себе в помощь солдат, да еще из госпиталя забрать людей. Там часть солдат к строевой службе мало пригодны, и вовсе не оттого, что их тут покалечили, хотя, есть и такие, но большинство все же изначально болезные были, и к службе не пригодны. А вот помочь медикам раненных, после боя, собрать, и все разбросанное оружие, вплоть до стреляных и брошенных камор подобрать — им по силам будет. Напоминать, как важно максимально долго не давать врагам в руки наше оружие — не буду. Говорили и не раз. Теперь от слов к делу переходим, да еще надобно сделать так, чтоб во все новые полки с новым оружием ваши люди поступали… Да, догадываюсь, что нет людей, вы только на одни мои придумки много специалистов дали. Очень много — улыбнулся — даже не могу точно сказать сколько. Вот только полки новой армии, это просто завершение наших совместных трудов. Без контроля за полками — становится бессмысленна вся наша охрана заводов …

Убедил. Куда они денутся. Мысленная картинка комиссара в кожаной рясе дополнилась лицом с суровым, но благообразным выражением и раскатистым командным голосом. От оружия эти действительно святые отцы отказались, значит, дорисуем в картинку еще тяжеленное кадило со свинчаткой, и пару бойцов охраны — заодно их назначим служками во время богослужений. Вполне себе симпатичная картинка нарисовалась.

И это была всего только треть забот. Еще был завод и основная задача — подготовка к походу.

На заводе пропадал с утра, и вместо обеда. Делали и переделывали воинскую справу. О диковинках даже не задумывался, а ведь хотел начинать делать радио. Но, увы.

Массированные испытания наших огнестрелов и зашитной амуниции выявили ряд скрытых дефектов, в том числе и в концепциях. Множество выбитых плеч и рук от интенсивной стрельбы. Заедание механизмов от грязи — что не удивительно, ведь Дар разрабатывал изначально для практически стерильных условий морских баталий. Механические повреждения, в том числе прицелов. Отсутствие защиты от дурака, в том числе — предохранителей. А дураков у меня оказалось ноне в избытке, так что, медсестры начали изучать практикум по огнестрельным ранам.

Практически каждое утро проводили с мастерами мозговые штурмы по новым напастям. Все же, удачно вышло, что недоделки выползли сейчас, а не во время боев.

Вынужденно уменьшили калибры всего огнестрела. Ввели дополнительные детали, в виде ствольных коробок вдоль всего механизма и принудительного охлаждения за счет эжекции воздуха.

Кроме этого, в полный рост, встала проблема учебного оружия, желательно не использующего порох. Даже про арбалеты думал. Просто на глазах регрессирую. Вначале ввел унитарный патрон, потом убедился, что мне не потянуть его на всю армию, и ввел револьверные пороховые ружья с каморами заряжания. Теперь вижу, что и пороха у нас не вагоны. Докатился до арбалетов. А потом что? Станет жалко переводить пружинную сталь на плечи луков, и перейдем на пращи? Пора с этим завязывать. Вместо арбалета, выдал мастерам на пробу — эскизы пружинно-поршневой пневматики. Принцип у нее самый простой — когда переламывают ствол, рычаг, связанный со стволом сжимает поршень и мощную пружину, одновременно открывая отверстие для всасывания воздуха. Когда ствол полностью переломлен, поршень входит в зацепление с фиксатором, управляемым курком. То есть, поршень и пружина встают на боевой взвод. Затем в ствол закладывают пульку, и ствол закрывают. При этом, рычаг, который давил на поршень, возвращается в исходное положение и закупоривает отверстия, оставляя воздуху выход только через ствол. Когда курок нажимают, сжатая пружина освобождается, с большой скоростью толкает довольно объемный поршень, он сжимает воздух перед собой и сжатый воздух устремляется в ствол. Пулька вылетает. Причем, микронная точность поршню не нужна, достаточно нескольких компрессионных колец — за счет большой скорости движения, воздух через поршень просто не успевает просачиваться. Одним словом — нашим технологиям по силам. Вот только ствол маленького калибра мы сделать никак не могли. Вот такой парадокс. Минимальный калибр ствола, который можем делать на наших крутильных станках — 9мм. И то, если начнем вращать форму напрямую турбиной Парсона. Небольшую турбинку малой мощности с торцевым расположением паровых сопел — сделать мы могли. Собственно, для крутильных станков и делали, в виде эксперимента, а то уж очень тяжелая механика передачи и повышения оборотов вращения выходила. Но был предел, для нас, и в этой технологии — не выдерживала турбина, или, что чаще — форма и опоры. В результате — минимально возможный калибр для безопасного изготовления был 9мм. Точнее не так. Изготовить могли и меньше. Но не на потоке и с большой толщиной стенок ствола. Зачем нам эти сложности? Девять миллиметров, так девять. Просто у пневматики будет большая и тяжелая поршневая камера с пружиной. Общий вид чем-то на упрощенную Штуку походил, только вместо барабана была большая по длине поршневая камера. Ну и стреляло это чудо … посредственно. А то была мысль использовать пневматику в боевых действиях. Хотя… для тайных операций, хорошему стрелку и с небольших дистанций — может пригодиться. По крайней мере — Степан одобрил и хотел забрать первый опытный образец себе. Сейчас! Степан у меня хоть и лакмусовая бумажка для проверки удачности стреляющих образцов — но на этом образце нам еще испытания проводить! Очень простые испытания, кстати. Прогнать через стрельбу из пневматики пару тысяч моих курсантов. То есть — стрелять непрерывно пять дней, периодически смазывая оружие и меняя стрелковые стенды, чтоб на предыдущих смогли собрать расплющенные свинцовые пульки. Свинец у нас также был быстро заканчивающейся роскошью.

Испытание пневматика прошла отлично. Точнее, само ружье развалилось, люфтя всеми сочленениями и травя воздух через латунные уплотнители — но было понятно, что и как нужно подправить. Велел делать модернизированную опытную партию, для начала из двух десятков ружей, а затем — сотню. Только, боюсь — уже не застану массированного обучения прицельной стрельбе. Все настойчивее в море звал поход. Моя третья, точнее, первая и основная головная боль.

Лед на Двине сошел 18 апреля. Он бы сошел позже, но меня поджимали сроки, и гнало ощущение, что мы катастрофически опаздываем — поэтому, Двина узнала первый раз в своей истории, что такое подрыв ледяных зажоров, а мои пловцы вовсю поэкспериментировали с бомбами.

За два прошедших месяца завод сделал невозможное — частично перевооружил два фрегата и Сокола. На Соколе все четыре башни оснастили нарезными пушками 75 мм, также как и на двух фрегатах по 4 передние башни. На большее у нас просто не хватило времени, да и выстрелов для этих пушек было на складах меньше, чем хотелось.

К чести обоих Питеров — аврал на флоте и в школе, который начался после моего возвращения, принес значительные плоды. Питер Лобек, устроил в школе экспресс тесты, выжимая все соки из курсантов. Обещанная мной премия в 200 рублей нашла своих лауреатов. Обещал сделать ее постоянной, уж больно вид у курсантов был заморенный, надо было их порадовать.

Питер фон Памбург, со свойственной ему дотошностью, делал из флота конфетку. На моих костях.

Провел с ним большую беседу, так как были сомнения в его лояльности. Хоть мы и не собирались воевать против Голландии, но лишний раз перестраховаться не повредит. Приставил к нему двух курсантов, рекомендованных мне святыми отцами. Курсанты показали хорошие результаты в обучении и поучаствовали в распиле моей премии, так что, повод был вполне законный — вешаю на адмирала двух старпомов в обучение. Аналогично поступил и с командирами обоих фрегатов, к счастью, шведов на флоте у нас не было совсем.

Вообще, флот планировал уйти в поход в полуторном составе команд. А если еще учесть две сотни абордажников, распределенных по два экипажа на судно и два экипажа пловцов, с их инвентарем, на обоих фрегатах — то корабли шли с перегрузом, и свободного места в трюмах не было совсем. Лезть в таких условиях в баталию будет расточительством живой силы, на что мне неоднократно указывал вице-адмирал. Посвятил его в свои планы. Наш девиз — «Главное не победа, а участие». Адмирал загрустил, ему хотелось побед и славы. Обещал ему, что-нибудь придумать. Почему это всем кажется что из «Груди в крестах или голова в кустах» им обязательно достанется первое? Например, мне, не исключающего для себя второе, приходилось тратить массу времени на постановку перспективных задач заводу — так сказать, мое завещание. Завалил оставшихся мастеров чертежами. Даже мастера строителя озадачил, чтоб не бездельничал, пока основная бригада строителей приценивается к камскому волоку. Выдал ему эскизы «рабочих домов». Ключевые слова, каменные, многоэтажные, первый этаж обязательно отводить под общественные дела. Будем строить квартал таких домов вместо прохудившегося общественного барака рабочего поселка.

Велел записать эту концепцию как стандарт, первый этаж можно будет оборудовать в очень широком спектре, от магазинов до детских садов, лишь бы он был.

А если эта тенденция за общественными домами закрепиться, то отпадет проблема спальных микрорайонов, что жилье строят, а инфраструктуры нет, так как это невыгодно. Подложу бомбу будущим «девелоперам» — пусть строят все неразрывным комплектом.

Пока строить дома некому, велел собрать одну секцию жилой квартиры — будем водить в нее экскурсии и оценивать удобства.

Много времени потратил на текстильщиков и оружейников. Текстильщикам раздал эскизы формы, в большинстве слизанной с морпеховского обмундирования, дал задачу связать несколько штанов и свитеров на пробу и сделать альтернативную форму из сукна. Потребовал обмундировать два капральства курсантов в разные варианты и проводить сравнительные тесты. При этом курсантов гонять по утвержденной программе. Вернусь — примем решение, какой форме быть.

С оружейниками шушукались над автоматическим барабанным оружием. У нас образовались типовые капсулы под три калибра 12 мм, для штуцеров и Штук, 20 мм для дробовиков, хотя после экспериментов этот калибр уменьшили до 18мм, оснастив картечью диаметром 8мм. И на закуску — калибр 50мм для картечниц, с 300 граммами 8мм картечи. Унифицировали и картечь. Соответственно, под эти калибры наладили производство стволов.

Для полного счастья не хватало капсул под калибр 9 мм, с уменьшенной навеской пороха — понятно для чего. Вот этим мастеров и озадачил, пусть попробуют сделать револьвер сами, комбинируя отлаженные механизмы Дара и Штуки. А дополнительным заданием дал им разрабатывать автоматический дробовик на принципе Дара, но калибром 50 мм. Такой в руках уже не удержишь, но стрелять со штыря с борта корабля по вражескому абордажу будет весьма сподручно. А если еще картечные заряды капсулы заменить на шрапнельные или осколочные — будет совсем замечательно. Да и на земле таким картечницам найдется применение — сделаем для них лафет или треногу и будет легкая артиллерия поддержки пехоты.

Все эти задачи повесил на самостоятельную работу оружейников — будет им промежуточный экзамен. Вообще, похоже, для всех нас настает пора экзаменов. Как обычно — «Неожиданно сессия подошла к своему концу, и в двери постучались сдачи зачетов …»

Много времени проводил в пороховых фортах — делали мины для подводных пловцов. Тратили на них самое дорогое, что у нас было — шимозу. Параллельно делая тренировочные бомбы с порохом, которыми пловцы и рвали зажоры, отрабатывая запуск огневого замедлителя ударом.

Одним словом, два месяца карусели отягощенной завещаниями. Но настроение сохранялось приподнятое, убеждал сам себя, что на шведский флот мы дуром не полезем, а шведы нас не догонят. Есть гарантия, что все будет хорошо.

Доубеждался до того, что поддался на уговоры, в которых участвовали оба Питера. Даже архиепископ Афанасий дал величавое благословение этому деянию. Хорошо им, это ведь мне порвут основание на наш, флотский, флаг случись что. Но капральство юнг в поход забрал. Да будет так. Теперь точно никуда не полезу.

Осип за эти месяцы крутился как бы ни больше меня. Купцы прониклись краткостью сроков и скорой невозможностью водить караваны далеко на запад в связи с войной, после чего мы решили вести с флотом четыре апостола до Бергена — теперь шло лихорадочное перетряхивание купеческих планов и складов.

 

Глава 12

28 апреля 1700 года флот из четырех боевых кораблей вышел из Холмогор, расталкивая одиночные льдины, в свой первый боевой поход. Вышли торжественно, под рев музыкантов и пальбу пушек — холостые выстрелы все же на флоте ввел, давно было пора.

Корабли, сидящие в воде ниже всех допустимых норм, благополучно спустились до Архангельска, где потерял сутки за бестолковым пиром. Но пройти мимо молча, даже ответив салютом на пальбу с раскатов гостиного двора — было совершенно невозможно. Наверное, фраза «…Ты меня уважжжаешшш?…», докатившаяся до моего времени, стала бледным подобием церемоний этого времени. Тут не просто надо было выпить со всеми, дабы не нанести оскорбления, но еще и сделать это в строго определенной обстановке и последовательности. Объем выказанного уважения тут был прямо пропорционален объему загубленной печени. Хорошо еще, что только вокруг Петра водку хлещут, обходясь по остальной России винами и хмельными медами.

Была и еще одна любопытная особенность. Если проходил мимо по делам или на тренировку — мог идти, не соблюдая формальностей. Но случись выход на конвоирование, или, еще круче, на войну — тут пройти мимо было никак нельзя, каждый считал своим долгом выпить с будущими героями за их здоровье, уменьшающееся у героев с каждым кубком, и помахать шляпой с причала.

Не дай высший разум, лишить русского человека возможности проводить государево дело достойно. Мало того, что удачи не будет, как считает большинство жителей этого времени, так еще и обида вырастет гигантская, которую потом ничем не замолишь.

Одним словом, только 2 мая эскадра взяла под крыло четырех апостолов и вышла в Белое море, встретившее нас белой пеной, и порывистым ветром. Шли на обкатку.

Как перед любым дальним походом после зимней стоянки — корабли пошли на круг почета по Белому морю, обновляя навыки команды и проверяя оборудование. Особенно требовалась тренировка навигаторам и пушкарям на новых башнях. В башни посадил подготавливаемых Семеном снайперов — пусть тренируются в реальных условиях. Сам Семен заявил, что, и он такое развлечение не пропустит. Одним словом — как сельдей в бочке. Сюда бы еще сводное капральство наших музыкантов, которых фон Памбург собирался взять на полном серьезе, и спать будем в четыре смены.

Вот и утрясали в процессе обкатки людей на борту, словно разравнивали встряхиванием горку гороха, не поместившуюся в горшок. Люди пристраивались, вживаясь в тесноту, личным вещам находилось место. На переборках появились маленькие, еще дедами намоленные иконки, по трюму поплыл забытый аромат сохнущей одежды, пропитанной солью и потом. Флот выходил из зимней спячки и встряхивался, вспоминая, что русский флот, это звучит гордо, пахнет сильно, бьет больно и бегает быстро.

Обкатка — этим словом все сказано. Совершенно рутинная операция, это как попрыгать под рюкзаком перед выходом на маршрут, проверяя, как все лежит, и унесешь ли вообще все то, что туда напихал. Еще надо не забывать говорить себе мантру — «Медведей в этом лесу уже два года не видели, а байки про пропавшие группы это байки и есть».

Вот и флот, создавал себе настроение и проверял матчасть.

Настроение лично у меня поднималось как на дрожжах. Возможно компенсируя некоторый спад настроения гоняемых мной навигаторов. Над ними вел особое шефство и сил в них вбухал даже больше чем в будущих механиков флота. Теперь настала пора надкусить эти недожаренные пирожки.

Погода благоприятствовала — была условно хорошей. То есть — небесные ориентиры и горизонт периодически можно разглядеть, а соленая морось, срывающаяся с волн, которые передавали свое недовольство палубе, стремясь выбить секстант из рук — только закрепляла навыки навигации. Вот и крепили, когда умудрялись эти навыки обнаружить.

Каюсь — частично этот вакуум был моей виной. Но у меня есть смягчающие обстоятельства — как яхтсмен был продуктом своего времени. Мог пользоваться несколькими моделями карт-плоттеров, почти всеми типами спутниковых навигаторов, без особых проблем вел навигацию по радио пеленгам на известные радиостанции, место которых нанесено на карты. Компас, лаг, счисление — все это уже мелочи. Если честно — больше ничего в походах было ненужно.

А вот теперь на мне висят два десятка яблочек, которые на слово спутник только перекрестятся, особенно если рассказать где это летает. Хорошо еще, что верят про форму земли — у нас этой теме много занятий посвящено было. Хотя, глядя в остекленевшие глаза навигаторов на занятиях — зарождалось сомнение, что небесная механика нам по силам. А что там сложного? Ну, подумаешь, Земля крутиться вокруг своей оси с наклоном, а потом еще вокруг солнца по орбите наклоненной, и солнце прет неизвестно куда, но достаточно быстро, чтоб мои знания об астрономии начали давать ошибки.

Что тут сложного? Бежит по улице малыш, крутит над головой веревку с булдыганом под названием «земля». Крутит не параллельно земле, по которой бежит, а с наклоном вращения вперед. Даже продемонстрировал.

Добавим чуток фантазии — булдыган на веревке также вращается, но уже вокруг своей оси — успевая сделать 365 оборотов пока парень один раз веревку с булдыганом вокруг себя проворачивает. Представили? Нус, тогда немножко усложним — вокруг булдыгана вьется маленькая круглая бусина Луны — вызывая на булдыгане приливы, отливы и портя жизнь навигаторам.

Малышу-солнцу скучно крутить один камень, он уже миллиарды лет этим занимается — вот малыш крутит несколько булыжников разом, да еще и с разной скоростью. И все это происходит под россыпью небесных огней. Которые видятся микробам, обитающим на булдыгане, вращающимся калейдоскопом.

Представили? А теперь самое неприятное — вам, господа курсанты, предстоит быть поводырями этих самых микробов, пытающихся перебороть приливы и шторма. Вам выпала честь научиться одним взглядом на небесный калейдоскоп указывать место на поверхности булдыгана, куда занесли вас превратности путешествия. А в идеале — довести наши корабли, куда будет надо по оптимальному маршруту и без видимости берегов.

Впечатлились? По глазам вижу, что проняло. Тогда добавлю, что ошибка навигатора на десяток километров — это опасно, на полсотни — уже смертельно опасно, особенно рядом с берегами. А полсотни километров это ошибка астрономических замеров всего в половину градуса. Дрогнувшая при замерах рука может и большую погрешность дать.

Ну что? Кто теперь хочет уйти из навигаторов в простые матросы? Размечтались! Тут и так самых сметливых собрали! Либо из вас получатся навигаторы — либо из нас утопленники. Третьего, увы, не дано.

Вот так и начинались наши навигационные курсы. Давно. Особенно если мне считать год за три и еще плюс северные коэффициенты.

Навигация этого времени еще шаманила вокруг астролябий и ошибалась порой на сотни километров — в результате чего ходить корабли предпочитали каботажно — вдоль берега. Вот только у меня планы были гораздо шире. И навигаторов натаскивал жестко. Они мне не только на море нужны, но и на земле, для картографирования, в том числе прокладки Суэца.

Несколько месяцев готовили навигационные приборы. Вот, например секстант — его еще не изобрели, хотя Ньютон уже озвучил принцип. Обошелся, кстати, без моих подсказок. На самом деле принцип прост как циркуль — надо замерить угол между горизонтом и солнцем или звездой. Можно, конечно и циркулем — нацелив одну ножку на горизонт, а вторую на солнце. Более того — так иногда и делали. Вот только ошибка в один градус равна ошибке в сотню километров. Надо прибор поточнее. Вот и выкрутились двумя зеркалами — сквозь первое, неподвижное, смотрят на горизонт, а второе, подвижное, поворачивают так, чтоб солнце или звезда отразилась в первом зеркале и совместилась с видимым горизонтом. Угол, на который повернуто подвижное зеркало, чтоб отражение светила наложилось на горизонт — и будет искомым углом.

На секстант идеально подошли детали от нашего дальномера совмещения — оба зеркала и окуляр. А вот дальше был долгий процесс юстировки и градуировки. И все равно секстанты получились слегка разные и на каждый делали таблички инструментальных поправок.

Секстант это еще полбеды — измерения, полученные с него, надо правильно пересчитать. Например — замеряем угол между видимым горизонтом и солнцем. Но земля то круглая, и мы видим тот горизонт, который на самом деле ниже уровня истинного горизонта. Разница в доли градуса — но каждая такая доля может дать ошибку несколько километров. И чем выше поднимается наблюдатель над поверхностью — тем больше ошибка. Замеры с уровня воды и с верхушки мачты дадут существенную ошибку в определении координат, если не вносить поправки.

И это еще не все. Если палку опустить наполовину в воду увидим, как погруженная часть палки изогнулась — это результат преломления лучей света водой. Вот и с атмосферой та же история. Солнце, как и звезды, находиться не там, где мы их видим, а рядышком, преломленные атмосферой. И в зависимости от угла видимости это преломление различается. Да и само солнце не точка на небе, а кружочек, и нам нужен строго его центр.

Все? Неа. До самого сложного не дошли. Проекция солнца по поверхности земли чертит не ровную линию, а сложную синусоиду, что неудивительно, вспоминая, про разные наклоны осей планет, осей орбит, да еще и вращения.

Простому смертному, без компьютера, рассчитать эти загульные зигзаги — совершенно нереально. Навигаторы этого и не делают. Есть у них ключевая фраза — «А теперь открываем «морской астрономический ежегодник' в котором перечислены положения солнца, луны, планет и звезд в каждую секунду каждого дня, поправки в зависимости от дня и примерного положения и … «. Мдя. Этот толстенный талмуд таблиц — библия навигаторов. Вот только на малых лодках, в том числе и моей, места для них обычно не находят, все больше полагаясь на технику.

Сразу возникает вопрос — как же мы, маломерщики, так рискуем с навигацией, выходя в море. Мол, еще хвалились, что все предусматриваем и по два раза везде подстраховываемся. Ведь никто не поверит, что шкипера малых лодок заучивают таблицы на память. Кстати, напрасно — есть и такие.

Для остальных существует лазейка, называемая аварийной навигацией.

Надо запомнить три фразы — «В день святого Валентина, солнце, как девушка опаздывает на 14 минут, а через три месяца после этого уже торопиться на 4 минуты», «На Хеллоуин солнце торопиться закончить дела, и приходит раньше на 16 минут, зато за три месяца до этого ленится и опаздывает на 6 минут», «На этих четырех датах солнце держит указанное время в течение плюс-минус двух недель».

Потом эти заученные мнемонические фразы переводят в даты и временные поправки, по которым строят ломаную синусоиду, проходящую через все даты года. Вот и получаем графическую таблицу поправок. Довольно точную, кстати. Добавим сюда поиск поправок на высоту наблюдателя, на рефракцию, на инструментальные погрешности, а особенно на кривые ручки — и станет понятно, чего мы так долго возились с обучением.

К сожалению — секстант это малая часть дела. Замерив высоту солнца в полдень, с учетом всех поправок, имеем только одну координату — широту.

Можно ее и по звездам вычислить, прицеливаясь на полярную звезду все тем же секстантом. Северному полушарию с полярной звездой повезло — она находиться почти точно на оси северного полюса, отстоя от нее на каких-то полградуса. И искать ее легко — опираясь на ковш Большой медведицы. Это все знают. Наверное, кроме моих курсантов-оболтусов. Шкипера поморов на них нет.

Удобна полярная звезда для внесения поправок в магнитные компасы. Да-да, магнитным компасам свойственны ошибки, причем весьма значительные. Мало того, что магнитные полюса не совпадают с географическими — так еще и всякие залежи руд и неоднородности магмы вносят искажения. На современных мне морских картах в обязательном порядке писали поправки к магнитным компасам, которые надо добавлять или вычитать из показаний прибора в каждом конкретном месте, чтоб получить истинное направление на север. Тут у нас этих карт нет. Вообще ничего нет. Даже злость берет. Вот и приходится каждую ясную ночь заставлять навигаторов брать пеленги на полярную звезду и записывать поправки к компасу. Занося их и на карты, которые они же составляли. Муторная работа.

А в южном полушарии все еще сложнее. Там нет звезды рядом с южным полюсом, и прицеливание на эту виртуальную точку вообще напоминает эквилибристику. Ближайшее к южному полюсу созвездие — Южный Крест, четыре звездочки, горящие на концах вымышленного креста. Вертикальный отрезок этого креста и смотрит примерно на ось южного полюса. Если отложить от креста вниз пять его высот, то уткнемся в черноту пространства, где и будет точка южного полюса. Порой даже трафареты делают, чтоб точнее прицелится. Хотя точность все равно никакая. Не повезло южанам. Может поэтому мореплаванье в северном полушарие развивалось интенсивнее, чем в южном. И все крупные морские державы свой путь начинали именно в северном полушарии, под светом полярной звезды.

Так или иначе, широту считать научились. Осталась вторая координата — долгота, чтоб точно вычислить свое место в море. Кстати, как шутили мои учителя — широта — это насколько широко надо развести ножки циркуля или наклонить зеркало секстанта чтоб замерить высоту полярной звезды, или солнца. А долгота — это как долго надо идти до того места, где произвел замеры широты. Очень близкая аналогия. Так что, долготу замеряем часами. И вот тут самый серьезный затык. Технический. Часы для измерений должны быть очень точными. Неточность хода часов на 4 минуты это ошибка по долготе до 100 километров. А главное — часы должны держать эту точность в течение нескольких месяцев минимум, невзирая на перепады температуры, влажности и давления. Про качку не упоминаю — такие часы обычно в карданных подвесах держали, холили и лелеяли. Часы, которые делал завод, за месяц могли запросто уйти на час в любую сторону. Для навигации они не годились. Об этой проблеме знал давно, после первых же экспериментов. Соответственно озадачил часовщиков сделать хоть пару тройку элитных механизмов. Два года их экспериментов и страшное количество потраченных денег дали опытные образцы морского хронометра с точностью хода до 6 минут в месяц. Точнее не получалось. Шедевр, изготовленный ювелирами своего дела. По цене золотого слитка.

И работать с ним нужно было, чуть ли не в перчатках. Заводить строго в одно и то же время, на одинаковое число оборотов заводного ключа, не трясти и ни в коем случае не ронять. Целый ларец-компенсатор для него сделали, с амортизаторами и карданом. Впрочем, и современные мне механические хронометры требуют не менее бережного отношения. Курсантам просто сказал, сколько стоят эти часики и сколько жизней им придется расплачиваться, если они их сломают. Все очень доходчиво.

Теперь курсанты, засекая время, даже дышать старались в сторону. Разница в засеченном времени зенита солнца со временем зенита в известной точке и будет приростом долготы от этой точки. Тут помогли мои карты, на которых имелись точные координаты Архангельска, да и всего побережья Белого моря. Так что, оперлись на гринвичский меридиан. Вот англичане удивятся. Но мне так было проще использовать известные по моим картам точки привязки. Точнее их в этом времени нет ничего. Еще хорошо, что все компрометирующие надписи давно с карт срезал, как, впрочем, со всего своего снаряжения.

Хотя и мои карты врут. На три сотни лет врут, и требуют поправок.

Вообще, жизнь навигатора протекает под лозунгом — «Все врут».

Карты врут, так как земля имеет форму геоида чем-то близкого к приплюснутой сфере — а рисунок со сферы можно перенести на плоский лист только с искажениями, разворачивая сферу дольками меридианов и растягивая эти овальные дольки до прямоугольных полосок, как завещал нам Меркатор.

Секстант врет, потому как земля круглая, горизонт не там, где мы его видим, положения солнца и звезд искажены рефракцией атмосферы. Сами светила выплясывают на своде сложные танцы под музыку зубодробильной небесной механики.

Часы врут, даже если за их стоимость можно купить небольшой корабль. Да еще так непредсказуемо врут, что подобрать к ним поправки нереально.

Компас врет, и чем ближе к полюсам, тем больше. Причем, на каждом десятке пройденных километров он может врать по-своему, и эти поправки надо просто вычислять, сразу занося на карты. Да еще и ошибки самого компаса, как прибора. Положи рядом с ним кусок железа и будет компас врать искренне и несусветно. А ведь на корабле порой полный трюм железа может быть, не говоря уже про возможный железный корпус. Эти ошибки надо юстировать заранее. И все равно, приходиться составлять таблицы поправок — насколько компас врет на каждом курсе просто из-за вредности своего характера или характера груза.

Лаг, которым измеряют скорость судна — врет порой совершенно безбожно, особенно намотав на лопасти измерителя тончайшие нити водорослей. А даже если лаг и чист, он все равно врет, так как судно, особенно парусное, всегда идет по курсу слегка боком, со сносом. Вновь поправки — на ветер, плотность воды, течения.

Штурманская линейка врет — просто не сделать очень мелких делений, их видно не будет, вот и приходится гадать. Особенно когда угольный навигационный карандаш оставляет острием на мелкомасштабной карте точку, закрывающую площадь в десяток квадратных километров. И если штурман, ткнув в эту точку, скажет — «Капитан, мы где-то тут» — и это действительно так — то это отличный штурман, просто экстракласса. Обычно штурмана рисуют треугольники вероятностей, закрывающие сотню квадратных километров, и с сомнением говорят — «Капитан, наверное, мы где-то здесь». И это хорошие штурмана, так как плохие штурмана просто тыкают в карту, даже не особо приглядываясь, и заявляют — «Капитан, мы в этом районе».

Но штурмана врут, как и их приборы. Все, что они могут — твердой рукой снять показания со своих устройств, содержащихся в идеальном порядке, приложить массу сил, избегая неточностей даже в доли градусов, зарыться с головой в таблицы поправок и коэффициентов — вычислять, вычислять и снова вычислять, перепроверяя и сравнивая расчеты астрономические со счислениями хода по лагу, часам и компасу. В результате получить точку размером с озеро Ильмень. После чего взяться вновь за свои инструменты и делать новые измерения, а потом вновь расчеты. И так несколько раз в день. Адов труд, с ценой ошибки — чистилище.

На кораблях для штурманов отводят отдельную каюту — штурманскую рубку. Рядом с ней матросы на цыпочках ходят — никто из слепых не станет отвлекать поводыря от дороги.

И вот эту ответственность вывалил на плечи молодых, всего то год натаскиваемых, ребят.

Цейтнот. Думал у меня еще пара лет в запасе есть. Оставалось крепче сжать зубы и твердить про себя — «Кто кроме нас? Так как мы делаем — никто в этом мире не умеет!».

Но и мы умели еще плохо.

Обкатка эскадры сбивала пену с волн, спесь с капитанов, и меня с катушек. Постоянно преследовало чувство, что опаздываю. Непонятно куда и зачем. Пытался заглушить это чувство, влезая во все дела, поторапливая, но требуя качества. Точнее — сам бегал и всех торопил, а Памбург требовал качества. Неплохо мы друг друга дополнили.

А нас дополнили команды эскадры. Штурмана врали по-черному. Канониры мазали по-белому, попадая вместо сброшенных плотиков исключительно в молоко. Полуторные команды матросов самозабвенно форсировали паруса, не обращая внимания на потрескивания рангоута под порывами ветра. Было даже весло. Эдакое настроение — «на коня да шашкой помахать». Застоялись.

Лихо нарезали круги по Белому морю. Штурмана составляли карту побережья. Смешили меня до колик. Ладно еще, что их карты не совпадали друг с другом и с моей картой. Так они еще на каждом круге рисовали новый вид побережья, порой сильно отличный от их предыдущих эскизов. Вот каким многоликим оказалось наше море. Хотя, к их чести, карты постепенно становились похожими на истину. Пристрелялись.

Канониры тоже пристрелялись. Мать их. Первое ЧП по северному флоту. Нелепый рикошет об воду снаряда при стрельбах. Рикошеты у нас и раньше случались, но так, чтоб с изменением направления градусов на сорок, да еще, чтоб снаряд догнал лениво идущий впереди апостол — первый раз. Хорошо, что не шимозой палили.

Поковыляли в Архангельск. Очень уж неудачно попали. Прямо в корму, под руль. Канониры тут не виноваты, целиком мой косяк. Но, так как вице-адмиралом флота был Памбург — выговор сделал ему. Не делать же строгий выговор самому себе.

Задержались на три дня в гостях у соломбальской верфи, устраняя недостатки организации учений. Под это стечение обстоятельств купцы еще «маленько» догрузили апостолов.

Описывать весь этот рабочий бардак хочется совершенно непечатными фразами, а потому ограничусь констатацией итога — к 18 мая эскадра полностью пришла в себя и привела в порядок корабли. Такой долгий срок, возможно, объясняется моими повышенными требованиями к флоту и дотошным исполнением этих требований вице-адмиралом. Зато во второй половине мая у меня появилась спокойная уверенность — мы справимся. И эскадра взяла курс на северо-восток, к горлу.

Шли двумя колоннами кильватерного строя, правым галсом, прямо на зимний берег горла. Апостолов поставил под ветер, наши паруса им все равно ничего не закрывают, а тяжелые корабли стоит держать ниже по ветру, во избежание, так сказать.

Выбирались из горла медленно и тяжело. Апостолы перегрузили даже больше, чем мы поиздевались над фрегатами. Надо было пять апостолов брать, ведь был же свободный! Но обратно возвращаться плохая примета. А у моряков с приметами строго.

Вот все знают, что показывать пальцем на кого-либо нехорошо и некультурно. Но за этот жест, направленный на корабль моряки могли и живота лишить. Дело в том, что изотерика родилась вместе с человеком, вот и привязали, в незапамятные времена, указательный палец к Юпитеру.

Стоит заметить, что это древнеримское божество добротой не отличалось, зато метало громы и молнии во всякого непонравившегося. Указывая на что-либо пальцем, связанным с суровым богом, считалось, что привлекаешь внимание божества к объекту. А уж показывая на корабль, это вообще почти гарантированный способ привлечь внимание бога к игрушке штормов и волн. Даже в мои дни показывать на корабль пальцем было чревато неприятностями с командой. Связываться в море с Юпитером — дураков нет. Даже если никто не верит в богов.

К слову сказать, большой палец посвящен Марсу, богу войны, хоть поначалу этот бог и отвечал в пантеоне за плодородие. Соответственно, жест с оттопыриванием большого пальца означал что-то типа — «Ну ты просто бог войны!». И относился поначалу только к ратным делам, постепенно переползая в дела бытовые. Упомяну еще про мизинец, посвященный богу Меркурию, символизировавшему азарт, изощренный ум, страсть к тонким интригам — продемонстрированный вам жест с мизинцем воспринимайте как тонкую похвалу вашему уму и изворотливости.

Совмещая в жесте несколько пальцев — можно сказать очень многое, например всем известная «коза» из указательного пальца и мизинца говорит примерно следующее — «Чтоб тебя молнией поразило и громом прихлопнуло изворотливая ты и хитрая бестия». Ну, или нечто похожее.

Про средний палец говорить можно долго, но это не по теме, все же речь пока о приметах, а не о путях, на которые посылают.

К чему еще моряки на кораблях относятся неоднозначно? К свисту!

Тут замешены все те же древние боги. Они вообще много где напакостить успели. Был у Посейдона, бога морей, сынок Тритон, работающий горнистом при армии волн и ветра. Куда Тритон свистит, туда воинство морское и идет в атаку. Чем дольше свистит, тем сильнее ветер и волны.

Люди не преминули взять на себя, тихонечко, так сказать, из-под полы, часть божьего промысла. У капитанов кораблей в специальных ритуальных сундучках хранились раковины, которыми они в штиль пытались вызвать ветер нужного направления. Однако, дозволялось это только капитану, как первому после бога на судне. Бесконтрольный свист на палубе приравнивался к призыву ветров с разных направлений, что закономерно должно было привести к шторму. Таких свистунов порой выбрасывали за борт, на правеж к Посейдону. А в мое время просто смотрели очень косо и недобро.

Вокруг штиля и ветра крутится масса иных суеверий и примет. Например, для вызова ветра нужно было чесать мачту, с той стороны, откуда нужен ветер — почему так — кануло во тьме веков, но мачту старательно чешут все яхтсмены моего времени, даже, бывает, помогает.

Еще для вызова ветра бултыхали шваброй в воде, волну разгоняли и ветер приманивали. А с появлением ветра — швабру прятали в трюм, и лишний раз не светили. Все приборки в море рекомендовались только в безветрие или маловетрие, что для кораблей той эпохи считалось штилем.

Поморы в безветрие еще практиковали заговаривать ветры, делая засечки на специальной «заговорной» ветке, которую кормчий потом бросал через голову в море, говоря ласковые слова супруге нужного ветра, и ругая супругу ветра противного. Вот так вот! Не с самими ветрами договаривались, а с их женами. Говорит о менталитете.

О приметах часами рассказывать можно. Как и о традициях. Золотая серьга в ухе — значит, моряк прошел через мыс Горн. Татуировки на удачу — их даже на поморах видел. Самые распространенные татуировки — якорь как символ моря, подкова и четырехлистный клевер, понятно к чему. Еще накалывали символ веры. Как это не утилитарно звучит, но чтоб было понятно, по какой религии хоронить найденного в море утопленника.

Хоронить в море считалось все же менее достойным, чем на земле. Говорили даже, что души моряков похороненных в море, не находили себе пристанища и вселялись в чаек, стонущих над судьбой. Посему, целиться, а тем более убить чайку считалось плохой приметой. Ну да мы не о гордой, белой птице, пристрастившейся в будущем к помойкам, а о символе веры. Особо ушлые матросы накалывали себе символ веры на спине. Считалось, что боцман, назначив порку за проступки, будет не так зверствовать кнутом — все же хлестать знак веры нигде не принято.

С боцманом много примет связано — так как большая часть инвентаря на корабле, это боцманское хозяйство. К примеру, садиться или ставить ноги на кнехт, считается «сесть на голову боцмана». Опираться руками на планширь было неприлично по той же причине — «… что ты боцмана щупаешь…» — на планширь облокачивались локтями или запястьями. Хотя, с планширем примета не особо прижилась.

Вот и стоял на баке Ястреба, по прошествии недельного перехода, опершись локтями на наветренный борт, подставив горящее лицо ветру и пытаясь разглядеть, что нас ждет впереди.

Ходовая неделя прошла спокойно, команды сбросили на обкатке пар и вошли в деловое русло. Погода стояла прекрасная — резкий порывистый ветер второй половины дня, которому наша эскадра низко кланялась мачтами, стихал под вечер до умеренного, и к утру засыпал, натягивая на себя одеяло туманов. Команда жила по воле ветра — засыпая вместе с ним, лениво прогуливаясь по палубе вечерами и резво растрясая обильный обед, носясь по воющим вантам в период самого игривого настроения погоды. Идиллия. Как давно мечтал об этом. Море вымывало накопившийся в душе шлак, восстанавливая целостную картину мира. Пусть эти политики делают что хотят, не дано мне быть атлантом и удержать все беды над Россией.

Впереди клубилась серая хмарь неопределенности. Впереди была Норвегия, а за кормой таял Кольский залив, сливаясь с береговой линией и ставя точку на первой тысяче километров пройденного пути. Впереди была Мечта, а за ней следовала Работа. Вот и ощущал в щемящей радости встречи с природой, грусть от неизбежной бойни. Могу обманывать себя как угодно, и убеждать, что мы просто помашем флагами в Балтийском море. Свои корабли постараюсь вернуть все. А вот на счет шведских, таких иллюзий не строил. А ведь там тоже люди. Надеюсь, они фаталисты как все христиане.

Рядом у борта встал фон Памбург, мы с ним теперь часто стояли молча на баке. А порой и не молча. Чем-то мне нравился этот кандидат в вице-адмиралы. Может своей нахрапистостью, а может пунктуальностью, которой у меня отродясь не было. Но наши отношения постепенно становились ровнее, хотя вряд ли когда-либо станут дружескими.

— Адмирал, до Вердё две склянки. Будут ли изменения в планах?

Русский язык голландца стал не просто разборчив, но где-то даже витиеват.

— Нет, Питер, все по плану. Апостолы на рейд — мы на ученья. Купцы просили два дня, для заключения новых договоров, в связи с тем, что торговлю поправляет война — дадим им это время.

Вице-адмирал откозырял, и сделал вид, что у него еще полно работы на маленьком острове по имени корабль.

Традиция отдания чести, привычным для меня способом, постепенно приживалась. Как и много других традиций, истоков которых не помнил сам, исполняя их на автомате. С той же рындой получилось неосознанно, даже не задумывался, используют колокол, чтоб отбивать на судне время, или нет. Раз в пол часа на судне должна бить рында, и точка. Это как не наступать на порог или комингс, входя в помещение — въедается до подкорки.

Вердё как был дырой, так ей и остался. Все те же шатры каманчей и дружественная звезда земляной насыпи пушечной батареи. Меновая торговля и запах рыбы как довлеющая достопримечательность. Совершенно непонятно, о чем тут собираются договариваться купцы, но то их дело. Наше дело — разделиться на две пары, фрегат плюс клипер, и два дня играть в пятнашки вокруг россыпи островов. Три холостых выстрела считаем за попадание с дистанции менее 500 метров. Ястреб против Сокола. Адмирал против вице-адмирала. Было интересно. Мы оба не знали акваторию и осторожничали. Но наша пара пере осторожничала вице-адмиральскую.

Рано утром провели тренировку пловцов. Можно сказать, принимали экзамен. Условия максимально близкие к боевым — пловцы атакуют суда входящие на рейд. Причем, усложняя им жизнь — разрешил пользоваться только стропорезом — есть у них на вооружении такой нож, из сетей выпутываться. У него особенность — вместо острия нож загибается крюком с режущими кромками. Но его можно использовать и по иному — вгоняя крюк в борт проходящего мимо судна. Тут нужна практика, чтоб руку из плеча не выбило и чтоб не плеснуть громко у борта. Вот и тренировались до обеда, гоняя два фрегата по рейду среди россыпи незаметных черных точек макушек пловцов, похожих на стадо моржей в море. Экзамен не принял. Как не принял и экзамена по тактике у вице-адмирала. Двоечники.

Разбор полетов с Питером делали покинув Вердё, и продолжив поход.

Кто сказал, что нельзя стрелять ночью? Это при зарождающихся белых ночах? … Питер, используй сначала любое преимущество, даваемое погодой, местностью, или временем года. Затем используй преимущества своих судов. И только в третью очередь используй мужество и стойкость своих матросов. От простого к сложному, от глобального к мелкому и вот в этих мелких деталях прячется удача… Сколько ты выпустил условных снарядов?… Неверно, ты выпустил ровно 34 снаряда — рекомендую впредь интересоваться, сколько и чем стреляли не только твои корабли, но и корабли противника. Это те самые мелкие детали, из которых складывается победа… или поражение. Война не сильно отличается от карточной игры, все ухватки картежника подходят адмиралу. В том числе и помнить, какие карты вышли … Так вот, ты отстрелял 34 выстрела, причем, 21 выстрел сделал с Сокола, где был поднят твой флаг… Ну-ка, скажи мне, что это означает?… Нет, Питер, не обижайся, но если флагманский корабль стреляет в 2 раза больше остальных, это говорит, что его командир слишком горяч и торопит канониров стрелять, не столько, будучи уверенным в попаданиях, сколько просто надеясь на них. А у нас снарядов мало.

Теперь еще раз, вытаскивай карты, которые наши навигаторы рисовали — давай вновь изобразим баталию, и как получилась конфузя. Теперь ты играешь за меня, а моя задача, не повторять твои ошибки — у нас еще больше суток до Тромсё, успеем разобрать все варианты. А там проведем ученья вновь. И будем еще неделю сидеть над картами до Бергена. Кстати, если наши навигаторы и залив Тромсё изобразят так же безобразно как окрестности Вердё — буду наказывать. Имей в виду, в первую очередь их, потом и тебя, коль ты их художества принимаешь не проверив. А пока давай начинать потеху на бумаге от печки, то есть от рейда. Времени не так уж много.

Погода продолжала баловать. Ленивые двухметровые волны катили с севера, ненавязчиво подталкивая эскадру на величественные скалы берегов, на которых и разбиться то будет не стыдно. Но с этим мы решили пока повременить. Тем более, чтоб избегнуть этой участи достаточно было не верить нашим навигаторам. Так как, по их мнению, мы уже давно бороздим не воды, а земли Норвегии. Хоть и недалеко от берега. Прогрессируют ребята. Обещал им, что скоро пойдем вне видимости берегов, и буду принимать экзамены уже у них. Порадовался на их зеленоватые лица и добил обещанием, что эскадра пойдет по проложенному ими маршруту, а себя велю запереть в трюме, и вытащить только когда напоремся на камни.

И вовсе адмирал не злой. Просто ему нарисованные карты сильно не понравились. А если и следующие карты не понравятся — курс будете прокладывать без секстантов, часов и компасов, вспоминая, чему учил в разделе аварийной навигации.

Забегали. Вот могут же! Просто стимул нужен.

В Тромсё задержались уже на четыре дня. Купцы, договоры, маневры.

Экзамен у пловцов условно принял. Именно там ввел на флот классы. Матрос третьего класса, пловец второго, канонир — снайпер. Долго объяснял Питеру зачем эти сложности и какие работы, каким классам будем поручать, чтоб быть уверенным в результатах. Например, нашим пловцам третьего класса можно поручить только сплавать к норвегам за аквавитой, а вот на редкие вкрапления второго класса можно взвалить нечто более значимое — скрытно выкрасть к аквавите закуску.

Идея Питеру понравилась, он немедленно созвал совещание капитанов и боцманов — озадачивать их сортировкой команд по классам, и соответственно по жалованью.

Даже задержали начало маневров, зря, наверное, так как на залив легли глубокие тени, в которых стало не разглядеть торчащих из воды неприятностей.

В итоге делали мелкий ремонт фрегату, неудачно сманеврировавшему у камней, а потом был понедельник, он, как известно, день тяжелый, и выходить в море в понедельник нельзя. Традиция. Мы и не вышли, устроил юнгам экскурсию.

Ходили по городку и осматривали достопримечательности — толпа, растянувшаяся змеей парочек — маленький любопытный юнга и большой дядя абордажник, чуть ли не за ручку выгуливающий надежду и опору российского будущего, другой рукой прижимающий к боку Дар для любого, кто это будущее задумает обидеть.

Может, конечно, перестраховываюсь, но моя паранойя после Москвы вышла из спячки и теперь не давала спокойно жить. Странно на меня столица действует.

В кафедральный собор нас не пустили. Не очень то и хотелось. Откланялись. Сначала собору, потом городу, а потом и бухте.

Дорогу до Бергена можно охарактеризовать как ухабистую. Море стало неспокойным, волна разошлась метров до четырех. Создавалось впечатление, что волнам самим страшно в море, и они пытаются залезть к нам на палубу, радостно прокатываясь по ней и норовя отыскать щелочку, чтоб спрятаться в теплый трюм, где красочно тошнило юнг.

Ничего, пусть привыкают. Зато все металлические части блестели, как зеркала, а якорем можно было пускать солнечных зайчиков — ждали только солнца. Очень ждали. Слушая мерные удары волн, свист ветра и шипение воды, стекающей через клюзы.

Отвлекал юнг разговорами. Рассказывал им истории, в большинстве выдранные из книг Колса. Дошел даже до сказок, изящно переложив оригиналы на морскую тематику. Так у меня маленькая яхточка несла послание в дружественный порт, а злой серый фрегат охотился на нее и подстраивал ловушки. Получилось весьма интересно. Не ожидал. Особенно красочно описывал, как пара линкоров потрошила серый фрегат и доставала из него взятые на абордаж команды яхточки и порта. Мысленно удивлялся вместительности фрегата — но так было в оригинале. Юнги вместительности не удивлялись — раз заглотал пару тысяч, значит так и надо. Хмыкнул, надо развивать в поросли критический взгляд — и перешел к разбору тактических ошибок фрегата и несоответствию конструкции, поставленным задачам — стало еще интереснее. Оказывается сказка — очень поучительная штука.

Море уже давно бросило штурмовать наши борта, снизив планку шкалы с 5 до 4х баллов. Теперь волнам уже не хватало роста, чтоб залезть к нам на палубы и они просто наотмашь били нас в правую скулу. Мы не отвечали, но и вторую скулу под удар не подставляли — у моря свои игры, у нас свои.

В Бергене лил дождь. Вечный. Тяжело вздохнул, опять забыл изобрести зонтики. Дал разрешения на увольнительные по флоту. Мы тут надолго. Теперь Берген будет основной перевалочной базой наших купцов, и многие из них немедленно бросились в город заниматься наймом жилья, пока цены не взлетели. Что с них взять … купцы. Мне, на их месте было бы комфортнее на апостоле. Но хорошо, что у каждого в жизни свое место, а то, как бы мы на одно место все вместе уселись бы? Выходит — здорово, что мы все разные. Вот адмирал эскадры лазает по окрестным горам, таская за собой изрядную толпу народа, вице-адмирал играет в кораблики на разложенной склейке, пушкари вообще собрались всеми свободными сменами на апостоле — у них там полуфинал флотского соревнования по «дартсу при качке», который адмирал открыл еще при выходе флота из Холмогор. Все при деле. А если кто дела себе не находит, то для таких мазохистов есть боцманы.

Дни, проведенные в Бергене, дали многое. Экипажи отдохнули перед финишным рывком, а командиры собрали много слухов разной степени точности. Сводя информацию воедино, получаем примерно следующую картину.

Король датский Фредерик IV уже в канун марта вторгся в герцогство Шлезвиг? Голштейн и в апреле осадил город Тённинг, расположенный в устье реки Эйдер; но город этот был освобожден подошедшими из Бремена шведами. Теперь там осадное сидение.

Король польский Август в феврале вторгся в Лифляндию, и осадил Ригу. Про эту осаду вообще анекдоты рассказывают — лишний раз убеждаюсь, что тут все как на ладони и нужно быть очень осторожным в словах. А с осадой Риги получилось действительно смешно — план был, судя по концентрации на границах конницы, провести мгновенное вторжение и взять наскоком Ригу, разомлевшую от долгого мира. Да только во время вторжения, главнокомандующему армии, генералу Флемингу, понравилась знатная полячка, и он бросил армию на генерала Пайкуля, отбыв в Саксонию на свадебные торжества. Любовь" с. Нерешительный Пайкуль топтался у границ Лифляндии так долго и так громко, что рижский генерал-губернатор Дальберг не торопясь и очень тщательно подготовил город к осаде — закономерно показав подошедшим под стены Риги саксонцам очень неприличный жест. Теперь и там наметилось долгое осадное сидение.

Не устаю удивляться прихотливым изгибам мысли аристократов.

Всю прошедшую зиму Дания в авральном режиме готовила свой флот, даже несколько тысяч человек наняли в команды кораблей, в том числе и отсюда, из Бергена.

В мае датская эскадра, составом более чем в два десятка линкоров и примерно стольких же кораблей сопровождения — вышла в море под управлением молодого графа Гелденлеве, принявшего эскадру после смерти почтенного генерал-адмирала Иенса Юэля. Еще около десятка линкоров присоединяться к эскадре позже. И это, собственно говоря, все, что есть у Дании.

Взгрустнулось. Потому как король шведский Карл, готовил к выходу в море эскадру из четырех десятков линкоров, под командой генерал-адмирал графа Ганса Вахмейстера. А по Северному морю, в направлении пролива Скагеррак, не торопясь, накатывала англо-голландская эскадра примерно из пяти десятков вымпелов, из которых более двух десятков были линкорами. Командовали союзными эскадрами адмиралы Джордж Рук и Филип ван Альмонд, по слухам, самый опасный тактик во всей этой связке, к счастью, загнанный на вторые роли своим нидерландским происхождением.

И вот в эту кашу мне предлагали лезть, помахивая российским флагом? С четырьмя деревянными кораблями? Против трехдечных стопушечных линкоров? В узости Скагеррака и Зунда? Эээээ… Где у них тут таблетки от глупости? Дайте две, нет, даже четыре — мне еще неделя хода до Копенгагена, двух может не хватить.

Эскадра снималась с рейда Бергена 21 июня 1700 года. Сосредоточенно и целенаправленно. Расклад сил довел до всех, и все прониклись. Шуточек поубавилось, но и нервной дрожи было незаметно. Эскадра оставляла апостолов в Бергене, и двумя парами, фрегатов и клиперов уходила на Копенгаген — там нас ждала Работа. И ничего страшного, что моря чуть более загрязнены судами противников, чем мы рассчитывали — просто невозможное потребует от нас чуть больше времени. «Не съедим, так хоть понадкусываем».

На выходе из пролива выглянул редчайший гость Бергена — солнце. Мир вокруг оделся разноцветьем радуг, и суровые горы стали из серых — красно-золотыми, с зелеными кантами растительности. Небо стремительно очищалось, отставшие от основного облака тучки неслись по небу, пытаясь догнать ушедших вперед. Паруса хлопали под прихотливыми изгибами ветра, сбрасывая пропитавшую их водяную пыль на высыпавших из трюмов матросов.

Морские Боги желали нам доброго пути. Что ж, намек понял. Авансы отработаю. Но и вы там, в небесной канцелярии потрудитесь для нас над ветром. Желательно галфиндом. Ради такого дела даже палочек заговоренных настругаю.

Эскадра, набирая скорость, шла к месту сбора более сотни судов потенциального противника и менее пяти десятков судов непроверенного союзника. Вчетвером. Адмирал заглатывал горстями таблетки от глупости, но они не помогали.

Вернуться назад не позволяли политические соображения. Самое простое и короткое — «Петр не простит». Со следствием — что накроются мои наработки в стране бронзовым и очень тяжелым Тазом.

Выход из этого тупика лазил под боком по вантам, хорошо уже, кстати, лазил. Мне надо обменяться парой залпов с большой эскадрой противника, получить пяток дырок в паруса и ретироваться с чистой совестью, спасать, так сказать, царевича.

Долгое и спокойное курсирование в Балтике, в новых раскладах не смотрелось. Точнее, смотрелось как ловушка. Что ж, ход за адмиралом Джоном, мне первому открывать огонь никак нельзя.

29 июня выдалось чистым и тихим. Четырех бальный ветер подгонял легкую волну с северо-запада, подталкивающую нас к застывшим на горизонте судам противников. Во второй половине дня наши две пары подходили средним ходом к крепости Кронборг. Ждал встречи с крепостью с некоторым любопытством — ведь именно тут Шекспир играл страстями Гамлета, принца датского. На крепостной стене Кронборга принц и встретил тень своего отца. Будет интересно взглянуть на эти стены, а то в прошлый раз было некогда.

Вот только взглянуть на крепость было любопытно не только нам…Все море у северного рейда крепости проросло мачтами кораблей, судя по их виду — уже давно стоявших тут без движения. Похоже, датчан обложили, хотя никаких намеков на боевые действия не видно, даже затрапезного полусгоревшего остова барка заметно не было. Видимо, к банкету еще не поспели шведы. Зато приперлись незваные гости, в нашем лице.

Могу понять слишком долгую реакцию флотоводцев союзной эскадры. Пока их оторвали от чаепития, пока они протирали глаза, не доверяя им и силясь вспомнить, кому может принадлежать простой белый флаг, с косым синим крестом. Может быть, так и не вспомнили, но вот обводы кораблей нас выдают — тут уж никуда не деться. Теперь адмиралов явно терзал вопрос, останавливать нас или не вмешиваться. Баталию затевать после чая, а главное, имея на руках заякоренный флот со спущенными если не штанами, то парусами точно — не хотелось. Но и в то, что английский адмирал не попытается указать нам, как дышать и чем жить — верилось слабо. Нырнул еще раз к расчету левой носовой башни, потом к расчету левой кормовой. Напомнил сценарий. Теперь ждем хода противника, под наш заготовленный ответ.

Да кто бы сомневался, господа флотоводцы, что вышедший на перехват фрегат, прижимающийся к нам слева, прикажет выстрелом сбросить ход и паруса. Банально и предсказуемо. А где кнут к этому прянику? Где коробочка из линкоров на случай неподчинения? Совсем расслабились эти царицы морей.

Ястреб открыл ураганный огонь обеими башнями левого борта… холостыми выстрелами.

На фрегате, похоже впали в ступор, и недоуменно осматривали себя в поисках дыр. Хотя, слава их выучке, быстро разобрались, что и фонтанов промахов не было. Вот только повторить требования фрегат не рискнул, осознав себя таксой без поводка и хозяина — рядом с парой доберманов и парой питбулей, на которых он опрометчиво гавкнул.

Больше никто нашему неспешному проходу не мешал. Просто не успели. Хотя по флоту играли тревогу, звуки боцманских дудок далеко разносились над водой, а по лесу мачт засновали черные букашки.

С особой душевной радостью углядел в составе союзного флота пару до боли знакомых силуэтов — мои труды и бессонные ночи принесли зримый урожай. Оперативно они фрегаты отстроили по моим подложным чертежам, думал, будут дольше возиться. Улыбнулся, глядя на транцевую корму новостроев. Молодцы. Все согласно проекту. Жаль, что не весь флот такой. Если им денег не хватило, могли бы и к ганзейцам обратиться, нашлись бы способы их кредитовать. Но, увы, не все коту масленица.

Проходя Кронборг, поприветствовали крепость салютом, как положено. И она ответила, правда с запаздыванием, наверное, также как флотоводцы пытались припомнить, где им такой флаг встречался. А может, просто ржали над англичанами и не могли попасть фитилем в запальное отверстие.

Южнее крепости на якорях стояли датчане. Не дать ни взять — пара котов шипящих и выгибающих друг перед другом спину. Один кот пожирнее, и шерсть у него лоснится, а второй с признаками дворового происхождения, худой и лысоватый. Если бы мне приходилось делать ставки по такой аналогии — не задумываясь, поставил бы на «дворянского» кота, хоть он и облезлый, но Дания на море уже не одну сотню лет воюет. Вот только с флотами все не так просто, как с котами — кроме опыта нужна еще и воля командующего к победе. А вот с этим у датского флота не все хорошо. Откуда такие странные мысли? Да все та же способность читать между строк — вот и читаю построение кораблей на рейде. Если бы датчане собирались лечь тут костьми, они бы свои линкоры заякорили шахматной линией на фарватере. А то, что открывается глазам на южном рейде Кронборга больше похоже на мой план для нашего флота — сделать пару залпов и сматываться. И суда выстроены согласно этому плану, да еще с намеком, что легкие суда прикроют линкоры, пока те будут ковылять в бухту Копенгагена. Разочаровался. Мне тут явно делать нечего. Надо переговорить с Гелденлеве и идти дальше, глянуть одним глазком, как там шведы. Вдруг им помочь надо.

На подходе к адмиральскому линкору сделали приветственный залп, дождались ответного — да что у них за тугодумы во всем руководстве, эти тоже думали приветствовать или в борт ядром закатать — и бросили якоря, вытравливая концы и приспосабливаясь к легкому волнению пролива. В целом ситуация начала меня забавлять. Если вернуться к аналогии с двумя шипящими друг на друга котами, то наш приход выглядит как шествие охамевшей мыши. Которая, проходя мимо лоснящегося кота походя его пнула, а дойдя до облезлого — покровительственно похлопала того по лапе, и теперь устраивается в шезлонге с коктейлем и книжкой, намереваясь посмотреть, что тут будет происходить. Коты, взирали на это шествие с полным непониманием, соответственно и реакции у них заторможены — они даже мяукнуть забыли. Может, ждут пришествия большой мышиной стаи? Ну, пусть ждут. Погода отличная, тепло, море спокойное — самое время загорать в шезлонге.

Приказал спускать шлюпку — нам с Питером и переводчиком стоит навестить графа для выработки маршрута нашей дальнейшей морской прогулки. Питеру дал установку, что в датском ордере нам делать нечего, и никаких данных про наши суда раскрывать не надо. Совсем не надо, даже друзьям. Раз мы не собираемся участвовать в баталии совместно с датчанами, то и учитывать им нечего. Союзник союзником, но табачок врозь.

Граф поднял адмиральский флаг на ветеранском линкоре. Проплывая под бортом гиганта, уважительно рассматривал следы былых баталий на толстой шкуре морского бойца. Хотелось погладить борт рукой, провести по чопикам, забитым и зашкуренным в старые раны. Могу потешаться над нерешительностью адмирала, но его флот достоин уважения.

 

Глава 13

Гелденлеве принял нас с Питером радушно. Его настороженность демонстрировали только шесть солдат в блестящих нагрудниках, сопровождающих нас по всему кораблю. Правда, сопровождать было недалеко, и почетный конвой отстал у дверей капитанской каюты, оставив нас с Питером, одним морпехом и переводчиком на растерзание десятку офицеров датского флота.

Но русским и частично русским офицерам бояться не пристало! Особенно с Даром на боку морпеха.

Представились. Вручил грамоты с кучей вензелей и печатей. Обстановка заметно улучшилась. Но, к сожалению, это потянуло за собой банкет за встречу. Тоже мне, встреча на Эльбе. Расставил приоритеты, представил своего вице-адмирала как флотоводца нашей эскадры, а себя — как прилипалу, посланную Петром с флотом для решения политических коллизий, если таковые возникнут. Питер посмотрел на меня с искренним недоумением, но смолчал. Соответственно, ему досталось обсуждение интересных вещей, а на мою долю пришлась политическая пена. Стал бессовестно подслушивать деловой разговор, одновременно обсуждая с аристократами всякую галиматью. Ну откуда мне знать, когда Петр выполнит союзнические обязательства? По мне так ему вообще этого делать не стоит. А уж о том, что в этом году в моду вошло — это вообще не ко мне.

Из деловых разговоров над картами на другом конце стола складывалась следующая ситуация. Датский флот ушел в мае в бухту Хано, южнее Карлскроны, дабы воспрепятствовать выходу шведского флота. Но потом пришли сведения о подходе союзной эскадры, и датчане оттянулись на этот рейд, получив подкрепление еще из 8 линкоров. Шведы, соответственно, погрузили на корабли войска, и вышли в море. Куда они пойдут — тут и гадать не надо. Пойдут на соединение с союзной эскадрой. Путей для соединения два — долгий и безопасный — пройти южнее Зеландии, через Большой Бельт и выйти к Зунду с севера. Или короткий, но сложный, вдоль побережья Швеции, восточнее Сальтхольма, с выходом к Зунду с юга. Этот путь мало проходим для тяжелых линейных кораблей. Пролив у острова Сальтхольм похож на Маркизову лужу финского залива моего времени. Мелко. Есть фарватер, довольно извилистый, длиной добрый десяток километров, но датчане, отступая, сняли с него вешки. Кстати, судя по обсуждаемым глубинам, наши корабли, если их разгрузить, пройдут и рядом с фарватером, хотя и не везде. Одним словом датчане считали, что Карл тут не сунется, имея более надежный, хоть и более долгий путь.

Но то, что помнил о Карле — заставляло меня сомневаться в этом выводе. Молодой, горячий, торопящийся, судя по Полтаве…

Сделал себе зарубку изучить этот фарватер и местность вокруг. Если ничего не получится — просто прогуляемся, как и планировали. А если получится …

Не буду загадывать наперед. А вот прикрыть себя бумажками, раз уж в голове начали бродить батальные мысли — надо обязательно. Мне черноморского экспромта вполне хватило.

Уединились с Гелденлеве и переводчиком на уголке стола, стали обсуждать политические вопросы — мол, надо нам согласованный флотоводцами план действий эскадр облечь в меморандум. А то вдруг мы наткнемся в рейде на шведскую шняву, и нам надо иметь официальный повод пальнуть по ней. Ведь войну то Петр неизвестно объявил уже или еще нет. Адмирал сопротивлялся такой постановке вопроса, упирая, что это уже дела Адмиралтейства. Тыкал в адмирала мандатом от Петра, в котором черным по белому, старорусской вязью и с ошибками было написано, что мы пришли воевать вместе с датским флотом. Так какие препятствия? Адмирал считает возможным для себя не выполнить волю двух монархов, заключивших между собой союз?

Меморандум мы составили. Сделал для себя еще один неприятный вывод — датчанин отступает при малейшем давлении. Отвратительное качество для флотоводца. Ну да бог ему судья, как тут говорят.

В редактировании меморандума под конец принимали участие все офицеры флота, что добавило бумаге выкрутасов. Если отбросить всякие вычурности, то отдельной русской эскадре присваивались права авангардной группы датского флота, соответственно с правами этого самого датского флота. А вот от обязанностей, кроме как не пятнать чести Дании и прочей аналогичной казуистики — удалось частично отвертеться. Зачем нам датские адмиралтейские инспекторы? Может еще и наши корабельные описи адмиралтейство на свой баланс возьмет? Угу, и тут же нас разберут на запчасти. И нашей флотской казной мы делиться, не намерены, как и любыми поступлениями в нее в будущем.

Договорились, что достаточно будет ввести в состав нашей группы датский корабль сопровождения, и формальности будут соблюдены. Для наших четырех кораблей даже принесли авангардные датские вымпелы — длинные и узкие треугольные полотнища синего цвета, с датским красно-бело-крестовым флагом в основании вымпела. С завистью пощупал огромное полотнище — шелковое, богато у них тут флот живет.

Этот вымпел допускалось нести совместно с не датским флагом. Точнее, нигде не было записано, что так делать нельзя, и убедил датчан, что раз не запрещено, то такое возможно. Попросил солдат, доставивших эту симпатичность, отнести наше приобретение в шлюпку. Пока офицеры не одумались от моего заговора зубов.

Отполированный меморандум подписывали уже под звон серебра надвигающегося застолья, теперь на него, в смысле на меморандум, оставалось поставить печать адмиралтейства и выходить на охоту. Если конечно сегодняшний день не поставит крест на мою печень, чего стал опасаться, отслеживая вносимые стюардами корзины с бутылками. Нет, себя считаю русским человеком, и меня шестью бутылками на морду лица не напугать — а вот печень у меня, похоже, иностранная — она откровенно боялась.

Торжества на борту флагмана, к сожалению, были только началом. Нас настоятельно приглашали посетить Копенгаген — куда же мы денемся, в адмиралтейство надо, разгрузиться надо, поставки организовать.

Выдвинулись с рейда только утром следующего дня. Под датскими вымпелами и русскими флагами. Рейд салютовал нам залпами. Красоту картины портило только состояние адмиралов. Жаль, что до бухты Копенгагена было рукой подать — длительная морская прогулка в свежий ветер нашему здоровью пришлась бы очень кстати.

В бухте якорились еще до обеда, с нами пришел датский галиот, назначенный нам в сопровождающие. С галиота немедленно отвалили шлюпки к причалам города, докладывать о политическом событии — вступлении в войну русского флота — именно политическом, так как мы по-прежнему выглядели в глазах всех мышью, между двух котов. Ястреб смотрелся рядом с линкорами пигмеем, и получить от нас ощутимую помощь датчане не рассчитывали, даже, несмотря на слухи, про эти корабли. Ну, осилили эти кораблики каких-то там османов — но тут-то, совсем иное дело! Пусть эти русские играются в кораблики, лишь бы под ногами не мешались у настоящих моряков.

Велел себе собраться, отложив внутреннюю войну организма — предстоял сложный визит в адмиралтейство. Знал бы, что визит будет не только сложным, но и долгим — отложил бы, ей богу. Воевать на два фронта всегда тяжело. Единственно, что спасло мои политические игры — изначально выигрышная позиция, подписанный меморандум, и датские вымпелы уже красующиеся на русских кораблях. Которые, кстати, бурно приветствовали горожане. Как мизерекордия, на добивание, пошли бумаги Петра. Перечить двум монархам не рискнули и в адмиралтействе, хотя наверняка пошлют к Фредерику гонца.

Добился от адмиралтейства только решения наших просьб, о выделении нам причала и амбара, где мы можем поднять свой флаг — то есть, выкинуть оттуда всех посторонних и выставить свою охрану, после чего спокойно разгружаться или загружаться.

Печать обещали поставить по возвращению гонца от монарха. Значит дня три, тут все рядом.

Покинуть бухту Копенгагена наша флотилия смогла только через четыре дня. С печатями.

Прошедшие дни были мучительны, в своей бессмысленности. Мы воюем или как? Какие ассамблеи? Какие торжества? По поводу чего?! Мне на русских балах хватает дам, чтоб от них отбиваться. Надеюсь, сюда еще не успели подтянуть бретеров и агентов влияния. Но, на всякий случай, ночевал на кораблях.

Разок был очень близок к тому, чтоб принять приглашение обворожительной фрау, осмотреть ее поместье. Девушка вполне отвечала званию «фрау», ведь это обращение возникло от имени богини Фрейи, первой по красоте в местном пантеоне богов. Подчеркивая намек на богиню красоты, девушки носили несколько перьев и золотое ожерелье, так как по преданию Фрейя имела накидку из соколиных перьев, и золотое ожерелье.

Ожерелье богиня получила в уплату за ночь, проведенную с четырьмя гномами, а домашним животным у нее был кабан, по слухам являющийся ее любовником. Удержался от соблазна. Ну их, этих фрау.

Кроме неприятных моментов наша остановка в столице Дании имела и моменты нужные. Разгрузили суда, прилично заняв два портовых амбара. В третьем амбаре организовали проживание моряков и охраны, так как устраивались мы на этой базе всерьез и надолго. Даже с поставщиками договаривались не на разовые поставки, а на постоянный контракт, что прилично снижало цены закупок. Там где стоял выбор — платить деньги или зависеть от военных поставок датчан — предпочитал платить деньги, тщательно занося все расходы в описи.

5-го июля, рано утром, наша эскадра вышла в пролив, и почти ползком, подчиняясь слабому ветерку, двинулась в облюбованное мной по картам место. Норму снабжения кораблей холостыми зарядами явно придется пересматривать — тут не столько воюют, сколько салютуют друг другу. Показушники. Хоть и приятно. Надеюсь, теперь с церемониями все, и можно спокойно поработать.

Как и представали в моем воображении, окрестности острова Сальтхольма были типичной «лужей». И сам остров, длинный и узкий, напоминал плоский блин, заросший травами. Остров выступал над водой на считанные сантиметры, редко где на метры. Спрятать на нем ничего нельзя, только если людей лежащих в траве.

Весь день корабли утюжили мелководье на самом малом ходу, периодически сдергивая себя с мелей якорями. Капитан сопровождающего нас галиота только разводил руками — он, мол, говорил этим русским, что тут сплошные банки, но им хоть кол на голове теши.

Вечером на Ястребе собрали совет. Мы с Питером, четверо капитанов, без датчанина мы обошлись, и капралы абордажа. Взял слово.

— По слову данов, Карл, с флотом своим, со дня на день пройдет около этого самого места, где мы якоря ноне покидали. И далее у него два пути, либо вокруг Зеландии, либо напрямик, через эти мели. Даны говорят, что Карл тут не пойдет. Но мнится мне, именно так он и поступит. Скор Карл, вопросы решать. Нетерпелив. Не будет он вокруг ходить, пока напрямки не испробует. А значит, встанет тут рейдом, да на шлюпках отправит фарватер промерять, да вехи ставить. А как промерит, тут он флот свой проводить и начнет. И проводить будет скоро, плотно забивая фарватер кораблями, так как станет торопиться узкое место пройти. Вдруг да даны обнаружат такую переправу, да подгонят сюда часть флота. Ведь отсюда до рейда датских кораблей километров 50, не более. А посему приказываю …

Ночью эскадра лишилась почти всех своих шлюпок, поначалу курсировавших между кораблями и островом Сальтхольмом, а потом укрывшихся на острове Амагер, километров на 8 севернее поселка Драгёр.

Перед этим у меня состоялся разговор с царевичем.

— Алексей, ведомо тебе, что ругаю капральство твое за дисциплину скверную, да непослушание. Есть для вас шанс доказать, что сильны вы не только проказами. Ноне наш вице-адмирал фон Памбург намеревается баталию шведскому флоту дать, да кораблей у нас мало, как и людей — каждый человек на счету. Посему, хотим поручить тебе, да капральству твоему дело важное — начало баталии отметить. Но подумай хорошенько, дело очень трудное, коль ты на минуту раньше сигнал дашь или, не приведи господь, замешкаешься — вся баталия сорвана будет, и корабли наши на дно пустят…

Одним словом — уломал отрока занять выделенный пост наблюдения, теперь он, с гребцами шлюпок и своим капральством прятались в прибрежных травах и кустарниках Амагера, высматривая, когда шведский флот начнет створиться с ориентирами. Задача поста была подать сигнал и быстро, на шлюпках, дойти до северной оконечности Сальтхольма, до которой грести около 6 километров. Там они подбирают забытых нами ночью на острове пловцов, и сматываются обратно на Амагер, дожидаться конца баталии и эвакуации. Гребцами на шлюпки посадил абордажников с Дарами, а то мало ли что…

Теперь оставалось только ждать, отведя наши корабли севернее и спрятав их за горизонтом. Потянулись тоскливые часы ожидания. Прошел день. Сопровождающий нас датчанин расслабился, не ведая наших планов, и занялся привычным делом — бездельем на рейде, удивляясь, чего это мы команды гоняем и сторожим каждый шорох, будто шведов ждем. Даже доказывал нам на совместном ужине бредовость предположения о том, что тут поведут флот. Ни один адмирал, хоть немного понимающий свое дело, так не поступит. Убедительно доказывал. Кивал, соглашаясь с его аргументами. Вот только он не общался с Петром, и не подозревает, какие коленца могут выкинуть монархи. Будем ждать.

Уверовать в то, что Карл прошел мимо и двинулся в обход, как нас убеждал датчанин — не успели.

7 июля, ближе к обеду прибыла посыльная шлюпка — шведский флот встал на траверзе Драгёра и спустил массу шлюпок, обследующих фарватер. Причем, вешек они не ставят, ставя вместо вешек сами шлюпки.

Шах и мат. Бешеное напряжение последних дней спало, и тело начала затапливать волна азарта. Даже мысли о шведских моряках ушли на задний план. Вот только интересно, если они шлюпки для вешек задействовали, на чем они будут спасать экипажи и войсковые наряды с тонущих кораблей? Ладно, это их дело. За торопливость в войне платят только одну цену, впрочем, как и за леность. Видимо Карлу его адмирал не смог этого объяснить. Точно так же, как мне не удалось донести этих истин до Петра. Сочувствую адмиралу.

Объявил боевую тревогу по флоту.

С датского галиота пришла шлюпка за разъяснениями… Ну что вы, ничего страшного не происходит! Шведы таки пришли… Да, да, всем флотом, и собираются ударить в тыл Гелденлеве… А мы решили большие ученья провести, с боевыми стрельбами. По шведам. Но вам за нами все равно не угнаться, так что просто подождите нас пока тут… И хоронить нас раньше времени не надо! Как там — на все воля Его.

Две пары кораблей замерли, превратившись в одно напряженное большое ухо и выпученный глаз. Хорошо еще, что погода баловала, и горизонт всего лишь тонул в синеватой дымке, а не в серости тумана или облаков. Последние минуты ожидания — это самое мучительное.

Густой далекий грохот мы все же расслышали, за ним еще и еще. А взлетевшие рядом хвосты сигнальных ракет подтвердили, что нам не почудилось.

— С богом, Питер, действуй по плану — это твоя баталия.

Ушел в отгороженный мне на Ястребе уголок, у меня еще примерно час, пока наши пары маневрируют у попавшего в ловушку гиганта, а потом поднимусь на палубу с фотоаппаратом, порадую государя, если конечно Питер не увлечется и не отправит нас всех на дно. Хотя, дно тут рядом — добреду пешком, высоко держа фотоаппарат над головой. Но все равно, надеюсь, до этого не дойдет.

Пара фрегатов, на всех парусах выскочившая от горизонта вдоль побережья Дании, начала левую циркуляцию, уходя к побережью Швеции и делая черточку над «Т» застрявшему на фарватере шведскому флоту. Пара клиперов, выжимая все что можно, торопились обойти остров с запада, так как Карл полез с востока, и попытаться из буквы «Т» сделать букву «Н», перечеркнув хвост флоту. Проблемой могло быть только то, что не все корабли шведов успели втянуться в десяти километровый фарватер, к моменту, когда сработали мины пловцов в голове и хвосте флота, а также в середине, но это просто на всякий случай было задумано.

Жаль, что пловцы не осилят всю громаду флота, а то мы вообще могли бы подойти к шапочному разбору. Есть еще, над чем поработать.

Фрегаты начали баталию первыми, гулко защелкав бичами башен. Они даже паруса частично спустили, убедившись, что разгром авангарда превращается в избиение, так как затонувшие на фарватере корабли не давали шведам шанса вывести линкоры из узости и ответить.

Клиперам повезло меньше, около десятка шведских кораблей с двумя линкорами охранения в западню не попали, и попытались обойти Сальтхольм с запада, спеша на помощь своему авангарду. Только на востоке фарватер не размечали — еще одна ошибка командующего, и оба линкора уже сидели на банках, когда из тисков мелководья вырвались две наши птицы хищной породы.

Дальше бой напоминал охоту сворой собак на медведя. Роль своры честно и самоотверженно выполнили мелкие корабли поддержки линкоров, бросившиеся на наши клипера. Вот только охотники с большими ружьями не пришли на помощь своей своре, безнадежно завязнув в трясине ошибок своих руководителей.

А свора гончих — медведям не противник.

Уши закладывало от несмолкаемого грохота, Питер вошел в раж, и башни замолкали только на пробанивание. Над кораблями витал кислый запах сгоревшего пороха и уксуса, которым все же пришлось охлаждать орудия. Башни распахнули все люки, хоть это не особо помогало, судя по тому, что едкий дым даже в трюме ел глаза.

Хорошо, что канонирам и целиться особо было не надо — только на первых порах требовалась точность, а дальше, после разгрома арьергарда, клипера все же перечеркнули хвост застрявшей колонны и первым делом отстрелили мелкие корабли, пробирающиеся по границам фарватера мимо застывших линейных монстров назад, к открытой воде. Некоторым удалось уйти — слишком мало было двух клиперов для сдерживания трех десятков мелочи. Но ушли меньше десятка. Остальные выбросились на мели у шведского берега. По ним стрелять не стали, расход снарядов и так ужасал.

Клипера все выше задирали орудия, распространяя огненный смерч все дальше вдоль полыхающей колонны судов. Мазать начали безбожно. Приказал прекратить огонь. Памбург пытался доказать, что еще немного, и мы достанем до середины. Плохо изучает матчасть. Очень плохо. Отвел Питера в сторонку и устроил шепотом разнос. Матчасть надо знать. И свою, и противника. Не достанем. Но можем начинать красться вдоль колонны, по примеру легких судов шведов, и бить в упор. Только идем с наветренной стороны, чтоб искры пожаров до нас не долетали, и немного подождем, чтоб не попасть под детонации пороховых погребов линкоров.

Это была бойня. Даже не по себе становилось, от этого деловитого убийства шведского флота. Единственно, что длилось оно недолго. Капитаны кораблей поняли, что героической обороны линкоров от абордажа у них не получится, и их просто сожгут — после чего начали эвакуацию команд и нарядов на шведский берег. Меня это не устраивало, так как все эти спасшиеся наряды могут придти к Петру под Нарву, вот только сделать ничего не мог. Шведы сыпанули с кораблей как тараканы. Часть удалось прихлопнуть шрапнельными тапками, часть утянули на дно доспехи, если были такие идиоты, что не сбросили их, вместе с оружием, на кораблях. Были храбрецы пошедшие на абордаж. Вот только шлюпок для этого было недостаточно — слишком много шлюпок поставили на разметку фарватера. Непростительная ошибка. На шлюпки пушкарей не отвлекал. Морпехи справлялись.

Море чернело от людских голов. Над всей этой кошмарной картиной рвались шрапнельные снаряды, уже даже не прицельные, а как получиться, так как весь пролив превратился в шевелящуюся массу темных точек с редкими вкраплениями шлюпок.

Стреляли по нам в ответ? По началу — да. Может по этому, Питер и впал в боевую ярость. Первый час боя у меня вообще была мысль бросить эту крысу, попавшую в мышеловку для маленькой полевой мышки, но в боевом угаре и артиллерийских дуэлях, с нашим перевесом — мы незаметно преодолели кризис этой баталии, и теперь чаши весов стремительно падали в нашу сторону. Теперь над морем слышались только характерно щелкающие выстрелы башен, сильно отличающиеся от гулких залпов линкоров, которые гремели, не переставая, еще полчаса назад.

В небо поднимались многочисленные столбы густого дыма, неохотно вытягивающиеся в вышине длинным языком, указывающим на север. Казалось, огромная рука протянулась по небу в сторону союзной эскадры, прося у нее помощи. Вот только достанет она до Кронборга еще не скоро, скорее всего, растворится по дороге, вместе с надеждой шведов на подмогу.

Чувствовал себя — как будто избил связанного. Неприятно. Но мои тараканы жили только в моей голове, каждому матросу флота было понятно главное — это победа.

Среди затихающих залпов вышел к ограждению бака Ястреба.

— Матросы!!! — сделал паузу, дожидаясь, когда ко мне повернуться раскрасневшиеся лица. — Виват адмиралу фон Памбургу!!! Он привел нас к победе в этой баталии! Виват!!!

Пожалуй, только этой искры и не хватало для выброса накопившегося у команд напряжения. Сокол стоял под боком, и там прекрасно слышали мою здравицу. Теперь от лавров Питеру не открутиться. А вот мне придется получать на орехи. Не думаю, что государь наш будет доволен, что шведов без него побили. У Петра тараканов в голове даже больше чем у меня. Ничего, выкручусь. Главное, что на северных морях появился условно русский адмирал, гроза шведского флота и так далее и тому подобное. Одним словом, делаю по накатанной дорожке как с Крюйсом.

В стихших залпах орудий и криков команд стали слышны звуки вялой перестрелки на острове. Причем, судя по звукам, работало несколько Даров. Похоже, морпехи нарвались на солдат, выбросившихся с кораблей не на шведский берег, хоть до него и ближе было, а на остров. Вот только не поверю, что морпехи не могли просто прорваться к шлюпкам и уйти на Амагер, зачистив побережье, чтоб не выстрелили в спину. Их этому учили. Сам лично и учил. А еще с них требовали исполнять приказы! Кто сказал, что победителя не судят? Скоро я этого кого-то сильно удивлю. А если эти «Рэмбо» еще и царевича не эвакуировали, удивятся вообще все.

Послал один из двух оставшихся тузиков, отягощенный четырьмя морпехами, на Сальтхольм с приказом заканчивать эту ненужную войну на острове, и всеми шлюпками следовать к эскадре. Шлюпки нам нужны для зачистки. Половину шлюпок к нам, половину к фрегатам, часть шлюпок нам предоставили шведы, рискнувшие идти на абордаж. Уважение их героизму, лишь подчеркнувшему просчеты командующих — навались они на нас всеми шлюпками, и у них могло получиться. А так … Собираем все шлюпки, сажаем в них морпехов, и от корабля к кораблю они пойдут впереди наших судов — искать затаившиеся на вражеских кораблях команды. При встрече неприятеля, если он не сдастся сразу — в бой не вступать — эвакуироваться. Можно даже вплавь, просто выпрыгивая за борт. Море позволяет. По такому кораблю немедленно отстреляется эскадра. Шимозой. Нам эти суда все равно девать некуда, а усиливать Данию …

Впереди еще были долгие часы зачистки и опускающаяся ночь. А шведский берег, в полутора километрах западнее, кишмя кишел спасшимися войсками. Хотя, проредили мы их изрядно. Но на всякий случай дал команду отстреляться и пристреляться по береговой линии. Пусть знают, что мы про них не забыли и на лаврах не спим. После чего разослал команды матросов для подготовки ловушки к ночи. Собирать деревянные обломки и изымать все незадействованные канаты, в том числе с зачищенных судов.

Ночь опустилась совершенно не вовремя, мы еще и до половины строя судов не добрались.

Побоище подсвечивалось пламенем костров, пляшущих на остовах бывших грозных кораблей. Вокруг плавали деревянные обломки, разбросанные детонациями пороховых складов погорельцев. Эти обломки днем просто дымили, а ночью море покрылось красными огоньками углей и язычков пламени. Напомнило мне концертные залы моего времени, где зрители порой поднимали огоньки зажигалок, и в темноте переливалось море язычков огня. Праздничная и величественная картина, если не вспоминать, чем она вызвана.

Все начало ночи бегал как наскипидаренный, ждал ответного хода. Не верилось мне, что все закончилось. Когда, по моим прикидкам, противник должен был начинать — приказал дать серию выстрелов по берегу. Специально встали на якоря еще засветло, и приказал канонирам пристрелять берег. Теперь темнота не мешала — все равно били по площадям, наудачу. Все капральства морпехов вглядывались в темноту, а наши шлюпки растянули канаты с нанизанными на них плотиками, сколоченными из обломков поврежденных кораблей. На плотиках стояли светильники, все, что смогли собрать, прочерчивая ночь качающимся пунктиром огоньков. И все равно мы не могли перекрыть линию ловушки целиком. Оставалось только смотреть, а особенно внимательно — слушать.

Но ночь молчала. Только толкалась в борта судов, и плюмкала, расплескивая волны, неудачно напарывающиеся на форштевни кораблей. Приказал снимать двойные вахты и половине экипажей отсыпаться. Хотя, какой тут сон. На двух тузиках отправил пловцов к непроверенным кораблям. Просто послушать. Затаившиеся на кораблях противники ночью могут стать разговорчивы, или храпливы — но в любом случае, могут себя выдать. Да и просто будет центр ловушки под присмотром.

А еще часть матросов в трюме шили большие андреевские флаги. Вот датчане удивятся, когда завтра днем их сюда приведет сбежавший в начале баталии галиот-сопровождающий. Было четыре русских корабля, а теперь стало побольше.

За эти призы надо будет еще ожесточенно торговаться с датчанами — но расставить точки над «Ё» надо сразу. Смягчить удар по самолюбию датчан можно тем, что пока эти суда будут охранять бухту Копенгагена, а если к нашим призовым командам дадут полнокровные датские команды, то суда смогут встать рядом с ордером графа Гелденлеве. Не влиться в него, а встать рядом. И под андреевскими флагами. Все согласно договоренностям — просто наша авангардная эскадра слегка подросла.

Это уже начинаю разрабатывать тактику на ближайшие дни. Что делать, дурная привычка заглядывать вперед. Да и кому еще этой мышиной возней с датским адмиралтейством заниматься? Питеру теперь надо грудь колесом держать, ему в эту торговлю лезть не следует, его образ будет у нас чистый, грозный и бескомпромиссный.

Вот как действует ночь на человека. Думы всякие, планы. Кстати, как там с планами шведов?

Вышел на палубу перед самой собачьей вахтой, дал отмашку пушкарям. Ястреб расколол ночь серией выстрелов по берегу. Серию подхватил Сокол и оба фрегата. Доброе утро уважаемые шведы. Мы про вас помним.

Плевать, если там с вечера никого нет. Переживем мы потерю двух десятков снарядов на корабль. Зато утро зарождалось спокойным и туманным. Огоньки разбросанных обломков гасли вместе с ночью и их дымки растворялись в легкой дымке тумана. Обломки десятка судов еще выбрасывали снопы искр. Но поверженная эскадра уже сдалась. Сначала хитрости, затем огню, а теперь вот деловитым призовым командам, обшаривающим новые русские корабли.

Оставшиеся суда зачистили в течение часа. Просто ударив по локализованным пловцами судам с затаившимися командами шрапнелью, и предложив сдачу. Запал боя прошел, и хладнокровно сжигать корабли было уже тяжело. Но такого количества пленных не ожидал. Велел всех солдат перевозить на остров под охрану одного капральства, а офицеров запереть в кораблях. Сняли с них все, включая пояса. Надеюсь, мысль о бунте солдат их не посетит. Почти две тысячи набралось. Задумался, может, и стоило расстрелять затаившиеся корабли шимозой. Нам эта баталия принесла полсотни раненных, четырнадцать убитых, дырявые паруса и несколько дырок в бортах. Если бунт пленных растопчет еще и охранное капральство — боюсь своей неадекватной реакции. Лучше пусть даже не пробуют. О чем и сказал через переводчиков нескольким сержантам шведам, предварительно расспросив их про то, откуда они родом. Наивные, они думали, за выкупом туда посылать буду. Нет, буду, конечно, они мне отличную мысль подали. Но сказал еще, что сделаю в случае их непослушания. И на тлеющие обломки судов показал, чтоб представили, как это будет выглядеть у них дома. Вот такой злой и беспринципный советник по политическим вопросам у русских, не то, что адмирал фон Памбург. Да, кстати, именно фон Памбург выиграл баталию и сохранил всем вам жизнь. Цените. И другим расскажите.

Устал. Пошел откат. Доклады о призах уже как сквозь вату пробивались. Растолкал Питера, поставил задачу, что делать с призами, что с пленными и куда послать шведов, если они попробуют взять реванш. Датчан посылать не надо — будить меня. Шведы, если соберутся на переговоры — пусть ждут, пока проснусь, можно предварительно узнать, чего они хотят, но в принципе, они мне не интересны. Наши флаги развесить на всех кораблях, даже на частично затонувших. Да, чуть не забыл! Эвакуируйте на суда капральство юнг с охраной, думаю, им полезно будет посмотреть на этот разгром и полазить по разбитым кораблям. Меня не трогать максимально долго. К обеду привести суда в порядок. Убитых будем хоронить в Копенгагене. Вроде все.

Четыре датских фрегата прибыли только к вечеру. К счастью, у капитана сопровождавшего нас галиота хватило ума не врываться на улицы Копенгагена с криками «Шведы атакуют!», а ворваться с этими криками на флагман к графу. Гелденлеве поступил вполне грамотно, отправив дозор, а, не снявшись всей эскадрой — иначе, на его хвосте, сюда прибежали бы англичане с голландцами. А оно нам надо?

Сказать, что датчане были в шоке, это сильно приуменьшить. Особенно их поразила деловитость, с которой мы выковыривали теперь уже наши суда из ловушки. Для этого, еще до обеда, пловцы ныряли и подрывали три затонувших корабля, благо пороху и пушек, из которых быстро можно сделать бомбу — имелось с избытком.

В обед еще раз обработали побережье. Для профилактики. Сказали приятного аппетита. Правда, дымков костров видно не было, жаль, канонирам не помешали бы ориентиры.

К прибытию датчан на глубокую воду вывели уже девять линкоров, три фрегата и четыре легких фрегата. Остальные призы застряли либо на фарватере, либо в процессе вывода кораблей из ловушки. Много еще мелочи сидело на мели, с разным удалением от берега. Их стягивали якорями, но процесс обещал затянуться.

Все ценное, в смысле денег и ценных мелочей, уже перегрузили на нашу четверку. С некоторых кораблей капитаны даже не успели забрать судовую казну и судовые бумаги. Наша засадная охота оказалась на диво богатой. Так как и казну армии эвакуировать не успели. Интересно, а самого Карла эвакуировали? Рассуждая логически — эвакуировали, но, скорее всего раненного. Почему? Будь он целый и в сознании, даже если его увезли на берег — Карл устроил бы нам минимум бессонную ночь. А вот если его повезли вглубь страны — тогда понятно отсутствие бурных действий и столь быстрое бегство команд с кораблей. Ну, а если бы его убили — давно тут маячил бы шведский парламентер.

Если. Сплошные если. Будем ждать и стягивать на глубокую воду трофеи, а потом еще и подъемом займемся, что быстро поднять сможем. Думаю, неделя времени у меня есть — а вот потом может быть масса вариантов. Самый опасный вариант — союзная эскадра. Вот ради нее и стаскивал с мелей мелочь. Будет у меня много брандеров, а на них много пороха. А пролив Эресунн у Кронборга узкий, менее 4х километров, и мелкий, с судоходным фарватером шириной метров 300. Раздолье для брандеров … Одним словом, шансы были. И время еще было.

Адмирал Рук без одобрения адмиралтейства не полезет — будет ждать. Шведы могут полезть, но им особо нечем — десяток полтора линкоров у них остались, но на флот реванша это будет слабо похоже. Датчане могут ударить в спину. Могут. Но все призы приказал заминировать. Абордаж шведов на шлюпках? Их собрать — тоже время надо. Днем посылал на берег разведку, после артподготовки. Нет там никого. Отошли. Причем явно недавно. Шлюпки, что собрали по побережью, отогнали обратно на призы. Негоже призам некомплектными стоять. Хотя, шлюпок все равно получилось мало. Много их потонуло, много пожгли. Ходили вечером с датчанами по берегу, смотрел на эти сгоревшие остовы, тянущие к небу обугленные тонкие рога шпангоутов. Гнетущая картина, особенно на фоне прибиваемых к берегу убитых и обугленных громад кораблей невдалеке. Даже вода, подсвечиваемая заходящим солнцем, казалась красной и была соленой на вкус. Датчане все не могли отойти от шока. Прямо сейчас они в спину не ударят.

Значит неделя.

12 июля 1700 года ушел с первой партией призов и Ястребом в Копенгаген, оставив Питера на хозяйстве, с задачей вытянуть за неделю все, что вытянется, но не жадничать. Острейшим вопросом стали призовые команды. Сняв с кораблей половину матросов, из полуторных команд, наскребли 130 человек вместе с десятком юнг. Забрал и два капральства пловцов — фарватер они почистили, и делать им тут было нечего. Поручил пловцам вести трофейный фрегат под командой боцмана. Хоть это был и не их профиль, но морпехи у меня командам помогают во время плаванья, и представление о деле имеют. Потихонечку доведут, заодно и потренируются.

С трудом увели с рейда два линкора и фрегат. Если погода испортиться — призы мы, скорее всего, потеряем. Надо клянчить у датчан команды, и торговаться за призы, которые не сможем быстро вытащить. И предмет торговли нарисовался — как никак, но мы воевали под датским вымпелом, хоть и под своим флагом, оставалось решить — как будем делить шведские корабли. Но это все слова и маневры. Настоящая опасность стоит за проливом Эресунн, в лице англо-голландской эскадры. Получив информацию о том, что тут десятки шведских кораблей — они могут пойти на прорыв, чтоб блокировать место боя и вернуть корабли шведам. Ведь усилить Данию им хочется еще меньше чем мне. А в стойкости датского адмирала у меня есть обоснованные сомнения. Тем более что с датчанами англичане могут просто договориться о взаимных уступках, и моя эскадра останется один на один с союзным флотом. Такой расклад категорически не нужен. А чтоб мысли данов приняли нужное мне направление — придется вспомнить про грязные технологии. Ненавижу политику. Но англичан надо убрать отсюда любой ценой.

Любой. Передернулся от похоронного звона, звучавшего в этом слове. Прав был гроссмейстер мальтийцев — проклянут меня. Сам и прокляну. Но только когда все сделаю.

Жаль, что никогда не узнаю результата размена себя на будущее.

13 июля бросили якоря в бухте Копенгагена. Сутки шли какие-то 50 километров.

Нас встречали с помпой, так как вернувшиеся вперед нас датчане новость о разгроме шведского флота в себе не утаили.

Адмиралтейство думало, как реагировать, народ ликовал, мои команды искали, где бы выспаться — обычная картина победы.

Датские военные изображали ликование вместе с народом — встречали нас пальбой пушек и приветственными криками. Не обольщался, так как первым делом переговорил с адмиралами о помощи нам датскими командами и записи наших призов в датский орден, но под русским флагом. Датчане отвечали уклончиво, а при слове призы откровенно морщились. По растерянному виду было понятно, что их мысли крутятся вокруг одного — «А не опаснее ли лекарство самой болезни? Не пора ли на помощь англичан звать против этих бешеных корабликов?». Ко мне внимательно присматривались, будто ожидая, что вот-вот у меня пена изо рта пойдет, и всех покусаю. Тяжело вздохнул — уговорами не получается, а времени мало. Запускаю план «Б», пусть теперь они сами меня упрашивают принять их помощь.

Несмотря не некоторый холодок, возникший между нами и адмиралтейством — поражение шведского флота, везшего десант в Копенгаген, праздновали бурно. Именно поражение шведского флота, а не победу нашего. Вот такие нюансы. Но большинству датчан на эти политические игрища было плевать, и нас все же пригласили на этот праздник в главной роли.

Торжества получились знатные, датчане даже заставили нас ночью репетировать. Что энтузиазма усталым командам не добавило. С утра 14 июля мы маршировали по городу, вместе с датчанами, разумеется, и участвовали в торжественном построении. Много музыки, много речей. Весь город собрался посмотреть это представление. Запустил план «Б». Долго говорил, оставляя паузы для переводчика, как Россия и Дания, плечом к плечу, братья навек и Зунд нам по колено, что местами недалеко от истины. Домашние заготовки. Народ воспринимал благосклонно. Далее углубил эмоциональный фон. Награждал своих матросов и нескольких датчан с галиота-проводника. Какая разница за что! Денег много, можно и широкие политические жесты демонстрировать. Будем считать, датчане выполнили наш план, так же, как мы выполняли план датских адмиралов.

Но это была прелюдия. Далее, при скоплении всего города объявил, что мои моряки заслужили отдых, и на неделю отпускаю их в город. Не всех, конечно, но многих. А капральства пловцов в полном составе. Моряки кричали «Ура», горожане поддерживали крики просто за компанию. Переждал. Толкнул речь — что надеюсь, дружественные датчане не обидят моих моряков, а наоборот, будут их поить и оберегать. Посмеялись. Добавил, что остался совсем без моряков, а мне надо. Много. И готов хорошо заплатить наемным матросам. А датское адмиралтейство, безусловно, охраняя интересы Дании, матросов пока не дает. Так что … «Не будет ли любезен глубокоуважаемый джин …».

Самое интересное — что это все была дымовая завеса. Прибегут ко мне датчане наниматься — хорошо. Если нет — ничего страшного. Главное, что все мои матросы будут в городе.

Капралам пловцов велел собирать своих подчиненных на призовом фрегате и ждать меня со званного обеда. А пока пусть они еще раз по фрегату полазают.

Не рассчитал с обедом. Заставил ребят ждать почти до ужина. Но с торжеств было не сбежать, меня там плотно обложили. Зато байка о непобедимом адмирале Питере фон Памбурге начала самостоятельную и бурную жизнь. Как мог, украсил ее подробностями, где адмирал, поддерживая одной рукой израненного и истекающего кровью рулевого, затягивая на нем бинт зубами, другой рукой держал остатки разбитого тремя ядрами штурвала, а третьей рукой размахивал шпагой и вдохновлял матросов своим примером. Датчане впали в шок еще раз. Особенно, когда пообещал им «Ничего! Скоро адмирал сюда доберется и …». Конечно, пришлось вставлять в эпическое полотно «Как Памбург шведские линкоры шпагой порубал» и правдивые картинки, которые, как не странно, смотрелись на основном фоне чистым вымыслом. Вот и говори людям правду. Политических дебатов датчане по-прежнему избегали.

Вечером засветили небо фейерверками. Красиво. Под ними и сбежал к пловцам.

Засиделись с ними заполночь. Прорисовали два основных плана и один запасной, в зависимости от ветра и удачи. Отпустил всех отсыпаться, завтра с утра поминовение и похороны. Проверил, как устроили шестерых тяжелых раненых, которых привезли с собой, и засел писать письма. Как там положено? «Государь мой, Петр Алексеевич …»

Утро было печальное. Война без жертв не бывает. И наши павшие ушли достойно, гоня перед собой многосотенные толпы шведов, хоть и от этого тоже грустно. В Копенгагене появилось отдельное русское кладбище, невзирая ни на какие расходы. Ермолай взял на себя все дела с погребеньями и церковные вопросы. Скоро тут и православную часовню отстроят. И боюсь, эти кресты не последние.

Отпущенные мною матросы ушли в город. Унося с собой подробную, но подправленную версию подвигов адмирала фон Памбурга. Город, казалось, только этого и ждал.

И пловцы ушли. Стало пусто и одиноко. Только перекрикивающиеся часовые давали понять, что русская база не умерла.

К обеду потянулись датские волонтеры. Не ожидал. Возникла проблема, кто их будет тестировать на профпригодность. Вновь пошел на поклон к военным, пусть хоть офицеров дадут. Временно. Мы все же союзники. Пока. На этот раз сходил на охоту более удачно. Некие положительные сдвиги у данов наметились. Вот и славно, осталось их углубить и закрепить.

А рано утром 17 июля случился перелом нашего «датского сидения». Два английских брандера, прикрываясь утренним туманом, который только начал развеивать ветерок, протаранили датский ордер линейных кораблей и взорвались, залив рейд заревом пожара. Даны впали в ярость. Не без моей помощи.

До Копенгагена весть о такой подлости англичан дошла к 10 часам утра, и уже к 11 меня пригласили в адмиралтейство.

Конечно, мы поможем! Плечом к плечу! Дайте нам людей, чтоб мы могли усилить славный датский флот русскими линкорами. Да, русскими, не надо так хмуриться, финансовые вопросы решим позже, теперь главное проучить зарвавшихся англичан! Вот и славно! Перегоняем наши корабли на ваш рейд и немедленно нападаем! Немедленно! Ждать нельзя! У нас, с новыми кораблями, двукратное преимущество получится, и пока англичане с голландцами не придумали еще какой непристойности — одним ударом выметем их от датских берегов. Вперед! На врага!

Команды нашлись. Их сформировали, частично разукомплектовав флот. Своих матросов попытался отозвать из увольнений — с некоторыми это даже получилось, и уже после обеда мы снимались с якорей, разворачиваясь в сторону рейда наших призов у Сальтхольма. С рейда датского флота туда же выходили шесть переполненных матросами кораблей.

Датский кот перестал шипеть, насупил брови и собирался бить морду, даже невзирая на то, что противник отнекивался и на все ноты датчан отвечал непониманием — доказательства были железобетонные, корабли, флаги, найденные трупы экипажей. Данам хватило.

Датские команды прибыли к острову, когда мы уже успели поужинать. Можно сказать они прибыли стремительно, учитывая ветер и типы их кораблей. Эскадре успел донести информацию об изменении международной обстановки. Капитаны хмурили брови и сжимали мысленно пальцы на рукоятках томагавков.

За ужином нарушал традиции — время поджимало. Уединился с Питером за едой и долгой беседой. Хотел славы? Теперь ее у тебя не меньше чем у Крюйса… Так! Вот с этого момента запоминай. Это приказ. Слава у ТЕБЯ. Кстати, заслуженная, ведь ты провел этот бой. Меня не упоминать нигде! Это тоже приказ. Государевы интересы. Мое дело решать политические вопросы и все. Точка. Теперь о славе. Вместе с ней идет и ответственность. Давай обсудим, что и как можно говорить, а о чем говорить нельзя ни при каких обстоятельствах, даже пьяным. Особенно о боевых характеристиках кораблей. Наши матросы это знают, но проведи с ними беседу еще раз.

Все. Пойдем встречать данов.

Ночью на рейде было оживленно и утром линкоры, под андреевскими флагами, в сопровождении четырех датских посудин отбыли к месту несения службы, под командой талантливого флотоводца — адмирала фон Памбурга, всю ночь разрабатывавшего план ответного удара. Удар намечали нанести сразу по приходу кораблей на рейд, чтоб эскадра противника не успела отреагировать на изменившиеся обстоятельства. Бог им в помощь.

Один призовой фрегат загрузили пленными шведскими офицерами, собранными прапорами и регалиями. Оставшееся место догрузили добром для складирования в наших амбарах. Надо будет договариваться на дополнительные помещения.

Два датских фрегата и два наших фрегата оставались сторожить добро. С данами договорились предварительно о разделе призов. Делили по принципу — кто первый встал, того и тапки. Уж очень данов поджимало время, союзный флот провел разведку боем и теперь мог напасть в любой момент. Таким образом — что ушло, то наше, а что осталось тут — то их. Нашего было 10 линкоров из которых 4 серьезно повреждены, хоть и способны к ходу и бою, остальные с разными степенями повреждений ремонтируемые силами экипажей. Пять фрегатов. Из которых три тяжелые пострадали мало, а вот двум легким досталось прилично. Было три легких фрегата, но один затонул уже на рейде — не спасли. Теперь это проблема данов. Двенадцать посудин легкого класса, однодечные по 6-20 пушек. Десять из них готовили на роль брандеров, снимая пушки и загружая порохом.

Про снятое добро с остального батального полотна говорить не будем, что могли — сняли. На наших линкорах места много. И трюмы закрыть можно, чтоб не вводить команды датчан в искушение. И корабли остойчивее с полным трюмом будут.

Несмотря на все это добыча Дании в этом сражении, в котором они виртуально участвовали — очень даже впечатляла. Мы еще с ними поторгуемся на тему небольшой денежной компенсации. Тут одних пушек лежит почти с трех десятков линкоров. Плюс сами линкоры … лежат. Одним словом — работы непочатый край. Только собрать все, что по воде уплыло — уже озолотиться можно.

Проведал пленных шведов, там нарастала проблема с раненными. Моя недоработка. Исправил. Отпустил одного офицера с условием, что он приведет обоз для раненных, которых велел перевозить на шведский берег. К охранному капральству добавили наряды датчан с фрегатов.

Жизнь после баталии постепенно входила в свою колею. Прилагал все усилия, чтоб колея эта была на нужной нам дороге. Вот и призовой фрегат с пленными офицерами и отобранными шведскими солдатами два наших клипера конвоировали в Копенгаген для еще одного парада. Всю дорогу думал, к какому бы постаменту Копенгагена бросать поверженные знамена и какие отобрать для Петра. В итоге решил бросать все, а потом все отвезти Петру, оставив пару тройку прапоров попроще датчанам. А пленные пусть ждут решения Петра в Дании, мне их просто везти не на чем. Только если на этом же фрегате. Подумаю.

Много времени проводил с Алексеем. У него накопились вопросы, а у меня на него появились планы. Вот и занимался внушением царевича, с разъяснением политических раскладов. Понравился посерьезневший подход малыша к делу. Полное море трупов и сожженные корабли к играм уже не располагали. Момент был крайне удобный и рискнул плюнуть на секретность. Юный русский царевич, попирающий шведский флот — это стоило риска. Вот и обсуждали с ним, как и о чем можно говорить. Обсуждали серьезно, как с взрослым. Потом отпустил Алексея готовить себе свиту из юнг, человек пять, а сам взялся за морпехов охранения.

Для начала настругал их на мелкой терке. Надеюсь, теперь им самодеятельность на острове будет сниться в кошмарах. Отстранил большую часть от несения службы, велел разоружаться и поступать в распоряжение боцманов — для них война в этом году закончена. И не надо на меня смотреть глазами котов. Закончена. А вот нескольким морпехам эвакуировавшим Алексея, невзирая на его сопротивление, вынес благодарность, присвоил им всем класс абордажников второго ранга, и закрепил в охране Алексея. Велел морпехам доукомплектовать охранное капральство, взамен наказанных, и помнить — единственной их задачей будет сохранение царевича, даже если за ним черти из ада придут. Хотя расстреливать датских аристократов, наверняка желающих познакомиться с наследником русского трона, все же не надо. Припугнуть можно, но незаметно.

Тем временем, тройка наших кораблей подходила к опустевшей бухте Копенгагена. Мысленно был у пролива Эресунн. Надеюсь, Питер все сделает как надо. Намекнул ему, что у датчан адмирал эээ … мягковат, и велел прожимать свой план баталии, и ее немедленное начало. Оставалось только ждать.

Копенгаген затих, будто набрал в легкие воздух и задержал дыхание. Воспользовался паузой и прошелся по городу вместе с Алексеем и его свитой. Навел на них полировку — а то в матросских робах и с отросшими волосами они несколько не соответствовали моим планам.

20 июля 1700 года русско-датская эскадра двумя кильватерными колоннами линкоров выходила из пролива, держа курс на англо-голландскую эскадру, недвусмысленно расходясь двумя охватывающими союзный рейд рукавами. 47 наших линкоров против 25 союзных линкоров. Из раскрывшегося строя колонн-рук плотной группой вышли 10 брандеров и взяли разгон в сторону плотного строя судов на рейде, расходясь веером.

Но баталия не срослась. А гнаться за ними никто не стал. Точнее попытались. Но … чем больше флот, тем меньше скорость общего строя. Это закон. Союзный флот был меньше нашего в два раза. А русские фрегаты и клипера в бою не участвовали. Союзный флот ушел. Скатертью ему дорога.

К обеду эта новость дошла до Копенгагена, вызвав вначале вздох облегчения, а потом, задышавший город взорвался бурной радостью. Мне пришлось на этот день даже отменить увольнительные, так что мы ждали возвращение флота в наших ангарах, а на причалах бурлил народ, веселясь и периодически сталкивая в воду первые ряды. Велел вывести все шлюпки с наших кораблей на дежурство около пристаней, вытаскивать паданцев, в большинстве своем, совершенно нетрезвых. Как при этом ликующая толпа умудрилась напоить экипажи шлюпок — ума не приложу, они ведь не причаливали. Но работы боцманам добавилось.

 

Глава 14

Флот победитель вернулся в бухту Копенгагена только 23 июля 1700 года. Ранним утром.

Все это время город готовился к большому празднику. Если до этого думал, что большим праздником стал разгром шведского флота — то ошибался. Судя по подготовке — город собрался гудеть несколько дней и начал это делать заранее, видимо, для тренировки.

Кроме флота ожидали еще прибытия короля Фредерика. Точнее, флот ждал на рейде, когда приедет государь, чтоб торжественно войти в бухту Копенгагена. Позеры.

Безусловно, принял активное участие в организации праздника, обсуждал с аристократами парад победы и прогон пленных шведов. Кидать знамена решили к подножию королевского трона, вынесенного на площадь, ради чего там лихорадочно сколачивали большой помост и обтягивали его тканью.

Флот входил в бухту двумя кильватерными колонами, в голове второй колонны шли наши корабли, под андреевскими флагами, вяло раздуваемыми ветром. Бухта грохотала от приветственных залпов, народ орал и вновь волновался на причалах. Отправил снова шлюпки на дежурство, обещал их экипажам списание на берег в случае повторения пьянства на рабочем месте. Сам поспешил влиться в группу аристократии встречающей своего короля. Вливался несколько нагло, рассекая толпу ожидающих строем абордажников охраны, внутри которого вышагивали мы, вместе с причесанным Алексеем и его свитой, которой строго настрого было запрещено вытирать нос чистыми рукавами новенькой парадной формы. Мысленно вздрагивал, вспоминая, как проводил экспресс-обучение этикету. Сделал зарубку на память — надо вводить эту дисциплину во всех морских школах, а то случаи разные бывают.

Фредерик прибыл пышно, на легком фрегате. Видимо, чтоб корабль мог подойти к самому причалу. Величественно помахал всем ручкой, и сбежал по сходням, опережая толпу офицеров, высыпавшую за ним. Толпу, кстати, возглавили граф Гелденлеве и фон Памбург. Последний все оглядывался на наш рейд, видимо не понимая, почему мы отогнали «птиц» подальше, и скромно стоим в сторонке.

Подождал, пока датская аристократия выразит восторг своему королю, и дал команду морпехам вежливо продавливать строй к месту монаршего присутствия.

Датский король оставил в моей памяти приятные воспоминания с нашей прошлой встречи, когда он был еще принцем, и был уверен, что он не воспримет наше продвижение как агрессию. Он вообще без охраны ходил.

Нас заметили, и, повинуясь внимательному взгляду монарха, освободили нам коридор. Подходил к Фредерику медленно, надеялся, что он вспомнит нашу единственную встречу. Даже оделся так же, как был одет в тот день — тем более что это было несложно, внешний вид формы у нас не изменился. Вот только узнавания во взгляде короля не увидел, жаль. Приветствовал короля поклоном, и на словах приветствовал от имени Петра краткой речью, подведя ее к самому главному.

— … Позвольте представить вам царевича Алексея, наследника престола русского…

Далее, в наступившем онемении расписал, как царевич храбро сражался со шведской эскадрой, будучи в нашем авангарде. Тут такое любят.

Глядя на растерянные лица аристократии, хотелось весело крикнуть «Сюрприиииз!». Будь неладен этот протокол и этикет.

В глазах Фредерика, как в окошечках игрового автомата «однорукий бандит», крутились эмоции. Ничуть не сомневался, что он примет правильное решение. И вовсе не из-за морпехов, сжимающих Дары. Все же мы союзники, одолевшие вместе и шведов, англичан и голландцев. Как там дальше будет, покажет время — а пока мы друзья на век. На несколько месяцев, так уж точно.

Датчанин не подкачал. Возложил руки на плечи стесняющемуся Алексею, даже встряхнул его для верности, и разразился быстрой фразой, которую переводчик истолковал как выражение самых теплых чувств сыну его брата Петра. Вот уж, подобрались братья — Август, Фредерик и Петр. Все трое молодые, ээээ … не очень опытные, и резкие в решениях. Хотя, именно сегодня такие выражения были кстати.

На помост быстренько затащили малый трон, и поставили его рядом с большим. Аристократы косились на меня крайне недобро. Чего это они?

Торжества удались. Особенно впечатляющ был конвой пленных шведов, ради количества которых даже отправляли корабли на остров, за пленными солдатами. Мои матросы и морпехи, марширующие на общем параде вновь вызвали ажиотаж. Все же понимают простые горожане, кому они обязаны этой победой.

От марширующих каре площадь ощутимо подрагивала, хоть гром печатного шага и терялся в гуле толпы. И завершающим штрихом — шведские знамена, накиданные перед помостом внушительной кучей. Даже меня проняло, несмотря на всю циничность.

Парад. Речи. Парад. Бал. Политические маневры. Печень. Ненавижу политику.

На балу в честь победы пришлось трудится как проклятому. Назвал себя политической прилипалой, вот из меня уху и готовили. Раз король одобрил всю нашу самодеятельность, то у меня, а особенно у Алексея, возникло неожиданно много друзей, которые стремились либо набрать очки перед нами, либо за наш счет перед аристократией. Еще хорошо, что Фредерик над Алексеем взял шефство, к ним подходили только с восхвалениями. Весь негатив, соответственно, достался мне. Одному, особо ретивому барону рассказал веселую байку, как недавно на дуэли нарезал ножом дворянчика на ломтики и скормил их собакам. Посокрушался, что собак с собой в поход не взял, ну да ничего, надеюсь в Дании собаки еще лучше, чем в России. Намек поняли.

Поздним вечером, когда начал настаивать, что царевичу пара отбыть в расположение флота, дабы продолжить исполнять свои обязанности — получил аудиенцию у короля. Так называлось официально, действие, когда Фредерик оттащил меня в уголок для разговору с глазу на глаз.

… Нет, не имею права оставить Алексея в Дании… только с личного разрешения государя моего, Петра Алексеевича…И задержаться не можем, у нас еще много дел в Балтике … Нет конечно, русский флот останется тут, с вашего позволения, как и уговорено в соглашении. Им руководит наш победоносный адмирал фон Памбург, он справиться без моих политических советов, так что, нам тут делать больше нечего, и надо выполнять иные поручения нашего государя… Например в Любеке царевича ждут старейшины Ганзы. Помните, мы говорили с вами три года назад о ганзейских факториях?… Да, тот самый… О! Вот об этом давайте поговорим подробнее …

Алексея все же увез. У него и так глаза были квадратные. Мне явно предстоит ответить на много вопросов. Но держался Алексей молодцом. Не зря мы поговорили с ним по душам перед парадом — сделал все как надо — голова гордо поднята, говорил мало, даже старался величия голосу добавить. Вот что может сделать всего одна фраза — «Алексей! Хоть эскадрой и командовал фон Памбург — но это все твои люди! От матроса до капитана! Ты кровь государя нашего, и ты с честью шел вместе с нами через трудности похода и ярость битвы! Ты победитель! Так и будь им! Тебе нечего стесняться! Рядом с тобой твои верные люди, и тебе никто не страшен, ни шведы, не англичане. Даже король Дании тебе уважение выказал. Прими славу достойно, это порой тяжелее, чем достойно принять поражение. Но о том мы после, на корабле, поговорим…».

Вечер опустился на пирующий город, но его отогнали фейерверками, огнями а в нескольких местах и пожарами. Темнота решила не связываться с таким количеством нетрезвого вооруженного народа и отложила визит в город на потом.

Утром отправил «Сокол» в Берген, мало ли, пара англичан заблудиться. Да и апостолы надо домой вести. На эту навигацию, думаю, война закончена. Пока англичане решат, что делать дальше — начнет штормить. А что будет в следующем году — неизвестно. Даже мне неизвестно. Ненавидел себя за плохую учебу. Правильно говорят — «Кто не знает своего прошлого — у того нет будущего».

Настораживали разговоры в кулуарах про Испанию. Больно уж активно обсуждали болезнь испанского монарха Карлоса Зачарованного. Чего там обсуждать? Очередное обострение у эээ … инвалида. Странно обсуждали. С предвкушением. Будто стервятники рассаживались перед трапезой, обсуждая величину обеда и достоинства отдельных частей ожидающего блюда. Настораживает.

Мозговым штурмом выдавливал из себя все, что помню про Испанию. Отбросил Колумба с конкистой, как события явно уже произошедшие. Полюбовался на оставшуюся историческую пустоту на месте Испании в моих знаниях и начал играть ассоциациями. Постепенно пришел к убеждению, что будет война и дележка испанского пирога. И скоро. Мелькало что-то такое на границах памяти.

С одной стороны — хорошо, англичане найдут себе занятие. А с другой стороны — там же Крюйс на Мальте!

Испортил себе праздничное настроение. Мое седалище подсказывало мне недоброе, и мозг глубокомысленно соглашался, сгущая при этом краски. Да что же за времена такие! Тут война, там война, в промежутках голод и групповые казни. У данов за околицей еще неприятель разгуливает и дымок вьется из не остывших пушек — а они обсуждают, какие испанские колонии не помешали бы Дании!

Кстати, а какие испанские колонии не помешали бы России? Задумался.

Копенгаген праздновал. Тут люди жили днем сегодняшним. Светлым и радостным.

Велел капралам собирать по городу наших матросов, загулявших в увольнительных еще до сражения. К обеду собрали почти всех, даже капральства пловцов нашлись. Орал на этот пьяный сброд прилюдно. Кричал, под осуждающие перешептывания горожан, что всех сгною на галерах. И кстати, некоторых действительно сгною. Что пока они пили и гуляли — мы сражались за наши и датские дома не щадя живота. Борт к борту и плечо к плечу!

Хорошо получилось. Внушительно. Вот что значит подготовился! Причем еще неделю назад. И даже речь с кем надо согласовал.

А потом наступила расплата. Присутствовал на похоронах датчан, погибших при вероломном нападении союзных брандеров. Сам пришел. Не мог не проститься с ними. Прощения не просил. Не простят, и будут правы. На душе поскуливала совесть, как побитый щенок. Погано на ней было.

Оставшийся вечер сидел на берегу около нашего причала и слушал чаек. В которых, по легендам, вселялись души погибших в море. И англичане не простят.

Бесит меня этот принцип меньшего зла, вот только деваться от него некуда.

До конца июля Копенгаген не отпускал нас смесью праздника и деловых вопросов. Повадились сидеть с Ермолаем парой за чаем и молчать. Он, скорее всего, знал о грехах моих тяжких, но в душу не лез. Хороший он человек. Все бы священники такие были.

Рисовали с датчанами проекты договоров и союзных действие. Только проекты, хоть и важные. Фредерик отбыл к войскам в Голштинию. Оба наши короля играли в войнушку, и им было не до соглашений. Хотя, безусловно, письма мы рассылали подробные и протокольные.

Первого августа Ястреб прощался с Копенгагеном бортовыми залпами. Нам отвечал весь рейд. Грустно. Устал. Больше всего устаешь от подлости. Особенно своей.

Уходили в сторону Любека, у нас там были некоторые дела, в том числе доставить ганзейцам пачки каперских свидетельств датчан.

Первый раз держал в руках настоящее каперское свидетельство, расцвеченное печатями и подписями. К моему удивлению, документ это оказался очень строг. Для начала — капер должен был внести залог в 15000 талеров. Далее, захват судов можно было производить только в водах воюющих противников и только пока идет война. Капер, имеющий несколько свидетельств, захвативший судно в открытом море, а не у берегов воюющих стран, а так же капер, спрятавший свой флаг — считается пиратом.

Капер не имеет права трогать груз. Совсем. Захваченное судно должно быть доставлено на суд государства выдавшего свидетельство. Там разбираются, законен ли был захват. Если захват признают незаконным, то захваченное судно отпускают, а его капитану платят очень приличный выкуп из залога капера. Остальной залог идет на штраф в пользу государства.

Если все же захват признан законным — судно и груз выставляют на торги, причем сам капер принимать участие в торгах не может. Полученные с торгов деньги делят поровну между владельцем судна, командой и компанией снарядившей корабль. Вот так все непросто.

Но у ганзейцев вроде есть большой опыт каперства, думаю, они разберутся.

А мне надо решить накопившиеся дела в управлении Ганзы и поводить руками, чтоб советники не забывали, откуда ветер дует — а то письма письмами, но личный втык гораздо продуктивнее. И Алексею будет полезно послушать деловые разговоры, а то от хвалебных речей датчан он совсем разомлел — пришлось приводить в чувство его и капральство юнг, после чего Ястреб стал блестеть как новенький. Все же быть адмиралом иногда приятно.

Подходили к Травемюнде длинными галсами против юго-западного слабенького ветерка. Все бы ничего, голубое небо, по которому разбежалось небольшое стадо облачков, теплый ветер, спокойное море — вот только эта благодать означает, что будем мы куковать на рейде крепости, дожидаясь смены ветра, так как лавировать в лоб к ветру в неширокой реке — такого даже мои птицы не могут.

Не могли этого и еще масса торговцев, скопившихся на рейде в устье Траве. И мне это скопление откровенно не нравилось. Особенно их сине-желтые флаги, намекающие на шведское происхождение.

Если честно, очень рассчитывал, что шведские суда будут стоять в Киле, там плечо снабжения шведских войск было бы короче. Но … не повезло. Им.

Подходя к рейду, обдумывал, лезть на рожон или продемонстрировать миролюбие. Даже приказал поднимать на бизани ганзейский вымпел. Хотя, датский вымпел с грота убирать не стал — пусть теряются в догадках.

Шведы теряться не стали. Их посудины габариты имели побольше, чем у Ястреба, а ветер заставлял нас ковылять натужно, буквально ползком, создавая впечатление слабости корабля. Торговцев, поведшихся на эту видимую слабость и хрупкость клипера — было двое, выше по ветру и видимо совсем без мозгов, так как силуэт Ястреба должен был сказать о многом умным капитанам.

Хотя, возможно это опять моя паранойя и купцы просто снимаются с рейда, не помышляя о каких либо столкновениях.

Подозвал Глеба. Отношения у нас с ним так и не восстановились — не мог простить ему глупую потерю апостола. Хоть и нарекания к нему, как к командиру корабля, отсутствовали. Но, увы, сердцу не прикажешь.

— Глеб, видишь двух торговцев снимающихся с рейда? Мыслю, что могут они пакость учинить. Закладывай дугу от них подале, а коль они к нам прижиматься начнут, да пушечные порты отворят — бить их со всех башен. А покамест, вели мешки под борта вытаскивать. Абордажников на палубу, лишних людей в трюм, юнг в самое защищенное место. Боевая тревога!

Сближались. Ястреб забирал восточнее, обходя слева купцов, которые разгонялись по ветру, раскрывая все паруса, что было явно лишнее, если они просто снимались с рейда. А вот если они решат проскочить мимо — всадив нам бортовые залпы — то маневр понятен.

Не угадал. Каюсь. Но уж больно не хотелось начинать баталию в такой хороший день, да еще и первому. Купцы мирно прошли наш траверз, с закрытыми пушечными портами. А вот потом воспользовались набранной инерцией и заложили крутейшие правые виражи, безжалостно сбрасывая передние паруса, гулко захлопавшие на весь рейд.

Молодцы! Рискнули. И избрали единственно верную тактику — взять нас на абордаж. Может они и не купцы? Уж больно слаженно работают. Похоже, сейчас узнаем.

Обе башни правого борта почти дуплетом выплюнули первый залп. Порохом. Экономы! Шимозой надо было! Понимаю, что первые выстрелы палят тем, что заряжено было. Но надо же было раньше думать! Они бы …! … еще холостыми заряжали!

Ястреб завалился в крутой левый разворот, противодействуя абордажу и уходя от бортового залпа разворачивающихся купцов. Левая кормовая отработала по ближайшему купцу. А вот потом досталось и нам. Причем, порты открылись практически вместе с бортовым залпом. Это точно не купцы. Такой слаженности от простых торговцев ожидать не приходиться. Высший пилотаж — выдвинуть жерла одновременно с залпом, и при этом еще и попасть. Профессионалы, чтоб их …

Вновь, пригнувшись за мешки, во всей красе оценил залп пушками этого времени в упор. Гадство. Вокруг визжала картечь и летела щепа. На голову сыпались фрагменты рангоута. На мгновение ощутил себя на борту Орла, в его последнем бою. Наверное, озверел и оглох, так как не могу точно вспомнить, что кричал. Уж больно резкий переход от тихой прогулки к клубам дыма и визгу картечи, в которых потонули наши корабли.

Первый торговец, от которого мы увернулись, проскочил выше на ветер, теряя скорость и разворачиваясь вторым бортом, а Ястреб довернул по ветру и разрядил левую носовую башню в борт второго купца, накатывающегося на место первого. И снова пороховыми снарядами. Прибью пушкарей, если они живы останутся. А вот перезарядившаяся левая кормовая не подкачала, поставив на купце две жирные шимозные точки, немедленно продолженные передней башней в шимозное многоточие, явно уже избыточное — но, чего только от неожиданности не сделаешь. Мазать со ста метров наши канониры уже разучились, и второй корабль просто развернуло внутренними взрывами, вспучив палубу и закидав нас обломками.

Ястреб, яростно хлопая обрывками парусов на посеченной бизани, старался затянуть себя под защиту разгорающегося костра второго купца, уходя от повторного залпа купца первого. Но уйти не удалось. Повезло, что залп с 200 метров картечью был менее разрушителен, чем наш ответ шимозой кормовыми башнями. Все четыре снаряда легли практически точно в середину купца, вызвав концентрированный взрыв, вырвавший из корпуса огромный фрагмент и, видимо, повредивший киль. Так как корабль, с громким треском, начал переламываться пополам, склоняя мачты друг к другу, и заволакивая их дымом.

Набивал трубку трясущимися пальцами. Расслабился! Проворонил! Бездарь! Непогрешимым себя числить начал — и вот! На палубе вновь кровавые разводы.

Бросил набивать трубку, кинулся в трюм. Вздохнул с некоторым облегчением — юнги сидели в гнезде из мешков и смотрели круглыми глазами на острые световые лучи, прочертившие пыльный полутемный трюм из нескольких отверстий в бортах. Рыкнул на них, чтоб сидели тихо — еще ничего не закончилось, и метнулся обратно на палубу. Злость набирала обороты.

Моряки облепили пострадавшую бизань, заводя временные усиления и проводя через блоки сбежавшие фрагменты такелажа. Ястреб продолжал дрейфовать по ветру, отдаляясь от двух разгорающихся костров.

Высматривал в скопище мачт у берега синие флаги. Ни одного гада не отпущу с этого рейда. Заметил, как на некоторых намеченных кораблях опускают флаги, а несколько купцов снимаются с якорей.

— Глеб! Скорее давай! Корабли с рейда уходят!

Чтоб не висеть над душой, сбегал в кубрик к раненым. Четверо тяжелых среди моряков, еще двое среди башнеров и трое легких среди морпехов. Над ранеными колдовали аж четыре человека, двое от моряков и двое от абордажников — впору гордиться поставленной медицинской подготовкой в полку и на флоте. Хотя, Ястреб не показатель — Тая и тут лично экипажи обучала.

На бизань уже поднимали упавший гафель. Корабль начинал разворот фордевинд, хищно прицеливаясь на расползающиеся от устья Траве суда. Тараканы!

— Глеб, кормовые зарядить шимозой, носовые осколочными. Выстрел по курсу кораблей, и сброс на подчинившихся абордажной партии. По не подчинившимся — огонь шимозой. Вопросы? Исполнять.

Только теперь нашел время раскурить трубку. Совсем не такой мне виделась деловая поездка в Любек.

Ястреб ползал по бухте, сгоняя разбредающуюся отару обратно к рейду. Купцы превратились из волков в баранов, упирались, но бодаться уже не рисковали — пара костров угасающих в море наводили на размышления.

Задуматься пришлось и мне. Три шведских купца — добыча законная. Остальные свято уверяли, что к поставкам для шведской армии отношения не имеют. И бочки с порохом у них в трюме исключительно для личного пользования. Хорошо еще, что среди торговцев не оказалось ганзейцев — ситуация могла стать еще неприятнее.

Бочки с порохом выкупил. Поставил вопрос ребром — или они мне продают порох, или от имени датчан арестовываю их корабли и провожаю в Копенгаген. Надолго. Даже в цене сошлись. Все же, добрым словом и пистолетом можно сделать несколько больше, чем просто добрым словом. А вложение бывших шведских средств в порох — можно считать перспективным — порох во время войны только дорожать будет. Велел разгружаться купцам в ганзейскую факторию, как наиболее вместительную и лояльную мне организацию. Потеряли на этой возне еще три дня. Зато выходили раненых.

6 августа Ястреб пробрался на рейд Любека, оставив в 20 километрах за спиной разгорающийся скандал. Если честно — просто сбежали с величественным лицом. Хоть истина частично на нашей стороне, только вот доказать ее порой бывает тяжело. Но комендант Травемюнде, наблюдавший стычку, принял в спорах нашу сторону. И вовсе не из-за подношения в сотню шведских риксдалеров, равных почти трем килограммам серебра. Просто он человек оказался душевный.

Юнги после боя раздухарились, два дня отовсюду слышались захлебывающиеся рассказы про «… токмо голову склонил, а над тем местом каааак вжжжикнет, да кааак …». Но к моменту прихода в Любек команда успокоилась, и принялась деловито заканчивать уже косметический ремонт Ястреба, то есть забивать и зашкуривать чопики и застругивать выщерблены.

В первое посещение штаба Ганзы взял с собой десяток абордажников и десяток юнг, с Алексеем, разумеется. Собственно, весь первый визит свелся к разыскиванию секретаря и сообщению для советников, что назначаю на завтра, после обеда, собрание союза для решения важных вопросов. Быть всем, и подготовить отчетную документацию.

После чего мы просто гуляли по городу — посмотреть было на что. Одна библиотека с сотнями тысяч томов — влекла как мотылька лампа. Еще бы и знание языка поспевало — меня бы из Любека месяцами не вытащить было бы. А так, просто посмотрели.

На собрание союза опоздал, как и положено большому боссу — минут на 30. Вошел, не дожидаясь представления, указал жестом обоим морпехам сопровождения и Алексею, которого теперь постоянно таскал с собой, на стулья, сам с переводчиком обошел стол под заинтересованными взглядами собравшихся. Разговоры стихли. Обменялись рукопожатиями с двумя советниками — третий был в отъезде.

— Спешу всех порадовать — вот так вот, с места в карьер — нашему союзу предстоят три интересных и прибыльных дела.

Устроился на центральном стуле, и начал выкладывать на стол принесенные с собой бумаги. Сделал паузу, обвел взглядом заинтересованные лица за столом.

— Для начала, немного о сложившемся положении.

Сделал еще одну паузу. Развернул датскую карту балтийских побережий.

— Шведская эскадра уничтожена в Зунде, недалеко от Копенгагена. Почти три десятка линкоров пущено на дно, и десяток захвачен в виде призов. Можно считать, что шведский военный флот на Балтике умер и нескоро возродиться. Англо-голландская эскадра отогнана из Скагерака силами русско-датского флота. Скорее всего — минимум до следующего лета.

Еще одна пауза для переводчика — смотрел, как реагируют присутствующие. Сделал вывод, что сам факт столкновения для них уже не секрет, удивлялись только цифрам.

— Швеция еще сильна на земле, своими гарнизонами и армией. Но без поставок воевать долго они не смогут.

Передвинул по столу карту к советникам.

— Даны осадили Тённинг, поляки Ригу. Карл наверняка поведет армию отбивать Ригу, а вот на Тённинг его сил уже точно недостаточно. Слишком опасно доставлять армию кораблями без военного прикрытия. Значит, даны возьмут Шлезвиг.

Все не так однозначно, как озвучиваю — но довольно близко к истине. Народ загомонил, обмениваясь мнениями — как-никак, а Любек входит в границы территорий Шлезвиг-Гольштейн, хоть и является свободным городом.

Не дал разгореться спорам. Огорошил домашней заготовкой.

— Самое время Ганзе вспомнить, что остров Готланд являлся сердцем союза, и пока шведы слабы, вернуть себе исконные земли.

Тишина. Хмыкнул. Мелко все же купцы плавают, такая вода мутная, а они не рыбачат.

Поднял руку, останавливая зарождающийся поток вопросов и возмущений.

— Да, Ганза еще слаба. Но нам помогут! Через две седмицы русский флот уйдет из Копенгагена на патрулирование Балтики. Десять линкоров и шесть фрегатов. Эти суда окажут помощь с моря ганзейским нарядам, высаженным на острове, а в дальнейшем, останутся на рейде порта Висбю. Россия признает за островом статус свободного города входящего в ганзейский союз, в случае подписания соглашения, о предоставлении русскому флоту порта для базирования на 100 лет.

Еще одна пауза. Тут была такая тонкость — по местным правилам, предоставить на 100 лет ассоциировалась с отдачей «на век», и приравнивалась к вечной. Если этого хотели избежать, то писали в документе «… на 99 лет».

Тут стоит вспомнить бытовавшую в мое время байку, что Россия отдала Аляску Америке на 100 лет в аренду. На самом деле — продала, более чем за 7 миллионов, посчитав, с подачи Российской Академии Наук, эти земли бесперспективными. А даже если бы и не продала, а отдала на 100 лет — это все одно, считай навечно. Так было принято. Кстати, Екатерина, как многие уверены в мое время, к продаже Аляски отношения не имеет. Она умерла за 70 лет до этого. Ну да этого еще не случилось. И не случиться. Надеюсь. А вот база русскому флоту в Балтике — нужна прямо сейчас, не ютиться же по всяким Копенгагенам, оставляя наши корабли заложниками прихотей политиков.

Продолжил сразу, как закончил переводчик.

— Вот нанимать солдат для штурма шведского гарнизона на острове нам придется самим, и ради этого указал собрать все отчеты о тратах и наличии денег в Ганзейском банке. Теперь, зная, для чего нам понадобились крупные суммы, уверен, что вы еще раз, и тщательно, просмотрите все бумаги и исправите случайно вкравшиеся туда ошибки.

Посмотрел на всех многозначительно. Ясновиденьем не обладаю, но могу заложить Ястреб против шнявы, что тщательно зашкуренных приписок и недостач в отчетах масса. Добавил.

— В случае, если эти ошибки найдут мои инспектора — буду считать их уже преднамеренным воровством во время войны, которую начинает союз. Сами понимаете, что за это грозит.

А вот дальше начался бардак. Такая стройная вступительная речь, и такие идиотские реплики с мест. Что значит, зачем нам этот остров? Даже если он Ганзе даром не нужен, русскому флоту такая база не помешает. Но просто так его там не потерпят, а вот Ганзу, с ее «исконными территориями» — пропихнуть можно, хоть и со скрипом. Особенно если за ее спиной русский флот поиграет мускулами. Но знать союзу о таких тонкостях необязательно. Вон, у некоторых и так глаза горят — они стены ганзейской крепости на Готланде может, в каждом сне видят. Вот они пусть маловеров и убеждают.

Откинулся на стуле, крутя в руках так и не зажженную трубку. Поймал на себе задумчивый взгляд советника, слегка улыбнулся ему — да, тяжело будет отстранить меня от руководства. Советник уткнулся в разложенные по столу бумаги.

Рассеяно слушал переводчика, пытающегося кратко обозревать споры за столом. Параллельно с этим просматривал сводную цифирь, подсунутую мне в виде отчета. Улыбался, когда переводчик выдергивал из разговоров суммы, озвучиваемые для найма солдат, уже существенно превосходящие цифры отчетов. Купцы сами себя на чистую воду выводят. Правильно говорят — в спорах рождается истина. Суммы истины пометил у себя на бумажке.

Подождал, пока мечтатели перекричат скряг, и хлопнул по столу рукой, привлекая внимание. Надо скряг немного поощрить.

— Второе дело — вытекает из первого. Флот Ганзы, вместе с фрегатами конвоя, становиться реальной силой на Балтике. Настолько реальной, что привез для нас датские каперские свидетельства, позволяющие основательно проредить еще и торговый флот Швеции. Более того, вместе в русской эскадрой придет датское судно, везущее каперского арбитра — достаточно лояльно настроенного к нашему союзу.

Пауза. Поморщился, вспоминая стоимость этой лояльности. Ладно бы одному арбитру — но ведь чуть ли не половине адмиралтейства пришлось дары преподносить, да еще и под выпивку с разговорами о вечной дружбе. Бррр.

— Вернув себе Готланд, наш союз приобретает идеальную базу для каперов против Швеции, причем, капер всегда сможет оттянуться под защиту флота, стоящего на рейде острова. Сами понимаете, какие это открывает перспективы.

Еще бы они не понимали. Вон, даже у скряг глаза стали как у Скруджа Макдака. Можно считать, что вопрос завоевания Готланда уже решен — хотя бы для того, чтоб каперы могли с него всласть и безнаказанно поохотиться.

Присел, пережидая еще одни бурные дебаты и спокойно обсуждая с советниками, сколько и каких каперов может мобилизовать союз. Причем, каперских свидетельств у меня было меньше, чем прорезавшиеся аппетиты союза, и занимались перебором судов, оценивая, кого освидетельствовать в первую очередь, а кому потом придется самим общаться с арбитром. Увлекся. Даже не заметил, как разговоры за столом стихли, и внимание заседающих сконцентрировалось на нашем переборе. Самое время добивать.

Теперь ближайшие цели союза определены, стоит набросать им перспективу.

— Это еще не все — дождался максимальной концентрации заинтересованных и разгоряченных предыдущими сообщениями взглядов — Есть и третий большой проект, который позволит получить благосклонность Дании и значительную прибыль.

Вновь усмехнулся про себя на сделавших стойку купцов — слово «прибыль» тут будет всегда правильным паролем. Начал издалека.

— Даны завоюют Шлезвиг от Тённинга до Киля, это только вопрос времени. А что дальше? Ведь они на этом не остановятся, и очередь дойдет до Любека и Гамбурга… если их не занять другим важным и прибыльным делом. И такое дело есть!

Сделал очередную паузу, делая вид, что внимательно изучаю карту. Поднял взгляд на внимающее собрание.

— Король Дании, Фредерик IV, проявил интерес к строительству канала от Киля до Тённинга. Впрочем, на Тёнинге он не настаивает, и канал можно закончить на Эльбе, соединив Балтийское и Северное моря. Что это значит — вы сами понимаете. Шторма мыса Скагена губят великое множество кораблей, и безопасный путь из Балтики будет пользоваться великим спросом. А где спрос — там и деньги.

Передвинул по столу карту, отчеркнув на ней дугу предполагаемого Кильского канала.

В востребованности такой артерии не сомневался ни секунды, в мое время этот канал был самым загруженным в мире. Даже по Суэцу меньше судов шныряло, чем по Кильскому каналу. И паруса делу не помеха, в крайнем случае будем быками с берега суда тянуть. Вот только подробностей о канале не знал. Все, что читал — это пара шлюзов в начале и конце русла, и то, что он начинается в Кильской бухте, а заканчивается в устье Эльбы. По дороге еще часть реки использует, но подробностей уже не помню. Тем не менее, за год работы моих теодолитчиков вполне можно нащупать нитку канала, там всей длинны то менее сотни километров. И Фредерик действительно сильно заинтересовался этим проектом, вытрясая из меня подробности после первого же оброненного намека. Можно сказать, что он и к своей армии убежал только за тем, чтоб ускорить завоевание территории. И проект соглашения между Россией и Данией у меня с собой. Только вот желательно, чтоб за Россию заплатил кто-либо еще, а то Петр наверняка пожадничает. У него и так казна трещит по швам — мне ли не знать, сам принимаю участие в ее разбазаривании.

Ганзейцы опять открыли бурные дебаты. Записал себе на бумажку еще несколько циферок — богато они живут, однако. Встал из-за стола, собирая бумаги. Ответил на недоуменные взгляды.

— На сегодня заседание объявляю закрытым. До завтра всем обсудить новые дела, привести в порядок отчеты, и выработать предложения на поднятые вопросы. Основные — наем солдат, суда доставки и поддержки, снабжение нового гарнизона Готланда и флота союзников на длительный период. Далее, перенос штаба в город Висбю, организация ремонта и снабжения кораблей союзников, за отдельную плату, и какая будет политика к мирному населению Готланда — ведь именно из-за мирного населения острова у Ганзы в прошлом были проблемы. Думайте, советуйтесь. Завтра продолжим. Дела со строительством канала пока могут подождать, а вот Готланд надо брать сейчас. Учтите — через две недели русская эскадра будет здесь, и наши силы уже должны быть собраны.

Откланялся. Опять пожимал руки. Любят тут это дело.

На обратном пути Алексей похоронил меня под градом вопросов. Но ответы он вполне заслужил, просидев все совещание тихой мышкой. Да, ганзейцы нам не особо-то и нужны в обоих делах — но тут вмешивается политика. Почему Европа довольно спокойно восприняла отчуждение Константинополя у осман? Просто, каждый видит в любом деле то, что хочет увидеть. Европа видит в Константинополе рыцарей мальтийцев. Этого достаточно, чтоб сохранить лицо. И с Готландом та же история. Это не русские отвоевывают себе территории, а ганзейцы возвращают свои исконные земли. Ну а с каналом все еще проще — купцы Ганзы, люди богатые, а главное, от Любека до нитки канала будет около 60 километров. Только ганзейцы смогут обеспечить полноценное снабжение строителей канала. Помнишь, на занятиях много раз говорил — война только на треть состоит из боев и маневров, а на остальные две трети — из снабжения. Обеспечив хорошее снабжение можно выиграть любую войну, конечно, если командиры и солдаты будут уметь это делать. А вот имея гениальных командиров и обученных солдат можно войну проиграть только из-за того, что обозы с припасами застряли в дороге, а солдатам просто нечем стрелять.

Со строительством та же история. Без снабжения стройка замрет. Дания воюет, Россия далеко. А вот ганзейцы имеют налаженные караваны, и для них снабжение нескольких тысяч строителей труда не составит. Вопрос только в деньгах. Но этот вопрос обсудим позже — когда каперы ганзейцев соскребут жирок со шведов, и у них появятся свободные средства, которые нужно будет вложить в прибыльное дело. Пока не до этого, надо решать политические и организационные вопросы.

В очередной раз ошибся. Два последующих дня совещаний говорили практически только о деньгах. Перемежая эти споры отчетами о найме ландскнехтов.

С первым капитаном компании ландскнехтов познакомился на третий день пребывания в Любеке. Как глава союза подписывал контракт с его компанией. С некоторым удивлением узнал, что компания — это официальное название воинского подразделения наемников, что-то аналогичное роте. Вот только численность компании не ограничена, может быть и сотней бойцов и тысячей. Капитан — это глава компании, а его заместители называются «лей тенант», что по-французски и значит — заместитель. Век живи, век учись. Надо подтягивать языки.

Обратил внимание капитана на пункт контракта запрещающий грабежи и мародерство. «Мародер», как выяснилось, это термин, ставший нарицательным по фамилии одного из капитанов ландскнехтов — много говорит о поведении таких компаний во время войны. Поспорили с капитаном по этому поводу. Мне плевать, что там овеяно традициями. Или так, со штрафами за нарушение, или никак — на немецких землях компаний ландскнехтов пруд пруди.

На собраниях союза уже перешли к спорам о дальнейшем существовании Ганзы на новом месте. Вопрос, почему первоначальный финансовый отчет, предоставленный мне, отличался от фактического чуть ли не в три раза — спустил на тормозах. Просто отвел советников на перекур, и мило сообщил им, что в следующий раз, при несоответствии цифр, их семьи тихо исчезнут вместе с ними, и объявятся уже в снегах России, на железных рудниках. Глубокомысленно добавил, выбивая трубку — или не объявятся. От цифр зависеть будет.

Охрану, на всякий случай удвоил, ландскнехты эти нагловато себя вели. Хотя, времена военные, жесткие. По городу бандиты орудуют, нападая на всех подряд, вот и удвоил охрану. А как тут не удвоить, когда вечерами бесследно исчезли капитан и пара лейтенантов их разных компаний. Беспредел, какой-то! Хотя, эти печальные пропажи несколько снизили хамоватость наших наемников, и с ними стало возможно вести деловые переговоры. Как говорят, «…Нежданно беда помогла». Ну и славно, а то ведь наемники могли остаться совсем без командиров.

К ожидаемому сроку подхода русской эскадры на рейд Травемюнде вывели четырнадцать толстобрюхих купцов, частью наемных, частью под ганзейскими вымпелами. Почти три сотни пушек на всех бортах, почти шесть с половиной тысяч солдат и пол тысячи матросов.

Каждый день простоя обходился почти в 400 талеров, мордобои, и проблемы с комендантом крепости.

Ждать не стали. 20 августа эскадра из 15 кораблей пошла на соединение с русским флотом, растянувшись редкой цепью, чтоб не пропустить случайно долгожданных гостей.

Русских встретили только к обеду следующего дня, на траверзе гористого побережья острова Рюген. Памбург лихорадочно пытался резаться против ветра, но линкоры отказывались это делать с приемлемой скоростью. Наш визит адмирал встретил с явным облегчением. Совмещенная эскадра встала в бакштаг правого галса, двумя длинными колоннами, и уверенно начала разгоняться, держа курс на Готланд, до которого оставалось чуть больше четырех сотен километров.

Четыре дня ползли это расстояние, и это еще при попутном ветре и умеренной погоде. Хорошо, три дня. Просто к острову подходили под вечер и встали на ночевку у его южной оконечности в полной темноте, сразу сбросив десант на берег в 400 солдат.

Четвертый день, с утра, штурмовали Висбю. Хотя, штурмом это избиение назвать было стыдно. Шведы нас не ждали, и гарнизон не дотягивал даже до пяти сотен солдат. Настолько не ждали, что рейд Висбю украшали четыре шведских торговца, и с десяток парусной мелочи — которых гарантированно тут бы не было, дойди до Готланда хоть какие то слухи о надвигающейся опасности. Расслабились шведы. А зря.

Залп десяти линкоров по старой крепости, беспорядочно палящий в ответ таким скромным калибром, что ядра отскакивали от бортов линкоров — можно приравнять к безответному. Серьезное сопротивление оказали только две башни на южном и северном молу бухты. Вот только против массированного обстрела десятком линкоров, да плюс еще и шимозой, с наших фрегатов, башни не совладали, и вскоре на молу можно было рассмотреть убегающие из них точки защитников.

Клубы серого дыма поднимались над флотом, создавая впечатление, что на рейд с небес опустилось грозовое облако, и разлеглось на воде, выбрасывая из своего нутра громы и молнии, бьющие по старым стенам ганзейской крепости и высекающие из них фонтаны каменно крошки. Причем, точностью облако не обладало, и фонтаны летели не только из стен, но и со всей округи — хотя, не мог себе представить, как можно промахнуться в такую крупную цель.

Соответственно, вся округа мгновенно попряталась, толпами потянувшись в холмы за городом и привычно неся с собой узелки пожитков. Флот начал сброс десанта, спокойно и деловито, перевозя по четыре сотни ландскнехтов за одну ходку шлюпок. Канонирам Ястреба и фрегатов, согласно распределенным заранее ролям, предстояло прикрывать высадку — подавляя те орудия, которые начнут стрелять по шлюпкам. Вот только разобрать, какие именно орудия крепости посылают ядра в десант — стало сложной задачей. Крепость окуталась не менее густым облаком, из которого вырастали все новые и новые дымовые щупальца — оценить, куда летели гостинцы, и разобрать в многочисленных всплесках отправителя … Делать нам больше нечего. Гвоздили все подряд — передними башнями шрапнелью, а задними башнями — осколочными. Шрапнелью равномерно прочесывали крепость над зубцами, пользуясь тем, что план укреплений имелся достаточно подробный, а пушки стояли на верхних площадках стен, не прикрытые сверху за редким исключением. Сложность была только с подбором значения трубки — а в остальном — сплошное избиение.

Крепость сдалась на пятом часу неторопливого и обстоятельного обстрела. Даже до штурма дело не дошло. Видимо, защитники впечатлились собранными под стенами ландскнехтами. Особенно зная о кровожадности этой волчьей стаи. И было еще серьезное подозрение, что орудийную прислугу мы основательно выбили — крепость стала стрелять редко, над ней даже дымовое облако рассеялось.

До вечера обсуждали условия сдачи — в итоге отпустили гарнизон с личным оружием и знаменами. Даже позволили им забрать с рейда одно шведское судно. Штурмовать крепость откровенно не хотелось — тем более делать проломы в уже почти своем имуществе. К чему Ганзе, а ведь именно она тут заправляет, лишние пленные и потери? Гораздо важнее, занять мало поврежденную крепость. Ну, еще важно — какие слухи пойдут по Швеции.

Захочет Карл отбить остров? Будет просто замечательно! У меня даже план для него заготовлен — как он подводит к мелководью острова тучу кораблей с десантом, лишая их маневра, а пара наших фрегатов ставит окончательную точку в участии Швеции в каких либо войнах. Если десантные корабли придут в сопровождении остатков шведских линкоров — еще лучше! Свяжем толстяков нашими линкорами, потом делаем обструкцию десанту, и возвращаемся к линейной баталии …

Высадят десант тайно? Угу. А кормить и снабжать его, чем будут? Суда сопровождения же не спрятать! А по-другому на остров никак не добраться, до подводных лодок мы еще не дошли, хоть Лейбниц и теребит меня с этим, но пока рано — будут у противника броненосцы, тогда подумаю о потаенных судах.

Одним словом — ловушку для Карла заготовили качественную, и продолжали с Памбургом ее полировать, распределяя корабли на дежурные посты. Вот только сомневаюсь, что Карлу дадут в нее залезть. Он теперь будет внимательнее прислушиваться к своим адмиралам, козыряющими фразами типа «… не надо, ваше величество, а то будет как в проливе …». Даже завидно, вот бы и мне так с Петром!

Вручил бывшему коменданту меморандум для Карла, от имени ганзейского союза, в том, что остров, приобретает статус свободного города, и гарантом статуса выступает союзный русско-датский флот. Про гаранта — это наполовину серьезно — даны выразили осторожное согласие на эту аферу, точнее, не именно на эту, а на помощь Ганзе флотом в случае нападения на ее фактории. А тут считай не фактория а целый штаб Ганзы. А вот мнение Петра спросить не мог. Интересно, Петр все же объявил войну шведам или нет? А то такими темпами мы закончим эту войну раньше, чем она будет объявлена.

До конца августа разбирались с новым приобретением. Точнее, разбираться с ним оставил ганзейцев, ограничившись плаваньем вокруг острова с небольшой эскадрой судов и сбросом десантов. Закруглил свое пребывание на этой гигантской скале посреди Балтики совместным совещанием совета Ганзы с капитанами флота и десантов. Говорили мало, все было уже оговорено — в основном пили. За победу. За нашу победу. Самое интересное, что ганзейцы и ландскнехты радости у достаточно многочисленного населения острова не вызвали — а вот русские были встречены благожелательно. Оказывается, Готланд с начала 12 века поддерживал взаимовыгодные и теплые отношения с Новгородом. Русских на острове, в то время, было полно. Даже пара православных церквей подняли свои кресты над землей викингов — купольные храмы Русский и святого Лаврентия. К ним и улочки прилагались соответствующие — Новгородская и Русская.

Грех было не воспользоваться удачным стечением обстоятельств — отпустил большинство моряков в город, в увольнение, с короткой историей о том, как вскоре тут будет много русских моряков, прибывающим на смену датчан. И как много будет товаров и денег, минимум оттого, что многочисленным командам флота надо будет организовать досуг и питание. При этом матросы претендовать на земельные наделы тут не будут. Идиллия — потребители без претензий. Все люди любят розовое будущее, не зависимо от подданства — думаю, островитяне станут нам минимум лояльны, а максимум … В любом случае, намеки и слухи — что следующий год будет весьма благоприятен для жителей острова — не помешают. Но это дело будущего.

А вот суровое настоящее поднимало серьезный вопрос — и что делать дальше?

До Нарвы от Готланда около семи сотен километров, а до Стокгольма и остатков флота шведов — две сотни. Флот с рейда Висбю уводить нельзя — провороним хорошую базу.

Хотя, поход большого флота к Нарве, да еще и с десантом ландскнехтов, вполне мог решить все проблемы Петра. Вот только в глубине души — мне хотелось, чтоб Карл нашел в себе силы и продемонстрировал Петру всю порочность его подхода к армии, и ее командирам.

Хотя, основной и вполне обоснованной версией отмены похода на Нарву — стала необходимость защиты новой базы, и ремонта кораблей, который им не помешает. Основной ремонт корабли выполнили в Копенгагене, но работ предстояло еще много. К тому же, осенняя Балтика — далеко не сахар, а на линкорах урезанные экипажи да еще большей частью из датчан…

Оставил все, как есть — пусть Петр сам выкручивается. Надеюсь, судьба на мне не отыграется за это решение.

 

Глава 15

Долго и тепло прощались с Памбургом. Всю ночь вспоминали прошедшие дни, говорили о будущем, запивали беседу красным вином. Обещал ему собрать весь выпуск Воронежской и Холмогорской школ, отправив их весной на замену датских команд линкоров. Оставил в его распоряжение распродажу полных трюмов толстяков — у нас там призов на весьма значительную сумму. Велел забрать выкупленный порох и призовые суда в Травемюнде. В остальном — действовать по обстановке. Патрули, засады, глаз да глаз. Одним словом — рекомендовал устраиваться тут надолго, и всех, кто этому будет мешать, начиная от шведов и заканчивая ганзейцами с датчанами — убеждать, что они не правы, всеми доступными средствами и калибрами. Хотя, с ганзейцами проблем быть не должно — с ними надо только внимательно изучать ведомости на поставки, особенно в графе цен.

Устроили на флоте некоторую ротацию личного состава. Забрал большую часть перспективных канониров, во главе с Семеном, на Ястреба, в виде пассажиров. В том же качестве отобрал часть пловцов, часть навигаторов. Ястреб осел, как в самом начале похода, намекая, что он легконогая скаковая лошадь, а не холмогорский тяжеловоз.

Оставшимся навигаторам поручил составление карт Балтики и организацию на базе Готланда штаба навигационной службы, которую позже растянем на все ганзейские фактории. В распоряжение навигаторов поступали оба наших фрегата, и была достигнута договоренность с каперами ганзейцев, готовыми принимать наших навигаторов пассажирами на свои корабли. Массу дел успели сделать, или, как минимум, начать. Еще больше предстояло сделать Памбургу.

Второго сентября Ястреб уходил в обратный путь, забирая севернее, и держась подальше от шведских берегов. Погода хмурилась, то ли не желая расставаться с нами, то ли наоборот, выпроваживая, и раздражаясь затянувшейся лавировкой, слишком медленно выводящей Ястреба с акватории Балтики.

В душе погода отражалась как в зеркале — те же свинцовые тучи мыслей и секущий дождь сомнений. Наворотили мы тут знатно, а вот отвечать опять мне одному. Еще и обвинят в том, что не привел флот к Нарве. И плевать Петру будет, что таких указаний никто не давал. Найдут в чем обвинить в любом случае. Хоть в Норвегии оставайся.

Появляться на глаза государю откровенно не хотелось. И даже месяц с лишним пути вряд ли поправит дело. Может в Дании политического убежища попросить? Вот ведь странно — из шкурки выпрыгиваю, торю дорогу для страны по мере сил — а в благодарность ожидаю только брань. Странно. Сотни лет пройдут, а отношение к людям в моем отечестве не меняется. Диагноз, однако. Хотя, может это опять паранойя? Но как-то, уж больно она обосновано выглядит.

Копенгаген прошли ночью, не заходя на рейд. Утром прощались с Кронборгом. Холостых выстрелов уже не осталось, палили салютом из картечи, надеюсь, крепость не посчитает это нападением, и случайно не сдастся. А то среди датчан уже начали разные слухи бродить. Нелепые. Ну, с чего они решили, что мы могли одним кораблем англичан положить рядом со шведами? Не могли! Минимум двумя! Хотя, эти слухи старательно опровергал — чем больше слух опровергать, тем он становиться крепче.

Впереди был Скагерак, суровые волны Северного моря, и манящие фьорды Норвегии. Долгая дорога домой, с короткой остановкой в Бергене.

Весь обратный путь занимался с юнгами. Если честно, хмурые мысли подсказывали, что у меня может просто не оказаться времени, заниматься с ними в будущем. А сказать хотел много. Особенно одному из них.

Слишком много и слишком рано вывалил на пацанов за этот переход — с отчаянием понимал, по стеклянным глазам слушателей, все зря. Даже если и не все, то одним наскоком мне не привить нужные мысли царевичу и его будущему окружению. Для них мои рассказы — просто необычные сказки. Ну, хоть так. Сделал особый упор — они теперь боевое братство, скрепленное победой. И кто бы, что не говорил, про знатность и родовитость — все шелуха. Этих родовитых рядом с вами не было! Выводы делайте сами.

Сентябрь штормил Северным морем, Ястреб кряхтел, пробиваясь сквозь трех-четырех метровые валы, захлебываясь в белой пене. Мокрые до нитки паруса отяжелели, и корабль валяло с борта на борт и с носа на корму. Море свободно разгуливало по палубе, деловито проверяя, как закреплены вещи. Шутки закончились, и хмурому морю противостоял хмурый экипаж с зелеными юнгами. Началась настоящая работа моряка, когда необходимо представить все свои маневры на палубе, перед тем, как на нее выскакивать. Да еще подгадать момент, чтоб обрушивающаяся волна уже успела прокатиться, а новая еще только росла из под левой скулы корабля.

Навигаторы стонали в голос, особенно когда их пытались выспросить о месте корабля. Единственным ориентиром, видимым с палубы, было хмурое лицо Глеба, почти неотрывно стоящего у штурвала.

И это еще далеко не шторм. Просто свежая погода. Устроил ученья пушкарям, исходя из того, что лучшего тренажера нечего и желать, а снаряды нам, скорее всего, в ближайшее время не понадобятся. Довольно забавно было наблюдать, забравшись повыше на ванты, как клипер, выныривая из очередной волны, отплевывается дымами орудий в сторону сброшенного заранее плотика. Именно в сторону, а не по нему. После того, как сбрасывали цель, с белым вымпелом, и уходили на разворот — плотик терялся практически сразу. Углядеть его среди волн, даже с вант — было задачей нелегкой. Что видели канониры через прицелы — вообще загадка. Хотя стволы смотрели куда надо. Наверное, это инстинкт. Им бы еще инстинкт на точные попадания — озолотил бы. А так …

Но закончились стрельбы довольно печально. Подветренные башни отстрелялись нормально. А наветренные периодически захлестывало волной, и один из выстрелов, видимо, столкнулся с водой, заполнившей ствол. Орудие разорвало.

Хорошо, что стреляли не шимозой, и что казенная часть орудия выдержала — ствол раскрылся розочкой аккурат от внешнего кожуха усиления и до дульного среза. Башнеры отделались контузией с кровью из ушей и носа. Ученья прекратил, и сделал несколько пометок по усовершенствованию орудий.

В Бергене лил дождь. Боги забыли о нас, посчитав, что все, что они от нас хотели мы выполнили — и их больше не интересует дальнейшая судьба игрушек. Все как обычно. Укрепился во мнении — «на бога надейся, а сам не плошай».

Два дня отдыхали в бухте Бергена, спрятавшись от свежей погоды, за величественными стенами гор. Можно было и еще постоять, дожидаясь смены настроения моря. Но, во-первых, осень, и погода может стать только хуже, а во-вторых, меня по-прежнему грыз червячок торопливости. Думал, что семьдесят седьмое чувство меня подгоняет навстречу шведской эскадре, потом грешил на необходимость скорее занять Готланд — но внутреннее напряжение так и не исчезло, продолжая подгонять незнамо куда.

12 октября Ястреб продолжил свой бег на северо-восток, низко кланяясь мачтами северным ветрам и рассекая узкой грудью черные волны холодного моря. Погода продолжала баловать. Даже небо иногда проглядывало, к неописуемому огорчению навигаторов, которые уже приспособились скрываться в трюме посередине корабля, отговариваясь тем, что они своими телами оберегают хрупкие навигационные приборы. Свой храп при этом они списывали на необходимость постоянной подачи туманных сигналов, чтоб в тесноте и полумраке трюма на них случайно не наступили, и не дай бог, не испортили хронометры. Научил, на свою голову.

В целом, обратная дорога шла … скучно. Ровный свежий ветер гнал клипер по ухабам Норвежского моря, вода заливала палубу, отменяя приборку, и висела пеной на такелаже, пытаясь заледенеть, но у нее это не получалось, так как октябрь выдался на удивление теплым, для этих широт.

Этот фокус удался воде только в конце нашего перехода, когда Ястреб уже рвался к устью Двины через горло Белого моря. Но ветер для нас уже стал попутный, и было наплевать, что на канатах такелажа, палубе, да и вообще всех выступающих частях, наросла тонкая наледь, хрустящая под рукой и осыпающаяся дождем льдинок с парусов. Мы теперь дойдем, даже в шубе изо льда. Хотя, до такого, ни один корабль доводить не стоит, и команды весело взялись за колотушки, применяя их периодически не только по назначению, но и по юнгам, устроившим на палубе филиал ледового катка. Ну и что, если адмирал немного покатался!? Что позволено Юпитеру, не позволено быку! Еще римляне об этом знали. Вбили в юнг и эту истину. Капитан — первый после бога на судне. Даже цари ему не должны быть указом в море! Так колотушками и вбивали. Нежно, и любя.

Рейд Архангельска радовал обычной суетой. И апостолами, присутствующими в полном составе, да еще и под присмотром Сокола. Небольшой камешек отвалился от глыбы, давящей на душу, но легче не стало. Что же опять то не так!

Велел пока не отпускать команду в город, сам ринулся к воеводе, выяснять, как дела, как османы. Даже не знаю, на что еще думать.

До воеводы не добрался, заскочил в Гостиный двор, куда собственно и вел причал. Меня, для начала и слухи устроят. Без подробностей.

С радостным криком «… Кого я вижу!!!..» бросился к первому, смутно знакомому, купцу, распекающего приказчика у перекошенного лотка. Имени купца откровенно не помнил, что не помешало нам выказать обоюдную радость от встречи. Обычные вопросы — «Ну ты как?» и более для меня актуальный — «Как тут дела?». Дела были нормально. Нет не так. Дела шли плохо, торговля в этом году слабая, поясницу прихватывает, приказчики — полные идиоты. Но в остальном — все тихо, османы зашевелились, но пока еще замирены, крымчаки не шалят. Государь мудр — это само собой — и готовиться смести шведов с ижорских земель. Сил собрал тьму! Даже архангельскую, холмогорскую дружины забрал вместе с полком из Вавчуга. Стоп! Чегоооо???

… Как чего? Присылал государь полковника с бумагою — под его начало много люда ушло. Еще летом. К началу осени, помолясь, двинулись в обратный путь. С обозами. А что там, в бумаге было, то купцам неведомо …

Сжал до хруста кулаки, с трудом удержав совершенно нецензурные определения, где видел этого полковника вместе с бумагами. Внутреннее напряжение достигло пика, и лопнуло, окатив мозг жаром бешенства. Чтоб какая-то иностранная тварь, а других у нас в полковниках почти и нет, закинула моих бойцов в мясорубку, а потом пошла дегустировать бокал вина, рассуждая, какие все русские тупые варвары? Пристрелю суку!

Купец даже отстранился под молчаливым напором выплескивающейся из меня ненависти. Откланялся, стараясь не сказать ничего лишнего — он ведь тут не причем.

Тузик летел к Ястребу как на моторе. Морпехам на веслах бросил только одну фразу — какая-то штабная крыса, словом государя, увела наши полки из Вавчуга, а так оно или нет — неведомо, надо скорее домой. Прониклись.

Еще на подходе к Ястребу гаркнул на весь рейд — «Боевая тревога!». Забегали. Причем, забегали и на Соколе. Тузик втягивали на палубу практически одновременно с выборкой якорей.

Такой гонки Двина еще не знала — оба клипера, неслись по стылой реке как призраки, в своем сумасшествии растопырив полный комплект лиселей на выдвинутых шпиртах.

Доведись нам налететь на мель — напряженные мачты наверняка сложатся как сухие прутики. А мне все казалось, что парусов мало, и время безвозвратно утекает. Глеб мялся за спиной, не рискуя воззвать к моему разуму. Но пару часов гонки привели меня более-менее в чувство. Дал команду сбрасывать летучки и добираться до Вавчуга просто максимально быстро. Глеб вздохнул с видимым облегчением.

Спустился в трюм, сел в своем закутке, и стал с остервенением втыкать кортик в разлохмаченный моими нередкими раздумьями угол стола. Картина складывалась мрачная, и вместо стола было, кого представить.

Значит, Петр решил, что нечего добру на севере пропадать?… стук, стук… Все для победы, говоришь? … стук, хрясь… Судьба все же отыгралась на мне за решение не водить флот на Нарву. Злопамятная тварь.

Ладно. Бешенство кристаллизовалось из раскаленного железного расплава в ледяную сталь. Такой толпой они пошли под Нарву пешком — это к гадалке не ходи, столько судов быстро не собрать, особенно после нашей прошлогодней экспедиции. Птицы закинут меня и лошадей максимально далеко по Двине, и ничего, что немного провоняют при этом. Зато у меня будет шанс догнать этого …! …! … полковника и задать ему пару вопросов. Главное, чтоб на все вопросы и свиту патронов хватило. Дар возьму. Два Дара, чтоб наверняка. Одернул себя, все же полковник вряд ли занимается самодеятельностью. Но Дар все же захвачу.

Птицы маневрировали у причала Вавчуга, уходя выше их по реке и, сбрасывая оставшиеся паруса, сплавлялись по течению на остатках инерции, чтоб вписаться точно к причальным сваям. Ювелирная работа. Наблюдал за ней с интересом.

Несколько принятых решений и произведенный прикидочный расчет запаса времени, которое мне дало пешее войско, а заодно и точки перехвата — сдернули красную пелену бешенства с сознания, оставив после себя стальную, сжатую до предела пружину, в глубине души. Теперь сам себя боюсь — капкан на динозавра и то выглядит более мирно чем то, что поселилось у меня внутри. Однако, пообещав своему капкану много крови и скоро — заставил его затихнуть и не мешать спокойно мыслить. Мыслил о животных — о зебрах, исключительно в черную полоску и о козлах, с которых хоть шерсти клок. Еще было немного жаль полковника, по большому счету он просто оказался в неудачное время не в том месте — но это уже лирика.

Ястреб поймал причал выбросками, и команда бодро начала травить толстые швартовы с барабана шпиля. Дома.

На этот раз встречающая толпа выглядела пожиже, хотя на радости встречи это ничуть не отразилось. Надо речь. Надо, и плевать, что не хочется, и мысли об ином.

Спустился до середины сходен. Оглядел ожидающий слова народ, вытянувшийся по широкому настилу причала, будто ножка гриба, с расползающейся по берегу грибной шляпкой.

— Виктория православные! Побил адмирал Памбург флот свеев у Дании. Весь как есть побил. Трудами вашими та победа завоевана! И корабли не подвели, и припасу в достатке было. Низкий поклон вам за то. Потери наши невелики, хоть и есть — но о том у Глеба пытайте, а мне надобно с мастерами через час в управе совет держать — передайте всем, кто не слышал — буду там их ожидать.

Спустился на причал и двинулся к казармам полка, отвечая кивками на поклоны и благословения. Сложным было не через народ проталкиваться — дорогу мне старались уступить — а удержаться на обледеневшем настиле. Зима поморья начинала заявлять о себе.

Прошелся по пустой казарме, благосклонно кивая на доклад. Тихо поразился про себя обиде в голосе дневального, что его оставили тут, не взяв на «большое дело». Какое большое дело? На убой — то вернее будет. Заглянул в оружейку. Обалдеть, даже пневматику забрали — а ее тут под сотню уже должно было быть. Значит, совсем дело плохо.

С офицерами в полку у меня была напряженка — основные обязанности висели на капралах, и то, что в полку оставили на хозяйстве десяток подранков из пехотных рядовых, без капрала, под руководством одного морпеха — говорит о многом.

Вытрясти из морпеха подробности такого исхода не удавалось — по его словам, приехал полковник со свитой и бумагами царя, заявил, что «неча тут хлеб казенный проедать», на что только хмыкнул, так как казна должна была мне весьма прилично. Звали полковника — князь Лобанов-Ростовский, и он требовал от всех почитания своей персоны, с положенными поклонами и подношениями. Так как свой полк и завод в этом отношении несколько распустил — возникли нешуточные трения, и дело дошло до порок. Моя совесть замолчала, перестав вздыхать по будущему полковника. Хорошо.

Выяснить подробности про бумаги и самого князя у морпеха не получалось, он просто был не в курсе. Оставалось только расспросить управляющего — на заводе этот князь также успел покуролесить.

В заводоуправлении раздеваться пришлось чуть не догола — знатно они натопили. Заглянул к подмастерью, в заводской архив — велел делать мне выписку, что было поставлено в полк, и в каком количестве. Оружие, амуниция, боеприпасы. Так как расходные ведомости полка капралы, зачем-то, забрали с собой — оставалось ориентироваться только на косвенные данные.

Управляющий уже дожидался в зале заседаний, обложенный бумагам — похоже, зря озадачивал подмастерья, тут народ с понятием.

Уселся во главе стола, бросил перед собой планшетку, уже изрядно поношенную путешествиями, но до сих пор служившую верой и правдой — не то, что вещи моего времени, которых, либо хватает на пару сезонов, либо их стоимость требует пару кошельков.

Оперся на локти, сцепив пальцы замком, постарался успокоить вновь поднимающуюся ненависть.

— Рассказывай.

И дальше только слушал. Управляющего как прорвало — отвыкли у меня мастера, что может придти человек, точнее недочеловек, и уважаемых мастеров бить по морде только за то, что те шапку не сломали.

Сама история была проста, но с подробностями. Если вкратце, то приехал полковник Казачьего полка, князь Яков Иванович Лобанов-Ростовский. По совместительству еще и майор семеновцев. Хотя, еще до Азова был капитаном. Приехал забрать большую часть семеновцев, а заодно все, что соберет. И под это все он подгреб мой полк.

На этом месте остановил управляющего, уточнил, что было в бумагах. Как обычно, Петр писал расплывчато, про оказание поддержки и всяческое вспоможение. Но конкретно Двинский полк указан не был. Счет к полковнику подрос.

Далее пошло вообще откровенное обдиралово. Князь ходил по заводу и выбирал себе подношения. А заодно и своей свите. Мысленный счет к полковнику даже возрастать не стал, махнув рукой в неприличном жесте и уйдя в глубины сознания — мол, разбирайтесь без меня. Капкан в душе зарычал предвкушающе. Мдя, князь. Ты попал.

Пока управляющий живописал «… а он как заорет, как вы смерды смеете мне указывать …», через двери бочком протискивались мастера, рассаживаясь за столом. Мастера выглядели на удивление пришибленными — мяли в руках шапки и низко мне кланялись, чего раньше за ними не замечал. Вот ведь как — один напыщенный придурок может за день разрушить несколько лет трудов. Почему так? Почему ломать всегда проще, чем строить? Откуда в нас этот комплекс Геростратов? Ведь природа не закладывала в нас этого, это уже наше личное ноу-хау.

Наконец рассказ управляющего исчерпался, и в тишине особо отчетливо стали слышны тяжелые вздохи, скрипы половиц и покашливания. Народ ждал моей реакции. Ну, что ж …

— Что сказать вам, мастера. Полк буду догонять — то понятно, и в этом вы мне подсобите. А что касаемо обид ваших — то и вина ваша, за что еще спрошу с кого след. Неча было на завод секретный этого посланца впускать, коли у него, прямого царского приказа не было! Вы тут, мастера — царское дело поднимаете, и не всем о том знать положено!

Помолчал, ожидая споров — но мастера сидели молча, только поедая меня взглядами.

— Ладно, то вам наука будет, в другой раз от ворот таких посланцев гоните. А то этот в Москву приедет, подарками похваляться, а опосля от князей тут не продохнуть будет. Хотя, этот полковник сказывать о подношениях уже не сможет, то вам пообещать могу. Но чтоб впредь, без указа царского, на заводе никого не видел — хоть полк Двинский для того привлекайте, благо привез морпехов в казармы. И хватит о том. Давайте решать, как полк догонять буду.

Мою идею гнать вверх по Двине клипера мастера зарубили. Они вообще оживились после взбучки. Неисповедимы пути души русской. Может, порадовались, что никого не выпорол? Это они зря — просто еще не дошел до святых отцов, вот с ними у меня разговор другой будет. Это что за секретность на заводе? А?!

На самом деле, к погоне за полком руководящий состав завода готовился практически сразу после ухода солдат, ничуть не сомневаясь, что мне это понадобиться.

Транспортом выбрали ладьи и лошадей. Ладьи перед птицами имели преимущество в виде весел, и мастер транспортник уверял, что выигрыш будет значительный. Поверил специалистам, как поверил и тому, что выходить надо только завтра с утра. В конце концов, зачем растить профессионалов, если потом не слушать их советов?

Оставшийся день посветил заводу. Мастера, как дети, старались похвастать достижениями. Демонстрируя мне свои разработки, именно свои, хоть в них и ощущался след моих эскизов, мужики чуть ли не баюкали эти железяки, ожидая от меня только похвал. Хвалил.

Оружейники продемонстрировали мне стационарную противоабордажную картечницу. Только стрелять было нечем — весь готовый боезапас паковали для перевозки на лошадях и грузили на ладьи. Так что, подергали механизм картечницы вручную, обсудили пружину и вкладыши. Порисовали варианты крепления к станине, и перешли к следующим верстакам.

Вот тут меня мастера поразили. Неоднозначно. На верстаке, прикрытый холстиной, лежал … эээ … оружейный комбайн. Помесь Штуки и Дара, с тремя стволами расположенными вертикально друг под другом по нарастающей — 12мм, 18мм, 50мм.

Комбайн поражал сразу своей громоздкостью. Тот самый случай, когда инженерная мысль рождает нежизнеспособных монстров. Комбайну не хватало только откидной саперной лопатки в прикладе и ложки. Роль котелка вполне могла сыграть барабанная коробка. Хотя, с точки зрения развития конструкторских способностей оружейников — комбайн был вполне к месту. Они и охлаждение принудительное, предусмотрели, и скомпоновали оригинально, на общей силовой раме. Но …

Взял комбайн в руки, ощутил, как он «клюнул» носом, напрягая кисть на рукояти и начал разнос.

… А кто будет о весовой и динамической балансировке думать? Что мешало сдвинуть нарезной ствол далеко назад, и уравновесить барабаном в прикладе вес гладкоствола с барабаном? А картечницу зачем тут поставили? Так было? А голова зачем? Коли поднимаем прицел все одно высоко, так и переносили бы ее над нарезным стволом, ближе к середине — тогда и к механизму спуска не надо будет тянуться через барабан дробовика …

Одним словом — раскритиковал в пух и прах, ни словом не обмолвившись, что такой комбайн пока не очень то и нужен. Совсем не нужен. Но пусть будет. Отработаем на нем конструкторский потенциал оружейников.

Велел все переделывать, облегчать и балансировать. В идеале — чтоб уравновешивался на пальце, лежащем на спусковом крючке.

Мастера благодарили за науку и одарили подарком. Хитрецы. Подарки критиковать не принято.

Крутил в руках семи зарядный полуавтоматический револьвер калибра 9мм. Тяжеленная длинноствольная дура. Да еще с открытыми салазками скольжения механизма. И красота отделки, вкупе с гравировкой ствола — погоды не делали. К черту традиции, а то они Такое в партию запустят.

Положил револьвер на верстак, опершись руками по обеим сторонам от него, и поинтересовался, желают ли мастера моей смерти. Нет? … Так какого …! Его же полчаса доставать потребно будет, а при быстрых поворотах ствол заносить станет безмерно … а механизм … а защита руки при откате … а …

Расстались с оружейниками вполне довольные друг другом. Монстра все же пришлось забрать, чтоб не обижать мастеров. Повешу его на стену, будет родоначальником коллекции извращений. Потом повешу под револьвером комбайн. Хотя … подумаю.

Корабелы заложили «Святой дух». То есть, бронеплиты для него делали уже давно, да еще и в двух экземплярах, уравновешивая карусель — а вот сборку только начали. Посмотрел, прикрывшись рукой, на всполохи электросварки — не понравились именно всполохи, при нормальной работе дуга должна гореть ровно, а бригада работать слажено. Покритиковал.

С корабельным мастером обсудили накопившиеся вопросы. Рутина. Подумал, и велел закладывать рядом вторую канонерку. На удивленные вопросы мастера только пожал плечами. Да, были планы спустить на воду одну, а вторую строить уже с модификациями, набранными при эксплуатации первенца. Не судьба. Вон как события вскачь понеслись.

Оставил за спиной на верфи разворошенный муравейник. Неожиданная закладка второго корабля, пусть и из имеющихся деталей — это аврал, и надолго.

Остальные цеха не отставали от верфи и оружейников — слух по заводу, что завтра князю уезжать — разошелся мгновенно, и домой мне так и не удалось попасть. Может оно и к лучшему — там наверняка пеленки и младенческие протесты. Отосплюсь на ладье.

21 октября 1700 года четыре ладьи с двойными командами, морпехами, лошадьми и спящим мной вышли в погоню за умыкнутым полком. По моим расчетам, в районе Вологды перейдем на конную погоню и где-то после Новгорода должны догнать пропажу.

Сама погоня не имела ничего общего со стереотипом, вызываемым этим словом. Команды стругов лениво перекрикивались и шутковали, морпехи зубоскалили, лошади гадили на сено, укрывающее доски настила. Мимо бортов величаво и обманчиво медленно проплывала земля Русская, славная дураками и дорогами. Впрочем, дорог еще не было, были направления. Зато дураки старались за двоих. Буду постепенно сокращать их популяцию.

Слаженный плеск весел наводил на философские рассуждения. Грустные. Созвучные стихам Вознесенского.

Очень похоже. А за империей у Петра не заржавеет. Он еще после Константинополя такие мысли вынашивал, благо, политические мотивы перевесили.

Вот только своего места во всем этом не вижу. Точнее, не сомневаюсь, что мне его укажут. Вот только не хочу, как мои мастера, ломать шапку да отбивать поклоны всяческим Яковам, да его свите, возглавляемой аж целым прапорщиком, хоть и князем, Юрием Трубецким.

Засел под масляной лампой в уголке трюма, уже не обращая внимания на запахи, привычно положил планшетку на колени и вытащил чистые листы с аккуратно обрубленными краями — прогрессируют мои производства. На лист легли первые штрихи высокого форштевня с полого скошенной назад донной ложкообразной частью. Многое брал из уже проработанного проекта малого броненосца, который рассчитывал под размеры соломбальской верфи — но этот проект, в отличие от броненосцев, был только для меня. Петр им не заинтересуется, да и заинтересовывать больше никого не хочу — пусть живут, как хотят. Дорога впереди длинная, недели три минимум, а работа интересная, не зря время потрачу.

От погони остались смешанные воспоминания. Видимо, уверенность, что догнать успеем, не дала развиться азарту, и поход воспринимался рутиной смены дней, дождей и снежных зарядов. По утрам у берегов реки нужно было крошить лед, чтоб зачерпнуть котелки. А умывание превратилось в кошачью практику, окунания руки в ледяную воду и протирания глаз.

Потом потянулись еще долгие дни лошадиной скачки. Хотя и тут все происходило без ажиотажа. Караван двигался мерным шагом от восхода и до заката, десяток морпехов на лошадях сам двое и два десятка грузовых коней, загруженных тюками с боеприпасом.

Тут стоит упомянуть, что полковник, забравший войско, о его снабжении особо не заботился. По моим расчетам в полку было около 1800 солдат-курсантов, вооруженных примерно восьмьюстами штуцерами и двумястами Дарами. И с ними шли четыре сотни моих штурмовиков со Штуками. Ах да, еще три с половиной сотни драгун с двумя сотнями Даров.

При всем при этом, на штуцера имелось от силы по 10 выстрелов, на Штуки по 50 и на Дары примерно по 15 зарядов. Вот такая петрушка. И не уверен, что сможем пополнить боезапас в армии Петра — не быстрое это дело, пули отлить да порох развесить. Да и запасных камор и барабанов в полку мало — ну не предусматривалось такого аварийного срыва войск. Вот и вез с собой все, что успели сделать из остатков пороха — 800 килограмм капсул зарядов, считай еще по десять выстрелов на ствол, 200 килограмм мин к картечницам, которые, впрочем, можно было применять и как ручные гранаты, 200 килограмм стальных камор, то есть еще по пять на ствол штуцера, и сотню запасных барабанов для Даров. Больше просто не успели произвести. Ну, вез еще себя любимого, как главное оружие победы, или, на худой конец, славного отступления. Без понятия, как мне это удастся — буду смотреть по месту.

Неторопливая дорога радовала нас непролазной грязью и стылым холодом по утрам. Провизии захватили самый минимум, лошади каравана и так были несколько перегружены. Вот и отправлял морпехов на промысел, по окружающим деревенькам. Крестьяне расставались с провизией неохотно и только за наличную монету — похоже, войска тут уже прошли. Впрочем, это было видно и по дороге, перерытой ногами, копытами и колесами до состояния грязевого болота. Хорошо, что мастера отговорили меня от телег — их бы точно пришлось тут бросить.

Полк нагнали неожиданно, уже за Новгородом — впрочем, как и планировал. Приятным стало встретить конный разъезд моих драгун, выделяющихся надетыми касками. Зачем они напялили этот атрибут пехоты, выяснять не стал — были более важные вопросы. А приятным стало то, что службу драгуны несли исправно, хоть полковник и не давал приказа вести охранение. Молодцы.

К голове походного строя подъезжали уже в плотной коробочке. Драгуны не жаловались, но по их виду становилось понятно, что моему появлению тут рады и на него в тайне все надеялись. Сильна в нас все же вера, что придет умный дядя и все будет хорошо. Менталитет такой.

Проезжая мимо марширующего походного строя осматривал солдат и кивал на их приветствия. Поход дался полку тяжело, судя по телегам груженым больными. Да и радость бойцов с трудом проступала через серость лиц.

Даже бойцы, не принадлежавшие моему полку, а собранные впопыхах с Архангельска и Холмогор, в том числе и семеновцы, провожали меня взглядами, в которых читалась скрытая надежда и радость. Видимо тот самый случай, что когда хуже уже некуда — любые изменения могут быть только к лучшему. Тревожный звоночек.

Вид полковника и свиты разительно отличался от вида войска. Холеное яркое пятно на сером фоне всеобщей измотанности. И видеть меня они были не рады. Но пришлось.

Представились. Не давая раскрыть рта полковнику, протянул руку и повелительно потребовал бумаги, на основании которых мой полк был уведен из расположения.

Яков начал было хорохориться — не то, что он меня не узнал, хоть никогда и не встречались — о моей форме весь свет судачил, безусловно, в уничижительных тонах, мол, князь, а ходит одетый как босяк, только что с золотой кокардой да пуговицами. Скорее из принципа — «… Хто ты таков, чтоб пред тобой ответ держать».

Ожидаемо. Ткнул ему под нос ледокольную бумагу Петра. Князя аж перекосило, когда он выслушал текст. Именно выслушал, так как сам читать он то ли не умел, то ли считал ниже своего достоинства — только взглянул на печати.

Бумагу мне предоставили, в ней, как и ожидалось, никаких прямых указаний на счет моего полка не имелось. А даже кабы они и были — срывать неукомплектованный полк это должностное преступление.

Свернул бумагу полковника в трубочку, пару раз постучал ей по ладони, раздумывая. Ай, семь бед — один ответ. Повернулся к морпехам.

— Арестовать полковника и его сопровождающих.

После чего обратился уже к князю, лихорадочно схватившемуся за рукоять сабли.

— Коли будешь сопротивляться, пристрелю немедля — и вытащил из седельной сумки так и не оставленного дома револьверного монстра. Монстр князя впечатлил почище угроз.

Морпехи уже проталкивались лошадьми через свиту полковника и повелительно покрикивали, приказывая спешиваться и снимать пояса.

Что ответил князь — упоминать тут не буду, все же, лжа это, что во времена Петра мата было меньше, чем в мое время. Менее изощренный — это да, но и его записывать не стоит.

А полковник то — трусоват. Хоть бы семеновцев, что прямо за свитой шли, кликнул — нет, только карами грозил да слюной брызгал, что не шло к его аристократической внешности.

Можно считать, что смена власти прошла бескровно, ограничившись только обещаниями кар в будущем. Но до этого будущего еще дожить надо.

Вот так походная колонна обзавелась двумя арестантскими возками, а на меня свалилась очередная проблема.

Объявил привал и начал подводить итоги — чего мы имеем, и в каком количестве.

Кроме 2200 солдат и 360 драгун приписанных к моему полку имелось еще 600 семеновцев и чуть менее 800 солдат, в том числе бывших стрельцов, собранных с миру по нитке со всего Архангельского поморья. Кроме того, имелось почти 500 телег и около тысячи некомбатантов. К счастью, ополчения не было совсем. Со всем остальным было плохо. Припасы подъели, пороха не было изначально, совместных действий никто не отрабатывал. А до Нарвы оставалось чуть больше сотни километров. Жуть.

