По дороге с завода в Москву — заехал на петербургскую стройплощадку. Мастера выкрутились весьма оригинально, построив на месте будущих зданий дворцовой площади деревянные леса и затянув их парусиной, после чего работа пошла, не взирая на заморозки — знай только, топливо для обогревательных печей подвози.

Стены будущих архитектурных шедевров росли как на дрожжах. Каменщики перешли на круглосуточную посменную работу, торопясь, возвести скелеты домов, и подвести их под временную крышу до настоящей зимы. На лесах людей было, как на недавнем аукционе. Настоящий муравейник. Пенные технологии мы явно не успеем тут опробовать — пока ижорцы доведут линии до ума — тут уже закончат с основным строительством и начнут внутреннюю и внешнюю отделку. Опоздал, выходит, с надувательством. Разве что керамзит применить на засыпку успеем.

В целом — порадовался. Такими темпами, весь город построить лет за десять можно. По крайней мере, всей аристократической части Петербурга и всех парков.

Над дворцовым парком, который простирался от Дворцовой площади вниз, по течению Невы, и над островным парком, который разбивали на Лосином острове, в мое время ставшим Васильевским — работа шла не менее активная. Коммуникаций особых эти парки не требовали, разве что для фонтанов, театра и арены, располагающихся в дворцовом парке, так что, летом в каналы этих «зеленых зон» собирались пустить воду. Теперь там заканчивали облицовку каналов, и шла лихорадочная подготовка к весенним посадкам. Статуи и прочие архитектурные излишества уже давно ваялись в больших деревянных мастерских рабочих поселков — похоже, весной итальянцы собираются капитально удивить делегации монархов, своими шедеврами. По крайней мере, именно так они мне утверждали, не желая показывать до конца не готовые творения. Надеюсь, действительно удивят — денег на все это уже истрачено около миллиона, и еще приличные долги остались перед ганзейцами, за подвоз материалов, мрамора и прочего. Намекнул мастерам, что будет со всеми нами, если Петру, а особенно его невесте, хоть что-то не понравится… Получил очередное заверение, что все будут в восторге, и нигде в мире … ну, и так далее.

С этим и отбыл в Москву, ломая копытами коня лед по утрам, и меся грязе-снеговую жижу днем. По дороге встретил одну дорожную бригаду, рубящую просеку к Петербургу и готовящую место под мост, через Тосну. Провел с ними один день, выясняя, как идет подготовка дороги. Подготовка шла вяло. Много болот встретилось, которые не смогли плавно обойти. Такие болота теперь перекапывали отводными канавами и осушали — но дело обещало быть долгим. И людей в бригадах маловато оказалось, для подобных работ.

И ведь это еще только подготовка трассы. Что же начнется, когда строительство развернем? Мдя. Ежик плакал, но лез на кактус — цитата про мою жизнь.

Разведчиков и топографов встретить не удалось — они бродили незнамо где, выискивая среди болот и буреломов оптимальную нитку дороги. Надеюсь, хоть в Москве почитаю их отчеты.

Москва встречала нашу кавалькаду метелью. Город спрятал под белым покрывалом первых снегов насыщенность своей жизни и сопутствующие этому проблемы. После линий Петербурга и мысленного видения его зданий — Москва не впечатляла. Надо будет сыграть с Петром на этом контрасте.

Несмотря на узкие улочки и низкие подворья — Москва отмечала наступление новой эры синеватым светом наших ламп из некоторых окон, и рядами еще светлых, деревянных столбов, уже успевших покрыться у оснований метками бегающих по городу свор собак, больше похожих на худых медведей.

Дорога утомила холодом и лошадью. Планировал в Москве сразу посетить несколько мест, в итоге, посетил одно — наше подворье. И не прогадал.

Заведя лошадей под низкой аркой ворот, замер столбом, глядя на диковину. Рядом с конюшней и стоящими перед ней телегами — красовался забрызганный грязью паротяг. Нет слов. И что? Это чудо кулибинской мысли сюда своим ходом из Липок дошло?

Отдав поводья, набежавшей дворне, задал законный вопрос

— Кто на паротяге приехал?

Мужичок перекрестился, и начал пространно пояснять, что на этом чуде-юде с завода мастер с подмастерьем прибыть изволили. Мастера, Федор Андреевич, в гостевых палатях поселил. Еще мне сообщили, что Федор здоров и в отъезде, на подворье все хорошо, все здоровы, благодаря понятно кому… Гм… зажурчал наш ручеек.

Пока говорили, дошел с мужичком до конюшни, потрогал конденсатор паротяга. Холодный. Давно стоит. Конструкция претерпела, судя по виду, ряд значительных изменений. Самое время поискать храбреца, ударившего паропробегом по неверию и бездорожью.

Искать никого не пришлось. Как и подозревал, паротяг привел кулибин из Липок, со своим сыном. Еще не успел закончить осмотр «чуда-юда», мимо которого дворня проходила, исключительно крестясь — как увидел его, торопящегося ко мне в наброшенной на плечи шубе и пытающегося поклониться.

Еще час, лазили по «болиду», задирая капоты и подсвечивая себе лампой. Потом, до глубокой ночи, сидели в гостевой комнате и разбирали записи мастера. Не простой у него выдался переход, зато появилась статистика слабых узлов и свежие мысли по модернизации. Еще бы! Если вдвоем вытаскивать полуторатонную дуру из всяческих передряг — мысли в голову так и лезут, только успевай отсеивать нецензурные.

Ранним утром меня разбудили морпехи. Вот ведь…! Выдирая себя из кровати, размышлял о тенденциях последнего времени — выспаться мне не дают, на ковер постоянно вызывают, пытают лошадью и заставляют заниматься нелюбимыми делами. Так и должно быть с князьями? Мне, по фильмам моего времени, жизнь дворян представлялась несколько иначе.

В трапезной, на лавке, ожидал посыльный, порадовавший вызовом к Петру в Кремль. Как, интересно, они узнают о моем прибытии?! Опять тайные вокруг ошиваются, или местная дворня с докладами бегает?

Опять полез в седло, болезненно морщась и распрощавшись с вкусными запахами спешно покинутой трапезной. У государя, как обычно, все срочно.

Срочность закончилась почти часовым ожиданием приема. Народу тут сидело и бродило с капральство. Сидеть со всеми посчитал невместным — успел, и покурить на балконе, и пройтись по дворцу, высматривая, как положили проводку освещения. Зашел в комнату посыльных — полюбоваться телефоном. Позвонить самому, правда, не дали — выспрашивая, кому и что надо передать, а уж они сами … Да никому! Просто работу системы хотел проверить. Бюрократы. На этих мыслях меня и отыскал давешний посыльный, кланяясь и настойчиво предлагая следовать за ним. Государь ждет!

В кой то веки Петр действительно ждал, причем, в гордом одиночестве. Что было не удивительно, так как настроение у него находилось на уровне вытаскивания шпаги.

