Уже утром на наш двор начали поступать приглашения, посетить званные мероприятия. Настойчивые. Всем отписывал, что с удовольствием приму приглашение, но только после отчета перед царем — дела государевы превыше всего.

Днем мы с Таей были удостоены внимания великого кудесника от нитки и иголки. Мой мастер заматерел в столице, однако не утонул в кружевах и бантах, а стал основателем строгого стиля, где красота и изысканность достигалась без варварской пышности. Скажете, черная вышивка на черном мундире не смориться? Вы просто не видели работу настоящего мастера! А вот мне — повезло. Мастер, весь этот год думал над тем, как порадовать своего благодетеля. И ему это удалось. Мой костюм создавался долго и со вкусом, детали делались с запасом, чтоб сшить их по фигуре после примерки — мастер боялся не угадать, насколько у меня изменилась тушка, но обещал собрать парадный комплект за полтора дня, оставшиеся до аудиенции. Черное с серебром. Слов не было.

С Таей все получалось еще сложнее. Задумка мастера разделила платье на две составляющие, на серебристое трикотажное нижнее платье, обтягивающее фигуру и заканчивающееся юбкой выше колен, и на черное верхнее платье с широкой юбкой до пола сотканное из мелкой сетки, в каждый узел которой вплетена микроскопическая серебреная чешуйка. Ошеломительный эффект. Термин «блистать» к платью подходил лучше всего. И приличия были соблюдены. Вот только подгонка платья займет Таю надолго, и посещение Анны пришлось отложить.

Освободившись, первым делом посетил типографию, отобрал несколько готовых букварей нового образца, готовых уставов и переговорил кратко о планах. Кратко, потому как Москва начинала напоминать бледную копию карусели Вавчуга — Федор просил посетить производства и решить накопившиеся вопросы, от академиков пришло аж четыре настойчивых приглашения на консилиумы, вестовой из штаба флота просто не вылезал с нашего подворья. При всем при этом была еще масса своих планов, из которых институт девиц стоял далеко не на первом месте.

Больше всего времени уделил штабу флота. Гордон окончательно сдал, успев, правда, заложить фундамент. Штаб теперь способен поддерживать жизнеспособность флотов, то есть, организовывать им снабжение, поставку рекрутов, обучение и награждение. Существенным недостатком штаба стало то, что он был нашпигован иностранцами, точнее, практически только из них и состоял. Надо писать письмо Крюйсу и просить откомандировать в штаб перспективных выпускников Воронежа, отслуживших год на кораблях, для дальнейшего обучения. Основная проблема — отсутствие кадров. Хотя, Гордон постарался решить ее как смог. Даже штабные аналитики в штабе присутствовали. Вообще, Патрик довольно досконально выполнил план по формированию штаба, и подобрал людей, согласно расписанным для них служебным инструкциям. Но, инструкции составлялись вчерне, и штаб получился таким же черновиком, а с учетом острой нехватки кадров… получилось то, что получилось — и можно считать, что нам еще повезло. Те же аналитики убили массу моего времени, рассуждая о маневрах новых судов, и использовании их тактических преимуществ — похвально, конечно, но на мою просьбу разложить мировую политическую ситуацию по полочкам и расписать последствия — услышал только слухи, на уровне чуть выше, чем у купца Баженина. Обозвал выступление аналитиков конфузией и завис в штабе до глубокой ночи — готовили структурные и кадровые перестановки. Сформировали новый отдел, для снабжения кораблей за границей — рассадим по одному военпреду на всех прибрежных ганзейских факториях и поручим заниматься только закупками для кораблей и наймом рекрутов. Одним словом, снабженцы без военных задач, чтоб не дискредитировать Ганзу. А те несколько листов должностной инструкции, которые составляли для снабженцев большую часть вечера — посторонним видеть было совершенно не обязательно, мало ли чем снабженец может заниматься в свободное время.

Задав основное направление мыслей штабу в создании «отдела снабжения» — поехал в Академгородок. По себе знаю, ночь для творчества — лучшее время.

Оценил удобства недостроенной Академии. Внушительно, но еще строить и строить. Профессиональные школы, расположившиеся ниже Академии, у подошвы холма, рядом с монастырем — выглядели оптимистичнее, и давали надежду заселить в них учеников еще в этом году.

В день приема отбился от прилипнувших дел, даже утреннюю лекцию для приказчиков перенес, о чем сразу пожалел, так как под сотню не занятых молодых морд на подворье — мешали много больше, чем это же количество, занимающееся в ангаре. Пришлось готовить обоз с подарками Петру под воцарившийся, хоть и приглушенный, гвалт.

Выехали заранее. Мокрые улицы, низкие облака над темными крышами. Вот чего России не хватает, так это разнообразия цвета. Но это так, брюзжание — руки до красок дойдут еще не скоро.

Встретившему нас церемониймейстеру велел найти для меня комнату, совмещенную с торжественным залом, для выставки подарков. Забраковал несколько, то маленькая, то без смежной кладовки. Стоит заметить, что комнат во дворце имелось великое множество, пока все подходящие обошли — истек весь резерв времени. Оставил сопровождающих обоз специалистов оформлять выбранную комнату, как и договаривались — сам поспешил на совещание.

Ближний круг Петра существенно расширился. Зримое подтверждение пословицы — «У победы много отцов, а поражение — всегда сирота». Отцов было так много, что на еще одного места просто не находилось, о чем однозначно говорили нахмуренные брови и поджатые губы присутствующих. Ну, здравы будьте, птенцы гнезда Петрова.

Пока еще не все собрались, черпал сведения о политической обстановке в мире от Макарова. Благо, имел уже представление, какие вопросы задавать.

