Введение

Любое государственное образование нуждается в структурах, обеспечивающих безопасность, в том числе (а в некоторые исторические периоды прежде всего) получение информации о замыслах и действиях вероятных противников. Каждому государственному объединению, каждому «царю Салтану» нужен «золотой петушок», который предупреждает об угрозе границам. Необходима и работа внутри государства, тем более успешная и сберегающая кровь подданных, чем больше она «наступательна», направлена на раннее выявление и профилактику подрывных действий. Это аксиома; и число исторических примеров и аналогий — а их можно привести сколько угодно, действительно сколько угодно, всю мировую историю можно рассматривать не только и не столько как военную, но и как столкновение разведслужб, — мало что могут добавить к «твердости» этой аксиомы. Специфика современного Израиля разве что в том, что реальная разведка, практически во всех традиционных компонентах, сформировалась и начала действовать за несколько десятилетий до того, как на политической карте мира появилось новое государство.

В начале двадцатого века от р. х. на исторической территории Палестины, структурно не выделенной части обширной ближневосточной британской колонии, проживала небольшая (порядка 400 тысяч человек) еврейская община и примерно такая же по численности арабская. В соответствии с решением Всемирного конгресса сионистов начала происходить (естественно, не сама по себе — еврейскими организациями в ряде стран мира были созданы специальные структуры для практической организации этого процесса) «алия» — переселение евреев из диаспоры, стран рассеяния, поначалу главным образом из Европы.

Процесс этот был историческим, не слишком активным, из-за противодействия многих правительств, по тем или иным причинам не спешивших расставаться с частью своих подданных, из-за ограничительной политики колониальных властей, а в известной мере ещё и потому, что уделом большинства переселенцев становился простой труд на земле, в не слишком благоприятном климате, на скудных почвах, истощенных многотысячелетней эксплуатацией. Активизации переселения способствовали всплески антисемитизма в странах диаспоры.

Дальновидность и организаторский талант первых руководителей будущей страны, прежде всего Давида Бен-Гуриона, позволили на том этапе приобрести достаточно много земли (естественно, местные арабы продавали в первую очередь совсем малопригодную, истощенную землю) для устройства новых поселений, расширения сельскохозяйственного производства. Начали развиваться существовавшие раньше города и создаваться новые на месте маленьких поселений: среди переселенцев было много талантливых ремесленников и квалифицированных специалистов. Народ — величайшая ценность страны.

Развитие «еврейской» составляющей Палестины с самых первых лет вызывала противодействие арабской общины, которая проживала на той же территории. Действия эти были далеко не просто враждебностью на бытовом уровне — происходили погромы, нападения на поселения (киббуцы), убийства мирных и безоружных людей. Сама ситуация потребовала создания сил самообороны во всех поселениях и населенных пунктах, граничащих с арабскими.

Отряды самообороны сражались героически и много жизней было отдано в борьбе за право жить в своем историческом доме; в Израиле чтят, например, память о переселенце из России, Георгиевском кавалере Иосифе Трумпельдорфе, который погиб, вместе с семью соратниками, в неравном бою в 1920 году, защищая киббуц Тель-Хая (сейчас это городок Кирьят-Шмона, «город восьми»).

Координация действий и взаимопомощь между отрядами самообороны структурализовалась в Хагане («Оборона»), тайной еврейской армии Палестины. Чуть позже сформировалось ещё одно действенное подразделение, Иргун — о нем ещё будет отдельный разговор.

Еще раз напомним о том, что все это происходило на территории английской колонии. Жителям великой страны, которая в сущности никогда не была ничьей колонией, достаточно трудно себе вообразить реальные условия жизни и борьбы под железной лапой британского льва; скажем только, что до самой Второй мировой, а потом и после нее, колониальные власти вели себя самым традиционным образом: загоняли сопротивление и вообще всякое движение за самоопределение в подполье, ограничивали все виды политической деятельности, преследовали, судили и казнили активистов и так далее. С учетом двойного давления, со стороны соседей-арабов и английской колониальной администрации, формировались первые службы еврейской разведки.

Исходной точкой существования разведки как отдельной службы считается деятельность Эзры Данина, который в тридцатых годах по собственной инициативе и в ответ на поручения командиров отрядов Хаганы начал распускать сеть осведомителей среди арабов, проявляя незаурядную психологическую тонкость в выборе информаторов: на него служили практически бесплатно, он находил у людей достаточно серьезные побочные мотивы. Он же старался систематизировать и развить опыт разведывательной деятельности и в 1936 году составил своеобразный меморандум: две страницы текста, которые цитируют и изучают до сих пор. В 1940 году он возглавил Арабский отдел при штабе Хаганы; говоря современным языком, это была прежде всего контрразведывательная служба, но таковой в те годы называли другой отдел, который сосредотачивал усилия на противодействии колониальной администрации.

У истоков современного разведсообщества стоял также Рувен Заслани, энергичный и талантливый человек, который и сам осуществлял разведывательные операции (в Ираке, например), и организовывал операции в Палестине и соседних странах, и «работал» против англичан. О нем обязательно надо рассказать подробнее — это один из тех людей, которые оставляют настоящий, большой след в истории, чьи дела надолго переживают их самих.

Кстати, несмотря на свои заслуги в деле становления разведки и шире, всего государства, которые просто трудно переоценить, в самом Израиле Рувен Шилой (в другой транскрипции — Шилоах), не пользуется всеобщей известностью, не столь знаменит он и уважаем евреями всего мира. Такова реальность: люди из «тени», разведчики и организаторы разведки, редко получают (при жизни) признание, которое они заслуживают, если вообще становятся известными.

Рувен Шилой умер естественной смертью — остановилось изношенное многолетними перегрузками сердце, — в то время, когда о его реальном вкладе в появлении и становлении Израиля знали только очень немногие. А в последующие времена было много, к сожалению — слишком много других героев и мучеников, и Рувен, который совершал действия важнейшие, но не ярко-героические, остался на втором плане. Чтобы оценить его по достоинству, надо в его дела и его наследие вдуматься и вникнуть — в то же время о подвиге, скажем, командира авиационной эскадрильи, который сумел уничтожить цель в Багдаде и привести все машины домой, достаточно просто узнать.

Пожалуй, до сих пор Шилоя можно представить олицетворением разведки Израиля.

В других странах Шилой благодаря своей многогранной деятельности достаточно известен — хотя его известность больше касалась легальных сторон его работы, дипломатии прежде всего. Многие политические и деловые партнеры Шилоя долго не знали, что прежде всего Рувен — разведчик, крупнейший теоретик и стратег разведывательного сообщества Израиля, а дипломатом и политическим организатором, «очень деловым человеком», близким к первым руководителям страны он был уже, так сказать, во вторую очередь.

Биографическая справка.

Рувен Засланский родился и вырос в ортодоксальном еврейском районе Иерусалима, который в то время управлялся Оттоманской империей. Отец Рувена, Ицхак Засланский, был раввином, который передал своим детям — двум сыновьям и двум дочерям, — стремление к знаниям, далеко выходившее за рамки традиционного религиозного образования. Кстати, ортодоксальные семейные традиции не оставили большого следа — Рувен отказался от многих специфических обычаев, например, от употребления кошерной пищи. Духовная карьера не прельщала юношу; учиться он поступил в Иерусалимский университет. Учителя и преподаватели Рувена отмечали, что он был серьезным и талантливым студентом. Прекрасно знал языки (арабским владел в совершенстве и умело имитировал палестинский и иракский акценты), обладал чувством юмора (хотя редко его выказывал), а также обнаружил актерский талант, который впоследствии весьма пригодился в разведывательной работе. Хорошо воспитанный, приятный собеседник, Рувен мог быть обаятельным, но мог быть и очень жестким переговорщиком. Вспоминают, что невысокого роста, с голубыми глазами, поблескивающими за стеклами «профессорских» очков, Шилой обладал пронзительным, давящим взглядом. От него исходило ощущение силы и таинственности. Он отличался ненасытной любознательностью и всегда вникал в мельчайшие детали вопросов, которыми занимался.

Сотрудничество с Хаганой началось у него ещё раньше, чем он стал студентом, а свое первое настоящее разведывательное задание Шилой получил в августе 1931 года, когда ему ещё не исполнилось 22 лет. «Еврейское агентство» внедрило его в столицу Ирака Багдад. Официальным прикрытием его внедрения была работа школьным учителем в еврейской школе. Работал он под собственным именем, квалификации у свежеиспеченного выпускника Еврейского университета хватало. Преподавание не отнимало слишком много времени и сил, — поэтому выглядело вполне естественно, что способный молодой педагог Рувен Засланский в свободные дни также подрабатывал как журналист, — что, естественно, позволяло ему совершать и даже предполагало многочисленные поездки по стране.

За три года такой «журналистской» работы, попутно и в самом деле работая на несколько газет в Багдаде и Бейруте, Шилой сумел создать внушительную информационную сеть. Особенно полезны с точки зрения разведывательной работы оказались вылазки в горный Курдистан, на севере Ирака, где ему удалось установить контакты с горцами, не имевшими своего государственного образования.

Опыт успешного сотрудничества с курдами в дальнейшем лег в основу «периферийной философии», одного из важных догматов израильской разведки. Так называлась стратегия тайных (в редких случаях — и явных) союзов с неарабскими меньшинствами на Ближнем Востоке.

Шилой небезосновательно считал, что евреи могут найти себе друзей и «внутри» арабских стран, и на периферии арабского мира.

Работа в Ираке прошла успешно, опыт и идеи Шилоя стали пользоваться все большим вниманием в руководстве. В 1934 году «Хагана» поручила ему создание профессиональной разведывательной службы — «для защиты долгосрочных интересов еврейской общины» в Палестине. Эту работу он выполнял вместе с Эзрой Данином и Саулом Мейеровым (Авигуром), и вскоре они создали «Шаи». Официальной работой Шилоя в те годы считалось поддержание связи между Еврейским агентством Бен-Гуриона и британской администрацией в Палестине, отношения между которыми складывались далеко не безоблачно. По мере подъема в руководство сионистского движения он сократил свою фамилию с Засланского до Заслани, а впоследствии взял в качестве имени свой подпольный псевдоним «Шилой». Ему действительно приходилось выполнять деликатные поручения, прежде всего Бен-Гуриона. Это ещё не была настоящая разведывательная работа, но с самого начала деятельности его тайные миссии предполагали четкое определение противников, сбор полной информации о них и вечный поиск союзников.

Когда он преподавал иврит новым иммигрантам из Америки, то стал ухаживать за активисткой социального обеспечения Бетти Борден из Нью-Йорка. В 1936 году они поженились. Те, кто его знал, говорят, что Шилой умел задавать вопросы, но сам редко давал ответы. Это был одинокий волк, который занимался своим делом, предпочитая оставаться за кулисами, пунктуальный и методичный аналитик, представлявший свои рекомендации без какой-либо эмоциональной окраски. Он был очень реалистичным, точным и прагматичным человеком, но в личной жизни предпочитал оставаться загадочным.

«Шилой любил в своих интервью и при заполнении всякого рода анкет сообщать о себе противоречивые сведения, даже когда эти детали не имели особого значения, словно хотел создать вокруг себя обстановку тотальной секретности» — отмечал его биограф Хагай Эшред.

«Когда Рувен Шилой садился в такси, — вспоминает его друг, выдающийся дипломат Абба Эбан, — он никогда не называл водителю адрес. Только лаконичный приказ: «Поехали». И когда водитель спрашивал: «Куда?», Шилой смотрел на него таким пронизывающим и недоверчивым взглядом, будто тот был опасным шпионом».

Когда началась Вторая мировая война, Шилой много сделал для улучшения и углубления еврейско-британских отношений. Это было время, когда и самые консервативные британские политики осознали, что нацистская Германия была общим врагом как евреев, так и англичан — и, хотя не без ряда сложностей, началось конструктивное сотрудничество между колонией и метрополией. Шилой помог создать еврейскую бригаду в составе британских вооруженных сил. Это был дальновидный шаг: впоследствии бригада явилась одной из основ израильской армии.

Немалое число посланцев «Хаганы» сражались в составе отдельных, в том числе и разведывательно-диверсионных подразделений британской армии; те, кто прошел сквозь огонь войны, со временем вышли на важные рубежи в структурах страны, стали основой истэблишмента государства. Многие из них успешно работали в разведке — факты военной биографии нередко встречаются в биографических справках фигурантов этой книги.

Война стала тяжким испытанием для палестинских евреев и тягчайшей болью для сионистов, которым удалось спасти очень немногих своих братьев от гибели в нацистских лагерях смерти, но для Шилоя и соратников военные годы стали периодом особенно напряженной работы и позволили приобрести большой и полезный опыт. Ведя борьбу всеми доступными способами, они приобретали бесценную практику проникновения во вражескую среду, иногда с применением прямо-таки маскарадных средств ведения разведки.

Людей с арийской внешностью направляли в оккупированные немцами европейские страны, а те, кто был похож на арабов и владели арабским языком, проникали в Сирию и Ливан, находившиеся под контролем пронацистского вишистского режима Франции. Работали и в самой Франции, в которой условия борьбы для евреев были ничуть не мягче, чем, скажем, в Польше. Так, например, 26 завербованных Шилоем еврейских парашютистов были заброшены в немецкий тыл на Балканы. Некоторые из них, как например Ханна Сенеш и Энзио Серени, были арестованы и как шпионы расстреляны — их имена причислены к сонму героев Израиля. Другие, как Ешайяху (Шайке) Трахтенберг-Дан, выжили и впоследствии сделали немало полезного в израильской разведке. Но в общем из парашютистов, как впрочем и из двадцати тысяч бойцов, которые сражались в рядах британской армии, выжили немногие наверное, слишком сильно рисковали, слишком напрягли мировое равновесие; спустя несколько лет после войны (в 1954 году) почти все бывшие парашютисты погибли, все сразу: потерпел катастрофу легкомоторный самолет, который вез ветеранам приветствие от премьера, потерял управление и упал прямо на площадку в киббуце Мааган, где встретились герои-ветераны…

Надо отметить, что даже в годы активного военного сотрудничества британского правительства и палестинских евреев признание хотя бы де-факто Хаганы не происходило и многие важнейшие действия предпринимались нелегально. Так, нелегально, в марте 1942 года была основана первая отчетливо структурализированная разведслужба «Шаи» (сокращенное от «Шерут едиот»). Возглавил её Эзра Амир, видная фигура в Хагане; арабский отдел по-прежнему возглавлял Данин. Отдел, который организовывал работу против английской контрразведки, возглавлял Борис Гуриель (Гурвич), уроженец Латвии, изведавший к тому времени прелести немецкого плена; ему удалось бежать из лагеря для военнопленных и спустя несколько недель добраться до Палестины. Вскоре руководителем Шаи стал, вместо Амира, который преимущественно занимался нелегальной доставкой оружия в Палестину (в том числе и лихими спецоперациями, когда удавалось перехватить оружие, предназначенное для арабов), Иссер Беери (Биренцвейг). Тогда же, в военные годы, впервые появилась знаменитая впоследствии аббревиатура «Моссад» совсем небольшая поначалу служба, которой заведовал Иссер Харел.

Во время войны Шилой не только учился действовать, но и приобретал влиятельных друзей, которые впоследствии будут помогать борьбе за контроль над Палестиной. Он также установил тесные отношения с представителями английской военной разведки в Иерусалиме и Каире. Еще важнее, что во время войны были установлены первые контакты между сионистским движением и американской разведкой. Именно Рувен Шилой сблизился с несколькими американскими офицерами, товарищами по оружию, союзниками в борьбе с нацизмом, представителями Управления стратегической службы, которые в 1947 году составили ядро Центрального разведывательного управления.

После войны эти связи укрепились и стали основой для жизненно важных отношений между ЦРУ и разведкой Израиля.

Шилой не принимал уже в эти годы прямого участия в боевых действиях, но на щеке у него змеился шрам — памятка от взрыва арабского автомобиля, начиненного взрывчаткой, в марте 1947 года неподалеку от иерусалимского представительства Еврейского агентства. Символично, пожалуй: его главная война как раз и была именно с этим, с арабским терроризмом, хотя время выдвигало в качестве первоочередных задач борьбу то с одними, то с другими противниками.

Шилой называл разведку «наиболее важным политическим инструментом». В этой сфере, где намерения редко провозглашаются открыто, Р. Шилой так определял тайные цели израильской внешней политики и задачи дипломатии:

«Арабы являются врагом номер один еврейской общины, и в арабскую среду надо внедрять профессиональных агентов.

Израильская разведка не должна ограничиваться рамками Палестины. Она должна выполнять роль еврейско-сионистского гаранта безопасности евреев по всему миру.

Тайная деятельность должна основываться на современной технологии, использовать новейшие достижения в области шпионажа, поддерживая связи с дружественными службами США и европейских стран».

Вот так, коротко и емко, им были сформулированы основные стратегические направления деятельности израильской разведки, которая со временем превратилась в разведывательное сообщество.

Штаб-квартира Шаи располагалась в двухэтажном доме на улице Бен-Иегуда в Тель-Авиве; вывеска извещала кратко: «Консультационные услуги».

Управление «Шаи» также называли аббревиатурой РСЕА — разведывательная служба Еврейского агентства. Собственно «Шаи» на то время занималась общей разведкой и сбором информации, а другое управление при ЕА, управление, которое называлось сокращенно «Моссад» — контрразведывательными и специальными операциями. Прямой преемственности между «тем» и «нынешним» институтами нет.

Напряженная борьба в условиях подполья и постоянных межэтнических и межрелигиозных конфликтов привели к тому, что ещё самом начальном периоде своей деятельности израильские службы разведки и контрразведки уже были весьма знамениты как своей эффективностью, так и жесткостью действий. Например, одним из принципов действий при выявлении предателей (небезосновательно считалось, что провалы и аресты в ячейках Хаганы британцами могут происходить в результате предательства) заключался в том, что им выносились и немедленно приводились в исполнение смертные приговоры. Не церемонились и с самими англичанами (хотя этим больше отличался Иргун были случаи, когда пленных вешали, ещё чаще — устраивали торжественную порку); весьма строго поступали с еврейками, которые вступали в интимную связь с английскими джентльменами; с арабами поступали ещё круче, как минимум по ветхозаветным принципам, включая пытки, истязания и побиение камнями… Теперь пришло время изменить не только название разведывательных органов, но и структуру и особенности их действий. Через 6 недель после официального провозглашения (15 мая 1948 г.) Государства Израиль «Хагана» вошла в состав вооруженных сил страны (точнее, стала их основой), что ознаменовало конец организации «Шаи» — и рождение нового израильского разведсообщества.