Посверлив мой поклон тяжелым взглядом, Петр неожиданно пришел в хорошее расположение духа.

— Поведай-ка мне князь, как ты королям английскому да французскому обиды чинил?!

— Никак, государь. Болел летом сильно, едва не помер. Невмочно мне было обиды чинить.

На стене кабинета Петра появился довольно симпатичный женский портрет, рассматривал его искоса, прикидывая, насколько типаж во вкусе Петра. Хм. На портрет первой Екатерины, из моей памяти, чем-то похож. Любопытная коллизия. Хотя, смысла в этих прикидках нет никакого — цари по любви женятся, наверное, только в сказках.

Петр демонстративно вытащил из большой шкатулки и потряс несколькими исписанными листами.

— А они об ином мне пишут! Будто чинил препятствия баталиям, да от сражений ты бегал.

Судя по ругани без напряжения — Петру плевать на эти письма. Выходит, у него этот разнос просто для порядка, для галочки, так сказать.

— Петр, кампания проведена строго по прописям, что ты утверждал. Кабы мы делали, как нам французы да англичане велят — стояли бы и поныне под Лондоном. Ты мне флот вручал, чтоб он по твоему слову бился, а не по английскому. Вот так мы и делали. А монархам сия наша настойчивость, в исполнении твоей воли, не по нраву пришлась, вот они и выворачивают деяния наши, как им выгодно.

Устал, если честно, играть в эти игры. Все о чем говорю — Петру прекрасно известно. Тогда, спрашивается, зачем все эти пляски?

— За викторию славную, хвалю. А за непочтительность к королю назначаю тебе урок. Летом флот не поведешь! Коли только с мастеровыми разговор вести умеешь, с ними и сиди.

Гм… Напугал! Угу… Или это была награда?

Помолчав, Петр продолжил.

— Записи твои по строительству сполнить указал. Вот в Петербурге урок и выполняй, чтоб летом гостям показать что было.

— Прости, государь, коли виновен. Но ежли флот с меня ты не снял, мне к лету готовить его надобно. Посему поведай, к чему готовить.

Плохо, что вчера в штаб не заехал — слухи слухами, но полная информация мне бы не помешала.

Петр откинулся на спинку стула, перестав нависать над столом.

— Виновен, виновен… Токмо, зная тебя, и не сержусь. Ведаю, что ты сам за собой вины не чуешь. А к чему флот готовить …

Петр поднялся, и подошел к карте. Поспешил встать рядом, рассматривая новые пометки, испещрившие холст.

Петр вещал про свои победы этого лета, а мне оставалось только мысленно хмыкать. Слухи, как обычно, были не совсем точными. Для начала, Мария Леопольдовна, действительно была предложена Петру в ходе политических торгов с Леопольдом. Только забирать ее надо было самим. Так сказать, самовывозом. Петру ехать за невестой вроде как ныне не по чину. Но этот вопрос, в это время, решали очень просто — посылали, по доверенности, представителя жениха за невестой. По месту жительства невесты проводили церковный обряд, где вместо жениха выступал доверенный представитель, потом наполовину жену везли к наполовину мужу, она там принимала соответствующую веру, если о таком договаривались, и по месту жительства мужа проводили еще один церковный обряд, уже по традициям мужа. Вот такая свадьба по доверенности.

Обалдеть, приехал курьер с доверенностью, забрал товар, привез его заказчику. Потом еще товар надо русифицировать и зарегистрировать в местном филиале небесной канцелярии. Мдя.

В результате, Петр поручает мне подготовить флот для торжественного марша, найти представительский корабль, на котором повезут политическую оплату, и обеспечить пять сотен морпехов сопровождения. Еще пять сотен преображенцев Петр пошлет в Петербург для тех же целей. А мне это все перевозить. Точнее не мне, а Памбургу, когда он из Лондона вернется. Такси заказывали? …

Хотя, Петр сказал главное — пока он войны не ждет. А ради этого можно и костьми лечь.

После доклада Петру и передаче дарственной от Дании, уехал в штаб — пополнять мозг фактами и вытеснять из него слухи. Работы впереди много, нам еще орудийные стволы на кораблях менять, а времени нет.

Работа со штабом заняла почти седмицу. Накопились дела. Назрели преобразования. Опять же, с армейским штабом трения со снабжением возникли. В том смысле, что заказы на заводы от обоих штабов толкались локтями и штабы рычали друг на друга. Самое время запускать наработки по Госплану, как не смешно это для меня звучит.

Собственно, согласование со штабами и Петром новой структуры, которая будет собирать заявки, и планировать производства казенных предприятий, а так же проводить аукционы для гостевых предприятий — заняло большую часть седмицы. Служащих в Государево Планирование набирали с бору по дубу. Пара человек из каждого штаба, трое из пром союза, двое из академии, плюс еще человек десять пособников, тьфу ты, помощников. Наивные, думали, тепленькое местечко. Загрузил бедолаг проектами и задачами, спихнув на них все, что у меня давно требовало оптимизации, и где конь не только не валялся, но даже рядом не проходил.

Главой приказа Петр назначил Петра Матвеевича Апраксина, брата, того самого Апраксина. Хорошо это, или плохо — пока еще не понял. Любому делу, как и человеку, надо время, чтоб себя показать. По крайней мере, с себя сбросил головную боль растягивания хрупкого производства на тучные заказы.

Аналитики штаба, наконец, разложили мне слухи на факты. Картина мира стала совсем иной. Для начала, щедрые предложения Леопольда нашли свои корни. У Священной империи обострение с венграми, которые подняли бунт. Войска на подавление «исконных вольностей» венгров император снял, в том числе, с армии, воюющей за испанское наследство, кстати, предназначенное, по мысли Леопольда, для его сына. Расчет ослабления войска Савойского был на подмогу от англичан, возглавляемых Мальборо. Но мы испортили все планы императора, в итоге, произошедшая в августе этого года генеральная битва при Гехштедте, между французами и Савойским, обошлась без Мальборо и окончилась ничем, и эта ничья, с большими потерями — усложнила положение Леопольда. А тут еще испанцы ждут в следующем году солдат из России, с новым вооружением, Англия явно выпадает из союза, Швеция в нокауте. Могу понять задумчивость священного императора и его щедрые предложения.

Остальные вопросы мира крутились вокруг испанской войны и испанских колоний. Ничего интересного. Войны для нас действительно пока не предвидеться.

Как обычно, заниматься одной проблемой не выходило. Вернувшись в первый же вечер на подворье — утонул в различных приглашениях, начиная от академии и бомонда и заканчивая благородными девицами и Ромодановским. Последним двум отказать никак нельзя.

В академии кипели страсти. Впрочем, эти же страсти кипели по всему городу — много в Москве иностранцев жило, в том числе и англичан. Если на флоте у меня к каждому иностранному капитану, для стажировки, были закреплены пара старпомов из наших школ — то на различных светских и научных трибунах царила изрядная многоголосица.