Вошедший слуга, передал наказ Петра — всем ждать, он еще немного задержится. Подозреваю, государь побежал смотреть, чего интересненького ему привезли. И плевать ему на заваривающуюся кашу — как обычно — «С нами бог!». Хотя, насколько мне известно — бог обычно на стороне больших батальонов. Больших, хорошо оснащенных и обученных, получающих вовремя снабжение и зарплату, имеющих грамотных командиров и избыточную информацию об операциях и противнике. Вот такой привередливый высший разум.

Что мы имеем на сегодня? Набрана новая армия из новобранцев с редкими вкраплениями бывалых солдат. Возглавляют армию иностранцы или наши дворяне, получившие чины за заслуги, вот только не сказано, за какие. Армия состоит из трех «генеральств»: одно под управлением герцога фон Кроа — десять пехотных и один драгунский полк, общей численностью 14726 человек, второе, под управлением Вейде — девять пехотных и один драгунский полк общей численностью 11222 человека, третье, под управлением Репина — девять пехотных полков общей численностью 11000 человек. Кроме того, в расчет принималась нерегулярное дворянское ополчение — около 11 тысяч, и около 10 тысяч казаков, согласившихся повоевать на севере. Оптимисты решили, что армия у нас под 60 тысяч человек и нам сам черт не брат. Именно такие настроения царили в ближнем круге. Ухудшало положение еще и то, что Петр пригласил военных консультантов — датского и саксонского посланников — Гейнса и Ланга. Эти деятели, безусловно, выполняли заказ своих государей и кричали Петру в ухо, что броня крепка и танки наши быстры, надо поскорее надрать шведам … картуз.

Но мне пессимизм был не чужд. Смотрел на армию с другой стороны — солдаты, в настоящий момент, с удивлением рассматривали выданные им фузей, раздумывая, для чего нужна такая большая курительная трубка. Командовали ими либо наши дворяне, которые, далеко не все были способны объяснить, что это не курительная трубка, а просто такое хитрое копье, либо иностранцы, которые даже русского языка не знали.

Утрирую, но не сильно — с подобными проблемами сталкиваюсь на флоте.

Про нерегуляров не вспоминаю — придут они или нет, это гадалка даже надышавшись дурмана не скажет. Не говоря уже о том, что боевые возможности ополчения вообще под большим вопросом.

Что в сухом остатке? 37 тысяч! С учетом стрелецких полков, которые проходили переформирование и тесты на лояльность — 40 тысяч, большая часть из которых — новобранцы со сроком обучения несколько месяцев.

Вооружение — старые гладкоствольные фузеи с редким вкраплением старых штуцеров. Пушки дульно-зарядные, бронзовые — к каждой пушке надо подбирать свое ядро, так как диаметр ствола у них произвольный в пределах фантазии литейщиков.

И это все притом, что уже утверждены новые Уставы армии и флота, в которых прописано совершенно иное.

Объяснение простое — надо скорее побить шведов, для этого и старье сойдет. Ужас. Зримое воплощение анекдота — «Питро, пошли шведам морду бить? — А вдруг они нам набьют? — Тю, а нам то за что?».

Причем «пошли» уже практически состоялось — в апреле были согласованы 11 открытых статей и две тайные в договоре с Данией, до этого, еще в посольстве, Петр согласовывал союз с Польшей, и теперь, в ноябре месяце планировалось подписание этих союзов. Меня просто пригласили к шапочному разбору.

Шведы прислали большое посольство, которое Петр просто водил за нос, оказывая всяческие знаки внимания. Но на предложение — дать «…присягу на св. Евангелие, и тот вечный мир своею государскою душою и крестным целованием подтвердить…» — отвечал уклончиво, к присягам в это время относились серьезно.

Все должно будет решиться в следующим месяце. Единственно, что радовало — раз Петр призывает консультантов со всех сторон, значит, однозначно еще ничего не решил — есть шанс докричаться до него и моим мнением. Вот только как перекричать этот бравый хор шапкозакидателей? Ситуация как в байке про слово Господне: когда заспорили четверо раввинов на теологическую тему, и голоса разделились трое против одного — оставшийся в одиночестве раввин воззвал к господу «Скажи этим неверующим, что я прав!!!» — раздается голос с неба «ОН ПРАВ!» — трое раввинов пожали плечами и ответили «…все равно получается двое против троих …».

А у меня ситуация еще хуже — один против двух дюжин. И Бог меня не слышит.

Начал продумывать аргументы против наземной операции в ближайший год. Теперь даже о двух годах не мечтаю.

Шум разговоров прервал приход Петра. Государь, как обычно, почти вбежал в дверь, привычно зацепив косяк ножнами шпаги. Отговорить бы его от ношения этого атрибута! Мало того, что владеет им еще хуже меня, так он еще и привычку имеет выхватывать шпагу при ухудшении настроения, и размахивать ей, не глядя, куда попадает. А шпага Петра была весьма недурна, на мой непрофессиональный взгляд. Острая. Приходилось следить еще и за тем, чтоб вовремя уклоняться от широких «дирижерских» замахов увлекающегося государя. Сложно с ним, одним словом.

Петр нашел меня взглядом, и встопорщил реденькие усы в улыбке

— Что князь, новые диковины привез, гляжу?! Добре, ноне и посмотрим. А покамест сказывай, как свеев своевывать будем, токмо тебя еще и не слышал.

Мысленно завыл, окидывая толпу примолкнувших оппонентов, скрестивших на мне недобрые взгляды.