Лагерь разбили на большом поле, и следующий день посветили наброскам совместных построений. Мои медведи щиты имели поголовно, все же щит, несмотря на всю его сложность, произвести проще, быстрее и дешевле чем штуцер или Дар, не говоря уже про Штуку. Шесть сотен щитов, сотня расчетных коробочек капральств. Только лоси имели один штуцер на двоих, медведи вообще делили один Дар на троих, так что — усиливал капральства еще одной линией семеновцев, как наиболее дисциплинированных, и формировал вторую линию из остатков разнокалиберных солдат.

После нескольких экспериментов, переформировал составы еще раз, выделив 50 капральств в первую линию и полностью их укомплектовав, за одно выдав им весь привезенный запас капсул. Еще 20 капральств штурмовиков, укомплектованных почти штатно и доукомплектованных минами к картечницам поставил за первой линией капральств, чтоб они прикрывались медведями и могли неожиданно выдвигаться рассыпным строем из-за спин пехоты, а при возможности — поддерживать капральства огнем, в промежутки между построениями.

Из оставшихся практически безоружными 50 капральств, сделал сборную солянку. Добавив к ним по три десятка разношерстного войска, собранного полковником. Гордо назвал это безобразие резервом и начал тренировки.

До самой темноты смотрел, чему научились капральства в мое отсутствие. Порадовался некоторому прогрессу. На тренировки резерва смотреть было стыдно — там царило непонимание и грызня. Сделал внушение. Десяток внушенных, потирая выпоротые места, заняли места в строю и начали отработку действий. От резерва чудес не ждал, стрелять они могли только с остановки — так что, буду использовать их как стационарные опорные точки. Большую часть безоружных лосей вообще вывел в запас по итогам учений. Мешались они в строю. Свел из них группу поддержки — будут вытаскивать раненных и ловить бегущих, коли таковые появятся.

Вечером у костров, за обильным ужином, растолковывал планы и взаимодействия. Слушали меня умиротворенно, сытная еда располагает к добродушию — не зря посылал за провиантом драгун. Как обычно, монеты воспринимались крестьянами благожелательнее царских указов, и продовольствие находилось даже там, где его быть не могло после царских фуражиров.

Дальнейшие шесть дней прошли довольно бодро — даже, казалось, телеги стали меньше вязнуть в грязи, прихваченной морозцем. Хотя, тут сыграло еще и то, что колонна свернула с основного тракта и пошла менее разбитой дорогой, благо места тут были далеко не глухие и дороги вились со всех сторон, а найти проводника, из переселившихся новгородцев — особого труда не составило.

На седьмой день, когда, если прислушаться, становилась слышна пушечная пальба — после обеда стеной повалил снег. Решил переждать заряд, благо такой сильный снег долгим не бывает — только разослал драгун далеко вперед и в стороны, выяснить, как там дела.

Передовой дозор драгун вернулся неожиданно, вынырнув из снежной круговерти как черти из табакерки. Абордажники, считающие себя ответственными за целостность моей особы, даже Дары вскинули, в сторону криков и мельтешащих теней.

Встал от костра, положив руку на вскинутый Дар ближайшего морпеха, и подождал доклада драгуна, осаживающего танцующего на скользкой дороге коня.

— Князь, под Нарвой бой! Наши со свеями сцепились, там пальба и ничего не видно, но с нашей стороны берега полно беглых, они говорят, что побили войско наше, да еще и генералы разбежались.

Стряхнул с плаща снег, выгадывая секунды на размышления. Лезть в эту мясорубку, да еще не имея преимущества в огнестрельном оружии, которое сожрал этот густой снегопад — будет верхом безумия. Но и отсиживаться нельзя — Петру обязательно донесут, что мог помочь и не стал. Значит, будем помогать … но медленно.

Отдал приказ собирать капралов и готовить войско к выступлению. Обоз бросаем тут — пусть следуют за нами как смогут, все необходимое для боя несем на себе.

Менее чем через час полки уже маршировали через метель, стихнувшую только к вечеру.

Глубокой ночью, практически на ощупь, передовые шеренги вышли к реке Нарове, близь братьев-близнецов — двух крепостей, Нарвы и Иван-города, смотрящих друг на друга с разных берегов реки.

На подступах к реке стало полно беглецов, в том числе высокопоставленных, которые довольно подробно описали положение дел. Даже схему баталии с их слов накидал.

А безоружным лосям нашлась работа — приказал собирать этих беглецов, и формировать из них свои будущие капральства. Разрешил обещать собранным, что в бой они в ближайшее время не пойдут — а то нам этих дезертиров не удержать будет. Так что, у безоружной части моего войска стало на удивление много работы, которой вскоре обещало еще и прибавиться.

Вышли, как и планировали по рассказам беглецов — к переправе на остров Кампергольм. По рассказам на острове была штаб-квартира Петра, и собственно, сам штаб.

Сказать, что мой приезд на остров кого-то заинтересовал — нельзя. Никого из руководителей на месте не оказалось, а бомбардиры охранной роты, расположенной тут, только пожимали плечами — баталия проиграна, если не фактически, то в умах аристократов уж точно, и теперь руководители воевали со свеями уже на поле торговли, под каким соусом подавать Петру это поражение. Самого Петра под Нарвой не оказалось — он еще за день до этого уехал в Новгород торопить припасы, так как осадная артиллерия сожгла все, до последней крупинки пороха. Может, и какая иная причина отъезда была — да кто же признается.

Посылать гонца к руководству, в лагерь свеев, никто не торопился — там таких гонцов отстреливали веселящиеся солдаты Карла. А мне предупреждать кого-либо, о своем появлении, надо было еще меньше.

Зародившийся было план ночного штурма — на корню убила разрушенная переправа. С нашего берега до острова переправа еще была ничего, а вот с острова до левого берега переправу чинили. Причем, чинили медленно и без огонька. Переправил на остров две сотни штурмовиков, и они добавили мужикам, ремонтирующим переправу, мотивации. Недостающие бревна взяли из разбираемых срубов построек около мельницы на острове. Вот ведь — могут, если надо.

Все одно, переправа оказалась способна выдержать переправу войск только к утру. До этого момента мандраж скорой битвы успокоился, полки закусили горячим из подоспевших полевых кухонь. Морить голодом солдат перед боем не стал, да, знаю что ранение в набитый живот весьма опасно — но набивать его особо и нечем было, да и ранения в живот мушкетной пулей все одно практически смертельно при том уровне медицины, который успел развить в полку.

Кроме приятных дел, в смысле спокойной ночной грызни ножки курицы, на мою долю выпали и дела неприятные. К утру зачастили начальники всех калибров, за исключением главных, твердящие в один голос, что с королем Карлом уже достигли соглашения и не мне, с … мордой лезть в этот калашный ряд. Выслушивал молча, благосклонно кивая — даже приглашал разделить со мной остатки курицы, в тайне надеясь, что калибры откажутся. Всегда любил курятину, а с запахом костерка вообще объедение.

В серых предрассветных сумерках, после доклада взмыленного гонца о готовности переправы, приказал поднимать полки. На поднявшийся визг накопившихся в тепле штаба аристократов внимания не обратил, просто проинформировав — что любой, кто попытается, чем-либо мне помешать или предупредить противника, станет предателем и подлежит немедленному расстрелу. Предложил, так сказать превентивно, расстрелять прямо сейчас всех присутствующих — чтоб потом не отвлекаться.

Серьезности моего предложения, может быть, и не поверили бы, больно спокойным и отстраненным голосом все это говорил — вот только плотоядные ухмылки моих абордажников желания спорить не вызывали.

Полки выходили из сумерек правого берега Наровы и исчезали в сумерках на левом берегу. Молча. Без песен и барабанного боя. Не на подвиг идем, на работу.

Стоял в окружении десятка морпехов как конная статуя непоколебимости, посередине этой переправы, на обочине дороги через остров. Мыслями скользил по планам и собранным схемам. Петр нагородил тут много всего, вот только мало у меня людей использовать все эти земляные укрепления. Да и бестолково их понастроили — это же надо додуматься, растянуть свою линию обороны. Зачем? Пристрелить этих стратегов. А за то, что всего одну переправу построили, а не три минимум — еще и повесить.

Теперь у меня особых вариантов действий не имелось. Все что могу — воспользоваться скученностью войск Карла в его лагере и отсечь их от нашего войска. Как рассветет, и Карл полюбуется на прикрытые щитами коробки капральств у своего порога — тогда и поговорим. Выигрывать эту битву намеренья у меня не было. Петру поражение будет диво как полезно — но вот все захваченное, Карлу придется вернуть.

 

Глава 16

Утро зарождалось промозглым, но ясным. Ночь сдергивала завесу с неприглядной картины прошедшей битвы. Скорее избиения.

По собранным мной за ночь сведеньям — руководство армии практически полностью дезертировало еще до битвы. Порох сожгли осадные пушки, и на солдат пришлось не более двух десятков выстрелов к фузеям, уж не говорю, что стрелять им вменяли в обязанность не более чем с 30 шагов и при этом мазали солдаты по черному.

Русская армия растянулась на полтора десятка километров, и шинковать ее по частям свеям ничего не мешало, только если их малочисленность и общая усталость от мясницкой работы. Что может сделать солдат, если их растянули в одну линию по два солдата на сотню метров? Ничего! Абсолютно ничего, особенно вспоминая скорострельность и меткость их фузей. Хотелось бы знать, кто у нас такой великий стратег. Не Петр случаем? Дилетанты.

Единственным светлым пятном стала оборона преображенцев и полка Вейде. Преображенцы сохранили свое руководство, и оно еще оказалось вполне компетентным, грамотно организовав оборону полка в круге телег, хотя, потери у полка, судя по лежащим кругом телам, были весьма значительные — надеюсь, мои щиты оправдают возложенные на них надежды.

Тем не менее, только благодаря стойкости преображенцев избиение нашей армии не превратилось в мясорубку, в которой потери исчислялись бы уже десятками тысяч.

А теперь наш черед.

Рассветные лучи обострили контрасты света и тени. Высветив шестисотметровую цепочку капральств, стоящих в первом оборонном строю перед лагерем Карла. За цепочкой капральств стояла еще более редкая цепочка штурмовиков, а ближе к нашим насыпям встали еще четыре десятка смешанных капральств резерва. Свободным лосям задача была поставлена одна — собирать разбегающихся солдат в построения около переправы, благо, за щиты встать захотят многие — чисто психологически. Организация порядка на переправе целиком будет на них. Предупредил, что это единственный наш путь отступления — и если его разломают, велю организовывать переправу по их телам.

Как и следовало ожидать, черные флаги с серебряными черепами, над необычными строями пехоты привлекли внимание. Уже через два десятка минут, после того, как рассвело — прискакал вестовой и передал приказ, что меня вызывают для объяснений князь Яков Федорович Долгорукий. Причем, в ставку Карла. Вот ведь бардак, а!

На имя Яков и меня с некоторых пор аллергия, и довольно красочно передал вестовому, кто и где мне может приказывать. А Петра тут нет. И уж тем более меня не интересуют приказы из ставки противника. Гораздо больше меня интересовало наметившееся в лагере Карла шевеление. Точнее, лагерей было два — один на взгорке, где стояла раньше одна из наших батарей осадной артиллерии, а второй, с Карлом во главе, ближе к укреплениям Нарвы. Вот в первом лагере и наметилось шевеление. Зачем солдатам свеев выходить и строиться? Проводить отступающих по соглашению русских до переправы? А мы что, сами дороги не найдем?

С нашей стороны также наметилось шевеление — полки строились и начинали стягиваться к переправе. Вот только пока они соберутся со всей многокилометровой линии бездарной обороны — свеи что угодно сделать успеют.

Приказал передать вестовому из моих драгун готовность по капральствам. Вестовой от Долгорукова, еще так и не унесший ответа, аж позеленел и принялся кричать про нарушение соглашения. Пришлось одергивать это очередное детище дворянства и велеть убираться поскорее с линии огня. Убрался. Даже скорее чем прискакал. Теперь стоит ожидать тяжелую дворянскую артиллерию.

Вот чего не ожидал, так это прибытие от первого лагеря генерала Мейделя, как он представился, со свитой. Не предусмотрел в полку толмача, недоработка, однако. Сделал зарубку в памяти, и посылал вестового по капральствам. Толмача нашли, впрочем, ничуть не сомневался — среди поморов и не такое найти можно.

Первыми фразами, что мне растолковали — стали претензии генерала в том, что мои войска не блюдут соглашения. Старался упрощать ответ, так как толмач был далеко не профессиональным и на сложных фразах терялся. Вкратце получилось примерно так — Соглашение блюду, пока свеи не шагнули в нашу сторону … Коли еще шагнут, буду стрелять и раскатаю всю армию по косточкам … Нет не много о себе думаю, ровно столько, сколько могу сделать…Генерал, вы не угрожайте, а просто попробуйте — сделайте мне такой подарок, ведь начинать первым мне невместно.

Неплохо так пообщались. Покричали и разошлись. Причем, генерал ускакал не к себе, а во второй лагерь. Ну-ну.

Между тем, за нашими спинами строились преображенцы, разворачивали знамена и торжественным маршем направлялись к переправе, косясь на наши застывшие коробочки капральств. За ними начали выстраиваться остальные полки, подтягиваясь от далеких рубежей.

В рядах свеев наметилось нездоровое движение, похоже, приближающийся к нашим позициям основной обоз, в сопровождении не столько строя солдат, сколько толпы мужиков — вызвал у противника алчный ажиотаж. Вот этого и опасался.

Передал в капральства новую директиву — готовность к стрельбе. А штурмовикам подготовиться к накрытию первого лагеря минами, пусть целятся тщательно, мин мало.

После приказов в рядах наших капральств наметилось ответное движение — медведи присели у щитов, а лоси положили на верхний обрез шита стволы штуцеров, тщательно выцеливая противника.

Как жаль, что нельзя открывать огонь первыми — мы бы этот строй в капусту нашинковали, а теперь вынуждены подпускать их практически в упор.

Штурмовики разошлись позади строя капральств, используя промежутки для прицеливания по лагерю неприятеля. Наметили дальность, ориентиры и сдвинулись обратно, под защиту капральств, встав на колено и заняв позу готовности к стрельбе минами через голову пехоты.

Наши приготовления несколько сбили настрой свеев. Их строй замер, но через некоторое время командиры решили, что они все же победители и не им бояться горстки русских после разгрома целой армии московитов.

Спешился, и велел спешиться морпехам. Все. Кубики брошены, и уже катятся, испытывая судьбу и удачу.

Первый залп свеи дали шагов с семидесяти. До боли сжимал зубы, чтоб не начать первым. Страшно боялся, что щиты не выдержат, и потери будут катастрофическими. Но пронесло. Даже от сердца отлегло, потому как вторая опасность — конница свеев, еще стояла на границе их лагеря, и ее накрыли штурмовики первым же залпом картечниц. Потери у конницы были не так, чтоб очень велики, все же четыре сотни мин, по 200 грамм весом да еще почти на пол километра накрытия — этого мало. Но лошадям хватило только одной неожиданности. Второй залп мин пришелся уже по беспорядочно носящейся толпе.

Тем временем коробочки капральств окутались плотными клубами дыма, выпуская по восемь сотен пуль каждые 20 секунд. Аккурат, на каждые 10 метров приближения строя свеев. А когда к перестрелке присоединились штурмовики, удвоившие плотность огня, за счет своей скорострельности — противник не выдержал, судя по беспорядочным крикам с той стороны и картинке в редких разрывах клубов порохового дыма.

Вскочил обратно на лошадь, велел передать приказ на прекращение огня и дозарядку. Минут десять у нас точно есть.

За спиной царил полный бардак — наши солдаты, шедшие на переправу, смешались и толпой бросились к мосту. Моим лосям, оставленным у переправы, явно предстоит много работы. Жаль, что одно боеспособное соединение — преображенцы — уже переправилось, а полки Вейде еще не подошли. Ну да ладно, как тут говорят — осилим с божьей помощью.

Но свеи были хорошими воинами, и десяти минут нам не дали. Беспорядочно мечущаяся конница как-то разом и неожиданно организовалась в плотную лаву, буквально колено к колену, и сплошной стеной накатила на наши щиты, стремясь войти в оставленные промежутки между капральствами. Попались! Не в лоб на ощетинившийся строй поперли, и не охватили кругом — а ударили напрямую, растопыренными, сильными пальцами!

Было страшновато. Особенно, когда конница накатила в упор, а лоси лихорадочно пытались заряжать каморы, снятые для перезарядки. И дернул меня черт за язык дурацкие приказы посреди боя отдавать!

Положение спасли медведи, до этого не принимавшие практически участия в бою.

Когда накатывающая конница начала подбивать копытами дергающиеся тела своей павшей пехоты, образовавшие широкий вал за 60 шагов до капральств — над щитами вспухли новые облака дыма, принесшие слитный рокот катречниц. Вышвырнувшие в сторону плотной конной лавы первые 10 тысяч 8ми мм картечин. Это отстрелялись центральные номера медведей. За ними, с небольшими промежутками, чтоб успели упасть первые ряды, загораживающие еще не побитого противника, ударили картечью боковые номера. Еще два раза по 10 тысяч картечин. И после этого гулко, захлебываясь, затявкали Дары, окончательно окутывая поле избиения пеленой дыма, милосердно укрывшего агонию людей и лошадей. Из дымного облака вылетели только разрозненные всадники, чудом избежавшие картечи. Но на этом их везение закончилось, и они падали, получая по несколько пуль от лосей. Некоторые всадники врубались в линию щитов, и их брали на штыки — и в капральствах начались потери. Но строй не дрогнул. Задние ряды конной лавы отвернули от страшного строя капральств, огибая его двумя рукавами, и разгоняясь.

Штурмовики всколыхнулись перестроением, перебегая с центра строя к его флангам, и присоединяя свой огонь к залпам товарищей, уже начавших выкашивать обходящую строй конницу. Слишком крупная мишень — всадник на лошади, да еще в профиль. А пять лет тренировок воспитали в морпехах неплохих стрелков. Да и сколько той конницы у Карла было — пара тысяч в первом лагере, да тысяча во втором. Ну и пехоты в два раза больше, чем конницы. По пять верховых на одного морпеха. А с учетом того, что больше половины выкосили медведи, вообще достаточно было двух точных выстрелов.

Жуткое зрелище. За 10 минут потери свеев практически сравнялись с нашими, за весь предыдущий день. Вокруг так и не сдвинувшихся с места капральств лежали груды стонущих тел и жалобно ржущих лошадей. Сердце замирало от дикости и кровавости картины. Не мое это, наземные битвы. Кишка у меня тонковата. Привык, что море укрывает страшные последствия баталий, и раненные в нем не мучаются, возносясь практически сразу. Да и полковник из меня хреновый — за все время боя отдал один единственный приказ, да и то дурацкий — хорошо, что капральства, а особенно морпехи, приучены воевать автономно.

Смотрел на побоище, и в памяти сами всплывали строки из «Бородино»:

Лермонтов знал, о чем говорил, хотя видеть такого явно не мог, все же на Кавказе таких сражений не вели. Боюсь, кабы увидел эту мешанину в живую — «Бородино» никогда бы не родилось.

Остатки конницы, рассыпавшейся по всему полю и до сих пор теряющие всадников под удачными выстрелами морпехов, втягивались на взгорок первого лагеря, а вот там наметилась суета. Похоже, выкатывали на прямую наводку орудия. Проверять, выдержат щиты картечь или нет — никакого желания не было. Привстал на стременах, высматривая шевеление лагеря свеев. Обернулся к вестовому драгуну. Прокричал.

— Пушки видишь? — драгун привстал на стременах — Скачи к штурмовикам, пусть дают еще один залп минами, а потом две сотни драгун туда, чтоб Дарами все почистили.

Драгун кивнул, и, ударив в бока лошади ногами, лихо сорвался с места. Почему-то запомнилось, как из-под копыт лошади летели хлопья грязи. Наверное, поднимать взгляд на поле лишний раз не хотелось.

Так как строй с места не сходил — штурмовики ударили сразу, по старым ориентирам. И не одним залпом, а двумя. Мысленно выматерился — хотел оставить последний залп мин про запас — а теперь нам стрелять больше нечем. Одна картечь для картечниц осталась.

Еще не развеялись дымы разрывов а на взгорок влетели две сотни драгун, с моего места было видно, как прыснули по другим склонам из лагеря свеев всадники и пехота. К клубам разрывов на плоской вершине взгорка добавились дымы залпов Даров. Похоже, пушки свеев нам больше не опасны.

А вот дальше драгуны устроили отсебятину. Ну зачем нам эти пушки? Нет, соскакивали с лошадей и наспех привязывали к седлам веревками полевую артилерию свеев. Идиоты! Сейчас конница свеев опомниться, и устроит нашим кровавую баню! Стукнул в бока лошадь, привстал на стременах, разгоняясь. По сторонам слышался дробный топот разгоняющихся морпехов. Что ж мне так не везет то? Второй приказ и опять по-дурацки получилось.

Влетел на взгорок, окинув взглядом лагерь. Непосредственной опасности видно не было. Но во втором лагере наметилось отчетливое шевеление. Вид отсюда на поле боя был замечательный.

— Драгуны! Бросай пушки! Все в седла!!! Лагерь сжечь! Особенно порох! ВЫПОЛНЯТЬ!!!

Вот удается мне под адреналином командный голос, даже мои морпехи дернулись к ровным рядам шатров. Драгуны, так вообще некоторые повскакивали в седла не отвязав пушек, и теперь возились с привязанными к седлу веревками.

А на поле между первым и вторым лагерем закрутился конный хоровод — такое уже видел, свеи так перед атакой кружат.

— РЕЖЬ веревки! ОТСТУПАЕМ!!! Свеи атакуют!

На этот раз послушались моментально. Нестройной толпой драгуны скатывались со взгорка, а на его вершине занимался пожар. Оказалось, очень просто сжигать лагеря противника, используя его же кострища. Главное, чтоб бочонки с порохом занялись, делать из них бомбы просто некогда. И так наперерез нашему строю разгонялась конная лава противника. Прикинул, что сойдемся под острым углом и перекроем нашим линию огня. Прокричал «За мной!» И отвернул коня на встречный курс конной лаве.

Сблизились в считанные секунды, мы с морпехами оказались на острие нашего конного клина а в моей голове крутилась одна фраза из фильма — «Все говорят, немец трус, от лобовой отвернет — а мой не отвернул …»

Уже четко различались открытые в крике рты всадников свеев, многозначительно блестел металл, казалось, весь нацеленный только в меня. Даже создавалось впечатление, что лошади под всадниками смотрят только на меня, и взгляд у них демонический. И казалось, что нападающим нет числа, хотя умом убеждал себя, много их остаться просто не может.

На дистанции шагов в 70 крикнул «ОГОНЬ!!!», пальнул из револьверного монстра и дернул правый повод, пересиливая разогнавшуюся лошадь, но, все же, стараясь не поставить ее на дыбы — а то такие выкрутасы будут у нас с ней последним воспоминанием.

Две конные лавы расходились левыми флангами. Если что-то понимаю в инерции — круто, на 180 градусов, свеи развернуться не могут физически, и мы отрабатывали по их левому флангу Дарами, лохматя его до состояния безвольной тряпки. Ну, хоть третий мой приказ удался, и то радует. 33 % эффективности, не такой уж плохой результат.

Гигантской, правой дугой наша конная толпа уходила за спины неподвижно стоящих капральств. В итоге оказался на том же месте, с которого сорвался, взглянул с удивлением на часы, 12 минут назад. А весь бой длился чуть более получаса. Мы, на море только пристраиваться в выгодную позицию для атаки будем больше времени. Скоротечно тут все. И страшно, видимыми последствиями.

Соскочил с тяжело дышащей лошади, погладил ее по шее, тихонько наговаривая ей в прядущее ухо, что она молодец и все сделала правильно.

За этим занятием меня и застал парламентер. Видимо Карл решил таки выяснить, что за стрельба, а атаки с нашей стороны нет.

Как и положено, переговорщик ехал под белым флагом. Этой традиции уже более полутора тысяч лет, первые упоминания о белом флаге переговоров можно найти в трудах римского историка Корнелиуса, датированных 109-ым годом нашей эры. До этого римские легионы капитулировали, поднимая над головой свои щиты, а после этого прижилась более легкая традиция — нести на переговоры белый флаг, означающий, что переговорщик не вооружен и едет общаться. Хотя, на самом деле, переговорщик, все тот же генерал Мейдель, вооружен был до зубов. И с ним прибыло еще пара типов, один явно русской наружности.

Принимать парламентеров сидящих на конях, стоя на земле самому — явно не стоило. Вскочил в седло. Представились. Русским оказался генарал-майор преображенцев Иван Иванович Бутурлин. Он единственный, кто смотрел на устроенную мной мясорубку с одобрением. Свеи плевались слюной от негодования. Не торопясь, и даже не глядя в сторону разоряющихся переговорщиков, ждал толмача, похлопывая волнующуюся лошадь по холке.

Наконец, мне растолковали, что свеи возмущены коварным нападением и нарушением перемирия, которые мы же, русские, выпросили у милостивого короля Карла. Да, наверное, так это историки и запишут. Плевать.

— Ваши полки — обвел рукой горы трупов перед нашими позициями — открыли огонь первыми, нарушив свое слово, и теперь я, полковник Двинского полка, князь Александр Азовский, считаю себя свободным от вашего лживого соглашения.

Выждал паузу, пока толмач подбирал перевод

— Половину ваших сил мы уже разгромили, и один лагерь спалили, теперь самое время самому мне дойти до вашего Короля и спросить с него за нарушение его слова. И мы это можем сделать! Сами увидите.

Пока переводчик тянул перевод, заметил, как Батурлин довольно откинулся в седле, косясь чуть не с ухмылкой на свеев, а те явно напряглись, не представленный переговорщик так вообще сжал поводья до побелевших костяшек пальцев.

Привстал на стременах, раскатисто, срываясь на хрип, крикнул

— Пооооолк! В штурмовой строй! Стааановись!!!

Первая линия медведей подняла щиты и сделала четыре полушага вперед, волна щитов качнулась и замерла. Лоси за щитами перестраивались в штурмовые шеренги, беря на плечо штуцера — многие из штуцеров зияли пустотой на месте снятых камор. Мдя, похоже, с боезапасом у нас дела даже хуже, чем мне думалось. Но свеям то об этом откуда знать? Если кто либо из морпехов полезет мне сейчас шептать на ухо мол, князь, зарядов нема — пристрелю саботажника. Но обошлось.

За нашими спинами зашевелился резерв. Медведи так же, как и в передовой линии, сделали четыре полушага вперед, но обученных лосей за ними не было, и собранная за щитами пехота просто качнулась следом.

Тем не менее — зрелище впечатляло. Добил свеев.

— Левое плечо! Вперед! Мааарш!!! Драгуны на фланги!

Первая линия начала плавный разворот щитами в сторону второго лагеря свеев. Конница двумя ручейками потекла по обе стороны от поворачивающего строя. Вот тут Мейдель сломался. Залопотал, еще и с повелительными интонациями.

Толмач сообщил, что, коли мы немедленно не прекратим, они, в смысле свеи, казнят четыре десятка военачальников русской армии, содержащихся в их лагере в виде заложников. Ну вот, а в мое время утверждали, что терроризм — новое изобретение. Отнюдь.

Поинтересовался у Мейделя, считает ли он равноценным размен этих заложников на всю армию свеев вместе с ее королем?

Мейдель занервничал, и начал скороговоркой переговариваться со вторым, так и не представленным переговорщиком. Они ничуть не усомнились, что на такой размен мы пойдем. Да и они бы пошли, окажись в аналогичной ситуации.

В итоге у меня попросили перерыв на час, и пригласили в ставку Карла, общаться непосредственно с королем. Они что, совсем идиоты? Особенно после их заявлений о заложниках.

Дал им пол часа и сказал, коли через указанное время, тут не будет всех русских, удерживаемых в лагере, в том числе пленных солдат — начинаю атаку, и никаких переговоров больше не будет. Кроме того, мы забираем все наши орудия и снаряжение, что захватили свеи — после чего уходим всей армией и разрушаем переправу.

А если мои требования хоть в чем-то выполнены не будут, заверяю, что все это мы возьмем сами еще до обеда. Решать королю. Мое решение изменению не подлежит, и отменить его может только Петр, которого тут нет. И демонстративно начал смотреть на часы.

Мейдель начал опять толкать речь в повелительном ключе, но отослал жестом толмача, ставя точку в нашем разговоре. Единственно, что еще сказал, когда переговорщики уже разворачивали лошадей.

— Иван Иваныч, а вы то куда? Неча вам у супротивника делать!

Но Батурлин отговорился, что ему надо все передать нашим, в ставке свеев. Ну, высшие силы ему в помощь.

Смотрел, как завороженный, за минутной стрелкой. Периодически ко мне подъезжали вестовые и докладывали про остатки боеприпасов в капральствах. Скорее об отсутствии оных. Мрак. Намечалась чисто психическая атака. На волоске же все висит! А значит, буду строго исполнять угрозы.

Лагерь свеев бурлил как разворошенный муравейник. Напротив нас строилась пехота противника, а конница явно собиралась идти в обход за холмом. Нервничал. Прикидывал эффективность выхода за щитами на близкую дистанцию и штыковой удар. Но это от безысходности. Нельзя бежать от хищника, у него однозначные инстинкты.

Ровно через полчаса, с тяжелым сердцем скомандовал выступление.

Тонкий слой передовой линии качнулся, и начал неумолимое движение на встречу стоящим рядам пехоты свеев. На скорости 2 километра в час, мы сойдемся в штыковую через 15–20 минут. И, скорее всего, для Двинского полка все будет кончено. Обидно. Надеюсь, хоть вторая линия, более многочисленная, качнувшаяся вслед за первой, вырвет у свеев победу.

Неторопливым шагом ехал на лошади сразу за правым флангом первой линии. Вокруг молча ехали морпехи. Говорить особо нечего, жизнь перед глазами не мелькала, сожаление было только в том, что мразь Яков, сорвавший не дооснащенный полк, остался в обозе и сохранит жизнь. То, что он потом преподнесет Петру свою версию событий — меня уже не волновало, никогда особо не заботился о репутации.

Холодное солнце, косыми лучами высвечивало последний марш полка. Гордился за ребят, ведь понимают все, но идут, печатая шаг и держа строй. Наградил бы всех. Но, видно не судьба.

Все же, судьба оказалось не той злобной тварью, о которой думал последние пять минут марша. Из-за строя свейской пехоты выметнулись несколько всадников — подумал даже было, что конная атака. Но попустило. Карл отпускал пленных. Выдохнул, и скомандовал полку занять оборону. Щиты гулко стукнули в мерзлую землю, и передовая линия замерла. Послал вестовых ко второй линии, чтоб они разворачивались поперек нашего строя и прикрывали нам фланги от бокового удара — все же, встали мы крайне неудачно.

Ко мне подъезжали отпущенные Карлом русские военачальники, представлялись, гомонили. Сколько исторических фамилий, с ума сойти. Даже царевич Имеретинский нашелся, дитя гор и Тифлиса — поручил этому Александру Арчиловичу, заведовавшему при осаде Нарвы всеми пушками, заняться эвакуацией всего добра, порученного его заботам. Остальным рекомендовал приводить в порядок остатки разбежавшихся полков и переправляться на наш берег Наровы. Впрочем, и без моих рекомендаций обошлись.

Правда, князь Долгорукий предлагал — «…вдарить всеми силами по свеям…», на что только пожимал плечами и предлагал ему собирать брошенные им войска и вдарить — а мой полк слово данное держать будет. Поспорили. Нашел он, конечно, время для философских диспутов — имеем ли мы право нарушить слово, коли до нас слово свеи нарушили. Оратор. Остался непреклонным столпом чести — не буду же им говорить, что зарядов у меня нет, мало ли, какой казачек засланный среди них затесался …

Обед застал полк на прежнем месте и в прежнем строю. Голодными. По полю бродило масса народа, собирали раненных и убитых, тащили пушки на поврежденных лафетах. По мне — так бросить тут всю эту рухлядь, но просто так уходить было нельзя, Карл не поймет и посчитает за слабость. А у меня все что осталось — это надутые щеки. Продолжал строить из себя несгибаемого полковника и кость в королевском горле.

Холодно. И самое обидное, что из лагеря Карла, ветерок приносил вкусные запахи, на которые живот отвечал бурчанием. Да когда же эти сонные мухи соберут наше барахло!

К четырем часам пополудни последние русские части втянулись на переправу. Последними были мои безрогие, в смысле безоружные, лоси, набравшие тьму разбежавшегося народа — теперь у меня всем курсантам хватит минимум на треть капральств, а то и на половину. Но начало новым полкам в любом случае положим.

Отдал команду на отступление. Тонкий момент — нас тут могут ведь и рискнуть не выпустить — толпы вооруженных людей за нами больше нет.

Отступали в шахматном порядке. Нечетные капральства снимались со строя и отходили на сотню метров назад, где вновь вставали в оборону. В промежутки между ними отходили четные капральства и, в свою очередь вставали в оборону на сотню метров позади нечетных. Так и шли к переправе.

За нашим отступлением высыпало смотреть масса народа, наверняка и Карл где-то там. Ну да пусть смотрят. В Россию они теперь однозначно не полезут. Хотя, гарнизон Нарвы усилят наверняка. А вот пойти разбираться с Августом у Карла запала еще должно хватить. Флаг ему в руки. Мне бы еще годик у Петра выторговать. Надеюсь, теперь он станет более покладистый.

Переправились без пришествий, и на правом берегу реки полк присоединился к медленно разворачивающемуся хвосту гигантской, по моим меркам, армии, уходящей в Новгород. За спиной два капральства рубили лопатками веревочные связи переправы — пригодились и лопатки.

Шли медленно, можно сказать — ползли. Перегруженный обоз, недостаток телег, недостаток припасов. Страшное это зрелище, армия после, хоть и почетного, но поражения.

Истратил все полковые аптечки на раненных. С ними вообще было сложно — с телег их выкидывали офицеры, так как неначем было везти пушки и воинскую справу. Среди офицеров вообще началась грызня, как у тараканов в банке. Устранился от дележа ответственности — все одно на меня все неудачи спихнут, к чему заранее нервы портить?

Рассылал далеко всех свободных драгун. Запасать провизию. Армейскую казну в 350 тысяч рублей хоть и вывезли — но тратили на припасы ее неохотно, приходилось докармливать своих солдат на личные сбережения, заодно подкармливая раненных и недужных, которых с каждым днем и с каждым падающим на градус морозом становилось все больше. Не удивляюсь, что в нашей армии были такие большие не боевые потери — просто плевать офицерам на мужиков. Бабы еще нарожают.

Но была и положительная сторона у этой медали — капральства курсантов росли как на дрожжах, в них стекались мужики со всей армии — ко мне даже приезжали ругаться некоторые офицеры, требуя выдать дезертиров. Делал круглые глаза и заявлял, что дезертир это когда из армии сбегают — у меня таких нет. Есть несколько человек перешедших из одних полков в другие, но то по велению государя нашего делается, ибо он указывал мне, подготовить капралов да потом собрать им капральства. Вот к Петру с претензиями и обращаться надоть.

Две сотни километров до Новгорода шли почти три недели. Морозы уже опустились серьезные, и на привалах начали оставаться черные земляные холмики, с простыми деревянными крестами из палок. Дааа, война это не только сражения, даже, наверное, не столько — а вот такие будничные и оттого еще более страшные в своей бессмысленности черные холмики на вытоптанном сером снегу. И бредущие солдаты, кутающиеся в тонкий немецкий вариант формы, держащие фузеи под мышкой и пытающиеся отогреть голые руки.

Ругался с князем Долгоруким, рассказывал ему про свои приемы утепления солдат, но бесполезно — для него важнее было, чтоб дошедшие до государя солдаты выглядели по форме. А за недошедших с него спросят меньше, чем за испорченные мундиры. Вот такая проза жизни.

Впрочем, вскоре прибыл гонец, с приказом мне явиться пред очи Петра. Хмыкнул, уже успели сгонять и наябедничать. Но на эту встречу у меня имелись и свои планы. Отобрал полсотни своих штурмовиков, и забрал замаявшегося от безделья князя Лобанова-Ростовского со свитой. Написал несколько заготовок бумаг и отправился с этим караваном на ковер к государю получать незаслуженную ругань.

Новгород. Самый, пожалуй, известный город на Руси. Его ключевое положение на реке Волхов открывало новгородцам все дороги. Вниз по Волхову, через Ладожское озеро и Неву новгородцы попадали в Швецию, Готланд и в земли прибалтийских славян. Через Ильмень-озеро и Мету открывался путь по Волге в Болгарию, к хазарам, на Кавказ, в страны Средней Азии. По Волхову, Ильменю, Днепру пролегал знаменитый путь «из варяг в греки». Новгородские купцы проникали далеко на северо-восток, на Северную Двину, Ваг и Вычегду, плавали по Ледовитому океану на Новую Землю. Да и Любек не без их помощи возводили, ведь именно там стояла славянская крепость Любица.

Сам город поднял свои стены в удачном с точки зрения расположения месте, но не очень удачном месте с точки зрения строительства. В низине, с высокой влажностью и болотистостью почв. Зато землянок тут никогда не строили — кому понравиться жить в бассейне, строили сразу добротные, обязательно двухэтажные, терема — первый этаж складской, а второй, жилой. И улицы тут мостили сразу — клали продольные бревна, на которые набивали поперечный тес. За несколько сезонов этот настил тонул в земле и поверх него сооружали новый. Говорят, по три десятка таких слоев раскопать можно было. Одним словом — город до боли напоминал Петербург в отношениях с местом постройки. Жаль, нет времени походить по улочкам, пропитаться духом города.

Петр ожидал в кремле, чуть не притопывая от нетерпения. По крайней мере, у меня сложилось такое ощущение, так как не успел еще заявить о своем прибытии, только под сводами воротной башни проехал, а на меня уже накинулся служивый народ, и начал подгонять — мол, государь ждет.

Петр не просто ждал — он себя накручивал, впрочем, как обычно. И первые пять минут разноса предпочел стоять по стойки смирно и просто выслушивать те помои, которые для меня тут замесили. Дошли даже до сговора с Карлом, мол, именно по этому мой полк не одержал победу, да еще и другим достойным боярам победить не дал. Это Долгорукий что ли достойный? Ню-Ню.

Благо Петр прервал свою гневную и обличительную тираду на вопросе

— И что ты на это сказать можешь?

Полная светелка народу зримо подалась вперед, ожидая моего ответа. Свинство это, все же — пропесочивать подчиненного при таком стечении злопыхателей.

— Все лжа, государь. Правда токмо в том, что мог быть злой умысел супротив тебя, но не мой, а полковника, что от твоего имени без меня полк к походу готовил. Вот с него и спрос за победу упущенную! У меня же все силы ушли, чтоб планы эти расстроить да хоть от разгрома армию увести, сведя все к почетному поражению.

Сказать, что удивил окружающих — это ничего не сказать. В мою вину, скорее всего, Петр не верил, уж больно неизобретательно он меня костерил. А вот мое заявление — это уже серьезно.

— Это как?

Петр уселся на стул, вновь цепляясь за все своей шпагой, когда же он ее на трость то сменит, ведь страшно же окружающим.

— Покуда ходил с флотом, как ты и приказывал, прибыл в мой полк человек, с бумагами от тебя, и словом твоим весь полк, необученный да воинской справой не снабженный — увел под Нарву. В полку у меня одно ружье на двоих только и имелось! А к тому ружью по пять зарядов токмо. И вот такой полк человек тот хотел на свеев бросить. Измена то, государь мой. Солдат русских за просто так под пули сввевские подставлять. И только проведением господним, удалось мне под самой Нарвой полк перехватить, да полковника того арестовать. Вот только с таким запасом огневого зелья, прости государь, никакой возможности победить не имел. Все зелье на отражение первой атаки положил, а потом только вид мог делать, что в атаку иду. На испуг свеев брал! Но для победы этого мало было, и вынужден был на почетное отступление согласиться. Будь у меня хоть бы еще десяток патронов к ружьям — победа была бы твоя, государь! А виновен в том полковник от тебя присланный — князь Яков Лобанов-Ростовский!

И протянул Петру изъятый у Якова мандат. Петр взял задумчиво, глянул мелком.

— Сказывал, арестовал ты его? И где он?

— Тут государь, с собой его привез, да свиту его, что в сговоре том участвовали, вместе с ним доставил.

— Веди!

Петр опять вскочил и заходил из угла в угол.

Испытывая оргастическое наслаждение от подставы, вышел в коридор, спустился на пол пролета и крикнул вниз морпехам, вести арестованных.

Пока ходил, Петр опять дозрел до нужной кондиции. На входящую в двери нашу компанию он уставился злобным кошачьим взглядом, даже усы встопорщились.

К счастью, меня этот взгляд миновал и уперся в князя Якова.

— А скажи ка мне, Яков, не тот ли ты Лобанов-Ростовский, что с калмыком своим дюжину лет назад на Троицкой дороге у урочища Красной сосны государевых мужиков, везущих в Москву казну податных сборов на разбой взял? Тебя еще кнутом пороли, да мать твоя, княгиня Анна Никифоровна, за тебя упросила. Да видать твое гнилое нутро опять вылезло! Ты почто полк Двинский без огненного зелья на убой привел?!

Яков аж позеленел. Мой внутренний капкан довольно защелкал челюстями. Князь-грабитель бухнулся в ноги Петру и заскулил, что не ведает он, в чем его обвиняют, во всем виновен он, это в мой огород камень, и что полк у меня не готов, и содержу его плохо и мужики все как один непочтительные…

Но Петр уже закусил удила, по себе знаю — этот бронепоезд с рельс уже не сбить. Прослушал ругательную эпопею, которая явно была заготовлена для меня, со стороны. Надеюсь, не улыбался — а то тут моментом можно стать из зрителя жертвой.

Ситуация, несмотря на всю ее неприглядность и сопли — имела и положительный момент. После того, как Петр на ком-либо спускал пар — на некоторое время становился вменяемым человеком. А остывал он довольно быстро, правда, взрывался еще быстрее.

Когда охрана уволокла козла отпущения, вместе с его стадом — уж не знаю куда, да и не интересно мне то — врагом больше, врагом меньше. Обратился к Петру с просьбой об аудиенции. И даже получил ее, на что собственно и рассчитывал — любит государь играть на контрастах, одного пожурил, до смерти, надеюсь, другого надо похвалить.

На аудиенции подробно рассказал, как пропажу полка нашел, «…как догонял, как подрезал». Усмехнулся про себя всплывшему в памяти анекдоту. Собственно чистую правду рассказывал, умалчивая о незначительных нюансах и преломляя все в нужное русло. Про битву рассказал, и переговоры со свеями пересказал — мало ли что Петру еще в ухо нашепчут. Одним словом, вроде отбелился, минимум до серого оттенка и порадовал государя любимыми им батальными сценами. Пока у Петра не иссякло хорошее настроение — подсунул ему болванки приказов о назначении в новые полки моих отличившихся морпехов, командирами. А полки формируем из собранных солдат, что командиры на поле боя бросили, да капралов обученных, что под Нарвой себя орлами показали…

Ну и под это дело лил Петру мед в уши, что иностранцы предали нашу армию, сбежав во время или даже до боя. Нет им веры более. А наши бояре новомодного боя не ведают — вот и хочу, чтоб новыми полками верные тебе, государь, русские люди командовали, да еще, чтоб они не один год бою новоманерному, так славно себя показавшему, обучались. Одним словом — убедительно и сладко врал, что других кандидатур просто и взять в новые полки неоткуда. Убедил. Правда, с довеском — нагрузкой. Петр восхотел, чтоб боярские новики в полках заняли должности младших офицеров. Убеждал его, что будут трения и не пойдут бояре под руку к мужикам бывшим. На что Петр накидал знаменитый указ о субординации, тот самый, со шпицрутенами. Переняли, так сказать, прогрессивный опыт свеев. Мдя.

А вот далее почувствовал себя неуютно. Зашла речь о нашем морском походе. И настроение Петра вновь качнулось в обратную сторону. Нет, недовольство свое он не высказывал, тем более, поведал ему — все как было, как на духу можно сказать. И как на морскую прогулку вышли, и что юнг в поход взял, так как им морской практики набираться надо и как на Сальтхольме юнг высадил, ноги размять. А тут флот свеев, про который мы и знать не знали — ну пальба, мои морпехи царевича грудью закрывали, кстати, буду просить у твоего величества об их награждении, а тут и наши корабли на шум подоспели. Многие корабли свеев огнем побили, несколько призами взяли — но побитые сильно и к бою не очень годные. Одним словом, виктория, в которой покрыло себя славой имя адмирала фон Памбурга, а потом еще и празднование победы в Копенгагене, когда рядом с королевским троном на площади стоял малый трон для царевича, и парад победы царевич Алексей принимал вместе с королем Дании Фредериком. Дружба навек, народ восхваляет … и так далее.

Ну а потом заскочил по торговым делам к ганзейцам, заодно и царевичу те дела показать, чтоб он на ус будущий, науку мотал. А там оказия случилась, что ганзейцы давно хотели себе Готланд вернуть, как землю их исконную, вот мы с ними договор и заключили, что они нам базу для флота Балтийского предоставляют, а мы им чуток подсобим с захватом Готланда. Ну и подсобили, по мере сил. А теперь там твои корабли, государь ремонтируют, и на тот год надо на них команды русские послать, а то сам видишь, как с иностранцами выходит. А еще через год, заверяю тебя, государь — возьмешь ты земли ижорские легко, да дале пойдешь, коль восхочешь.

… Отчего на сейчас? Да видишь государь, как с толпой то необученной вышло … да и припаса огнебойного накопить нужно… Коли торопить начало не будем, быстрее до конца дойдем. Это как со всадником — пока он лошадь седлает — пеший путник далеко убежать успеет, но от конного пеший все одно не уйдет. Так и нам, пару лет надо армию да флот заседлать, опосля чего, ты вскачь по землям пойдешь, никто не уйдет, коль ты того не пожелаешь.

Уфффф. Когда мне будут вручать Оскара за сценарий?

Оказалось, рано расслабился.

— Крутишь ты что-то князь. Недоговариваешь.

Петр заходил по комнате. Ну, недоговариваю, и что? Крамолу же в душе не ращу … Хотя, это с какой точки зрения посмотреть.

— Но брат мой, Фредерик, о тебе добро отзывался в письме. Да и полк твой зело вовремя под Нарву пришел, хош и не смог ты Карла одолеть …

Петр сделал паузу и посмотрел на меня испытующе

— Али не захотел?

Мне ли тренировать честный взгляд и тяжелый вздох?

— Не смог Петр, совсем с припасом худо было, а полки мои только в огневом бое пока сильны, мало их, на штыки обученных свеев брать.

— Ну, сочту, что так.

Петр отвернулся к мутному окну. Вот ведь странность, уже четыре года как заводы мои в полную силу работают, а изменений в стране не видно — стекла слюдяные или из толстого заморского стекла, инструмент у большинства ручной ковки … одним словом, как в прорву все уходит.

— Головин из Константинополя письма мне шлет, мол, поманил князь Азовский прожектами великими, а ему теперь отдуваться, да послам уши наговаривать. Вот и велю тебе — завершай до года нового все дела свои с полками, что ты мне тут сказывал, да отправляйся в Константинополь, за слова свои ответ держать. А то османы там зашевелились. Вот и замиривай, как собирался то делать… Ступай.

Даже чарку не налил. Ну и ладно, послали — не сослали, хотя, это как посмотреть.

Скоро смогу не хуже гадалки выдавать — «А предстоит тебе, касатик, через месяц другой, дорога дальняя, да дом казенный». Ну, или нечто в этом же роде.

Вышел на мороз, под начавший падать легкий снежок. Ответил на немой вопрос в глазах своих верных абордажников.

— Будем жить, морпехи!

Подумал и добавил правду жизни

— Не долго и счастливо, зато ярко и быстро.

Хлопнул по плечу ближайшего и пошел к лошадям, переступающих ногами по утоптанному пяточку у коновязи. Дальняя дорога начиналась.

Еще неделя прошла в беготне, между бредущими полками и Новгородом. Показалось даже, что моя филейная часть приняла форму седла, и это навсегда.

Полки медленно, но упорно шли через мороз и метели. И помочь им почти ничем не мог. Хотя, к чести Долгорукова, армия довольно быстро набрала по окрестным деревням недостающих саней, уже саней, обоза — положение больных и раненных несколько облегчилось. Хотя, крестьяне окрестных деревень, через которые прошла армия — были явно иного мнения.

Да и на своей земле — даже морозы не такими трескучими показались.

Сам князь Долгорукий мрачнел все больше, но это уже моими стараниями. Для начала, прибыв в армию, после аудиенции Петра — устроил грандиозное кровопускание армейской казне. Положено по 6 рубликов на солдата — вынь да положь! И это еще без учета жалованья! Надоело мне из своего кармана все доставать, в нем и так пусто, за исключением странно знакомой скульптурной композиции из переплетенных пальцев.

А споры разразились вокруг суммы. Дело в том, что мы спелись с Адамом Вейде. Он, наверное, страдая от ранения, временно потерял ясность мысли, и согласился на мое предложение — возглавить новое генеральство. К его разлохмаченным 9 пехотным полкам добавляем мой зародыш 10 пехотных полков и получаем десяток полноценных полков, плюс еще один драгунский полк в нагрузку — от него отвертеться не получилось.

27 с мелочью тысяч человек, по 6 рубликов — 165 тысяч. Вот об этих деньгах и была речь с армейскими казначеями и князем Долгоруким. Даже не речь, а крики и ругань — так как к этому делу еще надо было денег на обмундирование и обустройство. Полки то, по бумагам, числились как новые — и денег требовали много. Настаивал на большой сумме сразу, на обустройство — и даже знал, кто ее зажимает.

Торговались. Забрать 250 тысяч, как собирался, не вышло. У меня даже возникло ощущение, что таких денег в казне уже и не было. Куда, интересно, делись? Ведь еще под Нарвой больше 300 тысяч было!

Предложил этим жадинам кнут и пряник — они мне дают денег, и мы не едем к Ромодановскому решать споры … и не надо так хмыкать. Ну а коль денег даете, то переодену свои полки да вам эти камзолы, чистенькими и почти новыми отдам … нет, оружие сдам в Приказ, государю. Ну, так как, православные, по рукам? Угу, это было только начало …

Волю государя о руководителях — Вейде вынужден был чтить, и капральства в полках взяли на себя мои курсанты-капралы, немедленно начавшие вводить наши порядки. А на руководящие должности встали десять свежеиспеченных полковников и 40 лейтенантов. Остальные мои штурмовики привычно взяли на себя роль инструкторов и учителей. У них даже важность некая во взгляде светиться начала. Эдакие барчуки. Собрал свежеиспеченных полковников — довел до них две основные задачи — дойти, не теряя людей и обучить солдат, пока по программе капралов, только капрала не менять … хотя, если будет плохо своих людей учить — менять не задумываясь. И кстати, коли морпехи, начнут носы задирать — отправлю их сортиры в Вавчуге сторожить, так им и передайте!

Все остальные должности в полках предложили уже имеющимся офицерам, не вызвав у них этим бурю восторга. Хотя, многие согласились. В основном те, у кого наметилось повышение, на освободившиеся от гордецов места. Гордецы взяли расчет, и послал их, глумливо ухмыляясь, к Долгорукому — пускай там остатки казны подчищают.

С руководством драгунского полка получилось несколько тяжелее — многие начальники ушли вслед за гордецами. В итоге временно раздробили драгунский полк на 10 эскадронов, разбавленных четырьмя десятками наших драгун каждый, и придали по эскадрону пехотному полку. Осталось только полковую артиллерию добавить.

И тут встал резонный вопрос — а куда идем? Прикидывал разные варианты, но самый красивый выходил один единственный, и он требовал переименования генеральства.

 

Глава 17

Зимой сумерки опускаются быстро, особенно, когда небо набухло серыми тучами, так и подкарауливающими когда полки встанут лагерем. Наш штабной шатер ставили одним из первых, так что, когда вернулся с объезда лагеря, шатер уже приятно мерцал сквозь брезент масляным светильником и парил верхушкой конуса — значит и жаровню уже раскочегарили. Окликнул вестовых, что-то жарко обсуждающих рядом с шатром, и велел не драть горло на морозе, а позвать ко мне Вейде и полковников.

Сам вручил поводья подбежавшему солдату и нырнул в иллюзорное тепло шатра, оставляя за спиной спешивающихся морпехов и начинающийся снегопад. Погрел руки над жаровней, уши разогрелись сами — осталось дождаться моих отцов командиров и решить, как будем жить дальше. Надеюсь, они не удивятся, застав меня сидя на табурете с задранными над жаровней ногами. Впрочем, их уже сложно удивить.

Начали собрание с выпивки. Пили чай, с печивом. Все же, приятно быть любимым начальником — для меня и пирожков из продовольственных рейдов привозили, и вкусностей всяческих. Каюсь, пользовался служебным положением, и все метелил, правда, не под кроватью, в связи с отсутствием таковой, а вместе с остальными командирами. Да и, сказать по чести — не такой уж у меня устроенный тут быт был, по крайней мере, портянками пахло лишь немного меньше, чем в остальных шатрах. Но аппетита никому такие мелочи не портили. Вот и пили чай с пирожками, да под разговоры.

— Господа, долго думал, как сподручнее будет генеральство содержать да устраивать. Расходиться по селам малым, как остальное войско, нам резона нет нам много и трудно учиться предстоит. А вот разместить такую тьму народа в одном месте можно не вдруг. Но есть у меня одна задумка. Для начала, чтоб мне потом задумку сподручнее провести было, необходимо нам статус генеральства сменить. Будем мы отныне — корпусом морской пехоты! Полки пусть номерные остаются, как и было, а вот знамена у них будут черные, и на них символ серебром вышьем — а вот какой, придумывайте сами. Череп только Двинскому полку государем дарован. А как придумаете все — поедем утверждать новый статус к государю, а потом, в Москве, корпус поставлю в штабе флота на довольствие. Вот так мыслю. Теперь вас слушаю …

Думал, спорить будем, особенно с Адамом. Куда там — предложение прошло на ура. Даже обидно, столько аргументов заготовил. Ну и ладно, отложу их до Петра.

В целом, пришлось раз десять мотаться к Петру и обратно, утрясая назначения и структуры. Да еще выздоравливающего Адама с собой таскать. Плюс решали вопросы с дислокацией и содержанием полков. С дислокацией — настоял на своем. Да, далеко — но прямо сейчас эти полки не нужны, а там, рядом, у меня есть, чем их кормить, да во что одеть. Хотя, и на это надо денег. Но в иных местах и за деньги будет не взять нужного, на такую ораву. В итоге, полки шли под Воронеж. Почти 1000 километров марша. Зимой. Аккурат к весне дойдут. Если найду денег на утепление армии. Иначе — не дойдут.

Ну да о том и речи быть не может! Письма Федору уже составил.

Армия разбредалась по зимним квартирам. Только наш, согреваемый интенсивной работой капралов, корпус — упорно шло на северо-восток. Послал драгун вперед нас в Москву с депешами и деньгами. Вот уж удивиться Федор срочному заказу на 30 тысяч зимних плащей нашего фасона, пусть и без пропитки. Благо делать их несложно — мешок ведь практически, только что войлочный и с капюшоном. Коли найдет столько войлока, да сотен пять человек наймет на шитье — за месяц сделают. А сырья есть много, надо только поискать — ведь войлочных шатров из Крыма привезли уйму. А один такой шатер это почти три десятка плащей. Обрезки пойдут солдатам на утепление ног — вот остальную амуницию мы им быстро не справим, этим уже швейные цеха в Липках пусть занимаются, зря мы, что ли, туда столько станков, в том числе и швейных машин, завезли! Про все это и написал. Особо просил поторопиться — мерзнут люди, а путь неблизкий.

Дорога до Москвы запомнилась не только седлом, но еще и писаниной. Строчил послания как пулемет. На заводы, в школу, южному флоту. Порой даже забывал, кому что написал, и на всякий случай писал еще раз. Как, интересно, со всей этой писаниной Петр справляется?

Еще много говорили с Вейде и новыми полковниками о ближайших задачах. Тут был вообще завал. 12 разных мнений, как нам обучать и оснащать полки.

Вейде строчил не меньше меня, плохо только, что по-старорусски. Предложил ему, пройти курс гражданского письма, который на привалах ноне проходил весь корпус. Отвратительно, надо бы заметить, проходил. Хорошо знали новый букварь только морпехи — курсанты-капралы знали, но … хуже. В итоге дело шло гораздо медленнее, чем хотелось бы.

Пока приходилось разбирать старорусскую вязь генерала, и мотать на ус. Этот человек, пожалуй, компетентнее меня в управлении и снабжении такой толпы народу будет. Хотя, мы оба учились друг от друга. Выделение в полках инженерных служб — его идея, и, для начала, появились летучие постановщики лагеря. Очень удобно — инженерная рота в каждом полку, на лошадях с притороченными к ним оболочками шатров, рубят лес и ставят лагеря, до которых пешие полки доходят к ночи. А утром полки уходят, оставляя роту собирать лагерь и вновь скакать вперед полка. Отлично получилось. Правда, пришлось забрать полторы тысячи заводных лошадей из эскадронов — но это потом наверстаем. Все потом. Пока важно идти, не теряя людей и интенсивно обучая их.

И мы шли. Отметили Новый Год в дороге, где-то в полях между Новгородом и Москвой. Отмечали не менее жарко, чем в прошлом году, и опять два дня стояли лагерем.

Про трудности этого похода вспоминать не хочется. Все же, 30 тысяч это не 2 тысячи, всех сохранить не удалось, и за нами, увы, вырастали все те же земляные холмики с крестами. Хотя, честно скажу — из шкурки выпрыгивал, чтоб не умостить крестами всю нашу дорогу. И Вейде этому учил, хотя, он и без меня прекрасно справлялся — все же, немецкая пунктуальность давала о себе знать, главное было правильные алгоритмы на бумаге записать и ему вручить для неукоснительного исполнения.

В Твери, как и договаривался в письме, нас ожидал первый обоз Федора, и десяток учениц Таи. Что особо порадовало, вместе с Таей…

Задержался в Твери. Исключительно по делу! В результате, ушедшую вперед армию мы с Таей нагнали лишь под Москвой.

В Москву полки заходить не планировали, а у меня были там дела — вновь оставил поход на Адама, предварительно прожужжав ему все уши. Ничего, повторение — мать учения. Хотя, судя по выражению лица немца — не мать, а теща — но это уже нюансы.

Оставил полки, напутствовав их в дорогу к Туле, которая отяготит обоз всем, что наделать успела, и далее к Липкам и Воронежу. Думаю, догнать полки еще успею, несмотря на огромные планы посещения заводов по дороге. А пока — Москва.

Вновь город встретил меня холодом, серостью и снегом. Ну и ладно. Зато, улочки выглядели относительно чистыми, а воздух свежим. Это пытаюсь искать в жизни позитив, а то, в последнее время стало окончательно грустно. Может взрослею? А может понял, что никому тут, кроме Таи, да мастеров моих, не нужен. И придумки мои не нужны, и вообще … Нет! Обещал же себе — буду позитив искать. Тааак, что бы такого позитивного вспомнить? Злые бояре, это не то, долги вечные — побоку, недосып — в топку… Во! На море, в Крым путевку дали! С девушкой! Она, кстати, сказала однозначно, что если еще раз, без нее и надолго то отрежет мне … Нет, обещал только позитив — значит просто, на море с девушкой. А девушка то, кстати — обросла манерами. Даже не узнал поначалу. А как тут узнаешь! Короткий полушубок с капюшоном и юбка-брюки, на поясе которой — шпага. Попробуй такой не пообещать, что без нее — больше никуда. Действительно же отрежет. Надо будет обязательно заглянуть в эту школу благородных девиц и глянуть, какой по счету дисциплиной они изучали шантаж. Наверное, второй. А что изучали первой — говорить не буду. Шпагой Тая, кстати, владела примерно равноценно моим знаниям, то есть, практически никак — видимо на первые две дисциплины отвели много времени. Но старикам, учителям фехтования, свое «фи» выскажу.

Впрочем, вспоминаю о позитиве … так, это личное, это пропускаем, это, на потом — вот! Школы достроили! Приказчики и медички въехали в новенькие классы с общежитиями и немедленно начали подавать прошения на женитьбу. Надо было не общежития строить а множество отдельных домиков, как в Академгородке для профессоров… Ах да, о позитиве же. Ну, позитив в том, что все по плану — этой весной около сотни факторий получат первый выпуск. И полтора десятка еще не посетивших венчания медичек и приказчиков останутся учить новый набор. Видимо, самые страшные — зато усидчивые в науках. Опять сбился! Позитив, позитив … Аууу! Ты где?

Типография сожрала все деньги? Это не то. Хотя, буквари вышли на загляденье. К ним еще бумажные линейки-закладки с транспортиром из плотного картона, с напечатанными на них шкалами, а чтоб место не пропадало, еще и таблицами соотношений всех величин, какие вспомнили к метрической системе.

Часть букварей отправил к корпусу и в морские школы, подумал, и еще на заводы отослал, вместе с письмами — учить рабочих. Основная масса книг пойдет на фактории. Раздавать книги будем не насовсем, а на пять лет, и на каждую книгу положили штраф в три рубля, коли книгу не вернут, али попортят ее. Вообще, с букварями получилось забавно — что медикам, что приказчикам, вменил в обязанность проводить зимние посиделки для жителей, с чтением статей из букваря, а потом и из газет, что к ним будут приходить. На отсутствие энтузиазма будущих просветителей выдал целую проповедь. Возлюби ближнего, тут уже оскомину набило, батюшки льют этот елей ушатами, но есть ведь и оборотная сторона монеты — это доверие к учителям. Что медикам, что приказчикам — доверие населения, с которым они будут жить и работать на одной земле — ох как надо, особенно по началу. Вот и даю им шанс это доверие заработать. Читайте, подсказывайте, разъясняйте, что непонятно будет — и народ к вам сам потянется. Психология.

Вот и полетели мои первые ласточки, разнося отраву знаний. Позитивненько.

Более серьезные ласточки полетели в морские школы и на заводы. Дело в том, что приглашенный Лейбницом Кристофер Рен — решил мою проблему с карманным навигационным калькулятором, точнее, логарифмической линейкой. Там самое сложное — точные логарифмические шкалы — сам с ними возился бы долго. Теперь первые образцы линеек мы посылали для обучения курсантов и мастеров, вместе с буклетом инструкций по пользованию. Сама линейка вышла несколько для меня необычной — но так было технологичнее. Четыре картонных круга с напечатанными на них шкалами насаживались на общую ось и соответственно, шкалы можно было проворачивать друг относительно друга. Круги сшивала крепкая нить, концы которой завязывались снаружи большого круга, образуя подвижный бегунок — очень простое в изготовлении устройство. Разумеется, только после того, как рассчитаны шкалы, по ним вырезаны, а потом и выверены гравильные доски. Теперь могу печатать линейки сотнями … но не для кого. Раздал всем, начиная от профессоров и заканчивая приказчиками. Может и приживется. Потом сделаем капитальные — точнее, для навигаторов уже заказал два варианта — привычную мне, плоскую линейку, и дисковую какую уже сделали в картонном варианте, обе конструкции в деревянном исполнении. Но готовы эти калькуляторы будут позже. Жаль. Давненько не баловался с раритетом, последний раз держал его в руках на курсах рулевых вроде.

Что еще? Нанятые мной два года назад иностранные специалисты рабочие потихоньку потянулись на родину? Да и Бахус с ними. Наплевать и запить. Свое дело они сделали, знания передали — цеха работают. Нууу… в какой-то мере — позитив, а то они мне уж очень недешево обходились.

Федор жалуется, что объемы продаж диковин падают? Да это у него просто аппетиты выросли больше, чем производительность завода. Хотя, да, поменьше делать стали — зато оружия делаем больше, и заказы от Петра огромные. Еще бы денег от казны за них получить … Так! Забылся. Мне же о позитиве надо! Юродивые, какие то, давеча под забором подворья выкрикивали про меня, что антихрист? Не то. Ни одного приглашения на бал или вечеринку? Ну, пожалуй, позитив — не нравиться мне эта светская круговерть. Хотя, звоночек тревожный. Вот! Есть позитив! Давеча, профессора мои, большой мордобой устроили — не по поводу того, сколько ангелов на кончике иглы уместятся — а по поводу подправленной теории эволюции. Действительно, почему все живые существа входят в эту теорию, а толпа нет? Ведь толпа это отдельный живой организм. И страны, и нации — все это отдельные живые организмы, а значит, подчиняются законам эволюции. Вот и применили… друг другу по мордасам. Хотя, результаты интересные — это про теорию, а не практику. Приятно видеть необычное развитие привычных идей.

Много и долго общался с Ньютоном. Запускаем весной новую финансовую систему. По указанию Петра — мелкие деньги типа полушки — четверть копейки, деньги — полкопейки и саму копейку — чеканим из меди. Хотя, доверие к меди в виде денег у населения нет — на сегодня монеты ходят исключительно серебряные, с редким включением золотых червонцев. Петр опасался бунтов, и крупнее копейки пока чеканить монеты из меди не стал. Мне же — было жалко меди, пропадающей так бездарно — ведь каждая копейка это почти 4 грамма меди — по 10 копеек на руки десяти миллионам жителей — уже под 40 тонн меди, а это, между прочим, 400 километров телефонного провода. А если на руках у населения будет хотя бы по рублю мелочью — это уже катастрофа! Проводов хватит от Азова до Москвы, да потом еще и до Архангельска осталось бы.

Предложил чеканить монеты из бронзовых трофейных пушек — их у нас навалом. Более того, создадим этим монетам некоторый ореол величия — будем чеканить монеты с разными картинками — мол, эта а честь Константинопольской победы, из османской бронзы, эта в честь победы нашего южного флота над османским, из бронзы корабельных пушек осман, эта в честь победы северного флота над свеями, из соответствующей бронзы. Будут вполне почетные монеты, и население не так сильно ворчать станет. Можно и наши пушки отправить на монеты — чеканить на них 'Во славу русскому оружию', или нечто подобное. А нюансы, была эта слава у старых бронзовых орудий, или нет — оставим историкам. Хорошая идея. Патриотичная. И медь мне оставят, что особо радует — так как возиться с гальваникой, доставая медь из пушечной бронзы — мне совершенно неохота, кроме того, дорого это. Разливался соловьем, расчерчивая идею бронзовых денег яркими красками, и обещая наладить технологию изготовления штампов для монет путем травления, так как штампы для бронзы будут быстро изнашиваться, и их надо много. Исаак от меня только отмахнулся — похоже, идея его захватила и куда-то увела. Куда именно — только высший разум знает, причем, результат может быть совсем не тот, на который толкаю нашего верховного казначея. С ним всегда так, когда он увлечен идеей — становиться совершенно не коммуникабельным. Ну и ладно, подожду несколько дней.

Подкараулил момент просветления Исаака — точнее пригласил его на обед, обещая ответить на накопившиеся вопросы и по налогообложению, и по банку — а сам грязно его напоил и упал практически в ноги, прося помощи с навигацией. И вовсе не потому, в ноги упал, что сам хорошо принял — а для убедительности. Красочно расписывал, размахивая хрустальным фужером и расплескивая вино — как мы мучались со счислением и как не хватает систематических наблюдений, таблиц и методик. Рассказывал, как мы все это делали, и обещал прислать массу записей, привезенных из похода, в том числе и методик, которыми мы пользовались. Не скупился на посулы — обсерваторию на средства флота оснастим. А через несколько лет обещаю — будет отдельная обсерватория с главным телескопом, обладающим метровым зеркалом!

По мере подогрева спора топливом — зеркало подросло до двух метров. Хорошо еще, что Иссак сломался, а то трехметровое зеркало мне точно не потянуть — тут и пара метров уже перебор, боюсь — надо прямо сейчас начинать пробовать варить стекло, в двух экземплярах, месяц образцы плавно остужать, а потом еще год другой полировать друг об друга. Хорошо, что зеркало делать надо, а не линзу, линзу такую точно не сделать. Да и с зеркалом, на любом этапе может не получиться — придется начинать сначала. Но такова цена. Хочешь привлечь лучших — обеспечивай их лучшим. Понимаю, что такое чудовище для наших целей избыточно — но, почему-то от меня постоянно ждут чудес. Эдакий Дед Мороз с подарками. Надену красный колпак и порадую штаб сметами навигационного обеспечения флота. Приду к ним с Таей, одетой Снегурочкой, и попрошу ее полевую аптечку прихватить — ибо может понадобиться.

Со штабом обошлось. Они уже притерпелись к затратам, в которые их адмирал ввергал флот. Да и на фоне весьма не малых затрат на два наших флота, лавинообразно нарастающие из года в год — мои инициативы становились уже мелочью. Да и штаб опытом обзавелся. Более того, наученные прошлым опытом — штабисты выложили мне весьма интересный пакет аналитики. В котором прочитал даже несколько больше, чем мне насплетничал Федор, и рассказала Тая. Прогрессируют, немчуры. Это их так Петр любя называет — в принципе, он прав, штаб на 80 процентов, то есть на 14 человек, состоит из иностранцев, и четверо самых перспективных выпускников Воронежской школы существенно изменить положение не могут. Пока.

Ключевой новостью аналитики была смерть «Зачарованного» испанского монарха в начале ноября 1700 года. Отмучался …. И вполне закономерные прогнозы, кто, когда и с кем сцепиться, выгрызая из тела испанских колоний свои кусочки. Даже докладная записка для Петра была — рекомендующая поучаствовать в дележке пирога. Записку зарубил, как несвоевременную — у нас с Францией, которая стоит за испанской спиной, есть дела, и она, к тому же, сдерживает осман. Нам в этом деле надо по иному поучаствовать. А для этого нужно переоснащать флот, и строить новый. Грубо, нужны деньги, и много. Будем выкручиваться.

Коли моя немчура выжила после представленных смет, предложил им составить бумагу на передачу верфей под Воронежем новому корпусу. Упирал на рачительность. Две дюжины стапелей нам больше не заполнить разом — денег не дадут, рабочие ушли. Если этой весной заложим хоть шесть фрегатов, будет уже хорошо. Вот и передаем обе верфи, с двумя дюжинами эллингов, пехоте… нет, они им не для этого нужны — каждый стапель это вполне основательный барак в 380 квадратных метров. Его еще на три этажа разгородить можно, и выйдет жилье на полторы тысячи человек. 36 тысяч, считай, пристроили. Главное, чтоб пехота дошла до этих стапелей. Будем строить на них не только властелинов морей, но и царицу полей.

А как же верфь? Вооот! Тут и есть братская помощь. Мы пехоте помогаем, а она флоту. И сотню тысяч из армейской казны, отложенных на обустройство — используем на постройку новых верфей… Чем старые плохи? Да ничем — но большие корабли на них нам не построить, а главное — до моря не спустить. Свою роль верфи под Воронежем отыграли. И теперь нам пора посмотреть … в Крым. Знаю там одну отличную бухту, в которой сам бог велел нам продолжить строить корабли. Но уже большие. И эллинги будем большие строить, каменные.

А ведь у нас еще по плану переоснащение фрегатов на нарезные орудия — тут деньги лишними не будут. Вот сколько этим летом отправили перевооружаться? Четыре? А надо сорок. Вот так вот, господа.

Оставил штаб в шоке, но с листами новых проектов и приказов. С новым годом их.

Светские мероприятия меня обошли стороной, хоть несколько визитов пришлось сделать. К князю-кесарю, например. И съездил в Преображенское, до школы благородных девиц — поблагодарил Наталью Алексеевну, заодно, высказал пару мыслей. Так до вечера, за чаем и высказывал — а Тая вообще в школе осталась, у нее тут были незавершенные дела, которые она хотела закрыть до отъезда.

К Петру не напрашивался, да и он не звал — теоретически, меня уже тут быть не должно, ведь по высочайшему указанию должен ноне находиться в дороге. Но дела не отпускали.

Много писал писем. Даже чертежи кубриков и перепланировки эллингов на верфи отправил. Дернул письмами из Вавчуга половину пловцов и пяток инженеров-строителей с канала, пусть едут к Ростову на Дону и ждут меня у Боцмана. Формировали с Федором обозы. О Федоре вообще отдельный разговор. Заматерел он тут, и несколько … прижимист стал. Бобровая шуба да шапка, из-под которой только щеки, да борода видны — это здорово, только не тот он уже Федор Баженин, с которым мы на коньках по Двине замерзшей гоняли. Незаметно все, как-то, поменялось. Теперь с ним о людях, а он о барыше. Осип так не поменялся, знать, опять Москва виновата. Жаль. Имел долгий и неприятный разговор с Федором — надеюсь, объяснил ему, что люди — это будущие деньги, и в первую очередь стоит думать о преумножении людей, а уж потом на них зарабатывать. Федор многозначительно спрашивал, и когда это «потом» настанет? Что ему ответить? Если честно — то не при нашей жизни, но такой ответ его не устроит. Соврал, что лет через пять. Ну да, очередная программа «500 дней». Не говорить же правду, что будущего у нас нет, у меня, по крайней мере.

18 января 1701 года выехали из Москвы вместе с пятью сотнями саней обоза вещевого снабжения корпуса. Обоз шел медленно, так что трое наших саней лихо умчали вперед, под скрип полозьев и веселое улюлюканье возниц. Как хорошо в санях! Седалищу удобно, всюду толстые меховые шкуры. Сказка! Вокруг ажурная вязь леса, черная на белом — тонкие черные черточки веток, в меховых муфтах снега. Сказочный персонаж на передке саней — мужичок в зипуне, с белой от изморози бородой. Рядом снегурочка, к счастью, не дочка и тем более, не внучка. За спиной остался целый обоз подарков. Вот так можно путешествовать!

А в нашем коротком караване спряталась денежная казна, на которую каждому жителю России можно купить по курице. По при. А вместо этого растрачу ее на военные игрушки… Опять меня на негатив потянуло. Ведь знаю умом — кто не хочет кормить свою армию, того заставят кормить армию чужую — вот только где та черта, когда до нее расходы обоснованы, а после нее это уже паранойя?

Зарылся поглубже в меха, под бок спящей Таи — ну их, все эти умствования. Пусть уж Россия потерпит меня еще несколько лет, а далее — живет, как хочет.

На этот раз наш караван шел по «ямам». Не по углублениям в земле, как можно было подумать, а по станциям ямщиков, расположенным вдоль всех основных трактов примерно через 45 километров — расстояния одного перехода свежей лошади. При ямах были свои гостиницы, но предпочитал ночевать в санях, посетив предварительно ямскую таверну. Готовили тут неплохо, чего не скажу о номерах. А с другой стороны — чему тут удивляться? Ведь ямы, это наше наследство от «Золотой орды». Монголы всегда любили хорошо поесть, а вот в чистоплотности замечены особо не были. Они и мылись то только пару раз в жизни, да и то не сами — их обмывали при рождении, и после смерти. Иначе считалось, что можно смыть с себя удачу в бою и благословение бога войны Сульдэ. Монгольские рати так и вычисляли — по запаху. Даже собаки начинали гавкать за несколько километров до подхода монгольского войска, коли ветерок был подходящий. Вот и приходилось монголам учиться стремительным набегам — иначе они никого застать не могли.

Хотя, это касалось в основном воинов в походе. Тем не менее, со стиркой и мытьем у остальных монголов была не меньшая напряженка — обычай и порядок у них таковы, что весной и летом никто не сидит днем в воде, не моет рук, не черпает воду золотой и серебряной посудой и не расстилает в степи вымытой одежды. Так как, по их мнению, именно это бывает причиной сильного грома и молнии, которые обязательно попадут в лошадь провинившегося, а коли провинность велика, то и в юрту. Много у монголов обычаев было — нельзя копать землю — то есть, наносить земле повреждения железом. Чтоб выкопать колодец — целый многодневный ритуал предусмотрен был, с подношениями духам.

Нельзя оскорблять духов огня и ветра. По большому счету — ничего нельзя. Однако народ с такими жесткими табу имел довольно либеральные законы. Например, закон Чингисхана, «Яса», запрещает ложь, воровство, прелюбодеяние. Предписывает любить ближнего, как самого себя, не причинять обид, и забывать их совершенно, щадить страны и города, покорившиеся добровольно, освобождать от всякого налога и уважать храмы, посвященные Богу, а равно и служителей его. Про эти нюансы узнал в Азове, когда с батюшкой в храме общался и удивлялся наличию православного храма прямо в «Золотой орде»

Были у монгол и странные традиции — нельзя показывать ладони, так как там линии судьбы, а судьбу чужому демонстрировать нельзя. Может, по этому, для приветствия подавали две руки, сложенные лодочкой — и пожимать их надо было обеими руками. И множество аналогичных нюансов — пить можно только сидя, подарки дарить, только уходя и тому подобное.

Ну, да не о традициях речь. Дело в том, что еда в тавернах была нажористая, а вот запах гостиницы пробивался даже сквозь ароматы кухни. Будто там так и остались монголы со времен Чингисхана. Подниматься и проверять не стал, прекрасно и в санях переночуем.

Тула встретила дымами, стелющимися подобно туману. Издалека казалось, что в городе и пригороде идет бой, только пушек неслышно. Вот такие странные появились ассоциации.

На самом деле, там и шел бой. Бились с заказом государя. Заказ побеждал.

Первым делом выслушал стоны своих бывших мастеров, а ноне управляющего и главного инженера завода. Руки опустились в очередной раз. Сотней штуцеров в день тут и не пахло, несмотря на то, что завод работал в три смены, и новые станки уже запустили. В удачные дни делали до 40 стволов, а про неудачные, даже говорить не хотелось. 7 тысяч штуцеров отгрузили ушедшему из Тулы корпусу, в новом году сделают еще тысяч 13, но до 80 тысяч, заказанных государем, заводу было как до луны. Положение нужно было срочно спасать, так как Петр выяснять причины не будет, сразу за свою шпагу схватиться — а это смертельно, даже если он ее из ножен не сможет вытащить. А уж если вытащит …

Написал большую петицию, в которой указал, в связи с появлением новых типов вооружения, собирать на заводе «Дар». Сделать дробовик было проще, как не странно, чем штуцер. Узким местом в дробовиках стала механика — вот ее отписал делать в Вавчуге, там на ней уже собаку съели. 4 тысячи направляющих с механикой влезут в одну телегу, а уж с литьем и проточкой ствола и барабана Тула справиться. Как и со сборкой, благо бригада помощников из Вавчуга все еще передавала Туле передовой опыт.

Понимаю, что логистика выходит сумасшедшая — но куда деваться? Сидели с управляющим и решали, как будем выкручиваться. Дары желательно производить не вместо, а вместе со штуцерами — тогда, даже если не доберем до 80 тысяч, сможем убедительно спихнуть все на сложности нового вооружения.

Рабочих завода было жаль. Но безоружных солдат жаль еще больше. Ничего, прорвемся.

Вот со снарядами и капсулами зарядов в Туле было все гораздо лучше. Тут традиционно хорошо с пороховыми мельницами, а после того, как новые веяния допустили в цеха фасовки женщин — продукция пошла потоком. По началу, сплошь бракованная, но за полгода выпуск наладили, и теперь не успевали подвозить бумагу, а ящики боеприпасов лежали опасными грудами. Велел организовывать несколько складов вне завода и города, с охраной и учетом, словом, как в Вавчуге — благо, тут все руководство понимало, о чем речь.

Кроме снарядов к гладкостволам фрегатов — Тула уже выпускала снаряды под нарезные орудия, на которые планировали перевооружить флот. Вот только шимозу никто, кроме Вавчуга не производил. И производить пока не будет. Посему, снаряды Тула делала с начинкой из желтого пороха, у него эффективность в три раза выше, чем у дымных собратьев, хотя, конечно, заметно ниже, чем у шимозы. И как метательное вещество желтый порох не годиться, слишком взрывной у него характер. Ничего, есть у меня иная задумка. Подкорректировал чертежи снаряда — теперь, засыпая заряд в камеру снаряда — будем оставлять осевую пустоту под детонатор, ограниченную бумажной трубочкой, до самого дна. Треть этой пустоты займет детонатор, а под него можно будет вкладывать капсулы с различной гадостью. Пока, на роль гадости претендовал только фосфор в свинцовой капсуле — а дальше будет видно. Оговорили с мастерами конструктив капсулы — жаль только, снаряд у нас маловат, больше 50 грамм фосфора не влезет. Ну, сколько влезет. Всяко веселей супостат гореть будет. Заказал изготовление нескольких железных форм под капсулы, для литья свинца, и чтоб к моему отъезду из Тулы были готовы.

Плодотворно поработали. Даже Тая не сидела на месте, о объезжала с половиной морпехов город и предместья, собирая новых абитуриенток, а Ермолай пропадал с секретчиками завода — там, как выяснилось, было не паханное поле работы. Еще и заросшее сорняками.

Покидали Тулу со сложными чувствами — постоянно казалось, что забыли нечто важное. Но, судя по всему — коли во все вникнуть да решить, буду в Константинополе аккурат следующей зимой. Петр такого точно не поймет.

На прощание собрал большое совещание заводчан и городской администрации, предварительно посидев вечером с воеводой за чаркой вина. Может по этому, на собрании был несколько груб — а нечего им было друг на друга кивать! Почему обязательно должен приходить дядя со стороны и решать их вопросы?! Может этот дядя не один придет, а вместе с заточенным колом, или пеньковой подружкой. Вот дождутся Петра с ревизией …

Под полозья саней стелился со скрипом воронежский тракт, наезженный селитряными караванами. Ведь, как не странно, больше всего производили селитры именно под Воронежем — даже думал одно время набивать снаряды там, но пока нет сил, строить еще несколько сборочных линий, пусть возят селитру в Тулу и Липки.

Более трех сотен километров до Воронежа и чуть менее до Липок. И где-то там, на тракте, идет мой корпус. Ждал встречи с нетерпением.

Встретились через день, после нашего отъезда из Тулы. Вначале вокруг наших саней прогарцевали несколько драгун, молодцевато отдав честь — дурные привычки, как известно, перенимаются первыми. Затем была довольно долгая пауза, и уже ближе к вечеру наши сани заскользили мимо длинного обоза, полного людей и вещей. Уже к середине обоза охрип отвечать на приветствия и только кивал, бог с ними, пусть думают, что загордился — но у них там более тысячи глоток, а у меня одна, да еще и сорванная совещаниями в Туле.

В первый лагерь, въехали практически одновременно с головой обоза, и тут уже одними кивками головой отделаться не удалось. И чего они так радуются? Можно подумать, Петр собственной персоной приехал. Подбодрил напутственной речью, что корпусу осталось десять дней до зимних квартир, и позади, идут еще обозы снабжения — так что, держитесь, чуток осталось.

Аналогично взбадривал остальные лагеря, через которые мы проезжали.

Заночевали в головном лагере, рядом со штабным шатром. Именно рядом, так как ночевать в санях под мехами было теплее, чем в шатре с жаровней. Хотя, без совещания в шатре дело не обошлось. А Тая вернулась с осмотра больных в обозе вообще поздней ночью. Без нее и меха показались не такими теплыми, вот и мучил командиров словоблудием и планами. Но они мне достойно отомстили. До неприличия. И кто их надоумил? Утверждают, что это коллегиальное решение — как обычно, виноватых нет.

Они додумались обозвать корпус «Соколиным». Теперь у меня «1-ый Соколиный полк морской пехоты», «2-ой Соколиный …» и так далее. Скромнее надо быть! Соколы мои. А что они на знаменах запланировали?! Ну, нет у людей фантазии! Серебряный атакующий сокол на черном фоне, и цифра полка, это конечно красиво — но вообще-то, это мой знак качества! Его еще заслужить надо! Так и сказал. Коли за год не будут соответствовать — добро на полковые прапоры не дам. Да и потом буду следить за этим внимательно. И Адаму строго настрого велю соблюдать традицию высокого качества подготовки. Нет качества — нет сокола. Подлизы. Или они думают, что под это дело стрясти с меня можно будет больше? Напрасно, их адмирал гол как сокол. Гмм. А может это намек что и они голы как, соответственно, соколы? Вот ведь! Всегда и в любом деле, коли покопаться, можно найти негатив. Помню, как в моем времени негатив демонстрировали даже в детских стишках — «… Вдруг из маминой из спальни, хромоногий и кривой, выбегает …», мдя, что тут скажешь … В любом деле важно не только само дело, но и угол зрения, под которым на него смотрят.

Ну да это все лирика. Как раз на одну ночь разговоров.

А утром наши сани были уже в пути, причем, меня даже будить не стали — проснулся сам, ближе к обеду. Еще одна ночевка и будем в Липках.

Липкинский завод походил на тульский — как брат близнец. Вот только баталию он вел речную. Многочисленные дымы, поднимающиеся над заводом, втягивались вдоль русла реки и висели над ней плавно клубящимся маревом. Пованивало. Хотя, после полевых шатров меня уже не раздражали запахи. Теперь лучше понимал канониров, способных стрелять, когда у меня уже глаза готовы были за борт выпрыгивать.

Завод порадовал дальними дозорами, что отсутствовало в Туле. Видимо сказывалось отсутствие городской администрации, без нее все вопросы решались самим заводом, без оглядки на воевод.

И обстановка на заводе была спокойнее — хотя, они и не гнали оружейный заказ — все, что они делали, это снаряды для орудий — остальная их продукция была сугубо гражданской.

Посчитал это несправедливостью, и начал загружать завод привезенными планами. Они — ближайшее производство к корпусу, значит, на них будет львиная доля производства зарядов. Капсулы 12 и 18мм, гранаты 50мм, показавшие отменные характеристики при залповой стрельбе по площадям и плотному строю.

Обсудили с мастерами давно вынашиваемый мной проект двуколок, для поля боя. Для обоза у двуколок грузоподъемность маловата — а вот использовать их во время боя для подвоза припасов и вывоза раненных — будет в самый раз. По скорости и маневренности никакая телега не сравниться с двуколкой, а на поле боя, да под обстрелом — скорость и маневренность становиться решающей.

Этот заказ берег для Липок по одной простой причине — тут уже налажено производство больших стальных колес для сельской техники. Если такие колеса поставить на двуколку, да еще опустить платформу двуколки ниже оси колес — будет быстрая, проходимая и устойчивая конструкция, кроме того, защищенная по бокам самими колесами, не хуже чем броневыми щитами медведей. То, что ось будет выше пола платформы — не страшно, поместим ее в деревянный «туннель» из пары досок, являющихся параллельно спинками сидений, а длинномеры можно будет под спинками пропихивать.

В любом случае, надо собрать несколько опытных образцов и протестировать, благо, лучше русских дорог весной и осенью испытательного полигона еще не придумали.

Тая на двух санях, традиционно, с половиной морпехов охраны — отправилась на рыбалку. Причем, наживкой у нее были письма от студенток предыдущего набора — в которых расписывалось, как это замечательно и что они уже замужем, и работу дали вместе с жильем … Думаю, ее рыбалка будет на удивление обильной, и она уже намекала, что коль не позаботились о вывозе абитуриентов, придется мне тряхнуть кошельком. А что там трясти? Одна медная копеечка об тряпочные стенки кошелька звенеть не будет! Или это покушение на армейскую казну? Опять меня под монастырь подводят!

Тем не менее, дня на три Тая пропала — с тихим ужасом представлял, какую толпу она приведет. За три дня сделали деревянный макет двуколки, с настоящими колесами, осью и рессорами, благо, были запчасти. Далее приступили к самому интересному — ломать сие недоразумение. К чести конструкции — ломалась она неохотно. Нечему там ломаться. Самое узкое место — бронзовые вкладыши ступицы и застывающее смазочное сало. Но и эту технологию завод неплохо отладил на сельской технике. За счет больших колес, даже на максимальной скорости обороты не превышали 150 в минуту и вкладыши справлялись легко, да плюс еще хорошее охлаждение ступицы большой площадью железа колес. Проходимость, опять же — феноменальная, по буеракам двуколка ехала легко и легко выбиралась из оврагов, из которых могла вылезти лошадь, не подпрыгивая. Все хорошо … вот только тяжеловата конструкция. Дал задание облегчать колеса, как самый тяжелый элемент двуколки. Только чтоб отверстия облегчения в дисках не совпадали друг с другом, и не образовалось сквозных дырок. Нарисовал эскиз, но дожидаться новой партии колес уже не стал. Составили заказ на три типа двуколок — основной тип, двуколка для перевозки раненных и боеприпасов, но с узлом крепления стационарной картечницы выше спинок, отгораживающих туннель оси. Второй тип — пара двуколок, станина и зарядный ящик к 75мм орудию, на них смонтируем пушки, снимаемые с кораблей. Тут была сложность, что требовалось изготавливать одиночную станину под ствол, в результате выпуск лафетов будет низкий. Хотя, весной придут заказанные на Урале нарезные пушки с лафетами, стволы от них отправим на флот, а лафеты поставим на колеса, снабдив гладкоствольными стволами. Вот такая ротация. Лишней работы тут не будет, все равно Урал поставляет все в разобранном виде и без колес. Достаточно будет написать письмо в сборочный цех Нижнего Новгорода, где теперь разгружаются ладьи с Урала и скорректировать логистику. Пусть везут по Цне почти до Тамбова, а там, 40 километров волок до реки Воронеж. Что-что, а вот логистика выходила самым тяжелым и узким делом. Велика земля наша и непролазна. Точные приборы, оптику и взрыватели везем с поморья, массивное железо с Урала, порох, так вообще со всей страны. А ведь это по тысяче километров в один конец минимум. Обозы и флотилии идут месяцами, а везут мало. Теперь на первое место выходят не производительности заводов, а способы транспортировки. Вопрос с самодвижущимися речными баржами встал особо остро. Те прикидки, что мы в Вавчуге собрали в виде опытного экземпляра еще только проходят стадию детских болезней — а нужны они были еще вчера. К ним еще сеть заправочных станций потребна, соответственно, с заводиками, чтоб было чем заправлять. И из чего гнать топливо…. И когда, простите всем этим заниматься? Кому поручить? С Федором отношения стали сложные, слишком много всего на него нагрузил, цех моих транспортников озадачить? Так им такое не по силам, тут надо фигуру уровня Нобиля. Куда не кинь, всюду клин.

Вообще, вспоминая о Нобиле, первым делом в памяти всплывает Нобелевская премия. А вот истоки богатства семьи Нобиля лежат, как не странно, в России. Родоначальник семьи, уже не помню, как его звали, приехал в Россию в начале 19 века, так как на родине его объявили … банкротом. Вот так вот. В Петербурге Нобель открыл небольшую механическую мастерскую и уговорил русское военное ведомство спонсировать разработку им морских мин. Получает 25 тысяч на эти работы. К слову сказать, русские мастера, выходившие с аналогичными предложениями получали только … Ну да не секрет, что нет пророков в своем отечестве. Через пару лет Нобиль получил еще 40 тысяч рубликов, и на его заводике трудилось уже под тысячу человек. А потом началась Крымская война, и Нобеля завалили военными заказами. Сказать к его чести — когда возникла реальная опасность атаки англо-французского флота на Петербург, Нобель со своим сыном и рабочими завода лично устанавливали морские мины своего же производства по льду финского залива, и в результате, атака флота сорвалась — по словам адмирала Напье — «Финляндский залив буквально кишит этими чертовыми минами…». Делал Нобиль и рельсы для первой железной дороги, участвовал в изготовлении механизмов первых русских паровых боевых судов, строил самоходные баржи для Волги — собственно, отсюда и начались заправочные станции Нобиля на реках. А, будучи монополистом, севшим на Бакинскую нефть — он еще и мешал поиску других месторождений, скупая перспективные участки, платя за них аренду, но ничего не делая — как было с той же ухтинской нефтью.

Три поколения Нобелей делали для России все, начиная от турбин гидростанций и заканчивая осями для экипажей. Теперь уже далеко не банкроты, семейство Нобиля начинают массу новых дел, в том числе и на своей родине. Строят заводы, изобретают динамит, причем, проповедуя исключительно пацифистские взгляды — мол, если у армий будет оружие, способное всех поубивать — то войны не будет. Только вот динамит оказался слабоват для этих целей, надо было им ураном заняться.

В России семья Нобиля работала аж до 1917 года, а потом покинула ее, оставив в Петербурге завод, который в мое время носил гордое звание «Русский Дизель» и семейные могилы на Смоленском кладбище. И уже в мое время, на Петровской набережной, президент нобелевского фонда открыл памятный знак — летящий через бесформенные темные массы голубь, символизирующий одиночество и борьбу. Символично. И созвучно моим мыслям. Только что у меня летят серебряные соколы на черном фоне. Сокол не голубь, так просто не схарчаешь.

Вот вспомнил про Нобиля, и задумался. Ведь иду по его стопам, если можно так сказать про будущее. Заводик, военные заказы, корабли, оружие. Знать и от Волги мне не открутиться, деваться ведь некуда — у Нобеля наверняка та же проблема с логистикой возникла. А коль иду по проторенной дорожке, с некоторыми модификациями — чего ломиться то в открытую дверь? Помниться, Петр после северной войны, даже года не просидел на месте и ушел в Персидский поход. Подробностей похода, безусловно, не помню, но раз никаких битв в памяти не отложилось, а вся война длилась пару лет, то проблем там особых не было. Вот и флаг в руки нашему ледоколу. После него буду организовывать поставки нефти по Волге. Сунуться туда сейчас — это цены задрать до небес. А пока, надо переговорить с Боцманом, пусть он договаривается с черкесами на торговлю «земляным маслом». Но особой заинтересованности не высказывает. Всяко больше, в таком раскладе, нефти соберем — чем из Ухты привозят. Хоть с маслом решим проблемы, а топить будем … чем придется. Не даром велел газогенераторы под любое топливо делать — собственно, с ними больше всего возни и было.

Вот газогенераторы были вторым заданием для Липок. Не срочным. Они нужны всего лишь «вчера», а не «год назад», как задачи для Тулы. Но намекнул липкинским специалистам фигурной резьбы по железу, что несколько опытных газогенераторов хочу вскоре увидеть на верфях, а летом уже в артелях. Вот такие скромные пожелания.

Зачем? Ответ очень прост — переделанные поливальные машины, опытный образец которой гоняли в Вавчуге — однозначно сказали, что категорически не согласны работать на конной тяге — слишком большой объем воды нужно было вылить на коротком отрезке пути. Всплыла проблема мотопомп. Собственно, для налаживания выпуска 5 сильных двигателей сюда из Вавчуга и направляли группу поддержки. Помпу сделали. Пока только помпу, с передвижением на конной тяге. Однако, проблема трактора не за горами, даже сами заводчане уже задают вопросы «… а пошто бы нам эту паровую крутильню к колесам не приспособить …». Собрал совещание, как раз в тот день, когда драгунские дозоры корпуса на завод прискакали, да провел малый мозговой штурм. Собственно, мои мозги и штурмовали. Меловая доска тут была в единственном экземпляре, вот и приходилось, набросав эскиз трактора, деталировку рисовать по свободным углам, затирая нарисованные до этого детали. Чтоб десять раз не повторять — рисовал узел, спрашивал, кто будет им заниматься и после звенящей тишины голосов желающих — назначал очередного счастливца. Далее рассказывал принцип работы узла, с рисунками и пояснениями — но без размеров. Просто сам их не знал. Эскизы трактора оригинальностью не блистали. Основных задач было две — сделать опытный образец, и сделать его примитивным, но легким. Газогенератор, как источник топлива, газовый паровой шатровый котел водотрубного типа, три двигателя и система управления раздачей пара. Предлагаемая к экспериментам конструкция имела трехколесную схему. Сзади два больших колеса, вращаемых каждое своим двигателем, спереди маленькое, свободно ориентирующееся. Соответственно, управляется трактор наподобие гусеничных машин. Поворотом штурвала внутри распределительного клапана перемешался сектор, открывая больше доступа пару то одному, то другому двигателю, в зависимости от угла поворота штурвала. Рычаг хода, открывающий доступ пару либо прямо, либо на реверс, либо перекрывающий пар совсем обеспечивая эффективное торможение колес. Рычаг газа, собственно, и регулирующий подачу газа в горелки котла. Вроде, проще не придумать — но полезли мелочи — понижающие редуктора на колеса, герметичность паровой аппаратуры, весовая балансировка и так далее.

Если честно, совершенно не рассчитывал, что выйдет нечто путное. Очередная разминка для заводов, по принципу оружейного комбайна Вавчуга.

Тем не менее, с суровым видом изрек, что, возвращаясь из Константинополя, захочу покататься на опытном образце — и сильно обижусь, коли этого не случиться.

Но это все дела, так сказать, жестяные. А кроме этого, все освободившиеся от парусов мощности ткацкого цеха и швей — пускаем на пошив обмундирования. Наконец то у меня получилось сбалансировать проект зимней формы. Самым дешевым вариантом оказался … ватник, только набитый шерстью. Вот, что значит — поговорить вовремя с умными людьми! Точнее промышленниками, которые, по плану, будут поднимать производство сукна в России. Мне, на званном обеде, вежливо объяснили, что шерсть шерсти рознь, например, ту, что для овчины используют — свалять практически нельзя. И рецептик подсказали, простой — как сделать, чтоб шерсть воду не впитывала да не сваливалась. И ничего изобретать не надо — осталось только степняков да артели мои озадачить на сырье, глядишь, к следующей зиме корпус приодену. Шерсть будем чесать — что получше, отправляем на сукно, остатками набиваем ватники. Ватники делаем по принципу грубой и прочной брезентовой ветровки, пропитанной каолином и с нашитыми усилителями, а к ней толстую, ватную стеганую подстежку. И со штанами также. Просто, и без затей. Чего, спрашивается, мучился? Ведь стеганки на Руси испокон веков использовали как простейшую броню. И от татар нам тегиляй достался, в виде длиннополого стеганого кафтана набитого конским волосом. И технологии отработаны — набивку вываривали в соленой воде, чтоб не гнила — и долго пользовались. Затык тогда был в ручном шитье, что выходило недешево — а при шитье стеганых подстежек на машинах — дело пойдет на потоке. Верхнюю куртку только придется делать большого размера, чтоб зимой под нее стеганку пристегивать — но и эта проблема решена — хлястик сзади, как на шинелях, перестегивающиеся погоны и по паре пуговиц на рукавах — легко меняют верхнюю одежду на пару размеров. И со штанами аналогично — пару застегивающихся закладок по бокам у пояса, решающих проблему сезонного увеличения размера, и ширинка. Заодно и пояс сделаем высоким, чтоб поясницу солдаты не морозили. Хорошо выходило. Главное — практично и дешево.

Форма у корпуса будет зеленого цвета. Не только из соображений маскировки, дорогая в этом времени черная краска, как никак, ее из сандалового дерева гнали. Импорт, так сказать. В это же время, прекрасную краску цвета хаки можно получить из коры и ягод можжевельника. Кору и ягоды вываривают полчасика, процеживают, и жидкость упаривают до густоты. Работы на пяток часов с ленцой. А чтоб крашенная ткань не линяла, ее сначала кипятят в растворе квасцов, отжимают, сушат и потом кипятят в краске. Так сказать — результат, гарантированный веками практики. Все чаще задаю себе вопрос — а почему же тогда человечество перешло на искусственные красители? Ведь все под боком — можжевельник дает краску цвета хаки, береза или крапива дают зеленую краску, корни конского щавеля дают желтую краску, зверобой — красную, ежевика и черника — фиолетовую, коричневую краску получаем из коры ольхи или той же луковой шелухи. Можно перечислять очень долго. Вся палитра растет под нашими окнами. Так почему?

Краски менее устойчивы? Угу, а тканные узоры из этих красок до моего времени дошли спокойно, не выцветая и не линяя. Скорее дело в том, что с натуральными красками надо дольше возиться, а фабрикантом нужен был поток окрашенной ткани, чтоб макнуть ткань в краску и дальше гнать. Не мне судить. Зато точно знаю — аллергии на ткань в этом времени нет, красители кожу не раздражают, а главное — они под рукой, чем грех не воспользоваться.

На утверждение формы корпуса прискакал Вейде, благо корпус рядом проходил. И тут все началось по новой. Даже до ругани дело дошло. Вот уж не ожидал — ведь не на пустом же месте отсебятину несу! Все функционально, от вставок до погон, держащих плечевые ремни. Вставки, правда, решили делать не из кожи, как планировал, а из нескольких слоев ткани, прошитой и пропитанной нашей фирменной каолино-масляной пропиткой. Собственно, функциональность генерала и не устраивала. Сел и схватился за голову.

— Адам, ты же видал, как под Нарвой стрелки баталию вели? Коли мишень яркая, по ней целиться легче! Вон глянь …

Вскочил, подтаскивая Вейде к окну.

— Майор твой на коне сидит, галантный и красивый, а вокруг мужики в сером. Куда у тебя глаз с первую очередь смотрит? Можешь не говорить, и так ясно, что на яркое. А глаз тот через прицел смотреть может!

Сел обратно к столу. Оглядел притихших баб со швейного цеха, с кем детали формы разбирали. Продолжил, не глядя на хмурившегося генерала.

— Ведомо мне, берег ты людей своих под Нарвой, так отчего же ты их ноне на пули насадить желаешь? Форму яркую для них требуешь. Али думаешь, только у нас штуцера точно пули мечущие есть? А даже ежели так, думаешь, и дальше так будет?

Именно в этот момент распахнулась дверь, запуская клубы пара и помянутого ранее майора, отрапортовавшего, что заболевшие устроены на заводе, и он готов исполнять … и так далее. Потом майор стушевался под прицельными взглядами всех находящихся в комнате, заозирался, и проверил форму, вдруг штаны по дороге потерял. Выглядел майор действительно мишенью, ярким пятном на фоне зимнего сумрака помещения, развеиваемого только масляным светильником на столе. До ламп и генератора завод еще не дозрел, но его очередь была следующей, когда с Тулой закончим.

Посмотрел выразительно на хмурящегося еще больше Вейде, и махнул майору, мол, ступай служивый.

Плох тот генерал, который отступает с занятых им позиций сразу, еще до того, как выяснит все силы неприятеля. Воевали.

Адам согласился, что быть мишенью, это плохо — но позиций не сдал. С его слов, солдат должен блистать, это и боевой дух поднимает и престиж среди местного населения и вообще …

Фиг они у меня получат отдельно парадную форму! Денег нет, а то, что есть — уже распланировано на оружие и флот — когда еще удастся так удачно растрясти казну Петра? Это можно сказать — разовая улыбка фортуны.

В итоге сошлись на компромиссе. Первой идеей был декоративный вышитый нагрудник, пристегиваемый поверх формы — видел такие в свое время у рот почетного караула. Вот только возни с ним выходит многовато, и надевать такой аксессуар станут только для парадов — хлопотно с ним. А генерал настаивал, чтоб пехота на марше блистала и ослепляла.

Сетуя на судьбу, усложнил куртку — теперь к двойному запаху бушлата подшиваем две декоративные вставки — когда бушлат запахнут он равномерно зеленый, а если половину запаха отстегнуть от одного плеча, откинуть, и пристегнуть к другому плечу — выставляем напоказ две половинки декоративной вставки. Прикинув, как это хозяйство будет быстро пачкаться, вставки утвердили спарываемыми и подшиваемыми, как подворотнички. Вот ведь … не было печали. Ну, уж, коль такая пьянка — нарисовал эскиз гусарского долмана, точнее, оформление грудной части и крючки соединения — мысленно стеная, зачем нам все эти сложности.

Уже утвержденный картуз переделывать не дал, но с идеей широкой ленты, под которую на картузе надо сделать несколько шлиц, и на лобовом хлястике крепить кокарду — согласился. Попросил у баб платок, скатал его в ленту, повязал на свой картуз, чтоб концы свешивались сбоку, одел на морпеха, поглядел так да сяк, поправил и утвердил. Бог с ним пусть будут ленты — зато знаю, какой пункт добавлю в обучение оказанию первой медицинской помощи — иметь под рукой прочную полоску ткани будет не лишним.

Воодушевленный генерал бросился в атаку на остальной декор. Покушался на штаны! Предложил нашить декорации на планируемый войлочный «пендель», носимый в походном положении на пояснице. Будут солдаты как мартышки, светить яркими пятнами на известном месте. С одной стороны хорошо — к врагу спиной точно не повернуться, кому охота получить заряд в место красочной мишени. А с другой стороны … ну его в баню, этот трансформер! Зарубил.

И еще раз зарубил, и гетры в топку. И … Адам! Мы вообще солдат обсуждаем или придворных на балу! Им еще по грязи ползать…

Какого цвета выбирать вставки — тут вопрос не стоял. Уж что-что, а про цветовой круг еще со школы знал. Все мы, со школы помним, что — «Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан». Да только это лишь половина знания. Вот если эти цвета, свернуть в кольцо, соединив края замочком из восьмого цвета, логично вытекающего из смеси красного с фиолетовым — то есть пурпурным — получится «цветовое кольцо». По нему легко подбирать сочетающиеся цвета. Один цвет будет напротив другого. Против зеленого — красный к примеру. Надо три цвета подобрать — не проблема, берем цвета лежащие в трети круга друг от друга. Четыре цвета — в четвертях круга друг от друга, и так далее.

Будет зеленая форма с красной, закрывающейся, отделкой и золотым шитьем. Шитье, безусловно, будет просто желтыми нитками с плетеными шнурами, и так из сметы выпали.

Обещал Адаму, что, вернувшись из Константинополя, устрою большой парад, а потом еще большие ученья. И если … и тогда … уууууу… За каждый лишний стежок спрошу лично с него. А потом и с полковников, стыдливо прячущихся за дверью во время нашей перепалки. Но это уже крикнул в дверь для проформы, не проверял, прячутся они там или нет — хотя, половицы в сенях скрипели, а чужих сюда морпехи не пустили бы без доклада.

Очередной поздний вечер, наводил на меня думы — «как плохо быть начальником». Мои военные квасили, обмывая новую форму, мастера ковырялись с интересными им делами, периодически прибегая в гостевой «вагончик» с вопросами и отрывая меня от нелюбимого дела. Причем, индикатором для всех был свет в оконце — коли окна светят, знать князя можно дергать независимо от времени суток. А может у меня боязнь темноты просто! Может мне без ночника не заснуть! Ироды. И так с мыслями не собраться.

Пересчитывал сметы. Можно из одной шкурки белки шапку сделать? Воооот! А мне надо было минимум две шапки, и белка еще попалась не очень жирная, голодала, наверное. Интересно, как с этим Нобель справлялся? Хотя, его так время не поджимало, как меня.

Из-за печи вышла Тая, набросив платок поверх длиннополой нижней рубахи и, подволакивая при ходьбе ноги обутые в валенки, выглядевшие как галоши, размера на три ей великоватые, накинула мне на плечи бушлат.

— Почто не ложишься, Мастер, зябко в доме, всех дел все одно не переделаешь.

Бушлат захолодил спину и плечи остывшим нутром. Откинулся на лавке, прижимаясь к сонному теплу Таи, вставшей за спиной.

— Всех не переделаю, верно, говоришь. Да только уезжать с утра, а заводу казны часть оставить потребно, да такую, чтоб и на другие дела той казны хватило. Вот и крою, из лоскутов.

Приятно, когда теплые девичьи пальцы перебирают волосы. Сразу захотелось бросить заниматься тем, что не нравиться.

— Так ты и в Туле то говорил, и тут. Мниться мне и на верфях о том же скажешь. Может, просто на день другой задержал бы отъезд? да решил все, сна себя не лишая, вон, внове у тебя под глазами кровь набрякла.

Согласиться что ли?

— Нету у меня тех дней, милосердная ты моя. Со шпагой.

Закинул руки за спину, прижимаясь теснее, и в тайне потягиваясь.

— На верфях нам надо наперед корпуса быть, а дале, к морю идти, пока зимник стоит, да еще по пути в артели заглядывая. А то не малый конец выходит, и проскочить его надо, пока дороги не развезло.

Тая отпустила волосы и сложила руки на моей груди, теребя уже ворот рубахи

— Так и не надо под ледоход трогаться! Опосля на кораблях и дойдем. Государь наш, батюшка, милостив, урока тебе несполняемого не вменит, к чему живот то надрывать?

Эх, Таисия, знала бы ты, что только невозможным последнее время и занимаюсь. Люб мне этот народ, ведь действительно напишу в завещании, что можно сделать антигравитационные платформы и вечный двигатель — и пока ученые не разобрались, да не отговорили — мастера ведь сделают. Да, раскачиваются тяжело и долго — зато потом не остановить, попрут на теорию своей практикой. Плюнут, проходя, в удивленные глаза теории и пойдут дальше, не замечая границ. Не получается? А мы вот тут поправим. Все одно не выходит? А мы соседей кликнем, да всем миром навалимся. Главное, чтоб не разрозненные люди по своим домам прятались, чтоб реакция пошла. А мне в той реакции отведена роль катализатора. Расходуемого. Скорее даже детонатора — коли взорвусь тихо и неторопливо, детонации не будет — а коли ярко и разом — полыхнет, будь здоров. Вот и тороплюсь, сжимая годы до месяцев, создавая критическую массу. Но про ядерную физику Тае не рассказывал, приводить пример бессмысленно.

— Хозяюшка моя, ты давеча тесто ставила. Вот и скажи мне, отчего ты печиво выделывала не раньше не позже, а именно в срок? Отчего ты тесто не неделю назад поставила, чтоб вчера не возиться?… Вот и с моими делами так — летом уже поздно будет… А «Опосля» у меня нет. Помнишь, еще в стольном граде тебе признался — нету у меня вида на старость, уж прости еще раз. Жизнь моя, как у птицы — лечу, пока крыльями махать есть силы. Вот и не могу крылья складывать.

Тая прижала меня к себе теснее, и, зарывшись носом в запутанные ей волосы, тихонько сказала.

— Ну, хоть до утра тогда отложи свои дела …

Да и действительно, полежат они, не тесто ведь. Прикрыл светильник глиняным колпачком, гася транспарант «Добро пожаловать». Все мастера, дальше сами…

 

Глава 18

Отсыпался все же в санях, пока вокруг проплывал парадный строй леса, блестящего начищенными снежинками и белея идеальными подворотничками. Дожил, даже мысли по ранжиру начинают строиться и отдавать честь.

Кстати о лесе. Выкарабкался из мехов и постучал в спину нашего зипуна — едем к лесорубам. Буду их огорчать, как уже отработали в Вавчуге. Теперь приемщики леса будут принимать столько стволов, сколько лесорубы посадят новых. Правда, за стволы теперь будем платить дороже. Ну а с Боцманом обсудим механизмы защиты этой схемы, так как приписки и в этом времени никто не отменял.

Собственно, корни проблем с коррупцией моего времени и лежат в годах немногим предшествующих моему появлению тут. Государственных чиновников ставили на должности «на кормление», то есть крестьяне должны были нести им, если и не деньги в конвертиках, то в узелках вкусную «мзду», что в это время переводилось как «вознаграждение за работу». От казны такой чиновник ничего не получал.

Потом опомнились, и чиновники начали получать жалование от казны, а мзду брать им запретили. Угу… Так до моего времени и запрещают …

Еще порадую артельщиков новым заказом. Будем покупать у них саженцы деревьев, по цене в половину ствола. Это помимо тех лесов, что они засаживать должны будут. Пусть баб своих к делу привлекают, леса тут буреломные, коли молодые саженцы пересадим — вреда лесу не будет, одна польза от прореживания. А вот если саженцы повредят, и они не приживутся — будем штрафовать. А чтоб обид не копить, кто виноват, что не прижились — их же бабы со стариками пускай и сажают деревья, где укажем — и за то будет им вторая половина цены ствола. Вот так, теперь лесорубы в два раза больше заработать смогут. Но и потрудиться в два раза больше надо. Это пряник. Про кнут им напоминать, думаю, без надобности — сколько у меня людей на все эти работы найдется, они уже видели.

До первого куста эллингов верфи добрались в кромешной темноте, и застали его гулко пустым, чего и следовало ожидать. Переговорили с охраной и дедком-смотрителем из местных — обрисовал обстановку. Через пару дней тут встанет на постой 15 тысяч человек, так что — все лишнее убрать, баб в селе спрятать, свиней увести к соседям. Или наоборот. Это, конечно, шучу. Но в каждой шутке есть доля правды, и мужики от земли это хорошо знают. Особенно жившие на порубежье.

Инструмент и оборудование верфи вывезли в первый куст, еще, когда уходил народ, выполнивший царский заказ. Верфь законсервировали неплохо, снежного намета внутри нет, стены не проморожены. Старичок клянется, что протапливал длинные хребты печей каждое утро, но верилось в это с трудом, печи стояли холодные. Ну да ничего, скоро добавим этой мрачности оживляжу. Велел начинать протапливать, и весь следующий день этим заниматься.

День провел в инспекции верфи, сразу писал бумагу для Адама, куда кого распределяем. В первую очередь оставляем тут самых ослабших — в первом кусте до лета эллинги не освободятся, да и эти эллинги еще не перестроены по трехэтажному плану. Пока не отстроили казарм, ночевать на верфях будем по очереди, ночь через две. Офицеров в рабочий поселок. Остальным, ставить шатры и обкладывать их соломой. Солому покупать в деревне, под лозунгом — кто продаст нам соломы, у того и живность на мясо купим. А летом эти счастливцы смогут пару новых животин завести.

Особо подчеркнул генералу, что корпус тут будет стоять долго, и отношения с местным населением должны быть теплые. Жалобы на задранные юбки и воровство буду рассматривать очень внимательно, и виновных подводить под указ Петра о шпицрутенах. Собственно, можно считать — смертная казнь с садистским уклоном.

Во второй половине дня сделали короткий рывок к первому кусту верфей. Тут душа отдыхала, глядя на суетящийся муравейник. Даже сумерки февраля не скрывали россыпи огней с этого праздника жизни. Остановил сани на подъезде, раскурил трубочку, собираясь с мыслями. Морпехи весело переговаривались с парой конного охранения верфи, встретивших нас минут 15 назад. Наш зипун спокойно и вдумчиво журчал в сторонке. Жизнь текла, не особо интересуясь нашими планами.

Выбил трубку, времени действительно мало, до весны, кровь из носу, надо спуститься до Азова, посетив при этом артели и Боцмана, а то все лето улетит коту под хвост.

Трое оставшихся на верфях мастеров-корабелов встретили нас как родственников. Этим вечером даже не обсуждали дела. Хорошо так посидели, по семейному.

С утра, аккурат после заутрени, отправил Таю на рыбалку и засел с мастерами за дела, сразу отринув накопившиеся у них проблемы — мол, вы мастера, флот построившие, или кто? Уж достроите эту восьмерку фрегатов, коли с предыдущими справились, а вот новые шесть — закладывать не будем! … Об этом у нас и пойдет речь.

Расписывали план. Точнее два плана — как эвакуируем все имущество верфей на построенных фрегатах, и кого из плотников оставляем переоборудовать эллинги под казармы. Соответственно, кого их работников забираем на новые верфи, а кого дамой отпускаем.

После первых же прикидок стало понятно, что фрегаты у нас станут подводными лодками, да еще и распухшими от людей. Все было надо. Тут и десятка фрегатов на перевозку маловато будет. Решили засылать гонцов в Воронеж, там Петр с торговым флотом игрался, оттачивая навыки, полученные за границей — вот и пригодятся эти толстопузы с галерами. Даже плоскодонки, похоже, пригодятся — нам бы до моря сплавиться, там будет на кого перегрузить.

Три дня обсасывали ребра этой проблеме. Не успел вовремя смыться, и прискакали гонцы от корпуса, устраивающегося на постой во втором кусте верфей, выше по течению. Как обычно, это не так, да то не эдак, да … Сбежал. Каюсь, самым трусливым образом сбежал. Мое основание мне подсказало, что или сбегаю сейчас, или рутина затянет меня до весны. Дождался Таю с рыбалки и укатил, оставляя за спиной обиженные стоны. Пусть сами разбираются, не маленькие — все основные проблемы уже оговорили, решения приняли, казну облегчили. Взрослейте.

Ночевали уже в Воронежской школе. Вроде и времени то, с ее постройки, прошло всего ничего, а школа уже вписалась в город, базар рядом, выше по течению, сразу за земляными валами школы, вырос. Домики, опять же, карабкались от школы вверх по склону холма, отсвечивая в сумерках свежим тесом. Появились новые причалы и склады, отсутствовавшие в первоначальном проекте. Не узнать. Но приятно. А охранные дозоры нас не встретили — спрятал этот камень за пазуху.

Ввалились в здание штаба, веселой гурьбой, в клубах морозного тумана. Охрана на валу нас встретила, хоть это порадовала, и обещала послать гонца к начальству. Махнул на них рукой, мы тут и без начальников не заблудимся.

Привычно полезли на чердак штаба, где ночевали в прошлый раз — дежурный по штабу лез за нами и заливался соловьем, как у них тут все хорошо. Потемкинская деревня просто. Чердак удивил наличием учебных комнат, чего в прошлый раз еще не было, ну и ладно, в учебных классах лучше всего спится. Это вам любой студент скажет.

Устраивались, под недоуменным взглядом дежурного, на ночлег, отодвинув лавки. Уже когда устроились, ко мне морпех подошел

— Княже, дежурный сказывает, гостевой дом у них есть. Но коли нам удобно …

Покряхтел, над своей непролазной тупостью, ведь видел же, что много поменялось.

— Удобно, удобно. Завтра и гостевой дом посмотрим.

Дежурный ушел с видом, будто воочию убедился в правдивости рассказов о чудачествах князя. Да и ладно, байкой больше, байкой меньше. Лениво мне уже переезжать.

Утро выдалось не менее суматошным, чем вечер — надеялся, что отосплюсь. Угу. После заутрени звали на завтрак, надеюсь, по взбрыку моей ноги догадались, что завтракать мне не хочется, оставили ненадолго, а потом уже проснулся сам. Не успел выйти на автопилоте, как внизу уже напал начальник школы, и его зам, по учебной части. Начальник со всякой ерундой, а зам у него — сама любезность — «… коли вы почивать, изволили закончить, дозвольте нам занятия там начать …». Ууууу, нельзя так на адмиралов со сна наваливаться, они ведь могут чудить. Кстати, все одно собирался … Учебная Тревога! Нападение на школу!

Вот, минут 15 у меня есть в себя приползти, да снегом умыться. Потом гляну, как тут живет мое творение.

Забил колокол, школьное начальство посмотрело на меня с осуждением, зато радостные вопли молодежи, выскакивающей на истоптанный снег, дали понять — ничего не меняется в этом мире. Обратил внимание и на нововведения — много стало тут мальтийцев, как молодежи в обучении, так и усатых кавалеров с нитками седины, сейчас активно выстраивающие каре курсантов у арсенала. Змеи строя курсантов протекали через арсенал, вываливаясь уже растрепанной косицей из других дверей, зато вооруженные трофейным, османским, огнестрелом.

Полюбовался, как вновь собранные каре убегают на валы и в сторону адмиралтейства. Ничего так, глянул на часы — восемь минут — пожалуй, даже шанс отбиться у них есть, ежли они стреляют не хуже чем бегают.

Пока никого нет в учебных корпусах — обошел казармы и кабинеты. Бардак. Буду зверствовать, и демонстрировать, как койку надо заправлять. Не то, чтоб мне это нужно было, но бардак действительно был беспредельный. Занялся дрессурой начальника школы … да, деспот и самодур. И это радует, раз начал придираться к дисциплине — значит, остальное меня устроило.

После обеда объявил построение. Час сидел и сочинял речь, зачерпывая, не глядя какую-то наваристую вкусность из выданной мне миски в офицерской столовой.

Потом, с трудом просматривая строй курсантов сквозь мелкий падающий снежок, вещал, как героический Памбург крошил свеев и спасал датчан от англичан. В итоге, у нас есть база в Балтийском море с почти двумя десятками боевых кораблей — но, без экипажей. И лежит вам, голуби, дорога дальняя, апостолами заканчивающаяся. А чтоб дошли — тут вместе с корпусом привел обоз — он корпусу больше не нужен в таком количестве, теперь эти сани ваши. Впереди великие битвы! Ваши Холмогорские боевые братья ждут вас! Плечом к плечу! Господь с нами — так кто же тогда против нас?!

Школа была готова в едином порыве прямо сейчас уйти громить свеев.

Было бы там уже что громить…. Думаю, надо перенацеливаться на иного морского противника. Да и письма для Джеймса Бонда, приходящие в московскую факторию, о том же говорят. Но уж очень иносказательно. Что, значит — спустили две дюжины больших торговых кораблей по новому проекту? Это то, о чем думаю? Или все же действительно торговцы? Конспираторы…

Опять допоздна совещались — кто идет, кто в команды восьми фрегатов назначается, кто в школе остается. Ночью вновь сидел с планами, сметами, графиком поставок и потребности в обозах снабжения — корректировал и перепроверял, пока Тая решительно не пресекла эту унылую картину. Похоже, за мое здоровье она взялась основательно. И шпагу на видном месте держит, хорошо еще, что из учебных аудиторий кадку с замоченными прутьями не приволокла. Надорваться, наверное, опасается — там кадки большие.

Следующим днем — порадовал школьного ассенизатора, что назначаю его мастером очистного цеха, с соответствующим жалованьем. Дедок — то ли казахской наружности, то ли просто ветром ему жизнь на лице целую сеть каньонов проложила — благогодарил искренне, и обещал в лепешку расшибиться. Вот, собственно — об этом у нас и будет речь. Сели в столовой, чтоб никому не мешать в штабе — там народ бегал как угорелый.

Новый цех делаем в довесок к тому цеху, что у нас фосфор добывает, не буду говорить из чего. Цех литейный и фасовочный. Так как новый мастер местный, его первая задача — найти пару хороших литейщиков в Воронеже — они будут свинец по формам разливать. Еще пару фасовщиков, с ловкими руками — они будут запасенный фосфор в водяной бане греть, да по формочкам свинцовым разливать — после чего горловину капсулы зажимать да заплавлять об раскаленную в печи железку. Тонкости расскажу, как новый цех соберется, все необходимое — и печи под навесом, и литейные формы — уже имеется, дело за людьми.

Дедок обещал не подвести и до ужина пропал — неспешный тут народ, так что пояснял технологии новому цеху уже на следующий день — сделали десяток пробных капсул, используя свинец из арсенала, его там прилично запасено. Некоторые сложности возникли с замерзшей водой, под которой хранили фосфор в чанах — пришлось разогревать весь чан. Как обычно, жужжал в уши техникой безопасности — не вдыхать, вставать на ветер от рабочего места, не облизывать, несмотря на то, что желтоватая масса действительно выглядит аппетитно. Не поджигать, и не держать на воздухе лишний раз. Ну и меры пожарной безопасности, на случай когда все вышеперечисленное игнорировали. Надеюсь, школу не сожгут — цех, все же, на отшибе.

Для эксперимента взял в столовой высокий кувшин, поставил туда снаряженную капсулу и засыпал кувшин порохом — далее обычным образом — пробка, фитиль, обмотка веревками — Константинопольская технология. Самым сложным, оказалось, найти достойный объект для эксперимента — вытащенные на берег корабли и галеры, на которых упражнялись курсанты — было жалко, рука не поднялась. Тем не менее, уже довольно большая толпа, собравшаяся поглазеть, легко решила эту проблему — мол, банька тут невдалеке есть у реки, заброшенная и полусгнившая. Главное, рядом ничего горючего нет.

Минут сорок добирались до жертвы по глубокому снегу — вернусь с курорта, займусь лыжами.

Двери в баньке отсутствовали, да и покосившаяся крыша намекала, что заходить внутрь не стоит. Запалил фитиль и катанул пробный шар внутрь промороженной избушки, по наметенному снежному языку на полу. Потом все же пришлось аккуратно забираться внутрь, и поджигать фитиль еще раз — поганые фитили в арсенале, обязательно поставлю на вид штабу — это что за поставки такие?!

Выскочил за дверь, рискуя обрушить обреченное сооружение, и как утка запрыгал по глубокому снегу. Бабахнуло неожиданно — коротковат, все же, фитиль получился. Падая, извернулся, надеясь увидеть результат. Мдя. Прежде всего трухой запорошило глаза, да так, что потом пришлось в баню лезть — даже в штанах труха обнаружилась, надеюсь, что труха, а не песок из меня сыплется. Затем с надеждой проследил полет деревяшек с крыши — все одно по глубокому снегу не увернуться, вдруг не в меня? Угу, не с моим везеньем. А вот потом наблюдал густой белый дым с синеватыми огнями пожара внутри. Даже обратно к баньке приковылял — осматривая, что и как горит. А неплохо ведь горит! Учитывая промороженные стены, так совсем хорошо. Только воняет сильно, что в принципе, тоже хорошо.

В целом, остался доволен — маловато, конечно — но на безшимозье и фосфор хорош. Банька, кстати, так и не сгорела — оставшись торчать обугленным намеком на людскую неблагодарность. Но решил потешить себя надеждой, что сухой внутри корабль противника, да в теплую погоду — оправдает мои ожидания.

На следующий день, сразу после батюшки, зажигал речью кутающиеся в плащи ряды курсантов на долгую дорогу. Вот всегда так — или снег стеной или небо чистое, но холод собачий. И не скажу, что лучше. В любом случае — надо выходить, и мне и им. Мне 900 километров до Азова, им почти 1500 километров до Холмогор. На Дону ледоход на месяц раньше, чем на Двине — укладываемся впритирку. Курсантам придам одну роту постановщиков лагеря из корпуса, и роту охраны — а сами мы, как ни будь, справимся — все же трое саней это не пять сотен.

Гомон города оставался за спиной, постепенно сменяясь зимней тишиной дороги, скрипом снега, топотом лошадей по укатанному зимнику. По берегам вновь встали в карауле леса, отгородившие короткий караван саней от мира. Казалось, время замерло, и ничего не меняется день ото дня. Но время обманывало. Оно втихаря совершило обходной маневр и неслось вскачь. А когда посчитало, что набрало достаточно преимуществ — напало на нас, со всей неумолимостью, заставляя капитулировать. Но не на тех напало.

Тогда время начало подстраивать нам козни и засады — то снег начал налипать на все подряд, а то и потаившая полянка хватала нас за полозья. В партизанской войне время явно начинало выигрывать. Скоро март.

За этой войной со временем — посещение земельных артелей прошло на заднем плане. Ну, стоят по берегу Дона деревеньки с большими общинными домами и артельными сараями под скотину. Хорошо стоят. Народ внутри гостеприимный веселый, хоть и настороженный по началу. Казаков пожилых много. Бабы появились, и, судя по налаженности быта — уже давно. Османских батраков, так же с семьями — было на удивление много — гораздо больше, чем изначально закладывал в планы — но и поля планировали значительно расширять. Народ видел за этим делом будущее, и это радовало.

На переходе меж артелями нарвались на конный десяток казаков, чуть до стрельбы дело не дошло — потом до мордобоя, так как казаки несколько преувеличили свою значимость.

Точнее не так — до мордобоя дело дошло, но в единственном экземпляре. Молодой казак довыступался, а мне даже не дали его приструнить. Морпех вежливо вывернул юношу из седла, лошади то низкие, и применил мой любимый прием — разгон тела, удерживаемого за шиворот, вниз, навстречу разгоняемому вверх колену. Дикие нравы тут. Уперся стволом револьверного монстра в печень ближайшего всадника, вежливо ему улыбнувшись — свои мы, свои. В Ростов на Дону едем. Пришлось задерживаться, и праздновать примирение. Время провели не без пользы — казаки обстановку пересказали. Удивили. Полный Крым войск, а набеги каких-то заблудившихся татар не прекращаются. Хотя, до артелей эти пересыхающие ручейки не добираются, и патрулирование артелей у казаков считают отпуском. Хорошо оплачиваемым.

Судя по словам патруля, Боцман поставил себя тут как надо, нашел общий язык со стариками, а уж те набили, в смысле, договорились с кем надо.

Строительство плотины посетили проездом — не интересно, строят и строят. Глядишь, года через четыре достроят, и станет интереснее. На водохранилище у меня были большие планы. Как и на канал, куда потом перейдет вся эта многотысячная толпа.

До Боцмана добрались только 7 марта. Отметив наш почти закончившийся забег грандиозной … эээ … посиделкой. Заодно и 8 марта отметили — народу было уже абсолютно все равно, что праздновать.

Девятого марта, к треску в голове присоединился треск реки. Вот ведь … не успели.

Хотя, теперь дойдем и на конях. От одной этой мысли к общему нездоровому состоянию организма добавились фантомные боли основания, теперь обладающему условным рефлексом на слово седло. Раньше читал, что к седлу быстро привыкают. Наверное, мне седла попадаются неправильные — чем дальше, тем больше они напоминают пыточный инструмент для организма.

Делами занялись только 10 марта, и четыре дня обсасывали результаты работ, выводы и планы. Казну пополнили — приятная неожиданность. Этот жук, в смысле Боцман, часть зерна все же толкнул за рубеж. Действительно, не простаивать же торговому флоту! А связи иначе не наладить. Но претензий у меня быть не может — все мои проекты снабжались нормально, строителям плотины подкидывали, по-соседски, хотя, там снабжением петровские приказы занимаются. Еще и на фактории завезли — многим продавали в кредит. Так что, задел для новых приказчиков, считай, создали.

Рассказал Боцману о новых проектах, в том числе, попенял ему — редкий гость он на заводе в Липках, а ведь завод, считай, на него и работает. Теснее надо.

Обсудили, как вела себя техника на полях — хоть у меня и сложилось впечатление, что Боцман о многом недоговаривает, но отзывался он о механизации благосклонно. Примерно в том ключе, что «вон та ковырялка, в принципе, ничего — но надо на нее еще это, это, немного этого, много того … и вообще, надо сделать по-иному». Как именно — только плечами пожимал, мол — его дело рассказать, что и как эта штука делать обязана, а уж как это сделать — не у него голова болеть должна. Еще раз попенял, что на липкинском заводе не видел замученных работой конструкторов — недоработка. Указал мучить до посинения, и пусть копалка будет какой надо, а не какой получилась. Озвучил сумму денег, оставленную в Липках на разработки. Значительную. Боцман обещал спросить с завода за каждую копейку, но трактор обозвал «бисовой затеей», без которой артели прекрасно проживут. Вздохнул. Опять ликбез. Благо, царевич задавал вопросы похлеще, оставив в моих мозгах массу примеров — начал вываливать примеры на Боцмана.

…Сколько гребная лодка увезет? … А парусник? … А почему? … Правильно! На дела большие — физических сил маловато, как не крути — что человеческих, что лошадиных. Вот сказывал ты, воды для полива мало, и лошадей загоняли, туда-сюда бочки таская. А коли бочку большую сделаем? Эдак, раз в пять? Два десятка лошадей в нее уже запрягать натужно будет, да и кормить табун, потребный чтоб пяток таких бочек возить — накладно. Вот и мыслю, заменить силу физическую, на силу паровую — в которой бесов ничуть не больше, чем в электричестве… Нет! Это не значит, что и в электричестве бесы есть — нету их, не там, ни тут! Еще скажи, что и в порохе бесы живут … Мдя.

Дальше были примеры по расширению полей — в два раза шире захват комбайна делаем — можно полей вдвое больше убрать почти теми же силами. Кстати, о комбайнах …

Плавно, под вечер, совещание перетекало … в посиделки. Тая возвращалась с объезда лагеря. Обсуждения перетекали в разговоры за жизнь. Попели даже. Нашел в себе силы не плакаться в жилетку Боцману, как маленького князя все обижают. Кстати, жилетка у боцмана была. Овчинная. И в целом Боцман смотрелся Орлом, настоящий хозяин земли, со строгим взглядом и властным голосом — но без придури. Послушал, как он работников своих распекал, поучился. Явно — человек на месте, хоть и утверждает до сих пор, что это все не его, и он не справится. Вспомнил про нефть, вот ведь, насколько причудливы человеческие ассоциации — не справляется — не хватает — нефть… Обсудили. Оружием решили не торговать, хоть для черкесов это лучшая валюта … но она же нам потом и аукнется. Ограничимся пока зерном, Боцман уверял, что зерно черкесам даже выгоднее можно продать, чем османам. Попробуем.

Когда спал рабочий ажиотаж первых дней — нашлось время посмотреть на поднимающийся город, да и просто у реки посидеть — все одно, пока лед сплошным потоком идет, нам на тот берег не перебраться. Точнее, перебраться можно, но это из разряда эквилибристики и удачи. Среди неторопливо плывущих льдин порой попадались льдины-торопыги, лезущие на соседок, стряхивающих этих надоед под воду, после чего торопыги выныривали в совершенно непредсказуемых местах, всплывая ребром, и разнося в крошку все, что попадается им на пути. Это, наверное, от обиды, что их спихнули на глубину. Но в любом случае, оказаться в эпицентре этих семейных разборок — весьма чревато, как и в человеческих семейных ссорах, крайним всегда будет некто третий. Лучше несколько дней на берегу переждать — потом напор льда схлынет, а разрозненные льдины уже не так опасны.

Сидел на берегу, наслаждаясь теплым солнечным днем. Думал о переправе. Не нашей, с нами все было просто, а переправе корпуса. Вечная проблема форсирования водных преград большими силами. И мысли эти увели далеко в сторону.

Дело в том, что самым простым способом будет таскать капральству с собой лодку. Морпехи они, в конце концов, или «мазута сухопутная»!? Так и вспоминается Раскольников с его коронной фразой про тварей дрожащих.

Однако, таскать с собой полтонны веса лодки только из соображений морского престижу … нуууу … можно конечно — вон, некоторые спортивные команды моего времени за собой своих талисманов-животных возят, порой весьма увесистых. Тем не менее — есть идеи получше — сделаем понтон-телегу для капральства. Их можно будет и в мост объединить, если надо много войск перевезти, и как лодку использовать, для индивидуальной переправы сходу, и захвата плацдарма. Только вот размеры обычной телеги были явно маловаты для этой задачи. Переправить было желательно все капральство сразу, да еще с боезапасом — а то получится удар не кулаком, а растопыренными пальцами — а значит — три тонны грузоподъемности понтона минимум. При этом осадка у него должна быть не более чем по колено, если глубже — то спрыгивающие в воду бойцы сильно замедляться, выходя на берег — и станут легкими мишенями. Простейший расчет — 3 тонны водоизмещения на 30 сантиметров осадки — это

10 квадратных метров площади горизонтальной проекции погруженной части. 5 на 2 метра. Вот и наметились габариты понтона — длина 5 метров, ширина 2 и высота борта 60 сантиметров, чтоб надводный борт был хотя бы сантиметров 30. Эти габариты, в свою очередь, потянули другие проблемы. Тяжелая повозка — ей уже маловаты будут обычные, 60–70 сантиметровые тележные колеса. А представить, как будут забираться в такую телегу, имеющую 60 сантиметров высоты борта, да еще и стоящую над двухметровыми колесами — у меня просто фантазии не хватило. Значит, колеса будут по бокам от понтона, и оси колес пустим не под днищем понтона, а над его палубой — тогда устойчивость телеги будет отличной и дорожный просвет останется 40 сантиметров — как и у обычных телег.

Мысли поскакали дальше вскачь — имея такие военные телеги-понтоны для армии, что мешает делать их потоком для решения вопросов грузоперевозок? По рекам сплавлять их как плоты — соединяя гирляндами несколько штук. И за буксиром такой плот можно таскать — отстегивая нужные понтоны при достижении адресата, следуя с оставшимися понтонами дальше. Отстегнутые понтоны, вытаскиваем воротом на берег, пристегиваем оси с колесами и везем до факторий. Гармоничная схема выходит. Остаются, как обычно, мелкие, но важные детали — надо делать дуги и парусиновый верх, как на телегах американских переселенцев, виденных мною в кино — иначе будет заливать дождями, и захлестывать волнами. Надо широкие колеса, чтоб телеги не вязли в земли и их могли везти 3–4 лошади. Дороги, опять же, не рассчитаны на колею шириной 2 метра — у обычных телег она около метра всего. Значит, на дороге таким широким телегам будет не разъехаться друг с другом. Для армии то это не показатель — там телеги все в одну сторону идут и плевать им на мнение гражданских — а вот для мирного грузопотока …. С другой стороны — все равно дороги надо расширять, почему бы это ни сделать под предлогом военных поставок? Еще и грамоткой от Петра прикроемся, чтоб новому транспорту препятствий не чинили.

Рисовал универсальный понтон, которому, надеюсь, уготована судьба контейнеров моего времени — то есть, некоего стандарта, под который затачивают транспорт. Хотелось сделать сразу хорошо и предельно просто, для дешевого поточного выпуска.

Простая конструкция не получалось, злился и курил трубку. Вес понтона в деревянном исполнении выходил около 450 килограмм, при довольно хлипком запасе прочности. Более полтонны иметь вес контейнера было крайне нежелательно.

Вспоминая соотношение массы конструкции обычного контейнера моего времени к его разрешенной загрузке — имеем цифру примерно 2 к 30. Соответственно, для 3х тонного контейнера желателен собственный вес около 200 килограмм, и при этом его прочность должна быть достаточной. Без железного понтона будет не обойтись. Хотя, пока сделаем деревянные модели и посмотрим на удобство использования — дальше можно и Уральский завод напрячь, чтоб они сплавляли нам товары в таких, только сделанных из железа, контейнерах — будем использовать и продукцию завода, и тару, в которой она поступает.

Отдал чертежи Боцману — наказал ему посетить Липкинский завод сразу, как дороги просохнут — все равно он поедет с инспекцией по артелям. И письмо заводу передать — пусть сделают десяток макетов и отдадут их на пробу корпусу — эти сломают новинку с удовольствием, а осенью вернусь, гляну на обломки и решу, что дальше делать будем.

Прощались. Самый тяжелый отъезд за всю дорогу. Хорошо тут. Но основной ледоход уже прошел, и тянуть с переправой дальше — смысла не имело, разрозненный лед еще долго будет караулить нас на реке.

18 марта были в Азове. Львов принял радушно, передал несколько писем, дожидающихся меня тут разве что не с осени. В основном, от Головина — отчеты об обстановке в разрезе подготовки меня к встречам в Константинополе. И чем свежее были письма, тем истеричнее. Да, придется еще поднажать. Хотел ведь сам привести новые фрегаты в бухту будущего Севастополя — но видимо ограничусь тем, что покажу бухту и залив Мартину, который повезет нас на юг, и прикажу вести флотилию, которая спуститься по Дону, сюда самостоятельно. Жаль. Ну да успею еще насмотреться.

До 23-его марта болтались в Азове, поторапливая лениво выходящую из спячки жизнь крепости. Ничего интересного, сплошные расстройства. Хотя, хорошо, что Азов меня подготовил к виду Таганрога. Ужас. Думал увидеть южный флот во всей красе, а увидел только вялое шевеление и полную неготовность судов, зимовавших тут. Надеюсь, эскадры зимовавшие в Константинополе и на Мальте выглядят лучше, хотя, теперь не удивляюсь — почему зашевелились османы.

Устроил разнос, затем еще один, и еще и … Помогало, но слабо. Морячкам, а особенно вице-адмиралу Мартину, страшно повезло, что вместе со мной прибыла Тая, послужившая демпфером. За такой бардак и медлительность на боевом флоте надо вешать. Они тут на лаврах почивают, а османы страх потеряли — и это нам может многими жизнями аукнуться. Медведи сплючие! Будто жук в меду трепыхается — все указания вязнут в этом болоте.

Пошел на крайние меры — объявил 26-ого марта выход на маневры и длительный поход. Дал 4 дня на подготовку и загрузку. Мало конечно, но они сами виноваты — полдня затаскивать на борт одну бочку солонины, это уже никуда не годиться. Пусть считают меня деспотом и самодуром, но пошевеливаются. Ведь наверняка в походе всплывут недоделки, и надо будет тратить на них время — а у меня Головин там уже не знает, что османам соврать. Мне же, врать не хотелось — гораздо проще будет пройти флотом на виду османских берегов, да еще ученья устроить напротив Синопа, например. К чему нам лишние слова?

Грузились. Выскребали склады подчистую, так как весенние караваны снабжения еще не спустились по Дону. Но это уже не пугало — за зиму склады загрузили основательно, корабли теперь могли свободно нести по два боекомплекта — но они в них просто не влезали. Впихнули полтора — запас карман не тянет. У меня на нехватку снарядов уже пунктик развился.

В первых числах апреля уже демонстрировал капитанам и Мартину бухту Севастополя. Даже проговорился про название города, вызвав вежливое любопытство. Что им сказать? История города мне подробно не известна — знаю только, что такая шикарная бухта, одна из нескольких идеальных бухт мира, не могла остаться без внимания Генуи. Побережья этих морей вообще очень плотно нафаршированы генуэзскими крепостями. Эта бухта исключением не была — тут стояла крепость Херсонес.

А потом пришли османы, и все испортили, до состояния руин. Оставив на месте бывшего великого Херсонеса только деревеньку Ак-Яр, что дословно означало «белый овраг». Бухту стали называть Ахтиарской.

Далее в моей истории этой бухтой заинтересовалась уже Екатерина Вторая. Тогда с Крымом все было не так однозначно, как теперь и Екатерина создавала здесь, якобы, отдельную Константинопольскую империю, вассально связанную с Россией. Даже императора для нее заготовили, внука Екатерины — Константина. Соответственно, чтоб подчеркнуть римские корни новой империи — все города именовали на античный манер: Симферополь, Мелитополь, Ставрополь, Александрия… Хотели назвать город в ахтиарской бухте обратно Херсонесом, но к тому времени в низовьях Днепра уже был Херсон.

И тут Екатерина вспомнила, точнее, ей наверняка подсказали — что в начале эры, Октавиан Август, новый император Рима, подтверждает свободу Херсонеса, дарованную Цезарем, а заодно переименовывает город, называя его в свою честь — Севастополем. Греческое Себастос — эквивалент латинской титулатуры Август, означающее «священный». Это почетное имя было присвоено Октавиану сенатом, его носили все последующие императоры Рима. Название Севастополь буквально означает «Город Императора». Собственно, новый город и должен был стать столицей нового императора Константина.

Но потом решили не заморачиваться, и просто присоединили территории Крыма к России. А названия города осталось. Его потом переименовывали в Ахтиар, и обратно в Севастополь — но это уже дело обычное. У нас, в России, отчего-то любят менять вывески при смене властителей, и вычеркивать имена неугодных из летописей. Наверняка и обо мне историки упомянут скупо, вскользь, мол, да, был такой гад — но о нем и доброго слова никто сказать не может … Капельку обидно, но, думаю — мне уже будет все равно. В конце концов — чтить достижения и неудачи предков — это надо живым. Переписывая историю нам плюют в душу, но когда такие мелочи интересовали сидящих на Олимпе?

Капитанам пояснил, что Константинополь, город бывших императоров, стоит на такой же удобной бухте — будет справедливо, если новый город назовем аналогично — Севастополем.

Выпили за это дело. С днем рождения тебя, новый город. Жди гостей и подарков.

Далее, как и обещал, нас ждали маневры у Синопа. Да, провозились дольше, чем планировал — но дружеский визит в город, с пояснением, что это не нападение, а мы просто проводим учения по быстрому захвату укрепленных городов побережья, на примере Синопа — был необходим. Одни наши ученья, выметшие османские корабли из моря от горизонта до горизонта, а может и дальше — дадут больше, чем год переговоров. Перед османской администрацией города извинился лично — снаряд во дворец попал совершенно случайно! Извините за разрушения, уж такие у нас мощные снаряды, и это еще учебный был, хорошо, что не боевой …

Задарили, откровенно трусивших осман, подарками — мне не жалко, склады Таганрога все еще ломятся от этого добра, а возить с собой «бусы» для переговоров, как и толмачей — уже вошло в привычку. С осман взял бумагу, что претензий к нам не имеют. Они ее давать не хотели, ссылаясь, что надо ждать решения султана. Наивные. Обещал, что подожду решения их султана прямо тут, и чтоб было не скучно — продолжу учения. Правда, учебные снаряды на исходе, будем боевыми стрелять, но постараюсь, чтоб таких досадных промахов по дворцу больше не случалось.

Решение султана, отчего-то, не понадобилось. Вот ведь могут делать все оперативно! Только мотивировать надо правильно. Ученья удались.

Уходили от Синопа, двумя красивыми кильватерными колоннами. Надеюсь, османов встряхнул — нет у меня времени, проводить ученья перед каждым прибрежным городом. Хотя, Мартину Гослеру, который официально водил черноморский флот — будет задание. С базой он меня подвел, о чем не преминул ему красочно упомянуть, и проведение массированных учений будет его последним шансом оправдаться.

За наказанием должно следовать награждение — этого у Петра набрался. Подписывал наградные списки экипажам по результатам учений. Потом еще лично наградил некоторых канониров. Молодцы! Будут у меня первые в разряде «канонир-снайпер». Соскучился народ за зиму по лихим развлечениям. Хотя, рубить такелаж на судне своей эскадры, взятом на абордаж — было явно лишним, увлеклись абордажники. Ничего, до Константинополя доковыляем, там и починимся.

На подходе к Босфору приказал идти малым ходом, высматривая ориентиры. Где-то здесь.

— Мартин, паруса долой, эскадре лечь в дрейф.

Подняли на флагмане флаги сбора, дождались прибытия капитанов. Собрал всех на палубе.

— Господа офицеры, запомните это место.

Сделал паузу, всматриваясь в дымку, слегка размазывающую очертания берегов. Чуть левее, все же.

— Именно тут русский морской флот понес первые в своей истории потери. Здесь лежат восемь наших фрегатов, а недалеко от них — клипер Орел. Корабли, принесшие нам переломную победу над османским флотом. Почтим память героев. И будем чтить ее каждый раз, проходя рядом с этим местом, пока будет жив хоть один моряк черноморского флота!

Сделал еще паузу. В груди давило. Выполнившим свой долг до конца — хорошо и покойно, а вот адмиралу, втащившему их в этот долг за уши ….

— Разойтись по кораблям, подготовить экипажи к парадному прохождению, и отдачи салюта месту гибели героев русского флота тремя холостыми залпами.

Развернулся, и, не глядя, ушел под палубу, в свой закуток, оккупированный Таей и нашим почти постоянным гостем Ермолаем.

— Давайте, Тая и отец наш, помянем ребят, легших в чужое море, но сделавших его нашим. Вот ведь, как выходит — чтоб новые земли стали нашими, обязательно приносим человеческие жертвоприношения. А ты говоришь — христиане. Язычники мы.

Заметив, как Ермолай в грудь духу набирает, для отповеди, махнул рукой.

— Прости отче, не хочу спорить. Ты, конечно прав, по-своему. А ребятам уже все равно. Давайте помянем лучше. Это ведь не ИМ надо, это надо нам. Пока живые помнят о цене их жизней, есть шанс, что они не спустят эти жизни в выгребную яму, не пропьют и не прогуляют. Будем помнить!

Пока говорил, достал из парусиновых кармашков бортового шкафчика четыре чарки, а из рундука бутыль хорошо перегнанного химического реактива для заводов. Разлил. Одну поставил на стол, привычно обернув веревочной петлей. Жаль, хлеба нет. Но после первой не закусываем. И ребята не закусывали.

Выпили. Посидели.

Поднялись на палубу. Эскадра одевалась парусами, и на палубах сквозь паутину такелажа, виднелись ровные ряды матросов. Строй приходил в движение, заваливаясь мачтами на левый борт, будто кланяясь, теперь уже историческому месту. Гулко ударили три первых залпа флагмана. Эхо выстрелов покатилось по морю, и вслед за ним по волнам поплыли серые облачка. Громыхнуло сзади, потом еще и еще и еще … Будьте спокойны ребята, нас теперь много, нам пока не ставят палки в колеса свои же адмиралы, вы дали нам время научиться… Теперь порвем любого, кто соберется помахать кулаками после драки. Мир вам.

Строй кораблей уходил к Босфору, оставив за кормой плывущее над водой пороховое облако, укутавшее место первого боя и первых потерь русского флота. Настроение было … серьезное. Теперь можно и с османами поговорить, и с испанцами, и с французами. Если они, конечно, не передумают.

Заходили в пролив, будто и не прошло двух лет. Навалились воспоминания. Так и простоял весь день, привалившись к фальшборту на баке.

Но в одну реку не входят дважды — Константинополь показал это весьма ярко. Вроде город и прежний, но внутри уже все по-иному — улицы полны народу, гул толпы, крики, слышимые от самой бухты. От кораблей в бухте тесно, место у причалов охранять приходится, а то местные торговцы, постоянно пытаются «на минуточку» причалить и разгрузиться. Чувствую, быстро мне тут проблемы не решить.

Как в воду глядел. Понимаю, что накопились вопросы к «представителю государя», но не в таком же объеме! Даже с гроссмейстером посидеть по-дружески не дали. Чего мы за один вечер обсудить могли? Так … поговорили просто. Он мне своих проблем накидал, в ответ загрузил магистра своими болячками — мне нужны грамотные люди, и в банк и в больницы, и просто нужны люди …. В результате решили, ну их, эти дела — подумать то подумаем, что сделать можно, а пока лучше … вино продегустируем, из запасов магистра. Оно мне еще в прошлый раз понравилось.

Думаете, дали спокойно посидеть? Зря мы пить начали — у русских на это дело нюх, Головин появился буквально в течение получаса, еще и француза какого-то из послов привел. Пришлось говорить о делах. Так сказать, с корабля на бал.

Ничего страшного, кстати, не происходило — зря Головин так нервничает. Мало ли что османы говорят и насколько наглеют. Магистр сказал, что переброски войск через пролив нет, патрули кораблей высадку десанта не засекали — а значит, нет у осман сил на штурм Константинополя. Говорить они могут что угодно, у южан язык всегда был хорошо подвешен — это не повод верить всему, что они расписывают. Хотя, безусловно, ничего не мешает провести несколько превентивных действий. Ученья флота, ученья войск, посулы, опять же. Это все и без меня прекрасно известно. Спрашивается, чего тянули? Ладно еще Федор Алексеевич, но гроссмейстер то давно должен был нечто крупномасштабно-военное учинить. Подробно говорить об этом при французе не стал, успеем еще.

Что касаемо француза, тут дело было понятным и очевидным, еще из аналитики штаба флота. Даже без нее, очевидно, чего хочет Франция, на пороге войны.

Отношения России с Францией никогда раньше не отличались близостью — были эпизодические контакты, в основном французы хотели от нас хлеба, а мы им обеспечивали зрелища. Послов французы присылали в Москву без подарков, ссылаясь, что у них это не принято — соответственно, могу себе представить сцены, которые послам устраивали бояре.

Потом было посольство Потемкина во Францию, еще до воцарения Петра. Особых подвижек в отношениях оно не принесло — людей, знающих французский язык в России можно было пересчитать по пальцам. Так что, ничто пока не намекало о будущем засилье французского языка в российской аристократии. Может, оно и к лучшему — а то бывало, в моей истории, русские представители голубых кровей по-русски и говорить-то не умели.

Пока, Франция начала века, была очень далека от роли будущего светоча Европы. Все, что узнал о ней за прошедшие годы — рисовало довольно печальную картину.

Монархи этой страны уже не знали, как извратиться — при дворе было полно должностей типа — «хранитель королевской трости» или «капитан королевских собачек-левреток». Все эти должности весьма недурно оплачивались — 1700 ливров. Один ливр, можно считать как 8 грамм серебра. Выходит, русский корабельный мастер имел жалованье скромнее, чем капитан собачек-левреток. Это, конечно, их дело — но неприятный осадок остался. При всем при этом, страна не могла похвастать устойчивой финансовой системой — внутри страны действовали пошлины на перевоз из одной провинции в другую, порой дешевле было привезти товар из Америки, чем довезти его из порта до Парижа. Налоги монарху было лень собирать самому, и он отдал это дело на откуп. Откупщики платили определенную сумму в казну, после чего собирали налоги с народа — и суммой налога себя уже не особо ограничивали, так что, это дело стало весьма прибыльным, понятно, не вызывая энтузиазма народа.

Франция постоянно нуждалась в импорте хлеба, при этом масса плодородной земли в ее границах пустовали, а по стране бродили сотни тысяч, а то и миллион нищих. Говорят, французы даже пытаются хлеб из травы печь.

С одной стороны — такое положение дел требовало от французов иметь сильную армию, так сказать, сидеть на штыках. А с другой стороны — рассчитывать на мобилизационный резерв в этой стране будет очень самонадеянно, значит, с военной точки зрения — армия и флот Франции имеют только то, что имеют — на быстрое пополнение им рассчитывать нельзя, соответственно, они мало-мальски длительную войну просто не выдержат и, понимая это сами, задумываются о союзниках.

Коль заговорили о Франции, стоит упомянуть и Испанию с военной точки зрения. Аналогичная Франции роскошь королевского двора и повальная бедность страны. Более того, Новый Свет сыграл с Испанией злую шутку, видимо мстя за конкисту — все активные испанцы покинули родину и осели на новых территориях, оставив дома самых ленивых. В связи с этим, что флот, что армия Испании не могли похвастать инициативностью и стойкостью. Сброд, одним словом. Лучшие из худших. Нет, среди них, безусловно, попадались выдающиеся личности — но в целом, ситуация виделась мне и моему штабу весьма удручающей. Собственно, именно из соображений военной слабости что Франции, что Испании, штаб строил свои рекомендации и прогнозы. Пессимистичные.

Весь сыр-бор разгорелся, по большому счету — на ровном месте. Да, Испания имела большую территорию колоний, но делать там, что-либо серьезное у нее просто сил нет. Соответственно и сопротивляться чужим вмешательствам испанцы не могли.

Очень здравая тактика остального мира — подождать, пока испанцы потратят силы и средства на поиск чего-нибудь интересного, а потом это интересное прибрать к рукам.

На данный момент Испания владела:

— в Европе — Нидерланды (которая мне известны как Бельгия), Неаполь и Южная Италия, Милан и другие провинции в Северной Италии, Сицилия, Сардиния и Балеарские острова.

— в Новом Свете — Куба, Пуэрто-Рико, часть континента, которая разделена в мое время между испанскими государствами в Америке, и возможность масштабного расширения дальше.

— в Азиатском архипелаге — обширные владения, не имевшие, однако, большого значения из-за слабости присутствия там Испанской короны.

Еще больше земель были нанесены испанцами на карты, и теоретически считались приоритетом Испании. В том числе, кастилиец Кабрильо прошел вдоль восточного побережья Америк, делая эскизы и наброски. После него, вдоль этих побережий прошелся еще известный Френсис Дрейк. И, в общем-то, все.

Словом — земли Испания нахватала много. Но переварить эти земли была не в состоянии. Под шумок этим все пользовались. Но Зачарованный король скончался, завещав все земли Франции. Франция, несмотря на все свои проблемы — это не Испания, и способна потихоньку придавить вольное пользование чужой собственностью. Собственно, тут-то все и взвыли, мол, давайте тогда поделим де-юре, что уже прибрали в закрома де-факто. Людовик, который солнечный, встал в позу — воля усопшего и все такое. Более того, прямо из этой позы еще в январе этого года послал свои войска в нидерландские города, которые де-юре теперь вроде как за Францией, так как герцог Анжуйский все же связан вассальной присягой с Людовиком, не говоря уже про родственные узы. Де-факто эти Нидерландские города своими уже считала Голландия, а вместе с ней и Англия. Тут вообще было сложно разобраться на скольких престолах сидит одно монаршее основание.

Вот с этого все и началось. В феврале английский парламент помахал шашками и решил — быть войне. Голландцы лихорадочно грузили корабли сухарями и абордажными партиями, а австрийский император двинул войска в северную Италию, в тайне сожалея, что у него нет кораблей и приходиться тащиться по морозу.

Более свежих сведений у Головина нет. Но можно обойтись и без них — Франции труба. Три сильных противника — один с суши и два с моря. Куча шакалов, готовых присоединится к пиршеству, когда будет понятен победитель. И ни одного союзника. Испанцев и османов со счетов можно списывать. Испанцев, понятно почему, а осман Франции привлекать невыгодно — за поддержку султан захочет помощи в выбивании русских из Босфора. А на Мальте наш флот. Два и два сложить могут даже французы.

Остается единственный вариант — наш же флот на Мальте, прикрывающий Испанию от англичан и голландцев, тогда французы могут на равных поспорить с австрийцами.

Но нам-то это все зачем?

Возвращаясь к нашим вечерним посиделкам у гроссмейстера, стоит отметить, что мнение французского представителя в корне отличалось от мнения моего штаба. Еще один вариант шапкозакидательства. Уже в третий раз наблюдаю нечто подобное — сначала в окружении Петра, еще той весной, потом летом, в поведении флота Карла, теперь вот французы чудят. Предложил этому полномочному представителю короля де Бурбона, покурить со мной на террасе. Понимаю, что не по протоколу — но стоит сразу расставить все точки над «Ё».

Пока набивал трубку и слушал вежливое прощупывание посла — думал, а так ли нам нужна Франция? В конце концов — она не панацея против осман. Хотя, и пренебрегать не стоит.

— Уважаемый месье Дебонак, мне крайне приятно, что вы так дружески отзываетесь о России, не менее дружественно относящейся к Франции. Вот только военный во мне стремиться расставить все по ранжиру. Давайте обрисую вам, как этот военный видит славную армию и доблестный флот Франции и Испании. А так же возможные баталии. Поправлять меня не надо, на своих видах не настаиваю …

Ну и высказал. Правду. Понятно, что, правда, обычно, у каждого своя — француз неоднократно пытался добавлять свою правду к моей — но даже с этими костылями дело вырисовывалось дохлым. Каюсь — нагнетал. В моем повествовании английские флоты топили всех подряд, делая особый упор на галеоны с серебром и золотом из Америки. Соответственно, платить армии становилось нечем. Потом, вдоль всего побережья Испании выбрасывались десанты. В это время во Франции и Испании бунтовали крестьяне, окончательно задавленные военными налогами. А войска австрийского императора, не встречая ожесточенного сопротивления армии, давно не получавшей жалованья, занимают один город за другим …. В результате Франция будет вынуждена подписать кабальный мир, и потерять массу территорий, с Испанией аналогично. Все колонии у них, наверное, не отберут — но вот самые вкусные — обязательно.

Старался говорить убедительно. Отсутствие знания французского сильно мешало — посол мог говорить по-русски, но на уровне Эллочки Людоедки. Видимо выучился, пока несколько месяцев ждал меня тут, и слушал Головина. Боюсь, многие аргументы он просто не понял. Хотя, ему, похоже, хватило и понятого…

— Спрашиваете, что предлагаю? … Ничего! Мои слова все одно при вашем дворе не услышат, и слушать не восхотят, покуда англичане с союзниками, которых соберется много на дележ колоний, не постучат в ворота Парижа. А потом будет уже поздно…

На самом деле, план у меня был — но клиент должен дозреть.

 

Глава 19

Остаток вечера прошел скомкано, француз хмурился и отвечал невпопад, Головин нервничал, видимо оттого, что француз хмурился. Магистр думал над ученьями, на которые ему все же намекнул. Ну а мое хорошее настроение, как главного пакостника, в расчет не принималось — один в поле не воин. Все расходились задумчивые.

Мстя за довольный вид — меня допоздна терзал Головин. Какие планы? Ну, как обычно — дождаться эскадру Крюйса с Мальты, а он уже уложит правых и виноватых штабелями. Правых в один штабель, неправых в другой … Да шучу, шучу. Настроение пока хорошее. В один он их штабель будет складывать, господь сам потом рассортирует, негоже нам на себя брать божий промысел. Вон, и Ермолай кивает, знать соглашается, что негоже.

С османами ничего делать не надо. Они нас пока просто на вшивость проверяют… Нет, это присказка такая, делать османам больше нечего… Они пока как карманник — толкнет в толпе прохожего, коли тот не обратит внимания на толчок — мошну с него срежет, а коли обратит, карманник сделает вид, что случайно.

Мы внимания не обратим. Мы просто сгребем этого непоседу за шиворот, приподнимем и, глядя в его честные глаза, скажем только — «не надо». Бояться пары вышибал за спиной карманника — не стоит. Для начала, мы сами вышибалы еще те, а для конца — вышибалам скоро станет не до нас. Уловили мою аллегорию? … Мдя. Ладно, давайте по простому …

Что касаемо Франции — нет, заключать с ними союзный договор государь меня не уполномочивал, да и нельзя нам это делать — можем осложнить себе жизнь. Но коли французы с испанцами найдут, как нас заинтересовать — действительно заинтересовать, а не банально предложить денег — подскажу им пару лазеек, способных склонить чаши весов войны в их сторону. Вот так этим послам и передайте. Шанс есть, но стоит он дорого. Хотя, возможный проигрыш в войне будет им стоить еще дороже.

И дайте, в конце концов, поспать! Ничего срочного ведь нет! Вряд ли османы с войском ждали под стенами моего прибытия, а французы нам все равно прямо сейчас не поверят.

Отпуск у меня!.. ээээ … в смысле государь дозволил мне провести лето на средиземном море в неге и праздности. Отослал он меня, одним словом. Покойной ночи всем.

Ночью строили планы на отпуск с Таей. Так как понятие отпуска тут отсутствовало полностью, обсуждали просто, чего хотим делать. Тая распланировала, чуть ли не неделю времени, у нее были рекомендательные письма к госпитальерам, и очевидные рекрутские планы. Просто побродить по городу или полежать на песке перед проливом … она соглашалась, но явно делая мне одолжение.

Ну и ладно. А то будет как с моим знакомым по прошлой жизни — он женился, и на свадьбу им подарили путешествие в Крым. Причем, времена тогда были сложные, путевок не достать днем с огнем, отправили в Крым, договорившись о жилье со знакомыми знакомых и так далее. Билетов на поезд не достать, чуть не с боем выковыряли один билет в купе, и договорились с проводником, мол, молодым рай не то что в шалаше, а даже на одной купейной полке. Доехали. По указанному адресу их послали далеко, но вежливо. А другие адреса в сезон найти сложнее, чем билеты на поезд. Молодая супруга, уставшая от шалаша поезда, чуть не со слезами просила плюнуть на этот Крым, и вернуться домой, на любимую ей дачу. Решили искупнуться в море на прощанье. Так с чемоданами на пляж и пришли. Выяснилось, что нет купальника, и ничего его заменяющего. То белье, что могло заменить купальник — было любовно подготовлено для супруга, но на пляже в то время вызвало бы однозначный фурор. Посмотрели на море, сидя на чемоданах, подобрали по ракушке на память, и уехали на вокзал, ловить отходящий поезд, на котором они сюда приехали. Почему именно этот? Ну, билеты все равно не достать — а проводница, с которой они сюда доехали, вполне вошла в их положение — видимо из-за шока — ведь редко кто приезжает в Крым подобрать ракушки, и даже не искупаться. Зато обратно ехали в купе проводника, весело и спокойно.

Вот такая нехитрая история отпуска в Крыму. Поучительная. Причем, всех учит разному.

Согласился с Таей — действительно, чего зря время терять на этот песок и солнце. Может потом…. Когда-нибудь.

Два дня радовался жизни и безделью, а вокруг меня кругами ходили акулы от политики. Тут как в море, когда вокруг тебя нарезают круги настоящие акулы — никаких суматошных движений, спокойное, по мере сил, ожидание. Все равно быстрее, чем акулы, человек плавать не может. Ну а когда акулы решат попробовать незнакомую вещь на зубок — они это делать любят, как дети, ей-богу, все незнакомое в рот тянут — можно встретить это чудо природы ударом в нос. Нос у них больное место, можно и отпугнуть. А можно и не отпугнуть … но хуже уже точно не будет, даже с точки зрения пессимиста.

Вот и с политиками надо так — жаль, что удар в нос не отпугивает их от кормушки.

Француз явно спелся с Головиным — интересно, сколько они на пару выпили? Теоретически, месье мне было даже жаль — монархи любят давать невыполнимые поручения, и этому наверняка вменили в обязанность без союзников не возвращаться. Как там, у Филатова было?

Царь:

До боли знакомо. Но безопаснее соболезновать со стороны.

Очередная семейная ссора, где третий лишний. Хорошо еще Головин проинструктировал своего собутыльника, и золотых гор мне лично не обещали — а то действительно зверею — с живыми людьми мне заработать эти золотые горы проще, чем сидеть на золоте среди мертвецов.

На иные толковые мысли послу соображалки видимо не хватало, или уж очень узкие рамки ему монарх отвел. Их проблемы.

На третий день стало скучно. Обеды, разговоры, маневры. Еще и магистр укатил организовывать пугающе большие маневры. Сдался. В удобном курительном кресле, слегка продавленном и скрипучем, но приятно обнимающем скучающее тело — поведал жадно слушающему французу и скептическому русскому о шансах.

Пункт первый — наземных войск от Петра Франция не дождется однозначно. Самим мало.

Пункт второй — лезть в эту войну под своим флагом России откровенно не выгодно, и никакие посулы не перевесят тот вред, который может возникнуть. Как это будет правильно по-французски? Шер ше ля имбецил? Вроде угадал, судя по лицу француза, явно срисованному позже японцами для своих мультиков. Теперь меня еще заподозрят в тайном знании французского, судя по тому, как глаза француза преобразовались из мультяшных в прищур создателей этих мультиков. Игнорируем фразу на французском — не парле ву франсе. Осталось только вспомнить Кису Воробьянинова, с его «жё не манж па сис жууур «. Но это все лирика. Общий смысл ее — нам такого не надо.

А о каких шансах тогда говорил?

Вот тут и кроется пункт третий. Насколько мне известно, умирающий Карл Зачарованный завещал Испанию герцогу Анжуйскому, Филиппу. Волю умирающего надо чтить, а не переписывать, как будет удобно. Да и моя встреча с представителем Бурбонов оставила приятное впечатление. Только поэтому и предлагаю шанс.

Наемники! Филипп, именно он, а не Франция, может нанять для Испании флот, воюющий под испанскими флагами. Вот только нанять такой флот, который действительно решит его проблемы на море, не допустит потопления галеонов с серебром и высадки десантов — стоит дорого. И не только в деньгах. Такой флот доверить чужим людям никто не рискнет. Значит, корабли будут со своими экипажами и командирами. Самыми лучшими командирами, понимаете, на кого намекаю? Да, именно на него. Им командовать не надо, он сам все сделает в лучшем виде.

Еще флоту нужна база. Думаю, крепость Гибралтар подойдет. С нее флот легко будет контролировать все побережье Испании, да и через пролив чужих не пустит. Рисунки крепости видел — есть там крепостица, как нельзя лучше подходящая для отдельной базы. Все наемники будут жить в ней, и хозяевам мешать не станут. Мы еще усилим эту старушку своими орудиями — и тогда за базу флота можно быть совершенно спокойными.

Но это все планы. Без высочайшего дозволения этим планам сбыться не суждено.

Дело в том, что хорошие флоты сами по себе не бывают. Чтоб отдать их в наем — надо получить дозволение у соответствующего монарха. Тайное или явное — это уже другой вопрос. А монарха могут заинтересовать две вещи — деньги и территории. В данном случае, интересует сумма денег равная содержанию флота на время контракта — большая, но разумная, и территории в Америке…

Достал из планшетки листок бумаги с ручкой, накидал в общих чертах рисунок «привидения», растопырившего руки и с огромной, гипертрофированной ногой — призванный изобразить северную и южную Америки.

— Понимаю, что колонии нужны самой Франции и Испании. Невозможного не предлагаю. Все возможности ваших стран уходят на освоение восточного берега, вы туда вложили много сил, это все ваше по праву. И некоторые силы даже почти готовы помочь вам отстоять эти права. Нам же много не надо, вполне достаточно будет узкой прибрежной полосы вдоль всего западного побережья. Там идут горные хребты, вот их восточные границы и будут границами нашей колонии на западном побережье Нового Света, которую Испания и Франция преподнесут, в благодарность за флот, России. Вот так. Для вас эта благодарность практически ничего не стоит, вам ходить к западному побережью все равно трудно, через «ревущие сороковые» и мыс Горн. А наш флот с этим справится.

Посмотрел на вытянувшееся лицо француза. Богатая мимика у этого народа.

— Решать, конечно, вам. С одной стороны вы отдаете колонии, которые вам в тягость, да и не исследованы они вами еще сполна, так, прошли мимо и нанесли их на карты. А с другой стороны — есть шанс потерять те колонии, которые приносят вам богатство. По мне, так даже говорить не о чем …

Тем не менее, проговорили до вечера. Уточняли формулировку границ колонии — горы, это слишком растяжимо — но рисовать подробную карту, отчего-то мне не хотелось, да и подозрительно бы такая осведомленность выглядела.

Торговались за границу в 250 милях от берега. Нет, ну точно торгаш попался. И чем ему 300 миль не понравилось? Все равно он не знает, что там — зачем этот торг? Мне, конечно, все не ведомо — но за Анды готов буду перегрызть горло не только англичанам, но и нашим союзникам Датчанам — Анды, на языке инков значит — медные горы. Там и серебро, там и остальные вкусности. Там, где-то Чили, со своей селитрой, там каучуконосы …. Где, то горло, что надо перегрызть?

А в довесок еще и Аппалачи, с долиной Сакраменто …. Муррр.

Теперь главное торговаться со скучным лицом. Никакой заинтересованности — да, нам нужны прибрежные территории, чтоб наш флот мог найти там себе базы. Исключительно для престижа. Ну еще красное дерево для кораблей интересует… Нет, это не повод ограничиться одним побережьем. Мы хоть и почти союзники — но предпочитаю, чтоб наши границы в колониях разделили горы — и вам так спокойнее и нам. Через горы лезть к соседу будет очень накладно. Ничто так не укрепляет дружбу, как недоступность чужих территорий. Давайте округлим до 300 миль от берега, тогда горный хребет будет точно между нашими территориями. Там где ширина земель меньше 300 миль — делим, сколько есть, пополам. Все равно эта узенькая полоска займет сотую часть всех ваших текущих и будущих владений. Будущих, если вы, безусловно, сможете дать отпор чужим жадным рукам, покушающимся не на сотую часть, а на все! Вдумайтесь! За сотую часть у вас даже налоговые откупщики не работают, десятину требуют. А тут целый флот, готовый к бою! Впрочем, как уже сказал — это ваше дело. Государь мой, войной на севере занят, и ему наш спор не интересен.

Француз сдал позиции. Видимо тоже подумал, а чего это он упирается?

Рисовали на «привидении» и согласовывали цифры. Увлеклись. Понимаю, что все это вилами по воде, и еще должно пройти утверждение у монархов. Но никогда себе не прощу, если шанс миром загрести западное побережье пройдет мимо меня. А так хоть попытаюсь.

Утром Головин устроил мне головомойку из серии «Что ж ты, гад, казенные земли разбазариваешь …». Видите ли, это дело исключительно Петра. Угу. Петр урвет нам кусок пустыни и укажет сажать там пшеницу. Успокоил Федора Алексеевича, что мы и готовим бумаги для монархов, так сказать, решаем технические вопросы. А вот дальше пусть французы везут нам согласованный документ, одобренный их монархами, обязательно обоими — который уже и представим Петру. Далее все в его власти — коли восхочет чего поменять, то его право. Но без бумаги с согласием Филиппа и Людовика нам и показать Петру нечего будет — разговоры одни. Государь наш любит, чтоб точно все было, с чертежами. Вот с ними и надо на прием идти!

А собственно сколько? Берингов пролив на шестидесятой широте северного, а мыс Горн почти на шестидесятой широте южного полушария. 120 градусов, треть окружности земли. Плюс еще вытянутость побережья по долготе градусов на 100 примерно. Надеваем на эти умозаключения Пифагоровы штаны, и получаем минимум 15 тысяч километров протяженность побережья от Горна до Аляски. При ширине отчуждаемой полоски в 400 километров это … Это 6 миллионов квадратных километров. Мама дорогая. Доторговался. Россия моего времени имела 17 миллионов квадратных километров, занимая первое место в мире по площади. Нееее … такое Петру говорить нельзя — лихорадочно снижаем площадь в десять, нет, в сто раз. Все равно Америку еще никто точно не мерил.

Вот теперь и Головина просветить можно…. Сотой части мало? А вы знаете, о каких площадях речь? Нет? Ну, хоть примерно скажите… Ладно, разглашу вам государеву тайну, но коли она к французам попадет — сами знаете, что будет. Так вот … точно длину побережья, за которые мы торговались — никто не знает. Попадались мне старые карты, они, конечно, привирают — но за 60 тысяч квадратных километров поручиться можно! Площадь отвоеванного нами Крыма менее 30 тысяч квадратных километров. Вдумайтесь! Два Крыма можем государю преподнести! А то и три! Именно так ему и рассказывайте о наших переговорах… Да, к государю ехать вам, Федор Алексеевич. Вам и слава вся, за деяние такое великое. Ну а коль государь недоволен будет — валите все на меня, впрочем, вы и сами знаете, что и как надо сделать.

Мысленно ухмылялся, представляя возмущение Петра — «Я ж этого князя услал, чтоб тут воду не мутил, а он и там за свое принялся!!!». Грустно ухмылялся, опять вспоминая Филатова. Жаль только, в жизни не бывает сказочных окончаний.

В ожидании вестей из Франции, отдыхаем. Ждем, когда мои мастера-строители до Константинополя доберутся, потом поедем на будущую великую стройку.

Французы, кстати, утром отправили корабль к себе домой. Как долго ждать! Ведь уже мысленно … впрочем, ладно, отвлекусь на Суэц. Значит — копаем … нет, не Сакраменто, брысь противная мысль — копаем пустыню. Во, почти попал.

Что в пустыне главное? Вода и направление. Вторым эшелоном пойдут — еда и люди.

Копать будем от большого озера, которое должно быть где-то посередине Суэца, строго на юг и строго на север — небольшой канал для питьевой воды из Нила. По уровню этого канала будем строить потом большой, судоходный канал. Пока главное прокопать питьевой ручеек. Заодно посмотреть, куда он нас выведет. Вот потом можно начинать копать основной канал, параллельно питьевому. Подвозя лодками по питьевому каналу запасы еды и корма для быков.

Остальная схема стройки уже отработана, и есть люди хорошо в ней разбирающиеся. Только вот застряли они. Ну да не к спеху. Вон, каналом у меня народ интересуется гораздо реже, чем моими мыслями о войне. Все бы им шашками махать. Никто ведь не поверит, что славу можно сыскать и лопатой.

Лопат, к слову, не захватил умышленно — как уже многократно говорил на ушко кому надо — нам пока не важен результат, а важен процесс. Вот надорвется Англия воевать с Францией — мы этот овражек лет за 5 прокопаем. Ну, за 10. А пока пусть спокойно идут подготовительные работы.

Еще бы стенки укрепить, чтоб песок не оплывал. Бетона бы. И гидроизоляции. И десяток гурий в комплекте. Тяжело вздохнул, надоело выкручиваться. Надоело чесать левое ухо правой ногой и показывать фокусы населению. Плюнул. Надо все же поваляться на пляже. Не лежит душа к этим раскопкам — дождусь специалистов и свалю все на них.

Неторопливо тек апрель. Вот ведь странно — когда время несется вскачь, как ужаленное — плохо. Когда еле тянется, позволяя себя обогнать даже хромым на все четыре лапы черепахам — еще хуже. Где же та, обещанная, золотая середина? Между «плохо» и «очень плохо»?

Только 28 апреля прибыл фрегат из под Севастополя, выгрузивший зеленых человечков, утверждающих, что они мои строители. Чего только вода с людьми не делает.

Стало веселее. Дал денек мастерам отлежаться и устроил вечером, как стало прохладнее, мозговой штурм. За почти две недели безделья успел не то, что планы накидать — потребное количество телег и волов рассчитал. С османами и французами согласовал, по-моему, даже с волами договорился. Еще немного, и договорился бы с пустыней, чтоб она сама себе сделала харакири. Похоже, прибытие мастеров с облегчением воспринял весь Константинополь. А то ведь тут и пушки были плохо надраены, и порох не расфасован, а после того, как расфасовали — оказалось, что точность фасовки недостаточна. Купцы больше не лезли к военным причалам, и почти ходили строем. Великий магистр, вернувшийся от второй крепости, буквально на следующий день решил проверить войска вдоль нашей границы. Правильно! Хотел напроситься с ним, проверить все досконально и там — но гроссмейстер вежливо порекомендовал мне заниматься флотом. А чего им заниматься! У меня теперь там даже корабельные крысы ходят в лапу и сверкают подворотничками. Скууууучно мне!!!

Уже 29ого числа город затаил дыхание и готов был толкать фрегат в сторону дельты Нила, если, не дай бог, стихнет ветер. Но ветер не подвел, и после обеда один наш фрегат и толстопузый галеон вышли из бухты Золотого Рога на рекогносцировку. Османы заверяли, уже не в первый раз, что нас в дельте Нила ждут с нетерпением, чуть ли не с ковровой дорожкой. Отвезут на озеро Тимисах, и покажут старые каналы для пресной воды из Нила. Все, что угодно покажут. Надо было еще покапризничать, и османы пообещали бы сами все прорыть. Ладно, пора действительно немного развеяться. Засиделся.

Особенность Босфора — что из него можно выйти в Мраморное из Черного моря даже при полном безветрие — течение пролива уверенно протащит корабль и выплюнет в десятке километров от Константинополя. Кстати, обратная дорога верхом на течении вполне возможна — кроме поверхностного течения из Черного в Мраморное море есть еще не менее мощное глубинное течение в обратную сторону. Даже читал, в свое время, проекты использования тяги этого глубинного течения при помощи притапливаемых «парашютов». Идея понятна — плавучий якорь морякам известен давно, вот его и затапливать на глубину встречного течения. Тогда глубинное течение подхватит и потянет купол плавучего якоря, а он, в свою очередь — потянет весь корабль. Вот тут то и начинались сложности — ведь на корабль действует не менее сильное встречное течение …. Словом — для легких посудин с минимальными мидельными сечениями такой вариант «лифта» получался вполне возможным, особенно для катамаранов — а вот сухогрузы и галеоны фортуна обошла благосклонностью, для них «купола лифтов» примерно с пролив размером и выходили.

Но это все к слову о течениях проливов, которые выкинули наши корабли подальше от вздохнувших с облегчением жителей Константинополя в Мраморное море. После чего течения сделали нам ручкой, вместе с ветром. И вот, уже вторые сутки наши кораблики ползут к Дарданеллам, используя бризы, намеки на ветер и реактивную струю из гальюна, которая, впрочем, нас только тормозит. Все дело было в толстопузе — фрегат уже давно бы вышел в Эгейское море.

Посчитав курсы и скорости, прикинул, что все лето, такими темпами, у меня уйдет на это познавательное турне к нильским крокодилам. Не так уж мне нужен этот Суэц, чтоб плюнуть на другие, с моей точки зрения более важные дела. Тут гроссмейстер мне надавал несколько явок идущих в комплекте с сопровождающими нас мальтийцами, в ответ на мои стенания, в первый же день приезда, по поводу найма людей. Как сказал магистр — в Италии уже всем ясно, будет война на их территории, соответственно, мне надо только поманить пальчиком нужных специалистов, практически сидящих ныне на чемоданах — и будет мне счастье, за скромные деньги. А если вывезу специалистов вместе с семьями — они еще мне и благодарны будут довольно долго. Франция и Испания еще не совсем дозрели — но и там можно провернуть нечто похожее. И все это коту под хвост из-за ветра и тормознутого галеона? Дудки!

Ночью третьего мая, на стихающем бризе, бросили якоря, так и не доползя до Дарданелл. Собрал совещание, на котором поставил вопрос ребром. На это ребро назначил начальника из своих мастеров-строителей, для убедительности его распоряжений — перевел ему под руку половину абордажников фрегата плюс наблюдателей от французов и осман. Наблюдатели, кстати, вооружены были отнюдь не оптическими приборами, а вполне так, по пиратски — то есть, всякими железками под самые зубы включительно, ибо зубы у них имелись вполне себе боевые, даже странно — у меня уже давно все крошиться начало, заставляя периодически бегать по стенам, а у этих господ улыбки сверкали вполне по голливудски. Обидно. Вот тебе и средневековье.

Ну да не о том речь. Наша экспедиция разделилась, перераспределив личный состав по кораблям. Теперь галеон шел к крокодилам, а фрегат к акулам, в смысле к Крюйсу на Мальту. Не знаю как всем — а мне стало хорошо — неприятную обязанность скинул на широкие плечи мастеров, заодно обеспечив им комфортное путешествие на менее валком корабле, а себе очистил простор для самодеятельности, которым немедленно и воспользовался.

Мастера, к слову, не сильно то и сопротивлялись — за три для безветрия они от меня уже прятаться начали, крестясь каждый раз после моей фразы «… а давайте повторим, как действовать будем…». Впрочем, после памятного собрания, разделившего экспедицию, прятаться пришлось уже мне — но это все рабочие моменты. Главное, за начало работ на канале был совершенно спокоен — да и морское путешествие, для боевого галеона должно быть вполне безопасным, хоть и долгим. Критских пиратов изрядно проредили, в том числе казаки, которым запретили грабить побережья осман. Правда, под шумок торговые суда осман пропадали, и мы каждый раз обещали возмущенным османам почистить моря от пиратов, но связать эти пропажи с казаками — османам не хватало доказательств. Хотя, довольным казацким мордам пришлось высказать ошибочность их тактики в перспективе. В ответ они жаловались, что пираты пошли бедные да к тому же и попрятались. Как дети, ей богу. Пришлось сводить атаманов со святыми отцами, мол, отцы многие разговоры слышат не на исповеди, а просто так, и вполне могут подсказать — куда именно прячутся пираты. Соответственно, моему уважаемому страхолюду специального помазанья, рекомендовал усилить работу с «контрабандистами», обеспечив цели для ушкуйников. Впрочем, святой отец сразу оценил перспективы, а уж пираты это будут или нет — дело пропаганды, так ему и намекнул. Но чтоб наш район был чистым, а волки сытыми! Кстати, переправляющиеся, втихую, войска осман — это вполне себе пираты, хотя афишировать сей факт, как и оставлять свидетелей — не надо.

Впрочем, то уже дела прошлые, так сказать — накипь слишком долгого сиденья в Константинополе, и систематизации заваренных ранее дел. Впереди ждали свеженькие дела и впечатления. Каюсь, обожаю тропить дорогу по целине, это гораздо интереснее, чем потом ее расширять и мостить…. Сам знаю, про недостатки, а кто у нас святой? Только если Ермолай с Таей — выдерживать меня несколько лет подряд еще ни одной девушке моего времени не удавалось. Можно сказать, в этом времени поставил свой личный рекорд. Впрочем, отвлекся.

Фрегат растопырился всем имеющимся парусным гардеробом, половина команды чесала мачту, а капитан тихонько посвистывал на баке. Худо-бедно, но в пролив мы вошли, и весело выкатились по течению в Эгейское море. Течение в Дарданеллах аналогично Босфорскому — поверхностное из Мраморного моря в Эгейское, глубинное в обратную сторону. Кстати, это явление довольно обычное — тут все дело в разной солености воды — более пресная вода течет по поверхности, а более соленая — в глубине. Так как соленость Черного моря меньше чем у Эгейского, за счет опреснения Черного моря реками — выходит этот градиент, обеспечивающий, вкупе с другими факторами, такие течения. Кому кажется, что соленость — это мелочь — приведу простой пример. Соленая вода держит корабли существенно лучше, чем пресная — смех смехом, но морское судно, входя в пресную реку «тонет» на 3 %. Грубо, если у него осадка в море 10 метров, то в реке осадка станет 10,3 метра. В Питерском порту, кстати, этим часто пользовались — можно загрузить судно, сидящее в пресной воде, по ватерлинию, а потом еще и догрузить эдак процентов 5 от веса груза. Почему не 3 %? Ну, так вес груза — это ведь не водоизмещение, там еще и вес судна учитывать надо, вот и выходит дополнительная прибавка. 5 % от 1000 тонн, это 50 тонн — пара морских контейнеров дополнительно. Как говорил нам инструктор на курсах рулевых — учите физику, сможете достойно объяснить рыбам, почему ваш корабль затонул.

Возвращаясь к течениям — соленая вода тяжелее, и идет вдоль дна, держа на своих «плечах» более легкую и менее соленую воду, идущую по поверхности. Конечно, они смешиваются, но дело это не быстрое, учитывая объемы воды, вот и установились разнонаправленные потоки, существующие тысячелетия. Теперь можно представить внутреннюю борьбу этих течений, подводные водовороты и прочие прелести. Именно благодаря своим течениям эти проливы довольно опасны, и купаться в них порой чревато. А с другой стороны, проливы неплохо защищают европейский берег от азиатского, затрудняя десантные операции. Физика, и ничего более.

Опять отвлекся! Видимо это из-за скудости впечатлений от путешествия. Крепость в Дарданеллах мы проскочили без посещения, сославшись на срочность дел командиру патрульной галеры. Сама крепость активно перестраивалась, обернувшись строительными лесами. Из бросившихся в глаза нововведений было обширное боновое заграждение — мальтийцы явно учли наш способ взятия этой крепости. Начал прикидывать варианты, как брал бы это укрепление в новых условиях. Выходило плохо, при условии паритета в артиллерии. Хотя, можно будет поднимать пушки нападающих в гору, пользуясь береговым расположением крепости — такие горные батареи будут стрелять дальше, а крепость не сможет достать их в ответ снизу вверх. Надеюсь, проверять эту теорию не придется. Хотя … Задумался над противодействием горным батареям — похоже надо строить пару высокогорных фортов. Изложу мысли гроссмейстеру, по возвращению — пусть сами думают, у них опыта больше. Впрочем, может, эти форты уже давно построены — зря все же мало интересовался текущими вопросами обороны Геллеспонта.

Эгейское море встретило нас сонно, слегка морща свой лик полутораметровой длинной и покатой волной, подгоняемой еле ощутимым ветром. Вот ведь попали! Было от чего морщиться — фрегат, забыл, что он скоростная гроза морей и мелко кивал форштевнем спящему морю. До Мальты полторы тысячи километров, и такими темпами мы там будем не ранее чем в июне.