Причем, меня хоть и приглашали, выспрашивая — но мое мнение никто не слышал. Пришлось пожать плечами и просто не поднимать вопрос участия России в Лондонской компании. Накричаться, и успокоятся — все одно, лучше, чем ныне в России им нигде не будет, и большинство это понимают.

Мне дел и без споров хватило. Наши мастерские, типография, царевич…

С Ермолаем удалось увидеться только разок. У них там, у престола, разворачивались нешуточные события, о которых, почти святой отец предпочитал помалкивать. Единственно, что понял между строк, что церковь бьется с Петром за Патриарха, для чего ей приходиться пересматривать некоторые свои позиции, и дело это идет очень туго. Но Ермолай обнадежил, что к свадьбе Петра, «с Божией помощью», дело решат.

Из Москвы удалось сбежать перед самым Новым Годом. Уж очень явно и насыщенно столица готовилась к празднованию. Моя печень такого точно не переживет.

По доброй традиции выезжали с подворья после заутрени. На паротяге! Выйди мы, вместе с мастером и морпехами, голыми — и то меньший фурор бы произвели. Толпа любопытных за нами напоминала крестный ход. Причем, мастер уверял, что его приезд вызвал гораздо меньший ажиотаж. Видимо, слухи разошлись.

Ехали потихоньку, улочки Москвы, да еще с толпой любопытных, правил дорожного движения не ведали. Заменяя правила окриками, а порой и мордобитием, извозчиков. Возглавлял колонну паротяг, с зацепленным к «седлу» понтоном, утепленным и благоустроенным. Вслед, плюющемуся из-под больших колес снегом, тягачом — неторопливо трусили морпехи на лошадях, ведя за собой заводные и запасные лошадиные силы. Путь нам предстоял неблизкий, подстраховаться не помешает.

Километров десять по пригородам столицы нас сопровождали конные любопытные, описывающие круги вокруг необычного обоза с гиканьем и криками. Давненько меня Москва так не провожала. Да какое там! Никогда меня так не провожали. На метле, что ли прилететь?

Но все хорошее, имеет тенденцию заканчиваться, в отличие от плохого. После комфортной ночевки начались обычные технические будни — замерзшие жиклеры, травящие латунные прокладки, рубка дров. Все как положено. Начал с интересом посматривать на лошадей — не такое уж они и пыточное устройство.

Зато точно могу сказать, что двигает науку и технику. Двигает ее холодная зима, посыпающая снегом шипящие кожухи, и страстное желание дойти до дома…

Для кулибина переход стал явно самым счастливым месяцем жизни. Когда мы с ним не примерзали к железу, то сидели в кунге над бумагами. Приятно провести время с увлеченным человеком. Под потрескивание печи кунга, рассказывал все принципы движущихся экипажей, какие знал. Пояснял теорию движения, когда стоишь на четырех колесах. Ведь непростое это дело, повернуть четырехколесный экипаж — при повороте все колеса крутятся с разной скоростью, и если для телеги, где каждое колесо вращается свободно, эти законы непринципиальны, то для колес, механически связанных с двигателем — очень даже значимы. Дифференциал, сцепление, дисковые тормоза, рулевая рейка, варианты приводов, варианты подвесок, полуоси, коробка передач. Разошелся. Колеса, гусеницы, механизация…. Пояснял не только конструкции, но и их недостатки. Например, мало кто, в мое время, задумывался, что благодаря дифференциалам, позволяющим ведущим колесам крутиться с разной скоростью для нормального вхождения в повороты — транспорт едет по дорогам только с одним действительно работающим колесом. И это еще не все. Сцепление с дорогой того самого колеса — напрямую связано с нагрузкой на него. Грубо, коэффициент сцепления колеса с дорогой можно считать в среднем 0.6. Это значит, что если на колесо нагрузить 100 килограмм, то отталкиваться от земли колесо будет с силой не более 60 килограмм-сил, независимо от мощности двигателя. Точнее, если двигатель слабее — тяга будет меньше 60 кгс, а если поставить сколь угодно мощный двигатель — тяги больше 60 кгс не добиться никак, колеса будут просто пробуксовывать. Соответственно, для тяги надо не просто двигатель, но и приличный вес, нагруженный на колесо. Соответственно, надо рассчитать ширину колеса, чтоб распределить этот вес и так далее. Но большой вес вреден — иначе большую часть энергии машина будет тратить, только чтоб возить саму себя. Все взаимосвязано, и очень не просто.

Накидывали с мастером штрихи легкого, четырехместного, паробега с одним двигателем на десять лошадей. Коренное отличие от паротяга будет в затачивании механизма на легкость и скорость, без необходимости буксировать за собой что-либо. На нем попробуем амортизирующие спицы колес и многие «новинки», которые мы за этот поход обсудили.

При этом совершенствование паротяга оставалось за мастером — пусть упражняется во всех направлениях и внедряет лучшие решения. В Вавчуге кулибин найдет себе массу помощников, да и технологиями обогатится.

Давно так хорошо не отдыхалось. Верно говорят, самое главное в отдыхе — это компания.

Новый год отмечали под фонтанирующий паром конденсатор и вскрытые капоты тягача. Вот те деточка и праздник. С елками и подарками. Но эти неисправности не на тех напали! Радиатор системы конденсации порвало? Эка мелочь! Это народ моего времени бегал бы вокруг и стучал по колесам. В этом времени даже морпехи помогали нам разбирать машинерию с прибаутками и уверенностью, что по иному не бывает.

Знаете, как узнать настоящего мастера? Самое простое — посмотреть, как он отвинчиваемые детали складывает. Если раскладывает аккуратно, можно присматриваться дальше. Ну, а коли в кучу ссыпает, то все с ним ясно, будь он хоть пять раз гений. Кулибин не просто детали раскладывал — он из рундука с инструментами достал засаленную холстину, с нашитыми на ней карманчиками и укладывал разбираемое, обтирая каждый болт и гайку, да еще на сына покрикивая. Появилась надежда, что мы доедем.

Как не странно, но этот переход до Вавчуга у меня выдался самым быстрым, несмотря на поломки, задержки в пути из-за снежных заносов и заготовки топлива. Вот такой вышел парадокс, совмещенный с чудом, поддержавшим тягач последнюю сотню километров. Велю поставить паротяг рядом с мельничной орудийной башней на пьедестал. Пора заводу обзаводиться своими памятниками. Вот и будет зачин — первый железный конь, одолевший полторы тысячи километров. Пусть потомки посмотрят, с чего все начиналось. А вообще, если подумать — надо строить в столицах музеи техники. У нас уже есть, чем их наполнить.

Прибытие в Вавчуг прошло по обычному сценарию. Снег, радостные лица мужиков в картузах и баб в платках, толпа, норовящая потрогать чихающий из последних сил паротяг, речь у заводоуправления, баня.