— Государь, прости мне слова мои смелые, но нечем нам пока свеев своевывать. Флот наш, северный токмо четыре корабля имеет, супротив сотен кораблей свеев, да и не близко от Архангельска до Балтики, припасы возить будет. Об армии сказать не могу, так как ты мне флот поручал, но мыслю так — коль мне на флот необученных рекрутов посылают, которых без года обучения даже к кораблям подпускать страшно — то и в армии не краше дела. Сколько войск не набери, но покуда крестьянин фузеей воевать не приловчиться, то его считай, что и нет. А коль так, северная армия у нас не 60 тысяч, как советники похваляются, а только 6 тысяч, что из гвардейских, обученных, полков состоит. Мало этого, государь, чтоб свеев воевать!

Не успел дальше мысль развить. Петр, краснеющий во время моего монолога, хлопнул по столу рукой.

— Тааак!!! Этож, что ты удумал?! Генеральства мои с весны войско обучают, а тебе все мало?! Люди, военному делу обученные, сказывают в один голос, что армия, с божьей помощью, готова, а ты им поперек? Ну-ка, говори, отчего разор такой речешь, опыту советников моих не имея? Уж не гордыня ли тебя обуяла?!

Стоял, склонив голову. Смотреть в глаза Петру, когда он сам себя накручивает — крайне опасно для дела. Носорога видели? Вот и подумайте, как его добрым словом остановить можно. Если не придумаете как, то в глаза носорогу смотреть не стоит, он бегает быстрее, чем можно предположить, глядя на этот ходячий таран — способен разогнать пять тонн своего веса до скорости 30 километров в час, и насадить на полутораметровый рог непонравившегося ему субъекта просто так, от плохого настроения.

Так вот, носорог, по сравнению с характером Петра это чихуахуа.

Как же надоело танцевать на этом минном поле!

— Государь, нет в слове моем гордыни, ведь не мне войско вести. Ты велел сказывать, как мыслю — вот и сказываю, что рекруты, которые у меня обучаются, и через год еще негодны супротив ветеранов. А их тож люди с опытом учат, да как учат! Днями и ночами науку военную в головы вбивают. Да токмо далек мужик крестьянский от науки ратной, он через год ее только понимать зачинает, а чтоб потрохами ее принять, так ему и года мало. Не облыжно говорю, а смотрю, как мои морячки науки постигают. Их через год токмо под руку опытного ветерана поставить можно, чтоб ветеран следил, не учудит ли новик какой конфузии по недомыслию. Да и то, чудят новики на флоте так, что розог на все корабли не хватает.

Перешел на доверительный тон, воспользовавшись промелькнувшей в глазах царя задумчивостью

— Прости Петр, но мыслю так, что и в армии все також и есть. Не может быть так, что на флоте рекрут туго науку принимает, а в армии зараз всему научился. А коль полки новые науку воинскую животами не прочувствуют, то и на ратном поле подвести могут. Не со зла али страха, а просто по недомыслию — им стрелять скомандуют, а они не попадут, им на штыки врага взять прикажут, а они пока бегут в стадо превратятся. А коль на них конница пойдет лавой? Они же может быть, и не видели того ни разу! А коли дрогнет кто, да строй сломает? Из-за одного полка новичков строй баталии проломят, да ветеранам в тыл зайдут. Это, государь, как кованная якорная цепь, у которой одно звено не стальное а оловянное. Снаружи цепь выглядит браво, блестит, а коль потянуть ее, тут то звено оловянное и лопнет и от него одного всей цепи разруха будет. Силу армии считаю по силе самого слабого полка в баталии, вот и сказал, что баталию можем только из гвардейских полков составить, а боле и не из кого.

Петр молчал, нахмурившись и гипнотизируя меня глазами. А вокруг бушевали страсти. Ближний круг был един в бесновании, выражающемся общими словами — «Дозволь государь, я ему скажу, каково это в солдатах твоих сомневаться!!!»

По очкам этот спор явно проигрывал. Но рефери решил дать мне еще один шанс.

— Твои резоны услышал. Но веры в них у меня нет. Давеча Вейде показывал баталию потешную, новики в ней орлами себя выказали. Мудрствуешь ты князь больно. Но коль сомневаешься, изволь сам на баталию взглянуть, опосля и поговорим!

Петр еще раз прихлопнул рукой по столешнице, ставя точку в споре и начиная совещание … о том как свеев воевать. Завидное упорство, его бы да в мирных целях.

На совещании предпочел слушать, так как говорить было особо нечего, обсуждалась чисто наземная кампания, и мне было откровенно плевать, как ее поведут. Как не поведи, все одно будет шапкозакидательство. Раздумывал, как бы продемонстрировать Петру неготовность его армии в предстоящей показухе, которую наверняка отрепетировали и отполировали.

Подвели итог совещанию, обсудив, что послам говорить. Оказывается, с послами все не за один раз решали, а в несколько заходов, обсасывая на каждой сессии новые нюансы. Например, для тех же шведских послов уже четыре сессии провели, и готовили пятую. Хотя мне было совершенно не понятно, чего тут можно размазывать? Послы Петру, мол — «Клянись на библии, что жить мирно будем!» А Петр соответственно — «Меня в посольстве обидели, хочу сатисфакции! Но войны не хочу, я белый и пушистый». Чего тут можно так долго обсуждать? Хорошо, что мне не надо во всем этом политическом фарсе участвовать, особенно учитывая то, что параллельно идут переговоры с Данией и Польшей о союзе против Швеции, и основные положения уже согласованы.

Наигравшись в совещание, государь решил побаловать себя диковинами, и потащил всех, в том числе и угрюмого меня, в демонстрационную комнату.

Начинать надо было по проверенной схеме, от простого к сложному, но за окном клубилась серая осень, и первым продемонстрировал свет. Самое смешное, что ажиотажа не вызвал — эка невидаль, свеча за стеклом горит. Ну, яркая, и что?