Зато пейзажами налюбуемся, все же красоты Эгейского моря с россыпью островов, вкупе с самими проливами — это восьмое чудо света, хоть об этом официально и не заявляли. Заявляли о семи чудесах, хотя, изначально их было только три, если верить Геродоту. Но верить ему не стоит, это тот самый случай, когда каждый лягух хвалит свое болото — по его словам все чудеса сконцентрировались на греческом острове Самос, ограничиваясь акведуком, дамбой и храмом богине Геры. С таким же успехом можно в каждой стране набрать чудес — даже у древних людей нашего поморья все скалы были петроглифами иссечены — чем не чудо? Особенно, если учесть, что эти петроглифы дошли из глубокой древности до моего времени, в отличие от чудес Геродота.

Позже список чудес расширили и добавили ему интернациональности. Пирамида Хеопса, это все знают — единственное чудо, дожившее до туманного будущего. Вторым чудом посчитали Александрийский маяк — высотой он почти не уступал пирамиде Хеопса, поднимая огонь сигнального костра на 140 метров. Говорят, маяк был виден за сотню километров и его огонь манил корабли в Александрию. Если учесть, что это был практически первый морской маяк, просуществовавший почти тысячу лет — да, чудо. Жаль, что землетрясение не пощадило его сложную, трехъярусную конструкцию.

Третьим чудом назначили висячие сады Амитис, что будет правильнее, чем устоявшееся название — садов Семерамиды. Хотя, с моей точки зрения, еще правильнее будет называть их садами Навуходоносора, ведь именно он решил порадовать свою жену зеленью садов посередине пустыней Ирака, и приказал построить в Вавилоне пирамиду из четырех ярусов, под сотню метров общей высоты. Ярусы поддерживали 25 метровые колонны, между которыми засадили всяческую зелень — какую именно, это к специалистам, меня, как технаря, больше интересовало устройство этого чуда. Не простое устройство, хотя, от чуда стоило бы ожидать большего. Спишем это на давность лет, все же строили еще за 600 лет до нашей эры, и на сложность закачки воды. Кстати, все эти сложности сады в итоге и убили — четыре сотни лет воду качали, а потом бросили, вот и все чудо.

Четвертым чудом считали статую Зевса. Статуя, конечно, впечатляла — но на чудо тянула условно. Хотя, говорят, эта пятиэтажная статуя смотрелась очень внушительно — тем не менее, статуи по 10–15 метров высотой у греков редкостью не были. Тут дело скорее в Олимпийских играх — вот это действительно было чудо — действо, объединившее весь мир и прерывающее войны. Почему Олимпийские игры не назвали чудом света — вопрос сложный, вместо этого, чудом света назвали лучшую статую Зевса, которому Олимпийские игры и были посвящены. Словом, увековечили символ, вместо процесса. Но символ разрушило землетрясение, а процесс дожил до моего времени, пройдя несколько реинкарнаций — так что, зря они, наверное, чудо к мрамору и золоту привязали. Время все рассудило.

Пятым кандидатом считали храм Артемиды. Подробности, опять же, скрыло время, оставив одни развалины — но утверждают, что храм был великолепен. Шикарен на столько, что именно его поджег Герострат, добывая себе славу. Думаю — дело именно в этом тщеславном гражданине Эфеса. Храмов, в то время, было много, жрецы богатые — думаю, многие храмы могли сравниться с пристанищем Артемиды. Но сожгли напоказ только один храм, выделив его особенно. Вот он и попал в чудеса. Хотя, это мое личное мнение, никому не навязываемое.

Шестым чудом назначили мавзолей в Галикарнасе — но это уже откровенная натяжка. Ничего такого, особо чудесного этот надгробный памятник собой не представлял, просто громадная, почти 50 метров высотой, прямоугольная усыпальница, украшенная барельефами и колоннами. Можно сказать только о чудесных строителях — умудрившихся качественно возвести это сооружение, простоявшее почти две тысячи лет. Сравнивая их со строителями хрущевок моего времени, почти готов признать чудо. Однако, тогда много таких чудес строили и на растворе не экономили. Думаю, тут просто персы лоббировали свое участие в чудесах света и протолкнули, многозначительно покачивая мечами, эту усыпальницу во всемирный список.

Вот седьмое чудо — действительно заставило потрудиться. В портовом городе Родос, поставили, при входе в порт, гигантскую, бронзовую статую, посвященную богу Солнцу — Гелиосу, названную в дальнейшем Родосским Колоссом. Почти сорокаметровую высоту колосса можно было использовать как ориентир — его даже с ближайших островов видно было. Достаточно сказать, что большой палец статуи не всякий мог обнять двумя руками. Еще можно сравнить Колосс со «статуей Cвободы, озаряющей мир», именно так звучит название гордости Нью-Йорка моего времени — 36 метров Колосса, против 46 метров Свободы. Но Свобода тянет факел вверх, выигрывая рукой и факелом минимум 12 метров роста, а Колосс стоял подбоченясь — так что, если считать по голове, то Колосс на пару метров выше Свободы без учета высоты пьедестала. Вспоминая, что построили Колосс за три стони лет до нашей эры — чудо натуральное. Особенно, учитывая способ строительства — вместо строительных лесов насыпали потихоньку земляной курган вокруг статуи, постепенно поднимаясь все выше и выше. По окончанию строительства курган срыли. Как именно работал архитектор, не видя нижней, засыпанной землей, части статуи — разговор отдельный, и весьма непростой. Недаром ведь, 12 лет строили.

А землетрясение подвело всему этому итог. Хотя нет, итог чудесам у нас, как обычно, подвели купцы — снарядившие караван почти в тысячу верблюдов и вывезшие павшего в борьбе со стихией Колосса на переплавку. Такая проза жизни.

Семь чудес света. Гордость моряков, Настойчивость египетских строителей, Внимание к супруге, Воспевание силы и спорта, Увековечивание человеческих страстей, Потворство политическим соображениям, Гимн мастерству и технологиям скульпторов. Необычная трактовка? Так у нее гриф — «для личного пользования».

Но, как не крути — нет в этих перечнях величия Земли нашей.

Где 30 метровые волны, обрушивающиеся на гранитные иглы берегов и подбрасывающие пену выше десятиэтажного дома? Где вулканы, самый скромный из которых выбрасывает при извержении по 2 миллиона кубометров пород в час? Для сравнения, такой вулкан выбросит за трое суток объем пород равный выкапыванию Волго-Донского канала. Канал в сотню километров длинной за три дня — мне бы такого землекопа! Где величественные айсберги, поднимающие посреди моря, в районе Фолклендских островов, свои надводные части на высоту до полукилометра? Вы представляете величие этой картины? Ледяная гора посреди моря, выше всего, что построено человечеством. А когда от айсберга откалывается кусок — возникает целое цунами. И это все не чудеса? Лунная дорожка на глади озера, тайфун, играющий со скалами размером с дом, фьорды Норвегии, Ниагарский водопад, карстовые пещеры, перелетные птицы, ажурная вязь снежинки …. Вокруг нас сплошные чудеса.

Лично мне не интересны были экскурсионные туры моего времени по развалинам рукотворных чудес — походы, где каждый шаг пронизан чудесами природными, всегда были ближе сердцу. Жаль только, что человек шагает по этим чудесам в грязных сапогах, оставляя повсеместно дурно пахнущие груды своих следов, и пытается ухватить жадными руками утреннюю песнь жаворонка.

Вот такие мысли наводит средиземноморское побережье.

Хотя, мыслей еще бродило великое множество — частью оседая на бумаге, частью кончая жизнь самоубийством от своей несвоевременности. Кипа бумажек потихоньку подрастала, радуя Ермолая и огорчая Таю — они у меня теперь как образец дуализма, пример единства и борьбы противоположностей. Как обычно, добро побеждало, или дулось на нас с Ермолаем.

Основных дел было два — планы охраны Испании и способ максимально полно обобрать Италию на предмет специалистов. По мере перехода до Мальты, планы по Италии перерастали в письма и проекты договоров, согласовываемые с мальтийцами, выданными мне магистром на роли вербовщиков. Законченный вид этому разделу придавали еще и рекомендательные письма самого гроссмейстера — так что, надежды на хороший улов у меня были весьма обоснованы. Жаль, что список фамилий выходил на диво скромный — как любой петербуржец могу сказать, что город застраивали, в том числе, итальянцы Трезини, Растрелли, Росси. Из художников сразу вспоминаются Рафаэль и Микеланджело. Из литературы Данте и Петрарка. Это что касается только итальянцев и без привязки в веках — ну не вспомнить мне, когда они жили, хоть пытай. Еще, отчего-то, постоянно всплывала в памяти сборная итальянская мебель моего времени, на которую сложил массу … негативных эмоций при сборке, поминая российских шабашников самым добрым словом по отношению к шабашникам итальянским. Но это к делу не относиться. К нему больше подходила проблема моей дырявой памяти, усугубленной тем, что Рафаэлей с Трезини в Италии может быть ничуть не меньше чем Ивановых и Сидоровых в России. Так что, будем грести не по фамилиям, а по делам.

Вот дел Италия, за свою историю, успела наворотить много. Например, все те же банки, деятельность которых меня живо интересует, родились тут еще во времена Рима, то есть, до нашей эры. Соответственно, к временам Петра банки Италии стали весьма развитыми учреждениями — у них даже безналичные расчеты, к этому времени, почти сотню лет как используются. Думаю, сотня таких специалистов Русскому банку не помешает. Да и остальные специалисты — от архитекторов до певцов и часовых мастеров — лишними не будут. По самым скромным прикидкам на одной только эскадре Крюйса могу пару тысяч человек с семьями вывезти. А если мальтийские вербовщики наберут больше — у меня и флот толстопузов для эвакуации найдется. Словом, были бы специалисты — а тара приложится.

Приятным штрихом в этой эпопее было осознание того, что пока Франция, Испания, Англия и Голландия с Австрией грызутся за Италию, которая и стала тем камешком, что вызвал лавину войны, Россия потихоньку вывозит из Италии все самое ценное — людей и оборудование. Причем, величественное соизволение на рекрутирование «пары тройки» итальянцев, от сильных мира Средиземья, мною было получено еще в Константинополе. А то, что пара тройка станет парой тройкой тысяч — к чему оглашать такие рутинные подробности? Ведь не на каждом же корабле флота столько вывезли, хотя … можно ведь несколько раз сходить. Задумался. Потом сел и посчитал свои финансовые возможности. Тяжело вздохнул. Если рассчитывать только на себя, то даже две тысячи итальянцев с семьями меня утопят. Пока им всем дело найду, да прибыль от них пойдет, или минимум — самоокупаемость, успею два раза стать самым настоящим, а не техническим, банкротом. Урезал осетра до 800 человек — больше не потянуть. Зато закапал мальтийцам все мозги — как дорого мне будет обходиться каждый человек и как тщательно его надо выбирать.

Тая встала на защиту вербовщиков … Ну и что, если скоро три часа ночи? Мы ради их удобства сделали крюк в пол тысячи километров, довезя до Неаполя. Утром уже сбросим наш вербовочный десант в порту, и впереди у них будет долгая дорога до Венеции, где мы их и подберем в конце лета. Выспятся по дороге! Повторение, мать учения …. Что бы еще такого умного сказать?

Словом, ступайте и грешите, подкупайте и ввергайте в искус, заставляйте завидовать и проставляйтесь богатым застольем. Как грешить — лучше меня знаете, у вас у всех пособие в виде книжечки есть. Главное, чтоб результатом вы могли гордиться, хотя, гордыня это тоже грех, так что, сделайте так, чтоб моя гордость за вас не знала границ.

Хорошо, что меня Ермолай не слышит.

Особо напомнил, что этим летом вывозим только первую партию — наверняка масса мастеров будет колебаться, ехать или нет — таким говорить, что можем забрать их следующим летом.

Учитывая, что следующим летом первая партия переселенцев напишет письма на родину — думаю, наш улов возрастет многократно.

Утром нас встречал Неаполь, или Наполи, как его называли местные. Город удивил своими размерами, вольготно раскинувшись на холмах, он явно претендовал на одно из первых мест по заселенности в видимой мною Европе. Пара-тройка сотен тысяч населения тут вполне может жить. Ну и славно — будет из кого выбирать.

Хорошая погода, легкий ветерок и наша фамильная наглость, привела фрегат в гавань города прямо к его историческому центру, крепости Кастель-дель-Ово, с которой, говорят, и начался Неаполь. Особенностью крепости было место строительства — небольшой островок рядом с берегом. От берега до островка и дальше в море итальянцы построили волнолом, заодно прикрыв бухту центра города от волнения. Сама крепость выглядела весьма солидно, пугая супостатов почти тридцатиметровыми стенами в рыцарском стиле, вот только защитить эти стены, разросшийся город уже не могли — любой здравомыслящий адмирал сбросит десант вне зоны поражения крепости и выпотрошит город, не обращая внимания на возмущенные крики со стен непреступной цитадели. Даже мне, как начинающему адмиралу, и то пара мест для сброса десанта в мертвых зонах крепости приглянулись — чего уж говорить о таких зубрах как Крюйс и Памбург. Они этот Наполи схарчат даже не поморщившись. Так и рассказал мальтийцам, пусть гордятся адмиралами, под чьим началом служат некоторые их братья. Реклама, двигатель прогресса. Если в меру, конечно. Тут, как в любом деле — главное соразмерность, ведь раскрученный быстрее нормы маховик и порвать может.

На осмотр достопримечательностей города — было жалко тратить время. У меня там еще Крюйс не … эээ … вразумлен к бодрому несению службы, а уже середина июня! Да и тактику с Италией выбрал змеиную — укусить, впрыснув яд, и отскочить, дожидаясь готовности жертвы, после чего неспешно все заглотать. Да, буду выглядеть как гадюка, сожравшая слона — но этот слон для гадюки уже не первый, надеюсь управиться. А пока мой яд на четырех шлюпках направлялся с рейда в сторону мола, того, что с башней и статуей. Надеюсь, слон окажется не только большим, но и полезным для здоровья моей страны — а то уж больно дорого мне вся эта самодеятельность обходиться, можно считать, что на шлюпках, в компактном виде, увозят еще один фрегат, ужатый до звонких монет. Жаба смотрела вслед десанту с лютым неодобрением, но у нас с ней разные взгляды на жизнь.

С вечерним бризом фрегат ушел к Мальте, времени действительно было мало, а дороги тут длинные. Надо будет подумать на досуге об авиации. Хотя где тут найти досуг? И хорошую, жаропрочную сталь. Эхх…

Пять с хвостиком сотен километров до Мальты проскочили за неделю — это еще ветерок поднялся. За это время отполировал приказы и планы по средиземноморскому флоту, на случай заключения договора найма.

Подумать было над чем — при всем моем уважении к адмиралу Крюйсу, кидать наши корабли на амбразуры английского флота будет верхом расточительства. Нам бы подловить англичан и голландцев пьяными да связанными — тут бы мы им показали! В остальных случаях рекомендовалось только демонстрировать преимущество в скорости и дальнобойности. И это был приказ!

Таким образом, на первый план выходила разведка и информаторы — если рассуждать логически, англичане поручат флот уже знакомому мне адмиралу Руку — так сказать, для реабилитации за неоднозначную ситуацию с Данией. Стиль войны англичанина большой напористостью ранее не отличался — думаю, англо-голландская эскадра опять зависнет где-то у Испанского побережья, вместе с линейными монстрами и десантом. Логично, если это «сиденье» будет происходить где-то рядом с Гибралтаром. Где? Уэльва? Город, откуда отчалили каравеллы Колумба. Кадис? Говорят город основал сам Геракл, что, впрочем, не помешало Френсису Дрейку разграбить город до основания. А больше портов с удобными рейдами около Гибралтара и нет, есть еще в другой стороны пролива — та же крепость Гибралтар, с бухтой — но надеюсь, это место уже будет основательно занято нами.

Ну так где? Уэльва или Кадис? Кадис к проливам ближе и сам город богаче, есть, чем соблазнить десант на кораблях. Думаю, Рук будет стоять на рейде Кадиса. Хотя, безусловно, разведки и информаторов это гадание на кофейной гуще не отменяет. Какими силами будут располагать англичане? Ну, флот, который стоял у берегов Дании будет точно — значит, минимум три десятка линкоров. Увеличиваем вдвое, для страховки. Шесть десятков. Да еще суда с десантом. Продолжим рассуждать — Голштинии англичане и голландцы пообещали по 6 тысяч солдат десантного корпуса. Но зажали исполнение обещаний — значит, эти 12 тысяч десантников у них есть. Удваивать? Нет, думаю, столько народу на один портовый городок будет уже верхом расточительности. Пусть будет 12, ну может 15 тысяч. По пять сотен солдат на крупный корабль — 30 кораблей десанта. Округлим до 50, там ведь и лошади и пушки и припасы должны быть. Буду считать, сотня кораблей — костяк флота, ну и еще примерно столько же, или чуть меньше, вспомогательных судов. Две сотни, против двух десятков фрегатов.

Крюйсу стоит быть Очень осторожным. И экономным. 320 стволов его эскадры даже при 5 % попадании в корабли противника, потребуют по сотне снарядов на ствол, чтоб потопить эту армаду. Считай, опустошат орудийные погреба полностью. А если еще и канониры будут мазать, или, не дай высший разум, потеряем часть кораблей — задача станет совершенно невыполнимой.

Из этого несколько следствий — застать врасплох, бить с минимально безопасной дистанции, кружить как акулам вокруг флота, выбивать скоростные суда противника и десант в первую очередь, остальные тихоходы можно хоть неделю расстреливать. Вот такой скромный рецепт поедания слона по кусочкам.

Рук еще даже флот не собрал, наверное, а мы за него все уже распланировали. И пусть только попробует не придерживаться сценария! Ему его же лорды из правительства шею намылят и веревку в дар преподнесут. Вернусь в Таганрог — надо будет подготовить большой транспорт со снарядами на базу будущего наемного флота.

К слову о базе. Гибралтар уже откровенно считал нашим — мы там сядем всерьез и надолго — сначала на правах наемников, потом договоримся об аренде, есть у меня пара козырей в рукаве. Крепость быстро не перестроить, но этой осенью можно решить вопрос башнями фрегатов. Снимаем с фрегата башню в сборе, и ставим ее на деревянный сруб, как делали в Вавчуге, построенный на вершине крепостной башни. Башен в Гибралтарской крепости, судя по гравюрам, много — думаю, аккурат под 30 башен с четырех фрегатов и хватит. И боеприпас этих фрегатов полностью сгрузим. Разоруженные фрегаты отправим в Таганрог для перевооружения на нарезные орудия, надо будет заранее подготовить запросы к заводам по изготовлению новых башен, за зиму фрегаты переоденем.

Словом, планы толстыми пачками листов ложились в совершенно секретную папку, и ждали только отмашки от французов. До моего возвращения в стылую зиму, мне эту отмашку из монархов надо любыми способами заполучить — уж больно вкусные перспективы. Ладно еще колонии — их скорее от жадности запросил, чем от насущной необходимости, хотя, теперь буду торговаться за западное побережье Америк до посинения — главное, можно прищучить англо-голландский флот, пока он не воцарился на морях, при этом оставляя себе простор для политических маневров.

Без Дамоклова меча флота англичан — Северную войну закруглим за несколько лет, и у меня закончиться, наконец, этот вечный цейтнот. Сил терпеть уже нету! Хочу спокойно пройтись по Белому морю на Катране, обсудить с мастерами шесть способов отливки бронзовой статуэтки пегаса, чтоб фактура крыльев не потерялась, открыть парк развлечений с «русскими горками» и колесом обозрения. В гонках на паровых скутерах или паробегах поучаствовать!

Кстати, такие смешные названия придумали сам мастера — когда мы с ними обсуждали и экспериментировали, ввел в обиход термин пароход и паровоз. Тут все понятно. А вот трактор мастера обозвали сами — паротягом. Самое смешное, что термин закрепился, и теперь завод в Липках делает пробные паротяги, очень редко называя их тракторами. Понятное дело, что, обсуждая перспективы наземного транспорта — касались и легких, скоростных паровых повозок для передвижения человека без груза, или со скромным грузом — вот их и обозвали паробегами. Чего только народ не придумает. Думаю, следующей концепцией станет паролет — как только движки на принципе внешнего факельного сгорания до ума доведут. Или парОплан? Не путать с парАпланом, это совсем иная концепция, имеющая в основе парашют. Хотя, чтоб не путаться может и придется обозвать этот тряпочный цветок неба как-то иначе — например: парус, купол, одуванчик… Да мало ли как! Главное, хочу не количество снарядов к пушкам рассчитывать, с учетом криворукости канониров, а придумывать название белым цветкам, плывущим в знойном голубом небе под крыльями хрупкого паролета. При этом лежать на одуряюше пахнущей серединой лета траве, с соломинкой в зубах, и беспокоиться только о том, чтоб не обгорели голые ноги ниже шорт. Ууууу …. Выть охота!

Пусть только Рук попробует действовать не так, как ему уготовила моя больная на всю голову логика. Ермолаю на него пожалуюсь! Святой отец в небесную канцелярию служебный пропуск имеет, попрошу его походатайствовать о девятибальных штормах персонально для адмирала Рука, пока он не одумается, и не сыграет свою партию как по нотам. А уж Крюйсу расписал алгоритмы детально, вплоть до победной речи. Надеюсь, Корнелиус меня не подведет. Хотя — даже на этот случай была скорбная речь, про то какими жертвами в неравном бою … и так далее. Случаи ведь разные бывают, план «Б» никто не отменял.

Величие Мальты выкинуло меня из угара виртуальных баталий как раз на том месте, когда начал детально прорабатывать откровенный бред типа — «что будет, если Рук не примет бой и всеми кораблями выброситься на берег…». Понятно, что бой гладким не бывает — после первых залпов начинается откровенная свалка, без связи и при скрытых в дыму сигнальных флагах. Тут уже могут быть любые варианты в меру разумности и храбрости капитанов — и на абордаж пойдут, и на берег выбросятся. Вот и расписывал варианты противодействий всему, что фантазия подсказала. А она у меня богатая.

Сводил все к кратким инструкциям. Потом по этим бумажкам зачеты у капитанов фрегатов принимать буду — нет ничего более страшного в бою, чем растерявшийся командир.

 

Глава 20

За день до подхода к Валетте поднялся столь долгожданный ветер, и теперь он выдувал остатки горячечного бреда из моей головы, остужая подстегнутую почти неделей похода фантазию.

Стоял на палубе, ловя лицом соленую морось волновых брызг, и наблюдал, как легионы волн штурмуют твердыню мальтийцев. Твердыня делала вид, что не обращает на такие мелочи внимания, однако, старательно прикрывала выщербленное основание кружевами белой пены.

Нам твердыня, тем не менее, оказала знаки расположения, вспухнув несколькими дымными облачками, немедленно растерзанными ветром.

На рефлексах слегка втянул голову в плечи, ожидая характерного жужжания ядра — не выйдет из меня, наверное, боевого адмирала, вечно мне всякие жутики мерещатся. Вместо ядра дождался приглушенных пушечных приветствий, хрипло докричавшихся до нас сквозь ветер. Махнул дежурным у передних башен, перекрикивая играющий снастями ветер, велел разряжать боевые и заряжать холостые — похоже, нам тут рады.

В большую, северную, бухту входили как на параде — только под носовыми и в сопровождении двух галер, с которых радостно и приветственно кричали, вроде даже на ломанном русском. Братство народов просто.

Любовался на наш флот, заякоренный в бухте — Корнелиус либо молодец, отлично флот содержит, либо его предупредили о моем визите — если второе, очень хочу посмотреть на это судно, опередившее нас.

День прошел суматошно, даже Тае не удалось вырваться на промысел элитного дерева — соответственно, утром, скорее днем, болела голова. Отложили совещание еще на один день.

Вечером стало окончательно хорошо и покойно, сидел на зубцах крепости, слушая рокот атакующих волн и бесславный шелест их отступления, курил трубку, глядя на затухающий за горизонтом плазменный пожар, и грелся душой о прижимающийся со спины чистовой опыт Творца. Усмехнулся этой старой шутке — ну и что, если женщину творили из ребра, единственной кости в организме не имеющей костного мозга, зато ее сотворили, учитывая ошибки прототипа, а сочувствие и теплое соучастие порой важнее холодной логики. Никакой логикой не объяснить порой, что в мире делается.

Новостей за эти пару дней на меня вывалили на год вперед, будто специально заготавливали. Капитаны наперебой, размахивая двузубыми вилками, демонстрировали на примере зажаренного мяса, как они гоняли пиратов. А меня больше интересовало, как и каким образом, пираты гоняли их — вот эту информацию приходилось тянуть клещами, но для меня она была более информативна. Ситуация складывалась примерно следующая: от Каира до Триполи было относительно тихо, там курсировали пары фрегатов, и чистых пиратов находили с трудом — то, что любой купец этого времени, на достаточно хорошо оснащенном корабле немедленно становился пиратом, коли ему выпадал удобный случай — то дело житейское, это как с партизанами воевать. А вот от Триполи до Алжира было жарко — типичный передел территорий, с выяснением у кого ствол длиннее, стенка на стенку. Хотя, нынешним летом ажиотаж уже спал, точнее утонул. Теперь на этом участке предпочитали неприлично изъясняться с берега и прятаться по портам Туниса Махдии и Аннабы, причем, крепости старательно защищали кривлявшихся на стенах беглецов, а Крюйс благоразумно не лез на штурм. Однако, стоило только нашим фрегатам растаять на горизонте — как ситуация шла по второму кругу. Самое печальное, что это все были османские территории, и сжигать дотла крепости, в сложившейся политической обстановке будет несколько опрометчиво. Хотя, если нацепим вымпелы наемников …, ладно, это пока терпит — серьезных потерь Корнелиус не понес, порванные паруса и чопики в бортах не в счет.

Гвоздем нынешнего сезона, разумеется, были концерты смешанных испано-французко-австрийских трупп с англо-голландскими дирижерами на подмостках северной Италии.

Солнечноликий Людовик помахал платочком вслед своим войскам, отправленным «отвоевывать» испанские Нидерланды и испанскую же северную Италию.

Хотя нет, не так, чего это меня на правду потянуло? Официально это выглядело так, испанские войска, под предводительством типичного испанца Николя Катины, совершенно случайно числящегося французским маршалом, практически без боя заняли нидерландскую провинцию Испании, в это же время, не менее испанские, с легким вкраплением итальянских, войска под командованием савойского герцога Виктора-Амадея вошли в Милан и Мантую. Вот только на этом успехи весенней кампании закончились, начались разочарования. Войска роптали, снабжение растворилось где-то по дороге, наверное альпийские гномы разворовали. Соответственно, роптало население, так как голодные тролли, обворованные гномами, проводили повальные ревизии у населения.

Маршал Катина, слал панические письма в Париж, что через Альпы лезет злой и не добрый Евгений Савойский с австрийским войском. Герцог Виктор-Амадей слал другие письма, в них он активно торговался с Людовиком о том, какие земли выделят ему лично. Людовик при этом лихорадочно искал союзников, так как, спрятав платочек после проводов типично испанских войск, вдруг обнаружил себя в одиночестве. Ну, не в прямом смысле, конечно — лизопятоков у него вокруг хватало, иначе слухи обо всех перипетиях французского двора не дошли бы до Мальты, да еще так быстро. Но в военном плане перспектив на союзников у Франции было мало. Единственной надеждой Людовика была Германия, и послы потекли туда полноводной рекой — вот только герцог Пруссии, Фридрих Третий, воспользовался ситуацией по иному. О Фридрихе вообще слухи разные ходили, сходясь в одном — Фридрих купил благосклонность Леопольда, который император священной римской империи, своими войсками и деньгами. Как там было на самом деле, сложно сказать, но в середине января этого года Леопольд, в торжественной обстановке рыцарского замка Кёниксберга, дарует Фридриху титул короля Пруссии.

Ура, все кидают чепчики. Кроме Людовика, грустно проводившего еще один выпавший из обоймы патрон. Понятное дело, коронованный Фридрих теперь на стороне Леопольда, и сторона эта, отнюдь не французская.

Кстати, надо будет слегка покуражиться подметными письмами Фридриху — намекну ему, что Леопольд то, не настоящий! Тут такие коллизии любят, будут пару лет разбирать у кого какие права, и кто владеет Константинополем, держа знамя, выпавшее из рук канувших в Лету римских легионов. Озадачу этим линию Джеймса Бонда — подметное письмо из Англии будет особо пикантным. Главное, не засветить резидента.

Но это все лирика. На практике, этим летом опереться Солнцеликому совершенно не на кого. Более того, понятно, почему войсками командует один герцог Савойский, с французской, пардон, с испанской стороны — в то время как другой Савойский лезет через Альпы с австрийской стороны. Кадровый голод. Знакомо.

Тем не менее, на месте Людовика у меня бы духу не хватило доверить войска Виктору Савойскому. С моей колокольни, вероятность предательства в ближайшее время видится не менее 80 %. А если учесть слухи, что отношения Виктора с Евгением хоть и не отличались теплом, но в прошлом имели факты взаимовыручки, то мои прогнозы предательства подскакивали до 100 % в случае неудач Франции в этой войне.

А какие могут быть удачи? Пока это все еще разминка — Евгений тащит через горы около 30 тысяч австрияков, а вот когда еще тысяч 15 высадят англичане в тылу испанцев, да Фридрих с прусаками подтянется — будет основание.

Пока этого не случилось — нужно срочно переламывать ход событий. Англичане исторически не любят второй фронт открывать — надо им помочь затянуть эту затею, или совсем от нее отказаться. Тут особых проблем не видел, планы у меня уже были детально проработаны.

Фридрих — с ним сложнее, его в своих планах не учитывал совсем, а тут такой джокер. Надо заставить его, и остальных сильных мира сего, сомневаться в регалиях, и не торопиться вступить в войну, ожидая, когда определиться победитель. Операция «Леопольд» … мдя, ее еще провернуть чисто надо. Опять цейтнот.

Были еще игроки второго плана, всяческие маркграфы и курфюрсты, но там речь шла о единицах тысяч войск — справимся с основной болезнью, переживем и осложнения.

Остается Евгений Савойский. Весьма неординарная личность. Великий полководец, по нонешним временам. Жаль, не удалось его нанять, хотя Петр и пытался.

Родился этот талантище в Париже, слабым и хилым. С детства его готовили к духовному званию. К семи годам у него уже было прозвище «савойский аббат», но, как и все мальчишки, он грезил военной службой, хоть и много читал при этом. К 10 годам отец Евгения, начальник швейцарских наемников при дворе Людовика, умер, и семья попала в опалу. Думаю, отец не просто так умер, не особо он и стар был. Но это все вилами по воде.

Евгений подает прошение королю о зачислении его на военную службу, но король, вместе со своим военным министром Лувуа, только поиздевались над хилым юношей.

Понятное дело, отрок нацелился пытать счастья у других королей и напоследок поклялся вернуться с оружием в руках и смыть кровью … в общем, обычный набор для этого возраста.

В 1683 году, османы пнули, как следует, Австрию, император Леопольд, по обыкновению всех высоких чиновников — безусловно, обоснованному необходимостью — сбежал, в смысле отступил, из Вены в Пассау и там начал собирать войско из всего, что подвернулось под руку. Под руку подвернулся и 20-ти летний Евгений, начитавшийся к этому времени про военное дело, фортификацию, математику и геометрию.

В этом же году, проявив личную храбрость в бою с Портой под Веной, Евгений получает под командование драгунский полк. Через пару лет, на полях сражения Венгрии его чин подрастает до генерал-майора, еще через год, при осаде Офена он уже начальник обороны, еще через год он преследует осман, громя их лагеря драгунами, и получает чин генерал-лейтенанта. Еще через год — он командующий австрийскими войсками посланными в Италию на помощь … Виктору-Амадею, да-да, тому самому, что ныне клянчит у Людовика земли и титулы.

Ну да речь о Евгении — в 1689-ом ему было 26 лет, он успешно командует армией в Италии и к 30 годам получает чин фельдмаршала. Его девиз — напор и маневр, никакой осадной войны, никаких вялотекущих сражений. Удар — уклонение.

Наш человек. Никаких денег бы не пожалел …

Людовик видимо посчитал примерно также, и начал зазывать Евгения к себе на службу, предлагая звание маршала, земли в Шампани и 20 тысяч ливров содержания.

160 килограмм серебра! Стоимость 5 фрегатов почти.

Настала очередь Евгения слегка поиздеваться над Людовиком, чем он не преминул воспользоваться.

Потом были победы в Венгрии, в Боснии, знаменитая победа при Зенте. Благосклонность императора Леопольда и обширный военный опыт, приправленный так и не остывшей обидой на Людовика. Южные люди, что с них взять.

Теперь Евгений лез через Альпы выполнять свое юношеское обязательство, и ставить ему палки в колеса будет не по-божески, пусть они сами разбираются.

Вот такой расклад, приправленный слухами, кто с кем спит, как именно и что нынче модно. Эта такая местная специфика ведения войны. Тут вообще начинает входить в моду не бить противника, пока он не отутюжит манжеты и не расправит жабо. Наступает время Галантного века, будь он неладен.

Ничего, инфантилизмом Россия еще не заразилась, а канонирам в дальномеры жабо все одно не разглядеть. Отполируем эту галантность шимозой…

Да, мерзавец! И даже не горжусь этим. Злой и угрюмый тип, делающий контрольный выстрел в противника вместо перевязки и всепрощения.

Просто, у них есть будущее, а у меня нет. Нет второго шанса, нет права на ошибку … и это меня убивает вернее, чем новомодные агрегаты Ромодановского, при этом, не менее мучительно, чем вышло бы у них.

Пробиваться вслед слову «Надо» всегда было много тяжелее и больнее, чем комфортно плыть в кильватере слова «Хочу».

Тяжело это, знать, что можно изменить — тихие слезы моей матери, не знающей, купить на задержанную полгода зарплату детям колбасы или зимние ботинки — и бояться ошибиться. Каждый проходящий месяц ложиться гранитной плитой сомнений. Сны стали сниться поганые. И подсказать некому. Порой задумываюсь, зачем это все? Ведь мог незаметно работать шкипером на поморской ладье, и спокойно кануть в веках. Но тогда вновь будут слезы матери и бессильно сжатые кулаки отца. И это не давало опустить руки. И нарастал ужас, что могу сделать только хуже.

Нет пытки страшнее, чем не иметь возможности остановиться, и при этом не иметь уверенности, что не делаешь ошибок, которые проявятся только тогда, когда исправить их уже будешь не в силах.

Вот и эта война — не ошибка ли это? Прожила же Россия без колоний в моей истории, нам Сибири хватило. Но Сибирь и ныне от нас не убежит, некуда ей, да и есть люди, без сопливого меня, торящие там путь. Надо, кстати, на эти пути экспансию факторий нацелить. Но в целом, вопрос оставался. Стоят ли колонии — русских ушей, торчащих из-за спин французов и испанцев. Могу сколько угодно надеяться нивелировать участие России в заварухе наемничеством, но, как гласит еврейская мудрость — «… бьют по лицу, а не по паспорту». Еще один Рубикон.

Сидел на крепостной стене, под догорающим закатом, и впитывал душевную теплоту женщины, уверенной, что ее мужчина делает все правильно. Что бы без тебя, Тая, делал. Наверняка стал бы окончательно зверем. Хорошо, что творец создал вас, набравшись опыта, и хорошо, что из ребра.

В голове сам собой всплыл тихий, напевный перебор гитары Тюряева, предпочитающего откликаться на «Сауроныча».

***

Утро вечера мудренее.

Крепость Валетта просыпалась, даже не подозревая, что ночью отбила еще один штурм, победив в незримой войне сомнений и понеся потери из очередных разбитых иллюзий. Впереди у нее была привычная война, привычная кровь и обязательные жертвы.

Говорят, мир не стоит слезинки ребенка. А его матери? … Нет? А у ребенка спросили?! …

Собрал совещание капитанов и адмиралов. Будем наемничать, господа. Жестко и по плану.

Собрание затянулось, а у меня постоянно возникало ощущение дежавю. Только на месте Крюйса виделся Памбург.

Кроме этого, в своих мыслях и планах уже давно проскочил начало компании — очень тяжело, оказалось, откатывать все посылки к истокам и начинать разжевывать капитанам с нуля. Но делать нечего, опыта у них нет, так, одиночные стычки — пусть заучивают последовательность действий в разных ситуациях. А чтоб понимали, почему так, а не иначе — мы играли на огромном столе малой трапезной рыцарей в кораблики. Картузы прекрасно заменяли нам макеты судов, а пара моих охранников изображали, стойкой «смирно», куда и откуда дует ветер. Славно развлеклись.

Еще четыре дня развлекались штабными играми. Утром совещание, после заутрени, куда ж без нее, на котором разбираем очередной пакет инструкций, после совещания играем в кораблики на отработку. Вечером разговоры.

Магистр, заменивший гроссмейстера на Мальте, принимал живейшее участие в наших настольных сражениях. Гроссмейстер рекомендовал мне его как надежного человека, так что утечки опасаться не следовало. Более того, магистр еще и своих капитанов позвал, после одной из наших вечерних бесед, на которой оговорили вопросы секретности и последствий утечки. С мальтийцами стало еще интереснее — они лезли на абордаж как полчища мышей, мы им в виде корабликов выдали по две ложки. А мне пришлось надрывать горло в роли рефери — а то сплошные детские обиды «попал — не попал». В этой совмещенной баталии провели еще три дня, перевалив недельный рубеж штабных учений. Капля в море, само собой. Но на пару вариантов конкретной баталии капитанов натаскал. Осталось насмерть вбить в голову Корнелиуса, чтоб он подобрал место и время для именно такой, отработанной, баталии — а не занимался маниловщиной. Собственно, баталий отрабатывали две — внезапную атаку превосходящего флота на рейде и защиту от превосходящего флота под стенами своей крепости с прикрытием ее артиллерией. Оба варианта вполне реально будет свести к победе, особенно если «нашу» крепость нашпигуем шестью десятками наших орудий.

За штабными ученьями последовали маневры флотов, нашего и мальтийского. Стало еще интереснее. Взрослым дядькам — большие игрушки. Чинили две галеры и фрегат — дядьки увлеклись.

Неспешно и жарко шел июль, обмахивая легким ветерком ленивое средиземное море.

В очередной раз задумываюсь — нужно ли этому миру радио. Зачем? И десяти дней не прошло, как все, кому надо уже были в курсе, что политический представитель Петра — на Мальте, и не меня повалились письма, которые толмач еле успевал переводить. Письма большей частью совершенно несоразмерные — какой дурак пойдет почти тысячу километров похода ради приглашения на званный ужин?

Тем не менее, дурак нашелся. Точнее, письмо от герцога де Вандома, моего старого знакомого, намекающего, что он отмахал семь сотен километров от Парижа до Марселя ради удовольствия распить со мной бургундского — вызвало отклик в душе. Это будет справедливо — он семь сотен километров проехал, так и нам тысячу километров пройти не зазорно будет, тем более, ветерок стал живенький последнее время.

Решено, сходим проветримся. Еще и всей эскадрой, для демонстрации товара лицом. Будет на что смотреть с балкона, потягивая густое красное винцо.

Вышли в поход на двух десятках фрегатов, по пути отрабатывая стрельбы и перестроения. Вместо 5 дней похода шли почти 11 суток, но в целом переход мне понравился — хитрый Крюйс собрал свой флот из лучших представителей, что были у нас под рукой, отдав всю отбраковку черноморскому флоту. Становилось понятно разительное отличие двух флотов, их содержание и применение. Поговорил на эту тему с Корнелиусом — надо совесть иметь, и хоть четыре элитных корабля вернуть черноморцам, пусть они зелень окучивают. Слишком уж велик дисбаланс получился.

Марсель, как обычно, шумел и бурлил. Заякорили флот на нашем старом месте, помниться, с балкона на этот рейд открывался хороший вид, да и тактические соображения боя и ухода не изменились с прошлого раза — нечего нам в перекрываемой цепями бухте делать.

На этот раз портовые чиновники приплыли вежливые до приторности — великая вещь, репутация. Привезли письмо от герцога, с приглашением на ужин, без даты, и судя по засаленности конверта — ожидающее меня в порту уже минимум неделю. Интересно, герцог что, как любящая жена каждый вечер накрывал поляну и ждал нас сидя у окна?

Возгордился и выпятил грудь колесом. Потом чиновники сообщили, что герцог в отъезде и будет только завтра. Сдулся. Жаль, такую сказочную картину порушили. Ну да надо пользоваться трепетным отношением к нам марсельцев.

— Сударь, не окажете ли любезность, сведя меня с комендантом крепости Иф. Пока мы ожидаем его светлость герцога, хотелось бы провести учения нашего флота, согласованные с вашей крепостью

Окажут, куда они денутся.

На самом деле, мне эти учения не особо и нужны — но если уж пускать пыль в глаза, то делать это надо качественно. За согласованиями весь день и пройдет, значит, учения проведем завтра, герцог наверняка вернется, и будет с интересом наблюдать за представлением. Как и весь город, по которому слухи разлетятся за этот вечер как бусины с порвавшегося и рассыпавшегося ожерелья.

Даже скучно, насколько все предсказуемо.

Обедал в крепости, осматривая исторические стены. Орудия не впечатлили — противокомариный калибр, за редким исключением. Вверг коменданта в ступор предложением, стрелять в нас из мелкого калибра боевыми снарядами. Бедный генерал чуть рыбой не подавился. А после моего задумчивого продолжения, что и мы будем стрелять в ответ боевыми — еще и красными пятнами пошел. За столом наметилось оживление, мои капитаны, с которыми мы прибыли на осмотр достопримечательностей, радостно галдели, офицеры крепости, которых было, раз-два и обчелся, настороженно переговаривались.

План зарубили — ничуть не сомневался. Трусоват тут комендант, и не азартен до боя. Значит, будет обычная показуха.

Ужинали уже на кораблях, потом совещались, как эффектнее провести парад. То, что это будет не бой, а парад — оговорил с капитанами сразу, да некоторые полезные элементы отработаем, но не более. Главное, как атака будет смотреться с берега.

Вновь рисовали на бумажках и катали по столу картузы. Эффективность приходила в противоречие со зрелищностью, и … отступала. Совершенно бездарная выходила операция — на деле расстрелял бы крепость Иф, из-за острова Ротенау, и только после этого торжественно вошел бы в пролив между крепостью и материком. Обсудил с капитанами реальный вариант штурма, опять поиграли картузами.

На палубах кораблей оживленно перекрикивались команды с купцами, окружившими фрегаты на своих лодочках. Благодаря большому количеству мальтийцев в составе команд фрегатов, купцов даже понимали, отчего галдеж возрос на порядок. Только глубоко к ночи рейд притих. Капитанам сказал, что если увижу еще одну шлюпку с девицами, то завтра на ученьях они будут отрабатывать буксировку своего тела за фрегатами.

После учений дам увольнительные командам — вот тогда пусть и лечат токсикоз. Подробно намекнул, что еще им придется лечить, но не уверен, что впечатлил. Тяжело вздохнул — и на флоте от не боевых потерь никуда не деться. Надо заранее подумать о пополнении.

Утром затягивал начало учений — не сомневался, когда вернется герцог, он сразу даст о себе знать. Угадал. Ближе к обеду, завидев активно гребущую к нам шлюпку, пошел переодеваться в парадное, на ходу раздавая последние указания.

Баталию смотрели с памятного мне балкончика, на который набилось народа как в автобус «часа пик», моего времени. При этом Некто постоянно терся приятными формами по моей спине, оттеснив Таю в самый угол балкона. Наивные, у меня же иммунитет! Когда штурмовал, в свое время, электричку «лыжной стрелы», там, чем только не терлись, вплоть до насаживания на лыжные палки. Толстокожему слону утиная дробь не помеха, а удовольствие. Так и мне — использовал ситуацию с толком, почесал левую лопатку о край корсета. Пусть думают, что хотят. Потом сделаю выговор морпехам, совсем мышей не ловят. В баню бы ….

Показуха разворачивалась почти по сценарию — Крюйс добавил от себя стрельбу из-за острова. В целом, получилось красивое шоу. Эскадра прорыва лихо вывернула из-за Ротенау, окуталась дымами и положила довольно ровную линию пороховых снарядов вдоль кромки воды перед крепостью. Дымы окутали основание стен, и вяло поползли к зубцам, над которыми вспухали облачка ответных залпов. Канониры, пользуясь практически идеальными условиями для стрельбы, легким ветром и минимальным волнением в защищенной бухте, клали линию за линией под стены крепости, перепахивая каменный массив берега. Дорвались.

Фрегаты красиво переложили галс, растопырившись всем имеющимся гардеробом, даже лисселя с одной стороны фок-мачты вывесили. Показушники. На самом деле, в настоящем бою такой гардероб невозможен — слишком много людей надо на снастях, и слишком крупная мишень для противника. Но соглашусь, что смотрелось это … величественно.

Растопырившиеся фрегаты проходили под стенами крепости, которую заволокли дымы — даже людям далеким от морских боев, впрочем, таких в Марселе было мало, становилось понятно, что канонирам в крепости ничего не видно. Навстречу, отходящей от стен крепости эскадре прорыва, из-за острова вывернула эскадра обстрела. Фрегаты как по линейке разошлись двумя кильватерными колоннами и эскадра обстрела, проходя мимо крепости в сторону открытого моря, добавила дымовой завесы примолкнувшей цитадели.

Герцог уже откровенно смеялся, хлопая меня по плечу, и шутливо прося не добивать поверженного противника, а то у него весь гарнизон Марселя разбежится, после чего старейшины начнут скакать по берегу и искать, кому бы вручить ключи от города.

Досмотрели двухчасовое шоу до логического конца, то есть до сброса абордажа, который крепость встретила радушно раскрытыми воротами, и пошли пить обещанное бургундское.

Настроение герцога быстро испортилось — каюсь, поспособствовал. Просто подробно изложил ему мое виденье ситуации, и последствий. Единственно, очень вскользь намекнул на предательство савойского, который Виктор — мало ли, какие у них отношения.

Так как наше распитие проходило с глазу на глаз, герцог не стеснялся в выражениях, по поводу этой войны, кивал ему, смакуя вино. Вино, кстати, мне не понравилось, кислятина, хоть и терпкое. Видимо, дело вкуса, и мой вкус, испорченный «Советским, полусладким», воротил нос от элиты виноградников Бургундии.

Если честно, надеялся на ответную откровенность герцога, но он не спешил заваливать меня информацией, обронив только, что его вызывают в Париж, назначая новым командующим войсками в Нидерландах. Как понял из скупых слов графа — старому командующему, тот, что Николя, уже настучали по носу, и при дворе Людовика воцарились угрюмые настроения. Самое время выдирать из Франции обещания и земли с мясом.

Понимаю, что обещать, это одно, а дать — совсем другое. Но меня обещания с подписями монархов вполне устроят — возьмем, что нам надо, мы сами, особенно, когда броненосцы на воду спустим. Но об этом никому знать не положено, пусть Солнцеликий тешит себя чем угодно. У них свои секреты — у нас свои.

Этот вечер был разведкой — за гигантским, праздничным ужином чествовали Крюйса и капитанов. Те, в свою очередь распушали хвосты, но ничего лишнего не говорили — об этом предупреждал всех заранее, и даже озвучивал, в каком гарнизоне они продолжат службу, если не найдут управу на свой язык. А что? Самое время создавать дальневосточный флот. Будут там эвенками командовать на боевой рыбачьей лодке.

Видимо перспективы впечатлили, теперь их разговоры вертелись вокруг светских тем и показанного шоу.

Вокруг меня и герцога нарезали круги акулы от чиновничества — то, что у них был согласованный проект договора, стало довольно быстро понятно, как и то, что его содержимое мне сильно не понравиться — уж больно активно меня пытались споить. Намекнул еще раз, что в связи с проигрышем французских, тфу ты, испанских войск — договор теряет смысл, так как становится слишком накладен для нас. Акулы ускорились — смотрелось смешно — даже герцог взирал на неприкрытую лесть своих помощников с неодобрением — но сам ничего не обещал. Правильно, он лицо, обличенное властью и доверием монарха, его обещания слишком весомы — а от слов этих акулышей и отмежеваться можно.

В этот день совершенно ничего не решили. Хотя, для себя нашел интересное занятие. Дело в том, что еще до ужина меня решили удивить легким перекусом. С картошкой. Нууу … удивили. Так погано приготовить «земляное яблоко» еще умудриться надо.

Кстати, к репе вместо картошки уже давно привык, замена была вполне равноценной, свои старые мысли о массированных посадках картошки в артелях не забыл, но и проблемы ухода и сбора урожая никуда не делись. Однако, что мешает начать с небольших артельных огородов? А чтоб не отвлекать людей на незнакомое дело — надо привезти в артели американских аборигенов. Осталось только их сыскать.

Вот тут и подвернулась эта толченая и сушеная картошка на перекусе перед ужином.

На мой вопрос герцог подозвал слугу, и с внимательным удивлением слушал мои наставления слугам, как картошку почистить, на какие палочки порезать, как солить и в каком масле сварить. Ухмыльнулся про себя на удивление герцога — удивил, называется. Ничего, мне перед предстоящими торгами надо набирать очки. Закидав слуг указаниями, сделал вид, что остался недоволен и указал вести себя к местному главному по половникам. Герцог отпустил нашу компанию величественным кивком, ему также не помешает подумать в одиночестве.

Кухня подавляла. Спортзал, заставленный колоннами, подпирающими высокий потолок. Жарко, пахнет, символично, портянками и еще тяжелоатлетические тренажеры в виде чугунных чанов с четырьмя ручками. Впору над плитами корабельные тали подвешивать.

Понятное дело, объяснять по второму разу не стал, сведя слуг с назначенными главным поваром, на роль экспериментаторов, поварятами, преклонных лет — а сам уединился для предметной беседы с королем кухни.

Как и предположил — аборигены тут были. Мало, но попадались. Их дворяне как диковинки держали. Некоторые индейцы даже растили картофель, который претендовал пока исключительно на роль деликатеса с заморским колоритом — противного, но необычного. Сразу вспомнился шикарный фильм про смену профессий — «… икра заморская, баклажанная!!!».

Слово за слово, вытянул из повара картину местного рабовладения — стало понятно, что на основной улов можно будет рассчитывать только в Испании, там индейцев полно. Хотя, за скромное вознаграждение в десять ливров, то есть в 20 рублей, графский повар, который в Марселе далеко не последним человеком был — обещал поспособствовать в поиске для меня такой экзотики, как индейцы. Он даже не спросил зачем — и так понятно, солидный дворянин хочет завести еще десяток левреток — его дело, лишь бы платил.

Забегая вперед, скажу, что левреток набралось почти два десятка, так как обещал по рублю за каждого. Набралось бы больше, но отбирал только знакомых с посадками картошки и менее забитых. У меня на них были большие планы. Собрал аборигенов на флагманском фрегате, уже после того, как отчалили из Марселя, и озвучил им ожидающую их великую судьбу — несколько лет работы в артелях на равных условиях с артельщиками, а потом возвращение на родину, кто пожелает. Понятно, что мне не поверили, ну да ничего, оботрутся, плечи развернут, там и вера возникнет. Хотя, каюсь, немного лукавил — на родину они попадут несколько с другого берега, послужив детонатором общения с местными племенами, но потом обязательно помогу им посетить родные пенаты, если они захотят, или перевезти их родных, хоть целыми деревнями. Но это пока туманные планы.

На первом собрании аборигенов назвал и ближайшую их задачу — они пойдут уговаривать своих земляков в Испании, перейти на новую службу, надеюсь, они понимают, какие мне нужны специалисты. Вопрос со сменой владельца, безусловно, будет на мне, их дело — наводить меня на нужных людей. И понятно, что одни они по городам ходить не будут — у меня масса абордажников для этого есть. Впрочем, дойдем до Испании — там видно будет.

Возвращаясь к первому дню переговоров в Марселе, стоит еще упомянуть, что герцог отнесся с пониманием к моему желанию прикупить слуг из индейцев, и обеспечил это понимание окружающим. Даже письма рекомендательные для испанцев дал, чтоб мне было полегче заниматься наймом в союзной державе. Хотя, он упомянул, что лучшими рекомендательными письмами там будут полноценные дукаты… будто мне это не известно.

Два дня переговоров в Марселе абсолютно ничего не прояснили — чиновники и герцог подробно и обоснованно рассказывали мне, почему они не могут отдать те или иные земли. Выходило, что никакие земли они отдать не могут. Просто совсем никак.

На третий день, с утра, мне надоело.

— Господа, думаю, сегодня мы закончим переговоры, так как их смысл утерян. Отказываюсь от своего предложения, помочь вашей войне флотом, и обещаю убедить в этом моего государя.

На недоуменные вопросы акул и приподнятую в удивлении бровь герцога, поднял обе руки в отторгающем жесте.

— Дайте мне договорить! Если вы еще не поняли, или сделали вид, что не поняли, то ситуация очень тяжелая. Уверен, уже следующим летом англичане и голландцы будут у берегов Испании, с флотом не менее 200 вымпелов, плюс еще десант. Сами понимаете, эту силу вы не остановите. Если не верите — сходите в порт и посмотрите на свои корабли, которые уже прозрачны от старости. Кроме того, флот англичан легко перехватит все ваши серебряные галеоны, на которые вы все так надеетесь, и платить наемникам вам станет нечем. Далее, флоты сбросят десанты, и под удар с земли попадут ваши крепости, в том числе и Гибралтар, как база наемников. Ваши государи подпишут мир, и лишаться колоний, но наш флот к этому времени умоется кровью, а у нас не так много кораблей, и за такие потери мой государь живо с меня голову снимет.

Герцог молчал, хмурился, но не перебивал. Хороший признак. Прервал свою речь, отошел к красивому столику на гнутых ножках и набранной из разноцветных кусочков дерева столешницей, поддерживающей фужеры и несколько высоких графинов с вином. Богато, все же герцог живет, как по Эрмитажу хожу.

— Когда вносил свое предложение, еще не ведал, насколько все будет сложно. Теперь мне ведомо достаточно, чтоб отказаться от этого дела, усугубленного вашими поправками. И государя моего отговорю, ведь у нас есть иные перспективы. Сами понимаете, какие. И это не угроза, господа, незачем нам это. У нас с вами другие прожекты имеются, угрожать компаньонам не след. Но и вмешиваться в их семейное дело — не резон. Словом, давайте завершим этот неудачный прожект…

Демонстративно поднял фужер с вином, приветствуя присутствующих. Вот белое вино у них тут было приятным, слегка вяжущим и с тонкой ноткой лета.

Герцог подошел к облюбованному мною столику, плеснул себе красного, на донышко бокала, и зашел издалека, убеждая, что делу уже предан ход, и так просто отказываться от него нельзя, при дворе не поймут.

Торги пошли по второму кругу, но уже конструктивные, чего, собственно и добивался.

До вечера чертили на срисовках с карт. Карты у них, кстати, были неверные — но не мне их поправлять. В их картах отчуждаемые колонии смотрелись вообще мизером.

Как и предполагал, северную и южную часть западного побережья Америк мне уступали без боя, уточняли только ширину полосы, но торговались вяло, под это дело загреб себе все горы целиком. А вот начиная от юга Мексики и до Эквадора — французы легли костьми на свои земли. Именно на свои, они так и оговаривались. Эквадор и ниже французы уступали довольно спокойно, так как Эквадором все равно испанцы управляли из Перу, то есть практически никак, и кроме бананов ничего от Эквадора не ждали, не говоря уже про колонии дальше на юг. В самом Перу торговались за прибрежную Лиму, город, основанный испанцами и неплохо разросшийся.

Торговались. Делал круглые глаза и возмущался, что нам хотят отдать только каменистые берега, а как дело до нормальных городов доходит, их зажимают. Зачем нам вообще тогда эти колонии? Камушки блинчиками в воду кидать?

Еще два дня провели в спорах. Перечеркали массу скопировок с карт. Слуги не успевали для нас контурные заготовки делать.

Как не торговался, но центральную часть мне не отдавали. На мои возмущения, что нам надо через центральную часть караваны переводить — мне резонно намекали про мыс Горн, мол, хвалился, что наш флот все может, вот и тромбон нам в руки.

Окончательно утрясли северную колонию, до устья калифорнийского залива на юге. Северную границу даже не назначили, просто прописав — до скончания земель. Французы и сами не знали, что там есть, а карты их безбожно врали.

Южную колонию шерстили по новой. Тут дела обстояли менее радужно — этот участок берега испанцы использовали довольно активно, у них тут и города были и рудники, хоть и весьма хилые, и подать они собирали активно с местных касиков.

Цивилизация, одним словом. Если таким образом продолжим торговаться — нам времени на подготовку к военным действиям не останется! Так и намекнул. Что за жмоты такие! Нам ведь надо не пустые берега, а полноценные колонии, меня мой государь не поймет, если ему принесу вместо богатых земель пустыни и камни! Соответственно — никакого соглашения не будет.

Утрясли Южную колонию от залива Гуякиль, что в южной части Эквадора, и ниже. Согласился — в этом месте размежеваться будет действительно удобно, тут горы к самому морю подходят, и закрыть северную границу южной колонии можно будет одной крепостью в глубине залива. А восточная граница колонии пройдет по горам. Словом, все как и хотелось.

Вернулись к торгам за центральную колонию. Опять нарвался на яростное сопротивление. Явно просматривался Заказ. Мол, дадим этим дуракам западное побережье, а доступ к нему ограничим, и спокойно продолжим там хозяйничать. Ню-ню.

Осознав, что центральные колонии мне не светят, даже в виде узкого коридора — приторговал к северной и южной колонии немного добавочной ширины. Всего-то, по сотне километров, Теперь Анды точно к нам попадали, а то не помнил, на сколько они по глубине в материк простираются.

И все равно, торгами остался недоволен. Контроль над Панамой или Никарагуа сделал мне ручкой. Хотя … время покажет. Нам эти перспективные канавки пока противопоказаны, минимум до тех пор, пока обе колонии уверенно на ноги не встанут. А там — «Либо ишак сдохнет, либо эмир …»

Десятый день переговоров ознаменовали очередным пиром. За ночь слуги нарисовали нам красивую карту, с границами новых земель, да еще и не в одном экземпляре. К картам прилагались несколько листов описаний, будто приданое за невестой перечисляли. На фоне всего этого — пара листов самого договора просто терялась — хотя и тут было сломано немало перьев и несколько раз истощен запас чернил перьевой ручки. Ручку, кстати, пришлось подарить герцогу. Жаль, уже привык к ней. Так вот, скорбя по потере, обобрал Крюйса, у него ручка была ничуть не хуже. Вот так и покатилась волна поборов вниз по команде. Увы и ах, никто не совершенен.

Условия договора найма удалось протолкнуть даже лучше, чем рассчитывал — наблюдателей на кораблях отправили в топку, оставив только наблюдателей в крепости. Соответственно, там Крюйс и будет получать ЦУ вместе с оперативными сводками. Вопрос информирования флота поставил отдельным пунктом договора, пояснив, насколько нам важно вовремя отслеживать перемещения противника.

Сумму содержания флота завысил, но по меркам французов она была все равно скромной, примерно как в Москве моего времени гастарбайтерам платят. Поторговаться то французы поторговались, но без души — по сравнению с баталиями за центральную колонию это было сразу видно.

Еще, отдельным пунктом в договоре фигурировало досрочное прекращение его действия при малейшем шевелении со стороны осман. Тут только развел руки — сами понимаете, оборона наших земель для нашего флота приоритетна. Но страшного тут ничего нет — раз говорили, что у Франции есть влияние на султана, так повлияйте! Пусть султан вывозит всех недовольных на строительство канала — там они быстро станут всем довольны, особенно если Франция вспомнит о своих обязательствах и пришлет на строительство пару полков… Да, понимаю, что времена военные — но пара полков для великой армии Франции — это мелочь.

Договор заключали на 5 лет или до победы в войне. В случае продолжения войны договор можно перезаключить, но пойдет речь о новых уступках. За этот пункт торговались не менее ярко, чем за центральную колонию.

Собственно — не доставшуюся нам центральную колонию этим акулам постоянно и поминал. А то ишь, чего удумали! Кислород нам транспортный пережали, да еще хотят, чтоб мы за них до победы бились. Фигу! Они так эту войну никогда не закончат. А по моим расчетам через пять сем лет может быть рецидив. Вот тогда и поговорим.

За ужином было много слов, но мысленно был уже далеко от этих мест. Проект договора, хоть и всего лишь проект, но уже имеющий сопроводительные письма от значительных людей. С ними и крепость Гибралтар глянуть можно, и к будущей стройке приценится. Словом, мыслями уже был в Испании, заодно и гитару себе новую справлю, а то последнее время душа все чаще требует лирики.

Утром эскадра уходила из Марселя полным составом в сторону Гибралтара — скучное полутора тысячекилометровое путешествие. Разбавленное только введением в курс дел индейцев, и заходом во все подряд порты Испании, начиная от Барселоны. В портах действовали по накатанной, визит к градоначальнику, торжественный прием, после размахивания нужными письмами, вежливое прощупывание меня местной аристократией, кутеж команд, прикрывающий поисковые операции абордажников. На следующий день, или через день, торговля за индейцев, мастеров или иных полезных испанцев, которые нам попадались. Потом короткий переход до следующего порта.

К Гибралтару пришли не боевой эскадрой а круизными лайнерами, полными туристов. Зато несколько нанятых мастеров прямо в Гибралтаре и пригодились — повесил на них строительство срубов под корабельные башни.

Сама крепость произвела очень гнетущее впечатление — пьяный и малочисленный гарнизон, трусоватый комендант. Мне эту крепость можно будет десятком кораблей взять не напрягаясь. Да и то десяток нужен только из-за малочисленности абордажных партий на борту каждого фрегата.

Словом, ходили с Крюйсом по крепости как у себя дома, комендант только следом таскался, не в состоянии даже подробно рассказать, что у него есть, а чего нет. Хотя, скорее ничего тут нет. Напротив крепости, 7 километров через залив, стояла большая деревня Мадера, хоть она и не та Мадера, которая связана с вином — но и в этой вино лилось рекой, и купцы активно принимали натуральный обмен. Как при этих условиях не растащили крепость по блокам — ума не приложу, видимо блоки были очень уж тяжелые.

Обратил внимание Крюйса на этот нюанс, надо внимательно смотреть за нашим добром, и в крепость никого из гарнизона испанцев не пускать, а то у нас мигом пушки без затворов останутся, а запасы приберут гномы.

Несмотря на то, что заселение начнем только после отмашки монархов, обсуждали нюансы, как будто вопрос был уже решен. Ну и правильно, пора адмиралу самостоятельно водить эскадру, вот следующей весной пусть и начинает — схему действий ему накидал. Всего то и надо, летом подловить англичан, хорошенько им всыпать и сбежать — после чего можно пару лет не торопясь курить трубку, дефилируя вдоль побережий и изредка помахивая парусами рядом с Ла-Маншем. В случае засад большими силами — сбегать к Гибралтару, тут у нас будет выигрышная позиция, особенно когда привезу 100мм орудия, и поставим их на вершине скалы, над крепостью.

За всеми этими заходами в порты, сбором рекрутов и обсасыванием строительства вкупе с поставками — незаметно прошел август. Море начало намекать, что курорт закончен, а мы так и не искупались. Мытье в море не в счет, а вот как положено — с шезлонгом, бокалом мартини со льдом и девушкой в мини рядом — такое, увы, миновало.

Именно тут, на развалинах, в смысле на потрескавшихся стенах крепости Гибралтар, из меня вытянули публичное выступление под гитару. А чего не попеть, раз шезлонги отменились?

Перебор за перебором, засиделись заполночь.

«Гимн наемников» Тюряева повторял несколько раз на бис. Откуда же мог знать, что рубленый мотив и слова приживутся?

…

Припев, прошедший красной нитью через всю песню, через несколько дней уже слышал на всех фрегатах. Осталось только вышить его золотой нитью на испанских вымпелах. Кириллицей.

 

Глава 21

27 августа 1701 года эскадра ушла от Гибралтара в Константинополь. Впереди у нас было 6 тысяч километров пути, с учетом захода в Италию. Прорва времени. Пару месяцев точно ползти будем, хотя, ветер крепчает, может, и быстрее управимся. Главное, чтоб в Константинополе нас ждали подписанные Солнцеликим бумаги. А то и там придется задерживаться.

Переход проходил совершенно скучно. Пираты не показывались, видимо смущенные количеством боевых судов, море штормило по-дружески, просто, чтоб мы не расслаблялись. Рекруты учили русский язык и служили постоянным поводом для насмешек всех экипажей. Но подтрунивали над новыми членами наших артелей без злобы — это даже новички чувствовали. Нет, совсем без трений, понятно, не обходилось — люди, они разные. Но в целом, новички, похоже, сообразили, что фортуна им улыбнулась, и старались угодить новым нанимателям. По крайней мере, через месяц с некоторыми уже можно было объясняться по-русски, сдабривая разговор жестами и мычанием.

Запас картошки в наших трюмах, мало того, что мизерный, так еще и прорастать начал от темноты и сырости, хорошо, что заметили эту тенденцию сразу — поставил специалистам из аборигенов «на вид», что если сажать будет нечего, то и их работа становиться сомнительной. А еще вся зима впереди.

Массу свободного времени занимался с Таей художествами. У любой женщины в крови заложено чувство прекрасного и соразмерного. Вот мы и работали тандемом — за мной были эскизы архитектурных изысков Петербурга, в меру моей памяти и способности к рисованию, а за Таей была критика этой мазни. В итоге, дело продвигалось медленно, Казанский собор Тая раскритиковала насмерть, хотя, может, это у меня так плохо вышло его изобразить. А вот адмиралтейство у меня вышло хорошо, с него, в чистовом варианте, и начали собирать альбом для архитекторов. Пусть только мои мальтийцы попробуют не набрать в Италии специалистов.

Обсуждали планы нового города. Как мог, нарисовал кроки устья Невы, с контрольными точками затопления — это каждый нормальный петербуржец знает, в мое время по радио постоянно транслировали места, угрожающего затопления.

Если говорить в реалиях моего времени, то сильное наводнение затапливало город по Большой Самсониевский проспект на правом берегу и по Литейный проспект на левом берегу. Все, что выше по течению, за редкими исключениями, затоплению не подвергалось никогда. К сожалению, все острова устья: Васильевский, Петровский, Крестовский, Аптекарский, Елагин и так далее, хоть по разу, но окунались под воду с головой. Петропавловская крепость на Заячьем острове, так вообще окунается при малейшей возможности, при этом воду сдерживают только стены крепости и высоко поднятые ворота. Выходит своеобразный кессон посреди разлившегося моря воды. Кессон, кстати, постоянно протекал, даже ездил смотреть в свое время, как во время наводнения со стен Петропваловки били фонтаны откачиваемой изнутри воды, сюрреалистическая картина. А львы, охраняющие просторы вод?! Когда их постаменты уже скрываются под бурлящими и пенящимися гребнями. Много необычного можно увидеть в моем городе. Он не только «город на болоте», но еще и великая сокровищница тайн, которые далеко не все еще были разгаданы в мое время. Каждая страна должна иметь свой город-тайну. У меня теперь есть возможность взвинтить ажурную вязь «северной Венеции» до максимума, при этом обойдя извечную проблему Петербурга. Так чего сидеть, сложа руки? Уже через несколько дней поднимем на борт мастеров, а у меня еще сеть новых каналов для города не оптимизирована!

Началась сеть каналов всего лишь каналом от Фонтанки до Невы, аккурат по Невскому проспекту. Да, вид у центральной улицы города будет необычный. За этим каналом напросился еще один, параллельный, примерно совпадающий с Обводным каналом… и пошло-поехало. Венеция, так Венеция. Петр хотел такой сетью Васильевский остров покрыть, но зачем нам подводные фарватеры при затоплениях? В этих областях, что несут угрозу затопления — сделаем парки. На острове, где в мое время стояло адмиралтейство, и который отсекается Фонтанкой, сделаем парк по образцу Петергофа. Надо только подумать, где воду под напором для фонтанов брать. Подозреваю, что будут мастера строить первый в мире электрифицированный парк, с фонарями, насосами для фонтанов и цветной подсветкой водяных струй. Петр точно язык проглотит, видя такое. А галантный запад засунет язык себе … между зубов, и прикусит его, надеюсь надолго. С упоением вспоминал и зарисовывал фонтаны. Больное воображение преподнесло еще один сюрприз — садов будет несколько, надо обозвать их — Дворянский сад, Купеческий сад и так далее. Соответственно, отдать их содержание и совершенствование гильдиям и собраниям соответствующих слоев — пусть соревнуются. А у Петра попросить какой-либо переходящий приз, ну не знаю, там послабление в налогах, или еще что, но чтоб было, к чему стремиться.

И Ленэкспо отстроить! Зачем нам Парижских выставок дожидаться? Все новинки в ближайшие годы все одно будут иметь местом прописки Россию.

Отлично провел этот месяц! Насколько все же приятнее думать о проектах на столетия, чем о стволах на ближайшую перспективу. Но и без стволов не будет столетних проектов. Увы.

Загрузка мастеров на фрегаты прошла относительно мирно, опасался, что в связи с военными действиями будут некоторые проблемы — но добрые слова и 320 орудийных стволов, решили все коллизии к обоюдному удовольствию.

Мастеров набралось чуть больше двух сотен, плюс еще семь сотен примерно их семейств. От войны бежали даже быстрее, чем мог себе представить — даже солидные дядьки, с проседью в волосах, предпочли неизвестную Россию вполне известным последствиям войны.

Сортировать мастеров было совершенно некогда, а поговорить с каждым, переходя с фрегата на фрегат — особого желания не было. Ограничился пока отчетами вербовщиков, кстати, почти 8 тысяч они мне вернули, не ожидал. В смысле, не ожидал не то, что они вернут, рыцари к этому весьма строго подходили, а то, что мне специалисты обойдутся дешевле, чем рассчитывал, с учетом цен военного времени. Ну и хорошо, найду еще на что потратить.

К сожалению, кроме людей грузили еще их багаж, которого было ужасающе много. Да плюс еще любимые инструменты мастеров, порой весьма объемные и тяжелые. Хорошо, что эскадра за эти месяцы душевно постреляла, а то стал бы у меня флот подводным. Шучу, конечно, но теснота была жуткая. То, что флот однозначно потерял боеспособность — смирился, нам тут ходу осталось не так много, а со стороны мы выглядели по-прежнему грозно. Башни пока задраили намертво, совместная работа это одно, а совместные секреты, пусть хоть и Полишинеля, это другое.

На флагман загрузили два десятка самых маститых, по словам вербовщиков, архитекторов. Растрелли, кстати, среди них не было, был некий Растрелли среди скульпторов, но тот это или нет — поди разбери. А вот 30-летний Доменико Трезини среди архитекторов был, хотя, опять же, кто его знает — тот или нет.

Отчалили только утром, были опасения налететь ночью на подметку итальянского сапога. Фрегаты шли тяжело, зарываясь в волну и переваливаясь как утки. Кажется, слегка превысил рамки разумного. Надеюсь, хоть лимит удачи на этот год не исчерпал — а то шторм поставит точку на всей нашей эскадре.

Немедленно по выходу собрал мастеров на летучку. Порадовал планами. Будем строить город, лучший на всей планете. Символ, можно сказать. Место, конечно, не очень, да и денег будет в обрез, а то и меньше — но на то вы и мастера. С деньгами да на удобном месте каждый каменотес построить может. Кстати, каменотесов тоже вам подбирать и учить. Дам вам на это … эээ … три года. Потом привезу в чисто поле, и будете там строить город. Так что, за эти три, а может и два, года продумайте, что и как вы будете делать. Пока поселю вас в новом, строящемся городе — Ростове на Дону, может и там что присоветуете да построите в виде тренировки. Главное, там вокруг десятки тысяч людей, часть из них были у осман каменщиками, да и иных мастеров там хватает. На следующий год сходите в поход на ладьях к строящейся плотине, там посмотрите, да людей для себя подыщете. Словом — несколько лет у вас есть, чтоб создать себе артели. Все это время будете на жаловании, о котором с волонтерами договаривались. А вот затем — будет у вас основное дело вашей жизни. Там все ваши уменья спрошу.

Гордясь проделанной работой, выложил перед мастерами толстый альбом каракуль — плод более чем месячной работы. А они еще и носы морщить стали. Обиделся — как могу так и рисую. Соответственно, раздал мастерам поручение — нарисовать до Константинополя лучше, чем у меня.

Где именно будет город — какая разница? В России! Что вам важно, так это — земля болотистая, слегка, весь материал привозной, строим из камня — деревянные только временные сооружения, лет на 10. Но и их располагаем красиво. Будут там несколько полков солдат стоять, это надо учесть. Завод по металлу будет большой, но в 5 лье примерно от строительства, кстати, обязательно к изучению русский язык, русское мирское письмо, чтоб записки служащим передавать, и русские единицы измерения — по ним до завода будет 25 километров. Да, еще зимы там суровые. Снег крыши проломить может, окна двойные, печи большие — впрочем, сами все знаете. Будут и особые требования к внутреннему интерьеру — пришлю своих мастеров, они вам покажут новинки интерьеров. Вот, собственно и все — работайте. Планы города можете черкать, это черновики.

Вышел из душного трюма на палубу, под умеренный ветерок. Хорошо. Любая дорога начинается всего с первого шага. А вот ее продолжение требует финансов, ибо надо где-то есть и ночевать. Два десятка мастеров, да бригаду каждому по полсотни — минимум 20 тысяч рублей в год на содержание. Сколько на материалы — даже боюсь подумать, но если взять зарплату, как 10 % стоимости постройки, то по 200 тысяч в год на строительство надо выделять минимум. У меня столько нет. По 100 тысяч, обрезав все свои проекты, наскребать смогу. Но этого мало. Надо стрясти с мастеров красивые проекты и везти Петру, мол, вот государь, твой новый город. На него надо по 300 тысяч в год выделять, плюс еще несколько тысяч людей, что на Ладоге камень рубить будут — с Ладоги удобнее всего материал везти. И это еще без учета коммерческого строительства дворцов знати за их деньги, но по согласованным проектам.

Словом, первые шаги потянули за собой и первые неприятности. Все как всегда. Но город они у меня построят!

Путешествие к Константинополю скучным уже не было. Фрегат перенял эстафету у Вавилонской башни, на нем стоял разноязыкий гомон и споры. Итальянцы — народ горячий, несмотря на вполне мирную профессию — а тут им еще и «лебединую песню» подкинули. Понятно, что мнения, как именно должна выглядеть эта песня резко разделились. Нашлось дело и абордажникам.

Спорили до хрипоты, своей и толмачей. Потом переходили на жесты, порой неприличные. Сон вновь стал роскошью. Хорошо то как!

Обещал сделать мастерам сусальное золото на потоке. Те, кто думают, что позолота в интерьерах — это сложно — ошибаются. Золото просто плющили до тонкой пластинки, потом прокладывали эти пластинки большими листами бумаги и пленки с бычьей печени, для скольжения, складывали бумаги с пластинками стопкой и плющили уже эту стопку. В результате выходила почти прозрачная фольга, много тоньше человеческого волоса. Вот эти листки с прилипшей к ним фольгой и использовали для золочения интерьеров. Просто приклеивая фольгу мездровым или рыбным клеем.

Да, свои секреты были и в этом деле, как и в любом ином. Поверхность перед золочением надо было идеально обработать и заполировать, саму стопку листов надо было плющить несильными ударами, и по хитрой технологии, чередуя удары в центр и по краям. Но мастера этого дела существовали везде, в том числе и в России. Больше всего мастеров-сусальщиков было в Ярославле, судя по тому, что именно оттуда потоком шли иконы с позолоченными окладами. Вот только строители с меня требовали сусального золота совсем уж в астрономических масштабах. Они что, весь город золотом покрывать собрались? А с другой стороны, вспоминая строгий стиль Эрмитажа — белый камень и позолота, понимаю, что сусального золота надо если и не километрами, то сотнями квадратных метров. Без станков дело затянется. Придется налаживать в Колпино еще и ювелирный цех, раскатывать золото в максимально тонкую фольгу валками, а потом по старинке, собирать ее в пачки, перекладывая бумагой и стучать небольшим паровым молотом. Мастера поставить только чтоб он пачку под молотом двигал. Соответственно, без мастера не обойдусь — надо сманивать. Записал в блокнотик.

К слову, раздел «Петербург» у меня там уже распух от записей. Похоже, по России мне придется объявлять мобилизацию. Соответственно, мои финансовые расчеты вышли явно приуменьшенными. А жаль. Сумма и так была неподъемная. Даже начал с вожделением подумывать о Стокгольме, хотя, ему до Константинополя далеко будет. Как не крути, проблема денег встает в полный рост.

Так как проблема денег напрямую связана в России с проблемой стяжательства — начал думать над финансовым механизмом стройки. Где бы мне ангелов в фин. отдел найти? Которые собирали бы сметы с мастеров, проверяли бы их, и давали запрос на деньги напрямую Петру. Школу благородных девиц на это подрядить что ли? Во главе с царевной! Мысль может и бредовая, но в моем отечестве только такие и срабатывают, на остальные у людей выработан иммунитет и запасены отмычки.

Константинополь возник на горизонте крайне не вовремя. В пылу архитектурных споров не заметили, как проскочили проливы. Не то, что считал себя архитектором, но как коренной петербуржец имел некоторое понятие об архитектурных ансамблях и диссонансах. Постройте рядом готику и ампир — вот вам и диссонанс. А если учесть, что мой взгляд более привычен стилю барокко, точнее даже «петровскому барокко» — то ренессанс, или все та же готика, сильно напрягали, вклинившись в рисуемые мастерами «першпективы».

Только задумавшись о парках и об общих планах города, вспомнил про Леблона. Именно он ведь был «генерал-архитектором» при Петре. Надо будет попросить в Константинополе у французов любезности — разыскать мастера, и направить его в Ростов на Дону, к соратникам.

В Константинополе, к счастью, не задержались. За четыре дня решили все вопросы. Договор, кстати, Людовик не подписал. Вместо этого, к договору шло сопроводительное письмо и ларец. И то и другое запакованное как младенец у неопытной мамаши, да еще и печатями со всех сторон обвешанное. На словах послы передали, что король дает высочайшее соизволение и так далее. Ну и ладно. Тем интереснее будет разгадывать шараду, как аккуратно вскрыть пакеты, а потом сделать все как было.

Что делать, любопытен с детства. А вдруг там бомба?!

Мастера, за пару недель путешествия, оценили, что их ждет. Теперь они строчили мне «челобитные», на итальянском, требуя денег на закупки. Можно подумать, за Константинополем цивилизованные земли заканчиваются, и будет только степь с медведями. Ну да ладно, раздал из сэкономленных 8 тысяч почти треть, под строгую отчетность, базары Константинополя действительно побогаче Московских и Архангельских будут.

Еще день ушел на сортировку, кого куда отправляем. Часть осаживалась в Ростове на Дону и артелях, часть потом переберется в Севастополь, а 63 человека пойдут со мной до Москвы. Там их ждет академия, зачатки банка и театр царевны. Точнее, обоз выходил более двух сотен человек, со всеми иждивенцами — но для меня такие скромные караваны из полусотни саней были уже мелочью. Соответственно, пойдет обоз по зимнику, значит, до зимы будут сидеть под крылом у Боцмана и петь ему серенады.

Сутки просидел с банкирами. Вот тут сразу ощутил себя не в своей тарелке. Банкиров набралось полтора десятка всего, а голова после них болела больше, чем после недели мозгового штурма с архитекторами. Но работа финансистов мне будет не менее важна, чем труд строителей. Скорее даже более важна — на них основная надежда в добыче дополнительных денег. Обрисовал им структуру Русского банка и его филиалов в факториях, пририсовал сбоку еще и ганзейский банк, перечислил вложенные суммы в первом приближении. Был немедленно раскритикован — не так дышу, не тем летаю. Даже не обиделся — сам знаю, что птица не этого полета. Как говориться, вам и карты в руки — думайте над новой структурой, с учетом еще и промышленных союзов, научных центров в виде академий и социальной нагрузки, хотя, она входит в банк пайщиком, и надо просто учитывать этот нюанс в планах. Еще пайщиком входит церковь, ее пай не денежный, а скорее демпферный. Еще государь, еще …

Словом, одни эти переписи с указанием областей влияния — нас на пару часов заняли. Банкиры хватались за лысины и пытались устыдить меня моим невежеством. Наивные, мы с моим невежеством уже давно мирное соглашение заключили.

Потыкал их носом, что собственно и нанимал специалистов для структурирования и отладки банковской машины. Надо выводить что-то в дополнительные подразделения — выводите, но если будут недовольные — скормлю им кого-нибудь из вас. До Москвы можете думать — а там будем работать. Сразу хочу сказать, что и кадров у нас нет.

Словом, порадовал людей вплоть до предынфарктных состояний. Ничего, у нас впереди морская прогулка по штормам, говорят, море сердечникам полезно.

До ночи банкиры расстреливали меня вопросами. Толмач периодически только плечами пожимал — ну не знает он как это перевести. Словом, непереводимый итальянский фольклор. Хотя дело сдвинулось с мертвой точки — у меня хотя бы обнажились белые пятна недоработок с тонкими черными перемычками ошибок. Ладно, прорвемся.

На четвертый день десант на базары продолжился с новой силой. Народ разобрался с новыми указаниями, и им понадобились новые, жизненно необходимые причиндалы. Пришлось спустить еще три тысячи, и это еще при условии жесткой экономии. Всем указал, что теплую одежду будем закупать на месте — тут на нее цены кусались.

Ермолай опять пристал с вопросами католицизма — да какая мне разница?! Творец велел воздавать по делам, а не по чему-либо еще, вот и блюду дух заповедей. А с пропиской к конкретным версиям ада и рая пусть святые отцы сами разбираются. Конечно, Ермолаю высказал все в подобающей форме, так сказать, емко и толерантно, типа — «Ермолай, иди ты … сам с этим разбираться. Некогда мне! Нас шторма не сегодня так завтра накрыть могут, люди разного требуют, дергая за рукав. Имей совесть!»

Головин уже месяц как отбыл в Москву, практически на следующий день как ему доставили наш многостраничный проект и карту. Легкой дороги ему и доброго государя.

Особо спешить выполнить курьерские функции не торопился, мне еще в Севастополь заглянуть надо, с Боцманом посидеть, на заводах разносы учинить и угробить пару единиц колесной техники. Словом, зима обещала быть интересной.

Прокатившийся по Константинополю вихрь собрал очередной груз, притопивший фрегаты. Даже начал подумывать, перегрузиться на толстопузов. Но время поджимало, еще есть шанс проскочить перед ноябрьскими штормами — а провозимся, обязательно получим от моря все его неудовольствие.

С гроссмейстером опять по-людски не посидели. Все на ходу, даже скорее на бегу. Хотя, записи из блокнотика ему сбросил — и про крепость, и про осман. Еще и корзину вина отдал, которой мне герцог за перьевую ручку отдарился. Вкусное, наверное.

Пора было что-то решать с выходом в море. Ладно, рискну еще раз. Объявил отплытие.

К счастью — не прогадал.

Первоначальный план черноморского рывка предусматривал заход в Севастополь, осмотр там достопримечательностей, раздачу пряников и их антиподов — все, как положено. Далее зайти надо было в Керчь — решить накопившиеся вопросы по постройке крепости в том самом месте, где задумал, лежа с травинкой в зубах на берегу пролива. Этой крепости планировал отдать списываемые орудия Черноморского флота — ей пока и гладкостволов хватит. Потом меня ждал штаб Таганрога — вопросов по летним кампаниям следующего года накопилось изрядно, и пускать их на самотек было бы опрометчиво.

Когда выходили из Константинополя, планировал пройти по этому маршруту всем конвоем — для солидности. Море нахмурилось, от такой наглости — и был готов пройти маршрут одним флагманом, отправив остальные корабли разгружать улов в Азов.

Море только тяжело вздохнуло — оно торговаться не собиралось — и оправдало свое название.

Собственно, названий за Черным морем водилось несколько. Самыми первыми, кто оставил письменные свидетельства, море осваивали иранцы — и обозвали его «темным» — Ахшайна. За ними пришли греки и закрепили за морем название «негостеприимное» — Аксинос Понтос. При этом, красочно расписывая, сколько судов и товаров они потеряли в этих краях. Потеряли не только от погоды, но и от прибрежных жителей, с радостью и оружием встретивших прибывшее к ним разнообразие. В дальнейшем море называли именно по обитателям берегов, наиболее отличившихся в деле пополнения летописей батальными сценами. Море называли: Киммерийское, Таврическое, Крымское, Греческое, Грузинское и даже Армянское. Но чаще всего, в те времена, звучало имя — Русское море. Звучит, безусловно, приятно — да только смысл слова был несколько иной. Слово «рос», или его искажение «рус», тогда переводили как «светлый». Хотя, капая бальзамом на патриотизм, можно добавить, что именно так называли светловолосых славян и скифов, судя по летописям — проживавших на черноморских берегах. А то, что эти славяне и скифы прославили море, вплоть до наименования его Русским, грабежами купцов — наш патриотизм игнорирует — времена тогда были такие…

Впрочем, все эти страсти отгремели уже несколько сотен лет назад — последнее время вернулись к первоначальному наименованию моря «черным».

Почему черное? Ведь вода в нем откровенно голубая, искрящаяся под солнцем ничуть не хуже, чем в любом другом море! Ключевое слово — солнце. Как только оно садиться в тучу — каждый моряк вспоминает морские мантры:

И таких побасенок целые тома написаны, вплоть до конкретных указаний:

Все побасенки имеют одну, ярко выраженную, направленность — вовремя засечь и пережить шторм. Вот именно тогда, когда тучи закрывают голубизну моря от солнца, а ветер раздувает на море величественные валы, накрывающие своими седыми гребнями шестиметровые борта судна — вот тогда вода видится черной и страшной. И этот вид ярко впечатывается в память на всю жизнь. После шторма море уже не может обмануть моряка своей голубизной — он точно знает — это море «Черное».

А как же с другими морями? Ведь на них шторма ничуть не слабее!

Так, да не совсем. Черное море имеет свой фирменный стиль. Дело в том, что море сильно опреснено реками и в нем складывается особенная обстановка, когда вода на глубине более 50 метров соленая и «тяжелая», держит на своих «плечах» более легкую, опресненную воду. Чем «легче» вода тем «злее» ее волнение — более короткие и высокие валы с обрушающимися гребнями. Шторм в 6 баллов на Черном море и в океане — это две большие разницы. В океане это просто шторм, а на Черном море уже борьба за выживание. Хорошо, что такие шторма на Черном море редки, от силы два десятка дней в году. И все эти дни приходятся на конец осени — начало зимы. Мдя.

Для полноты картины стоит добавить морю еще одну особенность — разделение воды на два слоя, поверхностный, более легкий и глубинный, более соленый — привело к тому, что через границу этих вод плохо проходит кислород, в результате — глубины Черного моря почти мертвы и заполнены сероводородом — результатом жизнедеятельности бактерий. Якоря и прочие железки, опущенные на глубину, поднимаются почерневшие, будто вымазанные черной краской. А если шторм перемешивает глубинные слои — то волны забрасывают корабли и берега тонкой черной взвесью — только укрепляющей за морем его название.

Одним словом — Черное море имеет свой характер и любит его демонстрировать. Особенно зимой, когда холодно и неуютно. Капризничает, в общем.

И мне не стоило забывать об этом, чтоб не утруждать море напоминанием.

Серые клочья облаков неслись клоками грязной ваты над самыми стеньгами, придавленными сплошным облачным покровом. Волны поднимали конвой, заставляя его протыкать вершинами мачт облака, и из их распоротого брюха сыпалась мелкая крупа, не то дождь, не то морось. Паруса набрякли, потяжелели, и добавили кораблям валкости. Солнце не то, что село в тучу — оно вообще не просматривалось, хотя, морские подсказки были не нужны, чтоб понять — какой, нафиг, Севастополь с Керчью — надо сматываться, пока целы.

Ветер плавно усиливался, море смаковало свой каприз, оно точно знало — никуда мы не денемся. На этом его и подловили.

Большой и сильный зверь обычно страдает самоуверенностью, впрочем, часто обоснованной. И это дает шанс мышиной семейке проскочить под шумок у него между лап, пока он потягивается и демонстрирует всему миру впечатляющие зубы в богатырском зевке. Мышкам главное не наглеть, не заниматься обследованием лап зверя, с задумчивым их ковырянием, а быстро-быстро перебежать из одной норки в другую. И уже оттуда, коли хочется адреналина, подергать зверя за хвост. Хотя, лучше не надо — звери бывают злопамятны.

Конвой подходил к керченскому проливу, укутавшись пеной и кланяясь редкими парусами расходящимся волнам, периодически прокатывающим по палубам фрегатов. Хорошо, что не перегрузились на толстопузов — с ними конвою точно был бы каюк. А так — имели неплохой шанс дойти. Более того, конвой держал некое подобие кильватерного строя, всеми силами противясь воле Зверя, стремящегося разбросать корабли и поиграть с ними по отдельности. Правда, в видимости флагмана было только два ведомых, причем вторые пляшущие мачты уже тонули в дымке серой хмари — но был шанс, что остальные корабли держались друг за дружку, как за последнюю соломинку.

Фрегат скрипел, как пожилой ветеран, со снастей срывались гирлянды водяных струй, барабаня по брезентовой штормовке. По палубе волны гоняли размотавшуюся бухту, норовящую поймать змеями канатов пробирающихся матросов. Идиллия. И это еще не шторм, волны не доросли даже до марса, лишь немногим возвышаясь над форштевнем. Метра четыре от силы. Хотя, о высоте волн всегда говорить сложно — моряки постоянно завышают высоту волн, уж больно впечатляющее это зрелище изнутри.

Керченский пролив в преддверии шторма — место весьма неприятное, при некоторых направлениях ветра и волн — но нам повезло, почти всю дорогу конвой сопровождал северо-восточный-восточный ветер, соответственно, волна почти «в лоб». Скорости нам это не добавляло, зато при подходе к Керченскому проливу волны слегка спали, правда, прислав себе на смену летящие рваные клочья тумана. Была мысль пересидеть непогоду в Керчи, заодно пристрелив хоть одного зайца — постройку крепости в проливе. Но заяц явно хотел спокойно жить и дальше, для чего нашептал непонятно что Зверю, и море слегка поднажало — усилив ветер метров до 12.

Прорывались через пролив без остановок — намек был яснее некуда. Задержимся тут хоть ненадолго — будем куковать до зимы, ожидая у моря погоды. Подлый заяц корчил нам рожи с берега. Бог с ним, пристрелим летом.

Азовское море стало уже жалким подражателем своего более крупного собрата. Мелкое оно, вот и запросы скромнее. Волна упала метров до двух, уже с трудом добираясь до фальшборта, но, компенсируя потерю высоты — стала «короткой», и теперь, вместо плавного подъема и спуска, корабли затрясло как в лихорадке, соответственно, экипажи немедленно позеленели. Каждому морю — свои радости.

До Таганрога шли уже без особых происшествий, сбросив ход и собирая в кучку растянувшийся конвой. Ночью, как обычно, корабли расцветали множеством огней, создавая приятную душе дорожку из светляков посреди черноты моря. Особенно впечатляла эта дорожка после улучшения видимости — сразу вспомнились ночные улицы моего города, с гирляндами фар автомобилей. Ассоциация, правда, не очень похожая — но кто эти ассоциации разберет, отчего они вдруг возникают.

Экипажи несколько оживились — теперь наши многочисленные пассажиры не только молились под палубами всем богам, но даже вылезали на нее, взглянуть на результаты. Вновь начались деловые разговоры, пока еще робкие, но быстро набирающие темп и градус южного темперамента. Народ сбрасывал напряжение — благое дело. Даже пара выбитых зубов этого стоили. Выкарабкались. Вновь прошли по лезвию, и вышли без потерь. Это дорогого стоит. Придем в Таганрог — поставлю крест на насыпной косе. Пусть он мне напоминает о том, что зарываться не следует.

Бухта Таганрога встречала нас лесом мачт. Патриотизм в душе расцвел буйным цветом, невзирая даже на яд сомнений, что места для новоприбывших может и не найтись.

Как не крути, но последнего, Таганрогского, зайца надо было пристреливать обязательно. Без разъяснений штабу планов на летнюю кампанию — уезжать к Петру нельзя.

Чтоб не создавать толчеи на рейде — отправил средиземноморские фрегаты разгружаться в Азов. В Таганроге на берег сошла только наша теплая компания плюс адмирал Крюйс с двумя помощниками.

В Таганроге появилась своя атмосфера. Теперь это уже был не просто форт, заполненный войсками и кораблями. Теперь тут начинал ощущаться гам портового города. Как грибы после дождя вдоль побережья высунули шляпки крыш многочисленные домики. Берега ощетинились разнообразными причалами, начиная от солидных, купеческих и заканчивая мостками в два бревна, о которые бились бортами пара рыбачьих лодок. Штабеля сложенных на берегу бревен, грязевое месиво, обозначающее дороги и украшенное завязшими телегами, с суетящимися вокруг мужиками, многочисленные дымы, частой гребенкой причесывающие низкие серые тучи. Город жил.

Нет ничего приятнее, смотреть, как частичка твоего труда обретает свою жизнь. Раньше задавался вопросом — зачем мы живем. А ответ на него так прост! Мы живем ради преумножения жизни. Ради того, чтоб наши дела обретали новую жизнь. Коли человек не породил новое — в умах ли, в сердцах, или просто своим трудом — он прожил жизнь зря. Говорят, надо вырастить сына, посадить дерево и построить дом. Так это программа минимум. Возродить расу, построить город, и посадить сад в пустыне, да еще, чтоб он там прижился — можно считать программой медиум. Ну а программу максимум, судя по писанию, продемонстрировал нам Всевышний — построив мир, создав все живое, и заселив мертвые камни, да еще так, что жизнь на них прижилась. Мы же по его образу и подобию? Значит, есть куда стремиться.

Медитировал, стоя на мокрых и скользких досках причала, под мелким холодным дождем, на разросшийся город. На душе было тепло, а промокшим ногам — холодно. Победил, как обычно, прагматичный организм, уведя упирающуюся душу в сытное тепло штаба. Вот и вся духовность.

В тепле и суете штаба думы приобрели новую направленность. А почему в штабе столько посторонних? Где собственно все начальство? Какого …! Найдите мне немедленно …! …

Особо раздражала довольная улыбка Крюйса — понимаю, что он радуется передаче меня, со всеми моими тараканами, по эстафете следующей жертве — но нельзя же делать это так явно! Посмотрел на Корнелиуса прищурившись, будто прицеливаясь. Он моментально все осознал и исправился, натянув на себя скорбную мину — вот что значит опыт.

Ну-с…, приступим.

На семь дней штаб южных флотов перешел в состояние цейтнота. Каюсь, некоторую роль сыграли неисполненные мной летние планы. Планов было громадьё — начиная от посещения крокодилов и до личной закладки Севастополя. Вместо этого все лето шлепал по волнам к Геркулесовым Столбам и обратно. В результате, мое чувство неудовлетворения делами несколько повлияло на восприятие штабной действительности, еще и усугубленной отвратительной погодой. Но они тут действительно «не так летали и не тем дышали».

Провел смотр кораблей, облазив выборочно несколько штук. Раздавал кнуты и пряники. Пряников было очень мало. Смотр команд, экипажей морпехов, хозяйства интендантов. Ревизия документации штаба, подведение итогов, раздача пряника и множества его антиподов. Пряник был действительно только один — маневры рядом с османскими городами черноморский флот провел на твердую четверку.

В конце недели штаб флота уже был готов к любым, даже самым немыслимым, авантюрам — лишь бы умилостивить своего адмирала. Так что, планы поддержки и снабжения наемнической кампании прошли без возражений. Под четкое «Есть!» и «Будет исполнено!». Посмотрим, может, действительно исполнят.

Таю и Ермолая эти дни практически не видел, они исполняли свой долг, как они его понимали, в войсках, окруживших Таганрог, и в лагере моряков, по-прежнему раскинувшемуся рядом с причалами и Константинопольскими складами. За медленную перестройку лагерей, кстати, отдельно взгрел портовых строителей. Денег им было отпущено явно больше, чем они тут понастроили. А за разбазаривание складов велел повесить двух кладовщиков, по результатам выборочной ревизии. Увы, приходилось быть жестким, бардак в Таганроге царил явный. Народ почувствовал, что скоро будет переселение флота, и под шумок начал запасаться сетями для ловли рыбы в мутной воде. Без крайностей было не обойтись, хоть Тая и придерживалась иной точки зрения. Ермолай, к слову, мои действия молча одобрил.

В день отплытия к Азову погода испортилась окончательно. Ветер задувал во все щели одежды морось, больше похожую на снег. Купец, который уже два дня уговаривал меня отплыть к Азову на его судне, которое все одно туда идет за припасами — повел себя странно. Для начала, уже когда мы все собрались на борту, и уже намеревались отдавать концы — он начал жаловаться на погоду, мол, боязно ему. В принципе, понять его боязнь несложно — судно у него было из бывших утят, выкупленное только этим летом и команда на нем была … эээ … разношерстная. Да и сама шнява сильно уступала фрегатам в мореходности. Тем не менее, два десятка километров от Таганрога до устья Дона можно даже на шлюпке проскочить, невзирая на плохую погоду. Шнява имела еще и то достоинство, которое собственно меня и подкупило, что могла свободно подняться до Ростова на Дону, вычеркивая из перехода сухопутный участок.

Далее странности только нарастали. Купец проверил товары в трюме, взвалил дела на приказчика и раскланялся с нами, сообщив, что он остается. С одной стороны — ничего необычного, купцы нередко так делают, особенно имея несколько кораблей. А с другой стороны — необычно это, зазывать на совместный переход а потом «спрыгнуть с подножки». Подозрительно.

Моя паранойя выглянула из глубин души, поводя глазами и предлагая заглянуть в трюм.

Заглянул. Горящих фитилей не обнаружил, а разгребать наваленные тюки и короба — это на день работы минимум. Паранойя погрозила мне пальчиком и напомнила, что бывает с самоуверенными типами. Потом мы с ней сели в трюме, аккурат под кормовой отдушиной, выдернули из отдушины чопик и закурили одну трубку на двоих. Приходила Тая, звала на палубу, махать платочком уходящему в дымку Таганрогу. Сделал вид, что на меня накатило — теперь меня точно не побеспокоят и можно подумать спокойно.

Отбросим все естественные причины — мою паранойю интересует только злой умысел. Рядом с городом со шнявой ничего сделать не рискнут — думаю, всем будет спокойнее если наш кораблик просто исчезнет на маршруте. Пираты? Возможно, но довольно сложно — слишком много ртов потом придется затыкать. Бомба? Более вероятно — тогда становится понятен подбор команды. Такую команду купец для работы взять поостерегся бы, а вот смертников на один раз — самое то. Буду исходить из бомбы с замедлителем ориентировочно на час. Как именно сделали замедлитель — интересно чисто теоретически, сам могу десяток придумать, начиная от тлеющей трубки до часов с электрозапалом от Константинопольских бомб. Ради интереса прошелся еще раз по трюму. Прислушивался. Принюхивался. Зря тут накурил, теперь непонятно ничего. Ну и ладно.

Поднялся на палубу, присмотрелся к капитану. На фанатика не похож, скорее похож на растерянного юношу, которому первый раз доверили управлять судном самостоятельно. Мдя. Смертнички.

Прошел к румпелю, с которым боролись два матроса

— Поворачиваем в Тагонрог, капитан. Погода сейчас окончательно испортиться, у нас только и осталось сроку до бухты вернуться. Не будем море гневить самовольством.

С опытным капитаном этот трюк у меня бы не прошел, ведь видно же, непогода на убыль склоняется:

«После шквала дождь пойдёт,

значит — скоро шквал пройдёт».

Но в данном случае «морской волк» только и искал, на кого бы спихнуть ответственность. Вытащил из внутреннего кармана наручные часы, прикинул время, спрятал их обратно, в очередной раз обновив зарубку в памяти — сделать настоящие «командирские» часы, не боящиеся воды и грязи. Успеваем, если конечно права моя паранойя.

Причал Таганрога заливали косые струи дождя. Принять швартовы — дураков не нашлось, тем более, на купеческих причалах. Собаки и те прятались под ступенями многочисленных крылечек домов, облепивших эту часть берега. Сказать команде, что на корабле, возможно, заложена бомба? Зачем? Так это или нет — вилами по воде, есть способы и попроще.

— Капитан! В честь избавления от непогоды, ставлю команде бочонок медовухи в корчме. Всех зову!

Ну вот, сразу стал «отцом родным». Выдал боцману червонец — невелика команда, им и червонца упиться хватит. Как и предполагал, вахтенные плюнули на свои обязанности, и шнява обезлюдела. Задержал только капитана, мол, раз распустил свою команду — ему за судно и отвечать. Не мне же, в конце концов.

Но с корабля капитана увел, предложив ему посидеть под навесом в конце причала перед складами. Так сказать, поговорить о жизни.

Двух своих морпехов отправил искать нашего сбежавшего купца — уж очень хотелось посидеть под навесом вместе с ним — посмотреть на море, изъеденное оспинами ливня и сморщенное ветром. Эта картина навевает думы о вечном.

Время тянулось медленно. Дождь отстукивал по навесу мгновенья, а они все не кончались. Общие темы с капитаном у нас быстро исчерпались, и теперь мы сидели молча. Тая рядом куталась в платок, отметая все мои настойчивые предложения спровадить ее в наш временный домик при штабе, где мы жили всю эту неделю. Ермолай ходил вдоль навеса, подозрительно посматривая в мою сторону. Еще минут 10 и он насядет на меня с дурацкими вопросами.

Может, у этих пиротехников часы сломались? Замедлитель отсырел? Ну нет, пойти на такое дело и не проверить все три раза — так плохо о противниках думать не стоит. Однако уже больше часа с момента отплытия прошло — мы же скоро к Азову доплыть должны! Кто у этих заговорщиков стратегию разрабатывал?! Бездари! Уже минут 15 как должно было рвануть! Они явно силу и направление ветра в расчетах не учли.

На этих возмущенных мыслях собственно и рвануло. На душе сразу стало спокойно. Паранойя пожала плечами, и со словами «…ну ведь говорила же!» гордо удалилась в глубины сознания.

Грамотно подорвали, без лишних разрушений. Даже причал не пострадал особо. Просто бабахнуло, вздыбив доски палубы рядом с мачтой, окутало центр шнявы серым облаком, быстро разметанным дождем и ветром, после чего шнява начала медленно заваливаться на корму, оседая и натягивая швартовы. Понаблюдал за процессом. По причалу бегал капитан, рядом вскочила Тая, прижимая к груди руки, напротив меня встал Ермолай, сверля меня насупленным взглядом и заслоняя картину почти удавшегося покушения. Даже пришлось отодвинуться в сторонку, а то выглядывать из-за рясы нашего почти святого отца стало неудобно.

— И как ты, Князь, это объяснишь?!

Ермолай убедился в очередной раз, что его мимика на меня не действует, и перешел к словесному общению.

Ну вот. Разрушил всю картину. Тишина, дождь, тонущий корабль…. Правда, шнява легла на дно, так и не утонув. Ладно, действительно пора переходить от созерцания к действиям.

— Это мне у тебя, святой отец, объяснения спрашивать надобно! Как так вышло, что под нами корабль, будто крепостной бастион, заминировать смогли, а тебе о том не ведомо. Не вернись мы с пол дороги — пошли бы все на дно, и никому о нашей судьбе неведомо было бы. И не случайность это, то сам понять должен. За делом этим многие люди стоят! Тут и корабль купить потребно было, и инженеров найти, которые в подрыве крепостей опыт имеют, и мину особую создать, чтоб не сразу взорвалась, а в строго намеченный срок. И все это мимо тебя прошло, Ермолай!

Встал, привычно отряхивая брюки от налипшего мусора. Посмотрел на Ермолоая, олицетворяющего собой вселенскую скорбь.

— То, что угадал с бомбой — вот это действительно случайность, уж больно странно себя купец повел. Кабы не это, наши души уже бы стучали в ворота Чистилища, наплевав на оставленные земные дела.

— Не кощунствуй, Князь — привычно, но как-то потерянно, остудил меня Ермолай.

— Знаешь, Еермолай, думается мне, а не приложила ли руку к этому деянию и сама церковь.

Остановил жестом готовые сорваться возражения святого отца.

— Не вериться мне, уж прости, что такая подготовка без ее молчаливого согласия пройти могла. Что никто о душах загубленных моряков не исповедался, что грех свой не замаливал. Не отвечай мне сейчас, не надо. Просто подумай, да поговори с кем надо. Опосля к этому разговору вернемся.

Тая слушала наш разговор молча, опустив голову. Такое ощущение, что ей было стыдно, только непонятно отчего. То, что она к этому делу точно непричастна — не сомневался. В конце концов, должны же быть в жизни люди, в которых не сомневаешься — иначе останется одна дорога — в «скорбный дом» при монастыре.

На причал начали стягиваться зеваки, малочисленные, из-за погоды. Как обычно, любопытных баб было больше, чем любопытных, но ленивых мужиков. Отправил Таю распространять слухи — мол, бочонок худого пороху перевозили, на него лампа масляная упала, от непогоды. А команды на борту не было, и никто не заметил, как занялось да бабахнуло. Шито белыми нитками — но слухи тем и хороши, что народ сам все додумает. А Тае полезно будет встряхнуться, а то она как в воду опущенная. Впрочем, мы тут все мокрые по самое исподнее включительно — пора бы и в тепло. Похоже, купца мои орлы не нашли.

Еще минут 15 посидели под навесом. Самое смешное — капитан шнявы сам поверил дурацким слухам. Более того, он чуть ли не божился, что знает, где стоял бочонок, и какая лампа на него могла упасть. До чего же гибка человеческая психика.

Пришла целая делегация из штаба, вместе с дежурным капральством. Безобразно поздно прибыли на место ЧП! Будет на ком сбросить нервное напряжение и мне.

Собственно, на этом дождливый день и закончился. Сушились, обедали. Проводил разбор полетов. Делал оргвыводы и сомневался в занимаемых должностях. А если бы не дождь? Ведь порт мог сгореть запросто, с такой расторопностью.

Ночью, по-тихому, ушли на фрегате в Азов. Мало ли, у ребят с такой подготовкой был план «Б». У меня бы точно был.

Не задерживаясь в Азове, пересели на «чайку» идущую вверх по Дону. Для сохранения лица написал краткое письмо коменданту, что дела государевы требуют моей расторопности, и воспользоваться гостеприимством Азова никак невозможно, хоть и очень хочется — далее словесные кружева. Заметил за собой легкость, с которой теперь удается плести эти узоры. Великое дело — практика. Скоро смогу по памяти исписать страницу письма полным титулом Петра — а это показатель! Там одного только перечисления земель на треть страницы, а остальное — связующие кружева, в которых не дай бог ошибиться.

Врастаю потихоньку в эпоху. Грустно. Моя прошлая жизнь выгрызается из памяти Лангольерами. Уходят звонки трамваев на перекрестках, гудки автомобилей, подгоняющие перебегающих дорогу пешеходов. Стираются посиделки у костров, когда над ночным берегом разносился веселый тост хором «… мы за это пить не будем! Мы за это кааааак Жахнем!..».

Больно это, быть единственным свидетелем несуществующей эпохи, и знать, что ее уже никогда не будет. Более того, прикладывать к этому руки.

Все чаще вспоминается, куда выложена дорога благими намереньями. Вот только, как не крути, но выходит, что туда выложены дороги любыми намереньями, в том числе и бездействием. И есть только одно мерило — здесь и сейчас. Мой прошлый опыт скептически относиться ко всему, что намекает — «… надо потерпеть несколько лет, и будет рай на земле». Было уже все это в моей истории. И коммунизм через 50 лет, и квартира каждому через 10 лет, и все остальное. Гораздо проще обещать блага в будущем, чем каждый день делать лучше мир вокруг себя. Устал от легких путей, больно уж они бесконечные. Грел себя мантрой — «Делай что должно — случиться чему суждено». Перенимаю фатализм местных жителей.

Ростов на Дону встречал нашу продрогшую экспедицию хорошей, хоть и морозной погодой, жаренным поросенком и праздником. Что именно праздновали, уже было неважно — вроде как начали отмечать несколько свадеб. Потом прибыл мой улов, праздник грянул с новой силой, и теперь он тлел, в ожидании главного блюда, в смысле гостя. Дождался. Бедная моя печень. Хотя, напряжение действительно стоит сбросить.

И если хоть какая-то сволочь отравит мне жаркое — с того света достану, честное слово.

 

Глава 22

Город Боцмана приютил нас до ледостава. По началу, порывался прорываться через непогоду к отложенным делам и заброшенным заводам. Но Боцман, со свойственной ему неспешностью, рассудил, что в конце ноября на Дону встанет лед, и в первой декаде декабря уже можно будет отправлять легкий санный поезд. Коль так, к чему все эти подвиги? Причем, зная меня — напрямую он это все не высказал, наоборот, спешно вываливал на меня проблемы артелей. Хитрюга. К слову, до меня дошла вся подоплека этой суеты далеко не сразу — провели как юнгу. Ну и ладно. В конце концов, много нужных дел порешали. Именно тогда родили идею централизованного ассенизационного предприятия. Полив полей — это хорошо, но удобрение их будет еще лучше. Навоз от ферм — это четверть дела. Коли организовать вывоз «удобрений» из сел и городов — будет шикарное подспорье для полей. Причем, настолько шикарное и активное, что если его просто так в поля вывалить — удобрение сожжет все посевы. Тут надо действовать тоньше — ямы завести, куда сваливать эту ценность, золой ее пересыпать, с торфом или молотой соломой перемешать, дать побродить этому коктейлю — глядишь, через годик можно и на поля раскладывать. Загружать с новые, широкие, телеги и разбрасывать с них лопатами перед распашкой. А может, и механизирую сей процесс со временем. Да и иные способы есть — водой можно разводить, давать несколько дней настояться и поля поливать — запаха уже не будет никакого, одна польза.

Зола опять же. Всю солому пускать в переработку, в том числе в газогенераторы, а золу из них складировать в сухом месте и рассыпать на поля. Ведь солома забирает из земли все, что надо растению. В процессе пережигания сгорает, большей частью, углерод — который из земли растению не нужен, оно углерод из углекислого газа нащипывает, вот и выходит, что в золе содержится все самое необходимое растению. Остается только рассыпать золу на поля. А вот сжигать ее на полях — это расточительство. У меня и так проблемы с топливом.

Вот такие две ключевые фигуры в мире удобрений. Про эти ухватки мне еще дед в деревне моей юности рассказывал — мол, зола на поля это первое дело, но только чтоб сухая была. И сортир для огорода чуть ли не полезнее хлева. Скотина она в рационе ограничена, а вот человек и мясцом балуется, и рыбкой — много после него полезных веществ остается, грех добро выбрасывать.

Собственно, после очередного обильного обеда, стоя в коротенькой очереди к сортиру, и родили с Боцманом совместную идею. Градоначальники, за подобный вывоз «добра» из городов только спасибо скажут — можно даже посуетится, чтоб спасибо звучало в звонкой монете. Даже попробую Петру намекнуть, пусть это дело указами припечатает — и городу хорошо, и урожаям подспорье. Можно будет даже общественные туалеты построить. Много. Гм. И фосфор, опять же. Целая отрасль намечается. Прибыльная, хоть и с запахом. И еще мусороперерабатывающие предприятия при каждом городе. И чтоб они сами мусор сортировали! Вот ведь размечтался. Самому смешно. Но указ из Петра выдавить надо. Каждая река начинается с тоненького, порой невидимого ручейка.

Ближайшая к городу артель постепенно становилась нашей «Потемкинской деревней». Все новые идеи ехали обсуждать к ним, так как до остальных было сложнее добираться. Думаю, еще месяц нашего мозгового штурма и артельщики начнут прятаться от нас по лесам. Но было интересно.

Привезенные нами мастера осваивались на новом месте. Уж не знаю, каких юрт и медведей они ожидали, но поселили их пока в рабочих бараках, благо наплыв людей в городе спал, разошедшись по артелям, а жилье осталось. Барак — это просто название. На самом деле, длинные рубленные избы, крытые сосновой дранкой. С печью и окнами, правда, частично затянутыми бычьим пузырем — но постепенно заменяемым нормальными стеклами. Город то еще молодой!

Отойдя от шока отсутствия вигвамов и медведей — горячие итальянцы начали задавать вопросы а где тогда их каменные хоромы и выездные экипажи. Пришлось проводить разъяснительные беседы, срывая голос и размахивая руками — по иному этот контингент не понимал. Насколько все же проще было с индейцами. Но эту простоту взял на себя Боцман. Особенно после того, как разъяснил ему подробно перспективы «земляного яблока». Обещал ему урожайность в два раза больше привычной репы, а вкус даже лучше, коли правильно приготовить. Пожертвовал пятком клубней для посева, из самых проросших — отварили картохи с лучком и солеными грибочками. Под водочку. Боцман обещал взять дело под личный контроль. Доброго пути.

Тем временем, южные гости нашего города окончательно оклемались от «страшного» путешествия. Пришлось немедленно занять их работой. Самое первое и безотказное средство, что пришло на ум — готовим подарки для государя. И от того, какими они будут — вся их дальнейшая жизнь зависит.

Вот! Совсем другое дело! Правда, теперь меня доставали другими жалобами — нет того, нет этого. Кожа у нас, видите ли, выделана плохо, из нее ничего стоящего сделать нельзя. Ну, так учите как надо! Кто тут мастера? Дерево вам не такое? Идите … вслед за скорняжниками. И, кстати, времени у вас только до того, как встанет зимник!

Что хорошо в южном темпераменте — работают они не менее споро, чем ругаются. Главное направить эту реку кипучей энергии в нужную сторону.

Строители рисовали здоровый альбом видов нового города, всех, кто мало-мальски подходил им для задумок — привлекли для создания макетов. Скульптор один долго возмущался, что для него эти поделки не по мастерству — предложил ему слепить небольшой макет коней Клодта. Почему именно их? Сложно сказать. Это одна из жемчужин моего города, и пока меня не прибили, хотелось бы убедиться, что жемчужина не будет фальшивой.

С этими скульптурами вообще не простая история, в моем времени приключилась. Как собственно и с мостом, на котором они стояли. Этот мост через Фонтанку строили как пограничный. Да, да — именно по Фонтанке проходила граница Петербурга в далеком, но еще не наступившем 1715 году. Мост строили солдаты, из батальона подполковника Аничкова. С тех пор так мост и называют — Аничков мост. Выстроили мост из дерева, длиной в три раза больше, чем существующий в мое время — чтоб мост перекрыл не только реку, но и болотистые ее берега. Более того — мост был разводным, не только для того, чтоб пропускать корабли с высокими мачтами, но еще и для того, чтоб разводить его на ночь, мешая волкам из лесу бегать по городу. И это не шутка.

На мосту стоял пограничный шлагбаум, где и собирали въездные пошлины — деньгами и камнями. Все же, организовано строительство города, особенно снабжение его стройматериалом, было отвратительно. Ну да это поправимо.

Впрочем, возвращаясь к мосту, можно добавить, что перестраивали его множество раз, за почти полторы сотни лет он успел поменять несколько видов, одеться в камень, укоротиться и потерять разводной участок, так как давно перестал быть пограничным. Зато обзавелся статуями. Правда, первоначально кони Клодта выглядели несколько иначе и предназначались для набережной, напротив академии художеств. Но туда привезли сфинксов, прямо из Египта. Кстати, хорошо, что вспомнил — надо будет выцыганить у осман достояние фараонов, под шумок строительства Суэца. Может и пирамиду попросить? Тогда точно все будут дивиться на восьмое чудо света — как эти русские умудряться перетащить около пяти миллионов тон каменных блоков на три тысячи километров. Всего то около семи тысяч ходок Апостолов. А если их десяток работать будет — то за 350 лет легко уложатся. И ведь никому не объяснить значение волшебного слова «халява».

Впрочем, опять отвлекся. Скульптуры коней ведомых юношами установили на мосту в гипсовом варианте. На следующий год скульптор обязался отлить скульптуры в бронзе — и таки отлил. Но по указанию Николая I, скульптуры подарили прусскому Фридриху-Вельгельму. Получив от него, в качестве ответного жеста пару изваяний Славы для Конногвардейского бульвара. Вторая попытка Клодта закончилась аналогично — на этот раз бронзовых коней подарили королю Сицилии Фердинанду. На третий раз Петр Карлович решил не рисковать, и сделал неразрывную смысловую серию — «Покорение коня человеком». Раздавать ее по частям станет неправильно, а отдать все четыре статуи — жаба задушит. Так и обзавелся Аничков мост скульптурной группой. Как писал Блок:

Впрочем, писал о конях не только Блок. Более того, писали и на самих конях, практически сразу, после их установки — на крупе одного из коней появились четыре строчки:

Узнав об этой выходке из полицейского рапорта, Николай I размашистым подчерком вывел прямо на рапорте:

«сыскать мне пятую жопу и расписать на ней Европу»

Вот такие кипели страсти вокруг коней. Да и сами кони имеют свои секреты — те кони, что смотрят в сторону Адмиралтейства, подкованы, а те, что направлены в сторону Литейного проспекта — не подкованы. Такая аллегория, в сторону литейных мастерских и кузниц ведут неподкованных лошадей, а обратно уже подкованных. Есть и еще секреты. Впрочем, Петербург полон ими. Меня всегда бесили экскурсоводы по городу, заманивающие людей на «двухчасовую экскурсию». И что? Посмотрите налево, посмотрите направо? Да два часа можно говорить про город, не сходя с места и ни разу не повториться. Взять ту же Александровскую колонну, посреди Дворцовой площади. Кстати, она не посередине, а на 40 метров ближе к Эрмитажу, чем к арке Главного Штаба. Когда готовили под нее фундамент — наткнулись на сваи, забитые еще по проекту Растрелли для памятника Петру. Впрочем, это не помешало забить рядом еще сваи, уже для колонны в честь победы над Наполеоном. При этом делалось все, как обычно, в спешке и зимой. «Чтоб к лету стояло!». Не правда ли — знакомо. Вот только стоит добавить, что за качество стройки спрос тогда был особый, фундамент обязан был выдержать шесть сотен тонн веса колонны, и держать их много лет. Иначе полетели бы головы. В прямом смысле.

В общем, цемент замешивали не на воде, а на водке — и фундамент не подвел, даже, несмотря на заливку его посреди зимы.

О самой колонне можно говорить еще дольше. Не буду про то, как высекали цельный монолит и везли его в Петербург из Выборга. Скажу только, что колонна не врыта в землю и не закреплена — она стоит под собственным весом, на идеальном фундаменте, лежащем на болотистой почве, и с идеально выровненной подошвой монолита, строго перпендикулярной вертикальной оси колонны.

Поднимали колонну в вертикальное положение вручную, две с половиной тысячи солдат. А еще 10 тысяч горожан пришли посмотреть на это.

Есть своя история и у барельефов в основании колонны, и у ангела на ее вершине. Кстати, ангела на вершине колонны хотели заменить в 1925ом году статуей Ленина, как идеологически более выдержанной. Мдя.

И так — куда не копни. Вот казалось бы — история Летнего сада проста и незамысловата. Ну да, первый сад, разбитый через год после закладки города по проекту самого Петра. Засаживался однолетними цветами, по этому всю красоту набирал только летом, отсюда и название — летний сад. Но и там полно изюминок. Например, на месте современной мне ограды Летного сада, при Петре были крытые галереи для пережидания непогоды. Внутри них имелись свои фонтаны, и стояла статуя Венеры, подаренная Петру римским папой Климентом. Так вот, рядом с этой статуей вынуждены были выставить часовых, а потом и постоянный пост — так как это была первая в России публичная скульптура обнаженной женщины. Соответственно, нашлись и вандалы, и просто любопытные с шаловливыми ручками. Пост оказался весьма не лишним.

Чем глубже влезаю в планы постройки города — тем страшнее. Велика эта ответственность — взять на себя наглость огранить новый алмаз, не будучи ювелиром. Хоть и спихиваю с себя ответственность на специалистов, но отвечать то все равно мне. Перед самим собой.

Постараюсь не запороть «Лебединую песню» мастеров. Ведь она и моя песня. Лишь бы дали ее допеть. Или хотя бы начать.

Но с этими итальянцами мне и врагов не надо. Они пережигают мои нервные клетки быстрее, чем это даже у Петра получалось. Теперь мне становиться понятно назначение слова дуэнья. Хоть оно и испанское, но итальянцам нянька будет весьма не лишней — «туда руки не суй, сюда не ходи, снег башка попадет». А еще из меня повадились делать судью. Совсем озверели. Чтоб судить, надо разбираться в вопросе не хуже их. Впрочем, результаты моего судейства их не особо то и интересовали — просто в мою фигуру было удобно тыкать пальцем, забивая гвозди в гроб своих оппонентов.

Но некоторые бонусы из такого положения вещей вынес. Например, когда споры банкиров расслоились на несколько течений, из которых можно было выделить два основных — банкиры помоложе предлагали строить банковскую систему с нуля и на внутренних ресурсах, а те, что постарше предлагали завязывать ее с существующими системами, опираясь на свои связи — влез в споры со своим предложением. Игнорировал удивленные взгляды финансистов, живо напомнившие мне анекдот — «… оно еще и разговаривает!..». И рекомендовал реализовать оба варианта. А что тут удивительного? … Ну да, есть у меня и еще один зарождающийся банк — Ганзейский. Там у меня считай не то, что контрольный пакет, а мои деньги в основном и вложены. Вот на нем мы проведем политику развития по связям, а на Русском банке попробуем развитие с нуля. Более того, оба банка будут представлены на территории России, Ганзейский, правда, пока менее плотно, но это дело времени — ганзейские фактории расширяются довольно активно, судя по прошлогодним отчетам Федора. Вот и флаг в руки.

Думаете, решил спор? Как бы не так. Только масла в огонь подлил. Особенно после моего финансового стриптиза, когда довольно подробно изложил суммы из блокнотика, куда и сколько вложено и где, по моему мнению, меня надули. После чего тихо ушел с этой вакханалии. Надеюсь, в порыве энтузиазма они не поубивают друг друга.

Пожалуй, индикатором, что все идет как надо — стали письма. Большинство мастеров уже к концу ноября гонялись за мной и пытались убедить, что им срочно надо отправить письма на родину, и даже не на родину, а друзьям и единомышленникам в иные границы, с ключевой фразой — «свистать всех наверх». Живо вспомнился мультфильм моего детства — «… эй, птичка, летим со мной, там много вкусного …». Намекнул Боцману, что летом у него может быть наплыв специалистов. И не надо делать круглые глаза … да, итальянцев … а чтоб не разнесли — строй дома из камня … а деньги тряси вон с тех спорщиков, они финансами заведовать взялись, вот и поинтересуйся у них, где прибыли. Стой! Ну не прямо сейчас же, право. Хоть годик им надо дать на раскачку, имей совесть…

Кроме работы с приезжими специалистами Боцман подсунул мне еще и круг своих старейшин. Старейшины были не совсем его, а скорее казацкие — но в компании Боцмана прижились, или он в их компании — не суть важно. Главное, что завел себе Боцман Думу, и озадачил их думами меня. Вот делать мне было нечего, как Донским рупором при государе стать. Даже представляю, куда мне этот рупор засунут. Впрочем, поработать почтальоном на благое дело согласился. Вопросы действительно были сложные и политические. Не все гладко было в казачестве, и не всем нашим порубежным друзьям нравилась русская экспансия.

Взамен, озадачил старейшин своими задумками. Скоро большая часть корпуса морской пехоты оставит казармы под Воронежем, и не уверен, что корпус скоро в них вернется. Потребно отроков собирать на воинскую службу, благо, есть указ государя, по которому можно только на пять лет в солдаты идти. А служба в новом корпусе это не только постижение новоманерного строя и оружия, но еще и нововведенного государем письма гражданского, счета, да много чего. Казаков не переманиваю, не подумайте дурного, но думаю, много отроков найдется, восхотящих и эту службу государю испробовать. А если с ними еще и несколько опытных казаков придет, чтоб ухватки казацкие передать, да за молодью присмотреть — таким мой низкий поклон будет и жалование достойное. Словом, думайте старейшины, как это дело повернуть, чтоб лучше всего вышло. Да помните, что коль начнут шалить наши порубежные друзья, так самым надежным заступником именно этот корпус и станет. А коли много в нем сынов станиц казачьих будет, на этот корпус сможете положиться как на самих себя. Решайте. До лета время есть.

О многом еще говорили. Холода загнали людей в дома. Дома покрылись первыми снегами. Мужики по утру рубили полыньи для хозяйственных нужд, и с каждым днем лед становился все основательнее. Приходила пора продолжить путешествие к Москве.

Уже с первого дня подготовки к отъезду, после объявления даты отхода каравана, стало понятно — этот санный поезд меня доконает. Вот что мне мешало набирать специалистов в Дании? Спокойные и уравновешенные в своем большинстве люди. Нет! Дернул меня черт на экзотику… Словом — сборы итальянцев это номер не для слабонервных. Раньше смеялся над мультфильмом «Ограбление по-итальянски», теперь молча соболезную.

По началу думал ограничить караван двумя десятками саней. На второй день подготовки их стало три десятка, и позывы были к увеличению еще больше, но сделал вид, что саней больше нет — а то у меня создалось впечатление, что приглянувшуюся итальянцам избу они собрались раскатать по бревнышку и забрать с собой.

Выехали в снежную круговерть, как водиться — с больной головой. На Потемкинскую артель уже насмотрелся, по дороге только остановлюсь пару раз, сравнить образец с дубликатами, и двинусь к Воронежу — путь длинный, а зима короткая. Вот, никогда бы раньше так не сказал про нашу зиму! А теперь, когда сани в день делают от силы по 30–40 километров, да и то по гладкому зимнику и при условии отсутствия заносов, выходит — 20 дней до Воронежа, скорее даже 25 дней с форс-мажором и дневками, потом еще 20 дней до Москвы, и по дороге заехать на заводы — еще пару недель. Вот вся зима и прошла.

На самом деле, сидя в санях по брови укутанным тулупом, внутри снежной карусели, когда даже спина очередного нашего водителя кобылы просматривается смутно — самое время думать о скором конце зимы. Вот и думал. Точнее, думал, что будет дальше.

Новый Год отметили немного не доехав до Воронежа. Жаль, конечно, а с другой стороны — получился прекрасный пикник в лесу, с настоящей елкой, ее даже обтрясли от снега и нарядили всяческими лоскутками, лентами и платочками. Выглядело, правда, будто капральство развесило портянки на просушку, но это не помешало всем вдоволь повеселиться, сбрасывая напряжение довольно тяжелого и холодного перехода.

Через два дня отъедались в Воронеже. Места каравану в школе было вдоволь — осенний набор вышел не таким обильным, как предыдущие. Похоже, со всей ближайшей округи юношей мы выскребли, пора присылать абитуриентов от дальних весей.

Кроме обычной школьной рутины, утверждений и согласований, меня в Воронеже ждал еще один сюрприз.

Курил спокойно после ужина на валу, медитируя на рассыхающиеся на берегу учебные пособия школы, обратил внимание на мнущегося поодаль капрала охранного полка. Вот ведь, умеют же люди делать вид, что им неудобно подойти, да так, что хочешь, не хочешь — обратишь внимание. Наверняка этому учат на курсах капралов — уже не первый раз ко мне так подкатывают.

— Что стряслось, служивый?

— Просительница к тебе, княже, с осени дожидается

— Так прямо с осени и ждет?

Улыбаюсь, представив эту картину бессменного зимнего ожидания.

— Точно так! Ваше сиятельство.

Не понимает тут народ сарказма.

— Тогда веди свою просительницу.

Собственно говоря, вести ее особо и не надо было, дородная тетка явно не просто так поблизости мялась. Непонятно только, чего сама не подошла.

А вот дело у тетки было интересное. Не принимают ее кровинушку в школу, говорят, мал еще. А у нее мужик утоп, да на руках трое «кровинушек» осталось — хоть в петлю лезь. Ну и дальше, как обычно, пособи батюшка и век благодарна.

Задумался. А ведь это целый пласт. Сколько таких баб по Руси? А сколько младенцев мрут от голода, так как на все рты не хватает? И никакая медицина тут не поможет.

Начал в уме перебирать сметы содержания школы и корпуса. Вот почему, спрашивается, так впритирку сметы составляю? Некуда всунуться. Хотя … Прикинул по финансам коммерческое использование. Можно при школе готовить команды для купцов, будет небольшая денюжка, на нее делаю корпус юнг. А в корпусе морской пехоты делаем школу кадетов. А вообще, надо Петру протолкнуть идею при каждом полку иметь школу кадетов или юнг. Лет с девяти, чтоб царевича в пример приводить. Сколько там затрат? Пусть будет 10 % от состава полка, это около 400 рублей в год удорожания содержания каждой тысячи солдат полка. Ммммм… Предложу государю штуцера изготавливать на 40 копеек дешевле. И по орудиям надо прикинуть скидку. Сложно, конечно, будет, но попробовать можно.

Мою задумчивость тетка восприняла неправильно, ударившись в заверения, что век молить будет и тому подобное.

Прервал ее жестом.

— Приводи завтра в школу свою кровинушку, да бабам, которые как ты, без кормильца детей поднимают, скажи, что будет в школе новый стол, для юнг, которым девять годков исполнилось. Примем всех, да морскому делу научим, но после того им послужить государю на флоте должно. Срок государь сам определит. Коли согласна с этим — приводи. И благодарить меня не надо, государя благодари — все по воле его делается. Ступай.

Последнюю фразу добавил, заметив, как тетка набирает воздуха в легкие. Тихий морозный вечер не хотелось портить потоком восхвалений. Зима тишину любит.

Вечером писал приказ по школе и приказ по полку морской пехоты. Будет у нас пару рот юнг в школе и полк кадетов в корпусе. Если Петр не поведется на финансирование этих бойскаутов — разорюсь окончательно.

Потом долго сидел над готовыми приказами. Постукивал ручкой по столешнице, перекатывая ручку между пальцев. По столу плясала длинная тень, прихотливо извивающаяся под колеблющимся огнем масляной лампы. Лампа, кстати, была дрянная, точнее, масло в ней было отвратительным, и пахло соответственно.

То, что утрясу утром вопросы с начальником школы — ничуть не сомневался. Вот только вопроса это не решало. А младенцы? А как в остальных местах?

Надо дом малютки и интернаты, с военным, само собой, уклоном — иначе к Петру можно вообще не подходить.

Дом малютки повесить на социальную функцию факторий. Хотя, это более важно для городов. В селах редко когда младенца без опеки родни оставят. А в городах — запросто. Вот тут и нужны эти дома. И прием младенцев анонимным сделать, иначе их просто душить будут, как и было в истории. Помниться, даже монастыри практиковали анонимный прием младенцев — висела веревка с корзинкой у глухой стены. В корзину, инкогнито, клали младенца, дергали за веревку — наверху звякал колокольчик — инкогниты уходили. Монашки поднимали корзинку и выращивали младенца при монастыре.

Сложно будет? Видимо да. В мое время ежегодно в роддомах матери отказывались примерно от 10 тысяч младенцев. Если верить газетам. И это при наличии средств предохранения. Увеличить цифру вдвое? В десять раз? Буду считать, один отказник в год на каждые 3 тысячи жителей. Значит, для Москвы надо закладывать дом минимум на сотню жителей в год. А пока им лет 10 набежит, чтоб могли в кадеты пойти — уже тысяча проживающих наберется. Жуть. А Москва еще и подрастет… Словом, тысячи на три надо закладываться в каждом крупном городе. И сотен на пять в среднем. С селами и мелкими городками фактории справятся.

Парней пристрою на военную службу и на школы при заводах. А с девчонками как? Школа благородных девиц у нас для аристократии. Как же этот девичий питомник обозвать то? Да еще так, чтоб Петр купился. Юнги есть, кадеты есть…

Девчонки будут валькириями. Это, кстати, вовсе не значит, что они должны быть воительницами. Изначально валькирий позиционировали как дочерей славных воинов, впрочем, в скандинавской мифологии иных и не было, которые подбирают на полях сражений павших и сопровождают их в Валгаллу. Вполне себе сестры милосердия.

В чертогах бога Одина на них еще накладывали дополнительные функции по обносу пирующих хмельными медами. Функции воительниц на валькирий навесили позднее, если верить литературе. Да и то, они не сами рубились, а давали благословение Одина одной из сторон.

Что выходит? Сестры милосердия, вспомогательный обслуживающий персонал и священнослужительницы в одном лице. Меня все устраивает. Интересно, а как посмотрит Ермолай на священников женщин? Что-то, не помню такого. В женских монастырях вроде были игуменьи, а вот так, чтоб в поселковом храме и женщина службы отправляла — не помню такого. Одни попы по храмам. Толстенькие в основном.

Но это все духовное …. Где же мне столько денег то взять?

Посмотрел на часы — первый час ночи. Где там мой духовник?

Вломился в соседнюю дверь, держа лампу на отставленной руке, со словами — «Благослови, отче». Ермолай продрал глаза как бывалый солдат — еще дверь не успела полностью распахнуться. Завидую. Например, меня из пушки не разбудишь. Следующим, вполне понятным движением, в меня полетел валенок. Хороший, между прочим, кожей подшитый. Не скупятся святые отцы на благословения.

Поставил светильник на стол, отвернув отражатель, чтоб Ермолаю в глаза не било, уселся у него в ногах на кровать.

— Дело важное у меня, Ермолай. Давай расскажу кратко, а потом поговорим.

Ну и рассказал, про тетку, детей, младенцев, подкидышей, девчонок, валькирий и священнослужительниц. К концу рассказа Ермолай окончательно проснулся, и слушал внимательно, морщась исключительно к месту, то есть на деньгах и женщинах-священниках.

Далее была моя очередь слушать. Скажу сразу — моя недоработка. Вот сколько раз хохмил по поводу — «… если ничего не помогает — прочти, наконец, инструкцию» — а сам Библию так и не удосужился изучить и законспектировать. Оплошал. Поставил жирную зарубку в памяти.

Смысл был в том, что женщины считались вторым сортом. Это не брак, конечно, но для священниц не годились. Оказывается, одно время серьезно дискутировали — есть ли у них вообще душа. Мол, делали их из ребра, так что это просто довесок к мужчине, так сказать, кухонный, прачечный и родильный комбайн.

Слегка ошалел. Еще соглашусь, что в связи с ребром может наблюдаться недостаток мозга — но вот душа, точно фору мужской дать может.

Кроме сомнений в наличии души, на женщин повесили еще и кучу собак в связи с их детородной функцией. И нечистые они, и муками их наградили специально, и яблоко им припомнили, как причину разрыва с небом.

Ермолай давно закончил краткую проповедь — «почему бабой быть нельзя» — а мой ступор никак не мог найти выхода. Вот ведь … копни глазурь, а под ней такое …

— Ермолай… ты сам то во все это веруешь?

Ну да, нашел что спросить. Нарвался на очередное — «не богохульствуй» — и лекцию о вере вдогонку. Тупик.

— Подумай, Ермолай, может, и не по канону скажу — но ты душой подумай. Может господь создать негодное творение? … А коли так, значит женщина люба ему не меньше чем иные его чада… Не перебивай!.. Сказал Он, плодиться и размножаться, коли верно помню и Сам определил как именно. Женщины ни шагу в сторону от воли Его не сделали. Так за что их так? Какие грехи у матери, что в любви и венчании детей растит?

Наверное, хорошо, что ко мне духовника приставили — этот меня знает как облупленного, и то пятнами пошел. Или это свет так пляшет? Отвратительное в лампе масло, все же. Завтра будет «большая стирка».

За этими мыслями пропустил большую часть отповеди. И мысли у меня вовсе не еретические, а вполне обычные, атеистические. Впрочем, ввязываться в теологический спор со священником, сидящем на догматах отточенных тысячелетиями — дохлый номер.

Ладно. План «Б».

— Вот скажи мне, Ермолай, одобряет ли церковь лекарок в войсках? … Тогда ответь мне дальше — коли воин, на поле дух испускает, а лекарка уже сделать ничего не может, как быть? … Дааа?! Ты под Нарвой поле тел видел? И как ко всем один полковой священник успеет? Что ж мы слова последнего умирающего лишаем-то! Подумай о том. Лекарка хорошая, ведь не только тело, но и душу поддержать должна. Сам ведаешь, коли душа в теле жить не захочет — никакими травами ее не удержать будет. Значит, лекарки должны и о душе заботиться, пока раненного выхаживают.

Дальше было уже не интересно. Торговались. В процессе торгов всплыли и интересные моменты — были диаконнессы в древние времена при церкви. Даже рукоположенные были. Не все так однозначно оказывается.

После этого намека торг разгорелся с новой силой. Хитрый все же этот святой отец. Разбрасывает приманки, когда жертва начинает терять интерес, а потом ловит. Надо будет поинтересоваться о его детстве. У него папа рыбаком не был?

Утром, не выспался опять от радостных криков молодежи. Поймал себя на том, что себя уже молодежью не считаю. Быстро тут состарился.

Так с тяжелой головой и пошел мылить головы и раздавать приказы. Встретил бодрого и румяного с мороза Ермолая — вот ведь … ничто его не берет. Надо будет почаще с ним полуночничать.

С инспекцией школы управились за три дня, плюс день на раскачку. Обсудили перевод школы на газогенераторы. Попробуем. Может и невелик прибыток получиться, столовая на газу да обогрев казарм — но по зернышку, по зернышку, глядишь, и на юнг хватит. Электрическое освещение будет вторым этапом. Заодно машинный цех в школе создадим, и появиться четвертый факультет — механики. А они мне уже скоро нужны будут.

От школы до казарм корпуса — рукой подать. Более того, уже на второй день пребывания в Воронеже из корпуса потоком пошли гонцы. Ну, ничего сами сделать не могут!

Казармы корпуса впечатляли. Казармы — это слабо сказано, вокруг бывших эллингов разбился огромный военный лагерь. Когда его видел по частям — не создавалось впечатления демонстрации, а вот теперь — типичный Первомай на Красной площади моего времени. Многочисленные дымы, постоянный гул, смешанный с позвякиваниями, стуком молотов походных кузниц, ржанием коней и дудками. Опять дудки! Что у военных за пристрастия к духовым инструментам?

Штаб корпуса расположился в бывшем рабочем поселке, занимая несоразмерно большое здание. Это мне так казалось, пока не начали собираться офицеры. Все же плохо у меня с представлениями о численности. Вроде, 30 тысяч это немного. Если построить всех строем, то будет прямоугольник 100 на 300 человек, с размерами, грубо, 60 на 180 метров. Это если их плотно поставить. А когда они разбредаются по лагерю … выходит, будь здоров. Кстати, и со здоровьем было не очень. Полевых кухонь на всех еще не хватало, кухни верфи на такую толпу рассчитаны небыли, медиков мало, даже с учетом братской помощи школы. Обмундирование пошили еще не всем, мясо по округе подъедали, а от Московского штаба поступало только кормовое содержание деньгами.

Пригласил на совещание одного из молодых финансистов-итальянцев. Он на совещаниях раньше кричал, что все знает — флаг ему в руки. А то еще в школе эти итальянцы меня достали. Теперь пусть разбирается — и посажу его в штабе флота на финансовые потоки — все одно он, как мне кажется, из обоймы банкиров выпал. Вообще, итальянский мирок постепенно приобретал очертания — народ объединялся в группки по поставленным задачам, оставляя за бортом некоторые хвостики, которые по тем или иным причинам в группах не прижились. Теперь мне еще одна головная боль — пристраивать особо самостоятельных. Вот за что мне все это?

Тая пропадала со своими медичками, которых приписали к корпусу еще на марше. Чувствую, завтра уйдет в рекрутский рейд, соответственно, растряся казну. Вообще, после покушения она стала тихая и печальная, зря она все так близко к сердцу принимает. Так и хочется вспомнить Карлсона — «… пустяки, дело житейское». В конце концов — мы, вроде как, военные люди, и мы на войне. То, что воевать приходиться на несколько фронтов, в том числе и со своими — так кто сказал, что будет легко?

Вейде порадовал. Устроил парад и маневры силами одного полка. Интересно. Больше всего интересовала работа полковой артиллерии и телеги капральств. Переждал, пока мне пускали пыль, скорее снег, в глаза, и занялся делом.

Облазил полевое орудие. Плохо. Будет еще одна большая стирка на заводе. Мало того, что щиток хлипкий, так еще и руки к железу примерзают. Что? Деревянных накладок было не догадаться сделать? Механизм откатника открыт, смазка на морозе стала никакая. Это мы еще стрелять не начали! А ведь начну сейчас.

Перешел к боевой двуколке, это уже ротный уровень. Они так и шли строем — капральство, за ним телега капральства, потом еще три такие группки, затем ротная кухня и боевая двуколка с картечницей. 10 лошадей на роту, четыре телеги, кухня и легкая артиллерия. Все, как и задумывалось. Вот только исполнение …

Покрутил картечницу на опорном шесте. Заглянул в зарядные ящики. Три барабана? Мдя. Крохоборы. В остальном — ничего нового, все тот же механизм Дара, только удлинили ствол. Попробуем.

Перешел к телегам. Вроде все и по задумке, колеса, брезентовый верх на дугах. Внутри поперечные рундуки под снаряжение и припасы. Вот только схема двуколки для тяжелой телеги явно не удалась. Солдаты, видно невооруженным глазом, опасаются всем капральством лезть в телегу. Перевешивает она, как качели. Похоже, за лошадей опасаются. Сел на рундук. Задумался. Потом вскочил, проверил, что в рундуках. Как и предположил — фиг с маслом. Загружать по-походному мое творение явно опасаются.

Стоит заметить, что все мои осмотры сопровождала стайка офицеров. Мне бодро рассказывали, как все замечательно, а по поводу техники еще и пояснения давали, как все работает. Мне! Пояснения! Приятно конечно. Жаль только, что так бравурно у них все.

Обтирая руки ветошью, после ковыряния в ступицах колес, обратился к Вейде.

— Ладно, Адам Адамович. Давайте на стрельбы посмотрим. Покажите, чему орлы ваши обучились.

Пришлось лезть на лошадь. Зато быстрее всех домчали до излучины, где и назначены были стрельбы. Даже мишени расставили на грубо связанных треногах.

Было время засечь скорость изготовления полковых пушек к стрельбе.

Долго. Очень долго. Для начала, четверка лошадей нехотя вытащила на поле орудие, затем расчет, не торопясь, начал распрягать лошадей. Потом они скинули сошки с зарядного ящика и начали вручную ворочать орудие на позицию. Дальше моя психика не вынесла — повернулся к полковнику-артиллеристу, из «старой гвардии» Вейде.

— И как это понимать, полковник?

В ответ детски-обиженный взгляд и дурацкий ответ.

Как же так? На лошадях же такие красивые попоны, артиллеристы все делают, чуть ли не строевым шагом, а начальству еще и не нравиться …

Похоже, наш караван задержится тут надолго.

Велел кликнуть пушкарей. Собрал всех, вместе с полковником, в кружок. Предложил им представить, что вот тут и там наш полк выходит из лесу а вооон там, у излучины, уже стоит противник. Трубят трубы, бьют барабаны, и шеренги шведов, ну пусть будут шведы, уже пошли навстречу лихорадочно перестраивающимся колоннам полка. А артиллерия шла сзади, и из леса выкатиться, когда до противника будет рукой подать. И что? Так и будем танцевать строевые па? Если воображения не хватает всю эту картину представить — могу завтра назначить ученья, где все это вживую увидите. А по полкам передам, что ученья проводим потому, как артиллеристы представить в уме картину не могут…. Можете? Ну, тогда сами понимать должны — сомнут вас, и это бы еще ладно, дуракам туда и дорога, но вы ни разу пальнуть не сдюжите и полк свой подведете — вот что страшно. Как надо? … Вот это и будем тренировать. Общая мысль — упряжкой выходите на позицию, упряжкой же и орудие разворачиваете. Никакого распрягания лошадей, вон тот стопор выдергиваете и возница лошадей в упряжи отгоняет за линию поражения, или просто подальше. Расчет тем временем разводит сошники и доворачивает орудие. Заряжающие чтоб уже с картузами наизготовку стояли! Давайте еще раз. Запрягайте, заезжайте в лес и покажите, как меня поняли.

Поняли раза с четвертого. Полковнику велел всех артиллеристов гонять именно по такой схеме. Проверю.

Только через часа полтора дело до стрельб дошло. Замерз как собака. Одним пушкарям хорошо, от них пар шел. Ну, еще может моей меланхоличной кобыле.

У опушки уже давно костерки разложили. Офицеры, и отобранные на стрельбы части, с комфортом представление смотрят. Бездельники.

Стреляли плохо. Мои флотские пушкари на волнении и то лучше стреляют. Как говорил мой знакомый — все плохо.

Закурил. Пошел к костру, ведя в поводу свое пыточное приспособление.

— Что же, Адам Адамович, выходит? Заводы наши дни и ночи напролет работают, сил не жалея. Государь из казны все что можно на ваше снаряжение изыскивает, другие дела забросив. Хлеб в голодный год на корпус собрали. И чем солдаты это доверие оправдали? Чем, вас спрашиваю?!

Голос сам собой набирал громкость. Пришлось даже одернуть себя — негоже при подчиненных.

— Извольте, генерал, пройти со мной.

Отвел Вейде в сторонку и отвел душу. За все. За накопившуюся усталость, за вечное безденежье, за упертость ….

Назначил на вечер штабные ученья, потом взгромоздился на пыточное устройство и отбыл к выделенному мне домику. Не готов корпус к войне! Плохо то все как.

Вечером в штабе опять было тесно. Играли в солдатиков. На удивление хорошо играли — похоже, мои полковники-протеже тут привили это развлечение. Что ж, тогда поиграем посерьезнее — все то же самое, но под хронометраж. Сколько времени строй будет перестраиваться? С какой скоростью идти? Как быстро развернем орудия к бою? Вооо! Засуетились. Это вам не чисто тактические задачи.

Ночь думал над телегами. Похоже, надо сделать седельный тягач на гужевом ходу. Двуколку «передок», на седло которой ставить «форштевень» телеги. В полевых условиях можно будет сбрасывать телеги с «седел» на упоры и будет у роты еще четыре двуколки для оперативной поддержки на поле боя.

В новом варианте ограничивается угол поворота этой седельной сцепки, но вариантов особых и не было больше, если, конечно, не пересматривать всю концепцию.

Весь день провел опять на стрельбище. Вечером с Вейде ковыряли бумаги корпуса. Подсунул ему приказ о создании кадетского полка. Проинформировал про договоренности с казаками.

Ночером шаманил над доработками деталей орудий. Скажем так, первый блин — он первый и есть.

Утром ездили ко второму кусту казарм корпуса.

Вечером с офицерами.

Неделя. Неделя круговерти, как один день. Даже не спросил, где Тая.

Устроил полноценные ученья четырьмя полками. Именно столько в корпусе было полностью оснащено. Пятый был укомплектован частично, а остальные — это просто слезы. Зато драгуны укомплектованы были на 80 %. Радовало. Но не сильно. Уж больно прямолинейная у них была тактика.

С учений возвращался похожим на изюм. Все плохо. Надо повторить.

Повторили через день. День проверял знания личного состава. Мдя. Обучить тысячу, и 30 тысяч — это две большие разницы. А тут еще Вейде, со своими правками к Уставам.

Когда же это все кончиться? Хочу в Москву, к бретерам и отравителям — они хотя бы мозг не полощут.

Из расположения полка отбыли только 23-его января уже 1702 года. Как время летит.

Всю дорогу до Липок пытался разобраться в своих чувствах. Готов ли корпус сцепиться со шведами? Однозначное нет, не получалось. Первая встреча явно будет в нашу пользу. А вот дальше …. С другой стороны, и корпус боевого опыта наберется.

Так и прибыл на завод, терзаемый сомненьями.

Липкинцы, видимо давно получили весточку, что к ним едет конец света, только что разложивший на пот и сопли 30 тысяч человек, и встречали свою судьбу ровными шеренгами, чистыми цехами … сам знаю, что так не бывает … и настоящими, радостными улыбками.

Не стал затягивать удовольствие. Мы и так опаздывали безбожно. Где тут обещанный мне паротяг?

… Уже почти в темноте, вылезая из очередного сугроба — был искренне и кристально счастлив. Здорово то как! Плевать, что блин вышел, как ему и положено. Хотя, давно у меня такого веселья не было. Прекрасный аттракцион получился. Главное не это. Главное, что у паротяга появился свой Кулибин. Боже мой, радость то какая, поговорить с понимающим человеком. Да, знаний у парня маловато, но схватывает все на ходу и шестеренки в мозгу смазаны серым веществом в достатке.

Собственно, как обычно, помог случай. Мастера, получив заказ на паротяг спихивали его друг другу, пока заказ не нашел подмастерья, которому действительно это стало интересно. Мастера хором заявили, что помогут ему, всем, чем смогут — и умыли руки.

Можно считать тот шедевр, на котором мы днем кувыркались, его дипломной работой на звание мастера. Хотя нет, сделает мне модифицированный паротяг — будет ему мастер.

Нет, ну какая соображалка у парня! Надо же, додумался соединить педаль газа и клапан в котле. Автомат газа вышел, поддерживающий в котле почти постоянное давление. И грунтозацепы на колесах. Забыл про них, если честно, в основном проекте. А, судя по дополнительным щитам от снега вокруг котла — он уже в сугробы вокруг завода на паротяге не раз заваливался. Смелый. Наш человек, словом.

Вечером уединился с кулибиным в заводоуправлении. Обложились старыми эскизами и его рабочими набросками.

Все будет не так. Делаем двуколку шириной с нашу грузовую телегу. Двигатели, как обычно, на колеса, котел ставим поперек, рабочее место кочегара сбоку от водителя, так сказать, второй пилот. Выходит такая, компактная двуколка. К ней, на сцепке по типу воротных петель цепляем вторую двуколку с кунгом под топливо и седлом тягача, которое разрабатываем для нового варианта телег. Обсудили детали. В принципе, ничего не меняем в деталировке, но меняем все принципиально в компоновке. Жаль, на новом паротяге уже не прокачусь — некогда ждать.

Второй и третий день разбирался с рутиной. А глаз все косил в сторону механических мастерских.

Генератор для завода привезли, и даже запустили, повесив в цехах несколько десятков наших синюшных ламп. Но зимой пережгли обмотки коротышом, несмотря на плавкие предохранители. Собственно, все как обычно — горят предохранители — надо жучка поставить. А проверить проводку — это уже выше разумения. Поубивал бы. Теперь снова кукуют при светильниках и ждут ремкомплект со специалистами из Вавчуга. Если и в Туле такая беда — буду наказывать рублем. Про рубль пояснил мастерам. Добавил сколько именно стоит генератор, и с кого будет спрос. Пусть походят в прострации.

В остальном, завод, входил в рабочую колею. Дополнения к орудийным лафетам восприняли спокойно, дооснастить телеги корпуса двуколками с седлами обещали за весну и начало лета. Меня это даже удивило. Оказалось, у них колес больше, чем они успевают делать изделий. Основные оси телег сдвинем немного назад, благо к телегам оси крепятся на стремянках и их можно сдвинуть даже в полевых условиях.

Занимались пару дней зачисткой выползших огрехов. Задержался еще на один день, так как мне обещали продемонстрировать переделанную телегу. Собственно, все запчасти на заводе имелись, только и надо было изготовить пирамиду водила и ответную часть к стандартной двуколке.

За день не справились, но этого даже не заметил, общаясь с кулибиным. Вот через день — проверил на ходу гужевую шаланду. Неплохо. Особенно, когда прицеп пустой. По снегу идет хорошо, никаких лыж не надо. Подумал, и решил дальше ехать на ней. Обкатывать. Подкупила возможность передвигаться с комфортом, в домике, с печкой. Курорт просто. Перегрузились с наших двух саней, попробовали. По зимнику пройдем, а вот в глубокий снег лучше не забираться.

Пожелал заводчанам творческих успехов и рискнул обкатывать сцепку в сторону Тулы. Благо, тут не очень далеко, а там, если что, пересядем на сани.

Про итальянцев не упоминаю. Дело в том, что они меня в корпусе достали окончательно и были отправлены прямиком в Москву, в сопровождении капральства пехоты. Видеть их больше не могу! Итальянцев, конечно — свою пехоту еще пока терпеть в состоянии, хоть они и бездельники.

В Туле было совсем скучно. Тут вообще никаких нововведений — сплошной поток и конвейер. Все для армии и победы. Задержался на пару дней, посидели с мастерами над планами производств, да и то они постоянно косились на свои цеха. Государев заказ по-прежнему висел над заводом дамокловым мечом. Свет в цехах сделали, и жучками не баловались. Образцовые исполнители.

 

Глава 23

Шаланда выдержала переход без нареканий, хоть в нескольких местах ее ширина и мешала нам жить. Решил рвануть на ней до Москвы. Места тут пошли обжитые — если что — выкрутимся.

В целом, зима прошла под скрип снега под полозьями. Со своими маленькими радостями и неудачами. С яркой, как фонарь, луной в морозном небе. Редким солнцем и частым снегом. Все как всегда — а еще год, считай, минул. Призрачно все, в этом мире …

Москва встретила оттепелью, грязью на дорогах и, как всегда, хмуро. Зато, оценил проходимость шаланды и узость улочек столицы. Проходимость хорошая, улочки отвратительные.

В узкие проулки мы и не лезли, там, мало того, что застрянем, так еще и по шее получить можно. Большинство улиц для шаланды можно считать условно проходимыми. С санями мы умудрялись разъезжаться, а вот со встречной аналогичной шаландой в некоторых местах могут быть проблемы. Но, в конце концов! Если не будет проблем, что мы будем героически преодолевать?

Зато разговоров по Москве завтра будут полные кубышки. Мне можно даже не представляться государю. Он сам догадается, что за лягух в коробчонке приехал. Хотя, протокол блюсти, конечно, надо, будь он неладен.

Остановились у Федора. Он даже был рад. Сложно теперь однозначно о наших отношениях говорить. Яда в чай он мне не подсыплет, а в остальном — разберемся со временем.

На следующий день посетил Ромодановского, доложился. Так и так, бяки князя обижают. Не впечатлил. Да и бог с ним. Потом до Кремля скатался. Государь изволил быть в Преображенском, так что — ждите ответа.

Остаток дня провел в типографии. Наверное, устал писать технические инструкции и уставы. Захотелось чего-то для души.

Сидели в закутке у Василия, пили чай с рогаликами. К слову, первыми булочку в форме полумесяца выпекли в Вене, два десятка лет назад, как символ победы над османами. Петру эти рогалики понравились, так понимаю не вкусом, а подоплекой. Теперь рогалики стали модны и в Москве.

С Василием говорили о сказках. Более того, задумка была сделать большой сборник сказок народов мира. Ну, не всего мира, но иностранцев у нас полно — потрясем их про детские воспоминания, глядишь, натрясем на книжечку. Под это дело напишу своими словами те сказки, что припомню, скажу, по миру собирал.

А смысл? Он простой. Всегда лучше поймешь инородца, когда знаешь, что ему в детстве мама читала. Нашему подрастающему поколению, надеюсь, окна рубить будет не надо — им бы больше понимание подошло. Вот и начнем со сказок. Про снежную королеву и девочку Герду, про Симбада-морехода, про Красную Шапочку и Маугли. Буратино, куда же без него, жаль только, первоисточник не читал. Припомню и фильмы, что смотрел в свое время — от Щелкунчика, до Стойкого Оловянного Солдатика. Да много чего припомню. Может и не на одну книжку хватит. И перед каждой сказкой краткое вступление, в какой стране родилась сказка, и что это за страна. Буквально пару-тройку строк.

Пили чай. А за тонкой перегородкой мерно стучали станки, переделывающие мир. Завораживало. Надо переходить на рулонную печать. Но некогда заняться этим.

Кто сказал, что война — дело настоящих мужчин? Дам в глаз любому, кто усомниться в наличии у меня подобных качеств. Даже государя приложу, правда, мысленно — но потом найду способ отыграться. Тем не менее, совершенно не хочу этой войны. Она вроде, как и не началась еще, а уже все нервы вымотала и нутро вытянула. Сколько полезного мог бы успеть уже сделать!

А с другой стороны. Как не по скотски это звучит — но без войны ничего бы вообще сделать не смог. Даже не представляю, как в ленивое мирное время можно было бы так проломить экономику. Только на переломе перед войной такое и возможно.

Но война уже свое дело сделала, взломала лед. Теперь она будет только проедать ресурсы.

Ладно. Не мне конечно решать, но пару ударов кувалдой, с обратной стороны двери, которую вскрывает Петр сделать можно. Незаметненько так, а то не приведи Высший разум — государь осерчает. Кому приятно штурмовать крепость и обнаружить внутри свои войска с хлебом солью? Нет, войска надо будет перед штурмом из крепости незаметно вывести.

Впрочем, рано об этом.

Государь изволил принять меня в Кремле после обеда. Опять буду под перекрестным огнем доброжелателей стоять. Собственно, задача как обычно, получить аудиенцию — при народе Петр только ругает и хвалит. Последнее — редко. Деловые вопросы он решает за столом в кабинете и при наличии бумаг — уж за столько лет до меня простые истины дошли.

Началось все не очень гладко. С вопроса Петра

— Дошло до нас, от людей верных, что староверов ты, князь, к себе приблизил. Так ли это?

А где здравицы? Опять же, о погоде? Да и не спрашивал никогда при найме о религии — откуда мне знать, может, и староверов набрал.

— Здрав будь, государь, Петр Алексеевич. Коль верные люди тебе донесли, то так оно и есть, наверное. Сам знать об этом не знаю, не выспрашивал работников своих о том. У меня ведь и католики наняты, и мусульмане попадаются. И все они работают для Руси нашей, матушки, и для тебя, государя нашего, не щадя живота своего, не отлынивая, да справно службу неся.

Петр еще посверлил меня взглядом, оглядел шушукающийся бомонд, усмехнулся.

— Коли так, пойдем, подробно поведаешь.

При этом смотрел не на меня, а на пухлую и габаритную папку у меня подмышкой. И сдались ему эти староверы? Ладно, главное без нервотрепки на деловую беседу проскочил.

Правда, от староверов Петр не отстал и в кабинете. Пояснил ему еще раз, что действительно не спрашиваю пристрастий работников. Для меня главное, что дело человек хорошо делает. Под эту беседу сделал круглые глаза и попросил Петра на меня не серчать, а объяснить мне, тупому в этом деле — почему и католики и мусульмане и еще не пойми кто нам любы, коли они дело делают споро и верно — вон, и в армии они у нас, и на флоте, и при дворе — а староверы, хоть они дело не хуже делают и не меньше пользы несут — враги. Переждал вспышку монаршего неодобрения, с хватанием за шпагу — специально папку на коленях держал, положив на нее подбородок — да, габаритная вышла папочка — Петр точно сквозь чертежи насаживать меня на вертел не будет, у него пунктик на инженерной документации. Потом зашел с другого боку. Церковь у нас одна, никто уже с этим не спорит. Этих староверов раз-два и обчелся. Спокойно наши церковники относятся к иным храмам, даже к мечетям. Так отчего не отнестись так и к староверам — это уже не наша, а чужая религия. Но она есть, как отдельная ветвь, как католики, как мусульмане. Пусть живут, коль верны земле нашей будут. Может кого и перекрестим со временем, как с иностранцами нередко выходит… Переждал еще одно неудовольствие, правда, уже более задумчивое. Добавил, что Всевышний сам покарает отступников, не стоит нам кровь на себя брать, лучше использовать все, что есть под рукой в нашей земной юдоли. Нужны нам грамотные люди. И много. Край как нужны!

Нарвался на резкую отповедь, что не мое дело про Бога рассуждать, и тому подобное. Но вопрос о староверах больше не поднимался. Добрый знак. Надо будет попозже прошерстить мастеров, кто у меня там застароверился, и подробно с ним поговорить. Что могут предложить своей стране они, что хотят получить взамен. По скромному варианту. Потом можно будет попробовать пошуровать рогатиной в медвежьей берлоге еще разок.

Говорили с Петром про наемников.

Судя по всему, вопрос был уже решен, похоже, даже ответ отослан. По крайней мере, бумаги Петр просматривал без интереса. Спросил только, готов ли у меня южный флот. Отчитался ему о проведенной рекогносцировке, и про крепость, и про перевооружение, и про режим дежурства по Черному и Средиземному морям оставшимися кораблями. Словом, нарисовал радужную картину. Государь даже оживился, и, как кот, зашевелил усами, будто пробовал на вкус расписываемые мной картинки.

Поговорили о возможных баталиях наемников. Покивал с восхищенным видом на план, который Петр набрасывал на обратной стороне какого-то документа. Да-да, именно так мы и сделаем, растянем жалкие 20 кораблей цепочкой поперек Гибралтара. Гениально. А вот под пушки крепости заманивать — этот план уже с Крюйсом обсудили, все верно, государь, так и сделаем!

Пока у Петр приподнятое настроение — подпихнул ему планы по юнгам, кадетам и валькириям. Сказал, что даже со священниками договорился. И вовсе не врал! Преувеличивал чуток. Священник был в единственном числе, да и то ничего особо не решающий. Хотя в последнем — сомневался все больше и больше.

Опять пел дифирамбы. Да, затраты приличные — но заграничные кадры нам много дороже обходятся. А тут мы поднимем свои кадры с нуля, вырастим их как нам надо, и не будет у тебя, Петр, более верных последователей. Любое дело им поручить можно будет…. А куда денусь? Гарантирую, конечно.

Не любит Петр деньги расходовать. Надо его срочно подбодрить. Выложил альбом эскизов.

— Вот твой новый город, государь. Как выбьешь шведов с Невы, так его и закладывать готовы будут. Уже мастеров собираю, вон, летом с Италии привез. На будущий год еще привезу. Наши мастера плечи расправляют. Будет, государь, не город, а алмаз в твоей короне. Во всей Европе не сыскать такого алмаза будет.

Петр, чуть ли не благоговейно рассматривал альбом. Перелистывал страницы, возвращался обратно, к общим планам. Мастера явно хорошо потрудились. Слова тут были лишними. Тихонько сидел на стуле.

Петр перелиснул последнюю страницу. Набил трубку, подтолкнул ко мне кисет, а сам встал к бюро с бумагами и достал оттуда главный ингридиент для письма. Разлили.

— За город

Провозгласил Петр.

— За Петербург.

Внес свое уточнение. Петр покатал усами слово.

— За Петербург.

Выпили. Окутались клубами дыма. По новой начали просматривать альбом. На этот раз с моими комментариями.

Все, государь запал. Даже смету затребовал, и что странно, не испортил себе настроения кругленькими цифрами.

— Этим летом и начнем

Спокойным голосом, не отрываясь от альбома, заявил Петр.

Чуть трубкой не подавился. Государь поднял на меня насмешливый взгляд, любуясь, как давлюсь дымом.

— Али не готов город свой строить?

— Твой город, государь. Нам там только жить.

— Верно речешь. Что у тебя еще?

Если честно, все из головы вылетело. Что там еще было? Ах да!

— Государь, трудности у меня с кадрами.

Петр только хмыкнул.

— Офицеры, чин имеют, а знаниями подтвердить его не могут. И заменить их некем, так как остальные не лучше.

— И что мыслишь?

— Надобно закрепить экзамен ежегодный, и по знаниям, и по силе и по сноровке — а то, что это за генерал выходит, который только кряхтеть может, и ему пара слуг в горку подняться помогают. Распишем артикулы, чтоб каждому чину — знания соответствовали да набор ухваток, которые офицер продемонстрировать должен будет. А то случается и такое, что командир и доклад написать не может, и солдату продемонстрировать лично приемы с оружием не в силах. Куда это годно? А они еще и дворяне — поперек им слова не скажи. Унял бы ты, государь, эту вольницу. Коль взялись служить, так пусть служат! А коли ты еще укажешь, что молодые дворяне должны свой титул службой закрепить, и только тогда они в право войдут — совсем хорошо станет. А то видал этих молодых барчуков. Папенька за него всего достиг, а сынок только и годен, что покрикивать.

— Эк ты загнул. Роды боярские из корней Руси растут, а ты вершки им рубить вздумал?

— Государь! Не рубить! К чему тебе бездельники? У нас ведь каждый человек на вес золота. Коли будет такой указ, отцы сынам сами баловать не дадут. А уж о тех, кто ноне чины по табелю выслуживает, и подавно речи нет. Коль дослужил до звания дворянского — честь тебе и хвала. А вот сыну его, честь еще подтвердить перед тобой, государь, надобно будет.

Петр хмыкнул еще раз.

— А коли дочки народятся?

— Вот тут будет у меня еще одна просьба к тебе. Школу благородных девиц, что под рукой сестры твоей — хочу на большое дело приспособить. Бабы, они хозяйственные, копейку к копейке сцепить сумеют. Подучим их сполна, у меня и специалисты привезены итальянские — и поручим им за тратами из казны следить. Ревизии проводить. А потом может и казначеями, в приказы рассадим. Будет у тебя и резерв людей, и девицы отслужить титул смогут. Будет всем единый спрос! Каждый дворянин державе послужить обязан, чтоб доказать свое дворянское достоинство! Но обязательно отслужить после того, как образование получит — а то его служба без знаний только вред нанести может.

— У тебя, небось, и опись соответственная заготовлена?

И чего такого смешного сегодня во мне есть? Может, ширинка не застегнута? Так нет у меня ширинки, штаны сбоку застегиваются. Вытащил три сшитые листка. Молча передал Петру.

— Еще чего?

— Вот, казачьи старейшины передали послания — говорят, назревает нехорошее на порубежье. Просили прислушаться к их словам.

Передал пакет Петру, он взял и отложил в сторону. К слову, мои сшитые листочки с очередной бомбочкой под дворян Петр оставил поверх альбома. Может и действительно подумает.

— Про границы мне ведомо. Что сам сказать можешь?

— Не могу государь. Мотаюсь через всю страну, даже по сторонам оглянуться не успеваю. Вот об османах сказать могу. Зреет у них недовольство, и никакие посредники султана не удержат. Султана просто не станет, а будет другой султан. На его бы месте, всех недовольных посылал отвоевывать Константинополь. А после неудачных штурмов казнил бы зачинщиков, как обещавших и не справившихся.

— Ты думаешь, что речешь?!

Ну вот, снова родной и знакомый государь, а то уж не по себе становилось.

— Петр, защита Константинополя ноне сильна как никогда, а дальше будет слабеть, люди будут уведены от стен мирной жизнью. Теперь самое время! Коли наши послы в Измире намекнут султану, что мы готовы уменьшить под стенами Константинополя численность его недоброжелателей — султан с радостью за этот выход схватиться. Трон под ним явно шатается, самое время избавиться от тех, кто может его свергнуть. А нам этот султан еще и должен останется.

Петр задумался. Интриги он явно умел лучше меня заворачивать.

— А Константинополь точно устоит?

— Коли не больше чем полусотней тысяч, да нам шепнут заранее — точно. Коли сотней, устоит, но будет много крови. Надо намекнуть султану, про ограничения. Лучше несколько раз повторить, чем один раз, но много. И еще. Такие подарки бесплатными не бывают. Можно будет и восточный берег Черного моря под свою руку взять. И султану о том говорить не надобно. Хотя, потом он может пенять зачинщикам — мол, вот что из-за вашей затеи вышло, потеряли еще земли. А коли замирились бы с Россией, было бы все по-старому…

— Гладко складываешь. Что, так во флоте уверен, что уже и на восточные берега замахиваешься?

— Прошлым летом флот Черноморский у тех берегов маневры проводил. Некому там сопротивляться. Сильные крепости в осаду возьмем, на измор, с моря и с суши. А слабые крепости нам не противник. Писал все в отчете тебе, государь.

— Ладно, подумаю над словами твоими. Ступай. Завтра к обеду будь в Преображенском, совет военный соберу.

На этот раз не спросил, чего у меня еще намечено. Значит все.

Поклонился по военному, оставил государя мыслить под характерное бульканье.

Через ближний круг пришлось буквально пробираться — все норовили меня отловить и побеседовать. Можно сказать, поставил рекорд — почти час преодолевал небольшую залу. Хорошо еще, что дальше такие любопытные не попадались — а то бы точно домой сегодня не попал. Представляю, какие завтра будут гулять слухи — уж если терять час времени на светские разговоры — так с толком.

Этой ночью спал как убитый. Не до сказок было.

А на следующий день меня убили. Почти в прямом смысле.

Как обычно, на военном совете мне достались только голые факты. По которым, армия выступает летом. Так сказать, отвлекающий маневр. Петр, с гвардией и двумя полками морской пехоты идет в обход. Про этот обход вроде даже читал в свое время. А оказывается, Петра на эту мысль натолкнул мой давнишний рассказ о Беломорском канале. Теперь он намеревается послать верных людей в начале лета торить путь от Белого моря до Онеги, а там сплавиться в Ладогу и внезапно напасть на, пока еще шведский, «Орешек». Как именно он собрался незаметно торить дорогу — вопрос сложный. Только если у шведов с разведкой совсем все плохо. Но добил он меня желанием тянуть по этой дороге корабли. С ума сошли. Вспоминая, как мы жалкие ладьи по волоку тянули — ужасаюсь только одной мыслью о фрегате на волоке, да еще таком длинном. Без рельсов точно не обойтись. А столько рельс у меня нет, и не будет в ближайшее время. Да, с Урала придут баржи с рельсами — был такой заказ. Но это капля в море. Можно конечно переставлять пройденные рельсы вперед. Но двигаться будем в час по чайной ложке — а Петр задумал «Блицкриг». Наверное перемедитировал на альбом с эскизами нового города.

Голоса в штабе слились в единый гул. Вот ведь люди! Спокойны и уверены — у них все получится. Провести семь тысяч человек через болота вместе с пушками и припасами — пожалуйста. Проволочь вслед за ними корабли — да запросто. Живой пример рыцаря без страха и упрека. А мозг рыцарю только вреден, не дай бог, будет сотрясение после удара булавой по голове.

Вышел покурить на крыльцо. Оттепель. Солнышко ярко светит и даже чуток пригревает. С сосулек капают редкие капли. Дааа … похоже, лето будет веселое.

Мысли скакали с одного на другое. Трубка опять тлела без толку. Затянулся, раздувая яркие угольки и ровняя мысли в шеренги. Значит так. Спорить с Петром — себе дороже. Зачем ему этот обход в 2 тысячи километров? Он то точно фильм про Бармалея не смотрел. От Москвы до Питера, по прямой, примерно 600 километров, а через Архангельск — тысячи 2 с гаком будет. Убедить его, что корпус, даже не весь, а 3–5 полков, сметет шведов как крошки со стола — можно, но сложно. Боевых примеров маловато. Значит, бог с ним, с обходом — пусть идут. Лето, погода хорошая, оснащение у корпуса первоклассное — нехай потопчут дороги да проверят телеги в режиме сплава по рекам. Даже полезно будет, дойдут до Вавчуга — поправим выявленные переходом недостатки. Тест-драйв.

Ползти им месяца три. Дороги просохнут к маю, значит, в июле, ближе к концу, могут быть в Архангельске. Далее самый скользкий момент. Допустим, Петр построит дорогу. Хотя и не представляю, как ему это удастся. Выглядеть это будет примерно как на новгородском волоке, то есть, грунтовка, периодически переходящая в гати из разнокалиберных стволов. Корпус пройдет точно. Даже пушки пройдут. А вот фрегат …

Сразу представил себе фрегат, продавливающий гать и оседающий в болото. Даже если рельсы проложим — нечему держать эти рельсы. Нереально. Вот шняву еще можно попробовать волочь. Но нет шнявы.

Основная задача флота — прикрыть лодочную переправу войск через Ладогу. Могут быть в Ладоге шведские корабли? Могут. И наверняка есть, но мелкие. Линкоров и фрегатов нет точно. Зачем тогда туда волочь фрегат? Только потому, что ничего мельче у меня нет. Недоработка. Хотя … да, можно попробовать! Тогда все реально, можно соглашаться с гениальной идеей Петровского штаба. Пусть тешутся.

Настроение улучшилось. Сложно ходить хмурым, когда такая благодать вокруг. Посипел погасшей трубкой, постучал ей задумчиво о брусья перил. Сколько шведов могут сидеть в крепостях? Не думаю, что больше тысячи человек. Пары полков должно хватить за глаза. В полку то у нас тысячи по 2–3 солдат, плюс еще Петр гвардию ведет — еще два полка. Знатная выходит мухобойка. А главное — никакого ополчения.

Остаются в корпусе еще три полка с удовлетворительной оснащенностью. А войну эту надо закончить быстро… Гении петровского штаба говорили про отвлекающие маневры? Будет им маневр. Особенно, если верить штабистам, что Карл после Нарвы ушел к Риге, выбив из-под нее Августа. Точнее, Август сам сбежал. После чего Карл двинулся на побережье к Либаве, надеясь на пополнение запасов. Наивный. Пусть потрошит свои крепости и занимается самоедством.

А потом его шаги еще более очевидны — будет гонять Августа, пока не зажмет его, где-либо в укромном углу. Или пока не получит сведений о наших действиях.

Но в любом случае, от Либавы до Нарвы пару месяцев ходу. А за лето Карл еще дальше уйдет …. Отвлекающий маневр говорите?

Настроение улучшилось окончательно. Видел ту Нарву…. Наши три полка, соответственно, три десятка 75мм орудий и около трех тысяч 50мм картечниц в режиме минометов из-за щитов. Даже неудобно как-то перед Петром будет за предыдущий штурм Нарвы. А параллельно с этим, выводим флот с Готланда. Фрегаты и птицы смогут подняться по Неве минимум до Иваньковских порогов. Но Ниеншанц накрываем однозначно. Линейные корабли с десантом отправляем блокировать Выборг и заодно, контролировать Финский залив на линии Выборг-Нарва. Что выходит?

Плохо выходит. Нельзя уводить от Готланда «перехватчики» — а то Карл ненароком припасы по морю получить может. Жаль. Красиво могло получиться. Петр берет Нотебург, в смысле «Орешек», у истока Невы, куда фрегатам подняться сложно — радуется, всех награждает и прославляет свой военный талант. А потом спокойно идет к устью Невы по расчищенной дорожке, экономя мне массу времени. Как говорят — и волки сыты и бараны съедены.

Задумался. Уж больно заманчиво. Попробую форсировать спуск на воду канонерок. Да, будут недоделанные и разукомплектованные. Но что делать, коль монарху вожжа под хвост попала. Перегоним канонерки на Готланд … тфу-тфу-тфу через левое плечо … а оттуда их в Неву направим. Фрегаты и птиц оставлю дежурить вдоль побережья, а двумя канонерками буду брать Ниеншанц.

Авантюра. Хотя … 16 сто миллиметровых орудий и десантные отсеки, забитые Двинским полком … Все равно авантюра. Но если использовать настрелянных Балтийским флотом утят, и загрузить их войсками, да под прикрытием пары канонерок… Откуда утята? От шведов вестимо! Не зря же наш флот в Балтике все лето промышляет. Вот только Двинского полка мало будет. Значит, к Архангельску пойдут три полка, два из них пойдут возвеличивать имя государя, а один посажу на апостолов…. Тогда к Нарве пойдут два полка, а этого уже маловато.

Куда не кинь, всюду клин! Мне бы еще годик! Прошли бы тогда по Балтии метлой — быстро и качественно. Но мы же не ищем легких путей … блин.

Под эти мысли набил вновь трубочку. Может, хоть второй раз табак сотлеть не успеет, пока крою лоскутное одеяло.

За дверями усилился шум разговоров, значит, эти штабисты сюда идут. И чего им не спорилось за столом? Не умаляя важности их споров — какие собственно части и под чьим командованием будут «шуметь» в Ингрии — хотелось бы спокойно подумать не над тем, как выиграть сражение, а как закончить эту войну. Хотя, мысли штабисты высказывали здравые — вокруг Невы свеев хватало. Генерал Шлипенбах, примерно с 8 тысячами солдат в Лифляндии, где-то в районе Дерпта и генерал Крониорт примерно с 7 тысячами солдат в Карелии. Супротив них выдвинулись князь Репин, Аникита Иваныч и Апраксин, куда же без него. На место Репина Петр хотел поставить Шереметьева, но неспокойные крымские земли задержали фельдмаршала. Хотя, Репин вроде неплохо справлялся. Всю зиму он пощипывал за бока Шлипенбаха, действуя из Пскова, а в декабре вообще умудрился дать генеральное сражение, при котором уполовинил войска свеев, потеряв около тысячи своих солдат. Петр назвал Аникиту Иваныча — «отважен без задору, но готов, если надо для великого дела, и умереть, не пятясь». В итоге, Шлипенбах был связан боями с Репиным — к Нарве дорога от Новгорода была открыта, разве что ковром не застелена.

Апраксин особыми победами похвастать не мог, но Карелия меня пока и не интересовала — связал боями Крониорта, честь ему и хвала. Больше от него не требуется.

Ситуация напоминала двух драчунов, схвативших друг друга за руки. Патовая ситуация. И тут один драчун вытаскивает из-под полы вторую пару рук, да еще со здоровыми дубинками … Нечестно? Все вопросы к Петру — это его план. От себя к плану добавляю только кувалду по затылку и коленом по … впрочем, это уже садизм. Зато потом, к месту погромов, придет Карл и можно будет быстренько перейти к торговле, что наше, а что наше условно. Нет, ну промежуточный этап между приходом Карла и торговлей будет наверняка. Но надеюсь, к этому моменту дооснастятся и подтянутся еще пять полков корпуса. Куда подтянуться? Подозреваю, к этому времени дело уже дойдет до Риги. Впрочем, пророк из меня никакой — поживем, увидим.

На широкий балкон вывалили разгоряченные спорами отцы командиры и дымящий Петр — он себя условностями про курение не ограничивал. Опять у меня табак сотлеет впустую, к гадалке не ходи.

— А ты что ж, князь, в совете отмолчался?

Петр щурился на весеннее солнышко как довольный кот.

— Генералов слушал, государь, да на ус мотал. А то долго меня не было, диспозиции не ведаю.

— И как? Намотал?

Больно хорошее настроение у Петра, наверное, утром разжаловал кого-нибудь. Еще и свита ему подпевает … Ладно, сделаю вид, что не слышал их присказок, а то опять дело до мордобоя дойдет.

— Да государь, два полка корпуса морской пехоты прибудут в Архангельск, под твою руку к июлю месяцу, раньше просто не успеют. Еще один полк прибудет к Архангельску для погрузки на корабли и пойдет на усиление острова Готланд. Еще два полка, а даст бог и три, пойдут на Новгород, и далее — «шуметь» по Ингрии. Флот поддержки для Ладоги будет готов к концу июня, коль отпустишь меня его готовить как лед с рек сойдет. А флот на Балтике подготовлю лично, прибыв туда в середине сентября вместе с полком морской пехоты, коли на то, будет твоя воля.

Пока говорил — смешки стихли, а Петр нахмурился. Похоже, опять чего-то не то ляпнул.

— Это ты так решил?

— Нет, государь, это твое решение. Это именно то, что на ус намотал, внимая вашим спорам. От себя только приложил, как волю твою имеющимися средствами лучше всего сполнить.

Петр помолчал, хмурясь, а потом его настроение резко опять качнулось к веселости, он задрал усы в довольной ухмылке и повернулся к свите, окружившей нас полукругом.

— Учитесь! Спорщики. Князя год как не было, час другой вас послушал, и готовый план выкладывает, кто, куда и сколько.

Государь повернулся обратно к моей скромной персоне

— Ну-ка, излагай подробно.

Изложил. Куда деваться. Подробно, с цифрами, и почему именно столько. Петр только кивал, видимо, про оснащение корпуса ему кто-то подробно и систематически докладывает. Учту.

Правда, про то, что нацелю отвлекающие полки под командой Вейде на Нарву, говорить не стал — мало ли, как выйдет. Их задача — отвлекать, и с ней они наверняка справятся. Все равно никто не поверит, что Нарву можно взять силами двух-трех полков. И про планы пробивать флотом «туннель» навстречу Петру говорить не стал по той же причине. Всяко может быть. Задача флота блокировать поставки? Сделаем. А коли перевыполним план слегка, так исключительно от рвения.

Петру расклад понравился, судя по его коронному «так тому и быть». Эххх. Опять меня ждет дорога дальняя и все положенные к ней причиндалы. А вечерами еще эпистолярный жанр, так как мои планы надо подробно изложить Вейде, да еще расписать, как действовать — а то он мне половину полков под Нарвой угробит. Нам на стены лезть некспеху. Пусть поработает артиллерия, а капральства, не торопясь, наступают в шахматном порядке — одно стоит в защите и поливает минами из-за щитов обороняющихся, второе несколько шагов вперед делает. Потом роли капральств меняются. Главное, чтоб защитники, а особенно пушкари, нос высунуть не могли. А ворота вынесем артиллерией.

Еще на заводы большую депешу надо — «Все бросить, и обеспечить полки тройным боекомплектом». Даже снаряды для Черноморского флота полкам отдать. Хотя … ладно, вечером еще подумаю, со штабом флота посовещаюсь. Будем кроить очередным «сестрам по серьге».

Объем проблем постепенно проявлялся перед мысленным взором. Сколько надо всякой всячины 9 тысячам человек на год войны? Одного только мяса около 500 тонн уйдет. Это стадо в тысячу говяжьих голов минимум. По три тонны овса на лошадь, а их в полку, с учетом тягловых и боевых у драгун — пять сотен. Итого на три полка 450 тонн. И то при условии, что лошади частично на подножном корму будут. Жуть. И так везде, где не копни.

Петр обсуждал с окружением, что у нас на обед, и аналогичную мелочь. Можно подумать, только у меня голова должна болеть о массе нюансов. Надо срочно вводить на военной кафедре Академии специальную, и одну из важнейших в армии дисциплин — снабжение. Может хоть тогда, будущие военачальники, подумают — во что им и стране обойдется лезть во всяческие героические квесты.

Выбил так и прогоревшую зря трубку и зашел в пустующий зал. Пока свежи мысли — лихорадочно набрасывал их на бумагу, сколько и чего надо прислать к Новгороду, сколько к Архангельску, ориентировочные графики и стоимости поставок по ценам Архангельска. Попугаю государя, пока у него хорошее настроение.

Возвращались уже поздно вечером. Голова гудела. Правда, не только от мыслей. Чем-то эти заседания штаба мне напоминают посиделки у костра моего времени. Поговорили, жахнули, обсудили еще всякую-разную ерунду, еще жахнули. И только под конец, будто опомнившись, скоренько обсудили, куда наша эскадра плывет на следующий день. Вот и с Петром так. Да на кой демон мне знать про похождения «…этого повесы…»? А про новые веянья кулинарии? Хотя, в тот момент удачно вставил про картошку — обещал осенью всех удивить массой блюд. Но это мелочь. Прямо не штаб, а клуб по интересам какой-то.

Видимо взвинченным состоянием только и могу объяснить, что отпустил возок, который тезка любезно выдал мне как средство доставки до дому, и пошел на подворье пешком, сопровождаемый только парой своих морпехов.

Дурость конечно. Ноги вязли в раскисшей дороге, так и не примороженной вечерним похолоданием, свежий воздух маскировался за запахом множества печей и следами проехавших по дороге лошадей. А район был торговый, караванов много, как и напоминаний о лошадях. Брехали собаки. Редкие светящиеся окна только добавляли темени над дорогой. Да еще и на группу несознательных горожан напоролись.

Причем, даже не сразу понял, занятый мыслями, что эти биндюжники по мою душу. Они сами о себе напомнили. Обидно, банальное «кошелек или жизнь» спросить забыли. Вот всегда знал, что в Москве народ неприветливый. А поговорить? Нельзя же так сразу «в морду».

Выручили морпехи. Честное слово, когда из-за спины, вроде не с того ни с сего ударили два Дара — даже подскочил. Яркие сполохи выстрелов выхватывали вспышками толпу людей, несущуюся к нам. А потом дорогу заволокли клубы дыма, заставляя отступать от хищно пахнущего облака, задерживая дыхание и опасаясь, что сейчас из облака выскочит куча народу. Даже испугаться, как следует, не успел. Пока лихорадочно лапал кобуру — все уже закончилось. Совсем форму потерял.

Теперь стоял ошарашенный посреди дороги, в сотне шагов от нашего подворья. И совершенно по дурацки радовался выучке морпехов. Мало того, что среагировали вовремя, хотя, еще не факт, что адекватно — так теперь перезаряжали по очереди. Один стволом поводит, а второй перезаряжает. Поймал себя еще на одной своевременной мысли — порох у Даров сгорает не полностью, сноп огня длинноват. Днем это не видно, а вот ночью стало весьма очевидно. Мысленно стукнул себя по голове — о чем только думаю!

Только теперь всплыл вопрос — «и что это было?». Хоть бы лозунг, какой, нападающие выкрикнули! А то за минуту нашей скоротечной свалки только и было слышно, что рык, с неразборчивыми криками, да хлесткие удары Даров, будто кожаными ремнями выбивают тяжелые половики.

Теперь звучал только заливистый лай собак по всей округе, просыпающийся людской гам на подворьях, стоны и богохульства с дороги, да удаляющиеся дробные шаги, сопровождаемые чавканьем и неразборчивой бранью. Погуляли вечерком, блин …. И не видно ничего. Темные тени на черной дороге.

Дожидаться пока из подворий народ подойдет? Да мало ли, какой это будет народ! У нас зарядов на всех не хватит.

Засунул в кобуру так и не пригодившийся пистолет.

— Уходим! По дороге подранка подберите, и на подворье его.