Творческий отдых в дороге раскрошил с меня корку войны, и теперь хотелось работать — много и с новыми горизонтами. Вот только получилось это далеко не сразу.

День приезда — это понятно. Последние дни перехода только и думал, что о бане и Тае. Даже была мысль запасной шатер над газогенератором паротяга поставить и попариться — но оставалось до дома всего нечего, и решил дотерпеть до одуряющего запаха натопленной бани, запаренных можжевеловых веничков, чистых беленых холстов, пахнущих травами и само собой … В общем, решил дотерпеть.

На следующий, и еще на два дня, мастера основательно взяли меня за жабры — расписывал им выявленные недостатки всех наших творений, и мы думали, как будем их устранять. Точнее, в пачках моих записок, фигурировали и мысли по устранению — мозговым штурмом просто конкретизировали задачи и назначали исполнителей. Механикам велел выделить место под мастерскую кулибина, и всячески ему помогать. Оружейникам поставил на вид слабость ракет для Сорок. Сварщиков вообще обещал использовать, как присадку к выплавке стали, если они не разберутся, отчего по канонеркам поползли трещины и не сменят технологию прогрев-сварка-остужение. Пусть с флюсами экспериментируют. Обычные рабочие дни.

Особенной в них, была суматоха, разгорающаяся на заводе. Ну, сказал в речи по прибытии, что государь за невестой летом едет, а нам поручил апостол переоборудовать в свадебный лимузин. Понятно, дело ответственное, плюс еще подарки неплохо бы государю к свадьбе сделать — вот только последствий не рассчитал. Тема женитьбы Петра стала осью, вокруг которой завертелась жизнь города, набирая обороты. Уже на следующий день половина плотников и столяров засобиралась в дорогу к беломорской базе флота, обсуждая перестройку апостола. Остальные цеха ударились в работу, согласовывая с уходящими, когда и что им пришлют для установки на корабле. Хорошо, что этот бардак зацепил меня только краем, ударив, в основном, по управляющему.

Тем не менее, только на четвертый день по прибытии, велел организовывать для меня лабораторию у электриков. Надо решать вопрос со связью.

Работать вечерами первые дни не получалось, но это не огорчало — Тае много надо было мне рассказать, да и мне ей поведать немало следовало. На семейном совете, в категорической форме и с угрозой чугунной сковородой, мы приняли решение этим летом идти в Петербург вместе — раз уж Петр запретил мне добывать славу в боях, буду добывать ее, штурмуя женское сердце. Особо радовала мысль, что мы будем первые, кто опробует царский морской лимузин. Понятное дело, исключительно для проверки, все ли там в порядке.

Для опытов в создаваемой радиолаборатории заказал инструментальщикам сделать мне маленькую крутильную машину, благо заводской силовой вал шел и через лабораторию. Для машинки требовалось много шестеренок, магниты и обмотки, мастера обещали сделать образец по эскизам не раньше чем через неделю. Будет у меня механический генератор низких и средних частот.

Неожиданно сложным оказался вопрос с лаборантами и любопытными. Как только указал оборудовать для себя лабораторию и тащить в нее все, начиная от ампер и вольт метров с гальваническими элементами и заканчивая полосками стекла и медной проволокой — по заводу пошел сдержанный шум «мастер диковину ладить примеривается!». Понятное дело, на следующий день в лаборатории было не вздохнуть. Лаборантами пожелало быть половина завода. Вот тут и возникла необходимость в новых лекциях и новых темах. Лаборант должен хоть в общих чертах понимать, что он делает.

На первую лекцию собралась полная лаборатория. Все как несколько лет назад, когда мы занялись электротехникой. Начал свой научный монолог необычно.

— То, чем заниматься будем, сложно безмерно. Всего и сам объяснить не могу. Кто поймет, что не его это борозда — не стыдитесь. Дела наши и в московской академии не все разумеют. Ну а теперь приступим, помолясь…

Безумно сложно объяснить то, что сам плохо представляешь, да еще простыми словами. Для начала, наша аналогия электричества с рекой была неполной. Почему? Вот тут и первый подводный камень. Течение электричества в металле выглядит сложнее, благо, про атомы и их устройство уже рассказывал. Так вот, оторванные, или добровольно отданные электроны в атомах образуют одно течение электрической реки. Так как электроны имеют отрицательный заряд — они и текут от минуса источника напряжения, отталкиваясь от него, к плюсу, притягиваясь. Но, в это же время атом, лишившийся электрона, приобретает некоторый положительный заряд и начинает движение в противоположном направлении от плюса к минусу. Такие атомы, потерявшие электрон и за счет этого ставшие из нейтральных заряженными, называют ионами.

Вот и выходит, что наша электрическая река течет сразу в обоих направлениях, как это происходит с течениями пролива Босфор. К плюсу бегут электроны, к минусу ионы, если их не держат кристаллические решетки материалов. По дороге, безусловно, идет сложный процесс, когда атомы, которым недостает электрона, хватают его из пролетающих мимо чужих электронов, потом снова теряют, опять хватают и так далее. Суматошное, у электрической реки, течение.

Если привести образную картинку из моей истории, то электрическая река больше всего похожа на колонну демонстрантов, идущих по улицам. У каждого демонстранта в руке по шарику воздушному, а то и несколько шариков. Демонстранты будут у нас «атомами» а шарики у них в руках — «электронами». И вот, к этой колонне демонстрантов «подключили» полюса гальванической батареи — это равносильно тому, что подул вдоль улицы ветер, вырывая из рук демонстрантов шарики и таща их вдоль толпы. Те, у кого шарик вырван ветром из рук, пытаются поймать себе новый, из пролетающих мимо, некоторые ловят, некоторые нет, у тех, кто поймал, бывает опять шарик вырывает. Но в целом, ветер тянет шарики вдоль демонстрации, а демонстранты наклоняются вперед и начинают идти против ветра, так как там трибуны и им надо именно туда. Показательный пример. Жаль только, в этом времени его не расскажешь.

Зачем нам эти подробности? Чтоб разобраться, как электрическая река ведет себя в разных материалах. Если в материале много свободных электронов — река течет мощно и плавно. Такие материалы называют проводниками. Чем больше свободных электронов, тем лучше, и с меньшим сопротивлением течет река. Лучше всего это происходит в серебре. В меди похуже, в железе еще хуже и так далее. А что будет, если на пути такой реки встретятся «камни»? Правильно. Реке станет сложнее течь. И если камней навалить много, можно и всю реку запрудить.

Что же это за камни? Это инородные атомы других материалов, попавшие в проводник. Так что, серебро с примесями может проводить электричество хуже, чем чистая медь. Именно по этому мы жидкую медь продуваем воздухом, как железо, чтоб выжечь из нее как можно больше примесей. Да и твердые инородные включения внутри расплава меди, прилипают к пузырькам продуваемого воздуха, всплывая в пену и очищая медь еще больше. Без очистки у нас бы все провода грелись, вместо того, чтоб электричество пропускать.