Люди, собравшиеся 30 июня 1948 г. в доме № 85 по улице Бен-Иегуда в Тель-Авиве, шестеро мужчин в хаки, были руководителями (а иногда и основателями) секретных служб, теперь составляющих современное израильское разведывательное сообщество. Эти люди, верные служащие только-только рожденного государства, все без исключения были далеко не новичками, все уже обладали огромным, как правило многолетним опытом проведения тайных операций: шпионаж, контрабанда (прежде всего оружия), сбор информации любыми, даже сверхжесткими методами, проведение силовых спецопераций — они делали все, что требовали обстоятельства, во имя создания страны и обретения ею независимости, а также утверждения в ней идеалов сионизма.

Об этой специфике Израиля не хотелось бы напоминать слишком часто, хотя на самом деле можно найти совсем немного примеров в истории, когда страна (а не просто форма государственности, как, скажем, иерократия, коммунизм или нацизм) создавалась как воплощенная идея. Но напоминать все же приходится, потому что без учета идейности абсолютного большинства людей, которые работали в разведывательных структурах, очень трудно объяснить реальные успехи израильских спецслужб. Хотя это, естественно, не единственная причина.

Небольшое отступление.

То, что сделала и делает разведка во внешней политике, достаточно очевидно и отражено во многих источниках, в том числе и в целом ряде книг. В известной мере понятно, что сделала и делает контрразведка, важнейшая ветвь разведывательного сообщества (хотя достаточно долго сам факт её существования не признавался на государственном уровне) для функционирования государства. Но о косвенном и в то же время очень реальном участии руководителей разведки во внутренней политике Израиля или, как считают более уместным сказать некоторые авторы, «в процессе становления и развития демократии», сведений не так много. В самом общем плане можно сказать, что в силу конкретно-исторических обстоятельств Израиль находится в постоянном балансе между тоталитаризмом и демократией. Апологеты Моссада утверждают, что руководители спецслужб «всегда оставались на позициях наблюдателей и никогда не принимали полноценного участия в политическом процессе». Равнялись, дескать, на англичан: с одной стороны, на английских контрразведчиков, которые в свое время достаточно жестко и эффективно вели борьбу с подпольным движением евреев в Палестине, а с другой стороны, — на Лондонских политиков. Им-де нравились и те и другие, и это стало долгосрочной основой, прямо-таки парадигмой их деятельности. Но весь исторический опыт, накопленный в мире, свидетельствует, что нет способа, как защитить страну во время войны, не подавив одновременно демократию, особенно на Ближнем Востоке, в самом мягком понимании совершенно чуждом традиционным, скажем европейским представлениям и ценностям. Не следует забывать, что в военных условиях в самых демократичных странах проявлялись и усиливались элементы тоталитаризма. Даже опыт Великобритании пригоден только частично — да, традиционная демократия удерживалась в самой Англии даже в самые суровые дни войны, но это не относилось к её колониям и доминионам. И нельзя забывать, что «стаж» английской демократии насчитывает много веков, что из поколения в поколение там сформирован народ, во многом уникальный до сих пор.

Иллюзии — не самая распространенная слабость разведчиков, особенно звена руководства; полагаю, уместно предположить, что резкие и кардинальные действия, которые предпринимались разведчиками и вызывали самую неоднозначную реакцию в обществе, не были просто исканиями, предпринятыми с самыми добрыми намерениями.

Кроме того, никак нельзя сбрасывать со счетов, что многие (почти все) высшие руководители Израиля, его премьер-министры и президенты, достаточно долго проработали на руководящих постах в разведывательном сообществе или хотя бы служили в каком-либо из его подразделений, а у прочих ведущих политиков опытные разведчики были постоянными консультантами и штатными советниками. Важнейшие департаменты правительства, в частности Министерство иностранных дел, не говоря уже о МВД, работало и работает в настолько тесной взаимосвязи с разведчиками, что порой трудно различить официальную и тайную политику. И более чем сомнительными кажутся предположения об их «демократических» ориентирах. Разведчики всех уровней исповедовали веру в твердую государственность, если не в настоящий тоталитаризм — и если реально «сдерживались», ограничивали себя в радикальности действий, то это происходило скорее по моральным и идеологическим (сионизм) мотивами.

Другой вопрос, что идея демократии как желательного способа устройства государства успешно развивается в Израиле, хотя по-настоящему демократическим это государство сможет стать не скоро — полагаю, для этого обязательно нужно установление прочного мира на Ближнем Востоке.

Вернемся к лету 1948 года.

Совещание глав разведывательных подразделений проходило в крайне напряженной военно-политической обстановке. Шла кровопролитная (в масштабах очень маленькой страны) война с превосходящими силами арабских государств; Трансиорданский арабский легион пробился вплотную к Иерусалиму. На других фронтах положение было также крайне тяжелым. Героев и бойцов у Израиля хватало, но катастрофически не хватало оружия, других материальных ресурсов, — откуда им быть у только-только созданного государства.

Время требовало принятия срочных стратегических решений.

Они были выработаны руководством правящей партии «Мапай», — основные стратегические концепции определялись самим «Стариком» и его доверенным помощником Рувеном Шилоем. Затем лидер партии, первый премьер Давид Бен-Гурион на их основе провозгласил секретную доктрину обеспечения жизненных интересов государства.

Важнейшими стратегическими принципами считалась необходимость силового противостояния арабскому окружению. Бен-Гурион не верил, что с арабскими странами можно достичь компромиссов и мира на основе переговоров. Главное, как он и его ближайшие сторонники (Голда Меир, Леви Эшкол, Рувен Шилой, Моше Даян) считали, было показать, что Израиль — реальная военная сила, причем такая, которую не преодолеть без полного напряжения всех сил и ресурсов — а к этому арабские страны не готовы. Когда арабские страны, считали руководители молодого государства, наконец поймут (в то время ещё никто не знал, сколько времени и жертв это потребует), что враждебность им слишком дорого стоит, они начнут склоняться к политическим средствам урегулирования противостояния.

Исходя из этого, Бен-Гурион поставил перед близким помощником и советчиком, исполнителем многих его важных поручений большую цель: разведка должна быть реорганизована и развита с тем, чтобы стать важнейшей частью обороны Израиля. Причем она должна быть не просто хорошей, а превосходной. И вот теперь в штаб-квартире «Шаи» проводилось совещание для практической реализации намеченных принципов.

История, как любят часто повторять аналитики в последнее время, не терпит сослагательного наклонения. Нельзя с уверенностью сказать, что бы случилось, не будь с самого начала существования Израиля принят курс Бен-Гуриона. Скорее всего, увы, произошла бы ещё одна историческая катастрофа, ещё один Холокост, поскольку реализм и прагматизм в арабской политике проявлялся постепенно, а радикализм существовал уже тогда и выражался в быстрых и «слепых» действиях, причем в соответствии со шкалой ценностей, просто непонятных людям из демократических стран.

Израиль мог бы развиваться как немилитаризованная демократическая страна, если бы находился под реальной защитой, скажем, военно-политического блока (НАТО или ОВД); но для этого требовалось определенное сочетание политических условий, которых в Израиле не было и не могло быть. Социалистическая ориентировка первого руководства Израиля была все же не такой отчетливой и совсем не настолько «большевистской», чтобы рассчитывать на эффективную и быструю военную помощь сталинизма, — и в то же самое время являлась непреодолимым препятствием к сближению с НАТО. Похоже, что не будь страна так решительна в жесткой военной позиции, в немедленном применении силы и готовности сражаться «до последнего», великие державы и демократии намного раньше столкнулись бы напрямую с НМР…

 

На пороге

На последнем, реорганизационном совещании «Шаи» председательствовал руководитель этой высокоэффективной организации подполковник Иссер Беери, прозванный за высокий рост «Большой Иссер».

Биографическая справка:

Иссер Беери (Биренцвейг), рослый, чернобровый мужчина с запоминающейся внешностью: подбородок с глубокой ямочкой, резкие черты лица, кустистые брови, — родился в 1901 году в Польше. В возрасте двадцати лет прибыл с семьей в Палестину в числе первых еврейских переселенцев. Он выбрал, в числе многих ветеранов освоения Земли Обетованной, себе имя на иврите, как символ разрыва со своими европейскими корнями.

Работал в киббуце, затем некоторое время прожил в Хайфе, пытался заниматься собственным бизнесом, но обанкротился. На несколько лет Беери вернулся в Польшу, но затем окончательно приехал в Палестину и с 1938 года активно участвовал в подпольном движении. В рядах «Хагана» и «Шай» пользовался немалым авторитетом, но в то же время отмечали его чрезмерную жесткость и радикализм. Придерживался левой ориентации и показал себя фанатиком борьбы с коррупцией, которую просто не переносил. По его глубокому убеждению, Израиль мог и должен был стать идеальным обществом.

Ко времени совещания он был уже немолод, голову украшал венчик седых волос вокруг большой лысины.

Иссер Беери ознакомил присутствующих (а это были, напоминаем, руководители или специальные полномочные представители основных ведомств, осуществляющих разведывательную — в широком смысле, от шпионаже до, например, поставок оружия в обход блокады и эмбарго, нелегально-иммиграционную и охранно-контрразведывательную деятельность) с директивами, полученными от Бен-Гуриона, «Старика».

Следовало выполнить прямое указание премьер-министра: распустить «Шаи» — но использовать кадры этой организации как основу нового разведсообщества.

Дело было не в том, чтобы дать «Шаи» новое название или в кадровой перетряске. Вместо этого бывшая разведслужба «Хаганы», но не только она, а и отдельные структуры других сионистских организаций и некоторые из этих организаций целиком должны были стать основой для создания следующих четырех самостоятельных специальных служб.

Военная разведка.

В соответствии с общей доктриной и специальным решением премьера, Беери объявил, что отныне он будет возглавлять военную разведку, «Шерут Модиин», ведущую и важнейшую службу в разведсообществе, подчиненную Министерству обороны.

В то время она называлась Разведывательным отделом армии, а позже она стала называться короче: «Аман», что означало «разведывательное крыло».

Перед этой службой стоял широкий круг задач: сбор информации о вооруженных силах, прежде всего, соседних арабских стран, как наиболее вероятного противника, цензура израильских средств массовой информации, безопасность вооруженных сил и военная контрразведка. Кадровой основой становились основные отделы Шаи, что в известной степени определяло и идейно-политическую ориентацию работников, и их происхождение.

 

Служба внутренней безопасности

Вместо Хаима Герцога, перешедшего в военную разведку, руководителем контрразведывательного агентства был назначен Иссер Харел или, как его называли, чтобы не путать с Беери, «Иссер Маленький». Внешностью Харел действительно чуть напоминал Беери, но был ниже ростом, более смуглым, темноволосым, с большими ушами; отсюда и прозвище «Маленький Иссер». Родился он в России, в местечке близ Витебска, фамилию Гальперин на «Харел» поменял в 1948 году. В молодости, когда в первые годы после приезда в Палестину (из Латвии) он работал в киббуце, его прозывали «Стаханович» — за прилежный труд. В последующие годы его называли «Наполеоном» и «Иссером Грозным» за чрезвычайную активность и жесткость руководства — это уже относилось к периоду его работы на ответственных постах в разведсообществе. Об этом более подробно будет рассказано в соответствующих разделах.

Контрразведка в то время, естественно, ещё не была той разветвленной и мощной службой, известной в настоящее время как «Шабак» или «Шин Бет», то есть Службой общей безопасности. Ориентировалась она прежде всего на контршпионаж, причем лишь в той части, которая не входила в компетенцию военной контрразведки. Многое из того, чем пришлось заниматься в последующие периоды и чем в основном приходится заниматься «Шин бет» сейчас, не могло, как говориться, и в страшном сне присниться. Служба была небольшой; даже сам факт существования такой службы был озвучен на высоком уровне много позже.

Иссер Харел в организации «Шаи» фактически занимался наблюдением за правым крылом еврейских организаций, многие из которых вели активную террористическую деятельность, а также — что весьма было важно для беззаветно преданного лидеру Маленького Иссера, — отвергали авторитет Бен-Гуриона и «Хаганы». Предложенный пост был по душе Харелу, так как он был убежден, что внутренние враги Израиля могут быть так же опасны, как и внешние; он также был твердо убежден, что истинные защитники Израиля должны строго придерживаться определенного кодекса поведения, так сказать «пуританства» в духе левого крыла сионизма, — и практически всегда и во всем проводил в жизнь эту убежденность.

Достаточно скоро оказалось, что обеспечением внутренней безопасности его, Иссера Маленького, интересы и возможности не ограничиваются…

 

Служба внешней разведки

Здесь произошли самые серьезные изменения.

Собственно говоря, как структура она создавалась впервые — в предшествующий период сведения от многочисленных источников во внешнем мире обобщались и анализировались по мере возможности всеми членами политического руководства. Блестящие политические предвидения и акции Бен-Гуриона и Моше Шаретта, ставшего первым министром иностранных дел, базировались, в частности, на громадной информации, которая поступала от сионистских и просионистских организаций, от евреев диаспоры, многие из которых входили в число влиятельных и информированных людей своих стран, и от лояльных к еврейскому движению политических деятелей и журналистов во всем мире.

С формированием МИД было признано целесообразным осуществлять координационно-аналитическую работу в его рамках. Борис Гуриель, новый начальник политического департамента Министерства иностранных дел, согласно плану реорганизации разведки, вошел в состав разведсообщества и был теперь обязан отвечать за сбор информации за пределами Израиля. Кандидатура представлялась правильной: 50-летний уроженец Латвии Борис Гуриель (Гурвич) уже имел большой опыт работы с иностранцами; во время второй мировой войны он служил в английской армии, участвовал в армейских операциях и был взят в плен немцами, но уцелел. В «Шаи» он отвечал за ведение разведки за представителями английских властей в подмандатной Палестине.

Под его руководством вскоре в составе МИД и его политического департамента был, помимо аналитического, создан специальный «исследовательский отдел» («Махлекет Хамикар»), непосредственно организовывавший резидентуры и проведение разведывательных операций под прикрытием дипломатических представительств нового государства.

Эта структура просуществовала недолго, хотя функционально работа в этом направлении, естественно, продолжается и сейчас. Возможно, при благополучном развитии межгосударственных отношений подобные структуры когда-нибудь станут главными и единственными во внешней разведке — если новейшие информационные технологии не сделают её вообще не столь нужной.

 

Институт «Алия-Бет»

Организация переселения евреев в Палестину, громадный комплекс работ, в «догосударственный» период не мог осуществляться только в рамках признанной Великобританией «алии». В предвоенные годы и в ходе Второй мировой войны невозможность ограничиться только весьма малоэффективным легальным путем стала особенно очевидным. Консервативные и шовинистические черты, сказавшиеся в колониальной системе Великобритании, привели, в сущности, к миллионным жертвам еврейской нации; это очень и очень болезненная страница истории века ушедшего…

Биографическая справка.

Руководитель «Алии-Бет» Саул Мейеров родился в 1899 году в Латвии. В Палестине примкнул к левоцентристскому движению. В 1934 году он помогал создавать «Шаи» и в 1948 году был одним из заместителей Бен-Гуриона как министра обороны. Его главная задача заключалась в закупке оружия за рубежом (служба «Рекеш»; в первые послевоенные годы закупалось и ввозилось преимущественно немецкое и чешское оружие, доставлялось оно воздушным путем, а также через Балканы и Италию, и морем в Палестину).

В Израиле Саул (Шауль) принял имя Авигур — «отец Гура» — в память своего сына Гура, погибшего в Первой израильской войне. Основная деятельность его была в «Алии Бет».

Тематическая справка:

Когда «Хагана» в 1937 году создавала эту организацию, ей дали название «Алия-Бет» (бет — вторая буква алфавита иврита), чтобы отличить её от легальной иммиграционной британской службы — «алии», — которая позволяла въехать в Палестину лишь немногим евреям-счастливчикам. Вскоре после исторического «учредительного совещания» 1948 года выяснилось, что решение о полной «легализации» службы иммиграции принято несколько поспешно — на практике во все последующее время организация алии в ряде стран (хотя и не во всех) встречала политические препятствия, которые далеко не всегда удавалось преодолевать нормальными дипломатическими средствами. Кроме того, существовали и существуют экономические и организационные трудности. Стремление некоторых режимов вести своеобразную «торговлю людьми» не изжито до сих пор.

К рассказу о том, что представляли собой структуры «тайной» эмиграции, еще, кстати, до конца не исчерпанной, мы ещё вернемся и постараемся изложить это подробнее. Сейчас же нужно отметить, что на тот период 1948 года возобладало мнение, что «Институт Алия-Бет», включающий, наряду с центральными и региональными (по странам и группам стран) структурами, весьма строго законспирированную службу «Бриха», ведающую эмиграцией евреев некоторых из стран социалистического лагеря (ограничивающих или запрещающих легальную эмиграцию), должен продолжать свою тайную деятельность под руководством Шауля Авигура, хотя предполагалось, что первоначальная миссия «Алии Бет» — тайная доставка в Палестину еврейских эмигрантов, — будет скорректирована, так как эмиграция в Израиль, как полагали в тот период, стала вполне легальной.

Авигур не присутствовал в Тель-Авиве в момент рождения израильского разведсообщества, так же как не присутствовал там и другой основатель организации «Шай», Рувен Шилой. Однако именно Шилой как специальный советник премьер-министра по внешней политике и стратегическим вопросам задумал реорганизацию разведслужб.

О нем и об основных принципах, положенных им в основу деятельности, в следующей главе. Здесь же считаем необходимым обратить внимание на вот какую важную сторону «исторического начала».

Да, все руководители были людьми опытными, закаленными в многолетней борьбе.

Да, все основные структуры разведывательного сообщества, под теми или иными названиями, уже существовали и речь на «учредительном совещании» шла об реорганизационных моментах, о вопросах подчинения и отчетности, о некоторых изменениях в направлениях деятельности, а иногда просто о бюрократических процедурах.

Да, в каждой службе уже были более-менее опытные и высокопрофессиональные работники (самоучки, конечно, более-менее приличная система подготовки кадров появилась только в средине пятидесятых и стала хорошей ещё позже) — и практически все они без исключения продолжали работу в разведке ещё несколько десятилетий.

Но думать только о них, выводить из их качеств особенности израильской разведки первых полутора-двух десятилетий её «государственного» существования, будет неверным. Вслед за «первыми лицами» шли десятки профессионалов, работающих на конкретных участках функционирования служб. Как правило, профессионалов не по спецподготовке, а по опыту работы.