Морпехи дружно бросились вперед меня, растворяясь в темноте дороги. Хорошая у нас форма, для ночных вылазок. Поспешил за ними, вновь доставая из кобуры оружие. А то стоило выпустить из рук рукоять, и начали одолевать запоздавшие страхи. Нервишки то шалят…. Все же, с оружием в руках страхи переживаются гораздо легче.

Подходили к нашим воротам почти в то время, когда они распахнулись, и выпустили нам навстречу несколько человек дворни, окруженных световым пятном от фонаря и вооруженных только гомоном. Вот и чего они вылезли? Хотя, гомон и стук засовов на воротах слышался уже по всей улочке. Дорога расцветала пятнами света. Надо будет проверить, как идут дела в нашем московском электротехническом кумпанстве. Хотя, до уличного освещения этих районов дело еще всяко не скоро дойдет. Как же все медленно!

Оставил морпехов разбираться с пленником и дворней, поспешил показаться в доме, а то мало ли, переполох начнется. Да и у Федора надо поинтересоваться, что в таких случаях делают.

Оказалось, ничего не делают. То самое — дело житейское. Год был голодный, шакалов развелось много. Только что плененного татя в Преображенский приказ отвезти можно, да и то не обязательно. Хотя, в моем случае — все же лучше отвезти, как никак, на князя покушались. Ну, еще могут армейские на шум отреагировать. Хотя …

Вечеряли. Федор вновь приказал выставить большой фарфоровый сервиз, нашего производства. Он к нему явно неровно дышит. Сервиз получился действительно неплохой. Красочный, и ажурный. Лишний раз намекающий, что без меня производства прекрасно обходятся. Немножко грустно, но уже без надрыва. Видимо примирился, что моя дорога все дальше уходит от того, чем мне было бы действительно интересно заниматься. Все как в моей прошлой жизни.

Тая переживала молча, закармливая меня пирогами. Запихивал в себя печиво, не столько по потребности, сколько делая ей приятно. А вот Федор надрывался пустыми восклицаниями «…как же так!». Правда, мне самому было интересно. Это просто стечение обстоятельств, или совсем даже не просто? Моя паранойя пожала плечами и с фатализмом добавила, что мало фактов, и еще пара тройка покушений не помешала бы для статистики.

Сходил в теплый дровяной закуток у кухни, где задавали вопросы пленному. Сделал пару ничего не значащих выводов — ничего тать не знает, и, скорее всего, выживет — дробь только руку и плечо посекла. А может и не выживет, кто их, в преображенском приказе, знает.

Искать на дороге атамана — можно конечно. Но толку то? Даже если их и наняли — зуб даю, наниматель не представился и адреса не оставил. А начну искать среди раненных — меня совесть сгрызет, и придется оказывать медицинскую помощь. Пусть дохнут.

Сидел на дровах, размышлял о своем обострившемся цинизме. Вот ведь — проблема контрастов. Не делил раньше так резко людей на своих и чужих. А что теперь? Теперь, для меня, все уже становится круг «своих». И все меньше склонен прощать ошибки. Плохо. Как там пел Макаревич? …

Выбил трубку, считай, первую спокойно выкуренную за этот день. Видимо действительно «Эра Милосердия» наступит …. Но не сегодня.

Пошел спать. В ближайшие дни будет много работы, много писанины, и много уговоров. Особенно с сестрой Петра придется повозиться. А милосердие … оно придет потом. После нас. И заклеймит это время ярлыками жестокости.

Усмехнулся, вспоминая старую байку — «Добро обязательно победит зло, поставит его на колени и безжалостно прикончит, под бурное одобрение толпы».

В наши ворота так никто и не постучал. Надо будет отвезти татя завтра Ромодановскому и поговорить с ним про несение службы. Не грех ему подсказать пару мыслей, а уж реализует он их или нет, только время скажет.

Неделя в Москве прошла в привычной беготне. Вечерами предпочитал сидеть дома и портить зрение, переводя чернила литрами. Даже несколько приглашений от бомонда игнорировал. Некогда мне веселится, а политическую обстановку неплохо в штабе донесли. Штаб флота, кстати, порадовал. Да, нареканий еще много — но все принципиальные вопросы уже нашли своих руководителей, и появилось даже некоторое стратегическое планирование. Такими темпами им и самостоятельное планирование военных кампаний скоро можно будет поручать. По крайней мере, мои наброски на летнюю кампанию они проработали на «хорошо».

Исаак не преминул меня озадачить. Дело в том, что старая истина — «кто предлагает, тот и страдает» — работает во все времена. Петру понравилась идея мелкой бронзовой монеты с отчеканенными на ней событиями. Пока утвердили четыре события — Азов, Крым, Константинополь и Скагеррак. Нарву, Петр отчего-то не стал увековечивать на монетах. Пушечную бронзу, хоть и собирались использовать для каждого события из тех пушек, которые в нем участвовали — но в итоге переплавляли пока только османские пушки. И тут в полный рост вылезла проблема штампов.

На самом деле, проблем с бронзой вылезло много. Отчеканить монету — это только вершина айсберга, сама чеканка занимает примерно 15 % всех трудозатрат. 40 % трудозатрат занимает выплавка монетного цана — металла, с определенным составом, заданной формы и толщины. Еще 45 % трудозатрат занимает выделка монетных пластин — тех самых кружочков, на которых будет отчеканена монета. Кружочки должны быть одинаковые, гладкие, отполированные, да еще, по новой моде — с гуртом, то есть с насечкой по торцу монеты. При этом за кадром остается бешеный труд граверов, изготавливающих штампы.

Все это монетный двор мог делать, но бронза, как твердый металл, вызвала у монетного двора лихорадку. Монет нужно много, штампы изнашивались быстро, изготовление монетных пластин по старой технологии — отсеканием от круглого стержня цана — задерживало все производство. Словом, денежная реформа началась, и забуксовала, выдавая слишком мало монет. Бронза — это вам не серебро и не золото.

Теперь, наш главный казначей меня откровенно шантажировал — мол, некогда ему заниматься моими вопросами. Обещал ему поставить в Москву набор станков. Будем прокатывать бронзовую полосу, и рубить из нее монетные пластины. Это значительно ускорит процесс. Еще подумаю, над травлением штампов — это ускорит процесс еще больше. Но тут надо экспериментировать, так как хорошо знаком только с технологией травления электронных плат хлорным железом. Теоретически, процессы похожие. Чтоб протравить печатную плату — на медную фольгу наносят рисунок дорожек будущей печатной платы и потом окунают заготовку в раствор хлорного железа. При этом наносить рисунок можно чем угодно — лаком, клеем, лишь бы в растворе рисунок не размылся и защитил медь. В итоге, через несколько минут вытаскиваем из раствора плату, на которой всю, не защищенную рисунком, медь сожрало хлорное железо — остается только смыть нанесенный рисунок и плата готова. По логике, с железом можно проделать аналогичную операцию. Предположительно, если медь травим хлорным железом — можно попробовать травить железо медным купоросом, а для хлорности еще и соль добавить. Больно уж жалко кислоту расходовать. А практически — надо пробовать.

Почему просто не отливать штампы? Можно, конечно. Но отливка, а потом долгая чистовая обработка твердого штампа — скорости не прибавит. Можно отливать мастер-штамп, а потом делать с него рабочие штампы путем выдавливания. Вот только для мастер-штампа металл надо брать еще тверже, а у меня такой номенклатуры пока нет. Для бронзы и так потребен штамп из максимально твердой стали. Не до жиру. Попробую травить.

Итальянцы влились меньшей частью в мои бизнес проекты, а большей частью в стены заработавшей осенью академии. Федор рассказывал — государь лично открывал это торжество. Москва потом почти неделю гуляла. Сразу представил себе, как Петр толкал речь на склоне холма перед академией, а куча рабочих с обратной стороны главного корпуса лихорадочно заканчивали кладку. Ну и ладно, главное — открыли. Дам годик устояться и займусь учебными программами — пока некогда.

В средние школы прошел новый набор. Медичек свозили добровольно принудительно, а вот в школу приказчиков даже некоторый конкурс образовался. Надо расширяться. И филиалы в других городах открывать. Но денег нет. И некогда. Надеюсь, эта война закончится быстро.

Дела закручивали и намекали минимум на пару месяцев продолжения. Тут и «Дом Малютки», и интернаты, и школьные программы — в том числе, руководители этих программ, так как Тая категорически отказывалась оставаться в Москве без меня. Непоседливые профессора, множество переведенных книг, которые нужно было вычитать и по мере сил исправить в них ляпы. Загрузка типографии новыми заказами, в том числе и сказками, которые еще собрать и написать надо. И это только кусочек дел. Штабы меня повадились потреблять до жаренного состояния в собственном соку. Письма. Визиты послов… Надо немедленно сваливать из этого гадюшника — а то не за горами и угощение особо вкусными грибочками. Если уже не попотчевали, чем ни будь долгоиграющим.

К середине марта исчерпал лимит сдержанности. Ледоход на Сухоне в конце апреля? Успеем! Даже если не успеем, бороться со стихией много проще, чем с людьми. Выезжаем. Заодно, испорчу планы супостатам — они явно ждут от меня традиционного спуска по реке. А мы пойдем на армейской телеге по льду и раскисшим дорогам! Надеюсь, она весеннее бездорожье осилит. Четверку лошадей запряжем.

Покидали Москву по утреннему туману. Вспомнилась песня «Миража»

За спиной кричали неоконченные, да даже толком и не начатые дела. Им вторили руководители, на эти дела назначенные и брошенные в самостоятельное плаванье. Хорошо, что весь этот гомон только у меня в голове слышен — случись иначе, в городе точно бы переполох случился.

Чувствовал себя предателем. Зато плечи постепенно разворачивались, сбрасывая неподъемный груз хлопот, людского влияния и давления. Вырвался. Плевать, что огромные колеса нашей телеги обросли муфтами грязи, что движемся в час по чайной ложке. Зато внутри, в домике, тепло, дорогая мне женщина смотрит одним глазом за печью, а другим штудирует очередную книгу, Ермолай с морпехом за столом углубились в теологию — даже слушать не хочу. Второй морпех кемарит у переднего брезентового полога, делая вид, что неусыпно охраняет мою персону. Пастораль. Задвинул обратно брезент полога, через который подсмотрел эту отогревающую душу картину. Хорошо то как. Вокруг Русь-матушка, укрытая снегом с редкими проталинами. Впереди вьется дорога, проложенная особо нетрезвым ямщиком. Позади люди, с которыми мне хорошо.

Так и надо делать великие дела, открытия и путешествия. Не сотворить их, сидя в кабинете посреди зависти и злобы.

Справа, на чистоту неба поднималось солнце, в деревьях перекликались птицы, мерно шлепала по грязи четверка лошадей, звякая сбруей и изредка фыркая. Приходил в согласие с самим собой. Первый шаг в Северной войне, для меня, был осознан именно теперь. Скоро из Воронежа выступят полки, покатятся вереницы телег, боевых двуколок и орудий. Скоро потянутся гирлянды телег снабжения, выскребшие до донышка склады заводов и артелей — к ним присоединятся купеческие караваны, и крестьяне будут перекликаться друг с другом, делясь новостями и слухами. Страна вставала на колеса, и начинал реять призрак лозунга «Все для победы».

Но вокруг пели птицы. Не вязалась война и весеннее солнце. И это радовало особо — все мы в чем-то страусы, радующиеся хоть временной возможностью засунуть голову в песок. Кстати, про страусов — это распространенное заблуждение. Страус приближает голову к земле, чтоб лучше слышать распространяемые по земле звуки. Примерно как индейцы прижимали ухо к земле, слушая, где добыча или погоня. Но заблуждение прижилось и вошло в поговорки.

Наслаждался спокойным днем, и предстоящим путешествием. Можно считать, у меня месячный отпуск, когда есть возможность забыть про дела, про обязанности адмирала и про все, к чему не лежит душа. А для того, к чему она лежит — у меня была припасена внушительная пачка чистой бумаги, но пока и этого не хотелось. Перенапрягся, похоже.

Никогда не думал, что буду рад примитивности транспортного сообщения. Пока до Вавчуга доберемся — душа затянет свои болячки, под целительный шум лесов. А если бы паролет меня за десяток часов до Вавчуга доставил? Прилетел бы туда злой, как собака. Может в этом корень проблем моего времени? Слишком быстро вздрюченный начальник добирается до своих подчиненных. Нет у него времени подумать. Рубим с плеча, считая правыми только себя — ведь рассмотреть иные варианты нет не времени ни желания.

Звякала сбруя. Не торопясь, проворачивались громадные колеса, отмеряя за каждый оборот более шести метров пути. Шлепала грязь, отваливаясь с ободов и днища телеги. Сидел на облучке, забыв про Москву и Швецию. Хотелось верить, что есть только здесь и сейчас. Мне простительно. Впереди еще больше месяца перехода, есть время потешить себя наивными надеждами.

Переход выдался непростой. Оценил, что 5 человек маловато, для завязшей армейской телеги. Добавил в мысленное комплектование телег — набор канатов, блоков и якорь — морпехи они у меня, в конце концов, или нет! Должны уметь и якорь завести, если деревьев поблизости нет, и кабестаном пользоваться. Да и якорь в режиме сплава по рекам лишним не будет — упустил этот момент.

 

Глава 24

Как обычно, конец похода выдался самым сложным. До этого проблемы с природой, флорой и фауной, как голодной четырехлапой, так и с бедной двуногой — решались добрым словом, пистолетом и запасом веревок. А вот к концу апреля лед перестал держать телегу, впрочем, как и земля — пришлось сделать почти недельную дневку, тщательно экономя припасы и организовывая конные разведки по всем направлениям.

Потом испытали телегу в водоизмещающем режиме, оценивая ее весьма скромные плавательные свойства. К слову, переправа на телеге с загруженной в нее четверкой лошадей — это экстрим, покруче порога шестерки для зазевавшегося экипажа. Спасала только наша малочисленность — иначе лошади просто не влезли бы. Она же и губила, проблем образовалось больше, чем рук способных их решить. Лошади не хотели стоять спокойно, понтон вышел перегруженный, и сил гребцов не хватало для маневрирования среди льдин.

Пару раз думал, что каюк — не забывая, безусловно, покрикивать, что все идет как надо, и осталось совсем чуть-чуть. «Верной дорогой идете товарищи!». Лихорадочно набрасывал наметки, что и как надо поменять в понтоне. В бутылку, что ли, запихать записки? Мало ли…. Но нет бутылки — а плывущий по реке горшок, боюсь, будет не по устоявшимся традициям.

К Вавчугу подъезжали практически волоком. Грязи на колеса намотали больше, чем ее мог себе представить даже теоретически. Подумаю над изменением конструкции колеса — более узким его делать нельзя, а вот всякие выступы обода надо убирать полностью.

Предместья Вавчуга с земли огорчали. Раньше, большей частью, подходил к городку с воды — там картинка была вполне приятная. Теперь мы волочились через вырубки и горы шлака, с которых текли темные ручейки. Уж не буду говорить, как это все пахло. Про вырубки — задам вопрос управляющему — где посадки? Где лесники, которые за этим следят? Кого надо повесить? Так мало? Давай еще …. Впрочем — увлекся. Хотя, как выяснилось — это очень даже помогает. Совесть — цыц.

Со шлаком сложнее. Без понятия, как его в мое время утилизировали. На память только щлакоблоки приходят. И как следствие — нужен цемент.

До этого момента — прекрасно обходились кирпичами на связующем растворе из глины и извести. Но мы и без картошки раньше прекрасно обходились, сидя на репе. Видимо пришло время очередных козырей.

Что такое цемент? Да все та же глина и известь. Только ее не просто надо смешать, а смешать в определенной пропорции и прокалить при температурах выплавки стекла. Проблема только в том, что подробностями не интересовался. Однако запомнилось, из книг моего времени, иное…

Для меня слово «цемент» весьма однозначно. А вот для этого времени — слово цемент подразумевает собой совсем иное. Под этим словом маскировали клей. И знаете, какой самый надежный клей для керамики и камней? В жизни бы не догадался — это растертый в каменной ступке чесночный сок. Говорят, клеит намертво. Но не проверял.

Есть еще «горячий цемент» — смесь смолы, кирпичной пыли и воска, прокипяченные в воде. Кирпичи, соединяемые этим цементом должны быть горячими, и тогда цемент соединяет их намертво.

Есть еще «холодный цемент» — смесь овечьего сыра, молока, яичного белка и извести. Цемент дорогой и секретный. Более того, рецепты его большинство каменщиков хранят как семейную тайну. Кстати, каменщиков по-французски называли масонами. Любопытно, не правда ли — каменщики, тайны, масоны …

Любопытно и другое — по-русски, все, что затвердевает при строительстве — называют «камедь» от слова камень. Этот термин сложными путями у нас заимствовали другие народы, вместе с технологиями цемента на животных и растительных белках.

Почему у нас? Русские кирпичные храмы и кремли собранные на белковой камеди известны с 15 века. А в Англии и Италии подобные постройки появились только в 16 веке. Случайность? Отнюдь. Но на Руси, было не принято кичится знаниями, и авторские свидетельства у нас не выдавали. В результате, уже после Петра, по наторенной дорожке заимствования иностранных слов — в Россию из Голландии пришло слово цемент. А если подумать, и сравнить «cement» — cо старорусским «камедь»… да еще припомнить, что русские храмы использовали эту технологию на сотню лет раньше — закрадывается подозрение, что мы заимствовали слово, которое еще раньше заимствовали у нас. И в пылу повального подражания — этого никто не заметил.

Возвращаясь к цементу — не помню состав, но поверю мастерам этого времени. Они берут на одну часть глины половину части извести. Выходит, 66 % глины и 33 % известняка. Надо поэкспериментировать вокруг этого соотношения.

Далее, если все это перемешать и просто запечь — наверняка получим просто кусок спекшегося камня. Значит, в процессе запекания надо трясти печь, или крутить ее, что проще.

Для скорости затвердевания — в цемент можно будет попробовать добавить гипс — насколько помню, алебастр, а это тот же самый гипс — схватывался у меня при ремонте квартиры буквально за 5 минут. Думаю, добавляя его в цемент, можно ускорить затвердевание. К слову, и известняком и гипсом район Холмогор весьма богат.

Ну и возвращаясь к кучам шлака — стоит поэкспериментировать, добавляя шлак как наполнитель. Правда, вылезет проблема, что все это надо молоть очень мелко — насколько помню, цемент выглядит как тончайший, серо-голубой порошок — но тут можно попробовать позаимствовать технологии с пороховых мельниц.

Зато, если получиться — первым делом отольем фигурную брусчатку, мостить дороги от повальной грязи, затем, плиты перекрытия с железной арматурой и на закуску — шлакоблоки, утилизирующие гигантские следы доменных печей.

Надо будет еще провести исследования на раздавливание и слом полученных изделий — а то про номера бетона от 300 до 600 слышал, а как связана прочность с составом бетона — без понятия. Подозреваю, это цифры давления, которое выдерживает изделие, но подозрений для будущих инженеров мало — им надо знать точно. Будем восполнять пробелы.

А название, все же, оставлю — камедь. Так будет справедливо.

Подволакивая колеса, продирались к Вавчугу со стороны завода. Завод продолжал меня удивлять. Настоящий Феникс. Сколько не обрезал у этого дерева ветки — оно все куститься, разрастаясь вширь. Проезжали мимо цехов, совсем новых, судя по свежим срубам. И эти цеха стояли уже весьма далеко от основного завода. Просто предместья какие-то. Более того, небольшие цеха, вынесенные с основной территории — окружали домики рабочего поселка, а сами цеха дымили трубами паровых машин. Причем, дымили скромно, без черноты — что говорит о наличии газогенераторов. Кроме того, у дороги стояли столбы, все еще отливающие белизной, поверх которых шли пучки проводов на фарфоровых изоляторах. А ниже проводов, горизонт отчеркивала труба шарового цвета, подозреваю, что газовая. Надо будет поговорить с управляющим по поводу газовой техники безопасности.

Но в целом — будто в другой век въехали. Умилился. Потом спрятался внутри домика, надеясь спокойно доковылять до заводоуправления и своего дома, где младенец, по моим расчетам, уже не должен был так заполошно радоваться жизни.

Наивный. Оказывается, охраняющие меня морпехи — личности не менее приметные чем их объект охраны. Еще на дальних подступах к телеге начал подходить народ, интересуясь у правящего телегой морпеха моим здоровьем и новостями, а потом еще долго идя рядом, придерживаясь рукой за телегу, и продолжая обсуждение полушепотом. Дело в том — что морпех сказал, будто князь спит.

Теперь постепенно собирающаяся толпа галдела весьма громким шепотом и цыкала на громогласных вновь прибывающих. Даже грудь сдавило. Не просто другой век — а еще и другой народ. Ермолай смотрел на меня осуждающе — а мне недоставало сил выйти, и со всеми поздороваться. Трус, наверное — но это не помешало мне мысленно готовить речь — «Мы на пороге войны, а через месяц на заводе будет государь».

День приезда стал наградой за всё наше «героическое преодоление» препятствий похода. И не стоит вспоминать — что мы сами не вовремя полезли. Зато провели отличную проверку оборудования.

Вспоминая мое время — если директора «Автоваза» заставили бы ездить только на серийной «Ладе», вместе со всем остальным руководством завода — наверняка, «Лада» стала бы совсем иной. Почему директор концерна, в который входит «Мерседес», ездит только на авто своего производства? Почему другие директора заводов по всему миру гордятся своими изделиями и обязательно их используют сами? Почему директора швейных или обувных фабрик моего времени и отечества — не носили свою продукцию, предпочитая иностранную? Откуда это пошло? От Петра? Возможно. Но теперь порублю эту корни в капусту! В Москве уже сейчас становятся более модны фасоны моего старичка-портного, чем веянья западных послов. Более того, судя по отчетам все того же портного — западные дамы и их кавалеры к нему в очередь стоят, да еще и пихаются, стараясь побыстрее проскочить на прием. Моя московская поточная швейная фабрика работает с перегрузом, что говорит и о высоком потреблении среднего сегмента — служек и приказчиков. Элементы новой военной формы уже видел на крестьянах — особенно им по душе пришлась стеганная зимняя подстежка, которую они носили отдельно. Как именно она к ним попала — это отдельный разговор — поставил эти факты на вид и Вейде и Липкинскому заводу.

Но факт остается фактом — Россия, медленно, кряхтя, обзаводилась своей модой, своими аксессуарами и своей гордостью за все это. Да, сценарии балов и этикет пока заемные — но уже озадачил творческую часть итальянского десанта. Пусть, для начала, Щелкунчика поставят — зря, что ли, корпел ночами над сборником сказок. Потом будет еще больше. Дам Ермолаю почитать «Мастера и Маргариту» в моем пересказе — интересно, удавит или нет? Коль живой останусь — Ермолай еще об этом не раз пожалеет…

Вечер прошел отлично. Мне даже дали попариться в бане. Сбывшаяся мечта …. Нирвана с гурией, пусть и с одной. Пар клубился под черным потолком, прилипшие к разгоряченному телу листики одуряюще пахли окончанием долгого пути. Веник вышибал из тела все сомнения, оставляя только расслабленность. Какие мысли о свеях?! Думы! Брысь из моей головы! Заходите завтра, и мы вас порвем.

Сегодня праздник единения! Кругом близкие сердцу люди, натопленная баня, жар по телу, и легкий холодный сквознячок по ногам. Жбан квасу, с черпаком, ничуть не меньшим того, который стоит в кадушке с заваренной можжевельником водой, для плескания на камни в парилке. Свежая льняная одежка приятно прилипает к еще влажному телу. Дома. Кузьма, незнающий, чем еще угодить. Ермолай, снисходительно взирающий на эту суету, и уже практически прописавшийся в моем доме. Надежда, хвастающая карапузом, который серьезно меня рассматривал и пробовал натуральность бороды. Тая, грустно глядящая на младенца, познающего мир тактильным способом.

Свеи? Считайте, нет более этой проблемы. Не дам порушить чувство дома всепожирающим пламенем затянувшейся войны.

А ведь у свеев есть такие же дома, где счастливая мать хвастает перед уставшим воином младенцем, тянущим пухлые ручонки.

И нет выбора. И мы, и они — «за Честь и Родину». Все правы. А виноват обычно стрелочник.

Куда деваться?! Кто в очереди на стрелочника последний? Никого? Значит, буду первым — но войну закончу быстро. Желательно одним ударом. Хотя, судя по стратегическим прикидкам — ударов будет три, разнесенных по времени. Но людей ляжет все одно меньше, чем от 20 лет войны. Только об этом никто не знает, и на стрелочника повесят особую жестокость и бесчеловечность. Не сейчас, так лет через 300.

Надеюсь, море меня примет — не хотелось бы, чтоб потомки плевали на найденную могилу.

На следующий день начался аврал. Нет, не так — начался Аврал.

Кто сказал, что в средневековье не было магии? Очень даже была. По крайней мере — заклинание «к нам едет государь» произвело ошеломительный эффект, хоть и звучало уже второй раз. И начался Ад. Но веселый, и с энтузиазмом.

Бронзовые винты не дают расчетной тяги? А кувалда нам зачем?! Бить кувалдой, по задней кромке лопастей, пока тяга не станет ожидаемой. Если и это не поможет — бить кувалдой литейщиков, которые подвели всех перед государем… Поможет отстукивание лопастей? Тогда не забудьте их потом отбалансировать и дать поправки к модели тем самым литейщикам.

Оптики перепортили кучу стекла, пробуя разливать заготовки сразу в формы линз? Гм. Хорошо, что это было не мое указание — теперь можно с умным видом начать разбираться — где ошибка. Хотя, думаю — все те же проблемы быстрого остывания и каверн. Надо попробовать держать в печи для медленного охлаждения. В итоге еще неизвестно, какой способ окажется дешевле и производительнее — шлифовать вручную или отливать, долго выдерживать, а потом все равно шлифовать вручную. Тем более что «вручную» — это уже метафора. Мои труженицы оптических цехов давно напоминают гончаров, с персональными гончарными кругами на механической тяге.

Сварщики хвалились высоким качеством труб — пришлось устроить им показательные испытания давлением и гидроударом. С давлением была самая большая проблема — рабочее давление коловратников планировали на 10 атмосфер. А для испытаний нужно было больше. Попробовали испытывать трубы паровым котлом с зажатым предохранительным клапанном — выяснили только, что труба получилась прочнее котла. Печально. Но радует, что эту важную информацию добыли без жертв — контузия не считается.

Что касается жертв — этот вопрос начал курировать отдельно. А то «тихой сапой» выяснилось, что на заводе уже почти сотня инвалидов, накопившаяся за весь период его работы. Большей частью покалеченные живут по своим домам — получая четверть своего прежнего жалования. Меньшей — в рабочем поселке, если им некуда идти. Более того, в рабочем поселке обнаружились и жертвы тренировок Двинского полка. Хоть и менее десятка человек — но мне ведь и об этом никто не докладывал! Где моя шашка?

Поручил Тае подыскать место в Холмогорах под военный госпиталь, с «инвалидным» отделением. А вообще, похоже, пришла пора запускать мои давнишние задумки по пенсиям. Да, не вовремя. А с другой стороны — в самый раз — солдаты хоть увидят, перед отправкой на фронт, что их будущим озаботились, какое бы оно не было.

Вообще, это мое посещение Вавчуга больше склонялось к решению социальных вопросов, чем технических. Никаких новинок не вводил, хоть и очень хотелось. Всю энергию завода вложил в скоропалительный спуск канонерок, подготовке их снабжения и дополнительно — снабжение полков. Это все поверх основной задачи — снабжения северного флота. Выпуск диковин дозволил несколько уменьшить, но не прекращать — все одно многие специалисты по диковинам в оборонных цехах были лишние — а рынки сбыта для этого узкопотреба всегда найдем. Османов побалуем, в крайнем случае.

Канонерка…. В ее эллинг первый раз входил с трепетом. Воображение рисовало то, что чудилось все дни, пока корпел над проектами. То, что увидел — вызвало желание прибить хоть кого-нибудь. Наверное, это от рухнувших ожиданий. Хотя все было не так и страшно.

Уже через месяц аврала, стоял, прижавшись лбом к форштевню, и мысленно заклинал возвышающийся надо мной на пять метров гордо задранный нос — «не подведи». В эллинге одуряюще пахло краской, особенно под крышей, которую, чихая, разбирали рабочие, готовясь к установке складных мачт канонерок. Пока мачты лежали на козлах, гордо демонстрируя сплав дерева, металла и технологий.

Сплошные новинки. И это пугало больше всего. Есть такая примета — если в автомобиле больше 20 % инноваций — ему предстоит долго болеть доводками. А у меня почти 100 % этих новинок. И нам не по дороге ехать, а прорываться сквозь шторма. Мдя. Вот ведь … просил море меня принять, а оно и радо стараться.

Вздохнул, отрываясь от серой махины «Святого Духа». Окликнул бригаду механиков на палубе — велел начинать подготовку к холостому прогону машин. Как только разберут крышу — так и начнем. У задних ворот эллинга разгружали с телег вонючие бочки с топливом для канонерок — обещал выкупать в топливе того, кто прольет хоть каплю на свежую краску. Будь неладен этот аврал.

Пошел на полигон, где тренировались пушкари канонерок. Собственно, начал свой обычный многоугольник — верфи, полигон, полк, завод, пороховые форты и снова по кругу. Карусель.

8 мая 1702 года в Вавчуг прибыла флотилия Петра. Как всегда — «зима наступила неожиданно». Если раньше думал, что кругом цейтнот и аврал — теперь вспоминаю эти дни с легкой грустинкой — это был почти отпуск.

Еще хорошо, что заботы о размещении государя со свитой взял на себя Осип, а временное размещение войск — Боян. Мне хватило быть экскурсоводом для этого тайфуна. Хотя, Петра понять можно — он явно Такого не ожидал. Про то, что он посещал новые цеха в Туле и Липкинский завод — мне докладывали. Но флагман нашей промышленности стоял на голову выше. Как тут не сунуть шаловливые ручонки под паровой пресс? А токарные станки? Это вообще любимый Петром инструмент…

Единственное, что спасало — государь внимательно слушал прихорошившихся мастеров и соблюдал некое подобие технологической карты при пробных работах. Детали он, конечно, запорол — но тыкать в это его никто не стал. Хотя, пару образцов он сделал неплохо — правда, даже подмастерье сделает аналогичную деталь раза в два быстрее. Но, с другой стороны — человек со стороны не сделает и так, как вышло у Петра. Молодец. Хвалил вполне искренне. А вот повторить подвиги государя никто из его свиты не решился.

Стоит заметить, что свита прибыла весьма внушительная — 118 знатных персон не включая обслуживающего люда. Тут были все: Меньшиков, Ромодановский, Трубецкой, Нарышкин, Зотов, Шаховский …. Был даже польский резидент Кенигсек. Ну и наш резидент, в смысле шпион, в смысле разведчик Василий Корчмин, утверждавший, что Орешек изучил вдоль и поперек. Из остального списка ВИП персон дернула ухо фамилия Чаадаев. Тот самый? В смысле, предок? Впрочем, какая разница, боюсь, что уже вся моя история с ног на голову встала. А может с головы на ноги? Кто ж теперь ведает.

Однако говорить с этой массой народа особо было не о чем. Слушать их восхваления пира, который им устроили в Вологде? Вот ведь подвиг, умять 215 щук, два десятка баранов и остального без счету. Это намек, что у нас пир вышел скромнее? Так Вологда и побольше будет — она не сильно то уступает Архангельску, по крайней мере, одних купцов в «гостиной сотне» там две с половиной тысячи. Кстати, выбор Вологды, как пункта отправления лодочной эскадры Петра был вполне понятен. Эту лодочную эскадру еще сделать надо было. И к чести вологодцев — они с этим делом справились. Впрочем, как и оба предыдущих раза, когда Петр отправлялся на север. Хотя, в этот раз потрудиться пришлось особо — государь шел с армией. А вслед за ним пойдут еще полки морского корпуса. Не завидую Вологде.

Но и у нас положение не сахар — завод работает в три смены, а на завтра государь назначил спуск канонерок на воду. Мама! Лишь бы они не утонули сразу, не кильнулись и не переломились при спуске. И чтоб им винты не оборвало, а то начали строить, по привычке, носом к воде. И чтоб … а впрочем, ладно. Кому суждено утонуть — того не повесят. Но ночь все одно проведу на верфи — буду уговаривать канонерки быть паиньками.

Утро спуска выдалось ясным, солнечным и каким то радостным, звенящим. Что в корне не вязалось с моим состоянием. Взирал как нахохлившийся филин, мыргая глазами, на украшение канонерок флажками. Все никак не мог прочитать, что они там вывешивают. Похоже, просто белиберду повесили, исключительно для симпатичности. Ох уж эти технари. Могли ведь и у специалистов спросить. Но давать команду на перевешивание не стал — надоели лозунги. Пусть историки гадают, разглядывая старинные фотографии.

Вообще — денек не задался с утра. Лавина мелочей портила нервы с середины ночи. И это радовало. Гораздо страшнее, если все идет гладко, а потом, на спуске кораблей каааак …

Постепенное устранение шероховатостей давало надежду, что спуск пройдет как по маслу. Точнее как по салу, которым намазывали направляющие.

Над городком звонко голосил колокол церквушки, сзывая к заутрени. Все, время вышло.

Поднимающееся солнце высвечивало волнующееся море голов, растянувшееся вдоль берега Двины. Все наличные плавсредства крутились неподалеку, впрочем, не подплывая близко к эллингам. Как никак — это не первый спуск с верфи, а на этот раз обещал, что судно будет более тяжелое.

Петр, с ближним кругом, занял коронное место у носовых тычков, всем своим видом выражая готовность выбивать стопора. У остальных упоров суетились празднично одетые мастера, перекрикиваясь о готовности. Петр не стал дожидаться полной легенды, вышибив первый из носовых стопоров. Благо, мастера подошли к вопросу более ответственно, и корабль пошел без перекосов. Закрыл глаза. От меня теперь ничто не зависит. Хорошо быть верующим — всегда есть на кого переложить ответственность.

На громком плеске не выдержал — подглядел как там дела.

«Святой Дух» загреб Двинской воды, перелив волну через нос на палубу, будто купающийся слон. Теперь он, величественно отходил от берега, чуть покачивая сложенными мачтами и разматывая с кормы хлысты канатов, которые, сдирая щепу со свай, через которые они были пропущены, постепенно притормаживали канонерку. Что же. Неплохо. Киль держит уверенно. Что там под ватерлинией — потом посмотрим.

Народ ликовал. Да и мне картина нравилась. Петр так вообще в выражениях особо не стеснялся, хотя и до брани не дошел. Повторим? Ладьи облепили канонерку, и по оставленным на ней штормтрапам наверх уже карабкались швартовые команды.

Отчего же не повторить? Сейчас Духа оттащат и продолжим.

Подошел Петр, возбужденный до трясучки.

— Ну каков корабль! Хорош мерзавец! Диво как чуден. И ходок, вестимо, отменный. Так князь?

— Так государь. Он и при ветре хорош, и без ветра может конного в галопе обогнать.

— Читал, читал твои описи. Терпежа нет испробовать.

— Не можно сразу государь — корабль как жеребенок новорожденный, ему, да и команде его время надо дать ходить научится.

— И это в пояснениях твоих читал, дотерплю уж до Архангельска, где корабли твои и испытаю. Но уж тогда не обессудь, подхлестывать буду без всяких скидок.

Мысленно тяжело вздохнул еще раз. Нам бы еще дойти до этого Архангельска без поломок. Хорошо, что Петр завтра уедет к устью Двины — будет полегче латать огрехи.

— Ну а второй то корабль когда спускаем, и как его назвали?

Из государя бил фонтан нетерпения. Упс. А как мы вторую канонерку назвали? В народе их обе называли «Духами». Название на бортах не написали, так как хотели сделать позолоченные буквы, а с этим авралом все украшательства отложили на потом. И как теперь выкручиваться?

— Второй спустим сразу, как «Святой Дух» отведут в сторону. А имя … окажи честь, государь. Поименуй корабль.

Петр поведал, как ему это «любо» и задумался, заставляя меня напрячься. Сейчас как выдаст нечто наподобие названия своего корабля «Гото Предестинация», который он лично заложил в Воронеже, рядом с морской школой….

Пожалуй, это был последний корабль старой кораблестроительной школы, заложенный в России. Построенный скорее не по необходимости, а по воле Петра, желающего доказать самому себе свое корабельное мастерство. К слову, оригинальных решений в корабле было много. Да и 58 пушек при обороне порта лишними не будут, так что, приняли это «Божье провидение», как переводиться название, в состав Черноморского флота. А куда деваться. Надо будет, кстати, перегнать его в Севастополь, пока там форты не отстроят.

— Говоришь, быстрый корабль?! Так быть ему «Быстрым Гонцом», дабы споро нес вести супротивникам о нашем неудовольствии!

Мдя. Сам пошутил, сам посмеялся. Гонец, так гонец. Махнул рукой ликующим мастерам, всячески одобряющим наименование корабля государем. Думаю, они и на «Предестинацию» ликовали бы. Не важно, как назвали — главное кто назвал.

Праздник продолжался, мастера занимали места у новых рядов стопоров. Скоро эллинг опустеет. Но ненадолго. Петр весьма впечатлился заводом, а особенно кораблями. Вот покажу ему канонерки во всей красе и основательно растрясу казну. До дна, если получится. Будем закладывать на соломбальских верфях «большие канонерки». У мастеров дух захватывает — больше сотни метров длинной и сотня миллиметров толщиной обшивки. Правда, не везде, но это уже нюансы.

Гонец резво побежал в свою родную стихию. Доброго пути вам, вторуши. Помните про первенца.

Дальше было ликование, восхваление и прочие кружева. А у меня пошел откат, глаза слипались, и организм требовал кровати в виде аванса. Но Петр еще не наигрался. Он вбил себе в голову, что именно эти корабли потащит волоком в Ладогу. Пришлось разубеждать.

— Государь! Слишком тяжелы корабли эти. Мало того, что гать под ними провалиться, хоть в десять слоев ее накрывай, так еще и не вытащить их на берег будет. Коль мне не веришь, спытай сам, обратно по подготовленному и оборудованному слипу корабль на верфь втащить. Но прошу тебя, не рви люду жилы понапрасну. Все одно не сдюжить.

Настроение Петра опять изобразило маятник, но так стало даже проще.

— Так что ж ты … сын мне флот в Ладоге обещал?! Как твои слова понимать!

— От слов своих не отказываюсь. Дозволь государь показать, что ты в поход возьмешь.

Петр вновь выглядел заинтересованным, и пока мы шли к старому эллингу — успел набраться нетерпения.

— Вот государь! Это малые корабли, суть, копии больших. Эти кораблики мы называем катера, и их несут канонерки в своих отсеках на палубе. Для защиты твоего похода отдаю все восемь катеров, запас горючего к ним и несколько боекомплектов зажигательной смеси. Ты не смотри, что пушчонка у них одна. Зато палит она не хуже, чем бортовой залп малого фрегата. А снаряды в комплекте идут дюже злые — ими любой корабль спалить можно, хоть целый линкор. Хотя с ним придется повозиться. А еще катерам парус не надобен, и они могут виться вокруг супротивника как мошки — в них не попасть, а они закусают до смерти. И не уйти от них, и на мелях не укрыться. Коли восхочешь ты корабль целым взять — с катерами пойдут абордажные команды, на эти суда обученные и к абордажу привычные — морпехи Двинского полка. И главное, по волоку катера пройдут легко, мы ноне и колеса для них готовим специальные. Будь спокоен государь — катера тебя не подведут. А как в них нужда отпадет — канонерки их к себе на борт подберут. Уже в устье Невы.

Последние фразы говорил в спину Петра. У государя появилась новая игрушка. Да, не такая крупная, как канонерки — но выглядит внушительно, а главное, по волоку действительно пройдет.

Возможности картечниц, установленных на катера, может, слегка и преувеличивал. Но 50 мм мины, забитые под завязку фосфором, собранным холмогорской школой, действительно показали неплохие результаты. Отдам все, что успели сделать за зиму и сделаем за лето. На приличный флот деревянных кораблей точно должно хватить. Плюс еще обычный набор — картечь и осколочные мины. Этого добра накопилось уже прилично, особенно после того, как наладились поставки свинца.

Провели еще полчаса в старом эллинге за разговорами. Вокруг слышался приглушенный шум толпы. А мне хотелось спать. Но день обещал быть длинным.

День так и прошел под эгидой Петра. Толстая, сытая змея его свиты вилась по верфи, заполняя ее значимостью, которой тут явно раньше недоставало. Чего мне стоило обойтись без порок мастеров — отдельный разговор, и результат предварительной политинформации.

Голова змеи, быстрым и широким шагом Петра, постоянно отрывалась от толстого тела, заскакивая во все щели и плюя на заводскую секретность. Впрочем, государь внял моим придушенным стонам, и свита в закрытые цеха не заходила — а то в ней, что не западный гость, то шпион с фотоаппаратом под мышкой — обидно, фотоаппараты нашего же производства.

Относительно успокоился государь, только облазив Духа и Гонца, после чего, до обеда, пытал меня о машинерии канонерок. Больше всего меня поразила его осведомленность, что и для чего стоит на кораблях. Шок — не шок, но поставил еще одну жирную зарубку в памяти — от завода Петр получает очень подробные отчеты.

С другой стороны, пояснять государю можно было только особенности, без деталировки каждой фразы. Это радовало не только тем, что Петр набрался информации о «высоких технологиях», но еще и сокращением пояснений, приближающим меня к вожделенной койке.

Почему котлы на канонерках маленькие?… мдя, можно подумать, было куда большие всунуть…. Так они только для экономичного хода! Старик Фруд подробно рассчитал, как быстро может идти корабль, определенной длины, затрачивая минимум сил. Вот на эту скорость котлы и рассчитаны. А боевой ход обеспечивают жаровые трубы внешнего сгорания. К сожалению, трубы эти прогорают быстро, и до топлива излишне жадные. Но во время боя это не важно, а после боя и экономичного хода хватит, в помощь парусам. Поверь, государь — все лучшее в корабли вложили, выше нам пока не прыгнуть. Можем только корабли сделать больше, прочнее, да чтоб их пушки супостата не брали… Да, совсем не брали … и крепостные тоже. Вот только стоить пара таких кораблей, бронью покрытых, будут как весь южный флот и еще чуток сверху…. Да, государь, броненосцами их и обзываем, когда с мастерами над чертежам меркуем… Хотел с тобой о деньгах опосля показа кораблей во всей красе — но коль ты первым речи завел — да, готовы закладывать два броненосца на Соломбальской верфи.

Сидели с Петром, и парой его ближников, не считая тезки, в беседке, на насыпном острове, который братья Баженины специально для дорогих гостей организовали. Вид отсюда был чудесный, особенно в свете притихшего дыма от завода. Обедали уже третий час. Точнее, слуги уже два часа как таскали нам вместо блюд то бумаги, то мастеровых, за которыми посылали, и мы потребляли уже пищу духовную.

После еды разморило, говорить не хотелось, да и на душе становилось все тяжелей — посыльные с верфей уже второй раз приносили «сказки» процесса швартовых испытаний канонерок. Там все было отнюдь не так радужно, как излагал давеча Петру — текли дейдвудные трубы, причем у Гонца по правому гребному валу просто откровенно лилось. Зато испытали и систему водоотлива.

Те мелочи, которые «зачистили» еще на стапелях, вплоть до запотевания стен и стекол рубки, опять вылезли. И так далее.

Впереди еще были ходовые испытания, а внутри меня зарождалась мысль, наперекор сказанному Петру, затащить обратно на стапель хотя бы Гонца.

На этом фоне разговоры с Петром «за жизнь» сильно напрягали, пока он не перешел к действительно интересным вопросам. Сколько надо денег прямо сейчас на закладку броненосцев? Ээээ … при водоизмещении почти в пять тысяч тонн, одного железа для пары кораблей надо почти на 600 тысяч рублей. Так что, государь — надо миллион. И это только для начала… Да именно пару будем закладывать — так плиты броневые лить легче и дешевле. Технология у нас такая, карусельная.

Поговорили о деньгах. Не то, чтоб Петр жаловался, но его тоскующий взгляд напомнил мне разговор из магазина моего времени — «Мама, купи мне игрушкууууу!!! Сынок, подожди до зарплаты…. Хочу сейчас!!! Хочуууууу!!!!»

Даже глаза прикрыл, так живо это прозвучало. А организм, не будь дурак, моментально переключился на режим сладкого посапывания, оставив на дежурстве одну только паранойю.

Вот она и подала сигнал, что за бортом не все гладко и требуется присутствие разума, канувшего в глубины сознания.

Пока паранойя делилась последними услышанными фразами с выдернутым из нирваны разумом, хлопал глазами, пытаясь найти обтекаемый ответ на заданный мне вопрос. Потом решил, что для политики еще недостаточно проснулся, и буду говорить почти правду.

— Прости государь, сморило меня после ночи тревожной, да разносолов богатых. Спрашиваешь, где денег взять? Так они у тебя есть, ты их просто не получил в казну.

Излишне говорить, что топтание по самому чувствительному органу боярства — то есть по кошельку — немедленно вызвало требования объясниться. Что же, извольте.

— По сказкам, что наместники тебе дали, выходит, народу в государстве и пяти миллионов нет. А вот по отчетам факторий, которых еще слишком мало — получается, что в тех же местах, про которые наместники сказывали — мужиков податных вдвое больше обитает. А коль так, то и остальным сказкам веры нет. Думаю, не 5 миллионов у тебя под рукой, а все 10, а то и 12 миллионов, и это без земель казацких, крымских, да и сибирских по большей части. Хоть указ о новом уложении налогов и принес тебе в казну, заместо двух миллионов, почти четыре — вот только должен был он принести все семь, а то и девять миллионов рублей. Считай, половина казны по мошнам разбежалась…

Договорить не дали. Петр вскочил, под ропот застольных приближенных, которые даже новомодные, стальные вилки с витыми ручками побросали, навалился на стол, воткнув в меня хмурый взгляд, и поинтересовался шипящими интонациями, откуда мне о том ведомо.

Хорошо быть полусонным, все эмоции как сквозь вату. Пожал плечами, скорее даже передернул ими, как от озноба

— Специально в Москве сказки сравнивал, что от факторий да от наместников поступали, а потом еще и проверил тут на месте, в каких сказках об этих землях правды больше. И это еще благодать, что фактории совсем новые, фискалов в них бояре прикормить не всех успели. Вот увидишь, год другой пройдет, и сказки как с одного голоса сказаны будут.

Глубоко вздохнул, пользуясь повисшей тишиной, в омут, так в омут.

— Воруют, государь, на Руси. То и тебе ведомо. Но половину казны в карманы рассовать — то уже грех смертный, как мне думается. И не бояться местечковые ставленники грозных указов — они видят, что никто к ним не приходит, ответа строгого спрашивать. А коль приходит, так от таких они и откупиться могут.

— А это тебе откуда ведомо!

Петр уже дошел до состояния выхватывания шпаги, усы на его лице зажили собственной жизнью, а правая щека начала слегка подергиваться, выдавая нешуточное бешенство.

Ну не говорить же ему, что чиновники во все времена одинаковы. Еще на заре нового летоисчисления римский поэт Ювенал, отточивший искусство оратора, цитируя с трибун свои книги с едкой сатирой, вопрошал — кто будет сторожить сторожей? При этом, добавляя, что «запах прибыли одуряюще приятен, отчего бы он ни исходил». Кстати, именно он говорил — «в здоровом теле, здоровый дух», «суд прощает воронов, но не прощает голубок «и много всего в этом же духе — что актуально было две тысячи лет назад и актуально сейчас. Особенно зная, чем кончила Римская Империя.

Может, все это говорили и до него. Даже наверняка говорили. Но он умудрился донести свои слова до потомков. Будто бы нам сие не ведомо. Эхх. «Добродетель хвалят, но она мерзнет» — это еще одно его высказывание «не в бровь, а в глаз».

— Фактории, что тут заложены должны были быть — уже подкупленными пришли. О том князь-кесарь поведал, по результатам допросов ослушников. Уж не знаю, отчего тебе он о том не докладывал.

Петр перебил нетерпеливо.

— Докладывал, и что? Людишки гнилые попались и вся недолга.

— Да нет государь. Не в том дело. Вот возьми ты крепкий кол, окори его, да в сыру землю забей. Сгниет? Сгниет! И не кола в том вина, и даже не земли сырой. Коли восхочет мастер изгородь ставить, он колья высушит, пропитает, да еще смолой покроет. Смола без кола делу не поможет, как и кол без смолы — а вместе они долго стоять будут, их только изредка подменять надо.

— Что-то не пойму твою аллегорию. Говори яснее!

Ну вот, только на поэзию пробило, а тут такой пассаж, нетерпеливым голосом главного мастера страны.

— Нет пригляда на местах и за посаженными в управы, и за фискалами разрастающимися. О том Ромодановскому докладывал, да схемку Следящего приказа ему давал, а к ней еще схемку приказа внутренней безопасности. Вот только вместе с приказом земской стражи у нас выходит потребность в сотой части работников от всего населения России. Это же считай сто тысяч грамотных да делу преданных набрать надо. Высмеял меня князь. Да только дело то так на месте и замерло. Укорил он меня, будто нахлебников целую армию набрать желаю. То верно. Коль они дело справно исполнять не будут — нахлебники и есть, которым даже мужик от сохи воды дать побрезгует. А коль дело справно идти будет, то они тебе, государь минимум три миллиона рублей заработают. Как? Да просто. На их жалование уйдет полтора миллиона рублей. Да, больше чем на армию той же численности! Зато сказки податные исправят, как есть, коль конечно приказ следящих не оплошает. Тати в городах и на трактах притихнут, что торговлю оживит, и опять же барыш казне принесет. Впрочем, подробно все в листах князю-кесарю изложил.

Петр на середине монолога поправил шпагу и уселся обратно за стол, сменив раздраженный вид на задумчивый, что, впрочем, у него выходило примерно одинаково.

— Ты эти листы дай-ка и мне просмотреть. Задумка эта не нова, да у тебя обычно складно все расписано — глядишь, и выйдет чего на этот раз.

— Коль за делом ты лично, государь, приглядывать будешь — выйдет обязательно. Ну, хоть не за всем делом, а только за приказом Следящих. Пусть они при тебе будут гражданской гвардией. Коей и почет большой, но и спрос особый. Удел их, не в столице сидеть, а по землям колесить беспрестанно, да приглядывать, чтоб все указы твои исполнены были и по духу и по букве. Указ, он ведь силу набирает не тогда, когда его на бумагу записали, да на торжках зачитали — а когда люди верные за его исполнение спросить могут каждого. Не одного из тысяч, а именно каждого, без скидок и отговорок. И главное, государь, чтоб окромя тебя иных людей не было, с кого «следящие» спрос учинить не могли бы. Очень важно, сие. Как важно и то, чтоб «следящие» лично пред тобой отчет держали. Много им воли давать не след, да и кару за их неверные решения очень суровую ввести надо — но один пастух разросшуюся отару не соберет, а вот со сворой верных псов…

Петр ухмыльнулся. Видимо с пастухом несколько перегнул, но это от вечных проповедей Ермолая про пастырей. Настроение государя, как обычно, качнуло стрелку его барометра в сторону «ясно».

— Так есть у меня такая гвардия — бояре мои за тем следить и поставлены!

Довольно зашумевшие сотрапезники подтвердили монаршую мысль вполне однозначно.

Переждал бурные одобрения государевой мудрости и задал короткий вопрос.

— И как, государь? Уследили они за пополнением казны? А за татями московскими, что в столице едва меня живота не лишили?

Над столом повисла тишина. Видимо, неприятные вопросы монархам задавать было не положено.

Петр начал набивать трубку, постепенно теряя веселость, но вроде не переходя к раздражению. Видимо этот вопрос он себе уже задавал.

— Гвардия говоришь.

Мне даже курить не хотелось. Отстали бы только — еще ведь к «Духам» идти надо, потом из черновиков новый комплект бумаг для Петра рисовать, потом мастера наверняка пристанут — они и так месяц сдерживались, работая исключительно на приезд государя. Дурдом словом. Причем концентрированный, и собранный в одно место.

Петр выпустил под крышу беседки клуб дыма, следя взглядом, как слабый ветерок выносит серую вуаль из-под резного оформления скатов, и отплатил мне другим неприятным вопросом.

— Углядел ноне в цехах твоих мастеров, что двумя перстами крестились. Да и работный люд себя так осенял. Что скажешь на это?

Вот ведь …. Искренне надеялся, что нашего прошлого разговора на эту тему было достаточно.

Начал осторожно.

— Мастера эти, государь, корабли великие для тебя построили. Армиям оружие сковали. Тебя ждали с радостью. Встречали государя поклонами и с чистым сердцем. Что их теперь, казнить за верную службу тебе? А иноверцев, коих во флоте не мало, куда?

Петр, на удивление спокойно слушал мою путаную речь, не подавая виду, куда мне следует идти по этому минному полю.

Когда перечисление заслуг староверов перед отечеством себя исчерпало, в беседке повисла тишина. Петр докурил трубку, и отдал ее тезке на прочистку, вглядываясь в вид дальних берегов Двины.

Будто проснувшись, Петр вновь развернулся к столу, и начал говорить, будто с самим собой.

— Думка у меня есть. Негоже раскол в землях моих ширить. Уже, считай, пять десятков годков как ересь изживаем, и коль она до сей поры не изведена, то знать у неё свой путь. А раз людишки староверные на благо земли работать готовы, да бунты не учиняют — то и не след их каленым железом жечь. О том еще с Афанасием переговорю, но мнится мне, для земли нашей будет лучше, коль клятвы Московского Собора отменены будут, яко не бывшие.

Петр задумчиво вздохнул, покивал своим мыслям. Видимо представляя, какой поднимется ор. После паузы продолжил.

— Уже полтора года, как патриарх Адриан преставился — все перекрестились и осуждающе на меня глянули, будто в его смерти есть и мой след — нет единения в церкви православной, не вижу в ней опоры замыслам моим. Всяк на себя одеяло тянет. Стефан Явронский, что место патриарха блюсти поставлен был, сказался вовсе не так хорош, как поначалу думалось. Он хоть и образован, но больно уж трусоват — и нашим и вашим угодить пытается. Подумываю даже совсем упразднить патриарший престол, ибо не вижу достойного патриарха.

Бывают минуты, когда человеку надо поговорить с самим собой. И не в одинокой постели, а прилюдно, чтоб от слов своих потом отказаться стыдно было.

Вот и Петр задумчиво вещал о своих сомнениях. Можно сказать, честь оказывал. Тем не менее, спать хотелось все больше. Что можно ответить государю? Хочет Афанасия прокачать на предмет патриаршества? Флаг ему в руки. Наша бабушка, божий одуванчик, архиепископа вроде как вытянула из северной хандры и кхеканья, кстати, в том числе и одуванчиками. Думаю, лет десять еще Афанасий будет вполне активен, особенно в менее суровом климате и у теплой печки. А коли травница его не оставит, глядишь, Афанасий и до ее возраста доживет — даже боюсь спрашивать, сколько же ей лет, так как выглядит она на сотню, а по опытности и зловредности — на две сотни лет.

Встревать в монарши думы про старообрядчество? Сплюну три раза — главное, чтоб от завода отстал. Ведь рассказывал ему, что, как появился в этом времени, думал, к старообрядцам попал. Не изжили их за три сотни лет, и клятвы Собора все одно отменили. Чего тянуть то? Ведь Петр сам говорил — по делам о человеке судить … Хотя, цари никогда не отличались последовательностью. Двойные стандарты, отнюдь не изобретение моего времени.

В беседке опять повисла тишина. О деньгах поговорили, о религии тоже. О чем еще? Только о бабах и об оружии. Последнюю тему лучше не поднимать, тогда точно застряну тут надолго, да и рыльце у меня в пушку. В смысле, прикрываю недостачу Тульских заводов и утаиваю последние образцы.

— Государь, сестра твоя, Наталья Алексеевна, оказала внимание идеям моим — благородных девиц искусству ревизоров обучать. И учителя идеей прониклись — знатное дело для молодых дворянок выйти может. Им ведь казнить на месте не надобно будет, только нарушения выявить, да тебе доложить. Чем не служба для дворянского рода, где сыновей нет. Это то, о чем ты вопрошал меня еще в Москве. Вот только весомости им надо добавить, чтоб от царских ревизоров отмахнуться нельзя было! Может с них и начать гвардию гражданскую собирать?

Тишина в беседке стала еще глубже. Даже мороз по коже пробежал. Петр вообще глядел прицеливаясь, будто на вкус меня оценивал.

— Бабье войско? Да у меня из гвардии офицеры сбегут, краснея от позора! Думай, что сказываешь!

— Наоборот, государь. Захотят показать, что они лучше. Впрочем, можно ведь и иначе твоих представителей назвать. Коли в армии есть лейб гвардия, дословно «личная охрана», то ревизоров можно назвать «личными проверяющими», лейб аудитор, чтоб и весу добавить, и с армией не спутать.

Петр слегка прихлопнул по столешнице ладонью

— Ладно, поговорю с Натой, что вы там удумали. А пока давай о делах более важных сказывай …

Ну вот, добрался государь до любимой армии и ее вооружения — «ховайтесь суслики по норкам».

Начинало вечереть. Пронзительно синее небо раскрашивало красным низкое солнце, подсвечивая инверсионные следы перистых облаков. Ветерок стих, и через гул завода стал отчетливее слышен звон вампиров, собирающихся к ужину.

Сидел в опустевшей беседке, лениво похлопывая себя по шее и по щекам. Петр ушел было в дом, оставив меня отходить от экспресс допроса, но с полпути вернулся, уже один, сел напротив напрягшегося меня.

— Сказывай князь, что тебя так гнетет. Вижу ведь, не любо тебе свеев воевать, но и трусом тебя назвать никто не может. Правду сказывай! Не то тут тебя оставлю.

Вот почему так всегда? Все требуют правды, а когда ее услышат, начинают шашками размахивать, или кричать, что все ложь. Кому эта правда нужна? Вот ее адаптированный и приглаженный суррогат — примут с удовольствием. А чистая правда, она как ежик — и держать в руках больно, и выбросить жалко — вот и смотрят ненавидящими глазами на принесшего этот подарок.

— Не в свеях дело, государь. Иное меня гнетет. Вот своюем свеев, а там и иные границы притягательны станут, а за ними еще и еще. Война, она как чума — расширяется быстро, да людей прибирает много. А земля наша еще от прошлой, настоящей чумы только отходить начала. Страшно, государь, мне на Руси узреть пустые города и заброшенные поля, как мы видели в Посольстве. Завод мой пустым наполовину, баб за станками, мальцов, что с отцовской лодкой управится на море пытаются. Ты правду требовал? Вот она и есть. Страшно мне, что война эта не просто за Ижорские земли пойдет, а победы только аппетит разожгут — и будет война бесконечна.

Петр поднялся, правда, вроде без резких жестов, заложил руки за спину и начал мерить беседку шагами. Все же в беседе один на один он гораздо спокойнее.

— Экий ты конец света рисуешь. Впору голову под крыло прятать.

Петр остановился напротив меня и опять навис над столом

— А супротивники, думаешь, смиряться с победами нашими? А может им все отдать сразу, чтоб мужиков не трудить? Али думаешь, наши земли под свеями не опустеют? Так те земли, что мы в Посольстве зрели и были под ними!

Пустой это разговор. Зря затеял. Даже такая полуправда вон как Петра распаляет. Чувствую, он еще долго вещать может.

Дождался паузы в речи монарха.

— Все так государь. Даже больше скажу — есть такая поговорка — «кто не хочет кормить свою армию, тот будет кормить армию завоевателя». Про иное говорил. Вот ты к роскоши не тянешься, да и траты на двор в два раза умерил. А ведь с землей та же история. Уже ныне Россия огромна, земли твои, считай, от моря до моря простираются. Можешь мне не верить, но с Сибирью и землями на Дальнем Востоке сейчас под твоей рукой шестая часть всей суши. А с колониями в Америке, может и пятая часть, а то и четверть. Римская империя, государь, в три раза меньше была. И ее сгубили новые земли и новые завоевания. Что измениться, коли прирежешь ты к этой громадине еще один надел? Он как капля в море. Выходы к морю потребны, не спорю с этим. И места стратегические занять надобно. Да только война для того не всегда нужна. Вон, Мальта считай уже наша, и средиземный флот с нее не уйдет. Коли с испанцами связи наладим, так и Гибралтар оседлаем. А главное, силы да деньги, что на прирезание маленького надела войной потребны будут — гораздо больше выгод принесут, коли их на земли уже имеющиеся приложить. Татей извести, заводы поставить, дорогами все земли связать, да чтоб они и по весне проходимы были. Казнокрадов на местах, да и при дворе прижать — одно это казну в два раза богаче сделает. А армию и флот надо иметь просто сильными. Чтоб даже мысли у супостатов не возникало, на земли наши набегать.

Петр уже отошел от стола и вновь начал мерить шагами беседку. По его виду сложно было судить о реакции, но все больше склоняюсь к мысли — пустое это все. Иметь игрушки и не побряцать ими? Даже американцы в мое время не удержались и сбросили ядерные бомбы на населенные города. А в этом времени еще и ценности иные.

— Складно опять сказываешь. Но коль отцы наши по наделу бы не прирезали, так и не было бы ноне той державы, что по твоим словам шестую часть земель заняла. И нам то отцы завещали — приумножать!

Прикрыл глаза. Внутри все ныло. Организм сопротивлялся переходу к плану «Б», так как чувствовал основанием, чем этот план закончится.

Надо сворачивать этот пустой спор.

— Приумножать, государь, по-разному можно. Зачем пастуху с тремя овцами поле до горизонта? Пока пастух валит деревья, еще больше поле расчищая, волки и последнюю овцу зарежут. Впрочем, прости государь, что не в свое дело лезу. Не сомневайся, флот тебя не подведет, выполнит все справно. И раньше тебя не подводил, и далее так будет.

Петр постоял, посверкал глазами — то ли сказать что хотел, то ли раздумывал. Потом кинул на ходу «Добре» и ушел темным силуэтом в сторону россыпи светлых окон.

Отвратительно поговорили. Как обычно есть два мнения — монарха, и неправильное.

Вытащил из внутреннего кармана тонкую прямоугольную шкатулочку с трубкой, повертел ее в руках. Значит — план «Б»…. Не хочется то как…

Курил, просто отдавшись умиротворяющим звукам вечера, вытянув ноги и устроив голову на резное дерево ограждения беседки. Ладно, все это лирика, пора идти на причалы, где расцвеченные огнями, под не умолкающий грохот и извивающиеся змеи загрузки, стояли канонерки. Жизнь продолжается.

 

Глава 25

Условное утро встречал раньше всех в Вавчуге, сидя на марсе бизани Гонца и проверяя механизм фиксации выдвинутой стеньги. На стапеле это все было проверено, но теперь на канонерках шла проверка по второму кругу — уж больно много было мелких сбоев уже проверенных узлов.

Снизу гудела палуба Гонца, перекрикивание мастеров прерывали звонкие удары кувалды. Из труб к марсу поднималось облако выхлопа котлов, теплое и слегка влажное — следующим пунктом, будем отстраивать паровые конденсаторы.

Кроме утра, первым заметил сытую, выспавшуюся, змею свиты, приближающуюся к причалам. Неужели вторая часть? Останусь на марсе, прикинувшись стеньгой! Второго обеда, до самого ужина, мне не пережить. Еще от первого впечатление не выветрилось.

Но змея завернула на городской причал, неторопливо втягиваясь в струги. Трусливо решил переждать очередной тайфун на мачте, делая вид, что просто жду, не ослабнут ли зацепы фиксаторов. Даже дергал их рукой для вида, хотя это из серии — точить якорь.

Нашли. Вот почему у гонцов такое радостно-возбужденное выражение моськи, когда они находят свою жертву?… Ладно… Кличет, так кличет, спускаюсь.

Петр на весь причал сверкал свежестью и неукротимой энергией. Чем-то напоминая мне наши первые электродвигатели, которые выли и искрили щетками. Но в этот раз Петр был не настроен на разговоры, да и струги его полков, уже выходили на стержень Двины. Словом, чемоданное прощание, с наказами через месяц быть в Архангельске, и так далее. Отмучился.

А денек то начинается очень даже неплохо!

Так думал ровно до тех пор, пока от причалов отходили струги, провожаемые массой высыпавшего на берега народа. Когда флотилия вышла на стержень, перевалила его и начала разворот против течения, прижимаясь к дальнему берегу, сзади раздалось покашливание.

— Эээ … Мастер, не соблаговолите ли глянуть ….

Развернулся к толпе скопившихся за спиной мастеров, оценил их плотоядные взгляды и не рискнул дальше испытывать народное терпение.

Шли по цехам — дивился на любовно доставаемые мастерами из-под верстаков или с полок диковины, заботливо укутанные в тряпицы, а то и упакованные в деревянные шкатулки. К слову, Петр, инспектируя цеха, получил еще одну гору подарков — не только верфи готовились к приезду государя. Как выяснил вечером, государь еще и отдарился, деньгами и иконой — якобы животворной. А пока вертел в руках новинки и усовершенствования, а мастера охотно раскладывали чертежи и тыкали пальцами в затыки, или наоборот, ждали от меня, чтоб потыкал. Даже взбодрился слегка. Есть такое состояние — когда на вторые бессонные сутки вроде взбадриваешься, и чувствуешь себя огурцом. Правда, обычно после этого рубит.

Вертел в руках модифицированный «комбайн ружейный». Мастерам понравилось мое наименование этого порочного чуда оружейного гения — и теперь мои руки оттягивала «Кобра». Правда, на этот раз в вину комбайну можно было поставить только излишний вес и дороговизну. Зато плотность огня на дальней, средней и ближней дистанции затыкала за пояс все наши предыдущие творения. Для линейных войск — избыточно. А вот для небольших групп егерей — пожалуй, можно и раскошелится. Задумался. От пары сотен человек идущие к Архангельску полки корпуса не обеднеют. Может и пора расширять номенклатуру частей корпуса. Обратился к мастеру, с нетерпением ждущего диагноза.

— Семену уже давали попробовать? — по растянувшей бороду ухмылке стало понятно, что не только давали, но еще и с трудом отобрали потом — Тогда передай подмастерьям, чтоб два образца на стрельбище отнесли с припасом для всех стволов. В деле попробую. И Семена туда кликните. И револьвер новый прихватите, попробую и его.

Обследовал стационарную картечницу, но скорее для приличия — этого добра уже навидался и на двуколках, и на катерах и на канонерках, как оружие непосредственной обороны.

А вот в углу цеха, сразу за двуколкой, стояла еще одна двуколка — по началу думал — орудийный ящик, но мастера гордо представили свое творение как «ракетную сороку». Любопытная ассоциация. Дело в том, что выражение «сорок сороков», обозначающее великое множество — оно не на ровном месте появилось. Еще сотню лет назад оружейники создавали многоствольные «сороки». Достаточно вспомнить пятитонный, сто ствольный шедевр Андрея Чохова, который прикрывал Москворецкие ворота Китай-города в Москве, и лишь недавно был отвезен на пушкарский двор, в запас. Сотня ядрышек в 200 грамм — отобьет у любой армии супостата желание лезть в ворота. Правда, заряжать долго.

«Ракетную сороку» заряжать было не в пример проще, хотя вид она имела необычный — квадратные сварные трубы, набранные по шесть пусковых в четыре ряда, закручивались наподобие витого канделябра — не просто направляя реактивные снаряды калибра 80мм, но еще и подкручивая их для стабилизации. К слову, закручивание направляющих явно уже избыточно, можно было просто чуток подгибать стабилизаторы снарядов. Это мастера уже явно по аналогии с нарезными орудиями сделали. А с другой стороны — что мешает испытать оба варианта?

Сами снаряды для «сорок» обзавелись еще и небольшим носовым оперением, иначе бы они болтались в направляющих трубах. Хотя, и это не есть оптимальное решение. Но пока критиковать не буду — мастера явно не один десяток экспериментов провели. Пальнем — посмотрим.

— «Сороку» завтра к стрельбам подготовьте. Вижу, что червяки наводки сняты — соберите пока, как есть, и попробуем. А то вижу и иные рога подводные, но пока смутно — хочу в деле посмотреть.

Пообсуждали. Ракетчики горели желанием облагодетельствовать меня «снарядом, супротив кораблей». И мастер фейерверков им вторил. По их чертежам выходила дура 150 мм, больше похожая на удлиненный бочонок, так как дальность они брали небольшую, скромно умалчивая — что дальше будет просто не попасть. Предложил им посчитать, сколько надо пороху на этот снаряд, и сколько его надо на снаряд для пушки. Мы так пороху не напасемся! Хотя … для ракетных двигателей прессовали черный порох, а для флотских артсистем все больше шли нитробумажки…

Будто почувствовав мои колебания, мастера, чуть не под ручки, завели меня в пристройку, где на двух козлах лежали два собранных, но явно не начиненных корпуса «бочонков» в паре деревянных ящиков. Причем, судя по стальным направляющим уголкам по углам длинной тары, в которые упирались носовые и кормовые стабилизаторы — ящик и был их пусковой установкой. В принципе, нечто подобное мастерам рассказывал, на наших вечерних посиделках в уже забытые времена. Но такой реализации не ожидал.

А потом мастера меня развеселили, гордо назвав эти летающие, пока еще непонятно как, бочки — «Гарпуном». Ржал как лошадь Приживальского, выплескивая в этой полу истерике накопившиеся душевные шлаки. Гарпун. Это надо же! Янки удавились бы, увидя свою противокорабельную гордость в нашем исполнении. Что там у нас осталось? Тополь? Сатана?

Оперся на край стеллажа, приходя в себя.

— Добро мастера. Начиняйте «гарпуны», и их посмотрю.

— Так, не испытывали их ешо, княже. Тебя все дожидались.

Окинул взглядом угнездившиеся в ящиках бочонки. Коль они еще не летали, так и не полетят, скорее всего — соотношения у них не ракетные какие-то. Пересчитывать? Опорных точек мало, если даже тягу двигателя они мне еще сказать не могут. Попробую метод асимптотического приближения — или по-простому — научного тыка. Прикрыл глаза, вспоминая картинки с настоящими «Гарпунами» и таблички характеристик под ними. Получалось плохо. Картинка еще всплывала, а табличка под ней размывалась памятью.

— Давайте чертежи, буду вносить поправки, а уж потом посмотрим, что получилось.

Уходил из оружейного цеха, думая о головках самонаведения… Конечно слабо! Даже торпедный гироскоп пока сомнителен. Но без этих головок наведения — что торпеды, что крупнокалиберные ракеты — выкинутые деньги. Стрелять ими можно только в упор, что противоречит моей основной стратегии. Значит, пока это еще один «оружейный комбайн». Хотя … если на катера попробовать — обновленные ящики аккурат посередине между абордажным нарядом поместятся. Две штуки точно, друг на друге, третий уже не впихнуть видимо будет. Катера тогда станут очень даже грозной силой даже для линкоров.

До порохового форта не дошел, хоть и очень хотел. Ходил по цехам, как по пещере Али-бабы. Чудесами могли похвастать даже ткачихи. Они не внесли существенных изменений, но отточили настройки станков до немыслимых пределов. Нити они вили тончайшие, уже ничуть не напоминающие те «канаты», с которых начинал этот цех. И еще это был первый цех на заводе за сегодняшний день, где меня, в закутке отделенным от цеха, под грохот ткацких станков поили чаем из маленького самовара. С вареньем. Зря они так — организм пожал плечами и ушел на отдых — мол, а вы как хотите. Помню, пока отключался, с бобиной ниток в руках, думал о вискозе. Будто о чем другом в таком окружении подумать не мог! В результате снилась всякая ерунда, бумажные трусы и треуголка из газеты. Жуть.

Пришел в себя поздно вечером — видимо среагировав на снижение шума в цеху. Меня снова напоили чаем и начали наперебой рассказывать, кто меня искал, и как долго их уговаривали, что «… как только, так сразу же сказать …». Порадовало, что ткачихи записали пожелания на бумажку. Порадовали не сами пожелания, а то, что записи явно велись разными подчерками, гражданским шрифтом, и значит, ткачихи успешно посещают заводскую школу. Вот это особо грело душу. А мастера — потерпят, никуда не денутся.

Шел к верфи мурлыкая про себя «… первым делом, первым делом — канонерки, а диковины? Диковины потом …». Завтра попробую вывести Духа на ходовые испытания. Он менее проблемный получился.

К обеду Дух накрутил свой первый десяток километров под мотором на экономичном ходу. С помарками, но без замечаний.

Есть в ходе под мотором своя прелесть. Совсем иная, чем под парусами. Нет скрипа рангоута, нет хлопанья парусов, но когда лопасти ввинчиваются в Двинскую воду, когда корпус под руками начинает дрожать мелкой дрожью, а ускорение заставляет покрепче ухватиться за поручень — это песня. Нельзя сравнить, акапельное пение и орган. Разные они. Каждое по-своему прекрасно. А все прекрасное надо сохранять и преумножать, не убивая одно, ради другого.

Накручивали километры не просто так, разумеется. Кроме проверки матчасти, вели замеры по спокойной воде скорости и расхода топлива, нарезая мерные отрезки по и против течения, а потом еще и поперек. Скорость поменьше расчетной, расход побольше — но особо и не рассчитывал почти в прототипе достигнуть оптимума. Ход есть, экономичность приемлемая.

Обратно пойдем на форсаже. Помолиться что ли?

Форсаж, это уже не песня, это целый оркестр. Прирученная мощь рвет гладь реки ножом форштевня, развалы обводов носа отбрасывают вздыбившуюся воду на стороны, и их этой пены выноситься канонерка, оставляя за собой усы высоких волн, с неожиданной силой плещущих в берег и захлестывающих низкие настилы мостков.

Жаль, что некогда просто лицезреть эту картину. Проверка вращения башен при вибрации, проверка эффективности руля на «змейке» и возникающие при этом крены. Скорость циркуляции. Само собой, работа машинерии. Словом, все то же самое, что и при экономичном ходе.

Домой долетели как на крыльях, тщательно подсчитывая, во что эта легкость выливается в граммах, точнее, в килограммах. Выходило солидно. Все же, воевать — очень дорого.

Отшвартовав Духа, дал механикам команду разбирать двигатели по винтикам. Будем смотреть износ и задиры. Надеюсь, все не так мрачно, как рисует мне воображение.

Полигон — стрельбы из новых образцов, разговоры с Семеном про егерей. Визит в полк, опять значительно пополнившийся новобранцами и, что удивительно, кандидатами в офицеры из новых дворян — похоже, народ распробовал, в какую сторону дует ветер. Словом, карусель продолжилась, беря реванш за вынужденную паузу.

Имел долгий разговор со строителями по поводу камеди. Принцип прост, можно замешать глину а потом обжечь, и получим камень. А можно сначала обжечь, а потом замешать. Удобство второго способа — обжигать можно на заводе, а замешивать уже на месте. Свел двух выделенных подмастерьев-строителей со стекольщиками — пусть экспериментируют. Возжелал вернувшись из похода увидеть образцы «кирпичей» отлитых по новой технологии и с заполнением шлаком. С заполнителем велел аналогично экспериментировать, были в шлаке какие то проблемы, то ли щелочь образовывалась, толи еще что. Вот об этих проблемах и хочу узнать. А все образцы кирпичей, в том числе и замешанных по разным рецептурам, выставить под непогоду. Посмотрим. Сослался, что это секретные испанские технологии, и мне точно не известно, что должно получится.

Потом терзал бумажный цех, пытаясь получить вискозу. Причем вечерами, после работы. Пробовали продавливать целлюлозную массу через дырочку «доски» проволочной волочильни. Получалось плохо. Даже очень плохо. Массу явно нужно было иметь более жидкую, но тогда, после фильеры она не застывала нитью. Бросил переводить добро, сел вечером у себя на чердаке подумать.

Если надо быстро из жидкого сделать твердым — имеем два способа. Расплав можно резко охладить. Но это более свойственно металлам. Второй способ бумаге ближе — клей. Вот только клей, способный мгновенно затвердеть … слабо. Да и нить будет ломкой.

Посередине ночи торкнуло. Можно ведь и с иного конца зайти! Чтоб жидкая была, можно и не водой разводить, а щелочью, например. Из фильеры тонкую струйку выливать в кислоту, которая прореагирует с щелочью и есть шанс, что тонкая нить останется цела. Так посреди ночи и помчался в бумажный цех, заскочив только к химикам за едким натром и серной кислотой. Давненько у меня на руках химических ожогов не было.

Правда, утром запал уже иссяк. Некоторые подвижки наметились, но завод просыпался и требовал к себе внимания. Оставил одного подмастерья экспериментировать с концентрациями, скоростями подачи и временем растворения целлюлозы в щелочи. Сходу взять не получилось — попробуем взять измором. Это как игра в морской бой, занося крестики попаданий и промахов в квадратик расчерченного поля. Только, при этом, противник не отвечает — значит, победа будет точно за нами. Вопрос времени.

Во второй половине месяца пристреливали пушки канонерок. После чего поставили их на модернизацию — монтировали дополнительные коловратники наддува башен, а то там хоть выскакивай после пары залпов, несмотря на изначально заложенный наддув.

Испытали один «Гарпун», долго смеялся и предложил переименовать его в «Острогу». Чем гарпун от остроги отличается? Принципиально — ничем, у остроги обычно несколько остриев, вилка там, или трезубец, а у гарпуна одно — так что, можно представить результаты испытаний. Ну да мастерам не привыкать, из туманных намеков делать нечто стоящее.

Из отпуска вернулась Тая, навещавшая родню. Ермолай привез из Холмогор кучу новостей. Словом, наша бравая пятерка опять собралась в дорогу. Ждали только полки корпуса. Уже не первый день ждали. Даже распоряжение готовить всех апостолов к походу было. А полков все не было.

Правда, никто особо не нервничал. Народ тут вообще спокойно к опозданиям относится — день туда, день сюда — это даже почесаться не заставит.

День прибытия полков запомнился отдавленным пальцем. Нет, понимаю, конечно — радостное событие, но когда внутри механизма поворота башни сам князь ковыряется — совсем необязательно бабахать холостым. Придурки. Ноготь на среднем пальце правой руки сошел. Больно-то как … паяльник им … за шиворот.

С башнями вообще история вышла мутная. Еще после первых испытаний на ходу — мне показалось, что слишком туго идут башни на ручном, точнее ножном, повороте. К механической, то бишь основной, системе поворота нареканий особых не имелось — а вот ножная, дублирующая, вышла туговата. Как мне тогда показалось. Заказали новые шестерни с другим соотношением, но на те же валы. За две недели их отлили и обточили, но выплыла иная проблема — скорость поворота башни. Причем, наблюдая за работой канониров, заметил, что дублирующую систему они постоянно используют для тонкой наводки — подгоняя перекрестие к цели механикой и доворачивая вручную. С новыми шестернями скорострельность снизилась. Вот теперь возвращали все, как было. На третью попытку уже нет времени.

Попрыгав по погребу под башней, зажимая пострадавшую, от глупости, деталь организма — полез наверх, искренне надеясь чуть остыть, пока буду вытаскивать канонира из левой носовой башни. Они ведь там еще и наверняка закроются, послушав через загрузочные люки, что я о них думаю. Ничего, пусть только попробуют! Сниму фиксатор поворота с левой кормовой башни, чтоб она могла повернуть стволы прямо в корму носовой башне, и пальну болванкой. Сзади на башнях чугунные противовесы — пробить не пробьет, но выскочат эти ироды из носовой башни точно как угорелые.

А на палубе веселился народ, тыкая руками вверх по течению Двины. Посмотреть было на что. Наверное, одному мне тут довелось смотреть вестерны, с заснятыми кибитками переселенцев — так вот — вся Двина, покрытая такими кибитками, выглядела футуристически. Даже палец на время дергать перестало. Ничего себе, мы напридумывали. Они что, на этом и пороги проходили? Всем раздам категорийные книжки водников, когда слегка отойду от шока.

Замыкали выплывающую эскадру вологодские струги с лошадьми. Ну и то хлеб, а то уж думал, что в кибитку кроме капральства еще и пару лошадей загнали — это был бы конечно высший пилотаж, но они и так молодцы. Тест-драйв по полной схеме.

Палец напомнил о себе, решил отвлечься на время, сходить до корабельного лазарета на средней палубе и не закапывать кровью свежую краску. Заодно и ревизию в лазарете проведу, а то все откладываю да откладываю.

Вот так и встретил три полка корпуса в Вавчуге. В носовой башне, кстати, никого не нашел. Сбежали мерзавцы, все пятеро, оставив только стояночного караульного у барбета. И куда, интересно, они от меня спрячутся? Идея запихать в башню провинившихся, и пальнуть по ней болванкой — приобретала все большую привлекательность. Заодно проверю механизмы башен на перекос. Чистые испытания — ничего личного.

Но задерживаться на Гонце не стал, поспешил к полкам.

Понтоны выбрасывались прямо на берег. Более того, капральства уже начинали их вытягивать на дорогу, так как заднюю ось они с понтонов не снимали и теперь подводили под носовые части, вынесенные из воды на берег, колесные передки, впрягались и вытаскивали понтон из воды целиком. При этом, судя по отлаженности действий — процедуру «парковки» полки за время дороги отработали. Может, им тогда вообще лошади не нужны?

Сутолока выброски на берег. Насколько хватает взгляда — море работающих людей, зеленых мундиров и зеленого брезента кибиток. С взгорка, от казарм, сбегали встречающие из Двинского полка. В отдалении толпились жители городка, свято соблюдая границы военного лагеря.

Что интересно — преображенцев и семеновцев так не встречали. А тут достаточно было пройти слуху, что прибывает еще одно творение их князя, и народ как с цепи сорвался. Хотя и корпус тоже хорош — пустили пыль в глаза — на кибитках, да еще под флагами и вымпелами. Показушники. Жаль, Петр не видел. Но надо будет ему на бис обязательно продемонстрировать.

Вечером, в штабе полка стало не просто людно, а скорее шпротно. Командиры устраивали полки на многострадальном поле перед казармами, откуда недавно снялись полки Петра. Благо, шатры ставить было не нужно, солдаты привыкли ночевать в кибитках, построенных ровными рядами. Дымили кухни, ржали лошади. Многоголосый гомон оживил притихший после Петра военный лагерь.

Ходил между рядами, кивал головой на отдание чести по новому образцу — не от гордыни, а просто рука отвалится отвечать, пока весь лагерь обойдешь. Задержался у пушкарей, высматривая какие были внесены изменения и слушая проблемы, возникшие с орудиями на переходе. Капралов предупредил сразу — не надо мне меда в уши лить — коротко и внятно, самое наболевшее — может, еще успеем устранить. Все же орудия — наш самый не проработанный проект.

Вычленил головную проблему — тормоза бы на колеса. А то с горок спускать — одно мученье. Про себя логично добавил, что и для понтонов это бы не помешало. Ну и почему мне это сразу в голову не пришло?

Три десятка орудий и почти 360 понтонов. Считай, 800 колес. И времени до выхода в Архангельск совсем мало. Что тут сделаешь? Перебрал в уме несколько вариантов от велосипедных «ножниц» до веревки на ступице. Самый простой вариант — веревка, точнее стальная лента, петлей затягивающаяся на ступице. Вот только ступицы у огромных колес относительно маленькие, моменты будут бешенные и соответственно — торможение никакое. Надо пробовать.

Штаб бурлил, обсуждая дальнейшие планы. Порадовала атмосфера, значительно отличная от штаба Петра, и больше напоминающая сборище гусаров, как его отражали в фильмах моего времени. Тем не менее, несмотря на всю дружественность и подколки — темы муссировали вполне стратегические — не кто командовать будет, а как подобраться поближе да мин с собой подтащить побольше. Мины штабу особо по нраву пришлись, видимо, были у них запоминающиеся ученья — надо будет расспросить полковников подробнее.

Опять же, судя по ленивым возражениям — тема летней кампании обсуждалась ранее чуть ли не на каждом привале, и аргументы исчерпались.

Послушал причудливо перескакивающие разговоры, постепенно затихающие явно в ожидании моего слова. А о чем говорить? Кто у меня тут военные? Сам? Мдя. Какая неприятность …

Так, стоя у косяка при входе, и дождался всеобщего внимания.

— Господа офицеры. Задача на эту летнюю кампанию вам известна. Кто идет с государем, а кто со мной — так же доведено. Решать вопросы баталии будете сами, на местах, руководствуясь общим планом и приказами государя, кто идет на «Орешек» и моими, кто идет со мной. Но только этими приказами! Приказы от иных дворян вас касаются токмо как дословная передача воли командующего. Запомните! Это важно! Требуйте дословного пересказа приказа и при этом должны быть ваши офицеры, засвидетельствующие приказ. Но лучше получайте все приказы лично, от командующего. Отчего об этом речь повел? В кругу государя больше сотни дворян в этот поход идет, каждый выслужиться, чужими руками, норовить будет. А за потери и конфузии государь уже с вас спросит, а потом, коль живы останетесь, еще и от меня получите. Полки ваши, надежа земли. Все лучшее в них собрали. И ответ с вас будет самый строгий. Запомните это!

Отклеился от косяка, начал пробираться к стене со стеклянной тактической доской, давая время на усвоение вступления.

— Государь, а тем паче сотня дворян его свиты, еще не знают, как полки корпуса сподручнее использовать. Продумывайте каждый приказ, как его лучше исполнить будет. Никто поносить вас не будет, коли перед атакой цепями на редуты, накроете их огнем картечниц, хоть этого в приказе и не было. Выполнить приказ вы обязаны, но вы и не солдаты рядовые, а полковники и майоры, за своих людей отвечающие, обязаны думать над приказом, к местности его привязывать, к запасам огневым, к капральствам, кто у вас поболе обучен, а кто поплоше. Вот вам мое главное напутствие! Думать над каждым приказом, как его исполнить да людей при этом потерять поменьше. Не спорьте с государем! Коль видите, как приказ еще лучше выполнить можно — немедленно ваш вариант диспозиции рисуйте, да подробно расписывайте, кто, куда и зачем идет. Только с такими росписями дозволительно к государю обратиться. Запомнили? Сие не менее важно, чем беречь людей. Вам планшеты для того и дадены, чтоб могли на колене мысль свою в бумагу облечь, да государю немедленно и предоставить.

Опять прервался, отхлебнув чая из чьей-то полупустой чашки. Порадовался, что в чашке именно чай был.

— Ну а теперь давайте свои вопросы, о чем тут вяло спорили — разберем да на доске порисуем …

Как обычно, закруглились заполночь. Расписали план на ближайшую неделю, по проверке амуниции, ее починке и стрельбах. Представил Семена, дал ему право отбирать в полках под свое начало столько людей, сколько сочтет нужным. Продемонстрировал кулак довольному выражению лица Семена. А то знаю его аппетиты.

На крыльце штаба меня дожидалась Тая. Замерзшая. Буду отогревать.

Неделя пролетела как один день, да еще под лозунгом «ничего не успеваем». Задержались еще на два дня. Задержались бы и больше, но Петр из Архангельска прислал гонца со своим неудовольствием. Мне это колючее письмо прямо в машинном отсеке Гонца и вручили. Еще и нос посыльный морщил, глядя на неподобающий вид князя — его, что ли, в смазку окунуть? У нас, ее тут много! На десяток посыльных хватит.

Тем не менее, такого ежика не игнорируешь. Разослал народ с приказом выдвигаться следующим утром и с удовольствием наблюдал набирающий обороты бардак. Вот вроде все уже собрано было, припасы загружены, катера подняты на борта духов — ан нет. Забегал народ, поволок с пороховых фортов и из цехов все, что хоть теоретически может пригодиться. Плюшкины. Не мешал — так как первый поход на непроверенных судах может преподнести массу сюрпризов. И шибера запасные не помешают, и ящики с инструментом и даже несколько брезентовых шатров — будем, если что, робинзонничать с комфортом.

Сборы полков проходили спокойнее. Некоторую проблему создали запасные бочки топлива для катеров, но выкрутились довольно просто — собрали из «кибиток» катамараны, соединяя два понтона их же «лежаками», длинными лавками для сна части капральства вторым ярусом, и используемыми как настил моста, при организации из понтонов переправы. Вот на получившийся мост «катамаранов» и загрузили бочки, а потом и еще имущества накидали. Понтоны опасно осели, но Двина ниже по течению относительно тихая — надеюсь, до ожидающих нас в Архангельске апостолов дотянем.

Заканчивали грузиться уже в темноте. Плавсредства полков растянулись вдоль всего берега, как черточка восклицательного знака, а как точка в нем, стояли две канонерки. Общая композиция называлась — мы готовы! Наверное.

Переход до Архангельска, впрочем, как и пребывание там, ничего интересного не представляли. На переходе пробовали тащить связки понтонов катерами, а в остальном — просто шли. В Архангельске государь праздновал будущую победу, решал дворянские вопросы и демонстрировал прихваченному из Холмогор Алексею русское купечество и дворянство во всей красе. Бедный юнга — это ж, какие контрасты! Величественные дворяне, и голытьба Двинского полка, вместе с Холмогорской школой. Поулыбался. Ладно, царевичу уже 12 скоро — переживет. Порадовало, что часть «голытьбы» своего капральства царевич прихватил — ему хоть будет с кем поговорить, а то Петр явно собрался его на войну тащить. Видимо, для воспитания боевого духа. Никогда не любил лезть с советами к родителям.

Кроме обязательного праздника, отмеченного по прибытии, пришлось еще посетить обязательный праздник по окончанию маневров канонерок.

Расписывать про маневры … не стоят они того. Потемкинская деревня. Для Петра вполне чудом стало попадание канонерками в плоты со срубами мишеней с 400 метров. Сами понимаете, что было с мишенью, принявшей в себя 100мм подарок шимозы. Да, шимозу жалко — но нужна была зрелищность. Попали с третьего раза, хоть и по первым двум было понятно — будь это не плотик, а корабль, попали бы все три. Что, впрочем, мне не помешало особо пропесочить за промахи башнеров. А то, что больше всех досталось экипажу левой носовой башни Гонца — это просто совпадение.

Маневры катеров сам смотрел с интересом — на морской волне мы их еще не испытывали. Поражение мишеней картечницами уже не вызвало такой бури восторга у государя, но горели мишени вполне знатно, и было получено высочайшее добро на использование катеров в летней кампании. Слава высшему разуму. А то до последнего боялся, что будем волочь Гонца и Духа. Даже прикидывал варианты использования якорей, для самоподтягивания.

Особых восторгов самодержца был удостоен полет канонерок на форсаже. Оставлю за кадром, как все это время простоял, вцепившись в поручни боевой рубки и скрестив пальцы — форсаж пережили на удивление успешно. Даже всхожесть на волну шла в пределах расчетов. Залить то палубу, понятно, залили — но это Петра только порадовало еще больше. Фонтаны перехлестывающие через форштевень ему казались олицетворением мощи. Спорить не стал. Чем больше государь доволен, тем шире дырочка в его казну, через которую потечет финансирование броненосцев. Так что, расширял этот ручеек, как мог. Тем более, уже наметились реальные способы сэкономить. Да и уральское железо пошло по воде в Вавчуг. Думаю, справимся.

Пока возвращались с маневров, и государь был «горячий» — порешали вопросы с броненосцами, с постройкой еще двух заводов, в том числе, одного под Петербургом. Правильно говорят — каждому делу — свое время и место. Можно считать, со временем подсовывания Петру кучи бумаг подгадал хорошо. А место мне и так известно.

В самом Архангельске мало что изменилось: воевода, князь Алексей Прозоровский, по прежнему строил крепость ниже по течению, купцы расширяли гостиный двор, мастерские звенели кузнями, порт пестрел парусами. Жизнь текла, по-прежнему неторопливо и будто не замечая моих усилий. Последнее время это стало огорчать больше всего — стараешься, стараешься — а все как в прорву …

Уже в порту, где шла погрузка полков на апостолов, отговаривал Петра от участия в проверочном походе канонерок вокруг Соловков. Отговорил частично. По плану Петра канонерки будут провожать основное войско, идущее в обход, до Вардегорского мыса, что в Онежской губе Белого моря, и только потом смогут тронуться в поход.

Свой флаг государь, понятное дело, решил держать на Гонце. Хорошо, что удалось Петра уговорить большую часть свиты оставить на апостоле. Канонерки не резиновые. Заодно посмотрел на цирк распределения — «хто достоин быть с государем на ентой бесовщине». Поучительно. Даже, несмотря на то, что канонерки у нас освящены и проштемпелеваны крестами, вплоть до противовесов башен включительно. Ничего, пусть привыкают — вон, поморцы уже привыкли. Даже архангелогородцы высказали лишь любопытство очередной диковиной. Они на государевы фейерверки примерно с таким же любопытством глядели. Про любопытство иноземной торговой братии — разговор отдельный — но они, скорее всего, не успеют им поделиться раньше, чем мы придем в Балтику. А из акватории учений «духов» всех любопытных шуганули.

Пиры и заседания штаба Петра, прямо на Гонце, пропустим. Как выяснилось, ждали отчета моего старого знакомого Щепотева, о готовности дороги до Ладоги. Мне до последнего не верилось, что в том краю рек, болот и густого леса, буквально за месяц другой, можно проложить две с половиной сотни километров дороги. Тропинки — еще возможно. Но Петр строил с размахом, дорогу было указано делать шестиметровой ширины и мостить стволами сваленных при ее строительстве деревьев. Именно по своему неверию — в эту затею не лез, и государь творил историю собственноручно. Более того, судя по заказам, которые Петр посылал письмами к Брюсу, обеспечивающему поставки, государь сомнений не испытывал. Кроме заказанных 15 тысяч лопат, 6 тысяч кирок и прочего инвентаря — заказывалась доставка пушек, припасов и даже нескольких тысяч мешков с шерстью. Зачем шерсть? А это местный способ химической войны — такие мешки поджигали и складывали под стены осажденной крепости. Дым вонял не хуже «Зарина». Кроме того, плотно набитый шерстью мешок, выставленный солдатом перед собой — неплохо останавливал пули и шрапнель на излете. Словом, о дороге Петр особо не задумывался — был уверен, что построят. Все его мысли были уже под стенами «Орешка».

К слову, был у Петра и запасной план — что радовало. Посылал он еще преображенцев исследовать путь по реке Онеге до Каргополья, и дальше, до Вытегры. Хотя, там сплошные пороги и шиверы — на байдарках еще пройти можно, а вот на стругах, уже вряд ли.

Кроме отправки распоряжений, Петр, ежедневно получал отчеты. Думаю, такой активности архангельская почтовая служба еще не видывала. Да и мне было несколько удивительно смотреть на этот поток корреспонденции. Зачем им радио? Государь и так руку на пульсе очень даже плотно держит.

Некоторыми новостями Петр делился. Например, князь Григорий Долгорукий писал, что Карл идет к Варшаве, а Август, соответственно, сбегает из Варшавы в Краков.

Весть хороша тем, что от Варшавы до Нарвы больше тысячи километров будет, а три полка корпуса, под командованием Вейде, уже маршируют за Новгородом. Шах. Жаль, что пока еще не мат.

Как бы там ни было, 4 августа 1702 года от Соловков пришел парусник, с письмом для Петра. Дорога готова — наш поход начинался.

С чего обычно начинаются походы? Правильно. По этому, огромная флотилия из апостолов, канонерок и всех наличных судов северного флота — одного фрегата и одного клипера — отчалила только к обеду следующего дня, с экипажами, а особенно капитанами, страдающими абстинентным синдромом. Мне так вообще пришлось целый ковш здравиц на грудь принять, и сил оставалось только проконтролировать трезвость хоть одного штурмана.

В итоге, два дня резались против северо-западного ветра, и путь до Соловков особо в памяти не отложился. Отметил только излишнюю теплоизоляцию канонерок — холодные переборки, к которым так приятно было прикладывать голову, находились только на верхней палубе — а туда еще дойти нужно было.

Соловки встречали издали, многоголосым напевом колоколов. Судя по всему — будем тут стоять несколько дней, и проводить молебны — найдется время перебрать лебедки на Духе. А то стеньга грота заклинила. Переход канонерок был исключительно под парусами, нечего зря топливо жечь, тем более, будучи в составе парусной эскадры.

Ход под парусами канонерок, вышел, совсем не плох. Не клипер, конечно. И даже не фрегат. Но быстрее апостолов. И это мы еще не применяли спинакеры, так как шли острыми курсами. Могу начинать собой гордится.

Чего не ожидал — наш рейд у Соловков затянулся почти на неделю. У меня даже возникли подозрения, что церковники напророчили Петру, будто ждет его удача исключительно в случае богатых даров. Ничем иным не могу объяснить, что Петр взялся перестраивать на Заячьих островах часовню в Храм.

Это мы так спешим и тайно подкрадываемся? Просто эльфы какие-то, залюбовавшиеся ромашкой в процессе подползания к супостату. Адмиралу же скучно!

К полезным моментам посещения Соловков можно отнести то, что вся армия помолилась, да еще не один раз, вымолила победу, удачу и хорошее настроение, пополняемое еще и бочонками из трюмов апостолов. Не скажу, что много пили — у нас столько бочонков просто не было. Но оставили только запас обмыть победу. Теперь в походах точно будет сухой закон.

Судя по всему, Петр усиленно обсуждал еще вопросы старообрядчества и патриарха. Мне даже стало любопытно — чем дело кончиться. Хотя, государь политик грамотный — уверен, что все решения он отложит до получения козырей в виде побед. А пока это, скорее всего, артподготовка.

Уходили от Соловков под перезвон колоколов. Если выкинуть мысленно недельное стояние на рейде, то можно считать, что острова нас встретили колоколами, и проводили под неумолчный бой.

На этот раз ветер нам помогал, задувая галфвиндом правого галса. Долетели к мысу до вечера и ночевали уже перед пологими каменистыми берегами. Разгружали шесть апостолов, в том числе используя понтоны капральств — благо волна позволяла. Была даже мысль из понтонов выстроить причалы, да разгрузиться по быстрому. Но мысль ленивая, созерцательная, так сказать. Апостолы и так разгружались весьма лихо. Просто как еще один вариант учений? Нууу… Пока думал, половину уже разгрузили.

Целиком апостолы разгрузились к обеду. Хорошо, когда есть много народа и понтонов.

Еще до обеда канонерки вывесили на балках свои катера, плавно спустив их в воду. Теперь катера носились по рейду, вызывая бурный ажиотаж на берегу и безобразно пережигая топливо. Канонерки, в это время, принимали в освободившиеся отсеки припасы с апостолов и штурмовиков Двинского полка. Кутерьма словом.

Отобедали с Петром и его ближним кругом, отягощенным еще и прослойкой полковников, в тесном кубрике Гонца. Народ отнесся с пониманием к причуде Петра и на тесноту не жаловался.

Корректировали планы и сверяли часы. А мне все хотелось сказать — «Да когда же вы все двинетесь то, наконец …». И мои мысленные стоны были услышаны, уж не знаю кем. К вечеру ничего, кроме разбросанной по берегу белой щепы, не напоминало про десятитысячную армию.

Все. Отмучился. Утром доведем пустых апостолов до Двины и пойдем, наконец, заниматься делом, вместе с одним фрегатом и тремя гружеными войсками апостолами. Начинало становиться страшно. Канонерки хоть и не вызвали нареканий на переходе сюда, но внутреннее Белое море, это только начало. И даже наличие на борту канонерок десяти подмастерьев верфи, вместе со сварщиками, уверенности не прибавляли. Мне бы годик погонять эти скороспелые пирожки. Но …

Утром в губе стоял густой туман. Даже соседи по рейду различались с трудом. Снялись с якорей только к обеду и уже к вечеру огибали Орловский мыс. Заходить еще раз на Соловки было выше моих сил. Вдруг выясниться, что и для удачи моего похода нужно еще один храм построить. А матросы у меня набожные. Обойдем стороной.

Погода благоприятствовала. Редкий в это время года западный ветер выдувал флотилию из Белого моря. Канонерки даже спинакеры попробовали. Потом починили их и еще раз попробовали. Усилили оттяжки фок-мачты и третий раз попробовали. Так и не заметили, как нас продуло через горло Белого моря. Оценили изменения только по заходу и усилению ветра. Решили снимать и чинить спинакеры временно воздержавшись от их использования. Скорость эскадра держала и так вполне приличную. Даже фрегат, что шел в головном охранении, периодически догоняли. А он, как пугливый заяц, добавлял парусов и убегал от нас. Веселая чехарда. Кабы еще не усиливающийся ветер с волной — вообще считай морская прогулка.

Разошедшиеся волны дали оценить недостатки тяжелого и низкого корабля. Форштевень не резал набегающие волны, а скорее их рубил. Колуном. Размахиваясь всем кораблем с гребня предыдущей волны. Шли на парусах грота и бизани — работать у фок-мачты становилось чревато. Канониры наглухо задраивали башни, развернув стволы в корму. Мне эта картина напомнила кадры из фильмов, когда танки сквозь лес продираются.

И все одно, на среднюю палубу и в погреба капало, а порой и лилось небольшими порциями. Хорошо, что ковровых дорожек не постелили — а ведь была такая мысль, для надутия щек.

Тем не менее, мое беспокойство за канонерки постепенно отпускало. Гребные валы мерно гудели от набегающего потока воды, запитывая силой судовую машинерию, корпус «потел», местами поскрипывал, но не тек. Полотно заселившие канонерки матросы пели песни, и травили байки. Сбегающих крыс видно не было.

Кстати, про крыс — примета верная. Дело в том, что гнезда свои крысы строят в самых недоступных местах корабля. Именно местах — во множественном числе. И покинуть эти гнезда крыс может заставить только быстро прибывающая вода. Соответственно, когда видишь много убегающих крыс — значит, затопило много гнезд и, скорее всего, дело пахнет свиданием с Нептуном. Нет крыс на новых кораблях? А кто мешал лично принести парочку?

Рубились через волны в средний ветер и под ясным небом. В такую погоду и ночью идти можно без напряжения. Главное, не накаркать. Впрочем, по левому борту дымка прячет фьорды Норвегии — найдем куда спрятаться.

На этот раз, погода, запасы, а особенно срочность и секретность, требовали от нас безостановочного перехода. Тяжело? Очень. Август на побережье Норвегии это не ноябрь — море пока еще приветливое. Но к ходу канонерок привыкать приходилось довольно тяжело. Все же, ход деревянных кораблей заметно «мягче». Пересматривал некоторые конструктивные элементы и детали внутреннего оснащения. Вообще, большую часть перехода провел в утробе канонерок. Лежал между шпангоутами, наблюдал и замерял провис веревочки. Слушал железо. Лазил под опорами машин, искал люфты и сдвиги. А потом все по новому кругу. Набирал статистику. На меня даже поглядывать начали как на блаженного. Хорошо им — они мне верят безоговорочно, и в канонерках ничуть не сомневаются. Мне бы такую веру — слепил бы корабли вообще из фольги. Тогда и ход бы был мягче.

Дни слились в одну непрерывную работу и прошли под знаком промасленной спецовки. А пресной воды, на борту перегруженной людьми канонерки — в обрез. Именно по этому честь Датской крепости отдавал адмирал, больше похожий на трубочиста. Механики у нас на борту и то выглядели более чистенькими. Впрочем, со стен Кронборга таких нюансов не разглядят.

На наше приветствие, гулко разнесшееся по проливу, датчане опять впали в ступор. Флаг то наш они хорошо теперь знают — но корабли их, похоже, удивили. Пусть привыкают. А то если сразу тут на броненосцах пройти — могу вызвать массу сердечных приступов.

Копенгаген миновали уже ближе к вечеру, сделав вид, что город мы не заметили, а вот в пролив Скагеррака входили на цыпочках — осадка апостолов немногим уступала утопленным тут линкорам.

К счастью, датчане, видимо впечатленные произошедшими тут событиями, тщательно разметили фарватер. Более того, явно увеличив количество вешек. Шли будто по реке, с берегами отчеркнутыми молодыми деревцами. И все одно, шли потихоньку, первыми под моторами ползли канонерки, проверяя глубину прямо посередине размеченного фарватера. Параноики. С адмиралом во главе. И, как окончательный штришок, однозначно говорящей о нашем психическом здоровье — плавно вращающиеся башни канонерок с напряженными пушкарями внутри. Пусть думают, что хотят — но попадаться в собственную ловушку будет верхом идиотизма.

Утром перестали осторожничать, давно выбравшись в Ботнический залив и добавили парусов, нахально идя между Швецией и архипелагом небольших островков Ерхолмене с самым большим центральным островом Кристиансе и стоящем на нем форте.

Хотя, у нашей наглости основания были — кто тут рискнет нападать на русский флот, только о котором и разговаривают последние годы в кулуарах? Нет, на зуб обязательно попробуют — но уверен, не в этом году, если Крюйс на юге сделает все, как задумывали.

Словом, нападений не опасался — а то, что фрегат отсылал выше на ветер, так это простая пунктуальность. Пусть несут службу как положено.

С этим фрегатом получился некоторый казус.

Уже на траверзе шведского Боргхольма, совсем чуток не дойдя до Готланда, нас перехватил наш же патруль. При этом, видимо одурев от безнаказанности на Балтике, фрегат патруля начал немедленно подниматься на ветер, занимая наиболее удобную позицию для атаки. Согласен, наши флаги видеть он не мог, да и видимость была средненькая. Но мне, почему-то, по силуэту, сразу было понятно — это наш фрегат старой модификации. А уж не узнать в дымке наши апостолы…

Тем не менее, фрегат выходил на ударные позиции, и мне даже стало интересно — мол, и дальше то что? Впрочем, обе башни левого борта канонерок лихорадочно расчехляли — вдруг супостаты наш фрегат захватили?

Поразительная не профессиональность команды патруля! Это надо же было так увлечься нашей эскадрой, чтоб прозевать выход из дымки ветрового охранения! Судя по моей дальнейшей мысленной реконструкции — патруль увидел наплывающие на них паруса фрегата охранения слишком поздно. И самое обидное, немедленно пальнул правым бортом.

Два раза к счастью — не попал, и разглядел флаг на приближающемся фрегате. Скорее даже три раза к счастью — так как фрегат не ответил. Точнее, есть у меня подозрение, что ответил — ибо корабли разошлись, чуть ли не борт в борт. А позже, при разборе этой ситуации, офицеры корабля подозрительно густо краснели, описывая этот момент.

Словом — идиоты. Набор морской зелени — еще не просоленной, но уже мнящей себя вкусной. Явно представители холмогорской школы, спущенные без поводка и воспитателя.

Чувствую, стирка на Готланде предстоит большая и скоростная — так как время поджимает, государь обещал обложить «Орешек» уже в октябре, так что, на всю подготовку у нас от силы пару недель. Ничего. Успеем. В крайнем случае, только простирну, а отжимать и сушить на реях буду позже, по результатам этой кампании.

Патрульного отпустили с временным миром — не так много на Готланде кораблей, чтоб снимать патруль с дежурства. Не педагогично? Да! По этому патрульным фрегатом временно теперь командовал старпом, а бывший капитан сидел в кубрике Духа, выявив еще один недостаток конструкции — места для корабельной «губы» у меня не предусмотрено. Только если расширительная камера после разделителя пара … ммм … нет, это, пожалуй, уже перебор будет. Но расширительную камеру показал … старпому патруля — чтоб на одни грабли несколько раз подряд не наступали. И все одно, за патруль становилось страшновато. Понаблюдав их процедуру отхода и вихляния на ветру — скрестил пальцы.

До Висбю оставалось совсем чуток — по правому борту уже давно тянулся изрезанный берег Готланда, когда убедился в ошибочности своего предположения о малом количестве кораблей. Мысленно поправился — мало у нас военных кораблей, а вот остальных кораблей, судов, корыт и непонятно как держащихся на воде ведер — с избытком. Почти за два года Балтийский флот настрелял преизрядно утят.

По моим данным, у свеев должно было быть не менее пяти сотен торговых судов способных отстреливаться, и еще несколько сотен … ну … просто торговых судов. Когда открылся вид на рейд Висбю — создалось впечатление, что все эти суда тут и стоят. Нет, когда шок прошел, и пришла пора потирать лапки, щелкая костяшками на счетах — количество судов уменьшилось весьма значительно, до полутора сотен. Да и то достойными утятами можно было считать восемь десятков кораблей — остальные … ну, те самые ведра без гаек. Зато некоторые с рыбными сетями — смотрю, фон Памбург не чурался любой добычи. Интересно, адмирал хоть брал рыбаков после лова? А то если брал их только идущих на промысел — то это тактическая ошибка. Впрочем, разговор об ошибках скоро предстоит довольно объемный.

Еще порадовала суета, воцарившаяся на рейде при нашем приближении. Издалека заметили — и это хорошо. С некоторым душевным скрипом уменьшил количество утят еще на три десятка кораблей — судя по поднимаемым флагам, не весь этот лес мачт был нашими призами, прилично было кораблей, просто пришедших торговать на новый перевалочный пункт. Жаль.

 

Глава 26

Крепость салютовала нашим флагам, линейные корабли подхватили, заволакивая рейд пороховым туманом. Транжиры. Но на сердце стало хорошо. Дошли. И даже почти без поломок. Эээ … без поломок, которые не смогли бы исправить, заменить и приварить сами — вот так вернее будет. Можно на денек другой расслабиться, отоспаться и отмыться.

Угу…. Не тут то было. Логику в своих подчиненных вроде воспитал, а может, она и раньше была — но сделать вывод о прибытии адмирала из входа на рейд необычных судов — они смогли. Опять, что ли, на марсе спрятаться? Уж больно солидный караван лодок гребет по волнам к устраивающимся на якорях канонеркам. Прямо начинаю ощущать себя стаканом дрожжей вылитых в … эээ … активную среду.

Кстати о дрожжах. Мне, как человеку далекому от кухонь — вынужденно пришлось с ними знакомиться, когда модернизировали солдатские полевые кухни. Каши — кашами, но к кухне пришлось приделывать духовой шкаф для выпечки хлеба довольно приличных габаритов — на четверть куба или на 25–30 килограмм выпекаемых за раз караваев. Технически — ничего сложного, мы под это дело, с обратной стороны еще и коптильню приспособили, так как оставалась свободная ширина между колес кухни. Мелочи уже это, при наличии прокатанных листов. А вот технология выпечки — заставила повозиться. И главным затыком были те самые дрожжи. Как их готовить — известно еще со времен пирамид. Египтяне очень даже любили пиво — а без дрожжей его не сделать. Другое дело, что химия и биология процесса никого не интересовала — бродит от слегка заплесневелых фруктов — и ладно. К временам Петра хозяйки уже держали по домам дрожжевую закваску — добавляя ее и в хлеб, и в пиво, и даже в молоко. Вот только масштабы таких домашних крынок с заквасками явно не армейские. Интересная была задачка — обеспечить полевую кухню постоянно пополняемым ей самой запасом дрожжей.

Что такое дрожжи — только предполагал. Плесень? Грибок? Ну что-то в этом роде. Точно знал, что этот организм любит покушать углеводов и от этого обильно … эээ … пускает газы, которые и дают пузырьки в тесте, а так же, выводит из себя спирт в виде продукта жизнедеятельности. Дальше шли голые умозаключения. В спирту мало кто жить может — следовательно, погрязнув в своих …эээ… продуктах метаболизма дрожжи должны откинуть ложноножки, или что там у них есть. Второй постулат — просто жизненные наблюдения. Если живой организм кормить, давать дышать вволю и прогуливаться на природе, обеспечив его жильем и пропитанием — он будет активно размножаться. Это верно для людей — думаю, верно, и для дрожжей. Что, кстати, лишний раз говорит о единстве нашего происхождения.

В результате — начали пробовать ударно выращивать дрожжи в обычном ржаном сусле, продувая его воздухом. Получилось громоздко — но дрожжи меня не подвели, росли … как на дрожжах. Долго думал над вариантом «полевой» установки минимальной механизации. Пошли по пути наименьшего сопротивления — сотня солдат заменяет экскаватор — сделали ручной «шейкер» для сусла. Будет чем поварам в дороге заняться. Побочно выяснили еще две вещи — что разлитые тонкой пленкой дрожжи прекрасно высыхают и потом, при добавлении в сусло, реанимируются, а также, что дрожжи дрожжам рознь. Собрав разные образцы по хатам только одного Вавчуга — получили набор для селекции. Благо, дрожжи не рожь — селекция много времени не отнимает. Да и не делали ее, если честно — просто выбрали те образцы, что хлеб дают вкуснее и пышнее. Помню еще, объелся тогда образцами.

Вот так и познакомился с процессом, когда, бросив граммульку дрожжей в тесто, сусло или сортир — получим бурно поднимающуюся массу.

Примерно это и наблюдал на рейде Висбю. Наши канонерки сыграли роль дрожжей, и весь рейд вспухал парусами, масса лодок гребла к нам, по пирсам бегал народ, давая представление, что твориться за стенами. И этот процесс уверенно набирал обороты. Они что, решили, будто государь прибыл? К чему эти церемонии? Мы же тут строго по делу — благосклонно принять у свеев ижорскую землю.

Как и предполагал — мое мнение никого не заинтересовало. Единственное, чего удалось добиться — закрыл доступ экскурсантам на канонерки. А вот защитить себя от светской бурной жизни уже не удалось.

На следующий день утро было условное. Примерно к обеду. К этой условности добавлялся реальный набор больной головы и, отчего-то, нудящих костяшек левой руки. Это же надо так отметить! Ничего не помню. Надеюсь, и потенциальный получатель моими костяшками ничего не помнит. А спрашивать «что это было» — стыдно и неудобно. Иммунитет на крепкие напитки под тосты «за государя» так и не выработался. Очень жаль. И отказываться было нельзя — меня центральной фигурой этой попойки сделали. Надо же, что-то все же помню.

Перенес заседание Ганзы на следующий день. Мало того, что голова раскалывалась, так еще и потом весь обливался. Меня точно не отравили? Грибочков на столе не было случаем? Память — Ауу!!! Мдя … Ладно, спишем столь теплый прием на двухлетнее одиночество русского «ограниченного контингента». Они тут, оторванные от соотечественников, сидели — вот и порадовались… Бррр …

К вечеру знал отличный план — как выиграть войну. Надо подогнать к неприятелю танкер со спиртом и печально сообщить, что мы сдаемся, и надо отметить победу. Куда там троянскому коню до такой изощренности. На следующий день войска противника даже атаковать не надо будет. Просто повесить перед позициями плакаты — «Опохмел, обмен фузеи на стакан …» и все. Этот план даже коварным нельзя назвать — он скорее милосердный, с учетом полевых опохмелялок…. Вроде мыслительная деятельность начинает возвращаться, судя по попыткам посчитать, сколько надо спирта на армию.

Только к утру поинтересовался — как устроился Двинский полк с полком корпуса, и весь остальной флот. Непростительно. А вечер прибытия так и не вспомнил. Но костяшки поджили. Наверное, весело было. Буду считать первые три дня — акклиматизацией к суровому балтийскому климату. И если меня еще раз так акклиматизируют — буду стрелять без предупреждения. Ироды.

Перенес собрание Ганзы на вечер — хотел еще на день отложить, но пересилил себя — время не резиновое.

На собрании присутствовали только двое из советников и почти три десятка купцов, и это было около 10 % состава Ганзы на сегодня. Расширяемся, однако.

Решали набежавшие задачи, в том числе, почему Вавчуг задолжал Ганзе уже 3 фрегата. Нехорошо получилось. Хотя, имеющихся 4х фрегатов и двух птиц Ганзе пока хватало — и этот вопрос поднимали явно только как рычаг давления на меня. Нашли на кого давить — у меня консистенция студня на сегодня — и совесть так еще и не проснулась после попойки.

От меня, как обычно, ожидали на собрании чуда и требовали увеличить поставки диковин — а то народу становится больше, а товару не прибавляется. Увязал эти пожелания вместе. Кратко набросал обстановку, по которой ижорские земли однозначно меняют собственника. Если кто-либо докладывает о собрании Карлу — не страшно, он все одно ничего не успеет сделать. Даже если крепости подготовятся — это ничего не изменит, измором и осадой их брать изначально не собирался, а толщину стен и ворот крепости за неделю не увеличат.

Смена собственника открывает Ганзе прямой путь в Россию, но торговать там можно будет только иностранным товаром, диковины там и так есть. Зато, на ближайшие годы для Ганзы есть гарантированный рынок сбыта. Ага, заинтересовались? Город, господа, строить будем. Кирпич, тесаный и полированный камень, мрамор там всякий. Впрочем, есть у меня знакомые среди главных архитекторов города — могу получить у них полные списки. Но хочу сразу и огорчить. Все заказы будут сравниваться с ценами, что русские купцы поставят на похожие товары. У кого дешевле да пригожее товар будет — у того и возьмем. И не надо так перемигиваться! Государь на контроль поставит верных лейб-аудиторов, так что, стоит быть осторожным.

Ну и теперь опять порадую. При городе строим большой завод — поставки диковин удвоим примерно года через два. И еще раз удвоим лет через 5. Может, и раньше управимся — это от государевых заказов зависит. Вот такая першпектива, господа. Осталось только исполнить ее. В том числе построить все как можно скорее.

Для этого уже ныне поднимайте своих людей, да скупайте материалы. Деньги от продажи призов используйте, но уже через месяц-другой надо первые суда в Неву прислать. Сами понимаете, кто первый государя порадует, тому и привилегий больше.

Кроме материалов фураж для армии везите, продукты, порох — все в дело пойдет. Да что мне вам говорить — сами все знаете.

Тем не менее — заседали до глубокой ночи, а потом еще и назначили продолжение заседания через день — купцы взяли небольшую паузу.

Весь следующий день опять заседал, но уже с фон Памбургом и офицерами флота. Подбивали итоги двух лет работы флота в Балтике.

Обстановка слегка настораживала. Дания, по-прежнему, оставалась союзником — но от бурной радости первых дней даже следов не осталось. Теперь можно назвать наши отношения натянутыми, но с милыми улыбками политиков на лицах. Большинство выданных нам команд датчане отозвали еще в том году. Пришедшее пополнение из школ образовавшуюся дыру не заткнуло, и Памбург объявил набор команд, благо связи у ганзейцев были. Теперь на линкорах команды получились весьма разношерстные, а на птицах и фрегатах только русские, но очень зеленые. Судя по представленным отчетам — обучение команд шло по принципу брошенного в воду — побултыхается и выплывет. Но процесс затянулся. В свете этого — даже неудобно было устраивать большую стирку. А что делать? Устроил. Но уложился в час и никого не развесил на просушку. У нас и так один офицер на две должности — а впереди боевая операция, хоть и довольно простая в связи с подавляющим преимуществом.

Назначил через день маневры. Дал один день на предоставление каждым капитаном плана будущих маневров. Посмотрим, как господа офицеры видят эффективный штурм Висбю. Памбургу дал отдельное задание — пусть поработает с планами крепости Выборга, благо планы были довольно полные — полезно иметь купцов в роли разведчиков. Они, может, и ошибались на метр-другой в высоте стен и ширине рвов, может и не видели всех пушек — но такой план все одно лучше, чем совсем никакого.

Опять заседал с ганзейцами. Вопросы решали уже конкретные — похоже, удастся порадовать Петра караваном купцов, когда он дойдет до устья Невы. А если купцы большие караваны наладят — будет Петру, куда новые монеты, начеканенные, пристроить. А то, если он их все внутри России разом вывалит — хлеб в два раза подорожать может. Буду брать пример с американцев моего времени, печатающих деньги без перерыва и рассовывающих их по остальным странам.

Только на четвертый день заседаний удалось таки оторвать приросшее к стулу основание и выйти в море. Красота то какая! Осень. Воздух свежий и бодрящий, корабли вымыты как игрушки. Прошедшие дожди помогли командам привести корабли в подарочное состояние и теперь, сверкая бликами солнца, эскадра маневрировала по спокойной воде Балтики, вселяя в каждое сердце многочисленных наблюдателей высыпавших из крепости, чувство уверенности и защищенности. Просто праздник какой-то. Надо только постараться вечером избежать очередной пьянки. В разведку, что ли, уйти?

Маневрировали по плану, который был расписан еще для «взятия» крепости Иф, то есть, двумя колоннами, эдаким конвейером. Холостыми стреляла только одна пушка на борт, а мы, на борту Духа, прикидывали плотность непрерывного огня по крепости. Выходило довольно внушительно, по полторы сотни выстрелов каждые 5 минут. Надо будет догрузить линкоры дополнительным припасом — они такой каруселью израсходуют обычный свой запас за один день обстрела. Правда, Выборг будет по колено в ядрах, и брать его уже можно полком старушек — но все одно флот без припаса на обратную дорогу оставлять нельзя.

Обсудили с адмиралом ошибочность использования новых судов в общей линии с линкорами — их задача, не линейный бой, а точечные удары по местам крепости, где вспухают ответные залпы.

Назначили на вечер разбор полетов и повторение учений на следующий день. Пора было назначать дату выхода.

Как обычно, вышли не тогда, когда планировали, а когда смогли — то есть, через четыре дня после начала маневров. Как правильно гласит народная мудрость — то понос то золотуха. Плюс еще проблема пересадки полков с апостолов, на которые уже заточили зубы купцы, на утят с небольшой осадкой. Точнее, проблема с комплектацией команд утят. Торговались с ганзейцами на предоставление экипажей в обмен на аренду апостолов. Словом, все как обычно. Что-то последнее время у меня хромает на обе ноги планирование операций. Закрутился. Много ошибок стал делать. Надеюсь, не фатальных.

Выходили с рейда Висбю тремя эскадрами. Ударной эскадрой линкоров, под командованием Памбурга, идущей на Выборг. Ударной эскадрой канонерок в сопровождении кораблей десанта, идущей в Неву, и тремя парами охотников, на которых возлагались задачи отсечения кораблей снабжения свеев.

Висбю оставался практически без флота, за исключением двух дежурных птиц и сотни призов, которыми перекрыли рейд, и на которых разместили дежурных пушкарей из наемников. Рискованно, конечно, так базу оголять — но подобный массированный удар в преддверии зимы — должен быть неожиданным. В крайнем случае — птицам до Невы три-четыре дня хода, если свеи и высадят десант на Готланде, то взять Висбю все одно не успеют. Даже если и успеют — вернемся с полками и канонерками, да плюс еще полки что с Петром придут — и заберем обратно. Склады, конечно, жалко — их взорвут при опасности захвата — но это, в конце концов, самый пессимистический сценарий осенней кампании.

Наконец снова в море. Памбург остался за кормой — нет смысла подстраиваться под скорость линкоров. Даже учитывая тихоходность утят, мы все одно раза в полтора быстрее Памбурга. Тем более, есть у меня мыслишка, не озвученная даже на военном совете — навестить Нарву и узнать, как у них там дела. Все равно — по дороге.

Погода практически благоприятствовала. Северо-западный ветерок притормаживал утят первую половину пути, но стал верным спутником, когда прошли большие острова Рижского залива и повернули направо, к устью Невы.

Всю сотню километров, пока шли мимо островов, выбирался на палубу, под мелкую осеннюю морось, и задумчиво высматривал землю, укрывающуюся за пеленой осени. Рижский залив. Вторая по удобству бухта на Балтике. А главное, от нее до Готланда три сотни километров — можно считать — рядом. Но этот кусок пока не откусить. Наглость должна иметь свои пределы, и есть подозрение, этой кампанией их уже давно миновал.

Ночью морось утихла, невысокая волна качала канонерки, подгоняя их к цели. Утята, как образцовый выводок, тянулись сзади, добавляя к искрам ночного неба желтые шарики рукотворных звезд. Если забыть, зачем мы идем — картина выходила сугубо мирная.

Ночь проспал как убитый, даже канонерку профилактически не облазал, исходя из того, что раз до Балтики дошла — пройдет и еще пару тройку сотен километров.

Утро зарождалось хмурое, но небо сдержалось, и к обеду, среди разрывов облаков, проглядывало солнце. Наклонные броневые пластины рубки нагрелись, и пометил себе еще один не проработанный момент. Но сделать с ним ничего пока нельзя, можно было просто расстегнуть бушлат и привалиться к плитам спиной, подставляя бледное пузо уходящему лету.

После обеда подошли к Гогланду. Сердце защемило, а взгляд начал самостоятельно искать стройную полосатую мачту южного маяка. Хмыкнул. Привычки не пропьешь. Сбегал в кубрик за монетой. Серебряного рубля не жалко, ради успеха экспедиции. Бросил монету на траверзе маяка — все как положено. Примите, Нептун и дух острова, жертву от безбожника, можно сказать, почти язычника, верящего в приметы. Даруйте удачу в походе.

От Гогланда эскадра легла строго на юго-восток. До Устья Нарвы оставалось около 80 километров. К ночи дойдем.

Утро, рваными клочьями тумана, выплывающего по руслу Нарвы, пробирало до костей. А может, просто не выспался. У меня начался привычный мандраж перед операцией, и пол ночи прислушивался — слышна или нет канонада. Хотя, по реке до крепостей около 15 километров, но серьезную баталию должно быть слышно.

Корабли хоть и ставили на якоря почти в полной темноте, но канонерки стояли носом строго к берегу, пряча уязвимую корму с рулем и винтами, а еще дальше растянулась вдоль берега линия утят, угрожая бортами любым шлюпкам, рискнувшим пойти на абордаж канонерок. Понимаю, что это паранойя — на два десятка судов даже Петр абордажем не попрет. Правда, на счет Петра не уверен. Но ночь прошла спокойно.

И утро прошло спокойно. Отправил на двух шлюпках капральство, в рыбачий поселок недалеко от устья Нарвы. Даже переводчика от сердца оторвал, строго предупредив капрала, что если переводчика подстрелят — он сам мне переводить будет.

К обеду шлюпки вернулись. Стратегической информации не принесли. Ну, бухало, ну солдаты приезжали, все добро вытрясли. Потом еще приходили. Конные патрули постоянно крутятся — а чьи именно — какая разница рыбаку, кто его грабит?

Ну и у кого спрашивать? Отправил капральство обратно в деревню. По словам рыбаков — патрули малочисленные, если наши — поговорим, если нет — постреляем.

Патрули оказались наши. Да только не из корпуса. Дела заваривались совершенно неплановые.

Во второй половине дня вернулся капрал с четверкой морпехов на веслах, и командиром встреченного патруля. Неожиданностью этот визит не был, уже добрых полчаса наблюдал на берегу эту «встречу на Эльбе». Более того, кроме меня, эту встречу наблюдали сквозь дальномер пушкари правой носовой и кормовой башен.

Когда говорил, что в неприятельский патруль постреляем — имел в виду вовсе не ружья. Стал бы иначе капральство отправлять — мне люди дороги. В итоге, береговой костер этих дорогих людей находился под постоянным наблюдением, и распитие чарки за встречу, из фляг патруля, проходило под умиленными взглядами всей эскадры.

Потом с капралом этот момент обсудим… Воду родниковую? Угу. А зачем ее рукавом занюхивать? Холодная? … Пусть только доплывут …

Сидели в штурманской рубке с командиром патруля над картой. То, что не все пошло по плану — уже понял. Теперь выяснял глубину … эээ … ямы, куда мы попали.

Но яма оказалась мелковата. Подробностей взятия Нарвы патрульный не ведал, зато подробно рассказал, как армия Репнина пришла сюда вслед за Шлипенбахом. Не надо иметь более одной извилины, чтоб сообразить — Нарва успела попросить подмоги, но Шлипенбах не успел. Так как информация, в эти времена, имеет скорость конных курьеров. Репнин выдвинулся через день после Шлипенбаха и засел от него в 5 километрах. Собственно, военные лагеря с крепостью образовали практически равносторонний треугольник. До момента подхода Репнина Шлипенбах попробовал один штурм, явно неудачный, после чего возникла патовая ситуация. Свеи атаковать не могут, опасаясь быть зажатыми, и уйти им сложно — на юго-запад от Нарвы сплошные болота, особо непролазные весной и осенью. Отступить можно двумя коридорами — но на одном из них сидит Репнин, а второй идет вдоль берега, и пройти по нему можно, только подставив фланги.

Диспозиция ясна — непонятно почему не атакует Репнин. Почему не делают вылазку из крепости, еще могу понять — там перевес сил минимум в 4 раза не в нашу пользу. Вейде строго было указано беречь людей. А Репнин то чего сидит? У него то паритет со свеями! Правда, контингент у него собрался … разношерстный. Но есть подозрение, что они так и досидят до зимы.

Нет у меня времени так долго якоря пачкать. Накидывали с патрульным планы расположения армии свеев. Гулко бахнула правая носовая, и с небольшой паузой бахнула еще раз, одновременно с ней рявкнула задняя кормовая. Канонерка ощутимо качнулась. Да и выстрел без моральной подготовки заставил подпрыгнуть не только патрульного, но и меня. Совсем сдурели? Четыре 100мм снаряда! Там что?! Танк в кустах прятался? Хоть попали? А то любопытно будет глянуть на это чудо механики 18 века.

Выскочили на верхнюю палубу, отобрал бинокль у старпома. Капральство на берегу возвращалось от лодки к костру. Рядом с берегом патрульный успокаивал мотающую головой лошадь. Второй лошади видно не было. Расплывались еще шляпки дымных грибов дальше по берегу. И где танк?! Или минимум бронетранспортер!

— Старпом доклад.

Начал выслушивать слегка запинающийся доклад, не отрываясь от бинокля, и пытаясь высмотреть хоть признаки бронетележки в кустах.

— Нападение на патруль … четверкой конного патруля свеев… нападение отбито.

Подождал продолжения. Плохо мы в школах ребят учим. Отвратительно. Оторвался от бинокля и глянул на старпома ожидающе. И…?

Понятно. Начал задумчивым голосом.

— Четыре снаряда нам не дешевле стоимости снаряжения этого патруля обошлись. Капральство в состоянии было справиться с четверкой конных без поддержки флота. Кто отдал команду открыть огонь?

По краснеющему старпому догадаться, кто это был, труда не составило. Жаль, что капитан отсыпался после вахты, но хорошо, что дурость вылезла не в бою.

— Старпом. У нас большой бой впереди. Каждый снаряд ценен. Решение на открытие огня считаю поспешным. Назначаю штраф в размере стоимости трех снарядов.

На некоторое удивление старпома, почему именно трех, добавил

— За один снаряд по столь мелкой цели наказывать бы не стал, вот его из штрафа и отнял.

Просмотрел берег в бинокль еще раз. Солдаты линиями прочесывали кусты.

— Хоть попали?

— Точно так! Попали с обеих башен.

Хмыкнул бравости рапорта. Господи, какие же еще мальчишки. Что делаю в этом питомнике саженцев дубов? Попали они. Мдя …

Отдал бинокль, поманил патрульного в рубку, обратно к картам.

— Так как нашу эскадру до вечера точно обнаружат — нельзя терять ни минуты, чтоб напасть неожиданно. Посему нет времени согласовывать наши планы с Аникитой Иванычем. Передайте ему мое почтение и это письмо. Только письмо потребно довезти даже ежели в тебе и лошади будет по десятку пуль. Вопросы есть?

Дописал краткое письмо и накарябал схему, благоразумно не став рисовать человечков и кораблики — все и так понятно — тут мы бабахаем, оттуда он идет — тут свеи сдаются. Отправил патрульного. Посидел еще минутку, чтоб переход от мира к войне был не такой резкий — и объявил боевую тревогу.

Первый раз с момента выхода из Висбю канонерки разогревали котлы экономичного хода. Утят оставляем в устье Нарвы с приказом — в случае приближения неприятельских кораблей, что маловероятно, выбрасываться на берег или, минимум, выбрасывать весь десант. В бой, даже против пинаса или рыбачьей лодки, с десантом на борту вступать запрещал — уж очень плотно на утятах народ сидит.

Канонерки поднимались по Нарве на ощупь. Коварная тут речка. Вроде и широкая, и полноводная — но глубина редко где добиралась до 6 метров. Даже пожалел, что мы сюда сунулись. Чуть не так и сядем на мель. Страшного ничего не случиться — скорости совсем нет, реверсом с мели сойдем. Но пешком было бы быстрее. Ночь застала у группы островов в месте расширения Нарвы. Решил ночевать тут. До крепости меньше 5 километров остается, но между нами и крепостью должны стоять свеи. Костров, правда, не видно — но разумнее подождать утра.

Всю ночь вскакивал, прислушивался, курил на верхней палубе, глядя на бродящие тени усиленных нарядов. Утром вскочил не свет ни заря, оценил густоту тумана, и расслабился — чего так дергаюсь то? Вон экипаж бодрый, разговоры, шуточки. Можно подумать, мы тут гуляем. Пошел спать. Ну их, свеев этих. Задачу капитану поставил, что делать все знают. Чего зря нервы мотать?

Заснуть не получалось. Лежал на койке, закинув руки за голову, и слушал жизнь корабля, услужливо разносимую железными перегородками. Время уходило по капле, вытягивая нервы в звенящие струны. В каюту заглянул капитан.

— Адмирал. Туман поднялся. Котлы прогреваем.

Что ж, утро 21 сентября 1702 года обещало быть жарким. Поднялся в боевую рубку. Первый раз на иллюминаторы опускали козырьки броневых щитов, оставляя обзор только через прорези на уровне глаз. В рубке воцарилась полутьма, и разговоры сразу притихли. Канонерки поднимались самым малым ходом, чуть ли не ощупывая форштевнем дорогу перед собой. Пока до боя дело не дошло, большинство офицеров поднялись на верхний мостик, перед грот-мачтой, и в несколько биноклей обшаривали берега.

Все одно вид на лагерь Шлипенбаха открылся неожиданно. Можно было предположить, что большому лагерю надо много воды — но что он встанет практически на берегу, прикрываясь со стороны моря лесом — патруль не докладывал. Впрочем, лагерь был огромный и какой-то фрагментированный. Будто несколько лагерей стояло в одном месте.

Появление на реке канонерок вызвало если и не панику, то активное бурление. Канонерки плавно выходили на ударные позиции. Чего тянуть? Вот никогда не понимал фильмов, в которых герои толкали речь, перед тем как выстрелить.

— Отдать якоря. Сигнал Репнину.

Какой может подать сигнал канонерка лагерю в 5 километрах? Первый выстрел лег по самому дальнему краю лагеря свеев. А потом начался Ад. Восемь стомиллиметровых орудий выбрасывали по 30–35 пятнадцатикилограммовых снарядов в минуту, сгоняя султаны разрывов от периферии лагеря к его береговой линии. А в километре от этого сплошного облака разрывов кружилась конница Репнина, выстраивая лаву. Далеко за ней видны были марширующие полки.

Один раз в лагере бухнуло особенно сильно — видимо зацепили один из пороховых складов. Но и без этого, пожары начали смешивать дымы с разрывами, накрывая лагерь сплошной пеленой. Ветерок еще крайне неудачно тянул все это на канонерки, и стреляли мы уже скорее наугад, чем прицельно.

— Сигнал Репнину. С якорей сниматься, малый ход вперед.

Башни вывернули стволы к палубе, и вокруг них засуетились матросы. Над раскаленными стволами явственно дрожал воздух. С берега так и не прозвучало ни одного ответного выстрела. Возникло чувство дежавю, с избиением связанного. Особенно тяжело было делать последнюю серию выстрелов, которые прошлись по толпе людей на берегу, согнанных со всех концов лагеря сжимающимся кольцом разрывов. Теперь старался даже не смотреть в ту сторону, затянутую пеленой дымов.

Над Духом взлетела ракета, слабо видимая на фоне разгорающегося дня, да еще через клубы дыма. Но Репнин ракету заметил, и конная лава пришла в движение.

Канонерки выплывали из дымных полос, сносимых с берега, на чистую воду, постепенно приближаясь к крепости. Пробаненные и охлажденные орудия развернули свой хищный прищур в сторону горящего лагеря — но пока помалкивали. С западной стороны в лагерь уже врывалась конница, но ближе к берегу ей начинали готовить встречу. Армия хоть и была деморализована артподготовкой — но нашлись части, выстраивающие строй и разворачивающие пушки. Хотя, с моей точки зрения, оказавшись между молотом и наковальней — не стоит изображать из себя хрустальную горошину.

— Пять залпов по строю и пушкам. Не зацепите нашу конницу.

Через секунд двадцать рявкнула носовая, а за ней и кормовая башни правого борта. Ничего, в Ниеншанце будем работать левым бортом, и износ стволов станет примерно одинаковый.

Напрасно мне показалось, что уже все закончено. Конная лава завязла, на западной стороне лагеря, не дойдя даже до середины. Теперь в дыму мелькали люди, не пойми какой армейской принадлежности. Свеи пришли в себя, и наметилось организованное движение. Вот только место для организации свеи лучше не нашли, чем недалеко от берега. Хотя, их понять можно — глубже в лагере царила сплошная мясорубка в дыму.

— Еще пять залпов по строящимся солдатам.

После первых же залпов из середины лагеря выметнулась бесформенная толпа всадников, продолжающих рубку. Кто там кого рубил было непонятно даже в бинокль. Клубы дыма мешали разглядеть подробности. Интересно, а как генералы управляют всем этим?

Бесформенное конное войско, по большой дуге вытекало из середины лагеря и загибалось к западу, разбиваясь там на ручейки. Похоже, часть свеев успели найти, успокоить и заседлать лошадей и теперь уходят, часть наших за ними гонится, другая часть вышла из боя и теперь перестраивается. При этом в лагере бой продолжается. Первый раз вижу такое наземное сражение. Армия на армию в чистом поле. Прошлая Нарва не в счет — там успел только к шапочному разбору. В этих сражениях всегда такой бардак?

Стало понятно, зачем нужны яркие знамена и вымпелы — без них вообще непонятно кто где, и которые тут свои. Орудия канонерок молчали. В дыму лагеря слышались крики, выстрелы и звон. Самыми страшными были крики. Аж мороз по коже.

К разгромленному лагерю мерным шагом подходила пехота. Хотя, такими темпами им еще минут 20 идти. От земляных укреплений перед крепостью потянулся строй драгун корпуса. Похоже, Вейде выпустил всю свою конницу. Ба! Да еще и с пятью боевыми двуколками. Туши свет. Интересно, а стрелки как будут определять в этом дыму своих и чужих?

Вышедшая из боя конница клубилась, постепенно формируя новую лаву и по дуге обходя надвигающийся строй своей пехоты. Шум в лагере нарастал. Выходит, рановато списал свеев в строители каналов. От опушки леса раздался слитный залп мушкетов, место дислокации которых выдало предательское облако, более густое, чем окружающий дым пожарищ.

— Четыре залпа по опушке.

Уточнил направление пальцем, хотя все было и так понятно. На этот раз пауза затянулась, канониры примеривались. Спрашивается, чего мы два года готовили канониров на канонерки, если они даже в идеальных условиях гладкой воды мешкают? Канонерка качнулась, по ушам ударил очередной залп.

А бой и не думал заканчиваться. В клубы дыма, на всем скаку, нырнула змея драгун корпуса, расчищая путь идущим в их хвосте двуколкам. Дальнейшее продвижение драгун можно было определить по звучным раскатам картечниц — будто железной палкой вели по чугунной батарее отопления. Что может так дымно гореть в лагере? И куда они вообще стреляют?

Из-за подходящих коробочек нашей пехоты вырвалась конная лава и врубилась в дым вслед за нашими драгунами. Мама! Они же там поубивают друг друга!

Драгуны выскочили из дыма далеко на западной стороне лагеря и повторили маневр конницы, уходя за спины пехоты и по большой дуге возвращаясь к берегу. Канувшая в дыму конница так и не появлялась.

Сверкая штыками, в дымы вступила наша пехота. Они там нашу же конницу не перестреляют? Только сейчас заметил — сжимал поручень рубки так сильно, что содрал с него серую краску. Отвратительно покрасили! Краска совсем на железе не лежит!

Оторвался от наблюдения за боем. Точнее за совершенно непонятной мешаниной. А наши драгуны закончили полукруг и начали разгон для нового рейда по лагерю. Еще и картечницы за собой тащат! И это и есть военная операция? Мдя. Для полного счастья в эту мешанину еще и нам пострелять надо.

— Банить орудия. Без приказа больше не стрелять.

Банить, в принципе, не обязательно — но это снизит градус напряжения пушкарей — а то они могут и пальнуть случайно.

Бой продолжался еще около часа. Просто не засекал точно время. Если победитель сомнений не вызывал — то результаты, а особенно потери — сильно интересовали. И вообще, хотелось бы услышать всю историю этой осени под Нарвой.

Канонерки снялись с якорей и малым ходом продолжили подниматься к крепости. Но чем ближе мы подходили, тем чаще тыкались носом в мели. Похоже, до крепости не дойдем — уж больно причудливый тут фарватер.

Наши драгуны, вместе с картечницами, окончательно вышли из боя, точнее из добивания — видимо им, просто не хватило места в этой толпе. Могу их понять — тоже не люблю толкаться локтями.

Канонерки так и встали на якоря, не доходя до крепостей. Проедусь на двуколке.

На земле сражение воспринималось еще острее, чем с борта Духа. Иной ракурс, и иные ощущения, особо подчеркнутые сильным запахом пороха, исходящим от картечницы.

В крепость ехали шагом. Торопиться уже было некуда — за спиной затихали звуки битвы, оставляя только гомон и стоны, слышимые даже с такого расстояния. Надо будет флотских медиков временно откомандировать в крепость.

Вокруг простиралось поле, взрытое прошедшими тут конными лавами. Двуколка ощутимо подпрыгивала, неприятно массируя ляжки. Подглядел посадку второго номера — на корточках. Оказалось — гораздо мягче, но крайне неудобно с непривычки. Еще и держаться надо постоянно.

Подъезжая к крепости — видел следы ее штурма. Правда, уже сложно было различить, где чьи штурмы наследили, но этой осенью крепости досталось от души. С южной стороны земляные валы перед стенами вообще выглядели жалко, а перед ними земля напоминала пашню осенью, да еще и с глубокими колеями подозрительно знакомых размеров.

Перед воротами Нарвы ожидал представительный прием — не только на флоте есть бинокли.

Встречать процессию сидя на корточках и держась за станину картечницы — выглядело не по-адмиральски. Поднялся, с трудом ловя равновесие. Только руку за обшлаг заложить осталось для полноты героической картины.

В итоге спрыгнул с двуколки и просто пошел навстречу Вейде и толпе офицеров. Генерал нервничал, не зная как себя вести — то ли доложить, то ли по простому … Обнялись. Успеем еще с докладами. Вижу — задачу выполнили, людей зря не клали. Остальное — нюансы. Где бы угольком березовым разжиться? А то явно ведь не просто так за стол зазывают.

Все же удалось уединиться с Вейде и двумя полковниками для деловых разговоров. Поведал им, что в устье Нарвы ждут полки, и у истока Невы ждет Петр. Нарвские полки свой праздник уже заслужили — а у меня пока еще поход и будни.

Вейде перешел к докладу. Он рассказывал, уже не придерживаясь протокольного языка, а перед глазами возникали картинки этого похода на Нарву.

Как полки ускоренным маршем шли от Новгорода, и не реагировали на конных патрулей свеев, всем своим видом демонстрируя — что это только авангард большой армии. Потом переправа двух рот через реку Нарву, отбитые вылазки свеев, лихорадочное наведение двух мостов из понтонов. Этот момент генерал особо живописал — так и виделись притапливаемые, чуть не до краев, понтоны, по которым катили пушки, гомон людей и ржание лошадей. И все это под канонаду отбиваемых конных вылазок из крепости. Даже для меня стало неожиданностью, что мосты навели за три часа, и два полка пошли по ним, когда солдаты, по плечи в ледяной воде, еще крепили последние понтоны. Для свеев это стало значительно более неприятной неожиданностью.

Еще большее впечатление, на них, произвело неуклонное движение полков по мостам, переходящее в немедленную атаку земляных валов. По словам Вейде, все выходило просто — вышли с мостов, перестроились и двинулись вперед, сметая все перед собой залпами мин. Когда уже к валам подходили — из-за спин ударили полковые пушки, вставшие на позиции. Просто. Но, посмотрев сегодняшнюю мешанину — в эту простоту уже верилось слабо. Хотя, полторы сотни убитых и четыре сотни раненных — не такой уж плохой показатель для штурма крепости, которую Петр брал 30 тысячами. Видимо тут сыграла роль двойная неожиданность. Свеи не готовы были к немедленному бою, ждали неторопливого разворачивания осадного лагеря, тем более таким незначительным авангардом. И вторым решающим фактором стала плотность огня. Вейде — на полтора километра продвижения полков и на стены крепости генерал положил два с половиной боекомплекта. По дюжине мин каждым тяжелым пехотинцем, это более 21 тысячи мин. Более шести тонн взрывающейся смерти расчищали дорогу полкам. Еще почти полсотни выстрелов каждой из 20 полковых пушек, уже не просто расчищающие, а пробивающие дорогу. И по два десятка пуль легкой пехоты. 80 тысяч свинцовых ос, на полторы тысячи защитников Нарвы. Ополченцы свеев не в счет, так как сбежали сразу, как только открылись ворота Ада.

Все это сконцентрировалось буквально в получасе сражения. Крепость-то и ответить толком не успела, когда двое ее ворот вылетели под концентрированными залпами полковых пушек практически в упор. Эти ворота и поныне не починили — слишком много там работы. Просто завалили мешками с землей на всю толщину надвратной башни.

Собственно, с падением ворот судьба крепости была решена, и что было после того, как смолк последний выстрел — Вейде тактично умалчивал.

А вот через три недели пришел Шлипенбах, видимо, искренне желающий зажать русских между крепостью и его войском. Хотя слабо верилось, что никто из Нарвы не сбежал и не доложил. Тем не менее, Шлипенбах пришел, и на следующий день — что по меркам этого времени практически мгновенно — пошел на приступ.

Вейде пытался убедить меня, что просто не мог дать встречный бой, так как у него оставалось по половине боекомплекта на бойца и чуть больше на орудия. Что он вынужденно принял решение отсиживаться за стенами. Что …. Будто его в чем-либо обвиняю! Прервал этот поток объяснений — похвалил генерала. Все хорошо. Последнее это дело — махать кулаками после драки. Ошибки разберем потом.

Что происходило дальше — можно было понять без рассказа Вейде. Стояли лагеря, дымили костры, изредка сцеплялись патрули. По округе шныряли фуражиры, к ужасу местного населения.

Вот такая тут война. Можно полгода идти, опустошая окрестности, потом еще полгода стоять лагерями друг против друга, в итоге в один день лишить тысячи и тысячи людей жизни и начать новый цикл — пол года в одну сторону, пол года в другую, обозы, разоренные края, набор рекрутов. И еще один день мясорубки во славу того или иного.

Не люблю войну. Но так и не придумал, как без нее обойтись. В мире «сильных» принято вытирать ноги об интеллигента. Точно это ведаю — богатая у России история была.

Надо заканчивать быстрее ….

Из задумчивости вывел ввалившийся в нашу теплую компанию Репнин с офицерами. Какая, все же, у людей искренняя радость. Виктория! Враг разгромлен! Виват государю! Виват конечно, куда же денусь … где тут уголечком разжиться можно?

Утро было тяжелым, несмотря на все попытки сохранить здоровье для будущего. Зато представился прекрасный момент для отплытия. Все держались за головы, и мое срочное отбытие воспринимали даже с некоторым соболезнованием. Никто не напросился в попутчики к государю. Показательно.

Еще мне вручили пленных. Сам не ведаю, как меня уговорили их взять и везти к Петру. Только потом созрел план, и согласился на транспортировку этого полона. У свеев в глазах ясно читались фонтаны земли от флотских соток — пошлю парочку на переговоры в Ниеншанц. Только придумаю, где держать на лодках этих переговорщиков. Зря, все же не предусмотрел в проекте канонерок «губы». Но сделанного не вернуть.

Корабли долго ворочались, пытаясь развернуться. Задача отнюдь не простая, так как длинна канонерок, составляла примерно половину ширины реки, а мели никто не отменял. Спасли положение проведенные вчера, пока меня спаивали, промеры глубин, и нарисованная капитанами схема маневрирования — куда сдаем задом на якорях, куда разворачиваемся и так далее. Слон в посудной лавке.

Лагерь свеев дымил редкими струйками, и по нему ходили массы народа, вроде, как и не военного. Отвернулся. Пусть Репнин сам разбирается — это его виктория.

Присоединился к отсыпающимся медикам — капитаны сами выведут корабли из этой кишки, пусть опыта набираются. Вон, уже достаточно опытные стали для того, чтоб не предлагать пятиться задом — рули и винты, наше больное место, садиться ими на мель будет крайней глупостью.

Выбрались на рейд после обеда. Поспать опять не вышло — голова трещала, койка выпрыгивала из-под спины, когда канонерка нащупывала очередную мель. Корабль шумел, будто прямо под черепной коробкой — еще и медики дрыхли — поднести адмиралу мензурку с ядом было совершенно некому.

На рейде ничего не изменилось, даже утята стояли все той же цепочкой вдоль берега. Вообще, складывалось впечатление, что адмирал оставил эскадру на рейде, а сам, используя служебный транспорт, сгонял к знакомым, чтоб напиться. Мдя … как знакомо.

Надо собирать офицеров эскадры и доводить новую Викторию. Значит, еще день потеряем.

И все равно — хорошо, что зашел сюда «по дороге». Виват Вейде, покорителю Нарвы! Виват Репнину, разгромившему Шлипенбаха!.. А нас там не было почти …

Вечером, под бурную радость празднующих команд, сидел над картой Финского залива и постукивал ручкой, надеясь, что усиленная конструкция ручки не потечет, под моими думами. Размышлял о свеях. Они не сдались, когда все уже стало ясно. Они бились до конца.

Мои планы по одновременному удару в три стратегические точки — явно самонадеянная авантюра и недооценка противника. Боюсь, десяток линкоров зависнет в Выборге до зимы — а потом вынуждены будут уйти. И свеи знают, что им надо продержаться — пока залив не замерзнет. А когда есть на что надеяться….

Терзал ручку. От нашего рейда до Выборга 150 километров. А до Невы 180 километров. Но нет уверенности, что линкоры справятся. И ветер западный держится … а время утекает. И запас снарядов очень скромен. Что же так недооценил противника то!

Утром эскадра, недоумевая всем составом, шла в Выборг. Хорошо шла, ходко. Еще до обеда прошли остров Мощный и к вечеру уже прошли Березовые острова. Ностальгировал. Века пролетели над этими островами, а они все такие же манящие. Вон там прекрасная бухта, с песчаным пляжем, высоким берегом, поросшим сосняком, и красивыми крупными пауками, дрожащими на ветру в паутине, блестящей бусинками воды от прошедшего дождя. Песок на дне бухты перекатывают волны, создавая волнистую поверхность, по которой так приятно заходить в воду. В этой бухте, в мое время, стояла наша яхта, базирующаяся в Приморске.

Вон на том мысе стоял огромный щит навигационного знака. Вон те острова были сплошь затянуты колючей проволокой. А вот тут каменная гряда выдается далеко в море.

Чем больше приближаюсь к Неве — тем тяжелее на душе. Думал, время этого мира вылечило мою ностальгию. Ошибался.

На островах шумели сосны, море было пустынно, что указывало скорее на недавно прошедшие тут линкоры, чем на необитаемость этих мест. Навигация затруднялась все больше, так как время склонялось к ночи, а всех навигационных опасностей этих мест уже не помнил. Подводит меня память.

Пролив Транзунд прошли на ощупь, настороженно следя стволами орудий за большим поселком на берегу этого узкого пролива, прикрывающего Выборг. Поселок казался вымершим, ни одного огонька на берегу. На месте свеев — обязательно поставил бы в этом месте крепость. Две сотни метров ширины пролива можно было накрыть даже стрельбой из рогаток. Даже факел вполне реально было забросить на проходящие корабли с высоких каменных стен. А уж камня тут было вволю. Все эти острова и были одними сплошными камнями. Насколько помню — после взятия Выборга, Петр поставил тут пушечные редуты. Потом текло время, менялись правители, батареи в Трапезунде то появлялись, то считались неэффективными, разоружались и перестраивались. Самый последний проект редутов Трапезунда дошел до моих дней. Можно было облазить кирпичные кладки, которым тогда уже было за 150 лет, заглянуть в выдолбленные под скалами казематы и погреба. Прикоснуться к истории …. А теперь всего этого нет, и надо творить историю заново.

Отдал приказ вставать на рейд. Дальше пойдем утром. Тут осталось то полтора десятка километров. Велел привести ко мне пленных свеев. Ну и переводчика, само собой.

— Офицеры, завтра наша эскадра присоединится к штурму Выборга. Что будет с городом, когда заговорят наши орудия — вы уже знаете. А на сопровождающих нас судах идут те же полки, которые вы не смогли выбить из Нарвы, и которые легко взяли Нарву штурмом.

Дождался, когда переводчик закончит, и лица пленных вытянуться. Видимо они действительно представляли.

— Одного из вас хочу направить на переговоры в Выборг на сутки. Если через сутки он не вернется с ответом коменданта — город будет полностью уничтожен. Мне дороги мои солдаты, и перед штурмом весь город будет сожжен пушками. И только после этого отдан на полное разграбление армии.

Подождал еще перевода, и, не давая офицерам выразить свои ограниченные возможности, добавил.

— За сутки вы не сможете решить вопрос сдачи, это мне понятно. Но тот из вас, кто пойдет на переговоры, должен будет привезти полномочного посла от коменданта. А чтоб вам поверили — мои корабли проведут короткую пристрелку к городу. Все господа. Возражений не принимаю. Либо утром один из вас идет и доводит требования до коменданта, после чего возвращается. Либо города больше не будет, со всем, что его окружает. Чтоб вам легче думалось ночью добавлю. Армии Шлипенбаха больше нет. Армия Карла далеко. Государь мой, сей момент берет на штыки крепости у Невы, с такими же полками, которые вы уже видели. Ну а что стало с вашим флотом — вы уже знаете. Думайте господа. Сила ноне не на вашей стороне. И подмоги вам ждать неоткуда.

Ночью считал баллистику. Где надо встать кораблям, чтоб накрыть город через его стены? Какие будут ориентиры, для поражения складов и ратуши.

 

Глава 27

Утром продолжили разбор этих задач с канонирами всех башен обеих наших канонерок.

День начинался серым и хмурым. Небо грозило дождем, но все никак не изливалось. Серое небо, серое море, синевато-серые россыпи островов, проступающие силуэтами сквозь дымку. Даже цепь наших линкоров, выстроившихся перед крепостью, казались серыми, и окутанными серыми облаками спустившихся с неба облаков.

Только приблизившись, можно было разобрать цвета, разглядеть, что крепостная стена Выборга, опускающаяся к самому морю, сложена из темных камней, дымы над ней грязно белые, а вот флаги яркие.

Не к месту вспомнились стены крепости, будто вновь, как в моем времени, проводил по сложенным в стены валунам, смотрел с вершины стены на залив, испещренный островками. Вспоминалась круглая башенка, у рынка, накренившаяся часовая башня на взгорке перед северным валом, замок, отрезанный от города водой. И все это мне сжечь?

Выборг передо мной и Выборг моей памяти отличались довольно сильно. Те фрагментны крепостных стен, которые мне подсовывала память, в реальном мире были объединялись в сильную крепость, с угрюмыми, мощными бастионами и многочисленными защитниками. Сложно сказать — сколько тут солдат. Купцы говорили 3–4 тысячи и полторы сотни пушек. Посмотрим.

Наше прибытие вызвало некоторую сумятицу на рейде. Линкоры замолчали, и через некоторое время настороженно замолчала крепость. Канонерки, вставали на якоря, носом к крепости, выверяя ориентиры. С нескольких кораблей эскадры в нашу сторону уже гребли шлюпки. Пауза в войне. Назначил канонирам цели для пристрелки — оба центральных бастиона и линию стены, где, судя по дымам, стояла крупнокалиберная артиллерия Выборга. Велел экономить снаряды. Нам еще в Неву идти.

Прием офицеров флота стал досадной потерей времени, но шлюпки стояли очень плотно у бортов Духа, и стрелять было чревато — выстрелы из пушек могли запросто раскрошить часть шлюпок у борта. Низковато у нас пушки расположены.

Раз уж случилась задержка, подробно довел Памбургу и офицерам про победы под Нарвой, и про план штурма Выборга — точнее, его первую часть — обстрел. Велел думать над второй частью, штурмом, а пока освободить нам директрису стрельбы.

Еще через сорок минут канонерки начали массированный обстрел. За ревом залпов тонули звуки разрывов. Казалось, от бастионов и верхней части стены летят камни и земля как в немом кино. Мир снова стал черно-белый. Крепость окуталась дымом, но на этот раз далеким от ее ответных залпов.

И как эпилог вакханалии разрушения — левый бастион резко вспух большим взрывом, подбросившим конусную крышу на нем и усеявшим залив перед нами целым полем всплесков, будто гигант кинул в воду горсть камешков объемом … с бастион.

— Прекратить огонь. Отправляем парламентера.

Вновь над заливом разлилась настороженная тишина. В бинокль было видна суета на гребнях стен — явно оттаскивали раненных и рычагами шевелили пушки. Хотя, судя по виду изгрызенного гребня — пушки оставалось только сдавать в переплавку. Задумался, сколько же денег Петр сможет из всего этого начеканить — и как эту прорву денег пристроить за рубежом. Шлюпку с переговорщиком приняли. Все — сутки пошли.

Приказал начать выброску Двинского полка — это у меня самое тренированное на автономные действия подразделение. Пусть обойдут крепость, присмотрятся, но в драку не лезут. В ближайшие сутки вылазки свеев маловероятны. Но если свеи решат набрать дополнительной информации, пленив солдат — пусть попробуют — информации у них будет выше крыши. Заряды штурмовикам велел не экономить. У нас еще есть. А вот времени — нет.

Провожая взглядом высадку десанта — пожалел о своих словах разрешающих не экономить. Штурмовики выбирались на берег чуть не сгибаясь, под весом рюкзаков. Хоть и не проверял, но могу заложить голову, что мин к картечницам несут на себе столько, сколько смогли поднять. Зря. Мобильность теряют. Ну да пока это неважно, от конницы все одно не убегут. И даже бежать не станут. Удачной охоты вам, ребята.

Сутки тянулись, и все не могли закончиться. Вечером собирал офицеров — обсуждали планы штурма. Планов было много, в том числе предлагалось разбивать стену. Угу. На скальном основании. Мне снарядов жалко! Зачем портить уже почти свое имущество? Вейде на вас нет! Не показал виду, к какому плану склоняюсь — пусть поспорят. А вообще, обнаружился пробел — уж больно флотские заточились у меня на корабельные баталии. Надо добавить на флоте должности генералов десанта, и вводить их в штаб флота с правами принимать решения о десантных операциях. А то флотские командиры плохо представляют возможности своих десантных частей.

Вечер так и прошел — слушал прожекты, критиковал, соглашался, спорил. Двигали подручные средства по карте, изображая варианты штурма и отхода. Считали наличные силы и средства доставки. Постепенно до всех доходило, что до меня еще вчера дошло — а слон то явно крупнее челюстей. Но уныние пресек. Едали слонов и покрупнее. Утро вечера мудренее.

Ночью вскакивал, высматривал крепость, подсвеченную факелами и кострами. Оглядывал темные тени кораблей вокруг. Взбадривал часовых. Нам только брандера под бок нынче и недостает. В носовых башнях дежурили пушкари. Кемарили, мерзавцы. Объяснил им всю пагубность этой затей. Видимо громко объяснял — прибежал капитан, оставил ему разбираться с засонями. Беспокойная ночка вышла.

Утром буквально бегал кругами, ожидая возвращение шлюпки. Послы задержались примерно минут на сорок — хотя, в этом времени это можно считать в пределах пунктуальности. Как и следовало ожидать — ничего, кроме общих фраз, послы не привезли. Зато теперь можно было спокойно начинать второй этап.

Вывел представителя губернатора на верхнюю палубу — велел ему полюбоваться городом последний раз и дал отмашку работать по второй схеме.

Башни задрали стволы и первые гостинцы, в давящем на уши грохоте, ушли за стены города. Теоретически, если верны были мои ночные расчеты и привязка канонерок по месту — гостинцы лягут прямо перед окнами коменданта. Плюс минус пара кварталов.

После первых залпов спустились на среднюю палубу, в кубрик. Никаких особенностей конструкции посол тут не увидит, а канонада тут потише. Точнее, менее резкая.

Спокойно выслушал от посла эпитеты, связанные с моей бесчестностью — в ответ выдал ему ультиматум. Сдача города к вечеру на почетных условиях — то есть, гарнизон уходит с флагами и оружием. Без пушек. Как стихла канонада, подождали еще минут сорок, чтоб утихла крепость, и отправили представителя восвояси.

Город горел. Горел жадно, и во многих местах. Хотя, для такого города — это капля в море, вот только пожары разрастались. Тем не менее, вечером сдачи города не ждал. Не сдадут мне Выборг, не та у меня карма. Но и отступать поздно.

Выслушивал отчет штурмовиков. С востока — так с востока, им на месте виднее.

День опять прошел в раздаче приказов и ожидании. Вечером послы так и не прибыли. Можно считать, что нас послали со всеми почти мирными предложениями?

Ночью линкоры открыли огонь по городу, сконцентрировавшись у бастиона и участка крепостной стены с выбитыми пушками. Калеными ядрами. На кого бог пошлет.

Редкие залпы канонерок подавляли попытки свеев поднять на стены замену выбитой артиллерии и запаливали в городе ориентиры для линкоров. Но основную партию играли все же линкоры — у них запасы были гораздо больше. Они всю ночь способны были долбить город. При этом, все это была дымовая завеса — кстати, в прямом смысле. Клубы дыма стлались по заливу, закрывая видимость и не желая подниматься к серым и низким тучам, которых, впрочем, ночью не разглядеть.

С кораблей шла высадка десанта. Спокойно, по-деловому, высаживались полки и абордажные команды линкоров. Даже пушки полка грузили на понтоны. Скрипа талей и громких возмущений поставленной на ногу станиной все одно за канонадой слышно не было. Почти шесть тысяч человек, при десяти пушках и тысяче картечниц концентрировались перед восточным, земляным, валом крепости со стороны берега.

Канонада терзала уши всю ночь, с короткими перерывами на смену бортов линкорами — эта операция проводилась по очереди, простой весельной буксировкой, но занимала много времени. Под утро уже даже мне хотелось, чтоб все это быстрее закончилось.

Но все только начиналось.

За грохотом залпов пропустил начало штурма вала. Только взлетевшая ракета, хорошо видимая в тени зарождающегося дня, дала понять — наши уже не валу. Пальба линкоров стихала, и стали слышны частые выстрелы и взрывы уже в глубине крепости.

Башни канонерок водили стволами, ожидая красной ракеты, означающей очаг сопротивления. В рассветных сумерках вся верхняя палуба канонерок покрылась темными тенями глазеющих матросов — все ждали результатов нашей авантюры.

Сгрыз ногти до мяса. Совсем плохо с нервами стало. Надо срочно заниматься рациями — хуже нет, чем ждать важных известий.

Рассвело. Внутри крепости не стихал бой, редко бухали пушки свеев и, гораздо чаще — наши пушки. Разрывы мин стали реже.

Встряхнулся. Чего сидим? Кого ждем? Раздал приказы — начать силами матросов выгрузку на берег дополнительного комплекта боеприпасов. Упаковывать в тюки для переноски одним человеком. Носильщикам быть готовыми к выдвижению, как только придут вести от штурмовиков. На берегу вновь начал образовываться людской муравейник, на этот раз не скрытый пологом ночи. Очень вкусная наживка. Но рыбка так и не клюнула — вылазки защитников крепости не последовало. Напрасно Гонец выцеливал подступы к припасам башнями правого борта. Вместо вылазки на берег буквально примчалось капральство полка корпуса. Одна лодка отчалила от берега к Духу, а черная масса бушлатов носильщиков, расцвеченная серой парусиной тюков и деревянным блеском ящиков — потянулась внутрь крепости. Теперь надо подготовить прием раненных, которых должны вынести носильщики.

Да, это расточительство, создать опасность потерять обученных матросов. Но у нас есть только один шанс взять город — давить не переставая, вышибая у противника даже мысль об организованном отпоре, пользуясь замешательством и бессонной ночью свеев. На вторую такую артподготовку у нас просто нет сил. Или берем город сегодня, или уходим.

Капрал, прибывший с берега, отчитался о сражении. Несмотря на его бравый доклад — сделал вывод — пятьдесят на пятьдесят. Наши эффективнее, но свеи лучше знают город. В уличных боях это значительное преимущество — встречать неожиданным залпом выбежавших из-за поворота, а потом отступать. Приказал капралу передать — мин не жалеть, использовать их как гранаты, бросая за углы. Потери и так большие, особенно среди самых слабо обученных абордажных нарядов линкоров.

К обеду бой в городе начал стихать. Точнее, разрозненная стрельба уже не создавала впечатления единого боя, скорее, очагов сопротивления. С берега на корабли и обратно шел сплошной поток. Раненных на корабли везли много, боеприпасов на берег мало. С запасами просчитался и тут — у меня практически ничего не остается на штурм Ниеншанца. Вот ведь …! …!

Разрозненная стрельба продолжалась до вечера и всю ночь. Изгрыз ручку, даже несмотря на ее усиленный корпус, затероризировал офицерский корпус. Сорвал злость на пленных, по вине которых Выборг не сдался — хотя понимал, что они тут совсем не причем. Утром был уже на берегу, прыгая с камня на камень и ожидая очередного капральства. Никаких больше отговорок, что там опасно! Мне с самим собой жить гораздо опаснее!

Выборг пал. Сомневаться в этом уже не приходилось. За стенами города отчетливо чувствовался горький привкус поражения. Он витал в воздухе, вместе с дымами пожарищ, которые никто не тушил, он прятался в закрытых наглухо домах, вместе с напуганными и затихшими жителями. Он поднимался вместе с запахом над лежащими не прибранными телами. Город пал, хоть замок еще и сопротивлялся. Еще вспухали стрельбой отдельные дома. Но принципиально это уже ничего не решало.

Нашел около замка полковника корпуса. Принял доклад, хотя и так все было понятно. Не долго думая, назначил его временным комендантом города, до приезда Петра. Поставил задачи — собрать группы из капральств и матросов, пожары потушить, убитых похоронить, организовать защиту крепости и патрули. Все, как обычно, надо сделать вчера.

После обеда вернулся к эскадре. После обеда — это фигура речи. Последний раз вроде вчера ужинал. Это солдаты обед заслужили, а меня надо сажать на хлеб и воду за подобную организацию кампании. Ведь мало взять город — его еще и удержать надо.

Уже к вечеру все утята уходили за уткой-мамой, в виде Гонца, к Нарве — забирать два полка корпуса для перебазирования в Выборг. Раз под Нарвой встал лагерем Репнин — Нарва обойдется своими силами.

Три дня в городе наводили порядок. Одна за другой начали всплывать проблемы большого города — от банального — чем кормить, до настороженного — когда придут свеи отбивать город?

Шесть линкоров отправил на базу — нечего им тут бездельничать, а база у нас почти голая. Передал письма для Ганзейцев — нужны караваны и для Выборга, список составлял весьма приблизительный — комендант закрылся вместе с остатками гарнизона в замке, а иных руководителей города искать было некогда. Меня Петр на Неве ждет. Точнее не ждет, но, сказав «А» надо договаривать и все остальное.

На второй день была робкая попытка горожан напроситься ко мне на прием. Спихнул их на полковника, даже не поинтересовавшись, чего они хотят. Единственно, что сказал во всеуслышанье этим просителям — город комендант сдать на почетных условиях отказался, и теперь, все жители будут наказаны. Как именно — решит государь, когда посетит свои новые владения. Хотя, из истории своего города помнил — Петр просто выселил весь город и всю округу, поселив на освободившиеся места русских. Можно назвать это как угодно, но после этой ротации — Выборг стал верным государю городом, и оставался им все время. Стоит провернуть эту же операцию с Нарвой, а потом … не буду загадывать.

На четвертый день, когда уже начинал волноваться, прибыли утята с двумя полками и Вейде. Переназначать коменданта Выборга не стал — поставил генералу иную задачу — расширять плацдарм, само собой, удерживая город. Запасы пороха в Выборге оказались огромны, свинца в достатке, бумага есть, опыт заготовки патронов на колене у капральств имеется — вот пусть и заготавливают.

Потери от штурма Выборга полковники считали приемлемыми. Почти пять сотен убитых и восемь сотен раненных. При этом около сотни с большой долей вероятности перейдет из второй категории в первую. Плюс еще четыре сотни раненных под Нарвой и полторы сотни убитых. Половины полка, считай, лишился. А они тут кричат о поразительной Виктории. Закончу все дела, уеду в Вавчуг к Тае, и напьюсь как сапожник.

Утята грузились полком корпуса и полком штурмовиков. Штурмовики, кстати, понесли наименьшие потери — два десятка убитых и почти пять десятков раненных — при этом сожгли больше всего боеприпасов. Вот что значит многолетняя выучка, пусть даже и без реальных боев.

С оставшихся полков собрали максимальный запас боеприпасов, но так, чтоб совсем уж не оголять Вейде. Получилось менее одного боекомплекта на отправляющегося со мной солдата и по полтора боекомплекта на каждые из десяти полковых пушек. Со снарядами канонерок было еще хуже — массированный артобстрел — это теперь не к нам. Только если попугать.

Вот из соображений попугать — еще в первый день выводил пленных свеев с канонерки посмотреть город. Город тогда еще горел, ни одного жителя даже в окнах не мелькало. На этом фоне толкнул пленным речь, что они не выполнили порученного им дела, и в результате, мы город сожгли, всех жителей, вплоть до детей собак и кошек постреляли и сбросили в ров с другой стороны крепости. Желают ли господа офицеры лично посмотреть на груды тел, которые стали результатом их плохой работы по убеждению к сдаче? Нет? Так и думал. Но запомните этот результат вашей, именно вашей ошибки! Хорошенько запомните!

Посреди речи чуть все не испортила киса, выглядывающая из-за груды битого камня и явно собирающаяся перебегать улочку. Это разрушило бы картину повального уничтожения всего живого — пришлось резко жестикулировать, демонстрируя пленным глубину их ошибки. Киса решила не искушать судьбу.

В дальнейшем пленных держали на «губе» линкоров — там она имелась, стараньями грамотного корабельного проектировщика. Теперь, окончательно скисших свеев, перегрузили обратно на Духа. Мы выходили к Ниеншанцу.

Кильватерная колонна эскадры тянулась полутора километровой змеей, извиваясь среди островов. Скорость эскадры упала еще больше, так как с нами шли два линкора. Последние два монстра остались охранять бухту большого лазарета, в который превратился Выборг. Сказать по правде — настроение было уже далеко не такое бравурное, с каким покидал Готланд. Свои силы явно переоценил, и единственной надеждой на выполнение всего плана стала ожидаемая малочисленность Ниеншанца. По собранным сведениям — крепость была земляной, с деревянной оплеткой. Толщина стен достигала 12 метров, а высота — 20 метров, и длинна стены была около километра. Проект этой крепости делали уже не по рыцарским, а по артиллерийским канонам — с острыми треугольными бастионами, не оставляющих «мертвых зон» для пушек. Кроме того, пара равелинов, отстоящих от крепости, прикрывали ворота от прямого обстрела — что особо меня огорчало. Напридумывали! И еще, на стенах крепости выцеливали Неву около пяти десятков пушек. Плюс на противоположном берегу стояли земляные укрепления с трехметровыми стенами и еще десятком пушек. От кого свеи так укрепились то?

Более того, купцы сказывали, что ходят разговоры о больших закупках для этой «занозы в устье». Никак крепость собираются перестраивать — и уж явно не в худшую сторону. Хорошо, что вовремя успели. У меня и так снарядов мало.

Вот почему у меня всегда мало снарядов? Сколько не возьму запаса — всегда мало. Может тогда изначально затевать кампании с десятком снарядов на ствол? Вот ведь экономия будет!

За кормой эскадры остался Длинный мыс Красного острова — на нем, в будущем, будут стоять батареи и дзоты, а пока он шумел лесом, угрюмо взирая сквозь серость осени на проходящую мимо эскадру громадными береговыми камнями.

Проводил еще один привет из моего прошлого долгим взглядом. Как, оказывается, тяжело возвращаться в родной дом, и обнаруживать, что дома нет. И уже никогда не будет.

Взгляд упорно, наплевав на здравый смысл, выискивал знакомые и родные ориентиры. Вот на траверзе шумит лесом мыс Стирсудден, без привычного красно-белого, полосатого маяка. Дальше виден Флотский мыс, получивший свое название после организации на нем летнего лагеря военно-морской школы. Да тут о большинстве участков побережья можно многое рассказать… было. Теперь по берегам шумел лес, изредка проглядывали деревеньки с лежащими на песчаных берегах лодками, да кричали чайки. Только чайки и не изменились.

По курсу, сквозь дымку проступил остров — даже не сразу признал в нем Кронштадт. Сердце снова заныло, как больной зуб. Захотелось мстить, непонятно кому и за что.

Непривычно было видеть тонкую кишку острова без рукотворных сооружений, шумящей леском на восточной части и вдающимся в залив длинной песчаной косой на западе.

Бросили якоря у юго-восточной оконечности острова — линкорам дальше будет тяжело идти — оставлю их тут, прикрывать единственный, естественный, глубокий проход в «маркизову лужу». Хоть и некого особо опасаться — но порядок быть должен. Эти монстры, даже если не отобьются, то, затонув прямо тут, много нервов попортят супротивнику.

Ночевали на рейде. Ночь опять плохо спал — вечером высаживался на берег, бродил как неприкаянный, бесполезно убеждая себя — все будет. Будет. Но уже не для меня.

Утром эскадра пошла на штурм мелководья. Как и ожидал — примерно посередине «маркизовой лужи» вода кончилась, и начались проблемы. Оставшиеся 15 километров до устья Невы — тыкались как слепые щенята, не ведающие броду. Еще сказочно повезло с западным ветром — случись иначе — дошли бы одни канонерки. В результате, в Неву вошли к вечеру, взмыленные как лошади, поработавшие буксирами для утят, влезающих во всякие непотребства. Надо фарватер размечать — так ходить больше нельзя. Как, интересно, сюда купцы ходят? И ведь место оживленное! Может, мы не в тот проток Невы полезли?

Знал раньше, что Петербург не на пустом месте строили, и даже не на болоте, как принято думать — были в этих местах поселения и раньше. Вот только совершенно не ожидал увидеть большую деревню на Васильевском острове, деревни поменьше, разбросанные по соседним островам — домов под тысячу тут вполне может набраться. Крепкие причалы, амбары, множество лодок. Неожиданно. Не готов был к таким откровениям. Берега без гранитных набережных, протоки, что рассекли устье на множество островов, заросли по берегам осокой и жались заболоченными берегами к лесу, стоящему стеной. Из воды проток торчали черные ветки упавших деревьев, лениво текла вода, и по ней во множестве расходились круги плещущей рыбы. Верните меня обратно! Это выше возможностей моей психики! Рыба, и сохнущие на шестах сети — добили окончательно. Ушел к себе в каморку, и использовал не по назначению химический ингредиент. Плевать мне на Ниеншанц.

Утром разбудили к обеду. Видимо пытались и раньше, так как смутные образы посылаемых очень далеко охламонов, оперативная память подсказывала — но у меня получилось отбиться. Но, как известно, любую крепость можно, рано или поздно, взять штурмом. Вставать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Одно дело, когда тебе скажут — твой друг погиб, и совсем другое — когда тебя подведут к его растерзанному трупу. И будь ты хоть всевышний — возродить ничего уже нельзя. Возрожденный будет иным, прошедшим через смерть. Такое не забывается.

Будили меня не от избытка садизма. Корабли стояли на якорях у изгиба Невы, в прямой видимости Ниеншанца, оседлавшего мысок берега на впадении Охты в Неву, и городка Ниен, стоящего на противоположном берегу Охты. Крупный городок, сотни на четыре домов. Причалы, склады, каменные дома, церквушка.

Окидывал хмурым взглядом все это благолепие. И куда меня занесло?

Собственно, с этим вопросом прибыли и свеи от крепости. Их шлюпка билась о борт Духа, а все ее содержимое, вместе с гребцами, дозревало в компании пленных офицеров. Нет, переговорщиков силой туда никто не тащил — сами такое желание изъявили. Правда не ведали, что дожидаться придется так долго. Из крепости и еще приплывали — но эти контролирующие на борт не поднимались — почирикали с переговорщиками и уплыли обратно. Давить авторитетом крепость не решалась — уж больно непонятные суда стояли перед ней. Пришлось общаться.

Наши переговоры, с дождавшимися — ограничились пятью минутами. Озвучил ультиматум о почетной сдаче — дал времени один час — успею спокойно позавтракать. После часа — демонстрационный обстрел и пауза, в которую у коменданта будет последний шанс капитулировать — но уже на более жестких условиях. Если к вечеру капитуляции не будет — дальше спросите у наших пленных … Спрашивали? Вот и славно. Больше вас не задерживаю. Напоследок напомню, помощи вам ждать неоткуда, у истоков Невы государь наш, «Орешек» добивает, а может, и добил уже. За устьем Невы линейные корабли наши стоят. По лесам Карелии князь Апраксин вашу армию гоняет. Решать вам. Но решайте быстро, мне еще государя встречать надо.

Позавтракал спокойно. Но и через час моего спокойствия ничего не нарушило. Ну почему люди никому не верят! Почему каждый уверен — «такого со мной случиться не может».

— Огонь по трем фронтальным бастионам. Пять залпов. Вынесите всю их артиллерию, у них пороховые казематы прямо под пушками, в земляных карманах…. Сами понимаете … Далее еще пять залпов по своему усмотрению и пять залпов по пушкам на той стороне реки.

Ушел к себе. Нехорошо, что-то, от этого удара «пыльным мешком». Отдайте мой город! Вот ведь все понимал, рассуждал, мастеров готовил. А увидел лес, круги на лениво текущей и местами затхлой воде — и спекся. Тут же работы на столетия! Аккурат на три.

Над головой грохотали орудия. В перерывах по железу передавался дробный топот множества ног. Надо, все же, придумать коврики на пол. И еще вооружить каждого матроса Даром. А то порой так выходит, что абордажной команды для дела мало — а матросы без оружия. Непорядок. Надо добавить дисциплин в школы, и оружия в опись судов.

Замолкли орудия неожиданно. Повисла тянущая тишина, в которой ждешь, когда вновь заговорят пушки. Но тишина тянулась и тянулась. Мысленно себя отругал — совсем расслабился — не считал выстрелы.

Поворочался еще в тишине. Худо то худо — но дюже любопытно. Вон и беготня по палубам стихла. Пересилил прострацию, поднялся глянуть на дело стволов наших.

Над Ниеншанцем висело огромное облако. Гореть толком, крепость не горела — скорее дымила. Вместо переднего бастиона, ближайшего к нам, торчал неопрятный огрызок, будто раскрошившийся зуб. Вот значит, что так бабахнуло! Докопались таки снаряды до погребов. Теперь у крепости появился слегка неудобный дополнительный вход, в котором ковырялась масса народу, явно пытаясь его заделать. Сквозь просевшую стену в этом месте были видны крыши домов внутри крепости. А вот капитуляции видно не было.

— Пять залпов по пролому. Цель — защитники и дома внутри крепости. Выполнять!

Пришлось добавить к приказу однозначности, так как офицеры смотрели на меня непонимающими взглядами. Мы что? Обещали свеям, будто замолчавшие пушки больше не заговорят?

Первые снаряды выбили фонтаны разрывов вокруг пролома, постепенно поправляясь и стягиваясь внутрь. Вот и первые языки огня взметнулись. К залпам Духа присоединился Гонец. Жарковато теперь в крепости.

Крепость горела по настоящему. С клубами дыма и летящими хлопьями сажи, угадываемыми даже с борта канонерки. Городок на том берегу Охты суетился и явно эвакуировался, хотя в него не лег ни один снаряд. Похоже, жителям уже все было ясно. Только комендант упорствовал. Нет у меня дара убеждения, осталось только ждать вечера и надеяться на лучшее — снарядов оставалось совсем чуток. Даже стыдно сказать сколько.

Весь день бегал по канонерке и на всех рычал. Помолиться, что ли, за коменданта? Пусть Высший разум поделиться с ним капелькой мозгов. Ну, ведь без шансов же! Пока еще пролом не проковыряли — на что-то надеяться было можно. Теперь — только сдача или героическая оборона … в течение минут десяти. На его месте сдаваться бы не стал, это понятно — но и оборона тут бессмысленна — уже бы эвакуировал гарнизон по-тихому с обратной стороны крепости. Кстати да!

Отдал приказ Гонцу подняться по течению выше крепости — если целый бастион попробует огрызнуться — сровнять его с землей. Если кто из крепости пойдет — аналогично.

Так. Ну и что бы мне еще на ум пришло? Через стены не пролезть — заметим. Подкоп? Угу, больше десятка метров до вечера? Можно конечно … но. А впрочем — чего собственно гадаю?

Отдал приказ на высадку десанта прямо за городком, с западной стороны пушки крепости изрядно выбиты — неожиданностей быть не должно. Да и наши полки, минимум вчетверо превышающие численность гарнизона — должны настроить коменданта на нужный лад.

Что еще не сделал? Бегал по канонерке и рычал. Время тянулось медленно. Вместо моего города — леса, заболоченные ручейки и дохлая рыба на берегу, рядом с сетями! Очень хочу, кого ни будь прибить — зверски и показательно, прямо как победившее добро, поставившее зло на колени.

Крепость сдалась до ужина, после попытки коменданта тихо вывести гарнизон. Так и не понял, откуда они вылезли — были, значит, и еще ходы. Теперь, поди, там его и не найдешь — штурмовики по этому месту приличный запас мин положили.

Ужинал с комендантом — он сидел прямой как гвоздь и молчал, обсасывая свеже пожаренную рыбку. Крепость уже занимал полк корпуса, частично занимая и дома Ниена. Небольшая часть штурмовиков вновь грузилась на канонерки — в свободные кубрики абордажников. Остальные штурмовики обживали окрестности Ниеншанца. Вверх по Неве пойдут только канонерки — с утятами и так намучался, а тянуть их через Ивановские пороги — увольте. Комендант присоединился к пленным на Духе, а остатки его гарнизона оставались в крепости, ожидать решения Петра. Свеев закрыли в одной казарме, без оружия и чуть ли не в одном исподнем. На возмущение коменданта ответил просто — надо было сразу соглашаться. И желательно, чтоб эту мысль донесли всем. Не только плененному гарнизону — а вообще всем. Пусть затвердят накрепко. Достойное предложение делаем один раз — второй раз не понравиться кому угодно. А третьего раза просто не будет, и даже крест не найдете куда воткнуть.

Еще день стояли на рейде крепости — по территориям разошлись капральства патрулей. Если честно — все ждал, какой либо неожиданности. После Нарвы и Выборга — не верилось, что так просто все закончится. Постреляли и все сдались? Не верю! Покажите мне, где тут волчья яма?!

Но яма все не находилась. Закрома нашлись, амбары полные зерна нашлись, даже лошади для патрулей — и те нашлись. А ожидаемая бяка все не случалась. Ну и ладно. Можно подумать — очень хочется.

Канонерки, на малом ходу, пробирались вдоль левого берега вверх по течению Невы. Проводил глазами речку Славянку, впадающую в Неву ниже крутого изгиба реки, именуемого «Кривым коленом», с интересом присмотрелся к прячущейся среди холмов реке Ижоре — на нее у меня были вполне определенные планы. Чуть выше по течению окинул деловым взглядом место, где в мое время стоял Средне Невский Судостроительный завод. Так и виделся ковш и бетонные слипы завода, на которых стоят торпедные катера.

Не узнать реку. Все не так. Ладно еще, в пределах города, река без набережной для меня смотрелась дико. Но уже дошли до разлива, который ниже порогов, куда река Тосна впадает — а все стою остолбеневший.

Надо сосредоточиться. Ивановские пороги это, конечно, не «падун» — перепад высот на них небольшой — зато Нева, на протяжении двух километров сильно мельчает, и суживается в некоторых местах почти до 200 метров. Соответственно, чтоб пролезть в эту узость — воды Невы разгоняются до четырех, а то и пяти метров в секунду. Почти 20 километров в час! Не каждое судно способно так гнать. Про паруса даже и не упоминаю — пытались мы пройти, в мое время, этот порог на парусах. Картинка была еще та — диспетчер порога орет на нас по рации, мы пытаемся лавировать, прижимаясь максимально близко к берегу, где течение не такое быстрое, суда со всех сторон, буруны воды пытаются сбить с курса и развернуть поперек Уууу…. Весело было.

Канонерки обходили Ивановскую луду, с каменной грядой посередине, и сбрасывали ход, прижимаясь к левому берегу. Приплыли.

Основное достоинство Невы — у нее глубина начинается рядом с берегом. Большие суда могут причаливать прямо к набережным, ну, или к небольшим причалам. Глубина порогов, в мое время, была от 6 до 15 метров, плюс минус пара лаптей. Но это после дноуглубительных работ и взрывов подводных известняковых гряд, устилающих дно порогов. Насколько глубоко тут было до этого — без понятия. Собственно, это нам и предстоит выяснять.

Объявил парковый день — чистка, приборка, постирушки. Если честно, тянул время — так как мог рискнуть пройти пороги сходу, на форсаже. Но тут было два момента. То, что мы отмахали не одну тысячу километров и сальники гребных валов просто текут, а не текут ручьями — уже чудо. Но вот в прочность бронзовых винтов фрезеруемых об камни мне не верилось — а запасной винт был только один. На обе канонерки.