Пришлось пояснять уж совсем по простому, что в подсобке человек сидит, и специальной механикой создает в железе особое течение, что по проволоке распространяется а в этих «лампах» свет рождает. И что свечи менять не надо, свет гореть будет ровно и ярко, пока механика работает. Диковине удивились, но ожидаемого мной бешенного интереса не проявили. Им, видите ли, свечами сподручнее. Плохо. Затея с электростанцией трещит по швам. Ну да ничего, оборудую несколько помещений для Петра электрическим светом, и буду ждать заказов. Не мытьем так катаньем.

При ярком освещении начал демонстрировать остальные новинки. Настроение так и не улучшилось, невзирая на красивые безделушки, извлекаемые под радостный галдеж и вздохи. Старался преподнести новинки максимально выпукло — плевать, что у самого настроение похоронное, мои люди старались, душу в диковины вкладывали, и убить их труд, представив его недостойно — не поднималась рука.

Надолго зависли с кубиком Рубика. И что в нем народ находит? Хотя, в нашем исполнении кубик был не столько головоломкой, сколько драгоценностью — такую в руках покрутить одно удовольствие. Покрутили.

Пока тешились головоломками — обсуждали меж собой мелочи. Мелочами, как и следовало ожидать, стали шведы.

Сделал для себя несколько зарубок, и, в очередной раз, зайдя в подсобку, велел спрятать коробку с макетом Святого Духа и подарочную коробку со Штукой. Да! Вот такой параноик. Нет у меня веры людям, которые кричат про явно завышенную, в политических интересах, готовность. Плохо только, что диковин то особых и не осталось — проблема была со штамповкой. Начать то мы ее начали, но до моего отъезда с завода там работал только один станок. Опытный. Все станки, что делали для расширения — сразу паковали и готовили к отправке на другие заводы. В итоге не сделал массу того, что планировал. В этот раз в Вавчуге вообще все шло незнамо как — завод тряс как яблоню, но с него упало всего несколько недозрелых яблочек. Буду надеяться, что за эту зиму Феникс восстанет вновь.

Перешел к гвоздю показа. Представленный телефон, наконец, вызвал ожидаемый ажиотаж. Тем более, операторы у меня сидели в подсобке, их видно не было, а телефоны расставили по столам демонстрационного зала — все начали упоенно пробовать. Похвалил себя за двух, взятых в поход, операторов.

Вот о телефонах разговор получился долгий. Каюсь, передернул. Рассказывая о затратах добавил в них затраты на электростанцию. Цифры немедленно зарычали и начали кусаться.

Оказалось, большие суммы кусали только меня, а местные «богатые буратины», то ли, чтоб Петру удаль показать, то ли действительно богатые — но прямо на месте стали договариваться об установки у них «гонца». Петр, утери внимания к своей персоне не пережил, кратко велел всем заткнуться, и решать дела у князя, в смысле у меня, на подворье. Поговорили с государем о спектре применений… Нет, для армии пока не годиться, но буду работать над этим… Да, с другими городами соединить могу — но не скоро, и стоить это будет очень дорого. Сколько? Десять пудов кабеля на километр, да столбов 35 штук — минимум, 300 рублей на тысячу метров. Считайте, табун из сотни лошадей на каждый километр пути. И самый острый вопрос будет, что на эти бесхозные табуны посреди глухого леса — обязательно найдутся желающие. Хотя, про себя обдумывал вариант стальных проводов — вариант в три раза хуже, но в десять раз спокойнее. Меж тем, продолжил нагнетать обстановку — до Воронежа шесть сотен километров, 180 тысяч рублей, считайте, стоимость половины нашего флота. А коль до флота тянуть, то и все пол миллиона рублей.

Самое интересное — не напугал. Петр покивал да поухмылялся, что теперь знает какую контрибуцию со шведов брать. Совершил мысленно богохульство. Несколько раз.

Государь насытился игрушками, и начал из меня тянуть клещами рассказ о вооружениях. Ему, мол, полуполковник такие серенады пел, что впору собираться и ехать в Вавчуг для досмотра всего своими глазами.

Запрыгнул на лезвие ножа и начал на нем выплясывать вприсядку и с поклонами. Все будет, государь… но позже. Через годик … нет, через год только образцы, и для армии из Тулы чуток сделаем, а вот через два года — будет, чем удивить. Может, отложим немножко контрибуцию со шведов?

В очередной раз поразился местному менталитету. Если срок в один год еще был понятен, хоть и считался очень большим — то два года воспринимались как бесконечность и вызывали примерно такое же неудовольствие.

Всячески намекал, что подробнее расскажу на аудиенции, но Петр делал вид, что намеков не понимает. Что-то испортилось в Датском королевстве.

Аудиенцию все же выторговал, но только — по итогам потешной баталии. Что же за непруха то такая! Мало того, что у Петра теперь полный ближний круг иностранных ставленников, которые, к гадалке не ходи, абсолютно не российские интересы пробивают, так еще и Петр распух от самодержства, и готов слушать только хвалебные оды. Да и черт с ними, в конце концов! Пусть хоть Стокгольм штурмуют. Но ни грана нового вооружения на эту аферу не дам! Нету! В производстве! Приходите завтра за своими броневиками! Устал.

Теперь главное не сорваться в этой вечно празднующей толпе и продолжить всем улыбаться. Какие такие новые штуцера? Да нет, вам показалось, тот десяток, что семеновцы привезли — целый год делали.

Петр с окружением засобирались отужинать. Меня, кстати, не пригласили, уж и не знаю — то ли неудовольствие демонстрировалось, то ли посчитали, что и так пойду, никуда не денусь. Чтоб мое отсутствие не бросилось в глаза, испросил у Петра позволение откланяться, сославшись на подготовку к баталии и дела в штабе.

Поймал в уходящей толпе Вейде, договорился с ним о встрече позже, для обсуждения планов потешной баталии.