Все время в разведку и контрразведку приходили новые люди, но «старики», когда появлялись отделы, становились руководителями отделов; когда формировались подразделения, становились их руководителями; многие оставались ответственными оперативниками, резидентами, кураторами, старшими агентами с постоянным расширением круга обязанностей и ответственности и сами если не подбирали, то формировали новые кадры. Это были в общем-то люди одного поколения, одного социально-исторического призыва, одной идеологии или, как модно сейчас говорить, менталитета (и даже в большинстве своем одного происхождения — ашкинази, бывшие европейцы).

И если первые руководители, которые вроде как определяли «лицо» соответствующих служб, достаточно хорошо известны, понятны их политические приверженности и особенности, то «вторые-третьи» остались известными гораздо меньше. А они — в большинстве своем не просто малоизвестные, но вовсе неизвестные, связанные подписками пожизненного молчания, работники, не просто обеспечивали практическое функционирование механизмов разведки. Их личные взлеты и их личные слабости, уникальное сочетание таланта, интуиции, профессионального мастерства, идейности — и в то же время характерной для самоучек ограниченности и верхоглядства в сочетании с известным комплексом национального превосходства, и определили многие особенности действий израильской разведки примерно до средины шестидесятых.

А естественная смена поколений, приход во все ветви разведсообщества на заметные посты людей с другим опытом, другим образовательным уровнем и, шире, с другим менталитетом лежит в основе специфики истории разведсообщества в семидесятые-восьмидесятые годы.

 

Драматическое начало: дело Беери

Складывается странное впечатление, что Беери был назначен на высокий пост только для того, чтобы подать всем последующим руководителям пример неправильных и неприемлемых действий и ориентиров — и это при том, что в общем и целом «Шерут Модиин» функционировала вполне успешно. 30 июня 1948 г., всего через несколько часов после вступления на пост руководителя военной разведки, Большой Иссер санкционировал и по сути на пару с майором Джибли организовал не первый в истории (в Палестине в годы английского колониального режима было и не такое), но ставший самым скандальным «суд кенгуру», по существу самосуд, который вынес смертный приговор офицеру израильской армии.

Суд был произведен «по законам военного времени», без соблюдения элементарных юридических норм, приговор обжалованию не подлежал. Более того, этот приговор был немедленно приведен в исполнение, причем приговоренному было отказано даже в возможности написать последние письма. А осужденный, капитан Меир Тубянски, исчерпав аргументы в свою защиту, просил всего-то позволения написать Бен-Гуриону, с которым, как большинство офицеров-ветеранов «Хаганы», был знаком лично, и сыну. Один из участников «суда кенгуру» записал: «Он сказал: я прослужил в Хагане двадцать два года, так позвольте хоть написать сыну…».

Меир Тобиански (Тубянски) много лет выполнял поручения по линии «Хаганы» и после получения Израилем независимости занимался созданием одной из стационарных военных баз в Иерусалиме. Одновременно он (кстати, хорошо владея английским, что в те времена было не столь распространенным) служил в Иерусалимской электрической компании и характеризовался как квалифицированный техник.

Отношения Тубянски с британским руководством компании вызвали подозрение (хотя, возможно, это была просто зависть) его израильских коллег. Кроме того, Меир до поступления в «Хагану» служил в английской армии и в Палестине поддерживал дружеские отношения с английскими офицерами. В досье контрразведки отмечались его многочисленные встречи и дружеские попойки с британцами.

В начальный период войны 1948 года иорданская артиллерия наносила поразительно точные удары по израильским базам. Даже когда в темное время суток войска меняли место расположения, на следующий день иорданская артиллерия накрывала новые позиции. Командир иерусалимского подразделения «Шай» майор Биньямин Джибли пришел к выводу, что в рядах израильтян действует шпион. К такому же выводу пришел Бен-Гурион; вызвав Беери, он возмущенно сказал: «Чем вы занимаетесь? Немедленно найти этого шпиона!»

Контрразведчикам показалось вполне логичным, что этим шпионом может быть Тубянски, передающий информацию своим британским «хозяевам» — и что те, в свою очередь, сообщали эти данные английским офицерам, которые командовали Трансиорданским арабским легионом. 30 июня Беери получил донос на Тубянски; в нем были только косвенные улики, но их сочли достаточными. Капитана арестовали прямо в его доме. В военной разведке почему-то всерьез не задались вопросом — а каким образом получает, да ещё в таком объеме и так оперативно, секретную информацию сам Меир Тубянски; не попытались также установить, каким образом информация преодолевает в такой короткий срок линию фронта.

Специальный военный трибунал заседал в каком-то полуразрушенном здании около дороги, ведущей из Иерусалима в Тель-Авив. В качестве судей выступали Беери, Джибли и ещё два офицера контрразведки. Протокол заседания не велся.

По свидетельству участников, Меир Тубянски признал, что действительно поддерживал дружеские отношения с англичанами, но категорически отрицал передачу им или кому-то другому военных секретов. Все члены суда, кроме Беери, впоследствии утверждали, что они просто допрашивали подозреваемого и не знали, что выносят приговор, который будет приведен в исполнение. Вроде бы они просто высказывали свое мнение, отмечали, например, что Меир нервничает, срывается на крик и некоторые его слова неубедительны.

Однако в тот же день Тубянски был расстрелян.

Один из свидетелей вспоминает эту сцену: ««…Предатель! Они собираются расстрелять предателя!» — воскликнул мой сослуживец. Мы присели на каменистом склоне и стали смотреть. Шесть или семь солдат вывели молодого человека в защитной форме. Это были всего-навсего небрежно одетые мальчишки. Молодого человека усадили на стул. Его лицо даже не закрыли платком. Потом они отошли на несколько шагов. Мы услышали лязганье затворов чешских винтовок. Все затихло. Сияло солнце. Короткий залп разорвал тишину. Человек упал со стула»…

Через несколько часов Иссер Беери информировал премьер-министра, что военно-полевой суд приговорил к смерти предателя (но нет указаний, что фамилия «предателя» на этом докладе была названа). Вскоре в газетах была опубликована официальная информация о расстреле.

Однако жена Меира, Лена Тобианская была абсолютно уверена в невиновности мужа и даже узнав о его казни, продолжала настаивать на том, что совершена трагическая ошибка. После обращения в прессу и несколько правительственных служб она написала письмо лично Бен-Гуриону. Как позднее сказал один из помощников премьера, Давид Бен-Гурион сразу усомнился в правильности акции. А получив эмоциональное обращение от вдовы казненного, настоял на дополнительном расследовании и пересмотре этого дела. Правительственная комиссия посмертно оправдала капитана Тубянски, вдове были принесены извинения, выплачена компенсация, а затем назначена пожизненная пенсия, как вдове погибшего офицера. Меир Тубянски был реабилитирован (посмертно), восстановлен в звании капитана и похоронен с воинскими почестями. Во всех учебниках истории написано, что он пал жертвой шпиономании.

Можно считать, что справедливость восстановлена и правительство проявило себя вполне достойно. Впрочем, та же справедливость требует отметить, что после казни «шпиона» иорданская артиллерия у Иерусалима существенно снизила свою эффективность. Особо над этим совпадением не задумывались — вскоре Трансиорданский арабский легион был оттеснен от стен Святого Города…

Читателю, который хоть немного в курсе ежовских или бериевских «чисток», практики «особых совещаний», случай этот наверняка покажется заурядным. Подумаешь, пострадал один человек — а в приснопамятных годах энкавэдэшники расстреливали сотнями тысяч, и тоже многих по доносам и анонимкам, и связь с иностранцами, самомалейшая, уже давала повод для обвинения (а уж «английский шпион» — вообще была любимая статья приговора) и тоже без суда, следствия и права обжалования. Да, конечно. И ссылаться на масштаб страны здесь никак нельзя — скажем, расстрелянные маршалы для СССР значили не меньше, чем капитан — для Израиля. Но это ведь ещё было и вопросом принципа для Израиля, для его руководства. Левые убеждения большинства, в том числе правящего большинства, не означали принятия сталинизма. Самые горячие симпатии к Советскому союзу — а в тот период таковые были господствующими, например, приезд первого посла СССР в Тель-Авив было встречено чуть ли не всенародным ликованием, — все же не означали слепого принятия некоторых сторон большевистского режима.

И тогда, и до сих пор многие считают, что это можно разделить, что возможен коммунизм с человеческим лицом, без диктатуры, без ГУЛАГА; правда, таких наивных или таких заинтересованных сейчас стало заметно меньше.

Возможно, что и тогда отношение к делу Тубянски оказалось бы совершенно иным, несмотря на признание ошибки, поспешности, неправедного суда — ошибки были, есть и будут, тем более в критических условиях войны; дело именно в проявлении черт большевизма или сталинизма, что инстинктивно принималось как недопустимое. Это было ещё до рокового поворота сталинского режима в своих отношениях к Израилю и до расцвета государственного антисемитизма в СССР. Но что-то чувствовали сионские мудрецы…

Расследование этого драматического (или трагического — смотря с чьей точки зрения) эпизода заняло несколько месяцев; тем временем руководители военной разведки продолжали действовать. В тот же день, 30 июня 1948 г., люди Беери вновь подвергли пыткам ранее арестованного полууголовника-полубизнесмена Иегуду Амстера.

Жюль (Иегуда) Амстер, официально — частник, владелец нескольких такси и, неофициально, правая рука, посредник в связях с криминалом) мэра Хайфы, Аббы Коуши, был арестован ещё 15 мая 1948 г., в день провозглашения независимости Израиля. Амстера поместили в секретный лагерь и обвинили в шпионаже. Его имущество было конфисковано; допросы становились все жестче и превратились в жестокие пытки. Ему приставляли пистолет к виску, били, ему устраивали «китайскую пытку» — капали воду на голову, ему вырывали здоровые зубы, поджаривали пятки, вкалывали специальные препараты. В конце концов, уже после смены руководства разведки, 1 августа Амстера выпустили без официального предъявления каких-либо обвинений.

Этот незаконный арест и пытки в течение многих лет хранились в секрете. Только спустя более чем полтора десятилетия Министерство обороны Израиля частично признало «неправильность действий» в отношении Амстера и выплатило ему денежную компенсацию.

Агенты контрразведки (тогда ещё структурного подразделения службы Шаи) добивались от Амстера показаний о том, что Абба Коуши, мэр города со смешанным арабско-еврейским населением, человек, которого некоторые радикальные деятели считали слишком либеральным, был не только излишне «мягок» по отношению к арабам, но что он предал дело сионизма.

С самого начала было ясно, что Беери пытался выбить из Амстера признания, которые бы скомпрометировали его друга Коуши. Вскоре выяснилось в ходе внутреннего расследования, что Беери даже сфабриковал доказательства того, что Абба Коуши якобы занимался шпионажем против «Хаганы» в пользу англичан.

При расследовании на многое посмотрели сквозь пальцы — те, кто его проводил, в известной мере разделяли взгляды Беери, а он воспринимал Амстера, да и Коуши образцом именно того, что ненавидел всей душой, коррупции, которая может погубить Израиль вернее, чем арабские легионы; но служебный подлог, подтасовку и фальсификацию улик Иссеру Беери не простили.

Очередной, на этот раз последней каплей в оценке деятельности Иссера Большого стало убийство богатого араба летом 1948 года.

Жертвой стал Али Касем, двойной агент, которого военная разведка использовала для проникновения в арабскую милицию Палестины. Несколько агентурных провалов израильских разведчиков стали основанием для того, чтобы подозревать Касема в том, что он все-таки работал на арабов — и Беери в духе все того же большевизма поручил своим агентам убить Касема. Излишними симпатиями к арабам руководство страны не страдало, но скатывание к репрессивной практике даже в условиях войны было признано недопустимым.

Бен-Гурион как премьер-министр и как министр обороны приказал провести расследование дела Касема и других дел, в которых усматривались тревожные признаки. Расследование в считанные дни установило явные нарушения, поспешности и преступления в действиях спецслужб. В результате Иссер Беери был отстранен от должности, и в ноябре того же года военный суд признал его виновным в убийстве. Его разжаловали в рядовые и после дополнительного расследования снова предали суду за убийство Тубянски и за применение пыток к Амстеру. Беери отрицал все обвинения, но был признан виновным и приговорен к тюремному заключению (на дневное время суток — по израильским обычаям ночь в тюрьме считалась тяжким позором). Наказывать человека, который проявил излишнее рвение, своеобразно трактуя интересы страны, сочли возможным в рамках той самой морали, которую Иссер Большой начал рьяно преступать.

Вот так и получилось, что человек, который был первым руководителем израильской военной разведки и наиболее активной фигурой в новом израильском разведывательном сообществе, продержался на своем посту только б месяцев. Первый президент Израиля Хаим Вейцман, тоже выходец из Хаганы, через некоторое время помиловал старого боевого соратника с формулировкой «в знак признания заслуг перед Израилем», но о восстановлении на службе речи больше никогда не было. Сам же Беери до самой своей смерти от сердечного приступа в январе 1958 года продолжал утверждать, что он был ни в чем не виновен. Его сын, Итай Беери, даже спустя много лет категорически утверждал, что «Большой Иссер» только выполнял тайные приказы Бен-Гуриона; возможно, некоторая доля правды в этом имелась — задания на изобличение шпионов, предателей, «перевертышей» премьер действительно давал. Но методика, способы действия Иссера Беери наверняка порождались его личной инициативой и личной позицией.

Бен-Гурион в те годы относился с большой симпатией к СССР, но с поразительной политической интуицией замечал признаки того, что было «озвучено» Никитой Хрущевым только в следующее десятилетие — и не допускал возможности распространения такой политики на Израиль.

 

Новый человек, новые идеи

Новым начальником «Шерут Модиин», военной разведки, был назначен один из заместителей Беери, тридцатилетний полковник Хаим Герцог. При назначении учитывалось, что образованный и энергичный полковник имеет опыт и разведывательной, и контрразведывательной работы — непосредственно перед реорганизацией Шаи он был начальником Шин Бет и, таким образом, предшественником Харела.

Кандидатуру его предложил Рувен Шилой. Тот факт, что Герцог был заместителем Беери, обеспечил преемственность в руководстве службой.

Биографическая справка.

Хаим Герцог родился в 1918 году в Польше. В Палестине вступил в Хагану, работал в составе службы Шаи. В 1947 — 48 гг. возглавлял Службу безопасности. Дважды (1948–1950 и 1959–1962 годы) руководил военной разведкой. Был военным атташе Израиля в США. С 1975 по 1975 год занимал очень важный пост представителя Израиля при Организации Объединенных наций. В 1983 году избран Президентом Израиля.

Но приход нового человека не означал просто продолжения, пусть с преодолением негативных сторон в стиле предшествующего руководителя, прежнего способа действий. У Герцога были вполне современные идеи и подходы, была небольшая, но как оказалось очень перспективная, команда, а дружба с Рувеном Шилоем, доверенным и очень влиятельным соратником премьера и членом правительства, способствовала реализации усилий Герцога по становлению более современной разведслужбы. Так и получилось: хотя Хаим Герцог, один из самых одаренных и энергичных руководителей, пробыл на посту начальника военной разведки около двух лет (1948–1950 гг), но успел оснастить свою службу новой техникой. Это были ещё не современные компьютеры, а счетно-вычислительные машины. Таким образом Хаим Герцог и его молодые энтузиасты, в частности Ювал Нееман, сделали Израиль одним из первых государств, которое стало использовать передовые технологии в сфере военной разведки. Счетно-вычислительные машины (использовалась американская техника и первые израильские разработки) позволили сразу же совершить определенный «прорыв» — расшифровать простые коды, использовавшиеся в то время вооруженными силами Египта, Сирии и других арабских государств; кроме того, они стали существенным подспорьем в работе аналитических служб. Начала в этот период усиленно развиваться и радиоразведка (одна из первых серьезных «обид» американцев была на то, что израильтяне то ли выкрали у них, то ли купили по сходной цене на какой-то из их военных баз передвижной локатор, лучший на то время в мире), а также предпринимались все более активные усилия по установлению партнерских связей со спецслужбами стран Запада, достаточно хорошо представленными на Ближнем Востоке.

Что касается оперативно-агентурной работы, то она, естественно, велась без перерыва и ослабления, и создавались предпосылки для учреждения специального подразделения (в дальнейшем оно называлось «подразделение 131); его появление связывают с именем Беньямина Джибли, но кадровая и техническая основа были заложены про Герцоге.

 

Комитет «ВАРАШ»

Уже первые месяцы работы показали, что реорганизация Шаи и создание отдельных служб разведки (со специализацией на военную и общую или «политическую»), а также контрразведки и внутренней безопасности была своевременной и правильной. Однако это не исключало, а в известной мере и предполагало, исходя из законов саморазвития, как ненужного параллелизма в работе служб, приводящего к распылению сил и средств, так и определенных перекосов в деятельности самих служб. Играло роль и ведомственное разнообразие: подчинение спецслужб трем разным министерствам (обороны, иностранных и внутренних дел), что приводило как минимум к искаженной информированности политического руководства страны. Следовало, как считал прежде всего сам Р. Шилой, обеспечить более тесное взаимодействие, причем на уровне предельно компетентных профессионалов. Воплощением такого решения стало создание специального координационного органа. Этот представительский, строго засекреченный и в то же время, как показали последующие события, важнейший стратегический орган был образован под председательством Рувена Шилоя и стал называться Комитетом руководителей служб.

Впервые Комитет собрался в апреле 1949 года, после первой победы Израиля над арабами. Вместе с самим Шилоем и Хаимом Герцогом в работе этого комитета принимали участие Иссер Харел, начальник «Шин Бет», руководитель полиции Ехезекиль Сахар и Борис Гуриель из Политического отдела министерства иностранных дел. Руководители израильских спецслужб, а вслед за ними доверенные оперативники, называли этот комитет по его сокращенному наименованию на иврите «Вараш», хотя это название никогда открыто не упоминалось. Повестка дня совещаний в рамках «Вараша», место и время его заседаний, полный состав участников с первого дня и до сей поры являются большим секретом; более-менее известно только, что координационная работа, деятельность как профессионально-стратегического штаба проходила и в периоды, когда возникали серьезные трения во взаимоотношениях между различными ветвями разведсообщества.

Возможно, многое из того, что считается заслугой «Амана» или «Моссада», обеспечено хорошей координацией в рамках «Вараша», поскольку проведение больших разведывательных операций вряд ли под силу отдельным небольшим (в сравнении, например, с такими гигантами, как КГБ или ЦРУ) спецслужбам; впрочем, справедливость требует считать «Вараш» ответственным и за большие просчеты разведывательного сообщества, в частности за войну Судного дня.

Когда «Вараш» собрался в первый раз, Р. Шилой назвал его просто «координационным комитетом». То, что на совет руководителей спецслужб был также приглашен начальник национальной полиции Ехезкиль Сахар, не должно удивлять (кстати, в современной России «руководители силовых ведомств» МО, МВД и ФСБ сотрудничают достаточно тесно; в «несовременном» СССР также предпринимались попытки их сближения, вплоть до полного объединения в рамках одного ведомства).