И это считал еще мелочью. Второй аргумент, о котором никому не сказал — был много серьезнее. Петру надо дать вкусить единоличной победы. Он вел войска по буеракам, форсировал Ладогу, штурмовал крепость — а потом пришли две канонерки и все испортили. Оно мне надо?

Даже в случае, если государь узнает, что мы на подходе — он обязательно использует артиллерию духов при штурме крепости. А потом будет гадать — сам он крепость взял или некий князь опять отметился. Точнее не так — он точно будет знать, да и убедят его, что крепость взял он. Но осадочек останется.

Кроме того, спалив на крепость остатки снарядов, наши канонерки станут «голубями мира» — был такой термин, которым наградили истребитель моего времени МИГ-21. Тогда конструктора увлеклись ракетным вооружением, игнорирую остальные огневые средства. Изюминкой этой машины были две подвески под пару ракет на крылья … и все. Пальнул два раза и … лети, голубок. Они и летели, даже скорее сыпались, с неба, во времена локальных конфликтов канувших в вечность времен. Зато «пример» эти машины оставили на века, намекая мне, из глубин памяти — нельзя оставлять боевой корабль без огневых средств. Мало ли, выйдем из Невы — а там эскадра супостата. Флот свеев разбит? А что? На них свет клином сошелся? Есть еще даны, англичане, голландцы …

Не уверен, что в запале штурма донесу эти мысли до Петра. Проще и не начинать.

И, наконец — государю надо оценить силу новых полков. В конце концов, «Орешек» не Выборг. Гарнизона там сотен пять, при полутора сотнях пушек. Крепость небольшая, хоть и каменная, построена по рыцарским канонам, то есть, имеет массу «мертвых зон». Главное быстро миновать простреливаемое пространство или подавить пушки крепости с вектора атаки.

Уверен — Петр начал воевать, как привык. Окопался, пушки рядком поставил, и приступил к многодневному процессу пережигания пороха. Могу себе даже представить, что он сказал полковникам корпуса, когда они сунулись к нему с предложением немедленного штурма.

Сколько надо дней государю, чтоб пальба пушек ему надоела? Неделя? Две? Думаю, дней 5–7 — не любит он без движения сидеть. Вот как ему надоест, позовет он полковников и спросит — «…так что вы там про штурм рекли?». И с этого момента можно отсчитывать день или два до взятия крепости. Виват государю.

Вопрос только — когда именно произойдет сие знаменательное событие.

Смешно. Такой букет проблем, а все сходиться к одному — нельзя канонеркам пока к «Орешку». И говорить об этих соображениях никому нельзя. Не поймут.

Из этих мыслей вытекали две проблемы — как задержаться подольше и как придти вовремя, то есть, по окончанию штурма.

Задержимся легко — будем промерять пороги хоть до второго пришествия. Как адмирал — не имею права рисковать кораблями стоимостью в десятки тысяч рублей. А вдруг посреди порога камень? Чтоб его найти надо через каждый метр порог промерить! Железное алиби.

Вот с приходом вовремя — есть сложности. От порогов до истока Невы около 25 километров, звуков штурма не слышно. Хочешь или нет, надо посылать разведку. А разведка донесет государю, что мы на подходе, и он может отложить штурм. Куда не кинь — всюду клин. Оставалось убеждать себя, что и этого слона можно съесть по кусочкам.

Для начала — парковый день. Команды канонерок, стоящих на якорях, забили дровами опустевшие угольные ящики камбуза, прибрались и простирнулись. Канонерки выглядели внушительно — с сохнущей одеждой, развешенной, где только можно, вплоть до стволов орудий. На берег высаживались штурмовики, продвигаясь капральствами по натоптанным дорогам вдоль порога. Оживленно тут, просто сейчас народ попрятался. Следующие дни будем старательно булькать со шлюпок утяжеленный лот в бурную воду, используя старинную рыбацкую снасть — «кораблик». Кстати, лов корабликом — изобретение седой древности. Ничего не зная про аэро и гидродинамику, предки заметили — если кол привязать не одной веревкой а двумя, за оба конца, и пустить кол немножко боком к течению — кол будет относить от берега на середину реки, а потом может и на другой берег. Так и ловили, не имея спиннингов, используя «кораблики», чтоб далеко забрасывать. В нашей версии — в роли кола будет шлюпка с промерщиками. А рыбаками станет десяток моряков.

На следующий день пришли доклады от капральств. Периметр установлен, деревня бурлаков блокирована, неожиданностей не ожидается. Начинался многодневный труд по составлению лоции невских порогов. Избыточный … но такой необходимый.

Бездельничал целыми днями, составлял планы торжественных парадов и приема государя. Разбавлял бравурность расчетами — как может ответить Карл. Скучновато — ждать у моря погоды. Да и погода совсем не радовала. Холодало. Редкий день, когда солнышко показывалось среди серых туч, прекращая затяжную поливку кораблей пресной водой.

Запал от взятия городов улегся. Настал срок начать планировать — как жить дальше.

Время тянулось обожравшейся гусеницей, нехотя сменяя день ночью. На меня начали косо поглядывать, но тщательный промер порогов продолжался.

Есть у китайцев поговорка — если терпеливо ждать, сидя на берегу реки, то рано или поздно, мимо, по течению, проплывут трупы твоих врагов. Очень житейское наблюдение. Примерно эту истину, в сокращенном варианте, прокричал наблюдатель на марсе к концу четвертого дня ожидания. Плыли трупы и обломки. Много. Середина октября. Дождались.

Отдал команду экстренно собирать всех на борт. Выступаем. Что не успели промерить — возложим на совесть всевышнего. Хотя, черновым промером вдоль всего порога в первые же два дня установил — пройдем. Остальные уточнения были нужны… для другого.

К утру все были на борту. Канонерки дрожали от выходящих на рабочий режим машин, а их экипажи от нетерпения. Застоялись.

Откатившись немного назад по течению, корабли начали разгон, гоня перед носом буруны в узкость Невы. Форсаж! Нервы напряжены и щелкают, как жаровые трубы. Вот настоящее испытание боевому ходу корабля. Встретились два исконных врага — огонь и вода. Не мешал капитанам выигрывать эту схватку, старался себя отвлечь посторонними раздумьями.

Хорошо бы тут плотину поставить и шлюз. Перепад высот, правда, маленький — зато расход воды бешенный, да и судоходству полегче будет, без этой стремнины. Но это пока так, даже не мысли, а нервное желание хоть что-то делать, в ожидании звонкого удара форштевнем по камню.

Продирались по изгибам порога, минуя деревеньку бурлаков и небольшие клочки полей, выгрызающие кусочки леса. Вибрация усилилась — проходили узость, и начал серьезно опасаться за винты — все же это наше первое, далеко не самое совершенное и крепкое изделие. Мдя …

Выскочили из узости как пробки из бутылки. Взмок, будто на себе обе канонерки пер. Теперь можно расслабиться.

Канонерки сбрасывали ход и в машинном, вокруг жаровых труб, забегали механики. Форсаж — это вам не это!

На экономичном ходу корабли медленно поднимались за плавными изгибами реки. Команды лихорадочно готовились предстать пред государем во всей красе. Меня мучил вопрос — угадал или нет. Если вчера все же был штурм, то вечером праздновали. Утром будут невсебяемые, за исключением государя, значит надо наше торжественное появление подгадывать к обеду.

Канонерки расцветали флажками, блестели намытыми корпусами и надраенными медяшками. Место для Петра, на полюбившемся ему Гонце, приготовили и оборудовали по мере сил. Оставалось только принять на борт монарший груз.

Под полуденным солнцем, с трудом пробивающимся сквозь осеннюю серость, канонерки выходили на финишную прямую. Капли мороси с флагов стряхивал легкий ветерок, команды ежились в парадном строю на верхней палубе, кормовые орудия стояли заряженные холостыми, ну а носовые башни хищно ловили изменения обстановки вполне боевыми зарядами. Мало ли как повернется. Главное, башни не перепутать.

То, что дело сделано — становилось понятно по скоплению понтонов полков под стенами крепости. Сама крепость задумчиво дымила, сверкая многочисленными сколами и провалами на стенах. Ну, ничего себе, они тут постреляли! Не удивлюсь, если полковые пушки полностью израсходовали боезапас. А если еще учесть нехарактерные для нашей, полковой, артиллерии проломы в стенах — то и осадные пушки Петра тут активно поработали. Может и не зря они, незнамо сколько, этот орешек долбили. Крепостица, хоть и старая, но уж больно крепкая.

Канонерки заметили. На стены крепости высыпал народ, на берегу наметилось движение. Самое время. Дал отмашку кормовым башням. Ну, здравствуй, государь.

Видимо достаточно поздно завершившийся вчера праздник получил новую порцию дров. С берега ударили ответные залпы, движение там переросло в людской водоворот, на гребне крепости множество темных точек размахивали черточками рук.

Канонерки бросали якоря между левым берегом и Ореховым островом, на котором и стояла крепость. Что ж, почти четыреста лет назад русские ее тут заложили, почти сто лет назад — потеряли. Теперь вот, вернули. А потом сделают из крепости тюрьму и, кстати, именно тут казнят брата Ульянова… Куда-то меня не туда память понесла. Какого, к демонам, Ульянова?! Обойдемся, как ни будь.

Отчалить на берег не успел. На борт прибыл Петр. Довольный, до блеска в глазах и медвежьих объятий. Успел крикнуть «Виват государю!», а потом несколько минут только слушал, какие дела великие свершились, насколько «зело крепок» был орешек, и с каким геройством его разгрызали. Создалось впечатление, что основное достоинство пришедших канонерок было в том, что они привезли свежих слушателей, которым можно живо описать «как мы…, а они…, а мы в ответ…, а потом…».

Старался соответствовать величию ситуации выражением лица и вставляемым междометиям. Рано пришли. Надо было еще денек за порогом постоять. Чувствую, это «рано» еще аукнется моей печени.

Переждал первый порыв Петра, и дотерпел до закономерного вопроса, как дела у нас.

— Государь! Силами полков морского корпуса, неожиданным ударом, взята Нарва. Опосля чего армия Шлиппенбаха осадила город, но была разбита силами армии Репнина, при поддержке осажденных корпусов морской пехоты и флота.

Петр нетерпеливо передернулся

— Ведаю о той Виктории! гонцы от Аникиты Иваныча чуть коней не загнали с известием сим. О кораблях сказывай!

— Опосля Нарвы, силами флота и полков морской пехоты взят Выборг.

Улыбнулся про себя повисшему молчанию. У Петра даже брови домиком поднялись.

— Выборг?!

— Точно так, государь. Двое суток бомбардировали крепость линейными кораблями и канонерками, затем сутки брали город пехотой. Большая часть гарнизона погибла, часть взята в плен, небольшая часть — осаждена в цитадели. Для наведения порядка мною назначен временный комендант, покудова ты не шагнешь в свои новые владения. Пленным и жителям Выборга сказано ждать твоего решения их судьбы. Наш гарнизон Выборга усилен двумя полками, перевезенными по морю из Нарвы, в ней ноне солдат Репнина в достатке.

Пока докладывал, Петр заходил по палубе.

— Выборг значит … А удержим?

— Удержим государь. Осень. В этом году свеи армию не приведут. Токмо летом тем. А за зиму мы припасов много подвезем. Да и армию Апраксина туда направить можно. Удержим.

Петр стоял у левого фальшборта и смотрел на дымящую крепость, но будто не видел ее. Э как его проняло-то. Ну что тут такого? Взяли под шумок, что плохо лежит. Радоваться надо!

Но с расшифровкой чувств государя слегка ошибся. Это он, похоже, разгон брал и воздуху в легкие набирал, перед тем, как действительно порадоваться.

От последовавшего за молчанием громогласного рыка — оглох на оба уха. У меня орудия тише стреляют! Зато теперь даже в крепости ведают, что Выборг взят.

Меня снова помяли. Петр обещал всех наградить, не уточняя, кого именно. Приятно.

Следуя примеру государя, меня поздравили его ближники. Вроде как даже с радостью. Вот ведь какие метаморфозы виктория вытворяет. Впрочем, она, как и большинство дам, создание эфемерное и порой ветреное. Где ты там, моя паранойя?!

Теперь Петр носился по палубе вдвое быстрее. Молча. Какие мысли бурлили в его лохматой голове — сказать было сложно.

— Государь. Дозволь доклад окончить.

Петр как на стенку напоролся. Видимо логично посчитал, что за приятной новостью последуют неприятности.

— Велики ли потери?

— Нет, государь. Сотен пять убитыми, да половина полка раненных. Потерь в кораблях нет. Об ином доложить хотел.

Петр посмурнел. Видимо предположил нечто совсем жуткое.

— Сказывай.

— От Выборга наша эскадра в составе двух канонерок и двух десятков судов десанта с полками морской пехоты, пошла в Неву и обложила крепостицу Ниеншанц. Которая и была взята за двое суток пушечным огнем и расторопностью пехоты. Пленный гарнизон ждет твоей воли. Путь в Балтику открыт и в ней стоит твой флот, готовый отбить атаку любого супротивника!

Да, ожидать плохого, а получить хорошее — приятно. На этот раз обошлось без победного рыка. Меня просто потрясли за плечи. Обозвали молодцом.

Добавил, что у нас в трюме несколько пленных офицеров, со всех этих крепостей собранных. Не соблаговолит ли … и так далее.

Пленные государя добили окончательно. Он рванул к люку, будто на абордаж пошел. Но, оглядев теплую компанию из свеев и их охраны — спрашивать ничего не стал. Велел везти добычу на берег.

Поднявшись наверх, к застывшим шеренгам матросов, Петр прочувствованно гаркнул про молодцов, которых он хвалит, выслушал ответный рев сотни глоток, польщенных таким вниманием, и отбыл вслед за спускающимися по трапу пленными. Уже на трапе, указав мне немедля прибыть, вместе с офицерами, к победному столу, то есть в ставку Петра.

Видимо, государя так распирали чувства — что нужно было пообщаться с большим коллективом народа, например с боярами и армией. Ну и с пленными, само собой.

Ладно. Первый шаг по минному полю сделал удачно. Нюансы пока никого не заинтересовали, и наговорить на меня не успели. Славно то как. Вот это действительно победа.

 

Глава 28

Чем глубже погружаюсь в это …эээ… государственное дело, тем больше понимаю — война с противником это мелочи, фон, так сказать. Подковерные войны куда страшнее и разрушительнее. И жертв в этих войнах порой не меньше, чем в реальных сражениях.

Встряхнулся, будто прошедший ураган голубых кровей действительно накидал сор в волосы и на уши. Глянул на косящихся в мою сторону матросов, стоящих в парадном строю.

— Вольно.

По канонеркам покатились команды офицеров, строй матросов распался. Офицеры собирались вокруг меня в кружок. Сейчас быстренько решим с нарядами, увольнительными и регламентом, после чего исполним монарший указ «немедленно». В конце концов — немедля, означает «не медленно», а вовсе не «быстро».

Хотя государь и не любит, ежли исполняют букву указа, игнорируя дух. Похвально. Как бы его на внутренние дела с таким подходом заточить? Тут ведь не одно подковерное сражение выиграть будет надо. А у меня на этом фронте — ни войск не командиров. И все мое чудо-оружие в этой войне бесполезно.

Через полчаса, цвет офицерства Балтийского флота, к которому теперь принадлежат канонерки, выгружался на левый берег, с трудом найдя место для причаливания шлюпок.

Берег не просто был усеян лодками и понтонами, они чуть ли не друг на друге лежали. Буду делать втык полковникам — битва закончилась, а понтоны брошены. Что же мне над всеми цербером-то приходиться быть! Разжалую!

Солдаты праздновали поголовно. Новые вести успели разойтись по армии. Создавалось впечатление, что свеи реализовали мою задумку с танкером спирта. Правильно сделал, что отменил на сегодня увольнительные — такие праздники без поножовщины могут и не обойтись. А у меня каждый матрос на счету.

Приказ Петра «немедля» — исполнили все, судя по толпе у большого шатра, кроме барашков, что запекали невдалеке. В наметившейся паузе пили без закуси, точнее, закусывали тостами. На стол активно сносили всяческую снедь.

Наша белая, парадная компания, с уже слегка запачканными грязевыми брызгами брюками, привлекла основное внимание. Отдал офицеров на растерзание. А что?! Так и в Уставах записано — командующий должен находиться позади своих войск. Вот и исполняю.

Петра видно не было — можно пока расслабиться и покурить. Выдернул из толпы одного из корпусных полковников, велел ему искать второго, и подходить ко мне на краткий доклад. Буду портить здоровье комплексно.

Из толпы, клубящейся у шатра, вышел царевич, с явным намереньем утолить любопытство. Смотрел на его приближение с некоторой затаенной гордостью. Подрос парень 12 лет уже, тринадцать скоро будет. Нянек своих, Петром приставленных, вон, одним жестом отшил. Пара его подчиненных из капральства, пристроились у Алексея за плечами как привязанные. Повторюшничают за моими охранниками серьезностью мордочек. И форму одежды юнги не сменили, хотя от Алексея наверняка требовали одеться солиднее. Улыбнулся. Все же, сдвигается в этой жизни что-то. Жаль что медленно и со скрипом.

Постучал рядом с собой по бревну

— Присядь Алексей. Мне поначалу доклады полковников принять надобно, опосля с тобой поговорим.

Было интересно — начнет права качать или послушается… Присел. Теперь мы вместе смотрели на подходящих полковников, по случаю праздника распахнувших все украшения и сравнявшихся цветом лица с нагрудными вставками.

— Докладывайте.

Радостные полковники злоупотребили краткостью. Доложили события за два пыха трубкой. Таланты. Пришлось их немного встряхнуть, назначив наказания за разбросанное имущество. Второй заход вышел более информативный, хотя, ничего нового не услышал. Как и предположил — Петр гнал всех на Ладогу чуть ли не бегом. Побитые рекорды по наведению понтонных мостов ему казались черепашьим шагом. Большую помощь оказали согнанные на строительство дороги мужики — без них армия еще бы месяц шла. В Онеге Петра ожидал большой флот плоскодонок. Доброго слова о них никто сказать не мог — все было сделано наспех, но основную задачу — держаться на воде — эти корытца выполнили. Потом ждали погоды. Петр рвал и метал, но ждал. Каботаж армии по Ладоге характеризовался одним словом — бардак. И очутившись на берегу у истока Невы — армия окончательно уверилась в том, что с ней Бог. Иначе бы не дошли.

Катера показали себя только у самой крепости — в переходе никто не беспокоил. А вот у крепости стояли пара вооруженных корабликов, бот и шнява, судя по тому, что видел на рейде. По большому счету — даже боя не получилось. Вместо того чтоб отстояться под пушками крепости — эти вояки подняли паруса и решили пострелять своим десятком пушек легкую добычу. За ошибки надо платить. Как только суда свеев вышли из радиуса поражения пушек крепости — из гущи лодок начали разгон все восемь катеров. Порадовали Петра молниеносным захватом. Показущники. Да четырех катеров на фрегат легко хватит! Они бы еще шлюпку такими силами на абордаж брали.

Армия взбодрилась еще больше. Мало того, что с нами Бог, так еще и Удача на нашей стороне. Работы по установке пушек на левом берегу закипели, и уже утром пушки начинали пристрелку.

На Петра, оказывается, зря грешил. Полковники ему и не предлагали немедленного штурма. Посмотрев на крепость — даже понимаю почему. Орешек действительно крепкий, береговой плацдарм мизерный и сходу взять было бы трудно. Начался долгий обстрел с выбиванием пушек и проламыванием стен.

Показательно, что полковые пушечки 75мм слабоваты не только против линкоров. Против крепостей они еще хуже. Зато точность, у них, порадовала — защитников, не прятавшихся по укрытиям, выкосили в первый же день. Далее свеи стали осторожнее, концентрируясь в бастионах. И когда левый бастион поддался осадным пушкам Петра, похоронив под обломками пролома защитников — западная часть крепости стала практически беззащитной. Вот тут полковники и вышли со своей инициативой. Во всем дальнейшем обратил на себя внимание один момент. Полки корпуса потеряли убитыми шесть с хвостиком десятков человек, а гвардейцы Петра потеряли почти полторы сотни человек.

У свеев потери были катастрофическими. Но они сами виноваты — закрывать телами пролом, при наличии у атакующих картечниц — было ошибкой. В результате, обещание Петра отпустить гарнизон — стало невыполнимым. Среди защитников мало кто мог уйти самостоятельно, не говоря уже про то, чтоб унести припасы и оружие. Да и куда им идти?

Алексей слушал внимательно мои диалоги с полковниками. Можно подумать, он всего этого сам не видел. Похоже, его интересовали именно мои уточнения, почему сделали так, а не по иному. Под конец, доклад превратился просто в оживленный разговор — обсасывали варианты, что можно было сделать, в случае штурма без осадных пушек. Сошлись на выброске под стены десанта на катерах — ведь самое сложное было проскочить в «мертвую зону» крепости под пушечным огнем, дальше уже легче.

Тут Алексей задал неприятный вопрос

— Так что, адмирал, могли крепость и без осадных пушек батюшки взять?

Как тут отвечать?

— Алексей, нет в свершенном места для сомнений. Все что сделано — уже сделано. Коли были ошибки — их можно и нужно исправить, но говорить, что могло бы быть — это только для игр штабных. Вот мы ноне и играем с полковниками в эти штабные игры, представляя, что можно сделать, коли пушек осадных не имели бы. Да. Крепость взять было можно. Вот только потери исчислялись бы не сотней убитых, а несколькими сотнями. И потери сии избежали именно трудами государя. Вспомни, сколько раз говорил тебе — нет на войне ничего дороже солдата. Порох можно новый привезти, проигранное сражение выиграть на следующий день — а вот убитых солдат заменить нечем. Сам ведаешь, сколько время на обучение солдата потратить надобно. Посему и наказывал всегда — беречь людей. Лучше неделю ждать, пока под стены крепость осадные пушки привезут, чем армию терять под картечью. Но тут есть и оборотная сторона. Коли неделю ждешь, а противник в это время силы пополняет и укрепляется — это может к еще большим потерям привести. В том случае надо сразу атаковать. Или может так сложиться, что противник не готов, растерян, его армия животами мучается али с похмелья — тут мешкать нельзя. Вот это и есть предназначение командующего — найти тонкую грань, когда надо бить, а когда лучше не торопиться. И мерилом будет не просто выполнение задачи, а выполнение ее с минимальными потерями. Вот таких командующих надобно награждать. А тех, кто выполнит указ, завалив мертвыми солдатами противника с головой — надо наказывать, такие вред казне и царству невосполнимый наносят. Да только не родятся военачальники сразу правильными — им учиться надо поболе чем солдатам. Вот мы и учимся, разбирая каждый раз несколько способов цели добиться.

Аж устал от монолога.

Трубка давно прогорела и остыла. Полковников отпустил устранять недочеты, а потом веселится. Посмотрел в сторону барашков, они поблескивали боками и намекали, что скоро можно будет перекусить — а то запахи раздразнили желудок. Но время еще есть.

Начал кратко пересказывать события осени царевичу. Более полную версию повторять дважды нет смысла — все одно Петру буду рассказывать, а государь Алексея наверняка позовет. Воспоминания событий подняли и пену допущенных ошибок. Вспомнив о недочетах начал мысленно подбивать итоги этой кампании.

Полковые пушки слабы против крепостей. Артиллерия канонерок жрет слишком много снарядов, а производительность Вавчуга по кислоте больше не стала. Боеприпасов в полках мало. Катастрофически мало. По результатам боев надо нормы снабжения увеличить минимум вдвое. Матросы и офицеры зеленые, карты неточные, связи нет.

По моим рассуждениям — победили этой осенью почти чудом. Но теперь, в полный рост, вставал вопрос ответного удара свеев. Зимой они не ударят, а вот летом…

Отпустил засидевшегося царевича, явно уставшего от умных речей. Все же, ребенок он еще — ему бы батальных сцен побольше, а не анализа причин и следствий. Обещал Алексею позже ответить на накопившиеся вопросы. Куда денусь. Нам еще долго быть вместе. Надеюсь.

Обдумывал, как может выглядеть летняя кампания 1703 года. По всему выходило — надо срочно сгружать гильзы с канонерок и отправлять обоз в Вавчуг. И письма по заводам рассылать, чтоб за зиму напрягли производство. Даже начал мысленно подсчитывать, насколько сможем увеличить производство мин к картечницам — уменьшив выпуск снарядов к 75мм гладкостволам.

От этого важного занятия меня и отвлекли банальной пьянкой. Вру, конечно. В присутствии монарха пьянка не может быть банальной, а становиться элементом государственности. Вот только расчет припасов для полков мне казался важнее.

Этот праздник запомнился хвалебными эпитетами флоту. Даже на секунду почувствовал себя любимым ребенком в семье. Злоупотребил, напрашиваясь на аудиенцию. Напросился только на очередной тост и отмашку руки, мол, о делах завтра поговорим.

Завтра вышло тяжелым. Это Петр умудряется вставать с утра как огурчик, железное у него здоровье. С моими совиными привычками, отягощенными вчерашними тостами — вызов на утреннюю аудиенцию стал изощренной пыткой. Да еще и все бумаги были на канонерке, а заночевать пришлось в шатре с офицерами семеновцев. Хотя, конфуза не случилось. За час времени можно не только сплавать на канонерки, черкая вчерашние мысли на листы из планшетки, но и успеть переодеться.

Петр принимал на диво добродушный. Просто натуральный кот в окружении крынок сметаны. Как таковой, аудиенции не вышло — постоянно приходили люди, государь прерывался на дачу указов, присаживался писать письмо, или выкрикивал кого надо, высовываясь из шатра. Отложил большинство запланированных вопросов на потом, подсунув Петру на подпись, по окончанию подробного повествования об осенней кампании, новую смету снабжения боеприпасами. Думал он сразу ее подпишет.

Вместо этого, смета долго изучалась, и на меня посыпались уточняющие вопросы.

— Гляжу, ты флот да полки морские к большой войне готовишь. Отчего же так?

— Ответного удара свеев тем летом жду, государь.

Петр отбросил смету на тонконогий, походный столик, уже заваленный корреспонденцией. Откинулся на скрипнувшее кресло, исполняющее, видимо, роль походного трона.

— Дааа… Карл так просто землицу не отдаст…

Даже задумчивость, звучавшая в голосе Петра, и то была со смешинкой. Хорошо вчера посидели.

— А ответствуй-ка мне, когда это свеи тебе нашептать о своих делах летних успели?! Так запасец готовишь, будто точно ведаешь, что о том году произойдет.

— Не ведаю, государь. Просто над картой посидел, да подумал, что бы на месте свеев сделал.

— Э как! Подумал он. И под думки свои большие деньги требуешь. А коли свеи по иному делать станут?

— Снаряды не мясо, государь. Не протухнут. Но коль они понадобятся, а обозы не придут — сто крат хуже будет.

— То верно. Да денег в казне не великие тысячи. Сказывай, что ты там надумал.

Порылся в планшете, вытащил лист хронометража, которым еще перед порогами баловался. Там был расписан самый достоверный, с моей точки зрения, ход свеев.

Ну не верилось мне, что Карл с армией останется под Краковом, когда с трех сторон его противники обступили. Прорываться вглубь Европы ему бессмысленно. Эвакуироваться морем опасно, даже скорее смертельно опасно. Что остается?

Идти назад по маршруту Краков — Варшава — Рига — Нарва — Ниен — Выборг. Одновременно с этим, навстречу Карлу пойдут войска из метрополии, отбивая у нас Выборг, Ниен, и так далее. Где-то на Неве эти две армии могут встретиться, и задать нам трепку.

Если предположить, что Карл двинется сразу, как просохнут дороги — под Ригой он будет в начале июня. Под Нарвой — в конце июня. Под стенами Ниеншанца в середине июля, а под Выборгом к середине августа, уж больно там дороги плохие.

Так, конечно, не выйдет. Сколько времени Карл закладывает на сражения с русской армией — знает только он. А без этих данных, плывут все сроки. Точным можно считать только срок прибытия Карла к Риге.

Петр хмыкал, глядя на стрелки и подписанные под ними ожидаемые сроки прибытия. Разобравшись в моих каракулях, которые рисовал исключительно для себя — монарх задумался.

— Так ты под Ригой Карла встречать собрался?!

— Государь, чертежик сей, токмо для себя рисовал. Так думалось лучше. Решать где Карла встречать мне не по чину. На то только у тебя власть есть. Мне же надо было расход боеприпаса посчитать, коль случится нечто похожее. А то боеприпас тот — уже заказывать надо, чтоб к лету сделать успели. Ноне письма посылать потребно. Вот и посчитал, не советуясь. Коль не прав буду — добро не пропадет, и лишним, что бы ни решили, не окажется.

Петр будто и не слышал моего самобичевания.

— Рига говоришь …

Задумчивые нотки в голосе самодержца заставили замолчать постоянный гул голосов в шатре, воспринимаемый раньше просто как фон. Но вот он смолк, и стала нагнетаться напряженность. Петр ведь может и разораться на тему «да как ты мог!!!», а может и похвалить — никто заранее не ведает, но вязать святотатца, вызвавшего монаршее неудовольствие — всегда готовы.

Откинувшись на кресле, и рассматривая закорючки эскиза, будто в них таилась глобальная истина, Петр просидел пару минут в сгущающейся напряжением тишине.

— Ну что замолчал? Сказывай, отчего именно Рига. Нас ведь Карл там меж собой да крепостью зажмет так, что и снаряды тебе не сгодятся.

— Рига оттого, что мимо нее Карл никак не пройдет, коли там, русские войска встанут. Крепость надо брать в мае, чтоб к июню Карла за стенами встретить.

Думал тише уже быть не может. Везет мне — постоянно узнаю нечто новое. Петр оторвался от эскиза и воззрился на меня с любопытством, как на представление в балагане.

— Ты ж со мной на тех стенах был! Али у тебя глаз замутился? Не можно их за месяц взять, там не гарнизон, а целая армия — более десяти тысяч солдат, да тьма сколько ополчения на стены поставить могут. О каком месяце ты речешь? Полгода, а то и год осады потребны! За то время Карл, даже идя лениво, под стенами будет.

— Был на стенах, государь. Оттого и говорю — месяц. Город укреплен с суши добротно. В три кольца. А вот с Двины его только одни стены закрывают. Да и то старинные, еще рыцарями построенные. Коли выбить их, да внутрь ворваться — окажемся от большей части гарнизона, что в предместьях засядет, этими же стенами крепости отделены. Именно так у меня в Керчи вышло. Месяц, государь — это с запасом. Седмицы за три управится можно, ежели подготовиться заранее. Вот для той подготовки смету тебе и принес.

— Тааак…

Петр откинул эскизик на столик, и взял с него смету. Судя по победно задранным усам самодержца — стоимость ударного снабжения войск уже не казалась ему завышенной.

Пробежав смету еще раз глазами, государь развил бурную деятельность. Судя по его выкрикам и указаниям — прямо сейчас состоится сбор штаба. Сползутся помятые вчерашние лица, и будут пытать мою, не пришедшую в себя, персону — какого демона ее потянуло с утра на дурацкие идеи. И ведь не докажешь никому, что сам бы еще минуток шестьсот вздремнул в охотку. Так и формируется образ выскочки. А что у нас делают с выскочками?… Словом, от собрания ничего конструктивного не ждал.

Заседали до обеда. Свою версию событий будущего лета пересказал раза три. Получил критику по полной программе. Они вообще как? За нас или за свеев?

Порадовали три вещи. Петр сказал — берем в мае Ригу. Точка. Правда, добавил, что если не берем — то осаду снимаем и идем к Нарве. При этом он посмотрел на меня крайне выразительно. Да что же меня во всех авантюрах крайним то делают?! Мне, только сметы подписать было надо. Зарубили бы идею на корню и все.

Во-вторых, смету мне Петр утвердил — теперь бы придумать, как ее освоить.

А в-последних — меня, как было обещано, наградили. Даровав привилегию строить Петербург.

В чем привилегия — не уточнили, хотя с «великой царской милостью» меня все активно поздравляли. Совсем тут понятия вывернутые. В чем мне радость и почет-то? Медитировать ночами еще и над чертежами города? А потом получать втык, когда государю что-то не так увидится? Век мазохистов. Все одно имя главного куратора строительства Петербурга историки не сохранят. Петр строил, и никаких уточнений. Тот, кто корпел ночами над планами, поставками и увязыванием разных проектов — историкам не интересен. И нигде не будет написано, сколько нервов этот некто вложил в город.

И не надо мне, такой ценой, привилегию — быть принятым государем в любое время дня и ночи. Мне бы лучше привилегию — быть от всей этой кухни подальше! И так тону под завалами проблем.

Да кто же меня спрашивает. Словом, назвался груздем — полезай в окрошку. Кстати, окрошка из груздей выходит знатная — десяток маринованных груздей, пара соленых огурчиков, пара моченых яблок, пол свеклы да пол кружки тертого щавеля покрошить и залить тремя литрами хлебного кваса. Соль и специи по вкусу. К чему это? Ах да!

Закончилось совещание обедом. Сделали из меня окрошку — покрошили, огурчик соленый дали, и залили хлебным, правда, не квасом. И, к своему стыду отмечу, что три литра не осилил.

Самой большой радостью от этих совещаний была весточка от южного флота. Петр даже дал почитать письмо со штаба, попеняв мне, что не занимаюсь, как должно, перепиской и не таскаю за собой сотню посыльных. Когда отчитывает государь — проще покаяться, а не объяснять, что там, где бродит адмирал — письма не ходят.

Новость была отличная. Крюйс таки подловил Рука со спущенными … эээ … парусами. Даже если считать доклады штаба отполированными — все одно больше сотни кораблей англичан отправлены на свидание к Нептуну. В письме сказано все, и весь десант — но в это верилось слабо. Скорее всего — десяток другой выбросились на берег, спасая себя и десант, еще десяток другой разбежались, и их потеряли. Ну, и часть линкоров, огрызаясь, наверняка смогли уйти.

Наши потери, скорее всего, приуменьшены. Написано было про два фрегата — но это, видимо те, что затонули прямо там. А сколько еле-еле дотянули до Гибралтара? Сколько вообще боеготовых кораблей осталось? Надо разбираться.

Самое интересное, что на эти события была и иная точка зрения. Петр, зная какие задавать вопросы — выяснил много интересного у пленных. По их словам — англичан атаковала сотня каперов, подкравшихся в утреннем тумане и применивших брандеры. Героический королевский флот дал генеральное сражение, но каперы его не приняли, трусливо разбегаясь. Тем не менее, половина каперов была уничтожена, а остальные скрылись в дымке. Повреждения английских кораблей, хоть и незначительные, но заставили эскадру великого адмирала Рука уйти домой. Так как на кораблях образовалось много раненных, а защита десанта стала ослаблена.

Интересная интерпретация событий. Чувствую, разбираться предстоит тщательно — так как от того, насколько действительно потрепали англичан — зависит очень многое.

Интересным, в откровениях свеев, стал сам факт их информированности. Понятно, что месяцев с события прошло достаточно для распространения слухов — но вот корни озвученной свеями истории лежат явно на острове бриттов. Какой из этого вывод? Правильно — связи англичан и свеев последние годы особенно тесные. Остается прикинуть, когда эти теплые отношения приведут в Балтику английскую эскадру, пришедшую в себя после «незначительных повреждений».

Могу назвать самое удобное время прихода флота — когда Карл сцепится с Петром. И это еще один повод — атаковать Карла весной будущего года. Пораньше. В этом случае, шанс получить войну на два фронта — минимален. Не успеют англичане устранить зимой «минимальные повреждения» и укомплектоваться.

Но мое дело рассчитывать худший вариант развития событий — Карл приходит к Риге, а флот англичан блокирует Готланд. Плюс еще войска свеев осаждают Выборг. Гм… как нам удалось влезть в эту… эээ … сложную ситуацию? Хочу в отпуск.

А народ радовался. Как же! С нами же Бог! Он защитит и наградит…

О наградах отличившимся был еще один разговор. Кулуарный, так сказать. Петр поручил мне начеканить медалей — «как тогда, опосля Константинополя». Даже высказал пожелания, что хочет видеть.

Насколько история штука изворотливая! Вновь из уст государя прозвучал лозунг для медали — «Небывалое — бывает».

Предложил ему смотреть на вопрос шире. Нам и еще награждать людей надобно будет — проще сразу начеканить медалей «За доблесть», «За заслуги», и орден «Славы». К ордену так вообще дворянское звание привязать можно. А за проведенные кампании давать знак — «Штурм Орешка», «Взятие Выборга» и так далее. Будет у нас стройная система награждения — знаки большинству, медали, отличившимся, ордена одному-двум особо отличившимся. Петр обещал посмотреть, образцы, которые ему начеканю, но за «Орешек» знаки велел чеканить в первую очередь. Мдя … опять работа не по профилю адмирала. Как там было? И чтец, и жнец, и на дуде игрец. Понимаю, почему меня еще не отравили — где они другого многостаночника отыщут?

Правда, отравить меня уже не первый день пытаются. Вино хлебное, грибочки …

Еще два дня продолжались праздники и совещания. Так и не нашел различий между этими двумя понятиями. Страдал от отсутствия угля и аспирина. Даже вытяжка из ивовой коры у медиков закончилась — больно мало мы этого чуда вывариваем, перегоняем и кристаллизуем. Чем лечиться-то?

Надо ввести на флоте практику — топить камбуз углем. Обязательно березовым. Он лучше всякую бяку абсорбирует. На весь экипаж корабля, при расстройствах желудков, угля должно хватить. Это веский аргумент.

Медициной надо серьезно заняться. Лечение раненных в полках показало слабость корпусных медиков, и их не готовность к большим потерям, операциям и выхаживанию. Надо при полках отдельные медицинские части формировать — с оборудованием, шатрами госпиталей и полевыми операционными. Кроме медицинских частей, напрашиваются еще инженерные — саперные части, отдельным подразделением. Опять буду часть средств, выданных из казны, тратить по своему усмотрению. Казнокрад.

Кстати, на часть утвержденной сметы поработаю с лекарствами — будем выводить опытные препараты, что эти годы проверяли, в широкие массы. И первым станет именно порошок, перегоняемый из ивовой коры — предвестник аспирина. Еще отлично себя зарекомендовал порошок из гриба-дождевика, в смеси с травами, как присыпка на раны. Удачный вышел и эксперимент с поставками чая для армии. Правда, чаем эти настои называю по привычке, чайного листа там нет ни грамма — зато лекари состряпали несколько вариантов заварок, сбалансировав лечебные свойства со вкусом. Первый раз попробовали новинку в этой компании, и результаты радуют — заболевших мало, даже с учетом мокрых ног, ледяной воды и однообразной пищи. А у меня, изначально сидящего на таком чае, уже несколько лет болезней почти не отменено, хотя в прошлой жизни болел, как и положено, два раза в год.

И чего так волновался, что смету не освоим? Вот подумал чуток, и выданные деньги больше не кажутся большими, даже с учетом довесков, собранных по крепостям. Словом, освоение финансирования — дело руководителя. Кадры решают если и не все, то многое.

Задумался о людях. Нарисовал картину идеального военачальника — холодный, ясный ум, большой опыт, горячее сердце и бронированная печень. По всем параметрам на свою должность не подхожу. Надо приемника натаскивать. Для начала выбрать кандидатов с бронированной печенью — остальное разовьем.

Только на пятый день, после взятия «Орешка», канонерки и бот двинулись вниз по реке.

В противоположную сторону, к устью Свири, потянулся караван снабжения, во главе со шнявой. С этим караваном уходили на перезарядку отработанные гильзы соток.

Сами канонерки приняли на свои законные места катера, и монарших пассажиров. Петр, понятное дело, оккупировал Гонца, но адмиральский вымпел велел оставить на Духе. Оставили. Хотя, изначально его никто и не поднимал — зачем мне подсказывать противнику, где командование?

Полки собирались выступить вслед за нами. Лагеря вяло собирались, толпы народа, по недоразумению названные армией, изображали на берегу броуновское движение при низких температурах, и за всем этим злорадно следили солдаты, оставленные в гарнизоне крепости. Не так себе войны представлял. Ой, не так …

Спуск по Неве проблем не составил даже у бота, полного бояр. До обеда миновали пороги, скатившись по ним как с горки на санках. К позднему ужину добрались до Ниена.

Тут повторился праздник истока Невы. Построенные по берегам морпехи корпуса браво ревели, в наступающих сумерках, канонерки шли вдоль рядов на самом малом ходу. У берега плескалась рыба, только успокоившаяся после недавнего оглушения ядрами и теперь вновь взбудораженная. Картинка из учебника.

Дальше по берегу, на околице основательно обобранного Ниена, молчала небольшая толпа не успевших сбежать жителей, присматривающихся к своей новой судьбе. Им точно не позавидуешь. Хотя, когда эти места захватили свеи, тут было полно русских сел. Новая власть большую часть жителей угнала к себе, а на освободившиеся места поселила своих крестьян из Карелии. Модно было так вопросы решать в этом времени.

Только утром Петр занялся делами, основным из которых стал осмотр владений. Гонец, разгруженный от абордажной команды, принял бояр, и теперь корабль исполнял роль «галоши», лавируя между островами дельты. Процесс затянулся. Пару раз выдергивали канонерку реверсом из проток, куда ее загоняло царское любопытство. По этому поводу не переживал — дно в устье Невы глинисто-песчаное, краску обдерем, но и только.

С нетерпением ждал исторического момента закладки Петропавловской крепости. А государь не торопился. На Заячий остров мы уже высаживались — но коронной фразы Петра не прозвучало. Это как понимать? У меня же план города расползется! По новой версии — основные каналы сходились веером с видом именно на крепость, так как в ее закладке не сомневался. А теперь что выходит?

Подошел к Петру

— Государь, как поставленный тобой строить город, позволь спросить — где тут крепость закладывать будешь?

— А зачем тут крепость? Ты же сказал, что флот в Балтике ворога не пропустит. К чему тогда ее тут поднимать? Говорил, дальше в заливе остров есть, у которого флот стоит? Вот там и надобно крепость ставить.

У меня аж дар речи отключился. Как же Питер и без Петропавловки? Что же тогда на Заячьем острове строить?

Меж тем Петр продолжил

— Вон там и там редуты отрыть надобно, да гарнизон в них поставить. А более и непотребно ничего.

— Государь! Надо хоть малую крепостицу поставить. Цитадель. Чтоб за купцами было, кому пушками присмотреть, случись буза какая.

Вот это соображение Петра заинтересовало. Вернулись к Заячьему острову. Походили по нему еще раз. Толпа бояр, хвостом змеящаяся за Петром выглядела потешно. Складывалось впечатление, что на плоском острове, среди высокой травы, строем ищут грибы.

Петр остановился, окинув пейзаж еще одним оценивающим взглядом. Покрутил головой, будто что-то разыскивая. Затем воткнул в землю свою шпагу и перешел к указаниям.

— Тут быть фортеции, что гавань прикроет. Вон там…

Петр повел рукой за протоку

— …редут полковой отрыть надобно. А там …

Петр перевел указующий жест за Неву.

— …город заложим всей Европе в назидание. И назовем его Санкт-Петербург!

Хорошо сказал. Эмоционально. Бояре поддержали. Мне только оставалось делать, что записывать. Город, конечно, заложу не там, куда Петр указал, а левее, да и дырочку от его шпаги в земле, при закладке цитадели, искать не буду. Но если с городом уже кое-что понятно, то, как должен выглядеть форт? Полноценную крепость тут ставить действительно избыточно — не так у нас много материалов и денег. А вот форт Петра и Павла надо вписывать в ансамбль набережных. Петр явно сам заниматься этой мелочью не собирается. Он уже думает над Кронштадтом.

Хотя, все это потом. Ныне, 23 октября 1702 года, вокруг привычно ликовал народ, а Петр вытаскивал шпагу из маленькой лунки, породившей город.

Смотрел на противоположный берег реки, на стену леса и привычные серые тучи, плывущие над нею. Похоже, перебесился, теперь могу спокойно воспринимать действительность.

Здравствуй город. Долго здравствуй.

Видимо, на некоторое время отключился от реальности, так как ухо дернул только конец хвалебной речи тезки, славящего Петра. Какой такой император? Вы чего? Рано же! Вроде лет двадцать еще до этого должно быть! Вроде Петр принял этот титул по окончании Северной войны. Куда они спешат то? Аргументы понятны — выход к нескольким морям, несколько царств объединены под одной рукой, Константинополь, опять же. Но со свеями то спор не окончен! Некрасиво выйдет, если они побьют Императора.

Стал внимательно прислушиваться к разговорам. Бояре гудели, обсуждая. Похоже, мысль эта была коллегиальная. Почему тогда меня не спросили?

Петр молчал. О чем он думал, сказать было сложно. Но бурного восторга не наблюдалось. Наконец он принял соломоново решение

— Други мои… — голоса вокруг разом стихли — то верно, что земля наша ныне и есть империя, яко Рим был. Но покуда Карла не своевали, невместно о том на весь мир заявлять. Вот как мира Карл запросит, земли за нами признав — так и объявим волю свою. А покуда, о войне думать надобно!

Вздохнул с облегчением. С другой стороны — какая мне разница? Все одно таблички на Академии и Университет надо будет делать нескоро, к этому моменту статус уже утрясется — будут они просто Академиями или Императорскими Академиями.

Даже не верилось, глядя на лес за рекой, что академии будут. Глаза бояться, а руки делают.

Вечером, большая часть полка корпуса, базирующаяся в Ниене, переходило на место новой дислокации у Заячьего острова, начиная исполнять волю царя. Редут так редут. Завтра должны начать подходить полки от истока Невы, буду подключать их к валке леса на месте будущего города. Первым делом, ставим бараки, потом свезем сюда пленных, после чего возьмемся за расчистку основательно. Зимой деревья валить и складировать — милое дело. Летом уже каналы начнем копать. Надеюсь, летом придут специалисты. Письма на заводы, в корпус, Воронеж и Ростов на Дону уже отправил с гонцами Петра. Итальянцев приведут полки, доукомплектовывающиеся под Воронежем. За ними пойдут обозы от Боцмана — часть обучившихся артельщиков придут осваивать новые земли, привезут посевной материал и технику, которую примут с Липкинского завода по дороге. За ними двинется табор их семей. Часть переселенцев осман сюда же перебазируют. Мастеров, что тем летом из Италии, Испании и Франции навербовали — тоже тут на поселение определим. Обозы с материалами и инструментами, стада животных. Страшно представить эти толпы, идущие сюда будущим летом. Отдавать свеям обратно устье Невы нельзя, ни под каким соусом — мы сюда вбухиваем слишком много резервов. Надорвемся, если даже часть вложенного пропадет.

Значит, нет у нас права проиграть битву под Ригой. Тем более, пока есть возможность самим назначить место и время генерального сражения. Вот только кем воевать? Половину курсантов школ опять срывал на войну. Остатки корпуса забирал из-под Воронежа полностью. Зелень. Кругом недоученная зелень, возглавляемая почти гражданским адмиралом. Империя, блин… Петр, правда, обещал еще полков и казаков под Ригу привести. У Репнина его башкиры, или калмыки, не соль важно — показали себя неплохо. Из его генеральства Петр повелел засадную армию формировать. В целом, под Ригой ожидалось 8 тысяч морпехов корпуса, 15 тысяч солдат новых полков, что приведет Петр, еще около 5 тысяч казаков, ну и армия Репнина. Итого, 45–48 тысяч против гарнизона Риги, а потом еще и против Карла. Негусто. Грели душу 90 полковых пушек корпуса, плюс 80 боевых двуколок с картечницами, плюс почти три тысячи картечниц в полках. Суммарный вес их залпа — тонна. Искренне надеюсь — хватит. А для реализации надежд, нужно будет подвезти около 300 тонн боеприпасов — считай, водоизмещение канонерки. И цена этого груза с канонеркой сопоставима. Даже не по себе становиться от мысли, что раскидаем по полю потенциальный корабль…

Следующий день посвятили Кронштадту. Коронному городу, в переводе с немецкого.

На заливе задувал ветер, остужая бурную деятельность почти императора. Тут, на Котлине, увидел, наконец, реакцию, которую ждал на Заячьем острове. Прозвучало — «Городу быть» очерченное гордой позой, с указующими жестами, где форты закладывать. К счастью, строительство коронного города Петр взял на себя, потребовав только специалистов и карту окрестностей Котлина, с промером глубин. Мдя …

Специалистов обещал ему привезти весной. А с картой промеров получилось нехорошо. Слишком быстро мы проскочили тут, торопясь в Неву, у меня из головы вылетела сия важная мелочь. Пришлось получать заслуженный нагоняй.

А чем, действительно, у меня матросы линкоров столько времени занимались?

Зато Петру будет интересное дело — промеры, карты, чертежи. Зимой еще и форты на отмелях поставим, как и было в моей истории — ставили деревянный сруб прямо на лед, заполняли его камнями, и, вырубив полынью, опускали на дно. Работы — непочатый край.

После обеда произошло еще одно знаменательное событие. На горизонте прорисовались черточки мачт и пятнышки парусов. Отлично. Оговоренный сигнал был замечен.

Петр слегка занервничал, судя по резким движениям. Подошел к нему с легким поклоном.

— Государь, купцы на горизонте.

— Откуда ведаешь, что купцы?!

Гм, могу, конечно, ошибаться, да только кому тут еще быть в таком количестве? Да и паруса апостолов сложно с чем-либо спутать.

— Паруса знакомые. Купцы ганзейские тебе камень на строительство везут, да остального, что потребно. А коль они не привезут чего надо — так им роль вручить надо, и все будет. Мы теперь, государь, по всей Балтике торговать можем. Это только первые идут. На пробу.

Теперь Петр смотрел на приближающиеся паруса совсем другими глазами. Нет ничего приятнее, исполнения замыслов. Хороший день получился.

Вечером часть купцов разгружалась на Котлин, часть ушла в Неву, к Ниену. Начиналась обычная работа. Переговоры, планы.

Купцы остались Петром крайне довольны, им были обещаны привилегии на пять лет и выдан приз в 500 рублей. Балует государь ганзейцев, они нам стройматериалы и так с приличной наценкой привезли. Ну да о том поговорю с советниками отдельно — надо иметь совесть, и оптовые скидки для постоянного клиента, строящего город. Даже два города, учитывая еще и Кронштадт.

Октябрь закончился проливными дождями, плавно передавшими эстафету ноябрю.

К середине месяца на Котлине, и на левом берегу Невы, уже подводили под крышу несколько грубо срубленных, длинных бараков. Еще больше жилья поднимало несколько венцов от земли. Стук топоров стал постоянным фоном Невского устья. Редут поднимался еще быстрее. Ров и изрезанный выступами вал размечал сам государь. Правда, в процессе строительства слегка подправил его фортификацию. Зачем нам кривобокий форт?

Петр, удовлетворившись темпом работ, точнее, выведя этот темп до состояния «город надо прямо завтра», все чаще начал поглядывать в серую дымку залива. Море звало государя оценить приобретения.

Залив в ноябре далеко не подарок, но до конца месяца дело может обойтись безо льда. Можно и рискнуть. Доложил Петру, что канонерки еще две недели смогут выходить в море — можем пройти по заливу и посетить Выборг.

И чего мне стоило сделать вид, что сезон уже закончился? Теперь Дух перекачивал в танки Гонца остатки своего топлива. Запашок стоял еще тот. Даже Петр ушел с кораблей, и вернулся только после большой приборки, последовавшей за дозаправкой. С топливом все было плохо. Мало того, что запасы канонерок явно маловаты — так еще и полки повадились клянчить топливо на чистку оружия. Самое время подумать о новом виде кораблей — танкерах. Вот только производим топлива мы очень мало. Обратил внимание Петра на этот вопрос — нужно по всей стране запретить пережигать дерево на уголь старым способом. Липкинский завод готов поставить мобильные печи для пережигания, которые не только уголь давать будут, но и жидкое топливо, не говоря уже о том, что угля из них будет выходить больше. Чтоб быстрее дело пошло — печи можем продавать в кредит. Да только без окрику царского, все так и будут дерево по старинке жечь… Окрик последовал почти немедленно. Вот за что уважаю Петра — за оперативность. Если он видит в деле пользу — решение принимается немедленно, а те, кто эти решения не исполняет — становятся личными врагами государя …

Путешествие в Выборг, а потом еще и Нарву — считал зря потерянным временем. Тем более, что никаких острых вопросов в крепостях не накопилось. Под Нарвой так вообще долго стояли — поднимались по реке на двух катерах Гонца, которые «за глаза» начали называть «Псами», видимо увековечив их способ охоты на «медведей».

Кипучая деятельность Петра несколько скрашивала переходы, а возможность посидеть с ним над моими вопросами — стоила этого путешествия. Много обсуждали, еще больше писали — ночами расписывал Петру варианты, а днем он безжалостно их скальпировал. Гонец плясал под нами на короткой, злой волне, постепенно покрываясь шубой от ледяных зарядов. Поднять стеньги стало акробатическим номером, когда пара матросов поднимали вместе со стеньгой, и они обкалывали лед с пазов мачты. На марсового наблюдателя вся команда смотрела с искренним соболезнованием, несмотря на то, что он там дышит свежим воздухом, а в кубриках воцарился душный дух влажной парусины. Мой список доделок канонерок рос в геометрической прогрессии. Очень сырыми вышли первенцы. На ровной воде да в теплую погоду — они хоть куда. А с остальным придется серьезно поработать.

У Петра возникло еще желание посетить Готланд, но под Нарвой мы задержались, в результате чего выбор был прост — или Готланд сейчас, или победа будущей весной. Почему? Так мне еще до Вавчуга надо было добраться, а Петру до Москвы. Время поджимало.

Вернулись к Ниену под тем же ледяным дождем, под которым из него уходили. Знакомая погодка. Петр, буквально с корабля на бал, выдвинулся во главе большой кавалькады по торговому тракту на Новгород. Правда, по этому тракту впору было на лодках двигаться, но у лошадей проходимость повыше чем у паротяга будет. Дойдут. И Алексей ушел с батюшкой, захватив, правда, свое капральство. Испортят они там парня.

Со мной дела обстояли хуже. Злостно использовал служебное положение, поднимаясь на Гонце по Неве. До устья Свири Гонец меня довезет, а дальше пойду на перекладных, так как горючего у канонерки останется только на Ладожские шторма. А они тут очень свирепые.

Вместе со мной в Вавчуг шли два капральства корпуса, на их, уже становящихся знаменитыми, телегах. По крайней мере, по обрывкам разговоров в армии, сделал вывод, что новое оружие, пушки и амуниция это конечно хорошо — но вот телеги, это самое хорошее. Причудлива, порой, думка солдатская.

Первой остановкой на реке Свири стала деревня Мокришвица. Большое село, с Лодейной пристанью, то есть, причалом для лодок. Это место, идя к «Орешку», Петр выбрал для строительства верфи. Резон в этом был — хорошая верфь для Ладожского озера лишней не будет, лес вокруг стоит подходящий, кораблестроительный опыт у местных есть, судя по массовой постройке лодок для армии Петра, Олонецкий железоделательный завод почти рядом, в 25 километрах к северо-западу. Есть все условия. Осталось поднять качество и сменить технологии. Вот Петр мне и повелел — «глянь, что доделать надобно». Глянул. Ничего доделывать не надо. Надо все переделывать.

Задержался на четыре дня, сорвал горло и сбил зад об седло. Забрал с собой двух мастеров в Вавчуг — некогда мне долго тут народ раскачивать.

Вторая остановка, все по тому же требованию Петра, состоялась уже на северо-западном берегу Онежского озера, в устье реки Лососинки. Сюда Петр отправил Якова Власова, с наказом строить еще один железоделательный завод. К слову, пространство между Ладогой и Онегой довольно богато на железные руды. Не настолько, конечно, как уральские месторождения — но зато эти залежи существенно ближе. Петр нацеливал все эти заводы на производство пушек — но зачем нам их столько? Вот снарядов надо много. Гвоздей, проволоки, листов — этого так вообще нужно будет сотнями тонн. Волю государя, само собой, исполним — буду присылать на заводы готовые стволы, а они пускай делают все остальное. Но приоритеты, все же, стоит подкорректировать.

Еще два дня корова языком слизала. С Власовым договорился, что они пока плотину и поселок строят, а летом пришлю сюда двух мастеров и пяток подмастерьев со станочным обозом. К этому моменту и охранные роты Петра подойдут, для которых на берегу земляной редут строят.

Вновь потянулась дорога. На исходе десятого дня от Онеги, когда уже миновали Ветряные горы, пробиваясь по «Осударевой дороге» к селу Нюхча — терзался вопросом — и чего мне на Неве не сиделось?! Староват становлюсь для этих «трофи-рейдов».

Как тут Петр умудрился провести армию — не представляю. Даже теперь, когда землю основательно подморозило, из-под бревен гатей выдавливалась жижа, участки грунтовой дороги, не мощенные бревнами, брались вообще только измором. Нашим измором, само собой — эту стылую жижу ничем не проймешь. И они тут канонерки тащить хотели? Ууу…

Зато оценил величие обходного маневра государя. Вот уж действительно — сильна русская армия духом и крепким словом.

 

Глава 29

От Нюхчи шел наезженный соляной тракт к Архангельску и Холмогорам, по которому в Вавчуг везли карельскую руду. Стоит заметить, что и «осударева дорога» не на пустом месте легла. Были тут тракты издревле. По ним везли соль, руду, солонину. Просто эти тракты соединили воедино, существенно расширили и замостили самые непролазные места. Правда, у меня создалось впечатление, что тут весь тракт непролазный — но это личная оценка.

Проезжая мощеные участки дороги — под вибрацию телег на бревнах, думал о рессорах. Это, пожалуй, остался самый большой дефект конструкции. И уже представлял, как буду его ликвидировать — попробую с гибкими спицами поэкспериментировать.

Тянулась дорога под поскрипывающими, и уже порядком разболтавшимися, колесами, кругом выпал снег, преодолевать речки стало сложно — лед еще не держит, но воды уже нет. Скорость передвижения упала существенно.

Новый год опять справляли в дороге, в тесном, дружеском кружке, почти без продуктов. Скоро на овес для лошадей начнем поглядывать с гастрономическим интересом. Да и с лошадями не все хорошо было. Пришлось делать большую дневку, рассылая фуражиров по селам, благо зимние дороги четко рисовали карту поселений на белизне снега.

Смешно сказать — везем с собой очень приличную сумму денег, а сами голодные, замерзшие и уже месяц мечтающие о бане. Энтузиасты.

В Вавчуг прибыли только 26 января. До выхода большого конвоя, призванного обеспечить победу под Ригой, оставалось около двух месяцев. Кошмар!

Предместья городка встретили нас грязно-серым снегом, с черными разводами и столбами дымов, поднимающихся в морозное небо. Смотрел, насколько мы тут все загадили, и терзался обычной, в последнее время, мыслью — а оно того стоило?

На этот раз большая толпа собраться не успела — мы быстро закатили телеги к заводоуправлению, и разошлись отмываться и отсыпаться. А из бани к народу вытаскивать во все времена не принято было. Кто же не знает традиционной цепочки — баня, стол, кровать.

Наша Надежда стала еще больше! В смысле, Надежда располнела, и на ее фоне Кузьма стал походить на старшего сына в семье, бородатого и работящего. Тая … она просто не отпускала, прижавшись, всхлипывая, к моему плечу. Накрыл нашу тесную скульптурную композицию полами плаща. Не май месяц. Не хватало, для полноты картины, только Ермолая — но у него в этом году свои битвы. Подозреваю, некую крупную реформу государь задумал. Все один к одному — и вопросы его о староверах, и думы о патриархе, еще и переговоры с Афанасием, а потом задание для Ермолая. Неспроста это все. Не много ли войн Петр затеял? На севере воюем, на юге воюем, на Урал дополнительный полк пришлось послать, там хоть и не воюем, но местные пошаливают. Еще и письмо от султана получено, где он на пару листов красочно расписывает великий ум Петра, а между строк намекает, что брат его на османский трон лезет, и в будущем, точнее уже в этом году, брату будет тайно поручено собрать верных ему людей и отбить Константинополь. Что там Петр ответил султану — не интересовался, но усилить Босфорскую группировку мне запретили. Чтоб не спугнуть. Теперь нервничаю еще и по этому поводу. Получилось, сколько не старался свести войны к минимуму — все одно не вышло. Если в моей истории много воевали на севере, то теперь воюем немного, но везде — то на то и выходит. Историю можно изменить, а вот карму, похоже, изменить нельзя.

Ждал баню, клюя носом за богато накрытым столом. Разморило в тепле. Рассказывал про дела ратные, предпочитая выделять веселые моменты, и быстро проскакивать пороховые клубы и оторванные конечности. Упор сделал на закладке Петербурга. Про город весь Вавчуг еще с лета судачит, мастера даже приходили с вопросами, где там и что будет, не сомневаясь — без нового завода дело не обойдется. Теперь Надежда, думаю уже этим вечером, разнесет весть — город заложен, будут три новых завода и две новые верфи. Пусть народ порешает промеж себя, кому будет интересно на новые места податься.

Баня ставит точку в любом длительном походе. В ней отступают накопившиеся тяготы и холод переходов. После нее возникает чувство, что жизнь открывает новый, чистый, лист. Правда, поднимаясь к себе на чердак, поддерживаемый Таей, записи на этом листе отложил на потом. Пока, на этом чистом листе прорисовывалась только гравюра уютной кровати и крепкий сон. Именно сон.

Морозное утро Вавчуга вроде и не отличалось от десятков подобных рассветов в походе. Но было иное. Вроде и солнышко ярче, и небо не такое серое, и лед, намерзший на позвоночник, растаял. Лепота. Работать еще не хотелось, а вот жить было уже интересно.

Опосля заутрени население, не сговариваясь, а может и сговариваясь, собиралось на моем подворье. Толпа быстро разрасталась, курясь парками и разговорами в ожидании отчета князя об осенней кампании. Традиция. Надо мегафон изобретать, а то до сих пор хриплю, подморозив в дороге горло.

Не стал заставлять народ ждать. Холодно же.

— Здравы будьте, други мои… Сказ мой ныне короток будет. Побили свеев в Ижорских землях малой кровью. Без убитых, в полках наших, не обошлось — их списки в штабе полка вывешу, и в конторе заводской. Уж простите, что всех уберечь не смог… Раненных еще больше, лечат их ныне на берегах Балтики. Когда уезжал оттуда, раненные на поправку шли. Отбили у свеев Нарву и Выборг, по пути взяв еще несколько крепостей. Крепко ныне государь на Балтике встал. Даже город новый в устье Невы заложить повелел. Да только не кончена война еще. Свеи за зиму опомнятся, да летом всеми силами вернуть потерянное восхотят. Жарким будет лето, и кровавым. Теперь полки государевы на вас надеются! Коли обеспечим их огневым припасом вдоволь, тогда будет нашей крови меньше, а крови свеев больше. И припас надобен к началу лета, чтоб поздно не было. Знаю, что трудитесь вы, рук не покладая, и полки наши в это верят. Не прошу вас еще больше припаса выделывать. Ведаю, что край уже. Прошу только работать сторожко, да торопиться с умом. Коли увечных на заводе прибудет — это припасов не добавит. А коли взрыв какой, так вообще завод встанет. Вот об этом и хотел упредить. Припасы нужны, много надо и разных, ведь окромя полков — целый город с заводами и верфями поднимать будем. Да только нет на всей Руси другого такого завода, как наш, и сохранить его, вместе с мастерами и людом работным — то дело не менее важное есть. На этом все. Подробнее мастерам обскажу, а уж они вам поведают. Мастерам, коих тут нет, передайте, что в канцелярии заводской ждать их буду.

Нырнул в тепло дома, мысленно улыбаясь последней фразе. Дело в том, что на Руси слово канцелярия повелось от латинского cancellaria, что переводилось как «помост для обнародования решения властей» — в этом смысле крыльцо моего дома подходило по смыслу гораздо больше, чем просторная комната в заводоуправлении. Мастера, что были в толпе, точного перевода слова «канцелярия» может, и не знали — но поспешили за мной. Видимо, не одному мне нравятся пироги Надежды.

День так и прошел — за разговорами и решением накопившихся проблем. Радовало, что большинство вопросов уже решали без меня. Вечером выслушивал обиды Таи. Радовало, что ее обида уже перегорела, вытесненная желанием похвастать. Тая несколько месяцев сводила накопившиеся у нее записки в книгу по медицине. За одно это ей дворянское звание положено, хотя теоретически, как профессор, она его и так имеет. Практически это «табельное дворянство» пока буксовало. Нет, напрямую волю государя никто не оспаривал, и даже шипели не в глаза, а за спиной — вот только «свет» этих табельных дворян игнорировал, что не помешало новой прослойке образовать свои вечеринки и сборища. Более того, сборища эти становились постепенно более многочисленными, чем приемы старого дворянства. Даже образовалась любопытная тенденция, когда старое дворянство, воротя нос, вынужденно посещать новые приемы, для решения своих деловых вопросов. Ассимиляция.

Записи Таи пришлись как нельзя вовремя. Серьезным научным трудом она не занималась, ее больше интересовало практическое применение всех изученных ею приемов. Книга выходила гораздо полнее, чем наша первая брошюра. Даже раздел хирургии в ней появился, занимая более трети объема.

Просматривал всю ночь труд Таи. Она сама, сморенная трудами … не только над книгой, сладко посапывала, довольная жизнью и простившая непутевого князя, у которого начиналась «карусель».

Подчерк у Таи стал … как у всех медиков. Слова скорее угадывались, чем прочитывались. Искренне соболезную наборщикам типографии. Вот рисунки были хороши, и их было много. Книжка с картинками. Открыл для себя много нового. Рисунки хирургического инструмента бросали в озноб. Многие инструменты были мне совершенно незнакомы. Например, специальные клещи, чтоб вытаскивать стрелы из тела — их заводили в рану так, чтоб накрыть широкую обратную грань наконечника «срезня» или «бродхеда», после чего наконечник можно было вытащить, и он не «впивался» в тело. С луком мне познакомиться так и не удалось, хотя конница Репнина его и использовала — а вот баек про луки и ранения от стрел — наслушался в достатке. Узнал много любопытного. Для начала — никто не таскал колчаны со стрелами за спиной — это все штампы фильмов моего времени. Колчан носили на поясе, или вообще просто затыкали пук стрел за кушак. Стрел много, также, не носили. При весе стрелы минимум в 150 грамм — два десятка уже пояс прилично оттягивают, а дискомфорт лучника приводит к промахам. Стреляли стрелами не настильно, а по минометной траектории — торчащая из груди стрела, это выстрел практически в упор. В остальных случаях стрелы должны были торчать из плеч, рук и головы. Становилась понятна форма высоких шлемов, да еще и с полями, типа испанских.

Стрелы часто втыкали в землю, не только, чтоб было быстрее их доставать, но и из варварских соображений, занести землю с наконечника в рану. Особенно англичане этим раньше грешили, одно время вообще считалось, что они стрелы отравляют — но все было проще — грязь, инфекция, сепсис, могила.

В очередной раз задумался над пенициллином, и вновь не придумал, как выделить его из грибка. Прикладывать к ранам просто выжимку из грибка не так эффективно будет, хотя … надо пробовать. Не моя специализация. Кому бы поручить?

По свежим следам накидывал на бумажках дополнения к прочитанному. Ланцеты, иглы и пилы — это хорошо, но в памяти у меня побольше будет — скальпель, зажимы всякие, в том числе и те, которыми в фильмах ватку держат, кусачки, трубки … словом все, применение чего смог описать. Вплоть до зеркал, как у ухо-горло-носа. Было еще несколько инструментов, которые в свое время видел, но описать, для чего они нужны не смогу даже под пытками. Может, для пыток и нужны? Записал на новом листе пыточный инструмент для вытягивания костей после травм — видел такие железные конструкции с винтами раньше. И пошло — поехало. Одни воспоминания цепляли другие, фильмы путались с реальными воспоминаниями, количество листов росло на глазах. За одну ночь явно не управлюсь. Дошел уже и до приборов измерения давления — вместо резины в них используем клеенку и маленький мех. То, что прибор будет травить воздух — не страшно, все равно для измерений воздух нужно стравливать. Манометр можно взять от барометров, и переградуировать его шкалу от 0 до 300 мм. ртутного столба. Больше, наверное, бесполезно, так как нормальным считают давление не выше 140 на 90, а в идеале — 120 на 80. Вопрос только — и что дальше? Надо ведь к этому иметь препараты, сбивающие или повышающие давление. Кофе и водка? Так у нас больные повалят толпами на такое лечение. Да и не дают эти «препараты» долговременного эффекта.

Помню «бабушкин» рецепт, что рябиновое варенье гарантированно сбивает давление — вот только рецепт этот никогда не проверял за ненадобностью. Из того же источника следует, что хорошо просоленные продукты, огурчики, грибочки, капуста — давление повышают. Словом — с меня приборы, с Таи исследования.

Утром начал карусель с квадратной головой — надо бросать эти ночные посиделки, а то Тая на мне же и будет проводить эксперименты с давлением.

Никаких оружейных новинок вводить больше не собирался. Был у меня в голове еще огромный список новинок, начиная от безоткаток для пехоты и катеров и заканчивая торпедами — но на все это наложил категорическое табу. Время не пришло. Противник должен втянутся в «ловушку», бросить все силы и средства на повторение, наклепать аналогов нашему вооружению по самое «не могу» — и только тогда можно будет запускать ответный ход. Не раньше. Тут как на войне, когда до последнего придерживают резервы, чтоб нападающий увяз в линиях обороны.

Единственным тонким звеном, во всем этом плане, стало именно мое знание, которое можно из меня достать клещами. Героически перетерпеть пытки можно только при неопытных палачах — на что рассчитывать не мог. Решил подстраховаться, заказав себе красивую, фарфоровую, плоскую флягу для нагрудного кармана. Потом еще и стальной чехол к этой фляге. Граненый. Мастера удивлялись, но сделали в лучшем виде — не так уж часто их князь «блажил». Во флягу, тихонько залил шимозу, а крышкой будет детонатор с терочным запалом. Дернут с меня китель … и привет. Самому бы не подорваться, а то обидно будет. Пока решил потаскать деревянный макет, и последить, когда выдерну веревочку «детонатора». Надеюсь, к лету привыкнуть носить «фляжку», так как ожидаю открытие сезона охоты на князя. Усиление охраны, это само собой — но с «последним доводом» мне будет спокойнее. Главное, чтоб о нем никто, особенно Тая, не пронюхал. Только охрану мою предупредить придется, а то они начнут меня, раненного, тфу-тфу-тфу, раздевать и нехорошо получится. Кому-то доверять все одно надо — моя четверка морпехов и так в самом верху списка надежности.

Заводские дела разнообразием не отличались. Теоретически, мог действительно остаться на Неве, но самому привести караван мне будет спокойнее. Тем более, некоторые моменты изменил. Например, сжигать серу, для увеличения производства кислоты у управляющего рука бы не поднялась — как никак, стратегическое сырье. Топливо, опять же, в бочках грузить собирались — теперь сварщики варят большие танки под него, так как увезти собираюсь не только норму, а вообще все топливо, какое смогу.

Оружейники так и не довели до ума «сороку». Хотя, для стрельбы по площадям на дистанцию больше чем у картечниц — вещь получилась неплохая. Из минусов вышел большой вес боеприпасов и большой объем, который они занимали. Из плюсов — ракеты летели на черном порохе, и летели дальше мин картечниц. Свою нишу это оружие займет, но «мечом кладенцом» не станет. Возьму с собой, сколько успеют сделать — будет полевое испытание.

Ракетчик колдовал над «Гарпуном». Летать этот бочонок уже научился, напоминая в полете басовито жужжащего, неторопливого шмеля. Но пробивными характеристиками оружие похвастать не могло, не пробив даже щита бревен мишени, когда умудрилось в него попасть. Заберу на пробу и его — все же, осколочно-зажигательная боеголовка лишней не будет, а катера станут зубастее.

Вообще собирался взять с собой все, что способно было стрелять, не взрываясь на позициях. Если мне предложат рогатку, стреляющую шрапнелью — возьму и ее. Задумался, представляя варианты конструкции, потом встряхнулся — совсем ум за разум заходит. Некогда мне эти сомнительные эксперименты ставить. У меня их и так хватает.

Сомнительные результаты выдали текстильщики. Вискоза, или нечто похожее, получалась, но в мизерных количествах. Целлюлоза полностью растворяться в щелочи не желала — растворялась малая доля, остальное просто набухало. Вот эту малую долю и прогоняли дальше на нити. Отвратительно. Чего-то не хватает для полного растворения. Велел подмастерьям пробовать добавлять все подряд, начиная с серных соединений, исходя из логики, что лить нити, будем в серную кислоту. Подобное к подобному.

С цементом вышло как с вискозой — в принципе получилось, а в частности — то спекание внутри барабана, то рассыпание готового бетона. Словом, все как обычно. Вискоза выходит мокрой туалетной бумагой, бетон как зубной порошок, «Гарпун» как дорогостоящая рогатка. Рутина.

Произошло на заводе и одно знаменательное событие. Примерно за седьмицу до нашего прибытия на завод приехали итальянцы. Итальянцев было, правда, двое, остальные — наши. Но за всей этой группой закрепилось наименование «итальянцы».

Приехали они по поручению Русского банка, для уточнения … Словом, для инвентаризации. Обалдеть. На завод их не пустили, и правильно сделали. Теперь управляющий, с видимым облегчением, сбросил на меня итальянское общество — жужжащее, почище Гарпуна, и недовольное «тупыми мужиками», мешающими становлению финансовых структур. Почему все так не вовремя?

Забрал с завода самого въедливого подмастерья управляющего, назначил выездную сессию комиссии с базированием в штабе корпуса. Пусть портят нервы в оборудованном для этого месте.

По льду Двины сплошным потоком шли караваны на остров Ягры. Склады базы флота заполнялись тоннами смертоносных штук, подрыв которых существенно изменит лицо базы и вмороженных вокруг нее в лед кораблей. Рискованная это штука — война, какие бы меры предосторожности не предпринимались.

Февраль выдался особо трескучим. Форма морпехов явно нуждается в доработке! Передвигаться по улице исключительно бегом не всегда удобно — закутанные работники провожают недоуменными взглядами.

Зато холода позволили перевести нитрирование на форсированный режим, так как самое опасное при создании шимозы или нитробумажек — перегрев смеси, и все приходиться делать медленно и аккуратно. Теперь же, с охлаждением проблем не стало, и пороховые форты устроили гонку с зарядными цехами, выигрывая ее подчистую. Всегда говорил — можно в любом минусе найти плюсы. Если постараться.

От Двинского полка осталась рота охраны завода, и пять сотен новобранцев. Острая нехватка кадров добралась и до поморья.

Сделал вид, что все эти проблемы вторичны — единственное, что важно — весна 1703 года.

В конце февраля из Вавчуга вышел большой обоз на Онегу, везя станки, материалы и мастеров. Вот и началось.

Март встретил в Холмогорах, устроив интересную жизнь морской школе. Даже провел несколько лекций, с примерами, как можно быстро и заслуженно попасть в расширительную камеру канонерки.

Экипажи канониров обучал работе с Сорокой. Точности у этих курсантов все одно никакой, так что, они, с Сорокой, дополнят друг друга.

Время выходило. Все что могли — сделали. Но этого мало. Надо еще вовремя донести ложку до обеда. Пару раз просыпался от кошмара — приходят апостолы, полные боеприпасов, а на Балтике все уже догорает. Или вариации на эту тему — май месяц, а вокруг острова Ягры, где теперь базировался наш флот — паковые льды. Может поэтому, выдвинул завершающие погрузку обозы раньше намеченного времени. Боязно положиться на милости природы — заготовленным подрывным зарядам верю больше.

Заканчивался март. Корабли стояли красивым строем … вмерзшие в лед. Вокруг них ноздреватый лед широко засыпали золой. К свободной воде тянулись пунктиры лунок, с заготовленными зарядами, соединенными почти тремя километрами проводов.

Вокруг кораблей копошился людской муравейник. Шла загрузка. Очень нервный процесс — неизвестно, что окажется прочнее, подтаявший лед или корпуса кораблей. Если не удастся проломить лед осадкой — будет совсем кисло. Что будет, если проломиться все же корпус — даже думать не хотелось. Лед сдался первым. Можно считать, эскадра сделала маленький шажок к Балтике. Теперь мы ждали ветра.

27 марта, перекрестясь правой рукой, чтоб никто не видел, левой провел пучком проводов по контакту Вольтова столба. Вдалеке, у кромки чистой воды вздыбились фонтаны воды с осколками льда, и эта вакханалия разрушения быстро набегала на корабли, взламывая лед и заставляя еще сильнее сжимать скрещенные пальцы — только бы гидроударом не выбило нам днище! Приближаясь к стоящим кораблям взрывы ослабевали — сказывались уменьшенные заряды. И все равно, когда опал последний водяной султан над кораблями и причалами нависла полная тишина. Почти три тысячи собравшегося народа заворожено смотрели на широкий пролом, заполненный битым льдом и большими льдинами. Второй маленький шажок.

Идиллию разрушили трюмные команды борьбы за живучесть, вылезающие из трюмов и громко обсуждающие тему «Ну и бумкнуло! думал …». В тишине эти жизнерадостные разговоры воспринимались особо остро. Зато стало понятно и без доклада — мы не тонем. Можно замахиваться на третий шажок.

Обернулся к Глебу, вцепившемуся в планширь рядом со мной.

— Выводи эскадру капитан. Конвой на тебе. Следи за навалом на край ледового фарватера.

Предстоял второй сложный этап. Навал на край монолитного льда может запросто проломить нам борт, особенно если напоремся на лед неудачно.

Корабли выводили со страховкой, везя санями с наветренной стороны корабельные якоря на полностью выпущенных якорных канатах. Со стороны смотрелось, может и смешно — корабль на веревочках — но помогало здорово.

Мешанина льдин в фарватере осложняла проводку еще больше. Будь тут лед начала февраля — не решился бы расталкивать его деревянными кораблями. Лед конца марта и то уступал неохотно. Третий маленький шажок сделали. Он вышел самым сложным. Не обошлось без небольших подрывов крупных льдин и ручной работы баграми. Но мы это сделали — альтернативой было только дойти к Балтике в июне.

Дальше эскадра начала бег семимильными шагами. Погода первого дня похода задала настроение на все оставшееся время. Ясное и солнечное. Мы вырвались! Теперь эскадру, неудержимо набирающую ход, никто не остановит. Просто не догонит.

Еще один безостановочный переход до Готланда. Три апостола и Сокол с фрегатом боролись со встречным ветром горла Белого моря. Гораздо южнее, полки корпуса подходили к Нарве. Армия Апраксина занимала предместья Выборга. В это же время Петр с 35 тысячами выступил из Нарвы на Ригу.

Из глубины России накатывала первая волна переселенцев. В оставленных ими бараках устраивались новые люди, радовавшиеся, что их, вместе с семьями, приняли в отличные хозяйства. Солдаты южной армии вяло удивлялись, к чему бы им так богато огневого припаса выдали, а в Константинополе, на северной стене, в окружении рыцарей стоял гроссмейстер Ордена, выжидающе глядя вдаль. На север. На Неве оглушительно трещал лед, вздыбливая накатанные дороги, присыпанные корой и кирпичной пылью зимних работ. Весна начинала цикл разрушения, ломая все созданное зимой. По ее стопам шли наши полки и эскадры, стягиваясь к небольшой точке на карте. Этой весной туда шли не только мы. Неотвратимо приближался май 1703 года.

Ходко начавшийся поход эскадры, становился все быстрее и быстрее, что было уже не к добру. На идущим головным Соколе рифили паруса, но расходящийся ветер быстро наверстывал уменьшение площади своим усилением. Раскачивалась волна, превращаясь из зыби в валы, обдающие брызгами палубу. Вляпались. Искренне надеялся проскочить после зимних штормов. Ну не до борьбы нам со стихией!

Море только усмехнулось, над планами оседлавших его таракашек и заплевало снасти пеной. Эскадра доворачивала на север, удаляясь от норвежских берегов. Путь удлинялся, зато расходящиеся волны не били теперь в борт и не грозили выкинуть на камни.

Апостолы начали отставать, активно сбрасывая паруса с передних мачт. Даже для этих монстров ветерок становился чрезмерным. Метров 20 в секунду уже вдувало. Волны выросли метров до пяти, и Сокол стал напоминать не менее гордую птицу нырка, не успевая всплывать на все волны. Потемнело, видимость упала километров до двух, да и то только с марса, так как с палубы видно было исключительно волны и пену. Еще хорошо, что без дождя или снега обходимся. Проблем и так хватает.

Матросы, пережидая потоки воды, прокатывающиеся по палубе, перебегали от мачты к мачте. За кормой, когда она выныривала из волн, можно было разглядеть два водяных фонтанчика сбрасываемой ручными помпами воды. Тревожный признак.

Дождался прокатывания очередного вала, поймал крен в нужную сторону и перебежал к трюмному люку. Мы уже тонем или еще нет? Нам тонуть нельзя! Меня Петр за такое четвертует в особо извращенной форме.

Привычно спружинил ногами за убегающей палубой, и оперся на стену, в ожидании крена — по руке побежала холодная струйка воды с рукава штормовки. С подола, на среднюю палубу, вода так просто текла потоком, причем, стекая не только по наружной стороне штормовки но и по внутренней. Вот ведь мы попали!..!

Чавкая, сбежал на нижнюю палубу. Хотел было отчитать за открытые люки в трюм, но, заглянув туда, решил не отвлекать матросов от увлекательного соревнования с поступающей водой. Как башни не герметизируй — все одно они сильно протекают, когда мы ныряем. Вода дырочку найдет.

Судя по тому, что на помпах работают в две смены, а не в четыре — мы не тонем, резерв производительности по откачке еще есть. Зато палубы помоем.

Выбирался наверх, шатаясь, как пьяный от переборки к переборке, с чувством облегчения, слегка подпорченного мыслью — а ведь на фрегате восемь башен. Но там и команда больше.

Подгадал открытие люка к сходу очередной, прокатившейся волны и вывалился на корму, немедленно прихватив локтем такелаж. Мокрый капюшон сползал на глаза, по ногам била вода, с шумом сливаясь через шпигаты. Все хорошо.

В размеренности неприятностей есть своя прелесть. Эскадра нащупала устойчивый курс, и теперь стихия била нас с пунктуальной периодичностью. Некоторые удары послабже, некоторые посильнее, но организм уже втянулся в ритм, где надо держаться, а когда можно окинуть взглядом обстановку или перебежать.

Периодически корма всплывала на гребень волны, на краткий миг открывался вид на мачты эскадры, будто бы торчащие прямо из-под воды. Хорошо идем! Даже фрегат вроде не отстает, что есть основной признак его успешной борьбы с затоплением. Как только начнет отставать — значит, набрал воды в трюмы. Что тогда делать — сложный вопрос.

Ветер усиливался, подбираясь к 25 метрам в секунду. Сокол скрипел такелажем и мачтами, на снастях уже не осталось ни одного матроса, все одно ничего нельзя сделать. Триселя гудели, напряженные, будто стальные листы. Начали отставать апостолы, которых просто сдувало, несмотря на все старания команд. Плохо.

Шторм. Хоть и говорят, что штормить может сутками — но обычно, шторм длиться от 6 до 12 часов. Значит, по минимуму — нам еще четыре часа держатся.

Сидел в своей каморке, удобно расперев себя ногами и спиной между переборками. Прикидывал варианты, куда нас может снести, вскидываясь на особо сильные удары волн. Этим же самым занимались наши навигаторы. Шторм штормом, но учебу никто не отменял. Вот шторм закончится, и проверим, кто ближе к истине будет, а кому корабль после шторма отмывать.

Удары волн ослабевали. Вовремя. А то все тело болит. Выскочил еще раз на корму, приняв полезную для здоровья солевую ванну. Эскадра держалась в кильватере. Молодцы мы! Семь часов шторма, а корабли удержались в пределах видимости! Готов был прямо сейчас вручить всем по значку «Небывалое — бывает» из ящиков груза апостолов, да только вот никто это деяние подвигом не сочтет. Обычная работа.

Выглянуло солнышко, разбежавшись брызгами солнечных зайчиков по успокаивающейся зыби. Начало слегка подташнивать — значит, все хорошо, погода штатная. По поводу морской болезни — наверное, есть люди совершенно ее не чувствующие, но в большинстве случаев — это бравада. На мерной зыби нехорошо всем — некоторым меньше, некоторым больше. С опытом просто перестаешь обращать внимание на дискомфорт. Вот во время штормов морская болезнь отступает — не до нее. Зато возвращение дискомфорта говорит о штатном режиме плаванья. Отлично.

Драил медяшку компаса, под скрытые ухмылки всего экипажа. Радовался, каких орлов взрастил. Быстрее меня на линейке считать навострились! Еще бы канониры так шустро считали, совсем хорошо бы стало. С ними, что ли, поспорить?

Сокол расцвел сигнальными флагами, хотелось передать хорошее настроение по всей эскадре, которая начинала забирать к югу, возвращаясь на маршрут. Не остановить нас штормам и супостатам. Цветочки все это.

Входили в Северное море настороженно. Оживленно тут стало, паруса одинокие, паруса группками. В Скагерраке много суденышек, благоразумно разбегающихся при нашем приближении. Нас теперь ни с кем не путали. Приятно.

Насторожила крайне вялая реакция крепости Кронборг. Уже все? Любовь с датчанами закончилась? Или им надоели шмыгающие через Эресунн русские? Ладно, освободятся канонерки, приду в Копенгаген и спрошу.

Вновь ползли через мелководье Сальтхольма и нагло шли вдоль побережья свеев. На их месте, уже бы давно поставил форт на берегу, у которого погиб цвет их флота. Это было бы символично — отомстить именно тут. Все что надо — дальнобойность орудий километров восемь. Мдя…

Бешенный, безостановочный галоп по морям принес свои плоды. 28 апреля 1703 года встретили нашу дежурную пару фрегатов «пасущих» отару островов у Карлскруны. На этот раз разошлись без эксцессов, вежливо и экономно поприветствовав друг друга поднятыми сигнальными флагами. До Висбю оставалось чуть больше двух сотен километров.

На базе царил аврал. Хоть мы и пришли раньше оговоренного срока, но все одно ловил на себе укоризненные взгляды Памбурга. Чуть не вспылил. Ну да! Заходили по дороге в бордель!..!

Праздник труда, начала мая, удался по полной программе. К чести адмирала Балтийского флота — он подготовил начало кампании с достойной восхищения пунктуальностью. Полки корпуса уже были сняты с Выборга, бывшие утята, ныне гордо переименованные в корабли десанта, подготовлены к походу, припасы собраны, пуговицы начищены, морды команд лучатся готовностью порвать свеев на флаг их покровителей. Осталось дать уставную команду «Фас!».

Первым делом начали заправку и загрузку канонерок. Перенес свой виртуальный вымпел на Духа, уютно устроившись в пахнущем краской, адмиральском закутке.

Думал о покровителях. Ой, не нравиться мне вялая реакция на нас датчан. Что там за игры у нас за спиной? Или это моя паранойя? С другой стороны, решившись на предательство — на их месте наоборот всячески демонстрировал свою радость.

Лихорадочно прикидывал, что можно сделать. Распылять силы нельзя, не так их и много. Но душа, все одно, была не на месте. В прошлый раз английский флот стоял в Скагерраке, будут ли они менять свои привычки? Как все не вовремя! Ладно. Уступлю своей паранойе.

Вызвал в адмиральский закуток на Духе капитана и офицеров.

— Господа офицеры. Ставлю вам отдельную боевую задачу. Тайную. О которой говорить пока даже командам запрещаю. Есть у меня думка опасливая, что даны пропустят флот бриттов в Балтику. Уж больно время для удара подходящее, мы под Ригой всеми силами встанем, и Балтика почти без присмотра останется. Назначаю «Святого Духа» в наряд на патрулирование Балтики у датских берегов.

Развернул на откидном столике карту, свесившуюся склейками со стола почти до пола.

— Вот тут… — ткнул пальцем — … мысок лесистый при выходе из узости Сльтхольма. За ним на якоря встанете да катера сбросите. Деревень на мысу не видел, но пусть морпехи проверят все. Духа на виду не держать. Коли парусок рядом пройдет — катерами на абордаж его берите, да рядом с собой на рейд ставьте. Ущербу не чинить! Может их потом отпускать придется. Наблюдать за проливом. Коль бритты придут, да на мелководье сунуться — вы знаете, что делать.

На этих словах все заулыбались. Подловить у Сальтхольма еще одну державу будет сказочно приятно. Коли случиться такое — памятник на острове поставлю! Огромный, как поделки Церетели. Пусть пугает всех, кто идет этими водами. Зарок даю!

— Но флот может и Большим Бельтом пройти, так что, сторожко сидите, да на юг поглядывайте. Коли пойдут бритты там, собирайте катера, да в хвост им пристраивайтесь. Флот их, просто так не пойдет, ветра ждать будет — уж больно линкоры неповоротливы. Коли так, ветер им с кормы будет, и вы с кормы. Супротив ветра они не пойдут, а повернув боком, чтоб вам ответить, скорость потеряют.

Офицеры вновь заулыбались, представляя эти поплавки, качающиеся на волнах как мишени. Пришлось хлопнуть по столику рукой, возвращая на землю эту витающую в лучах славы молодежь.

— Но чтоб не боле одного-двух снарядов в борт клали! Пусть сами догорают. Мне Дух еще и для иного надобен будет! Берегите запас! Коли супротивник разбегаться начнет, выпускайте катера, все Гарпуны, что есть, им перегрузим. Кстати, коли бритты, через Сальтхольм пойдут — катера отправляйте хвост флоту подрезать.

Побарабанил задумчиво ручкой по краю столика. Офицеры почтительно внимали мудрости. Ню-ню, они меня просто за надраиванием медяшек давеча не видели.

— Сроку патруля вам — месяц. Опосля на базу вертайтесь, Гонец вас сменит. Уйдете с рейда вместе с эскадрой завтра, а как от базы отойдем — идите к мыску оговоренному, но чтоб паруса ваши с Готланда ни одна живая душа не заметила. Тут полно торговцев, найдутся средь них и те, кто весточку передаст, куда и сколько ушло кораблей. Вот и делайте вид, будто Дух на Ригу ушел. Скрытность для вас — самое главное. И у мыска тихо сидите, как можно ближе к берегу встав. Можете даже лапника нарубить да по бортам его повесить и на такелаж. Издали будете островок с соснами напоминать, да с берегом сливаться. Медяшки прикройте со стеклами, чтоб не блеснуло на солнце ничего! Вопросы?

Наличие вопросов порадовало. Значит, думают над делом. Написал письменный приказ, его потом команде зачитают. Посидели еще минут тридцать и разошлись, плотоядно улыбаясь. Добро пожаловать, уважаемые бритты. С души, будто камень свалился. Значит, верной дорогой … гм …

Подумал еще немного. Раз пошла такая пьянка — «доставай последний огурец». Смотался на тузике до Сокола. Для них есть не менее тайное и сложное задание. Провести месячный отпуск в шикарном месте, между островами Красным и Западным Березовым. Всего то и надо — последить за двумя направлениями — входом в Выборгский и Финский заливы. Если уж совсем идти на поводу у моей паранойи — свеи должны воспользоваться ситуацией, предполагая, что бритты громят базу на Готланде, и выслать все имеющиеся суда либо к Выборгу, либо к Неве. Так как боевых судов у свеев мало, будет большой десант… Мало, конечно, одного Сокола. Но эскадру уже не спрячешь, больно заметно ее отсутствие будет. На Соколе самые опытные наши канониры, да и тяжелых судов от свеев не ожидаю. В любом случае — главное, пристроиться в хвост и выбить десант. Так Глеба и напутствовал.

Подумав, решил немного облегчить Соколу задачу. Официально приказал по флоту — отправить два линкора к Кронштадту, на усиление дежурившего там старого фрегата. Теперь слух разойдется, и свеи точно пойдут на Выборг.

Или мне это все кажется? Четыре корабля уже своей паранойе пожертвовал. Канонерку так вообще за целый флот можно считать. С чем останусь то?!

Вот и думал, с чем останусь.

Тем временем матросы заканчивали набивать порохом «Константинопольский сюрприз» — снятые с призов пушечки максимально большого калибра. Так как брандер к стенам Риги подойти не может, делали мины поменьше, чтоб их можно было на телеге везти, прикрываясь щитами. Будем объем компенсировать количеством.

Начинал нервничать. Петр уже, небось, Ригу обложил, делая вид, что будет ее год осаждать. Гонцы из крепости наверняка теперь скачут к Карлу. А мы все еще сидим на Готланде, устроив большой молебен за дарование … и так далее.

4 мая 1703 года, эскадра, под управлением адмирала фон Памбурга, в составе шести линейных кораблей, двух канонерок, двух фрегатов нового образца, трех птиц и трех десятков кораблей десанта, покинула рейд Висбю, взяв курс на Рижский залив. Вот теперь можно начинать мандражировать по-настоящему.

Шли медленно, ветер все больше заходил к северу. Даже возникла мысль бросить линкоры, оставив им в помощь фрегаты, чтоб они потом пришли к Риге самостоятельно и привели десант.

Так и сделали, тем более, это скрывало еще на день-другой выход из походного ордера Духа и Сокола.

В Рижский залив входили уже малой эскадрой из двух птиц, ведомых Гонцом, как самым медленным парусником в ордере.

По левому борту неторопливо проплывал остров Эзель, Моонзундского архипелага, с его характерным, далеко выдающимся в Ирбенский пролив полуостровом Сяяре, только не облагороженным пока черно-белым, высоким маяком. Непорядок. Маяк и форт тут явно будут не лишними.

Из истории архипелага помню мало, но история тут была богатая. Еще в начале тысячелетия на нем базировались пираты, потрошившие берега Балтики. Их еще «восточными викингами» называли. Во время первой мировой войны здесь пара больших корабельных баталий случилась, отправивших на дно пролива больше десятка кораблей, как наших, так и немецких. Во второй мировой тут уже бились, в основном, десанты. И, кстати, именно с Эзеля, через полтора месяца после начала Великой Отечественной войны, вылетели первые бомбардировщики на Берлин. Вот эта история в памяти отложилась. Много там всего было, и разбившиеся на взлете перегруженные бомбардировщики, сбитые нашим же огнем ПВО и «ишаками» машины, разжалование Водопьянова, как вынужденно приземлившегося на территории противника. Но свое дело пилоты исполнили. Геринг, главнокомандующий немецкой авиации, через месяц после начала войны заявил на весь мир — «Ни одна бомба никогда не упадет на Берлин». И уже через десять дней, немецкое радио, передавало о большой победе над русскими — мол, на Берлин летели 150 бомбардировщиков, из которых прорвались только 15. А их и было всего 15, так как с авиацией в то время, у нас выходило особо нехорошо.

На этом фоне мои деяния в этом архипелаге совсем незаметны. Но это только мне, из глубин памяти, ведомо. А пока эти острова — тихое местечко.

Осматривал, по-хозяйски, побережье в бинокль. Хорошо тут. Если ничего не изменилось, то летом тепло, градусов до 25, а зимой не холодно — минус пять считается редкими явлением. Можно назвать архипелаг ласковым — много земли, приятный климат, морской живности вокруг полно — если отбросить постоянный ветер. Всегда говорил — надо искать не минусы, а плюсы. Сильный ветер позволит заставить острова ветряками. Но подумаю о том позже, все же, мы тут по делу. И наши дела уже начались.

Поднял на Гонце флаги атаки — впереди маячили несколько парусов, уходящих от Риги. Не судьба им сбежать от войны. Птицы начали расходиться по обе стороны от канонерки, а Гонец открывал шиты ангаров, готовясь сбрасывать катера. Волна вполне позволяла.

Судя по перекинувшимся далеким парусам — нас заметили, и решили сбежать, благо был из архипелага и другой выход. Вот только сбегать почти против ветра — занятие дохлое. Птицы быстро догоняли призы в галфвинд левого галса. Канонерку хотелось подталкивать, но и она делала, что могла. Катера, в полной готовности, ждали своей минуты, которая приближалась мучительно медленно. Вокруг сбегающих призов заклубились жидкие облачка дыма, быстро разрываемого свежим ветром. Ну, куда они …!

Призов образовалось четыре. Точнее пять, но эту одномачтовую помесь рыбачьей лодки с папирусной «Ра» — за приз считать отказываюсь. Четыре.

Стреляли, малыши видимо для острастки. Совсем как рыбы иглобрюхи — сами маленькие, но если напугаются, раздуваются как мячики, делая вид, что они большие и страшные.

Вот только этим большим и страшным — птицы ответили как взрослым. Шрапнелью.

Немного понаблюдал избиение. Вот к чему было это геройство! Гордое осознание мышкой, что она пнула лисицу? Отдал приказ закрывать люки ангаров — погрозить и забрать всех без крови не вышло, теперь уже нет смысла тратить топливо. Птицы сами справятся, для них это дело привычное.

Наша увеличившаяся эскадра, потеряв больше часа, вновь шла к Западной Двине. Вот о реке и размышлял. Ширина Двины в устье до полутора километров, а глубина до 9 метров — даже линкорам хватит. Только мели, нанесенные песком, как обычно все портят. Зато берега реки и морских берегов устья радовали песчаными пляжами и дюнами, напоминая западный берег Ладожского озера. Красота. Мысли, сами собой, сошли к курортам, шезлонгам и экскурсиям — «… обратите внимание направо, где из окон нашего туристического теплохода открывается вид на местную достопримечательность, старинную крепость Дюнамюнде…».

Стояли на рейде в устье Двины, с интересом рассматривая шестиглавую крепостицу, прикрывающую Двину с устья. После Выборга и «Орешка» эти фортификации не впечатляли. Те же пять сотен солдат и 50 пушек. Ниеншанц. Только места занимает побольше, и бастионы рвом отчеркнуты. Да, крепость построена уже по современным канонам, с треугольными выступами, скосами, равелинами. Все как положено. Да вот беда — пушки стоят поверх стены, ничем не прикрытые. Увлеклись они тут редутами. И это хорошо — был бы вместо крепости солидный ДОТ, мы бы с ним намучались.

Даже из старинных рыцарских бастионов пушки выковыривать и то сложнее, чем выбивать пушкарей с этих «современных» открытых бастионов шрапнелью.

Со стен крепости нас рассматривала толпа народу, изредка поблескивая стеклами труб. Полтора километра дистанции — они считают себя в безопасности, хотя, наверняка слышали, про дальнобойность наших пушек. Но человек так устроен — пока сам не увидит, верит с трудом. И что нам с этой занозой делать?

Переборол острое желание ударить тремя судами шрапнелью по толпе. Что-то, кровожадным стал — спешу решить вопросы самым простым способом. Велел спускать катер, грести полтора километра не хотелось. А топливо … да бог с ним, на всю жизнь не напасешься.

На берегу катер ждала солидная толпа встречающих, что интересно, не усиленная ротой мушкетеров. Галантный век.

Спрыгнул на песок с высунувшего на берег носа катера, ни на что особо не надеясь. Сколько раз предлагали крепостям сдаваться? Чего меня на все эти расшаркивания тянет? Вон, только морпехам нервы порчу — стрелок за картечницей так вообще со станиной слился в едином напряжении тела и стали, зыркая на меня крайне недобро, хоть и старался не перекрывать ему директрису стрельбы.

За мной на песок спрыгнул переводчик и пара моих морпехов. Катер слегка накренился на левый борт, приняв на него массу оставшихся морпехов капральства. За спиной звякал металл о метал. Дружеская вечеринка.

Вяло козырнул подошедшим от толпы свеям, представился, подождал перевода и выяснил, что говорю с комендантом крепости, генералом фон Штакельбергом. Чуть не хмыкнул, представив себе, как беру коменданта за рукав, и прочувствованным голосом его уговариваю — «… барон, ну сдайтесь, чего вам стоит-то …». О чем говорить? Ну не помогают доводы разума в разговорах со свеями!

— Барон, завтра на ваш рейд войдет эскадра адмирала фон Памбурга, десяток линейных кораблей второго и третьего класса, с четырьмя сотнями пушек. С ним десант в десять тысяч мушкетеров, усиленных полковой артиллкрией…

Пока говорил, генерал хмурился все больше, и глядел на меня неприязненнее. Все впустую.

Переждал ответ и перевод. Ну да, кто бы сомневался.

— Генерал, той осенью все это слышал уже. Под Ниеншанцем комендант был еще злее. Под Шлиссельбургом комендант особо гордый был. Был.

Ждал перевода, с грустью оглядывая мирный берег, зеленую траву, купы деревьев. Внутренним взором накладывая на мирную картину черные воронки недолетов, срезанные шрапнелью ветви деревьев, красные подтеки на гребне стены…

Покивал суровой отповеди генерала. Конечно, эти, это не те. Те забыли о долге и …

Поднял с пляжа горсть песка, теплого, мелко текущего сквозь пальцы. Вспомнились строки песни Йовин.

Зелень травы, и небес синева на знаменах

Рвет тишину крик команды, в послушном строю

Враг мой, ответь! Почему после боя, мы сами с собою в бою?

Кто объяснит мне, зачем убивать! Для чего я сегодня убью?

Отряхнул песок с ладони под удивленным взглядом генерала

— Не забыли они о долге, барон. Мертвые сраму не имут. Даю вам час на почетную сдачу крепости. Гарнизон может уйти с флагами и оружием. Через час крепость будет уничтожена вместе с гарнизоном, как был уничтожен Выборг, Ниеншанц, Шлиссельбург. Вы в ответе за своих солдат. Помните об этом, генерал! Честь имею.

Дождался конца перевода. Мы скупо кивнули друг другу и разошлись, оставив на выглаженном ветром песке вязь лунок следов с осыпающимися краями. Не имеем мы чести. Оба.

 

Глава 30

Обратно катер шел только под шипящий шум коловратника. Со мной так никто и не решился заговорить.

Поднявшись по штормтрапу, назначил сбор капитанов. Два десятка залпов, 160 снарядов соток и 320 снарядов семьдесятпяток. Первый заход. Высадка сотни морпехов на катерах, возврат катеров, высадка сотни абордажников птиц. Второй заход орудиями… И пусть капитаны расскажут мне, что такое честь в их понимании.

Час истекал. Чуда не будет. Прав был гроссмейстер.

Разрывы заплясали на стенах бастиона и вспухли облаками над стенами. Крепость молчала. И это было самое тяжелое. Попытка ответного огня крепости по причаливающим к берегу катерам серьезным сопротивлением назвать язык не поворачивался. Второй залп крепости вспух только несколькими, разрозненными облачками — перезаряжать уже было некому.

Вернувшиеся к птицам катера грузились экипажами абордажников. Морпехи на берегу рассредоточивались, следуя школе штурмовиков. В замершем бое стали слышны плеск волн и далекий крик напуганных чаек. Так и не научился хладнокровно втыкать нож, глядя в глаза бессильной жертве. Перевесился через фальшборт, громко свиснув ближайшему катеру, и показав жестами, чтоб они приняли еще одного пассажира.

Места в катере искать не стал, усевшись на горячий кожух моторного отсека. Надо тренироваться чувствовать себя на шипящей маслом сковородке. Если церковники правы — мне это может понадобиться. Морпехи охраны просто уселись на транец.

Шел по истоптанному пляжу, упирающемуся в невысокий обрывчик, разделяющий песок пляжа и молодую траву берега. Часть абордажников птиц залегли за этой ступенькой со штуцерами. Надо же, и тут уже прослеживается новая школа, корнями уходящая к мешкам песка у бортов.

Переступил границу песка и травы, подходя ко рву среднего бастиона, ближе всех подходящего к Двине. Если саданут из пушки, меня достанут. Плевать. Надоело прятаться за спины ребят, и глушить людей как рыбу динамитом.

— Commandant! I have come to accept capitulation!

Даа… За такое знание языка точно надо пушками расстреливать. Но пушки молчали. Вместо них в крепости били барабаны. Знать бы еще, что они означают.

За моей спиной начала накапливаться толпа. Шуганул капралов, обещая их разжаловать, в пастухи корабельных мышей. С ума спрыгнули!? Под пушками концентрироваться!

Шел вдоль рва к пятому бастиону, с красивым названием «Звезда гавани» и равелину рядом с ним. Справа перебегали морпехи, прикрываясь всякой ерундой, типа по-весеннему голых кустов или деревьев, толщиной с руку. Надо было штурмовиков брать. Слабоваты у меня абордажники против крепостей.

Дорога вдоль рва вывела прямо к мосту на равелин. Стационарному. Но на мост с бастиона смотрели целых два жерла пушек. Очень неприятное ощущение смотреть в черный провал дула. Уже не так хочется стать впереди всех на белом коне. Махнул назад морпехам, играющим в салочки с растительностью, чтоб залегли. Ну! Пан или пропал?

Видимо сильно сконцентрировался на дуле напротив, а может, так и надо было. Краем глаза заметил дымок, и даже раздумывать не стал, крикнув моим охранникам «В воду!!!», заканчивая команду уже в полете. Успел еще подумать, как нехорошо получится, если за стеной народ просто покурить сел. Плеск совпал грохотом. …!..! и какого …! Вода Холодная! Как кипяток! Оглянулся на пару голов охранников, изображавших поплавки на своих привычных местах за моей спиной. Над головой разрасталась перестрелка. Грохнули картечницы, и через три секунды стена покрылась разрывами. Часть мин скатилась по стенам в ров, грохнув под водой. Спасибо дорогие мои!..!

Во временной глухоте не услышал тяжелого шелеста и высокого свиста снарядов кораблей. Грохнуло так, что по телу пробежали волны, передаваемые водой. Они что? Думают, князя уже шлепнули и можно не церемониться? Полный сюр.

Султаны разрывов росли, как грибные полянки. Второй раз под своим огнем нахожусь. Порадовало возросшее мастерство пушкарей — пока в ров ничего серьезного, кроме комьев земли, не упало.

По дереву моста прогрохотали ботинки морпехов. Куда они?! Вот чего меня потянуло!..! Командовать, даже с канонерки, всяко лучше, чем из ледяной воды рва. Из него же еще вылезти надо!

По мосту прогрохотали ботинки еще раз, и следом ударили картечницы, почти не различимые в звуке разрывов снарядов, перепахивающую крепость чуть дальше от стен. Держу руку на пульсе битвы, да?! …!

Основная перестрелка явно смещалась за равелин. Наметил места на крутом берегу рва, за которые можно уцепиться и вытянуть замерзающее тело из воды. Подтянулся, пересиливая мокрую форму, висящую на теле как камень на шее. Закинул локти на берег, отжимаясь на руках, представляя, как в спину наводят мушкет. Паранойя визжала будто резанный поросенок. Ушел с воображаемой линии выстрела перекатом, окончательно гвоздая форму. За мной выбирались морпехи. Просто выбирались. Без акробатических трюков. Даже неудобно стало.

На мосту лежали два морпеха из экипажей катеров. Оглядывая стену присел на колено, прижив пальцы к шее одного, потом второго. Как мало надо, чтоб с человека слетела шелуха цивилизации. …!

Накинул ремни двух Даров. Черт с ними, с боеприпасами! Вперед!!! На бегу согреемся!

Теперь наши ботинки простучали по дереву моста, перепрыгнув еще одно тело абордажника, свернувшегося калачиком. Им же и 30 лет нет! Бездарь! Командующий!..!!!

У второго моста из равелина, упирающегося в массивные ворота бастиона, сложилась патовая ситуация. Наши закрепились, подавив защитников, но войти не могли. Резко затормозил, так, что пара моих охранников пробежали вперед. Развернулся и поспешно рванул назад, к первому мосту. Рыча сквозь зубы совсем уж богохульные определения, кого и где видел. В крепости грохотали разрывы снарядов.

Приложив Дар почти к стойке перил, перерубил ее одним выстрелом. Потом вторую стойку. Подбежавшие морпехи смекнули мгновенно, и обратно мы уже неслись с хлыстом бывших перил наперевес. У головы противно вжикнуло. Надо же, по нам еще и есть, кому стрелять? Так, не снижая темпа, пронеслись по второму мосту. Вскочил на перила второго моста, перепрыгивая с них на скошенную стену бастиона с совсем уж крепким криком. Обрубок стойки перил, зажатой подмышкой, больно стукнул по спине, вжимая в стену. Перебирал ногами, молясь, чтоб мокрые, вымазанные в грязи ботинки не соскользнули и, чувствуя, как тает инерция. Мало народа для разгона! Мало! Да сколько же ошибок можно делать! Над кромкой стены высунулся солдат, ткнув в меня мушкет, не задумываясь, схватил ствол свободной рукой, отводя его в сторону и дергая на себя добавляя так недостающей мне инерции. Разминулся с падающим вниз свеем, так и не отпустившим мушкета и завис на гребне стены. Время будто замедлилось. За бруствером бастиона лежало множество тел, и немногим меньшее количество стоящих на ногах поднимали мушкеты. …! Тело начинало заваливаться назад, исчерпав все ресурсы физики. …! …! Отбросил хлыст перил, явно распоров себе, через одежду, спину огрызком стойки, хватая Дар одной рукой. Свеи успеют первыми …! Выстрелил из картечицы, как она висела — вниз и назад, опираясь на приклад как на костыль. Отдача бросила вперед, за бруствер, сбивая с ног и отсушивая руку, стрелявшую из неверной позиции. Над головой бухнул залп нескольких мушкетов, закутывая край бастиона кислым облаком. Перекатился на спину, поднимая второй Дар и представляя, как из этого облака вылетает багинет, направляемый уверенной рукой ветерана. Страха не было ни грамма. Хотелось материться, но было некогда. Дар затявкал, выплевывая рой смерти в сторону, где, сквозь дымное облако были видны ноги врагов. Вот так вот — врагов. Использовал преимущество лежачего положения полностью. До металлического щелчка бойка по барабану. А запаса у меня нет. …! Какой же …!!!

Перехватил целой рукой второй Дар. Сколько там? Три? Четыре?

За стеной нарастал рев, набирающих разгон морпехов. Молодцы ребята, может и выживу. К месту схватки, вдоль куртины, и с нижней площади, бежали свеи. А может, и не выживу. Вдоль куртины солдаты бежали кучнее. Поднял отброшенный Дар, выждал дистанцию, припав на колено, чтоб не подставляться под выстрелы из внутреннего двора, и разрядил вдоль куртины картечницу. Отбросив окончательно пустой Дар и оценивая дистанцию до набегающих солдат. За спиной послышался натужный хрип, пробившийся даже через стоны раненых. Что дружище, и тебе не хватило инерции?! Бросился животом на бруствер, хватая за грудки уже начинающего заваливаться назад морпеха и рванувшись всем телом назад, одновременно крича «Сразу стреляй!..!» Но стрелять первыми начали свеи. Уж больно хорошая мишень возникла на фоне светлого неба. Ненавижу нашу форму! У головы опять вжикнуло, руки, держащие морпеха, дернуло, передавая через захват силу удара мушкетной пули. Ненавижу!!! У меня ближе моих охранников только Тая! Завалились вместе с морпехом за бруствер. Прости дружище, нет времени. Поднял безвольную руку морпеха, все еще сжимающую Дар, разрядил картечницу в набегающих солдат. В упор. Подхватил выбитый отдачей Дар, положил веером добавку. В голове начал тикать секундомер. Перевернул морпеха на спину, бросив Дар. Живой. Потерпи чуток! Лихорадочно срывал клапана с подсумков, выбивая на землю, по которой потек тонкий кровавый ручеек, барабаны и заряды к картечнице. Ненавижу. Но уже холодно и зло. Ударом руки сбил кожух Дара, вываливая рывком пустой барабан и вставляя новый. Захлопнул кожух, уже перебегая к внутреннему краю бастиона. Нате вам …! Бегуны …! Секундомер в голове начал новый отсчет. Прыгнул назад, подхватывая по дороге второй Дар. Два удара, вышибающие пустые барабана. Перезарядка. Еще два барабана в запасе. …! За стеной с нашей стороны раздалось быстро удаляющееся богохульство, закончившееся плеском. Не успел подхватить. Взгляд на куртину … и не успею …

Мысль заметалась, остановив взгляд на пушке. Остатки здравого смысла покрутили у виска пальцем и подвинули вцепившийся в пушку взгляд ближе к брустверу. А пушечки то корабельные! С талями отката! Перебежал к куртине, разряжая один Дар. Да сколько же их! Почему молчит наша артиллерия! Выглянул во двор. 20 секунд. Перезапустил виртуальный секундомер, проговаривающий на заднем плане трехзначные числа. Бросился к пушке, нащупывая рукоять кортика. Рука поймала только пустоту. …! И …! Некогда. Прижал Дар к узлу каната, стараясь направить рикошеты вдоль стены. Сзади многоголосо бахнуло и вжикнуло, смачно звякнув попаданием по стволу пушки. Выстрелил в ответ … в узел. Некогда мне оборачиваться. Канат вышибло из рук. Вот теперь можно и обернуться, перекатываясь. Хана форме. И спине. И … Да меня сейчас просто пристрелят! Чего волнуюсь то?! Отстрелял второй Дар, бросившись к истекающему кровью морпеху. За новыми барабанами. Последними. 20 секунд истекали.

Подбежал вприсядку к внутреннему краю бастиона практически вместе со свеями. Удачно. Кучно легли. Но у подошвы их набежало больше, чем хотелось бы. Кинулся к морпеху, нашаривая мины к картечнице, срывая с них бумажную обертку вышибных зарядов. По рукам посыпался порох, прилипая к кровавым разводам и мокрой форме. Некогда. Стукнул обе мины о ствол пушки, вызывая вспышки вышибных детонаторов, запустивших замедлители. На левой руке вспыхнули несколько прилипших крупиц пороха. Больно то как. Сегодня у левой руки не ее день. Как бы весь остальной организм за собой не потянула. Бросил обе мины за внутреннюю стену бастиона, схватив следующую пару. Вторая пара ушла во внутренний двор. С нашей стены раздался очередной плеск. …! Говорил же! Надо научиться минимум раздваиваться!

Перебежал к откатному канату пушки, начал лихорадочно вытягивать его из шкивов. Да сколько же они тут лопарей навернули! Психика не вынесла напряжения, крови, стонов раненных, едкого дыма клубящегося над бастионом и переключилась.

Вспомнилось, голубое небо, дрожание высоченного паруса над головой, опасно наклонившегося к волнам, мокрая, наклонная, палуба яхты под ногами, свист ветра в такелаже. Руки, лихорадочно перебирающие шкот. Яхты впереди, яхты позади. Шипение воды под форштевнем, догоняющим противника с наветренной стороны. Идем в связанности на знак! надо обгонять, а то он нас за знак выжмет! Вновь мелькание рук … серебристая ручка-трещотка лебедки, рыбкой ныряющая за борт. Спокойный голос Юры, от румпеля — «Поспешишь, противника насмешишь, снимай со второй лебедки, у нас последняя попытка». И руки перестали дрожать от нетерпения, адреналина и мандража. Никуда они от нас не денутся!

Голубое небо свернулось до хмари войны. Но руки действительно перестали дрожать.

Канат проскользнул через последний шкив, рывком распрямился, сбрасывая груду каната за внешнюю стену бастиона. Если он запутается — значит, не судьба. В голове начал новый отсчет секундомер. Секунд 30. Посмотрел налево и направо вдоль куртин. Нет у меня этих секунд. Присел рядом с морпехом, оглядывая разбросанные пустые барабаны. Одна мина и три картечных заряда. Эх… иметь бы три руки. Руки, под эти мысли загоняли заряды картечи в Дары. Не успеваю. Произвел осаждение зарядов не разрешенным Уставом методом — ударом прикладами об землю. Потом выпишу себе пару нарядов. Оба заряда ушли вдоль куртин, отягощая душу раздирающими криками людей. Хоть и врагов. Перегорело. Нет смысла хулить жизнь за одну мину и четыре выстрела до вечности. Осадил мину в горячую картечницу, мысленно накинув себе еще три наряда, за неуставные методы и использование опасной, тлеющей, зарядки. Уже не скрываясь, перебежал к внутренней стене бастиона, выстрелив миной прямо под ноги набегающим по лестнице. Добавив два выстрела, придерживающих лавину над догорающим замедлителем заряда. Присел. Что тут вообще делаю?!

Вернулся, пригибаясь, к морпеху, пришедшему в себя и глядящему на меня мутными от боли глазами. Верящему, что князь его спасет. Суки! Кивнул парню, вытаскивая кортик из его кобуры. Повоюем еще. Вновь закипала злость.

Над гребнем внутренней стены выметнулись бегущие фигуры. Много. Вот и повоевали …

Выстрелы моего Дара слились с басовитым рявканьем картечницы. Силуэты набегающих свеев вынесло обратно за стену. Резко оглянулся, чуть не потянув шею — через бруствер перебирался мой второй, мокрый, охранник. Сразу за ним за бруствер ухватилась еще одна рука. Метнулся к морпеху с кинжалом.

— Доставай аптечку, перевязывай…

Прохрипел ему в лицо, перерезая брезентовые петли левого подсумка.

— Княже …

— Это приказ!!!..! Распустились!

Кинулся обратно к куче оружия и отстрелянных барабанов, за мной, к раненому, присел обобранный охранник. Через бруствер, с сопением, перелезал уже третий морпех, второй устраивался на контроле левой куртины.

Руки перезаряжали два Дара. Страшнее всего человек мстит за свой страх. Злее. Сорвал вышибной заряд с двух мин, потом еще с двух. Положить некуда. Черт. Так и побежал к внутренней лестнице с двумя минами торчащими из карманов штанов и двумя в оттопыренных руках, не дающих свалиться весящим на плечах Дарам. Если споткнусь, у меня будет три секунды, чтоб выкинуть все это. Кинул первую пару к основанию лестницы. Свеи отступали к кирпичной казарме. Это вы ребята против меня одного бились, а скоро нас тут две сотни будет.

Сбегал по лестнице через две ступени, вокруг клацали по камням пули, высекая крошку или погружаясь с чавканьем в землю. На бастионе уже умер. Второй раз умереть нельзя.

Солдаты, давшие залп, как-то полубоком, отбегали назад. Мы бежали быстрее. Во дворе казарм одиночно застучали Дары, вбивая гвозди в домовину гарнизона. Нас еще багинетным ударом остановить попытались! Ворвались в казарму, на спинах отступающих, закидав эти самые спины минами.

Сел на ступени крыльца, совершенно безбашенно повернувшись спиной к проему двери. Паранойя молчала, находясь в глубоком обмороке. Хорошо-то как, без нее. Кто тут собрался жить вечно? Мимо меня бежали в казарму морпехи. С бастиона вилась по лестнице цепочка черных бушлатов, растекаясь ручейками капральств по оставшимся трем казармам. Неподвижные черные пятна на лестнице давили на сердце. Что там Алексею говорил про штурмы и долг командующего?! Скотина. Навалилась усталость, пошел откат.

Вокруг бегали морпехи, звучали выстрелы, рявкали мины и картечницы. Ко мне близко никто не подходил, огибая ступени крыльца, как зачумленные. Грустно улыбнулся, оглядывая перепаханный войной двор, дымы, поднимающиеся над крепостью, тела солдат … хочу пристрелить барона. Просто пристрелить. Без зла в сердце.

Поднялся, оглядываясь. Где тут может быть штаб? За плечом вырос охранник, а второе плечо осиротело. Выщелкнул барабаны. Пустые. Надо же, не заметил. Остановил выбегающего из казармы морпеха, заглянул к нему в подсумок. Мдя… Значит поделимся по братски, один ему один мне. А картечи нет совсем. Плохо. Поймал второго морпеха. Теперь порядок. Так, где тут штаб?

Обходили казарму по солнцу. Военных не переделать, казармы вокруг плаца, штаб окнами выходит на него же. Или ничего не понимаю в армии. Перестрелка затихала.

Вышел из-за угла дома, окидывая прищуренным взглядом площадь, где раньше красовались стройные шеренги солдат. И теперь солдат на ней много… перечеркнутых гордостью командования. Солдаты и воронки, поступь войны. Где этот генерал?

Со спины подбежал морпех, перейдя, судя по звукам, на строевой шаг. Повернулся к нему, руку в ответном приветствии не вскинул. Перебарщивает капрал, с оружием честь не отдается. Кивнул в ответ.

— Адмирал, гарнизон сдается! На штабе флаг вывесили!

Окинул площадь еще одним взглядом. Никаких флагов.

— Где?

Морпех правильно понял вопрос, указав рукой себе за спину, в район восточного бастиона

— Там. Дозвольте проводить?!

Ни черта не понимаю в армии. Куда лезу?

— Ненужно. Посылайте переговорщика. Пусть передает — у гарнизона полчаса, чтоб построить всех выживших на этой площади.

Показал себе за спину

— Всех, кого не будет тут через полчаса — считать затаившимся врагом и убивать на месте. Экипажи птиц пустить на зачистку всех помещений, экипажам Гонца конвоировать пленных на площадь. Вопросы?

Капрал вновь козырнул, браво гаркнув, что вопросов нет. Неуместно его бравость смотрелась на этом поле смерти. Поморщился, отпуская морпеха.

Охлопал карманы, вытащил треснувший футляр трубки. Табаку хана. Засунул футляр обратно, осматривая, что осталось от моей формы. Буду считать, что она теперь просто камуфлированная. Присмотрел себе местечко у поленницы, сложенной под солнечной стеной казармы. Полчаса.

Хуже нет — ждать. И курева нет. Начало знобить, даже, несмотря на пригревающее солнце. На площадь стягивались свеи, собираясь толпой, даже отдаленно не напоминающей строй. Рядом с ними начала собираться толпа морпехов. Нас минимум в два раза меньше. Похоже, гарнизон тут был больше чем 500 человек. Поднялся с насиженного полешка, все тело болит, паранойя, вместе со здравым смыслом по-прежнему в нокауте. Пора заканчивать.

Подозвал капралов, поинтересовался, как они со свеями общались. Велел звать ко мне морпеха, послужившего толмачом, и строить экипажи.

С новым толмачом подошел к коменданту. Жив, зараза.

— Барон, постройте своих людей.

Постукивал пальцами по цевью висящего на боку Дара, пока свеи занимали подобие строя. Генерал, понятное дело, мне докладывать не стал об окончании перестроений. Выждал еще немного, чтоб установилась тишина.

— Солдаты. Два часа назад ваш командующий получил ультиматум — или почетная сдача крепости или уничтожение ее гарнизона.

Подождал перевода. Толмач сбивался и подбирал слова. Все равно молодец — рядовой и то языки знает лучше адмирала. То, что перевод до всех дошел, становилось понятно по углубившейся тишине.

— Генерал Штакельберг крепость не сдал, пролив кровь моих и своих солдат. Этому пощады быть не может.

Перевод звучал над площадью как приговор. Когда толмач замолк, сделал два шага вперед, становясь на свободную от людей линию, между мной и бароном, вскинул Дар и, не задумываясь, разрядил картечницу, исключающую даже мысль о выживании коменданта. В душе ничего не шевельнулось. Даже злость прошла. Эхо выстрела металось внутри крепости.

— Выжившие солдаты будут отпущены в Ригу. Но гарнизон должен быть уничтожен.

По окончании перевода, указал под ноги.

— Кладите сюда штандарты и прапоры гарнизона.

Для убедительности, поведя Даром. За спиной зашевелились морпехи.

Давил угрюмым взглядом первого знаменосца, колеблющегося, между жизнью и гордостью. Пауза затягивалась. Повторил спокойно, перезаряжая картечницу.

— Гарнизон будет уничтожен, так, или иначе…

Не выдержал знаменосец ближе к концу строя, сложивший прапор. Пронесло. Начавшийся процесс имеет характер лавины. Бросил через плечо ближайшему капралу

— Открыть ворота в гавань.

Устал. Последний штрих и плюну на все. Кивнул толмачу, чтоб переводил.

— Солдаты, идите в Ригу. Город осадил государь мой, но вас пропустят. Письмо вам справлю. И второе письмо для коменданта Риги. Коли хотите, чтоб братья ваши по оружию, не легли в Риге так же, как тут — дойдите до коменданта. Всем обскажите. Коли Ригу сдадут государю моему, Петру Алексеевичу, выживут многие. Ежли нет — не выживет никто. Живые будут навсегда уведены в Московию. Нет чести — гордость свою тешить, когда за спиной горожане с плачущими детьми стоят.

Даже мои морпехи притихли, пока толмач пробивался через перевод. Забрал планшетку у капрала, обнаружил в ней единственный листок, со списочным составом капральства. Ладно, будут письма с необычным оформлением. Продолжил мысль.

— Крепость своевали три корабля и две сотни наших солдат. Запомните это крепко. Не более и не менее. Две сотни, супротив всей крепости. У Риги встанут десятки кораблей и сорок тысяч солдат. Смерть нависла мечом над Ригой. Два дня у вас, чтоб отвести эту смерть. Коли за два дня Рига переговорщиков к государю моему не пришлет, судьба ее будет решена. Сказывал раньше, скажу и еще раз. Предложение о капитуляции будет только один раз. Другого, не будет!

Присел на корточки, составляя два кратких, но максимально емких письма. Задумался, что вместо своей печати использовать. Присмотрелся к Дару. Ну, кто бы сомневался. Выдавил на знак качества немного чернил из ручки, смахнул лишние чернила, не затекшие в штрихи знака, прижал бумагу, оценил результат. Ну, для полевой печати — сойдет.

Перевод давно закончился, оба строя солдат сдержано гудели. Вызвал от свеев старшего, вручил ему письма. Рекомендовал русским, обложившим Ригу, все же не попадаться. Напомнил про два дня.

Строй свеев, больше напоминающий толпу, уходил через крепостные ворота, провожаемый двумя капральствами. Все распоряжения по крепости и раненым раздал, надо на канонерку.

Переход до Гонца уже воспринимал как сквозь туман. Нашел в себе силы отмыться под рукомойником, отдавая распоряжения капитану — половины команд и всех медиков в крепость, удвоить наряды, перегрузить в крепость дополнительные боекомплекты абордажников, снять с катеров картечницы, ставить на бастионы и равелины. Меня… меня до вечера не трогать.

Думал сразу выключусь, растянувшись на койке. Куда там. Из беспамятства вышли мои мозговые сожители, и начали так орать, что слышно их должно было быть по всему кораблю. Оставил спорщиков выяснять истину, перевернувшись с больной спины на живот и подмяв под себя тонкую подушку.

Проснулся поздно, судя по темноте за иллюминатором. Молча лежал, слушал корабль, слушал себя. А ведь это еще только начало…

На палубе, аккурат у вентиляционной трубы, неспешно переговаривались дежурившие моряки, усиленные возвращающимися на отдых морпехами. Разговор воспринимался просто гулом, пока не упомянули адмирала.

— … а адмирал то наш как на сввев озверел! По стене взлетел, да вывалившегося со стены свея налету картечью подстрелил. Как он там бился, не видел никто, но так скажу, страшная сеча была. Как мы на стену влезли, там кровянка везде, жилы на стенах разбросаны, а адмирал таким зверем глянул, что за стену захотелось прыгнуть, а потом …

Накрыл голову подушкой. Зверь у вас адмирал. Зверь. Отряда парнокопытных, семейства полорогих, представитель Carinae. В просторечии — Козел. Постучался лбом о койку. Надо вставать и принимать доклады по эскадре, по крепости … по потерям.

Солнечное, ветреное, утро привело к нам Памбурга. Рейд усыпали паруса. Смотрел на это завораживающее зрелище с левого борта Гонца. Красиво. Как совершенный клинок — заставляет замереть сердце от восхищения великолепной, завершенной стремительностью линий, не оставляя места мыслям — для чего он создан. Но вот теперь клинок вытащен из ножен, не для того, чтоб любоваться…

Десантные корабли сбрасывали на берег часть своих нарядов. Заставил себя оторваться от зрелища. Знаю, на что может человек смотреть бесконечно долго. Но, сказав «А» — уже нельзя остановится. Приказал спускать катера.

Полки корпуса концентрировались в походные колонны за крепостью, всюду царила деловая суета. Роты, оставленные в крепости, с тоской провожали уходящую змею корпуса. После разошедшихся слухов о взятии Дюнамюнде — все рвались показать свою удаль. Кому? Мне? Давайте еще мои портретики распечатаем…

Вот ведь не было печали — теперь лейтенантам гарнизона носы подтирать, убеждая, что ни в какой они не в опале — просто самых зеленых оставляем в крепости. Ее, вообще-то, пока есть от кого защищать.

Весь день ушел на высадку, переправу через речку, впадающую в Двину, и отправку полков вверх по течению, вдоль западного берега к Риге.

Установили связь с Петром, окапывающимся на восточном берегу Двины, вокруг Риги. Точнее, встретили на берегу дальний разъезд десятка казаков, с которыми передал письмо к государю. Ответа особо и не ждал — все по плану. Один клык, в зубастой челюсти устья выбили, второй, поменьше, выше по течению — препятствием, для полка корпуса, вообще не являлся, а вот дальше …

Уходил с последними ротами полка. По первоначальному плану собирался идти к Риге на Гонце, поднимающимся, на ощупь, по Двине. Вот только выходкой с крепостью подложил себе огромную свинью, и когда ко мне подошли офицеры корпуса, с обожанием в глазах, просящие «возглавить»… осталось только пошутить, что их адмирал будет плохо смотреться на древке, вместо знамени. И согласиться. В конце концов — хватит все делать за капитанов и Памбурга. Эскадра план баталии знает досконально — осталось только перекопать и подогнать местность под эти планы. Вот и пошел работать символом.

Полкам нужно пройти всего десяток километров до своей первой цели. Дороги просохли, и уже начали пылить. Поскрипев песком на зубах, решил, что возглавлять надо первую роту.

Неспешным шагом, небольшая кавалькада наших лошадей обгоняла пылящую змею полков. Подустал от приветственных криков, кивал на приветствия с суровым видом и поторапливал пятками лошадь.

Шли ровно. Дорога вилась торная, с мостиками через ручьи и небольшими хуторками по обочинам, благоразумно оставленными жителями. Стычки были у бокового охранения драгун, но в бой не перерастающие. Казалось, все замерло — даже птицы отлетели подальше, и радовали трелями издалека.

Догнал головные роты, когда уже минули половину пути — змея полков растянулась километра на три. На обед останавливаться не стали — до вечера встанем под стенами форта, прикрывающего пушками западный, левый, берег Двины, напротив Риги. Современное чудо фортификации, чуть поменьше Дюнамюнде, и все с теми же пушками, поверх пяти голых бастионов и трех равелинов. Что же военные инженеры так опрометчивы-то…

Вообще, история у форта богатая. Еще батюшка Петра сюда хаживал, да только форт ему не дался. Тогдашний комендант форта, Корбон, видя, что ему не сдержать русских, приказал засыпать исток Мельничного пруда, который находился у Красной башни. Разлившаяся вода тогда сильно затруднила действия конницы, и русские отступили. Укрепление, после этого, так и называли — Корбоншанц. С тех пор форт перестраивался и укреплялся, а три года назад, в 1700 году, его взяли штурмом войска Августа, засыпав ров, обвалив часть бастионов и увеличив высоту валов со стороны Двины, чтоб можно было обстреливать Ригу. Именно тут находился, в те дни, штаб короля Августа.

А в следующем году сюда пришел Карл, переправивший на левый берег свою армию на баржах и баркасах, прикрываясь дымом от горящего мокрого сена. Излишне говорить, что укрепление серьезно пострадало при выяснении отношений.

Была тут и большая битва, на лугах Спилве, и героическая гибель на острове Луцавсала четырех сотен русских из вспомогательного отряда, посланного Петром в помощь Августу. Много чего было.

Только после пронесшейся войны — Корбошанц так и не восстановили полностью. Бастионы поправили, внутри, видимо, прибрались — а вот ров отрыли только частично. Теперь мы будем пожинать плоды своего стремительного наступления. Форт к обороне не готов, и затопить повторно ручей у защитников не получится…

Вечер встречал первую роту уже под стенами форта. Повозки выстраивались в походный лагерь, солдаты укрепляли перед ними линию щитов, образуя стационарную линию обороны. Сзади все подходили и подходили новые роты. Загорались первые костры — вокруг них устраивались солдаты с дымящимися мисками, притащенными от полевых кухонь. Будто и нет никакой войны.

Свеи, пока не стемнело, решили, прощупать осаждающих на прочность, выметнувшись из крепости полусотней конных. Полковники даже боевую тревогу не объявили. Свеев перехватил авангард драгун, два десятка, против полусотни. И ведь драгуны даже не задумались над численным превосходством, сходясь с противником на остром встречном курсе.

Солдаты повскакивали с мест только при звуках перестрелки. Признаться, мне о вылазке стало известно в это же время. Совсем расслабился, сидя у костра.

Пошел к лошадям, передергиваясь от перехода к вечерней свежести после жара костра. Там меня и нашел полковник с докладом. Вот интересно, как они меня находят? Следят постоянно, что ли? То, что вылазка отбита — можно было и не докладывать. Это любому из солдат понятно, возвращающимся к насиженным местам у костров. Махнул полковнику, ехать с нами. Попробуем переговорить со свеями.

Место стычки драгун с конницей свеев милосердно накрывала темнота. В ней бродили темные силуэты наших драгун, фыркали силуэты лошадей, и темнели холмики жертв вылазки. К нашей, звякающей на тихом шаге сбруей, тесной кучке подбежал капрал драгун. Слушал доклад, облокотившись обоими локтями о высокую луку седла — велел вести к нам выживших свеев. Собственно, на их наличие и рассчитывал.

Набивал трубку, провожая взглядом удаляющиеся темные тени отправленных обратно в крепость свеев. Полчаса. Ждем коменданта и похоронную команду из крепости.

Придет. Обязательно придет — не принято тут своих павших солдат бросать, если есть шанс их похоронить по-человечески.

Вытянул левую ногу из стремени, изобразив половину позы лотоса на седле. То ли мне лошадь такая упитанная досталась, то ли отвык — но от этого «шпагата на бочке» у меня уже все мышцы ноют. Где этот комендант? Вторую трубку набиваю.

Дождались. Из крепости, шагом, выехала небольшая колонна, человек в десять. Занял подобающую позу, хотя, уже так стемнело, что можно было и не утруждаться. За нашими спинами выстраивались драгуны авангарда. Звякало железо, фыркали лошади.

Ждал разговора с волнением. Ну не может же мне постоянно не везти с крепостями. Ведь именно сюда должны были уйти солдаты из Дюнамюнде, когда мы их отпустили. Именно этому коменданту они должны были первому рассказать о поражении крепости в устье, перед тем, как он их переправил через Двину в Ригу. Может, даже, часть отпущенных солдат смотрят, прямо сейчас, на нас со стен осажденной крепости.

Представились. В сумерках лиц было почти не различить, вот только показалось, что помощником на переговорах у коменданта был знакомый, по Дюнемюнде, офицер. Значит, отпущенные свеи, все же, сюда дошли.

— Генерал, крепость Дюнемюнде пала за один час штурма двумя сотнями морских пехотинцев. Река блокирована нашим флотом. Под стенами вверенной вам крепости встали два полка русской морской пехоты. Предлагаю вам почетную сдачу крепости… До 9 часов утра вы можете покинуть ее стены с флагами и оружием. Без пушек. После девяти часов утра река будет закрыта для переправы, а гарнизон крепости уничтожен.

Ждал перевода. Все повторяется. Уже даже злости не было. Просто, как набивший оскомину эпиграф, перед очередной главой. Как приветственные жесты шпагой, перед злым звоном клинков.

Перевод затих. Помолчали. Даже духом воспрянул, не услышав привычного набора «…будем тут стоять насмерть».

Стукнул лошадь пятками, выезжая из нашей линии, и натянул поводья, практически упершись мордой лошади в линию свеев. Копытным было плевать на наши разборки, они пофыркали друг на друга, обнюхивая и приглядываясь, тряся большими и умными, в отличие от их наездников, головами. За мной из строя выехали толмач и полковник.

— Генерал, вам не удержать крепость. Не будет славы. Будет бойня. Спросите у солдат, что к вам пришли от устья. У вас даже рва нет почти. Полчаса, генерал, и в крепости не останется ни одной живой души. Второго предложения не будет. И пощады больше не будет. Сохраните людей для защиты Риги, генерал.

Дождался перевода, кивнул коменданту и потянул левый повод, оттягивая в сторону голову лошади, заинтересовавшейся своими соплеменниками напротив. Хорошо лошадям, они не делят себя на русских и свеев. Комендант так и не ответил ничего. И это обнадеживало. По крайней мере, возвращался в лагерь, светящийся звездочками костров, с зародышем надежды в душе.

Утром стоял на берегу Двины. За рекой просыпалась Рига. Звонили колокола, мелькали точки людей. Слева, ниже по течению, среди рваных клоков тонкого тумана, устраивался на якорях, вне зоны поражения крепостей, Гонец.

Кости брошены на зелень сукна жизни, и теперь неотвратимо катятся, с характерным стуком, отмеряя последние мгновения, перед тем, как остановится, и показать на своих гранях — что нам выпало.

Замерз. И лошадь у меня замерзла, судя по волнам дрожи, прокатывающимся по ее шкуре. Прижался к лошадиной шее, глядя, как на Гонце расчехляют башни… И ничего не изменить.

Отъезжал шагом от берега, к паре морпехов, ожидающей чуть в стороне. Время истекало. На передовые позиции выкатили полковые пушки, и теперь на сошниках сидели пушкари, переговариваясь и выглядывая периодически из-за орудийных щитов. Двойной линией шевелились пехотинцы, передавая что-то друг другу и подзуживая молодых. В отдалении гарцевали в седлах драгуны.

Ехал вдоль линии полков — при моем приближении разговоры стихали, а за спиной взрывались с новой силой. Надо бы речь, да не ведаю, что сказать. Остановил лошадь недалеко от центра линий. Привстал на стременах, оглядывая чуть неровные строчки строя.

— Морпехи! Верю в вас! Делайте что должно! С нами наш государь, наша вера, и наш флаг! И нет силы, что нас одолеет!

Ехал к драгунам под нестройные перекаты «Виват!». Солнце поднималось, отсчитывая последние минуты. На Гонце уже, наверное, загоняют снаряды в стволы. А в тылу дымят полковые кухни, готовя обед, совмещенный с завтраком, которого у полка не было. Не ходят сытыми в атаку. Вредно это для желудка.

Подъехав к драгунам, забрал отложенную для меня абордажную кошку с бухтой троса. Окинул взглядом ближайшие, напряженные в ожидании боя, лица. Усмехнулся.

— Не дрейфить, пехота! — усмехнулся еще шире, на округляющиеся от обиды глаза — Повторю! Помните главное — как корабли гвоздить крепость начнут — берем разгон, да под стены парами скачем. Под стеной один стену выцеливает, второй на седло ногами вскакивает да кошку закидывает. Там высоты то всего метра три! С лошади и запрыгнуть можно! Главное, на стене закрепится, да веревки висеть оставить. За нами пехота подойдет. И, считай, все. Даже испугаться не успеете. Кто забудет что делать — отправлю еще на два года учиться. Все поняли? … Спрашиваю! ВСЕ ПОНЯЛИ!? … Вот! Другое дело… Товсь!

На наших позициях засуетились. Вдоль рядов пехоты побежали офицеры, пушкари слезли с сошек и присели за щитами пушек. Рябь всколыхнула полк, и затихла. Ждали первый выстрел с корабля. Время вышло.

В крепости били барабаны. Опять били барабаны. Прищурившись, смотрел на стены, подсвеченные восходящим солнцем. Ждал шелеста тяжелого снаряда канонерки. Как все нелепо.

Из-за равелина, закрывающего ворота, показались первые ряды четкого строя солдат свеев. В первую секунду даже подумал на атаку. Потом начал лихорадочно искать в седельной сумке ракетницу. Строй свеев выходил под бой барабанов и развернутые знамена. А с канонерки этого могли и не видеть.

Выстрелил в небо красной ракетой. Навалилось невиданное облегчение. Казалось, стек по седлу прямо под копыта лошади. Достучался. Уж не ведаю, до небес, до мозгов, до печенок — но достучался.

— Передать по полкам. Отбой атаки. Стоим на месте в оборонительном строю.

Слез с лошади, привычно похлопав ее по шее, прошел вперед, на не истоптанную траву, уселся по-турецки на солнышке, перекатывая в зубах сорванную травинку. Победа! Вот это и есть чистая победа. Хорошо-то как.

По полкам пошла рябь. Солдаты привставали из-за щитов, провожая взглядами вытягивающийся из крепости строй, печатающий шаг под полощущимися знаменами. Строй замыкала еще и толпа гражданских. Даже двух коров вели.

На берегу, солдаты построились в оборонительные каре, прикрыв погрузку в лодки. Лодок на берегу мало, за один раз они все не переправятся точно. Значит, минимум часа на два. Вставать было лень, но два часа держать полки в обороне бессмысленно. Вернулся к лошади, пора налаживать жизнь после победы. Жаль, что и это еще далеко не все.

Свеи переправлялись часа три. Оценил достоинства своих морпехов — мы могли бы перекинуть весь полк, с лошадями, орудиями и припасами, максимум минут за сорок, а просто пехоту — минут за 15. Существенное преимущество.

Несколько раз порывался съездить на продолжение переговоров к свеям. И каждый раз себя останавливал. О чем нам говорить? Чтоб генерал склонил коменданта Риги к сдаче? Так не сдадут город, как бы мне не хотелось, и что бы коменданту ни сказали. Там, за стенами, целая армия, уверенная в своих силах, и ожидающая подхода Карла. Не сдадут. Только генерала под казнь подставлю.

Проводил взглядом последнюю, отходящую к крепости, партию свеев — махнул драгунам, проверить крепость на затаившихся смертников и прочие сюрпризы. После обеда начнем обживать обновку.

К вечеру в форт пожаловал государь. Оперативно он — гонцов только после обеда отправили, не прошло и четырех часов, а монарх уже попирает …

Встречать государя меня вытащили из пороховых погребов — буквально оттащили за уши, уж больно там богато было. Бочки пороха до потолка, ядра аккуратными пирамидами, ящики с дробом, ящики со свинцом, масло, уксус… У меня второй раз текли слюнки — с двух крепостей запросто загрузим апостол.

Шумная толпа бояр уже радостно гудела в крепости, когда доложился Петру, заслужив неодобрительные взгляды большинства присутствующих. Ну да, пахнет от меня уксусом, и форма слегка камуфлирована — зато, знаю точно, чем располагаю. Радовало, что монарх на эти мелочи внимания не обращает — сам, вон, уже по локоть грязный, успел оценить изнутри ствол крепостной пушки. Мелочи это. Главное, настроение у него отличное.

Пока не стемнело — облазили с Петром форт по второму разу. При этом параллельно отчитывался о взятии крепости в устье. Так сказать — доклад на бегу, на карачках и выглядывая из-под стеллажей. Зато все успели посмотреть.

Излишне говорить, что свиту Петр растерял уже на втором часе экскурсии. Заканчивали экспресс-инвентаризацию вчетвером, даже Алексей сошел с дистанции, убежав к полкам в поле. Алексей, кстати, взрослел на глазах — несколько месяцев его не видел, а уже настоящий царевич стал. Со свитой. К счастью, он пока не растерял свою непосредственность и любопытство. Надо намекнуть Петру, что после войны Алексея требуется натаскивать дальше — образование то мы ему прервали на самом интересном.

Ну да это планы. Пока наша четверка заканчивала лазить по крепости — настроение государя стало быстро падать. Поинтересовался, что не понравилось.

— Крепостицу срывать надобно, пока Карл не подошел.

Оглядел со стены внутренний двор крепости еще раз. Жаль, конечно, но …

— Не срывать, государь, а взрывать. И не ноне, а как свеи крепость у нас отобьют, да внутри устроятся.

Петр помолчал. В темноте было не видно, какое впечатление на него произвела идея.

— Дааа, князь. Нежданы придумки твои, да больно ты удачлив. Делай, как задумал. Мыслю, уже знаешь, как задумку сполнить?

— Да государь, солдаты уже ямы под мины рыть начинают, сами не ведая, зачем. Тут важно тайно все сделать, а то задумка не выгорит.

Петр только рукой махнул, набивая, в очередной раз, трубку. Посчитал его действия дозволением и достал свою. Курили на восточном бастионе, глядя на огни Риги. Петр задумчиво выбил сноп угольков, произнося, будто в пространство.

— Завтра штурм зачинаем.

Выбил свою трубку, хоть и не докурил.

— Да государь, ветер подходящий. Воюем, как в прописях утверждено было…

Помолчал, следя за перемигивающимися на том берегу огоньками.

— Пугни их, Петр, как надо. Уж больно крепок тут гарнизон. Коль на восток его не оттянешь — мне никакая удача не пособит.

Петр хмыкнул, приложив меня монаршей дланью по плечу.

— Веди князь, где мы тут помолиться Бахусу за победу можем.

Кабы мне самому это знать. Пойдем на шум боярской пьянки — не промахнемся, они уже пару часов молятся.

Весь вечер молитве мешали шастающие курьеры. Войска готовились к мясорубке, а начальники не мешали им в этом деле. Каждое посещение государя курьерами вызывало бурное обсуждение новостей. «О! Бутырский полк передвинули… Так ему ж там несподручно будет … Да точно грю! Балка же тама… Да нее, пущай стоят, как государь наш, Петр Лексеич сказывал… Вот за то и выпьем!!!». Выездное заседание штаба. Мдя.

Утро началось, как ему и положено, с тумана над рекой и в голове. Полк демонстративно уходил с берега за форт. Петр, с раннего утра, отбыл к армии, забрав бояр. К слову, бояре шли к Славе с крайне болезненными выражениями лиц, на которых крупными буквами читалось — «может, отложим?». Так что, зря историки говорили, что народ в эти времена за славой гонялся. Теперь знаю точно — это преувеличение. За славой тут гонялись под настроение.

Днем, 8 мая 1703 года, за Ригой рявкнули пушки, и над восточными предместьями города поднялись далекие дымы. Началось.

Постоял еще на бастионе, слушая расходящуюся канонаду. Петр не жалел пороху. Бог ему в помощь. Надо выспаться. Объявил тихий час после обеда, за исключением драгун.

Вечером над Ригой стояло облако дымов — к десяткам тонн сгоревшего пороха присоединилась гарь предместий. Пожары подсвечивали низкие облака, набежавшие на город за день. Только бы не дождь.

Вновь стоял на стене форта. Время закручивало нервы в тугой клубок, в голове звучал Левитанский.

Темнело, и стихал ветер. Плохо. Больше тянуть нельзя.

Видимо, к этому же выводу пришел Памбург — в канонаду пушек Петра влился новый голос — совсем рядом с нами, грохнули орудия Гонца, перфорирующие основание береговой стены крепости. Канонерку немедленно поддержали птицы, с подтянувшимися на ударные позиции фрегатами — заглядывая снарядами в пушечные бойницы бастионов по мере сил канониров.

Западная стена крепости брызнула каменной крошкой и начала укутываться облаками дыма. Третий звонок. Что же, поднимаем занавес.

Неторопливо спускался во внутренний двор к лошадям, еще с лестницы давая отмашку вестовым. Начинаем.

Шагом наши лошади двигались к берегу, а вокруг кипела жизнь. Действия полков были расписаны чуть ли не до маршрутов капральств. Вмешательства, царящая суета не требовала. Из-под прикрытия форта вырывались все новые и новые подразделения, деловито сталкивая понтоны в воду или устанавливая на береговых позициях полковые пушки.

Поглядывал на часы, как и многие офицеры. Пока идем по плану с опережением.

Царящая вокруг деловая суета не создавала атмосферы боя. Подбегали с докладами офицеры и капралы, грохотали орудия, зарево над городом окрасило небо в красные цвета. А на нашем берегу все были спокойны и деловиты. Нервы начали постепенно вставать на место. Парадокс.

От берега, на собранных с округи лодочках, отвалили факельщики. Начинался второй этап.

 

Глава 31

Река украсилась пунктиром огоньков, мигающих на ветру. И по этой нитке, от устья, из темноты, начали выплывать темные громады линкоров. Залюбовался. И тут крепость попыталась ответить на избиение, вспухая облаками залпов и выдавая позиции еще целых орудий. Огонь наших кораблей немедленно сконцентрировался на новых целях, а линкоры продолжили подниматься по реке, следуя фарватеру огоньков и занимая отведенные им места.

Первый залп линкоров заложил уши. Хорошо еще, что они стреляли противоположным от нас бортом. За первым залпом, в котором потонули звуки остальной баталии, выстрелы пошли с частотой перезарядки. Вид на крепость заволокло окончательно. Куда именно стреляли пушкари — не могу даже представить. Ладно еще линкоры — они просто били по крепости и по городу, на кого получится, но остальные корабли должны были выбивать пушки западной стены, и тут явно в планы закралась неточность — подавить все пушки не удавалось. Правда, пушкари крепости находились в тех же условиях — орудия крепости, что еще могли стрелять, вели беглый, насколько могли, но крайне неточный огонь. Хотя, линкорам, вроде, перепало — да только для этих громад повреждения можно было считать незначительными. Идем по плану.

Соскочил с лошади, сбегая к ударной группе понтонов. Ну, где у них тут место для символа? Сразу предупреждаю — стоять на носу, изображая вождя на броневике — отказываюсь. Мне прошлого раза хватило.

Перегруженный десяток понтонов переправлялся в сплошном дыму, угадывая промежутки между линкорами. Вообще, с навигацией на реке вышло нехорошо. Темно, течение, дым. Ориентировались на канонаду, одновременно стараясь не попасть под бортовой залп монстров. Видимо, поэтому, удар о береговые укрепления стал неожиданностью, хоть и приятной. Берег перед крепостными стенами укреплял деревянный палисад с земляной насыпью. Тут даже охрана предусматривалась, усиленная по случаю войны. Вот только окопов отрыть свеи на берегу не додумались, потеряв множество солдат после первых же залпов кораблей. Теперь, эта выступающая из воды стена, надежно прикрыла нас от крепости.

Закрепились, вбив по бокам понтонов весла в песчаное дно, и уселись ждать перерыва в стрельбе, прикрывшись щитами — каменная крошка летела по всему берегу, покрывая фонтанчиками рябь вечерней Двины. Адреналин постепенно насыщал кровь, время замедлялось — жаль, на часы не посмотреть, чтоб не демаскировать себя огнями. Надо будет фосфором стрелки и циферблат разметить… О чем только думаю?!

Залпы линкоров стихли неожиданно, хоть все этого только и ждали. Вот такой каламбур. Выждав, для верности, еще немного, толкнул капрала. Выбираемся.

Пригнувшись, бежали к крепости. По дороге, выяснив еще одно слабое звено плана — земля у подножья стен стала напоминать «лунный пейзаж», перекопанная ядрами и взрывами. Ладно еще мне, налегке, навернуться — но сзади, четверки солдат тянули по заготовленной мине и им падать — крайне нежелательно.

Авангард капральства разбежался, незаметными тенями, вдоль подошвы стены, выискивая, глубокие выщерблены от снарядов. Черное на черном — зря, все же, злился на нашу форму.

Пыхтели под стеной, укладывая друг на друга сюрпризы и заваливая композицию мешками с песком. Поглядывал по сторонам, не столько из опасения быть обнаруженными — дым вокруг слался густыми языками — сколько от неверия, что все пройдет гладко. Тем не менее, провели закладку как на учениях, будто и нет кругом неприятеля. Еще и отступили штатно, оставив под стенами только по одному «запальщику». Теперь снова ждем.

Взлетевшую зеленую ракету видно было с трудом, правильно мы договаривались, продублировать ракету счетверенным залпом Гонца по городу — рык соток ни с чем не перепутаешь. Капральство в понтоне зашевелилось, сталкивая его на воду. Наш «запальщик», запустивший замедлитель мины, выбежал на берег левее понтона, пришлось терять еще секунды, шипя морпеху наше местоположение, добавляя некоторые определения его способностям к ориентированию.

Понтоны отходили от берега, стараясь не плескать веслами. Хотя, положа руку на сердце — в продолжающейся канонаде можно было и не осторожничать. За спиной многоголосо грохнуло. Нет, не так. ГРОХНУЛО. Все же, мины рванули не одновременно — зато очень насыщенно. Прочувствовал на себе, каково было экипажам брандеров в Константинополе. Плохо им было. Подрыв ошеломлял.

Уж на что мы все были готовы к взрыву — гребли пригнувшись и раскрыв рты, как снулые рыбы — но это все было как мертвому припарки. Яркие вспышки под стенами дали слишком маленькую фору по времени, и залечь на дно понтона, как предусматривал план — никто не успел. Взрывная волна ударила по нам наотмашь, выбивая людей за борт и закручивая понтон, который подозрительно хрустнул. Да только и это было еще не все — с неба пошел град каменных обломков, начиная от мелких камешков и заканчивая обломками стены весом в десятки килограмм. Но тут уже ничего сделать было нельзя, только скрестить пальцы на ногах, так как руки были заняты.

Затаскивали на борт вывалившихся морпехов, не обращая внимания на осадки. А водичка-то, бодрит!

Вторя локальному армагедону отстрелялись линкоры. Их залпы слышались как сквозь вату. Голова отказывалась отвечать на вопрос — почему нас так душевно приложило, хотя по расчету, основной фронт ударной волны должен был пройти над нашими головами, так как основание крепости примерно на два метра выше уреза воды. Или это и было — «зацепило краешком»?!

Но, даже хромающий на все ноги план — надо выполнять. Потряс головой, пытаясь выбить глухоту из ушей. Желудок намекнул, что зря это делаю, согласился с ним, зачерпывая рукой воду, в надежде смыть общее осоловелое состояние. Ну, ничего себе, мы бабахнули! Крепость то цела?

Отстрелявшиеся линкоры довели рассеивающееся дымное облако до нужной кондиции, после чего замолчали, начиная дрейфовать по течению — они свою роль отыграли. Теперь наша очередь. И вот теперь начал накручиваться страх. Не перед битвой, а перед ошибками в расчетах. Проломили или нет? Ну, хотя бы в паре мест из десятка!

Толкнул капрала, явно заторможенного, показывая ему на крепость. Он покивал и сморщился. Ну, хоть не один страдаю. Понтон начал приближаться к крепостному берегу, откуда несколько минут назад так активно убегал. Мысленно представлял, как река за нашими спинами покрывается десятками плавсредств корпуса. Прелюдия вступала в заключительную стадию — полки начинали переправу, полки, пришедшие с Петром, снимались со своих позиций и выдвигались к реке — их очередь сплавляться до проломов будет следующей. И ничего уже нельзя отменить. Если мы не пробили стену — можно сразу заказывать себе намыленную веревку.

Выбирались на берег, спотыкаясь на «лунном» грунте и прислушиваясь к барабанам и трубам за стеной. Там нам явно готовят встречу. Время скрытности закончилось, и началась гонка за утекающими секундами. Как пел Шклярский: «Или ты или я, уж такая игра…».

Перебежав к стене и рассредоточившись капральством вдоль подошвы. Слегка огорчился — не мы. В смысле, пролом мы не сделали. Удалось только украсить стену внушительной пещерой. Капрал потряс мой рукав, выразительно тыкая в понтон и обратно на стену. Кивнул, соглашаясь. Скривился, на взбрыки желудка. Дубль два.

На вторую закладку имелся только один «сюрприз», который уже тащили, шаркая и пошатываясь, четверо морпехов. За ними еще трое несли оставшиеся мешки с песком — это они зря. Хотя, с другой стороны, защита кормы нам больше не нужна — пусть их.

Со стены крепости открыли беспорядочную ружейную пальбу, вокруг зацокали пули и над стенами начали рваться шрапнельные снаряды фрегатов, добавляя в шлепки пуль по земле, визг тяжелой шрапнели, рикошетирующей от камней. Вскрикнул кто-то из морпехов. И это мой план?! Уйду в отставку! Только, вот, стену проломим…

Второй подрыв пережили уже гораздо легче, лежа на берегу, прямо за палисадом. Глядишь, так и привыкнем крепости рвать.

Вот только «на бис» решили сыграть не только мы. Еще один косяк в моем плане. Вот ведь …! А когда расписывал весь штурм — казалось, предусмотрел каждую мелочь. Угу. Вот этими, не предусмотренными, мелочами нас и накрыло, когда вылезли проверять результаты своего повторного выступления. Хорошо, что строго наказывал — повторно взрывать, только если будет глубокая выемка — это направило основную ударную волну чужих «повторов» поперек реки. Но нам хватило и ослабленных боковых лепестков, с прилагающимися каменными обломками. Мозги взбились в коктейль, присыпанный сверху шоколадной крошкой обломков стены. Лежал на земле, сплевывая полный рот песка, и искренне надеялся, что свеям, с той стороны, не менее хреново, чем нам. Иначе, нас прямо тут и положат. Чуть тепленькими.

Огляделся, на вяло шевелящихся вокруг морпехов. Встретил осуждающий взгляд своего охранника. Надо завязывать с составлением планов и вводить в войска связь. Перекатился на спину, отряхивая Дар и проверяя механизм. Подниматься не хотелось совершенно, до провала, в котором еще что-то тлело, и из которого струился дым, можно и ползком добраться. Чувствую, ударная группа для дальнейшего боя непригодна. Потрепало нас.

Левее позиций взлетела зеленая ракета, обозначающая место пролома, затем, еще одна взлетела левее и гораздо дальше. Рванул к проделанному нами пролому перебежкой, мотаясь, как алкоголик. Со стены теперь стреляли редко, но все одно стреляли. Всплыла дурацкая мыслишка, что так и «качать маятник» научусь. За спиной застучали ботинки остальных морпехов. Теперь знаю, как назвать эту операцию — «Штурм контуженных», или «контуженый штурм» — самое близкое определение.

Внутри черноты пролома виднелись отблески пожара города. Пробили! И даже пролезть будет можно! Уселся, облокотившись на стену, рядом с проломом, ожидая сбора капральства. Морпехи собирались вяло, но позиции занимали грамотно. Рядом на землю бухнулись охранник и капрал. Скомандовал капралу, дивясь на хриплость голоса.

— Пускай ракету.

Только сейчас, сквозь вату в ушах, начал проступать не смолкавший шум боя. На реке палили наши корабли, над крепостью рвалась шрапнель, и бухали за стенами разрывы фугасов. Далеко на востоке гремели пушки Петра. Левее нашей позиции разгоралась перестрелка.

Капрал подергал за рукав, обращая на себя внимание.

— Чего, княже???

Прокашлялся, стараясь выдавить из горла песочную пробку.

— РАКЕТУ!..!..!

Капрал кивнул, откидываясь к стене в поисках сигнального пистолета, но обращать на него внимание было уже некогда — с той стороны пролома начали собираться солдаты свеев, неся на себе мешки. Тявкнули Дары морпехов, взвизгнула дробь, уходя в пролом и частично рикошетируя об стены. Дослал вдогонку мину из картечницы. Зря, наверное — далеко она улетела. Начал лихорадочно срывать вышибные заряды с еще двух мин. Дары морпехов застучали активнее.

Новые порции адреналина, впрыснутые в кровь, смывали одурь контузии. Тело начинало двигаться быстрее. Зашвырнул в проем первую мину, стараясь, чтоб она не отскочила. Затем вторую, крикнув морпехам «Гранатами!». Уж что-что, а как из мины для картечницы сделать гранату — морпехов в первый же месяц обучили. Полезная эта уловка. Теперь главное, чтоб глазомер их не подвел — а то выкатиться такой подарочек, отскочив от неровных стен пролома, нам под ноги — даже квакнуть не успеем.

Из темноты, со стороны берега, возникли черные силуэты. Все. Плацдарм удержали. Правда, не очень-то нас с него и выбивали. Видимо, свеи одурели еще больше нашей ударной группы. Хотя, наверняка по улочкам крепости, прямо в этот момент, несутся свежие подкрепления. И им нельзя дать подойти к стенам.

Темная тень надо мной попыталась отдать честь и доложить. Ну, нашли время!..!

Дал отмашку готовым морпехам метать гранаты, и в гуле разрывов за стеной, притянул к себе свежего капрала из второй волны.

— Не медли, и под стеной не стой. Мы тут сами управимся. Проскакиваете, и по улочкам на восток — все свеи на улицах ваши. Но не тяни с ними! Помни главное — все ворота в крепость надобно запереть скорее. С богом!

Выпустил рванувшего в пролом капрала, провожая взглядом исчезающих в дыму бойцов. За стеной ударили Дары и картечницы. Чуть дальше слышен был слитный залп штуцеров — значит, ближние цели посекли и перешли на отстрел дальних. Пора и нам в дело.

— Капрал, далее сам командуй — план ведаешь, как внутрь войдете — держи пролом и стену. Далеко не лезь, туда есть, кому бежать. Но чтоб в округе ни одного вооруженного свея живым не видел. Понятно?… Выполнять.

Вновь через пролом замелькали темные тени. Артобстрел с кораблей прекратился, теперь, вместо него внутри города разрасталась ружейная трескотня, взрывы мин и хлопки картечниц. Посидел, десяток секунд, расслабившись один, точнее, вдвоем, у пролома, прикидывая развитие боя по звукам.

Да разве дадут тут спокойно подумать! К пролому подбежало очередное капральство, ориентируясь на зажженный факел. Рядом со мной на колени бухнулся морпех, с поясной медицинской сумкой. Не дал ему продемонстрировать свои таланты.

— Не посекли меня. Ступай!

На счет «не посекли» — это слегка неверно, камнями досталось изрядно, ну да это мелочи. Надо отсюда уходить, а то вон, еще одно капральство бежит к пролому — опять меня лечить будут. Махнул охраннику и нырнул в пролом. Посмотрим еще разок на Ригу.

Ночной бой оставил в памяти беспорядочные картинки. Бежали узкими улочками, с соседних переулков слышался многочисленный топот. Где свои? Где противник? Вспышки случайных столкновений, когда из темноты выскакивает неприятель и нужно успеть воспользоваться секундой неразберихи. Переклички голосов, очаги сопротивления, к которым стягиваются силы обеих сторон. Это нельзя описать — память наслаивает события ночи друг на друга. Подсовывает картины, когда, выбегая из переулка на освещенный перекресток, видишь полную улицу тел, где серые, синие и черные пятна лежат вперемешку, и нет им числа. Рига кисло пахла порохом и смертью.

Пальба разгоралась, по улочкам, от проломов, катили полковые пушки, переправленные с восточного берега. На руках катили, неся за ними снаряды в парусиновых рюкзаках. Бог войны шествовал, рука об руку с царицей полей, по ночным улочкам старого города. За ними, распахнув темный плащ от тяжелой работы, шла тень с косой, по-старчески брюзжа на людскую глупость и давая себе обещание подготовить молодых преемников.

Чем-то эта Рижская ночь напомнила мне ночь иную, случившуюся за 130 лет до Риги, во Франции, в канун дня святого Варфоломея. Ее еще называли «кровавой свадьбой». Помниться из истории — тогда у Екатерины Медичи были довольно скромные планы — устранить нескольких влиятельных политиков того времени, приехавших на свадьбу своего принца Наварского с Маргаритой Валуа, сестрой правящего монарха. То, что приехавшие были гугенотами — только подлило масла в огонь, и попытка устранения ключевых фигур вылилась в бои на улицах. Озлобленное нищетой население Парижа, восприняло тревожные колокола церкви Сен-Жермен, как повод выплеснуть накопившуюся злость. В эту ночь резали, прикрываясь религией, всех подряд. Кредиторов и лавочников, гугенотов и католиков, детей и женщин. Страшная была ночка.

Роднило эти две ночи несоответствие первоначальных планов результатам. Рига разбила все мои умствования суровой реальностью. Рассчитывал, что ворвавшиеся сквозь стену, в старый город, полки быстро пройдут через город и закроют ворота — ограничив потери с обеих сторон. Вышло не так. Совсем не так.

Капральства завязли на узких улочках, перемалывая свеев в ужасающих количествах, но тая как кусочки сахара в чае. Через западные ворота, на помощь свеям, постоянно шли массированные подкрепления, а через восточные проломы в стене текли все уменьшающиеся ручейки подмоги капральствам. Ночь зависла на переломе. И перелом этот намечался отнюдь не в нашу пользу.

Стоял на северо-восточной части взятой нами стены, тяжело дыша после забегов по городу, и лихорадочно думал, глядя на сполохи боев по всей старой Риге. Про то, что переоценил наши силы — думать некогда — думал, как выкрутиться. Множество стычек по городу даже отступить планомерно не позволяли. «Скорость принятия решения» пройдена — теперь, или «взлетим», или разобьемся. Второе пока реальнее.

Махнул капралу, дежуривших на стене морпехов.

— Посылай солдат к проломам, все подкрепления направляй ко мне, половину капральств со стен снимаем — план меняется.

Время перевалило за полночь, город плясал перед глазами черными силуэтами на красном фоне пожарища. Черное на красном.

Некогда посыпать голову пеплом — размахивал руками над схемой Риги, внушая окружившим меня капралам простой новый план — идем по стене двумя ротами, выбивая стеновые ворота бастионов бочонками пороха из этих же бастионов. Идем в обход до западной стены. Все, по пути, подрываем. Простой план. Даже похвастать будет особо нечем. Если выживем.

Жаль, нет времени даже солдат добрым словом напутствовать.

— Все, други мои. Токмо на нас надежда и осталась. За государя, веру и флаг. Вперед!!!

Неслись по запутанным галереям крепости. Меня оттеснили почти в самый хвост, беззастенчиво толкая в темноте локтями, обгоняя, и делая вид, что в темноте ничего не заметили. Лоси. Свеженькие, молодые и не контуженные. Но это ненадолго. Первые подрывы бастионов и короткие перестрелки внутри их гулких стен уравняли нас по глухоте и звону в ушах. Еще один штурм контуженых. Последний.

Больше двух километров окружности стены, 25 башен, сотни защитников на стенах. Единственный шанс давало то, что оббежать надо было только половину этой «дороги смерти», да и большая часть защитников бросилась в город. И все равно, по западной стене, с которой уже был виден разгром предместий, устроенный Петром, нас бежало чуть больше сотни. И у этой сотни практически отсутствовали боеприпасы.

Теперь, в темноте галерей, все чаще скрежетало холодное оружие, уменьшая, и без того мизерные шансы выполнить задуманное.

Протолкался вперед, злобно глянув на придержавшего меня охранника, дальше идем по иному — подрываем двери, но внутрь не идем, закатываем туда пороховые бочки и черт с ней, инфраструктурой крепости. Ворота закрываем, подъемные механизмы подрываем.

Помолчал, упершись руками в колени, и стараясь отдышаться в перерывах между рублеными фразами.

— Морпехи! Хоть одному из нас надо дойти до последних ворот и подорвать механизм. Но сотворите чудо! Дойдите все!

Мысленно добавил, что будет еще одним чудом, если не детонируют пороховые запасы бастионов. Какой у нас шанс? Один к ста? Меньше?

Над городом занималось серое утро, накрапывающее мелким дождем на шипящие угли бывших домов. Ветер почти стих, и черный столб дыма, величиной со старый город, поднимался над Ригой, клубясь и закручиваясь. Черное на сером.

Безвольно сидел, облокотившись на взорванную стену центральной башни. Один. Даже мой охранник остался в развалинах двух башен позади. Надо найти в себе силы, и вернуться, посмотреть, как ему оказали помощь. Вот только организм взял тайм-аут, добитый окончательно, последним штурмом свеев на закрытые и заваленные ворота.

Смотрел на дождь, катая в руках пару цилиндриков зарядов к Дару, решая сложную математическую проблему — как удержать двумя капральствами три бастиона, истратив, при этом, не более четырех десятков патронов. Готов был дать Нобелевскую премию за ответ. Вот только соискателям стоило поторопиться — перестрелка, в дыму старого города, накатывалась на нас, отсчитывая последние минуты передышки. Снаружи, в предместьях Риги, трубы и барабаны свеев предупреждали о новом штурме. Надо отзывать людей.

Намокшая одежда холодила, вызывая дрожь. Все зря. Рига взяла с нашего корпуса великую дань, но осталась непреклонна.

Поднялся, выглядывая из-за зубца и обдумывая, как выводить людей из-под накатывающих молотов. Увиденное за стеной, заставило забыть про усталость и рвануть к отдыхающим морпехам — за спинами подходящих к стенам противников, по улочкам горящих предместий, неслась конница, явно наша, судя по нестройной толпе, совершенно несвойственной коннице свеев.

— Встаем, православные! Подмога за воротами! Весь порох, что на головы супостату не сбросили, тяните к воротам, надо конникам нашим проход наладить!

Весы богини Энио вновь качнулись, давая нам еще один шанс, щедро оплаченный кровью корпуса. Ворота, взлетевшие на воздух, возвестили о том, что за этот шанс мы ухватились покрепче, чем за соломинку.

Сквозь неровный пролом в воротах врывались, пригибаясь, драгуны корпуса, пришедшие с армией государя. За стенами свистели и улюлюкали иррегуляры Петра, гоняя так и не построившихся свеев. Нет страшнее удара, чем разогнавшейся конницей с пиками и саблями в спину толпы пехоты. После него идет только добивание. Хотя, не стоит обнадеживаться — осаду крепости этот наскок не решит. Иррегуляры как наскочили, так и откатятся. Стоит начинать заваливать ворота.

Тем не менее, прорыв стал тем глотком воздуха, которого так не хватало морпехам. Драгуны, разбрасывая грязные брызги, пронеслись через пролом ворот, на ходу вступая в бой. Передо мной, выплеснув мелкую лужу, упал сброшенный с седла драгуна тюк. Догадываясь, что в нем, и матерясь мысленно на подобное отношение к боеприпасам, кинулся вспарывать подарочек. Надеюсь, хоть взрыватели ударные, во что ни будь мягкое завернули, иначе у меня только три секунды …

Бои в старом городе начали затихать к обеду. В смысле, ко времени обеда. Закопченные и голодные морпехи готовились отбивать очередной штурм стен из предместий, даже не вспоминая про время суток. Поставь перед ними миску дымящейся каши и миску патронов — выбор будет очевиден, и каша остынет. Боеприпасы подносили на руках от проломов, вот только расходовали мы их быстрее, чем получали. В свеев будто демоны вселились, теперь их пушки, выкаченные на прямую наводку к стенам, перемалывали камень, дерево и мешки с песком в однородное облако, поднимающаяся над двумя восточными воротами, а со спины по неприятелю вели огонь пушки Петра, бросившего свою часть армии на штурм, взявшего сгоревшие предместья но споткнувшегося на втором поясе обороны. Жуткий пирог выходит — Петр, потом свеи, потом мы, на стенах старого города, потом опять свеи, все еще сопротивляющиеся внутри Риги и далее опять мы. А между этими слоями — мечутся жители Риги, углубляя жуть, разлившуюся над самой мощной из крепостей Прибалтики.

Подгонял пушкарей, затаскивающих наши полковые пушки на стены крепости. В порыве вандализма над воротами мы взорвали и вспомогательные подъемные механизмы, чинить которые было просто некогда. Теперь теряли время, закатывая в дыму, по скользким от дождя ступеням, тяжеленные полковые дуры, возлагая на них надежду по расчистке пути для армии Петра. Снарядов к пушкам, на настоящий момент, было больше, чем мин для картечниц. Вот такой выверт войны.

Вечером отводил морпехов из старого города. На воротах, которые за этот день дважды переходили из рук в руки, располагались караулами солдаты Петра.

В последнем штурме вторых ворот — тяжело ранили Вейде, взявшего, с меня, дурацкую привычку — лезть в самую гущу свалки. Да только он, когда кончались патроны, хватался за шпагу, вместо тактического отступления. Вот и схлопотал штык в легкое. Если выживет — устрою ему грандиозный разнос, а пока буду делать из него героя сражения за Ригу. Благо, методика отработана.

Старый город, полный русских солдат, все еще огрызался. Остатки гарнизона старого города отступили к Рижскому замку, но на еще один штурм сил просто не оставалось.

Выходили из города не под развернутыми знаменами, как хотелось бы, а осторожным шагом, пригибаясь и опасливо выглядывая из-за углов. Даже закралось сомнение — кто же таки победил?

Правда, о победе говорить еще было рано. На Ригу опускалась вторая ночь, измотанные бессонными сутками свеи сопротивлялись яростно — между предместьями и старым городом разгоралась новая трескотня ружейной перестрелки, обещая непростые сутки. Скорее всего, даже не одни, а несколько.

Выводил людей за реку. Смотрел на вереницы черных, с ног до головы морпехов, вяло, оступаясь, грузящихся в понтоны и укладывающих в них раненных. Оставшиеся невостребованными понтоны, сиротливо торчащие на берегу, вызывали тихий ужас. Первое впечатление вообще было — понтонов осталось вдвое больше, чем ушло на тот берег. Посему, первым делом, ворвавшись в штаб, организованный в форте на западном берегу, потребовал отчета о потерях и остатках боеприпасов для полков и кораблей.

Вроде присел только на минутку, ожидая исполнения приказов. Вот только дальше ничего не помню.

Утром проснулся на кровати, без одежды, обмытый как покойник и замотанный бинтами как мумия. Они что? Издеваются?! Ну, зацепило меня пару раз, а один раз так очень даже зацепило. Бррр… как вспомню этого здоровенного свея, выскочившего из дыма с багинетом наперевес — так и хочу сразу калибр оружия увеличить. Раз даже смертельные ранения не останавливают героев, так пусть их хоть ударом отбрасывает. Мдя. Героев в одну сторону, стрелков в другую.

Поискал форму, морщась при каждом движении, не нашел, и сделал из тонкого одеяла тогу римского сенатора. А что — раньше тоги так и использовали — днем носили на себе, а ночью она служила одеялом и простыню. Позднее тога стала символом положения — чисто белые тоги могли носить только высокопоставленные римские мужи. Их и называли toga candidо, что значило «белая тога», и именно отсюда пошел термин «кандидат» у политиков а потом и у всех остальных.

Ограничился серой тогой, шаркая ногами по деревянным доскам пола и чувствуя, как сквозит по ногам холодный воздух. Где все? Покричать, что ли? Мысленно представил бредущую по коридорам форта, завернутую в одеяло фигурку, стонущую нечто похожее на «Ау!!!». Духи римских сенаторов мне такое точно не простят — посему, развернул плечи, поморщившись еще раз, и рявкнул.

— Это что за непорядок!!!

Прислушался к дроби шагов, ожививших коридор, набрал воздуху для разноса. И, правда! Что за непорядок? Был приказ предоставить мне доклады о состоянии дел. Точно помню! И где они?!

Проспал, как выяснилось, до середины дня, поддержав почин полков, только к обеду вышедших из спячки.

Рига, за рекой, все еще дымилась пожарами и огрызалась редкой стрельбой. Даже не хотелось представлять, как там сейчас мародерствуют солдаты Петра. То, что город уже грабят — ничуть не сомневался. Еще вчера вечером, нерегуляры проскочившие ворота, бросились отнюдь не на помощь морпехам, в отличие от наших драгун. Не упрекаю и не защищаю. Нравы в это время такие — переболел уже. Тем более, и сам не без греха.

Дело в том, что башни старого города использовались не столько как третье оборонительное кольцо города, сколько сдавались купцам под хранение товаров. Купцы хранили в них все самое ценное, вплоть до денег. Как же! Это же башни! С почти тремя метрами толщины стен и небольшими собственными гарнизонами. Самое защищенное место в городе! И магистрат считал примерно так же, храня в башнях самые ценные запасы города.

Оценил запасливость рижан при самом беглом осмотре отбиваемых башен. Даже промахнулся из Дара несколько раз, отвлекаясь на содержимое тюков и коробов, выбиваемое пулями. В первые часы боя было не до содержимого этих городских хранилищ, а вот отправляя сопровождающих с ранеными — давал строгий наказ — потрошить башни. Надеялся хоть такую свинью подложить свеям, если они нас все же выбьют из города.

Надо будет, потом, провести инвентаризацию трофеев. Мне еще полки восстанавливать.

Подводил печальные итоги двух суток боя. Две с половиной тысячи безвозвратных потерь полков, из которых почти две тысячи будем хоронить, а остальным надо искать новую работу. В лепешку расшибусь — но найду им дело.

Легкие ранения даже считать, смысла нет — каждому досталось. Лежачих раненых еще почти шесть сотен, но лекари обещают выходить.

Восемь тысяч морпехов втянулись за эти сутки в старый город. Более трети из них Рига забрала. Считай, разменяли полк на город. Сделка с дьяволом.

В довершение печальной картины — полки сожгли две трети боеприпасов. С чем Карла-то встречать будем?

Написал приказ птицам и фрегатам идти к Петербургу. Туда, по осударевой дороге и через Новгород, должны придти поставки припасов для полков, которые раньше считал просто резервом, но теперь от них зависела боеспособность самой обученной части армии Петра. Все плохо…

Примчался радостный гонец, спеша порадовать скорым визитом государя. Легок, на помине. Петру явно делать нечего! Уж лучше бы Рига сдалась — он тогда занялся бы церемониями внутри города.

Отослал вестовых с приказом строить полки — хоть теперь встанем, гордо развернув черные флаги.

День выдался сумрачным и ветреным — что не характерно для первой декады мая в этой области. Нашел хорошее и в этом — парусники быстрее доберутся до Невы.

Полки стояли ровными шеренгами перед фортом, под хлопающими на ветру знаменами, с лицами, соответствующими погоде. Могу понять ребят — каждое капральство понесло потери, а за два года капральства сжились в одну семью.

Ехал вдоль строя, сопровождаемый полковниками и их, постепенно образовывающейся, свитой. Петра все не было. Значит, начну без него.

Привстал на стременах, остановив лошадь примерно у середины строя, сказал, что наболело, перекрикивая ветер.

— Морпехи!..

Лошадь подомной затанцевала, прядая ушами, и пришлось сдавить ей бока. Теперь понимаю, почему речи надо произносить с трибун — просто они не убегут в процессе выкрикивания фраз.

— … Мы справили дело, государем нам доверенное, сполна! Никто! Слышите! Никто не справил бы дела лучше. Это наша судьба, быть острием копья, пробивающим бронь любого ворога!.. Любого!

Оглянулся на появившуюся, на том берегу реки, конную группу, начинающую грузится на понтоны и переправляться. Время еще есть, но совсем чуток.

— Много наших братьев по оружию сложили головы за этими стенами. Много. Но в сто крат горше было бы, коль мы, потеряв братьев, ворога бы не побили. Запомните и это! Слава павшим от живых идет! Коль побили ворога, есть, с чем к другу на могилу придти. А коли нет…

Вздохнул, оглядывая ряды полков.

— Посему! Запомните! Мы сильны, пока едины. Каждый морпех должен знать, как «отче наш» — коли он погибнет, на его врага пойдет все капральство, мало будет — весь полк, коль и этого недостанет — весь корпус и весь флот. На этих трех столпах стоим, и будем стоять! За государя, веру и флаг!

Тронул поводья, разворачивая лошадь навстречу Петру и понукая ее пятками. Интересный у нас лозунг получился. А с учетом того, что в этом времени царя считали олицетворением его земель, то можно перефразировать лозунг как «за землю, душу и близких». Каждому времени и каждому слою населения — свои толкования.

Государь сиял как медный самовар. Приобнял меня прямо с лошади, едва не уронив и чудом не навернувшись сам. Мы с Петром оба всадники были еще те, предпочитая повозки седлам.

— Силен ты, князь, слово ратникам молвить. Аж с берега слышно было.

Усмехнулся Петр отстраняясь.

— Значит, речешь «за государя веру и флаг»? Любо.

Петр, широким жестом, хлопнул лошадь, выезжая к центру строя, оглядел ряды, подбоченясь левой рукой.

— Любы мне вои, фортуну за волосы крепко держащие. Жалую по золотому червонцу каждому, кто крепость брал!

Вот умеет Петр правильные речи произносить. У меня так лица солдат не прояснялись. И виваты они не кричали. Тронул лошадь, подъезжая к государю. И спросил чуть слышно.

— Дозволь, государь, за человека, победу вырвавшего, молвить. Без него не случилась бы сия Виктория. А его тут нет ноне, недужит он сильно.

— Ээт ты за Адама хлопочешь?

Петр тоже перешел на тихий говор, по-московски потягивая слова.

— Петр, генерал Вейде действительно подсобил на переломе безмерно. А главное, именно он полки готовил. И ему, корпус дальше вести. За него прошу, и за весь корпус. Не оставь милостью верного слугу твоего.

Государь, склонил голову к плечу, рассматривая меня, как энтомолог редкое насекомое.

— Вижу, опять ты Виктории сторонишься. Отчего так?

— Петр, Вейде и дальше полки вести, а у меня то заводы, то флот — вся жизнь в пути. Не сторонюсь почестей заслуженных, да только для корпуса значительнее будет, когда вся слава рядом с ним стоит, а ходит, неведомо где. Да и для ворога окорот. На море Адмиралы у нас именитые, на тверди генералы доблестные. Так по правде будет.

Петр покивал своим мыслям

— Генералы говоришь …

Повернулся к строю и, повысив голос, подвел итог нашему разговору

— Генералу Вейде, что взрастил таких воев, да к Виктории их привел, жалую звание генерала-фельдмаршала!

Переждав бурный выдох строя, государь продолжил.

— Жалую ему маршальский жезл, с золотым навершием! Но за веру, вам оказанную — спрошу сполна! Не перевелись еще вороги у земли нашей!

Петр рубанул воздух, хорошо, что не шпагой, и поворотил коня к форту. За ним потянулась многочисленная свита.

Перекинулся парой слов с полковниками, отдавая дальнейший праздник в их руки, и поспешил догонять Петра, мысленно пробегая по спискам инвентаризации — сколько у нас бочек с вином и из чего мне делать жезл для Вейде. То, что делать жезл в итоге поручат мне и из моего же материала — ничуть не сомневался, даже задавать дурацкие вопросы монарху не буду. Все же, правильно, что выпячиваем Адама — он настоящий «отец солдатам», а меня должность каптерщика вполне устраивает. Надо будет еще и «правильные» слухи распустить о баталии. Глядишь, коли и дальше так браво все пойдет — быть фельдмаршалу, похороненному без сердца.

Это не красивая фраза. Именно так делали со всенародными любимцами в эти времена. Много знаменитостей похоронено без сердца — например, Байрон, Рафаэль, масса знаменитых генералов. Кстати, и Кутузова похоронили без сердца — правда, волю его не исполнили полностью. Фельдмаршал, умирая в Силезии, завещал оставить его сердце в Пруссии, чтоб все русские солдаты, воевавшие там, знали — сердцем он остался с ними. Эта легенда жила века. Даже во время Великой Отечественной, наши войска рвались к Бунцлау с верой — там захоронено сердце Кутузова, и ничто не помешает дойти туда русскому солдату. Легенда, увы, осталась только легендой. Фельдмаршала действительно похоронили без сердца, которое захоронили отдельно, рядом с Кутузовым в северном пределе Казанского собора Петербурга.

Так как строить Казанский собор начнем на сто лет раньше, чем он был заложен в моей истории — у Вейде есть реальный шанс увековечить себя в его пределах. Ведь, как и в моей истории, Казанский собор приурочили к ратным викториям. Тогда это была победа над Наполеоном — теперь мы его приурочим к Северной войне.

Вот только ее закончить надо.

Рига сдалась 12 мая 1703 года, после того как Петру надоела вялая перестрелка с несколькими укрепившимися отрядами свеев и от приказал корпусу войти в город и «своевать непокорных». Корпус для этой задачи был избыточен, хватило двух полков и оставшейся капли боеприпасов. Вот только Карла мы теперь можем встречать только плакатами «свеи гоу хом» и парой тройкой залпов. Хотя нет, они вроде и так считают себя дома… ладно, над текстовкой подумаю — все одно больше заняться нечем, все прекрасно вертится и без меня.

Со скуки начал собирать статистику отказов по оружию и боеприпасам, вместе с коллекцией испортившихся деталей вооружения. К сожалению, после похорон убитых этого добра в корпусе стало с избытком.

Про избыток отдельно распек полковых интендантов, не обеспечивших 100 % сбора оружия. Около десятка стволов ушло, и приказал искать эти потерянные вооружения хоть до посинения. Да, часть вполне могла сгореть, но пусть ищут — может хоть через ползанье по завалам и пожарищам до них дойдет важность сохранения вверенного вооружения.

То, что образцы нашего оружия дойдут до мастеров противника — особо не опасался. Все одно дойдут, рано или поздно. Лучше, конечно, попозже — но без новых заводских линий супостаты все одно не повторят оружие в больших объемах. Пусть мучаются. А вот снабжать оружием противника на поле боя — нельзя категорически.

Еще неделя прошла в эйфории Петра, завладевшего Ригой. Богатенький тут город, могу понять радость монарха. Казну пополнил, геополитику поправил, да еще и заклятого брата ждет вскоре на вечеринку. Лепота.

Мне пришлось участвовать на двух «приемах» и одном параде. Душе скучно, голове больно, печени совсем плохо. Не понравилось. Проводил много времени с драгунами — они решили взять реванш, за свою скромную роль в штурме Риги, и мне оставалось только предоставить им такую возможность, отдав весь боезапас до последней пороховой крупинки. Даже гранаты начали делать по образцу Константинопольских. Чтоб максимально эффективно использовать каждый выстрел — изучали дальние окрестности Риги, набрасывая планы рейтарских ударов по солдатам Карла еще на дальних подходах.

К слову, рейтары это наследие германских войн между католиками и протестантами. Тогда этим термином, означающим «черные всадники», называли конных наемников. В отличие от кирасир они воевали, в основном, огнестрельным оружием, таская по несколько пистолей и мушкетов — меч у них был запасным оружием. От драгун их отличало то, что они не спешивались, стреляя с коня — тут стоит заметить, что лошади им требовались специально обученные. А от бездоспешных карабинеров, также, стрелявших с коня, рейтар отличали доспехи, в которые они были облачены. Доспехи рейтары еще и в черный цвет предпочитали красить, что, собственно и дало им наименование вместе с тактикой действий.