В демонстрационном зале стало пусто. Из подсобки вышли две мои тени, добавив к теням, разбросанным по помещению ярким светом, немного жизни и скрипа половиц. Очень странно себя чувствуешь, когда пару минут назад комнату наполняли голоса и люди — а теперь кажется, что весь дворец вымер. Наверное, это нервное. Мысленно считаю потери в проталкиваемой петровским гнездом афере, и сколько заводов можно было бы построить, используя этих людей.

— Ничо, князь, все образуется.

Ермолай даже руку на плечо мне положил, чего обычно не делал. Образуется оно, угу. Кстати, а о чем это он? Не думаю, что он видит ситуацию так же, как она видна мне.

— О чем ты Ермолай?

— Да о немилости царской. Не перечил бы ты ему князь, больно дело нужное ведешь.

— Людей, Ермолай, жалко. Сгинут ведь, без пользы.

— А вот то, не тебе решать. Все в руках Господа нашего. Все по Воле его. И коль надо будет ему, для вразумления рабов своих, животы у них забрать — на то его воля! Он дал, он и забрал.

Фаталисты. Сколько стоит вразумление одного государя? Десять тысяч жизней? Тридцать? Никогда не любил, чтоб за меня платил кто-то другой.

— Ладно, Ермолай. Давай не будем решать. Жизнь покажет. Давай о делах наших перемолвимся, совет мне твой нужен…

Демонстрационную комнату пока так и оставили. Техники получили задание тянуть по дворцу провода в кабель-каналах по схеме, набросанной на скорую руку Макаровым, пока знать развлекалась переговорами по телефонам. Меня, если честно, этот этап уже не интересовал — надо будет расписать прайс и спихнуть дела, по опутыванию Москвы кабелем на Федора. На столбах, кстати, будем сразу и силовые провода вешать — нечего одно дело дважды делать, все равно эти буратины распробуют электричество … со временем.

Обдумывал свой последний шанс — показать Петру не готовность армии в предстоящей потешной баталии под Преображенским. Вот только свои козыри решил не просто не выкладывать, а спрятать под сукно. Обойдусь без штурмовиков.

А какая идея была! Мы бы этих потешных как танком раскатали, особенно если бы пробил, как и планировал — стрельбу боевыми. Но не судьба. Попробую все же подергаться на этом крючке. Надо договариваться с конницей — будем пугать пиками, а среди солдат пустить слух, что государь велел все по настоящему, и что конница ударит серьезно и насмерть, никаких потех и остановок лавы перед строем не будет! И побольше подробностей, как пика с хрустом проламывает ребра не успевшего убежать солдата, а потом ее окровавленный наконечник вылетает из спины переднего, и пропарывает еще и живот солдату, стоящему сзади. А потом лошадь, ржущая и взмыленная, сбивает грудью умирающих, втаптывая в грязь их требуху. Побольше, в слухе, крови и внутренностей!

Эти потешные у меня убегут с поля еще до начала баталии!

По крайней мере, пусть видит высший разум — использую любой шанс. А там действительно, все в Воле его. Может покреститься тогда? Странно на меня пребывание в этом времени действует.

Вечером готовился к встрече с Адамом. Не в смысле, одевал белое, в том числе и тапочки, а в смысле готовили много водки и закуски для обрусевшего сына немецкого полковника, призванного в Московию десятилетия назад учить медведей ездить на велосипеде. К слову сказать, научил полковник этому делу «диких варваров» весьма посредственно, судя по тому, что его сын занимается тем же самым. Хотя, могу понять и деловую хватку семейства Вейде — оплата их работы повременная, а никак не сдельная — чего, спрашивается напрягаться?

С другой стороны, Адам подходил к делу с огоньком и к своим сорока с мелочью годам успел поучаствовать во всех забавах Петра, начиная от «потешных» и заканчивая посольскими. Именно он пустил байку про то, как был «подлинным свидетелем» битвы осени 1697 года, в которой австрийский принц Евгений на реке Цента разгромил в два раза превосходившие его в численности турецкие войска. В виде трофеев австрийцам, в том числе, достался некий паша, сообщивший пророчество о том, что в 1699 придут с севера славяне и завоюют Константинополь. Тогда это пророчество восприняли как несерьезное. А вот теперь оно звучало очень даже к месту.

Но был у байки и второй поучительный слой — «добрым строем» можно сковырнуть противника сильнее себя. Вот Вейде и отдал все силы на обучение новой армии. Он еще и в составлении уставов во время посольства успел поучаствовать.

Кабы не его, общие для петровского круга, шапкозакидательские настроения — мог получиться прекрасный специалист. Вот только история напоминает мне, что Германия во вторую мировую, воевавшая со всем миром, отмобилизовала менее 18 миллионов солдат. Из которых погибли чуть больше 4х миллионов и 6 миллионов были ранены — а Советский Союз отмобилизовал более 34х миллионов, из которых погибли почти 9 миллионов солдат и более 14 миллионов были ранены. Жуткая статистика. И есть подозрение, что корни ее именно в нынешнем отношении к солдатам, как к расходному материалу. Искренне надеялся внести хоть какие-то коррективы в эту тенденцию.

Долгий разговор с полковником, после обильного ужина, заставил трещать по швам мои надежды. Адам вполне однозначно указал, что потешные баталии проводят не столько для предоставления мне возможности показать неготовность нашей армии, сколько для того, чтоб продемонстрировать послам всех держав армейскую выучку и готовность русских полков легко и с песнями отстричь кисточки хвостов всем чертям в преисподней.

Шах и мат. Причем мат многоэтажный, с поминанием всех поз и животных, в том числе и геральдических. Даже мои планы на партизанскую войну, в виде распускания слухов среди новобранцев могут вылезти боком в политическом плане. Ненавижу политику.