Да, практически получалось так, что без крайней необходимости полицию не посвящали в важнейшие политические секреты, но она была и остается фактически самой многочисленной спецслужбой Израиля и при необходимости — а эта необходимость не раз возникала и в мирное, и в военное время, привлекалась к спецоперациям на территории государства. Крупные контрразведывательные акции по линии Шин Бет и военной разведки не могут происходить без участия полиции — просто не хватит людей. Кроме того, в составе полиции было в последующие годы создано Следственное управление Национальной полиции Израиля, работающее в тесной взаимосвязи с «Шин Бет», «Моссадом», «Аманом» и другими спецслужбами. Фактически можно считать, что существует в рамках Национальной полиции ещё одна спецслужба, которая работает в тесной взаимосвязи с другими ветвями разведывательного сообщества, прежде всего с «Шин Бет». При общей израильской манере засекречивать все и вся здесь режим секретности особенно жесткий; на сегодняшний день известно только, что это ведомство действует в структуре общего Следственного управления и называется Особый отдел специальных расследований и заданий (МАТАМ). Организационно МАТАМ состоит из четырех подразделений: разведывательного (осуществляет агентурное проникновение в подрывные организации и сбор информации), государственной безопасности (борьба с государственными преступлениями), общего (борьба с организованной преступностью), отдела национальных меньшинств.

Особый отдел специальных расследований располагает самой современной системой обработки и накопления информации, услугами которой пользуются не только сама Национальная полиция, но и все секретные службы страны. В функции МАТАМ входит проведение расследований, задержание и привлечение к суду лиц по делам государственной безопасности, как правило по поручению других секретных служб Израиля, не наделенных такими полномочиями.

МАТАМ занимается также сбором информации о многочисленных новых общественных организациях, прежде всего о «новых», возникающих по итогам волн иммиграции, а также об отдельных лицах; ведет борьбу с организованной преступностью, в рядах которой все чаще появляются международные связи, финансовыми махинациями и контрабандой наркотиков. Спецподразделения в составе Национальной полиции находятся на передовых участках борьбы с арабским экстремизмом (и с терроризмом, но об этом отдельный разговор). Так что привлечение руководителя полиции к работе в координационном совете начальников разведслужб совершенно закономерно.

По имеющимся данным, на первых заседаниях не было только Шауля Авигура из «Алии-Бет», которого интересовала не столько разведывательная информация как таковая, сколько её практическое применение для нужд главной своей задачи — обеспечения иммиграции. Впоследствии он не раз присутствовал на заседаниях комитета — и его служба нуждалась в сотрудничестве с другими ветвями разведывательного сообщества, и он сам пользовался в кругах руководства, как впрочем и вообще в Израиле, большим уважением и авторитетом.

 

Бунт шпионов

«Вараш» под председательством Рувена Шилоя уже на первом этапе своего существования выполнил одну важнейшую работу — подавил то, что сейчас вспоминают как «бунт шпионов».

Бунт возглавил Ашер Бен-Натан, оперативный псевдоним «Артур». «Красавчик Артур» — так часто называли привлекательного, щеголеватого и пользующего большим успехом у женщин Бен-Натана в тесном кругу руководителей израильских спецслужб.

Биографическая справка.

Ашер Бен-Натан родился в Австрии в 1921 году. В 1938 году ему удалось бежать от нацистов в Палестину. Он вступил в «Алию-Бет» и занимался переправкой евреев на историческую родину. Потом он, разносторонне одаренный человек, выступая под именем журналиста Артура Пиера и хорошо отрабатывая свое «прикрытие», одновременно был координатором по линии разведки (то есть фактически резидентом) в послевоенной Вене, а позже возглавил оперативный отдел в Политическом департаменте Гуриеля. Этот департамент Министерства иностранных дел, несмотря на его «безобидное» название, по распределению обязанностей, принятом в 1948 году, выполнял функции внешней политической разведки. Как формулировал сам Гуриэль в докладной записке на имя премьер-министра, «Мы собираем информацию о собственности арабских стран и экономических связях между арабами и Европой». Напомним, что это был период становления всей государственной системы Израиля, когда каждая информация представлялась первым израильским шпионам новой и важной.

Оперативные работники департамента МИД, возглавляемого Борисом Гуриелем, внедряли своих агентов в арабские страны, работали в европейских странах и помимо всего прочего успешно устанавливали связи с иностранными, прежде всего европейскими, разведывательными службами. Они использовали прикрытие посольств и консульств Израиля в европейских странах, в таких традиционных центрах международного шпионажа как в Лондоне, Риме, Париже, Вене, Бонне, Женеве. Это давало определенные преимущества в плане безопасности (дипломаты не подлежат юрисдикции страны пребывания), но и ограничивало оперативные возможности, поскольку сотрудник посольства или консульства был открыто связан со своим правительством и мог нанести неловкими действиями ущерб политическому престижу своей страны; шпионаж традиционно считается занятием, несовместимым со статусом дипломата, хотя власти многих стран исходили и исходят из посылки, что все иностранные дипломаты являются шпионами.

Резидентуры в различных европейских странах имели свою агентурную сеть — в основном состоявшую не из граждан Израиля, которая за деньги или из морально-идеологических соображений поставляла необходимую информацию. Некоторые сведения, поступавшие от этих агентов, действительно позволяли проводить успешные операции — например, по срыву поставок вооружения в арабские страны. Наиболее значительным достижением политического департамента стало получение через агента в Дамаске военных планов сирийской армии. Эта информация была жизненно важной для Израиля.

Существовала определенная иерархия резидентур и оперативное управление ими. До 1950 года израильские агенты в Европе замыкались на парижский офис Бен-Натана, который действовал в известной мере независимо от Гуриеля, во всяком случае не считал необходимым посвящать руководство не только в тактические, но и во многие оперативные подробности своих замыслов и действий. Позже Бен-Натан стал проводить большую часть своего времени в Тель-Авиве, получая информацию от зарубежных агентов и отдавая приказы далеко не всегда согласованные с начальником Политического департамента МИД.

Финансовые запросы людей Бен-Натана представлялись даже «своему» руководству МИД чрезмерными — тогда резидентуры начали заниматься контрабандой; как они сами утверждали, такое использование дипломатического прикрытия осуществлялось не личной корысти ради, а для финансирования различных тайных операций после того, как министерство иностранных дел отказалось оплачивать счета. Циркулировали упорные слухи о том, что работники политического департамента также сумели добраться до некоторых тайных счетов в швейцарских банках, принадлежавших евреям, погибшим в годы Холокоста.

Вклады в Швейцарских банках традиционно считались одними из самых надежных и это широко использовалось самыми разными вкладчиками, от порядочных бизнесменов, которые пытались гарантировать свою экономическую безопасность, до преступников, например наркодельцов и преступных режимов. Сейчас, под большим давлением международных структур, Швейцария несколько «приоткрывает» завесу секретности вкладов и создает некоторые возможности доступа к ним со стороны пострадавших правительств. Но до полного расследования судьбы всех вкладов, сделанных в годы войны, ещё далеко, хотя есть основания полагать, что некоторые из давних подозрений (например, о «золоте НДСАП») будут расшифрованы. Возможно, станет известно и то, что удалось или не удалось людям Бен-Натана. Кстати, уже понятно, что сами швейцарцы в историях с «еврейским золотом» далеко не безгрешны — первые же попытки расследования движения этих вкладов и первые разоблачения вызвали в Швейцарии всплеск антисемитизма. Наглядное проявление «комплекса вины».

Складывалось впечатление, что оперативная служба Политического департамента скатилась к неправомерным действиям и злоупотреблениям. Естественно, не все из посвященных соглашались с такими утверждениями, — но объективность требовала признать, что в целом информация, добываемая Бен-Натаном и его работниками, оказывалась не слишком ценной и получала невысокую оценку политического руководства. Отчасти это было связано с самим стилем работы Бен-Натана. Он сам и его старшие оперативники, включая Гершона Переса, брата будущего премьер-министра Шимона Переса, вели себя так, как, по их представлениям, должны были вести себя «настоящие» шпионы. Они ужинали в престижных ресторанах Парижа и Женевы, посещали самые модные бары и встречались со своими связными в вестибюлях самых фешенебельных отелей Европы. Их экстравагантность была прямой противоположностью духу пуританства и социализма, господствовавшему в тот период в Израиле. Это вызывало недовольство, особенно Авигура и Шилоя, двух основателей израильской разведки. Одним из проявлений этого недовольства, кстати, стало уже упомянутое ограничение бюджета МИД, которое прямо предполагало отказ министерства от широкого финансирования «Красавчика Артура» и его людей. Руководство «Амана» (военная разведка), «Моссада» и «Алии-Бет» считали работников Гуриеля самонадеянными дилетантами, которые пыжились, но редко добывали что-либо существенное для обороны Израиля.

Борис Гуриель пока что категорически отметал все утверждения о том, что его люди в Европе прикарманивали деньги, что они фальсифицировали финансовые отчеты и поддерживал версию о том, что контрабанда (а также торговля наркотиками, на чем уже «попались» несколько агентов) проводится не для блага страны. Но ему все труднее становилось доказывать, что работа политического департамента достаточно эффективна. Кроме того, Рувен Шилой испытывал большое давление со стороны Бен-Гуриона и военного командования, требовавших точных данных о возможностях и планах армий арабских стран. Гораздо меньше руководителей государства интересовало то, на чем фактически специализировались Гуриель и Бен-Натан: политические планы арабских государств, их экономические проекты и альковные утехи арабских лидеров.

Наиболее рьяным противником политического департамента МИД был Биньямин Джибли, получивший к тому времени звание генерал-лейтенанта.

Биографическая справка.

Биньямин Джибли родился в 1919 году в Палестине, в крестьянской семье. Среднюю школу закончил в Тель-Авиве, затем был отправлен учиться в США. Там закончил Принстонский университет и военное училище и по возвращению в Палестину стал работать на Хагану, одновременно занимая легальную должность офицера еврейской полиции. В составе Шаи в звании майора руководил региональным контрразведывательным подразделением, был одним из ближайших помощников Иссера Беери. После реорганизации спецслужб он был заместителем у Хаима Герцога, а потом стал его преемником на посту директора «Аман», когда Герцог в апреле 1950 года был назначен военным атташе Израиля в Вашингтоне.

Руководство одной из важнейших ветвей разведсообщества не обеспечило Джибли высокого авторитета. Против Джибли в глазах руководителей и многих ответственных работников разведки было то, что он являлся одним из «судей», приговоривших Меира Тубянски к смерти. Многие считали, что Бен-Гурион назначил Джибли руководителем военной разведки после отставки Беери и ухода на дипломатическую работу Герцога не столько из признания достоинств генерала, сколько для того, чтобы обеспечить преемственность руководства, давая понять, что эффективность управления превыше этических соображений.

Несомненно, энергичный и целеустремленный, хотя и излишне прямолинейный Джибли прикладывал массу усилий для повышения эффективности разведки; однако реальными результатами стала сначала беспрецедентная (к счастью для Израиля, временная) неразбериха в работе разведслужб, а затем и тяжелейший скандал, последствия которого, возможно, ощущаются и до сих пор.

Неразбериха началась с того, что Джибли начал полномасштабное наступление на политический департамент; союзником его стал тогдашний руководитель «Шин Бет» Иссер Харел, который осуждал оперативников Гуриеля за мотовство и слабую реальную «отдачу». Фактическим выражением этого стало то, что Джибли и Харел стали направлять своих собственных сотрудников за рубеж с заданиями, которые иногда дублировали те, над выполнением которых работали люди Гуриеля, а иногда весьма радикально им противоречили.

Результат не замедлил сказаться: стали плохо выполняться задания по всем ведомствам. Особенно страдали партнерские отношения: службы безопасности, например, Италии и Франции, особенно дружелюбно настроенные по отношению к Израилю, приходили в форменное замешательство от огромного количества противоречивых запросов от израильских офицеров связи. Они хорошо понимали, пожалуй лучше чем ослепленные склокой руководители разведсообщества, что окруженный врагами Израиль не мог позволить себе междоусобную борьбу — и при возможности делились своим мнением с руководством страны. А в штаб-квартирах спецслужб, в резидентурах и даже в присутствии нежелательных слушателей разгорались ссоры и скандалы, в которых представители сторон не слишком стеснялись в выражениях. «Красавчик Артур» и другие европейские оперативники Гуриеля громко высказывали презрение «неотесанным» военным разведчикам Джибли и «полицейским» Харела. Бен-Натан саркастически замечал, что представители этих служб никогда не смогут войти в культурное и утонченное европейское общество. Масла в огонь подлили и некоторые действия самого Гуриеля: его служба вторглась «на территорию», доселе отданную безраздельно «Шин Бет» — специалистам Политического департамента было поручено осуществить негласное проникновение в посольства стран советского блока в Тель-Авиве. Харел пришел в ярость…

Это была типичная борьба за власть; друзья Израиля не хотели принимать ничью сторону, но при каждом удобном случае обращали внимание политических руководителей на ненужность, недопустимость подрыва единства действий. Голоса эти звучали так громко, а неразбериха и снижение эффективности разведки стали такими явными, что Бен-Гурион пришел в бешенстве и приказал Рувену Шилою положить этому конец. «Господин Разведка» добился, чтобы премьер отправил Бориса Гуриеля в отставку и распустил Политический департамент как таковой, с дальнейшей передачей его оперативных функций другим ветвям разведсообщества. Европейской сети упраздненного департамента сообщили, что теперь работа будет происходить под новым руководством.

Однако Бен-Натан отказывался капитулировать. Несколько дней спустя после заявления Шилоя, 2 марта 1951 года он собрал на берегу Женевского озера совещание своих оперативных сотрудников. Оказалось, что «Красавчик Артур» и его коллеги, знатоки хороших вин и европейской кухни, оскорбились и… подали в отставку. Они объявили, что не считают возможным продолжать прежнюю работу, — хотя и никогда не будут работать на другую разведслужбу, а просто соберут свои вещи и отправятся домой, не испрашивая санкции руководства.

Получалось, что шпионы Израиля в Европе просто объявили забастовку. Нельзя не отметить, что сама возможность такого «бунта» и такие последствия его отражают становление в Израиле заметно более демократических принципов и несравненно более внимательное отношение к гражданам, которые служат, пусть допуская ошибки, государству, а не его врагам. Несложно представить, какова была бы реакция в ведомстве, например, Лаврентия Берия и какова бы стала судьба «бунтарей» — если бы они вообще осмелились на «бунт». Урок, преподанный «делом Беери», усваивался быстро…

Кстати, «бунтари» вернулись в Израиль не все и происходила «забастовка» не слишком цивилизованно: например, сам Бен-Натан остался на некоторое время в Швейцарии и «начал изучать международные отношения», а часть его людей отказались передавать свои документы Шилою и сообщать информацию о текущих операциях. В некоторых европейских загранточках они даже уничтожили кое-какие секретные документы.

Строгих наказаний вроде бы не последовало, но практические действия показали, что «бунт» не только имел никаких шансов на успех, но привел к быстрому и эффективному разрешению коллизии не в пользу его организаторов. Шилой при полной поддержке премьер-министра провел реорганизацию через головы руководителей спецслужб, которые отказывались играть по правилам, прежде всего Гуриэля и его ставленников, и создал новую структуру разведывательного сообщества, которая в своей основе сохраняется до сих пор.

Вся работа по организации (и естественно, вся ответственность за проведение специальных операций) была передана «Аману» — военной разведке, которой руководил Джибли. Практической базой проведения агентурных и специальных операций за рубежом становилось подразделение «Аманы», военной разведки, которое получило название «Подразделение 131»; наряду со «своими» туда вошли и специалисты из упраздненной службы Гуриеля, часть из которых перешла (или возвратилась) с дипломатической службы на военную. Командование подразделением было возложено на «своего» в «Амане», подполковника Мордехая Бен-Цура, который ранее работал в Пятом отделении военной разведки.

Самоучка, хотя, конечно, преданный своему делу, отважный и неутомимый командир, Бен-Цур, как оказалось вскоре, был далеко не самой подходящей кандидатурой. Кроме того, он неважно разбирался в людях и часто делал ставку не на тех людей и не на те принципы, на которые следовало. Все это проявилось довольно скоро и не способствовало успехам подразделения. Общий курс на создание агентурных сетей в странах вероятных военных противников он, конечно, понимал, но способы осуществления этой естественной задачи агентурной разведки, подготовка и использование агентуры оставляли желать лучшего. Сказались также и недостаточная квалификация, и особенности характера Беньямина Джибли, который склонился не столько к разведывательной, сколько к диверсионной работе; но об уже упомянутом крупном скандале, известном ещё как «дело Лавона», несколько позже.

«На руинах» Политического департамента возник «Институт по разведке и специальным задачам», более известный под названием «Моссад». День реорганизации, проведенной Рувеном Шилоем 1 апреля 1951 г., считается настоящим днем рождения «Моссада».

Напомним, что прообраз этого института, со временем ставшего олицетворением или собирательным названием всей израильской разведки, относится ещё ко временам «Шаи». Некоторое время эта служба называлась «Центральный институт по координации», потом — «Центральный институт разведки и безопасности». «Моссад», по сути, с самого момента своего «второго» создания стал органом не столько представительным, сколько оперативно-исполнительным, выполняющим практически все функции общей разведки. Специфика отражена и в названии — это аббревиатура на иврите от «Институт разведки и специальных задач», хотя действительно на первом этапе работы функция «Моссада» заключалась прежде всего в координации деятельности других спецслужб и сборе фактов, а предпринимать какие-либо активные разведывательные действия эта служба достаточно долго не могла, не привлекая оперативные подразделения из «Шерут Модиин» или из «Шин Бет».

Директором «Моссада» Бен-Гурион назначил самого Рувена Шилоя и определил, что эта служба должна подчиняться непосредственно премьер-министру. Это было первым проявлением «американского влияния» в израильском разведсообществе, что, скорее всего, возникло по инициативе весьма тесно контактировавшего с разведкой США Р. Шилоя.

Имеющиеся отличия связаны, во-первых, с типологией государственного устройства: если в стране с президентским правлением, в Соединенных Штатах Америки, ЦРУ подчиняется непосредственно Белому дому, то в Израиле, где Президент исполняет более представительские, чем руководящие функции, «Моссад» подчиняется непосредственно премьер-министру. Прежняя «британская» система, где руководитель зарубежной разведки подчинялся министру иностранных дел, была отменена.