Где может успешнее всего «выступить» всадник в черных доспехах на гнедой лошади и набитый огнестрелом? Правильно — ночные засады, стремительные удары в темноте и немедленный отход. Потом эта тактика рейтар была забыта, точнее, принесена в жертву линейным войскам и армейской пышности этого времени. В армии рейтар использовали для удара строем по противнику, когда отстреливались первые шеренги, они пропускали вторую шеренгу и уходили назад на перезарядку. Соответственно потери рейтар выходили значительными и вместо них военачальники предпочитали использовать кирасир или драгун. Вот так неверная тактика убивала целый род войск.

На Руси рейтар активно использовали во времена батюшка Петра, а вот нынешний государь постепенно перековал рейтар в драгун, которые обходились значительно дешевле для казны.

Но нашим черным бушлатам и внушительному огнестрельному арсеналу — старая тактика рейтар должна стать, весьма близка. Будем возрождать, на новом уровне, стреляющую конницу.

Формировали ударные эскадроны, подбирая им по всей армии гнедых лошадей и тратя патроны на стрельбу под ухом этих копытных, отбирая наиболее флегматичных, но быстрых. Благо, теперь было из чего выбирать.

Четыре сотни драгун ушли навстречу армии Карла 16 мая, на перегруженных лошадях. Ничего, они по дороге сделают несколько закладок и вступят в бой уже налегке.

Еще три сотни ушли через день, забрав все боеприпасы подчистую. Во всем корпусе, наверное, остались только мои два патрона, которые оставил себе как напоминание о штурме Риги. Надо будет сделать для этой пары рамочку и повесить на стену — пусть патроны мне намекают, куда скатываются «проработанные» планы баталий.

К 18 мая начал нервничать, в ожидании кораблей. Пора бы им уже вернутся — ветер вроде не стихал, грузить, к сожалению, в Петербурге особо нечего. Где они шляются?!

Еще через день уехал портить нервы флоту, стоящему у Дюнамюнде, и подготавливать Гонца к быстрому рывку до Невы.

Вечер провел с Памбургом, разбирая штурм Риги под чарку красного. Причем, вино явно из рижских запасов — вот и когда они все успевают? Вроде, и на берег не высаживались …

Утром, в устье Двины вошли две птицы. Груженые, судя по осадке, и потрепанные, судя по свежим сколам, белеющим на потемневших корпусах. Ну, никуда этих балбесов отпускать нельзя! Надеюсь, птицы просто опередили фрегаты, а не оставили их в той дыре, в которой исцарапались?!

Излишне говорить, что еще не успели клиперы прозвенеть якорными цепями через клюзы, а у борта уже качался катер Гонца, в котором выплясывал, неприлично жестикулируя, не выспавшийся адмирал.

Возвращался на берег через два часа, со сложным чувством. С одной стороны — могу похвалить свою паранойю за настойчивость. Флот свеев пришел. А вот план баталии у меня опять хромал на все конечности — вместе с транспортными кораблями пришли десяток тяжелых кораблей, и Сокол с ними не справлялся, получая пробоину за пробоиной в попытках отстрелить спешно идущие к берегам транспорты.

То, что эскадра наших кораблей, идущая на загрузку в Петербург, услышала далекую канонаду — иначе как чудом назвать нельзя. Без этого чуда — Сокола мы, скорее всего, потеряли бы. Ему и так досталось по полной программе, вплоть до срезанной фок-мачты. Но высадиться свеям на берег Сокол не дал, сдерживая их ценой пробоин, до самого подхода помощи, на которую Глеб наверняка не рассчитывал. Еще одни герои этого лета, и еще один мегалит в мой огород. Ведь не секрет, что герои возникают там, где крупно прокалываются командующие. Низкий поклон самоотверженным людям, затыкающим собой дыры в планировании, но вот кто даст по голове самоуверенному командующему? Вечная проблема — кто будет учить учителей? А потом еще и вправлять им мозги…

Ехал обратно к Риге в задумчивости — с одной стороны, со свеями закончили, жаль только, Карл об этом не знает. С другой стороны — не пора ли действительно в отставку — что-то переоценивать стал наши силы.

В конце концов — замену себе подготовил на всех направлениях, от всех ошибок не убережешься, и постоянно трястись над своими детищами — не лучший способ дать им повзрослеть.

Птицам приказал подниматься по реке к форту на разгрузку, а потом идти на патрулирование зоны западнее островов Кристансё, неподалеку от затаившегося Духа. Правда, про канонерку им не сказал, но велел следить за морем внимательно и чуть что — лететь на всех парусах за подмогой. На сомнение капитанов добавил — если это «что» случится — ветер будет однозначно. Порадовало, что спорить никто не стал — верующий тут народ.

Добрался до лагеря, как и рассчитывал, раньше, чем по Двине доползли птицы, обеспечив организацию их разгрузки. Хотелось отправить еще две сотни драгун, на дело рейтар, пока Карл на марше. Еще неделя-другая, и тут будет жарко — вот за это время и надо максимально подорвать дух пехоты свеев. А на их конницу у меня планы были еще большие. Ведь за драгунами погоняться? Обязательно! Засада за засадой — красивое решение, хотя заманить выйдет от силы пару раз. Но потом, глядишь, отучим конницу Карла вообще далеко от своих солдат отходить.

И когда они придут на берег Двины плотными строями — мы вспомним про корабельную артиллерию. Не завидую военным стратегам — им же теперь всю теорию войны переписывать заново надо.

Вторая половина мая радовала солнышком, чистым небом и большим объемом подготовительных работ. Форт мы заминировали качественно, теперь даже мне будет сложно его разминировать, имея полную схему. Полки корпуса постепенно переехали с левого берега Двины в северные предместья Риги, оставив на оборону форта, пять рот морпехов, с прямым приказом — отступить к Риге, как станет жарко. Лично покрутил пуговицу лейтенанту, заглядывая в глаза и обещая филиал ада на земле персонально для него в моем эксклюзивном исполнении — если он погубит людей. Никакого — «стоять насмерть»! Их основная задача отбить один пробный штурм, который наверняка Карл предпримет сходу, и отступить без потерь, не забыв выдернуть указанные на плане веревочки. Все! Никакой самодеятельности!

 

Глава 32

Штаб из форта переехал в Епископскую башню Риги, получившую свое название благодаря стоящему рядом замку епископа. Точнее, уже не стоящему, а лежащему в руинах. Свеи пытались использовать замок по прямому назначению, как опорную точку, но старинное, здание с этой ролью не справилось. Жаль замок, красивый был…

В четырехугольной, массивной башне до сих пор пахло порохом и долго пролежавшими тут жертвами войны. Но на эти мелочи никто не обращал внимания, устраиваясь на ярусах башни хоть и скученно, зато с шикарным видом на Двину и форт. Так сказать, места в первом ряду на будущую драму.

Рига бурлила, лопаясь пузырями обозов, спешно уходящих к Нарве. Подозреваю, это бурление тут началось еще до официальной сдачи города. Как понял из речей Петра — Ригу, как и Константинополь, вывозим на две трети, а то и на три четверти — как получится. Начали, как это не печально, с вещей — и пришлось убеждать Петра, в первую очередь выводить людей и пленных свеев. Нам тут лишние рты или удары в спину, при подходе Карла, совершенно не нужны. После чего к обозам присоединились колонны переселенцев, сопровождаемых петровскими иррегулярами.

26 мая прискакали гонцы от драгун, доложившие про первые боестолкновения с Карлом, скорости его армии, направлении и численности.

Карл шел с шестью полками тяжелой конницы, четырьмя полками легкой и одним полком…эээ…смешанным, состоящим из наемников, начиная от поляков и заканчивая татарами. Этот полк драгуны оценили тысячи в две всадников, а остальные полки составляли, в общей сложности, около одиннадцати с половиной тысяч. Всего, значит, выходило около 13–14 тысяч конницы.

Пехота Карла шла более однообразно. Три десятка пехотных полков, общей численностью около 32 тысяч человек. Треть полка составляли пикинеры и две трети мушкетеры, со шпагами и мушкетами. Часть мушкетеров комплектовались еще и гранатами, получая дополнительное название «гренадер» — вот только внешне их драгуны не различали и сколько у Карла «карманной артиллерии» — осталось его тайной.

Около тысячи человек составлял отдельный артиллерийский полк, ведущий с собой 47 пушек разных калибров.

Ну и за армией шел обоз под полторы тысячи телег со своими возницами, маркитантами, и просто приблудными людьми.

Огромная толпа народа, которая уверенно и быстро пробиралась к Риге.

Первый удар наших драгун стал самым эффективным. Засаду, по устоявшейся традиции, устроили на обоз, обойдя многочисленные колонны Карла по большой дуге. Две сотни наших драгун, удачно вклинившись между арьергардом и обозом, пролетели вдоль длинного каравана телег, буквально сметая все на своем пути и поджигая, что успевало загореться. На весь караван двух сотен драгун не хватило, но уходящий, на виду у всех, конный отряд — выманил иррегуляров Карла, беспорядочной, улюлюкающей толпой бросившихся вслед за убегающей горсткой всадников. Может эти сотни и пытались остановить командиры, да только когда это татары упускали убегающих? Засада удалась. Вестовой от драгун божился, что положили «тышу» свеев в первой засаде. Но верилось с трудом. Вот то, что, передислоцировавшись во вторую засаду, и дождавшись, когда к месту бойни подойдет полк пехоты свеев — драгуны более чем его ополовинили — уже верилось больше. Два залпа четырьмя сотнями драгун по плотному строю из картечниц с последующим отстрелом барабанов, уже отступая — должны были страшно проредить солдатские шеренги.

Вторая засада не была такой результативной, а вот вторая наша «домашняя заготовка» — накрывание пехоты на марше с закрытых позиций минами из картечниц, с последующим немедленным отступлением — сработала как часы.

Очень результативно, если удавалось подойти на дистанцию прицельной стрельбы. Еще более результативно, если на дистанцию стрельбы удавалось подобраться к одному из ночных лагерей армии. Причем, первый залп вызывал если и не панику, то толкотню в лагере — и все остальные мины ложились в толпу.

Пока вестовой расписывал эпические битвы лилипута с Гулливером, думал, как самому можно будет противостоять этой тактике, мысленно внося изменения в построения колонн на марше и в структуру полевых лагерей. Надо будет с Вейде обсудить результаты рейдов, пусть дополняет уставы — нам ведь не грех учиться на опыте противника, который мы же ему и организовываем.

Нехитрый расчет, на основе сведений вестовых, говорил — Карл будет у форта 29 мая, если не решит устроить большую дневку. Будет злой и не выспавшийся, так как его армию, по ночам, тревожили уже около тысячи драгун. Да и обоз драгуны потрепали — что заставит Карла стремиться к запасам Риги. Словом — все по плану.

Кроме радостных вестей с той стороны реки, приходили и грустные. Точнее, их привозили на лошадях, перегружали на понтоны и потом везли в лазарет, а то и сразу к батюшкам. Этот ручеек все расширялся и углублялся — похоже, драгуны зарвались и теперь врубаются в прямые стычки, что им было категорически запрещено. Хотя, возможно, их там уже вся конница Карла гоняет.

Вот ведь удивительно психика человека устроена — смерть одного на своих руках — больнее, чем смерть сотни за леском. А смерть тысячи, это уже статистика. Грустно.

В ночь на 28 мая, небо на юго-западе мигало вспышками, подсвечивая плывущие облака. На стенах Риги было не протолкнутся от зевак, с разными чувствами вглядывающихся в далекие сполохи. Время ожидания закончилось.

Утром, на той стороне реки, с разных направлений выметнулись из перелесков эскадроны драгун, уходя под защиту форта. За ними широким фронтом вылетела легкая конница Карла, но перед фортом всадники решили не продолжать погоню, уходя по большой дуге на юг. Над фортом вспухли десятки облачков, и через три секунды в рядах отступающей конницы Карла возникли первые разрывы Рижской битвы. Не скажу, что первый ход был удачен — морпехи стреляли на максимальную дальность, и разброс мин вышел чудовищный. Но как бы то ни было — первые выстрелы прозвучали, и первые потери принял луг при Корбоншанце. После чего, на полтора часа воцарился мир. Хрупкий, как снежинка.

Армия Карла выходила на луг у западной опушки, чуть выше Риги по течению Двины. В наших, теперь уже наших, предместьях закрутился водоворот конной лавы, вытекая вдоль нашего берега Двины к месту появления армии противника.

На самом деле, стычки на Двине начались еще день назад. Петровская конница, патрулирующая Двину, целыми эскадронами, вверх и вниз по течению, докладывала про «великие победы» — то там сотню свев отгонят, то тут десяток конных посекут. Но только сейчас, когда уже второй час на луг перед опушкой выходят боевые части Карла — становился виден действительный масштаб слова «великая битва». Опушку плотно застраивали прямоугольники пехоты, к ним пристраивались змейки конницы, и все это казалось далеким и не опасным.

Прикидывал численность войск, выведенных Карлом на поле. Полсотни тысяч никак не выходило. От силы тысяч 20. Предположить, что половину армии побила тысяча драгун — будет несколько самонадеянно. Что половину армии Карл не повел в сражение — глупо. Значит, как все нормальные герои — пара десятков тысяч пошли в обход. Флаг им в руки — если Петр прав, и они переправятся в районе Киргхольма. То их там ждет Гонец. Тихо так ждет, скромно встав у излучины. И вообще, не счастливое там место. Меньше сотни лет назад именно там были разбиты поляками войска Карла IХ. Но память мне подсказывает иное название этого городка. Саласпилс. Лагерь смерти сотни тысяч человек во время Великой Отечественной. Специализация — отбор крови у детей, для лечения немецких солдат. Боги отвернулись от той земли.

Капитану Гонца дал приказ перепахать эти земли не жалея снарядов — только дождаться разгара переправы войск через Двину и их максимальной концентрации. Плавсредства разрешил таранить корпусом — потом царапины подкрасим. В помощь Гонцу Петр направил большую часть своих иррегуляров — все одно им в строевой битве делать особо нечего, а вот добивание — их конек.

В итоге — особо не волновался за обходной маневр Карла. У Дюнамюнде, ниже Риги по течению Двины, стоят наши фрегаты и полк морпехов. У Киргхольма, выше Риги, Гонец и иррегуляры. Перед Ригой…

А перед Ригой Карл начал пробный штурм форта. Видно было плохо, двинулись прямоугольники пехоты, разошлись конные колонны, восточные бастионы форта окутались дымами. Умом понимал — там сейчас жарко. Но почти километр дистанции скрадывал бой, и приходилось его домысливать.

Представлял, как морпехи, припав на колено, отстреливают мины из стоящих рядом с ними вскрытых ящиков, меняют раскалившиеся картечницы на запасные, что оставили нам павшие братья по корпусу, видел море солдат на лугу перед фортом, слышал крики капралов, дублирующих команды лейтенанта. Просил мысленно лейтенанта — «не затягивай!». Но он мне не внял.

С южной стены форта пронеслась конная лавина, теряя всадников десятками, если не сотнями, под картечным огнем. Смысл этого маневра стал понятен, когда поверх стен форта пошли десятками взрывы гранат. А Карл-то экспериментирует! Вроде он раньше не использовал драгун-гренадеров. Поаплодировал бы находчивости противника, если бы пересилил желание его удавить. Планы опять меняются.

Выбежал из башни на стену, где ровным строем стояли наши полковые орудия. На правом фланге батареи во фрунт вытянулись майор с двумя лейтенантами.

— Цель, конница противника. Беглый огонь. Не давайте ей подойти к форту!

Все трое козырнули, лейтенанты бросились вдоль стены, а майора придержал.

— Дозволяю весь запас снарядов выпустить. Коли конница разбежится — по пехоте пали, но так, чтоб …

Последние слова заглушило последовательное многоголосье полкового бога войны. Пять десятков орудий, задрав стволы, последовательно выплюнули в сторону конницы, перестраивающейся для новой атаки и считающей себя в безопасности, три сотни килограмм осколочной смерти. Орудия еще только возвращались после отката, а плотные ряды всадников перечеркнула череда разрывов, начинающихся с приличным недолетом, ближе к реке, и заканчивающихся разве что не у опушки. Майор, наблюдавший вместе со мной результаты первого залпа, опасливо покосился на мой кулак, подсунутый ему под нос. Надеюсь, мы поняли друг друга.

Застоявшиеся канониры, организовавшие себе предельно комфортные позиции — били все нормативы по скорострельности, укладывая по 5 выстрелов в минуту. Точность на предельных дистанциях у них была средненькой — но для стрельбы по плотно построенной армии — удовлетворительно.

Пушки смолкли через 20 минут, отстреляв чуть больше половины поднятого на стены боезапаса. Стрелять стало не по кому. Нам сказочно повезло, что день выдался ветреный, и сплошное облако дыма быстро сносило вверх по течению. Канониры пристрелялись в первую же минуту и прошли по всему полю косой смерти суммарным весом в 18 тонн.

Первую линию полков Карла рассеяли вместе с конной лавой. А до второй и третьей линии было просто не достать прямой наводкой, даже с учетом установки орудий на возвышении.

Теперь, по лугу, к неподвижно стоящим каре пехоты второй линии, бежали разрозненные фигурки, по которым вести огонь из пушек становилось уже бессмысленно.

На стене тяжело, с хрипом, пытались отдышаться заряжающие. На секунду вспомнились массовые забеги моего времени, когда толпа людей точно так же стояла на финише, согнувшись, и пытаясь продышаться. Молодцы пушкари. Результативно пробежались.

Замолчал и форт, с которого ветер постепенно сдергивал дымное покрывало. Вглядывался, ожидая увидеть отступление из форта наших рот. Но его не было. Опять все наплевали на план!

Карл перестраивал армию. Пытался вникнуть в замысел, и избавится от звона в ушах. Наверное, зря мы батарею около штаба поставили — вон, Петр уже сбежал в предместный лагерь. Но, с другой стороны — что делать, если самые удобные места для артиллерии обычно совпадают с самыми удобными местами для наблюдателей, а в случае ограниченного пространства — и штаба.

С удивлением осознал — Карл отводит армию. Что?! Все? Быть того не может! Начал лихорадочно прикидывать, как действовал бы на его месте. Самым реальным, вытанцовывался вариант — дождаться темноты или тумана, сводящих на нет наше превосходство в артиллерии. Можно еще солому мокрую, или шерсть запалить, для дымовой завесы — но на это длительная подготовка потребна. Значит вечером? Тээкс… а мы на это …

Подозвал майора, велел дать еще два залпа, пристреливая орудия вокруг форта, после чего зафиксировать значения механизмов наводки. Офицеров посадил за расчеты стрельбы с закрытых позиций — пусть логарифмические линейки плотнее изучают. Обещал вечером проверить готовые таблицы стрельбы, и пока не стемнеет — сделать по ним пару залпов. Больше, все одно, заняться нечем. Ждем хода короля.

Посмотрел на пыхтение верховных жрецов бога войны над планшетками, решил составить им компанию — до обеда время еще есть, а Карл, похоже, принялся за сооружение двух укрепленных лагерей у опушки и отгораживании загона для тысяч лошадей. Топоров, валящих лес, с нашего места слышно не было — но работа у опушки продвигалась споро.

Постоял, замеряя угловой размер трудящихся у лагерей фигурок, уточняя дистанцию до них. Почесал извилины. Сел опять считать.

Теоретически, если задерем лафеты на 20 градусов подкладками, а потом выведем остальное вертикальной наводкой…

Оторвал от расчетов лейтенанта, велел ему собирать плотников и нести сюда бревна. Попытка не пытка, как говаривали в некоторые времена.

На счет пытки — это явно поспешил. Ковырялись, создавая пандусы для пушек, до самого обеда. Даже на точность плюнул — плюс минус пара градусов выберем вертикальной наводкой. Главное было сбить эту конструкцию скобами, чтоб она не разъехалась после первого выстрела. Да еще и тяжеленное орудие на этом чуде закрепить, чтоб не елозило.

Словом, к концу работы стало понятно — если попадем, то только чудом.

Десяток орудий смотрели, в готовности, на один лагерь, второй десяток заканчивали нацеливать, при помощи кувалд, на второй лагерь — внося поправки на ослабевший ветер. Лейтенанты ходили с отвесами и составляли для каждого орудия таблицу поправок к лимбам вертикальной наводки. Под третий десяток, предназначаемый безвинным копытным, заканчивали рубить подставки — работы еще на час. Два десятка орудий стояли в резерве, на случай резких изменений планов Карла.

Как известно, войны не выиграть обороной. Пытался изменить взгляд на этот вопрос, высматривая в бинокль движение в лагерях противника. На стене стихали строительные работы, а работы у Карла были в самом разгаре. Нехорошо мешать созидательному труду, да и загон еще не полностью отгородили. Подождем.

Отвлекся на доклад монарху, пришедшему посмотреть на необычное строительство. Петр, как обычно, махнул на мои задумки рукой и, в свою очередь, огорчил желанием бояр переправить конницу на тот берег. «Мы им кааак…». Угу. Организовать им, что ли, переправу? Сам то Петр точно не полезет, а остальным по соплям получить будет весьма полезно. Отрапортовал государю о готовности выполнить любой его приказ, мысленно добавив в речи слово «дурацкий», только предложил сделать это во время стрельбы по лагерю Карла. Задержка Петра разозлила, хотя он с ней и согласился. Вот так и живем…

Наблюдал поздний обед армии свеев, под бурлящую внизу стен суматоху. Полки готовились сбрасывать на воду понтоны, а эскадроны Петра, под рукой тезки, охлопывали лошадей и проверяли упряжь. При этом все делали вид, будто ничего не происходит, и ждали сигнала.

Сигналом стали три десятка пристрелочных выстрелов, после которых повисла небольшая пауза — канониры вносили поправки. Далее стрельба пошла потоком, хоть и менее бурным, по отношению к утреннему.

Накрытие целей стало ожидаемо … эээ … хреновым. Судя по произвольно пляшущим разрывам — менее четверти попаданий. Зато запалили лес за лагерем Карла, да и в самих лагерях обстрел, пусть и не особо точный, вызвал оторопь. Ничем иным не могу объяснить, почему удалось без помех переправить почти 5 тысяч цвета и надежи земли Русской. Наблюдал переправу бояр и выпадал кристаллами в раствор — многие из всадников были с луками. Уууу… как все запущено … Ну да Бог им в помощь.

Договоренность с тезкой была, что его полки идут шагом, не приближаясь к зоне обстрела. Вот только боярские эскадроны плевать хотели на наши договоренности и начали разгон от самого берега Двины.

Поминая идиотов многоколенными молитвами велел прекратить огонь. Хоть пушкари и прервались раньше времени, но наворотить успели изрядно. Еще бы полчасика такого огня… Больше всего было жаль лошадей.

Бояре ворвались в недостроенный лагерь практически без сопротивления, им на пятки наступал тезка, с Петровскими эскадронами. Лагеря курились дымами, и за ними разгорался лес. Подробности скрывало расстояние, приоткрывая только фрагменты в бинокль.

Мысленно прикидывал эффективность этого наскока по отношению к продолжению артобстрела. С очень большим перевесом выигрывал обстрел. Более того, это залихватское гиканье давало время Карлу опомниться.

Стукнул, со злости, по станине орудия, помянув последний раз «надежей и опор». Подозвал майора

— Бояре вскоре ретируются, да к понтонам бросятся. Немедля обстрел продолжить. Коли за нашими свеи припустят — бить их двумя десятками свободных орудий, обстрела лагерей не прекращая.

Нечего мне тут больше делать. Какую задумку испоганили!!! И чего, спрашивается, мы пол дня подставки сбивали? Теперь то Карл точно лагерь перенесет.

Лежал на лавке, слушая грохот нашей артиллерии, приглушенной двухметровой стеной башни. Прикидывал варианты. Пойдет Карл на ночной штурм или уйдет? Оба варианта скверные. И чем дальше гудела канонада за стенами, тем больше склонялся ко второму варианту. Даже боюсь представить потери у противника. Может Карл рискнуть захватить ночью форт, с тем, чтоб днем подавить нашу артиллерию? Теоретически, с учетом его юношеского максимализма — может. Решит, что наши пушки, это единственное что ему мешает. Можно и дальше пойти — Карл наплюет на форт и форсирует Двину, бросившись к проделанным нами проломам, заткнутым мешками с песком. Авантюра? Зато дает больше всего шансов навязать нам бой на его условиях.

Вот только, если его отговорят от этой дохлой затеи — у Карла будут минимум сутки форы, и он сможет увести армию куда угодно, в том числе и на Новгород, где у нас нет заготовленных сюрпризов. Достать-то, мы его достанем, но пушки придется оставить в крепости. И опять таки, у него появится преимущество в выборе места под баталию.

Нет, надо решать все здесь, и сейчас.

Вызвал вестового, приказал передать в полки — готовиться к глубокому рейду без обоза. Припасов на три дня, а боеприпасов — сколько унесут на марше. Ориентировочно, выходим этой ночью. А что? Если Карл пожалует к крепости, тут и без нас разберутся. Что тогда нам мешает наведаться, тем временем, к Карлу? Главное, на переправах нос к носу не столкнутся.

Подожду, когда бояре Петру расскажут, как они славно побили Карла, и опишут, как почти пленили самого короля — после чего схожу, испрошу дозволения на маааленькую вылазку. Думаю, десяти тысяч морпехов мне хватит. Черное на черном — наше время. Ночью назначим зеленое черным. Может еще и сажей помазаться? Хотя, это уже ребячество. Изначально, боевую раскраску на лица и тело наносили вместо знаков различия, в более поздние времена раскраской пытались сделать менее заметными людей в засадах. Вот только элементарная «вуаль» в виде камуфляжной тряпочки, да еще с веточками или «лохмотьями» на лице — справлялась с этой задачей значительно лучше любой раскраски. У меня так вообще на масхалате моего времени капюшон был сетчатый и на пару размеров больше, чем надо — натянул его на лицо и никаких проблем с маскировкой, а через сетку все видно. Тем не менее, раскраску все равно применяют. Обычно там, где надо активно и незаметно двигаться, и в случаях, когда маска мешает. Вот только правильно накраситься — наука посложнее, чем женский макияж. Ведь задача не полосами себя покрыть, подражая тигру, а внести асимметрию, сделать лицо неузнаваемым при беглом взгляде. Уж такая особенность у человеческого зрения. Мы часто не столько видим окружающую нас картинку, сколько достраиваем ее в мозгу по имеющимся в памяти «трафаретам». Например, если человек носит очки, и стекла вдруг треснули — денек другой трещина перед глазами будет мешать, а потом мозг приспособится и помеха перед взглядом «исчезнет», и мозг станет автоматически «достраивать» картину мира, продолжая прерванные линии. Благодаря этой особенности нашей черепушки мы видим чудовищ, в пнях ночного леса, но не распознаем человека, если мозг не «увидит» стандартный набор — палка, палка, огуречик или, хотя бы часть этого стандартного набора.

Покрасить половину лица в черное, треть в зеленое, накидать несколько штрихов и обеспечить полное отсутствие симметрии — все. При беглом взгляде мозг наблюдателя не даст ему сигнала, что видел нечто похожее на торчащее из кустов лицо. А если просто полосами размалеваться, да еще симметричными — мозг наблюдателя немедленно забьет тревогу, что из кустов торчит размалеванная морда.

Но все эти ухищрения хороши для группы из нескольких диверсантов. Тайно пробирающиеся пять полков — это из области фантастики. Даже сотня человек себя выдает — уж больно много будет мелких несоответствий для наблюдателя. Там ветка качнулась, тут холмики какие-то. Словом — все это праздная суета. Засекут нас еще на дальних подступах, например, конными патрулями.

Зачем тогда ночью по воронкам ноги ломать?

Если Карл ночью на штурм пойдет — он силы разделит, часть оставив в лагере с обозом. Когда слона порезали на кусочки — надо потреблять его вне зависимости от времени суток. А пониженная точность стрельбы в темноту свеями — это просто приятный бонус. Сами то они на фоне костров лагеря будут …

Но до вечера еще далеко. Канонада смолкла. Поворочался еще чуток, обсасывая варианты «адекватных» ответов, и, незаметно для себя заснул.

Даже упоминания не стоит, что поспать не дали. Мне, лежащему под пальмой, только-только принесла бокал сока со льдом симпатичная мулатка, как за стенами рявкнули пушки. Да так, что заставили меня подскочить на лавке. Что? Уже вечер?

Выскочил на стену, кутаясь в бушлат спросонья. Убедился, что наступил не вечер, а просветление в мозгах артиллеристов. Они, видите ли, решили достать Карла в новом лагере.

Дело было так. Карл быстро и без суеты отступил на ветер, спасаясь от расходящегося лесного пожара, ставшего наковальней для нашего орудийного молота. Часть обоза бросили в старых лагерях, но все, что собрали, утащили на северо-запад, километра на четыре, и теперь, до нового лагеря было километров восемь. Лагерь скорее угадывался, чем был виден. То, что Карл не ушел совсем — радовало. Видимо запасы армии пострадали сильно, и он твердо решил пополнить их в Риге. Целая скала с души свалилась.

Вот только разгоряченные пушкари решили побить все дальности стрельбы, заложенные, даже теоретически, в наши орудия.

Чем плохи отдельные каморы для орудий? Тем, что каждый дурень может досыпать в них пороху. Лейтенантам, с их новаторскими идеями, холку еще намылю, но что делать с двумя выведенными из строя орудиями? Поинтересовался — хоть попали? По виноватым мордам сделал неутешительные выводы и взбодрился разносом. Офицерам еще повезло, что никого не убило, только стволы «раздуло» — иначе разносом дело бы не ограничилось.

В конце разноса, даже слегка похвалил за сообразительность — сделали все по науке, даже вес дополнительного заряда рассчитали. Раз уж народ так стремиться к новым знаниям — посадил за повторное изучение брошюрки по металловеденью, из полковой обучающей библиотеки. Пусть мучаются — эти брошюрки от руки написаны мастерами, с отвратительным подчерком и совершенно авангардистскими рисунками и схемами.

Таким образом, настроившись на рабочий лад, поспешил на доклад к государю, ориентируясь на самые громкие победные крики, логично предположив, что бояре должны праздновать.

До вечера ничего не происходило. Разве что на юго-востоке, километрах в двадцати, небо подсвечивали сполохи, видимо, артиллерии Гонца. Странное у нас сражение выходит. Совершенно не так себе представлял битвы армий, представляя их по фильмам про средневековые войны.

В сумерках, полки корпуса начали переправу на западный берег Двины, вытягиваясь на земле в походную колонну, сливающуюся с вечерними тенями. Идти на штурм лагеря Карла мне, прямым приказом, запретил Петр. Теперь провожал растворяющиеся в темноте полки со стены, давя на нервы пушкарям своим сдерживаемым неудовольствием. Каюсь, в мыслях уже дошел до того, чтоб повторить опыт артиллеристов по дальней стрельбе, перетянув бандажами стволы пушек. Вот только предельно скудная ремонтная база и отсталые технологии кузнецов Риги не давали мне это сделать быстро. Дней за пять — управился бы. А к вечеру …

Оставалось только барабанить по станинам орудий, перенацеленных на старые засечки вокруг форта. Вновь от меня ничего не зависело.

Когда уже окончательно стемнело — в душу закрались сомнения. А почему решил, что Карл придет вечером? Может он даст отдохнуть армии и придет на заре! Тогда весь план летит к …

Далекий лагерь противника покрылся вспышками, прерывая все размышления. Секунд через двадцать до нас докатился отдаленный гром баталии. Полки не жалели мин. Могу их понять — морпехи ушли со страшным перегрузом, и перед маневренным боем стремятся облегчить свою ношу, скидывая ее на головы противника.

Оторвался от зачаровывающего стробоскопа далеких вспышек, приказал драгунам готовиться к переправе. Поручу им две задачи — подвоз боеприпасов и «подравнивание кромок» лагеря Карла, буде он начнет разбегаться. Вторая задача, скорее всего, невыполнима — та самая притча про черную кошку в темной комнате. Но просто смотреть на все это было невыносимо.

Через минут 30 вспышки начали сокращаться, хотя рокот боя расстояние исправно доносило. Отплясывал на стене от нетерпения сделать хоть что-то, мысленно подталкивая понтоны с переправляющимися драгунами и убеждая себя, что сразу их посылать, было нельзя — они еще более заметны, чем пехота. Да и Карл, вообще-то, под стенами ожидался. Кто бы ему фланги подрезал? Бояре, что ли? Только бы драгуны под «дружеский» огонь не попали, только бы свеи не разбежались, только бы …

Плохо быть военачальником — видишь, на каких тонких волосках висит вся баталия.

К середине ночи далекая перестрелка выродилась в редкие серии хлопков, и начали приходить вестовые, с первыми результатами. Уже второй посыльный заставил сорваться в насиженного места на стене, где успел проковырять приличную лунку в камне кортиком, и кинуться на поиски Петра. К счастью, нашедшегося быстро — ему в эту ночь не спалось, как и многим.

— Государь! Два капральства полка возвращаются, несут нескольких раненных пленных. Карла несут!..

Договорить Петр не дал, громогласно выкликивая ближников, и кидаясь к импровизированным причалам понтонов. Мне там делать было особо нечего, это Петру игрушку везут. Двинулся к медикам, приказывая освободить пару самых сообразительных от работы с нашими раненными, загрузить их снадобьями по самые уши, и послать вслед за государем. Никто не любит неисправных игрушек.

Набил трубку, уделяя время для доклада так и бегавшему вслед за мной вестовому. Его рассказ, как накрыли лагерь, как массированно били минами по шатрам офицеров, как, кто, куда и сколько раз ходил в атаку — проходил мимо сознания. По извилинам, как в бобслее, носилась, повизгивая, одна мысль — конец войне! Ну, не принято в эти времена без монархов воевать! Значит, не зря мы полк моих ребят положили. Вечная проблема меньшего зла. Не помню точно, какие были потери в этой войне из моей истории, но уверен, сейчас они кратно меньше. Надо за это выпить.

Заскочил к семеновцам — они знали толк, как правильно и со вкусом напиваться, а снобизма у них было поменьше, чем у преображенцев.

Два последующих дня прошли сумбурно. Наша армия носилась, собирая дезориентированных свеев. Не обходилось без перестрелок и штурмов закрепившихся полков, где еще оставались офицеры, способные объединить утративших боевой дух солдат. В общей сложности, вместе с зачисткой после стрельбы Гонца, набралось около 20 тысяч пленных. Сколько утекло у нас сквозь «гребенки» прочесываний — думаю, так и останется одной из тайн этой войны, уж больно много у Карла было неучтенных людей, особенно в обозе.

Забегая вперед, могу точно сказать — историки переврали битву под Ригой весьма существенно. Почитать их эпические опусы, где «рука врагов колоть устала» — может сложится впечатление, будто битва шла сутки без перерыва, и только ночью морпехи уже добили свеев, изрядно посеченных боярами да государевой конницей. Бог им судья.

На самом деле, битва закончилась буднично, как, впрочем, и прошла. Меня тут больше ничего не интересовало. Петра, интересовало многое — но он удовлетворял свои аппетиты самостоятельно, отослав большую часть нашей конницы осваивать Курляндию, и двинув за ней полки, оставив только наш корпус в запасе, обеспечивать, так сказать, тылы. Не скрою — сам настаивал на этом. Более того, чудом удалось уговорить Петра не лезть за Неман. К счастью, настроение у государя было отличное, и он внял моим раскладкам по снабжению и времени подхода подкреплений. Согласившись пока использовать Неман как межевой знак.

Его «покуда» мне крайне не понравилось. Ну да буду решать проблемы, по мере их появления. Теперь у меня была иная проблема. От Дюнамюнде прискакал гонец, сообщивший о прибытии птицы с пакетом доклада. Петр, к этому времени, уже укатил в Новгород, уводя преображенцев, с особо ценным обозом.

Доклад только успел глянуть по диагонали, как сорвался на рейд, оставив корпус на полковников и выздоравливающего Вейде. Приказал форт не разминировать без меня. Лучше — совсем его не трогать. Жаль, конечно, что хорошая задумка пропала — но это не повод испытывать ее на себе.

Докладывал Дух. Между строк читалось, что до Готланда они дошли почти как подводная лодка, и то, что вообще дошли — можно смело считать еще одним чудом этого лета. Опять без меня все прошло!

Переход на птице до Готланда, в отличную, ясную и ветреную погоду можно считать морской прогулкой. Солнечные блики на мерных волнах, легкая дымка на горизонте. Сказка. Всегда бы так путешествовать. Все портил только зачитанный листок доклада, наводящий на мысли о международной стратегии. Если сравнить даты — понятно, что подход Карла к Риге был согласован с англичанами. Уж больно сроки подходящие.

И какой вывод? Поганый вывод. Война не закончена. Теперь мы воюем с Англией и, возможно, с Голландией. Радовало только, что эти новые противники завязли зубами, пытаясь откусить испанское наследство, и теперь, особенно после потери значительной части флота, способны только косить на нас глазами и показывать издали неприличные жесты.

Можно сделать вид, что ничего не было. Бритты нас в этом наверняка поддержат. Но зачем? Никогда не понимал фильмов моего времени, когда главному герою наносят удар в спину его недобитые противники. Англия явно требует контрольного выстрела.

Вот и думал над планами. Точнее, наметки на эти планы появились еще несколько лет назад, когда обсуждали с герцогом найм флота. Тогда меня всячески выпытывали — как отношусь к претенденту на английский престол, уже почти пять лет находящемуся в эмиграции во Франции. Вот и пришла пора разыграть эту карту. Надо только подумать, что Петру насоветовать — а то он ныне в эйфории и может подписать что угодно, вплоть до того, что простит бриттов широким жестом. Будем ковать железо, пока не остыло.

Висбю встречал пушечными салютами и полным рейдом парусов. Высматривал Духа, и не видел его. Увидел, только забравшись на марс. Мдя …

Дух практически висел на причальных концах, закрепленных на новеньком пирсе русской военной базы. Не удивительно, что с палубы его видно не было — на Духе не осталось ни одной мачты. Ужасающе. Они там, случаем, не на инопланетян нарвались?

Причаливали, сманеврировав, и пройдя мимо пары стоящих на страже линкоров, рядом с канонеркой. Вот почему так выходит? Послал в засады два самых лучших корабля, и оба теперь инвалиды. Надо в отставку. Вот закончу с бриттами — и пойду огородик в Вавчуге сажать. Помидорчики, там, огурчики, водочка.

Осматривал суету моряков, поддерживающих жизнь Духа. В груди щемило. Зря, наверное, наложил тень от Орла на корабль. Уж больно близкие у них судьбы вышли. Ждал прибытия офицеров, одновременно прикидывая, что можно сделать. Без сухого дока ничего путного не выходило. Надо строить доки на Готланде. И на Котлине, и завод … Уууу… Придется рубить с плеча. Приливы и отливы на Балтике мизерные, большие бывают только от нагонной воды — но тут не угадаешь. Значит, проверим идею Петра с вытягиванием канонерки на берег. Будем строить слип и лебедки. Зачем было меня ждать, чтоб до этого додуматься? Им тут няньки не хватает? Впрочем, и это строительство отнимет слишком много времени. Судя по виду Духа — у нас его нет.

Встречал офицеров не с самым лучшим настроением. Но торопиться с выводами не стал. Пусть сначала расскажут, как все случилось.

Козырнули, обменялись дежурными фразами. Выслушал доклад, как продвигается ремонт. Точнее, даже дослушивать не стал — ну к чему заниматься всеми этими мелочами, пока корабль сидит в воде по среднюю палубу? Устроил легкий вариант словесного шторма, смывшего излишне лучезарное настроение офицеров. Напомнил закон — празднуем только после приведения в боевое состояние своих кораблей. Объявил аврал. Слип строить слишком долго — вытаскиваем канонерку как на крененгование, и штопаем капитально подводную часть, потом повторяем с другим бортом. Вот потом и продолжим разговоры о слипах и сухих доках. Жалко было, до слез, видеть немощное состояние Духа. Дал неделю, однозначно заявив, что к ее окончанию желаю видеть канонерку на плаву, пусть и без мачт, но чистенькую и без воды в трюме. Лично везде залезу и проверю! Железные листы, на заплаты есть, краска есть, сварщики есть. Совести у отцов-командиров просто нет. Слава им голову вскружила. Значит, будем закручивать гайки. Добавил, что если и ремонт сделают плохо — новенькие мачты Духа могут подняться сразу со специфическими украшениями.

Кто сказал, что больше к нам никто не сунется? А если завтра в бой? Будем с берега смотреть, как птицы вместо нас воюют? Неделя!

Оставив разгорающийся аврал на пирсе — прошли с капитаном в штаб. Хотелось выслушать подробный доклад, желательно поминутный. Делать это лучше за чашкой чая и трубкой, а не на продуваемом причале. Ганзейцы и прочие просители подождут денек другой. Аврал у нас.

Интерлюдия

Борт голландского, 92 пушечного флагмана «Принцесса Мария»

Адмирал Филипп ван Альмонд бродил по просторам кормовой каюты в компании своего раздражения. Именно благодаря этой компании, остальные офицеры линейного корабля предпочли найти себе другие дела на многочисленных палубах ветерана морей, видавшего еще англо-голландские баталии.

Филипп и сам был не в восторге от настроения, но сбежать от него просто некуда. Очередное собрание командования флота снова вылилось в пустословие и взаимные упреки. Погода портилась не только вокруг кораблей, стоящих на рейде, но и внутри эскадр.

Остановившись у большого кормового окна, сквозь решетку рамы которого виднелись пляжи острова Фемарн, где флот встал после прохода по проливу Большой Бельт, в ожидании ветра — адмирал перебирал воспоминания.

Ему было что вспомнить, к шестидесятому году своей жизни, прошедшей с 17 лет в море, на боевых кораблях Республики Соединенных Провинций. В памяти все еще гремели битвы флотов пяти объединенных адмиралтейств Голландии с британцами, французами, испанцами … да со всем практически.

Не повезло адмиралу со временем службы. Зыбко все. То баталии против бриттов, то за них, то защищая Испанию, то атакуя ее. Старейшие офицеры «Принцессы» стали циничны, как наемники. Сплочение времен его дяди, когда двадцатилетний Филипп командовал фрегатом — теперь кажется забытым сном. Явью стала грызня между адмиралтействами голландских земель, гниющие суда, пьяные экипажи и интриги бриттов. Последняя из которых, и привела ван Альмонда под мелкий дождь Балтики.

Оглядев серую хмарь за квадратиками окна, адмирал со злостью двинул кулаком по толстой раме, заставив тонко зазвенеть стекла.

— Godverdomme!!!

Злость не обратила внимания на поминание черта и продолжила грызть изнутри. И ведь никак было не отказаться от этой «чести»! Вляпавшиеся в самый навоз, прошлым летом, бритты заплели словами адмиралтейства, согласившись даже уступить командование союзным флотом голландскому адмиралу, взамен отозванного Рука. А что толку?

Филипп не дожил бы среди баталий до 60 лет, не будучи осторожным и расчетливым, и он прямо заявил в Амстердаме, что новая кампания самоубийственна для флота. Даже если удастся застать врасплох фрегаты московитов под Ригой, это вовсе не гарантирует победы. Да, маневра их лишить можно. Даже потопить можно. Но что останется от флота Голландии? Ведь новых кораблей на верфях почти нет, деньги ушли на кредиты Англии, торговля зачахла. Что дальше-то будет?

Еще раз стукнув кулаком в переплет окна Филипп отошел к столу, одергивая широкие раструбы манжет. Уселся, расправив полы сюртука, перед чистым листом бумаги, покрутил в руках перьевую ручку, потом посмотрел на этот инструмент для письма как на гнилую рыбу, подсунутую ему противником, вскочил, отбрасывая ручку, и заметался по каюте, вспоминая надменное лицо только что ушедшего на «Соверен» британского контр-адмирала Бинга, с его «… жду от вас письменных приказов…».

Господь покинул этот флот. Остались только надежды. Например, надежда умереть достойно, как адмирал де Рюйтер — который бился против французской эскадры в Катанском заливе и командовал кораблями даже после того, как ему картечью оторвало ногу, позволив себе умереть только после полной победы над противником. Но пока…. Пока Филиппу светила только «слава» адмирала де Витта, который пользовался на вверенном ему флоте таким авторитетом, что, решив перейти перед боем с англичанами со своего тихоходного флагмана «Принц Виллем» на более быстрый «Бредероде» — встретил категорический отказ новой команды принять его на борт, а вернувшись обратно, на «Принца», застал старую команду, напившейся в стельку, во славу избавления корабля от адмирала. Вот примерно так же и обстояли ныне дела под мелким балтийским дождем.

В двери каюты тихонько поскребся стюард, с риском для здоровья пытающийся соблюсти многолетние традиции, в надежде, что хоть чаепитие успокоит гнев «повелителя морей», а ведь именно так, «амир-аль-бахр», переводят с арабского слово «адмирал».

***

64 корабля союзной эскадры, поймав западный ветер, уходили с рейда острова Фемарн, курсом на восток, двумя кильватерными колоннами. Приближалось время реванша.

Ван Альмонд, стоя на ахтердеке «Принцессы», возглавляющей правую колонну флота, ревностно разглядывал в подзорную трубу линии кораблей, особо уделяя внимание отстающему «Соверену», возглавляющему левую колонну. Вновь всколыхнулось раздражение, вспомнились прошлые споры, когда бритты критиковали голландские корабли за «плоскодонность», а голландцы критиковали бриттов за перегруженность их кораблей орудиями. Истинна в этих спорах, понятное дело, не родилась — а вот совместные походы англо-голландских эскадр утеряли стремительность, даже при благоприятных ветрах.

Впрочем, раздражение адмирала стало явлением почти постоянным, в результате чего вокруг него на корме не было ни одной живой души. Может по этому, не желая тревожить лишний раз командующего, доклад о паре парусов впереди, на горизонте, поступил с запозданием.

Боевая тревога, переданная по кораблям флажками, прогремела топотом ног матросов по палубам, и хлопнула парусами, убираемыми «по-боевому». Флоты шли навстречу бою, распознав в далеких парусах нового, но успевшего запомнится, врага.

Похлопывая сложенной трубой, Филипп спускался по трапу на среднюю палубу, намереваясь подняться на фордек, с которого было удобнее следить за маневрами кораблей московитов. В том, что эти корабли начнут маневрировать — адмирал не сомневался, именно это, по мнению всех штабов, было сильной стороной новых кораблей. Противодействий этой тактике маститые адмиралы предлагали множество, сходясь в итоге к одному — надо пробовать,… но лучше застать корабли московитов на рейде и без экипажей на борту. Жаль только, что честь опробовать наработки штабов выпала ему, Филипу ван Альмонду, старому цинику, понимающему, что если он победит, недоброжелатели скажут — «… не удивительно, при таком численном перевесе». А если проиграет… впрочем, тогда его мало будут волновать недоброжелатели, он никуда не уйдет с «Принцессы», разделяя ее судьбу.

***

Первые залпы баталии разнеслись над морем в два часа пополудни 27 мая 1703 года. Первые фонтаны воды заплясали вокруг кораблей, возглавляющих колонны флота. Раздражение Филиппа, наконец, нашло свой выход, обрушившись на канониров, не способных ответить московитам. Дальность и точность огня противника давно уже не являлась неожиданностью, большинство кораблей королевского флота и объединенных провинций, прошли модернизацию, увеличившую высоту пушечных портов и механизм подъема стволов. Вот только помогало это мало. Окутавшийся дымом, в ответном залпе, правый борт Принцессы принес только разочарование — фонтаны плясали вокруг вражеского корабля, не причиняя ему видимых повреждений. Более того, противник применил свой второй козырь — маневр — разорвав дистанцию и продолжая идти параллельными курсами уже вне зоны досягаемости пушек флота, сам, при этом, ведя редкий прицельный огонь. А как прикажете отбиваться от этих юрких угрей?

Адмирал с силой схлопнул зрительную трубу, приняв решение максимально увеличить скорость, распустив паруса из боевого положения в походное. И именно в этот момент, следующий в кильватере «Принцессы» восьмидесяти шести пушечный «Captain General», получил первое попадание, взорвавшее правый борт линкора огненной вспышкой и фонтаном деревянных щепок. Адмирал от души приложил по планширю дорогой зрительной трубой, сопровождая сие действо длинным, сложносоставным словом, в котором упоминались новорожденный, оспа и самка собаки, перемежающееся действиями всех этих лиц друг над другом. Капитан «Принцессы», подбежавшей в этот момент к адмиралу, только качнул головой, сожалея, что, не являясь протестантом, не может позволить себе так ярко выразить наболевшее. А выразить было что — так как водяные фонтаны вырастали уже прямо под бортами его корабля, и попадания можно было ожидать с минуты на минуту.

***

Пятый час флот упорно шел на северо-восток под огнем двух кораблей противника. Перепробовав все рекомендации штабов, вплоть до перестроения флота во фронтальный ордер, и попыток прижать московитов к берегу, ван Альмонд теперь уповал только на скорость и прочность своих кораблей. Уповал не зря. Да, многие линейные корабли дымили свежими проломами и демонстрировали дыры в парусах — но ордер пока не потерял никого. Максимальная скорость, которую могли развить колонны, вместе с постоянным маневром в сторону атакующих судов — существенно снизили точность попаданий противника, а пара удачных бортовых залпов кораблей флота, заставила московитов еще больше разорвать дистанцию.

Пять часов напряжения измотали команды почище шторма в Английском проливе, канониры на орудийных палубах уже сменились, а вот матросов на снастях заменить было некем и они начинали делать ошибки при маневрировании.

Филипп ждал темноты, прибежища всех каперов, мысленно проклиная себя, адмиралтейства и московитов. Сильно бил по чести флота, и его гордости, тот простой факт, что всего две «гончих» загнали, и постепенно пересиливают стадо матерых кабанов. И больше всего в этой аналогии настораживал возможный «охотник», идущий по следам этих гончих. Если бы Филиппа не заверили, что весь флот московитов ушел к Риге, он бы предпочел плюнуть на конфронтацию с адмиралтействами и уйти обратно. Но уйти от боя всего с двумя кораблями дежурной пары противника он не мог — его офицеры ему этого просто не позволят.

Изменение течения боя застало ван Альмонда в его каюте, сидящим в кресле, и растирающим ноющие от долгой беготни колени. Возраст давал о себе знать. Внезапно, среди редких выстрелов «загонщиков», далеко за кормой, прогрохотали новые залпы. Гулкие и насыщенные. Одним только звуком дающие понять, что игры закончились. Сердце адмирала пропустило удар, вторя замершей в мозгу мысли — «Началось! Охотник пришел». Ворвавшийся, без стука, в каюту лейтенант, застал адмирала с непроницаемой миной на лице, приводящим в порядок свою одежду.

— Минхер адмирал! Эскадры красного флага атакованы неизвестным кораблем…

Продолжал доклад лейтенент уже на бегу.

— Бомбардирские корабли арьергарда горят и выходят из ордера, фрегаты…

Адмирал только махнул рукой подчиненному, прерывая офицера и взбираясь по крутому трапу на ют. Гремящие позади колонн флота выстрелы и взрывы говорили лучше любого доклада о положении дел.

Открывшаяся за кормой картина заставила Филиппа остро почувствовать все прожитые года. Ровно посередине, между двумя колоннами шел со спущенными парусами, не иначе как при помощи дьявола, приземистый серый корабль, в размерениях фрегата московитов. Коли отбросить нечистую силу — оставалось только признать, что на флоте противника появились новые корабли. Невиданные и страшные своей смертоносностью. Низкий силуэт серого корабля порой терялся на фоне волнующегося серого моря — не удивительно, что противнику удалось так незаметно зайти в тыл отвлекшегося на «гончих» флота.

Удивительно было другое — корабли арьергарда, выходя из ордера, и разворачиваясь бортами к пришельцу, покрыли все море вокруг него фонтанами близких попаданий. Не верилось, что среди пятидесяти пушечных кораблей арьергарда, стреляющих с близкой дистанции, настолько плохи канониры. Этого «призрака» должны были уже изрешетить ядрами как мишень на маневрах!

Стараясь не думать о нечистой силе, и о том, как на нее реагирует команда, адмирал лихорадочно искал выход. На его глазах «призрак» порвал в горящие клочья, залпами обоих бортов, еще два корабля и перенес огонь на следующую пару. Все придумки адмиралтейств рассыпались в пыль. Воевать с дьяволом под силу только господу.

Филипп раздавал приказы, на начало оговоренного заранее маневра к ретираде, когда в среднюю палубу «Принцессы» впилась бомба, от подкравшейся с правого борта «гончей». Корабль вздрогнул, в очередной раз открываясь обшивкой навстречу шару огня. Летящие щепки, крики людей, сигнальщик, вывалившийся от толчка за борт. Господь и впрямь отвернулся от флота.

Пока новый сигнальщик передавал приказ — «призрак» расправился с очередной парой арьергарда, оставив за кормой цепочку жарких костров, и взялся за тяжелые корабли кордебаталии.

«Принцесса» легла на левый борт, описывая циркуляцию вправо, заодно, отпугнув залпом зарвавшуюся «гончую». За линкором, как цветок, распускались колонны флота, выполняя разворот, перестраиваясь во фронтальный строй и ложась на юго-западный курс. Ветер, так помогавший держать скорость, теперь стал еще одним противником, замедляющим ход тяжелых кораблей. Будто сама природа ополчилась против эскадры.

Приказав править прямо на «призрак», адмирал злорадно усмехался, уверенный, что никуда этому «охотнику» теперь не деться. Бывает так на охоте, когда дичь разворачивается и атакует со всех сторон большой стаей. Вот только слишком быстро выскальзывал «призрак» из смыкающихся тисков тяжелых кораблей.

Море накрыли сплошные облака множественных бортовых залпов кордебаталии. Уже никто не беспокоился, что своими ядрами может повредить союзный корабль — слишком явно красные сполохи внутри дымных облаков говорили — дьявольский корабль московитов прорубал себе выход из ловушки.

В грохоте залпов потерялось все управление эскадрой. Теперь ван Альмонд просто стоял на юте, навалившись на планширь правого борта и пытаясь уловить ход баталии. Правее «Принцессы», сквозь летящие дымные клоки, виднелся идущий параллельным курсом «Соверен», с открытыми портами левого борта.

Филипп молился редко, но теперь его молитва была горяча и настойчива. Он не просил победы в кампании, ибо не чувствовал на нее сил — он просил всего лишь об удаче в бою, и шептал, сжимая резной поручень ютового ограждения, совершенно непереводимые конструкции.

Угадывающийся перед «Принцессой» «Капитан», расцвел огненным цветком гигантского взрыва, ударившего в паруса флагманского линкора волной горячего воздуха, сдернувшей дымную пелену, и сотнями тлеющих щепок, прилетевших к адмиралу последним приветом от старого друга. В образовавшемся разрыве стал виден, как на ладони, уходящий враг.

Капитан у штурвала, кратко рявкнул к повороту, и «Принцесса», хлопая парусами, легла на правый борт, выкладывая «призрака» перед канонирами как на ученьях. Бортовой залп, содрогнувший весь корабль, совпал с взрывом на баке, выворотившим носовую часть палубы и вырвавшим бушприт. Носовые паруса безвольно разлетелись под ветер, и линкор начало безвольно разворачивать носом на запад.

Позади многоголосо грохнул залп «Соверена», и среди визга ядер адмирал отчетливо расслышал звон, который неоднократно приходилось слышать на кузнях. Откровение, что проклятый призрак сделан из железа, на некоторое время оторвало его от бедственного положения флагмана, разгорающегося пожаром на баке. Даже взрыв на «Соверене» уже ничего не всколыхнул в душе. «Призрак» прорвался сквозь строй, и теперь уходил на восток, расстреливая поверженную эскадру кормовыми батареями и явственно оседая на нос.

Это наблюдение вернуло адмирала к жизни, влив в старое тело юношескую восторженность. «Призрак» уязвим!..!!!

Когда капитан подошел с докладом к Филиппу, командующего было не узнать. Он шептал благодарности господу и зло усмехался вслед разворачивающемуся далеко за кормой вражескому кораблю.

— Минхер адмирал, корабль тонет. Огонь потушить не удается, прошу покинуть «Принцессу».

Ван Альмонд, будто проснувшись, окинул взглядом суетящуюся команду флагмана, посмотрел за правый борт, где полыхал «Соверен», и впился вновь, ненавидящим взглядом, в серый корабль за кормой.

— Да капитан, у нас теперь есть слишком важный доклад для адмиралтейств, чтоб разделить судьбу флагмана. Запомните главное — у московитов железные корабли с бомбическими орудиями! И они уязвимы огнем с близкой дистанции. Это слово должно дойти до наших земель любой ценой! Передайте всем офицерам.

Пожар на баке разгорался, больше не сдерживаемый командой, набивающейся в шлюпки, спущенные по левому борту. Часть шлюпок, лежащих на палубе, оказались разбиты, и теперь от погибающего корабля отваливали переполненные людьми лодки, черпающие волны низко сидящими бортами. Раненные, лежащие на дне утлых суденышек, могли позавидовать судьбе погибших, спокойно и величаво уходящих на дно вместе с гордостью флота объединенных провинций.

Филипп, кутаясь в плащ, сидел рядом с рулевым на «адмиральской», маленькой шлюпке, не спуская глаз с «призрака», запоминая каждую деталь. Подраненный противник вовсе не собирался отказываться от боя. Наоборот, потеряв все мачты и осев в волны, он начал погоню за уходящими остатками объединенной эскадры, не обращая внимания на идущие к берегу шлюпки.

Нахохлившись, адмирал наблюдал финал трагедии, которым заканчивался его бесславный, и уж точно последний поход. «Призрак», оказывается, раскрыл еще не все свои секреты. Через открывшиеся люки верхней палубы им на воду были спущены три шлюпки, резво помчавшиеся, без парусов и весел, на фланги разбегающейся эскадры. Филипп даже привстал с банки, впрочем, как и многие в шлюпках. Чертовщина продолжалась.

Когда далекие точки катеров вдруг выпустили в сторону настигнутых ими кораблей дымные полосы, заканчивающиеся яркими шарами взрывов — Альмонд без сил опустился на место, не в силах сдержать стона. Его последние надежды таяли, перечеркиваемые дымными столбами, под которыми разгорались остатки вверенного ему флота. И возникший рядом с их шлюпкой коричневый корпус «гончей» московитов уже не вызвал никаких эмоций. Баталия была проиграна полностью, и оставалось только выжить, чтоб рано или поздно донести важнейшие сведения о флоте противника до адмиралтейств.

***

На море плавно опускались сумерки, зажигая на ясном небе звезды. Канонада на западе уже давно стихла, как и ветер. Севернее сбившейся флотилии шлюпок проскользнул на восток «призрак», а его шлюпки остались тут, помогая «гончим» собирать рассыпанные по всему морю лодки погибшей эскадры в единую флотилию. Действовали московиты жестко и деловито. Их абордажные наряды отбирали из лодок все весла, оставляя только пару, чтоб шлюпка могла держать нос на волну, и указывали гребцам направление, где собирается флотилия. Многие моряки, особенно королевского флота, не соглашались идти в полон, порой даже не подпуская к себе противника. Тогда над морем слышалась короткая, быстра затихающая, перестрелка.

Филипп безучастно вскидывался на звуки очередной пальбы, вспоминая виденные им лодки, наполненные мертвыми экипажами. Он давно уже спокойно смотрел на последствия картечных ударов, заполняющих палубы кораблей кусками человеческой плоти — но лодки, полные неподвижных, наваленных кучей и переплетенных друг с другом тел, со свешивающимися за борт руками, чертящими по воде тающие следы — оставили на его просоленной морями и временем душе глубокую рану. Встретив первые мертвые лодки, команда адмиральской шлюпки молилась, теперь они просто провожали такие напоминания о поражении взглядами. И в этих взглядах больше не читалась ненависть, а лишь усталость и уныние. Именно тогда объединенная эскадра погибла окончательно — когда моряки признали свое поражение. Теперь просто многотысячная толпа пленных дожидалась рассвета, и прибытия к месту бойни транспортных кораблей московитов.

 

Глава 33

Готланд. Продолжение дневника.

Четыре дня нам потребовалось, чтоб найти место для кренгования Духа на песчаном пляже с резким перепадом глубин. Природа Готланда никак не хотела помогать мне в этом деле, и пришлось ее слегка подпортить, меняя ландшафты вручную. За это время на канонерке поставили протезы мачт, в виде раскрепленных простых стволов, позволяющие надеяться, что усилия по открениванию корабля лебедками с берега принесут результат. Дальнейшая эпопея, в которую включился пришедший от Риги Гонец, стоила массы сил. А когда над волнами показался киль Духа, задравшего левый борт к небу, еще и нервов. Первое впечатление было — не жилец. Множественные вмятины и треснувшая по сварным швам скорлупа борта заставила стучаться головой по фальшборту Гонца, с которого и наблюдал за процессом. И что прикажете делать? Ладно еще геометрия корпуса пошла псу под хвост — но как прикажете остальное чинить? Тут только одних электродов с полтонны понадобится.

На заваленном Духе бодро раскатывали шторм траппы по ремонтируемому борту, и по ним, как по лесам, побежали ремонтники с обеих канонерок. Не хочу даже смотреть на это. С неделей ремонта, похоже, поторопился. Минимум пара месяцев, если будем еще и винтовыми домкратами выжимать наружу загнутые листы. Все же, надо повесить капитана, полезшего на рожон.

Вечером обсуждали с ремонтниками план восстановления канонерки. Зарубил их кавалерийские наскоки, логично предположив, что кувалдами они просто угробят Духа окончательно. Будем действовать медленно, огнем и давлением, с последующей проверкой всех сварных швов. А они как думали?! Похоже, и с парой месяцев на ремонт — погорячился.

От участия в восстановлении канонерки самоустранился. Время было жаркое, как и погода. Дела вновь закрутили, напоминая, насколько мало времени у меня осталось на ковыряние с железками. Ганзейцы, просители, купцы, планы поставок, росписи снабжения… если бы не штаб Балтийского флота, постепенно формируемый Памбургом — сбежал бы обратно в Ригу. Там, всего лишь, постреливают — спокойно там.

Впрочем, новые планы, постепенно возникающие как продолжение весенней кампании, все одно требовали от меня сбора корпуса. Заодно и форт разминирует. По крайней мере — попытаемся.

Еще несколько дней обсуждали со штабом новые планы. Памбург требовал «благословения» государя, на что пригрозил послать его … в Москву. Утвердил план письменным приказом по флоту, беря на себя всю ответственность. Мне не привыкать, а железо еще горячее — в самый раз для проковки.

Оставил Готланд в середине июня. Как время-то летит! За кормой, на рейде Висбю, остался развороченный муравейник подготовки к новому походу. Купцы радостно потирали лапки и перетягивали в свои карманы изрядно пополненную флотскую казну. Крохоборы. Но без них — никуда. Новые задумки требуют больших поставок этим и следующим летом.

Переход до рейда Дюнамюнде провел составляя письмо государю. Кто считает, что писать любовное письмо даме требует тщательности и множества исчерканных черновиков — тот никогда не пробовал излагать сомнительные дела монаршим особам. Вот уж действительно — родник макулатуры. Письмо все одно вышло кривоватое. Нет, все свои идеи изложил и обосновал, приложив карты с нанесенными границами и пометками. Вот только обойти основной момент — что опять занимаюсь самодеятельностью — не удалось. Интересно, как скоро это надоест Петру? Хотя нет, не интересно. Со стороны бы понаблюдал — а участвовать, что-то, не тянет.

Стоял на песке пляжа, перед мерно накатывающим прибоем. Море, солнце, прибалтийский пляж … встряхнулся. В конце концов — леживал и на средиземноморье, обойдусь пока.

Неделя на рижском взморье выдалась жаркой. Корпус стягивался на побережье, оставляя небольшие гарнизоны по окружающим Ригу поселениям, и большой гарнизон в самой Риге, вместе с нашими раненными, в помощь основному гарнизону, оставленному Петром. Уводить большую часть корпуса с непокоренных до конца земель — дело опасное. Ведь многие крепости и замки, осажденные Петром по дороге к Риге, так и не были взяты. Вот только сомнительно мне, что они рискнут вылезти за стены. Особенно после того, как до них дошли известия о событиях этой весны. Посчитал риск оправданным и начал грузить 14 тысяч морпехов корпуса на пришедшие с Готланда транспорты. Смотрю, этим летом транспорты у нас — самые используемые суда. Надо подумать над проектом десантного корабля. Угу. И сразу с откидными рампами под десантирование техники — чтоб потом сделанного не переделывать. Мечтатель.

Погрузка шла медленно, выгружались мы гораздо быстрее. Транспортов не хватало, несмотря на то, что Памбург отправил все подходящие посудины под погрузку. В результате — еще один полк остался под Ригой в резерве.

Помню, как меня раздражали сборы рюкзака в поход и поиск непонятно куда распиханных по квартире вещей, находя их порой в совершенно непрогнозируемых местах. Так вот — рюкзак, это цветочки. Сборы корпуса в поход это вообще из области фантастики. Особенно, когда воспитал морпехов самостоятельными, с собственным виденьем, что и как надо делать.

В итоге, махнул рукой, взвалив всю погрузку на полковников… и дело наладилось. Вновь подумал об отставке.

37 разномастных корабликов выходили с рейда Данемюнде, навстречу Балтийскому флоту. Наш путь лежал в Ботнический залив.

Четыре дня длился переход до берегов Финляндии — целились на Або, на этом городе настаивали ганзейцы, как на бывшем члене ганзейской лиги. А мне было все равно. Або так Або. На подходе к берегу отрядил два линкора, фрегат и девять транспортов в самостоятельный поход на восток вдоль побережья. Их задача, впрочем, как и наша — пояснить бывшим подданным шведской короны, что наступили иные времена. И, для закрепления этого знания, оставлять в крупных городках гарнизоны, не менее роты. Правда, ганзейцы уверяли, что крупным там можно назвать разве что Гельсингфорс и Хамину да и то с оговорками. По их словам выходили не города, а большие деревни с деревянными домиками и без крепости, но с редутами и казармами для гарнизонов. Если все так и есть — одного фрегата, загруженного шрапнелью, там хватит за глаза. А если не так — велел не геройствовать, а спокойно подождать прихода Гонца. У меня вообще было в планах наладить постоянное патрулирование побережья нашими кораблями, с их заходом к стоящим гарнизонам за почтой, докладами и запросами на снабжение. Гонец подходил для этой цели идеально, и не только названием. Надо бы еще десяток канонерок …

Основная часть флота продолжила путь к Або, и первой остановкой на нем стал выдающийся на два десятка километров в Балтийское море, полуостров Гангут.

Выдающееся место. Именно тут корабли меняли курс с восточного или западного на северный или южный в зависимости, шли они в сторону Невы или от нее. Соответственно, у мыса этого полуострова, являющегося самой южной частью Финляндии, отстаивались парусники, в ожидании смены ветра. Вырос тут и небольшой торговый городок Гангут, на самом мысу. Только крепости не было. Недоработка.

Сбрасывали две роты морпехов, поручив им строить на мысу небольшой форт и постоянные казармы. Потом и маяк построим.

Сопротивления никто не оказывал, что было, не очень удивительно — выглядели мы весьма солидно.

Сошел на берег вместе с десантом, размять ноги и оглядеться. Красиво тут. Каменистые берега, песчаные пляжи. Россыпи камней-островов в море. Сосновые леса, поднимающиеся над каменными берегами. Мечта походника. Курорт. Хмм… интересная мысль.

Уже говорил, что побережье Балтики — сплошные исторические и курортные места. Но Гангут на этом фоне выделялся особенно. Порт городка зимой не замерзал. Сюда, помниться из моей истории, даже железную дорогу прокладывали, вывозя по ней зимой грузы в Петербург и из него. Ценное приобретение.

Память подсказывала еще одно историческое событие, которое уже никогда не произойдет. Именно у этого полуострова Петр дал бой флоту Карла. Сотня гребных галер русских против десятка тяжелых, и десятка легких кораблей свеев. Яркий пример того, что победить можно тактикой, а не голой силой. Петр просто дождался безветрия, растянул силы свеев, построив поперек полуострова трехкилометровый волок, и пошел на абордаж, накидываясь десятком галер на один корабль противника. Мдя. Кстати, за этот бой Петр, помниться, произвел себя в вице-адмиралы. Сразу вспоминаются пять «звезд героя» из моей более поздней истории. Даже не пять, если быть точным — а пять только героя России, еще три героя ГДР, три героя Чехословакии, три героя Болгарии, и по одной от Монголии и Кубы. Шестнадцать подвигов — Геракл нервно курит в сторонке…. К чему это? А! Удобно, все же, быть самодержцем. Героическая профессия.

Вот у скромного адмирала Петровского флота — мундир совершенно чистый. Не, вру — мундир слегка грязный, некоторые пятна просто не отстирываются, и протертый — но за счет цвета ничего не видно. В то же время морпехи уже начали собирать иконостас значков, медалей и орденов. Петр под Ригой был особенно щедр.

Впрочем, опять отвлекся. Флот шел на Або, маневрируя среди россыпи камней, оставив на страже Гангута один линкор. Ганзейские лоцманы уверенно проводили флот по торговым фарватерам, весьма запутанным, делая большую дугу к Аландскому архипелагу.

Вообще, островов тут чуть ли не больше, чем воды. Эти места порой так и называют — архипелаговое море. Красота неописуемая, но суда тут ходят как по минному полю — шаг влево, шаг вправо и наткнешься на гранитный привет из древних времен оледенения. Грех такую красоту и полигон для воспитания рулевых парусников не прибрать к рукам. Грех.

В истории моего времени на главном острове этого архипелага стояла русская крепость Бомарсунд с очень непростой судьбой. Огромный форт, с протяженностью стен более трех километров погиб недостроенным, во время крымской войны моего времени. Самое время вспомнить о нем, и создать перевалочную базу в Ботническом заливе.

Главный остров архипелага напоминал слегка погрызенный бублик, и имел огромную внутреннюю гавань, чем издревле пользовались корабли. Гавань наполняли паруса мелких суденышек, что меня искренне порадовало — так вот где все они отсиживаются! Имелся тут и королевский, шведский форт — собственно, в том самом месте, где виделся призрак Бомарсунда.

Крепость выглядела на удивление сильной. Не ожидал. Даже задумался — стоит ли связываться и терять время.

Судьбу форта решил его малочисленный гарнизон. Похоже, свеи начали снимать солдат из второстепенных крепостей — по гребням низких бастионов носились считанные единицы солдат.

Отправил два фрегата в обход «бублика» острова, так как во внутреннюю гавань был еще один проход с западной стороны, и начал выстраивать на рейде картинку — «…ща кааак вдарю!» — особо упирая на неторопливый спуск с кораблей сотен понтонов капральств. Не знаю как свеев — а меня впечатлило.

Послал к форту переговорщиков. Сам не пошел, а то у меня карма подпорченная. Может, именно мое отсутствие и дало результат. А может, сдавшиеся свеи решили не связываться полусотней солдат с десятком тысяч морпехов. Как бы там ни было, уже к вечеру тысяча морпехов осваивала километровые бастионы будущей западной цитадели. Еще одно неплохое приобретение.

Ушедших на пинасе свеев снабдил письмом с кратким изложением событий и приложенной картой — где не следует ходить, так как там водятся хищники. Иллюзий по этому поводу не строил — плевать они хотели на мои каракули. Но был там один момент, и если свеи решат наказать нас показательно — мне известно, где их ждать.

Очередная самодеятельность. Может самому себя арестовать?

Начинался июль. Начинался проливным дождем, который находил щелочки в люках и вентиляционных решетках, капая с подволока на головы скученных морпехов, идущих вместе с флотом в Або. Наконец то мы туда собрались.

За пеленой дождя, со всех сторон, поднимались острова и островки. Из глубины выступали «пальцы» камней с характерным белым налетом пернатой фауны. Без лоцмана тут делать нечего. Надо будет поручить свободным навигаторам исследование этого района, с составлением карт. Скажу — что это очередной экзамен, и проверять будем очень просто — запустим сюда на шняве без лоцмана, воды и питья десяток оболтусов с их картами …

До Або шли сутки. Ночью отстаиваясь, так как идти на ощупь было несподручно. Зато к устью реки Ауры, на которой и стоял город, вышли к обеду, в ясную и солнечную погоду.

Вид на устье реки открывался после прохода между двумя большими островами залива. Настолько большими, что паруса теряли ветер и шли мы почти ползком. Зато тесным строем, сразу намекая — нас много и мы… Надо, все же, тельняшки и в корпус вводить. Но пока не до этого.

Устье и город, выше по реке, прикрывала большая каменная крепость рыцарского стиля с крытыми галереями. Высматривал особенности фортификации с марсовой площадки Гонца, встающего на якоря. Сильна крепостица. Как бы не покрепче Орешка оказалась. Интересно, а они сдадутся?

Послал парламентеров, особо не рассчитывая на успех. За этими стенами можно тысячи полторы людей разместить запросто. Хотя, не думаю, что из там больше пяти сотен.

Был и негативный момент. Судя по башням Риги — тут принято складировать все ценное, в том числе запасы зерна и пороха, в укрепленных сооружениях. Есть подозрение, что и эта крепость полна вкусностей — значит, осадой будем ее брать до морковкина заговенья. Придется штурмовать.

Переговорщики вернулись ни с чем, и, выждав оговоренные два часа, флот начал пристрелку к бастионам.

Напрасно волновался о крытых галереях. Их укрыли только от дождя. Зато с защитниками эти перекрытия сыграли злую шутку — снаряд легко пробивал крышу и взрывался внутри галерей, нанося серьезные опустошения. Уже через десять минут обстрела крепость горела как сигнальный костер — то есть, жарко и дымно.

Прекратил обстрел, тем более, Гонец выбил сотками ворота, не защищенные равелином. Дальнейший обстрел становился бессмысленным — все свеи, пережившие эти 10 минут, попрятались за метровыми каменными стенами и теперь выцеливали из бойниц подходящие понтоны. На этот раз морпехи шли на штурм за щитами.

Поймал себя на мысли, что воспринимаю очередной штурм совершенно спокойно. Рутинно. Что бы это значило?

К вечеру крепость была взята. Понадобилось, чуть ли не больше людей, чтоб ее потушить, чем нужно было при штурме. Благо, все самое ценное находилось в нижних ярусах. У меня в очередной раз началось бурное слюноотделение.

С двумя капральствами отправил в город приданных флоту ганзейцев — они утверждали, что многих знают в этом купеческом оплоте и решат все вопросы мирно и быстро. То, что мысленно они пропустили фразу «в своих интересах» — учел за них, отдавая распоряжения капралам. Пусть обживаются — они тут надолго.

Едва переночевав, флот начал выбираться из лабиринтов островов, оставив в Або еще половину полка морпехов и один линкор огневой поддержки.

Флот и десант постепенно таял, равномерно распределяясь по побережью. Если бы не уверенность, что у свеев практически не осталось боевых кораблей — так нагло действовать не решился бы никогда. А так … обычное дело — снять с подранка сапоги, амуницию, и почистить сумки. Навидался такого. И если по отношению к солдатам меня эти картины коробили, то по отношению к стране не вызывали ровно никаких эмоций, за исключением удовлетворения.

Эскадра медленно шла на север, вдоль берега, сбрасывая десанты и ставя заслоны из линкоров. Позади остались Раума и Бъернеборг, в котором пришлось повоевать. Ваза и Нюкарлебу, небольшие городки, отнесшиеся к захвату совершенно безразлично. Якобстад и Карлебу, в последнем осматривал верфи, для маломерного флота — еще одно неплохое приобретение. Брагестад и Улеборг. Вот о последнем хотелось бы рассказать поподробнее. Само поселение, несмотря на верфи и тысячу жителей — особого интереса не представляло. А вот место расположения городка было стратегическим.

Дело все в том, что именно отсюда, по рекам и системам озер, через относительно небольшие волоки, можно было попасть … в Белое море. Это было очень серьезно. Это было вторым дыханием для Архангельска, который прикипел к моему сердцу и который не хотелось терять, когда во весь рост встанет Петербург. От Петербурга до Готланда около восьмисот километров, а от Архангельска, через эту систему рек и Ботнический залив — около двух тысяч километров по спокойным водам, вместо пяти тысяч километров по открытым морям. Есть за что бороться, строить шлюзы и каналы.

К слову сказать — умных хватало и до меня. Еще новгородцы, три сотни лет назад оценили этот маршрут и бились за эти земли. Даже в новгородских летописях реку Овлу поминали в этом контексте. И бились новгородцы со свеями за эти земли, пока очередной римский Папа не объявил крестовый поход супротив Новгорода, в том числе, зачищая этот плацдарм. Если ныне этот Папа попробует выкинуть нечто подобное — придется сильно обидеться и посетить Ватикан всем флотом с дружественным визитом.

Со времен спора новгородцев со свеями — осталась тут крепостица небольшая, сотни на три гарнизона. Пришлось расталкивать одуревших от безделья морпехов и отправлять на подвиги. Мысленно подсчитывая, во что казне обойдется строительство цепочки береговых укреплений по новым чертежам, вместе со стоимостью бронированных орудийных башен и глубоких казематов — начинал сомневаться, нужны ли нам эти новые границы. Ведь никакой контрибуции не хватит на все мои прожекты. Даже с учетом того, что морпехи упаковывают и готовят к отправке в захваченных береговых городках. Даже с учетом того, что они свезут из рейдов внутрь территории — ведь там оставалось полно замков свеев. Пора задуматься над чертежами губозакатывательной машинки на паровом приводе — менее мощная может уже не справится.

Поход эскадры подходил к концу. За кормой остались города, городишки, деревни и недоразумения в три хаты при лодке. Девять тысяч морпехов растворились на тысячекилометровой береговой линии, не столько защищая новую границу, сколько демонстрируя свое присутствие, что будет немаловажно в территориальных спорах при заключении мира. Оставался последний штрих — городишко Торне с пятью сотнями жителей и самым сильным укреплением в виде каменной церквушки. Достоинство городишки было в реке Турне, на которой он стоял. По этой реке, в мое время, Россия а потом и Финляндия, разграничилась со Швецией после подписания мира. Почему именно по этой — без понятия. Но есть подозрение, что торги тогда вели люди, поумнее меня — раз положили границу тут, значит дальше свеи уперлись рогом и обещали «лечь костьми». Теоретически, можно и дальше пойти, вот только зачем? Если на этом рубеже сговорились раньше, значит, и теперь сможем. А двигать границу западнее — особых бонусов там все равно нет, они у свеев гораздо юго-западнее — к чему тогда напрягаться с не гарантированным результатом? Тем более, мне всегда нравились границы по рекам — Турне для этих целей подходит идеально, глубоко рассекая материк. Более того, если продолжить мысленно линию от истока реки на северо-запад — упремся, через 80 километров, прямо в норвежский город Тромсё. И это вполне может стать предметом для разговора с данами. Точнее не так — если Петр внемлет моему письму — это обязательно станет предметом для разговора. Пропуск вражеской эскадры через проливы прощать нельзя. Особых радостей от северной Норвегии даны не имеют, думаю, можем придти к соглашению, пока весь мир в шоке. Правда и нам эта северная Норвегия не особо нужна — но пусть будет. В конце концов — там есть бухты не хуже Мурманской, а снабжать этот северный оплот будет полегче, чем будь он на Кольском полуострове — по Ботническому заливу, речке Турне и… дальше посмотрим.

Проблема была только в том, что на четыре сотни километров сухопутной границе по реке, у меня оставалось чуть больше тысячи морпехов, пять сотен, из которых, оставлю обстраиваться в устье вместе с оставшимся линкором, а остальные предпримут увлекательное путешествие на понтонах вверх по течению, намечая места под пограничные форты. Зимовать корпус будет на балтийском взморье, можно сказать, на курорте. А если ганзейцы выполнят взятые на себя обязательства по поставкам — курорт станет еще и с комфортом. Именно поэтому приказывал морпехам отстраиваться капитально — деревянные дома, земляные редуты, обложенные камнем, рвы. Словом — до зимы есть, чем заняться. А за зиму определимся, кто сменит корпус в этих курортных пансионатах.

Заканчивался август. Устал как собака. Был еще план заглянуть на обратном пути на рейд Стокгольма, для комплекта — но настроения испортилось совершенно. А у меня есть такая примета — если все внутри протестует против задуманного, а оно не жизненно важно — лучше не торопиться выполнять. Ведь не даром есть народная поговорка — «… с идеей надо переспать». Вот и буду себя считать медведем, и уйду на зиму в спячку.

Возвращались обратно эскадрой в четыре вымпела, возглавляемой Гонцом. Проверяли, как идут дела, на каждой нашей «закладке». Не обошлось без новостей про перестрелки и рейды в глубину территорий. Обживается народ.

Встретили и караван ганзейцев — их крайне интересовали захваченные трофеи, но купцам намекнул, что решать эти вопросы им не по чину, на то совет есть — с ними, и буду обсуждать бартеры, да и то, только после аудиенции у Петра. Не сказать, чтоб купцы расстроились — им пока хватало поля для деятельности. Да и на личные трофеи морпехов это правило не распространялось, с ними купцы могли заключать персональные сделки. Благо, большинство морпехов были грамотными, умели считать и видеть выгоду — не даром с капралами проводил краткий ликбез «что, где, чего стоит, и как действуют купцы».

Инвентаризацию берегов закончили в Выборге, после чего прямым ходом пошли на Петербург. И попали в настоящее столпотворение. Если честно, даже не представлял, сколько на стройку придет людей. Более того, многие пришли сюда без приглашения — на заработки. Страшно сказать — на всех работы не хватало. Даже с учетом того, что часть земельных артелей уже осели вдоль Невы, выбрав себе подходящие участки.

Памятуя свежие впечатления от опустевшей Риги, Выборга и нехватке рук на побережье у корпусов — отправил дежурную птицу за транспортами, свозившими трофеи на Готланд. Минимум один рейс с людьми транспорты сделать успеют.

Вообще, Петербург радовал, как может радовать квартира в самый разгар ремонта — когда кругом мусора по колено, везде висят непонятные ошметки, но в строительной пыли витает призрак исполнения мечты.

Мое прибытие на стройплощадку стало тем щелчком, который прорвал плотину. Сутками ко мне шли мастера, как наши, так и иностранные. Вызвал шок у иностранцев, отказавшись решать их проблемы, пока они не объяснят их мне на русском языке — вон, итальянцы первого набора уже весьма бегло и витиевато объяснялись на языке своей новой родины, привычно дополняя язык жестами — есть с кого брать пример.

Нашел работу для художников, которые маялись в ожидании хоть одной отштукатуренной стены, которую можно будет расписать. Посадил их рисовать ростовую картину на беленом холсте с условным названием «Россия». На все их крики, что одному только грунту надо месяц сохнуть дал три недели на всю картину. Ну и выдал множество своих набросков, как должна выглядеть территория России, после всех перетрубаций прошедших лет и последних событий. Рисовать специалистов попросил красочно, с рыбами, всадниками и ангелочками, которыми так любят украшать карты этого времени.

Задумка была проста. Слова — это одно, а вот зрительная картинка … тут уж Петр упрется на всех переговорах, стараясь подогнать реальность к моему вымыслу. Особенно если красиво нарисуют.

Первую неделю, прожитую в Ниене, могу оценить как кошмарную. В Вавчуге так не уставал даже в разгар карусели. И спрятаться от этого потока было просто некуда — кругом выкорчеванное поле, с вырезанным кустарником, да земляные отвалы.

На вторую неделю жизнь слегка наладилась — начали работать назначенные мной кураторы направлений, и меня посетила прекрасная идея — переехать в казармы Двинского полка, спрятанные за земляным редутом у строящегося Петропавловского форта. Вот так форт и стал резиденцией губернатора, которого временно заменял.

Немедленно возник вопрос о мосте. Даже думал перенести резиденцию на левый берег, лишь бы не начинать еще один затратный проект. Но потом решил, что лучше сделать хорошо сразу, чем потом десяток раз переделывать — тем более, этим летом немножко «мародерствовал», и деньги были. В кой-то веки у меня завелись монетки. Разве это не повод их немедленно потратить?

Перебирал с мастерами представленные проекты моста. Чувствовал себя эдаким нуворишем, которому все не нравится — тут вид плохой, это выглядит несолидно…

Не прониклись мастера еще новыми технологиями. Набросал им эскизик, как этот мост вижу — с высокими каменными быками, башнями и разводным пролетом. Порадовался азарту, появившемуся в глазах специалистов … да, именно так, приведем баржи с камнем и затопим, да еще и камедью зальем, а балки разводных пролетов железными сделаем… а вот вид, и чтоб с набережной гармонировал — это, мастера, вы уж сами …

Землекопы жаловались на строителей, что мешают им рыть каналы, строители на каменщиков, что задерживают поставки, каменщики на нехватку инструмента и барж. На транспортников вообще все жаловались, но пополнялся маломерный флот крайне медленно. На строительство и так стекались все мелкие посудины, собранные на Балтике. Транспорт оказался узким местом. Особенно команды на плавающую сборную солянку.

Отбирать суденышки по, уже почти своему, берегу Финского и Ботнического залива — не хотелось. Зачем искусственно завышать напряженность с местным населением? Пришлось вникать в графики поставок и оптимизировать их в меру сил. Капля в море. Ладно, пусть капает. Глядишь, полная чаша и наберется.

Если честно, просто до конца не осознавал, на что подписываюсь. Быстрее всего рыли каналы — оказывается, вырыть новый канал быстрее и проще, чем углубить, очистить и выровнять берега у существующей речки. Вот и рыли, практически не опираясь на ландшафт, данный природой. Причем, при такой толпе народа и технологиях, внедренных мастерами из Вавчуга, каналы вытягивались прямо на глазах. От воды их отделяли только тонкие перемычки.

Дальше начинались проблемы. Берега сразу одевали в камень, пока воду не пустили. Но камня было катастрофически мало. Баржи из Ладоги пустели, за считанные минуты и у причалов толпился народ с подводами, споря, чья дальше будет очередь. Кирпич на строительство домов везли ганзейцы, и его было не больше, чем камня. Наши купцы мышей не ловили, обеспечив подвоз менее тысячи подвод кирпича. Мастерские, по производству кирпича на месте еще только калили первую закладку. Затык.

Мастера предлагали строить из дерева, которого было в избытке — отказал. Из дерева делаем только времянки, где живут рабочие, с последующим их сносом.

Вот такая проблема. Даже при наличии людей и денег — строительство идет еле-еле. Быстро выходит только копать да разбивать парки.

Второй по значимости стала проблема обустройства людей. Стихийное рытье землянок прошлого года перешло в войну Двинского полка против болезней. Мысленно повесил себе медаль на шею, за догадливость. Кабы не лучший, из обученных, полк — на стройке начались бы проблемы. Ребята справились с болезнями и потасовками, составляя гигантские списки запросов на поставки медикаментов и ТПН. Даже решились полковую казну тратить, отправляя женщин, пришедших на стройку со своими мужиками, на сборы трав и ягод. Объявил морпехам благодарность от лица государя и устроил разнос строителям общинных домов. Им что? Леса мало?! Или людей? Обещал, что если и этой зимой строители будут куковать в землянках — Петербург обзаведется лобным местом. И вовсе не от слова «лоб», которое на Руси обозначало, в том числе, крутой спуск к воде, а от словосочетания «рубить лбы».

Вообще, со смертностью на строительстве боролись всеми силами, и довольно успешно. В мое время бытовала легенда, что, Петербург построен на костях, и там погибло до 300 тысяч человек. Но легенду эту, отчего-то, раздували в основном иностранцы, и особым доверием она пользовалась у англичан. Не наводит на мысли?

Еще одной легендой стал массовый, подневольный труд на строительстве. Тут сложно сказать — пленные действительно работали, тысяч десять точно было, и их ежегодно сменяли на свежих, так как работа считалась тяжелой, и работали пленные «вахтами». Но проживало то на строительстве около 40 тысяч. Остальные тридцать работали вольнонаемными, получая зарплату и работая по 3–5 месяцев, сменяясь даже чаще, чем подневольные пленные. Откуда тогда придумали 300 тысяч умерших? Да, наверное, оттуда, откуда бриттов давеча атаковали сотни пиратов, вместо двух десятков фрегатов Крюйса.

Если проще — лжа это все. Придумки класса медведей, бродящих по улицам.

Вот волки на улицах Питера в это время встречались. Это лично видел. Перебегали по сухим каналам, и рыскали между, не разровненными, земляными отвалами — напоминая стаи собак моего времени. Зайцев видел — несущихся по стройке как угорелые, и петляющих меж ловящих их мужиков. Даже лис видел, нарезающих круги у опушки. А вот медведей не было. Придумки это. Как и выдумки про сотни тысяч умерших.

Разгребал дела до конца сентября. Потом пошли сплошные дожди, и работа на строительстве замедлилась, давая возможность каменотесам исправить положение с материалами.

Собственно, самые больные вопросы разгреб, кипы заказов на поставки, в том числе и железных ферм, получил — и можно было продолжить путь. Вот и продолжил, возглавив почты тысячу мужиков с шестью сотнями подвод, ведя караван к речке Ижоре, или Инкери, как ее называли встарь.

Ижорские земли имеют историю не менее разнообразную, чем Финский залив. На впадении Ижоры в Неву, так называемой Усть-Ижоре, не только бился Александр Невский, вместе с родичем Пушкина — тут, позже, творились еще и дела государственные. Меньшиков, бездарно, строил плотину и прочувствованно возводил, свой летний дом. Тут стояла первая в Петербурге верфь, опередившая даже Адмиралтейство, тут и дела церковные творились, особо Петром почитаемые — так как он родился в один день с Александром Невским, и считал его своим покровителем. Богата река историей. И еще богата перепадом высот, песком и глиной на своих берегах, да густым строевым лесом.

Вот за всем этим и шел наш караван.

От Петербурга до закладки в Усть-Ижоре поселения под будущую верфь — два десятка километров вдоль берега. Добрались за день, даже с учетом «поплывших» дорог.

Оставив три сотни людей рубить общинный дом чуть выше по течению Невы, сразу за деревенькой, повел остальной караван вверх по течению Ижоры. Не будем повторять ошибки Меньшикова, и строить плотину, где удобнее, вместо того, чтоб строить, где надо.

К холмам, меж которыми текла река, добрались уже затемно. Шесть километров от устья дались удивительно трудно.

Пока лагерь звякал упряжью распрягаемых лошадей и треском подлеска расчищаемой площадки — поднялся на холм, высматривая серебристую нитку реки в густых тенях опускающейся ночи. Здравствуй Колпино.

Так и просидел весь вечер на холме, куря, и заставляя мерзнуть новую пару хранителей моего картуза, навязанных моим любимым Двинским полком. Как же все медленно! Это мужики только к следующей осени отстроятся, и можно будет завозить людей на рытье отводных каналов, строительство плотины, корпусов завода, и кирпичных заводиков вдоль русла. А когда еще от тех заводов результат пойдет? Строительство города задыхается без железа, кирпича и топлива. Мрак.

Вот почему разрушать выходит много быстрее, чем строить?! И ведь самое обидное — разрушение затягивает, мародерство наполняет мошну, слава, опять же. Победоносных генералов история сохранила, а вот кто руководил стройкой Петербурга в моей истории известно только единицам особо ушлых ученых. Петр руководил? Серьезно?! Ну-ну. Достаточно хорошо зная самодержца, могу себе представить, как это происходило. Впрочем, пусть так и будет — Петербург строил Петр.

Возвращался на стройку придавленный катком проблем, что нарастают в устье Невы. Тяжелое выдалось лето. Надо бы в отпуск. К гроссмейстеру, что ли, съездить? Пару месяцев туда, если налегке, пару обратно и недельку там… Мдя. Зато там солнце, море … османы. Которые, кстати, попробовали таки весной Константинополь на прочность. Подробности этого события собираюсь получить позднее, в виде полных докладов штаба, а пока мне было достаточно, что уже к середине лета бои там превратились в избиение осман и глубокие рейды казаков, флот истратил двойной запас боеприпасов и теперь требовал добавки и замены стволов. Словом, всем медали, а интендантам опять работы по самое не хочу.

Территориальные вопросы на южном направлении будет рассматривать Петр, но на карте, что заканчивают художники, изобразил самый оптимистичный вариант — по реке Фазис, через перевал Северо-Кавказского хребта и дальше по реке Терек. Отчего именно так? Ну, с реками понятно — Фазис, крупнейшая река Закавказья, впадающая в Черное море, с Тереком, впадающим в Каспийское море, та же история. А между ними, в моей истории, лежала ветка Военно-Осетинской дороги…

Вообще, через Кавказ, в моей истории, лежали три ветки:

— Военно-Грузинская дорога. Идущая от реки Терек до реки Кура через два перевала, высотой около 2.5 километров. По этому пути шли основные торговые и завоевательные маршруты средневековья. Вот только Кура, как и Терек, впадала в Каспийское море, и служить границей никак не могла.

— Военно-Сухумская дорога, называемая еще «турецкой тропой» границей служить не могла, так как отсекала самый краешек Кавказа вблизи Черного моря. Просто дорога вдоль побережья.

— Военно-Осетинская дорога, идущая от реки Терек к реке Фазис, которую в мое время называли Риони. Дорога преодолевала один трехкилометровый перевал и составляла в длину около трехсот километров. Такая линия подходила для границы лучше всего, будучи гарантированно проходимой, раз там умудрились проложить дорогу. Да и красивы эти места, говорят, до обалдения. Будет куда туристов водить, если уж совсем с деньгами худо станет.

Еще была дорога, построенная гораздо позже — но там пробивали туннели под горой и мне такое точно пока не осилить. Вот и останавливался на проверенном практикой варианте.

Может, были и еще какие дороги, всего не упомнишь, но карту надо рисовать сейчас, вот и использовал самые близкие, к задуманному, аналогии.

На самом деле, как должны лечь эти трассы — не имел понятия. На карте нарисовал реки и дорогу не просто условно, а на «выпуклый морской глаз». Точнее, используя карты осман, что, судя по виду побережья и самого Черного моря на их «картах» — приравнивалось к тыканью в небо пальцем. Чувствую, если срастется дело с южной границей — проблем будет выше крыши.

Зато в тех местах точно должна быть нефть, которую можно вывозить по Черному морю. Хотя, нефть уже не очень-то и нужна как топливо. Выкручиваемся помаленьку. Вот как смазочные материалы и сырье для нефтехимии, которой даже в зачатках пока нет — нефть будет полезна. Где бы мне учебниками по органической химии разжиться?

Над Петербургом висели тучи. Мелкая морось заставляла скользить по размокшей земле и перепрыгивать лужи. Над Петербургом стояла осень. Холодно и зябко. Опять вспомнил про модернизацию военной формы. В голове пронесся вихрь всяческих «Надо…» и настроение стало окончательно осенним.

Переправившись через Неву на тросовом пароме, под веселые прибаутки мужиков, осветил своим сумрачным присутствием форт. Немедленно об этом пожалев.

В форте толпилось народу едва ли не больше, чем летом было морпехов на транспортниках. И это все ко мне?! А монастырь уже построили?

8 октября 1703 меня нашли гонцы Петра, искавшие, почему-то, сначала в Риге. Государь звал в Москву на «доклад». Настойчиво. И времени, к назначенному сроку, оставалось только долететь самолетом.

Зато оценил жизнь гонцов, с летящими под ними лошадями, меняемыми на каждом Яме. Теперь знаю профессиональную болезнь курьеров, и почему они предпочитают не присаживаться за стол, даже когда их приглашают. Но способность делать по полторы сотни километров в день — требовала своей цены.

Сказать по чести — уже на полдороги переключился на автопилот. И чего раньше удивлялся, что курьеры у государя заторможенные? Да они, оказывается, еще живчики, после таких перегонов. По крайней мере, меня хватало только упасть с лошади, пройти на ногах в виде циркуля к будочке на дворе и дождаться, пока морпехи перегрузят сумы и тубусы с чертежами на свежую лошадь, водрузив на вершину этой композиции мою персону. После чего начинался еще один кошмар, с летящей в лицо грязью, потоками воды с веток и нарастающим отупением.

Самое смешное, что именно в этом состоянии меня доставили пред очи государя. Даже переодеться не дали, твердя мантру — «государь ожидает». И ведь действительно ждал.

Плести словесные кружева не хватало собранности, молча поклонился, и, не дожидаясь, пока хмурящийся Петр начнет обличительную речь, кивнул морпехам, поспешившим развернуть громадный рулон карты. Как и ожидал, наступила заинтересованная тишина, так и не потревоженная грозным рыком Петра. Надо же, еще чего-то соображаю в «переводе стрелок».

Вытащил из внутреннего кармана ручку, вместо указки, стряхнул с нее воду, заодно стряхивая капли и с манжет, повернулся к карте.

— Государь, всю осень и лето границы земель твои новые объезжал, порубежников ставил, да сказки по ним составлял. Вот карту мастера начертили, с пометками подробными да межой разделяющей, где наши вои дозор несут. Не гневайся, что задержался в пути, уж больно велики твои земли новые. Изрядно в них всего. И зверя, и леса, и верфей с кузнями. Никак раньше управиться не мог. Да и то все счесть не успел, воев подробные сказки составлять оставил.

Еще раз поклонился слегка, мысленно усмехаясь — первый напор неудовольствия Петра сбил, дальше уже легче должно быть.

Карту плотно обступили, и начались вопросы с ответами. Вопрос, зачем меня так срочно выдернули, пока не поднимался. Насколько просто в это время с людьми — их радует красивая картинка, заливистая птичья трель, немудреная шутка, черпак воды в жаркий день. Даже неудобно манипуляциями заниматься.

Общий прием Петр свернул после того, как на очередные его вопросы попросил аудиенции, мол, не все прилюдно поведать могу, по-первости только государю, а дальше уже — как он решит.

Вот на аудиенции все и выдал и по границам со Швецией, Польшей, Данией, Портой. Выложил ему пачку набросков обоснований, почему так, а не иначе думаю — не забывая при этом постоянно упоминать, что это только планы, а будет так, как он решит. Ибо … Похоже, начало приема меня взбодрило, сбрасывая дорожную одурь и теперь просыпается, хоть и кривобокое, но красноречие.

Два часа Петр гонял меня по вопросам границ, и только потом задал, наконец, вопрос, с которого явно собирался начать нашу встречу — «Какого …!..! … без дозволения?!». Ну и чем тут крыть? Победителей не судят? Нет, не судят — их просто закатывают в тюремную камеру без всякого суда, а то и организовывают им помещение гораздо меньше, и под землей. Мне просто повезло, что Петру интересна моя самодеятельность, хоть он и не любитель театров. А вот оправдываться — дело муторное, тем паче, действительно — «без дозволения». Проще повиниться, с ключевым словом «…как лучше, да быстрее хотел — уж больно много всего впереди».

От аудиенции остались тяжелые впечатления. Похоже, какую-то игру Петру поломал, но новая игрушка ему понравилась больше. Прошлись еще раз по обоснованию границ в разделе прогнозов реакций зарубежных монархов. Петр обозвал мои труды старорусским словом ахинея, пошедшим от слова «хинь» — пустяк, и от глагола «хинить» — бранить, скудеть. Впрочем, листы не выкинул демонстративно, как он обычно делал с непонравившимися ему прописями, а отложил на край заваленного стола. После чего, проткнув княжескую тушку долгим взглядом, вошел в мое бедственное, с дороги, положение — и отпустил. Добавлю к этому только то, что весь прием простоял, слегка покачиваясь — сесть просто не решался. Подозреваю, что меня отпустили придти в себя, и продолжение очень даже вскоре последует. Но утро вечера мудренее — пусть Петр познакомиться поближе с новой картой. Могу съесть свой картуз, если она ему не понравиться.

Пройдя через залу приемов, наблюдал огромную толпу, собравшуюся перед закрепленной на стене картой. А что? Картина получилась высокохудожественной — с маленькими человечками, вскапывающими землю, табунами, корабликами, деревеньками и крепостицами. Шедевр. Впору картинную галерею ей открывать. Надеюсь, меня за эту живопись не «закроют».

Утро наступило поздним вечером, да и то только настояниями Федора, наплевавшего на мою угрозу пристрелить любого гада, который меня разбудит. Выполнять угрозу было лень, так как с вечера забыл оружие в кобуре на спинке стула, до которого лежало гигантское расстояние в несколько шагов.

Повод для подъема назвали уважительный — «его нетерпеливость» тезка ожидал в горнице, сильно гневаясь и порываясь разбудить меня лично.

Свою заинтересованность в немедленном общении тезка начал демонстрировать сразу, как мне удалось добраться до рукомойника. А вот понять, чего от меня хотят, удалось только сев за стол и сфокусировав взгляд на дымящейся кружке. Да и то только потому, что сидение на лавке, после всех этих скачек, до сих пор взбадривало.

Дом? Какой такой дом? И чего от меня надобно-то? … Аааа! Погодь, щас поснедаю и перемолвимся.

Прихлебывая чай, интенсивно размышлял. Нет, мысль, что знать захочет тепленьких мест, под дома в Питере — меня посещала давным-давно. Но каюсь, закрутился. Теперь вытаскивал из-под груд накопившихся впечатлений способ урегулировать этот вопрос.

— Слушай тезка, что скажу. Сам ведаешь, не ты один дом под крылом у государя иметь желаешь, а становиться поперек остальным боярам мне не с руки. Решим мы это дело жребием, честным, но особенным. С завтрева объявлю по городу, и вестовых разошлю, что к новому году, что в конце декабря праздновать зачнем, собрание великое будет. Каждый план города посмотреть сможет, да места себе подобрать, что на душу лягут. А после этого аукцион будет — назову за каждое место стоимость его наименьшую, чтоб только убытки по расчистке покрыла — а те, кто захотят это место себе — будут цены поболе называть, вот кто больше всего назовет, да остальные эти цены не пересилят — того и будет участок. А до тех пор на плане только государевы места обозначены будут, казармы, церквы да мастерские. Так, тезка, по правде будет. И государь сие одобрил. Так что, не обессудь. Никому до декабря ничего обещать не властен. Даже послы иностранные за участки будут на равных с боярами стоять. Коли до собрания на чистом плане города хоть одна боярская али какая другая фамилия появится — конфуз великий выйдет. Государь тогда меня точно в солдаты разжалует и в острог сошлет. Давай лучше еще чайку испей, покамест самовар горячий…

Честно говоря, вечерняя встреча такого плана была только первой ласточкой. Всегда поражался гибкости людского ума, когда надо выкручиваться. «А давай мы имена писать не будем на плане, но участок на аукцион не выставляй и потом…», «Да ты напиши, будто это конюшни государевы, а опосля, план свой перерисуешь …», «А давай участок на рисунке твоем топью обзовем, да за бесценок его и куплю, а потом будто воду с него спустили …».

Полетели и иные ласточки. Были совершенно бездарные предложения, были предложения взяток. Причем, взятки предлагали не только борзыми щенками, которых, кстати, не предложили — но и связями, поместьями, домами, в том числе и в Москве. Случались необычные подходы — предлагали отдать государевы участки, на которых бояре, за свой счет, построят все, что государь укажет, ну и маааленький домик сбоку, для личного, так сказать, пользования.

Дошло до совершенно хамских наездов, когда мне нагло угрожали, да еще орали в лицо, брызгая слюной. К моему счастью — этому боярину, на следующий день, не свезло в жизни. Может грибочками подавился, может еще чего, не интересовался — но преставился болезный, так и не реализовав мне обещанного. Тяжкое это, оказывается, дело — аукцион организовывать.

Октябрь закончился хлопотами. Много времени проводил в штабе флота — разбирали все накопившиеся дела и доклады. Пробегали по спискам снабжения, ругаясь за цены. Спорили о ближайшем будущем. Аналитики загрызли где-то за углом собаку, и выдавали весьма интересные прогнозы. А может, просто количество информаторов превысило критический рубеж, теперь, на базе массивной, всесторонней информации стало легче думаться. Велел подготовить мне максимально полную записку, что произойдет, если к власти в Британии придет изгнанный монарх Яков при поддержке Франции.

Читал через седмицу увлекательнейший ужастик, с каждой второй страницы которого, скатывалась отсеченная голова, а с остальных — кровь лилась рекой. На счет голов — это не преувеличение. Хоть гильотину еще не изобрели, но у французского механизма был шотландско-ирландский прототип, выглядящей практически так же, и используемой для этих же целей, называемый «Шотландской девой». На этой Деве, более ста лет назад, Яков Первый, Английский, казнил своего регента — Джеймса Дугласа. Так что, у семейства Якова есть опыт использования Шотландской Девы.

Закрыв доклад, долго думал. Здравый смысл утверждал, что Яков на престоле Англии для России подходит больше всего. По крайней мере, на первое время. Совесть стояла на коленях и беззвучно молила меня одуматься. Но у совести плохо с воображением — она не хочет смотреть в будущее. Может она и права. Можно ли убить младенца, если знаешь, что из него вырастет маньяк-убийца? Будь у тебя хоть полная голова послезнаний — бабочка Брэдбери уже попала под твой каблук. И все же …

Отложил доклад в папку, подготавливаемую для встречи с Петром.

Как выяснилось на следующий день — положил очень вовремя. Государь наигрался с иностранными послами и Карлом, после чего решил провести большой парад победы. Парад намечался, судя по слухам, пышный до неприличия. Если после Азовских побед Петр ограничился одними триумфальными воротами, да и то в виде расписной декорации, прислоненной к первой арке двухшатрового Всесвятского моста, то победа Репнина и Вейде в прошлом году отмечалась постройкой семи полноценных триумфальных, деревянных, арок — сквозь которые шел парад войск. Ныне государь повелел строить восемь арок: у Серпуховских ворот, у Каменного моста, на Красной площади в начале Никольской улицы, на Чистых прудах близ Мясницкой при дворе тезки и на его деньги, на Мясницкой на деньги Строгановых, у Рязанского подворья, у Земляного города и на месте Красных ворот. Грубо, на линии соединяющей Кремль и Преображенское.

 

Глава 34

Торжества наметили на конец декабря, видимо, чтоб плавно перейти из одной пьянки в другую. Следовательно, все деловые вопросы следовало решить до этого момента.

На этой торжественной ноте меня и увезли к государю. Всю дорогу хмыкал — возок, на котором меня везли, был совершенно черный и кони гнедые. Надеюсь, это только мои дурацкие ассоциации.

Петр принимал в кабинете, веселый и жизнерадостный. Самое время ему подпортить настроение. Бодро вытянулся во фрунт, государь даже бровь приподнял, и испросил разрешения ознакомить монарха с результатами деятельности штаба. Со мной явно собирались о другом говорить, но тут главное вовремя обозначить новую и интересную тропинку — народ сам по ней потянется.

Разложил государю состояние заводов, корпуса флота и флотской казны. Сделал пару аккуратных предположений, по отношению к государевой казне. Нарисовал картину, как весь мир лихорадочно ворует у нас секреты, делает оружие и сообща мылит нам шею. Сгустил краски и безбожно сократил для супостата сроки его перевооружения. В остальном, картина довольно реальна — у одной только Франции денег больше чем у нас, а у Бриттов промышленность на подъеме. Надо совместить обе эти вещи и умножить их на «минус единицу». Петр посмурнел, и дозрел до кондиции. Не давая ему дойти до мысли — что такому ходу дел немало способствует наше отстаивание новых границ — выдал ему аналитику с рекомендациями штаба. Там специально на двух первых листах была краткая выжимка, со ссылками на страницы доклада, как Петр и любил.

Наблюдал приятное разнообразие смен настроений государя во время чтения. Надеялся на лучшее. Так как моя тушка на колу рядом с триумфальной аркой смотрелась бы плохо — есть шанс, что Петр дочитает до конца, а не схватиться за шпагу с первых абзацев.

Дочитал. Помолчали.

Петр бросил доклад на стол, и, глядя в окно, нейтральным голосом спросил

— А коль меня для пользы землицы с престола согнать надобно будет, ты тож заковыристый план надумаешь?

И что он от меня услышать хочет? Ждет моих верноподданнических воплей? Как-то неудачно у нас разговор пошел…

— Петр, ты королей заморских лучше меня ведаешь. Скажи, что бы со мной стало, встреть меня король Франции Людовик?… Не сомневайся в верности моей, может, и не выставляю ее напоказ, да своевольничаю порой. Но даже в мыслях не возникали планы коварные. Не мне судить про пользу земли — только время сие покажет, да внуки далекие о том спорить будут. Под твоей рукой дело начал, под ней и продолжу, коли, позволишь сие. А ежли пользу какую для земли увижу, в себе держать не стану — к тебе пойду, как приходил уже. И коли не сочтешь мои резоны, с новыми прожектами, достойными указа твоего — обиду копить не стану. Не все резоны мне, со своего места видны, тебе, государь, виднее…

Сделал паузу, лихорадочно думая, к чему все это.

— Ежли не по нраву тебе предложение с Яковым, то воля твоя. Доклад спалим, и в штабе все думы над планами закрою. Офицеров на иные думы пересажу, как будем супостатов через несколько лет воевать. И уж не гневайся, государь — денег на войско да флот нужно будет впятеро от этого года, а то со всем миром воевать, можем и не осилить.

Петр поднялся из-за стола, громко стукнув об ножку стула шпагой.

— Не по нраву!

Посмотрев в окно, и побарабанив пальцами по подоконнику, повторил

— Не по нраву. Но к чему ведешь — вижу. И резоны твои мне понятны.

Петр вернулся за стол, посидел молча, вытянув ноги и перебирая бумаги на столе. Потом сходил к шкафчику, принес два хрустальных бокала нашей работы и штоф, судя по тонкости стекла, стыковочному шву и этикетке — также работы нашей Московской фабрики.

— Про Якова потом решу. На другой разговор тебя звал.

Ну и поговорили, под водочку, про парад победы, про границы, про аукцион. У меня горло охрипло излагать дела. Вот вроде ничего особенного за лето не сделал, на заводе порой больше сделать успевал — но Петр пытал, требуя излагать события чуть ли не поминутно, да вытягивал подробности. А потом еще и про Алексея речь зашла. Тут государю и выдал, видимо растормозившись от водки, к чему все обучение царевича клоню.

Петр даже икнул свое коронное «Э, как!». Но задумался. Нехорошо так задумался, со складками на лбу и поджатой губой. У меня опять всплыло видение кола около триумфальных ворот. Бояре, наверняка, одобрят.

Хряпнув очередную рюмку, Петр прокряхтел «Хорошо» и было непонятно, он о водке или об Алексее.

— Добре! На поморье тебе Алешку больше не дам, думай, как тут его строить. Коли придумаешь дело, по нему и сладим. Коли нет, сам отрока к делу приставлю. Придумку твою помыслю, не время для нее пока. О ином сказывай. Гишпанцы о продолжении найма флота речь ведут, да не просто послов прислали, сам Филипп пожаловал, со свитой…

Было бы, о чем сказывать — Филиппу 20 лет, он оставил в Испании за себя царствовать пятнадцатилетнюю жену и приехал со свитой французских послов. О чем с ним говорить? Может сразу решить все вопросы с французами? Впрочем, общаться с бомондом все одно Петру, мое дело ему просто дать пищу для размышлений. Вот и излагал, как думал.

Время наемников прошло. Теперь время союзов и обязательного отжимания крепости Гибралтар. Может, конечно, и не прав — но у меня, из моей истории, сложилось впечатление, что бритты стали «хозяевами морей» после захвата ими Гибралтара. Это, наверняка, не так. Но символ есть символ — пусть даже только в моем воображении. В результате свел все к трем китам — союз, Гибралтар, продажа оружия. После чего Петр поручил мне еще одно дело, о котором его просили гишпанские друзья. Помочь им солдатами.

Сразу поспешил, на заявление государя, развести руки и заканючить, что корпус нам самим нужен, да и каждый морпех ныне при деле. Понятное дело, что Петра не интересовали подробности. Вынь да положь. Коли не можешь — не берись, другие есть. Пришлось выдавать экспромтом.

— Петр, солдат за границу послать несложно. Да только обученные вои все на порубежье, а необученных — посылать никак не можно. Конфуз может случиться. О нас ныне только и говорят, а как на солдат наших у себя дома глянут — могут и сплетничать начать, что московиты все лапотники, говору не разумеющие да бою необученные. Нам такие слухи край как невместны.

Петр глубокомысленно покивал, видимо живо представив почесывающегося Ваньку, на приеме у какого ни будь местечкового феодала.

— Дозволь государь новый корпус собирать. За год обучим солдат. Толмачей в учителя дадим, чтоб языки солдаты знали хоть несколькими словами. Справу воинскую им за год изготовим, научим, как корпус учили — бою новому. Опосля, и гишпанцам помочь можно, славы земли нашей не уронив. Но быстрее, чем за год, это дело не сполнить. Уж не взыщи.

— Добро! — Петр не стал оригинальничать — Филиппке так и поведаю, солдат… — Петр еще подумал несколько секунд — … тысячу, дадим той зимой.

Вытягивая из разбросанных по столу документов чистый лист, осмотрелся вокруг, а потом выжидающе воззрился на меня. Пришлось отдавать очередную ручку, мысленно с ней попрощавшись. Размашистым подчерком монарха на лист начал укладываться новый указ. Остановившись в плетении чернильной вязи слов, Петр поднял на меня взгляд.

— Как новый корпус назвать думаешь?

А чего тут думать?

— Ромеи по тем державам легионами ходили, пусть будет «Легион». А чтоб сразу понятно было, с кем дело иметь будут, пусть будет «Русский легион». Можно еще указать, что это специальные солдаты, которых учили за нашими рубежами биться. Тогда будет «Русский зарубежный Легион».

Петр подумал несколько секунд, нависая пером над бумагой, и вписал в указ «Легион». Тоже верно. К черту подробности. В наших руках сделать так, чтоб это слово ассоциировалось однозначно — пусть его раскрасят за нас союзники или противники.

Со сроками обучения Легиона слегка хитрил. Базу корпуса под Воронежем уже давно заполнили новобранцы. Плюс выведу самых непоседливых из действующего состава корпуса, назначив их инструкторами и капралами в новое формирование. Плюс толмачей соберем, сколько выйдет, добавим по толмачу в каждое капральство, на роль каптера — пусть солдат языкам учит. Хорошо бы еще знатоков всяческих этикетов и особенностей государств найти, хоть по одному на роту — а то казусы неизбежны, и тому есть масса примеров.

Такой простой жест, как снятый и оставленный в руках сюртук или переворачивание стакана дном вверх, что для русских достаточно естественно — для англичан означает вызов к драке.

Обычный для русского жест подзывания к себе рукой — итальянец воспримет как прощание. Итальянский же жест — «пора перекусить», с резким движением рукой на уровне живота — русский воспримет как отторжение или отрицание.

У итальянцев есть еще характерный жест, защищающий от зла, и они им часто пользуются — а для русского этот жест называется «коза» и вызывает вполне определенные реакции.

Зато у итальянцев есть и полезный жест — если разговор затянулся, они начинают поглаживать себя по щеке, что означает примерно «… у меня от этого разговора сейчас борода вырастет».

Для французов русская фига является сексуальным оскорблением, а для португальцев она охранный знак, наподобие «козы» итальянцев.

Если испанец стучит себя по лбу, это не то, о чем может подумать русский — это значит, что испанец собой очень доволен.

Задрав ногу и показав подошву обуви египтянину можно смертельно его этим оскорбить. А недоумение египтяне выражают, не разводя руки, а ударяя ладонью о ладонь.

Болгары, соглашаясь, с чем-либо, качают головой из стороны в сторону. Жест, который русскими, да и не только ими, воспринимается как отрицание. А, отрицая — болгары кивают головой. Говорят, на этой особенности жестов погорели османы, склоняя пленного болгарина к отречению от христианства.

Огромное количество различий. И успешные купцы их должны все знать. Придумать бы только, как этих «знающих» привлечь для обмена опытом с Легионом.

Любопытно, что знаки на пустом месте не возникают. У каждого жеста своя история. Одну из таких историй читал: якобы, при Азенкурской битве французов с англичанами кто-то из участников, не помню уже кто, обещал противнику, захваченному с луком или арбалетом, рубить два пальца, которыми тетиву натягивают. То бишь, средний и указательный. Ну и когда армии сошлись — сторона, не прислушавшаяся к угрозам, демонстративно показывала противнику два пальца, в характерном жесте, обозванным намного позже, уже в моей истории, во время второй мировой войны, «победой». В нынешние времена, видимо со времен Айзенкура, этот жест приравнивали к оскорблению.

На мою задумчивость за столом Петр не обратил внимания, относясь снисходительно к частичному выпадению из жизни при решении сложных вопросов. Посидели мы, в целом, неплохо. Озадачили меня поручениями по самый картуз, но зато государь явно был склонен прислушаться к рекомендациям по решению вопросов с границами и странами «соперниками». Как говорил Хайлайн в «Луна жестко стелет»- бесплатным воздух не бывает. эЛ ДеН Бе.

Домой возвращался осоловелый, и полный планов. Убедил государя приписать Легион к штабу флота, мотивируя тем, что снабжать, пополнять и перевозить будем все одно его морем — так зачем тогда столу заморских дел отдавать? На самом деле — мне начинала нравиться работа моего штаба. Заматерел народ. За деревьями лес видят. Надо будет договориться о ротации людей из войскового штаба, который постепенно формируется из устаревающего войскового приказа, для обмена опытом и наработками. Штабные игры и интриги между армией и флотом мне совсем не нужны. Думаю, и в этом меня Петр поддержит.

До парада оставалось чуть меньше месяца, а у меня веселье уже началось. Из Риги шли три роты морпехов корпуса, еще месяц назад вызванные Петром через курьеров, что меня разыскивали. С Дона вышли новые обозы к Петербургу, хотя хвосты предыдущих донских обозов еще только проходили через первопрестольную.

Кстати, из этих обозов удалось таки, буквально угрозами, отобрать четыре мешка картошки, для обещанного боярам угощения. Картошка мелкая, бояре до блюд жадные — теперь ждем, уже с нетерпением и облизываясь, новых обозов. И это только вершина айсберга. Даже не вся вершина, а только ее кусочек.

Ученые в академии окончательно взбесились. Физическая мастерская академии была взорвана, с жертвами и разрушениями. Количество научных трудов, где требовали рецензии, превысило мою способность к чтению раз в сорок. Ученые посиделки теперь проходили в Академии, и приходилось там ночевать чаще, чем на подворье у Федора. Хорошо, что штабы армии и флота удалось занять друг другом, дело там обошлось всего двумя дуэлями и неизвестно сколькими подбитыми глазами — но процесс обмена пошел.

Алексея с его ближним кругом, куда теперь входили не только курсанты Холмогор, посадил на должность помощника директора Академии по организации процессов учебы и быта. Лейбницу, как директору, изложил свой план — академия, это маленькая страна, и если царевич не научится управлять ей, даже не зная высшей математики, что преподают на занятиях, которые он должен спланировать — учебному заведению придется туго, а потом нехорошо станет и всей стране. Поручение всему профессорскому составу только одно — следить и направлять.

Гм — «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Вот и всплыло творение Теннисона, процитированное потом Кларком в своей «Космической Одиссее». Надо будет записать над входом в академию.

Дела производственные текли своим чередом — тут, к счастью, обошлись без провалов. Правда, и прорывами предприятия порадовать не могли. Пришлось помочь — промчавшись по всем нашим московским мастерским и задавая векторы движения для мастеров, заодно накидывая модификации к оборудованию, чтоб можно было подключить его к коловратникам. А то деревянные станки просто не вынесут возросшей нагрузки.

Порадовали стекольщики заработавшим филиалом на речке Гусь, отданной мне Петром на растерзание. Хотя рудознатцы, ведущие там спираль поиска еще не нашли дополнительных бонусов, которые надеялся получить от того региона.

Старичек-портной совсем засох, но от дел не отошел. Теперь у него работало два десятка подмастерьев, плюс еще стажировались мастера нашего поточного цеха одежды. Радовало, что московский свет теперь считал модным не то, что на послах иностранных одето, а удачные новинки именно этого мастера. Парики постепенно вытеснялись богатыми прическами и шляпками. Платья и камзолы стали ближе к моему восприятию, пришедшему из будущего, чем текущей французской моде. Для воспитанниц школы благородных девиц и валькирий вообще вошла в обиход форма, с приталенным коротким пиджачком и расклешенной юбкой-брюками.

Закрепляя успех — подговорил типографию начать выпуск журнала с картинками «Грация». Тираж будет небольшой, цены высокие, но раскупать будут, думаю, как горячие пирожки. Журнал для мужчин выпускать пока поостерегся, хотя, подозреваю, его бы раскупали еще быстрее. Картинки для журнала готовили «гравюрные», с ручным раскрашиванием. Но лиха беда начало …

С самими благородными девицами дело шло удивительно хорошо. Отрядил к ним на преподавание ревизий итальянцев, в том числе и отметившихся в Вавчуге — пусть делятся опытом. Со следующего года несколько выпускниц поставлю в штат губернатора Петербурга ревизоршами. Остальных пошлю проверять флот, корпус и заводы — будет у школы «летняя практика». А у меня — с чем сравнивать результаты моей и итальянской проверок. Да и чиновникам с управленцами станет полезно периодическое встряхивание — намекну им, что проверки станут ежегодными выпускными экзаменами в школах — это заставит подумать многих казнокрадов.

Сами итальянцы находились в состоянии оргазма от работы. Похожи мы с этим народом чем-то. Им близка концепция — «чем хуже дела, тем интереснее работа». На меня обрушивали шквалы первички, потрясаемой финансистами перед моим носом, в подтверждение их слов — как все плохо. Не обращал внимания — итальянцы, что с них взять?!

Зато картину итальянцы таки собрали из разрозненной мозаики. Кривобокую, но уже понятную. Теперь шло оформление паев, и прописывание схем с уставами. Эти бумаги обеспечили мне не одну бессонную ночь. Правил предоставленные варианты уставных документов и распределял вклады на фонды, которые планировал содержать за счет своей, практически основной, доли в банке и производственном союзе. С сильным удивлением выяснил, что моя доля гораздо больше, чем было вложено денег. Во как! Оказывается, можно вложить в производство сто тысяч рублей, но сделать его таким, что финансисты оценивают его уже в 3 миллиона. Приятно.

А вот составлять уставы фондов, на которые и перевожу свою долю, вышло занятием затяжным — и дело опять уперлось в людей. Ну ладно еще социальный фонд, как и планировал, отошел под мальтийцев. Но были еще фонды на обучение и исследования. И тому и другому не хватало программы действий и исполнителей, понимающих, что от них хочу. В результате составление программ и уставов этих двух фондов сбросил на Лейбница и параллельно на Ньютона, который, кстати, крайне заинтересовался вопросами существования организации, распределяющей гранты на исследования и экспедиции, а так же, оплачивающей обучение перспективным студентам. Лейбниц заинтересовался фондами меньше, видимо, поглощенный борьбой за царевича, или с царевичем — это как посмотреть. Академию явно начало лихорадить. Ничего. Температура у больного поднялась, значит, с болезнью борется.

Еще одной наработкой, куда деть деньги — стал призовой фонд. Еще по своим морпехам и морякам, а потом и по артелям заметил — хороший денежный приз — прекрасный стимул. Учредил ежегодное вручение небольших премий по всем направлениям. Придумывать ничего не стал, в моей истории был прецедент — Нобелевская премия. Умирая, Альфред Нобель завещал все свое имущество продать и деньги положить в банк. С процентов от этого вклада выплачивать пять ежегодных премий, по физике, химии, литературе, медицине, и за вклад в «сплочение наций». При этом он особо подчеркнул, что премия может быть выдана любому, не зависимо от национальности и страны.

У меня фонд получался пожиже, и ограничил его только границами России. Но отдельно написал, что всякий, кто считает себя достойным этих наград, может приезжать в Россию и оставаться тут работать, получая возможность стать лауреатом премии.

Переругавшись со скаредными итальянцами, и выжав из них все, что было можно — остановился на премиях по физике, математике, химии, медицине с биологией, социологии с психологией, экономике, литературе, обучении, изобретательству, созиданию, управлению и … религии. Ровно двенадцать пунктов — сакральное в это время число. Часть из них понятны, часть, пришлось подробно расшифровывать. Что значит созидание? А как наградить строителей уникального корабля или лучшего собора? Как сказать человеку или группе людей, что они лучшие в своем деле? А управленцы? Думаете легко вытягивать заводы из цейтнотов? А штабы или командиры во время войны? Словом, должна быть своя премия и у тех, кто строит, сеет, копает или детали точит — как должна быть премия тем, кто этим всем управляет и защищает. Обучение вынес в отдельную премию, так как, по моему мнению — учителя это скелет государства. Армия, его кожа, экономика его кровь, а вот скелет — это учителя. Выдерни костяк и от государства останется бесхребетная амеба, с кожей, кровью, может даже с мозгами — но сделать она ничего путного не сможет. Ведь любому мускулу, чтоб напрячься и совершить движение тела, нужна опора — кости.

Религию может, и не стал бы включать — но потом решил, пусть будет. Времена такие, народ не поймет. Да и значимость премии с этим пунктом возрастет.

Определение пунктов — это только начало. Даже расписывание их на составляющие — это цветочки. Премиальный фонд потянул за собой раздел финансирования и проведения школьных и академических олимпиад, на которых определялись победители, входящие в столы по отбору кандидатов на премии в соответствующих областях. И все это требовало подробных «правил игры». Меня угробят эти подробности!..

Одному такой объем точно не осилить — отправил черновики и наброски в академию. Пускай творят, потом буду корректировать.

Стоит ли говорить, что на всем этом фоне меня завалили приглашениями на светские рауты? А рассказывать, как настойчиво зазывали в гости послы?

На короткий срок стал самой желанной фигурой в Москве. Даже получил четыре вызова на дуэли, от приревновавших меня, то ли к женам, то ли к вниманию света. Но честное слово, их дам, даже не видел, или не заметил, а со светом ничего сделать не мог. Выбрал в виде оружия дуэли кулаки — и эти балагуры отказались все, кроме одного. С ним мы мило пообщались у Чистых прудов, и он был удостоен чести познакомиться с моим любимым кастетом. Даже не интересно с этими вызывальщиками — ногами не бьют, замахиваются из-за спины, как молотобойцы. Рутина. Морпехи в спаррингах и то сильнее меня мутузили.

Самым правильным было бы не появляться на светских мероприятиях — но меня звала великая цель. Выжать вообще все деньги, какие были спрятаны по сундукам в стране, в день аукциона. А спрятано на Руси, должно быть очень немало.

Моей путеводной звездой, для убеждения бояр, дворян, послов и купцов, служил великий махинатор, товарищ Бендер. Его выступление в Васюках мне удалось повторить на бис аж на нескольких приемах, немножко скорректировав реалии.

Расписывая красоту будущего царского дворца и царской набережной, постоянно и навязчиво внушал мысль — столица переезжает в Петербург, если не сегодня, так завтра. Словом, артподготовку провел на высшем уровне и под жаркими лучами интереса.

Покушения на меня может и были — но принципиально ничего не ел и не пил на приемах, за что получил еще один вызов на дуэль, и таки пристрелил придурка. Уж больно подозрительно он настаивал с ним выпить. Даже забрал себе пистолет убиенного — надо будет поковыряться на досуге над свежей инженерной мыслью супостата. Но, что ни говори, в тот раз мне просто повезло — слишком хороший был стрелок, но не учел, что противник может качаться и при этом лупить несколько раз подряд из револьвера. А в правилах запрета ни на то, ни на другое не имелось. И даже в этих условиях соперник показал себя молодцом — пуля вжикнула где-то совсем рядом, даже волосы на голове зашевелились. Правда, это они скорее не от ветра, а просто вставая дыбом. Но все хорошо, что хорошо кончается.

Ездил по городу, стараясь придумывать дорогу на ходу, и не повторятся. Расквартировал на подворье два капральства морпехов, и еще два в Академии, прикрывать, в том числе, царевича. Моя жизнь в Москве стала напоминать сводки с фронта. Если так живут олигархи — то мне этого счастья даром не надо. Никакие деньги и власть этого не стоят.

Незаметно наступило 12 декабря — срок, назначенный для аукциона.

Ужас, который преследовал меня, начиная с первого визита тезки, в лицах просителей, наконец-то вылился в просторную залу московского гостиного двора.

Можно было и в Кремле проводить собрание, но мне жаловались, что бояре договариваются со стражей ворот — и рисковать посещаемостью не стал.

Несколько раз приходилось оглашать правила аукциона, в том числе, про подставных лиц. А то знаю эту братию, пригонят народа задирающего цены до небес, а потом не расплачивающегося, и далее такие воротилы будут пытаться купить втихаря не выкупленные участки. Наивные. Озвучил, что всех не расплатившихся будет ждать радушная встреча у Ромодановского, с ним специально этот момент оговаривал. А участки поступят на повторный аукцион.

Сами торги проходили … эээ … бурно. Одна рота морпехов, из трех пришедших от Риги, еле справлялась. А две роты в зале просто негде было разместить — и так друг у друга все не головах сидели.

Торги оформили красивыми рисунками мастеров-строителей. Чертежи и эскизы в красках создавали в зале атмосферу значимости, красоты и богатства, которую надеялся повторить в построенном городе.

Стартовые цены кусались. Моя сказка, про минимум цены — не учитывала, что этот минимум включает очень много, вплоть до пристаней и дорог, которые казна просто не потянет.

Уже в самом начале торгов за дальние, по престижности, участки мне хотелось спросить — «Народ! А откуда у вас столько денег?!». Суммы нарастали как лавина. Мысленно лихорадочно корректировал планы строительства и не мог поверить, что они не шутят, разбрасываясь тысячами рублей.

Торги длились до 20 ого декабря, и было на них всякое, вплоть до вызовов на дуэли и мордобитий. По результатам торгов мы заполнили все 11 квадратных километров, левобережья, отведенные, до обводного канала, под дворцы знати за исключением казенных и нескольких купеческих участков. Дворцы дворцами, но и лавки в центре нужны, как и таверны с банками. К тому же — на набережной запланирован большой гостиный двор, точнее, даже два гостиных двора — но про это отдельный разговор.

Еще заполнили около четырех квадратных километров вдоль реки по правобережью — но там участки были относительно дешевые. За обводным каналом купцы выкупили под мастерские и склады около восьми квадратных километров. План города наполнили на 70 %.

На один дворянский род покупалось сразу несколько участков под дома знати и, обычно, один два крупных участка за обводным каналом под подворье. Ажиотаж стоял жуткий. Так и хотелось сказать — не больше одного участка в руки!

Продали почти 14 тысяч участков и собрали восемь с мелочью миллионов рублей. В шоке был даже Петр. Но взял на «неотложные» нужды только миллион, так как подсунул ему расчеты, чуть ли не до копейки показывающие — что нам надо 12 миллионов.

На самом деле — для начала мне будет достаточно и шести — мы начинали строить дорогу к Петербургу через Новгород. Железную. Опираясь на накатанные торговые тракты от устья Невы до Новгорода, и от него до Москвы, кое-где «срезая» путь. Фантастика.

Но еще и это не все — нужно ответвление Новгород — Рига… Аппетит ведь приходит во время еды. Так как просто так железную дорогу не построить — нужны массированные поставки с Урала — мы начинаем строить еще и дорогу через перевал от Тагила до Камы. Пять сотен километров уральская ветка, шесть сотен с гаком километров Петербургская ветка. И еще пять сотен километров Рижская ветка. Затем останется соединить эти ветки девятью сотнями километров центральной ветки, через Владимир, Новгород, Казань. И … продолжить опутывать страну дорогами.

Титанический труд. Ведь следом на очередь встанут две ветки — полутора тысячекилометровая ветка Севастополь — Ростов на Дону — Воронеж — Липки — Тула — Москва. И примерно такая же — Москва — Ярославль — Вологда — Архангельск.

Жуткая перспектива. Работы на столетие.

Хотя, с другой стороны — единственная, более или менее известная мне стройка железной дороги — это БАМ. Много о ней разговоров было. И легенд много ходило. Но в принципе, самое важное на текущий момент — 3 тысячи километров основной трассы построили за 12 лет, примерно 25 тысяч человек. Путем несложных подсчетов можно сказать, что дорогу от Москвы до Петербурга такой толпой построят за три года. Это в идеале. Далее начинаются минусы — сезонная работа, низкий уровень механизации, тонкий ручеек поставок. Умножаем сроки минимум вдвое. Но попробуем быстрее.

И это еще не все минусы. Железная дорога — это Рубикон. Ничто так не поменяет жизнь страны, как возможность добраться из Петербурга на Урал или в Севастополь за неделю. Более того, железная дорога — это связь вдоль нее. Это скорость распространения новостей и докладов умопомрачительная, по нынешним временам. Это возможность обеспечить переброску войск. Это всесезонность. Много еще чего.

Но железная дорога, это еще и потребность в тысячах грамотных людей обслуживающего персонала, это часовые пояса, которых еще нет, и никто не знает, с чем их едят. А ведь они, часовые пояса, так и появились в моей истории — развившиеся железные дороги потребовали составления расписаний для каждой станции, и делать это по солнечному времени каждого места выходило слишком накладно. Вот и настояли железнодорожные компании на унификации времени по часовым поясам — с тех пор люди начали жить не по солнечному времени, а по унифицированному. Такой, очередной, мелкий, штришок к картине железных дорог.

В ворохе проблем, связанных с дорогой уже особо не выделяется необходимость разработки арматуры управления ей — семафоров, станций, топливной инфраструктуры, диспетчеров. А еще разработка и испытание подвижного состава, тестовые столкновения, расчет ресурса, ремонтные мастерские… Ужас. Не доживу!

Все эти минусы не помешали открыть при Промышленном Союзе, предприятие «Русские железные дороги», куда и вложить шесть миллионов рублей. Да! Мазохист! Еще и с уклоном в трудоголизм. Но если честно — надеялся найти людей, на которых спихну всю эту головную боль с дорогами. Сам не потяну точно.

На самом деле, деньги были вложены не в само предприятие, в связи с невозможностью пока проведения профильных работ, а в Русский банк — вызвав довольное повизгивание всех финансистов, даже тех, кто в штате банка не состоял. Но смысл вложения не изменился — деньги пойдут на строительство дорог. Когда будет, кому и чем строить.

Полученный с аукциона капитал считался казенными, и соответственно, мне не досталось из этих сумм ни копейки. Ну, почти, ни копейки…

Зато заявки на распределение финансирования по заводам, причем не только по своим, но по всем заводам, вошедшим в промсоюз — сделать было вполне в моих силах, как доверенного лица, отвечающего за финансирование строительства города. Мысленно понимая, как именно сошел на кривую дорожку Меньшиков, в моей истории, при строительстве Петербурга — соблазн был действительно велик — старался быть справедливым и объективным, распределяя средства.

Визги финансистов превратились в стоны. Ничего, они у меня еще не так запоют. Вот закончится у нас свалившаяся с неба манна — будем, как ужи на сковородке прыгать, так как остановить запущенные маховики работ выйдет едва ли.

Намекнул этим солидным дядькам, что, для освоения денег, которые Русь может, не одно десятилетие копила — надо много грамотных людей. И что готов хлопотать перед государем о предоставлении «подъемных» всем эмигрантам, которые захотят приехать. Словом — пишите письма, господа. Ситуация благоприятствует — есть деньги, есть слава. Только людей нет.

Тут следует сделать небольшое уточнение. Понятное дело, столько денег на руки мы не получили. Расчет велся первым взносом и рассрочкой платежа у кого на год, а у кого и на десять лет. Рассчитывались бояре и дворяне не только, и даже не столько деньгами — которых в таком количестве в стране не имелось в принципе — а скорее товарами, поставками, рухлядью и тому подобным. Хотя, судя по выданным в счет взносов старым талерам с полустертой чеканкой, были раскупорены многие кубышки. Даже начал подозревать, что мне попадутся новгородские гривны. Золотой лом уже попадался, как и изделия из золота.

Лом отправляли на монетный двор, чеканить червонцы, изделия паковали для транспортировки за границу — продать тут столько украшений, посуды и прочих предметов роскоши не представлялось возможным. А во Франции, Испании, надеюсь, вскоре еще и Англии — вся эта роскошь будет вполне к месту. Караваны следующих лет будут особо богатыми. Надо про конвои задуматься.

Вот ведь можем же найти денег, коли, всем миром мошной тряхнем! Повод только надо стоящий.

А пока все силы знающих людей, привлеченных к аукциону, уходили на оценку «вкладов». Не стал им мешать, тем более, началась обязательная программа по многодневному празднованию Победы.

Не рискуя оставлять важные дела на после праздника — оформил приказами по корпусу перевод всех рот, пришедших на парад, в инструктора Легиону. Поставил на довольствие нанятых толмачей, благо в столице было из кого выбирать, утряс вопросы со штабом, списочным составом Легиона, вооружением и обмундированием. Слизал компоновку с корпуса, вплоть до понтонов. Только форма легионеров будет серой. Жарко там — темная форма станет обременительна. Да и дешевле небеленый холст обходится.

С капралами морпехов обсудили все, что от них хочет Петр. Добавил и пару часов лекций от себя. Назначил дату предварительной готовности Легиона к следующей зиме. Хотя, думаю, реально полк пойдет в «дело» весной через год, так как зимой все одно тут не воюют, да и переправить полк будет затруднительно. Зато приказал готовить полноценный полк, в две с половиной тысячи обученных, в том числе языкам, морд, отягощенных всем полковым имуществом и двойным, а если получиться и тройным боезапасом.

Бог вам в помощь, служивые.

Даа… Две недели пьянки… перебор. Если это и был коварный план супостатов по моему устранению — то он почти удался.

Описывать шествие войск по Москве, смысла нет — наверняка историки обмусолят сей момент со всех сторон. Кстати, факультет истории при Академии все же пробил, убедив государя, что великим — народ делают отнюдь не военные победы, или большие деньги. Великим народ делают корни, которые внушают каждому жителю чувство надежности и непоколебимости. «Стояли, и стоять будем» — вне зависимости от ураганов, проносящихся над нашими головами.

Слабое стволом дерево — корнями за землю может и удержится, та только ствол ураганом сломает, и будет народ сидеть на этих обломках, только и вспоминая про свое прошлое.

Крепкое дерево со слабыми корнями ветром просто вырвет, в итоге выйдет не народ, а перекати-поле. Иваны, не помнящие родства.

А вот мощный дуб — и стволом шторма перенесет, и корнями за землю удержится. Коли «ствол» Руси нарастили, самое время о корнях беспокоится. Будет тогда страна сильна не только своей славой, но и своим народом.

Примерно такими аналогиями Петра и убеждал. Благо праздник — государь был щедр на подарки — во все монастыри ушли депеши на составление копий их книг и летописей с отправкой этих копий в Москву, частями, по мере готовности. Работы историческому факультету будет непочатый край. Интересно, а какая она, история моей земли на самом деле? И какой у нас, в итоге, получится учебник?

5 января 1704 года мое тело вывезли в поместье по моему же завещанию. Там шли работы по реанимации тушки и ее реабилитации после сутолоки столицы. Все это время тушка не отпускала торбы, набитой бумагами с планами, черновиками, набросками и так далее, бубня нечленораздельные предложения и изредка помахивая разряженным заранее револьвером. Праздник удался.

Еще десять дней приходил в себя и, в тиши кабинета поместья, приводил в систему тот шторм, что носил меня по столице. Выплывали белые пятна, всплывали новые мысли, работа без пресса столицы начала даже доставлять удовольствие и пружина творчества, смазанная необходимостью и золотом, раскручивалась с ощутимыми щелчками — судя по всему, на места вставали извилины.

Писал письма и приказы, изводил бумагу и служащих поместья. Неплохое начало года. Даже ручеек посетителей из столицы со спектром вопросов от вступления предприятий в наш союз, до предложений вложиться в «перспективные» дела — настроения не портил.

И вот, когда практически оклемался от прошедшего года, особенно, от его завершения — прискакал гонец от Петра со срочной депешей. Мдя. Сглазил.

Петр в письме был краток — на Британские острова обрушился невиданный шторм, разбивший множество судов и смывший верфи, а порой и города. Он увидел в этом шторме божье провидение! Операции «Яков» давалась не просто зеленая улица, но еще и пинок для ускорения. Посему, государь желал меня видеть как адмирала. Немедленно.

Вернулся в столицу и сразу попал на совещания штабов. Петр прессовал послов отдельно, но крохи информации сливались в штабы и активно обсуждались. Потихоньку вырисовывалась картина весенней кампании. Мне эта картина категорически не нравилась. Опять на нашем горбу в Рай въехать хотят. Закрылся на подворье Федора и устроил сам с собой мозговой штурм. Наверняка дворовый люд, слушая вопли из-за двери кабинета, крестился и перешептывался. Плевать. Кампания, без броненосца, не вытанцовывалась. А он готов от силы на 30 %. Ну вот что мешало этому шторму случиться на пару лет попозже?!

Исходные постулаты у нас такие. Бритты имеют еще около 30 тяжелых кораблей, плюс пару десятков линкоров обеспечит Голландия. Плюс фрегаты, в том числе и тяжелые. Думаю, около 70–80 кораблей союзной эскадры они наберут. Это минус, хоть и не крупный. Тем более, сколько кораблей пострадало от шторма пока неизвестно. Плюсом можно назвать то, что прикрывать бриттам надо минимум семь сотен километров побережья, ближайшего к Франции. Рассредоточенными силами они этого не сделают, значит, будут, скорее всего, два кулака — у Ньюпорта и в бухте Темзы. На более мелкие эскадры флот разобьют едва ли. Как вряд ли соберут все корабли в один кулак. Уж больно чревато оголить Темзу или Ньюпорт. Идем дальше.

Англия не собиралась воевать на своей территории, считая королевский флот надежным заслоном. На текущий момент пехота англичан состоит из 12 полков, общей численностью около 22 тысяч человек. К ним еще 8 тысяч конницы и около полусотни орудий с прислугой. Итого, около 32 тысяч человек. К сожалению, это еще не все, а только профессиональное войско. Судя по справкам штаба, минимум еще столько же будет добровольных помощников-ополченцев.

Ну, еще и морской корпус. Но от него мало что осталось, после Крюйса, думаю — больше 70 тысяч войск в общей сложности нас ждать не должно.

Дальше начинаются приятные моменты. Англия к обороне своих территорий не готова. Все ее замки и крепости огромны и массивны, но остались еще со времен рыцарей, в результате, современными фортификациями, против пушечного огня, похвастаться укрепления не могут. Более того, можно не особо опасаться, что вдоль берегов той же Темзы выкатят на прямую наводку орудия. Просто нечего выкатывать, да и позиции там открытые. Будут батареи смертников.

К этой бочке меда полагалась ложка дегтя — амбиции наших монархов, в том числе Якова. У него, видите ли, личные счеты! Замок Дувр, который во время свержения с престола его династии — оставался последним в руках сторонников тогда еще короля — был захвачен обманом. Теперь монархи настаивали на показательной порке, и выбрали для этого именно твердыню Дувра. Извращенцы! Могли бы попроще задачку поставить. Все же Дувр — один из сильнейших замков Английского острова. Три пояса обороны, стены на высоком, обрывистом берегу. Мое мнение — этот замок за десять километров обойти надо, тем более что он ничем не может помешать взятию Лондона. Но моим мнением в этом вопросе никто не интересовался. Политика. Выдали нам шпицрутены и велели организовывать процедуру.

Вот и организовывал. На летнюю кампанию с нашим участием планировал три крепости. Дувр, Тауэр и береговые укрепления Портсмута. В штурме последнего, уже были заинтересованы мы, то есть Россия, а европейским монархам на Портсмут было пока плевать. Наш интерес состоял в том, что за береговыми укреплениями этого морского оплота Англии сосредоточено большинство ремонтных баз королевского флота. Там одних только сухих доков десятки гектар. Можно считать, что все население города работает или на верфях или в доках. Зачистка этого места для меня являлась задачей номер один. Ну, а задачей номер два являлась аналогичная операция на Лондонских верфях. И все! Ничего от острова нам больше было не надо! Ах да, еще такая мелочь, как возвести на престол законного монарха. Но это он уж сам пусть карабкается, мы ему только дверь откроем и придержим, чтоб не захлопнулась.

Вот из этих соображений и составлял план кампании. Был бы готов броненосец — вообще никаких проблем не существовало. Прошлись бы утюгом по всему побережью и только потом краску поцарапанную восстанавливали. Теперь приходилось выдумывать, как обойтись одними канонерками и фрегатами.

С другой стороны — не бог весть, какой сложности операция — добить подранка. Броненосец останется не разыгранным козырем, способным сильно удивить Европу, когда все уляжется и нужно будет «стукнуть по столу» при новых коллизиях интересов.

Черновики плана, после мозгового штурма, отдал в штабы на проработку, а для Петра написал краткую записку, со схемой плана и задействованными силами. Теоретически — все очень просто. Средиземноморская эскадра берет «под крыло» испанские и французские транспорты в Марселе и Валенсии. Если основные ударные корабли Франции и Испании вернутся с баталий, гремящих в Новом свете — возьмем и их. После чего, всей толпой, идем к Портсмуту. В это же время из Балтики выходят обе канонерки, в сопровождении двух фрегатов и двух птиц, на которых возлагаются задачи разведки и доставки запаса боеприпасов для канонерок. Встречаемся у Портсмута, а дальше все понятно — трах бах и высадка десанта. Потом переход к Лондону.

Из наших морпехов в наземных операциях никого задействовать не собирался — хоть европейцы на этом и особо настаивали. Обойдутся. Правда, на всякий случай, планировал иметь на борту полуторные составы абордажных команд.

Отдельной строкой пометил для Петра, что нам с Якова будут нужны Шетландские острова под базу флота — ну, а остальное, это как государь сам решит.

Сроки начала кампании выставлял приблизительные — конец июня, начало июля. К этому времени должны успеть собрать всех участников кампании — а Англичане, наверняка узнающие о наших планах, не успеют построить серьезных укреплений. Словом, тянуть с началом не стоит.

Вот с этой запиской и ходил кругами на следующий день по приемной зале Кремля среди целой толпы ожидающих просителей и представителей. Людно у Петра в приемной стало.

Благо, меня не заставили ждать аудиенции до посинения, Петр принял в течение получаса. В дверях кабинета, кстати, мне пришлось мило поулыбатся, раскланиваясь, с парой английских послов. Грязное это дело — политика.

На этот раз государь терпимостью и пониманием не отличался. Пришлось узнать о себе много нового, отстаивая наше не участие в наземных операциях. Вот как доказать монарху, стремящемуся «попирать берцем», что эти англо-французские тараканы имеют долгую историю отношений, что любая свежая сила, вмешивающаяся в их конфликт будет, рано или поздно, признана виновной во всех смертных грехах и на нее ополчаться обе конфликтующие стороны. Петр просто в коммуналке никогда не жил — а ведь аналогия тут почти прямая. Типичный и застарелый «кухонный» конфликт жильцов. Победы в таких конфликтах не бывает — хотя и случаются временные виктории.

Возвращался в штаб как оплеванный. Славу, видите ли, похищаю … блин. В полном объеме мой план Петр не принял, настаивая на наземной операции. Все, чего удалось добиться — это сократить наше участие только взятием Портсмута. А союзные войска пойдут прямиком на Лондон. И то государь остался недоволен, хоть и согласился с тем, что нашим войскам под руку французов идти невместно, а под нашу руку французы, идущие на Лондон, свои войска точно не отдадут. Вот и выходило — мы организуем самостоятельный десант в Портсмут, а они ведут десант на Лондон по расчищенной нами Темзе. И с Дувром пускай они сами разбираются — мы эту крепость нашпигуем снарядами и умоем руки.

Теперь будем со штабами детализировать этот дурацкий план, а Петр займется послами, лавируя с ними по болоту международных отношений.

Про острова, что должны стать нашими — напомнил государю несколько раз. В остальном, надеюсь, он не продешевит. Без русской крови, это лето, похоже, не обойдется.

Второй раз выехал из Москвы только в конце января, оставив за спиной суету последней недели, когда из штабов вылетали взмыленные курьеры, разносящие боевые приказы. Третий год войны на севере. Как, все же, часто не совпадают наши желания с действительностью. Надеялся завершить войну за год. Не вышло. Думал летом — все, закончили. Ошибся.

Еще одно лето ждало своих баталий. А дальше что будет? Как остановить этот военный маховик? Песка на оси насыпать? Так ведь стану «врагом народа». Стану. Видать, других кандидатов на эту роль нет … карма у меня такая.

Под густым снегопадом, по взрытым в пену зимникам, наш короткий караван шел в Вавчуг. Традиционное мое занятие — начинать большие дела с поморья.

На этот раз никуда не торопились. Все необходимые распоряжения увезли курьеры, и тягаться с ними в скорости было дохлым номером. Пытался просто отоспаться и налюбоваться видами зимней Руси, под навязчивый скрип колес понтонов. Даже за бумагами особо не сидел. Не хотелось. Перегорело что-то в душе. Натопленные внутренности телеги, с просторными лежаками, привлекали больше, чем стопки чистых листов.

 

Глава 35

Прав был Макаревич — «Вагонные споры, последнее дело. Когда больше нечего пить».

Кстати, еще один интересный штрих моей истории. Эта песня застала всесоюзную борьбу с зеленым змеем, и Макаревич был вынужден переписать слова, после чего в песне звучало — «Вагонные споры, последнее дело. И каши из них не сварить». Это была еще одна жертва антиалкогольной компании, как и шикарные виноградники, вырубаемые на корню, как и рейды по самогоноварителям, как и много других перегибов. Как обычно — боремся с симптомами, а не с болезнью. Пока есть у человека интересное дело, которое он ценит — пить он будет в меру, как потребляют, например, мои мастера. А коль впереди у человека безнадега и туманное будущее — никакими указами не запретишь ему утопить себя в вине. Помню, мне тогда было до слез жалко виноградники и людей, которые их вырастили. Можно подумать, из этого винограда нельзя было делать ничего иного, кроме вина. Нет, у нас все как обычно — шашки наголо и «вперед, в атаку!».

Как бы закрепить законодательно запрет на поспешные решения? Финов, что ли, пригласить в контрольные службы?

Под такие мысли караван полз на север. Уже к середине февраля говорить и спорить с сопровождающими нас морпехами стало особо не о чем. Но и портить бумагу не тянуло. Устроил моим молодцам школу повышения квалификации. Раз уж нам все одно штурмовать Портсмут, так хоть выжмем из него все полезное. Вот и готовил инструкторов, разбирающихся — что полезно в первую очередь, что во вторую. А то в Риге из башен тащили все подряд, в результате — лишились многих «вкусностей». Стоит учесть этот опыт.

Теперь разбирали, в теории, будущие трофеи, начиная от пленных мастеров верфей и заканчивая складированным сухим лесом, по очередям транспортировки, оперируя транспортами, что повезут войска, и которые будут у нас под рукой по окончанию операции. Двух капральств, что нас сопровождают, для этих целей маловато — но помощников они себе подготовят по дороге к Англии. Тут главное начать.

В свободные минуты думал, как облегчить штурм серьезно укрепленного Портсмута. Запас мин для картечниц будет не так велик, как хотелось бы. Заводы у нас, к сожалению, не резиновые — а все закрома мы уже подчистили. Пришлось разослать в полки приказы заготавливать ручные, пороховые, гранаты по Константинопольской технологии из подручных средств. Единственным усовершенствованием в этих гранатах станут заводские взрыватели в виде трубки замедлителя под стандартный гвоздик-капсюль патронов. Этот замедлитель будем просто вбивать в кустарно изготовленную гранату, а перед боем вставлять в трубку капсюль, инициируемый ударом по твердому предмету перед броском гранаты. Такое усовершенствование существенно повышает плотность «огня», ведь в обычном варианте требовалось поджечь огнепроводной шнур — а это не сделать быстро и без подручных средств. Теперь оставалось только надеяться, что заводы успеют наделать несколько тысяч таких трубочек, и вопрос с гранатами можно считать решенным.

После недолгих раздумий убедил себя, что летняя кампания станет бенефисом ракетной Сороки, даже, если мастера и не довели ее до ума. Крепости и городу точности нашей залповой установки вполне хватит. И пусть она не нанесет серьезного урона — но нервы защитникам попортит однозначно. А меня интересовала именно тактика «постоянного давления». Противник должен бояться разверзающихся небес, несущих удушливый дым и смерть. Не нужен мне героический штурм с тысячами славных жертв. Меня вполне устроит деловой захват в дыму и грохоте разрывов. Без всякого позерства и прыжков на амбразуры. Собрался сделать шаг вперед? Кинь туда, сперва, пару гранат.

Не устану внушать моим солдатам — война это не подвиги. Война, это грязная и крайне расчетливая работа. Выигрывают в ней не те, кто побеждают — а те, кто остаются живы. Ведь именно живые напишут потом историю прошедшей войны, и всем будет наплевать, как там было на самом деле.

Караван прибыл в Вавчуг к середине марта. Буднично. Зато в морозную, солнечную погоду, в которой уже чувствовались надвигающиеся нотки весны. Нас вновь встретили далеко за околицей разросшегося рабочего поселка Вавчуга, провожая понтоны обоза нестройной толпой до завода. Механика распространения слухов быстрее радиоволн для меня так и осталась тайной. Но скрывать свое прибытие мне удавалось все реже и реже.

День еще был в самом разгаре, а усталость накопилась не физическая, а скорее от длительного безделья. Посему, взял быка за рога.

С быком у славян много чего связано. Его и в жертву на Перунов день раньше приносили, и символом плодородия он служил, и рога его нечисть отгоняли. Многофункциональное было животное. Успело, не только во многих былинах отметится, но и в поговорках.

Речь произносил, на этот раз, прямо с понтона — плотная толпа заклинила наш караван на подступах к заводоуправлению, и было проще удовлетворить любопытство поморов, чем продираться сквозь них.

Провел краткую политинформацию, с уклоном в героичность. Вязь слов готовил заранее и эта речь «экспромтом» мне удалась. На середине эпического полотна, когда наши морпехи, бредя по грудь в воде, штурмовали огрызающиеся стены очередной крепостицы — заметил пробирающуюся в толпе Таю. На душе разом потеплело, с ощутимым звоном с нее начал осыпаться лед, наросший за это батальное лето.

Хранительница очага. Как много банальных и обидных ярлыков навесило мое время на это исконное предназначение женщины. Да и чему удивляться? Мое время полно утилитарностей очаг-кухня-посуда. Мое время так спешит, что смысл слов остается далеко позади их внешнего вида. Еще немного такой спешки, и басни Крылова нужно будет читать со словарем-переводчиком, поясняющим, о чем идет речь в аллегориях.

Хранительница очага, это начало и конец всех дел. Пока горит огонь, всегда будет место, куда стремишься вернуться из самых дальних и интересных странствий — отогреть этим тихим теплом замороженную душу, и рассказать об увиденном, грея ладони на дымящейся чашке чая. Огонь сопровождает нас всю жизнь, от рождения и до смерти. Он в железе ножей, на наших поясах, он в патронташах наших поясов, он в одежде и снаряжении. Мы — люди огня. Без которого, никогда бы не стали людьми. И у этого огня есть хранительницы.

Может, не у всех женщин хватило сил выполнить завет богини Весты, и удержать в себе огонь, как в маяке среди бурного шторма. Но мне повезло с хранительницей.

Закруглил речь, подставив под перекрестные взгляды народа капрала морпехов, и спрыгнул пробиваться навстречу Тае. Война подождет, не такое уж она и важное дело.

Уже традиционно март и апрель на заводе были самыми жаркими месяцами. Ведь в это время предприятие посещал локальный конец света в моем лице. Завод так активно уворачивался от моих пинков, что перепрыгивал на новую ступень развития — а потом был вынужден рассылать специалистов, подтягивающих остальные производства, чтоб выполнить нереальные объемы заказов. И, сказать по правде — это горячее время всем нравилось. Ну, может не всем — но мастера уже так подсели на иглу, систематически открывающихся новых горизонтов — что были готовы реализовывать любой бред моего нездорового воображения, лишь бы посмотреть, что в итоге получится. Более того. Когда получался некий условно рабочий полуфабрикат, что выходило у меня довольно часто — мастерам это нравилось даже больше, чем полный успех задумок. На полуфабрикат, с довольным урчанием и «напильниками», набрасывались все цеха, считая делом чести довести задумку до идеала, доступного нашему производству. А потом они еще напрягались, и подтягивали производство…

Интересное время.

Этим летом опять не до диковинок. Все для фронта все для государя… как мне это надоело.

Зато верфи порадовали почти собранными «Волками». Так, с моей легкой руки, приложившей к штурмовым катерам канонерок прозвище «Псы», начали называть штурмовые лодки броненосца, изготавливаемые на верфи Вавчуга.

Шедевром этих хищников назвать будет нескромно, но вопросы боевого охранения и загонщиков для относительно тихоходного броненосца они должны будут решить с лихвой. Особой огневой мощью Волки похвастать не могли, обладая одной башенной 100мм пушкой и двумя направляющими под «Гарпуны». Зато и попасть по этим лодкам противнику будет крайне сложно. Небольшая автономность корабликов компенсировалась броненосцем, служившим им маткой. Решение, может и не самое удачное — но строительство полнокровных эскадр нам по-прежнему было не потянуть. Приходилось изыскивать универсальные решения, когда один корабль, патрулирующий моря, мог стать полноценной боевой эскадрой сам в себе, решая полный спектр задач.

Хоть и говорят, что универсальное хуже специализированного — но на ближайшие пару десятков лет — возможностей этого универсала будет более чем достаточно. А когда этих возможностей, станет мало — подумаю над блоками управления для торпед и дооснащу Волков.

Сразу могу сказать, что проблемы с корабликами начались еще на уровне проектирования — три года назад. Совместить 100мм орудие и легкий кораблик — дело мало перспективное. А совместить тяжелую лодку и механизмы подъема ее на борт матки — дело еще менее радужное. Но как говорил знакомый инженер в мое время — к черту компромиссы. В итоге проект броненосца получил элементы плавучего дока, способного принимать и выпускать из своего широкого тела тяжелые лодки.

Правда, с таким решением броненосцу, на сильном волнении, станет сложно выпускать свою стаю — да только на сильном волнении и стая-то будет не особо эффективна, все же Волк меньше и легче Духа.

Тем не менее, судя по эффективному использованию катеров с канонерок — Волки еще скажут свое слово в будущих баталиях. Жаль только, этим летом они промолчат.

Работа на верфях продвигалась медленно — большая часть мастеров работала в Архангельске над броненосцем. Кроме того, пришедший заказ на три комплекта нового рангоута для канонерок заставил корабельных мастеров Вавчуга оставить четыре скелета будущих хищников морей без должного внимания. Так что, стояли лодки, в скудном свете ламп, осиротевшие, в завалах подготовленных, фигурных, броневых пластин. Ну да ничего. Будет и на их фарватере противник.

Оружейники, за прошедший год, заготовили изрядно зарядов для Сорок. Увидев первый раз ракетный склад — был даже несколько шокирован — целые поленницы хвостатых тел, складированные с полным презрением к технике безопасности. Хорошо хоть склад для ракет организовали отдельный, обнеся его традиционным земляным валом, характерным для всех наших пороховых мастерских. Как пояснили мастера — ракеты готовили еще к прошлому лету, и, взвинтив темп набивки корпусов и боеголовок, успели сделать немало.

Немало, по понятиям этого времени. По мне, так от силы на три-четыре массированные артподготовки. Да нам пока больше и не надо. Или управимся с англичанами тем, что успели сделать или сделаем вид, что ошиблись дверью и подождем спуска на воду броненосца.

Искренне поблагодарив польщенных мастеров, велел готовить склад к погрузке на апостола, вместе с готовыми пусковыми установками. Возьмем все пять — по две приварим на верхнюю палубу канонерок, а одна будет в запасе, так как поставить Сороку на деревянный корабль никто не рискнет.

Одной войной дела завода не ограничивались. Хотя, воодушевленный чередой побед, народ трудился наиболее ударно на оружейной ниве, помня про мои речи об их вкладе в победу. Тем не менее, выпускались и совершенствовались отработанные ранее диковины, на стенде крутили новый коловратник, уже не из десятка деталей, как было раньше, а более чем из сотни. Несколько лет испытаний двигателей пошли на пользу конструкции.

У двигателистов меня больше интересовал другой агрегат — первый из четырех коловратников для броненосца, проходящий притирку. Дура у нас получилась здоровая. Одно дело видеть ее на чертежах, и совсем иное — ходить вокруг этой «цистерны», возвышающейся над головой, и пугающей выступающим валом толщиной с мою ногу. Как мы, интересно, это чудовище в Архангельск доставим, погрузим и разгрузим? Нет, схему транспортировки разрабатывали и для сегментов брони и для машинерии и для башен — вот только не верилось, что осилим не на бумаге, а в жизни.

К слову, одну башню Главного Калибра броненосца уже изготовили, и она возвышалась на специально созданном под нее фундаменте на заднем дворе монтажного цеха, собирая глазеющий народ своими чудовищными размерами, немного скрадываемыми сетью массивных лесов вокруг стального гиганта. Башня ждала свои орудия.

Орудия главного калибра броненосца проектировались 300 миллиметровые, гладкоствольные длиной 15 калибров. Больше 5 метров нам было пока просто не осилить проточку стволов. Тем не менее, такие орудия меня вполне устраивали из тех простых соображений, что для морского боя броненосцу вполне достаточно будет 12 орудий калибром 100 миллиметров, а восемь орудий главного калибра применять по кораблям еще долго станет бесполезным расточительством.

Тогда к чему мы убиваем силы и чудовищные средства на эти дуры? Ответ прост — нарабатываем опыт. Уже сейчас на крутильных станках «дозревают» четыре вставки, которые, будучи собранные воедино, породят ствол орудия. Вот только на заднем дворе ожидают переплавки две предыдущие попытки. Не все так просто оказалось с большими калибрами.

Что же касаемо боевого применения жуткого главного калибра броненосца — так есть для него достойные цели, которые на берегу сидят крепко и никуда маневрировать не в силах — так что, невысокая точность трехсоткилограммовых снарядов с лихвой компенсируется эффективностью подрыва этих «чемоданов».

Для снаряжения главного калибра броненосцев создали еще один пороховой форт — на этот раз именно пороховой, в смысле, работающий с черным и желтым порохом. Из дымного пороха прессовались пирамидки специальной формы, для метательного заряда, так как обычный зерновой порох, в этой роли, просто разрывал стволы при таком калибре. А желтый порох использовали как взрывчатое вещество для снаряда, так как столько шимозы, сколько нужно для снарядов главного калибра, можно было выделить, только полностью оголив все остальные направления. Решили не рвать жилы и ограничиться пока черным и желтым порохом.

Зато у подрывников открылся широкий простор для экспериментов — чего бы такого засунуть в снаряд, кроме желтого пороха, кассет поражающих элементов и фосфорных капсул, чтоб знатно бабахнуло. Любят у меня подрывники эксперименты. Каюсь, и сам руку приложил.

Ну вот! Начал рассказывать про мирные дела завода и вновь скатился на оружие. Заразительны эти милитаристские настроения.

Из самых значимых мирных дел, пожалуй, можно назвать строительство первого рабочего дома по новым технологиям, и прокладку заводской ветки железной дороги. Оба события проходили без ажиотажа, как бы, на заднем плане — хотя, с моей точки зрения были ничуть не менее значимы, чем броненосец.

Первый «новомодный» дом был полностью автономен, к нему надо было подводить только газ, телефон и электричество. Да и то электричество мог вырабатывать домовой теплоцентр. Еще в проект добавили подачу холодной воды, которую первоначально из него убрали. Но в принципе, проект был действительно автономен — без газа теплоцентр мог работать на дровах или угле, давая бытовой газ на этажи, воду накапливали в танках под крышей, которую можно было пополнять из подвозимых бочек водовозов, если естественным образом, от погодных условий, танки не пополнялись. Электричества нужно было немного, в основном, для освещения — и 10 киловатт генератора на 40 квартир должно вполне хватить.

Туалеты в квартирах предусматривались «сухие» и канализация подразумевала только слив воды из раковин в фильтрационную емкость под землей. Правда, емкость вынесли за пределы фундамента, чтоб случайно его не подмыть. Остальные «отходы» вывозились контейнерами ассенизационной службы.

Одни, сплошные, нововведения. Не удивительно — дом был предназначен проверить наши умствования на практике.

Сам домик мне понравился, хотя немедленно всплыли ассоциации с моим временем и маломерными квартирками. Зато нигде на всем этом шарике, в настоящий момент, нет ничего, так близко подошедшего к комфорту домов моего времени. Теплая квартирка с огромной лоджией, газовая плита, раковина с краном, газовый бойлер, сортир со стульчаком, электрическое освещение, местный телефон, лестница центрального подъезда со световым куполом наверху и с консьержкой-телефонисткой внизу. Такого, даже у Петра нет. А у моих рабочих уже есть. Ну и что, коли бойлер пока без автоматики управления, а одна комната квартирки глухая, с окном не на улицу, а на кухню-гостиную. Множество всплывающих мелочей только укрепляли меня в мысли о правильности эксперимента.

Народ оценил новый дом весьма высоко. Старики, понятное дело, ворчали — а вот от молодежи, желающей пожить в новом доме — отбою не было. Более того, уже образовалась очередь на «попробовать». Почти каждому заводчанину хотелось хоть седмицу пожить в новой диковине. Книга отзывов заполнялась со скоростью складского талмуда. Предложения жильцов попадались порой весьма дельные.

К слову, на этом строительстве впервые применили новую камедь, на которой держался не только кирпич дома, но из нее были выполнены перекрытия. Прорывные технологии — арматура и заливка перекрытий бетоном на месте, по разборным деревянным опалубкам. Арматура была несколько мне непривычной — квадратной, с продавленными на ней зубцами для сцепления с бетоном — но такую было проще производить на заводе, а на испытаниях она зарекомендовала себя не хуже круглых прутков.

Слово бетон, хоть и французское, но по привычке ввел его в обиход, объясняя как камедь смешивать с водой и песком. Слово закрепилось и переросло в таблицы испытаний бетонов с разными составами. Теперь, постепенно, эти таблицы пополнялись фактическим материалом.

Сразу перекрытия бетонными было делать страшновато, не проверенная технология — но рано или поздно, все одно придется проверять теорию практикой, почему бы не сейчас?! Развалиться не должно, запас прочности взяли запредельный.

Между прочим, бетон ведь не только в строительстве использовать можно — в мое время, например, была мода делать яхты из армированного бетона, и, самое интересное — яхты получались довольно неплохие, хоть и тяжелые.

Еще одним нововведением на строительстве дома стали стеклопакеты. Ничего сложного в них нет — просто два листа стекла скрепленных герметичной рамой, внутри которой либо сухой воздух под пониженным давлением, либо нейтральный газ. Но последний вариант был редкостью даже в мое время. Как сделать стеклопакет? Легко! Достаточно иметь «сауну» для стекол, в которой прогревается конструкция из самих стекол и деревянного, просмоленного прямоугольника рамы, служащего прокладкой между ними. Влага испаряется, пакет нагревается, после чего стекла прижимают к прямоугольнику рамы и вытаскивают этот бутерброд остужаться, для страховки еще заклеивая, с загибом на стекла, торец бутерброда просмоленной тряпочной лентой. Вот и все. Остывая, воздух внутри пакета создаст разряжение, контролируемое по легкому прогибу стекол — после чего пакет можно вставлять в окно и он будет работать ничуть не хуже современных мне достижений цивилизации.

Впрочем, стеклопакеты это только часть проблемы окон — ведь самая большая теплопотеря идет не через них, а через щели в рамах, куда эти пакеты вставляют. Сложно это — сделать герметичными деревянные, рассыхающиеся со временем окна. Сложно, но можно — например, сразу закладывая в конструкцию окон кожаные «трубочки» уплотнителей и подготавливая дерево для окон по корабельным технологиям. Дорого? Да не особо. Если процесс подготовки древесины уже налажен в товарных количествах — можно для окон и «корабельное» дерево использовать. Не так много его и надо, при больших окнах. Зато на такие рамы можно смело ставить выжиганием тавро орла, гарантируя качество.

Несмотря на то, что первый построенный дом проходил еще стадию эксперимента — рядом шло строительство второго дома. Точнее, еще не шло, а дожидалось лета и выстаивания фундамента, залитого еще прошлой осенью. Надеюсь, к следующей осени дозреет у нас второй эксперимент, с некоторыми модернизациями.

Выводов по дому сделал массу. В частности, велел дублировать оснастку завода по производству камеди, минимум в трех экземплярах и, по мере готовности, везти ее под Петербург, на Ижору — там будет большой завод. Опять же, оснастке требовалась бригада сопровождающих, в результате чего, вновь люди пойдут с поморья на Неву, обескровливая завод. А что делать? Нет у меня другой кузницы кадров.

Проект заводской железной дороги меня интересовал как еще один эксперимент и еще одна кузница кадров. Причем, в связи с ошеломительным успехом аукциона, мои планы на подготовку дорожных бригад строителей сократились с нескольких лет до года максимум. Посему, уделил дорожникам максимум внимания. Для начала расширил штат бригады с полусотни человек до 200. Хотя, набрать столько людей сразу не смогли. Ничего, народ на завод шел постоянно — накопятся. Всем в бригаде обещал, что если они построят мне дорогу — сделаю всех отличившихся бригадирами, с соответствующими окладами, дам сотню людей в обучение каждому и поставлю грандиозную задачу. А пока …

Пока мы перерабатывали проект уже начатой дороги, делая ее шире, что влекло за собой переделку всей строительной оснастки. Лучше внести все изменения сейчас — так как потом будет уже поздно, что-либо менять — проложенные дороги еще долго никто переделывать не будет.

Полотно дороги бригады делали в цеху, на специальном кондукторе, собирая рельсы на шпалах, после чего везли готовое изделие на место. Фрагменты, хоть и короткие, так как Урал поставлял десятиметровые куски рельс, все одно выходили весьма тяжелыми — около полутора тонн. Если перевозка этого полотна по уже готовым путям особых проблем не составляла — то укладка его замедляла всю работу.

В результате, сидели с мастерами над эскизами новой оснастки — нужно было создать путейный кран, который мог бы не только укладывать перед собой новый фрагмент пути, но и высыпать впереди себя подгоняемые сзади вагончики с гравием. И еще, как бонус, помогать ставить столбы вдоль насыпи. При этом, чтоб не усложнять — первый образец путеукладчика делали без двигателя — все на корабельных талях с ручным перекатыванием вдоль пути.

В целом, работой бригады путейцев остался доволен — у них внутри уже наметилась специализация, и народ старался все делать тщательно. Даже «маячки», по которым вели засыпку гравия, ставили минимум по результатам трех промеров с последующим контролем. Пунктуальные ребята. Любо.

Особое внимание уделил группе строителей, взявших на себя задачу построить мост через недавно прорытый канал. Смешно — один эксперимент пересекаем другим экспериментом. С мостостроителями мы проходили основы прочности бетонных балок для небольших ручьев и постройку железных, ажурных мостов через широкие преграды. Если честно, мостов никогда не строил, за исключением походных мостиков. Посему, велел делать мостостроителям деревянные макеты из одинаковых по толщине реечек — будем проводить сравнительные нагрузки и составлять таблицы, как каждая из схем поведет себя под грузом, под ударом и при сломе. На полномасштабные модели у нас нет времени — попробуем оценить основные тенденции на маленьких модельках, а для больших мостов заложим просто повышенный коэффициент прочности.

Следующая проблема подкарауливала наше стремительно разворачивающееся строительство у шпал. Голые деревяшки под рельсы класть нельзя — сгниют моментом. Пропитка шпал креозотом — требовала его наличия. Некоторое количество пропитки давали станки углежогов, как побочный продукт от перегонки жидкого топлива. Но, на километр пути нужно было пропитать около двух тысяч шпал — столько дегтя мы не получаем. Оставалось и для шпал применить корабельные технологии — соление и пропитка олифой, благо, технология отлажена, и поставки льняного масла на завод растут год от года. Дороговато, конечно — зато шпалы потом можно будет использовать, не опасаясь их специфического запаха.

Еще можно готовую шпалу купать в ванне с кипящей смолой, создавая на поверхности шпалы защитный слой — смолы на это у нас хватит.

Сами заготовки под шпалы — это отдельная головная боль. Шесть сотен стволов хорошей, строевой сосны на каждый километр пути. Для фрегата дерева и то меньше надо. Когда излагал Петру детали проекта — этот момент чуть не стал камнем преткновения во всем деле. Строевой лес Петр берег. Убедить удалось только аргументами, что мы переходим на строительство железных кораблей. Да и лес обещал восстанавливать по отлаженной технологии лесопосадок. И все одно государь остался недоволен. Впрочем, это обычное его состояние, изредка проясняемое вспышками бурной радости. Переживу.

Дорожникам дал задание подготовить всю оснастку до конца года, и провести ее испытание строительством заводской ветки. После чего, изготавливать копии всей оснастки в шести экземплярах и отсылать ее на Урал, в Москву и Петербург, вместе с сопровождающими специалистами, само собой. Будем тянуть нитки дорог из трех точек разом — а то действительно не доживу.

Каждый из этапов будущего строительства дорог тянул за собой массу мелочей, которые нужно будет постоянно согласовывать. С этим вопросом обратился к управляющему — он у нас признанный кузнец управленческих кадров — просил его подготовить трех подмастерьев для управления будущими стройками — пусть пока стажируются и вникают в специфику дорожного строительства с одной стороны, и документооборотом с другой. Впрочем, управляющему виднее, чему надо учить подмастерьев — он уже подготовил мне кадры директоров на несколько предприятий, и их работой все остались довольны.

Сам завод, как обычно, лихорадило в преддверии лета. В цеха приходили новые люди, взамен расходящимся по всей России бригадам. Новички приходили уже не только с поморья, и даже не столько с него, сколько с юга страны, вплоть до присылаемых с Липок и из Тулы подмастерьев и перспективных рабочих. Но общий уровень образованности кандидатов заметно упал — теперь приходилось три месяца интенсивно обучать человека азам, перед тем, как выписывать ему пропуск на завод. При этом все три месяца платить ему стипендию и обеспечивать жильем. Расходы завода заметно выросли. Зато при заводе появилось большое профессиональное училище, на территории основного поселка Вавчуга, и начальная школа. Появилась заводская типография, немедленно загруженная на год вперед печатью справочников и памяток.

Появилась в поселке и своя полноценная больница, стараньями Таи. И, к сожалению, она не пустовала. Несчастных случаев на заводе становилось год от года все больше. Переломить эту тенденцию не выходило, хоть вслед за каждым ЧП на производства внедрялись новые меры защиты или страховки. Надеюсь, все же, это проблемы роста, и со временем мы выиграем сию битву.

Еще одним печальным фактом стало попадание в больницу части моих химиков-текстильщиков. Вискозу они таки получили, но при этом отравились капитально. Недостающим им элементом оказался ядовитый сероуглерод, который мы давным-давно получали просто ради химических опытов, прокаливая уголь и серу в замкнутой посуде с газоотводом. Ребятам еще сказочно повезло, что химическая лаборатория у нас выполнена по стандартам порохового форта — и это гремучее зелье не рвануло прямо у них под носом. Да и вытяжка не дала получить смертельную дозу отравления.

Зато, заплатив за этот прорыв одной жизнью и тремя инвалидностями — текстильщики получили не только вискозную нить, с проработанным, пусть и примитивным, технологическим процессом — но и пошли дальше. Помня про мои стоны, о высокой гигроскопичности вискозы, и экспериментируя в этом направлении — они, не мудрствуя лукаво, скрестили вискозу с льняным маслом, а потом и с глицерином, как мы делали для клеенки и водостойкости костяного клея. Подбирая соотношения ингредиентов до состояния, когда нити становились невосприимчивы к воде, но оставались еще достаточно прочные.

Читая их лабораторные журналы, поражался жадности людей этого времени до знаний. Почти на каждой странице звучала фраза — «а что будет если…»

Назначил премию всем завершившим эксперимент подмастерьям и пожизненное содержание для слегших на этом пути. Такое стремление нельзя не отметить. Тем более, что влагостойкая нить навела меня на серию экспериментов своей прозрачностью — ведь через фильеру можно не только нить выдавливать — можно и тонкую ленту. А у меня давно руки чесались найти прозрачный, гибкий ленточный материал для нового рывка в области фотографии.

Полученная лента подтвердила, что первое «прибытие поезда» вполне может быть запечатлено первыми «хронографом». Замечательная вышла лента, пусть пока и мутноватая, пусть с разводами, пусть не очень прочная — это дело поправимое, отладим производство. Главное, открылись новые перспективы.

Самое обидное — что заниматься этим прорывом было просто некогда. Сроки поджимали, лед на Двине трещал и обещал скорое начало похода. Тая встречала меня грустная, так как виделись мы с ней урывками, между поздним ужином и моим провалом в сон. А ведь обещал себе, что проведу время в Вавчуге, никуда не влезая и уделяя его исключительно Тае, и ее работе. Слаб человек. Манят его новые тропы, уводящие за горизонт.

А куда деваться, когда вокруг тебя, подобно ледоходу, бурлит и ломается история твоей страны. Страшно этот процесс на самотек пускать.

Взять тот же Двинский полк, который вновь начал возрождение, прирастая новобранцами. Слишком мало в казармах осталось ветеранов, способных привить новичкам традиции ушедшего под Петербург воинства. Пришлось вмешиваться в процесс и жестко направлять его. А разового вмешательства этой махине явно недостаточно — вот и разрывался между верфями, цехами, казармами и поселками. Это уже не карусель — это уже центрифуга какая-то!

Заставил себя отвлечься от дел, которые никогда не кончались, только когда на Двине начался ледоход. Для гарантии — уехали с Таей на седмицу из Вавчуга вниз по Двине на нашем старом кунге. Чтоб никто не доставал.

Благословенное время. Которое не портили даже четверо морпехов, нас сопровождающие. Даже холодный весенний дождь, промывающий темными ручейками спуски к воде в сером, ноздреватом снегу, радовал — так как можно было сидеть под пологом, курить и смотреть на журчащие ручейки. А рядом, сидела Тая, улыбающаяся редкой, за прошедшее время улыбкой, и зачитывала выдержки из стопки рукописей, сложенных у нее на коленях. За спиной потрескивали дрова в печке кунга и неспешно переговаривались морпехи, обсуждая вечные, как само мироздание, и понятные байки со слухами. Жизнь становилась ясной и простой, заставляя задуматься — может, это мы сами ее усложняем? Может, надо жить иначе? Может, есть пути не технологического, а биологического развития?

Но думать, после центрифуги, не хотелось. В конце концов, не представляю, как жить по-другому — так чего зря сердце холодить? Делаю, что могу и надеюсь…

Краткий отпуск стал даже более кратким, чем хотелось. По Двине еще шли одинокие льдины — а вдоль правого берега кралась наша паровая баржа, гудя пневматическим ревуном и выискивая сбежавшего с работы князя. Самое обидное — меня выдали мои же морпехи, пальнув ракетницей в небо. А ведь мы могли отсидеться в перелеске …

Грузились на переполненную людьми и материалами баржу, пыхтящую дровяным ненастроенным котлом-генератором.

Пытался сделать вид, что не замечаю раздолбанности техники. Минут 15 пытался. Потом спустился к машинистам на проведение большой стирки. Как не прячься от жизни — она тебя везде найдет.

В Архангельске задержался, на обычное, но порядком подзабытое мной в этом городе действо — расшаркивание со знатью и светские разговоры. Время до выхода еще было, значит, грех не оказать внимания свету.

По правде — самый жгучий интерес у меня вызывала верфь. Первый раз заходил в эллинг, волнуясь, как троечник на экзамене, который надо сдать на пять. Соломбальские верфи значительно изменились. Появились новые, крытые склады, у реки дымил и тарахтел энергетический цех, от складов, к эллингам и причалам тянулся прообраз нашей железной дороги — деревянная дорога усиленная стальными лентами. И последним, самым явственным отличием новой верфи от старой — стала непролазная грязь, перемешанная с копотью и окалиной. Печально. За ударной стройкой все чаще забываем о месте, где мы живем. А ведь с таких мелочей и начинаются памятные мне индустриальные пейзажи.

Однако, войдя в эллинг, выдохнул, не сразу заметив, что задерживаю дыхание. Не зря все это! Среди переплетений лесов уже угадывалась громада корабля. Таких монстров еще не носили моря планеты. Даже Ноев Ковчег, если верить Библии, был меньше.

Пока броненосец скорее угадывался, чем виделся в переплетениях железных балок силовых схем, и ярких вспышках сварочных дуг. Наиболее законченными выглядели только две торпеды подводных корпусов гондол. Да! Броненосец собирали по катамаранной полупогруженной схеме, отводя значительный объем водоизмещения именно на две эти подводные гондолы. По иному сделать не выходило. В высоких «ногах» гондол, соединяющих боевую платформу и подводные «торпеды», размещались затапливаемые доки для Волков — и пришлось предусмотреть возможность перекачки воды из балластных танков «торпед» в доки и обратно, для сохранения постоянной осадки. Кроме того, предусматривалась возможность множественных пробоин в «ногах», и опускание основного объема водоизмещения на глубину, не доступную артиллерии — становилось жизненной необходимостью.

Смотрел на суетящихся в паутине временных мостиков людей, а видел освобожденную от земных цепей громаду, скатывающуюся в воду. Что же, все ухватки, которые смог вспомнить, рассчитать и обосновать — реализую в этом проекте. И пусть механики дуреют от вложенных в броненосец наворотов. Супостаты в таком точно не разберутся. Мне и самому-то не все до конца понятно — заполнял пробелы в проекте на инстинктах, и после многочисленного моделирования. Точные формулы под все это чудовище пусть потомки придумывают. Им надолго хватит разгребать завалы теории в нашей практике.

Поселился в штабе полка охраны верфи — не мог найти в себе сил надолго уйти от корабля — все казалось, что обязательно что-нибудь пойдет не так. Глупо, но не стал бороться с этой фобией. Ведь неизвестно, как летом дела сложатся — хотелось побыть наедине с будущей морской опорой России.

Правда, побыть наедине с кораблем так и не удалось — работы шли в три смены, люди деловито сновали по всем направлениям, и мешать им не позволяла совесть. Вот и наслаждался видами со стороны, от широких задних ворот — это и для здоровья было полезнее. Ведь в ангаре не только атмосфера была тяжелой от сварки и пыли — еще и на голову могла железяка упасть запросто. И ведь падали. Железяки, молоты, брусья, рабочие. Много на верфи ЧП произошло. Культура производства тут заметно ниже, чем в Вавчуге. Результаты этих случаев заполняли строящуюся при верфи больницу чуть ли не быстрее, чем возводили ее корпуса. Проблема с кадрами постепенно перерастала из проблемы в катастрофу. Особо обидным становилось то, что собранных иностранных мастеров на эти верфи не допускал по понятным причинам — а поморские мастера тут собраны почти все, со всеми их подмастерьями. Разбавлены эти сотни мастеровых были изрядным количеством рабочих с верфи Вавчуга. Да что там изрядным — три четверти корабелов переместились из Вавчуга в Архангельск. И все равно строительство шло не так бодро, как мне хотелось. С 30 % готовности броненосца явно поторопился — от силы 20 %, с учетом заготовленных вперед броневых плит обшивки.

Во время моих метаний вокруг строящегося корабля и по светским мероприятиям Архангельска — на северной базе флота шла активная погрузка апостолов припасами для третьего года войны. В это же время наземные караваны с припасами готовились выходить из Новгорода к Риге. На Готланде приводили в порядок транспорты, и формировали эскадру, которая пройдет вдоль, теперь уже нашего, побережья Балтики, снимая частично прибрежные гарнизоны корпуса, и развозя припасы. Средиземноморская эскадра пополнялась судами, за счет черноморского флота, и боеприпасами. На дворе стоял май месяц, и мерзкая погода. Надеюсь, все еще наладится.

Все необходимое для похода собрать невозможно по определению, но на этот раз мы были максимально близки к этому. Шесть перегруженных припасами, в том числе и огневыми, апостолов, шли по Белому морю курсом на горло.

Качаясь в гамаке, на борту сопровождающего апостолы фрегата, пытался сосчитать, сколько же намотал километров этими ежегодными походами. По всему выходило, что тысяч 60 километров уже оставил за спиной. Можно сказать, пошел на вторую кругосветку.

И не надо ехидно хихикать, что кругосветка на полюсе может состоять из десяти шагов вокруг нашей, виртуальной, земной оси. Нормальная кругосветка засчитывается, только если дважды пересекался экватор. И первым кругосветчиком, из отмеченных в истории, стал испанец Хуан дель Кано, который, чтоб спастись от долговой ямы, примкнул к экспедиции Магеллана в 1519 году. Магеллан до конца экспедиции не дожил, и так сложилось, что каракку Виктория, с 17 матросами на борту, в Испанию довел именно Хуан, проведя в походе три года и похоронив за это время 250 человек.

За заслуги в этом походе, бывший торговец был удостоен Карлом Пятым личного герба, со схематичным рисунком земного шара и девизом — ты обогнул меня.

После этого народ как с цепи сорвался. На чем только не ходили в кругосветку: на пароходах, яхтах и весельных лодках, на субмаринах, причем в погруженном состоянии, на дирижабле, на воздушном шаре, на самолете, в том числе и беспосадочно. Даже не вспомнить все средства, с помощью которых огибали шарик. Когда фантазия на средства передвижения исчерпывалась — переходили к оригинальности экипажей. Одиночные кругосветки, женские экипажи, несовершеннолетние путешественники, кругосветки автостопом. Всякое было.