Есть и другие материалы, чьи атомы свои электроны крепко держат, не желая их отдавать. Соответственно, свободных электронов и ионов в таких материалах нет, или почти нет, и электричество они не могут проводить. Такие материалы можно назвать «не проводниками» или изоляторами, но их стали называть диэлектриками. Хотя есть у этих материалов один нюанс. Атомы хоть и крепко держат свои электроны, но если начать увеличивать напряжение на плюсе и минусе подключенной к диэлектрику батареи — рано или поздно настанет такое напряжение, которое вырвет электрическими полями электрон из слабеющих объятий атома — и тогда ток потечет через диэлектрик. Такое напряжение называют «пробоем». И его надо знать для каждого изолятора, чтоб не допускать пробои электричества, сквозь изолированную диэлектриком оболочку кабеля.

Если вспомнить пример с демонстрантами, то диэлектрики это те демонстранты, которые свои шарики держат жуть как крепко. Некоторые даже шарики под плащ запихнули, чтоб их ветром точно не унесло. И, тем не менее, всегда найдется ветер такой силы, что вырвет шарики, сорвет плащ или еще что похуже сделает. При этом понятно, что после такого ветра демонстрантам будет весьма плохо — можно сказать, вся демонстрация будет загублена. Посему, пробоя желательно всячески избегать.

Проводник и диэлектрик это два «полюса» веществ. Но есть между этими полюсами и промежуточные состояния — «не то, ни се». Их можно называть полу диэлектриками или полупроводниками. Мы их будем называть полупроводниками, так как нас интересует именно ток электрической реки через них, а не его отсутствие.

Так что такое полупроводник? Вообще, полупроводниками можно назвать почти все вещества, что нас окружают. Даже диэлектрики, в какой то степени, являются полупроводниками. Чистое серебро, которое, самый что не на есть проводник — станет полупроводником, если в нем заведутся примеси, особенно примеси диэлектриков, например серы. Так что, полупроводниками можно считать все материалы, просто, в зависимости от их чистоты они могут склоняться больше к проводникам или к диэлектрикам. Тот самый случай, когда все оттенки серого цвета можно создать черной и белой красками — вопрос только в пропорциях.

Вот эти пропорции и есть самое важное в подборе полупроводника. Ведь, если мы хотим управлять рекой электричества, нам надо не просто сеть каналов-проводников, с набережными-изоляторами создать — но и построить плотины с заслонками, которые будут переправлять реку куда надо. Пока этими заслонками мы назначили обычные механические выключатели и переключатели. Теперь мы изучаем более сложную область — клапаны и краны для реки.

Клапан позволяет воде течь в одном направлении, но мешает ей течь обратно. С электрической рекой все несколько сложнее, но принцип похож.

Если намешать в полупроводнике вещества так, что, например, у нескольких атомов без электронов будет один свободный электрон на всех, который они начнут отнимать друг у друга, а у атомов рядом будет наоборот, три свободных электрона на каждого — то получится интересная картина. Подключая батарею полюсами к такому «сэндвичу», добьемся, что свободные электроны побегут из полупроводника с избытком в полупроводник с недостатком электронов и рассядутся по жадно похватавшим их атомам — после чего полупроводник станет диэлектриком, то есть, ток прекратится. А если поменяем полюса у «сэндвича» на противоположные, то бегу электронов ничего мешать не будет.

В пример с демонстрацией можно добавить несколько шеренг людей, у которых один шарик на троих и несколько шеренг, у которых по три шарика на каждого. Если ветер дует в сторону шеренг с недостатком шариков, то все прилетающие по ветру шарики быстро переловят обделенные демонстранты, и шарики за их шеренгой не появятся, а вот если ветер подует в другую сторону, то шарики полетят вдоль толпы, вырванные из рук шеренг, у которых они с избытком.

Так и выходит электрический «клапан». В одну сторону электричество течет, в другую — нет. Картина, правда, существенно сложнее описанной — но с этим пусть потомки мучаются. Для нас пока важно иное — химическими манипуляциями необходимо создать «сэндвич», у которого есть слой «бедных» атомов и слой «богатых», на свободные электроны, атомов.

Таких вариантов химических соединений огромное множество, но у каждого из них разная степень «бедных» и «богатых» атомов, соответственно, одни могут быть хорошими клапанами, другие посредственными, а третьи так и совсем никакими. К этому еще добавляется химическая сложность синтеза таких материалов, и недоступность многих веществ. Например, хорошие характеристики у германия — но даже не представляю, где его брать. У кремния характеристики замечательные, кремния полно, но вот химическая технология получения из него полупроводника — сложновата. Мало того, что кремний надо особо чистый, так как всего несколько атомов примеси испортят полупроводник, так еще и кристаллическую решетку ему организовать надо. Кстати, при вытяжке кристалла из расплава, можно просто регулировать скорость вытяжки то быстрее, то медленнее, и это мизерное нарушение кристаллической решетки кремния уже даст слои полупроводника «богатые» и «бедные» — потом только останется распилить кристалл на пластины и «клапаны» готовы.

Пока на чистый кремний замахиваться не будем — есть варианты гораздо проще, и не сильно то уступающие кремнию в характеристиках управления электрической рекой.

Из прочитанных старинных журналов «Радио», моего времени, знаю четыре рецепта:

Сульфидный рецепт — когда пластинку чистой меди окунали в кипящую серу, и на поверхности пластинки появлялась пленка, результат реакции серы и меди. Это и есть полупроводник. К пленке прижимать один контакт, медь будет другим контактом и клапан готов.

Купроксный рецепт — пластинку меди разогреть, до границы плавления, в печи с недостатком воздуха, потом охладить, желательно двухступенчато, и получим, после легкой зачистки или замачивании в спирту, медь с вишневой пленкой «побежалости». Пленка и есть полупроводник. Один контакт к ней, второй к меди.

Надо бы заметить, что такие «клапана» использовались очень широко в свое время. Медные пластинки делали с отверстием посередине, прокаливали их, лежащих одной стороне на железных подносах, чтоб пленка образовалась только с одной стороны, и потом соединяли, через центральное отверстие, длинной шпилькой, несколько пластин друг с другом. А то и несколько десятков пластин. Количеством пластин подбирали «клапан» на разные напряжения и токи, получая силовые столбы выпрямителей. Были варианты и маленьких пластин, которые использовали в радиосхемах. Наша промышленность выпускала даже несколько наименований таких радиодеталей в маленьких корпусах, называя эту серию «цвитекторы». Радиолюбители того времени пищали от восторга. Широко купроксные «клапана» применялись. Но и они были не без недостатков.