Во-вторых, в ЦРУ всегда существовало оперативное управление. Однако при создании «Моссада» в его структуре не было предусмотрено такого подразделения и «Моссаду» некоторое время приходилось привлекать специалистов из «Шин Бет» или довольствоваться участием в совместном с «Аманом» комитете («Решут»), который контролировал деятельность и использование оперативников «подразделения 131».

В дальнейшем проходила внутренняя структурализация «Моссад» — так, по мере роста напряжения в отношениях с ОВД была создана строго законспирированная служба «Натива», специализированная на работе против стран Восточного Блока; по мере дипломатического «продвижения» в признании Израиля и расширения межгосударственных связей в 1958 году при Моссаде был образован специальный комитет «Тевель», а также комитеты по работе в Америке и Западной Европе для координации деятельности разведслужб в тех странах Азии и Африки, с которыми существовали нормальные дипломатические отношения.

 

Первый директор «Моссад»

Шилой пробыл на посту директора недолго, но успел внедрить принципы, которыми «Моссад» руководствовался на протяжении последующих десятилетий. В частности:

— Были установлены, поддерживались и развивались рабочие отношения со спецслужбами стран Запада, особенно с ЦРУ.

— Разведка шла «впереди дипломатов» в поисках и осуществлении сотрудничества со странами, группировками и движениями за рубежом;

— Стало нормой работы, что повышение технической оснащенности, а также подготовка и повышение квалификации кадров должны проводиться постоянно;

— Наряду с политической, стала осуществляться (было создано даже специальное подразделение, которое в последующие годы расширялось и видоизменялось) экономическая разведка, которая в начальный период искала, в частности, способы обхода эмбарго, введенного в отношении Израиля арабскими странами.

— Одним из постоянных приоритетов, которыми впрямую руководствовался «Моссад», считалась необходимость способствовать с привлечением разведывательных методик поддержанию тесных отношений Израиля с евреями по всему миру.

Характеризуя взаимоотношения разведок Израиля и западных стран, обычно пользуются термином «СТРАТЕГИЧЕСКИЕ СОЮЗЫ».

Сейчас, по прошествию десятилетий, считается как-то вроде само собой разумеющимся, что США и Израиль находятся в хороших дружественных отношениях; в экономической, политической и прочих областях, включая разведывательную деятельность, поддерживаются самые тесные контакты.

Находят много аргументов, подтверждающих естественность таких отношений — например, наличие в США самой большой в мире и весьма влиятельной еврейской диаспоры, располагающей сильными, а порой ведущими позициями в сфере масс-медиа, финансово-экономической и научной; близость, если не совпадение, геостратегических интересов; общедемократические ориентиры и так далее.

Но если сами по себе эти факторы в основном присутствовали и в сороковых-пятидесятых годах, то осознание их и реализация в политические действия стала процессом, который растянулся на десятилетия и пожалуй что не завершился до сих пор. А в сороковые годы в американском политическом и военном истэблишменте господствовало весьма подозрительное и негативное отношение к Израилю, который считался «сталинской затеей» и форпостом проникновения большевизма на Ближний Восток. Тем более, что в плане узко-экономических интересов Израиль представлялся для США совершенно бесполезным: немногочисленное бедное население, практически полное отсутствие полезных ископаемых, неплохое, но не уникальное географическое положение; научно-техническая и технологическая революции, которые к настоящему времени обеспечили Израилю место в числе развитых стран, ещё только разворачивались или только предсказывались.

Очень подозрительным представлялась в этот период (1948 год — начало «холодной войны») поддержка, оказываемая Израилю со стороны СССР и стран Восточного Блока.

Естественно, ничего в большой политике не делается просто так; если в советских военкоматах предлагали участникам войны, солдатам и офицерам еврейского происхождения, отправляться с семьями в Палестину и воевать против британских империалистов и их наймитов, если с чешских аэродромов отправлялись один за другим транспортные самолеты, груженые оружием и боеприпасами, а морем, иногда под прикрытием советских боевых кораблей, шли транспорты с танками и самолетами, реально обеспечивая израильские военные успехи начального периода, если спецслужбы Восточной Германии, Польши, Румынии и Болгарии активно помогали израильской агентуре, если осуществилось стремительное официальное признание Израиля всеми странами «коммунистического блока», а с трибуны ООН советские дипломаты отстаивали интересы Израиля, то в Москве, конечно же, имелись весьма серьезные основания, намерения и планы в отношении этого «форпоста».

О них, о планах и действиях, мы будем говорить ещё не раз; здесь же обязательно надо отметить, что намерения и планы одной стороны отнюдь не совпадали с позицией самого израильского руководства и, шире, еврейского народа. И когда стало понятно даже склонному к самоослеплению (а тем более к «контрастному» восприятию мира) сталинскому руководству, что все на Святой Земле получается не по их хотению, то политика Москвы очень и очень существенно переменилась. Появились (или воспрянули) и государственный антисемитизм, и альтернативные планы еврейской эмиграции, и перенос векторов технического и военного обеспечения в сторону арабских стран, и прямые враждебные действия.

Но позиция США определялась во многом формальными признаками: друг главного врага — не наш друг. В ФБР, например, было четкое убеждение, что Израиль это прежде всего канал проникновения «красной» агентуры на Запад и решето, сквозь которое военные и промышленные секреты стран НАТО утекают за «железный занавес». В экономическом, точнее, геостратегическом плане арабские страны представлялись куда более важными: значение нефти осознавалось ясно, рынки во многолюдных странах уже показали свою перспективность, а страшная реальность последующих десятилетий, исламский экстремизм или неомусульманский радикализм, ещё была попросту не замечена. Сказывался и антисемитизм части американского руководства и истеблишмента. От Израиля требовались активные и последовательные действия по перелому ситуации.

В начале 1951 года, впервые после достижения государством независимости, израильский премьер находился в США с «частным визитом». Формально считалось, что Бен-Гурион занимался сбором средств для Израиля и продвижением на американском рынке первого выпуска Государственных облигаций Израиля. Совершенно естественно, что он также использовал этот визит в дипломатических целях — в частности, «Старик» встретился с президентом Гарри Трумэном и многими сенаторами.

Но и это было далеко не все.

Еще до отъезда Бен-Гуриона из Израиля Рувен Шилой посоветовал премьеру предложить США сотрудничество между двумя странами в области разведки. И вот Бен-Гуриону была организована тайная встреча с директором ЦРУ генералом Уолтером Смитом и его помощником Алленом Даллесом. «Мы заинтересованы в том, чтобы заключить с вами соглашение о сотрудничестве», — заявил Бен-Гурион директору ЦРУ. Этот разговор произошел в Вашингтоне в мае 1951 года в помещении старого комплекса ЦРУ, недалеко от памятника Линкольну.

Это было во многом неожиданное для американской стороны и даже для тех, кто отслеживал ситуацию в Израиле, неожиданное и далеко идущее предложение. Казалось ведь на первый взгляд, что союзников Израиль должен искать по другую сторону «железного занавеса». В Израиле в то время (и ещё несколько десятилетий спустя) у власти были левые партии, и он считался социалистическим, хотя и не в сталинском толковании, государством. Киббутцы, сельскохозяйственные кооперативы, построенные на принципах коллективной собственности, считались воплощением коммунистической мечты. Израильская экономика в целом основывалась на принципах коллективизма и общественной собственности на большинство (хотя и не все) средств производства. «Капитализм» и «свободный рынок» в лексиконе Израиля считались грязными словами.

Сильны были симпатии Израиля к Советскому Союзу в связи со значительной помощью, которая была оказана Восточным блоком Израилю в первые дни после получения независимости. В Израиле по сей день считают, что без яркой речи Андрея Громыко, в то время представителя СССР при ООН, как бы воплотившей большие усилия в поддержку идеи создания Государства Израиль, может быть, и не состоялась бы «резолюция 181», определившей возможность создания двух новых свободных государств, еврейского и арабского, на территории Палестины.

По подсказке или указанию Москвы Чехословакия и Югославия направили в Израиль вооружение и стали обучать израильских пилотов. Более того, правительства Румынии, Венгрии и Польши разрешили эмиграцию уцелевших в Холокосте евреев и тем самым способствовали их массовому притоку в Израиль. Немалое число «ашкенази» прибыло из СССР как в довоенные, так и в первые послевоенные годы. Казалось, есть все предпосылки на «привязку» Израиля к советскому блоку — но Шилой, похоже, предчувствовал тупиковое развитие сталинизма.

Во всяком случае, он последовательно выступал против распространенных в Израиле просоветских настроений и призывал переориентировать внешнюю политику на Соединенные Штаты. Конечной целью всех этих усилий он считал заключение договора об обороне с США и вступление Израиля в НАТО. В качестве первого шага в этом направлении он предложил установить тайное сотрудничество между «Моссадом» и ЦРУ. Многие ведущие политики Израиля не особенно верили, что американцы при учете всех обстоятельств сделают определенный шаг навстречу, но все-таки решили, что попробовать все-таки стоит. Однако генерал Смит и Аллен Даллес охотно поддержали эту идею и пошли на практические шаги по осуществлению сотрудничества.

В сорок пятом Уолтер Смит был начальником штаба Дуайта Эйзенхауэра, командующего вооруженными силами союзников в Европе, участвовал в обследовании нацистских концлагерей и вынес тяжелейшие впечатления. «Фабрики смерти» — Освенцим, Треблинка, Дахау и другие нацистские лагеря, горы «материала», оставшегося от миллионов уничтоженных и вид сотен тысяч уцелевших беженцев произвели глубокое впечатление на него — равно как на многих американских солдат, воевавших в Европе. Израиль, со своей стороны, знал, как использовать память о жертвах Холокоста тогда, когда нужно было воздействовать на эмоции. Симпатии и чувство вины могли быть использованы и многократно использовались именно тогда, когда Израиль нуждался в политической или военной помощи. Израильские дипломаты не уставали подчеркивать, что их страна должна быть сильной, чтобы не допустить нового Холокоста. Это была в известном смысле игра на кошмарных страданиях, которые принесла война, страданиях, которые навечно останутся в истории. И это приносило результаты. Среди тех, кого удалось убедить, были Смит и Даллес.

В июне 1951 года Р. Шилой в Вашингтоне окончательно согласовал детали официального, хотя и секретного соглашения. После непродолжительных, хотя и определяющих переговоров, проведенных Бен-Гурионом, у него состоялись обстоятельные встречи с генералом Смитом, а также с Джеймсом Джизусом Энглтоном, который на долгие годы стал «ангелом-хранителем» стратегического партнерства.

Биографическая справка.

Энглтон учился в Йельском университете, издавал там литературный журнал (в нем сотрудничали знаменитые впоследствии поэты, будущий Нобелевский лауреат Эзра Паунд и Арчибальд Маклиш). В 1943 году Энглтон был приглашен работать в Управление стратегических служб США (организация, где до сей поры достаточно много эксцентриков и интеллектуалов). Большой приверженец конспирологии и человек, подозрительный от природы, Энглтон прекрасно прижился в УСС.

До окончания войны Энглтон служил в аппарате УСС в Великобритании и Италии, где занимался вербовкой агентуры и выявлением нацистских подпольных групп. В числе его лучших источников в Италии были агенты «Алии-Бет», занимавшиеся нелегальной эмиграцией евреев в Палестину. Возможности еврейского подполья и его представителей в Европе произвели на Энглтона большое впечатление. Так что Энглтон был удовлетворен, когда в 1951 году ЦРУ удалось заключить с Шилоем соглашение о сотрудничестве.

«Джим видел в Израиле верного союзника в наши времена, когда верность идее стала редкостью» — вспоминал как-то ветеран разведки Тедди Коллек. Став начальником службы внешней контрразведки, Джим Джордж Энглтон осуществлял работу по «израильскому счету», как конспиративно называют в ЦРУ двусторонние отношения. «Помимо контрразведки, Энглтон имел ещё одну важную обязанность — Израиль, работу с которым он вел в традициях особой секретности, характерной для его службы», — вспоминал бывший директор ЦРУ Уильям Колби.

И действительно, в дополнение к своим обязанностям шефа внешней контрразведки, Энглтон стал самым рьяным сторонником Израиля в американском разведсообществе. Принимая во внимание сильные в те годы проарабские настроения в Госдепартаменте и Пентагоне, а также среди некоторой части работников ЦРУ, это был, как выразились однажды журналисты, для Израиля «оазис дружбы в американской пустыне».

В этом высказывании много преувеличения — произраильское лобби в США даже в самые первые годы существования еврейского государства было весьма сильно и, по сути, за полвека не было совершено со стороны правительства США ни одного определенно антиизраильского действия, - но и нельзя сказать, что на высоком уровне все было так безоблачно. Несомненно сказывалась заинтересованность США в доступе к арабской нефти, капиталовложения богатых арабских стран приносили существенный вклад в экономику США, немало для американцев значило и противостояние с СССР на внешнеэкономических, прежде всего оружейных рынках. И конечно же важным фактором, влияющим на политику США, являлась тревога по поводу политической и военной нестабильности на Ближнем Востоке, которая неоднократно грозила разрастанием конфликта до надрегиональных масштабов. «Пустыни» в американско-израильских отношениях, наверное, по большому счету все-таки не было и нет, но верный друг и помощник в верхушке ЦРУ был очень важен. Тем более, что действовал он временами очень решительно — вплоть до того, что в определенных ситуациях Энглтон блокировал и даже искажал информацию, поступавшую из других источников, которая могла навредить Израилю. Когда военный атташе США в Тель-Авиве в октябре 1956 года направил в Вашингтон информацию о том, что Израиль планирует напасть на Египет, Энглтон заявил, что эта информация не соответствует действительности. Намеренно или нет, но лучший друг Израиля в Вашингтоне помогал поддерживать там дымовую завесу, под прикрытием которой Израиль готовил захват Суэца.

Восхищение еврейским государством превратилось у Энглтона в одержимость, и он был просто околдован израильской разведкой. Он ревностно добивался того, чтобы все контакты с израильскими службами шли через него и приходил в ярость, когда кто-либо в ЦРУ пытался установить контакт с Израилем, минуя его. Он отчетливо помнил, как недостаточное внимание к советам «стратегических партнеров» оборачивалось серьезными упущениями. Так было в случае, когда Тедди Коллек в сентябре 1950 года в штаб-квартире ЦРУ натолкнулся на англичанина, которого он знал как Гарольда (Кима) Филби. Тогда в изумлении Коллек вернулся в кабинет Энглтона и спросил:

— А что здесь делает этот Филби?

— Ким наш хороший друг, и он представляет здесь британскую «МИ-6» ответил Энглтон.

Впоследствии Энглтон весьма сожалел, что не придал серьезного значения рассказу Коллека — а тот, который давно знал и, мягко говоря, недолюбливал Филби (возможно, в связи с тем, что отец Филби принял ислам и стал советником саудовского королевского двора), рассказал Энглтону, что встречал Филби в 1930-х годах в Австрии и в тот период Филби явно придерживался левых взглядов. Коллек был даже приглашен на его бракосочетание с молодой еврейской коммунисткой. Энглтон выслушал рассказ своего израильского коллеги, но ничего не предпринял до тех пор, пока в 1951 году в Москву не сбежали два высокопоставленных английских дипломата Гай Берджесс и Дональд Маклин. Тогда только ЦРУ информировало «МИ-б» о том, что поведение Филби вызывает подозрение и его дальнейшее пребывание на посту офицера связи между «МИ-6» и ЦРУ нежелательно. Однако углубленную «разработку» Филби ни контрразведка Энглтона, ни британцы не произвели. Еще одна наводка, которой не было придано должного значения, поступила в 1961 году от Флоры Соломон, дочери богатого еврейского банкира из России, который эмигрировал в Англию. На светском приеме в Тель-Авиве она встретила своего старого знакомого — лорда Виктора Ротшильда. Флора Соломон очень резко высказалась о Филби, который в то время был корреспондентом в Бейруте. Внимание Ротшильда привлекла её реплика: «Он, как всегда, делает то, что приказывают ему хозяева в России». Флора Соломон рассказала Ротшильду, что ещё в 1940 году Филби попытался завербовать её для работы на советскую разведку. Филби говорил ей о своей работе как «секретной и опасной» и, когда Флора отказалась, попросил её никому об этом не рассказывать. Виктор Ротшильд довел эту информацию до сведения «Моссада» и до английских спецслужб, но «МИ-б» действовала недостаточно оперативно; от англичан ли, или от «Моссада», прошла утечка информации. В Ливане Филби узнал, что он попал под подозрение, и в январе 1962 года просто исчез (не забыв прихватить прекрасную библиотеку, которую собирал много лет). Через несколько месяцев он объявился в Москве уже в качестве увешанного орденами генерала КГБ…

Доходило даже до скандалов: в 1971 году, когда его коллега из британской контрразведки «МИ-5», Питер Райт, посетил Вашингтон, Энглтон заявил официальный протест директору «МИ-5» сэру Мартину Фэрнивалю Джоунзу по поводу того, что Питер Райт за его спиной вел тайные переговоры по Израилю, работал не с ним, а с другими представителями ЦРУ.

Это, кстати, были не единственные претензии к англичанам. Энглтон с большим подозрением относился к контактам и деятельности лорда Виктора Ротшильда, главы известной еврейской банковской династии, который во время Второй мировой войны служил в английской разведке, а после войны поддерживал тесные контакты со своими бывшими коллегами в Лондоне и одновременно, как это принято деликатно выражаться в отношении столь важных особ, «развивал дружеские отношения с руководителями израильских спецслужб».

Возможно, не без участия Энглтона немногочисленные, но все же реальные нелегальные действия израильской разведки и примыкающих к ней структур в США не получали должного противодействия со стороны, например, ФБР и как правило не становились достоянием гласности. Но главным, пожалуй, было создание в ЦРУ и отчасти в АНБ с его помощью отношения партнерского доверия к израильским спецслужбам, что в конечном итоге отчетливо отразилось в позиции Белого Дома и Государственного департамента США… Соглашение о сотрудничестве, «израильский счет» предусматривало обмен стратегической информацией между ЦРУ и «Моссадом» и обязывало их информировать друг друга по вопросам, представляющим взаимный интерес. Стороны обязались не вести разведку друг против друга и обменялись офицерами связи, которые прикомандировались к посольствам в Вашингтоне и Тель-Авиве. От израильской стороны в Вашингтон были направлены два превосходных разведчика — оба союзники Шилоя: полковник Хаим Герцог, бывший шеф «Амана», который стал военным атташе в США, и близкий друг Шилоя Тедди Коллек, занявший пост советника израильского посольства.

Коллек уже обладал определенным опытом в этой сфере — до 1948 года он закупал оружие для сионистов и создавал в США группы сторонников Израиля.