Хуан шел под парусами вокруг света три года. С тех пор, в моей истории много времени прошло. И время вывело в моря королей скорости. Рекорд кругосветки под парусом моего времени составил 57 дней. На чем же так мчались, спросите? Перед моими глазами сразу прорисовывается стремительный силуэт, прошивающий океанские волны, оставляющий за собой шлейф водяной пыли и идущий на кончике аутригера, приподняв из воды свое тридцатиметровое, поджарое тело, тримаран IDEC. Квинтэссенция мечты о скорости под парусом. Эхх…

Наша эскадра ковыляла по морям на порядок медленнее. Ветер был неудобный, заходящий к западу, и апостолы, хлопая на всю Норвегию парусами, шли в лавировку, держа по левому борту изрезанный фиордами берег.

23 мая эскадра вошла в красивый, но очень уж длинный залив, ведущий ее к Тромсе.

Вопрос с этим городком решен, в нашу пользу, еще не был — но мне надоело со всеми миндальничать. Не все ли равно, в конце концов, где будут проходить обучение новобранцы Двинского полка? С Данами поговорю на обратном пути, после Англии. Можно сказать, русский флот делает жест доброй воли, не акцентируя внимания на неприятных Дании вопросах.

То, что никакого сопротивления Тромсе не окажет — никто не сомневался. Некому тут права качать. Наоборот, мой визит к местному фюлькемену вызвал только странный юмор местного населения. Веселый тут народ.

Места на острове, где стоит Тромсе, с избытком — базу закладывали вдумчиво, после тщательных промеров глубин у берега. Мы тут надолго.

Местные встретили с ажиотажем выгрузку имущества и припасов полка. Подозреваю, особый интерес вызвали припасы. Наказал капралам и новичку-майору, что буду вешать за бартер полкового имущества. Рыбу, у местных, можно покупать только за деньги — благо, полковая казна выглядела крайне запасливым хомячком. Даже не можно, а нужно покупать. Ребятам тут, на сплошных камнях, форт строить — а это требует много топлива для молодых организмов. Но если под рыбу они тут и аквавит начнут применять — пошлю строить форт на Шпицбергене, он тут рядышком, тысяча километров строго на север. Вплавь пошлю.

27 мая ветер отошел к северу, и эскадра сорвалась в поход, под мелким дождем, пользуясь благоприятной погодой. Красива все же Норвегия. В любую погоду хороша.

Поймал себя на мысли, что, как адмирал, теперь могу хоть каждый год ездить на месяцок-другой с инспекцией северной базы флота. Уходить в отставку немедленно расхотелось.

Заходить в другие города Норвегии не стали — времени оставалось не так много, как хотелось бы. Понимаю, что без нас не начнут — но формирующееся мнение о России требовало пунктуальности. Не даром же говорят — как себя зарекомендуешь, так и пойдет. И изменить сложившееся мнение будет крайне сложно. Это и к людям и к странам одинаково относится.

Хорошая погода июня несла гирлянду наших парусов вдоль скалистых берегов. Курорт. Даже матросы переплели снасти своими гамаками, предпочитая отдыхать на палубе. Теперь к гудению парусов и шипению обтекающей борта воды добавилось похрапывание, с периодическим взрывом крепких выражений, когда на висящего в гамаке матроса наступали, перебираясь по снастям, или на него попадали редкие водяные всплески. Пансионат, а не корабль. А с другой стороны — пока есть пансионат, будет и курорт. Пусть так все и остается.

Помню байку времен Великой Отечественной войны, что ветераны в аэроклубе рассказывали — была на аэрокобре, это самолет такой, крупная надпись по-русски на капоте — «Механик! Не лезь в двигатель! Не мешай ему работать». Вот и с погодой так. Если все хорошо — замри и не дыши. Бывает, чихнешь неудачно — а горизонт немедленно чернотой наливаться начинает.

Долетели до Дании за две недели. Очень удачный переход, погода, как на заказ. Погода улыбалась не нам одним. Весь поход наблюдали полное море парусов, обходящих нас по горизонту. Скатертью им дорога. Может прав Петр с рукой провидения?

Отсалютовали датской крепости шекспировских страстей, и привычно сунулись к Сальтхольму. По-моему, кроме нас через эти места никто не ходит — дурная у них слава появилась.

Дурная или нет, это не повод ломиться на мелководье всей толпой. Выслал птицу проверить маршрут, наблюдая со стоящего на якоре фрегата, неторопливый вход грузовиков в фарватер. Поймают нас тут, рано или поздно. Как пить дать, поймают. Форт, что ли, на Сальтхолме поставить? Только остров нарастить в высоту за счет длины надо будет, а то затапливает островок Балтика периодически. Наглость это, конечно, первостатейная. От острова до Копенгагена полтора десятка километров. Датский король Фредерик не оценит шутки.

Хотя, мы ведь и не шутим. Просто хотим держать руку на пульсе торговой артерии, а заодно, и на горле сомнительных друзей — ведь им невдомек, что сможем, со временем, поставить сюда орудия, для которых 15 километров станет плевой дистанцией стрельбы. Логичное выходит «ожерелье» — Готланд — Сальтхольм — Шетландские острова. Стоит подумать над соусом.

Патрульную пару фрегатов, гоняющую какую-то одномачтовую мелочь, встретили следующим утром. Делать мужикам нечего. Нашел им занятие — пусть пока патрулируют поближе к проливам да присматривают за обстановкой. Мышеловы.

Висбю сверкал бликами бухты, будто перед ним рассыпали море бриллиантов. Красотища. Не нравиться мне такое начало. Есть ведь железный закон — коли все хорошо в начале, надо готовиться к крупным неприятностям. Правда, эти мысли, настроения испортить так и не смогли. Город, полная бухта кораблей, строящаяся база флота. Даже Дух покачивается у причала, с виду — как новенький. Плевать нам на приметы! Прорвемся! Постучал по дереву, чтоб не сглазить.

Корабельное столпотворение было тем удивительнее, что ветер раздувал многонациональные флаги. Ладно, еще датские, их тут и прошлым летом полно было — но вот шведские флаги, приправленные вымпелами Ганзы, увидеть у торговых причалов Висбю, еще долго не ожидал. Для полноты картины не хватает только английский флагов и будет интернациональный остров.

Апостолы вставали под разгрузку, швартуясь, бортами друг к другу и к складскому пирсу базы. Много тут сделать успели, однако. Надо наградить Памбурга за усердие в деле обеспечения флота, а не только за военные заслуги.

Вспомнив о наградах, решил не откладывать дела в долгий ящик и начать с Духа. Ганзейцы и на этот раз подождут, тем более, еще прошлым летом, по моим доверительным грамотам, тут целая толпа финансистов начала работать — думаю, ганзейцам пока не до меня.

Так как Дух был полностью подготовлен к подъему рангоута, мачты на него мы установили всего за три дня, после чего началось обещанное мной награждение за доблесть.

Торжественная церемония проходила на поле, перед базой, заставленному повозками капральств и шатрами моряков, которым еще не построили казармы. Церемонию провел пышно, перенимая опыт Петра. Был у нас и парад, и торжественное построение — благо погода продолжала радовать.

Выкликивал моряков, по спискам Памбурга, и обеспечивал их утвержденными государем значками, медалями и орденами. От себя даже денежные призы добавлял.

Отдельно наградил капитана Духа, принесшего большую победу нашему флоту. Минут 15 расхваливал героический порыв молодого офицера, и потом возвестил, что такой бешеный нрав не может остаться без награды. Посему, назначаю его командовать брандером, где стремительный характер капитана, и его желание лезть в самую гущу противника — принесут максимальную пользу. Назначаю с повышением, так как перевожу с корабля класса фрегат, на корабль класса линкор, пусть и слегка пришедший в негодность. Наградил, само собой орденом и денежным призом. Кричал «Виват». Вышло вполне празднично.

Уже позже, на вечернем приеме офицеров по случаю парада — уточнил, что мы еще три линкора вскоре выводим в брандеры и эти корабли ждут своих капитанов, которые проявят героизм, влезая под тяжелые пушки противников. Надеюсь, мой намек был усвоен. По крайней мере Памбург, попытавшийся ходатайствовать за своего подчиненного — довольно быстро, и после минимальных пояснений, согласился завести отдельный отряд таранных кораблей. Героев, если они выживут и победят, действительно должна ждать заслуженная награда — орден, денежный приз … и брандер. Но последний приз надо обсуждать отдельно, по каждому случаю — а то у нас на всех брандеров не хватит. Больно уж лихой народ на флоте собрался.

 

Глава 36

В суете подготовки выхода флота в поход, скомкано провел два заседания совета Ганзы. Вопросов и тут накопился целый вал. Начиная от размахивающих руками финансистов, устроивших форменное потрошение, без анестезии, пожилой организации, и до вежливых намеков советников, что формальности с данами они утрясли и пора рыть очередной канал — а то у них руки чешутся вложить тонны нажитого на войне добра в богоугодное дело. Меня и тут удивили — оказывается, мое состояние, вложенное в Ганзейский банк, заметно приумножилось, особенно последними поступлениями с трофеев. Приятно. Это решает многие вопросы со строительством большого завода на Ижоре.

С рытьем канала помочь, пока, было нечем — кадровый дефицит достиг невиданных высот. Хотя … обещал к осени привести ганзейцам английских инженеров. Поставлю их под начало одного нашего мастера, и пусть делают разметку нитки канала.

Подумав, предложил совету выделить в помощь русскому флоту всех свободных капитанов. В бой, понятное дело, Ганза не полезет — это не их война. А вот в результате этой войны образуется масса английских кораблей без экипажей — которые надо будет перегнать на Готланд и получить за это процент от трофеев. Споры о проценте сразу пресек — даже скромный процент, лучше, чем никакого. Работа-то плевая, да еще и под охраной.

От большинства вопросов просто сбежал на базу. Взмыленные дебатами советники проводили меня жадными глазами, и вновь принялись утрясать, какие еще склады строить, где фактории открывать, кого принимать в союз, а кому, из многочисленных желающих, на двери указать. Доходило на совете даже до абсурда — обсуждали, какие ценные подарки будем вручать нашим «почетным» членам. Ну, как тут не сбежать?

Время утекало не просто стремительно, а ухало в бездну, не задерживаясь даже на то, чтоб показать мне язык. Наша эскадра начинала опаздывать на рандеву — нам ведь еще почти две тысячи километров воду резать, до места назначенного свидания.

Только 18 июня с рейда снялась, уходя на маршрут, пара птиц-разведчиков. В это время на канонерки пытались засунуть еще хоть один снаряд, а в транспорты еще хоть несколько ящиков с боеприпасами корпуса. Давненько мы так взрывоопасно не выглядели.

Окончательно понял, что пора завязывать с подготовкой — обнаружив на средней палубе снаряды для соток, сложенные в гамаки моряков. И как жирная точка этой картины — спящий в очередном гамаке пушкарь, нежно обнимающий пару снарядов. Все! Заканчиваем погрузку!

Первые десять дней похода провел в инспекции Духа. Прежний его облик вернуть, безусловно, не удалось — часть листов «отпустили» сваркой, часть вмятин даже выправлять не стали. Теперь Дух напоминал ветерана, с заметными, хоть и поджившими, шрамами. Второй раз лезть на нем под пушки будет крайне опасно. Поэтому, оставил свой вымпел на «ветеране», назначив его целью Портсмут. В помощь ему прилагались две птицы и два фрегата, охраняющие полтора десятка перегруженных транспортов, несущих два полка морпехов. Гонец, с двумя фрегатами шел к Темзе, на встречу с эскадрой союзников, ведя с собой транспорты с еще одним полком корпуса.

За нашей, пока еще идущей вместе, эскадрой — двигалась эскадра ганзейцев из восемнадцати больших транспортов, набитых призовыми командами и инвентарем мародеров — веревками, мешками, корзинами и бочками. Похоже, советники крайне серьезно отнеслись к моему предложению оставить в захваченном городе только голые стены, да и те разобрать, по возможности. Охраняли караван ганзейцев четыре фрегата и две птицы нашей постройки, но под ганзейскими вымпелами. Можно считать — весь боеспособный флот Ганзы принял участие в этом походе.

Данию обогнули через Большой Бельт и после Скагеррака эскадры легли на юго-западный курс, к Английскому проливу.

Неделя плаванья прошла скучно и однообразно. Северный ветерок периодически заходил к западу и усиливался, но волну выше трех метров не разгонял. Эскадры шли уверенно, изредка поливая палубы брызгами из-под форштевней. Хорошее время — лето. Жаль только, небо затянуло облачностью баллов до семи — то есть, 70 % неба покрыли облака. И температура упала градусов до пятнадцати. Боюсь, поглядывая на барометр, скоро и дожди ливанут. Не хотелось бы повторить путь Великой Армады.

На траверзе Рамсгейта, ничем не примечательного английского поселка на восточном мысу, славного только тем, что на его обширных песчаных пляжах постоянно кто-нибудь высаживался с негуманными целями — наша эскадра разделилась. Гонец увел, забирая к западу, ударное соединение кораблей, под командованием Памбурга, к Дувру, где истомились в ожидании союзники и часть фрегатов нашего средиземного флота. Дух, с сопровождающими кораблями, взял немного восточнее, обходя союзников по дуге, отмеряя форштевнем последние две сотни километров до Ньюпорта. Там нас ждали фрегаты, как наши, так и противника. Три дня до большой войны.

Мне было грустно, хоть весь состав флота лучился боевым задором и предвкушением. Даже ганзейцы, разделившись, как и мы, примерно пополам, явно спешили поучаствовать в баталии, перестаивая свои порядки и выдвигая вперед фрегаты. Как, оказывается, заразительно это дело — добивание подранка.

Идя вдоль побережья Англии, убеждался, что зимний шторм действительно нанес королевству значительный урон. Побережье выглядело обезлюдившим. Даже паруса рыбачьих лодочек были редкостью, а ожидаемых купеческих караванов не видно вовсе.

Судить о разрушениях по виду берега было сложно, так как не помнил, что тут было раньше. И даже не хотел вспоминать, так как эти картинки вытянут из памяти последний поход Орла.

По вывалу прибрежных деревьев и общему виду берегов — рискну предположить, что шторм был баллов на 10. Людей, конечно, жаль — но нам этот шторм очень даже на руку. Англия ныне не просто подранок, а подранок в нокауте.

Напряжение нарастало по мере приближения к цели. Поймал себя на том, что мурлыкаю, перевирая под обстоятельства, песню Окуджавы:

Хмыкнул странным ассоциациям, и дальше мычал без слов, барабаня ритм по броне правой носовой башни, на площадке которой наблюдал за берегом. Высунувшемуся из вентиляционного люка пушкарю сделал выговор, за разбросанные орудийные чехлы. Но это просто придрался, чехлы просто свешивались кусочком из рундука. Но когда на тебя смотрят как на блаженного, необходимо сказать нечто веское — вот и нашел пушкарям занятие — вытащить чехлы, развернуть, переложить и запаковать, как положено. Потом еще втык боцману сделаю — совсем обленились они в этом круизном рейсе.

К острову Уайт подходили ранним утром, собираясь проведать внешний рейд Портсмута, и еще издали услышали ленивое переругивание пушек наших фрегатов. Все же опоздали мы на свидание. Нехорошо.

Рейд королевского флота выглядел плачевно. И наши фрегаты тут были особ не причем. Из десятков разбитых и выброшенных на берег кораблей на долю жертв пушек пришлось от силы пяток тушек, судя по прогоревшим остовам. Остальное за нас сделал зимний шторм. Более того, многие корабли англичан лежали на берегу и мелководье, опутанные лесами и канатами — тут явно в самом разгаре работа по ремонту и сталкиванию кораблей в море. Вовремя появились тут средиземноморцы.

Диспозиция выглядела следующим образом. В створе Бэмбриджа и Портсмута, аккурат на входе в пролив, ближе к береговым укреплениям Портсмута, стояла пара наших фрегатов, пробуя на вкус, вяло огрызающиеся укрепления. Где промышляла остальная шестерка кораблей Крюйса, пока оставалось тайной. Противника на плаву, в обозримой акватории, не наблюдалось. Все это — крайне подозрительно.

Бросив якоря километрах в полутора, от укреплений Портсмута начал разбираться в положении. Ситуация складывалась удивительная. Средиземный флот, под командованием Крюйса, сопровождающий транспорты и линкоры союзников, разделился, как и планировали, перед самым проливом Солент седьмицу назад. Основная часть кораблей и транспорты прошли южнее острова Уайт, а отделившийся наряд, в составе восьми фрегатов, вошли в пролив, собираясь просто пройти его насквозь и оценить обстановку. По крайней мере, именно так утверждал возглавивший наряд Корнелий.

Могу себе представить, что они увидели, если и сейчас побережье украшают монументы прошедшего шторма.

Более того. Огибающая остров с юга восьмерка фрегатов, уже на подходе к Портсмуту, застала хвост уходящей в море, на перехват основных сил союзников, эскадры англичан.

Дико неприятная для королевского флота вышла ситуация. Перед ними перестраивались колонны неприятеля, выдвигающие на свой левый фланг уже знакомые английским адмиралам фрегаты, а тут еще эти же ненавистные паруса возникли за кормой. К чести, а может и к глупости, этих адмиралов — назад они не повернули. Точнее повернули, но не все. 14 линкоров, избавившись от всех нелинейных кораблей строя, попытались, довольно успешно, прорубиться сквозь строй охраны к транспортам.

***

Через час мне эту баталию красочно расписывали капитаны пары дежурных фрегатов, обстреливавших Портсмут. К этому времени уже появилась некоторое представление о силах и средствах противника, а так же общем положении дел.

По паре наших фрегатов затыкали пролив с обеих сторон, еще пара закупорила множество корабельной мелочи в аппендиксе Саутгемптона, не давая кораблям англичан выходить в пролив и, скорее от безделья, пристреливаясь к замку Калшот. Оставшаяся пара, на которой и держал флагманский вымпел Крюйс, курсировала патрулем внутри получившегося треугольника, иногда, для острастки, постреливая по Каусу — самому крупному городку на северном побережье острова, лежащем в устье реки Медины.

Паршивая, словом, была обстановка. Для англичан. Вот только прошедшие дни и морская блокада, наверняка подготовили наземные силы бриттов, которые теперь с нетерпением ждут, когда наши корабли войдут в зоны поражения пушек крепостей. Все же, плохо, что десант опоздал. Первый шок у защитников прошел, и за стенами береговых укреплений наверняка скопились все, кто нашел себе оружие.

С другой стороны — может оно и к лучшему. Все защитники в одном месте — не надо будет по всему городу их собирать. Да и при стрельбе по площадям концентрация противника для нас выгодна. Говорил же, надо быть оптимистом и искать плюсы, а не минусы. Для минусов надо просто иметь запас снарядов и запасные лейнеры к орудиям.

День еще только разгонял с берегов Альбиона утренний туман. Впереди, до вечера еще масса времени. Откладывать наши дела смысла не имело. Отдал приказ заряжать Сороки.

Замечу, что на первый залп нового оружия собрались посмотреть все моряки канонерки, да и борта транспортов, стоящих рядом на рейде, усыпали черные точки любопытных. Испытания Сорок, после монтажа в Висбю, не проводили. Точнее, не проводили полного залпа, ограничившись одиночными выстрелами для настройки прицела и механизмов.

Даже одиночные выстрелы, оставляющие характерные дымные следы и столбы подрывов в море, заставили флот и десант бурлить слухами. Благо, применение прошлым летом Гарпунов подготовило наших моряков к потрясениям этого лета. И все равно, замечал, как к пусковым установкам Сорок ходили экскурсии из разных экипажей, с обязательным осмотром новинки и поиском на ней церковного знака.

Первый залп Сорок подгадали к английскому динеру, то бишь, полуденному приему пищи. Надеюсь, англичане пунктуальны.

Когда, ревя и заволакивая канонерку дымом, сначала с одной, а потом и со второй направляющей сошли ракеты — признаться, сам застыл соляным столбом. Видеть в кино стрельбу «Катюш» это одно, а находиться рядом с ними — совсем другое.

В небо вытянулись и оборвались множественные дымные копья, сопровождая свое рождение утробным воем. За этим грохотом разрывы, выплеснувшие над Портсмутом облака пыли и камней, до слуха не долетали. Перелет. Ну, условный перелет — так как разброс взрывов продемонстрировал весь спектр нашего производства.

Прокричал поправки на снижение и принялся подгонять заряжающих, взбегающих на верхнюю палубу в обнимку с толстыми оперенными стрелами. Темп, темп! Не давать опомниться!

Со стоящего рядом транспорта отвалили шлюпки с вязанками ракет. Именно с вязанками — полноценную тару под них так и не сделали.

Через двадцать минут и два залпа отдал управление целиком в руки пушкарей. Вроде, дело пошло. Наметилась размеренность в работе расчетов и доставки, начали расходиться любопытные. Даже на транспортах стало заметно меньше зрителей. И действительно, на что тут смотреть? Обычная военная работа.

На втором часу обстрела сбежал из своей каюты на Духе. Пороховая вонь добралась и туда. На палубе работал механизм уничтожения, пережигающий в часы результаты двухлетнего труда. И еще один такой транжира наверняка работает сейчас в районе Темзы. Запоминающийся бенефис у Сорок получился.

От Духа под ветер тянулся густой шлейф дыма, казалось, что канонерка горит. Уже третий час горит, но продолжает расчерчивать небо над Англией.

А вот Портсмут точно горел. Триста ракет в час. Три часа. Этого достаточно, чтоб начали гореть даже каменные дома изнутри. И достаточно, чтоб опустошить немаленький флотский транспорт. Ракеты заканчивались. Причем, самим береговым укреплениям особого вреда они не нанесли, бессильно высекая фонтанчики осколков из непреступных стен, мрачно возвышающихся над самой водой. Приходило время для флотской артиллерии.

Время приближалось к пяти часам — как говорил Кэрролл, устами героев «Алисы» — время пить чай. Шлейф дыма за канонеркой развеивался, не поддерживаемый более Сороками. Сами установки щелкали, остывая, и над всей верхней палубой стоял режущий глаза запах уксуса, которым охлаждали направляющие. Канонерка снималась с якорей, и, мелко подрагивая, начинала сближение с укреплениями.

Огонь береговых фортов, ранее просто бессильно тревожащий нашу эскадру, скачущими по поверхности воды ядрами, вспух множественными дымами, концентрируясь на приближающихся кораблях. По Духу прокатился звонкий удар, будто на голову надели казан и хряпнули по нему поварешкой. Обратил внимание, что команда неторопливо засовывает в уши корпию, переходя на язык жестов, причем, весьма выразительных.

Одно попадание на излете Духу не опасно, но приближаться, явно не стоило — английские пушки неприятно удивили. Отдал команду на открытие огня, сбегая в лазарет за нащипанной корпией — грех не использовать опыт команды, полученный прошлым летом.

Залпы носовых башен встряхнули канонерку и заставили оступиться на трапе. Теряю квалификацию с этими играми а политику. Политик из меня все одно посредственный, а вот колено зашиб, споткнувшись. Верно говорят — не гонялся бы ты балбес за … парой зайцев.

Прихрамывая, пробрался в боевую рубку, где в полумраке, под опущенными щитами, к щелям приник почти весь офицерский состав корабля. Устроил разнос, пользуясь больше жестами и криками — наша артиллерия работала как молотобойцы, ремонтирующие квартиру соседа прямо над ухом. Сколько можно нарушать уставы? А если таки ядром или бомбой пробьют боевую рубку? Ну-ка, яйца — разбегайтесь из этой корзины по оговоренным в судовой роли постам!

Вот, другое дело. Места у смотровых щелей освободились. Хотя, смотреть было особо не на что. Наши орудия пытались достать артиллерию крепости на выбранном участке прорыва, крепость, в свою очередь, месила море всплесками впереди и вокруг Духа. Второго попадания канонерке еще не перепало, но при подобной плотности «переговоров» — ожидал его с минуты на минуту и удивлялся — как экипаж прошлым летом шел под градом ядер? Ведь звон, наверное, стоял чудовищный.

Отвлекшись на мысли и опустив бинокль, прозевал детонацию одного бастиона, поймав глазами только облако каменных глыб, разрастающееся чуть левее носа Духа. Вот так вот, смерть одних открывает дорогу другим. Фрегаты за кормой Духа заполоскали парусами, перестраиваясь в образовавшуюся брешь орудийного огня укреплений.

Брешь, правда, вышла условной. Соседние бастионы попытались перекрыть ее своим огнем, но артобстрел с кораблей не останавливался. До сумерек еще было достаточно времени, чтоб расширить брешь до дыры в обороне.

Когда, в восьмом часу вечера, смолкли орудия Духа, израсходовав 80 % полуторного боезапаса, операция вступила в завершающую стадию. Самоустранился от расписанной заранее высадки десанта — сидел в штурманской рубке и накатывал листы замечаний по канонерке, пока впечатления свежи. Сырые у нас вышли прототипы. Можно сказать — мокрые, и сочащиеся водой, из пары вновь разошедшихся, сварных швов. Ближе к вечеру канонерка была вынуждена дать ход и сблизиться с огрызающимся бастионом, губящими на корню весь наш план молниеносного штурма. За что и получила по скулам наотмашь. Теперь мне была прямая дорога идти капитаном на брандер, но это ничуть не пугало. У меня вся жизнь, последнее время, напоминает этот самый брандер, продирающийся через огонь к цели, достойной его подрыва. Душу царапнула реальность этой аллегории.

Набивал трубку, сидя на станине передней Сороки. Место тут популярностью не пользовалось, так как сожженная краска верхней палубы и въевшаяся в нее пороховая гарь воняли крайне неаппетитно. Зато тут было безлюдно — что на маленьком кораблике большая редкость.

Смотрел на сполохи над берегом и слушал залпы фрегатов, поддерживающих высадку понтонов корпуса. Вот и оперились мои соколы, уже час как ко мне никто не обращается за распоряжениями. Хорошо. Хоть и немного грустно.

В буханье пушек вплелась трескотня штуцеров и горохом рассыпались взрывы мин — понтоны подошли под стены укреплений и начали высадку.

Перед мысленным взором вставали картины укрывшихся за щитами на носах понтонов стрелков, выцеливающих темные провалы бойниц, на сером камне стен укреплений и не жалеющих патронов. Виделись тяжелые пехотинцы, за спинами стрелков, припавшие к картечницам и закидывающие гребни стен минами. Болью в сердце отдавался каждый ответный залп крепостных пушек. Пусть мы и выбили крупные калибры, пусть штурм накрыли сумерки, четко прорисовав крепость на фоне горящего за ней города. Но картечью целиться не надо, и это знание полосовало душу каждым залпом.

Продолжал сидеть, примерзнув к станине, и держа потухшую трубку. Нет хуже пытки, чем ожидание.

До поздней ночи бдел на верхней палубе, дрожа от озноба. Вроде и ночь выдалась теплая, даже жаркая, а вот же …

Вокруг канонерки бурлила жизнь. Подходили шлюпки, стукаясь о борт и выгружая боеприпасы с транспортов, приходили гонцы от корпуса, докладывающие о прорывах и уличных боях. Кивал докладам, даже вмешивался в ход сражения, велев отводить капральства от укрепившихся внутри города англичан и передав приказ по флоту, накрыть район из орудий, для чего пришлось менять позиции, пристреливаться, и вновь менять позиции. Но все это было как-то на автомате. Только сейчас задал себе вопрос — а почему перед штурмом не послал парламентеров? Понятно, что их бы отвергли — но ведь даже мысли такой не возникло.

Утро целомудренно задернуло туманом берег, скрывая результаты ночного боя. Спать хотелось зверски. Передал приказ на два наших и два средиземноморских фрегата идти к Саутгемптону, на помощь дежурящей там паре. Пусть считают меня провидцем, но выбитые из Портсмута шишки либо уйдут по суше, вглубь острова, либо соберут остатки кораблей, вытесненных в «аппендикс» и пойдут на прорыв. С первым ничего сделать не мог, а от второго не грех подстраховаться.

Завалился на койку с больной головой и, хлюпая носом, что не помешало провалиться в сон еще до того, как голова упала на валик подушки. Никогда не любил командовать.

Весь день продолжалась разрозненная пальба на берегу. Ситуация до боли напомнила Ригу, разве что войск противника тут было в пять раз меньше, и укрепления только вдоль береговой линии. В остальном — дежавю.

К вечеру стрельба стала редкой и разрозненной. На борт Духа поднялись посыльные от ганзейцев, так и простоявших эти два дня на рейде. Дал им добро начинать с утра вывоз города. При этом состояние у меня ухудшалось просто от часа к часу. Вот ведь…! Сглазил! Только недавно хвастал железным здоровьем, а теперь расползся как кисель. Даже покашливать начал. Как все не вовремя-то.

Ночь провел в лазарете, занимаясь самолечением — медики все были на берегу. Фаршировал себя травами как шедевр мальтийской кухни — «стуффат аль фенек», или, выражаясь по-русски, рагу из кролика с травами и чесноком. Вообще, мальтийцы пересекли в себе традиции арабских кухонь с европейскими. Очень у них столы оригинальные. Эту традицию рыцарей уже и в Москве оценили. Раньше от одного воспоминания их культовых блюд текли слюнки и готов был есть любую подметку. Но не теперь. Теперь одно воспоминание еды вызывало легкую тошноту.

Сидел как монах, накрывшись большим рушником, наподобие капюшона, и пытался прочистить заложенный нос и горло парами отваров. Голова продолжала раскалываться. Аспиринчику бы. Просто сюр какой-то. На берегу сражается корпус, а адмирал колдует над горшком с варевом. Такого штурма у меня еще не было.

Утро опять порадовало влажным туманом и ознобом. Сварганил повязку на нос и рот, чтоб у меня вес штаб не слег, и занялся делами. Впрочем, собравшиеся к 10 часам офицеры всячески пытались спровадить мою кхекающую тушку на койку — не на того напали. Уже к 11 часам озадачил всех по самое не могу.

— Почему дальние дозоры за город не выслали… Лошадей нет? И что, во всем городе нет?!.. Почему мимо рейда еще не идут караваны призов и загруженные транспорты?! Думаете, мы тут навсегда? Нет! Нечего нам тут лишний день делать! Месяц даю, чтоб выгрести все из города и особенно с верфей! Собрать всех мастеров, что еще не сбежали, и взорвать доки. Все слышали? И не говорите, что мой хрип не разобрали! Через месяц приведу сюда гарнизон французов, на смену нашему.

Пришлось сделать паузу, выслушивая возмущение офицеров, и даже представительства ганзейцев. Мдя. Именно этого и боялся — «не отдадим ни пяди клятым…», и дальше по тексту. Самое интересное, что и ганзейцы в эту же дуду пыхтят, видимо, мысленно уже прилипнув к России. Удивляться нечему — прилипание Ганзы планировал изначально, но думал, еще лет 10 совместной, плотной работы будет для этого необходимо. Может, тогда и мальтийцы к нам быстрее прикипят, чем для них планировал? Ведь русско-мальтийские свадьбы уже начались. Впрочем, не это пока важно.

— Други мои. К чему нам один город вдали от царства? На этой земле бриты с франками издревле воюют, а наших корней тут нет. Да, бают, будто Ярослав Мудрый эти земли попирал своими воями, да то дела стародавние. Ныне тут нам все чужое, и коли останемся, то только злобу на Русь-матушку взрастим. Неча нам тут делать! Пусть франки хозяйничают, да на себя всю злобу берут. Хватает нам и земель и морей, без городка этого. Золота не хватает, это да. И людишек мастеровых недостаток. И то верно. Вот сие и заберем, попутно правому делу подсобив, да короля законного к трону подведя. А он за то, обязан нам будет. И коли забудет должок, мы напомним. Уразумели, что мне надобно? Вот и не сидите тут! Транспорты первые уже к вечеру на базу отправляйте, месяц, он быстро пролетит!

С этого дня захват города превратился в деловой муравейник. Первые шесть кораблей действительно ушли к вечеру, в сопровождении фрегата ганзейцев. За месяц, скорее всего, не справимся — но к зимним штормам надо отсюда точно убираться.

Интенсивное самолечение особых результатов не давало. Капитально меня проняло. Даже начал подумывать о завещании. Но на пятый день вроде отпустило чуток, и решил идти к Темзе. У нас и там дела есть, хотя, безусловно — так славно почистить город нам уже не дадут. Там свои мародеры найдутся.

Еще день ушел на погрузку трех рот корпуса на четыре транспорта. Перед морпехами, идущими с нами в Лондон, поставил аналогичную верфям Портсмута задачу — съесть что можно, остальное понадкусывать. В уличные бои не лезть. Надеюсь, эти мероприятия в Лондоне уже закончились.

Небольшая эскадра из транспортов, птицы и фрегата, возглавляемая Духом — вышла на «контрольный выстрел» по утреннему холодку. Холодок еще и туманом усугублялся, оглаживающим рваными клоками все еще подрагивающее в ознобе тело. И мои офицеры в этом климате обосновываться собирались? Саботажники!

Оставил командование операцией на Крюйсе, затероризировав его поучениями — «к такому-то числу это надо сполнить, к такому-то это…». Понимаю, что он и сам справится, но не грех поставить человеку сверхзадачу, дабы держать его в тонусе.

Шла эскадра тяжеловато, перепиливая Английский пролив лобзиком лавировки. Настроился на долгое пробивание к Темзе, неспешно перебирая запасы трав, изъятые уже из лазарета фрегата. Прикидывал, какой бы составить отвар позабористее. Может красавку заварить попробовать? Чтоб не мучаться.

Но долгой, экспедиция не вышла. Через две сотни, по генеральному курсу, километров от Портсмута — мы обнаружили замершие перед Дувром корабли. И как это понимать?!

Даже насморк остановился после моего возмущенного рыка. Это что такое?! Какого… демона!

Пока наши корабли подходили к обширному рейду союзного флота, успел выжать из себя, слабость, нарезая круги по палубам и взлетев на марс. Теперь знаю верное средство от болезней — предвкушение большой стирки.

И действительно, что тут делают эти … эээ … неторопливые? По моим расчетам, уже давно должен дымить Лондон. А они тут посиделки устроили!

К моменту дребезжания якорной цепи, пришел, наконец, в подобающее адмиралу состояние. То есть, начал настырно и свирепо искать крайнего.

Кандидаты на эту должность собрались быстро. С кораблей Памбурга шлюпки начали спускать чуть ли не сразу, как распознали флагмана идущей к рейду эскадры. Союзники с лодками не торопились.

— Господа офицеры! Как прикажите сию конфузию понимать?! Отчего мы колом под Дувром стоим?!

Ворвался в кают-компанию, где собирались гости Духа, потрясая росписями, с планами действий на кампанию. Совершенно секретными, между прочим. Они у меня под тюфяком на койке спрятаны были. А круглые следы на титульном листе можно считать рамками для печатей.

— Адмирал! Князь. Дозволь доложить.

Нервничающего Памбурга было не узнать. А дела-то, похоже — табак. Праведное негодование немедленно слетело, освобождая место для деловой сосредоточенности и вернувшейся ломоты во всей тушке.

— Докладывай.

Указал офицерам рассаживаться на привинченных к палубе у столов лавках, усаживаясь сам, и раскладывая принесенную пачку листов.

Слушал доклад с живым интересом. Хороший из Памбурга рассказчик. Подробный. Если эти подробности опустить, то останется только придурь Якова, обкладывающего крепость по всем правилам и не допускающего иных мнений окромя собственных. Отличный монарх для Англии. Главное — своевременный.

Выслушал и краткие доклады капитанов, общую картину уже не меняющие. Они отчитывались о стычках с разведчиками флота англичан, изредка демонстрирующего паруса на севере. Стычки, понятное дело, шли с подавляющим перевесом, так как от англичан в разведку посылали суда, классом не выше фрегата. Да и то английский адмирал благоразумно и быстро отказался от одноразовой разведки. Интересно, кто у них ныне командует?

Побарабанил пальцами.

— Невместно нам господа, указы нашего государя нарушать, в угоду иному монарху, пусть и союзному. Коли союзники возжелали тут на зимние квартиры осесть, то так тому и быть. Нам же надлежит волю Петра Алексеича немедля исполнить!

Обвел притихшее собрание строгим взглядом, подмечая и опущенные глаза на одних лицах и явную радость на других.

— Недоволен вами, господа. Зря видать, государь флот наградами отметил. Сказано в Уставах — коли нападаете, не мешкайте, ибо противник силы накапливает. А вы как? Ныне от вашего промедления десанты в Темзе кровью умоются. С вас виру за то взять? Запамятовали вы, гляжу, как воевать должно!

Теперь все офицеры прятали глаза.

— Посему, капитаны, возвращайтесь по кораблям и готовьте их, как и десант, к выходу в море завтра, опосля обеда. Высаженный на берег десант вернуть на корабли. Ступайте!

По сложившемуся после Штирлица стереотипу добавил

— Адмирал, погоди чуток. Договорим.

Провожали с Памбургом уходящих капитанов взглядами, не торопясь начинать неприятный разговор.

— Питер, обскажи мне, как так вышло, что государев указ мы не сполнили? Что прикажешь мне Петру Алексеичу докладывать?! А ведь он с меня спросит! Не с тебя!!!

— Ведаю о том князь!!!

Раздражение Памбурга вырвалось, наконец, наружу, разряжаясь в неформальной обстановке.

— Невмочно мне с монархом рядиться!!! Да еще знать эта французская да гишпанская носы дерет, и свысока глядят, цедя слова, как будто со смердом перемолвились! Кабы не запрет твой, давно бы уже клинками звенели!

Положил ладонь на руку Питера, которой он, в сердцах приложил стол.

— Остынь Питер. Ссоры с союзниками в мелочах нам не надобны. А вот по крупному, можем и на своем стоять.

Дал время словам дойти до сознания

— Посему, составляй для союзников доклад «Во исполнение воли нашего государя, и, следуя благосклонно утвержденной всеми монархами прописи летней кампании …». Доведи до них мысль, что завтра наш флот уходит к Темзе. А они тут могут копать редуты и батареи хоть до второго пришествия.

Остановил, вскинувшегося в возражениях Памбурга.

— Питер, нам этот Дувр не надобен. Пущай союзники сами его ковыряют. Нет нам бесчестия, от этой баталии отстранятся. Не домой ведь идем. Воля нашего государя для нас закон. Так союзникам и поведай. Да добавь при этом, что Портсмут мы уже взяли, за три дня штурма. И Лондон без них возьмем, коли они тут засесть порешили. Голову держи выше, да сам на этих меринов, еле передвигающихся, свысока посматривай. Запомни! У тебя под рукой самый сильный флот. У тебя! Не у них! Пусть сам король иностранный тебе хоть что говорит. Не ходим мы под его рукой! И не бойся боле поперек королям говорить, хоть и обязан ты вежество показать. Запомни это сам, да каждому матросу в башку положи! Русские мы! У нас свой государь и своя честь! Не было уговору наш флот под руку короля Якова отдавать! Посему, делать будем, как ранее порешили, а не как ныне вышло. Ступай! Не гневи меня боле.

Посидел успокаиваясь, пока Памбург не вышел, усмехнулся, сопоставляя «русские» и «фон Памбург». Ну да русские, это ведь уже не только славяне, даже не столько они. Это народ, объединенный одной культурой, языком, целью. В мое время много криков о русских и не русских было. И что толку? Кого считать русским? Негра, подарок олимпиады, моего соседа по парадной, с которым мы и сиживали хорошо, в мое время, и власти поругивали под огурчик, да и субботники не филонили — или того, кто про себя говорит, что он русский, но языка родного не знает? Как было с офранцузившимся дворянством России моей истории. Нет. Русский, это тот, кто встанет с тобой плечо к плечу, когда плохо, звякнет с тобой стаканом, когда хорошо и задает все остальное время фирменный вопрос — кто виноват, и что делать. А если он при этом перевирает русские слова, или молится единому богу, но сидя на коврике. Так какая разница? Где вы видели русского без недостатков? Весь наш фольклор и весь язык этой пурпурной ниткой «хотелок» прошит. Взять то же слово «филонить». Откуда оно? Деревянный настил под крышей в избах так называли — филати. Можно сказать, верхние полати. На нем детвора обычно спала, чтоб взрослым внизу не мешаться. Пояснять дальше надо?

Печь у нас — самоходная. Гусли — самогуды. Меч, так кладенец. Который, как известно, фехтовального навыка от хозяина не требует. Вся душа народа в языке и сказках. Готовы за тридевять земель по буеракам пробираться но чтоб потом меч-кладенец в руку и … налево просека, направо сразу жареные гуси на блюдах плавают.

Вот Питер еще не до конца обрусел. Кладенец ему выдали, а он все инструкцию по применению ищет. Ну да мне не сложно помочь человеку.

Вечером на Духе состоялся аншлаг. Союзники прибывали пачками, и ровными рядами уходили … обратно. Всем вежливо пояснял, что эскадрой руководит Памбург, мое дело только за исполнением воли государя нашего следить. А воля нашего монарха будет исполняться всегда и в полном объеме, кто бы не мешал этому процессу. Сию мысль подавал особо выпукло и в несколько заходов. Пускай привыкают. А то взяли моду, на доверенное лицо Петра орать! Небожители драные. Хорошо, что сам Яков визитом не почтил — международный скандал случился бы обязательно. А вызов к королю — проигнорировал. Догадался бы он меня пригласить — еще бы подумал, а вызывает он пусть своих фрейлин.

Безусловно, отписал вежливый ответ. Про фрейлин не упомянул. Разве что намекнул между строк. Основной упор сделал на искреннем пожелании, чтоб союзные войска грузились вслед за нами, оставив под Дувром осаду, и торжественно шли к Темзе. Ведь английский престол там, а отнюдь не в Дувре. Обещал легкую победу.

И вовсе не врал. Приукрашивал слегка, это да. Но с монархами по иному и не выходит.

Жестко занятая нашим флотом позиция имела далеко идущие последствия. Лично мне, безусловно, за это достанется. Но, прикинув плюсы, решил перетерпеть.

Зато отношение к русским поменялось в одночасье. Не скажу, что союзники проявили уважение. Нет. Скорее злобу. Зато равнодушных не осталось — нас теперь обсуждали на каждом бивуаке, а уходящий на корабли десант даже провожали. Молча и многозначительно.

Ганзейцы, пришедшие с Памбургом засобирались вслед за нами. Их представителю рекомендовал на всех парусах идти утром под загрузку в Портсмут. До Лондона дело еще, похоже, не скоро дойдет.

Утром аншлаг повторился на бис. Чувствовал себя совсем паршиво. Хрипел так, что толмачи переспрашивали. Тональность переговоров слегка изменилась, но, к сожалению, к повышению. Пару раз пришлось даже кулаком по столу стукнуть, прерывая разошедшихся союзников. Они с кем вообще говорят?! Перед ними адмирал русского флота! И не важно, что должность у меня только номинальная, как не забывал им напоминать — но кто они такие, чтоб нам условия ставить? Ваш король указал?!.. Это он вам указал! Нам только наш государь указ!

К третьему раунду переговоров, что прошел уже ближе к обеду, накал страстей упал. Видимо сказалось, что наши и ганзейские корабли уже выбирали якоря и выходили из плотных рядов союзников. Теперь даже …эээ… монарху становилась очевидна необратимость процесса. Зато удалось поговорить по-деловому с некоторыми успокоившимися союзниками.

Да, понимаю, что Дувр — стратегически важен. Он охраняет самое узкое место Английского канала. Настолько узкое, что противоположный берег, в хорошую погоду, прекрасно виден. С противоположной стороны пролива, от французского Кале, идут все поставки для армии. И что? Кто мешал взять штурмом Дувр за отведенное время? Мы же взяли Портсмут, как велено планом было. Лето, оно короткое. Теперь время Лондона.

Уходили от Дувра под гробовое молчание. Пушечным салютом нас не уважили. Вот и славно — сэкономили нам ответные выстрелы.

Всю дорогу до Темзы размышлял, как одним полком взять Лондон. Головоломка не складывалась. Если союзники не придут вслед за нами, летняя кампания накроется бронзовым тазом. Хотя, Яков, будь сто десять раз самодуром, понимает — престол надо брать в Лондоне, а не где-либо еще.

Когда они придут? Сложно сказать. Седмицу будут лелеять свои обиды и рядить, что делать дальше. А потом, надеюсь, сработает заложенная мной бомба. Не зря же расписывал, какие караваны с трофеями из Портсмута отправил. К исходу седмицы, уверен, мысли у всех будут об одном — а вдруг русские уже и Лондон потрошат? Там ведь есть, что взять. На Темзе только одних торговых причалов под пять сотен кораблей. Ежегодно туда пара тройка тысяч купцов приходит. В десять раз больше, чем в Архангельск. Торговые склады, на самом берегу, дворцы знати — у воды. Темза, не просто путь к престолу, а золотая река.

Станет ли это поводом для союзников? Подозреваю, очень даже станет. Яков, хоть и заинтересован в целости Лондона — да кто его спрашивать будет. Что французские, что испанские солдаты — спят и видят богатые берега Темзы. Значит — седмица, максимум дней 10.

Исходя из этих сроков эскадру не подгонял. Шли мы неторопливо, постепенно загибая генеральный курс к северу. Погода начинала портиться, обеспечивая нас десятибалльной облачностью и моросью, сделавшей шершавой умеренную морскую зыбь.

Размеренность перехода разрушила патрульная птица, на всех парусах примчавшаяся с востока, и принесшая неприятности. Англичане обошли нашу эскадру за горизонтом, вдоль французского берега, и теперь нацелились на союзников. Нехорошо получилось.

Зато ветер, против которого приходилось лавировать, теперь стал союзником. Эскадра делала большую циркуляцию к востоку и распахивала весь имеющийся парусный гардероб. Теперь наша очередь делать англичанам сюрприз. Только бы найти их, на этих просторах, затянутых дождевыми зарядами.

Эскадры шли двумя группами. Впереди две колонны боевых судов, позади, на некотором отдалении, колонны транспортов. Вокруг эскадр патрулировали клипера.

Уверенность в своих силах навела меня на пару идей, и теперь планировал пополнить ряды Балтийского флота, для чего и не отпускал далеко транспорты, хоть они нас и тормозили.

Погоня на море — дело долгое и утомительное, по нынешним временам. Эх, радар бы… Вместо импульсов локаторов эскадра выстреливала кораблями разведки, уходящими за пелену непогоды, и пытающихся нащупать противника, практически в прямом смысле. Снасти кораблей облепили матросы, высматривающие намек на неприятеля. Над эскадрой витало нервозно-предвкушающее ожидание битвы. Недоставало только англичан.

Самое поганое, что обнаружили противника только под вечер. Хуже этого было только не обнаружить противника совсем. И что теперь делать, на ночь глядя? Нас ведь, наверняка, засекли.

Объявил боевую тревогу, считая себя оптимистом. Кто сказал, что ночью не воюют? Затребовал отчет по имеющимся на борту канонерок запасным «свечам Яблочкова» для прожекторов. Очень даже ночью воюют.

В опускающихся сумерках наши корабли расходились веером, охватывая английский флот. Противник наоборот, перестраивался в три плотные колонны, закрывая от нас множество мелких кораблей, спешно уходящих к юго-западу.

Первые залпы, по оставленным англичанами в заслоне 18 тяжелым кораблям прозвучали в девятом часу вечера, и сомнений исход баталии не вызывал, если бы не одно но. Канонерки, вместе с фрегатами, обгоняя замедлившиеся линкоры противника, стреляли шрапнелью. Более того, нарушая все свои же указания, постепенно прижимал Духа к колоннам, оценивая, с какой дистанции сотки канонерок проковыряют шрапнельным снарядом борт линкора.

К 11 часам, стемнело окончательно и эксперименты со шрапнелью пришлось признать неудавшимися. Оставалось надеяться, что фрегатам, направленным вслед убежавшей мелочи противника, с этим экспериментом повезет больше.

Абордажная команда Духа, все это время практически штурмовала боевую рубку, требуя выпустить катера. С одной стороны — рисковать катерами против настоящих линкоров крайне не хотелось. А с другой стороны — ночь, наше время. Дал добро на абордаж, перед этим приказав прекратить стрельбу. Пусть противник решит, что у нас перерыв до утра.

Спустился из боевой рубки в абордажный отсек, где морпехи грузились на катера. Открытые люки ангаров запустили на палубу ветерок и непроглядную темень ночи. Ради светомаскировки освещение отсека выключили.

На душе висел камень, и ощущение, что мы заигрались. Катер против линкора, с его несколькими сотнями команды опытных рубак — слишком самоуверенно. Велел дежурному отправлять шлюпку на виднеющийся позади Гонец, с приказом к абордажу.

Подозвал капралов.

— Приказываю. Всем катерам на один корабль абордажем идти. Гранат не жалейте! И не лезьте, коль жарко станет. Не так уж нам сии корыта и нужны. Катера, как освободятся, немедля пусть к транспортам за подмогой идут. С богом! Корабль мы вам подсветим.

Дальше ночной бой напоминал ужастики Стивена Кинга. Среди ночи вспыхивал световой столб, шарящий по морю и упирающийся в корабль противника, слепя его канониров и вызывая панику на борту, усугубляющуюся еще и тем, что ветерок к ночи окончательно стих и сбежать из этого кошмара никто не мог. Затем, будто ниоткуда, на корабле появлялись морпехи, умудряясь даже залезать через открытые пушечные порты нижних палуб. И вместе с ними на корабль приходила смерть, окутанная дымом разрывов и в ожерелье дробин. К одному лучу вскоре присоединился второй, делая ночь окончательно черно-белой.

Прогорев некоторое время, лучи гасли. Ночь после них казалась еще непрогляднее, темнота окутывала, и в ней грохотала перестрелка, то усиливающаяся, то ослабевающая. Еще в ночи догорали ракеты, плюющиеся искрами над всей этой чертовщиной. Так морпехи обозначали частично захваченный корабль, с подавленной артиллерией.

В темноте, невидимыми тенями сновали катера, перевозя новые наряды морпехов с транспортов на корабли, в которых гремели перестрелки.

Опять сидел на верхней палубе, температурил и нервничал, вздрагивая при каждом новом грохоте со стороны противника. Особенно болезненно отдались несколько бортовых залпов линкоров, непонятно, куда стрелявших. Да и внутри линкоры совсем не беззубы — там, среди ночи и взрывов наших гранат, изредка рявкали пушечки внутренней обороны кораблей. Один раз ночь разорвал могучий взрыв, заплясавший костром среди волн. После этого успел десять раз пожалеть, что пожадничал. Ну, зачем мне эти линкоры?! Весь их строй не стоит десятка моих морпехов. А потери у меня явно превысили десяток.

В час ночи о борт Духа стукнулись катера, вставшие на дозаправку. С огромным трудом преодолел желание отдать приказ о завершении операции. Любое дело требует своего окончания. Особенно не очень удачно начатое. Иначе все потери станут бессмысленными.

К утру развалился на запчасти окончательно. Ныло все тело. Ныла душа, заглянувшая в список жертв моей жадности. Девять линкоров этой ночью были взяты на абордаж. Точнее, взяты десять, но один корабль мы потеряли, как потеряли четыре десятка абордажников и полторы сотни морпехов корпуса. Еще почти две сотни морпехов выбыли из строя по ранениям. Ну и какого демона мне понадобились эти старые поленья?!

Ушедшие с утренним бризом линкоры англичан Дух и Гонец догнали, когда развиднелось. Больше никаких абордажей!

Каждый выстрел наших орудий отзывался в голове колоколом. Начинало тошнить, как при контузии. Лежал скрючившись на койке, то сбрасывая, то натягивая мокрое одеяло. Навязанный мне лекарь с фрегата занимался чистейшим шаманизмом, окуривая дымом, колдуя над отварами — только что с бубном вокруг меня не прыгал.

Первый раз пожалел, что в этом походе со мной нет Ермолая. Очень не хватало его добродушного спокойствия. И порадовался, что рядом нет Таи — зачем ее зря изводить, ведь антибиотик мы так и не выделили.

Принимал доклады, полусидя на койке, и проклиная слабость. В том, что уйти попавшиеся англичане не могли — не сомневался, важно было только какой ценой. У Памбурга взгляд на этот вопрос был несколько иной. Он светился как новогодняя елка, и докладывал о трофеях, линкорах, десятках мелких кораблей… О том, что уже послал клипер к Портсмуту за призовыми командами. Перечислял длинные списки добра и пленных, в том числе высокопоставленных. А у меня даже сил не было, испортить адмиралу праздник.

Этот день, после ночного боя, так и прошел под холодными компрессами, воняющими оружейным уксусом, и кружащейся вокруг койки каютой. Похоже, за бортом недурственно штормило.

Следующий день помню смутно, но вроде именно тогда мы встретили призовой караван, идущий из Портсмута. Встретили его фрегаты охранения и направили транспорты к нашей смешанной, дрейфующей, эскадре. После чего события закрутились интенсивнее, и угрожающий мало управляемой эскадре французский берег перестал быть опасным.

Подробности третьего дня после боя ограничились подозрением, что лекарь перешел к пляскам с бубном. По крайней мере, в голове бухало, и вокруг мельтешили тени. Как всегда, попытался найти во всем этом позитив — теперь Памбург будет действовать самостоятельно, без оглядки на мои указания. Удачи ему.

Несколько дней валялся на койке, потеряв счет времени, но, пытаясь взбадривать систематически навещающего меня Памбурга, явно перешедшего с Гонца на Духа. Всплывшее сравнение ситуации со стихами Чуковского про Айболита — «И одно только слово твердит: Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!» — порадовало. Значит чувства юмора не отмерло, а это первое показание к выживанию. То, что вместо «Лимпопо» твердил «Лондон», это уже нюансы.

 

Глава 37

Поход к Темзе вышел изматывающим. Такая родная и привычная качка выворачивала организм и мозги до беспамятства. И это оказалось еще мелочью. Крупным испытанием стала стрельба канонерок. Отдача орудий била прямо по голове, минуя откатник. Единственным, что спасало от беготни по стенам и потолку — это крупная цифра остатка боеприпасов, горящая перед мысленным взором, и постепенно уменьшающаяся. Ибо любую неприятность можно пережить, если знать, что она конечна.

Наверное, бой эскадры с остатками флота, собранными англичанами у северо-восточной оконечности острова Шеппей добил мою болезнь окончательно. После этой полусуточной стрельбы прямо над ухом, жившая во мне зараза сбежала, бросив обильно потеющее тело на руки консилиуму из двух лекарей, сбежавшихся с фрегатов. Можно сказать — повезло, а то уже полковой священник на Дух перебрался, явно замышляя недоброе.

Про бой на следующий день докладывал Памбург, явно пытаясь скрыть, что англичан он прошляпил. Как можно было не заметить десятки судов, прячущихся в устье реки Медуэй, не представляю. Берега тут пологие, с большими песчаными пляжами, особых холмов в округе нет. А вот, поди же ты — проморгал. Остается списать неожиданное нападение на мерзкую погоду и лес на берегах.

Впрочем, неожиданность оказалась единственным достижением противника, так и не реализованным в преимущество. И вроде все правильно сделали — атаковали брандерами, явно намереваясь вывести из игры пару идущих впереди канонерок, вышли линейным строем, разрезая нашу эскадру на две неравные половинки. Сам бы так сделал.

Вот только от мыса острова Шеппей, где они прятались, до проходящей на его траверзе нашей эскадры вышло около двух километров. 15 минут хода, из которых 10 минут англичане шли под огнем обоих канонерок и десяти фрегатов.

Этот бой особенно ярко показал превосходство нашего флота. Эскадра, которую застали врасплох, в невыгодном положении, просто отмахнулась от двух десятков тяжелых кораблей, и бритты потеряли гордость королевства — свой флот.

С флотом, безусловно, преувеличиваю — боевые корабли у королевства наверняка еще сохранились. Вся северная часть острова еще не подвергалась нашему вниманию, в Новом Свете у англичан целая эскадра еще оставалась. Так что, корабли у них точно есть. А флота нет. И ремонтных баз нет, точнее, сейчас дойдем до Темзы — и доков станет меньше.

Сутки стояли в устье реки. Гонец и фрегаты проверяли реку Медуэй и вяло переругивались с Рочестерским замком. Зря они снаряды тратят — нам мимо этой цитадели проходить не надо. Там дальше река не судоходная и верфей на ней нет. Увлекся Памбург.

Все эти мысли обдумывал, первый раз выковыляв на верхнюю палубу и усевшись на «голову боцмана» — не до примет пока. Акватория вокруг эскадры неторопливо шла навстречу вечеру. По левому борту Духа дымили несколько костров, выбросившихся на берег кораблей. Вдалеке, где устье Темзы сужалось воронкой к руслу реки, сновали паруса, за которыми следили стволами башни канонерки, и стоящих рядом фрегатов. Позади… позади только таяли дымы войны и уплывали в море обломки. Туда смотреть не хотелось. Хотелось курить, но пересилил это желание, сохраняя шаткое равновесие организма. Надо придти в себя, к моменту свидания с британской столицей. У нас есть, что сказать друг другу.

Ночь для флота прошла спокойно, после ужина растянули фрегаты редкой цепью через десять километров устья Темзы. Теперь, с дальних концов цепи, изредка слышались одинокие выстрелы, отпугивающие суда, пробирающиеся к выходу из ловушки.

Для меня ночь стала очередным, тропическим, то есть, душным и влажным, испытанием. Вспугнутая канонадой болячка пыталась вернуться на пригретое ей место.

Под утро на северном участке цепи началась активная стрельба. Дух снялся с якоря, и, тяжело вздыхая механизмами, двинулся вдоль цепи к левому берегу, выяснять подробности. Стрельба под берегом разрасталась.

Вмешательство канонерки практически не понадобилось. Крайний фрегат в цепи пытались взять на абордаж, прикрываясь клочьями тумана, ползущими по реке. Неплохая попытка. Орудия фрегата особо помочь не смогли, перепахивая берег и воду практически наугад. А вот абордажный наряд фрегата показал себя во всей красе. Лодки, прорвавшиеся через заградительный огонь орудий, бессильно стукались о борт корабля уже нашпигованные картечью и дробью морпехов. До рукопашной на палубах дело так и не дошло.

Для профилактики Дух прошел широкой спиралью по северному флангу цепи, положив полтора десятка снарядов в подозрительные места берега. Голова опять разболелась, но уже терпимо. Приеду домой, очень плотно займусь лекарствами. Особенно вытяжкой из ивовой коры.

Над устьем Темзы снова повисла тишина, разбиваемая только туманным колоколом, чей гул прокатывался от одного фрегата к другому, а потом переходил на транспорты эскадры. Слушал этот глубокий звук, напоминающий о вечном, и думал про союзников. Тяжело нам без них придется. Ночью, да в двух сотнях метров ширины Темзы, будем от абордажей как от комаров на болоте отмахиваться.

Велел лекарю звать Памбурга на лежачее совещание. Попробуем стать скачущими кузнечиками.

Эскадра снялась с рейда после обеда. До этого времени новую тактику доводили до капитанов и полка корпуса. В принципе, ничего выдающегося. Идем клином, на острие которого две канонерки, а по бокам фрегаты, отсекающие от транспортов, идущих внутри клина, все лодки, плоты или иные напасти, которые выдумают защитники. Самой большой проблемой во всей операции стала мизерная, для нашей эскадры, ширина реки. Зато укреплений, по ее берегам, как и ожидал — не оказалось. Несколько замков, которые не могли нас достать физически — не в счет. Старые, еще римские, укрепления вдоль левого берега Темзы, лихорадочно подновляемые новыми хозяевами — после Портсмута вызывали только печальную ухмылку. Даже сотки на них не стали тратить, обходясь шрапнелью с фрегатов.

К 18 часам поднялись по Темзе до самого Лондона. Подгадывали к этому времени, чтоб застать прилив. Дело в том, что морской прилив глубоко распространяется по Темзе, считай, до самого Тауэра. Римляне и заложили этот город на линии, где морские приливы и отливы сглаживаются. Тем не менее, в отлив течение Темзы набирает силу, и если атаковать нас будут на лодках, то природа добавит защитникам стремительности. А вот в прилив — течение замедляется, и лодки абордажа будут как мишени в тире.

Порадовало, что об этом нюансе на совещании заговорили сами капитаны, без моего напоминания. Приятно, что наука «об использовании особенностей местности» пошла им в прок.

Пока добирались до точки назначения, изучал берега. Впечатление город производил удручающее. Для начала, пахло от него похуже, чем от бомжа моего времени. По реке плыли все нечистоты, какие только можно придумать, начиная от коричневых, колышущихся островков и заканчивая дохлой рыбой. Историки моего времени говорят, что в Лондоне даже специальные «рыбаки» были, вылавливающие утопленников и сдающие их властям за 5 шиллингов. Понятно, что раз были такие службы — то работа приносила приличный доход.

Берега Темзы играли контрастами. То спускаясь к воде аккуратной лужайкой, в глубине которой стояли настоящие дворцы. То по берегу сбегали деревянные, черные от времени снизу, и серые сверху, мостки от покосившегося сарая. Еще берега радовали причалами, далеко нагнувшими в реку, на множестве опор.

Особо отмечал доки и склады, которые мы проскакивали, занося эти сооружения в список, и прикидывая план десантов. Но это будет позже. Сегодня у нас иная задача, формулируемая просто, и грубо. В мое время, подобная политика успела набить оскомину — мы шли запугивать и сеять панику. Не доходя до Лондонского моста, эскадра бросила якоря. Пугало прибыло на свое урожайное поле.

Единственный мост города выглядел необычно. С реки он вообще напоминал обычную городскую улицу, по недоразумению пересекшую реку. Опоры моста стояли настолько часто, что пройти под ними могла только некрупная баржа или лодка. От опор арками поднимались фундаменты домов, между которыми и лежал настил моста.

Дома тут стояли на любой вкус — таверны, трактиры, церкви, просто жилые многоэтажки. Сторожевые башни с самыми настоящими воротами прикрывали вход на мост.

По мосту сновали кареты, которые и породили левостороннее движение в Англии. Да-да, именно этот мост был виноват в необычном, для моего времени, устройстве дорожного движения на Британских островах. Мост построили узкий, и кучера, подстегивающие лошадей, часто попадали кнутом по толпе прохожих. Так как кнут обычно держат в правой руке, и замахиваются от правого плеча — власти города посчитали правильным, чтоб пешеходы находились слева от карет — вот и получилось левостороннее движение.

Кроме того, мост жил двумя уровнями — на верхнем уровне, лежал настил, шли горожане, и кипела обычная жизнь. А под настилом, между арок и опор текла жизнь городского «дна», описанная во многих произведениях моего времени, в том числе, упоминаемая у Марка Твена в «Принц и нищий».

Думаю — мост в это время являлся самой большой достопримечательностью города. И, к сожалению, был еще стратегическим объектом. Как не жаль, но …

Канонерки начали пристрелку к мосту и Тауэру, оставаясь ниже по течению, вне зоны поражения пушек. Понятное дело, оставались мы в этой выигрышной ситуации недолго — англичане подтянули к берегу артиллерию. Как и предполагал — расчеты смертников. Так как подкатить пушки на две сотни метров к фрегатам, и считать, что мы их не видим, говорит либо о глупости, либо об отчаянном положении противника. Англичан глупыми никогда не считал. Снобами — да, пообщался в свое время с ними. Но глупыми — нет.

К 19 часам стреляла уже вся эскадра, за исключением транспортов. Отпор нам дали знатный. Один бастион Тауэра взорвался, причем, без нашего участия — видимо канониры увеличивали заряд пороха в пушках, в надежде нас достать. Но не крепость стала самой серьезной опасностью. От моста сплошным потоком шли лодки с абордажем, и лодочные брандеры. Даже баржу с порохом на нас спустили, благо, эскадра встала расчетливо, и все, что на нас натравливали, выпуская между быков моста — имело слишком большое «подлетное время». Но чувствую, нас начали задавливать интенсивностью атак.

Этот час провел в боевой рубке Духа, тяжело опираясь на поручень и беспрестанно покашливая. Голова работала посредственно, но сделать выводы, о необходимости перерыва она смогла. Отдал приказ заряжать Сороки. Хотел отложить эту акцию устрашения на день высадки десанта — но планы для того и существуют, чтоб было что нарушать.

Пристрелочный залп Дух положил по левому берегу, а Гонец по правому. На две канонерки у нас имелся только один транспорт с ракетами, в связи с этим время обстрела ограничили полутора часами, за которые планировалось израсходовать половину всего ракетного запаса. Но это был, наверное, самые ужасные полтора часа Лондона, затмившие собой четыре дня «Великого пожара», случившегося здесь сорок лет назад, после которого выгорело две третьи города — около 12 тысяч домов. Тогда в огне сгорели, в денежном выражении, около десяти миллионов фунтов стерлингов. Много это или мало? «Фунт стерлингов» следует понимать дословно — один фунт серебряных монеток «стерлингов». Или, 350 грамм серебра примерно. В одном русском рубле 28 грамм серебра, вот и выходит, что Великий пожар Лондона унес 125 миллионов рублей. Чудовищная, по нынешним временам, сумма — 16 годовых бюджетов России. И быстрое восстановление Лондона, за сорок лет, очень громко намекает, на огромный потенциал Англии. Хотя, сказать по правде — англичане ныне в долгах, как в шелках. Плюс делаем им прививку абсолютной монархии. Ну и устраиваем повторение Великих трат. Все это должно дать фору России.

Цинично? Да. Не горжусь этим, ибо нет никакой славы и чести в выжигании практически беззащитных городов ракетными залпами. И офицерам, надеюсь, внушил — что военные, это не парады и награды. Это, тяжелая, порой грязная и несправедливая работа. Ее не стоит стыдиться, но и украшать тут нечего. Рабочие на заводах, что в три смены работают, да в пороховых фортах жизнью рискуют — достойны похвалы ничуть не меньше нас, завоевавших победу их трудом. Впрочем, на философию меня навели крики радости, не смолкающие в рубке. Вот и пришлось напоминать подчиненным, что победа — слово колючее, и у него всегда есть горький привкус.

Лондон горел. Языки огня плясали над черными силуэтами домов, заволакивая темнеющее небо жирным дымом. Эскадра выбрала якоря и дрейфовала, помогая себе парусами, вниз по течению — отстреливаясь от яростно наседающих англичан. Где они взяли столько лодок? Большинство фрегатов уже подняли вымпелы о половинном боезапасе, а бой все продолжался. Лодки гибли десятками, фонтаны разрывов запрудили Темзу, но сквозь опадающие брызги лезли все новые и новые защитники. В ход шли плоты, бочки, куски настилов — все, что могло держаться на воде и нести защитников, пусть и по колено в холодной воде. С берегов лупили пушки, не наносившие особого вреда, но добавляющие нам раненных, а англичанам убитых.

Эскадра отступала. Второй раз за три года мы не стали упираться, предпочтя планомерный отход. Если честно — не ожидал такого отпора. Но и не расстраивался, представляя себя ядовитой змеей, уже нанесший свой удар, и теперь ожидающей, когда жертва ослабеет. Сколько для этого надо времени? День? Два? Великий пожар длился в Лондоне четыре дня, заставив большинство людей уйти из города. Тогда пожар начался с одного здания, которое, якобы, поджег прибывший из Франции агент. Кстати, после того, как агента повесили, выяснилось, что в Лондон он прибыл через два дня после окончания пожара — ну да кто на такие мелочи обращает внимания при поиске «справедливости».

На этот раз Лондон горел широкой дугой. Думаю, два дня ожидания будут достаточны.

Из реки, в расширяющееся к морю устье, вышли поздней ночью. Последний десяток километров шли ощупью, изредка подсвечивая прожекторами канонерок изгибы берегов. Англичане от нас отстали, а может, закончились — этого уже не видел, завалившись обратно в койку по настоянию обоих лекарей. День выдался нервный, а ночь, вновь, тропической, заснуть удалось только под утро, когда корабли просыпались, и начинали зализывать ссадины прошедшего дня.

Этот день так и прошел в «парковых» хлопотах. Наблюдатели докладывали про множественные дымы на горизонте, а дежурная пятерка фрегатов, заткнувшая русло Темзы, периодически потявкивала орудиями на жаждущих реванша. В целом, день прошел спокойно. Как и рассчитывал, сила духа англичан была обратно пропорциональна удалению от столицы, и те атаки, что около Тауэра не могла сдержать вся эскадра — на выходе из устья превратились в тонкие ручейки, удерживаемые пятеркой фрегатов.

Существовала опасность, что англичане завалят фарватер — но тяжелых судов на Темзе не осталось, мы прошлись по ним частым гребнем. А починить притопленные торговцы и вывести их в нужном количестве поперек Темзы — двух дней маловато будет.

После обеда проводили расширенное совещание, определяя точки десанта, опираясь на свои наброски, и наброски капитанов, что велел им делать перед боем. Основной проблемой, как и следовало ожидать, становился катастрофический недостаток людей — пришлось избрать тактику налетов, без удержания плацдармов. Будем высаживаться, выполнять план по мародерству и диверсиям, после чего сразу на корабли.

На следующий день Дух и Гонец выпустили по одному катеру в разведку вверх по Темзе, нагрузив их дополнительными бочками с горючкой и барабанами к картечницам.

Катера вернулись из разведки неожиданно быстро и со следами боя. Как выяснилось, англичане действительно не смогли затопить препятствия на фарватере, посему они перегородили Темзу лодками, через которые пропустили цепи. Да и сами лодки, похоже, нагрузили чем-то закрытым мешковиной. Чем именно — морпехам проверить не дали, за цепью скопилось немало защитников, а на берегах лихорадочно строят плоты и редуты под орудия.

Особой тревоги такая подготовка не вызывала. Даже если лодки полны пороха — нам же проще. Пришлось только скорректировать время выхода эскадры, с учетам короткой задержки перед наплавным препятствием. В остальном, новости разведки подтверждали план дальнейшего штурма. Огонь уже взял с города солидную дань, но часть столицы англичане отвоевали, разрушая дома на линии распространения пожаров. Самое время открывать второй раунд.

Ночью нас попытались выдавить с рейда, на этот раз организовав массированную атаку на плотах. Либо у англичан заканчиваются лодки, либо они посчитали, что от огня артиллерии плоты, да еще с брустверами, сложенными из бревен и мешков, выйдут надежнее. И действительно, темнота и неубиваемость плотов играли этой ночью на стороне англичан. Отличные у них командиры. Сообразительные. Даже шрапнельные залпы помогали мало. Пришлось выпускать все восемь катеров.

До самого рассвета темноту прорезали вспышки и грохот. Частый бой картечниц смешивался с залпами мушкетов, а иногда и с грохотом пушек. Орудия эскадры отмалчивались, опасаясь зацепить свои, неизвестно где рыскающие, катера — огрызаясь шрапнелью только на ближний радиус. Абордажным нарядам на кораблях опять привалило работы. Надо же, нас бьют нашим же оружием — темнотой, внезапностью и напором. Вот только оружие это англичане еще не освоили в полном объеме, да и силы слишком не равны. Был у них один момент, когда наши катера пошли на дозаправку и перезарядку — тут-то и нужно было давить всеми силами. Но противник использовал ослабление нашего отпора для перегруппировки, а потом было уже поздно.

Утром подсчитывали потери и провожали глазами вереницы уплывающих в море плотов, безвольно вращаемых водой и демонстрирующих груды тел защитников. Сколько же их было?! Боюсь даже представить.

Наши потери ограничились двумя десятками убитых и полусотней раненных. Еще повезло, что догадался приказать выстраивать полковые щиты вдоль бортов транспортов, которые после боя сверкали дырками от мушкетных пуль и картечи. Без щитов на транспортах жертв было бы гораздо больше — там народ очень плотно сидит, и практически каждая влетевшая в трюм пуля находила бы себе цель.

Перестроившаяся эскадра входила в Темзу под стук молотков ремонтных команд. Несмотря на тяжелый бой, откладывать штурм не стали — команды отоспятся за время нашего неторопливого подъема по Темзе, а повреждений, снижающих боеспособность, нам не нанесли. Пришло время ответного удара.

Второй подъем по реке давался тяжело — неудобный ветер, узость, скученность кораблей. Может, действительно стоило подождать погоды? А если англичане еще что придумают? Карабкались, медленно отвоевывая километр за километром. Хорошо еще прилив нам помогал, а то точно закисли бы посередине Темзы.

Наплавную защиту англичан вынесли почти сходу, обработав орудиями берега, с недостроенными редутами, и выпустив катера для уничтожения лодок-поплавков. Не обошлось без сюрпризов. Несколько лодок в цепи были брандерами, а остальные создавались непотопляемыми поплавками, набитые плавающим мусором. Подрыв лодок-брандеров не вызвал разрушение цепей, как рассчитывал — англичане предусмотрели и это, обойдя брандеры цепями, свободно под ними провисающими. Подрыв брандеров привел только к увеличению длины цепей, и строй лодок вытянулся поперек Темзы полумесяцем. Остальные лодки-поплавки горели, после серий попаданий в них картечницами катеров, но тонуть не собирались. Пожалел, что все пловцы остались на беломорской и черноморской базах — с ними мы бы эту цепь брали совсем по иному.

Самое обидное — мины считались оружием пловцов, и на кораблях их не было. Недоработка. Пометил в блокнотик, в раздел комплектации корабля.

Рвать это импровизированное боновое заграждение канонеркой опасался — пришлось колдовать над снарядом от сотки, приспосабливая к снаряду взрыватель от гранаты, да еще приделывая боек на длинной веревке, чтоб у «саперов» имелось хоть чуток побольше времени, чем три секунды.

Конструкция вышла убогой, но на один раз должно хватить. Начал было объяснять морпехам, как собрать цепи в жгут и заминировать его, но потом махнул рукой и полез, кхекая, в катер — не время для лекций.

Замечу, что стоять перед заграждением спокойно нам не давали. Обстрел не смолкал ни на минуту. Когда орудия фрегатов подавляли место очередного залпа мушкетов, ориентируясь на дымы — немедленно следовал залп из другого места. Ширина реки, в районе заграждения, делала мушкетный огонь хоть и не катастрофическим, но довольно опасным. На катере меня прикрыли щитами со всех сторон, и все равно ухо различало среди звона свинца по железу жужжащие звуки перекормленных шмелей, стремящихся передать привет от островитян.

Пройдя на катере вдоль заграждения, выбрали место, рядом с очередным горящим поплавком. Минут десять заняло выбирание цепей на связку из двух бочонков и стягивание звеньев в плотный жгут. На наш катер набросилось несколько лодок, ранее курсировавших в отдалении за преградой — но тут хорошо сработали пушкари фрегатов. Третий раз нахожусь под обстрелом нашей артиллерии, когда снаряды пролетали где-то совсем рядом, и бухали в нескольких десятках метров впереди. Глядишь, так и привыкну стоять, покручивая ус, под огнем.

Пока стоять не получалось — сидел и хрипел морпехам, что делать. Снаряд под цепями закрепили надежно, отделавшись при этом только одним раненным. Повезло. У меня сложилось впечатление, что по нам стреляли все англичане и все наши корабли. Вода вокруг просто кипела, мешая работать.

Закрепив снаряд катер рванул к эскадре, быстро набирая скорость и разматывая с кормы бухту веревки. К моменту, когда натянувшаяся веревка ударила по капсюлю бомбы, мы набрали уже скорость, гарантирующую, за три секунды работы замедлителя, разрыв дистанции.

За кормой бабахнуло без особых эффектов. Ожидал большего, видимо, привыкнув к подрывам стенобитных мин. Катер начал дугу разворота для контроля подрыва, но приглядевшись к медленно расходящимся поплавкам заграждения махнул рулевому следовать на Духа. Все и так ясно.

Уже на канонерке обдумывал, как бы сам делал боновое заграждение, с учетом полученного опыта. Надо будет каждый поплавок якорить, и цепь не по поверхности пускать, а заглубить на метр-другой. И мины-ловушки. Впрочем, до минных банок мы еще не дошли — нечего противнику дурной пример показывать. Для нас мины пока неактуальны.

Большую часть дня отлеживался, после, не бог весть какого, напряжения. Пот лился ручьями, над головой грохотали орудия, прикрывая высаживающиеся десанты, а лекари мне разрешали только до сортира ковылять, по стеночке, да и то только потому, что была необходимость освобождать место для очередных литров отваров. Алхимики.

Хотя, никто не помешал мне проложить маршрут к сортиру через боевую рубку канонерки, и быть в курсе событий. Операция развивалась хоть и не по самому оптимистичному сценарию, но тотального сопротивления десанты не встречали. Памбург прогнозировал, что минимум три часа у нас есть, пока не подойдут основные силы, а для десанта по правому берегу давал еще больший запас времени, так как защитников еще переправить через Темзу надо.

По результатам корректировки огня эскадры, сделал вывод, что нам нужен дальномер на марсе. А то наносить удары по данным наблюдателя — «на ладонь левее шпиля и метров на 300 за ним» — напоминало стрельбу «на кого бог пошлет». А для этих целей у нас другое оружие есть. Велел заряжать Сороки и ждать концентрации противника.

Город изменился неузнаваемо. В нашу первую атаку вправо и влево от Темзы разливалось море крыш, перемежаемое шпилями и высокими трубами. Теперь остались только трубы. Город стал напоминать скелет, или сгоревший лес, где почерневшие стволы стоят посреди пепелища. Но город сгорел далеко не весь — пожарища тянулись длинными языками, следуя за дувшим тут ветром. Некоторые районы выглядели совершенно не тронутыми, и мало пострадала набережная, видимо, благодаря близости воды. Не перепало и докам с верфями — теперь десантники исправляли это упущение.

Несмотря на всю жестокость плана по поджогу столицы — он сработал. Повторилась история Великого пожара, когда от огня погибли десятки, от силы сотни человек, но большая часть населения, ушла за город и разбила там временные лагеря. И в этот раз, под перекрестным огнем десантников и защитников, не бегали условно мирные жители, уже покинувшие столицу. Совесть грызла червячком, утверждая, что потерявшие кров жители долго не протянут. Здравый смысл настаивал, что сорок лет назад они справились, и задавал встречный вопрос, что будет с этими же жителями, останься они в городе, когда французы и испанцы пройдут десятками тысяч по столице чужой, и не любимой ими державы. Пока здравый смысл и совесть спорили, на верхней палубе ударили по площадям Сороки. От воя множественных стартов спорщики замолкли, признавая дальнейшую полемику бессмысленной.

Еще через час перестрелки на берегу начали стихать. У города не осталось сил сопротивляться, и победивший хищник принялся рвать вздрагивающее тело, пока не набежали остальные плотоядные.

Этой ночью стояли на Темзе. Берег патрулировался капральствами корпуса, в башнях фрегатов посменно дежурили канониры, высматривающие через прицелы, на фоне красных отблесков пожаров, хвосты сигнальных ракет. В то, что Лондон полностью сдался — не верил никто. Наверняка, за городом концентрируются войска. Выигрывать сражение за Лондон мне совершенно не улыбалось — эта победа должна быть Якова, а он вцепился в этот несчастный Дувр, как … эээ… самодержец.

Скорректировал для Памбурга стратегию — продолжаем грузить транспорты самым-самым …, а как только дальние дозоры засекут подход крупных сил — грузим десант и уходим. Свою основную задачу мы выполнили.

После нервной ночевке на Темзе, команды выглядели хмурыми. Мир вокруг пропитался дымом и гарью, добавляя к специфическому запаху реки нотки плохо совместимые со здоровьем. Теперь каждый на флоте осознал истинный вкус и запах победы. Кашель достал меня капитально, приходилось постоянно напоминать себе, что сам назвался груздем. Скорее бы все закончилось.

Днем флот отстрелял по пять снарядов на ствол, накрывая характерные красные точки мундиров англичан, накапливающихся выше по течению Темзы за мостом. Странно, но за все это время так и не увидел в действии английскую конницу. Может это только мои фантазии, но литература моего времени создала устойчивую ассоциацию Англии с железнобокими рыцарями. Даже серьезно сомневался, возьмут ли пули штуцеров рыцарскую броню, и с какой дистанции будет эффективен Дар.

Загадка конницы решилась только на следующий день, ко второй его половине. Именно тогда поднявшаяся на канонерке суета выдавила мое любопытство с больничной койки.

В боевой рубке уверенно командовал Памбург, рассылая вестовых. Отойдя в сторону от люка, присел на лавку посыльных, с удовлетворением рассматривая четкую работу адмирала. Здорово. А что, все-таки, случилось?

Случилось пришествие конницы англичан, но не просто злой, а злой и потрепанной — без артиллерии и сопровождающей пехоты. Даже без дара Касандры видно — англичане вышли из боя, причем недавно. А из этого вытекали еще два вывода — Яков не поплыл по морю, как мне думалось, а пошел по земле, преодолевая сотню километров между Дувром и Лондоном привычным способом. А во вторых — конница уж больно удобно встала на правом берегу. Кучно и на дистанции чуть больше километра. Памбург отдал приказ сжечь весь остаток ракет, явно жалея, что осталось их от силы на пяток залпов. Впрочем, у нас и снарядов осталось по два-три десятка на ствол, и зарядов у морпехов от силы на полчаса огневого контакта. Поиздержались мы основательно. Верно, опытные солдаты говорят — патронов много не бывает.

Залпы Сорок возвестили начало эвакуации нашего десанта на заметно осевшие транспорты. Зря мы ганзейцев в Портсмут отправили. Но с другой стороны, где Портсмут, там и Саутгемптон — транспортов всегда мало, как и патронов.

К вечеру весь десант благополучно отошел на корабли, подорвав за собой заранее заминированные порохом стратегические объекты. Над Лондоном вновь пылали пожары.

Ночью в городе слышались крики и грохотали скоротечные перестрелки. С кем они там воюют?! На всякий случай предложил Памбургу провести перекличку по флоту, уж не забыли ли мы кого впопыхах.

Что за война шла ночью в городе — так и осталась тайной. Пара предположений имелось, но бездоказательных. Вот утром война пошла серьезная — в город вошли французы, судя по мелькающим, зеленым, синим, белым и темным точкам мундиров. Правда, кто там французы, а кто испанцы разбирал, наверное, только Питер, внимательно рассматривающий диспозицию в бинокль с верхней палубы. Все. Пост сдал — пост принял.

Не тут то было. Третий раз Лондон накрыла волна штурма. На этот раз тотального. Ушел в каюту. Слабость меня доконает.

Уж не ведаю, по обычаю, или так вышло — но войска потрошили Лондон три дня, в течение которых улочки города наполнились мельканием непонятно кого, выстрелами и криками. Моя совесть признала некоторые доводы разума, но все одно продолжила меня покусывать, ссылаясь, что у нее работа такая.

Вечерами Памбург ездил совещаться с союзниками, и возвращался от них на бровях. Особо его радовали знаки уважения, оказываемые ему, как адмиралу. Тревожный звоночек, видимо Яков начал политическую многоходовку. Как мне надоел этот гадюшник.

Про меня, на всех встречах говорилось о тяжелой и продолжительной болезни, что было чистейшей правдой. Нормальные политики в правду не верят, в результате, мне, с глубочайшими соболезновании о моем нездоровье, прислали французского лекаря. Взглянул с интересом на его пыточный инвентарь и категорически отказался пускать себе кровь. Впрочем, эскулап и не настаивал — задачу ему явно поставили не лечебную, а разведывательную. Звание эскулап, для этого худого, глазастого француза — подходило как нельзя лучше. Ведь врачей стали называть эскулапами в честь бога Асклепия, и это всегда пробуждало у меня улыбку. Дело в том, что по преданию, родителей Асклипия сожгли, и воспитывал будущего бога кентавр Хирон, обучая медицине. Чему может научить специалист, состоящий на две трети из коня и только на одну треть из человека? Вот и появилась у меня устойчивая ассоциация — «эскулап — коновал». По легенде все было, само собой, не так — Асклепий изучил все тонкости медицины, стал бессмертным и научился воскрешать людей, за что и был убит богами, превратившись, после смерти, в созвездие Змееносца. В наследство людям остался посох Асклепия, обвитый змеей — этот символ так и дошел до моего времени, с некоторыми модификациями на значках медиков.

Быстро спровадив эскулапа, продолжили с флотскими лекарями, эксперименты над моим телом. «… Выпей княже отвар иван-чая с сосновыми почками, да приляг, мы тебя гусиным жиром разотрем…».

На четвертый день относительной тишины и неподвижности удалось договориться с организмом о компромиссе. Он больше не будет отключаться, а с моей стороны пришлось пообещать, никуда не лезть… Да, и трещины на плитах корпусов канонерок не проверять… и износ стволов не оценивать, и … словом — ничего нельзя. Зачем тогда, спрашивается, мне здоровье?!

В стволы, все же, заглянул. Мрачно там все. Надеюсь, хоть теперь Россия получила передышку, ибо флот свой боевой ресурс значительно потратил, и его восстановление у нас займет минимум года два. Но об этом не сказал даже Памбургу — мало ли, сболтнет случайно на фуршете. Для себя сделал еще одну пометку в блокнотике — плохо у нас подготовлены офицеры и пушкари. Почему мне не доложили, что стволы расстреляны в хлам?! … И хорошо, что не доложили, а то мало ли кому они еще доложат.

На пятый день мне надоел запах победы. Вспомнилась песня Тэм.

…

Первый раз за эти дни, сел к столу, и потянул чистые листы бумаги, готовясь изрисовывать их узорами слов, донося до Якова простую мысль — вы тут хозяйничайте, а нам пора.

Сбежать не вышло. В ответ меня завалили письмами, пожеланиями и чуть ли не приказами. Хорошо, что на ковер не …эээ… приглашали. Видимо сделали правильные выводы из предыдущей переписки и перебранки.

Еще радует, что Яков не встал в позу, будто мы сожгли его столицу. А то мне захочется встать в еще более эффектную стойку, но у нас кончились ракеты и предельно мало снарядов.

Вопрос о наших перегруженных транспортах Яков так же не поднимал, посему, на остальные вопросы пришлось отвечать вежливо и договариваться полюбовно.

Сильно поредевшая эскадра ушла из Темзы только через неделю. Средиземноморскую эскадру в десяток фрегатов, во главе с Памбургом, пришлось оставить в устье Темзы, как временную меру защиты королевства с моря. Интересно, от кого они собрались защищаться?

Перед прощанием провел с Памбургом несколько вечеров, расписывая возможные ситуации и предостерегая от утечек технологий. Впрочем, шила в мешке не утаить. По крайней мере — долго.

Обе канонерки уводили с собой все транспорты и один патрульный клипер. Транспорты сидели в воде чуть ли не по самый фальшборт, эскадра, выйдя в Северное море, двигалась медленно и печально, курсом на север. Почему не на восток, где лежал проход в Балтику? Просто спешил до осенних штормов разгрузить транспорты, и решить последнюю задачу, запланированную на эту кампанию — эскадра шла к небольшому рыбачьему поселку Леруик на Шетландских островах. Этой осенью твердо решил замкнуть северную дугу военно-морских баз — Висбю — Леруик — Тромсе позднее добавив в эту дугу Сальтхольм. Южная дуга баз на Мальте и Гибралтаре пока не требовала расширения — у нас просто столько кораблей и персонала нет. Правда, для Леруика тоже нет ни того, ни другого — но больно случай удобный, такого случая может позже и не представиться.

Юридически у меня на руках был согласованный план кампании, по которому Шетландские острова отходили России. И то, что это все вилами по воде писано — меня уже мало волновало. Надеюсь, пару лет у нас есть, чтоб там закрепится — а потом пусть попробуют нас сковырнуть. Острова там большие, с удобными каменистыми бухтами, климат, благодаря Гольфстриму, должен быть вполне мягкий. Например, находясь на широте Петербурга, острова не ведают зимы — снег там падает, но быстро тает, при этом температура редко когда опускается ниже ноля, держась обычно от +5 градусов до +20. Откуда такие подробности про богом забытые острова? За это отдельное спасибо Ганзе — они, в пору своего расцвета, успели отметиться и там. Вообще, в архивах Ганзы имелось столько стратегических, хоть и устаревших, сведений — что только ради них можно считать оправданными все вложение в эту организацию.

Эскадра шла вдали от берегов, добавляя работы навигаторам, тщетно выглядывающим небесные ориентиры на затянутом облачностью небосклоне. Шли по счислению — даже интересно, попадем или нет — острова то относительно небольшие, около тысячи квадратных километров всего. Для примера — дойти от Темзы до Леруика это как стрелять из лука со ста метров по мишени диаметром полметра. Попасть, теоретически, можно, но есть один нюанс — стрела эти сто метров будет лететь седмицу, и как за это время поменяется ветер — ни один предсказатель не поведает. Вот в этом и таиться основная проблема навигации этого времени. Компас да секстант. А если облака на небе сплошной пеленой? По компасу? Так компас ведь не покажет, что течение корабли вбок тащит.

При этом опытные капитаны как-то умудрялись ходить вне видимости берегов и приходить куда надо. У них вырабатывался личный, биологический компас — видимо в седалище. Вот этим и занимался, гоняя навигаторов и заставляя, по очереди, разные корабли прокладывать курс, обещая всем, что если промахнемся мимо островов — зимовать будем во льдах.

Почему, тогда, было не пойти каботажем вдоль побережья британского острова? Не хотелось нарваться на корабли англичан из не зачищенного Эдинбурга — снарядов у нас оставалось только торжественный салют им отдать, а сбежать от противника помешают наши транспорты — проще было не рисковать.

Тем не менее, чужие паруса иногда мелькали на границе видимости, но к нам не приближались — плаванье проходило скучно и размеренно. По крайней мере, от устоявшейся размеренности, у меня создалось впечатление, что по моим походам в сортир стали сверять корабельные склянки. Лекари организовали поточное производство отваров, систематически обчищая все суда эскадры, а мне приходилось потреблять все эти литры, чтоб добро не пропадало.

В середине пятого дня похода по левому борту проступила земля. Навигаторы начали клясться, что для нашей цели еще рано, и консилиум постановил, что видимая земля это «нос» Шотландии, далеко выступающий в Северное море. Навигаторы покаялись, что переборщили с поправками на течение и заверили, что уж теперь то они сделают все, как надо, благо появился ориентир для корректировки. Все это время про себя ухмылялся — вот всегда так с навигацией. А кто сказал, что это был «нос»? У нас ведь лоций побережий нет, силуэты сравнивать некому.

Тем не менее, эскадра бодро довернула на северо-восток, и вяло побежала по волнам, продираясь сквозь постепенно усиливающийся ветер, приправленный дождевыми зарядами. Как не удивительно, мне, при этой погоде, стало лучше. Мне вообще в море становится лучше. Надо будет записать в завещании, чтоб похоронили в океане.

Переход от «носа» до Леруика занял чуть меньше трех суток — уж очень медленно шли. Опять промахнулись мимо островов, оставив их по левому борту — благо, остров вытянут в длину вдоль нашего курса и нас просто сдуло на его побережье.

Согласно картам ганзейцев, Леруик стоит в проливе между основным островом архипелага из более чем сотни островков, и большим островом, прикрывающим пролив с востока. Между островами пролив еще и расширяется в бухту. Не удивительно, что первый поселок встал именно в этом месте, несмотря на колоссальное множество бухт, и заливов в архипелаге.

Все, что нам оставалось — идти вдоль восточного побережья основного, и самого крупного острова, поднимаясь на север, пока не найдем бухту.

Острова радовали. Уже два десятка километров по лагу мы шли вдоль побережья, то вздымающегося крутыми высокими горами, то раскидывающегося лугами. Мои некоторые сомнения, что базу тут будет дорого содержать, постепенно успокаивались — пшеницу тут может, и сложно растить, но картошка и барашки с коровами приживутся однозначно. Не говоря уже про то, что рыбы в море полно. Будем, как в Норвегию, возить сюда зерно и вывозить шерсть с рыбой. Посмотрим.

Из своей истории, про острова почти ничего не знал. Более того, и узнал то про них только когда собирался заводить собаку. Ведь именно на этих островах вывели специфическую породу — шетландскую овчарку. Не шотландскую, а именно шетландскую. Разница в размере. Шотландцы вывели знаменитую колли, а шетландцы вывели не менее знаменитую шелти — колли в миниатюре. Тогда еще, помню, хихикал, что на шетландских островах колли было нечем кормить, и островитяне вывели породу помельче, которая ест немного, но во всем остальном не хуже колли — такая же сообразительная, меховая и ласковая, способная служить отличным пастухом, как овцам, так и детям. Самое то для островных пастбищ, не имеющих крупных хищников, и малогабаритных квартир моего времени. Шелти тогда так и не завел, а память об островах осталась.

Теперь, высматривая в бинокль особенности местности, думаю, что не так уж и нечего есть островитянам. Если завезти на острова тысяч двадцать крестьян — они запросто прокормят тысяч десять контингента базы, то есть, найдем место примерно на полтора десятка судов и два полка морпехов, дежурящих в нескольких фортах. А форты тут, судя по прибрежным утесам, можно сделать абсолютно неприступными, вплоть до выдалбливания в скалах казематов и установке сверху броневых колпаков башен орудий береговой обороны. Рядом с ними еще несколько щелей ДОТов — и штурмовать базу можно будет до второго пришествия или окончания боеприпасов. Вот уж, воистину, твердыня может получиться. Лишь бы ей припасов хватило до подхода основного флота — что опять упирается в проблему радиосвязи. Мне вообще, с этими войнушками, дадут поработать спокойно?!

Леруик нашли очень удачно, еще засветло. Ходить по этим акваториям в темноте и без лоций чревато скоропостижным свиданием с Нептуном. Камни тут торчат везде, где нельзя — живо напоминая акваторию Аландских островов. Записал в планы оставляемых на базе навигаторов — обследование островов с составлением подробных карт, в том числе и карт акватории. Как они это будут делать, при постоянно закрытом облаками небе — их дело. Пусть хоть линейкой меряют от опорных точек. Главное, чтоб результат был. Перечитал этот пункт, в планах работ, и решил не строить из себя самодура, а прислать на базу еще и бригаду топографов. Задумался, где мне ее взять. Только если со строительства Петербурга снимать. С кадрами просто катастрофа. Нормально и планомерно расширяется у нас только Уральский завод — остальные предприятия постоянно обираются, с них выкачивают специалистов, и заводы лихорадит. Надо попробовать убедить Петра, что на сегодня вопрос кадров у нас самый больной — не решим его, и страна обвалится, под набираемым политическим и экономическим весом без всяких противников, при этом армия с флотом нам ничем не поможет. Хотя … если демобилизовать часть обученной армии, то частично закроем кадровые дыры. Но подозреваю, Петр не даст расформировывать самые боеспособные части.

Леруик выглядел как рыбацкая деревушка среднего пошиба, которой он собственно и являлся. Полторы сотни жителей, несколько десятков лодок и низкие, почерневшие, деревянные домики, говорящие, что лес на островах есть.

Сопротивляться высадке? Ну, это во мне дух книг будущего витал. Какое сопротивление?! Этим рыбакам было глубоко наплевать на всех монархов — у них еще козы не доены и сети не чинены. Несколько человек пришли поглазеть на высадку полка, и этим участие поселка ограничилось. Тем не менее, попросил капралов найти мне главного в поселке и пригласить, вежливо, его на ужин. Ужин — ключевое слово.

Главных нашлось несколько, у них тут совет родов рулил. Посидели очень неплохо, у меня уже был опыт «Васюков», после Петербургского аукциона, и главы родов слушали толмача, буквально капая слюной. Причем, врать не пришлось — действительно, если наладится снабжение базы, и развернется программа самообеспечения — то рыбаки будут только в выигрыше. Уходя, старейшины обещали завтра обсудить с родами заданные вопросы и вечером дать ответы. Какие вопросы? Простые. Где под форты удобные места, где под артели земельные. Местные свои острова лучше всех знают, что, безусловно, не отменит тщательной проверки указанных ими точек.

За два дня полк выгрузил все необходимое для зимовки, и немного догрузил сверху. С местом под основную базу еще не определились, но несколько вариантов приглянулись. Оставил за коменданта базы полковника, выдав ему несколько листов с планами работ. Оставили на базе и клипер, с наказом обследовать острова, но при этом не угробить корабль на камнях. Вроде все.

Приближались осенние шторма, и задерживаться с отправкой разгрузившихся от десантов транспортов не стоило. Они хоть и «всплыли» избавившись от заскучавших морпехов, вырезающих штык-ножами на бортах трюмов своеобразные петроглифы, но загружены трофеями суда были еще значительно. По крайней мере, сидели они низковато для сильного шторма.

Полковнику обещал, что следующим летом привезу на базу много крестьян, с лопатами, овцами и дочками, так что, полку надо только перезимовать культурно и в строительном угаре, а дальше мы ему быт наладим.

Домой эскадра вышла в составе одних транспортов, ведомых двумя канонерками. Шли на юго-восток, и на этот раз промахнуться было сложно, навигаторы расслабились. Скорость корабли держали приличную, и уже через пять дней слева по носу замаячили крутые скалы юга Норвегии — мимо Скагеррака мы все же промахнулись, уйдя севернее.

Далее, каботажно и без приключений дошли до Кронборга, служащего воротами Дании. Вот тут, после незамедлительного ответа крепости на наше пушечное приветствие, серьезно задумался. С одной стороны, налицо изменение отношения данов к России — в прошлый раз нас так пышно не приветствовали. С другой стороны — снарядов на канонерках не просто мало, а хватит только на приветы. С третьей стороны, ковать железо надо пока оно в шоке.

Над этими сторонами одного непростого вопроса думал всю дорогу к Сальтхольму. В итоге просто побросал монетку, пока она случайно не выдала, что от нее хотел.

Канонерки проводили транспорты через мели Сальтхольма и отправили их в самостоятельное плавание, твердо наказав капитанам не сдаваться пиратам на рыбачьих лодках — а то у пиратов может случиться разрыв сердца, когда они увидят, чем наполнены трюмы транспортов. Негоже так с людьми поступать. Посему — не сдаваться. Сдаться только нашей дежурной паре, когда транспорты ее встретят.

Дух и Гонец, надраенные командами до праздничного состояния, с затертыми выхлопами Сорок на верхних палубах, двинулись назад, к Копенгагену. С дружеским визитом.

Умышленно входили в бухту на моторах, демонстрируя канонерки во всей красе. Даже команды велел построить в парадном строю, что не отменяло боевое дежурство канониров в башнях. Рейд города порадовал парусным столпотворением. Даже завидно стало — у русских причалов судов поменьше крутится. Пока.

Канонерки лихо сманеврировали по рейду, виляя между датскими и купеческими судами, закончив показательное выступление у нашего бывшего причала. После перехода русского флота на Готланд, наши причалы и склады в Копенгагене перешли постепенно к ганзейцам, и теперь тут была очередная фактория Ганзы, а значит, самое подходящее место якорной стоянки канонерок. К самому причалу вставать не стали, чтоб уменьшить количество нежелательных визитеров — ими и так быстро заполнялся берег и лодки, торопящиеся пощупать поближе новинку. Можно считать, начало визита удалось.

С момента, как монетка выпала визитом к Фредерику, думал над посланием для него. Наглеть, безусловно, не стоило, короли, они субстанция тонкая, ранимая, могут и на принцип пойти. А у нас снарядов и ракет мало. Правда, мы об этом никому не скажем.

Если отбросить все придворные завитушки, то постарался быть честным, расписал Фредерику прошедшую кампанию против англичан, не особо приукрашивая. Дал понять о политическом раскладе. Только потом перешел к тому, что, согласно воле моего государя, несколько обидевшегося на то, что наш лучший, верный друг и союзник, король Дании, пропустил в прошлом году эскадру англичан и голландцев в Балтику — мы создали русскую базу на Тромсе. Приложил выкопировку карты, с новыми границами.

При чем тут Тромсе и англичане? Так у нас около Англии теперь есть база, и нам необходимо иметь несколько способов ее снабжения и, при необходимости, подхода помощи. Отчего же именно Тромсе? Ну, альтернативным вариантом будет Берген — с него все указанное делать будет еще удобнее — но мы же друзья! Государь мой не желает чинить неудобства союзнику, и готов терпеть некоторые неудобства, проведя новую границу у Тромсе, по земле, которая королевству Дании несет одни убытки, облегчая ношу союзника. Но если уважаемый король Фредерик считает, что границу по Бергену будет провести сподручнее, то мой государь только приветствует этот дружеский жест. В окончании письма добавил, что дружеским жестом от Фредерика станет, так же, подарок русскому государю в виде бесплодного и бесхозного островка Сальтхольм, который Петру Алексеевичу дорог как память об историческом сражении, произошедшим у его берегов. Намекнул, что все эти дружеские жесты желательно сделать как можно быстрее и будет у нас мир и покой на все времена. Утопил канву письма в тоннах дифирамбов, отдал листы толмачам, пусть они мучаются.

С готовым посланием отправил капитана Духа, бывшего в прошлом году старпомом, и участвовавшем в устранении «оплошности» датчан. Для солидности ему в свиту добавил десяток морпехов, в парадном облачении — то есть, в постиранной и отлежавшейся форме.

Вернулись посланцы только поздним вечером — весь день они занимались «игрой по станциям», постепенно переходя от чиновников адмиралтейства к чиновникам дворца и набивая ценность послания, своими действиями, намеками и недоговорками — словом, все по плану.

На всякий случай объявил на канонерках готовность номер раз — с пушкарями, дежурящими в башнях вместе с заряжающими, обнимающими последние снаряды. Потянулось время ожидания. Отбиваться пока приходилось только от любопытных датчан и торговцев. Велел наблюдателям внимательно следить за перемещением кораблей на рейде — если нам будут перекрывать выход, отчаливаем немедленно.

 

Глава 38

Приглашение во дворец Кристиансборг пришло на третий день нашего визита — по нынешним временам, почти мгновенно. Приглашали вежливо, и время на сборы давали. Вот только собирать мне было особо нечего, парадного костюма у меня с собой нет. Как говорят — голому одеться, только подпоясаться. В моем случае — еще положить во внутренний карман специальную фляжку и зацепить вытяжную чеку за пуговицу. Не люблю, последнее время, ходить по гостям — опасное это занятие.

На выходе из фактории нас ждала карета — первый раз в Копенгагене меня обеспечивают представительским лимузином. Транспорт, это кстати — морпехи несли довольно увесистый, завернутый в парусину, подарок датскому королю. Ну не принято в это время ходить на приемы без подарков.

Погрузился в шум города, будто попал в другой мир. Уже забыл, что это такое, спокойно ехать по шумному, людному городу и смотреть в окно на занимающихся своим делом людей. Война ломает психику.

Дворец датских королей расположился на небольшом островке, в черте города. Говорят, именно отсюда началась столица Дании. Несколько ажурных мостов связывали дворцовый комплекс с остальным городом, и, что любопытно, стен вокруг дворцовой площади не было. Похожую компоновку использовали архитекторы при проектировании Петербурга, только у нас к каналу вокруг дворцовой площади будут сходиться прямые каналы, лежащие веером по городу, и сопутствующие каналам широкие набережные. Теперь у меня есть, с чем сравнивать. Собственно, и крутил головой по дороге, оценивая Копенгаген с точки зрения архитектуры и градостроения.

Убранство дворца меня интересовало все из тех же, натуралистических, соображений, и даже не сразу понял, что мы уже дошли до приемной залы, заинтересовавшись наборными деревянными створками.

Аудиенция в Дании проистекала при большом скоплении придворных, и на их фоне мой мундир выглядел черной вороной, попавшей, после пролета через вентилятор, на ферму павлинов. Оставалось добрать недостающие очки напором.

Шагнул вперед, разводя руки и незаметно толкая толмача

— Приветствую короля Дании и Норвегии, вендов и готтов, герцога Шлезвиг-Гольштейна, Штормарна и дитмарсов, графа Ольденбургского и Дельменхорстского, Фредерика от имени моего пресветлейшего и державнейшего великого государя и великого князя Петра Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца!

Склонил голову в вежливом поклоне, после чего продолжил речь, обводя глазами зал.

— Государь мой радостью с друзьями спешит поделиться, этим летом галльский петух и орел двоеглавый одолели английского льва. Ныне на престол Англии король Яков восходит, и о мире разговор ведет. В знак дружбы позволь преподнести тебе символ освобождения морей от диктата английских флотов.

Зал заинтересованно затихал, по мере перевода, и с интересом смотрел на морпехов, волочащих обещанный презент.

Жестом фокусника вспорол несколько стежков подшивки и сдернул холстину, обнажая симпатичное носовое украшение, заготовленное на лондонских верфях для очередного корабля. Украшение предназначалось явно не для линкора, судя по размерам, зато богатством отделки могло украсить королевскую яхту.

Скульптура представляла собой — мускулистого золотого льва, стоящего на зубцах большой короны с задранным хвостом и оскаленными зубами. Хотя, судя по весу, украшение было все же деревянным, покрытым сверху золотом. Богатство отделки и деталировка выполнены на высочайшем уровне — дарить такое королю не стыдно.

По залу шепотки переросли в мерный гомон. Подарок-символ, похоже, понравился. Фредерик встал со своего коронного стульчика, и, волоча за собой длиннющую мантию, обошел шедевр лондонских верфей, ведя по нему ладонью. Выражения лица короля, при этом, напоминало заинтересовавшуюся сыром крысу. По-моему он даже своим длинноватым носом шевелил.

Склонил голову еще раз, когда король перевел на меня взгляд с подарка. Вот ведь всех учу, что надо знать языки и традиции с протоколами разных дворов. А сам? Вот чего дальше делать надо?

Не дождавшись от меня продолжения, Фредерик осмотрел презент еще раз и торжественно высказал нечто, поводя рукой то в мою сторону, то куда-то в пространство. Толмач зашептал в ухо что мол, благодарит своего царствующего брата за подарок, что радуется вместе с ним и что доволен свободой морей. Причем, перевод толмача вышел явно более короткий, чем речь монарха. Интересно, он и мои тексты своими словами пересказывает? Надо будет уделить этому вопросу внимание.

Проходя мимо нас обратно к трону, Фредерик, тихонько сказал что-то толмачу, и величаво прошествовал далее, что с его худой фигурой давалось, видимо, нелегко. Да и молод он еще, чтоб самодержавности набраться — как никак «книжный червь». Отметил некоторое ребячество и за собой, так как с трудом подавил желание наступить на волочащуюся мимо королевскую мантию. Более того, быстро окинув взглядом зал, заметил, что ползущий за Фредериком шедевр ткачей многие провожают взглядами. Видимо не у меня одного дурацкие ассоциации.

Король устроился в своем кресле и ожидающе взглянул на меня. Гул придворных притих. Мне теперь что? Сочинение на тему «как провел лето» пересказывать? Да и, пожалуйста…

Уложился в пол часа былинного сказания, делая паузы для переводчика. Меня не перебивали вопросами, что радовало — а то забуду, где и чего именно соврал.

По окончанию моего восхваления деяниям русского и французского флота с армией, король, не вставая с кресла, и размеренно поводя кистью руки, высказал нечто, что толмач перевел как «…такие деяния не должны остаться без награды, о которой они, в смысле он, подумает…». После чего Фредерик вышел из залы под поклоны всех присутствующих. Меня что, бросили на съедение местной знати?! Мдя. Не повезло. Как пел Сауроныч

В пещере и деревне, в десятках разных мест

Маньякам приключенцам, всегда найдется квест…

Тяжело вздохнул, сразу вспомнив про свое пошатнувшееся здоровье. Сбежать не выйдет, толмач шепнул, что Фредерик позже пригласит на настоящую аудиенцию. Оставалось только заложить за лацкан руку, блокируя детонатор от случайного срабатывания. И кинуться с этой «связкой гранат» на амбразуру.

Вот ведь! Довоевался. И сравнения пошли все с фронтовым уклоном. Надо переучиваться на мирную жизнь. Надеюсь, она у меня будет.

Почерпнуть из разговоров с датчанами особо ничего не удалось. Сложно вести непринужденную беседу через высокий языковой забор. Да и не рассказывали ничего даны, предпочитая меня выспрашивать. Все что удалось, это подметить три основные группы, на которые условно можно разделить придворных по отношению к русским — явные злопыхатели, сторонние наблюдатели и горячие поклонники. Поклонницы не в счет. Со счетом примерно 5 к 12 к 2 выигрывали сторонние наблюдатели. И за что русских не любят? Мы же белые и пушистые! Начал ронять в разговорах ключевые фразы — «русские много денег потратить хотят», «Государь город строит», «преференции для торговли» и так далее. Счет 5 к 0 к 14 мне должен понравится больше.

Фредерик позвал в кабинет часа через два с четвертью. При этом засекал, как из зала вызывали других придворных. Похоже, Фредерик лихорадочно совещался с бомондом — плохой знак. По моим сведениям король датский, несмотря на возраст, правил королевством сам, без подсказок. Значит, он колеблется с принятием решения. А колебания мой оптимизм привык толковать не в свою пользу. Стал выстраивать в голове линию нападения, которая, как известно, является лучшей защитой.

На аудиенцию, меня одного провели к северному крылу дворца… в библиотеку. Фредерик в своем репертуаре. Слуга, через толмача, еще в зале, предупредил, что его величество желает разговора с глазу на глаз, и что толмач там будет датский. Посему не очень удивился, застав Фредерика без мантии, с валяющимся на столе, поперек груды бумаг, парике, развалившемся в кресле. Рядом с ним на стуле сидел, проглотив копье от стоявшего рядом рыцарского доспеха, пожилой черно-белый дворянин, в смысле одетый в черное, с белыми манжетами и воротничком.

Фредерик немедленно начал «гнуть подковы»… И что это, действительно, за ерунду ему в письме написал?! Как же достали меня все эти монархи! Еще и толмач этот языку учился непонятно где — мне после его переводов еще один толмач не помешал бы, уж очень неудобно старичка переспрашивать.

Засунул руку за лацкан, ставя сюрприз на боевой взвод. Пусть мы оба будем на взводе. Наглеть так с музыкой. Переложил несколько свитков на столе, пододвинул к нему стул и уселся, под удивленным взглядом Фредерика, раскладывая еще одну выкопировку из походной планшетки. Говорят, датчане спокойны к формальностям при общении. Вот и проверим.

— Фредерик, о прошлом годе ты нас предал, уж не серчай, коли эта истина не по этикету. Скажу тебе правду, как государю моему Петру говорю.

Старичок, вскочивший на первых словах, уселся обратно, по жесту своего короля. Теперь проглоченные им копья смотрели своими поблескивающими наконечниками на меня из его глаз. При переводе дворянин несколько раз останавливался — видимо подбирал обтекаемый перевод. Это он напрасно. Скрестив взгляд с его копьями, произнес раздельно

— Прошу толковать сказанное точно…

Посоревновались еще на ристалище взглядов. Дворянин отвернулся и продолжил перевод без особых задержек. Потом они еще и несколькими фразами обменялись без перевода. Интересно моя тушка им тут не очень мешает? Вклинился продолжением речи в повисшую паузу.

— Государь мой огорчен дюже. Он поверх всего даденное слово ставит. Коли слово порушили, которым о мире договаривались, то и мир порушили. Но готов Петр виру взять малую, дабы с хорошими соседями ссору не чинить. Вирой той государь мой — земли северные, норвежские, определил. И на том стоять будет твердо.

Провел пальцем по выкопировке, подчеркивая и так ярко нанесенную новую границу. Дед бубнил перевод, выделяя тоном, насколько он не согласен с произносимыми через него словами. Лишь бы этот борец за традиции меня за грудки не схватил.

Выждав, когда затихнет перевод, продолжил, не давая ответить

— Фредерик. Не хочет Петр войны меж нами. Но так будет, коль виру ту великой сочтешь. Земли те, царству нашему, по новой границе со свеями нужны. Петр границу посередке Ботнического залива своей рукой начертал, почитай до самого моря Норвежского. У него и карта земель в зале висит с границами новыми, на которую он каждый день любуется. Прошлым летом, аккурат как ты англичан к Риге пропустил, по всей новой границей со свеями наши гарнизоны, которые под Ригой Карла побили, встали. А этим летом еще и в Тромсе гарнизон встал. Твоя воля, Фредерик, вирой за порушенное слово откупиться, али за земли северной Норвегии, которые не родят ничего, а живут лишь рыбой да привозным зерном, кровь лить. Коли случиться война, тогда Господь нас рассудит — и только он ведает, кому, и что, опосля нее отойдет.

По мере перевода король сменил позу на более напряженную. Мое седалище предположило, что канонерки пора переводить с готовности раз на боевую готовность.

На старичка вообще старался не смотреть — от него волнами шло желание придушить некоего русского. Не так все гладко выходит с Данией, как мне думалось. Ну, вот зачем им эти, действительно богом забытые земли?! Нам то понятно зачем — мы по перешейку от залива до фьорда Тромсе железную дорогу проложим, будем по ней базу снабжать и границу патрулировать. А на запасном пути поставим, что положено в таких случаях. Но Данам-то эти земли не особо и нужны. Только что, ради престижу. Так мы им красивый выход оставили — сделать России благодарный подарок в честь … чего ни будь. Все будут с красивыми, благородными лицами. Народ ликует и кидает чепчики. Мдя… где там мой дежурный, бронзовый таз для идей?

Пока король переваривал перевод, меня терзала наиболее актуальная мысль — выпустят меня из дворца или у Дании будет новый монарх.

Теперь передо мной сидели два дана, наглотавшиеся рыцарского снаряжения. Все плохо.

Посмотрел прямо в глаза его высочеству.

— У меня на родине, ваше величество, говорят — «худой мир лучше войны». И еще говорят — «долг платежом красен». Союз наш, коли дружеским останется, царствам только достаток принесет. Негоже соседям ссориться. Но и обман чинить невместно.

Откинулся на удобно изогнутую спинку стула, показывая, что все сказал. Говорить, действительно, было больше не о чем. Просить сейчас за Сальтхольм будет явным перебором.

Обмен мнениями датчан затянулся. Держал нервы в узде, сохраняя видимость спокойствия. Надо вносить в Академию, на военный факультет, занятия по посольской подготовке. Высшие офицеры должны знать, как действовать в таких вот ситуациях.

Разрешилось все неожиданно просто. Старичок, от имени короля, поблагодарил меня за передачу воли моего монарха, всем своим видом показывая, что благодарит меня именно король, да и то строго по протоколу. После чего мне предложили «ступать», над словами Петра Фредерик обещал подумать несколько дней и отписать. Пришлось уточнить, ждать ли мне ответа тут, или …

Обмен мнениями на датском привел к предложению ждать тут неизвестно сколько. Поклонившись кивком королю, сообщил, что через полторы седмицы меня ожидает государь, и могу ждать четыре дня, опосля чего, обязан покинуть гостеприимную бухту Копенгагена и его замечательных жителей — ибо воля моего монарха для нас, его слуг, закон, и она будет выполнена всегда!

Испросил разрешения удалиться. Измотал меня этот короткий разговор и длинные недомолвки. Буду все эти четыре дня валяться на койке и пить отвары. Лекарей попрошу еще и цветы пустырника в отвар добавить, а то начну на людей бросаться. И языки учить надо. Где бы на все время взять?

До канонерок нас даже отвезли. Вежливый мажордом, или как их тут называют, очень красочно демонстрировал жестами, как он страждет нас проводить. Но на него шикнул кто-то из местных шишек в зале, где мне пришлось собирать свою свиту. Еще один раунд переговоров собрал вокруг меня приличную толпу народа, пришлось подтверждать, что да, готовы в Дании заказывать множество вещей, да и канал готовы строить, ежели король наши договоренности не порушит. Еще кучу «да», в том числе и про то, что нанимаем на службу. И не меньшую горку «нет», так как про массовые казни свеев ничего не слышал, как и про казни осман, вместе с переселенцами не ведаю. И медведи по улицам у нас не ходят — это для проформы упомянул.

Разговоры пошли светские, и смущенный толмач перевел мне рекомендацию пышного датчанина, сменить его, в смысле толмача. А то не любят даны говорить по-шведски. Могут, но не любят. Посмотрел с осуждением на мнущегося переводчика. И почему, интересно, был уверен, что толмач переводит на датский? Будет мне уроком. Датчане и в мое то время не любили шведов, а ныне так подавно. Только другого толмача у нас нет. Везде проблема с кадрами…

В продолжившихся беседах делал акцент, что все дела, которые вместе творим, будут в силе, пока мы друзья. На это немедленно получил прощупывающие вопросы, есть ли причина сомневаться в нерушимости и так далее. Вот тут и рубанул правду — да, есть. Эскадра англичан и голландцев в прошлом году в Балтику прошла? Прошла! Наши верные союзники не только ее не остановили, но даже не помогли нам, занятым в баталии под Ригой, отбиться. Сами понимаете, тут без серьезной виры, дело миром не решить.

Ну, и виру назвал, с печальной усмешкой наблюдая, как множество датчан повторяют мимику давешнего старичка. Вот теперь все. Оставалось внять мажордому и покинуть дворец, выбивая подковками по мощеной площади перед дворцом фрагменты пятой симфонии Бетховена, запомнившейся по фильму моего времени — «Аллегро с огнем».

Обратная дорога, под мерный цокот лошадей вызывала грусть. Смотрел на узкие улочки Копенгагена, красивые домики, и видел все это в огне, передергиваясь от видений. Петр не уступит. И Фредерик будет стоять на своем. Бес меня попутал с этой Норвегией. Помолиться что ли?

Зайдя в ворота фактории, постоял на дворе, разглядывая сруб православной часовни, оставшейся ганзейцам в наследство от базы. Только сейчас заметил, с какой любовью подняли это здание. Посмотрел пристально на резьбу по дереву, на прихотливый узор крыши, на полированную латунь в украшениях. Часовня стояла живым воплощением веры. Веры в радость, что может приносить труд, гордость, когда твой труд радует других. Веры в будущее, когда седой старик скажет восхищенным внукам — «А тож! Мы с Парфеном эту церкву и рубили». Много ли надо старости? Совсем чуть-чуть. Верить, что жизнь прожита не зря.

Прошел мимо часовни. У меня свой храм, покачивающийся на волнах, и взметнувший в небо высокие шпили. Да будет каждому человеку по его храму. Аминь.

Поднимаясь из лодки по штормтрапу на Дух, уже почти успокоился. Коли не миновать четвертого года войны, встретим его достойно. Отмахнулся от доклада дежурного офицера.

— Объявляй по кораблям боевую готовность. Увольнения отменяются. Дежурство в башнях посменное, караулы удвоить, наблюдателей удвоить. Выполнять.

Козырнул в ответ на бодрое «Будет исполнено!». Может еще и пронесет. Датчане день-другой перебесятся, а потом, может, и взвесят, что им ценнее — далекие северные земли или близкие соседи.

Над кораблями зажигались звезды, отражаясь блестками на колышущемся море. Среди сонной неподвижности рейда слышались разговоры с Гонца, стоящего рядом. С тихим, катящимся звуком, кормовые башни поводили стволами. Первая ночь под зависшим дамокловым мечом.

Зря Цицерон рассказал про этот меч, висящий на конском волоске над троном, и напоминающий своим существованием про призрачность жизни. Иногда очень уютно в выдуманном мирке. Во многих знаниях — много печали. Жизнь в стиле Шклярского.

Как нервно и четко бьют пальцы чечетку

На мокром окне

Вот ночь утечет, все будет не в счет

Так кажется мне.

Взгляни: а под тем ли, ты солнцем стоишь

Клянись же, ешь землю, что вместе со мною сгоришь

Утром на нас так и не напали. Велел экипажам отсыпаться посменно. В том числе и экипажам Псов, так и просидевших всю ночь в катерах, загруженных Гарпунами. Согласно плану прорыва катера должны были расчистить дорогу канонеркам. Как не печально, но Гарпунов у нас было больше, чем снарядов к соткам.

Днем отсыпался сам. Отвар с пустырником помог оглушить мою паранойю, и засыпал только под привычные причитания совести.

Во второй половине дня политическая труба позвала на работу, так как по-прежнему числился неким политическим консультантом флота. На базу прибыл датчанин с адмиралтейства, пожелавший согласовать совместные действия. Это, какие, любопытно? Где встанет рота арестовывающих, и в каком порядке мы будем выходить за ворота? Шучу, конечно. Даны, не хуже нас, понимают, что полумеры в острых вопросах не спасают.

Адмиралтейство прислало праздничную депешу, рассказывающую, как они все счастливы и как на радостях хотят провести парад, в том числе флота. В общем, сказки рассказывают. Мне бы самому захотелось проверить боевую эффективность неизвестного корабля, получи мы про него противоречивые слухи. Маневры бы выдумал или конкурс, какой. Так что, парад, это они еще неплохо выкрутились.

Посмотрел долгим взглядом на датчанина, ожидавшего ответа, взял из рук толмача толстый, почти картонный лист из адмиралтейства. Словом, тянул время. Устроить нам бяку на параде в упор — проще простого. Но возможно, приглашение и без подвоха — тогда отказываться не стоило. Отоспавшаяся паранойя кричала громче здравого смысла.

Убрал послание в планшетку, и кивнул толмачу переводить.

— Передай на словах. Наши корабли, не парадное оружие, а клинок для смертного боя. Обнажать такой меч в праздник будет святотатством. Но почту за честь, коли с наших кораблей, со стороны, достойные адмиралы на маневры своего флота вместе с нами посмотрят. Жду гостей перед парадом. У меня еще осталось несколько бутылок голландского и английского джина, мы сможем со стороны оценить различия, как вин, так и кораблей.

Расставшись с датчанином, заставил себя не падать обратно в койку, а заняться рутинной проверкой конструкции канонерок. Неизвестно когда еще выдадутся пара дней безделья.

Пробежавшие дни заявили, моими трудами, что канонерки пережили поход в целом неплохо, но со сварными швами надо будет еще поработать. Паутинками глухих, не сквозных, трещин покрылось много швов, особенно в середине корпуса, где знакопеременные нагрузки самые большие. Выработка шиберов двигателя вышла больше, чем ожидалось, но разбирать машины не в самом дружественном порту посчитал неудачной затеей. Накопилось и множество мелочей — накипь в конденсаторах, развальцовка степсов, паучки коррозии, выпирающие из-под краски. Прототипы собирали на себя всю паутину, в архивах моего незнания. Но при этом они прокладывали гать, в болоте неизвестности. Первым всегда трудно.

Команда, перешедшая в готовность «раз», занималась наведением лоска и повторным отскребанием верхней палубы от выхлопов Сорок. Надо будет подумать, как обойти эту особенность ракетного оружия.

Канонерки готовились принять гостей, в том числе командам подробно разъяснялось, чего нельзя говорить, показывать и куда нельзя пускать. Гости прибыли на утро четвертого дня пребывания канонерок на рейде. За день до этого датский флот активизировался, и мы удвоили посты наблюдателей. Очень сложно себя чувствуешь, когда невдалеке на линкорах открыты пушечные порты, пусть даже из них не торчат стволы орудий, а только летит мусор и выплескивается грязная вода.

Кортеж к фактории прибыл солидный, с десяток карет. Пришлось их на двор пропускать, так как на узких улочках этого времени о парковочных местах не задумываются — не то, что в нашем проекте Петербурга. У меня по набережным аж три полосы заложены на каждый берег, плюс еще широкий тротуар, под которым пойдут коммуникации. Все же, удобно строить город с нуля, да еще представляя, какие проблемы у него будут в будущем.

Разместив в боевой рубке, перед открытыми по-походному иллюминаторами, по полудюжине гостей на каждой канонерке, корабли снялись с якорей, и малым ходом пошли в сторонку от концентрирующихся для игры мускулами линкоров датчан. Разговоры, понятное дело, крутились вокруг конструкции Духа, но подробные расспросы пресек, сказав, что уважаемые адмиралы смогут разглядывать этот чудо-корабль, когда его купят у нас. На что, понятное дело, получил еще массу вопросов, но уже в политической области, куда и старался спихнуть разговоры с особенностей конструкции.

… Конечно продадим, даже сделаем для вас новые, легче чем эти, так как на этих мы учимся, а вам уже без недочетов продадим… Да, дорого — но один такой корабль целой эскадры стоит… Нет не скоро, ныне верфи для наших флотов корабли строят, а потом и друзьям построить можем… Вот, не ведаю, как повернется — меж государями нашими черная кошка пробежала, и как оно дальше будет…

Прессинг датчан, часть вторая. Про продажу канонерок действительно задумался. Сделать их из 10 мм стали, коловратники старого образца поставить, на которых шибера надо постоянно менять — и будет у нас очень жирный кусок масла на толстый кусочек хлебушка, который, при усиленном денежном вливании, обеспечат нам разросшиеся земельные артели. Воевать с этими новыми канонерками не так уж и сложно, прицелы мы им поставим как на фрегатах для Ганзы, орудия гладкоствольные, для удешевления и так непомерно дорогой конструкции — думаю, будем спать относительно спокойно. И ремонтные доки с нужным оборудованием, опять же, только у нас будут. Впрочем, это все туманные прожекты. Дымовая завеса.

Маневры датчан не впечатляли. Когда участвовал в настоящем бою, где эти линии кораблей выплевывали тебе в лицо дымные смерчи, вокруг летела щепа, и воздух гудел — все эти парадные «танцы» выглядят бледно. Дегустирование разного джина представляло больший интерес. Правда, результат и тут был предсказуем — голландцы делают джин как эксклюзивный продукт, а англичане для его изготовления используют подгнившее зерно, которое больше некуда продать. Зато английского джина было много. Вот и живой пример, когда ручную работу вытесняет поточное производство.

Датские капитаны продемонстрировали слаженность перестроений, расцветая гирляндами флажков. Хотел бы на них посмотреть в дыму настоящего сражения…

Пройдя метрах в четырехстах от канонерок, линия парадно отстрелялась по ветхому, списанному торговцу без одной мачты. Вокруг мишени выплеснулись водяные султаны и от ее деревянных бортов полетели фонтаны щепок. Зрелищно. Но старый торговец остался на плаву, не торопясь демонстративно тонуть, ставя жирную точку в параде. Датчане описали красивую циркуляцию, пройдясь вторыми бортами по жертвенному торговцу. На этот раз, похоже, канониры нервничали больше, получив втык от капитанов — зона всплесков заметно расширилась, а щепок летело меньше. Зато, срезали оставшуюся мачту. Датчане тут до вечера, что ли, красоваться собрались?

Все это время, пока шло избиение неподвижной мишени, датчане расхваливали свой флот, наперебой предлагая мне обратить внимание то на одно, то на другое. Будь на моем месте Алексей, или даже Петр — театр бы сорвал овации. Но датчане нарвались на старого театрального критика, с коронной фразой — «и не такое видали».

Пока датские линкоры оттягивали хвост своего строя от мишени, чтоб пойти на очередную циркуляцию, спустился к дежурным пушкарям в левой башне.

Постучал канонира по спине, подождал, когда он вынет из уха затычку.

— Ну, что, сдюжишь?

— Точно так, ваша светлость!

— Смотри! Два, не более!!

Поднявшись обратно в рубку, пришлось сразу хвататься за поручень. Башня рявкнула дуплетом, и потянулась долгая секунда ожидания, в конце которой обреченный торговец вспух огненным шаром попадания, а за купцом еще и водяной фонтан вырос.

Попадание вышло на диво удачным. Перфорированному линкорами старому корпусу достало одного толчка, чтоб он просто рассыпался на горящие обломки. И все то время, пока с неба падал дымящийся град, в рубке стояла тишина. А что они хотели?! По спокойной воде, да неподвижной крупной мишени, да с дистанции оптимальной стрельбы — мы еще и не такое показать можем. Будь у нас стволы не расстреляны — оба снаряда в мишень легли бы!

Поднял тост, за красивое завершение маневров. Джин мне не понравился, но рабочие инструменты политики не выбирают. Точнее выбирают, но не по своим вкусам, а согласно необходимости.

После маневров меня потащили на парад войск. Отвертеться не удалось, ибо считался участником событий, по поводу которых проводили празднества. Доказывал, что в событиях не участвовал, а болел всю дорогу. Французы подтвердить могут. Даны соглашались, но продолжали настаивать на участии. Пришлось уважить, накинув хлястик от фляжки на пуговицу.

Еще одно скучное действо, где надо полтора часа надувать щеки и держать грудь колесом. Домой хочу. Демоны с ней, с намечающейся войной. Попробую решить все несколькими хирургическими ударами. Зато попутно вопрос с Сальтхольмом решим, да и Берген мне больше Тромсе нравится. Одернул себя от такого черного оптимизма. Плохо на меня три года войны повлияли.

Часть войск датчан после торжественного марша ушли, часть выстроилась на дворцовой площади, и к народу обратился Фредерик. Уууу… выходит, еще не все…

Привычно сделал лицо, как на комсомольском собрании, и приготовился вздремнуть стоя. Праздничные речи, да еще на чужом языке — как тут не поддаться низменным инстинктам.

Встрепенулся через некоторое время от знакомого голоса старичка-дворянина, пытаясь понять, что он только что сказал, на языке, похожем на русский. На меня все смотрели выжидающе, пришлось поторапливать мой мозговой переводчик. Так что он там сказал? А, ответный дар Петру, ну тогда ладно, надеюсь, донесу.

Вышел перед подиумом, богато декорированным и с королевским стульчиком во главе, поклонился, как положено, и принял свиток. А подарок то где?

Старичок знакомо посверкал глазами, и огорошил подарком. Даны отдают нам северную Норвегию до Тромсе в залог дружбы и так далее. Наверное, с минуту не мог найти слов. Нельзя же так сразу! Хоть намекнули бы! Собрался с мыслями для ответной речи, разворачивая перед глазами картину «Васюки». Все у нас будет хорошо господа. И дай нам Высший разум быть действительно добрыми соседями. В конце концов, у нас ведь много общего! Общее море, общее желание жить, а теперь еще и общие границы. С соседями ведь не только можно ссориться, или не замечать их. С ними можно сходить вместе в поход, посидеть на кухне, под маринованные грибочки и соответствующие стопочки, стрельнуть в долг трешку до получки. Разные бывают соседи. И во мне еще не умер оптимизм.

Зато во мне умерла печень. После такого широкого жеста, не отметить праздник вечером — стало совершенно нереально. Отметили, да еще на старые, оставшиеся от джина, дрожжи.

Что наплел на банкете — помню с трудом. Вроде, ничего невыполнимого не обещал, и флот датчанам не продал. Уже хорошо.

На канонерку пудинг, в моем лице, крепко сжимающий дарственную — загружали морпехи. Нам действительно желательно было прибыть к контрольному сроку на Готланд.

Переход до Висбю отложился на уровне ощущений «качнуло — в голове стрельнуло, в животе булькнуло». Пытался фокусировать зрение на дарственной, перечитывая ее раз за разом — как ни как, но это и моя увольнительная, от четвертого года войны.

Высаживался на базу Готланда уже орлом. С гордым взглядом и широким шагом. Расслабляться окончательно было рановато — впереди еще приказы по зимовке флота и подготовке летней кампании снабжения, ганзейцы, которые уже рыли копытами землю, затем Петр, Петербург, Вавчуг, Соломбала, Тромсе, Леруик … эээ … и домовина, опосля таких надрывов. Любопытная закономерность. Сначала была карусель по цехам завода, потом началась круговерть по заводам — теперь, выходит, меня ожидает вихрь по странам. Вот говорило же мне основание — стал бы ты, дурачина, при попадании, простым шкипером — и горя бы не знал. А теперь, из «ветряного гостя» стал наездником тайфуна. Самолюбие может и греет сие высокое звание, но самосохранение кричит в полный голос, что лимит удачи исчерпан на много лет вперед.

В штабе балтийского флота меня ожидал приказ Петра, идти в Ригу, где он изволит выслушать мои оправдания за … Все так обычно, что даже скучно уже. Но, как внушаю всем окружающим — воля государя будет исполнена при любой погоде. В связи с этим, сократил переговоры с ганзейцами и штабом до двух дней, после чего, отбыл на Духе в Ригу, получать горькие пряники.

Государя в Риге не застал, он изволил отбыть в Петербург. Понятное дело, что сообщить об этом на Готланд никто не посчитал нужным. Зато под Ригой пообщался с поправляющимся Вейде. Хорошо посидели, под чай и разговоры. Задержался на двое суток — маршал правил Уставы, и самое время было вывалить на Вейде массу новых подробностей, параллельно с этим просматривая предлагаемые им изменения.

Кроме того, обсуждали расселение корпуса. Петр продолжал планомерно вывозить с захваченных земель местных жителей, заменяя их черносошенными крестьянами и обменивая, баш на баш, семьи русских крестьян на семьи с новых земель у бояр. Бояре, от такого обмена, может, и не в восторге были — но Петр настаивал.

В связи с этим, вокруг наших полков стали образовываться славянские деревни, и некоторые солдаты уже интересовались сроками демобилизации. Обсудили с Вейде, что со следующего года переходим к призыву в корпус, а еще через год начнем увольнять в запас. Соответственно, обещал маршалу подготовить списки предложений, для увольняющихся солдат и капралов. Предложений будет масса — от работы на заводах и прокладке дорог — до участия в разведках рудознатцев, экспедициях и переселениях. Надеюсь, скоро военная кузница кадров начнет выдавать первую продукцию — свободных от привычек, деятельных и обученных людей.

Вечерами Адам, кутаясь на крыльце от осенней погоды, рассказывал о прошедшем лете. Курили на крыльце мы часто, именно на этом невзрачном сооружении ко мне пришло понимание — какая заварилась каша. Не у меня одного выдалось нервное лето.

Петр не сидел на месте, но вместо полевых баталий, ударился в баталии политические и религиозные. Переговоры, этим летом, следовали одни за другими. В Ригу даже Август приезжал, и уехал весьма недовольный.

Основная битва этого лета разгорелась с прибытием легатов от Святого Престола. За прошедшие четыре года, с воцарения Климента на папстве, этот деятель успел поучаствовать во всех интригах всех дворов. Теперь его интерес целиком сконцентрировался на Петре, который, в свою очередь, имел свои резоны.

Но больше всего разговоров было о послах от Леопольда — императора Священной Римской империи. И дело даже не в политических интригах, которые тугой спиралью закручивались на нашей земле. Дело в том, что Петру, похоже, сделали предложение, от которого сложно отказаться — Петр ведет себя «правильно», а Леопольд отдает ему в жены свою двадцатилетнюю дочь от третьего брака, Марию Анну Жозефу.

Посему, этим летом разговоры были не столько о политических союзах или церковных преобразованиях — сколько о красоте и образованности Марии Австрийской.

Понятное дело, хоть Вейде и участвовал во всех официальных мероприятиях Риги этого лета — поведать фактов он мог не много. Да, портрет Марии хорош, легаты Клемента настырны, послы остальных дворов, в том числе и Леопольда, красноречивы и активны. Политическая жизнь бьет ключом. Вот только меня интересовали принятые Петром решения. Он женится, или как? Берет титул императора? Как с границами? Как с союзами? Словом, вопросов море, а Петр, скрытничает даже от своих придворных. Что порождает массу слухов и дуэлей. На слухах снабжение армии и флота не спланировать. Надо догонять Петра. Тем более, портрет Марии Австрийской Петр увез с собой, а мне было интересно глянуть на потенциальную русскую императрицу.

Переход к Петербургу сделали в два этапа. Вначале дошли до Гангута, куда стекалась информация от стоящих на побережье Ботнического залива гарнизонов, затем последовал рывок к Петербургу. Но Петра и тут не застали. Государь изволил отбыть в Москву на зимовку и политические игры, оставив в Петропавловском форте большое письмо для меня.

Письмо отвечало на некоторые вопросы, в частности, о женитьбе. Петр выражал недовольство медленным строительством города и сообщал, что в конце следующего лета придет флотилия кораблей, которая привезет в Петербург его невесту — а тут еще пустырь строительный.

Начал тихо звереть. Да пусть в Москву везут! Можно подумать, хоть кто-то сможет построить город быстрее. Уйду в отставку!

Собрал большое совещание мастеров. Порадовал их царским повелением. Они поплакались мне в истертый китель. Семейная сцена.

Город действительно напоминал гигантскую строительную площадку. Рвы будущих каналов-линий рассекали площадку на сектора, пересекаясь с окружными каналами. Землю из каналов и из котлованов фундаментов, использовали для выравнивания и поднятия всей площадки будущего города и площадок парков. Сами парки красовались аналогичными, только более узкими, каналами. И все это отлично строится, пока мы не пустим в каналы воду. Посему, пускать ее было никак нельзя, не в следующем году, ни через год. Каналы были отнюдь не простыми сооружениями. На местах пересечений в дне канала выкапывали и облицовывали кирпичом целые подземные переходы, для проведения коммуникаций. Без этих «тоннелей» потом будет сложно строить инфраструктуру города. Облицовку каналов, опять же, без воды делать много проще. Убивать, ради прихоти государя, всю задумку — не хотелось категорически.

Решили с мастерами ставить на каналах-линиях временные плотины, отсекающие доступ воды в город. А воду пустить только в обводной канал вокруг дворцовой площади. Соответственно, все силы и ресурсы кидаем на ансамбль зданий дворцовой площади — дворец, собор, здание главного штаба и здание сената. Правда, самого сената еще не было, Петр разогнал Думу, но так и не собрал Сенат, хотя разговоры на эту тему у нас были. Однако здание сената, на дворцовой площади, государь утвердил — значит, будет и сам сенат, со временем.

В связи со свиньей, откормленной для нас Петром, все планы строительства пересматривались. К концу лета на дворцовой площади надо поднять весь ансамбль, пусть даже и без внутренних интерьеров, а во дворце сделать жилым минимум одно крыло и пару приемных залов. Работа совершенно нереальная, если бы не один нюанс — фундаменты зданий уже имелись, стройматериалов, если их собрать со всей стройки, должно хватить. Больше всего настораживало зимнее строительство — но мастера побожились, что ради будущей государыни они костьми лягут. После таких откровений, обрусевших за три года итальянцев, оставалось только икнуть от неожиданности и впрячься в общую лямку.

От меня потребовали сущей мелочи — поднять, в несколько раз, производительность заводов камеди и камедиевых блоков. Этим летом мастера по достоинству оценили пошедший с Ижоры ручеек нового связующего и строительных материалов.

Параллельно с этим мне составляли умопомрачительные списки поставок следующей весны. В них входили и новые стеклопакеты, что только начинали делать московские заводы, и старое, доброе, сусально золото, в совершенно диких количествах.

С поставками поступил просто. Обобщил все листы и послал письмо Петру, в котором обрисовывал состояние стройки, принятые решения по строительству ансамбля дворцовой площади и намекал — если поставок по спискам к весне не будет — дворец не построим. Отдельным письмом отписал Петру подробно про летнюю кампанию — письмо вышло, чуть ли не толще послания о строительстве. В письме подробно остановился на необходимости переселения наших крестьян на Шетландские острова и вдоль нашего побережья Ботнического залива. Пока для Леруика хватит десанта в три тысячи крестьян, и для побережья — восьми тысяч. Но собрать эти хозяйства, со всем их скарбом, и, желательно, снабдив их дополнительной скотиной — надо к ранней весне. Все это приходилось формулировать крайне осторожно, но настойчиво — иначе государь может отмахнуться от важных мелочей поглощенный портретом Марии на фоне карты новых границ.

Рассылал письма на заводы, прикладывая к ним листы поставок. Даже Боцману большое письмо отправил, в котором, кроме обычных наших договоренностей о караванах, просил организовать новые караваны — строительные.

Дело в том, что рыскающие по югу России поисковые партии рудознатцев нашли много интересного. В том числе, нашли природный асфальт на Волге. После моего возвращения с юга, удалось получить у Петра указ, о пожаловании мне этих земель под разработку.

Выходит, в очередной раз пришлось подсидеть тезку, так как в моей истории Петр дал права на разработку этих земель именно ему. Да только зачем тезке эти залежи асфальта и сланца, если он не ведает, что это такое? Ведь асфальт для дорог, в моей истории, начали применять только в девятнадцатом веке. До этого называя его «горной смолой», не понимая механизма появления и не находя ему применения.

Хотя нет. Применение асфальту находили. Древние кораблестроители плели корабли, как корзины, и асфальтом обеспечивали герметичность судов. Говорят, даже Ной замазывал свой Ковчег именно асфальтом. Применяли асфальт и во времена строительства пирамид — амфоры асфальтом затыкали. Более того. Археологи моего времени обнаружили батареи амфор со вставленными через асфальтовые пробки электродами, и были вынуждены, по совокупности многих фактов, признать, что древние использовали электрические батареи, причем, скорее всего, для гальванического золочения украшений.

Ну да это так, просто всплыло в памяти в связи с асфальтом о котором, если честно, мне и самому не особо много известно.

Собирая куцые обрывки памяти можно предположить, что черные наплывы природного асфальта, это просто признаки залегания нефти. Ведь нефть, это бывшая органика, которая за тысячелетия перепрела под землей, подвергаясь естественному «пиролизу». В результате на глубине образовались озера и реки этой жидкости, плюс еще газа, под высоким давлением, который всегда выделяется при любом «пиролизе» органики. Благодаря давлению этого газа нефть и фонтанирует из скважин, как из сифона, когда буровики прокалывают трубами своды подземных нефтяных пещер. После того, как давление газа падает, нефть приходиться выкачивать более сложными способами, вплоть до закачивания в скважину, под давлением, «заменителей» газа, сопутствующего нефти.

Но и без скважин нефть, под давлением газа, стремиться просочиться через малейшие трещины в земле. Если эти трещины подходят близко к поверхности — нефть вытекает на нее из своих подземных резервуаров и, попадая под солнце, которое выпаривает из нефти легкие фракции, и на воздух, окисляющий тяжелые фракции, постепенно высыхает. Такие засохшие пласты образуют асфальт — остается только нарубить из них сырья, доставить на строительство, разогреть, добавить в получившуюся вязкую массу горячего песка и щебня, после чего, укладывать на дороги и трамбовать. Кстати, то, чем в мое время покрывали дороги, называется асфальтобетон, отражая в названии смесь из асфальта, песка и щебня. Но мы привыкли эту смесь называть просто асфальтом, по наименованию главного компонента.

Хотя, если честно — чем, в мое время, покрывали дороги, а главное, как именно их покрывали — называется совсем уж неприличным словом. Но теперь это будут уже вопросы не столько технической реализации, сколько лейб-ревизоров. Нормальные дороги не любят экономии на них, и не любят воров.

Вот и просил Боцмана об организации обильных караванов барж с асфальтом. Заодно оценим, насколько дорогое у нас выйдет дорожное покрытие, с учетом подготовки подушки, добычи асфальта, его доставки, переработки, заполнения и укладки. Подозреваю — очень не дешево, особенно с учетом, что технологии только отрабатываем.

Привычных для меня асфальтовых катков пока не будет, вся укладка ручная, при помощи лопат, трамбовок и катков, в виде деревянных колод, обтянутых железным листом. Зато людей на строительстве у нас много. И работают люди с энтузиазмом.

К слову о Боцмане — в управлении градоначальника, расположившемся в Петропавловском форте, для меня накопилась целая пачка его писем и отчетов по вверенным ему делам. Читал все письма вдумчиво, сразу набрасывая в блокнотик озвученные проблемы, и способы их решения. Наши земельные артели выходили на первое место по значимости для дальнейшего развития производств.

Спросите, при чем тут артели и производство? Цепочка проста — чем больше людей смогут кормить артели, тем больше народу можно будет оторвать от земли и занять на прокладке дорог или строительстве, а потом и работе, на новых заводах. Планы у меня намечались масштабные, особенно после денежных вливаний из сундуков бояр, и с военных мародерств. Вот только людей деньгами не накормишь — надо в кратчайшие сроки расширять географию и техническое оснащение артелей. Исполняя мои требования к расширению, Боцман посылал караваны осваивать северные земли и берега Волги. Он даже караваны в Крым, по согласованию с Шереметевым, посылал.

Посему, все отчеты и просьбы Боцмана для меня имели высший приоритет. В его расширяющемся хозяйстве накапливалось много проблем, от конфликтов с аборигенами, до проблем технического характера. Более того, не будучи специалистом, в сельском хозяйстве, решить эти проблемы мне было не по силам, а профессора академии, которые были наняты на консультации артелей — кардинально расходились по многим вопросам мнениями. Выходило, что Боцман экспериментировал почти вслепую, особенно, когда начал посев, кроме зерна, всех культур, что выращивали на средиземноморье, от кукурузы до топинамбура, пользуясь рекомендациями иностранных «агрономов».

Все, что мог сделать — это рекомендовать не бросать попыток расширения «ассортимента», но присматриваться, что приживется и дает хороший урожай, а что чахнет. Все, что сможет расти на наших землях — найдем, как использовать. Например, в мое время из сахарной свеклы перегоняли сахара примерно четыре тонны с гектара. А в Бразилии из топинамбура перегоняли до 9 тонн сахара с гектара, или до 11 тонн спирта на топливо. Есть о чем задуматься, даже с учетом разницы в климате. Хотя, мое мнение в этом вопросе не стоило считать основным.

Зато в моих силах было помочь Боцману с техническими решениями — новая механизация для новых растений. Новые технологические цепочки.

К примеру, Боцман еще в том году отписывал, что внедрение газогенераторов в артели идет успешно, а вот газа они вырабатывают с избытком и артельщики вынуждены просто выпускать его в атмосферу. Боцман, как рачительный хозяин, проникшийся моими криками «все должно идти в дело! Даже горючий газ, что у нас над зреющим навозом выделяется» — немедленно забил в набат, за что ему отдельное спасибо. Проблема самая, что ни на есть, техническая. Как сработать «лишний» газ? Не тянуть же трубопроводы! Задумался о микрозаводах по переработке урожая. Потом, еще той зимой, над моими чертежами задумались уже в Липках.

В этом году Боцман отчитывался о пробном микрозаводе, липкинского производства, испытываемом в его «потемкинских» хозяйствах около Ростова на Дону. Завод выпускал лапшу — так как мне показалось это самым простым способом сработать излишки газа и продукции артелей. Заводик имел все необходимое, от мукомольной мельницы и мешалки теста, до шнеков, фильер и сушильной колонны. Ведь лапша, это просто мука с водой, продавленная через множество дырочек в «мясорубке» и высушенная горячим воздухом в виде ленточек или ниточек. Просто как грабли. Для гурманов можно добавлять в тесто лапши яйца и специи, но технологическое оборудование менять не надо — просто делать разные замесы в мешалке. Более того, расписывая, в прошлом году, рецепты к этому «кухонному комбайну» — вспомнил об изобретении, которые японцы называли, в мое время, главным своим достижением 20 века — лапше быстрого приготовления. Делать ее довольно просто — тесто для лапши выдавливается через фильеры «мясорубкой» не в поток горячего воздуха, а в лоток с кипящим маслом. Лапша мгновенно обжаривается, после чего ее вытягивают из лотка, дают маслу стечь и сушат дальше как обычно. Достоинство такой лапши неоспоримо — залил горячей водой и можно есть. А недостатки, которые мое время приписало этому продукту — вовсе не от технологии пошли. Просто, если масло не менять месяцами, что угодно можно испортить, а о приправах, тогда прилагавшихся к лапше, вообще молчу. Как говориться — любое лекарство в больших дозах — яд.

Добавил к заводику фритюрницу. Будет Боцману госзаказ на лапшу быстрого приготовления для армии. А отработку масла пустим на технические цели. Кстати, всякие давилки для масла, винограда и прочие аналогичные устройства — артельщики заказывали на заводе уже самостоятельно, порой, даже по своим эскизам. Такие мелкие станочки уже механизацией не считались. Развивается народ. Целый слой казачества влез в техническое обеспечение артелей, у таких специалистов, с моего длинного языка, даже название появилось — механизатор. Только произносили это слово не с ухмылкой, как в мое время, представляя синий нос и рваный ватник — а с уважительным придыханием, что добавляло профессии привлекательности.

Пробную продукцию заводика Боцман, в письме, уверенно хвалил. И даже обещал прислать на пробу. Но пришедший с Дона обоз проб не оставил. Подозреваю, сожрали по дороге. Мерзавцы.

Теперь думал над сахарным заводиком, раз у нас заводится в «огороде», из чего можно гнать сахар. Мед, это конечно вкусно и замечательно, но и сахар помехой не будет, тем более, что цены на него заоблачные — все затраты отобьем буквально за год.

Скоро земельные артели Боцмана переплюнут по насыщению техникой фермерские хозяйства моего времени. И все равно, хоть это и выходило дороже — предпочитал не строить больших перерабатывающих заводов, а делать полную переработку множеством мелких хозяйств с полным циклом.

Время покажет, насколько жизненна эта концепция. Но пока она себя неплохо оправдывала, так как возить сырье телегами, даже большегрузными, выходило накладно. Возить готовую продукцию заметно дешевле. Да и соревнование между артелями никто не отменял — общий призовой фонд на всяческие достижения уже доходил до пяти тысяч рублей, и артели активно стремились стать первыми не по одной номинации, так по другой. Более того, даже дифференциация по закупочным ценам на продукцию артелей началась — так сказать, появилась продукция высшего, первого и так далее сортов.

Завершив череду писем, совещаний и общений в Петербурге — отправился на Ижору. Там, кровь из носу, надо было придумывать, как увеличить производство стройматериалов.

А действительно, как? Даже с учетом дополнительно заказанных камедевых печей и многократного увеличения бригад глинокопов — вопрос с объемами готовой продукции становился острейшим. Оставалось только раздувать объемы воздухом.

Именно эта мысль натолкнула меня на медитацию по поводу пенобетона и керамзита. Ведь что такое пенобетон? Это обычный бетон, насыщенный пузырьками воздуха, образующим внутри высохшего изделия множественные пустоты. Достоинством этой технологии можно считать уменьшенный в четыре раза расход бетона и увеличенную в два, а то и в три раза теплоизоляцию, по отношению к монолитным бетонным изделиям. Недостатки у технологии, безусловно, имелись. Прочность материала выходила в десять раза меньшей, чем у монолита, а технология производства сложнее, так как надо было создать в жидком бетоне пену, которая не лопалась бы при перемешивании.

Впрочем, с пеной у меня уже отработана технология — пеноклей, для утепления канонерок. Мастера неплохо отточили эту цепочку и ныне мы даже крови для пены не использовали, предпочитая кровь оставлять для производства кровяных колбас. С чесноком. Муррр…

Современную пену для клея мастера готовили из смол, выдаваемых газогенераторами. Оказывается, смоляное мыло поморы знали давным-давно. Когда объем производства пеноклея резко возрос — мастера быстро нашли замену крови. Теперь омыленные смолы генерировали устойчивую пену в центрифугах, которую затем связывали костяным клеем. Не вижу препятствий, чтоб повторить эту удавшуюся цепочку и с бетоном.

Все необходимое для экспериментов на Ижоре имелось, посему, в первый же день приезда забрал одну бригаду рабочих со строительным инвентарем и бочкой-мешалкой для «лабораторных работ». К вечеру собрали все необходимые ингредиенты, вращением взбили пену прямо в бочке, подливая воду, и засыпали в нее смесь камеди с песком. Результат вышел посредственный. Пена «схлопывалась» по мере перемешивания, и бетон выходил близкий к монолитному. Рабочие посматривали на меня с нетерпеливым ожиданием — мол, князь ерундой мается, а у них забот еще полно. Остаток ночи думал, что делаем не так. Вроде, в начале процесса все шло хорошо, и только потом пена исчезла. Почему лопаются пузырьки? Самый простой ответ — их прокалывают. Если есть простые ответы — не будем искать сложных. На следующий день велел перемалывать камедь с песком до состояния пыли. Если и есть, кому прокалывать пузырьки, так это острым граням песчинок. До обеда заготавливали пыль методом пестика и ступки, а после обеда сделали второй заход. Совсем другое дело! Бетон уже явно походил на пемзу, своей ноздреватостью. Оставалось только сделать несколько десятков проб с разным соотношением воды, пены, камеди и песка, по результатам которых принять решение о рецептуре.

Мастеру артели подробно объяснял для чего все это надо. Особую заинтересованность получил, пообещав, что если он наладит производство пенобетона — будет главным по новому заводу с соответствующим рангом и жалованием. Рабочих его бригадирами сделаю.

Не забыл в эту бочку меда добавить цистерну дегтя — от лаборатории до завода путь не близкий, но пройти его надо за зиму… мдя, самому смешно. Но все вопросы к Петру — это по его указам мы так гайки закручиваем.

Обсудили с новым «пенным» мастером оборудование. Вместо ступок будем пороховые, шаровые, мельницы использовать. Производить и лить пенобетон попробуем прямо на стройплощадке, привозя к строительным мешалкам сделанную на заводе «пудру» и концентрированный пенообразователь из смол газогенераторов. Попробуем часть стен новостроек отливать монолитным бетоном с арматурой, для прочности, часть, особенно наружную, из пенобетона. Пока многоэтажек не строим — прочности должно хватить.

Само собой, будем на заводе и пеноблоки производить — для каменщиков такие кирпичи привычнее, а отливать их в заводских условиях можно солидным потоком.

Оставив бетонопенщиков подбирать рецептуру, и ждать застывания блоков для проведения прочностных тестов — перешел к гончарам, колдующим над кирпичами. Кирпичи с конусными отверстиями облегчения и утепления — кирпичные мастера уже давно делали. Теперь пришло время для новой диковины — керамзита.

В мое время всегда интересовался, из чего и как сделано то, что меня окружает. Пусть мое любопытство и не давало глубоких знаний — зато позволяло теперь ориентироваться, в каком направлении «копать».

Керамзитные шарики, легкие и пухлые, которыми, в мое время, засыпали чердаки — не могли не заинтересовать. Откуда такие берутся? Оказалось, это все та же глина, без всяких секретных пенных составов. Просто, если глину нагревать не медленно, как при обжиге кирпича, а быстро — проходящие внутри глины химические реакции ее вспенивают, и после относительно быстрого охлаждения выходит пенная керамика, или керамзит — прочный, легкий, прекрасный теплоизолятор или наполнитель для бетона.

Ключевое слово, во всей этой технологии, быстро высушить глину, быстро нагреть, быстро расплавить, быстро охладить. Хотя, быстро — это по меркам строительства. Весь цикл должен занять около часа.

Для экспериментов с керамзитом взяли одну камедевую печь, благо печей на Ижоре было больше, чем бригад, умеющих работать с новым оборудованием. Совместили печь с мешалкой и шнеком для производства кирпичей. В первую пробу вместо кирпичной фильеры одели на шнек «мясорубки для глины» пластину с отверстиями для «фарша». Полученные глиняные колбаски закладывали во вращающийся барабан камедевой печи, где колбаски должны были стать керамзитом. Как не странно, получилось всего со второго раза — больно уж технологии производства камеди и керамзита похожи. Есть, безусловно, в технологиях, и различия — но для начала можно примириться со страшной не оптимальностью циклов и бешеным расходом энергии. Главное, заложили основу «надувательства» воздухом стройматериалов, обеспечивая им хорошую теплоизоляцию и экономию сырья.

Сколько кубов стройматериала нам надо для строительства комплекса на дворцовой площади? По минимальным подсчетам выходило 8 тысяч кубов бетона, кирпича и камня. Надувательством снизим расход камеди минимум в два раза, а то и в четыре. Все полегче будет.

Кроме строительных цехов на Ижоре поднимали цеха металлического завода, рыли каналы, готовились к постройке плотины, завозили станки и материалы с заводов Вавчуга, Тулы и Липок. Складировали железные слитки с Урала, пришедшие вместе с рельсами. Суета царила знатная. Поморов на строительстве числилось почти полторы сотни, так что, кругом встречались знакомые лица. Филиал Вавчуга, можно сказать.

В это же время, на слиянии Невы и Ижоры, поднимала голову большая верфь, пока занимающаяся деревянным баржестроительством, и строящая эллинги для будущих шедевров стального судостроения. На верфи иностранные мастера просто кишмя кишели — многие из наших «переселенцев» изъявили желание работать за жалование на верфях, а не за кормежку на строительстве каналов. Правда, строить корабли по новым технологиям, силами этих специалистов, не будем — но стране требовалось множество обычных барж, лодок и паромов. Каждым рукам дело найдется.

Ко всему этому вавилонскому столпотворению на Ижоре добавлялись земельные артели, обживающие берега Невы и расползающиеся вширь. У них возникали свои вопросы, и совет мастеров при Петербурге, которому отдал исполнительные функции, не придумал ничего лучшего, чем обращаться с непонятными вопросами ко мне.

… Почему земля плохо родит?… А мне почем знать! Уж тогда к государю лучше с такими вопросами — он нам Господом даден, ему виднее… На Дону земельные артели золу, да помет на поля кладут — вот и тут так делайте, хуже не будет…

Провозился с невскими проблемами до заморозков, готовился уже зимовать на Ижоре, но Петр изволил вызвать на ковер. Наверное, только сейчас нашел время почитать мои письма. Как обычно — все не вовремя. Ведь только втянулся в строительные хлопоты.

 

Глава 39

По дороге с завода в Москву — заехал на петербургскую стройплощадку. Мастера выкрутились весьма оригинально, построив на месте будущих зданий дворцовой площади деревянные леса и затянув их парусиной, после чего работа пошла, не взирая на заморозки — знай только, топливо для обогревательных печей подвози.

Стены будущих архитектурных шедевров росли как на дрожжах. Каменщики перешли на круглосуточную посменную работу, торопясь, возвести скелеты домов, и подвести их под временную крышу до настоящей зимы. На лесах людей было, как на недавнем аукционе. Настоящий муравейник. Пенные технологии мы явно не успеем тут опробовать — пока ижорцы доведут линии до ума — тут уже закончат с основным строительством и начнут внутреннюю и внешнюю отделку. Опоздал, выходит, с надувательством. Разве что керамзит применить на засыпку успеем.

В целом — порадовался. Такими темпами, весь город построить лет за десять можно. По крайней мере, всей аристократической части Петербурга и всех парков.

Над дворцовым парком, который простирался от Дворцовой площади вниз, по течению Невы, и над островным парком, который разбивали на Лосином острове, в мое время ставшим Васильевским — работа шла не менее активная. Коммуникаций особых эти парки не требовали, разве что для фонтанов, театра и арены, располагающихся в дворцовом парке, так что, летом в каналы этих «зеленых зон» собирались пустить воду. Теперь там заканчивали облицовку каналов, и шла лихорадочная подготовка к весенним посадкам. Статуи и прочие архитектурные излишества уже давно ваялись в больших деревянных мастерских рабочих поселков — похоже, весной итальянцы собираются капитально удивить делегации монархов, своими шедеврами. По крайней мере, именно так они мне утверждали, не желая показывать до конца не готовые творения. Надеюсь, действительно удивят — денег на все это уже истрачено около миллиона, и еще приличные долги остались перед ганзейцами, за подвоз материалов, мрамора и прочего. Намекнул мастерам, что будет со всеми нами, если Петру, а особенно его невесте, хоть что-то не понравится… Получил очередное заверение, что все будут в восторге, и нигде в мире … ну, и так далее.

С этим и отбыл в Москву, ломая копытами коня лед по утрам, и меся грязе-снеговую жижу днем. По дороге встретил одну дорожную бригаду, рубящую просеку к Петербургу и готовящую место под мост, через Тосну. Провел с ними один день, выясняя, как идет подготовка дороги. Подготовка шла вяло. Много болот встретилось, которые не смогли плавно обойти. Такие болота теперь перекапывали отводными канавами и осушали — но дело обещало быть долгим. И людей в бригадах маловато оказалось, для подобных работ.

И ведь это еще только подготовка трассы. Что же начнется, когда строительство развернем? Мдя. Ежик плакал, но лез на кактус — цитата про мою жизнь.

Разведчиков и топографов встретить не удалось — они бродили незнамо где, выискивая среди болот и буреломов оптимальную нитку дороги. Надеюсь, хоть в Москве почитаю их отчеты.

Москва встречала нашу кавалькаду метелью. Город спрятал под белым покрывалом первых снегов насыщенность своей жизни и сопутствующие этому проблемы. После линий Петербурга и мысленного видения его зданий — Москва не впечатляла. Надо будет сыграть с Петром на этом контрасте.

Несмотря на узкие улочки и низкие подворья — Москва отмечала наступление новой эры синеватым светом наших ламп из некоторых окон, и рядами еще светлых, деревянных столбов, уже успевших покрыться у оснований метками бегающих по городу свор собак, больше похожих на худых медведей.

Дорога утомила холодом и лошадью. Планировал в Москве сразу посетить несколько мест, в итоге, посетил одно — наше подворье. И не прогадал.

Заведя лошадей под низкой аркой ворот, замер столбом, глядя на диковину. Рядом с конюшней и стоящими перед ней телегами — красовался забрызганный грязью паротяг. Нет слов. И что? Это чудо кулибинской мысли сюда своим ходом из Липок дошло?

Отдав поводья, набежавшей дворне, задал законный вопрос

— Кто на паротяге приехал?

Мужичок перекрестился, и начал пространно пояснять, что на этом чуде-юде с завода мастер с подмастерьем прибыть изволили. Мастера, Федор Андреевич, в гостевых палатях поселил. Еще мне сообщили, что Федор здоров и в отъезде, на подворье все хорошо, все здоровы, благодаря понятно кому… Гм… зажурчал наш ручеек.

Пока говорили, дошел с мужичком до конюшни, потрогал конденсатор паротяга. Холодный. Давно стоит. Конструкция претерпела, судя по виду, ряд значительных изменений. Самое время поискать храбреца, ударившего паропробегом по неверию и бездорожью.

Искать никого не пришлось. Как и подозревал, паротяг привел кулибин из Липок, со своим сыном. Еще не успел закончить осмотр «чуда-юда», мимо которого дворня проходила, исключительно крестясь — как увидел его, торопящегося ко мне в наброшенной на плечи шубе и пытающегося поклониться.

Еще час, лазили по «болиду», задирая капоты и подсвечивая себе лампой. Потом, до глубокой ночи, сидели в гостевой комнате и разбирали записи мастера. Не простой у него выдался переход, зато появилась статистика слабых узлов и свежие мысли по модернизации. Еще бы! Если вдвоем вытаскивать полуторатонную дуру из всяческих передряг — мысли в голову так и лезут, только успевай отсеивать нецензурные.

Ранним утром меня разбудили морпехи. Вот ведь…! Выдирая себя из кровати, размышлял о тенденциях последнего времени — выспаться мне не дают, на ковер постоянно вызывают, пытают лошадью и заставляют заниматься нелюбимыми делами. Так и должно быть с князьями? Мне, по фильмам моего времени, жизнь дворян представлялась несколько иначе.

В трапезной, на лавке, ожидал посыльный, порадовавший вызовом к Петру в Кремль. Как, интересно, они узнают о моем прибытии?! Опять тайные вокруг ошиваются, или местная дворня с докладами бегает?

Опять полез в седло, болезненно морщась и распрощавшись с вкусными запахами спешно покинутой трапезной. У государя, как обычно, все срочно.

Срочность закончилась почти часовым ожиданием приема. Народу тут сидело и бродило с капральство. Сидеть со всеми посчитал невместным — успел, и покурить на балконе, и пройтись по дворцу, высматривая, как положили проводку освещения. Зашел в комнату посыльных — полюбоваться телефоном. Позвонить самому, правда, не дали — выспрашивая, кому и что надо передать, а уж они сами … Да никому! Просто работу системы хотел проверить. Бюрократы. На этих мыслях меня и отыскал давешний посыльный, кланяясь и настойчиво предлагая следовать за ним. Государь ждет!

В кой то веки Петр действительно ждал, причем, в гордом одиночестве. Что было не удивительно, так как настроение у него находилось на уровне вытаскивания шпаги.

Посверлив мой поклон тяжелым взглядом, Петр неожиданно пришел в хорошее расположение духа.

— Поведай-ка мне князь, как ты королям английскому да французскому обиды чинил?!

— Никак, государь. Болел летом сильно, едва не помер. Невмочно мне было обиды чинить.

На стене кабинета Петра появился довольно симпатичный женский портрет, рассматривал его искоса, прикидывая, насколько типаж во вкусе Петра. Хм. На портрет первой Екатерины, из моей памяти, чем-то похож. Любопытная коллизия. Хотя, смысла в этих прикидках нет никакого — цари по любви женятся, наверное, только в сказках.

Петр демонстративно вытащил из большой шкатулки и потряс несколькими исписанными листами.

— А они об ином мне пишут! Будто чинил препятствия баталиям, да от сражений ты бегал.

Судя по ругани без напряжения — Петру плевать на эти письма. Выходит, у него этот разнос просто для порядка, для галочки, так сказать.

— Петр, кампания проведена строго по прописям, что ты утверждал. Кабы мы делали, как нам французы да англичане велят — стояли бы и поныне под Лондоном. Ты мне флот вручал, чтоб он по твоему слову бился, а не по английскому. Вот так мы и делали. А монархам сия наша настойчивость, в исполнении твоей воли, не по нраву пришлась, вот они и выворачивают деяния наши, как им выгодно.

Устал, если честно, играть в эти игры. Все о чем говорю — Петру прекрасно известно. Тогда, спрашивается, зачем все эти пляски?

— За викторию славную, хвалю. А за непочтительность к королю назначаю тебе урок. Летом флот не поведешь! Коли только с мастеровыми разговор вести умеешь, с ними и сиди.

Гм… Напугал! Угу… Или это была награда?

Помолчав, Петр продолжил.

— Записи твои по строительству сполнить указал. Вот в Петербурге урок и выполняй, чтоб летом гостям показать что было.

— Прости, государь, коли виновен. Но ежли флот с меня ты не снял, мне к лету готовить его надобно. Посему поведай, к чему готовить.

Плохо, что вчера в штаб не заехал — слухи слухами, но полная информация мне бы не помешала.

Петр откинулся на спинку стула, перестав нависать над столом.

— Виновен, виновен… Токмо, зная тебя, и не сержусь. Ведаю, что ты сам за собой вины не чуешь. А к чему флот готовить …

Петр поднялся, и подошел к карте. Поспешил встать рядом, рассматривая новые пометки, испещрившие холст.

Петр вещал про свои победы этого лета, а мне оставалось только мысленно хмыкать. Слухи, как обычно, были не совсем точными. Для начала, Мария Леопольдовна, действительно была предложена Петру в ходе политических торгов с Леопольдом. Только забирать ее надо было самим. Так сказать, самовывозом. Петру ехать за невестой вроде как ныне не по чину. Но этот вопрос, в это время, решали очень просто — посылали, по доверенности, представителя жениха за невестой. По месту жительства невесты проводили церковный обряд, где вместо жениха выступал доверенный представитель, потом наполовину жену везли к наполовину мужу, она там принимала соответствующую веру, если о таком договаривались, и по месту жительства мужа проводили еще один церковный обряд, уже по традициям мужа. Вот такая свадьба по доверенности.

Обалдеть, приехал курьер с доверенностью, забрал товар, привез его заказчику. Потом еще товар надо русифицировать и зарегистрировать в местном филиале небесной канцелярии. Мдя.

В результате, Петр поручает мне подготовить флот для торжественного марша, найти представительский корабль, на котором повезут политическую оплату, и обеспечить пять сотен морпехов сопровождения. Еще пять сотен преображенцев Петр пошлет в Петербург для тех же целей. А мне это все перевозить. Точнее не мне, а Памбургу, когда он из Лондона вернется. Такси заказывали? …

Хотя, Петр сказал главное — пока он войны не ждет. А ради этого можно и костьми лечь.

После доклада Петру и передаче дарственной от Дании, уехал в штаб — пополнять мозг фактами и вытеснять из него слухи. Работы впереди много, нам еще орудийные стволы на кораблях менять, а времени нет.

Работа со штабом заняла почти седмицу. Накопились дела. Назрели преобразования. Опять же, с армейским штабом трения со снабжением возникли. В том смысле, что заказы на заводы от обоих штабов толкались локтями и штабы рычали друг на друга. Самое время запускать наработки по Госплану, как не смешно это для меня звучит.

Собственно, согласование со штабами и Петром новой структуры, которая будет собирать заявки, и планировать производства казенных предприятий, а так же проводить аукционы для гостевых предприятий — заняло большую часть седмицы. Служащих в Государево Планирование набирали с бору по дубу. Пара человек из каждого штаба, трое из пром союза, двое из академии, плюс еще человек десять пособников, тьфу ты, помощников. Наивные, думали, тепленькое местечко. Загрузил бедолаг проектами и задачами, спихнув на них все, что у меня давно требовало оптимизации, и где конь не только не валялся, но даже рядом не проходил.

Главой приказа Петр назначил Петра Матвеевича Апраксина, брата, того самого Апраксина. Хорошо это, или плохо — пока еще не понял. Любому делу, как и человеку, надо время, чтоб себя показать. По крайней мере, с себя сбросил головную боль растягивания хрупкого производства на тучные заказы.

Аналитики штаба, наконец, разложили мне слухи на факты. Картина мира стала совсем иной. Для начала, щедрые предложения Леопольда нашли свои корни. У Священной империи обострение с венграми, которые подняли бунт. Войска на подавление «исконных вольностей» венгров император снял, в том числе, с армии, воюющей за испанское наследство, кстати, предназначенное, по мысли Леопольда, для его сына. Расчет ослабления войска Савойского был на подмогу от англичан, возглавляемых Мальборо. Но мы испортили все планы императора, в итоге, произошедшая в августе этого года генеральная битва при Гехштедте, между французами и Савойским, обошлась без Мальборо и окончилась ничем, и эта ничья, с большими потерями — усложнила положение Леопольда. А тут еще испанцы ждут в следующем году солдат из России, с новым вооружением, Англия явно выпадает из союза, Швеция в нокауте. Могу понять задумчивость священного императора и его щедрые предложения.

Остальные вопросы мира крутились вокруг испанской войны и испанских колоний. Ничего интересного. Войны для нас действительно пока не предвидеться.

Как обычно, заниматься одной проблемой не выходило. Вернувшись в первый же вечер на подворье — утонул в различных приглашениях, начиная от академии и бомонда и заканчивая благородными девицами и Ромодановским. Последним двум отказать никак нельзя.

В академии кипели страсти. Впрочем, эти же страсти кипели по всему городу — много в Москве иностранцев жило, в том числе и англичан. Если на флоте у меня к каждому иностранному капитану, для стажировки, были закреплены пара старпомов из наших школ — то на различных светских и научных трибунах царила изрядная многоголосица.

Причем, меня хоть и приглашали, выспрашивая — но мое мнение никто не слышал. Пришлось пожать плечами и просто не поднимать вопрос участия России в Лондонской компании. Накричаться, и успокоятся — все одно, лучше, чем ныне в России им нигде не будет, и большинство это понимают.

Мне дел и без споров хватило. Наши мастерские, типография, царевич…

С Ермолаем удалось увидеться только разок. У них там, у престола, разворачивались нешуточные события, о которых, почти святой отец предпочитал помалкивать. Единственно, что понял между строк, что церковь бьется с Петром за Патриарха, для чего ей приходиться пересматривать некоторые свои позиции, и дело это идет очень туго. Но Ермолай обнадежил, что к свадьбе Петра, «с Божией помощью», дело решат.

Из Москвы удалось сбежать перед самым Новым Годом. Уж очень явно и насыщенно столица готовилась к празднованию. Моя печень такого точно не переживет.

По доброй традиции выезжали с подворья после заутрени. На паротяге! Выйди мы, вместе с мастером и морпехами, голыми — и то меньший фурор бы произвели. Толпа любопытных за нами напоминала крестный ход. Причем, мастер уверял, что его приезд вызвал гораздо меньший ажиотаж. Видимо, слухи разошлись.

Ехали потихоньку, улочки Москвы, да еще с толпой любопытных, правил дорожного движения не ведали. Заменяя правила окриками, а порой и мордобитием, извозчиков. Возглавлял колонну паротяг, с зацепленным к «седлу» понтоном, утепленным и благоустроенным. Вслед, плюющемуся из-под больших колес снегом, тягачом — неторопливо трусили морпехи на лошадях, ведя за собой заводные и запасные лошадиные силы. Путь нам предстоял неблизкий, подстраховаться не помешает.

Километров десять по пригородам столицы нас сопровождали конные любопытные, описывающие круги вокруг необычного обоза с гиканьем и криками. Давненько меня Москва так не провожала. Да какое там! Никогда меня так не провожали. На метле, что ли прилететь?

Но все хорошее, имеет тенденцию заканчиваться, в отличие от плохого. После комфортной ночевки начались обычные технические будни — замерзшие жиклеры, травящие латунные прокладки, рубка дров. Все как положено. Начал с интересом посматривать на лошадей — не такое уж они и пыточное устройство.

Зато точно могу сказать, что двигает науку и технику. Двигает ее холодная зима, посыпающая снегом шипящие кожухи, и страстное желание дойти до дома…

Для кулибина переход стал явно самым счастливым месяцем жизни. Когда мы с ним не примерзали к железу, то сидели в кунге над бумагами. Приятно провести время с увлеченным человеком. Под потрескивание печи кунга, рассказывал все принципы движущихся экипажей, какие знал. Пояснял теорию движения, когда стоишь на четырех колесах. Ведь непростое это дело, повернуть четырехколесный экипаж — при повороте все колеса крутятся с разной скоростью, и если для телеги, где каждое колесо вращается свободно, эти законы непринципиальны, то для колес, механически связанных с двигателем — очень даже значимы. Дифференциал, сцепление, дисковые тормоза, рулевая рейка, варианты приводов, варианты подвесок, полуоси, коробка передач. Разошелся. Колеса, гусеницы, механизация…. Пояснял не только конструкции, но и их недостатки. Например, мало кто, в мое время, задумывался, что благодаря дифференциалам, позволяющим ведущим колесам крутиться с разной скоростью для нормального вхождения в повороты — транспорт едет по дорогам только с одним действительно работающим колесом. И это еще не все. Сцепление с дорогой того самого колеса — напрямую связано с нагрузкой на него. Грубо, коэффициент сцепления колеса с дорогой можно считать в среднем 0.6. Это значит, что если на колесо нагрузить 100 килограмм, то отталкиваться от земли колесо будет с силой не более 60 килограмм-сил, независимо от мощности двигателя. Точнее, если двигатель слабее — тяга будет меньше 60 кгс, а если поставить сколь угодно мощный двигатель — тяги больше 60 кгс не добиться никак, колеса будут просто пробуксовывать. Соответственно, для тяги надо не просто двигатель, но и приличный вес, нагруженный на колесо. Соответственно, надо рассчитать ширину колеса, чтоб распределить этот вес и так далее. Но большой вес вреден — иначе большую часть энергии машина будет тратить, только чтоб возить саму себя. Все взаимосвязано, и очень не просто.

Накидывали с мастером штрихи легкого, четырехместного, паробега с одним двигателем на десять лошадей. Коренное отличие от паротяга будет в затачивании механизма на легкость и скорость, без необходимости буксировать за собой что-либо. На нем попробуем амортизирующие спицы колес и многие «новинки», которые мы за этот поход обсудили.

При этом совершенствование паротяга оставалось за мастером — пусть упражняется во всех направлениях и внедряет лучшие решения. В Вавчуге кулибин найдет себе массу помощников, да и технологиями обогатится.

Давно так хорошо не отдыхалось. Верно говорят, самое главное в отдыхе — это компания.

Новый год отмечали под фонтанирующий паром конденсатор и вскрытые капоты тягача. Вот те деточка и праздник. С елками и подарками. Но эти неисправности не на тех напали! Радиатор системы конденсации порвало? Эка мелочь! Это народ моего времени бегал бы вокруг и стучал по колесам. В этом времени даже морпехи помогали нам разбирать машинерию с прибаутками и уверенностью, что по иному не бывает.

Знаете, как узнать настоящего мастера? Самое простое — посмотреть, как он отвинчиваемые детали складывает. Если раскладывает аккуратно, можно присматриваться дальше. Ну, а коли в кучу ссыпает, то все с ним ясно, будь он хоть пять раз гений. Кулибин не просто детали раскладывал — он из рундука с инструментами достал засаленную холстину, с нашитыми на ней карманчиками и укладывал разбираемое, обтирая каждый болт и гайку, да еще на сына покрикивая. Появилась надежда, что мы доедем.

Как не странно, но этот переход до Вавчуга у меня выдался самым быстрым, несмотря на поломки, задержки в пути из-за снежных заносов и заготовки топлива. Вот такой вышел парадокс, совмещенный с чудом, поддержавшим тягач последнюю сотню километров. Велю поставить паротяг рядом с мельничной орудийной башней на пьедестал. Пора заводу обзаводиться своими памятниками. Вот и будет зачин — первый железный конь, одолевший полторы тысячи километров. Пусть потомки посмотрят, с чего все начиналось. А вообще, если подумать — надо строить в столицах музеи техники. У нас уже есть, чем их наполнить.

Прибытие в Вавчуг прошло по обычному сценарию. Снег, радостные лица мужиков в картузах и баб в платках, толпа, норовящая потрогать чихающий из последних сил паротяг, речь у заводоуправления, баня.

Творческий отдых в дороге раскрошил с меня корку войны, и теперь хотелось работать — много и с новыми горизонтами. Вот только получилось это далеко не сразу.

День приезда — это понятно. Последние дни перехода только и думал, что о бане и Тае. Даже была мысль запасной шатер над газогенератором паротяга поставить и попариться — но оставалось до дома всего нечего, и решил дотерпеть до одуряющего запаха натопленной бани, запаренных можжевеловых веничков, чистых беленых холстов, пахнущих травами и само собой … В общем, решил дотерпеть.

На следующий, и еще на два дня, мастера основательно взяли меня за жабры — расписывал им выявленные недостатки всех наших творений, и мы думали, как будем их устранять. Точнее, в пачках моих записок, фигурировали и мысли по устранению — мозговым штурмом просто конкретизировали задачи и назначали исполнителей. Механикам велел выделить место под мастерскую кулибина, и всячески ему помогать. Оружейникам поставил на вид слабость ракет для Сорок. Сварщиков вообще обещал использовать, как присадку к выплавке стали, если они не разберутся, отчего по канонеркам поползли трещины и не сменят технологию прогрев-сварка-остужение. Пусть с флюсами экспериментируют. Обычные рабочие дни.

Особенной в них, была суматоха, разгорающаяся на заводе. Ну, сказал в речи по прибытии, что государь за невестой летом едет, а нам поручил апостол переоборудовать в свадебный лимузин. Понятно, дело ответственное, плюс еще подарки неплохо бы государю к свадьбе сделать — вот только последствий не рассчитал. Тема женитьбы Петра стала осью, вокруг которой завертелась жизнь города, набирая обороты. Уже на следующий день половина плотников и столяров засобиралась в дорогу к беломорской базе флота, обсуждая перестройку апостола. Остальные цеха ударились в работу, согласовывая с уходящими, когда и что им пришлют для установки на корабле. Хорошо, что этот бардак зацепил меня только краем, ударив, в основном, по управляющему.

Тем не менее, только на четвертый день по прибытии, велел организовывать для меня лабораторию у электриков. Надо решать вопрос со связью.

Работать вечерами первые дни не получалось, но это не огорчало — Тае много надо было мне рассказать, да и мне ей поведать немало следовало. На семейном совете, в категорической форме и с угрозой чугунной сковородой, мы приняли решение этим летом идти в Петербург вместе — раз уж Петр запретил мне добывать славу в боях, буду добывать ее, штурмуя женское сердце. Особо радовала мысль, что мы будем первые, кто опробует царский морской лимузин. Понятное дело, исключительно для проверки, все ли там в порядке.

Для опытов в создаваемой радиолаборатории заказал инструментальщикам сделать мне маленькую крутильную машину, благо заводской силовой вал шел и через лабораторию. Для машинки требовалось много шестеренок, магниты и обмотки, мастера обещали сделать образец по эскизам не раньше чем через неделю. Будет у меня механический генератор низких и средних частот.

Неожиданно сложным оказался вопрос с лаборантами и любопытными. Как только указал оборудовать для себя лабораторию и тащить в нее все, начиная от ампер и вольт метров с гальваническими элементами и заканчивая полосками стекла и медной проволокой — по заводу пошел сдержанный шум «мастер диковину ладить примеривается!». Понятное дело, на следующий день в лаборатории было не вздохнуть. Лаборантами пожелало быть половина завода. Вот тут и возникла необходимость в новых лекциях и новых темах. Лаборант должен хоть в общих чертах понимать, что он делает.

На первую лекцию собралась полная лаборатория. Все как несколько лет назад, когда мы занялись электротехникой. Начал свой научный монолог необычно.

— То, чем заниматься будем, сложно безмерно. Всего и сам объяснить не могу. Кто поймет, что не его это борозда — не стыдитесь. Дела наши и в московской академии не все разумеют. Ну а теперь приступим, помолясь…

Безумно сложно объяснить то, что сам плохо представляешь, да еще простыми словами. Для начала, наша аналогия электричества с рекой была неполной. Почему? Вот тут и первый подводный камень. Течение электричества в металле выглядит сложнее, благо, про атомы и их устройство уже рассказывал. Так вот, оторванные, или добровольно отданные электроны в атомах образуют одно течение электрической реки. Так как электроны имеют отрицательный заряд — они и текут от минуса источника напряжения, отталкиваясь от него, к плюсу, притягиваясь. Но, в это же время атом, лишившийся электрона, приобретает некоторый положительный заряд и начинает движение в противоположном направлении от плюса к минусу. Такие атомы, потерявшие электрон и за счет этого ставшие из нейтральных заряженными, называют ионами.

Вот и выходит, что наша электрическая река течет сразу в обоих направлениях, как это происходит с течениями пролива Босфор. К плюсу бегут электроны, к минусу ионы, если их не держат кристаллические решетки материалов. По дороге, безусловно, идет сложный процесс, когда атомы, которым недостает электрона, хватают его из пролетающих мимо чужих электронов, потом снова теряют, опять хватают и так далее. Суматошное, у электрической реки, течение.

Если привести образную картинку из моей истории, то электрическая река больше всего похожа на колонну демонстрантов, идущих по улицам. У каждого демонстранта в руке по шарику воздушному, а то и несколько шариков. Демонстранты будут у нас «атомами» а шарики у них в руках — «электронами». И вот, к этой колонне демонстрантов «подключили» полюса гальванической батареи — это равносильно тому, что подул вдоль улицы ветер, вырывая из рук демонстрантов шарики и таща их вдоль толпы. Те, у кого шарик вырван ветром из рук, пытаются поймать себе новый, из пролетающих мимо, некоторые ловят, некоторые нет, у тех, кто поймал, бывает опять шарик вырывает. Но в целом, ветер тянет шарики вдоль демонстрации, а демонстранты наклоняются вперед и начинают идти против ветра, так как там трибуны и им надо именно туда. Показательный пример. Жаль только, в этом времени его не расскажешь.

Зачем нам эти подробности? Чтоб разобраться, как электрическая река ведет себя в разных материалах. Если в материале много свободных электронов — река течет мощно и плавно. Такие материалы называют проводниками. Чем больше свободных электронов, тем лучше, и с меньшим сопротивлением течет река. Лучше всего это происходит в серебре. В меди похуже, в железе еще хуже и так далее. А что будет, если на пути такой реки встретятся «камни»? Правильно. Реке станет сложнее течь. И если камней навалить много, можно и всю реку запрудить.

Что же это за камни? Это инородные атомы других материалов, попавшие в проводник. Так что, серебро с примесями может проводить электричество хуже, чем чистая медь. Именно по этому мы жидкую медь продуваем воздухом, как железо, чтоб выжечь из нее как можно больше примесей. Да и твердые инородные включения внутри расплава меди, прилипают к пузырькам продуваемого воздуха, всплывая в пену и очищая медь еще больше. Без очистки у нас бы все провода грелись, вместо того, чтоб электричество пропускать.

Есть и другие материалы, чьи атомы свои электроны крепко держат, не желая их отдавать. Соответственно, свободных электронов и ионов в таких материалах нет, или почти нет, и электричество они не могут проводить. Такие материалы можно назвать «не проводниками» или изоляторами, но их стали называть диэлектриками. Хотя есть у этих материалов один нюанс. Атомы хоть и крепко держат свои электроны, но если начать увеличивать напряжение на плюсе и минусе подключенной к диэлектрику батареи — рано или поздно настанет такое напряжение, которое вырвет электрическими полями электрон из слабеющих объятий атома — и тогда ток потечет через диэлектрик. Такое напряжение называют «пробоем». И его надо знать для каждого изолятора, чтоб не допускать пробои электричества, сквозь изолированную диэлектриком оболочку кабеля.

Если вспомнить пример с демонстрантами, то диэлектрики это те демонстранты, которые свои шарики держат жуть как крепко. Некоторые даже шарики под плащ запихнули, чтоб их ветром точно не унесло. И, тем не менее, всегда найдется ветер такой силы, что вырвет шарики, сорвет плащ или еще что похуже сделает. При этом понятно, что после такого ветра демонстрантам будет весьма плохо — можно сказать, вся демонстрация будет загублена. Посему, пробоя желательно всячески избегать.

Проводник и диэлектрик это два «полюса» веществ. Но есть между этими полюсами и промежуточные состояния — «не то, ни се». Их можно называть полу диэлектриками или полупроводниками. Мы их будем называть полупроводниками, так как нас интересует именно ток электрической реки через них, а не его отсутствие.

Так что такое полупроводник? Вообще, полупроводниками можно назвать почти все вещества, что нас окружают. Даже диэлектрики, в какой то степени, являются полупроводниками. Чистое серебро, которое, самый что не на есть проводник — станет полупроводником, если в нем заведутся примеси, особенно примеси диэлектриков, например серы. Так что, полупроводниками можно считать все материалы, просто, в зависимости от их чистоты они могут склоняться больше к проводникам или к диэлектрикам. Тот самый случай, когда все оттенки серого цвета можно создать черной и белой красками — вопрос только в пропорциях.

Вот эти пропорции и есть самое важное в подборе полупроводника. Ведь, если мы хотим управлять рекой электричества, нам надо не просто сеть каналов-проводников, с набережными-изоляторами создать — но и построить плотины с заслонками, которые будут переправлять реку куда надо. Пока этими заслонками мы назначили обычные механические выключатели и переключатели. Теперь мы изучаем более сложную область — клапаны и краны для реки.