Следующие рецепты применяли только для радиосхем, так как большими токами, пропускаемыми через себя, эти «клапана» похвастать не могли. Но у них имелись свои, весьма важные, достоинства. В мою историю эти детали вошли под именем «детектор».

Галенитовый рецепт — красивое имя подразумевает простой сульфид свинца. Он в природе достаточно широко встречается в виде минерала, но сам минерал, увы, обычно загрязнен примесями, и полупроводник из него, в природном виде, выходит непредсказуемый. Для максимального качества полупроводник синтезировали простым сплавлением чистого свинца и чистой серы. В результате химической реакции получались серые кристаллы с металлическим блеском. Если в такой кристалл ткнуть стальной иглой, плотно прижимая острие к поверхности кристалла, выходит тот самый полупроводник. Вот только не каждая точка на поверхности кристалла будет работать как надо — точку приходилось искать методом «научного тыка». Почему так? Да все эти злые примеси и кристаллические структуры. Не везде они правильно располагались. Теоретически, если серу и свинец хорошенько очистить, сплавить их, чтоб равномерно весь объем прореагировал, а потом еще и кристаллизовать — будет полупроводник работать в любом месте «тыка». Вот только технология выходит немногим легче кремниевых кристаллов. Посему, старались сделать все максимально хорошо, а потом подбирали самый удачный кристаллик, или место на кристаллике.

Ну и последним был цинкитовый рецепт. Исторический. Именно на этом детекторе Лосев добился не только приема радиосигнала, но и передачи его. Причем, сигнал устойчиво принимали в нескольких километрах. Жаль только, Лосев забросил цинкит, не доведя «клапан» до управляемого «крана» всего с полшага. Виной всему стала та самая неоднородность, которая губила и галенитовый детектор. Не подумали в то время, что надо хорошенько чистить вещества, и стараться создавать правильные кристаллические решетки. Очень обидно, что тогда, этот маленький шажок так и не сделали. Сделав его только через 30 лет, уже не с цинкитом, а с кремнием, и не в России. А Лосев, оставив прогремевший тогда по всему миру «кристадин» не доведенным до ума, занялся открытыми им светодиодами. Светодиод, это все тот же «клапан», только при борьбе за электрон атомы излучают свет. Вот такая активная там потасовка. Эффект этот Лосев открыл на кристаллах корборунда, детища химической реакции между кремнием и углеродом. Мне этот карборунд не столько для световых эффектов будет нужен, сколько для режущих кромок инструмента — так что, надо будет и им заняться. Но потом.

Сам цинкит, это обычный оксид цинка. Он распространен в виде природного минерала, но, как обычно, загрязненного примесями. Более предпочтительным будет брать очищенный оксид цинка, что в виде порошка выдают наши химики, и спекать его в электрической дуге. Для чистоты этого вопроса придется экспериментировать, но результат того стоит. В идеале нужно получить чистый цинкит, да еще кристаллизовать его. По крайней мере, получить несколько групп кристаллов, которые можно вырезать из заготовки. Далее, все как обычно — стальная игла, и «клапан» готов.

В мое время, чтоб окружающая среда не мешала работе детекторов, иглы наловчились вплавлять в кристалл коротким импульсом тока. Американцы для этого даже золотые иглы использовали. Но и тут нужно экспериментировать.

Цинкит представлялся самым перспективным детектором, особенно если удастся получить чистые и упорядоченные кристаллы. Тогда мы сделаем шажок, так и не случившийся у Лосева, в моей истории. Мы сделаем «кран».

Дело в том, что у богатых-бедных полупроводников есть еще одно свойство. Если сложить их друг с другом, образуя тройной «сэндвич», богатый-бедный-богатый или бедный-богатый-бедный, получим принципиально новую возможность — подавая напряжение на один слой, можем регулировать течение реки через два других слоя.

С примером демонстрантов, можно сказать, что к основной улице, по которой идут шеренги «полупроводников» подсоединяем боковую улочку, с колонной демонстрантов, которые свои шарики забрасывают в основную толпу, вызывая сутолоку и пускание шариков основными демонстрантами. Или даже не забрасывают, а хором говорят основным демонстрантам — «Смотри! Птичка!», те отвлекаются и над основной толпой взлетают их шарики…

Чехарда, кто из атомов, у кого и как быстро отбирает электроны, в этой ситуации выходит еще более сложная — но результат один. Имеем кран, в виде двух слоев, через который течет электрическая река, и можем третьим слоем, как маховичком на водопроводном кране, прикрутить реку, чтоб она текла больше или меньше. Вот именно это свойство создало мир, который мне был известен. После этого открытия электроника зашагала не просто широкими, а трещащими штанинами, шагами. И первым «краном» стал все тот же детектор. Только в него ткнули не одну иголку, а две, стараясь попасть остриями, максимально близко друг к другу. Буквально, расстояние между иглами составляло толщину человеческого волоса. И «клапан» стал «краном». Вот именно этого шага и не сделал Лосев. Обидно. Более того, и американцы-то сделали этот шаг случайно, устав от череды неудачных экспериментов, длящихся не один месяц, и пнув несчастную установку. Иглы на опытном кристалле сблизились, и … мир узнал о новом открытии.

Впрочем, вернемся к нашей реке электричества, которой мы научились управлять. Теперь мы можем сделать течение реки прерывистым. Зачем?

Если в пруд бросить камень, от него пойдут волны кругов. И если этот камень достаточно большой, то волны можно будет увидеть на другом берегу пруда. Можно так и общаться, стоя далеко друг от друга на разных берегах. Договориться, сколько волн что означают — потом один будет бить по воде, вызывая нужную последовательность волн, а другой смотреть на эту череду и принимать послание. Затем, может передавать второй, а первый принимать. Более того, при особых ухищрениях могут передавать и принимать оба одновременно, вот только разобрать передачи друг друга в мельтешении волн будет сложно. Хотя, теоретически, выпуклость приходящей волны направлена к наблюдателю, а уходящей, от него — при известном опыте можно разобрать, о чем была речь. Усложняется этот процесс еще и тем, что, пересекаясь в пруду, волны реагируют друг с другом, внося дополнительную сумятицу.

Теперь заменим камень, выплескиванием в пруд воды из ведра. Ситуация не поменялась — от воды в воде пошли те же самые волны.