Однако дружба и сотрудничество вовсе не предполагали полной открытости. Энглтон, начальник внешней контрразведки ЦРУ, был убежденным антикоммунистом и считал, что Израиль — с его социалистическими целями и связями с советским блоком, — представлял серьезную угрозу безопасности США и стран Запада. Отражение этих опасений выразилось в одном из меморандумов Госдепартамента США: «Сложившаяся в Палестине смесь представителей всех стран Европы создает Советскому Союзу уникальные возможности для проникновения в стратегические районы. В этой связи американские военные атташе в Израиле должны хорошо знать советскую тактику и наблюдать за активностью Советского Союза в этом районе».

Вашингтон также считал — и также небезосновательно, — что русские целенаправленно проникали в вооруженные силы Израиля. Большой опасности для США в текущий момент это вроде бы не представляло, но (это пример Энглтоновских конспирологических идей) в перспективе могло стать опасным: отставные офицеры пользовались в Израиле особым статусом, перед ними открывались прекрасные возможности дальнейшего развития карьеры на любом поприще, от журналистики и бизнеса до политики; успешная служба в армии становилась как бы окончательным гарантом особой благонадежности — и в результате агенты глубокого внедрения могли оказаться на важных, узловых местах.

Р. Шилой заверил американцев, что израильские службы безопасности будут проявлять бдительность и вообще, «Алия-Бет» на первой стадии, а «Шин Бет» на последующих уже и так пристально следят за евреями, прибывающими из-за «железного занавеса». Это вполне соответствовало действительности: к тому времени Шилой убедил премьер-министра Израиля, что ради упрочения союза с Соединенными Штатами стоило заплатить большую цену — набрать и подготовить кадры, которые смогут тщательно допрашивать всех иммигрантов и передавать информацию американцам, — пока не удастся полностью завоевать их, американцев, доверие. Эти евреи представляли самые различные социальные слои стран ОВД и были осведомлены (порой даже не осознавая, насколько глубоко) по многим вопросам науки, оборонного строительства, политики и экономики. Система тщательного зондажа, систематизации и обработки рассеянной информации, подтверждая приведенную Шилоем цитату из Библии «из горечи может истечь сладость» — то есть новых иммигрантов не надо бояться, их надо использовать, — вскоре была введена в практику спецслужб многих стран, в том числе и США.

Очень важным также оказалось использование квалифицированных специалистов в качестве референтов-переводчиков. Был создан (под патронатом Исследовательского отдела МИД Израиля) специальный «Институт научных переводов», который производил выборку научно-технической литературы из стран Восточной Европы, прежде всего из СССР — как открытых публикаций, полученных по официальным каналам, так и нелегально добытых копий. Размах работы Института, размещающегося в Реховоте, был впечатляющ: ежегодно американцам передавалось более 25 тысяч страниц, насыщенных научно-технической информацией. Кроме того, специалисты ИНП оказывали помощь в становлении схожих подразделений в спецслужбах США.

К стратегическому сотрудничеству с спецслужбами США были подключены и конттразведывательные структуры. Поддержание связей с ЦРУ было поручено руководящему работнику (впоследствии руководителю) «Шин Бет» Амосу Манору., Первый «подарок» американцам от «Шин Бет» состоял в том, что контрразведчики точно проследили, каким образом страны советского блока используют израильские компании в качестве прикрытия для преодоления западного эмбарго на экспорт в Советский Союз некоторых видов оборудования и технологий. Об этом Манор постоянно информировал ЦРУ и министерство торговли США. Американцы, со своей стороны, снабжали израильтян специальной техникой, включая подслушивающие устройства и средства дешифрования, и обучали «партнеров» их использованию. Начали проявляться и первые свидетельства более мягкого отношения к израильским спецслужбам. Так, когда в начале 1952 года ФБР установило, что два дипломата посольства Израиля в Вашингтоне занимаются шпионажем, хватило сделанного на соответствующем уровне заверения о том, что дипломаты занимались слежкой только за арабскими представителями — и скомпрометированным шпионам без какой-либо скандальной огласки позволили покинуть страну.

…В ноябре 1987 года, через год после смерти Энглтона, в присутствии бывших и действующих руководителей израильского разведсообщества был открыт «мемориальный уголок» в честь американского друга. Напротив фешенебельного отеля «Кинг Давид» в Иерусалиме, где Энглтон останавливался во время своих многочисленных поездок в Израиль, был установлен большой камень с надписью на иврите, английском и арабском языках: «В память дорогого друга, Джеймса (Джима) Энглтона».

В Лондоне тоже подписали официальное соглашение о сотрудничестве с «МИ-6», подобное тому, которое уже было у них с ЦРУ. Практическими действиями по выполнению соглашения руководил знаменитый «С». С израильской точки зрения «С», Олдфилд, стал английским вариантом Энглтона. Старший из 11 детей бедной фермерской семьи, Олдфилд проявил способности к разведке во время второй. мировой войны, когда он находился в зоне Суэца. Он знал Ближний Восток и знал Тедди Коллека. Они познакомились в конце 1940-х годов и подружились. Олдфилд признался Коллеку, что всегда восхищался сионизмом. Олдфилд также произвел на Коллека большое впечатление, и их дружба принесла серьезные плоды, когда в 1970-х годах Олдфилд был назначен директором «МИ-6» и стал известен под кодовым обозначением «Си». Руководителем он пробыл много лет и стал своеобразным родоначальником фольклора спецслужб; Олдфилд, реальный шеф «МИ-6», является прототипом начальника разведслужбы знаменитых «шпионских» сериалов: — «М» — у Яна Флеминга, и Джорджа Смайли у Дж. Ле Карре, авторов, которые произвели определенный литературный переворот. Их произведения стали не только классикой жанра и основой для многочисленных экранизаций и телеверсий, но и примером для бессчетного числа подражателей во всех странах. В реальности Олдфилд, английский джентльмен консервативных взглядов, всегда заботился о защите интересов Израиля в британском истэблишменте, где многие чиновники и дипломаты придерживались проарабских взглядов. Шеф разведки видел и при необходимости мог всегда указать оппонентам на конкретную выгоду, которую Великобритания получала от тайных связей с еврейским государством. Однако в целом надо сказать, что эволюция позиций официального Лондона в отношении Израиля происходила достаточно медленно. Считается, что в Британии нет антисемитизма как такового — как сказал один знаменитый англичанин, «мы не считаем себя глупее евреев». Но, скажем так, несколько излишне высокомерное отношение к маленькому, хотя и драчливому народу бывшей колонии и к сообществу эмигрантов, обосновавшихся на «подмандатных» территориях, сохраняется. В пятидесятые кровь и жизни израильтян были использованы Великобританией как пушечное мясо в конфликте по поводу Суэцкого канала; ещё в шестидесятых премьера Голду Меир ведущие лондонские политики могли назвать «какой-то еврейкой-эмигранткой», и только в последние десятилетия начали происходить существенные изменения. Отчасти — заслуженные реальной деятельностью Израиля, отчасти — нарождающимся пониманием истинной глобальной проблемы современности, противостояния НМР. Хотя настоящего сближения даже на уровне спецслужб нет; очень характерно в этом отношении непринятие весьма убедительных раззведданных, переданных Израилем, относительно «палестинского» следа в деле трагедии со взрывом самолета над Локерби. Но об этом — в других разделах.

Наряду с работой по укреплению союзнических отношений с США и Англией, где разведка в известной мере шагала за дипломатией, проходила строго конспиративная работа по сближению с отдельными структурами и даже лидерами режимов в странах, где никакая дипломатическая работа не могла проводиться.

 

Тайная дипломатия

В тот период израильская разведка практически создавала стратегические союзы с несколькими географически примыкающими к Ближнему Востоку странами. В первые же годы независимости Израиля Шилой убедился в возможности поддержания тайных контактов с соседними государствами, которые официально считались враждебными. Естественно, наиболее предпочтительны, как показывает мировая практика, открытые дипломатические отношения, даже если государства и не являются особо дружескими; тайные отношения в известной мере вынуждены и опасны для обеих сторон, но дополняют официальные и сами облегчаются при наличии последних. Но вскоре стало ясно, что многие иностранные партнеры предпочитали тайные связи. Особенно это касалось Ближнего Востока; фактически большая часть дипломатии осуществлялась столь деликатно, что её просто нельзя было отдавать на откуп министерству иностранных дел. Любое разглашение информации оборачивалось в лучшем случае прекращением сотрудничества или контактов, а в худшем — войнами и актами террора. Не удивительно, что задача осуществления стратегического партнерства в регионе, формирования союзов и обеспечения национальной безопасности была возложена на разведывательное сообщество.

Основные достижения на уровне лидеров государств связаны с переговорами, соглашениями и сотрудничеством с королем Трансиордании Абдаллахом; во встречах и этой с интереснейшей исторической личностью, и с его премьер-министром, высшими чиновниками и военачальниками, которые проводили израильские политические руководители (Шаретт, Голда Меир, будущий известный военный руководитель Даян) неизменно принимал участие Рувен Шилой, «главный тайный дипломат» Бен-Гуриона.

Вторым «государственным тайным партнером» был Иран. Шах Ирана, поставленный в определенные политические и идеологические рамки как лидер исламской нации, никогда не устанавливал дипломатические отношения с Израилем, но, похоже, с уважением относился к борьбе Израиля с более крупными арабскими странами. Ни сам Мохаммед Реза, ни большинство иранцев, похоже, не испытывали теплых чувств к арабам. В плане практических действий лояльная позиция шахского режима выражалась, в частности, в том, что были разрешены прямые полеты из Тегерана в Тель-Авив для вывоза евреев из Ирака на историческую родину. Шах санкционировал неофициальные межправительственные и межведомственные связи, и начало успешно развиваться сотрудничество во многих областях — об этом ещё будет сказано далее. Практическая координация действий осуществлялась на том этапе через представителя «Алии-Бет» в Иране, Сиона Коэна, который рассматривался властями как фактический представитель израильского правительства. Отделение «Алии Бет» в Тегеране стало своеобразным тайным дипломатическим представительством, торгпредством и конечно же резидентурой. Иранские мусульмане, которые всегда с гордостью подчеркивали, что они не арабы, а персы, представляли интерес для тесного сотрудничества и, забегая вперед, отметим, что это долгие годы, вплоть до «Исламской революции», приносило плоды и в известной мере продолжалось — порой принимая причудливые формы, и при режиме аятолл. «Моссад» и «Шин Бет» помогали в подготовке иранских военнослужащих и агентов «Савак» — государственной службы разведки и безопасности Ирана. Представители «Савак» были частыми гостями в Израиле; помимо решения оперативных вопросов, они по просьбе спецслужб помогали переправлять помощь, предоставлявшуюся Израилем, в мятежные районы Курдистана.

Тайная дипломатия в отношении других стран региона строилась на установлении союзнических отношений с отдельными, зачастую враждебными со своими правительствами, этнорелигиозными группами. Любой враг арабского национализма считался потенциальным союзником Израиля: маронитская община в Ливане, друзы в Сирии, курды в Ираке, христиане Южного Судана — все, кто страдал от угнетения со стороны исламского большинства.

Первую скрипку в тайной дипломатии играло разведсообщество Израиля.

Работу с курдским меньшинством в Южном Ираке начинал ещё сам Заслани-Шилой ещё в 1930-х годах. Горцы вели непрерывную борьбу с центральной властью за автономию. Еще до войны, по линии Шай, начали оказывать курдам небольшую (вынужденно) помощь — и естественно, пользоваться возможностями курдов, которые фактически контролировали большие территории и кроме того, имели отлаженные цепочки «связников» и «явок», используя общины и семьи, проживающие на ближних и дальних к лелеемому ими в мечтах, но так до сих пор и не реализованному Курдистану. Наиболее тесные контакты с «Моссад» относятся к 60-м годам, когда «Моссад» обучал курдских боевиков. Курдские друзья помогли трем тысячам евреев бежать из Ирака. Помощь курдам шла, естественно, не только по линии разведслужб: например, член кабинета министров Арьех Элиав, (надо отметить, отнюдь не новичок в сложной конспиративной работе: когда-то он был одним из ведущих оперативников «Алии-Бет»), в 1966 году лично провез через горные перевалы полевой госпиталь для повстанцев.

Шилой также провел тщательный анализ работы зарубежной израильской агентуры. Задача стояла двуединая: определиться, кто и как из резидентов и старших оперативников может продолжать работу, и насколько эффективными являются агентурные сети, созданные каждой резидентурой из граждан соответствующих стран. Секретные агенты продолжали работать, несмотря на «забастовку» старших оперативных работников и офицеров связи — внутренние конфликты и перестройки в руководстве не скоро становятся достоянием гласности и многие, если не большинство из агентов, попросту не знали, что в руководстве происходят какие-то разборки. Смена контактёров и связников дело в агентурной разведке рутинное.

Анализ был настолько тщательным, что Р. Шилою удалось, так сказать камерально, выявить предателя в среде внешней разведки. Это был один из резидентов в Египте Давид Маген.

Краткая справка.

Теодор Гросс родился в 1923 году в Венгрии. Вскоре семья Гроссов эмигрировала в Южную Африку. Незадолго до войны юный Теодор отправился в Италию учится музыке. Превосходный певец, он выступал в опере в Италии и в Мексике. Вторая мировая война привела его в английскую армию. Отважный, психологически гибкий и склонный к авантюризму юноша вскоре стал офицером английской разведки. Владение языками, «нейтральная» внешность и артистические способности в сочетании с готовностью к риску позволили успешно выполнять опасные задания в Италии и Германии; операции он осуществлял под именем Тед Кросс. Сразу после войны он оставался в Англии, контактировал с еврейскими организациями.

Когда в 1948 году в Палестине началась первая арабо-израильская война, Гросс-Кросс возвратился в Израиль, принял имя Маген и поступил в армию. Естественно, что на человека с такими данными и послужным списком не могли не обратить внимание службы, которые подбирали кадры для разведки. С учетом его опыта, а также того, что Маген владел английским, немецким, итальянским, испанским и французским языками, его направили в политический департамент Бен-Натана.

Под английской агентурной кличкой «Тед Кросс» его направили в Италию руководить агентурной сетью, которая была сформирована ещё ШАИ из числа проживающих в этой стране арабов. Основной задачей, естественно, был сбор политической и военной информации о планах и действиях арабских стран, которые также активно использовали послевоенную Италию как «мост» в осуществлении и материально-техническом обеспечении своих военных планов. Среди достижений Магена отмечают своевременное получение информации и подготовку операций по срыву поставок оружия арабам.

В период нахождения в Италии он, впрочем точно так же как многие оперативники и резиденты из ведомства Гуриэля, для привлечения средств, необходимых для «его» стиля работы, занимался контрабандой и торговлей наркотиками, и даже был арестован за это. Пробыл он в итальянской тюрьме недолго — по линии МИД и разведки на карабинеров «надавили», — и в тогдашней обстановке такой прокол не привел к прекращению агентурной работы. В политическом департаменте просто сочли необходимым переместить оперативника «по горизонтали» и в 1950 году Маген-Кросс был направлен в Египет, руководить работой одной из сетей агентуры, сформированной из египтян.

Политический департамент, а затем «Моссад» некоторое время получали сообщения от своего каирского резидента, хотя характер этих донесений начал внушать определенные опасения. Кроме того, из других источников и от других агентов стали поступать сведения, которые заставили серьезно насторожиться Шилоя. В аналитической работе с совокупностью сведений принимал участие и Харел, чутью которого Рувен доверял, и Иешофат Харкаби из военной разведки. В 1952 году они пришли к выводу, что ситуация становится опасной. Маген был отозван и через Рим возвратился в Тель-Авив, где и был немедленно арестован, предан суду, признан виновным и приговорен к 15 годам лишения свободы.

Оказалось, что Маген-Кросс установил контакт с египетской разведкой. В свое оправдание он утверждал, что установил контакт с египтянами в целях их дезинформации — якобы он хотел предложить себя в качестве двойного агента, сохраняя на самом деле лояльность к Израилю. Эту версию разделяли многие работники распущенного политического департамента. Выступая на суде, Борис Гуриель заявил, что дело Магена было сфальсифицировано «Моссадом» для того, чтобы скомпрометировать политический департамент. Однако аргументы Магена и его защитников были отвергнуты обвинением и судом.

В 1959 году после 7 лет тюремного заключения Маген был освобожден. В очередной раз сменив имя, он женился, завел семью и до самой смерти в 1973 году жил в Израиле; в частных беседах говорил о допущенной в отношении него несправедливости. Мало кто из соотечественников знал его подлинное имя или его подлинную историю. Окончательно точно сказать, кто был прав в истории с этим резидентом, вряд ли когда удастся — документы неполны и неизвестно когда будут рассекречены, а большинства участников этого скандала уже нет в живых. Ясно только, что в те годы к работе во всех ветвях разведывательного сообщества привлекались люди без должной специальной подготовки, не было стройной системы руководства, многое приходилось решать на месте, исходя из обстановки — и по сути выходило так, что от способностей, слабостей и заблуждений отдельных людей зависели судьбы межгосударственных отношений.

Нельзя не признать, что именно в тот период с чрезвычайной ясностью стало осознаваться, что высокая идейность, моральные качества и смелость не могут компенсировать отсутствие профессионализма, равно как несомненные удачные стратегические решения и определенные тактические успехи самого «господина разведка» не должны отменять каждодневной работы. Рувен Шилой, директор «Моссада» и одновременно председатель комитета «Вараш», советник премьера и непременный участник политического штаба правящей партии, настолько загружен обязанностями и настолько занят внутренними вопросами и бюрократическими процедурами, что просто не может уделять достаточного внимания операциям за рубежом; но ни в «Моссаде», ни в военной разведке не было достаточно людей, компетентных специалистов, которые обеспечивали бы в полном объеме «проводку» операций. Рано или поздно должен был случиться громкий провал.

Конечно, ни одна спецслужба в мире от провалов не застрахована. Но то, что случилось в Ираке как раз в период, когда произошла реорганизация и был создан «Моссад», представляется прямым отражением неразберихи в спецслужбе. Провал следует поставить прежде всего в вину Шилою: решение внутренних организационных вопросов не должно приводить к таким просчетам в организации разведывательных операций. Как директор он просто не имел права начинать операцию, которая была не подготовлена ни организационно, ни кадрово. Точность проработки всех деталей, правильный подбор людей и инициатива — только это позволяет разведке в целом завоевывать преимущество перед контрразведкой. Исключений из этого правила очень мало и они, как правило, связаны с особо выдающимися личными качествами разведчиков или представляют собой разовое, особо благоприятное, непредсказуемое и неповторимое стечение обстоятельств.