Вышел на крыльцо проводить дорогого гостя. Холодно. Ноябрь вступал в свои права. Подворье отгородилось от редких огоньков Москвы высоким забором, и в наступающих сумерках казалось, что вокруг никого больше нет, только бегают, вяло побрехивая, собаки. Ощущал себя как за рулем машины на обледеневшей дороге — как не кручу руль, машину все одно несет в столб. Авария обещает быть хоть и не смертельной, но ремонта столб оставит много. И навсегда останется чувство бессилия, когда никакие твои действия не изменяют итога. Попробую еще посыпать на ходу песка под колеса, да только боюсь, и это уже не поможет.

Утро зарождалось ясным, что еще больше подчеркивало права наступающей зимы. Вода в бочках подернулась ледком, и не располагала к обычному моциону. Буду, как разнеженный князь, плескаться из рукомойника нашего производства, с подогретой водой.

Сегодня тяжелый день — открытие выставки новинок, уже традиционно принимающей толпы народа сразу после демонстрации у государя. Федор с самого утра — у нас с ним разные понятия об утре — бегал по двору взмыленный, с распахнутой шубой и страстным блеском в глазах. В водоворот выставки втянуты были практически все домочадцы, начиная от возвращающихся с сопровождения обозов штурмовиков и заканчивая мной. Тая за завтраком деловито рассказывала о людях, с которыми у меня на сегодня назначена встреча, выкладывая слухи и сплетни про эти фигуры. Поняв, что отвертеться от деловых бесед мне не удастся, расслабился и решил получать удовольствие. Бог с ней, с этой говорильней — зато денек посижу дома, попивая горячий чай и блистая интеллектом. Жаль только, Ермолай уехал решать свои святые дела, ему эти посетители выставка могла бы дать много пищи для размышлений. Составлю для него выписки самых интересных личностей.

Уже к середине дня блистал испариной и сверкал злобными глазами. Понимаю, что народ тут чтит библию — но нельзя же так дословно следовать истории с Фомой Неверующим, который требовал дать ему своими руками поковыряться в ранах Христа и замерить диаметр отверстий в руках Иисуса от гвоздей — чтоб он мог поверить в воскрешение. Правильно говорят — изобретение новинки, сколь бы трудно оно не было — это только десятая часть дела. Остальные 90 процентов — убедить людей в необходимости такой новинки. Федор понимал в деле убеждения побольше меня — поставили этот процесс на поток, и весь день выныривал из этого водоворота с ощущением, что попал в пороги четвертой категории сложности, только почему-то без плавсредства и даже без спасика. Некоторым подспорьем утопающему можно считать команды спасателей, стоящих по берегам и бросающих тонущему «морковки», а так же группу поддержки, во главе с Таей, отпаивающей замерзающего настоями, похоже, с корешками валерьяны, прямо в бурных белых водах потока. С каруселью Вавчуга было проще — там единомышленники, а тут оппоненты. Кто же любит оппонентов? Хоть и все признают их полезность.

Вот и представлял себе мысленно в течение всего дня способы усовершенствования инвентаря Ромодановского, надо, кстати, его навестить.

После обеда на выставку прибыл десант из Академгородка. Вспомнился анекдот про поручика Ржевского — «… и тут такое началось!».

К ужину просто сбежал, сославшись на вызов к князю-кесарю. Надеюсь, он меня примет, а то придется пережидать до поздней ночи, сидя на морозце под забором.

Федор Юрьевич принял. Хоть и не высказал радости от встречи. Работы у Преображенского приказа, моими стараньями, прибавилось — вот князь и рассматривал мою скромную персону как щенка, который напрудил, а убирать теперь его службе. По крайней мере, под хмурым взглядом Ромадановского хотелось повилять хвостиком, так, на всякий случай.

Еще один долгий разговор, обошедшийся без предварительного ужина. Дела не блистали. Фактории строились, деньги разворовывались, фискалов отправляли на правеж, но новые фискалы выводов не делали. Предложил князю формировать штрафные батальоны. Поговорили и об этом.

Под конец разговора коснулись шпионов, которые развелись в последнее время как кролики. Федор Юрьевич, явно через силу, предложил мне «поберечься» и с гораздо большим энтузиазмом просил не затевать более никаких дел. Заверил князя, что буду сидеть тихо, как мышь под веником. Под это дело договорились о взаимодействии штаба флота и Преображенского приказа. Князь даже дьяка на это дело обещал выделить — будет хоть какое-то подспорье флотской разведке.

Возвращался уже поздно вечером, скорее даже ночью. Заметил явно увеличившееся количество угрюмых людей, провожающих наш выезд сожалеющими взглядами, и прячущих что-то объемное под длиннополыми кафтанами. Похоже, в Москве становиться опасно ходить ночами. Надеюсь, это просто следствие неурожайного года, а не тенденция нововведений. Хотя, стоит Петру намекнуть о создании нескольких полков «патрулей» и подчинении их службе Ромодановского. Мысленно ухмыльнулся, князь-кесарь, безусловно, скажет мне «спасибо» за помощь. Но с другой стороны — завалив его дополнительными делами вполне можно снизить накал борьбы Преображенского приказа с инакомыслием. Причем, накал снизить в прямом смысле — судя по рассказам князя Федора — жаровни в его вотчине не успевали остывать, работая с подозреваемыми — рассказывать в таких условиях князю о дактилоскопии и презумпции невиновности будет сущей утопией — пусть поостынет от охоты на ведьм, да озаботиться новыми задачами.

На подворье меня ждали несколько ученых, пара купцов и остывший ужин. Надо уезжать из Москвы. Скоро буду готов вернуться обратно в Вавчуг, причем, даже по новгородскому волоку.