Ситуация с электрической рекой близка к примеру с прудом. Если мы «выплескиваем» реку электричества в проводник чередой импульсов — вокруг проводника начнут расходиться невидимые, как и сама электрическая река, волны. Природа у них такая же, как обсуждаемая нами в электромагнитах — ток порождает электромагнитное поле. А если ток электрической реки прерывать, то порождаемое поле «отрывается» от проводника, расходиться волнами, которые так и называют — электромагнитные волны. Более того, встречая на своем пути любой проводник, будь то провод или просто железный гвоздь, забитый в доску — волны взаимодействуют со спящей в проводнике электрической рекой, заставляя ее слабо подергиваться. Чем сильнее волна, тем на большем расстоянии она заставит плясать электрические реки в проводниках. И чем больше длинна проводника, тем заметнее в нем будет эта пляска. Более того, человеческое тело, это в некотором роде проводник, и волны будут наводить пляски электричества у него в крови. Воздух, насыщенной влагой и тучами — хоть чуток, но проводник. Сама земля, и то проводник — колебания будут, к сожалению, наводиться и в ней. Почему к сожалению? Да все эти «проводники» поглощают силы волны, и уменьшают дальность. А нам приходиться делать мощную «передачу», чтоб протолкнуть волну подальше.

При мощной волне, пришедшей на близко расположенный, длинный проводник, танцы в нем настолько заметны, что их можно легко и просто преобразовать в понятный человеку сигнал. А если слабая волна придет на короткий проводник, то преобразовать в понятную человеку информацию … все равно можно — но для этого нужно усилить пляски … «краном». Что это дает? А это, мастеровитые мои, дает возможность передавать друг другу сообщения — как в примере двух общительных типов, стоящих на разных берегах пруда — через большие расстояния. Насколько большие? На много! Все от силы волны зависит, которую раскачать сможем. Размеров, так сказать, того самого «большого камня» который кидаем в пруд. Ну, и еще от чувствительности «крана», который у принимающей стороны усиливать сигнал будет. Коли постараемся — от нас до Москвы достанем, или до самого Севастополя.

Преувеличиваю, конечно, пока нам о таком мечтать вредно. Цинкитовый детектор, у Лосева, хорошо работал на 12 вольтах напряжения и пропускал через себя 0.1 ампер на частоте около одного мегагерца. Простейшим подсчетом получим мощность в 1.2 ватта. Это не совсем так, но пока не до подробностей. Для сравнения, миниатюрная рация Midland, моего времени, мощностью в полтора ватта, пробивала по открытой воде до десяти километров. Да, она посовершеннее всех наших творений будет — зато мы можем большую антенну сделать, а не мелкий штырек как на всех этих малютках. Может, и поболе десяти километров выйдет. Ведь антенна это один из самых важных показателей радиостанций. При большой антенне приемники могут вообще без дополнительного электричества, их питающего, обходится. Им будет хватать энергии, полученной от волны через антенну. Такие приемники называют детекторными. Проще их ничего не существует. По большому счету, этот приемник — просто антенна с заземлением, между которыми, подключен тот самый детектор, и к нему включены наушники, чтоб слушать передачи. Все. Когда станций стало много, в этот приемник добавили еще две детали — конденсатор, в виде пары пластин и катушку провода. Эти две детали позволили приглушать одни станции и делать ярче передачи с других. Словом, надели на «глаза» приемнику непрозрачные очки с маленькой дырочкой, сузив «поле зрения».

Распространение таких приемников, на заре радио — было повсеместное. Практически в каждой деревне использовали эти неприхотливые и «вечные» приемники. Вот только от передающей станции требовали излучать как можно более мощную волну.

Соответственно, и у нас эта проблема возникнет — а из детекторов больше чем 1 ватт взять очень сложно. Попробуем, если получиться, каскады и параллельную работу «кранов» организовать. Как известно, коли за один канат, сотня слабосильных отроков возьмется, они любого бугая перетянут. Но необходимо подумать и над «силовыми кранами» — только тут все мои знания пожимают плечами, дружно указывая в сторону кремния, либо в сторону машинных генераторов или электронных ламп. Затык, однако.

Но про свои сомнения, и примеры из моего времени, мастерам, понятное дело, не сказал. Ограничился рассказом, что те самые «длинные проводники», которые передают, и принимают волну, будем называть «антеннами» и расписал особенности этих устройств.

От антенн перешли к тесно связанному с ними понятию колебательного контура — тех самых «очков», сужающих поле зрения. Нам ведь надо сразу минимум две радиостанции заводить — гражданскую и военную. Соответственно надо сделать так, чтоб они друг друга слышать не могли. По крайней мере, чтоб на гражданские приемники не принимали переговоров военных.

Как это сделать? Вот тут можно вспомнить про звуковую волну, которая похожа на волну электромагнитную. Человек не слышит ультразвук, а собака слышит. Почему? Устройство уха у нас такое — слышим только те звуковые частоты, на которые слух настроен природой.

Будем поступать с электромагнитными волнами точно так же. Мы можем «краном» посылать в антенну импульсы электричества с разной, задаваемой только нами, скоростью. Сто импульсов в секунду, тысячу, десять тысяч, миллион… Вот только руками такого уже не сделать. Нужно устройство, которое будет создавать импульсы за нас.

Самым близким аналогом из механики, для такого устройства, будут часы. А что? Импульсы у них идут друг за другом однообразно, а если повышающих шестеренок часам добавить они и тысячу импульсов в секунду дать могут. Вот только правильнее будет сделать на подобие таких «часов» — устройство для управления электричеством.

Раз подобное часам — продолжим аналогии с ними. Что в часах самое главное? Маятник, и анкерный механизм. Маятник сохраняет точность хода, а анкерный механизм, используя энергию «завода часов», подталкивает маятник, чтоб он не останавливался. Вот, собственно и все, что делает часы точными — все остальные шестеренки и прочие навороты не для часов нужны, а чтоб человеку удобнее было смотреть на время.

Значит, в устройстве для электричества должны быть аналоги анкера и маятника. На роль «подталкивающего» анкера у нас только один кандидат — «кран». Кстати, чтоб не путать кран для электрической реки с краном для обычной воды — назовем его по-умному — триод. Триод от слова «три» — так как это «сэндвич» из трех слоев, и из детальки будут торчать три ноги. По этой же аналогии «клапан» назовем диодом, от слова «два».

Так вот, только триод у нас способен «толкать» реку по команде, значит, другой альтернативы анкеру нет. А вот с маятником сложнее. От чего зависит, сколько взмахов делает маятник в минуту? Только от двух вещей — длины подвеса, на котором висит груз, и веса самого груза. Для пруженного балансира ситуация похожая — частота его колебаний зависит от размера и веса баланса, плюс еще от пружинки которая обеспечивает балансу колебания. Чем мы заменим эти два элемента в электричестве?

Вдумаемся в физику маятника. Например, что происходит при колебании баланса? Пружинка то сжимается, то разжимается соответственно то накапливая в себе механическую энергию, то отдавая. И с балансом аналогично, только он, колеблясь, то накапливает инерцию вращения, то отдает ее. При этом оба накопителя действуют на разных принципах накопления и выделения энергии. Сделай мы часы на одном принципе — например с двумя балансами или с двумя пружинками — часы работать бы не стали. Именно перетекание энергии из разных «хранилищ» друг в друга и создает четкость хода.