«Провальная» акция в Ираке — хрестоматийный пример того, как не надо совершать разведывательных операций. Здесь было нарушено едва ли не все из профессиональных правил, может быть, кроме выбора самого агента — да и то в выборе его легенды был допущен непростительный прокол. На этом печальном эпизоде следует остановиться подробнее, хотя бы так, как его анализировали в разведшколах; он дает наглядное представление о реальных условиях становления разведки, выросшей в общем-то на усилиях дилетантов, а также на причинах, почему сам Шилой в конце концов осознал, что не справляется с оперативным руководством и оставил свой пост.

 

Проблема: усиление резидентуры в Ираке

Основание: функции резидента в Ираке по совместительству выполнял уполномоченный представитель «Алии-Бет» Мордехай Бен-Порат. Оперативником по линии Политического департамента работал Иегуда Таджар. Совмещение полулегальной, в которой были допущены моменты, способные привлечь излишнее внимание и нелегальной работы, приводило к снижению эффективности в обеих направлениях и создавало предпосылки к раскрытию сети иракской контрразведкой. Кроме того, Бен-Порат и Таджар вступили в личный контакт и продолжали встречи, создавая опасность провала независимых агентурных сетей.

Решение: засылка в Ирак нового резидента с последующим отзывом Бен-Пората, а также назначение нового представителя «Алии-Бет» в Ираке.

Уровень исполнения: конспиративный вплоть до возврата на базу.

Способы засылки: через промежуточные страны по независимым легендам.

Обеспечение операций: постоянно куратором оперативного отдела в Центре, далее резидентурами промежуточных стран и Ирака вплоть до передачи полномочий.

Пути предупреждения: по оперативной схеме.

Пути срочной эвакуации: смотри приложение… — и так далее.

На практике это выглядело так.

Бен-Порат был главным агентом «Алии-Бет» в Багдаде. Еврей, родившийся в Ираке и уже взрослым эмигрировавший в Палестину, он служил в израильской армии и потом осенью 1949 года снова был направлен в Ирак для организации нелегальной эмиграции. Он пользовался именами двух евреев, которые уже выехали в Израиль: Заки Хаби и Моше Нассима. Однако такое прикрытие было неудачным паллиативом: многим было известно подлинное имя человека, который родился и жил в этой стране. В сущности, он был «под колпаком» контрразведки и временно оставался на свободе только потому, что в тот период «Алии-Бет» позволяли работать в Ираке практически легально. После двух лет жесткого антисемитизма в марте 1950 года парламент Ирака принял закон, разрешавший евреям покидать страну. Для этого им нужно было всего только отказаться от иракского гражданства. Это выглядело довольно либерально для режима, который вместе с другими арабскими странами в 1948 году объявил войну Израилю и арестовал сотни евреев за связь с сионистским движением.

Объяснялось это тем, что у премьер-министра Туфика-аль-Савиди, открывшего ворота для эмиграции евреев, были для этого определенные мотивы. Он «по жизни» не чурался бизнеса и был президентом туристской компании «Ирак турз», которая «случайно» оказалась главным дилером компании «Ниэр ист транспортэйшн». Эта американская авиатранспортная компания, интересы которой в Ираке представлял английский бизнесмен Ричард Армстронг, тщательно маскировала свою связь с Израилем. По крайней мере никто в Ираке не знал, что в 1948 и 1949 годах в ходе тайной операции «Ковер-самолет», проведенной по линии «Алии-Бет», она вывезла в Израиль 50 тыс. евреев из Йемена. Также никто не знал, что «Ричард Армстронг» на самом деле Шломо Хайллель, один из лучших израильских разведчиков. Другими словами, таким кружным путем премьер-министр Ирака фактически получал взятки от израильской разведки. Хайллель-Армстронг и его коллеги из «Алии-Бет» также позаботились о том, чтобы оппонент и предшественник Савиди, ветеран иракской политики Нури-ас-Саид, который, как небезосновательно предполагалось, впоследствии снова займет пост премьер-министра, — тоже не остался внакладе. Авиалиния заключила контракт на техническое обслуживание с компанией «Ирак эйруэйз», которой руководил полковник Сабах-ас-Саид, сын Нури.

По элементарным правилам конспирации Бен-Порат не должен был вступать ни в какие, лучше всего даже в официальные контакты с «Ниэр ист транспортэйшн», осуществлять только те функции, которые были на него возложены: формирование партий эмигрантов. Но Мордехай не только осуществлял многочисленные контакты, но и пытался вмешаться в дела авиакомпании и Хайлелля, подвергая тем самым операцию опасности. Неоправданно активный и сварливый Бен-Порат считал, что он здесь, в Багдаде, «главный», неоднократно вмешивался в дела компании и спорил с её руководителем, — и вся эта операция оказалась под угрозой. Мордехай уже был «засвечен» иракской контрразведкой, за ним следили — и его секретные связи едва не привели к расшифровке «Ниэр Ист Транспортейшн»; если бы выявились её истинная принадлежность и руководство, то все «поблажки» со стороны весьма резко настроенного против Израиля правительства закончились бы. Пришлось из штаб-квартиры «Алии-Бет» в Тель-Авиве направить Бен-Порату строгое указание держаться в стороне от деятельности «авиакомпании», и с мая 1950 года по январь 1951 года по этому каналу в Израиль выехало около 150 тыс. евреев.

И вот этот человек, который уже допускал серьезные просчеты в работе только на одну службу, на «Алию-Бет», в период реорганизации разведсообщества и кадрового голода был призван отвечать также и за другие операции разведки. Вместо «компартментализации» Бен-Порат, полулегальный, фактически засвеченный организатор эмиграции был приставлен также руководить работой агентурной сети, состоявшей главным образом из евреев, которая добывала политическую и военную информацию. Эта сеть была связана с Тель-Авивом двусторонней коротковолновой радиосвязью. Багдадская радиостанция использовала позывной «Берман». Достаточных предосторожностей против пеленгации не осуществлялось.

Проблема, таким образом, действительно была. Бен-Порату следовало найти немедленную замену, послать в Багдад как минимум двоих — резидента и уполномоченного «Алии-Бет», серьезно усилить конспирацию работы внутри страны, — а его самого немедленно эвакуировать из Ирака.

Решение представлялось однозначным и вопрос был только в его кадровом и организационном обеспечении.

Выбор Шилоя пал на Якоба Франка.

Биографическая справка:

Якоб Франк родился в 1921 году в Палестине в семье переселенцев из Восточной Европы. Юношей вступил в Хагану, принимал активное участие в вооруженных операциях. Спасаясь от преследования британских властей, бежал из Палестины в Нью-Йорк, где работал по линии «Алии-Бет». Во время второй мировой войны он в рядах американской армии воевал на Тихоокеанском театре с японцами и в 1944 году был тяжело ранен на Филиппинах. В 1948 году, после получения независимости, он с американским паспортом в кармане и с ежемесячной пенсией от Пентагона возвратился в Израиль. Здоровье позволило ему принять участие в войне с арабами на стороне Израиля. После окончания войны работал менеджером тель-авивской фабрики компании «Техно-Кфитц» маленького предприятия, которое производило совершенно «мирную» продукцию.

Его пригласили на собеседование, предупредив, кто и зачем собирается с ним говорить. В Кирии, в так называемом «Городском центре», обширном правительственном и военном комплексе в восточном секторе центральной части Тель-Авива, Франка провели в одно из зданий, где не было ни одной вывески с упоминанием разведки, и он оказался в кабинете Шилоя.

По воспоминаниям, эта сцена выглядела примерно так. Руководитель разведсообщества изучал досье кандидата.

— Послушай, Яков, — обратился он к Франку, пронизывая его острым взглядом, — я вижу, что ты успешно помогал «Алии-Бет» возвращать евреев в Израиль, а потом хорошо воевал и получил звание майора. Ты как раз такой человек, который нам нужен.

— Что я должен буду делать? — спросил Франк, для которого работа на фабрике по производству металлических кроватей не представлялось пределом реализации его готовности служить Израилю.

— Я хочу направить тебя в Ирак, — ответил Шилой. — Наш человек в Багдаде завершает свою работу там, и мы хотим, чтобы ты возглавил нашу резидентуру.

— Я согласен, но при одном условии, — ответил Франк, будто предчувствуя возможные осложнения. — Если я получу все необходимые полномочия.

— Разумеется, — согласился Шилой. — Ты будешь отвечать за эмиграцию евреев оттуда, а также за сбор информации.

Для человека, который уже обладал определенным опытом нелегальной работы, такое совмещение обязанностей представлялось не самым верным решением; он спросил Шилоя:

— А разве не «Алия-Бет» занимается проблемой эмиграции евреев? Франк, ветеран этой службы, хотел точно знать, на кого он теперь будет работать.

— Не беспокойся, — заверил его Шилой. — Все координируется.

Затем Франк был приглашен на беседу к министру иностранных дел Моше Шаретту, который подчеркнул важность багдадской операции и заверил Франка, что за ним будет Государство Израиль.

После краткого курса обязательной профессионально-технической подготовки, спустя три недели Яков Франк вылетел из Тель-Авива в Тегеран с паспортом на имя Ицхака Штейна.

Паспорт был чистым, легенда вполне соответствовала внешним данным Якоба (блондин атлетического сложения, хорошо владеющий английским и немецким и умеренно — арабским языком), но в инструкциях на задание оставалось много неясностей. Часть из них Франк постарался прояснить в столице Ирана, когда по плану операции встретился с местным резидентом «Алии-Бет» Сионом Коэном, с которым был знаком.

— Скажи, Сион, — спросил Франк, — на кого я работаю? На Шилоя? Тогда какая это служба? На «Алию-Бет»? На политический департамент Гуриеля? На военную разведку Джибли?

— Не имею представления, — ответил Коэн. — Я сам теряюсь в догадках. Мне кажется, что Тель-Авив занят чем-то другим…

Франк провел в Тегеране два месяца в полном бездействии. О новом резиденте, похоже, забыли — никаких новых инструкций; тогда Коэн проявил инициативу — достал Франку другой паспорт как основу для новой легенды. Теперь ему следовало стать Исмаилом Ташбакашем, торговцем коврами из Бахрейна. Запрос на предоставление новых документов и продолжение операции был направлен по линии «Алии Бет»; не было уверенности в том, что в Тель-Авиве он был согласован с непосредственными руководителями операции. Кроме того, была выбрана далеко не лучшая легенда: Франк готовился работать в образе канадского бизнесмена, поскольку хорошо владел английским, неоднократно бывал в Канаде и был уверен, что годы, прожитые в США, помогли бы ему поддержать эту легенду в любой ситуации. А теперь он должен был выдавать себя за араба из зоны Персидского залива.

«У меня европейская, а не арабская внешность. Правда, я немного говорю по-арабски, но с палестинским акцентом, — вспоминал позже Франк, — очень сложно работать в таких условиях. Я кипел от бешенства. Как они могли так со мной поступить? Разве так должны работать разведчики?»

А инструкций от «Моссад» все не было. Разумнее всего в таких условиях было прервать миссию и возвратиться в Израиль, но чувство гордости и патриотизма заставили Франка попробовать выполнить задание, по сути действуя на свой страх и риск, что крайне нежелательно на первоначальном этапе. Въезд нового резидента в страну обязательно должен быть максимально «прикрыт», глубоко эшелонирован, импровизации здесь обычно сводятся до минимума в деталировке. Менять, без достаточного согласования и обеспечения, легенду прикрытия можно только в самых критических ситуациях.

Прежде всего он сжег все документы, которые как-то связывали его с Израилем и начал искать канал нелегального проникновения. 20 апреля 1951 г. «Ташбакеш» договорился с контрабандистами о нелегальной переправке из Ирана в Ирак — задача сама по себе не простая из-за многочисленных полицейских постов на границе. Когда наконец изнурительное путешествие закончилось и он постучал в дверь явочной квартиры, то выяснилось, что там его никто не ждал. Оказалось, что хотя Тель-Авив направил в Багдад шифровку о его прибытии, но известил об этом только резидента, которого Франк должен был заменить.

Подстраховка не была предусмотрена, не были введены в задание дополнительные явки и пароли. Кроме того, контакт со сменяемым резидентом предполагался в самом Дамаске, что допускало возможность немедленной «засветки» нового резидента. Никак не были учтены и личные качества самого Бен-Пората, который уже проявил свою позицию как «главного» и свою неисполнительность.

Мордехай Бен-Порат был в числе гостей семьи на явочной квартире, где отмечали традиционным ужином первый день Пасхи. Хозяева квартиры, естественно, опасались, что неожиданный гость может оказаться агентом иракской контрразведки и отказалась оставить пришельца на ночлег. Франк вынужден был практически в присутствии гостей, сидевших за праздничным столом, объяснить Бен-Порату, что он тот самый, который прибыл ему на замену. Но и это не прошло без осложнений: Мордехай заявил, что с этим ещё надо разобраться, что его агенты и лидеры еврейской общины, знавшие о его тайной деятельности, не согласятся на эту замену и вообще надо получить дополнительные указания от Центра. Смертельно уставший Франк с трудом сдерживал гнев; но когда Бен-Порат отвез его в отель «Семирамида», Франк просто взбесился. Элементарный «вводный курс», прочитанный перед отправкой, предупреждал: паспорт любого иностранца, остановившегося в этом отеле, немедленно попадет в полицию, — а это могло привести к провалу; Мордехай же заверил, что это преувеличение, уж он-то, столько работая в Багдаде, знает, что арабская полиция глуха и слепа.

Но уже в ближайшие дни Якоб обнаружил за собой слежку иракской службы безопасности. Меняя такси, Франк сумел оторваться от слежки и бросился сначала к самому Мордехаю, затем к людям Бен-Пората с просьбой помочь ему бежать. Но ему было отказано — «ты понимаешь, так скоро это не делается, вот будем собирать новую группу для отправки, вот тогда…». Но Франк отчетливо понимал, что времени на ожидание уже нет, да и вариант отправки по линии «Алии Бет» не представлялся надежным: он же находился «под колпаком», арестовать могли прямо у трапа самолета. Запасные варианты эвакуации не были предусмотрены; тогда Франк проявил спасительную инициативу: обратился в бюро путешествий, где за взятку служащий организовал для него визу в Бейрут. Выбор такого направления не случаен: в то время рейсы в Ливан и Сирию считались почти что внутренние, а вот авиарейсы в Европу, в любую европейскую столицу иракская тайная полиция строго контролировала.

Из Бейрута он вылетел, уже безо всяких осложнений, в Турцию. Прямо из Бейрута отправляться в Израиль было крайне нежелательно: контрразведки всех арабских стран свободно работали в Ливане и очень тщательно следили за всеми, кто обращался в израильские представительства. Преодолеть границу нелегально Франк не мог: у него не было выхода на ливанскую резидентуру, а самостоятельные попытки были практически самоубийством. Он вылетел в Турцию, где был достаточно спокойный режим и можно было надеяться без осложнений быстро получить визу в израильском консульстве и ближайшим рейсом улететь в Тель-Авив. Тогда, да и сейчас, арабские контрразведки не располагают большой свободой деятельности на территории Турции (хотя разведывательные сети, естественно, имеются — исторически совсем ведь недавно большая часть территорий на Ближнем Востоке входила в состав Оттоманской империи и сменившей её Турецкой республики. Однако и здесь не все прошло гладко. Для начала израильский консул в Стамбуле отказал в визе «бахрейнскому торговцу коврами». Ведь у Франка был документ только на это имя, а никаких секретных инструкций от «Моссад» в консульстве не имелось: хотя информация от Коэна об использовании паспорта Ташбакеша в свое время ушла по линии «Али Бет», до МИД она не добралась. Рассказу и объяснениям Франка не поверили. Консульству потребовалось три дня на то, чтобы выдать «Ташбакашу» израильскую визу — формальных препятствий в общем-то не было, но для ускоренной процедуры не нашли оснований. Франк пытался уговорить консула не ставить по крайней мере в бахрейнский паспорт штамп израильской визы, поскольку тогда документом никто больше не мог бы воспользоваться, но бюрократ-консул все же проставил штамп; даже просьба Франка об извещении разведывательных структур была не выполнена. Единственное, что обошлось без осложнений, так это перелет в Тель-Авив.

В аэропорту Лод Франка никто не встречал, и, к его изумлению, когда он на следующий день явился в «Моссад», в офис Шилоя, тот отказался его принять; Якобу вернули израильский паспорт — и все, занимайся, брат, своим делом, когда понадобишься, позовем. Даже спустя много лет Франк не мог без гнева говорить о своих бывших руководителях, обвиняя их в «…дилетантизме, который почти стоил ему жизни. Правая рука не знала, что делала левая. Кругом царила дезорганизация. Нам, — говорил Франк, — просто повезло, что у иракцев был ещё больший хаос». На самом деле повезло, скорее, самому Якову. Месяц спустя после его бегства иракская контрразведка разгромила подпольную сеть Израиля в Багдаде. Бен-Пората неоднократно арестовывали и подвергали пыткам. По иронии судьбы, спасла его «Ниэр Ист Транспортейшн», деятельности которой Бен-Порат едва серьезно не помешал: Мордехаю удалось бежать на одном из рейсов, организованных Хайллелем.

Вместе с Бен-Поратом был арестован Иегуда Таджар. Ветеран «Палмах», элитной штурмовой группы, входившей в состав «Хаганы», он был направлен в Ирак политическим департаментом — ещё до роспуска этой службы, — в качестве руководителя группы молодых иракских евреев и их арабских наемников, добывавших стратегическую информацию для Израиля.

Бен-Порат и Таджар должны были работать параллельно, но не вместе. На практике же получилось, что нарушая даже элементарные правила конспирации, они часто встречались, говорили между собой на иврите и даже, путешествуя в случайных автомашинах, пели израильские песни. Весьма существенный ряд нарушений правил конспирации был допущен при организации встреч резидентов со информаторами и связниками, неудачно, а порой попросту плохо были подобраны явочные квартиры. В результате этих и подобных ошибок агентурная сеть посыпалась как домино. Иракцы арестовали одного за другим около 100 агентов и захватили большое количество оружия. В ноябре 1951 года 20 иракских евреев были преданы суду и 2 из них повешены. Таджар был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Только спустя 9 лет, когда «Моссад» сумел установить контакт с новым правителем Ирака, полковником Абделем Каримом Касемом, Таджара удалось освободить в обмен на предоставленную Касему информацию о заговорах против него иракской оппозиции.

Объяснять этот тяжелейший провал только неподходящими личными качествами резидентов просто нельзя. В конце концов, они хоть были самоучками, но не появились на пустом месте — их отбирали, учили, инструктировали, их работу курировали и если дело обернулось трагически, то ответственность за это должна распределяться по справедливости. Рувен Шилой, блестящий стратег и талантливый дипломат, не справился с профессиональной рутиной, не смог наладить ни системы отбора кадров, ни четкого функционирования службы обеспечения разведывательных мероприятий.