Клапан позволяет воде течь в одном направлении, но мешает ей течь обратно. С электрической рекой все несколько сложнее, но принцип похож.

Если намешать в полупроводнике вещества так, что, например, у нескольких атомов без электронов будет один свободный электрон на всех, который они начнут отнимать друг у друга, а у атомов рядом будет наоборот, три свободных электрона на каждого — то получится интересная картина. Подключая батарею полюсами к такому «сэндвичу», добьемся, что свободные электроны побегут из полупроводника с избытком в полупроводник с недостатком электронов и рассядутся по жадно похватавшим их атомам — после чего полупроводник станет диэлектриком, то есть, ток прекратится. А если поменяем полюса у «сэндвича» на противоположные, то бегу электронов ничего мешать не будет.

В пример с демонстрацией можно добавить несколько шеренг людей, у которых один шарик на троих и несколько шеренг, у которых по три шарика на каждого. Если ветер дует в сторону шеренг с недостатком шариков, то все прилетающие по ветру шарики быстро переловят обделенные демонстранты, и шарики за их шеренгой не появятся, а вот если ветер подует в другую сторону, то шарики полетят вдоль толпы, вырванные из рук шеренг, у которых они с избытком.

Так и выходит электрический «клапан». В одну сторону электричество течет, в другую — нет. Картина, правда, существенно сложнее описанной — но с этим пусть потомки мучаются. Для нас пока важно иное — химическими манипуляциями необходимо создать «сэндвич», у которого есть слой «бедных» атомов и слой «богатых», на свободные электроны, атомов.

Таких вариантов химических соединений огромное множество, но у каждого из них разная степень «бедных» и «богатых» атомов, соответственно, одни могут быть хорошими клапанами, другие посредственными, а третьи так и совсем никакими. К этому еще добавляется химическая сложность синтеза таких материалов, и недоступность многих веществ. Например, хорошие характеристики у германия — но даже не представляю, где его брать. У кремния характеристики замечательные, кремния полно, но вот химическая технология получения из него полупроводника — сложновата. Мало того, что кремний надо особо чистый, так как всего несколько атомов примеси испортят полупроводник, так еще и кристаллическую решетку ему организовать надо. Кстати, при вытяжке кристалла из расплава, можно просто регулировать скорость вытяжки то быстрее, то медленнее, и это мизерное нарушение кристаллической решетки кремния уже даст слои полупроводника «богатые» и «бедные» — потом только останется распилить кристалл на пластины и «клапаны» готовы.

Пока на чистый кремний замахиваться не будем — есть варианты гораздо проще, и не сильно то уступающие кремнию в характеристиках управления электрической рекой.

Из прочитанных старинных журналов «Радио», моего времени, знаю четыре рецепта:

Сульфидный рецепт — когда пластинку чистой меди окунали в кипящую серу, и на поверхности пластинки появлялась пленка, результат реакции серы и меди. Это и есть полупроводник. К пленке прижимать один контакт, медь будет другим контактом и клапан готов.

Купроксный рецепт — пластинку меди разогреть, до границы плавления, в печи с недостатком воздуха, потом охладить, желательно двухступенчато, и получим, после легкой зачистки или замачивании в спирту, медь с вишневой пленкой «побежалости». Пленка и есть полупроводник. Один контакт к ней, второй к меди.

Надо бы заметить, что такие «клапана» использовались очень широко в свое время. Медные пластинки делали с отверстием посередине, прокаливали их, лежащих одной стороне на железных подносах, чтоб пленка образовалась только с одной стороны, и потом соединяли, через центральное отверстие, длинной шпилькой, несколько пластин друг с другом. А то и несколько десятков пластин. Количеством пластин подбирали «клапан» на разные напряжения и токи, получая силовые столбы выпрямителей. Были варианты и маленьких пластин, которые использовали в радиосхемах. Наша промышленность выпускала даже несколько наименований таких радиодеталей в маленьких корпусах, называя эту серию «цвитекторы». Радиолюбители того времени пищали от восторга. Широко купроксные «клапана» применялись. Но и они были не без недостатков.

Следующие рецепты применяли только для радиосхем, так как большими токами, пропускаемыми через себя, эти «клапана» похвастать не могли. Но у них имелись свои, весьма важные, достоинства. В мою историю эти детали вошли под именем «детектор».

Галенитовый рецепт — красивое имя подразумевает простой сульфид свинца. Он в природе достаточно широко встречается в виде минерала, но сам минерал, увы, обычно загрязнен примесями, и полупроводник из него, в природном виде, выходит непредсказуемый. Для максимального качества полупроводник синтезировали простым сплавлением чистого свинца и чистой серы. В результате химической реакции получались серые кристаллы с металлическим блеском. Если в такой кристалл ткнуть стальной иглой, плотно прижимая острие к поверхности кристалла, выходит тот самый полупроводник. Вот только не каждая точка на поверхности кристалла будет работать как надо — точку приходилось искать методом «научного тыка». Почему так? Да все эти злые примеси и кристаллические структуры. Не везде они правильно располагались. Теоретически, если серу и свинец хорошенько очистить, сплавить их, чтоб равномерно весь объем прореагировал, а потом еще и кристаллизовать — будет полупроводник работать в любом месте «тыка». Вот только технология выходит немногим легче кремниевых кристаллов. Посему, старались сделать все максимально хорошо, а потом подбирали самый удачный кристаллик, или место на кристаллике.

Ну и последним был цинкитовый рецепт. Исторический. Именно на этом детекторе Лосев добился не только приема радиосигнала, но и передачи его. Причем, сигнал устойчиво принимали в нескольких километрах. Жаль только, Лосев забросил цинкит, не доведя «клапан» до управляемого «крана» всего с полшага. Виной всему стала та самая неоднородность, которая губила и галенитовый детектор. Не подумали в то время, что надо хорошенько чистить вещества, и стараться создавать правильные кристаллические решетки. Очень обидно, что тогда, этот маленький шажок так и не сделали. Сделав его только через 30 лет, уже не с цинкитом, а с кремнием, и не в России. А Лосев, оставив прогремевший тогда по всему миру «кристадин» не доведенным до ума, занялся открытыми им светодиодами. Светодиод, это все тот же «клапан», только при борьбе за электрон атомы излучают свет. Вот такая активная там потасовка. Эффект этот Лосев открыл на кристаллах корборунда, детища химической реакции между кремнием и углеродом. Мне этот карборунд не столько для световых эффектов будет нужен, сколько для режущих кромок инструмента — так что, надо будет и им заняться. Но потом.

Сам цинкит, это обычный оксид цинка. Он распространен в виде природного минерала, но, как обычно, загрязненного примесями. Более предпочтительным будет брать очищенный оксид цинка, что в виде порошка выдают наши химики, и спекать его в электрической дуге. Для чистоты этого вопроса придется экспериментировать, но результат того стоит. В идеале нужно получить чистый цинкит, да еще кристаллизовать его. По крайней мере, получить несколько групп кристаллов, которые можно вырезать из заготовки. Далее, все как обычно — стальная игла, и «клапан» готов.

В мое время, чтоб окружающая среда не мешала работе детекторов, иглы наловчились вплавлять в кристалл коротким импульсом тока. Американцы для этого даже золотые иглы использовали. Но и тут нужно экспериментировать.

Цинкит представлялся самым перспективным детектором, особенно если удастся получить чистые и упорядоченные кристаллы. Тогда мы сделаем шажок, так и не случившийся у Лосева, в моей истории. Мы сделаем «кран».

Дело в том, что у богатых-бедных полупроводников есть еще одно свойство. Если сложить их друг с другом, образуя тройной «сэндвич», богатый-бедный-богатый или бедный-богатый-бедный, получим принципиально новую возможность — подавая напряжение на один слой, можем регулировать течение реки через два других слоя.

С примером демонстрантов, можно сказать, что к основной улице, по которой идут шеренги «полупроводников» подсоединяем боковую улочку, с колонной демонстрантов, которые свои шарики забрасывают в основную толпу, вызывая сутолоку и пускание шариков основными демонстрантами. Или даже не забрасывают, а хором говорят основным демонстрантам — «Смотри! Птичка!», те отвлекаются и над основной толпой взлетают их шарики…

Чехарда, кто из атомов, у кого и как быстро отбирает электроны, в этой ситуации выходит еще более сложная — но результат один. Имеем кран, в виде двух слоев, через который течет электрическая река, и можем третьим слоем, как маховичком на водопроводном кране, прикрутить реку, чтоб она текла больше или меньше. Вот именно это свойство создало мир, который мне был известен. После этого открытия электроника зашагала не просто широкими, а трещащими штанинами, шагами. И первым «краном» стал все тот же детектор. Только в него ткнули не одну иголку, а две, стараясь попасть остриями, максимально близко друг к другу. Буквально, расстояние между иглами составляло толщину человеческого волоса. И «клапан» стал «краном». Вот именно этого шага и не сделал Лосев. Обидно. Более того, и американцы-то сделали этот шаг случайно, устав от череды неудачных экспериментов, длящихся не один месяц, и пнув несчастную установку. Иглы на опытном кристалле сблизились, и … мир узнал о новом открытии.

Впрочем, вернемся к нашей реке электричества, которой мы научились управлять. Теперь мы можем сделать течение реки прерывистым. Зачем?

Если в пруд бросить камень, от него пойдут волны кругов. И если этот камень достаточно большой, то волны можно будет увидеть на другом берегу пруда. Можно так и общаться, стоя далеко друг от друга на разных берегах. Договориться, сколько волн что означают — потом один будет бить по воде, вызывая нужную последовательность волн, а другой смотреть на эту череду и принимать послание. Затем, может передавать второй, а первый принимать. Более того, при особых ухищрениях могут передавать и принимать оба одновременно, вот только разобрать передачи друг друга в мельтешении волн будет сложно. Хотя, теоретически, выпуклость приходящей волны направлена к наблюдателю, а уходящей, от него — при известном опыте можно разобрать, о чем была речь. Усложняется этот процесс еще и тем, что, пересекаясь в пруду, волны реагируют друг с другом, внося дополнительную сумятицу.

Теперь заменим камень, выплескиванием в пруд воды из ведра. Ситуация не поменялась — от воды в воде пошли те же самые волны.

Ситуация с электрической рекой близка к примеру с прудом. Если мы «выплескиваем» реку электричества в проводник чередой импульсов — вокруг проводника начнут расходиться невидимые, как и сама электрическая река, волны. Природа у них такая же, как обсуждаемая нами в электромагнитах — ток порождает электромагнитное поле. А если ток электрической реки прерывать, то порождаемое поле «отрывается» от проводника, расходиться волнами, которые так и называют — электромагнитные волны. Более того, встречая на своем пути любой проводник, будь то провод или просто железный гвоздь, забитый в доску — волны взаимодействуют со спящей в проводнике электрической рекой, заставляя ее слабо подергиваться. Чем сильнее волна, тем на большем расстоянии она заставит плясать электрические реки в проводниках. И чем больше длинна проводника, тем заметнее в нем будет эта пляска. Более того, человеческое тело, это в некотором роде проводник, и волны будут наводить пляски электричества у него в крови. Воздух, насыщенной влагой и тучами — хоть чуток, но проводник. Сама земля, и то проводник — колебания будут, к сожалению, наводиться и в ней. Почему к сожалению? Да все эти «проводники» поглощают силы волны, и уменьшают дальность. А нам приходиться делать мощную «передачу», чтоб протолкнуть волну подальше.

При мощной волне, пришедшей на близко расположенный, длинный проводник, танцы в нем настолько заметны, что их можно легко и просто преобразовать в понятный человеку сигнал. А если слабая волна придет на короткий проводник, то преобразовать в понятную человеку информацию … все равно можно — но для этого нужно усилить пляски … «краном». Что это дает? А это, мастеровитые мои, дает возможность передавать друг другу сообщения — как в примере двух общительных типов, стоящих на разных берегах пруда — через большие расстояния. Насколько большие? На много! Все от силы волны зависит, которую раскачать сможем. Размеров, так сказать, того самого «большого камня» который кидаем в пруд. Ну, и еще от чувствительности «крана», который у принимающей стороны усиливать сигнал будет. Коли постараемся — от нас до Москвы достанем, или до самого Севастополя.

Преувеличиваю, конечно, пока нам о таком мечтать вредно. Цинкитовый детектор, у Лосева, хорошо работал на 12 вольтах напряжения и пропускал через себя 0.1 ампер на частоте около одного мегагерца. Простейшим подсчетом получим мощность в 1.2 ватта. Это не совсем так, но пока не до подробностей. Для сравнения, миниатюрная рация Midland, моего времени, мощностью в полтора ватта, пробивала по открытой воде до десяти километров. Да, она посовершеннее всех наших творений будет — зато мы можем большую антенну сделать, а не мелкий штырек как на всех этих малютках. Может, и поболе десяти километров выйдет. Ведь антенна это один из самых важных показателей радиостанций. При большой антенне приемники могут вообще без дополнительного электричества, их питающего, обходится. Им будет хватать энергии, полученной от волны через антенну. Такие приемники называют детекторными. Проще их ничего не существует. По большому счету, этот приемник — просто антенна с заземлением, между которыми, подключен тот самый детектор, и к нему включены наушники, чтоб слушать передачи. Все. Когда станций стало много, в этот приемник добавили еще две детали — конденсатор, в виде пары пластин и катушку провода. Эти две детали позволили приглушать одни станции и делать ярче передачи с других. Словом, надели на «глаза» приемнику непрозрачные очки с маленькой дырочкой, сузив «поле зрения».

Распространение таких приемников, на заре радио — было повсеместное. Практически в каждой деревне использовали эти неприхотливые и «вечные» приемники. Вот только от передающей станции требовали излучать как можно более мощную волну.

Соответственно, и у нас эта проблема возникнет — а из детекторов больше чем 1 ватт взять очень сложно. Попробуем, если получиться, каскады и параллельную работу «кранов» организовать. Как известно, коли за один канат, сотня слабосильных отроков возьмется, они любого бугая перетянут. Но необходимо подумать и над «силовыми кранами» — только тут все мои знания пожимают плечами, дружно указывая в сторону кремния, либо в сторону машинных генераторов или электронных ламп. Затык, однако.

Но про свои сомнения, и примеры из моего времени, мастерам, понятное дело, не сказал. Ограничился рассказом, что те самые «длинные проводники», которые передают, и принимают волну, будем называть «антеннами» и расписал особенности этих устройств.

От антенн перешли к тесно связанному с ними понятию колебательного контура — тех самых «очков», сужающих поле зрения. Нам ведь надо сразу минимум две радиостанции заводить — гражданскую и военную. Соответственно надо сделать так, чтоб они друг друга слышать не могли. По крайней мере, чтоб на гражданские приемники не принимали переговоров военных.

Как это сделать? Вот тут можно вспомнить про звуковую волну, которая похожа на волну электромагнитную. Человек не слышит ультразвук, а собака слышит. Почему? Устройство уха у нас такое — слышим только те звуковые частоты, на которые слух настроен природой.

Будем поступать с электромагнитными волнами точно так же. Мы можем «краном» посылать в антенну импульсы электричества с разной, задаваемой только нами, скоростью. Сто импульсов в секунду, тысячу, десять тысяч, миллион… Вот только руками такого уже не сделать. Нужно устройство, которое будет создавать импульсы за нас.

Самым близким аналогом из механики, для такого устройства, будут часы. А что? Импульсы у них идут друг за другом однообразно, а если повышающих шестеренок часам добавить они и тысячу импульсов в секунду дать могут. Вот только правильнее будет сделать на подобие таких «часов» — устройство для управления электричеством.

Раз подобное часам — продолжим аналогии с ними. Что в часах самое главное? Маятник, и анкерный механизм. Маятник сохраняет точность хода, а анкерный механизм, используя энергию «завода часов», подталкивает маятник, чтоб он не останавливался. Вот, собственно и все, что делает часы точными — все остальные шестеренки и прочие навороты не для часов нужны, а чтоб человеку удобнее было смотреть на время.

Значит, в устройстве для электричества должны быть аналоги анкера и маятника. На роль «подталкивающего» анкера у нас только один кандидат — «кран». Кстати, чтоб не путать кран для электрической реки с краном для обычной воды — назовем его по-умному — триод. Триод от слова «три» — так как это «сэндвич» из трех слоев, и из детальки будут торчать три ноги. По этой же аналогии «клапан» назовем диодом, от слова «два».

Так вот, только триод у нас способен «толкать» реку по команде, значит, другой альтернативы анкеру нет. А вот с маятником сложнее. От чего зависит, сколько взмахов делает маятник в минуту? Только от двух вещей — длины подвеса, на котором висит груз, и веса самого груза. Для пруженного балансира ситуация похожая — частота его колебаний зависит от размера и веса баланса, плюс еще от пружинки которая обеспечивает балансу колебания. Чем мы заменим эти два элемента в электричестве?

Вдумаемся в физику маятника. Например, что происходит при колебании баланса? Пружинка то сжимается, то разжимается соответственно то накапливая в себе механическую энергию, то отдавая. И с балансом аналогично, только он, колеблясь, то накапливает инерцию вращения, то отдает ее. При этом оба накопителя действуют на разных принципах накопления и выделения энергии. Сделай мы часы на одном принципе — например с двумя балансами или с двумя пружинками — часы работать бы не стали. Именно перетекание энергии из разных «хранилищ» друг в друга и создает четкость хода.

А у нас, для электрической реки, есть такие хранилища! Мы изучали конденсатор, который запасает в себе электричество, преобразуя его в электростатическое поле между пластин своих обкладок. И у нас есть обмотка, или катушка с проводом — которая запасает в себе электричество, преобразуя его в электромагнитное поле вокруг и внутри катушки. Значит, можно использовать катушку и конденсатор как аналоги маятника. Электричество из конденсатора будет перетекать в катушку, а из нее обратно в конденсатор именно потому, что хранилища этих энергий разные по принципу хранения. Если поставить два одинаковых конденсатора — то энергия, как в сообщающихся сосудах, просто перетечет из одного конденсатора в другой один раз, и все. А вот если из конденсатора электричество потекло в катушку, то инертность возникновения магнитного поля заставит разрядиться конденсатор полностью, катушка, как бы, высасывает энергию из конденсатора. А потом, пустой конденсатор начинает требовать электричество себе обратно, магнитное поле начинает «разряжаться», и, имея всю ту же «инерцию» — заталкивает электричество назад, в конденсатор, полностью.

Идеальная пара для порождения колебаний электрической реки. Хотя и не единственная, так как можно устроить колебания, например, с парой — «конденсатор-сопротивление».

Плохо только, что любое преобразование энергии из одного вида в другой идет с потерями. Кстати, именно по этому вечные двигатели это фикция, которую, в мое время, перестали рассматривать все патентные конторы. Нельзя преобразовать одну энергию в другую абсолютно без потерь. А значит, если вечный двигатель существует — значит, он просто где-то черпает энергию для компенсации этих самых потерь. Это может быть и хитро спрятанная автором «изобретения» батарейка, но может быть и источник непонятный науке. Всякое бывает — но это уже будет не вечный двигатель, а простой преобразователь из неизвестного вида энергии в известную. В любом случае, нет ничего вечного в этом мире.

И с колебаниями электричества, между катушкой и конденсатором, происходит затухание. Энергия тратиться на нагрев проводников, на излучения электромагнитных волн, на разрядку электростатического поля в атмосферу — много «накладных» расходов у этой колебательной системы, или, как ее еще называют — колебательного контура. Тут-то и нужен триод-анкер, который будет «вбрасывать» в контур свежие порции электричества. Причем, взаимодействие триода и контура можно построить таким образом, что сам контур будет управлять третей ногой триода, заставляя «вбрасывание» происходить вовремя.

Вот и вся схема. Точнее, схем существует огромное множество, но принцип у них один. Далее на эти принципы должны идти усложнения, которые призваны компенсировать неточность «хода» колебательного контура из-за меняющейся погоды, влажности, нагрева и тому подобного. Например, в контур могут добавить кристалл кварца, который работает как конденсатор, но гораздо точнее. Словом, колебательный контур с различными компенсаторами это уже не часы, а морской хронометр, с соответствующей «точностью хода».

Нам пока такие усложнения не по силам — ну будет волна, излучаемая антенной, слегка неточная, что с того? Пока передатчиков мало, это никому не мешает. А потом, доберемся и до кварцев — уж больно много с ними сложностей.

Зацепив вопрос неточности волны, надо сказать и о частотах. Каждая пара конденсатора и катушки, имеют оптимальную частоту, на которой перетекание из одного «хранилища» в другое идет лучше всего. Ведь имея два «амбара» и перетаскивая между ними груз, желательно, чтоб груз полностью помещался то в одном «амбаре» то в другом. Сделать одно хранилище маленьким, а второе большим — нельзя. Надо их «строить» взаимосвязано. Есть целая наука, как строить такие пары для достижения в них резонанса. Вот только память у меня не резиновая. Формулы она хранит обрывочно. Придется много экспериментировать для восстановления утраченных во времени справочников.

Ну, вот подобрали мы колебательный контур, триод к нему подключили, направили колебания в антенну. Все? Да это только начало! Конечно, можно уже и так работать — передатчиком посылать серии импульсов, а на приемнике, с таким же колебательным контуром, как на передатчике, ловить именно эту волну импульсов и пытаться понять послание по серии щелчков слышных в наушниках. Этот метод мы еще используем. Но пока идем дальше.

Вместо выключателя, которым мы заставляли контур то генерировать импульсы, то выключатся, поставим угольный микрофон. Что будет? Выйдет питание контура энергией зависимое от силы криков, что мы издаем перед микрофоном. Ведь если мы крикнем, уголь в микрофоне спрессуется, сопротивление его, протеканию электрической реки, станет меньше, и колебательный контур получит больше энергии, которую он выкинет в антену. Соответственно, тише говорим — энергии в антенне меньше. А ведь наша речь и состоит, то из усиления «крика» то из ослабления. И все это многообразие будет точно наложено на «силу» с которой колебательный контур отправляет потоки электрической реки в антенну. Соответственно, из приемника будут доноситься все те же «крики» и ослабления, которые для нашего слуха сложатся в речь.

Простейший передатчик. Проще просто некуда. Вот только работать он будет плохо, так как через угольный микрофон много энергии не пропустить — это надо микрофон размером метра на два в диаметре. Раз так — надо усилить энергию, идущую от микрофона, с помощью все того же триода. Слабые колебания от микрофона приходят на управляющую ногу триода, и он начинает, согласно этим колебаниям, управлять уже более мощным потоком электричества, идущим от гальванической батареи. Выходит передатчик, состоящий из двух триодов, микрофона, конденсатора, катушки, антенны и гальванического, или любого другого, элемента питания.

Но это в идеале. На самом деле, работу всех этих элементов надо еще согласовать между собой, значит, будут согласующие сопротивления или иные детали. Про стабилизаторы колебательного контура уже упомянул. Одного триода может быть недостаточно для усиления сигнала от микрофона, и придется городить целый каскад таких устройств. Схема передатчика растет как на дрожжах. Благо, несколько схем мне известны, и куда что подбирать более или менее понятно. Другое дело, что характеристики деталей, которые мы сможем сделать, будут далеки от номиналов, по которым строились схемы из моей памяти. Так что, эксперименты, подборы и неудачи на первых порах — нам гарантированны.

Примерно такой была вводная лекция по курсу радио. Нам еще предстояло разбираться с формами электромагнитных волн, излучаемыми антеннами — так называемой, «диаграммой направленности». Обсуждать прохождение радиоволн в атмосфере, затрагивая устройство нашей планеты, распределение волн по частотам и зависимость прохождения волн от частоты.

Обсуждали и аспекты химии с металлургией, так как первые наши опыты с цинкитовым детектором выглядели не лучше, чем у Лосева. Пришлось даже отдельный «чистый» цех организовывать и добиваться, чтоб от одной пробной плавке цинкита к другой — игла находила на поверхности кристалла все больше и больше «активных» точек. Составляли таблицы соотношений конденсаторов и катушек, пользуясь механическим «крутильным» генератором, выводя закономерности и пролонгируя их на более высокие частоты.

 

Глава 40

Время летело совершенно незаметно. К своему стыду, признаюсь — даже не интересовался, как идет подготовка подарков государю к свадьбе. Дела лаборатории затянули настолько, что потерял счет времени. К марту 1705 в радиолаборатории остались шесть специалистов — остальные предпочли заняться более привычными делами. Зато наша «великолепная» семерка, со мной во главе, ломилась сквозь неизведанное, как слон сквозь фарфоровый завод.

К середине марта заработал цинкитовый триод, выдав «бешенное» усиление, в 1.9 раза по току, хотя аналоги моего времени выдавали этот коэффициент около 50, а то и 250. Но и с двойкой уже можно жить! Хотя, надо дотянуть этот коэффициент, продолжая совершенствовать выплавку кристаллов цинкита, минимум до 10. И дело у нас явно пошло.

Весь следующий день пили, обсуждая, как будем жить дальше. Полупроводниковая рация больше не казалась совершенно нереальной задачей. Пусть цинкитовые триоды требовали периодической замены, так как выходили «из режима». Пусть дальность связи будет в пределах прямой видимости, а потребление энергии от батарей просто сумасшедшее, по меркам моего времени. Пусть! Главное, наш младенчик «поковылял» — и кому, как не мне, знать, в кого он может вырасти.

Вторая половина марта представляла из себя сплошные прорывы. Первый звуковой усилитель, первый передатчик, первая радиостанция, для которой плотники долго строили мачту, первая пробная трансляция и прием ее в поселках на детекторные и гетеродинные, то есть, с усилителями, приемники.

Широкий шаг и большие успехи — если бы не череда нюансов. Рабочий триод у нас выходил один из сотни, все прорывные изделия были в одном, максимум в двух экземплярах, за исключением детекторных приемников, их мы наделали много.

Таким образом, основной работой нового цеха стало изготовление триодов. Штук по 15 в месяц с тенденцией к улучшению ситуации.

Про стоимость каждого рабочего триода и его не особо долгое время жизни — старался даже не думать. Коробочка радиостанции, размерами с толстую книгу, стоила примерно как ее вес в серебре.

Мне еще повезло, что занялся полупроводниками сейчас, когда мастера заводов освоились с электричеством и «чистой» химией для лампочек — попытка создать триод несколько лет назад — явно была бы обречена на провал. Ваять что-либо, кроме радиосвязи, из «золотых» триодов — не поднималась рука. Надо дать «отстояться» технологии, и тогда начать переводить добро на другие пробы.

Только тут, в этом времени, оценил стоимость радиодеталей. В свое время отстригал ножки от полупроводников и делал из них пульки для рогатки, а вот ныне мне проще из рогатки золотыми червонцами стрелять.

Выполнили две радиостанции в «морском» исполнении — то есть, в корпусе, аналогичном хронометру — амортизируемым и с карданным подвесом. Электроника у нас пока выходила чувствительная к тряске. Зато детекторные приемники получились неприхотливые.

На какой частоте все это работало? А демон ее знает! Судя по расчету колебательного контура, который мы делали, опираясь на таблицы соотношений — частота должна быть около мегагерца, плюс минус лапоть. Частотомеров у меня нет, как нет и способа мерить или задавать высокие частоты эталонными генераторами. Все что могли сделать — отстроить колебательный контур по потреблению электричества, а потом подстраивать по нему остальные. Теорию и тут мы отложили на потом. Все получали исключительно опытным путем, определяя, на каких частотах, точнее, при каких соотношениях колебательных контуров триод устойчиво работает, добиваясь от него максимума мощности, на максимуме частоты. Вышло, в итоге, около мегагерца — эта частота и была взята как опорная для ближней связи. А сколько там на самом деле получилось — разберемся, когда придумаю, как частотомер высокочастотный сделать.

Продолжение исследований в радиолаборатории отложил, в связи с приближающимся выходом каравана к Готланду. Мастера и так на меня обижались, что в порывах страсти не редко были посланы. А что делать? Паяльники у нас в лаборатории работали по технологии «бабушкиного утюга», то есть, нагревающиеся от жаровни. Когда у тебя в руках остывает рабочий инструмент, а от дверей бежит подмастерье с криками «Мастер, Мастер! Там…» — не всегда удавалось подобрать корректные выражения.

Вот теперь, за месяц до выхода, начал «подбирать хвосты». Как обычно, в последний момент. Форсированная карусель. Ухххх…

Спорил со станочниками по поводу новых станков для Ижоры. Пинал оружейников по поводу новых стволов. Облазил «Волков» на стапелях Вавчуга, вносил изменения.

С корабелами вообще долгий разговор получился — мы пересчитывали проекты с учетом доработок, и у нас основательно поплыл весовой баланс. Одно только дублирование сварных соединений болтами, стягивающими плиты бортовой брони канонерок за ребра усиления — дали привес в полторы тонны. А для броненосца таких болтов выходило почти на 20 тонн. И это были еще далеко не все «добавки», утверждаемые в проектах по результатам эксплуатации канонерок.

Остальные цеха требовали к себе не меньшего внимания. Поправки, по результатам эксплуатации наших диковин находились для всех, и везде это тянуло свои проблемы. Технические. Значит, мне их и решать.

Раскритиковывал ткани из новых нитей, устраивал головомойку за десятки метров запорченной целлофановой фотопленки — можно подумать, нельзя было самим догадаться проверить, как поведет себя основа в химических реактивах. Нет! Сначала все сделают по моим эскизам, а потом хлопают глазами. Так что, пока наша новенькая разработка, пленочный фотоаппарат, осталась не у дел. Точнее, снимать он может, и пленку для него можем делать. А вот с процессом проявления, точнее, устойчивости к нему основы пленки — еще надо поработать. Фотоаппарат, кстати, получился шикарный, с пленкой шириной 10 сантиметров. Бросать разработку было жалко, и провел несколько дней, колдуя с текстильщиками над присадками к вискозе для получения устойчивого к проявителю, фиксажу и горячей воде целлофану.

Параллельно, листая лабораторные журналы, выяснил, что эксперименты по подбору «в чем еще можно растворить целлюлозу» с получением вискозы не закончились. В чем только лаборанты не растворяли несчастное дерево. Даже в моче пробовали. И несколько листов журнала, описывали термические режимы и добавки, сопровождающие этот процесс. То-то мне показалось, что в лаборатории странно попахивает.

Но, именно эти эксперименты дали интересный результат. Моча с уксусом начала некоторым образом на целлюлозу влиять. Несколько листов журнала показывали, как лаборатория билась вокруг этого соотношения, добиваясь некоторых намеков на результат, но, так и не поймав положительной тенденции.

Тем не менее, это были единственные страницы, где некие растворенные хлопья целлюлозы фигурировали. Остальные описания больше напоминали неудавшееся шаманство.

Пытался вспомнить, какие у меня ассоциации имелись с мочой и целлюлозой. Никаких. Но ведь эффект в журнале зафиксирован! На меня напал зуд «погони за хвостом незнакомки».

Единственная ассоциация у меня возникла с фосфором — ведь именно его мы гоним из вышеуказанной жидкости. Пришлось выписывать со складов фосфор, благо его на заводе складировалось больше, чем требовалось оружейникам, и пробовать растворять целлюлозу уксусом с фосфором. Врагу не пожелаю таких экспериментов. Тем более, не особо удачных.

Проблеск на удачу мелькнул практически случайно, когда указал замешивать уксус не на чистом фосфоре, так как опасно с ним работать, а на сожженном, который в сгоревшем виде существенно безопаснее. Вот добавление крепкого уксуса в прогоревший фосфор дало некоторый результат — целлюлоза «потекла». Пусть и не полностью, пусть только намеками — но мы ухватили свой хвост. Немедленно в десятках склянок начали намешивать различные концентрации, выстаивать, греть — словом, «метод тыка» во всей красе. И самое смешное, что лаборатория уверенно шла к получению уксусной технологии производства вискозы. Даже не знаю, делали так в мое время, или это наша случайная разработка, но несколько проб показывали — нить выходит ничуть не хуже вискозы. Даже лучше. Правда, воду нити не впитывали и пахли уксусом после сушки — но мы еще в самом начале пути.

Жалко было оставлять новинку на полдороги. Но мое время вышло. Пора было отрабатывать доверие Петра. Хватит мне вырабатывать адреналин в заводских цехах.

Первое свидание с царским лимузином стоит описать особо.

На апостол мы прибыли за неделю до выхода каравана, когда по Двине уже во всю бежали льдины. Нестись по зимнику, когда за спиной трещал лед, стало еще одним острым ощущением. Деньков бы на пару раньше — но дела не отпускали. Теперь оставалось надеяться на русский …эээ… обычай, и плавучесть понтона.

В Архангельске задержался только на один вечер — посидеть с броненосцем и поговорить с мастерами. Одевающийся листами брони корабль вызывал щемящее чувство. За «дембельским аккордом» обычно следует сам дембель. Но уж свой аккорд не дам никому испортить. В этом ключе мастерам и направлял мозги.

Добравшись до базы флота, порадовался деловой суете. Настолько деловой, что на фрегате дневальный не обратил на меня внимания. Радоваться перестал. Потом радоваться перестал дневальный. Потом капитан. Потом деловое настроение быстро разошлось на все корабли. Потеряли за зиму нюх мои беломорские покорители морей.

Так вот, апостол, выбранный мастерами, по одним им ведомым критериям, под представительский корабль — взяли в оборот основательно. Разобрать и разукрасить корпус мастера просто не успели за три месяца. Но внутри корабль было не узнать. Впрочем, снаружи отделку начали, как только потеплело, так что, еще неизвестно, насколько изменится корпус внешне.

Внутри царила деревянная резьба, тканевые драпировки и ковры. Ковры то они где взяли? Мы же их не производим! Похоже, слишком давно моя жизнь идет урывками. Теряю связь с происходящими делами.

Оказалось, в украшении царского судна активно приняли участие архангельские купцы. Уж не ведаю, откуда они поснимали картины и прочую роскошь — но помогли купцы изрядно. О чем обещал обязательно рассказать Петру. Хотя не сомневаюсь, что купцы сами напишут государю про посильную помощь в ярких красках.

Царский лимузин переделали основательно. Одну палубу отвели целиком под высоких гостей, нарезав перегородками просторные каюты. Каюты блистали богатой отделкой, пробитыми в бортах большими окнами, и всеми нашими жилищными наработками, вплоть до батарей водяного отопления и ванных комнат с подачей холодной и горячей воды.

Носовой «салон» где предполагалось проводить общественные мероприятия, вообще напоминал теннисный корт слегка треугольной формы, и опять с большими окнами. Они же мне всю силовую схему обшивки порушили! Надеюсь, это чудо отделки никогда не попадет в серьезный шторм.

Царская палуба, как тут начали называть эту часть корабля, благоухала свежим деревом и жженым железом. Впрочем, запах железа тянул с нижних палуб, где продолжалась битва сотни мастеров, с подмастерьями и помощниками, за государеву благосклонность.

На нижних палубах делали менее престижные каюты, с небольшими иллюминаторами и общими санузлами. Что, впрочем, не повлияло на тщательность отделки. Ну, не умел народ в это время руками плохо работать. От никудышных мастеров вся деревня отворачивалась, после чего только уходить в другие земли оставалось.

Еще ниже располагались казармы солдат охраны и кубрики матросов. Вот тут все было по-спартански — рундуки и двухъярусные койки в нескольких больших, общих, кубриках.

В кормовой части трюма смонтировали паровой котел, работающий на подогрев воды для отопления и ванных комнат, а также котел для коловратника, обеспечивающего, через генератор, освещение на палубах и в каютах. Генератор, между прочим, демонтировали из лаборатории Вавчуга, а коловратник с котлами сняли с Волка. Дорогой у нас лимузин получается.

Но шикарный. Тут придраться не к чему. Угу. Если бы… Тая, уже на второй день обживания лимузина нашла целый список недоработок. А стирать где? Дамам хоть и служанки стирают, но не в ванне же это делать. А что это за шкафы и полки? Да у деревенской невесты сундук с вещами больше всех этих полок вместе взятых! А музыканты где? А что за дурацкая планировка кают, куда можно попасть только через центральный коридор?

…Какие музыканты?! Какой отдельный камбуз для кофе! Какие навесы на палубе от солнца! Какая библиотека! Тая, ты не перегрелась, лазая со мной по новой кочегарке?

Тем не менее, собрал мастеров на консилиум, ставить диагноз новорожденному. Приняли решение отложить выход еще на неделю, но всунуть в лимузин «шашечки».

Под это дело велел проверить всю роскошь на устойчивость к качке — будет обидно разбить половину ваз, пока мы идем Норвежским морем.

Чтоб не бездельничать раньше времени — занимался радиофикацией корабля. Лично натягивал антенну между топами мачт, плетя макраме из медного провода, изоляторов, талей натяжки и фидера. В штурманской рубке оборудовал пост радиста и добавил на пост еще усилитель громкой связи. Особо громкой связь у нас не вышла — динамики шипели и хрипели, но речь передавали довольно разборчиво. Вот только самих динамиков сделали маловато. Хотел громкую связь на боевом корабле попробовать — но раз войны этим летом не предвидится — можно и пыль в глаза пустить.

Вторую радиостанцию разворачивали на Соколе, а на остальных кораблях эскадры антенны натягивали, но ограничивались одними приемниками.

За этой беготней по кораблям и настройкой, а потом и согласованием антенн с приемниками, проскочила седмица, как не было. Времени всегда не хватает, чтоб сделать самое-самое.

Если в юношестве у меня сформировалось представление, про этот исторический период, как про сонный и вялотекущий — то ныне могу сказать — никогда в жизни так не вкалывал, как здесь. И народ тут работает от зари до зари. Даже бояре с самого утра поднимаются. Бурная тут жизнь. Короткая, но бурная. Надо только знать, куда смотреть, так как снаружи все выглядят неторопливыми и инфантильными, а внутри горит огонь.

В середине июня Сокол увел за собой караван груженых припасами и оборудованием апостолов, вместе с царским лимузином в долгий поход до Готланда. Первый раз выпустил бразды управления конвоем, оставшись на царском апостоле, придаваться неге и безделью.

Предавался целыми днями. На каждом иллюминаторе натянул контрольные нитки и снимал показания о деформациях. Гонял кочегарку и коловратник на предельных режимах. Даже акустику в салоне проверял. Моряки из экипажа лимузина прокляли тот день, когда адмирал решил отдохнуть на их корабле. Зато у меня обрисовалась вполне четкая картина о подгнивших участках досок трюма и о состоянии такелажа. Слегка поизносились апостолы. Надо закладывать еще несколько крупных верфей, пока весь жирок не растряс.

Путешествие на апостоле разительно отличалось от предыдущих походов. Загруженный припасами и с увеличенными танками пресной воды, апостол плевал на волнение у берегов Норвегии с высокой палубы. По крайней мере, ощущение качки на нем не шло ни в какое сравнение с Соколом или даже Духом. Лимузин шел плавно, покачивая драпировками на окнах и лишь изредка позвякивая хрусталем посуды в шкафах и висюльками плафонов. Впору было вспомнить о настоящих пассажирских кораблях. А что? У нас есть каюты вип-класса, первого класса, и далее по нисходящей. Все черты пассажирского лайнера, вроде, соблюдены. И плевать, что все переделки прошли спонтанно и практически без чертежей. Чертежи потом нарисуем, как не раз бывало в моей истории. Главное, что лимузин не проявлял склонности к трещинам и течи — значит, воля государя будет исполнена. Обязательно акцентирую на этом внимание иностранцев. Пора прекращать стрелять снарядами и начинать пальбу слухами. Война, как известно, не кончается никогда — она просто перетекает из одной формы в другую, порой, не менее разрушительную. Но меня больше радовала встреча с шахматистом, чем с боксером — несмотря на то, что выиграть можно и у того и у другого. Или проиграть.

Караван шел по привычному, даже набившему в чем-то оскомину, маршруту — без приключений. Комфорт царской палубы развращал. В кой-то веки, удалось выспаться, и поваляться на койке, перебирая технические отчеты. Посидеть с Таей за неторопливой беседой, да и не только посидеть. Вся царская палуба находилась в нашем полном распоряжении — даже палубные матросы предпочитали лишний раз не попадаться мне на глаза.

Сделал для себя пометку, что на Готланде надо нанять комплект слуг для царской палубы и кают первого класса. Наши матросы и кок не тянут обслуживание такого уровня.

И вообще, стоит подумать над пассажирскими лайнерами, ходящими по маршрутам. С ганзейцами подумать — продемонстрировав им лимузин как прототип. Хоть в этом веке путешествия дворян не так развиты, как в более поздние времена — но начало маршрутам заложить можно, тем более, это хорошо вписывается в нашу концепцию развития туризма.

Конвой сделал первую остановку в Тромсе. Теперь это уже наш город, и осматривал величественные горы вокруг с видом собственника. База тут получит развитие, только когда проложим железную дорогу от Ботнического залива до Тромсе, точнее, почти до Тромсе, так как нет смысла тянуть дорогу именно сюда — достаточно дотянуть до северного берега фьорда.

Вот этим вопросом и занялся. Форт морпехи построили не столько оборонительный, сколько жилой. Но северный быт полк наладил. Теперь, за стойкость и терпение, морпехи получали в подарок груз целого апостола и новое задание — закладывать в северной оконечности фьорда русский городок, к которому, рано или поздно, дотянем ветку пограничной дороги.

Хорошая работа не должна остаться без награды. Обещал майору звание полуполковника, если новый городок будет готов принять около трех тысяч рабочих-строителей базы через год. Лучших морпехов хвалил перед строем и забирал для представления государю, то бишь, в сопровождение лимузина.

Неплохо вышло. Военные не меньше детей любят, чтоб их хвалили, награждали и привозили им подарки. Да чего там военные! На торжественном собрании хвалил норвежцев, принявших активное участие в жизни полка и награждал их ценными призами. Так половина поселка, собравшаяся на построение, орали что-то радостное, будто у них уже наступила ночь святого Ханса. Пришлось портить печень аквавитом.

После Тромсе вновь потянулся переход, отягощенный роскошью. Даже открывать пачки набросков для проработки было лениво. А ведь планировал весь переход работать.

Все, на что поднималась рука — это вести журнал радиосвязи с Соколом, да и то только из соображений оценки дальности связи в зависимости от погодных условий. Дальность не радовала, как не радовал, выход из строя, буквально через две недели работы, первого триода. Кроме того, связь постоянно «уходила» с частот — но эта плата, за простоту наших устройств, была очевидна, и с ней приходилось мириться, играя подстройкой приемника. Впору радистов нанимать из музыкантов — работа выходила похожая, только еще более нервная.

На этот раз море у северных берегов Норвегии радовало парусами. Торговцы служат самым хорошим индикатором военных действий. Даже мы отпустили один апостол из конвоя в Берген без сопровождения — жизнь на море вылезала из бухт и начинала вспенивать одиночество моря форштевнями.

Кронборг окутался дымами приветствий задолго до траверза конвоя. Идиллия. Поднадоело мне, что-то, ходить кругами. Никогда не думал, что так скажу про морские походы, но если еще пару раз схожу вокруг Норвегии — меня стошнит.

На этот раз на нашей базе в Висбю сделали только короткую, двухдневную, остановку. Передавал Памбургу приказы Петра, с деталировкой от меня. Похлопал адмирала по плечу, порадовав, что дальше он сам. У меня на Готланде масса нерешенных вопросов с купцами.

Лимузин оставили на Готланде — ганзейцы обещали принять участие в доведении роскоши на корабле до неприличия, и обеспечении палуб элитной обслугой. Правда, готовность корабля обещали не ранее, чем через десяток дней. Но, в связи с новостями, мы, пока, никуда не торопились.

Новости пришли неожиданные. В мае этого года, от водянки, умер Леопольд, и на престол Священной империи взошел его двадцатисемилетний сын. Вместе с новостями, пришел приказ от Петра — ждать, когда прибудут дополнительные послы. Государь явно собирался выжать нечто для себя, пока молодой монарх не уселся капитально на престоле. Ну, флаг ему в руки, с двуглавым орлом и императорской короной. У меня есть дело поинтереснее — буду хвастать Тае, строящимся городом. Нам с ней еще царский дворец оценить надо — вдруг там, что не так.

Ожидать готовности лимузина или общения с послами Петра — смысла не имело. Пересели с Таей на транспорты, загрузившиеся товарами первой необходимость для Петербурга, то есть, лампами, проводами, автономными генераторами и прочими сервизами. Даже стало не совсем понятно, как мы впихнем груз двух апостолов в зимний дворец. У нас же диковины из всех кладовок торчать будут!

Один транспорт загрузили полностью деталями для Ижорской верфи — коловратниками, котлами, стальными заготовками для запланированных разработок — словом, обеспечил себя игрушками на лето.

Мысленно потирая лапки — ждал, с нетерпением, прибытия на самую грандиозную стройку России. Набездельничался, за время перехода, до пролежней. Надоело видеть результатом своих трудов жирные дымы до горизонта. Теперь хотелось обеспечить дворцу вид не хуже лимузина. А то нехорошо выйдет, австрийка задержит дыхание от восхищения, во время транспортировки, потом войдет во дворец, а там… мела по колено, с охапкой сена вместо кровати.

Если еще учесть, что удивить австрийскую принцессу, привыкшую к монументальности Вены, станет не просто — то лимузин можно считать только репетицией. И теперь мы с Таей ехали на премьеру.

До Петербурга добирались нудно и тяжело. Погода заставила два дня отстаиваться у Гангута, а потом еще терпеть дождь и волнение Финского залива. Не все коту масленица.

Поднимаясь по Неве, обнимал Таю за плечи и гордо тыкал в намечающийся дворцовый парк, а она намекала мне на грязные разводы, плывущие по Неве от форсированной стройки. Но в целом — посмотреть было на что.

Оба парка приобрели окультуренный вид и больше не напоминали вывалы земли, с торчащими пеньками. Даже трава успела прихватить зеленью результаты строительства, и теперь, на зеленом фоне четко просматривались желтые, песчаные дорожки и серые линии каналов. Не хватало только статуй, фонтанов, и культурных учреждений, начиная от туалетов и заканчивая театром. Но фундаменты и тумбы постаментов, в соответствующих местах уже просматривались.

Неожиданностью стало «прихорашивание» правого берега Невы. Уж не ведаю, где на это силы взяли, но Петропавловский форт и полковой редут за ним привели ко внушительности. Форт, понятное дело — он одна из «костей» ансамбля набережной, а вот к редуту присматривался в бинокль внимательно. Создавалось впечатление, что мастера устроили показуху, просто обложив земляные стены бутовым камнем, таким же, которым стены каналов укрепляем. Если с военной точки зрения это и было «покраской травы в зеленый цвет», то с эстетической стороны редут выглядел на «отлично». Пусть пока так и будет, все одно защищаться нам пока не от кого.

Деревянные постройки правого берега разобрали, перенеся их к Ниену, и вокруг редута простиралось большое поле, расчерченное песчаными дорожками. Смотрелось хорошо.

Ансамбль дворцовой площади мастера подняли в полном объеме, но дома стояли в лесах, и оценить общий вид с воды не удавалось — во всю шла внешняя отделка стен.

Улыбнулся на изобретательность архитекторов — многие окна в комплексе красовались, вместо стекол, натянутыми на рамы холстами, на которых нарисовали вид окна с переплетами. Интересно, где еще они муляжи ставят? Стены то хоть, надеюсь, натуральным камнем облицовывают.

Выше площади, за дворцовым каналом, разворачивалась стройка «научной дуги». Там, по плану города, строились несколько академий, в том числе флота и армии, здание коллегий, здание думы и резервное здание, назначение которому пока не придумал. Видимо, всех людей, высвободившихся после ударного возведения дворцового комплекса — бросили на следующий сектор.

Еще выше по течению Невы, у второго секторного канала, там, где будет большой Гостиный Двор, из воды торчали затопленные огромные баржи с камнем. Быки будущего моста мастера сделали с изрядным запасом по габаритам. К этим быкам можно запросто причаливать несколько кораблей, как, впрочем, и задумывалось. Более того, быки моста уже сейчас использовали в качестве причалов, и вокруг них корабли и баржи стояли в несколько рядов, выполняя, заодно, роль понтонного моста.

Дальше моста по левому и правому берегу раскинулись рабочие поселки, состоящие, в основном, из деревянных общинных бараков и мастерских. Над поселками во множестве поднимались дымы, несмотря на теплую погоду.

В целом — вид меня порадовал. Особенно хорошо, что мастера начали поднимать вторую дугу города, тем самым, закрыв строительными лесами вид на бесконечный пустырь стройплощадки. С такой «ширмой» вид города с воды заиграл совсем по иному. Теперь в первую очередь бросались в глаза шедевры архитекторов, а не процесс их изготовления.

Наш транспорт причалил к дворцовой набережной, частично уже одевшейся в камень. Причем, для создания набережной мы жертвовали шириной реки — затапливая каменные блоки на некотором удалении от берега, создавая прямую линию набережной, а потом засыпая промежуток между естественным берегом и линией набережной камнями и глиной с песком. Чего только не сделаешь, ради красивой, ровной перспективы. В конце концов, Нева от нескольких метров, ну, пусть десятков метров, ширины не обеднеет. Правда, в мое время, речка Мойка имела ширину около 40 метров, после подобного «выравнивания» набережной — а в это время у нее ширина около 200 метров, плюс болотистые берега.

Благо, город строим выше Мойки, и она пока не входит в первостепенные работы. Затраты на ее углубление, расчистку и облагораживание были бы много выше, чем земляные работы на прокладке нового канала. Именно по этому всю сеть каналов мы копаем заново, а имеющиеся реки отнесли к парковому хозяйству.

Прибытие нашего транспорта никого особо не заинтересовало — тут много таких кораблей в день причаливает, а уж барж и лодок вообще кошмарное количество.

Зато, появилось время пройтись по стройке, посмотреть достижения без помех.

Сразу за дворцом у набережной — открылся вид на большой котлован, вместо площади. От неожиданности даже остановился. И как это понимать? Всю задумку же на корню убили!

Посреди неглубокого котлована уже построили фундаменты двух запланированных круглых постаментов, и вся стройка на площади крутилась вокруг них, игнорируя работы по мощению площади плиткой. Правда, работы с постаментами шли ударно — вокруг облицовываемых барельефами круглых тумб фундаментов уже явно просматривались когти, вырастающие из земли. Вот только на остальной площади, царила тишина и строительный мусор. Перекос, однако.

А ведь площадь была очередной моей изюминкой! Без нее весь дворцовый комплекс будет смотреться совсем по иному. Ведь задумкой было выложить площадь мозаикой из каменной плитки, изображающей герб России. Более того, двуглавый орел должен держать в лапах скипетр и державу, фундаменты под которые и украшали рабочие. Вот только без мозаики — фундаменты смотрелись не к месту на этой площади.

Пока обходил стройку по набережной дворцового канала, все еще не имеющего воды, подобных нюансов набралось на пару лет строительства. Особенно убил облезлый вид стен, обращенных от площади. Уж больно велика была разница у них с облицованными и украшенными фасадами.

Настроение слегка улучшилось, когда пошел искать «главных по тарелочкам» внутри царского дворца. Несмотря на массу снующих рабочих, пыльный туман, от полируемых стен и висящие кругом парусиновые пологи, чередующиеся с деревянными лесами — дворец внутри становился дворцом. В царском крыле вообще царила тишина, отсекаемая от остального дворца массивными, резными дверями в полтора человеческих роста. В этом крыле заканчивали работу отделочники, внося золотые штрихи на богатство убранства. Пустоте покоев недоставало только мебели.

Таю пришлось отпустить с одним морпехом в рабочие поселки — мое размахивание руками с собравшимися итальянскими, испанскими, французскими и нашими мастерами уже не выглядело так захватывающе, как дворцовый комплекс. Можно сказать, начались трудовые будни — с корабля на работу.

Описывать обычную круговерть стройки долго и не интересно — приходилось принимать массу неприятных решений, останавливая строительство второй дуги и бросая все силы на производство камеди. Поставил задачу замостить всю площадь за месяц, а это весьма непросто — двадцать тысяч квадратных метров поверхности равны двум тысячи кубов бетона для плитки, соответственно, 400 кубов камеди. Обеспечить производство 20 кубов камеди в день на всех печах Ижорского комплекса — стало изрядной задачей. А еще бетономешалки, обеспечивающие по 100 кубов замеса в день, наполнитель, деревянные формы для плиток, вибростолы с ручным приводом. Сумасшествие.

Плитки делали трех основных цветов — обычные серые, черные, с добавлением золы и красные, с наполнителем из кирпичного боя. Хорошо, что государь выбрал гербом черного двуглавого орла — был бы орел красным, как при батюшке Петра изображали — проблем у нас стало бы больше. Ведь золы, от котлов, на Ижоре полно — а каждый кирпич ныне, особо ценен, даже если он лопнул при обжиге.

С Таей снова виделись урывками. Мне был вставлен длинный фитиль, в связи с неправильным проектом расположения больниц по городу — и если с распроданной дворянской частью уже сделать ничего было нельзя — то в остальных местах планы города пришлось слегка пересматривать. Кроме того, больницы в заводских поселках были признаны «не годящимися» и пришлось давать разрешение на деревянное строительство особо срочных объектов.

Больных и калечных, по словам Таи, оказалось довольно много. Похоже, некоторые аспекты стройки от меня скрывали. Пришлось сделать несколько громких оргвыводов, вплоть до назначения виновным новых и напряженных мест работы в каменоломнях — камня городу катастрофически не хватало.

После десятка дней дикого бега между Петербургом и Ижорой занялся запланированными летними игрушками. Все одно быстрее, чем работает ныне, производить строиматериалы ижорский комплекс не сможет.

На Ижорской верфи начали строить, а скорее собирать, первый дноуглубительный катамаран-драгу на коловратнике. Причем, задача у драги была не столько углубить дно, черпая его бусинами стальных ковшей на общем тросе, сколько добыть песок и гравий для строительства города. Ведь даже при скромной производительности в 50 кубов донного грунта в час, за месяц круглосуточной работы такой землечерпалки добудем 35 тысяч кубов. А для песчаной подушки на дворцовую площадь надо всего 8 тысяч кубов. Правда, если брать потребность для всего остального города — то надо запускать в работу на Финском заливе еще десяток землечерпалок и строить флот из полутора сотен барж и десятка буксиров.

Вот буксир стал второй задачей этого лета. Строить его в Вавчуге и перегонять вокруг Норвегии — дело дохлое, не такое уж и мореходное суденышко. Пришлось обновлять новые, закрытые эллинги Ижорской верфи и затягивать на стапеля, для переделки, наиболее приглянувшиеся, уже построенные баржи. Скорости от буксира все одно никто не ждет, для него подойдут и круглобокие баржи, вся переделка которых сводилась к установке машин и винтов, организации угольных ям и обшивании машинных отсеков противопожарными, тонкими, железными листами. На долгую службу этих полуфабрикатов рассчитывать не приходилось, но до конца основного строительства города они дожить обязаны.

Как обычно, на самом интересном месте, в Петербург приехал Петр со свитой. Потянулась одна из тяжелейших недель в моей жизни. В первый вечер, как меня выдернули на ковер с Ижорской верфи, просто откровенно пил и плакался Тае в жилетку, как меня все достали. Разговор с Петром вышел тяжелый, и на повышенных тонах. Его тонах, само собой. Понимаю, что государь на взводе в связи с женитьбой и прочими политическими игрищами — но люди у меня и так делают невозможное, быстрее и лучше никто не построит. Еще и многочисленная свита Петра потявкивала вслед за монархом. Пришлось двоих вызвать на дуэль, и один гад, таки согласился.

Первый раз дуэль протекала по всем правилам, без подвохов и предварительной подготовки. На клинках, от которых было уже не отвертеться.

Страшно это, выходить с метром отточенной, до среза ногтя, стали против человека, владеющего этой сталью с детства. Шансов на бой нет никаких. Есть только шанс на удар.

Вот и воспитывал в себе, ранним, туманным и теплым утром, «взгляд самурая».

Видимо удивил противника стойкой с мечом, который тут, по недоразумению, называют шпагой. Держал меч двумя руками над головой. Не принято так в этой местности. А мне плевать.

Злость, после позавчерашнего разговора с Петром, клубилась черным облаком. Может, и правильно говорят, что у бойца должен быть холодный и чистый разум — но, какой из меня боец. Мне просто остро хотелось поубивать половину из свиты Петра, да еще и на государя мое неудовольствие с интересом поглядывало.

Противник, классической стойкой и сам не отличался. Но решили мы с ним вопрос без рассусоливаний — коротким уколом и резким ударом. Оба попали. Правильно избегал этих железных зуботычек. Раны они оставляют страшные.

Дальше решающую роль сыграло мастерство Таи. Меня она вытащила, а противнику именитые лекари не помогли. Можно считать, что выиграл матч по буллитам.

Зато злость прошла, заглушенная ноющей болью чуть выше и левее сердца. И Петр от меня отстал. Будь благословенны дуэли.

Государь убыл с частью свиты и частями Двинского и Преображенского полков на Готланд, оставив в Петербурге несколько сотен мешающихся под ногами бояр, для подготовки приема делегаций. Вот уж он действительно подгадил. Теперь приходилось постоянно находиться в Петербурге, отбивая моих мастеров и рабочих, от боярских хотелок. При этом Тая настаивала на постельном режиме, но режим выходит короткоперебежковый. Пришлось даже популярно объяснить паре особо маститых бояр, что на дуэль вызывать не буду, уважая их возраст и заслуги — просто пристрелю тихонько, и прикопаю под дворцовой площадью, оказывая, тем самым, высочайшую честь. Площадь, кстати, начали мостить идущей с Ижоры тротуарной плиткой. Но, место под захоронения, еще имелось — а с правой руки могу стрелять не хуже, чем с неподвижной левой, хоть и левша от рождения. Остроту проблемы мои откровения не сняли, но после того, как одного активного боярина загрызли волки, недалеко от обводного канала — бояре переключились на других жертв и устроили повальную охоту в окружающих город лесах.

Между прочим, к волкам не имел никакого отношения. Действительно не имел. Даже грибочков не посылал. Чистый божий промысел. Бывает и такое.

Может поучаствовать в божьем промысле, пока большинство бояр окрестные леса зачищают? Заманчиво. Но рана меня еще долго ограничивать будет. Повезло им.

С дворца снимали строительные леса, и поднимали на скошенную внутрь крышу статуи, через снеговые колодцы. Смотрел на завершение наружного строительства со щемящим сердцем. Как в мое время писал Андреесвкий:

Между тумб набережных, на петли вешали чугунные фрагменты отлитых решеток — продукцию литеек Олонецкого и Онежского железоделательных заводов. С западной стороны дворцовой набережной начинали установку изящных фонарей. Зря Петр тут конец света устраивал — все у нас здоровско получается.

Проблемы с дворянством утряслись по мере оседания самих дворян, или их представителей, на участки застройки Петербурга. Ради этого пришлось даже несколькими мастерами-архитекторами пожертвовать, которые согласовывали и видоизменяли типовые проекты дворянских домов и прилегающих к ним участков. Занятие, интересное само по себе, усугублялось моими происками — когда подходил к очередной группе дворян и невзначай так ронял фразу, мол, «у того-то, на фронтоне лепнина будет и пара скульптур при входе…». Действовало безотказно — дворяне немедленно считали, что и им такое надобно. Правда, сроки согласования типовых проектов затянулись — зато, мы постепенно подходили к самым «богатым» эскизам, при этом, умудряясь не повторяться. Ну, а те дворяне, которых нет — потом наверстают. Все по плану.

Тем не менее, согласовать проекты домов всех секторов надо было быстро, так как к домам мы подводили от каналов протоки, перекрываемые плитами. По этим протокам пойдет основное снабжение домов и вывоз отходов. Положение проток зависело от проекта дома, чтоб подводить их к воротам хозяйственного крыла, да еще требовалось обеспечить проточность этих каналов, чтоб вода не застаивалась. Соответственно, спланировать и прокопать их, было необходимо до того, как пустим воду в основные каналы. Сложнейший расчет, и, как обычно, все приходилось делать на колене и на модельках. Может, хоть потомки оценят, как мы тут изворачивались. Ведь оценили они точность календарей майя и выверенность египетских пирамид. Да что далеко ходить! Как археологи, в мое время вычисляют дату закладки русских поселений с высокой точностью? Очень просто. Находят на раскопах поселения фундамент храма, и замеряют точный азимут на его алтарь. Так как, при закладке храмов строго соблюдали ориентацию на восход — выходило, что, в зависимость от дня, месяца и года этот азимут, довольно сильно отличался. Проведя астрономические вычисления можно было с высокой точностью указать дату закладки церкви, после чего начинали рыть архивы соответствующего времени, в поисках упоминаний о поселении. Интересной стала археология в мое время. И это именно тот случай, когда потомки опираются на точность предков.

Впрочем, на Руси археология, то есть, наука о древностях, испокон веков почиталась. При монастырях хранили всяческие реликвии, вплоть до саней княгини Ольги. Однако, официально, днем рождения археологии в России, принято считать указ Петра, по которому он велел: «… ежли кто найдет в земле или в воде какие старые вещи… — також бы приносили, за что будет довольная дача… Где найдутца такие, всему делать чертежи». Причем, первыми находками на этом поприще можно считать гигантские кости, указанные Петру местными жителями под Воронежем, во времена Азовских походов. Тогда государь посчитал, что это кости слонов армии Александра Македонского, почему он решил именно так — сложный вопрос. Но начало археологии и палеонтологии можно вести от этой даты — когда целенаправленно раскапывали древности, а потом делали по ним выводы, что происходило тут в древности.

Кстати, исследования моего времени, этих же мест с костями, поставили перед археологами еще более сложные вопросы, так как кроме костей животных раскопали еще и кости человека, практически идентичного современному виду. Вместе останками раскопали древние орудиями труда, охоты и обеда. Вроде, ничего особенного — обычная стоянка древнего человека. Вот только возник один нюанс. Совместными исследователями разных стран эти древние стоянки датировали возрастом 45 тысяч лет. Но тогда считалось, что человек современного вида появился на земле не позднее 45 тысяч лет назад, да еще и в Европе. А тут уже многочисленные, развитые, стойбища под Воронежем. Нестыковка вышла. Пришлось пересматривать возраст человечества.

Впрочем, надеюсь, что до раскопок Петербурга дело не дойдет в обозримом будущем, так что, потомки смогут оценить наши труды, вложенные в каналы и коммуникации лично.

Лето, своим чередом, шло к осени. Петр решал глобальные вопросы за границей, а на мою долю пришлись мелкие, но интересные, проблемки. Испытывали буксир, потом драгу, потом все это чинили, снова испытывали. Ижору лихорадило, кадров на завод не хватало катастрофически. Людей много, а кадров нет.

Повесил на Таю запуск школ в рабочих поселках и при Ижорском заводе — у Таи связей, в этой области, едва ли не больше, чем у меня. Заложили строительство еще трех буксиров и одной драги — больше просто деталей из Вавчуга не привезли.

Вот в таком танце, сопровождаемом поругиванием, и дождались возвращения свадебного кортежа осенью 1705 года. После чего можно было считать открытой светскую жизнь Петербурга.

Сказать по совести — этой жизни практически и не видел. С момента, как в Неву влетел и отшвартовался, у быков будущего моста, клипер сопровождения кортежа — у меня начались горячие деньки. Мастеров приходилось чуть ли не пинками выгонять из дворца — у них вечные «последние штрихи» были недоделаны. Даже самому стало интересно, что будет, если оставить эти две сотни мастеров и пять сотен их подмастерьев еще на пару месяцев «доделывать» дворец — но в этом году мы уже исчерпали ресурс времени. Обещал, что все не доделанное будем наверстывать зимой и следующим летом, хотя дворец уже выглядел не хуже Эрмитажа, только что картин гораздо меньше, и запах олифы стоял густой.

Собор не уступал дворцу внутренним убранством, хотя снаружи колоннаде недоставало половины колонн. Роспись собора, также, не закончили, несмотря на то, что живописцы били все рекорды и покрывали до шести квадратных метров поверхности росписями в сутки. Святые отцы, обживающие собор, жаловались, что иконостас пока в один ряд, колоколов нет, … этого не хватает, того недостает — все как обычно. Но у церковников в глазах отчетливо читалась радость котов, дорвавшихся до погреба со сметаной. Значит, не все так уж и плохо, как они описывают.

С Сенатом и Штабом дела обстояли похуже. Фасады, обращенные на площадь, мы им отполировали, а вот с обратной стороны даже леса еще не сняли. Леса приказал просто затянуть парусиной, и расписать ее видом стен. Внутри центров военной и светской жизни отделочные работы сделали процентов на шестьдесят, но сделанное — впечатляло.

Теперь нужно было только подчеркнуть достоинства отделки, запустив во все здания уборщиц, отполировав навощенный, наборный, паркет и заправив многочисленные кровати дорогущим бельем, привезенным ганзейцами.

На этом моменте понял свою очередную ошибку — слуг во дворце не имелось. Точнее, были специалисты по обслуживанию коммуникаций, старательно мною натасканные. Даже поварихи были, что мастеров кормили. Вот только, вспоминая опыт лимузина, всего этого явно было недостаточно — а где главный чесатель пятки и шнуровальщица корсета? Ну, пусть не шнуровальщица, а застегивальщица лифчика, так как в моду он уже вошел довольно широко. Без разницы. Дворец к приему высоких гостей был не готов.

Благо, пришедший с птицей сигнал от Петра, означал — «свистать всех наверх». Когда этот сигнал дойдет до Москвы, сюда прибудет не менее шести тысяч человек, в том числе часть прислуга из Преображенского, сопровождающая сестру государя. Думаю, слуг для дворца подберем.

Последние дни подготовки встречи были ужасны. Большую часть строителей Петербурга переселяли на Ижору, освободившиеся дома и бараки подготавливались к приему гостей, завозились подводы продовольствия, да еще подыскивались свободные склады под все это. Даже некоторые мастерские архитекторов задействовали под склады.

Прибывающие толпы гостей принимались немедленно разминаться и готовить себя к празднику. Хорошо, хоть вино свое привозили и прислугу — а то конец света наступил бы раньше времени. И так пришлось поднимать весь Двинский полк, закрывая дворцовую площадь пикетами и покрывая город, вместе с полевыми лагерями, стихийно возникающими на местах будущих дворянских домов, частой сетью патрулей. Позже подошел семеновский, и часть преображенского полка — стало полегче, с наведением порядка. Но обстановка оставалась тяжелой и взрывоопасной.

Чувствовал себя дежурным по сортиру, при переевшем слабительного полке.

 

Глава 41

К моменту прибытия свадебного кортежа у меня ныло все. Болела рана, скрипела спина, гудели ноги, и стонал мозг, исклеванный тысячами требующего своего бояр с их семействами. Больше всего хотелось встать на мостик Духа и пройтись шрапнелью по некоторым скоплениям этих питекантропов. Не понимает тут народ доброго отношения. Но Духа рядом не имелось. Приходилось давить отсутствующим авторитетом, ссылками на государя, и десятком морпехов сопровождения.

Странно, обычно, на хозяине висит мытье грязной посуды после праздника — а у меня выходит одно мытье, без праздника.

Описывать прибытие кортежа, наверное, смысла не имеет. Летописцы тонну бумаги извели, смакуя каждую минуту осени этого года. Пыль мы в глаза пустили основательно. Палили пушки форта и кораблей, полоскались флаги, трубы и барабаны не смолкали сутками. Иностранцы, прибывшие с кортежем в объеме, похожем на вторжение, быстро догоняли бояр в градусе празднования и восхищения. Дворец, с еще не вставшим до конца бетоном, подпрыгивал на фундаменте и грозил развалиться.

Вот моей задачей в этой свистопляске и стало — не допустить приведения будущей столицы к исходной стройплощадке. Пока во дворце шла череда пиров, бился с паром, свистящим из трубопровода, заводя на пробои стальные хомуты без остановки генераторов, ибо свет во дворце отключать, было никак нельзя — а запасных генераторов еще нет.

К техническим проблемам добавлялись сваливающиеся в сухие каналы и в воду гости, ударная работа ассенизаторов, усиленные группы уборщиц. Словом, приходилось страховать все службы от управдома до прачек и техников. Даже новые бригады из рабочих и их семей сформировал для посменной круглосуточной работы — иначе не справлялись.

Седмица обеспечения пиров измотала сильнее, чем, если бы участвовал в них. Причем, участвовать все одно пришлось. Петр посчитал нужным представить меня своей наполовину супруге — ничего так, приятная девушка, с умненькими, а главное, трезвыми глазками. Особо порадовало, что несколько русских слов Мария уже освоила, хотя говорить с ней все одно приходилось через толмача. Да и разговора тогда, почти не вышло. Какие могут быть беседы, в толпе из сотен иностранных и наших дворян? Вот дворяне, со мной побеседовать были не против, но удавалось отделываться от них комплиментами, и общими словами. Некогда мне лавировкой между рифов заниматься.

Таю, как мою спутницу, на балах полировали по ушам не менее активно, чем меня. С ее статусом табельной дворянки свет уже смирился, и как на чернавку, на нее уже не смотрели. Приятные сдвиги. Да и на наши праздничные наряды, на которые потрачена половина стоимости клипера, смотреть свысока — стало совершенно нереально. Даже несколько обидно было, что будущая царица уделила разговорам с Таей больше времени, чем общению со мной. Там, рядом с будущей царицей, вообще быстро образовался девичник, из пары десятков светских дам, в том числе сестры Петра, сестер тезки, Таи и еще нескольких дворянок, минимум две из которых, судя по нарядам, были из благородных девиц. И это еще без учета дюжины иностранок, сопровождающих Марию Леопольдовну.

Зато удалось спокойно, и под белорыбицу, поговорить с Алексеем. Юноша уже вступил в бунтарские 15 лет от рождения, и у него на все имелось свое, исключительно верное, мнение. Общаться с ним стало тяжеловато, но на диковинные сказания царевич еще клевал — вот и продолжил расставлять для него акценты в происходящих событиях. Хоть какая-то польза от головной боли и сухости организма после этих пиров.

В конце седмицы, в только отстроенном Соборе Казанской Божьей Матери, состоялось принятие наполовину царицей, Марией Леопольдовной, православия. В этом действии не участвовал, так как на Петербург опустились холода, и отопление Собора, впрочем, как и остального комплекса, потребовало внимания. Тем более — без меня прекрасно справились, да еще и торжественный ход вокруг площади устроили. После чего провели на площади парад войск. Жуть. Мне только и оставалось, потом, пройтись по площади, и сделать пометки в блокнотике о просаженных плитках — ну нельзя сразу большую нагрузку на не осевшую брусчатку давать, тем более, на смене погоды. Площадь ночью надо будет поправить, чтоб выпирающие плитки в глаза не бросались.

Далее потянулась опять череда пиров, фейерверки, беготня пожарных команд, пальба штуцеров и корабельных пушек. Метался между городом и Ижорой, копался в ценностях, которые свозил после военных мародерств в Двинский полк — подбирал ценные подарки, которые Петр раздавал сплошным потоком, вместе с медалями и орденами.

Наконец, дело дошло и до венчания. Если честно, думал — не доживу. А после свадьбы — думал не переживу многодневный пир. Мне точно надо год за три считать — боевые действия и то спокойнее.

Небольшим светлым пятнышком на картине осеннего шторма в Петербурге можно считать утреннею аудиенцию у Петра, на четвертый день свадебного пира. Государь выражал довольство, и покровительственно хлопал по плечу — «Гуд, княже, гуд…». Мдя.

Наконец, набравшиеся впечатлений, дворяне всем кагалом, вместе с полками Петра, потянулись в Москву, на продолжение банкета. Город затихал под моросящим ледяным дождем. На разгромленный Петербург снисходила зима и покой. Жизнь города постепенно возвращалась в привычное русло — на стройку возвращались рабочие. Лихорадочно пошел подвоз материалов, пока не встали реки. Отдохновение.

Отлеживался. Последние дни держался исключительно на отварах пустырника, листьев березы, шишек хмеля и травинок мяты. Ну, еще на зверобое для ран и вытяжке из ивовой коры для головы. Словом, сидел на таблетках. Тая стала моей палочкой-выручалочкой, а если вспомнить, как она блистала на балах — оставалось только гордиться. Царица звала Таю в Москву. Настойчиво звала, обещая придворную должность своей лекарки. Отказаться от такой «чести» возможности не имелось — удалось только оттянуть прибытие ко двору. Но в любом случае, нам с Таей вновь предстояло расставание. Грустно. Это время пожирает не только мои силы, но и маломальскую личную жизнь. Чего только не сделаешь, для обеспечения здоровья царской четы, и рождения здоровых наследников. Надо было шкипером, в самом начале «карьеры» устраиваться.

Лежа, хорошо думалось. Для начала, подводил итог почти прошедшему году. В Астрахани этим летом взбунтовались стрельцы. Можно сказать — одни из последних полков «старого строя» подняли бузу. Но Петр отнесся к этому делу совершенно спокойно, послав восставшим письмо, укоризненно грозящее пальцем, и два полка государевых солдат «нового строя». Судя по всему, восстание закончиться ровно тогда, как эти полки дойдут до Астрахани. Повод для восстания, кроме неудовольствия стрельцов — был совершенно дурацкий. Прошел по Архангельску слух, будто Петр запрещает русским девушкам семь лет выходить замуж за русских. Мол, выходить можно только за иностранцев, которых государь скоро пришлет. Началось все с сотни единовременно справленных свадеб, а закончилось бунтом. Заодно, бунтовали по религиозному, торговому и массе иных поводов. Но это восстание стало ярким примером, как можно слухами самих себя раскрутить на поспешные действия.

Еще одним деянием Петра этим летом, можно считать активное внедрение бронзовых денег. По крайней мере, деньги эти появились во всех слоях населения, от бояр до рабочих на строительстве. У меня даже коллекция монеток начала собираться отчеканенных к разным событиям. Нумизматом становлюсь. А что! В мое время серебряная полтина этих времен, у нумизматов, стоила около 400 тысяч рублей. А медная копейка около 40 тысяч. Чем не заработок? Соберу коллекцию и сохраню ее для будущего. Цены такая коллекция, особенно если будет полной — станет астрономической.

Еще, этим летом, оправдалось новое месторасположение города — он, без потерь, пережил довольно большое наводнение, прошедшее в ночь на 5 октября. Вода поднялась до дорожек дворцового парка, но разрушений не нанесла. Больше всего боялся за дамбы, отсекающие воду от строящихся каналов — но пронесло. Удачно вышло — и без борьбы за живучесть обошлись, и Петру в нос своей предусмотрительностью потыкал. Можно считать, город прошел проверку на стойкость к довольно высоким наводнениям. Хотя, некоторые выводы были полезны и для меня. Наводнение вышло около двух метров, отчеркнув зону затопления и потенциальную зону затопления, в случае еще метра другого подъема воды. Над устойчивостью парков к трех и четырехметровым наводнениям явно стоило подумать — ведь Петербург пережил за три сотни лет около трехсот сорока наводнений, изредка даже превышающих отметку в четыре метра.

Отдельно отмечу в круговерти этой осени произошедшие изменения в православной церкви. Для начала, венчал царскую чету Афанасий, выглядевший очень солидно, хоть и не очень бодро. А для пущей задумчивости о делах церковных — до меня дошли слухи, будто местоблюстителем патриаршего престола стал Ермолай. Вот тут меня проняло по настоящему. Все мои душевные привязанности расходятся на высокие, государевы посты, оставляя меня наедине с накопившейся усталостью, и нежеланием дальше трепыхаться в этом боярском болоте. Печально.

Но жизнь на этом и не думала останавливаться. Из Сибири приходили сведения об открытии новых земель, в том числе, о покорении айнов, и присоединении «Курильской землицы». Внутри землицы русской шли сплошные перестановки. За взятничество со всех должностей слетел Виниус, на финансы государевы сел Курбатов, заваливший Петра письмами, вскрывающими мздоимство и злоупотребления. Лейб-ревизоры отработали летнюю практику на пять, добавив письмам Курбатова цифири и фамилий. Суммы украденного колебались от 40 до 100 тысяч рублей, собираясь в неутешительный итог, близкий к половине собираемой казны. Петр головы сечь не стал, по случаю женитьбы — но в Сибирь потянулись длинные обозы вынужденных переселенцев.

Секретарь Петра, Макаров, стал одним из самых влиятельных людей при государе, перекрывая даже тезку, так и оставшегося на вторых ролях. Макаров постепенно вытеснял по влиянию даже старика Зотова, и набирал себе большой штат помощников. Результаты таких изменений сказывались пока только на многократно возросшей переписке. Но тенденция прослеживалась благоприятная. Вместо того чтоб бегать на войну, как было в моей истории, Петр занялся делами, грамотно подсовываемыми ему Макаровым. Думаю, что даже Астраханское восстание сыграет на руку изменениям, что раскручиваются в России — так как доклад об этом восстании Макаров составил весьма вдумчиво, акцентируя внимание на нужных моментах. Надеюсь, потянувшаяся череда выводов не даст случиться следующим восстаниям. А с учетом докладов Курбатова, который, кроме вскрытия казнокрадства еще явно указывал на развал системы воеводского управления на местах — в ближайшие годы страну ожидали структурные изменения аппарата управления.

Вот эти изменения к аппарату управления, точнее, пожелания для них — и стали моей головной болью. Ворочался в бессоннице, мысленно собирая проект управленческой структуры. Вспоминал все, что мог, по разным структурам разных стран. Привязывал к Российским реалиям, порой притягивая за уши, потом осматривал получившуюся кривобокость и начинал заново собирать этот пазл. Слишком много выползало противоречий.

Черновик структуры учитывал пожелания множества приказных дьяков, с которыми удалось пообщаться в дни убиения здоровья, пожелания самого Петра, когда сказал ему, что здание Сената и Коллегий собираемся строить, а структуры такой еще нет.

После свадьбы и поговорил с Петром, пользуясь его прекрасным настроением, о структуре государства. В результате чего попал под обычную раздачу — кто проявил инициативу, тот все и делает, получая потом нагоняи и шишки. Становлюсь мазохистом — тревожный признак.

Выглядела черновая структура следующим образом

Верхний эшелон, состоял из Сената, куда входили все главы коллегий, плюс назначенные государем люди, в том числе президент, на которого возлагались функции управления государством в отсутствии государя. Если в терминологии моего времени — кабинет министров с премьером. Слово президент, между прочим, еще римлянами применялось, и означало просто «стоящий во главе конкретного дела». Можно сказать — высшая мирская должность. Ну а государь, как известно, дан нам высшими силами, и стоит над всеми этими мирскими делами.

Сенату подчинялись коллегии, состоящие в свою очередь из экспедиций. Термины тут — это государева терминология, а мне было все равно, как это обзовут. В принципе, коллегия, означает «присутственное место для совещаний», а экспедиция — от латинского expeditio — «приведение в порядок». Смысл терминов довольно близок к «назначению» структур — пусть так и будет.

Коллегии образовались следующие:

1. Штат коллегия — будет ведать табелем, паспортом, исполнением внутренних указов государя и тому подобным. С соответствующими экспедициями — табельной, паспортной, городовой, дознавательной, набатной и так далее. Экспедиции еще и на столы делились. По моим понятиям — Министерство внутренних дел.

2. Воен коллегия — вопросы армии и флота. Экспедиции — адмиралтейская, флотская, по каждому флоту отдельно, армейская, отдельно по формируемым армиям и округам, магазинная, по припасам, строительная, учебная и так далее. Отдельно в коллегии стояла экспедиция Главного штаба. Словом, Министерство обороны.

3. Берг коллегия — природные ресурсы, руды, леса, исследовательские партии и все в этом духе.

4. Комерц коллегия — все вопросы промышленности, и торговли, в том числе планирования казенных предприятий, проведения аукционов, кредиты, строительство заводов, обучение специальностям и так далее.

5. Вотчин коллегия — Министерство сельского хозяйства, отягощенная вопросами казенного, боярского и дворянского землевладения, со всеми сопутствующими этим направлениям проблемами и экспедициями.

6. Камер коллегия — бюджет государства, формирование доходной части, сборами, налогами, пошлинами и прочими поборами, которые изобретают извращенные умы монархов, опирающиеся на подсказки суфлеров из Сената, а порой и без всяких подсказок. Для расходной части уже требовалась плановая экспедиция, которой предстояли самые жаркие баталии в создаваемом Сенате.

7. Ревизион коллегия — лейб ревизоры, просто ревизоры, осведомители и все в этом роде. Выделение в отдельную структуру ревизоров требовалось исключительно для придания им большей независимости от остальных коллегий. Ну а задачи у ревизоров вполне очевидны.

8. Юстиц коллегия — судебная пирамида, верховный суд и магистраты на местах.

9. Иностранная коллегия — вбирала в себя множество приказов, занимавшихся иностранными делами, послами, и всем, связанным с внешней политикой, вплоть до казенной иностранной недвижимости.

10. Губерн коллегия — дела непосредственного управления губерниями, волостями, мэриями, социальным развитием, геральдикой и тому подобным. Экспедиции аналогичные коллегии иностранных дел, только внутри страны, так как земли России пестрели разнообразием подходов, условий присоединения и национальных особенностей. Восток — дело тонкое. В довесок к этой коллегии пойдет дворцовая экспедиция, обеспечивающая функционирование мест обитания монарха.

11. Академ коллегия — вопросы науки, образования, здравоохранения и культуры. Выделял отдельно эту коллегию, так как образование для нашей страны становилось даже более важным, чем сельское хозяйство. Вопрос кадров из тяжелого, планомерно становился катастрофическим.

12. Ям коллегия — транспорт и связь. Эту коллегию вынес в отдельную структуру из комерц коллегии, так как для гигантской территории нашей страны и связь и дороги были жизненно важны. Не менее важны, чем промышленность или образование. Экспедиций в этой коллегии намечалось много, логистика товаров и сырья обещала быть запутанной. Кроме того, прокладка дорог и рытье каналов это целый букет проблем — промышленной коллегии и других забот хватает.

Уложиться нужно было в сакральное число 12. Посему, многие коллегии приходилось догружать не совсем профильными экспедициями.

Отдельно от Сената стоял Синод, который занимался церковными вопросами, землями и производствами. По большому счету, структура аналогичная Сенату только для церковных дел. Ну и третьим бугром на теле государства планировалось восстановить Думу, только уже не боярскую, а просто Думу — орган для подготовки указов, подающихся государю на рассмотрение. В любом случае, нужен некий отстойник, куда собрать дворян, активистов из губерний, и прочий жаждущий власти люд. Так Петру и расписал — Дума, штука важная, даже не столько для проработки законов и указов, сколько для стабильности в стране, избавленной от крикунов. Плюс к этому — Дума, это места в престижном учреждении, которыми можно награждать отличившихся в государственных делах, без опасений запороть важные начинания. Посему, состав и функции Думы у меня выходили штриховые. Можно сказать — прекрасный способ занять Петра правкой именно этого раздела, а не какого либо еще. Пускай сам придумывает, чем займет дворянскую пену.

Далее шел следующий слой управленческой структуры — губернии. Откуда пошло это слово, без понятия — похоже, просто придумка Петра. Но крупные территориальные образования в стране решили называть именно так. В моем понимании, губерния это нечто наподобие федерального округа моего времени. Управлял округом губернатор, который имел представителя в Сенате, и, в свою очередь, имел 12 представителей коллегий от Сената в своем аппарате управления.

Губерния делилась на волости, что в переводе значит «подчиненные одной власти». Аналог моего времени, это деление округов на области. Управлял волостью «голова» имеющий небольшой аппарат. Представитель головы входил в аппарат губернатора. Кроме волостей, в губернии имелись города, которые обладали своими органами управления — мэриями, во главе с мэрами. В случае крупных городов, его управленческая структура приобретала статус губернии, то есть, городом управлял губернатор, и город делился на районные волости, во главе с головами. В этом случае до мэрий доходит только в особо крупных городах.

Изюминкой формирования таких структур, в моем плане, была выборность должностей до уровня губернатора. Выбирать на пять лет себе хомут — могли сами жители, имеющие паспорт. И отдавать свой голос могли в течение полугода, до очередных выборов — голосуя … рублем. Коли желал обладатель паспорта выбрать себе казенного чиновника, он приходил в факторию, где платил налоги, и вносил один рубль за того, кого считал достойными. Выбирать можно — начиная от судей, и заканчивая волостными головами. Соответствующие записи, за кого в этом году проголосовал, вносились в Паспорт жителя, и отдать свой голос, за иных кандидатов, он уже не мог. Собранные суммы поступали в распоряжение избранных кандидатов, которые выигрывали выборы, на исполнение их предвыборных обещаний целевым назначением. Будет работа ревизорам.

Может и не самая верная система выборов, но рубль заработать мог любой крестьянин в новых условиях — а голосование тем самым рублем заставляло внимательнее относиться к кандидатам. Мог человек проголосовать только за судью и не проголосовать за голову? Запросто. Мог вообще не за кого не голосовать, экономя деньги. Но в случае отсутствия избранных кандидатов, сумма голосов за которых была ниже определенного барьера, вычисляемого для каждой губернии — чиновник назначался «сверху» и получал все собранные при голосовании средства. Хотя, назначение сверху могло закрепить одного из кандидатов, так как их личности являлись первостепенными для рассмотрения. В любом случае — роль Паспорта становилась еще больше, к чему и стремился.

Черновые наброски выходили откровенно сырыми, но у меня просто не хватало знаний. Общение с дьяками на пирах не дают массы деталей, которые стали интересовать только после того, как дошел до нюансов каждой из структур и задался вопросом — «А как они это сейчас делают?!».

Тем не менее, привычно составлял наиболее подробные росписи, ведомый скорее интуицией, чем глубоким пониманием. Детали оставлю специалистам.

Отвлек от дел художников, нарисовавших карту новых границ России — для них есть новая работа, нарисовать пирамиду власти на этой территории. По задумке картина так и должна выглядеть — внизу аксонометрия карты России, на которой маленькими рисуночками отображены низовые звенья пирамиды в виде заводиков, городов, земельных артелей, войск на постое, флота и тому подобного. Над картой формировались картинки среднего управляющего звена, соединенного стрелками с картой. Над средним расположим высшее звено, обязательно отразив в рисунках ожидаемые виды зданий, где они будут заседать, ну, и на самом верху, царский дворец, корону, облачка, ангелов и все в таком духе — как тут ныне любят. Много выходит и отдельных структур, прилипших к структуре. Поэтому, пирамида будет напоминать скорее елку, чем геометрическую фигуру. Да еще не простую елку, а новогоднюю, оплетенную разноцветными гирляндами связей. Но Петру должно понравится.

Время вновь ускорило свой ход. Работа с художниками, согласование зимних задач для строителей, рассылка требований на поставки. Рутина, отнимающая немало часов. При этом, если хотел произвести на Петра наиболее сильное впечатление и вызвать максимум разговоров — доставить мои труды в Москву требовалось к Новому Году, до которого оставалось меньше месяца. Опять придется мучаться в седле.

Путешествие в Москву заняло не десять дней, как планировал, а двенадцать — и это съедало весь мой резерв времени. С некоторым удивлением узнал, что мы прибыли не многим позже Петра — он в дороге никуда не спешил, а в Новгороде так вообще провел несколько дней в … эээ … государственных делах.

Зато настроение у Петра было приемным, чем не преминул воспользоваться. Новая карта заняла почетное место рядом со старой, где были изображены границы.

Петр взял меня в оборот, даже пропустив традиционный вечерний пир. Более того, когда его супруга заглянула в кабинет, думаю, с целью вызволять государя из моих цепких ручонок — Петр широким жестом, мол, «глянь Марья, как могем», привлек и ее посидеть рядышком и посмотреть какой у нее государь умный. Подыгрывал Петру в этом благом деле как мог, подсовывая нужные прописи с расшифровками и покаянно кивая мол, «точно так, государь, не доработали, поправим по твоему слову». Впрочем, постепенно в кабинете накапливались вызванные Петром люди, начиная от Макарова и тезки и заканчивая Ромодановским. Довольно скоро разговор пошел без моего участия, так как люди собрались, в большинстве, не глупые, все мои нововведения уже обсуждались ранее, да и изложил их предельно связно и понятно. В результате, стал статистом, подпирающим стену в кабинете и изредка обращающим внимание на упущенные моменты. Удачно вышло — сплавил основную «славу» и работу на крепкие плечи ближнего круга Петра.

Решений, понятное дело, не приняли. Петр назначил совет по этому вопросу на пятое января, видимо представляя состояние дворянства после пиров Петербурга, Новгорода и Москвы, отягощенное еще и Новым годом. Но к совещанию велел уже все «додумать», так как он желает заняться реорганизацией немедля. Не удивительно, ведь играть в солдатики можно не только снаружи страны, но и внутри нее. А это дело Петр любил.

К счастью, Новый Год в Москве меня почти миновал, так как проводил много времени по государевым делам — общался с Макаровым, потом, по определенному нами списку, окучивал дворян на предмет новых должностей, структуры государства, задач, обязанностей, и вольностей.

На фоне этой работы шли привычные споры в академии, особенно когда речь зашла о формировании второй академии в Петербурге. Штабы флота и армии не отставали от ученых, стремясь подробно разузнать об их месте в новой структуре и взаимодействии с другими коллегиями. Купцы осаждали с аналогичными вопросами, причем, главных гостиных купцов посылать подальше было недальновидно — пришлось принимать приглашения отобедать, и опять просаживать горло в спорах. Не до пиров, словом. Портил печень только в первый день нового, 1706 ого, года, на государевом пиру, куда не придти возможности не имелось.

Тае повезло меньше, а может больше, это как посмотреть. Государыня затянула ее во дворец с концами, так что, виделись мы от силы пару раз в седмицу. При этом Тае пришлось участвовать во всех дворцовых мероприятиях, да еще обеспечивать здоровье и душевное спокойствие царицы, у которой супруг гулял на пирах по-молодецки.

Уезжал из Москвы в начале февраля, с тяжелым сердцем. Вроде и планов еще громадье, но желаний и сил рваться вперед — больше нет. И впереди меня ожидает только пустой, казенный дом. Большинство дел обрели свою жизнь, и своих поводырей. Даже Боцмана протолкнул на роль донского губернатора. Все меньше якорей держало меня в бухте этого времени.

Неторопливо ехал одвуконь в Архангельск, сопровождаемый парой морпехов. Не то, чтоб мне туда было очень надо — дела и там без меня не останавливались. Просто хватался за хоть какие-нибудь достойные цели, позволяющие чувствовать себя живым. Вот и указал себе считать таким делом доводку броненосца, и закладку на стапелях Соломбалы новых кораблей. Принципиально новых. Более того, это будет частный заказ, так как казна больше не потянет броненосцев в ближайшие годы, пока не раскрутиться маховик промышленности и торговли. Дозволение на закладку опытных кораблей за свой счет получил у государя, так что, проблем с губернатором Архангельска не предвиделось. Ну а сами корабли — это был концентрат всех освоенных верфями технологий, плюс еще один небольшой шаг вперед. Нельзя нам останавливаться, даже если денег в казне нет на диковины. Нет в казне — вложу все нажитое и натрофееное. Даже обстановку подмосковного поместья придется продать. С другой стороны — даже фараонам не удавалось унести свои богатства в загробный мир. Чего тогда жадничать-то?!

Зимняя дорога ложилась под тряску лошадей, мысли текли вялые, виды уже поднадоели, так как череда снежных полей и лохматых елей не может радовать полтора месяца подряд. Рано или поздно, дорога становиться просто размеренной сменой пинающегося седла, мерзлой ткани шатра, и пляшущих языков костра, хоть немного отгоняющих короля зимних дорог — холод. Разбойников по пути не встретили, за исключением стаи волков, которые не предложили выбор между кошельком и жизнью, приступив сразу к изъятию последней. Но волки переоценили свой голод.

Остальные хищники, как двуногие, так и с большим количеством конечностей, похоже, уже знали меня в лицо, так как хожу по этой трассе ежегодно, и связываться не желали. А зря. У меня было, чем поживится.

В Вавчуге задержался до конца марта — ну не мог проехать на верфи мимо своего завода. Встреча прошла приятно, но по одному и тому же сценарию, в конце которого меня ожидал дом, орущий уже двумя младенцами. Дети, это, безусловно, цветы жизни — но предпочел переехать в новенький, многоэтажный рабочий дом. Исключительно с целью оценки новых технологий жизнеобеспечения.

Завод, в очередной раз, возрождался из пепла, но управляющий заявил категорически, что в ближайшие пару лет не даст на другие заводы ни одного специалиста. Приход массы новых рабочих в цеха радовал, вот только уровень этих людей уже не соответствовал даже тому, что завод выпускает ныне. Брака стало изрядно, и несчастные случаи на заводе участились. Вывод — в идеале, года три-четыре заводу надо дать спокойно затягивать многочисленные прорехи. Что ж, мы ныне никуда не торопимся.

Поработав с мастерами, несколько улучшил свое настроение. Нельзя остаться равнодушным, видя, как растет твое детище. Задумок у мастеров было больше, чем у меня — оставалось только намекать на наиболее перспективные.

Завидев мою заинтересованность некоторыми диковинами — мне норовили немедленно подарить образец. От большинства подарков отказывался, но перед компактным пленочным фотоаппаратом не устоял. Правда, компактным он был по нынешним меркам, напоминая, со сложенной гармошкой объектива, половинку толстой книги. Но в седельную сумку такой механизм уже помещался, и пленки запасные, из уксусной целлюлозы, которую по аналогии с вискозой начали называть укозой, много не весили.

До кинокамеры оставался один шаг, и засел с мастерами за проектом совмещения часового механизма с фотоаппаратом. Ведь кинокамера, это просто фотоаппарат, который переводит кадр и снимает 24 раза в секунду. Технически, не очень то и сложно, разве что, часовой механизм должен обладать сильной пружиной, да пленка должна ползти не постоянно, а рывками — но те, кто хоть раз заряжал пленку в старый кинопроектор моего времени, представляют, как это сделано. А у меня, в пионерском лагере, был богатый опыт общения с проектором.

Почему именно 24 кадра в секунду? Это особенность нашего зрения — быстро вращающийся пропеллер, сливается для мозга в единый круг. Быстро «листаемые» перед глазами кадры оживляют движение без рывков. Мы в школе развлекались таким образом, рисуя в блокнотике серию, немного отличающихся друг от друга, картинок, а потом быстро пролистывая блокнот демонстрировали друг другу «мультфильмы».

Меньше 24х кадров в секунду уже будут заметны рывки изображения, а больше кадров требуют очень длинной кинопленки — вот и нашли золотую середину, которой мне только и остается воспользоваться.

Проблема с кинопленкой была в другом — для непосредственного воспроизведения — обычная негативная пленка не годилась. Нужна была позитивная. Вот только как она сделана, меня забыли проинформировать, что существенно осложняло изыскания.

Выкрутился предельно просто — снимать будем на обычную негативную пленку, а после ее проявки и сушки, будет еще один процесс — перенос негатива на новую пленку, где он станет позитивом. Вот эту пленку и будем крутить в кинопроекторах. А оригинал послужит для изготовления нескольких копий. Да, технология выходит сложнее привычной мне. Зато — ничего невыполнимого, или неизвестного не предвидится.

Чтоб жизнь не казалась малиной будущим кинопроизводителям — усложнил задачу. Конструировать камеру будем таким образом, чтоб пленка засвечивалась кадрами не полностью, оставляя с одного края не засвеченную полосу. Это будет звуковая дорожка. Как можно звук отобразить на кинопленке? Легко! Самый простой способ, это взять тонкую фольгу, натянуть ее на отверстие «микрофона» и подсветить сбоку точечным источником света, начиная от свечи и заканчивая лампой. Подойдет даже просто большая линза, собирающая и фокусирующая наружный свет. В итоге имеем «солнечный» зайчик, отражающийся от блестящей поверхности натянутой мембраны и пляшущий по фотопленке в такт колебаний фольги. А фольга колеблется с частотой принимаемых ей звуков. Оптическая схема, безусловно, будет сложнее описанной — будут нужны еще линзы, и построечные зеркала, или аналогичные оптические элементы. Но принцип записи звука на кинопленке пляшущим солнечным зайчиком — остается неизменным. В результате имеем на пленке след от световой «змеи», то сужающийся, то расширяющийся, в пляске толщины которого закодированы звуки. Теоретически, можно и стерео звук организовать — тогда по пленке будут просто змеиться две полоски. Но пока обойдемся моно звуком. Все одно есть проблема, как его воспроизводить.

Если кинопроектор, проецирующий на экран передергивающиеся кадры фильма, устроен аналогично кинокамере, то звук, даже в виде колеблющегося луча света, полученного просвечиванием пленки лампой кинопроектора — человеку понятен не будет. Необходимо преобразовать колебания света в звук. И метод для этого мне был известен только один — чувствительный полупроводниковый фотоэлемент, усилитель низкой частоты и динамики. Затык? Вовсе нет. Любой полупроводниковый диод, начиная от купроксного, и заканчивая цинкитовым детектором — с удовольствием меняют свои свойства при падении на кристалл концентрированного пучка света. Вопрос только в подборе параметров. Да и конструировать кинопроектор можно пока без воспроизведения звука, а потом просто добавлять к проекторам звуковой модуль. На конструкцию кинокамеры вопрос воспроизведения вообще не влияет, и ей можно смело начинать заниматься.

Так как зашел разговор про необходимость изготовления усилителей звуковой частоты для кинопроекторов — логичным будет и создание магнитофонов. Точнее, прообразов магнитофона.

В мое время магнитофон был самым культовым устройством, пока его не вытеснили цифровые технологии, которые мне еще долго будут не по зубам. Принцип аналоговой записи звука на магнитный носитель прост и понятен.

Что будет если перед намотанной тонкой проволокой катушкой поводить магнитом? Известно что! Магнитные поля наведут в катушке электрический ток. Если этот ток отправить в динамик, будут слышны щелчки, в момент, когда магнит мимо катушки проносят. Если катушка маленькая, а манит слабый — динамик придется подключать через усилитель, и тогда вновь услышим все те же щелчки. А если наоборот, вместо динамика к усилителю подключим катушку, то щелчки в ней преобразуются в электромагнитное поле, которое намагнитит проносимое мимо катушки железо, сохраняя в нем «отпечаток» этих самых щелчков. Вот и весь принцип магнитофона.

Более того, первые опыты с прототипами звукозаписывающих и звуковоспроизводящих аппаратов так и выглядели — от угольного микрофона, через усилитель, наводили в катушке электромагнитное поле, мимо катушки протягивали стальную проволоку, проволока намагничивалась и сохраняла «отпечаток» сказанного в микрофон.

Затем эту проволоку перематывали и пускали перед катушкой еще раз, только теперь катушка была подключена к динамику через усилитель. В динамиках раздавались те звуки, которые ранее произносились в микрофон.

Просто как грабли! Если есть тот самый усилитель. Потому как, если его нет — то граммофон выглядит значительно лучше по звучанию, с его механической системой воспроизведения звука, чем слабые хрипы в динамиках без усилителей. А в те года, когда проводили первые эксперименты с магнитофонами — усилителями даже не пахло. Вот дело и заглохло.

Как только появились детали, способные управлять электрической рекой, и усиливать слабые сигналы — про магнитофоны немедленно вспомнили, и эксперименты побежали в гору, к промышленному производству. От стальной проволоки отказались, найдя ей более качественный заменитель — порошок оксида железа три, который широко применялся как полировочная паста и пигмент красителя. В природе этот оксид распространен широко, как руда, которую рудознатцы зовут красным железняком. Из нее, по большей части, и состоит Курская магнитная аномалия. Характерный цвет магнитофонных лент моего времени и является основным цветом этого оксида. Это потом уже начали усложнять состав лент, добавляя в них оксиды хрома, йодистое железо и прочие усовершенствования. Но если решать вопрос просто и в лоб — то нужна тонкая укозная пленка, шириной миллиметров восемь, на одну поверхность которой наносим эмульсию, по технологии фотопленки — только вместо серебра в эмульсии будет размолотая пыль красного железняка. Были, кстати, проекты лент даже с обычными железными опилками, приклеенными к бумажной ленте. Но красный железняк оказался наиболее перспективен в деле магнитной записи, и его было много.

Правда, уперлись в обычную проблему — руда чистой не бывает, а примеси все портят. Тогда оксид железа принялись синтезировать искусственно, растворяя очищенное железо в серной кислоте, и затем прокаливая на воздухе получившуюся железную соль. В результате выходил довольно чистый оксид железа три, и серный газ, который шел обратно на синтез серной кислоты. Именно эта цепочка давала нам полировальный порошок для оптиков.

Следующая проблема магнитофонной ленты была чисто механической — эмульсия порой осыпалась с основы, и, кроме того, будучи полировальным составом, оксид железа изнашивал все механизмы, по которой он терся при работе. Но пока на это наплюем — эксперименты покажут.

Следующим подводным камнем в магнитофонах стали неравномерные свойства самого оксида по намагничиванию. Слабый сигнал катушки оксид презрительно игнорировал. Выкрутились из этого положения довольно хитро — предварительно намагничивали ленту частотой около 100 килогерц, взбадривая оксид, и уж потом записывали на ленту звуковой сигнал. Тогда и появились перед записывающими-воспроизводящими катушками, дополнительные катушки «подмагничивания». Их объединяли обычно со стирающими катушками, хотя, роль стирающей катушки легко может выполнить обычный постоянный магнит. Но раз уж все одно нужна катушка подмагничивания — можно ее и для стирания использовать. Замечу, что путь до этих «тандемов» катушек в истории магнитофонов моего времени был долог и тернист — хорошо, что не придется повторять его с нуля, а можно воспользоваться готовыми решениями. Нам и без этого хватит экспериментов по подбору железа в сердечниках катушек, соотношений уровней сигнала и тому подобного.

Кстати, те самые катушки, которые в магнитофонах называют магнитными головками — изделие сложное, можно сказать, ювелирное. Сердечник в них набирают из очень тонкого трансформаторного железа с большим процентом содержания кремния — мы это железо еще только осваиваем. Форма, обычно кольцевая, и размеры этого сердечника — тайна, покрытая мраком. Правда, с небольшим лучиком света, так как видел и ковырял эти головки в свое время. Но и тут экспериментов будет с избытком. Щель в сердечнике нужно пропилить очень тонкую, буквально, толщиной с тонкую нитку. Думаю, ниткой с абразивом пилить и будем. В идеале, в эту щель еще прокладку из бронзы надо вставить, тогда головка будет меньше на погоду реагировать, да и износ у нее будет чуть меньше, так как хорошая бронза возьмет основной износ на себя.

Переползя эти сложности, упираемся в следующие — ленту надо равномерно двигать мимо головки. Благо, и тут мне изобретать ничего не надо все шишки набили более умные люди в мое время. Остается вспомнить, что на моем бобинном магнитофоне стоял переключатель скоростей на 9 и 19 сантиметров в секунду. Возьму пока опорную скорость в 9,42 см в секунду. Почему так дробно? Да это все число Пи виновато. Опорный вал диаметром в 10 миллиметров, делая три оборота в секунду, обеспечит именно такую скорость лентопротяжки. А если задаться иной скоростью, то надо либо вал делать дробного диаметра, либо механизм задания оборотов дробный. Делать в железе дробные варианты сложно — пусть будет скорость не целой.

Вот для механизма лентопротяжки собирался использовать не совсем обычный подход. Поставил себе задачу обеспечить работу магнитофона без батареек и без сетевого питания электричеством. А как тогда? Да легко! У нас есть отработанный механизм граммофонов, на мощной заводной пружине. Дорабатываем этот механизм шестерней, крутящей маленький генератор, и повышающей шестерней для механического генератора частоты подмагничивания. В результате имеем автономный механизм, способный воспроизводить магнитные ленты даже в глубинке, не ведающей, что такое прорывные технологии. Звук, правда, сильным не будет — от силы по одному ватту на динамик, но для личного пользования пока хватит. Можно будет снабжать такие магнитофоны дополнительным модулем подзарядки, в виде маленького электродвигателя, работающего от сети или батарей, который будет включаться по мере раскручивания витков заводной пружины и заводить ее автоматически.

Перемотку пленки пока сделаем ручной, добавляя к заводной ручке магнитофона еще небольшую ручку перемотки.

Оформлять магнитную ленту буду сразу в виде кассеты, похожей на аудиокассету моего времени, только в 4 раза большую по габаритам, приближающуюся к размерам видеокассеты. Причем, кассету будем делать в виде плоской шкатулки, у которой можно открыть крышку и поменять внутри бобины с лентой. Зачем такие сложности? Затачиваю всю технику на неквалифицированный и неграмотный персонал. Поменять кассету или перевернуть ее — много проще, чем заправлять бобины в механизм. Хорошо, пусть не «много проще», а просто проще — все равно, надо стремиться к максимальной легкости в эксплуатации. А то наши ремонтные центры, что потихоньку организовываем в крупных городах — завалили дикими поломками, связанными с дремучим невежеством.

Вот эти два перспективных направления и вдалбливал мастерам, продемонстрировав только несколько простых опытов, начиная от блокнотика с «мультфильмом» и заканчивая опытом с прототипом магнитной ленты, елозящей по катушке. Проводить дальнейшие изыскания поручил мастерам самостоятельно. Пусть учатся. Мои эскизы с пояснениями у них есть, материалы есть, технологии почти есть, даже усилитель есть, который, правда, еще надо доработать — но это уже не в этом году.

Напутствовал мастеров, что диковину они делают изрядную, и государь обязательно отметит ее. Именно не «если сделаем», а «когда сделаем». Пусть привыкают создавать невозможное. У меня для них еще масса подобных задумок припасена.

Только потому, что не влез в эксперименты по самые гланды — удалось довольно быстро покинуть Вавчуг. Мастера ворчали, что опять их бросаю, но, похоже, у них уже появился вкус к самостоятельной работе. Особенно теперь, когда военные заказы не висели над заводом главной глыбой. Выпуск снарядов снизили раз в восемь, высвобождая гигантские людские, станочные и сырьевые ресурсы. Разве что у оружейников, выделывающих стволы, было по-прежнему жарко. Но в целом, завод сбросил, пригибающий к земле груз, и мастера начали задумываться над диковинами. Потому как, плох тот мастер, который не ищет новых перспектив в работе. Судя по тому, как все цеха выспрашивали меня про новинки — процесс творчества, грубо задавленный войной, начал выходить из комы.

Умышленно не стал задерживаться на заводе и разжевывать новые задумки. Пусть своими головами поработают. У нас, в заводоуправлении, уже скопилась библиотека справочников, которой позавидует любая держава этого времени, да что там этого — думаю, мы уже подползаем к веку девятнадцатому, по меркам моего времени. Хоть и несколько однобоко подползаем, но уверенно. Можно даже считать, что наша библиотека, имеет фрагменты справочников начала двадцатого века.

Мне бы еще Менделеева раздобыть, и мы бы попрыгали значительно бодрее. Проблема химии руд, и нужных элементов — стояла особо остро. И тут готовых решений не ведал, приходится ждать, пока химики завода лопатят горы «пустой породы» в поисках крупиц знаний. Благо еще академики из Москвы помогают, порой, не ведая сами, чего они нахимичили. Но в целом — процесс идет очень медленно.

В Архангельск отправился, присоединившись к уходящему обозу деталей для броненосца. За время пути возницы подробно поведали мне, чем живет транспортный цех. Жил он, как обычно, проблемами. Устал вникать во все детали. Вот чего они от меня хотят?! Паротяг им усовершенствованный, дабы не запрягать шестерки лошадей цугом при перевозке тяжеленных деталей? Ну, так пусть управляющего трясут! Да и паротяг у нас все еще не доведен до ума — им тогда, на колонну паротягов нужна будет отдельная рембригада сопровождения. Впрочем, пусть люди тянуться к новому. Обещал посодействовать.

Наконец, когда весеннее солнышко намекало на скорый ледоход, обоз дошел до Соломбалы. Начиналось сложное лето, полное доделок и стыковок. Лето рождения броненосца.

Впрочем, облазив монстра русского кораблестроения, набив ровно две шишки об гулко бухнувшие переборки и вляпавшись в густую, шаровую покраску — сделал вывод, что с рождением броненосца несколько поторопился. Внешне корабль смотрелся уже почти законченным, но внутренним работам края видно не было.

Зато появился повод закатать рукава, и с криком — «давненько мне руку кувалда не грела» — нырнуть в остро пахнущее горящим металлом нутро броненосца.

Ледоход и отбытие очередного каравана апостолов прошли по краю сознания, что называется — «уперся рогом» в броненосец, сдвигая его потихоньку в сторону спуска на воду. Не скажу, что работа была интересной, скорее нудной и тяжелой. Дышать внутри монстра оказалось откровенно нечем, пришлось даже прерываться и организовывать принудительный наддув корпуса корабля, иначе все работы мы вынуждены были делать урывками. Не удивительно, что три года строим. Странно другое, отчего мастера сами не додумались до простых решений.

Взял за правило проводить по вечерам курсы повышения квалификации, рассказывая про ухватки, и приемы, которые сам мог вспомнить. В том числе, модульные конструкции, которые можно собирать порознь, а потом объединять в корабль. Пока нам это еще не по силам, но небольшие секции скоро сможем делать, а главное, перемещать и устанавливать.

После курсов, бывало до глубокой ночи, засиживался с корабелами над проектами кораблей нового заказа. По плану, если умудримся спихнуть броненосец со стапеля, то осенью закладываем пару этих железных чудовищ. Посему, под чай и печиво, таскаемое в управление столовскими кумушками, досконально разбирали эскизы, намечали непонятные места, и распределяли между мастерами деталировку узлов.

Если честно, броненосец меня уже не особо интересовал — дорога ложка к обеду, а его поезд уже ушел. Знал бы, как дело повернется — не гробил бы столько сил и средств на монстра. Вот только ожидаемая мной тяжелая и затяжная война на море так и не случилась. Безусловно, это не повод бросать недоделанный корабль — морское пугало России не помешает. Но ажиотаж уже спал.

В начале июня из Вавчуга прибыл караван барж с двигателями и башнями главного калибра. В эллингах начали разбирать крыши. Маловаты у нас помещения для таких монстров.

Вместе с караваном пришли письма, в том числе от Боцмана. Новоиспеченный губернатор бил в набат и просил совета. Неспокойно стало на Дону. Государевы люди прибирали к рукам казацкие промыслы, и обстановка накалялась. Прозвучала фамилия Булавина, на которую память услужливо сделала стойку. Не то, чтоб помнил, как там дело было, но сохранилась в мое время присказка — «прихватил Кондратий», или просто, «кондрашка схватила» — пошедшая именно от восстания Кондратия Булавина. Значит, дело было жарким, кровавым и смертельным. Таким сигналам стоит уделить особое внимание.

Боцман писал, что Булавин сцепился с боярами, отжимающими у казаков солеварни. Бояре, как обычно, жаждали въехать на чужом горбу в рай, продавая казакам соль с их же промыслов. Понятное дело, казаки возмутились. В этот костер подлили масла астраханцы, разославшие по всему югу письма, призывающие бороться с «боярским произволом». Любопытно, что на Дону, требования звучали не против Петра, а против бояр. Вот только государь точно разбираться в нюансах не будет — если не обратить его внимание на эти мелочи специально.

Вот и пропускал аврал на верфи, связанный с опусканием коловратников в колодцы гондол, сидя за письмами. Писал, зачеркивал, бегал кругами, грыз трубку — искал выход.

Кроме столкновения денежных интересов имелось еще столкновение интересов в живой силе. На Дон испокон веков бежали крестьяне от помещиков. Теперь, когда жизнь ускорилась, бояре начали давить из своих крестьян деньги, и поток беженцев значительно расширился. Казаки, которые, собственно, и были в своем большинстве, бывшими беглыми — от такого пополнения отказаться никак не могли. А бояре требовали возврата беглых. Вот этот вопрос для Петра будет принципиальным. Убедить его, что ничего страшного нет, так как работников у нас хватит — не удастся. Дело принципа.

По мере написания писем, все больше проникался глубиной той ямы, в которую лезу. Вот только выбора у меня нет — если Булавин несколько лет будет ходить по Дону войной, у меня заводы, и остальные проекты, останутся без продовольствия.

Писем выходило три, Булавину, с передачей через Боцмана, самому Боцману и Петру. Не скажу, что предложения в них были верхом законопослушания — но обстановку на юге стоило нормализовать. Петру писал про опасности южных бунтов — ими могут воспользоваться в недобрых целях, начиная от Польши и заканчивая Портой. Ссылался на доклады Курбатова, которые ярко показывали, о чьем благе радеют многие бояре. И все одно письмо государю выходило какое-то … неубедительное. С Булавиным было проще, если убрать боярские поползновения, то четко всплывал тезис, что за все нужно платить. Беглые крестьяне, укрытые казаками — это воровство. С ворами и у самих казаков поступали очень показательно — за воровство или укрывательство краденного, полагалась смерть. С беглыми крестьянами выходило не так однозначно, но для придания делу законности — предлагал Кондратию оформлять на беглых паспорта. Думаю, при таком раскладе мне будет проще говорить с Петром. Ну, а коли казаки не в состоянии три рубля на паспорт набрать — то, какие из них хозяйственники на солеварнях?

Для полноты картины нарисовал возможное развитие событий на юге. Не из памяти нарисовал, так как ничего такого не упомнил, а просто логикой руководствуясь. Коли сцепятся бояре с казаками — войны не избежать. Понятное дело, личные дружины у бояр, которые под себя солеварни гребут, небольшие — первые победы будут за казаками. Потом, побитые бояре прибегут к Петру, мол, спаси государь от иродов, верных слуг твоих побивших. Будет Петр разбираться? Может и будет — но бояре под боком, и слова в уши льют потоком, а казаки далеко. Думаю, и года не пройдет, как государева армия пойдет на Дон походом. Сколько соберут казаки воев? Пять тысяч? Десять? Сомнительно. Казаки по всему побережью Черного моря разошлись, Крым с Константинополем осваивают — им дела нет, что тут за солевые дрязги идут. А под Воронежем, три десятка тысяч морпехов обучают! И мне вовсе не хочется для них подобного «боевого крещения». Более того, как армия-победительница в поход выйдет, половина старейшин казачьих задумается, не откупиться ли им от государя головой смутьяна. Было такое на Руси. И не раз. Из последних примеров можно Астрахань вспомнить — там, этим летом, уже во всю палачи работают. Словом — «Мы пойдем другим путем».

Вот этот путь и описывал, вплоть до посылки образцов документов для оформления солеварен в артели и рекомендаций запастись выписками книг, по которым будет видно, что солеварни издревле за казаками были. Бажениным, в свое время, подобные выписки помогли лесопилку отстоять от притязаний иноземца. Само собой, с этими бумагами к Петру надобно ехать — дело долгое, муторное, но реальное. Петр ныне на бояр зол.

Ну, а коль казаки по-своему делать решат — то их дело. Вот только окромя крови, да разоренных станиц, ничем иным оно не закончится. По крайней мере, моя память утверждает — результативных восстаний в эту эпоху не имелось. Жаль только, Кондратию об этом не скажу.

Отправив письма, вновь окунулся в работу. На корабле монтировали ступени башен, и проверяли новую, пневматическую, систему их поворота. Новинка артачилась, и громко на нас шипела — монтаж плавно переходил в укрощение крупного дикого животного, и тут уже дело не обходилось без царапин, фингалов и добрых напутствий, провожающих сорванный вентиль.

Несколькими уровнями ниже добрым напутствиям вторили механики, устанавливающие двигатели, так как, по неведомому стечению обстоятельств, посадочные места на двигателях и фундаментах не совпали. Веселье начиналось.

Как обычно, в хорошей хохме есть только доля шутки, все остальное — чистая правда. Броненосец чуть не обзавелся своим фамильным приведением, так как внутри кингстонов левой гондолы заварили бригаду отделочников. Достали, конечно. Следующим утром — так как грохот по железу в партитуре стройки был обычным явлением. Пришлось пересмотреть еще раз все графики работ, не пересекаются ли окончательные и доводочные операции отсеками.

По поводу кингстона сразу вспомнилась байка моей юности, когда мы, на аэродроме, расспрашивали техника с высшим-специальным образованием — помогли ли ему знания. Техник, с невозмутимым видом кивал — очень даже помогли! Глянув на наши округлившиеся глаза, он продолжил — «Гайка в топливный танк упала, вот тут вспомнил про интегралы…». Прервал затянувшуюся паузу наш единый выдох — «И что???». Техник ухмыльнулся и закончил — «А ничего! Проволоку интегралом согнул и достал». Поучительная вышла история. Никогда не знаешь, что и когда тебе понадобится.

Кстати, про техников. Была тем летом и еще одна поучительная история. Прилетели к нам на аэродром несколько немецких «Мигов». А перед прилетом истребителей сел транспортник с их техниками. Мы, как обезьяны, собрались вокруг выделенных площадок, и наблюдали, как техник, в белых перчатках, пылесосит бетон стоянки. Вот в этом ступоре мы и дождались, когда по рулежкам скользнули, порыкивая турбинами и покачиваясь при торможениях, самолеты. Сбежавшие по приставным трапам пилоты, обменялись парой слов с техниками, небрежно отдали им ЗШ и, натянув вместо него пилотку, двинулись в сторону «аквариума». Только тут мы и отмерли, переглядываясь и вспоминая, как сами вываливались из кабин, неслись за заправочными шлангами, по пути рассказывая технику, что слева что-то звякает, сзади бумкает, а авиагоризонт вообще стоит колом. Принципиально разные подходы.

Эта байка к тому, что пытался завести на предприятиях первый вариант подхода. Но систематически скатывался ко второму. Есть у меня подозрение, что это уже не излечимо. Менталитет у нас такой. Взлететь с неработающим высотомером? Запросто! Так как у 12ого борта «Сапфир» брахлит, а у 14ого борта лампочки шасси не всегда верно показывают, вгоняя пилота в седину. Так что, лучше вылетать на борту «12а». Почему такой странный номер? Так ведь нет у летунов тринадцатых бортов.

Вот по второму «сценарию» и проистекала у нас доделка броненосца. Слева бумкало, справа булькал пробной продувкой кингстон, сзади пытались понять, почему заклинило рули, спереди закрыли, и не смогли больше открыть ворота правого бокса «Волков». Зато настроение у народа было праздничное. Любят мужчины большие игрушки.

Одним строительством дело не ограничивалось. Про работу с новыми проектами судов уже упоминал. Кроме этого, вызвал строителей с беломорской базы флота и велел начинать строить на острове сухой док под броненосец. Понятное дело, не только, и даже не столько под него, но габариты указал именно броненосные.

 

Глава 42

Само собой, столь долгое пребывание в Архангельске не могло обойтись без светских мероприятий. В июне жизнь города вновь била ключом, и меня пытали на приемах, будет ли так впредь. Нет, не будет. И никогда раньше так не было. Это нам кажется, что все течет само собой. Коли не биться за свое будущее каждый день — останется только жить своим прошлым, проедая заработанное предками. Новые города, безусловно, заберут на себя товаропоток. Да только есть у Архангельска, свои достоинства — крупный северный порт, с налаженными караванными дорогами.

Подводил намеками городских шишек к мысли, что у старейшего порта Руси есть будущее. Вот только после этого, приглашений на «ассамблеи», введенные Петром, посыпались сплошным потоком.

Что им сказать? Да ничего такого, чего бы они не ведали сами. На восход от нас — семь тысяч километров неосвоенных земель. А по береговой линии, так и все восемь тысяч. Льды мешают? Да! Мешают. И сильно. Только есть несколько нюансов.

Для начала, земля без хозяина — считай и не земля вовсе. А хозяйствовать крепко без налаженных гостевых, караванных, путей — никак нельзя. Один крупный торговый корабль — это полторы тысячи телег груза. Для Сибири, с ее «направлениями» вместо дорог — корабли, это решение многих проблем.

Осваивают, потихоньку, земли Сибирские люди русские. Росписи в бывший Сибирский приказ шлют. Богатствами несметными хвалятся. Да что толку с того? За морем телушка — полушка, да рупь перевоз. Чуете купцы? Рупь перевоз. Коли перевоз по полтине сделаете, то и вам выгода, и земле польза.

Лучшего места, чем Архангельск — для этого дела просто нет. Коли из Петербурга корабль северным маршрутом пойдет — ему 14 тысяч километров преодолеть будет потребно. А ежли он южным маршрутом пойдет, то даже когда канал Суэцкий прокопают — ему аж 23 тысячи километров идти. Да пусть даже корабли из Азова пойдут — все одно им 18 тысяч километров до наших восточных земель добираться. А от Архангельска — восемь. Три месяца ходу. А коли погода позволит, то и два. Таких послаблений более ни один город не имеет. Только Архангельск.

И кому как не поморам, освоившим «мангазейский морской ход» от Северной Двины до устья Оби, идти дальше. Еще две сотни лет назад, шел разговор о Северо-Восточном проходе в Китай. У англичан даже «Общество» для этого создано было. Сотню лет они, вместе с голландцами, штурмовали этот Северный проход. Но экспедиции эти оканчивались обычно или в Северной Двине или у Новой Земли. Вот они то и заявили, что пройти по Северному пути «невозможно». Это что? Повод повторять за ними как попугаи? При этом поморы, на своих кочах, шныряют по «мангазейскому» пути регулярно. На реке Таз даже мангазейский острог стоит, через который в Архангельск и идет основной поток пушнины.

Заложены остроги в устьях Енисея, Лены, Яны, Индигирки, Колымы. Дежнев, пол сотни лет назад доказал, что есть проход на востоке, и заложил Анадырский острог. Это открытие значит не менее чем деяние Колумба! Да только не принято у русских на весь мир кричать о себе.

Кстати, и лжи вокруг исследований земель восточных много понаверченно. Иностранных ученых послушать, так все открытия только иноземцы и делали, а русские, по их словам… Не хочу даже вспоминать эти жаркие дебаты. Сколько случаев было, когда русские артели открывали новые земли или видели необычное — та только не все они писать умели. Многие иностранцы только тем и занимались, что опрашивали возвращающихся купцов, поморов, охотников и прочий люд, а потом книжки издавали про земли дальние. Спасибо им, конечно, что крупицам знаний пропасть не дали — только вот говорить, про приоритеты — таким «походникам» явно не стоило.

Словом, путь на восток через ледовые моря открыт, частично оборудован стоянками, портами и острогами — осталось только открыть по нему постоянный ход караванов.

Да! Есть большая сложность. Те самые льды. Но на летние месяцы этот путь становиться проходим. Особенно, если будут подходящие суда, так как надеяться на одну силу ветра и прочность дерева — уже нельзя.

В моей истории одним из первых ярких примеров путешествия по Северному проходу можно считать экспедицию «Веги». Промысловый, китобойный пароход, с дубовым корпусом и паровой машиной мощностью аж в 60 лошадиных сил, водоизмещением в три сотни тонн и максимальной скоростью хода 12 километров в час — бросил вызов северным льдам. 1 августа «Вега» прошла через Югорский Шар в Карское море и через 5 дней, без препятствий, достигла гавани Диксона в устье Енисея. Оттуда, 10 августа, отправилась дальше к мысу Челюскина, который, вопреки всяким опасениям, был благополучно пройден. 24 августа «Вега» достигла устья Лены, где стали встречаться первые льдины, обходя которые пароход благополучно достиг, 27 сентября, залива Колючина. Борясь со льдами, экспедиция обогнула мыс, ограничивающий с востока этот залив, и была окончательно затерта льдами у Питлекая — мели, находящейся недалеко от Берингова пролива. Зазимовали всего лишь в двухстах километрах от главной цели. Только 18 июля следующего года судно продолжило плавание и, спустя два дня, обогнув мыс Дежнева, «Вега» вошла в Берингов пролив. Отсюда экспедиция направилась в Японию, а потом вокруг Азии и Европы по Тихому и Индийскому океанам, Суэцкому каналу, Средиземному морю и Атлантическому океану в Швецию. Таким образом, плаванием «Веги» был окончательно решен вопрос о проходимости Северо-восточного пути.

За одну навигацию, точнее за два месяца, этот путь был преодолен много позже, на пароходе «Сибиряков», водоизмещением 3200 тонн и мощностью силовой машины в 2000 лошадиных сил. Дорога, у экспедиции академика Шмидта вышла непростая, корабль, под командой капитана Воронина, пробивался сквозь льды, терял единственный винт, срезанный льдами, чинился и снова терял винт. Отстаивался полторы недели в порте Диксон, ожидая угля, и все же, дошел от Архангельска до Берингова пролива за два месяца и три дня. Там он распустил 11самодельных парусов, так как винт был потерян окончательно, и поковылял в Петропавловск.

Очень показательное плавание для конструктора северного корабля. Дает соотношение мощности машин, водоизмещения, потребного запаса горючего, чтоб преодолеть на нем весь путь, защиты винтов, их количества, обязательно превышающее один, и, как не странно, желательность парусного вооружения, но продуманного против обледенения.

Не менее показателен повторный поход академика Шмидта и капитана Воронина по этому маршруту на пароходе Челюскин, имеющим в два раза большее водоизмещение, но аналогичную Сибирякову силовую машину. Маршрут экспедиция почти прошла, но была затерта льдами уже в конце пути. Льды затянули корабль обратно на север, продавили ему борт,… и началась эпопея челюскинцев. Эпопея была сложной, гораздо сложнее, чем известно большинству в мое время. В ней участвовали не только самолеты, но и собачьи упряжки, пара дирижаблей, и даже ледоколы готовились выйти в море. Дирижабли В-2 и В-4 не успели — челюскинцев вывезли на самолетах. Но уже через пять лет дирижабли вновь поднялись на спасение, уже папанинцев. И дирижабль В-6 погиб, разбившись в районе Кандалакши об гору, которая, на картах воздухоплавателей, была обозначена болотом. Но это уже совсем другая история, душевно описанная Симоновым в «Мурманских дневниках».

Возвращаясь к походу «Челюскина» — отмечу пару важных моментов. Пароход вышел из Мурманска 2 августа, то есть, в конце лета. И был затерт льдами 23 сентября, ровно на том же месте, где за год до этого «Сибиряков» потерял винты. Пробиться сквозь льды, через которые пролез более легкий «Сибиряков», уже не удалось.

На следующий год после Челюскина, предприняли третью попытку штурма Северного пути. На этот раз из Владивостока в Мурманск вышел ледорез «Литке» — бывшая прогулочная яхта британской королевской семьи. Именно ледорез, а не ледокол. Корабль, с заостренным форштевнем, и машиной в 7 тысяч лошадей, при общем водоизмещении пять тысяч тонн. Маршрут был пройден с 28 июня по 20 сентября, без особых проблем, за исключением одного участка в десяток километров, которые ледорез шел пять дней. При этом рисковать кораблем экипаж не стал, и льды перед форштевнем взрывали аммоналом. Видимо отвечая на заботу экипажа — корабль прошел весь путь за один сезон без поломок.

На следующий год по этому пути прошли уже четыре грузовых теплохода, потом были проведены боевые суда Балтийского флота на Дальний Восток. Еще позже, ледокол «Сталин», водоизмещением в 9 тысяч тонн и мощностью машин около 10 тысяч лошадиных сил — прошел по Северному Морскому Пути, как тогда уже стали называть Северо-Восточный проход — два раза за одну навигацию. Выйдя из Мурманска 23 июля, 28 августа ледокол был уже в бухте Угольной, а 28 сентября вновь вернулся в Мурманск. При этом ледокол успел выполнить план по проводке судов, заходу в порты и посещению полярных станций. На СевМорПути становилось оживленно.

Имея подобные исторические прецеденты, грех было не продумать корабли «Северо-Восточного прохода».

Безусловно, не все так радужно с этой дорогой. Но, имея быстрые, крепкие, специальной конструкции, железные корабли, и немного удачи — наладить постоянный маршрут станет достойным делом архангелогородцев. Безусловным минусом в этом проекте станет то, что никогда не строил ледоколов, и ледовых транспортов. Впрочем, как и канонерок с броненосцами. Зато времени, подумать над проектами, у меня было вдосталь. Начал еще после закладки канонерок, и не торопясь, добавлял штрихи — в том числе: просторные каюты, толстое утепление, обогрев марсового поста наблюдения и тому подобные мелочи. Теперь наставало время вселить новую надежду в мечущиеся души поморов, озабоченных будущим замиранием торговли и жизни в Белом море. Красной нитью, в разговорах, пустил мысль — СевМорПути быть! Хотя обойдется он не дешево, и будет далеко не ковровой дорожкой.

Мдя. Напугал поморов льдами.

Такие перспективы потянули за собой новые вопросы и бурные дебаты. Пришлось опять выпускать из рук лом и брать вместо него самописку. Народ требовал подробного расписания будущего, карт и кораблей. Нашли провидца! На ум пришел стих Высоцкого.

Без умолку безумная девица

Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»

Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев -

Во все века сжигали люди на кострах.

Второй год занимаюсь политикой, и мне уже тяжело от груза обещаний, прогнозов и выводов. Не мое это! Как корова на льду, точнее даже не на льду, а в болоте.

Прототипы кораблей им обеспечу, за этим не заржавеет. Тем более, Соломбальскую верфь неплохо будет занять купеческими заказами. А вот карты, людей, лоцманов, капитанов, знакомых с северными морями и толмачей, знакомых с аборигенами — пускай ищут сами. Благо, среди поморов и не такое найти можно. Найти и обучить в Холмогорской школе. Направления на учебу обещал выправить.

Вот так и проходило неторопливое лето 1706 года, до тех пор, пока от Петра не прилетел гонец, испортивший мне трудовые будни и радужные планы. Письмо государя было коротким и резким, с общим смыслом, что меня опять тянут на ковер.

Так как тянули не аврально — решил пройтись по «осударевой дороге», посетив, по пути к Петербургу, Онежские заводы и Олонецкую верфь — были претензии к их работе.

Совмещая приятное с полезным — свой выход в Онежский залив Белого моря совместил с испытаниями Волков, уже полторы недели неприкаянно оббивающих причалы Соломбаллы, в ожидании так и не случившегося спуска на воду броненосца. Со стапелей Вавчуга Волков выперли, заложив в эллингах пару сильно модернизированных канонерок — а в нутро броненосца так и не пустили, отложив спуск монстра на осень. Непорядок.

Из Двины вышли в сопровождении дежурной, беломорской птицы, загруженные тройным запасом топлива, двумя тоннами запчастей и, по традиции, бригадой ремонтников вместе со сварщиками. Надеюсь, государь таки меня дождется из очередной авантюры.

Сразу могу сказать — отвык от маломерного флота. Непривычно стало видеть воду в метре от фальшборта, упираться в кубрике ногами в соседа и пробираться внутри «истребителей» пригибаясь. Правда, Волки и не рассчитывались на длительную автономку. Посему, хорошо, что вообще находилось место для семерых членов команды, плюс нагрузки в виде непоседливого меня с парой морпехов.

Зато длительная «полировка» Волков на стапелях — сказалась на них весьма благотворно. Достаточно сказать, что их ход сдерживала только птица, без которой мы долетели бы до Онежского залива менее чем за сутки.

Стоит признать, что чудес с мореходностью «истребителей» не произошло. Стоило нам выйди из-под защиты мыса в открытое море — волны продемонстрировали нам полный комплект удовольствий.

Собственно, первое ЧП там и произошло. Каюсь, надо было дать командам больше времени на волновую акклиматизацию, но с этой государевой спешкой у нас постоянно выходят ляпы.

Неприятности случились на контрольных стрельбах по сброшенным птицей мишеням. Стреляли команды неплохо, со скидкой на крайне валкие суда — вот только подвели нас конструктивные особенности Волков и общее позеленение команд.

Дело в том, что Волки напоминали узкие и длинные кортики, поверх которых, ближе к мидель-шпангоуту, устанавливали поворотную башню, чем-то напоминающую башню Т-34 из моей истории, с аналогичным, далеко вынесенным назад противовесом. За башней, немного выступая над ней, шла узкая боевая рубка и выхлопная труба. Передняя часть рубки еще и нависала кронштейном над башней, обеспечивая ей верхнюю точку опоры. В целом, конструкция вышла удачной и максимально легкой. Вот только при повороте башни на траверз противовес выходил за границы борта. На речных испытаниях этому не придали значения, а вот в море один из Волков, крайне неудачно словил этим противовесом нерегулярную волну, выросшую под бортом прямо в момент выстрела. Отреагировать, изнуренные качкой канониры не успели, и пальнули, хлопнув «хлыстом» ствола по воде. Ствол, к счастью выдержал, но канониры приболели окончательно.

Но нет худа без добра. Море быстро продемонстрировало нам оптимальные тактики истребителей, и то, что им противопоказано. Оставалось только перенести рекомендации многомудрого Зверя в Уставы маломерного флота.

Несмотря на тяжелый, двухсуточный переход — Волками остался доволен. Истребители вышли ходкие, маневренные, с острыми, легкобронированными обводами, которые с носовых проекций не всякое ядро возьмет, если умудрится таки попасть. А то, что выплыли ограничения — это нормально. От москитного флота прочности и точности тяжелого броненосца ждать не приходится.

На рейде перед началом «осударевой дороги» простояли два дня, в ожидании очередного каравана снабжения, который задерживался. За это время успел облазить каждого из Волков и проверить их состояние после перехода. Заодно выяснили, что становые якоря на море не держат истребители. Неприятно, но не смертельно — якоря Волкам вообще изначально хотели не ставить, но раз уж оснастили — придется менять их на более тяжелые.

Еще день на берег высаживался подошедший караван — за это время капитанам истребителей успел прогрызть картузы наставлениями. Зеленые они у меня еще. Только-только выпустившиеся. Надеюсь, воевать в ближайшие годы Волкам не придется.

Наземный переход похвастать разнообразием не мог. Неторопливо скрипели телеги и понтоны, по вечерам горели костры, и нами ужинала мошка.

Несмотря на весь опыт ведущего нас караванщика, и постоянно подновляемые гати, мы все одно завязали в грязи перепаханных дорог, мостили новые участки и вяло поругивали погоду, плачущую дождями над нашими усилиями. Даже начал задумываться, а так ли мне надоело ходить вокруг Норвегии на кораблях. Все познается в сравнении.

Однако даже тяжелые дела имеют свой конец. На десятый день перехода наша троица погрузилась в струг, идущий к Онежскому заводу, подтверждая прописную истину — лучше плохо плыть, чем хорошо идти.

Посещение обоих заводов и верфи отняло еще две недели. Рутина и Стирка. Даже непонятно, как можно было испортить отличное карельское железо. Вот кому высказал благодарность с материальным поощрением — так это заводским рудознатцам. Чего они только не нарыли на северном и северо-восточном побережье Ладожского озера: граниты на любой вкус и цвет, мрамор, гряды камней, пригодных на дробление в гравий, сами гравийно-песчаные месторождения, глину. Все, без чего задыхается стройка. По своей основной специализации рудознатцы пометили уже 23 месторождения железа, хотя и не всегда богатого, месторождения меди и даже нашли одно месторождение олова, которое станет единственным, на сегодня, оловянным источником в европейской части России. Вот, что значит, собрать всех рудознатцев, в том числе переселенных, и направить их в нужный район. Знай и люби свой край! На северо-восточном побережье Ладоги, в районе Питкяранты, на ручье, даже в мое время сохранились развалины заводов — грех было не воспользоваться подсказками. Хотя, даже с подсказками рудознатцы провозились три года, и вывалили массу проблем с добычей. Хорошо быть начальником — задавил всех словом «надо» и свалил головную боль на Олонецкого управляющего. А то, что пустой породы много — не так и плохо. Нам гравий очень даже нужен.

Вот недопоставки «тары», в виде барж, и стали основной претензией к Олонецким верфям. Взбадривал мастеров несколько дней, мотаясь параллельно на завод. Затем неудачно вспомнил, что меня вроде как на ковре ожидают, и засобирался в Петербург.

Ладогу обходили по восточному берегу, повторяя путь флотилии Петра. Ладога хмурилась, и заставляла периодически прятаться на берегу от ее вздорного характера. Не удивительно, что мы уже потеряли в этой акватории пять барж — настроение озера меняется быстрее, чем у женщины. Чуть зазевался и уже получаешь в лоб сковородкой.

«Орешек» прошли в густом тумане — потом вернулись, и высказал коменданту мое мнение, о несении службы. У них же даже собаки обленились, не утруждая себя гавканьем!

Наше отбытие от крепости проводили уже как положено — заливистым лаем и сдержанными богохульствами. Тыловики, что с них взять. Даже проводить выразительно и то не смогли — ворчали как столетние деды. Ну да Петр им судья.

Дальше просто скатывались по Неве, не останавливаясь даже на Ижоре — и так все мыслимые сроки прибытия просрочил.

Петербург встретил отреставрированным Ниеншанцем по правому берегу и ровными рядами рабочего поселка по левому. Над поселком уже подняли несколько куполов часовен и труб мастерских. Жизнь звенела молотами, визжала пилами и расцвечивалась парадными гирляндами сохнущего белья. Занятый делами народ не обратил внимания на одинокий струг, идущий к городу — тут за день десятки таких проходят. Только несколько коров, стоящих по вымя в воде, проводили нас взглядами с философским равнодушием.

Выйдя из-за поворота реки, на котором Петр, после женитьбы, указал закладывать монастырь — оценили, наконец, состояние стройки. Даже сердце забилось чаще. Плевать, что опять на ковер — зато ковер этот будет лежать в достойном месте, хорошеющем год от года.

Первым в глаза бросился Гостиный мост. Ну и что, ежли моста еще нет! Зато нижние опоры под него уже укрепили, залили бетоном и даже облицевали гранитом. Одно это о многом говорит, так как опоры моста у нас выполняют еще и роль причалов, вытягиваясь выше и ниже моста по течению на добрых сорок метров. Раз залили такие объемы, значит, Ижора вышла на максимум производства камеди. Почему решил, что залили? Так на опорах уже начали поднимать быки будущего моста, вместе с грузовыми башенками причалов. Без забитых свай и залитой бетоном опоры подобное безобразие мастера делать бы не рискнули. Более того, две центральные башни, между которыми и будет разводной проем, подняли уже метров на десять, на шестую часть их высоты. Глядишь, через год уже понадобятся стальные фермы пешеходной площадки и разводных пролетов. Значит, вовремя устроил встряску на онежских заводах. Англичане строили Тауэрский мост 8 лет, у нас выйдет чуток побольше — зато почти на две сотни лет раньше, и в стиле барокко, в котором выдержана вся набережная. Есть, чем гордится.

За мостом, на левом берегу, активно строили Гостиный Двор, что было слегка не по плану. Но понять эту спешку можно, так как у пирсов моста было не протолкнуться от зашвартованных купеческих кораблей. Более того, ниже по течению стояло еще с десяток кораблей, которым не хватило места. Обнадеживающая картина — города еще нет, а торговля уже есть. Плохо только, что штабелями товаров всю набережную перед Гостиным Двором завалили — но это явление временное. Надеюсь.

Пикантно смотрелся стихийный рынок, образовавшийся там же, на набережной — бурный и голосистый, как все рынки. Стройка — стройкой, а торговля уже идет бойкая. Надо посмотреть фискальные книги в Петропавловском форте — таможня у нас работает или как?

Между поднимающим колонны прибежищем купцов, и Дворцовой площадью, вяло строилась Академическая дуга. Хотя, вяло, это по сравнению с Гостиным Двором. На самом деле, зданий в комплексе планировалось много, здания крупные, трехэтажные, как и дворцовый комплекс, с большими внутренними дворами — в результате чего, выглядел их «подъем» значительно медленнее, чем у двухэтажного Гостиного Двора, несмотря на ударный труд множества «мурашей», облепивших стены.

Еще одним замедляющим фактором стали проглядывающие от фундаментов стены дворянских особняков, оттягивающие на себя людей и материалы. С людьми-то проблем не имелось, судя по деловой суете, а вот материалы, как обычно, стали ахиллесовой пятой города. Разгружающиеся у набережных баржи выглядели бледно, на фоне объемов строительства. Надо будет и Ижорскую верфь пнуть как следует — в карьерах народ работает в три смены, а вывозить не на чем.

Вообще — тревожный симптом. Слишком активно и много раздаю взбадривания. Надо сесть и спокойно проанализировать, в чем основные затыки. Может, еще одну верфь заложим — демоны с ним, с сухим деревом. Построим баржи из сырого леса, года на три — пять их хватит, а потом основной наплыв стройки спадет.

Вот только кто мне даст спокойно сесть и заняться делами?

Высматривал дворец, мысленно успокаивая паранойю, кричащую, что ковер — это не к добру. Сам знаю. Но не во всякой войне можно победить. Каждому Наполеону — свое Ватерлоо, а каждому князю ошейник от государя. В смысле, ленту с бантами, медалями и прочими значимыми регалиями.

Охрана дворцовой набережной мне понравилась. Патрули ходили вдоль нее, и провожали наш струг внимательными взглядами. Бдит народ. Кроме патрулей Двинского полка много было преображенцев, а на маленькой дворцовой пристани так вообще целое капральство дежурило. У пристани стояли зашвартованными небольшая яхта и буер. Вот и еще один штришок к городу — значит, и Лужская верфь, возглавляемая Скляевым, начала строительство «дворянского» флота.

Выбравшись на высокую пристань, уделил несколько минут новинкам. Яхточка мне понравилась, хотя давно уже надо было переходить от шверцев к шверту. Ну а буер был просто одномачтовой разъездной посудинкой, без особых изюминок.

Пока глазел на новинки, к нам подошел майор преображенцев, настойчиво приглашающий во дворец. Перед ковром не натопчешься — кивнул майору, что готов за ним следовать.

Дворцовый комплекс похорошел еще больше. Да и обжитость в нем появилась — сновал народ, вился полупрозрачный дым над трубами. Удивительно много бояр, порой даже с семействами, вышагивало по набережной и площади. Интересно, где они живут? Ведь дворянский район еще и на 10 % не отстроен. Задал этот вопрос майору. Оказалось, севернее Дворцового парка отстроили, на скорую руку, целую слободу. Зимой рубили дома, и к середине лета уже началось заселение. Это, конечно, не по плану, но пока пусть так и остается. Пригород и летние домики возникли раньше города. Петербург, как всегда, полон сюрпризов.

Внутреннее убранство дворца стало еще богаче. Особенно впечатлили большие люстры с хрустальными висюльками и ковровые дорожки на лестницах, прижатые отполированными до золотого блеска прутками ковродержателей.

По лестницам сновал народ, будто в школе объявили большую перемену. Заметил интересную тенденцию — дворцовые слуги носили ливреи и парики, выделяясь на общем фоне. Надо будет использовать это обстоятельство, и закинуть слух, мол, парики носят только слуги, чтоб их было удобно различать. Добьем окончательно европейскую моду.

Преображенцы отвели меня не в левое крыло, как ожидал, а в большую приемную правого крыла, где меня попросили подождать. А чтоб не скучно было — к паре моих морпехов добавили еще пару преображенцев. Это эскорт или конвой?

Ждал долго. Успел даже пожалеть, что не заехал на Ижору. Да и со строителями можно было пообщаться. Вместо этого полировал взглядом пуговицы преображенцев и прикидывал, насколько сильно поменялась их форма за эти годы. Надо было справочник литейный с собой взять — меня это шаманство лучше всего усыпляет. Хотя, ныне усну и без справочника, особенно если поем.

На прием меня позвали, когда окончательно собрался составить рядком красивые, витые, стулья и удовлетворить часть своих потребностей. В результате, появился перед высоким обществом хмурый, и встретил еще более сумрачный прием.

— Донесли мне, князь, будто к бунту ты подбиваешь!

Петр, в своем черном сюртуке с белыми отворотами и серой грудкой камзола, напоминал нахохлившегося ворона. И стая вокруг него подобралась знатная — попугаи и павлины. На каком языке общаться с таким зоопарком?

— Неверно донесли, государь. Ежли кто и думает, что клятву тебе порушить мог — то он об ином не подумал. Любые бунты, на землях, что ты мне доверил, урон артелям принесут. Не будет зерна — нечем люд на заводах кормить станет. Бунт для меня это нож в сердце.

Петр отошел от окна, где он наблюдал копошение рабочих на площади, устанавливающих на постамент золотой шар державы, выполненный в виде глобуса с рельефными материками и увенчанный крестом.

Подойдя в упор, и хмуро оглядев мой потрепанный вид, задал вопрос

— Письма на Дон отписывал?!

Ну, так и знал, что инициативы наказуемы! Достал из планшетки запасенные копии писем вместе с письмами от Боцмана, протянул их Петру.

— Отписывал государь, как же иначе! Коли губернатор докладывает, что на землях неспокойно — не можно такое без внимания оставить. Он и в губерн-коллегию отписывал, да только ответа не получил.

Петр резким движением выдернул у меня листы, глянул недобро и отошел к окну, быстро пробегая текст глазами и рывками перебирая листы. Просмотрев весь текст, откинул письма на подоконник. Постоял перед окном, под нарастающее шушуканье ближнего круга. Потом, не поворачиваясь, продолжил.

— Внове ты князь не свое дело затеял. Сказано было, что от тебя потребно, да ты, знать не услышал. Раз так, лишаю тебя вотчин азовских, чтоб дела земельные тебе взор не застилали. Быть посему!

На последней фразе Петр хлопнул по подоконнику рукой, а вокруг громко и одобрительно зашумела подтанцовка. Честно говоря, сердце больше екнуло, когда из-под подоконника пыль строительная посыпалась, чем от лишения земель. За земли особо не волновался — губернатор там ныне надежный, а Петр все одно собирался князей от земли отжимать. Так почему бы, не начать с меня? Обидно, конечно. Поклонился, под усиливающийся галдеж.

— Воля твоя, государь.

— Ступай! И будь пока в граде.

Петр так и не повернулся от окна. Оставалось только развернуть плечи, развернутся самому и выйти за дверь, по пути заметив, что дверь слегка разбухла и плотно не прикрывается. Чего только в голову не лезет.

Курил на ступеньках крыльца, в окружении морпехов. Мимо сновал народ, в дверь на дальнем конце дворца пытались впихнуть очередное творение краснодеревщиков, которое явно не лезло в проем. Хотел пойти, устроить нагоняй, так как у нас для этих целей на другом торце ворота есть. Но было лень. Пусть живут, как хотят.

С другой стороны, ничего страшного не случилось. Губернатор есть, нового хозяина Петр назначать не собирается, отходить от налаженных технологий никто не станет… Чтоб им подавиться! Кого я убеждаю? Себя?

Трубка давно стлела, а в груди разгорался костер. Хоть и считал себя не особо честолюбивым, а жизнь несправедливой фундаментально, но хоть в котловане-то, под фундамент, должны были остаться крупицы благодарности! Ошибался.

Оторвала меня от разжигания темных эмоций выскочившая на крыльцо Тая. Огонь перебежал с одних эмоций на другие. Гори они все ясным пламенем.

Тая прижималась, пряча на груди руки, и скороговоркой рассказывала о событиях уходящего лета. Мне было просто хорошо ее слушать.

Потом предложил прогуляться. Так сказать, пройтись по «першпективам», вышагивая по утрамбованным, и местами даже заасфальтированным, дорогам у набережных каналов, вдоль сухих, глубоких рвов.

Неспешная прогулка, с пинанием особо крупных кусков щебня, выбитых копытами из покрытия дорог, и радостное настроение Таи — постепенно отодвигали на задний план неприятности. Захотелось даже осмотреть город не как деталь, лежащую на верстаке, в окружении инструментов и стружек, а как картину, на которую хочется смотреть и находить все новые и новые мазки.

Город выбивал из земли каменные побеги домов, разлиновывая землю, отчеркивая зелень травы дорожками и проспектами. Центральные проспекты, у линейных каналов, сходились к Дворцовой площади, и зрительно, завершались видом дворца, аккурат на парадные дворцовые входы, над которыми, под крышей, монтировали гигантские циферблаты часов.

У третьего обводного канала, ближе к Дворцовому парку, из-за стен строящихся домов выглядывали цоколи многоглавой церкви, которой недоставало только куполов.

Город строился, вытягиваясь к солнцу, и пользуясь каждой, даже ночной, секундой лета. Жизнь продолжалась, не обращая внимания на людские дрязги.

Мы с Таей неспешно переходили по временному деревянному мостику через первый линейный канал, в сторону Дворцового парка. Вспомнилась традиция «поцелуева моста». Традиция старая, идущая почти от основания города в мое время. Мост через Мойку тогда был границей города, на нем прощались с уходящими и встречали возвращающихся. Соответственно, мост славился поцелуями и объятьями. Рассказал Тае про эту традицию, выдав ее за свежую придумку. Морпехи за спиной только хмыкнули, деликатно отворачиваясь от реализации новой-старой традиции.

Признаюсь, мы с Таей затянули не одобряемый церковью процесс на горбе безымянного моста. Дробный лошадиный топот за моей спиной совершенно не отвлекал, пока Тая не отстранилась, глядя мне за спину.

Дальше все случилось слишком быстро. Глаза Таи раскрылись в удивлении, округляя поморский прищур, и она дернула меня к себе, одновременно разворачивая. Удержаться на ногах, от неожиданности, уже не имелось возможности — мы начали заваливаться на доски моста, а Тая еще и ускоряла наше падение, оказавшись сверху.

И в этот момент прокатились раскаты нескольких выстрелов, соединившиеся с тупыми ударами и падением на мост. Мимо прогрохотали копыта нескольких лошадей и им вслед ударили Дары. А на меня смотрели так и оставшиеся расширенными глаза Таи, и из уголка ее рта вытекала кровавая струйка.

Не помню, что делал и говорил в эти секунды. Огонь, так и не погасший внутри, вспыхнул напалмом, выжигая душу до пепла. Со звоном лопнула последняя связь, держащая меня в этом мире.

Опомнился сидя над Таей, безнадежно всматривающейся в небеса. Как все глупо и банально. В сгоревшей душе всплыло «Посвящение Бертрану»:

Огляделся безразлично, замечая второго морпеха, склонившегося над лежащим, чуть дальше по мосту первым, мазнув взглядом по паре бьющихся лошадей с вывалившимися из седел наездниками на сходе с моста, проводил прищуривающимися глазами удаляющееся облако пыли и сфокусировался на бегущих к мосту солдатах. Говорить ничего не хотелось, но приходилось сжимать зубы, чтоб не орать. Жизнь не только несправедлива, но и жестока. Мне надоело подставлять ей щеки. Прошедшая война оставила неизгладимый след.

Подошел к поверженному морпеху, прижал кончики пальцев к его шее сбоку под челюстью, подождал, ни на что, не надеясь, и начал расстегивать пряжки амуниции павшего.

— Останься здесь и позаботься о них. Это приказ! И как бы не сложилось далее, помни, и полку Двинскому напомни — верность России и государю наш закон. Не посрамите звания морпехов, гвардейцы.

Сказал, поднимаясь, второму охраннику. Тот, глянул на меня и опустил глаза кивая.

К мосту подбегали солдаты. Встречал их, застегивая на себе ремни амуниции морпехов и забрасывая Дар на плечо. Прервал капрала, пытающегося отдышаться и одновременно задать вопрос. Высказался сам.

— Тати убили лейб-лекаря царицы. Посмотри, знаешь ли кого, из подстреленных нами нападавших.

Слова приходилось выталкивать, и сразу стискивать зубы. Палец дрожал в скобе спускового крючка — но его время еще не пришло.

Капрал глянул вдоль моста, на мое сгоревшее прошлое, и отошел к своим солдатам, расцепляющим конские трупы от человеческой падали. Осмотр занял много времени, или мне это просто казалось. Капрал присматривался к первому из напавших, а мое внимание привлек мушкет, живо напомнивший пистолет, обогативший мою коллекцию технических новинок поместья, после очередной дуэли. Стиль у оружия общий. Исполнение узлов похожее. И это точно не русское производство. Мне даже не надо искать клеймо, чтоб знать, где сидят послы производителя. Возможно, они и не виноваты, но мне плевать. Тем более, пара одинаковых мушкетов, даже не пара, а больше, с учетом ускакавших налетчиков, да еще в то время, когда наше оружие лучше и дешевле — это не совпадение. Осталось только выяснить второй адрес — конных покойников.

— Ну, так узнал кого?!

Не ведает капрал, что за чеку ядерную бомбу теребит своим невнятным мычанием и наморщенным лбом.

— На кого похож?! Вижу же, что узнал!

Капрал стянул шлык с головы первого упокоенного татя, обтер им разводы крови и грязи, спрятавшие лицо убийцы после попадания дроби в затылок — присмотрелся еще разок к застывшему лицу и довольно уверенно произнес.

— Эт Ефимка, с подворья Лопухиных. Третьего дня, говорил с ним у дворца, он Абрама Федоровича дожидался.

— Ну, тогда посылай солдат к Ромодановскому. Тут дело государево. А где, говоришь, подворье Лопухиных ноне?

Капрал поднялся, покрутив головой, ориентируясь, и протянул руку за канал, в сторону незапланированных застроек.

— Вона, где часовенку ставят, с нее два подворья от реки. Над воротами грифон червленый, да и подворье знатное.

Кивнул капралу, подхватывая один из мушкетов нападавших, и пошел через мост, поправляя Дар. Мост действительно оказался «поцелуевым», разлучившим меня с прошлым и будущим.

Шел не торопясь. За спиной подергивался туманом забвения город, заводы, дела. Уши закладывал звон, через который с трудом пробивались людские окрики и звуки стройки. Идти оказалось довольно далеко, мушкет оттягивал правую руку, вызывая только тупую злобу еще и на именитых оружейников, не додумавшихся снабжать оружие плечевым ремнем.

Перед воротами с грифоном, больше похожим на ящерицу с крыльями, бросил мушкет в траву и перекинул Дар на сгиб руки, почти вежливо постучав ногой в ворота.

Из-за массивных створок донеслось недовольное — «Чего надобно?!»

— Отворяй! К князю Абраму у меня дело.

Совершенно спокойно воспринял отговорки, что никого нет и не велено. Приблизил ствол Дара к щели между створок ворот, через которую виднелся массивный запорный брус. Одного выстрела не хватило, пришлось добавить еще два, а потом еще и закончить ногой. Если никого нет, значит, подожду хозяина на дворе.

Просто подождать мне не дали. Не успел выйти из облака дыма, как слева на меня бросился мужик с дубиной. Сознание пребывало в каком-то ступоре, в душе шелестел пепел, отгоревшего пожара. Даже злость прогорела в этом огне. Мне было на все плевать. Мир стал черно-белым. Выскочил из конюшен мужичок — не опасен — схватился за топор, воткнутый в колоду — стреляю не задумываясь. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Выброс барабана. Выстрел из револьвера. Перезарядка Дара. Выстрел ….

Не задумывался даже когда подросток выбежал из дома, неся явно великоватый ему мушкет. В душе по-прежнему ветер перекатывал золу. Прошел по всему дому, оставляя после себя только мертвое безмолвие, в едком, пороховом гаре. Даже женских криков не раздавалось, так как загнал четырех встреченных женщин и девочку в подпол. Женщин в поместье встретилось пятеро, но одна схватилась за нож. А может, просто не успела его выпустить. Плевать. В черно-белом мире не видно цвета крови.

Сидел на крыльце, набивая барабаны капсулами из подсумка. Кто бы мог подумать, что в таком небольшом, недостроенном подворье, живет столько народу. Ветер обдувал лицо, и холодил мокрые дорожки на щеках. Наверное, пороховой дым разъел глаза.

Топот всадников услышал издалека. Внутри всколыхнулся пепел в злобной ухмылке — что «спасители», услышали пальбу и поспешили на подмогу?! Еще и главный, небось, в первых рядах? Заходите. Недосуг мне вас сортировать на правых и виноватых — у вас милосердный бог есть, он пусть и разбирается.

Лава всадников влетела во двор, через распахнутые ворота, так резко, что первые выстрелы Дара миновали голову колонны, хотя, это ненадолго отсрочило конец бойни. Говорить с ними не собирался, как и они со мной. Мушкетные пули расщепили балясины рядом с левым плечом, а дробь Дара гулко щелкала по стенам и забору подворья. Вот и поговорили.

На дворе ржали раненные лошади и стонали, богохульствуя, нелюди. Поднялся, вытаскивая из кобуры перезаряженный револьвер — надо было провести контроль. Лошадей жалко.

Из ворот подворья вышел в скапливающуюся толпу зевак. Оглядел всех безразличным взглядом, сортируя — примеривая на зевак ярлык «опасны». Толпа явственно отшатнулась. Поднял иностранный мушкет, так и лежащий у ворот, и двинулся ко второму адресу, который мне был известен еще по прошлому году.

До небольшого, временного, домика посольства идти выходило прилично. Пустота и безразличие не помешали запутать след и не пользоваться наезженными дорогами. Патрули, которых направят на мой розыск, мне не враги, будет жаль пролить еще и их кровь, когда они попытаются меня остановить.

Петляющая дорога, с пережиданием в укрытиях проезда поисковых групп, да еще с запугиванием невольных свидетелей моего передвижения — вылилась почти в два часа. Но фортуна, отдавая последнюю дань, довела таки меня до двери заветного дома, обошедшегося без подворья.

Постучал, вежливо, в дверь прикладом мушкета. Здесь не поморье, где не прижились замки, выпускаемые нашим заводом — тут люди прячутся от мира за массивными створками.

Поторопил хозяев менее вежливым стуком приклада, и на последовавший, наконец, традиционный вопрос ответил, что возвращаю их особый мушкет. Ведь действительно принес! Зачем врать на пороге чистилища?

Такие мушкеты стоят немало — основательность победила осторожность. А может, моя спокойная речь настроила обитателей на деловой лад. В дом меня пустили, и даже согласились отвести к трапезничающему послу, так как никому иному отдавать оружие не собирался.

Посол изволил вечерять в большой компании. Поинтересовался, кто у него заместитель, после чего положил перед потенциальным послом принесенный мушкет и кратко рассказал свою версию событий, по которой несколько подобных мушкетов было вручено через посла нашим боярам, для конкретного дела. И дело это сегодня почти справили, не дотянув совсем чуток.

Вскочившего посла, рьяно заявившего, что это не так — пристрелил. Плевать. Может и не так. Посол верующий, хоть и в иную ипостась бога — ему на небесах воздадут по справедливости. Жаль было только нескольких горячих защитников, вскочивших из-за стола и схватившихся за рукояти оружия. Надеюсь, небеса к ним будут действительно справедливы.

Пережидал медленно рассеивающийся дым, отойдя к стене и контролируя сжавшихся за столом людей, перебегая взглядом с одной двери, ведущей в комнату, на другую. Не зря. Через дверь с лестницы вбежали двое вооруженных, теперь уже покойников. Продолжать со мной спорить больше никто не рисковал. Видимо осознали, что мне безразличны их аргументы и они сами. Перед домом зацокали копыта и заржали осаживаемые лошади. Вот, пожалуй, и все.

Отлепил тело от стены, выглянув в окно и потом напутствовал присутствующих напоследок.

— Коли задумаете супротив людей русских еще какую мерзость — знайте. Придет к вам, под вечер, человек — что спросит с вас полной мерой. Не спасут вас регалии и законы. Господу про буквы, людьми писанные, будете рассказывать. Теперь же, тут посидите, да помыслите, над моими словами. Провожать меня не надо, выход сам найду. Коли рискнете меня спровадить, отправлю вслед за послом вашим.

Понятливые люди, а говорят, что языка не разумеют. Пока спускался по темной лестнице, за спиной ни одного лучика света от приоткрывающейся двери не пробилось.

Идя по лестнице, аккуратно вытягивал петельку от заветной «фляжки» и цеплял ее на пуговицу. Теперь и с Петром поговорить можно.

Навстречу, от входной двери бежал разгоряченный скачкой офицер, чье звание в полумраке не просматривалось. Сыграл с ним на опережение.

— Тут уже все кончено! Оставь в посольстве людей, а нам надобно срочно к Федору Юрьевичу. Государево дело!

Офицер остановился, и даже сделал шаг назад, задирая голову, и наблюдая мой неторопливый спуск по лестнице. Секунд десять он, судя по всему, искал золотую середину в противоречивых указаниях, свалившихся на его голову. Солдаты, вбежавшие вслед за своим командиром, так и не определившись, брать ли меня на прицел — тискали в руках штуцера.

— Князь! Отдайте оружие и извольте следовать за мной!

Офицер выбрал самую вежливую форму. Приятно. Значит, хоть кто-то в армии помнит о моих заслугах. Аккуратно снял с плеча пустой Дар, передавая его ближайшему солдату, расстегнул ремни обвязки, отдавая амуницию вслед за дробовиком. Посмотрел вопросительно на командира. Тот помялся, но указал рукой на дверь.

Перед посольством стало тесно от коней, драгун и зевак. Не разбирая, где чья лошадь, похлопал по шее ближайшую, и, забрав поводья у опешившего драгуна, запрыгнул в седло. Лошадь пошла боком, нервно обмахивая круп хвостом, но, уловив мое состояние смертельного покоя, не стала показывать свой нрав, сочтя за лучшее прислушаться к натянувшейся узде. Рядом в седла запрыгивали офицер и несколько драгун. Напрасно они опасаются, что могу сбежать — мне еще с властителями этого гадюшника переговорить надо.

 

Глава 43

Лошади рысили по темным улицам, быстро приближая нашу группу к Неве, где в свете фонарей меня ждал дворцовый комплекс. В другое время, наверное, обратил бы внимание на освещение улиц, но ныне и далее меня больше не интересовали эти вопросы. Пусть хоть с факелами бегают, как около посольства. Лошади несли по той самой дороге, которую вымостили мои благие дела.

Спешились у здания Сената, первый этаж которого, мастера сделали уже вполне жилым, и, судя по коридору, где меня вели, вполне законченным.

Вечерняя жизнь новоиспеченных коллегий текла активно. То ли от электрического освещения, то ли от происходящих событий — но коридоры Сената заполнял снующий народ не меньше чем дворец днем. Перед секцией штат-коллегии вообще целая шумящая толпа собралась, которую драгуны распихивали локтями.

В кабинет Ромодановского мы буквально ввалились, провожаемые в спину тяжелыми эпитетами, рикошетирующими от моей брони безразличия. Приходилось только китель на груди придерживать, чтоб раньше времени меня никто не рванул за воротник.

У Федора Юрьевича собрались, активно жестикулируя, уже с десяток бояр. Вместе с нашей компанией тут стало тесно. Маловаты кабинеты в Сенате запроектированы.

Князь-кесарь, богатырским рыком, прервал бушующий в кабинете переговорный процесс. В наступившей тишине все взоры скрестились на мне, и безмолвие вновь взорвалась эпитетами, из которых «паскудьнъ безродный» было самым мягким.

Брызгая слюной, ко мне рванул один из активистов, ищущих правду. Хорошо, что некоторые бояре такие упертые на традициях и не сбрили бороды. Очень удобно схватить за нее, и загнать два пальца под челюсть, искренне наслаждаясь хрипом жертвы. В кабинете вновь наступила хлипкая тишина, которой не преминул воспользоваться, заглядывая в закатывающиеся глаза вершка боярской эволюции.

— Ты кто такой, чтоб мне пред тобой ответ держать?!! Токмо от государя хулу приму, да от князей, что не предками, а делами личными рода возвеличили. Тебя же, дед, в делах никаких не видал, и молвить мне с тобой не о чем.

С каждой фразой вдавливал пальцы в горло боярина все глубже. Помрет, так помрет. Плевать. Хорошо, что Дар у меня забрали.

Оттолкнул хрипящее тело, принял на броню безразличия ненавидящие взгляды присутствующих. Пусть ненавидят. Главное, чтоб за грудки раньше времени не хватали.

— Федор Юрьевич. Мне с тобой о деле государевом перемолвиться потребно было. Уйми ты этих поносителей!

Княз-кесарь опустился за стол, из-за которого вскочил при нашем появлении.

— А кто тебе молвил, будто стану я с татем разговоры вести? У меня для того иные людишки имеются!

— Станешь, князь Федор, ибо государь уже ноне ждет от тебя сказ, как дело было. Ведь не кабацкая поножовщина случилась. Обскажу тебе, как все вышло, не за страх, а дабы правду без прикрас донести. Своей вины не умаляя, но и чужой к себе не примеривая. А далее, пусть государь решает. Его слово для нас всех закон. Его! А не бояр крикливых.

Помянутые бояре опять загалдели, быстро наращивая градус и громкость обвинений. Ромодановский послушал несколько минут нарастающие вопли, по которым за мной числилось вырезание всего дворянского поголовья, всех иностранцев и, заодно, большинство домашней скотины. Примерно так и звучали их — «Ведомы нам твои деяния кровавые…».

Видимо мысленно согласившись, что с такой ахинеей к Петру идти не следует, князь-кесарь прихлопнул по столу, обрывая зачитывание затянувшегося обвинения.

— Оставьте нас бояре. Услышал уже, что донести вы хотели. Завтра, пред государем, и продолжите. Ступайте покудова.

Спокойный голос князя-кесаря имел значительный вес. Бояре потянулись на выход, обжигая меня злыми взглядами. Большинство пришедших драгун ушли за боярами. В помещении разом стало просторно. Не так уж и малы кабинеты.

— Сказывай, коль пришел, свою правду.

Прав Ромодановский — правда у всех своя. Изложил ему подробно, как на нас напали тати, и как потом, выяснив, откуда они пришли — вырезал всю разбойничью шайку и их пособников под корень. И мне плевать, какими титулами или верительными грамотами прикрывались эти нелюди. Как и безразлично, что встал с ними в один ряд. В душе опять всколыхнулся пепел, заставляя замирать сердце и сжимать зубы. Честно признался, что больше всего хочу прибить этих гадов еще раз. И еще раз, коли случай представиться.

Нет. Больше всего хочу, чтоб сегодняшнего дня совсем не было в моей жизни. Вот только третьего шанса все изменить — мне не выпадет. Лучше бы и второй не выпадал. Но об этом Ромодановскому уже не сказал.

Князь Федор, хоть меня и недолюбливал, выслушал, неторопливую исповедь, не перебивая. И вопросов у него не возникло, так как расписал все по минутам и лицам. Вопросы не по существу не считаются. Как мне объяснить ему, зачем мне это все надо и почему не отдал справедливость в руки Петра? Наверное, он еще верит в справедливость. А моя вера сгорела вместе со всем остальным.

На Петербург опустилась ночь. Что со мной делать князь так и не решил — тюрьмы в городе еще не имелось, разве что казематы Петропавловского форта. Отпускать меня тоже нельзя. Промежуточным решением стало оставить меня, под охраной, в помещении штат-коллегии.

Сидел всю ночь перед окном, смотрел, как затихает, а потом просыпается, в серых сумерках, незнакомый мне город, с которым так и не доведется познакомиться. По площади ходил народ, звенели далекие колокола на заутреню. Сегодня будет хмурый день. Жаль. Хотелось посмотреть на сверкающую Неву. Из окон большого зала приемов ее должно быть хорошо видно.

На разбирательство к государю меня повели только к обеду. Буду у Петра аперитивом.

Зал приемов добрал солидности, украсившись стягами и роскошествами. Осматривал новшества без интереса, просто констатируя факт. Народу в зале собралось немногим меньше, чем на свадьбу государя, только настроение у всех было прямо противоположное тем дням. Вершиной, задающей настроение в зале, служил сам Петр, находящейся в крайней степени бешенства. Меня ввели в зал по окончанию предварительных разборов, но, судя по тому, как монарх выдавил сквозь зубы вопрос, что я хочу сказать в свое оправдание — князь-кесарь донес до него и мою правду.

— Мне не в чем оправдываться. Все поведал, как было, не утаив. Коли считаешь виновным, что разбой присек — быть посему. Не прошу ни о прощении, ни о милости. Моя душа, государь, со вчера умерла.

Это короткое, последнее, слово вызвало вначале тишину, которая немедленно взорвалась криками. Слух поплыл, сливая брань и оскорбления в монотонный шум. Вокруг тужились, раскрывая рты, люди, а мой взгляд скользил поверх их голов. Вспомнились стихи Тэм:

Петр остановился прямо передо мной, распаляя себя своим гневом. Сдвинулся немного влево, прикрываясь государем от стоящих за его спиной царицы с царевичем. Не хотелось бы их зацепить взрывной волной и разлетающимися поражающими элементами. Когда же меня, наконец, потрясут за грудки и отпустят из этого времени! Мне что, и это самому делать?!

Петр кричал о чем-то порушенном. Посмотрел в его глаза и взялся за верхнюю пуговицу кителя. Надоело мне все.

Видимо государь увидел нечто в моем взгляде, что охладило его истерику. Он, крайне не вовремя, отвернулся, и широким шагом отошел в сторону, оставляя меня посреди зала, напротив Алексея, глядящего на меня с неприязнью. Длинные ноги Петра, в несколько шагов вынесли его из зоны гарантированного поражения. Пуговицу пришлось отпустить. Усмехнулся грустно — даже уйти вовремя не могу. Жизнь, это череда ошибок и опозданий, а понимаешь это, только ступив на грань.

Шум в зале затихал, подчиняясь смене настроения государя. Монарх занял символ своего величия, развалившись на нем и постукивая пальцами по подлокотнику.

— В каземат форта его бросьте! С него еще будет спрос. Сам спрошу!

Попытку прихватить меня под руки стряхнул, ожегши взглядом солдат. Поклонился слегка государю и пошел на выход в коробочке конвоиров. Раз Петр желает лично с меня спросить, значит, будет у нас еще встреча в крепких стенах и без лишних людей. А обыскивать и вытаскивать шнурки с ремнями у князей, в этом времени, еще не принято.

Отплыли через Неву на том самом струге, на котором вчера причалил к дворцовой пристани. На середине реки в просвет туч выглянуло холодное солнце, бросив на землю косые световые столбы под которыми Нева заискрилась. Улыбнулся. Мое последнее желание исполнено. Прощай, «Петра творенье».

Форт встретил двумя ротами Двинского полка, среди которых явно неуютно себя чувствовали редкие вкрапления преображенцев. Надо сказать слово гвардейцам, теряющим опору под ногами.

Придержал конвоиров, велел им ждать. Конвоиры сами стреляли глазами по сторонам и не ведали что делать. Э как всех проняло. Взбежал на бруствер отсекающих орудий перед мостом, перекинутым через речушку к форту. Оглядел море повернутых в мою сторону лиц.

— Морпехи! С сего дня ухожу от командования полком и флотом. Примите мое последнее напутствие. Служите верой и честью государю и земле нашей. Помните, слово государя для нас закон! За мои дела пред царем и богом только мне ответ держать. Верю, что вы, гвардейцы, честь и верность полка не порушите не делами ни словами торопливыми. Как бы судьба не повернула далее — горжусь, что служил с вами. Служите и далее достойно!

Поклонился гудящему морю черных бушлатов, сбежал с бруствера и пошел через мост, не оглядываясь. Никогда не любил прощаться.

Под мою камеру отвели пороховой погреб восточной батареи. Прекрасное, сухое помещение, с застланным деревянным полом. Представляю, сколько пришлось солдатам перетаскивать боеприпасы, освобождая для меня последний приют.

Конвой помялся за спиной, не зная, как дальше быть. Пришлось развернуться к ним и командным голосом сообщить, что они свободны. Дверь немедленно грохнула, закрываясь. Каземат, не имеющий окон, погрузился в глубокий полумрак, разгоняемый одной слабой лампой над дверью. Оставалось только разрядить фляжку, расстегнуть китель и прилечь на нижнюю полку стеллажа в темном углу каземата. Можно начинать считать жилки на досках полки над головой. Пошел откат, и это время вспоминать не хочется.

Два дня смотрел в полку над головой. Где-то далеко бренчали дверью, о чем-то говорили, бряцали приносимой и уносимой посудой. Даже трясли за плечо и проверяли пульс на шее. По мелькающим черным бушлатам сделал вывод, что охраняют меня двинцы. Зря они волнуются — государя дождусь обязательно.

Петр появился на третий день. Наверное. Понятие времени стало условностью.

Факт, что дождался своего освобождения, доходил до сознания медленно. Тело выходило из заторможенного состояния, разгоняя горячий град покалываний по мышцам, и напоминая о пропущенных моционах. Обидно, заканчивать долгий и тяжелый путь с единственным желанием — добраться до сортира.

Поднялся с полки, тяжело опираясь на руку и застегивая китель. Хоть и сказал морпехам, что ухожу со всех должностей — но пока предо мной главнокомандующий.

Петр ходил от стены к двери, у которой скопились пол дюжины человек его ближней свиты. Начинать разговор царь не торопился, а мне было все равно. Через некоторое время таких метаний вообще думал, Петр уйдет восвояси. Но не сложилось.

— Ты все упорствуешь, в своей невиновности?

— Нет, государь.

Петр аж остановился. Опять ему ломаю что-то запланированное. Не стал ждать дополнительных вопросов.

— Меру моей вины ты не положил. Мне не в чем упорствовать. От дел своих не отрекаюсь, разбойников много на душу взял…

Петр перебил, резко смурнея.

— Не татей, а бояр именитых, да послов заслуженных! Тебе, князь, дыбы мало будет!

Слово «князь» Петр буквально выплюнул. И чего он беситься? Да пусть хоть холопом называет — равнобедренно. Пожал мысленно плечами.

— Дыба, так дыба. По мне, нелюди, в спину дорогую мне женщину застрелившие, да нелюди, разбой этот нашептавшие — тати и есть. Они не просто лекарку царицы убили, они зачинательницу дел славных с пути сорвали. Гореть им за это на том свете. Не сожалею, государь, ни о чем.

И ведь действительно не сожалел. Слегка жаль было слабости во всем теле, а Петр ходил далековато. Надо бросать пролеживать спину и набирать тонус. Раскис как квашня. Резкого рывка и то не сделать.

Петр глянул на мой отсутствующий взгляд, плюнул на относительно чистый пол и резко вышел в дверь, в которую, за повелителем, потянулась свита, бросая на меня косые взгляды. Ну и ладно, будет время заняться собой.

Первым делом поприседал, разгоняя кровь, и стукнул в дверь — до дыбы еще надо дожить. Значит, до нее дальше, чем до сортира.

Потянулись дни, когда небо над городом затянуло осенней серостью. Меня теперь выгуливали по внутреннему двору форта, и даже принесли в пустое помещение каземата стол с двумя стульями, дополнив комплект тюфяком с одеялом. Для полноты картины не хватало только полосатой робы.

Время тянулось медленно. Гнал от себя мысли о событиях последнего моего дня. Именно последнего, так как дальше уже не живу, а существую. Просто жду, когда все это кончиться. Но дождался только визита тезки, соизволившего сообщить, что Петр назначил его губернатором Петербурга. Даже это не вызвало особых эмоций. Пост сдал — пост принял. Правда, сдача дел заняла больше недели. Радовало, что испортить начатое дело тезке будет уже сложно. Мало того, что планы уже реализованы в фундаменты, так еще и деньги все вложены. И как приятный бонус сверху — ежегодные выпускные экзамены ревизион-коллегии. Оставалось только порадоваться, что все свои дела уже переложил на знающих людей. Петр не станет перетряхивать то, что хорошо работает.

Передача дел немного взбодрила зациклившуюся психику, и когда тезка передал указание Петра, подробно изложить ему произошедшие события, начиная от письма Боцмана — привычно взялся за перо. Получилось сумбурно. И вновь потянулось время ожидания. Скорей бы уж они.

Второго визита тезки, после передачи дел, удостоился только дней через пять. На этот раз царь выражал неудовольствие отсутствием подробного описания моих дел, и указывал восполнить мне этот пробел. На что даже слегка вышел из себя — делать мне больше нечего, как вспоминать события десятилетней давности. Где моя дыба! Вместе с напутственным словом государю!

Тезка сообщил, что дыба точно откладывается до лета, так как Петр уехал в Москву, и теперь его свита постепенно утекает за ним. А без аншлага — казнь не актуальна.

Город затихал, в ожидании зимы. Мой каземат заметно изменился. Дополнительный свет заливал стол и переоборудованный под бумаги стеллаж — работа по передаче дел не прошла даром для узилища.

В тишине сидел перед стопкой бумаг, и думал с чего бы начать. Впереди длинная, холодная зима — сойду с ума, пересчитывая зарубки и годовые кольца на древесине. Прикрыл глаза, и из глубин выгоревшей души всплыла белая ночь июньского Белого моря, усиливающийся ветер, теребящий полог палатки, Катран, подготовленный к походу и чувство предвкушения необычного лета. Знать бы еще, насколько оно станет необычным …

Дожди сменились снегом. Работа над мемуарами неожиданно увлекла, давая смысл существованию. Перо возвращало в дни радости, удач и поражений. Можно сказать, что заново лепил свою выгоревшую душу.

К середине зимы сообразил — мои мемуары не стоит показывать Петру. После этого начал вести две повести. Первую продолжил, восстанавливая в себе человека — второй, сухой и выверенный, писал для Петра. Работа замедлилась, но меня это не сильно беспокоило.

Зима выдалась суровой. Проводил большую часть времени за столом, исписывая чуть ли не больше листов, чем исчеркал за все описываемое время. Происходящими событиями не интересовался, уйдя в прошлое.

Незаметно наступила весна, постепенно сменившаяся летом. Над городом поплыл активный строительный гул, по Неве пошли корабли. В этом году кораблей пришло явно больше, чем прошлой весной. Жизнь не стояла на месте.

По просохшим дорогам в Петербург потянулись перелетные двуглавые орлы, отягощенные прочими пернатыми. А у меня мемуары перевалили едва ли за середину. Подстраховался, попросив морпехов передать на Ижорский завод чертежи шкатулки, куда буду складывать первый вариант мемуаров. Получил от морпехов согласие — забрать шкатулку, когда меня уведут из камеры, и передать ее на хранение заводчанам.

Петр посетил первого заключенного Петропавловки в конце мая. Любопытно, Ведь на моем месте должен был сидеть Алексей — вот вечно так, коли выдергиваешь нечто из истории, будь любезен занять пустое место. Встретил царя без ожесточения. Написание мемуаров несколько примирило меня со злобным оскалом судьбы. По-прежнему ни о чем не жалею, но и рвать всех пополам больше не испытываю острого желания. Тем более, Петр явился с Алексеем. Встретил их по форме, в окончательно застиранном мундире и при фляге. Мало ли, как дело повернется.

Разговор протекал на удивление мирно. Мне больше не тыкали в глаза всякой падалью, и не обещали дыбу в солнечный день при большом скоплении народа. Разговор шел о делах, которые потребовали консультаций. Дела, понятное дело, исключительно технические — политику мы обходили третьей тропой.

По словам Алексея, этим летом чуть ли не половина Московской академии переезжает в недостроенные корпуса Питерской академии, так как государь, милостью своей, дал «добро» на завалившие его челобитные от профессоров. Ко мне теперь будут водить экскурсии, как в зоопарк.

На мою просьбу не устраивать из меня театра, а казнить побыстрее — Петр поведал, что он, все в той же безмерной своей милости, заменил казнь на ссылку. На меня вешают ярлык государственного преступника, соответственно, деяния моего рода вымарывают из свершений государства российского.

Улыбнулся, слегка грустно. Надо попросить гитару:

Петр, собственно, всю зиму этим и занимался — закрепляя чины и должности за оставшейся после меня командой. Честь ему и хвала. Ведь мог и своих людей расставить! Правда, своих людей он таки поставил — будут при заводах государевы «комиссары».

Поймал себя на том, что спокойно разговариваем с Петром, как в старые времена. Более того, мои мысли были в мемуарах, и больше всего ждал, когда монарх закончит пустопорожние разговоры и очистит помещение. Моя муза пряталась, при его появлении.

Половину написанного для Петра путевого дневника отдал Алексею. Рекомендовал прочитать, а потом сжечь. Петр не возражал. Алексей начал чтение прямо в каземате. А когда монаршее семейство, наконец, собралось на выход — царевич смотрел на меня долгим неверующим взглядом. Ничего, это он еще до самого интересного не дошел. Алексею, этой зимой, семнадцать исполнилось. Будем считать, это подарок ему на день рождения. А читать он любит.

Лето так и пошло, в нарастающем потоке информации. В каземате скапливались отчеты с заводов, отчеты об испытании броненосца, отчеты с верфей Вавчуга, Соломбалы, Севастополя, Ижоры. Приезжали за консультациями мастера, академики так вообще график лекций составили. Времени стало не хватать катастрофически.

Испытания броненосца выявили ряд огрехов, и показали его чудовищную огневую мощь. К счастью, в ближайшие пару лет он будет стоять в доках Беломорской базы на доработке. Списки на доработку — это отдельная тема, поток документации из Архангельска пошел рекой. И все равно. Мне есть, чем гордится! Кто еще может похвастать, что был отцом архангела? Пусть даже упоминаний об этом история не сохранит. И правильно. «Архангел Гавриил» был рожден трудом поморов, несколько лет рвавших жилы в ядовитом дыму эллингов, литеек и кузен. Фотографию Архангела поставил в иконостас фотографий на стеллаж. Долго смотрел на снимок кормы, на котором блестел лозунг, расшифровывающий имя Гавриил — «Бог есть моя сила». Мира тебе, Архангел.

Написание дневников замедлилось. Алексей приезжал еще два раза — забирал написанное, и обсуждал прочитанное. Смышленый парень вырос. Только подпортили его уже придворные. А может, это у него возраст такой.

Этим летом у меня создалось впечатление, что губернская канцелярия переехала с верхних ярусов форта в его казематы. Тезка, мерзавец, самоустранился, а у меня и так сон стал пятичасовым. Это у них новая форма казни?

Наибольшего внимания потребовали Соломбальские и Севастопольские верфи. На них строили большие проекты, а запаздывание отчет-ответ вышло просто сумасшедшим. Получалось, не столько управление, сколько констатация фактов. Хорошо, что кораблестроители у меня смекалистые.

Лето подходило к концу, промелькнув незаметно. Версию дневников для Петра дописал и отдал единственному читателю, а полная версия так и осталась незаконченной. Вместо нее плодились толпы пояснительных записок и «разъяснений». Рискнул даже написать большую докладную Петру — никакой политики, чистая экономика. Точнее, сравнительный анализ, что будет при разных способах использования людских сил и средств. Самое печальное, что свелся доклад опять к политике — лет через двадцать, в плохом варианте, будет развал, банкротство и большая война. Раз уж меня не казнили, не могу смотреть, как разваливается все созданное. Лучше пусть казнят.

Ответа не последовало, и своим чередом закончилось лето 1707ого года. Осенью придворная стая откочевала в Москву, хотя, город уже скоро будет готов принять этих птиц на зимовку. Со временем стало свободнее — сконцентрировался на вопросах Соломбальской верфи, где вовсю шло строительство новых судов, и Архангельского ледового кумпанства. Дописывал свой вариант дневника, подходя к последним годам моей эпопеи. Настроение вновь начинало портиться.

Новый год отметил с морпехами. Хорошо отметили. А иных новостей у сидельца быть и не может. Зима, снега, бумаги. Катание на коньках по Неве. Лыжи, опять же, становились популярны. На следующее лето намечена премьера в театре — появился шанс, за некоторые советы по механизации сцены, получить маленькую, закрытую ложу. Понятное дело, официально меня там не будет. Для большинства — безымянный, кровавый князь, сидит в оковах и струпьях. А может уже и в острог по этапу идет. Даже те, кто знают истинное положение дел, придерживаются официальной точки зрения. В боярстве вообще потише стало. Все недовольные ушли в глубокое подполье, так как Петр использовал меня как приманку, взяв на заметку самых крикливых — после чего последовали выводы и царское неудовольствие, подкрепленное обученными войсками. Упокоенный мной Абрам, хоть и был братом первой жены Петра, но нагадить успел самодержцу прилично. Можно считать, оппозиция осталась без лидера. Ну да это уже дела прошлые.

Зима не может длиться вечно. В Петербург пришли дожди, ледоход и первые корабли. Оживленно тут становиться. Весна всегда несет с собой надежду. Порой, ничем не обоснованную — просто надежду. Прилетели птицы, за ними дворяне. Город вновь ожил, наверстывая неторопливость зимней спячки.

27 мая 1708 года моя жизнь вновь приобрела смысл. В этот день каземат, сразу после заутрени, посетил царевич, с парой соратников своего ближнего круга. Как начинающий самодержец Алексей пришел налегке, загрузив пачками бумаг своих сопровождающих. Зато мне понравилась гордость, с которой царевич демонстрировал принесенные бумаги — мол, батюшка поручил ему самому поднимать это дело, и теперь Алексей хвастал первыми результатами, достигнутыми за зиму. Для первой самостоятельной пробы — можно сказать царевич справился идеально. Просматривал списки, перебегая от одной папке к другой. Выписывал на отдельные листочки явные ляпы. Чувствую, тут будет копать, не перекопать — на все лето возни. Просто бегло ознакомится, и то неделя потребна. А это лето в Петербурге станет напряженным.

Петр решил взять титул императора. Причем, брал он его нехотя, исключительно для общности с пониманием европейцев. Так как государь и так считал себя императором — титулом, полученным Русью еще во времена оны. Просто по-русски этот титул звучал Царь — от латинского Цезарь. Тем не менее, наводя порядок в структуре государственности, Петр стандартизовал и себя. Опять же, неплохой повод для гигантского пира наметился. Пировать, понятное дело, будут в Петербурге. А потом, бросив «грязную посуду», уедут зимовать в Москву. Ну, да и высший разум с ними.

Другое дело, что к титулу императора в России добавляется, в связи с геополитическими интересами, титул вице-императора. И, с испытательным сроком, на эту должность назначен Алексей. Как сказал ему Петр — «Коли справишь дело — то так тому и быть».

Уходящий из каземата Алексей замялся в дверях.

— Так ты сказываешь, в том году корабли экспедиции готовы будут?

— Будут, Алексей. Главное, чтоб у тебя все справлено было.

Царевич помялся еще немного.

— А отчего имена такие у них диковинные?

— Да нет, царевич. Обычные. Ледокольный транспорт Юнона, и ледокол Авось. Просто это совсем другая история.

***

© Copyright Кун Алекс ([email protected])