А у нас, для электрической реки, есть такие хранилища! Мы изучали конденсатор, который запасает в себе электричество, преобразуя его в электростатическое поле между пластин своих обкладок. И у нас есть обмотка, или катушка с проводом — которая запасает в себе электричество, преобразуя его в электромагнитное поле вокруг и внутри катушки. Значит, можно использовать катушку и конденсатор как аналоги маятника. Электричество из конденсатора будет перетекать в катушку, а из нее обратно в конденсатор именно потому, что хранилища этих энергий разные по принципу хранения. Если поставить два одинаковых конденсатора — то энергия, как в сообщающихся сосудах, просто перетечет из одного конденсатора в другой один раз, и все. А вот если из конденсатора электричество потекло в катушку, то инертность возникновения магнитного поля заставит разрядиться конденсатор полностью, катушка, как бы, высасывает энергию из конденсатора. А потом, пустой конденсатор начинает требовать электричество себе обратно, магнитное поле начинает «разряжаться», и, имея всю ту же «инерцию» — заталкивает электричество назад, в конденсатор, полностью.

Идеальная пара для порождения колебаний электрической реки. Хотя и не единственная, так как можно устроить колебания, например, с парой — «конденсатор-сопротивление».

Плохо только, что любое преобразование энергии из одного вида в другой идет с потерями. Кстати, именно по этому вечные двигатели это фикция, которую, в мое время, перестали рассматривать все патентные конторы. Нельзя преобразовать одну энергию в другую абсолютно без потерь. А значит, если вечный двигатель существует — значит, он просто где-то черпает энергию для компенсации этих самых потерь. Это может быть и хитро спрятанная автором «изобретения» батарейка, но может быть и источник непонятный науке. Всякое бывает — но это уже будет не вечный двигатель, а простой преобразователь из неизвестного вида энергии в известную. В любом случае, нет ничего вечного в этом мире.

И с колебаниями электричества, между катушкой и конденсатором, происходит затухание. Энергия тратиться на нагрев проводников, на излучения электромагнитных волн, на разрядку электростатического поля в атмосферу — много «накладных» расходов у этой колебательной системы, или, как ее еще называют — колебательного контура. Тут-то и нужен триод-анкер, который будет «вбрасывать» в контур свежие порции электричества. Причем, взаимодействие триода и контура можно построить таким образом, что сам контур будет управлять третей ногой триода, заставляя «вбрасывание» происходить вовремя.

Вот и вся схема. Точнее, схем существует огромное множество, но принцип у них один. Далее на эти принципы должны идти усложнения, которые призваны компенсировать неточность «хода» колебательного контура из-за меняющейся погоды, влажности, нагрева и тому подобного. Например, в контур могут добавить кристалл кварца, который работает как конденсатор, но гораздо точнее. Словом, колебательный контур с различными компенсаторами это уже не часы, а морской хронометр, с соответствующей «точностью хода».

Нам пока такие усложнения не по силам — ну будет волна, излучаемая антенной, слегка неточная, что с того? Пока передатчиков мало, это никому не мешает. А потом, доберемся и до кварцев — уж больно много с ними сложностей.

Зацепив вопрос неточности волны, надо сказать и о частотах. Каждая пара конденсатора и катушки, имеют оптимальную частоту, на которой перетекание из одного «хранилища» в другое идет лучше всего. Ведь имея два «амбара» и перетаскивая между ними груз, желательно, чтоб груз полностью помещался то в одном «амбаре» то в другом. Сделать одно хранилище маленьким, а второе большим — нельзя. Надо их «строить» взаимосвязано. Есть целая наука, как строить такие пары для достижения в них резонанса. Вот только память у меня не резиновая. Формулы она хранит обрывочно. Придется много экспериментировать для восстановления утраченных во времени справочников.

Ну, вот подобрали мы колебательный контур, триод к нему подключили, направили колебания в антенну. Все? Да это только начало! Конечно, можно уже и так работать — передатчиком посылать серии импульсов, а на приемнике, с таким же колебательным контуром, как на передатчике, ловить именно эту волну импульсов и пытаться понять послание по серии щелчков слышных в наушниках. Этот метод мы еще используем. Но пока идем дальше.

Вместо выключателя, которым мы заставляли контур то генерировать импульсы, то выключатся, поставим угольный микрофон. Что будет? Выйдет питание контура энергией зависимое от силы криков, что мы издаем перед микрофоном. Ведь если мы крикнем, уголь в микрофоне спрессуется, сопротивление его, протеканию электрической реки, станет меньше, и колебательный контур получит больше энергии, которую он выкинет в антену. Соответственно, тише говорим — энергии в антенне меньше. А ведь наша речь и состоит, то из усиления «крика» то из ослабления. И все это многообразие будет точно наложено на «силу» с которой колебательный контур отправляет потоки электрической реки в антенну. Соответственно, из приемника будут доноситься все те же «крики» и ослабления, которые для нашего слуха сложатся в речь.

Простейший передатчик. Проще просто некуда. Вот только работать он будет плохо, так как через угольный микрофон много энергии не пропустить — это надо микрофон размером метра на два в диаметре. Раз так — надо усилить энергию, идущую от микрофона, с помощью все того же триода. Слабые колебания от микрофона приходят на управляющую ногу триода, и он начинает, согласно этим колебаниям, управлять уже более мощным потоком электричества, идущим от гальванической батареи. Выходит передатчик, состоящий из двух триодов, микрофона, конденсатора, катушки, антенны и гальванического, или любого другого, элемента питания.

Но это в идеале. На самом деле, работу всех этих элементов надо еще согласовать между собой, значит, будут согласующие сопротивления или иные детали. Про стабилизаторы колебательного контура уже упомянул. Одного триода может быть недостаточно для усиления сигнала от микрофона, и придется городить целый каскад таких устройств. Схема передатчика растет как на дрожжах. Благо, несколько схем мне известны, и куда что подбирать более или менее понятно. Другое дело, что характеристики деталей, которые мы сможем сделать, будут далеки от номиналов, по которым строились схемы из моей памяти. Так что, эксперименты, подборы и неудачи на первых порах — нам гарантированны.

Примерно такой была вводная лекция по курсу радио. Нам еще предстояло разбираться с формами электромагнитных волн, излучаемыми антеннами — так называемой, «диаграммой направленности». Обсуждать прохождение радиоволн в атмосфере, затрагивая устройство нашей планеты, распределение волн по частотам и зависимость прохождения волн от частоты.

Обсуждали и аспекты химии с металлургией, так как первые наши опыты с цинкитовым детектором выглядели не лучше, чем у Лосева. Пришлось даже отдельный «чистый» цех организовывать и добиваться, чтоб от одной пробной плавке цинкита к другой — игла находила на поверхности кристалла все больше и больше «активных» точек. Составляли таблицы соотношений конденсаторов и катушек, пользуясь механическим «крутильным» генератором, выводя закономерности и пролонгируя их на более высокие частоты.