С купцами разобрались быстро — собственно, от меня только и требовалось величаво согласиться с договорами, подготовленными Федором. Идея московской телефонной связи начинала наполняться звонкой монетой. Причем, Федор уже договаривался о помещениях для телефонных станций совмещенных с небольшими электростанциями. При этом в подробности Федор не вникал — ему были выданы характеристики необходимых помещений и дорог, по которым к ним пойдет снабжение — вот он и подбирал подходящие — а технические вопросы согласования этой разбросанной по большой территории системы — вновь повиснут на мне. Раньше не уделил внимания именно вопросу согласования. Ведь если у меня вместо одной большой энергостанции будет много маленьких, то встает вопрос, как сделать так, чтоб переменный ток станции вырабатывали синхронно друг с другом. Без этого соединять станции общими проводами нельзя. А заставить станции работать в унисон — это примерно та же задача, как заставить десятки разрозненных по городу людей одновременно друг с другом хлопать в ладоши. При этом их хлопкам не должно помешать ни плохая погода, не толпа, подбивающая им руки.

Причем, мало раскрутить все генераторы до скорости, рождающей частоту в 60 герц, которую приняли за стандарт. Надо еще сделать так, чтоб фронт волны напряжения нарастал одновременно во всех генераторах — иначе одни генераторы будут пытаться крутить другие и без поломок дело не обойдется. Будет примерно как лодка в которой часть гребцов гребут в одну сторону, часть в противоположную а рулевой орет, что лодка стоит на месте и надо всем поднапрячься. Одним словом — непростое это дело.

Уже глубокой ночью нарисовал схему синхроскопа, в которой было три пары обмоток по числу фаз. Каждая обмотка в паре стояла друг против друга, а в промежутке между ними будет железная стрелка. К одной обмотке в паре подключим одну фазу из линии, к другой фазу от генератора. Если фазы будут синхронны — стрелка между обмотками уравновеситься и будет стоять неподвижно. А если фазы в обмотках будут рассогласованы, то стрелка начнет дергаться как в припадке трясучки. Синхронизация генератора с линией будет заключаться в регулировании его оборотов, пока стрелки не уравновесятся. После чего, можно большим рубильником включать генератор в общую сеть и внимательно следить за стрелками — если, в процессе работы, появиться большая рассинхронизация — генератор отключать. Небольшую рассинхронизацию можно будет поправлять на ходу. В любом случае — работе диспетчера электростанции не позавидуешь — всю смену будет, как на иголках, следить за синхронностью генератора. Надо им молоко за вредность работы положить в жалование. И валерьянку. Интересно, а в мое время у диспетчеров столько же геморроя, сколько вываливаю на их предшественников?

Новый день принес свежих и выспавшихся оппонентов по мою замученную согласованиями душу. Душа категорически заявила, что у нее не приемные дни, и она уехала в гости к родственникам в деревню «Пятки». Это, конечно, метафора — хотя в мое время всяческие паранормы, не знающие чтобы такого еще придумать в оформлении монументальности постамента для развешивания лапши, утверждали — душа отражается не в пятках, а в пальцах ног! В них схематично отображен весь путь человека. Соответственно, по этому вопросу написали целые трактаты. Кривизну каждого пальца обосновали, подвижность их привязали к легкости характера, углы между пальцами связали с застенчивостью или отзывчивостью. Левую ногу сделали еще и индикатором взаимоотношений человека с самим собой, а правую с окружающими — что в принципе правда — окружающих правша пинает именно правой ногой.

Вот и в этот день, порывался пообщаться с оппонентами при помощи ног, помогая душе еще и руками. Сложное это ремесло — быть князем. Особенно, когда тебя все покритиковать норовят. Как известно — критиковать, не мешки ворочать — у нас народ всегда готов приложить к делу язык, вместо рук, от этого каждое дело выглядит как оплеванное, ну или обмусоленное, если его делают без энтузиазма.

Решил отвлечься, и еще до обеда укатил с небольшой компанией морпехов и Таей в Преображенское — производить рекогносцировку местности своей скорой диверсии.

Что можно сказать об этом историческом месте. Когда-то небольшое село на берегу Яузы, под боком у Москвы приглянулось отцу Петра своими видами, полями и соколиной охотой. К чести монарха он выкупил эти земли у монастыря, а не изъял на государственные нужды, как это делают в мое время, после чего Алексей Михайлович построил тут летний дворец, где и предпочитал проводить лето с семьей. К слову сказать, семья была большая, и Петр был одним из 16 детей. Первые 13 детей принесла царю Алексею Мария Милославская, среди которых шестеро здравствовали и поныне, в том числе и присно помянутая Софья. Еще трое детей принес второй брак царя с Натальей Нарышкиной, из которых двое, Петр и его сестра Наталья, выжили. Сестра, кстати, была самой ярой сторонницей брата, что и не трудно понять — Петр стал ее последним бастионом в дворцовых войнах. Ну да речь не о том, а о временах предшествующих.

Волею царя Алексея на бывшей «Собакиной пустоши» поднимался дворец и пристройки к нему. Развивалось окружение, так как государя принято было кормить и обихаживать, вот и росла деревня, по мере увеличения проживающих монарших особ и их гостей. Потом Яуза обзавелась плотинами и мануфактурами, в том числе пильной мельницей, что еще увеличило населенность местности.

Надо бы заметить, что царь Алексей был не чужд нововведениям — он присматривался к заграничным новинкам и даже вводил их в своем хозяйстве. У него в деревне Измайлово, что стояла в пяти километрах от Преображенского, уже тогда молотили зерно машинами с приводом от водяного колеса. Были в деревне ботанический и аптекарский сады, был зверинец.

Около Преображенского дворца построили театр, где регулярно давали представления, вход на которые был свободным, а стараньями сына Федора, при дворце основали еще и Академию светских юношей.

Молодежи в летнем дворце бывало скучновато. Зато рядом, буквально в нескольких верстах, раскинулась «немецкая слобода», со всей своей новизной и необычной привлекательностью. Понятное дело, что много времени царских отпрысков проходило именно тут.

Одним словом, у Петра был достаточно яркий пример реформаторской деятельности и ее итогов, которым он последовал со всем пылом юности, первым делом начав играть в солдатиков.

В отличие от оловянных солдатиков моего детства Петр предпочитал натур-продукт, и его потешные армии состояли, по началу, из сверстников, начиная от конюших и заканчивая поварятами — а потом потешный полк обзавелся взрослыми солдатиками, добровольно пошедшими на службу, хоть пока и с деревянными «потешными» пушками и пищалями.

Не прошло и нескольких лет, а потешные солдатики Петра стали исчисляться тысячами, и село Преображенское оказалось маловато для размещения этого воинства. Часть людей переселили в соседнее село, Семеновское. Вот и родились два петровских полка, Преображенский и Семеновский — вооруженные уже настоящими фузеями, медными пушками и обучающиеся у иностранных полковников «иноземному строю» под бой барабанов и визг дудок, будь они неладны.

Петр придавался игре в солдатиков всей душой — его полки росли, а солдаты не знали нужды. К слову, договоры о содержании тогда «рядили» с каждым солдатом индивидуально, соответственно жалованье солдата зависело от его заслуг и умений. Из этого вытекало, что Петр знал своих солдат, чуть ли не поименно, что вызывало уважение, так как мне было трудно вспомнить уже имена подмастерьев своего завода.

Еще Петр завел флот, спустив в Яузу старый бот. Боту было сложно ворочаться в узкой реке, но начало флоту Петра эта потеха положила.

Вот теперь мы и ехали в село Преображенское, как на экскурсию к истокам реформ России.

Село впечатляло. Большой военно-купеческий город, разросшийся рядом с дворцовыми комплексами, обзаведшийся заводами, корабельной верфью, на которой и изготавливали галеры для Азовских походов, ткацкими цехами, кабаками, церквями и кладбищем. На кладбище прибавлялось крестов после каждой потешной баталии Петра, но это ничуть не портило настроения обитателям села. Наоборот, тут самым популярным, а то и единственным, развлечением были кулачные бои стенка на стенку. На эти бои стекались жители со всего села и гости из Москвы — не хватало только здания Колизея. Жертвы этого развлечения систематически давали работу священникам, несмотря на строгие правила «стенок» и гарантированный «суд Линча» если участников уличали в использовании запрещенных приемов, например моего кастета.

В целом, жизнь тут била ключом.

Большая часть новообразованных полков стояли лагерями вокруг Преображенского, и старательно делали вид, что постигают воинскую науку. По суздальской дороге, по которой и хрустел ледяной грязью наш возок, маршировали солдатские роты, порой весело перекрикивающиеся с проносившимися вдоль обочин всадниками. И над всем этим военным лагерем стоял несмолкающий гул, звон кузниц, команды на иноземных языках, которые даже мне оставались непонятны, несмотря на некоторую подкованность образовавшуюся от урывочного изучения языков. Выглядело все довольно весело, если бы не было так грустно от продолжающей грызть мысли — что довольная и вооруженная толпа, бодро шагающая строем, это все еще не армия. Было с чем сравнить. Призванные солдаты моего времени так же бодро ходили строем, умели тянуть ногу и стрелять. Тут к месту вспомнить и социальные исследования моего времени на эту тему — 60 % новобранцев и только 30 % ветеранов считают, что они в прекрасной физической форме, почти 50 % новобранцев и только 15 % ветеранов стремятся вступить в бой. По рассказам деда 17 летние мальчишки прямо с военкоматов шли в бой на немецкие пулеметы. Некоторые дивизии успевали сменить несколько десятков списочного состава за время Второй Мировой Войны. Можно говорить про технику и бездарных командиров, но кто даст гарантию, что такого больше не повториться? Кто сказал, что в победоносной войне задуманной Петром все будет по иному? Кто сказал, что потери среди новичков 10 к одному приемлемое решение?

Петр говорил, что шведы станут нашими учителями на ратном поле, и считает шестидесятитысячную толпу гарантией победы. Вот только отголоски памяти Великой Отечественной Войны нашептывают мне, что при потерях 10 к 1 шведам хватит 6 тысяч, для разгона этого красующегося выучкой войска.

Да, краски сгущаю. Не тот уровень оружия, не те войсковые массы. А вот дураки и дороги те же самые, даже еще более дремучие.

Продолжал хмуро кутаться в бушлат, мерзли уши и пальцы. Мерзла душа, где бы она ни обитала. Петр в выучке армии ориентируется на свои полки, Преображенский и Семеновский, которые лично обучал и пестовал. Новые полки, которые в большинстве и названий то не имели, гвардейцам не годились даже для пряжек на туфли, хоть новички и ходили строем ничуть не хуже.

Проезжали Преображенское кладбище, настроение окончательно испортилось.

Тем не менее, день провел с толком, наметил лагеря жертв будущей информационной войны и просто осмотрел достопримечательности.

Немного поправили настроение три вальяжных тигра в зверинце и непосредственные реакции на живность профессора от медицины, напомнившие, что жизнь состоит не только из проблем. До учений еще три дня, решили проводить их в Преображенском, возвращаясь на подворье только ночевать. Вечером собирал морпехов и делал из них информационные гранаты. Правда, байкам пришлось придавать вид рассказов услышанных от других ветеранов, но зато на кровище и мясище был сделан особый упор.