Скорее всего, он сам это понял…

 

Алия и Моссад

Быстрый прирост населения был одним из важнейших залогов выживания Израиля. Не было ни времени, ни реальных возможностей уповать на естественный прирост — государству требовалась «алия», массовое переселение евреев из других стран. Эмиграция была особенно важна в первые годы существования Израиля, этой крохотной страны, окруженной со всех сторон морем арабов. Это был не столько вопрос географии, сколько демографии.

Частично эмиграция осуществлялась по официальным международным канонам, но далеко не все эмиграционные законы в разных странах, разделенных серьезными политическими противоречиями, были достаточно благоприятны. Наряду с легальными требовались и специальные операции. Благодаря тайным операциям агентов «Алии-Бет» за первые четыре года независимого существования население Израиля удвоилось и достигло одного миллиона. Тем не менее «Алия-Бет» как самостоятельная институция в марте 1952 года была распущена. Рувен Шилой решил, что она больше не нужна.

Формальные аргументы для принятия этого решения очевидны: зачем осуществлять тайные или полулегальные операции, если можно действовать в открытую, от имени государства. Но хоть немного более углубленный анализ столь же очевидно показывал, что уповать на быструю гармонизацию международных отношений в части эмиграции чрезмерно оптимистично и при самом хорошем раскладе «неофициальной» работы хватит ещё не на одно десятилетие. Сотрудники «Алии-Бет» возражали против такого решения, утверждали, что Шилой и его «Моссад» стремились прибрать к рукам их солидные активы и, самое главное, что политический прогноз относительно только легальной иммиграции необоснованно оптимистичен. Но возражения и протесты упраздняемых или реорганизуемых подразделений — это нечто само собой разумеющееся, точно так же происходило совсем недавно, за год до этого, с Гуриэлем, Артуром Бен-Натаном и сотрудниками политического департамента. Во всяком случае, это не повлияло на решение политического руководства, принятое «с подачи» Шилоя.

«Алия-Бет» с самого начала, с тридцатых годов взяла на вооружение методы подкупа и тайной дипломатии. Его агенты устанавливали прямые контакты с верхушкой правительства, с политическими лидерами, нередко во враждебных странах: с иракскими премьерами Савиди и Нури-ас-Саидом, с венгерскими руководителями, с шахом Ирана и королем Трансиордании Абдуллой — все это делалось для того, чтобы обеспечивать массовый безопасный выезд евреев в Израиль. Что касается активов, то здесь действительно было о чем говорить. К началу пятидесятых «Алия-Бет» представляла собой огромную организацию, которая в глобальном масштабе занималась перемещением самого ценного, что было у евреев, — людей. Это было гигантское тайное «агентство путешествий», располагавшее более чем шестью десятками судов и самолетов, бесчисленным количеством автомобилей и грузовиков. Движение транспортных средств координировалось полулегальной глобальной системой радиосвязи. Бюджет «Алии-Бет» измерялся десятками миллионов долларов — сумма по тем временам настолько значительная, что она оказала существенное влияние на развитие некоторых европейских портов в послевоенной Европе, где, помимо рутинной оплаты за предоставление портового обслуживания и транспортных услуг, систематически выплачивались огромные взятки полицейским чинам, правительственным служащим и судовладельцам за создание режима благоприятствования. «Масштабы операций «Алии-Бет» не знали себе равных в истории нашего государства, и с тех пор никто не смог сравниться с нашими достижениями», — вспоминал один из ветеранов «Алии-Бет». Теперь это огромное «хозяйство» по решению правительства, инспирированному Шилоем, переходило в распоряжение государства. Некоторые из авиалайнеров, принадлежавших этой службе, стали первыми самолетами государственной израильской авиакомпании «Эль-Аль». Ее суда стали основой государственной пароходной компании «Зим». Опыт крупномасштабных морских операций оказался полезен в становлении военно-морского флота Израиля. Многие агенты «Алии-Бет», а также мастера по изготовлению фальшивых документов впоследствии успешно использовались «Моссадом» и другими ветвями разведсообщества.

До сих пор существует мнение, что решение о ликвидации службы было слишком поспешным. Возможно, следовало действительно передать многое из материально-технической базы организации государству, но сохранить оперативное ядро и часть материальной базы «Алии-Бет» как самостоятельной структуры ещё на несколько десятилетий. Государственное руководство хоть в Израиле, хоть в какой-либо другой стране не проявляет необходимой гибкости и оперативности. Но здесь надо отметить, что представляется очень вероятным: прозорливый Рувен Шилой предполагал заранее, что «проблемы» с алией возникнут ещё не раз и наряду с государственными, потребуются и сторонние, фактически нелегальные усилия и соответствующие службы. Предполагал — но все же настаивал с упорством Катона Старшего на необходимости роспуска и огосударствления «Алии Бет». Некоторые из причастных к событиям тех лет говорят, что Шилой на какое-то время был просто глух ко всем аргументам за сохранение службы — и он же совсем скоро не пожалел усилий, добиваясь, чтобы функции упраздненной организации полноценно выполнялись другими частями разведсообщества; кроме того, нельзя не заметить, что для многих разведчиков пребывание в «Алии Бет» стало хорошей рекомендацией и своеобразным трамплином в карьере. В свете этого представляется очень убедительной дополнительная мотивация, связанная с личностной позицией Авигура и ещё нескольких руководителей «Алии-Бет». Они как минимум становились слишком независимыми, как бы заняли явочным порядком место если не над, то в стороне от политического руководства или на равных позициях в них, а к разведсообществу и «Варашу» относились как к органам, призванным служить «Алии Бет». И пока тот же Авигур оставался на своем посту, поколебать его было просто невозможно. В свете такого расклада уместно предположить, что роспуск «Алии Бет» — удачный стратегический маневр: упразднить службу по системе государственных учреждений было возможно, а как только руководители её оказались бывшими и остались не у дел, тут же можно было использовать все самое необходимое из достижений институции. Реорганизацией службы небольшую, но «несокрушимую» группу руководителей «Алии Бет» «поставили на место» или вывели из игры — и спустя некоторое время лучшие работники «Алии Бет» были вновь призваны в разведку (уже на иных принципах) и с успехом продолжали там делать то, в чем показали свою квалификацию, мастерство и стойкость. Распустив «Алию-Бет» и политический департамент, Р. Шилой сосредоточил в своих руках огромную власть и создал более мощную разведывательную организацию. Установление прочных связей с иностранными спецслужбами было одним из серьезных достижений израильской разведки на начальном этапе развития израильского разведсообщества, так же как и установление технологического и стратегического сотрудничества в рамках периферийных союзов. Обращаясь к личности человека, которого немногочисленные осведомленные при жизни называли «господин разведка», конечно же надо не забывать, что дипломатические усилия и активность разведслужб инициировались прежде всего Рувеном Шилоем. Если бы «стратегические союзы» были единственным, что он сделал в своей жизни, и этого было бы достаточно для благодарной памяти в разведсообществе и в истории государства; пожалуй, можно сказать, что этот удивительный человек стратегических ошибок не совершил. То, что в «предгосударственные» годы не был принят план Абдаллаха, который мог в самом деле преобразовать всю ближневосточную историю в более благоприятном для Израиля ракурсе, не его вина: достаточно влиятельным Шилой стал позже. А второго шанса история не предоставила…

Главные достижения разведсообщества под руководством Шилоя, выгоду от которых и для разведывательного сообщества, и для государства трудно переоценить — и за последующие годы ставшие как бы естественной частью принципов функционирования разведки, — связаны именно со стратегическими решениями. Многие современные аналитики считают, что Шилой с его грандиозными планами был пережитком прошлого. Представляется, что не меньше оснований считать его провозвестником будущего; при наличии хороших помощников и в обстановки меньшей политической и финансовой жесткости, чем та, которая вынужденно существовала в пятидесятые годы в Израиле, он несомненно осуществил бы свои широкие стратегические планы. Не случайно они практически все в основном и так были осуществлены — только известны стали по именам других людей, а не своего истинного создателя. История подтвердила их жизненность.

Но в свое время и на своем месте Рувен Шилой не смог преодолеть трудности, которые возникали в прямом руководстве и «Моссадом», и «Варашем»; возможно, дело даже не в способностях, а в том, что в результате травм головы, полученных в автомобильной катастрофе, а также последствий давнего ранения в результате теракта, его работоспособность заметно ухудшилась. Это, в общем-то, понимали люди из близкого окружения: так, Бен-Гурион отмечал в своем дневнике 24 мая 1952 г.: «Ко мне зашел Иссер. Он считает, Рувен не справился со своими задачами». Понял это и сам Рувен. 20 сентября 1952 г., после полутора лет пребывания на посту руководителя «Моссада», первый директор в истории этой службы ушел в отставку. На вопрос о возможных преемниках он назвал вполне очевидных кандидатов: Левинского, Джибли и Харела.

Отставка не означала прекращения деятельности или отдаления от работы в разведке и с разведкой. Шилой отдавал конкретное руководство специальными службами в руки достаточно (как он считал) компетентных людей, а сам сосредоточился на внешнеполитической деятельности. Шаги, предпринимаемые правительством Израиля в те годы, зачастую осуществлялись при непосредственном участии Рувена. Отчетливо его влияние можно проследить и на деятельности «Аман» и «Моссад» до конца пятидесятых; Харел «до» и Харел «после», освобожденный от влияния (и надзора) Шилоя, действовали по-разному. Однако когда в мае 1959 года Шилой внезапно умер от сердечного приступа как раз в тот момент, когда готовился совершить новую секретную поездку в Турцию и Иран, о нем быстро забыли. У него было мало политических союзников и много врагов; он предпочитал работать в одиночку и не любил не только рекламы, но и вообще старался не допускать огласки своей деятельности; главным для него были вопросы пользы делу своей жизни, а не результаты для себя лично.

Под его негласным стратегическим руководством во второй половине пятидесятых годов продолжилось развитие системы союзов между разведслужбами.

 

Партнерство

В этот период в азиатском и африканском Средиземноморье и прилегающих районах произошли существенные политические изменения. К власти в ряде стран, в том числе и в крупнейших арабских, пришли радикально-националистические режимы. Фактически в те годы впервые со всей ясностью проявилась одно из самых опасных явлений, которое в настоящее время перерастает в опаснейшую глобальную проблему.

К сожалению, понимание этой опасности сопредельными, а тем более достаточно географически удаленными странами происходило очень (чтобы не сказать слишком) постепенно. До сих пор происходит так, что тактические соображения заслоняют понимание истинной опасности — что произошло, в частности, на Балканах, где политика западных стран и НАТО привела в реальности к продвижению НМР на Балканы. Воевали с коммунистами и посткоммунистами, обвиняли во всех смертных грехах Милошевича — и в результате получили группировку из Албании, Боснии и мусульманского Косова, которая уже приносит беды и ещё принесет их Западу во множестве.

Но об этом потом. Со средины же пятидесятых только в Израиле, и то далеко не всеми, было понято, что провозглашенные и осуществляемые курсы правительств стран, где взял силу арабский (о «неомусульманской» составляющей в те годы не говорилось) радикал-национализм, отнюдь не гарантировали мира, стабильности и успешного развития огромного региона. Но и в Израиле по-настоящему не почувствовали, что взрыв в иерусалимской мечети Аль-Акса, унесший в 1951 году жизнь первого иорданского короля Абдаллаха ибн-Хуссейни, ознаменовал новый этап в наступлении НМР.

Абдаллах ещё в бытность султаном созданного при поддержке Уинстона Черчилля на подконтрольных Великобритании землях эмирата Трансиордании сформировал самую мощную в то время на Ближнем Востоке армию. В ходе войны 1948 года (войны, которая могла бы и не произойти при правильной позиции и умелом проведении тайных переговоров между Абдаллахом и Шареттом) он командовал соединенными войсками арабских стран. Но и в послевоенные годы продолжал тайные переговоры с Израилем — только Моше Шаретт более двадцати раз побывал в королевской резиденции; вступала в переговоры с ним и Голда Меир, хотя безуспешно — в мусульманских странах до сих пор настороженно относятся к женщинам-дипломатам. Абдаллах исходил из интересов своей страны — он стремился к созданию «Великой Иордании», но был вполне веротерпим и национально толерантен. Его планы при их реализации вполне могли принести стабильность на Ближнем Востоке, вовсе не исключающую существование там ни одного из разноплеменных государств. В частности, на переговорах, в которых наиболее активное участие принимал Рувен Шилой, было подготовлено соглашение, которое называлось «Принципы окончательного территориального урегулирования». Когда, в том числе из-за вмешательства британского Форин Офис, уверенного, что ему виднее, что и как делать на «своих» бывших и существующих на то время территориях, этот документ не был подписан, переговоры продолжались. Дело шло к подписанию двустороннего соглашения о взаимном ненападении, свободной торговле и дальнейшей нормализации отношений; в конце февраля 1950 года соглашение, в известной мере прообраз знаменитого «кэмп-дэвидского», было парафировано. Но практическая реализация соглашения пошла по совсем нежелательному сценарию. Основной организатор переговоров с иорданской стороны, полковник аль-Телли, сбежал в Каир и выдал всю информацию, что называется, из первых уст. Реакция последовала незамедлительно: Лига арабских стран приняла решение об исключении из своего состава любого государства, которое пойдет на сепаратные переговоры с Израилем. Король Абдаллах не пошел на конфронтацию с «братьями по вере», — но оказалось, что только предупреждением (или угрозой) дело далеко не ограничивается. Националисты и религиозные фанатики недавно созданной «Организации джихада» подготовили заговор; исполнителем стал — это тоже символично в свете последующих событий, — молодой палестинец Мустафа Шукри Ашу. На иорданский трон пришел король Хуссейн, тоже весьма трезвый политик и сильный правитель; он, конечно, хорошо усвоил уроки гибели Абдаллаха, но отнюдь не собирался капитулировать перед НМР, который, в сущности, деструктивен для любого государственного образования и любой династии. Увы, естественно, что на жизнь «прозападного» монарха неоднократно покушались. Один из первых заговоров был организован из Каира полковником аль-Телли, которого в свое время египетские власти не выдали иорданскому суду. Заговор, как и все последующие, не удался и Хуссейн правил страной почти полвека.

Политическая история определяет начало существенных перемен в регионе со времени, когда к власти в Египте пришли военные во главе с полковником Абдель Насером. В других арабских странах национализм «насеровского» толка тоже стал добиваться заметных успехов, фактически прокладывая дорогу — хотя это не осознано по-настоящему до сих пор, — неомусульманскому радикализму. Еще в пятидесятых сторонникам арабского национализма фактически почти удалось взять под контроль Ливан. В Ираке полковник Абдель Карим Касем захватил власть после убийства Нури-ас-Саида и членов королевского хашимитского двора. В последующие годы произошли заметные политические перемены в Сирии, а также в Ливии; к «дуге нестабильности» затем присоединились Судан и неарабский, но мусульманский Иран.

Нельзя здесь не отметить, что «великие державы» проявили крайнюю близорукость в отношении этих стран. СССР не только объявил Насера своим героем, но и всемерно поддерживал Египет и Сирию, а затем едва ли не все «антизападные» режимы до последних дней своего существования как державы. США тоже не жалели денег и дипломатических усилий для распространения своего влияния на Ближнем Востоке, но то, что в действительности стоит за национализмом и «стремлениями к государственной самостоятельности» в арабских странах, вряд ли может быть преодолено традиционными действиями. Весьма внимательно подходила к «националистическим» режимам Англия; возможно, это подкреплялось ещё и тем, что режимы образовывались в основном на территориях британских колоний или протекторатов и их становление характеризовалось мощным антибританским движением. Гораздо сложнее дело обстояло с политикой Франции; там можно выделить не только периода от «после войны до эпохи Де Голля», но и эволюции, происходившие в период пребывания у власти генерала. Во всяком случае, к средине пятидесятых годов американцы, как и следовало предполагать, разочаровались в Насере и после Суэцкой кампании 1956 года прекратили тайное сотрудничество с режимом, а англо-американские усилия по втягиванию Израиля в «прозападную» сферу действий стали особенно заметными после 1958 года.

Израиль, в добавок к существующим тайным и полускрытым союзам, стал участвовать в двух региональных группировках: «северном ярусе», связывающем Израиль, Турцию и Иран, и в «южном ярусе», связывающем Израиль с Эфиопией и Суданом.

Все эти страны были втянуты в пограничные конфликты с арабскими государствами, а также опасались «подрывной» деятельности со стороны Советского Союза. Особенно это относилось к Турции, которая в долгосрочном плане сделала ставку на Запад.

В начале 1957 года прошли переговоры между премьер-министр Турции и специальным посланником Израиля Элиаху Сассуном; была достигнута принципиальная договоренность о сотрудничестве спецслужб. Сразу же за этим Турцию посетил Рувен Шилой — наиболее подходящий человек для такого рода тайных миссий. А 28 августа 1957 г. сам Бен-Гурион в сопровождении Шилоя и начальника штаба вооруженных сил вылетел в Анкару для встречи с Мендересом. Появление Бен-Гуриона в Анкаре объяснялось «вынужденной посадкой» в связи с тем, что у его самолета якобы возникли проблемы с двигателем.

Конкретным результатом этих переговоров явилось совершенно секретное соглашение о всестороннем сотрудничестве между «Моссадом» и Турецкой службой национальной безопасности, которое практически действует по настоящее время. Примерно в этот же период «Моссад» заключил аналогичный пакт с иранским «Саваком» — правда, его действие, как и сам «Савак», оборвались с «исламской революцией» в Иране. В конце 1958 года три спецслужбы создали трехстороннюю организацию под названием «Трайдент», которая предусматривала регулярные, раз в полгода, встречи руководителей.

Турция делилась с «Моссадом» информацией о намерениях радикальных арабских режимов в отношении Израиля, которую ей удавалось получать в Сирии. «Савак» передавал часть сведений, собранных в Ираке, Афганистане и Пакистане и способствовал оперативному продвижению Израиля, в частности, на оружейные рынки. «Моссад» оказывал содействие в подготовке кадров для иранской и турецкой спецслужб в области контрразведки и специальной техники, поставлял сведения, в частности, о деятельности и лидерах региональных (надгосударственных) террористических группировок; нельзя исключить, что поступала информация и о курдском движении, которое весьма непосредственно затрагивает Турцию. Все три службы обменивались информацией и проводили операции по противодействию советской разведке на Ближнем и Среднем Востоке, а также координировали свои действия по разведывательному прикрытию легальных межгосударственных акций.

В долгосрочном плане были очень важны также отношения на «южном ярусе». Однако с одним из партнеров сотрудничество устанавливалось не напрямую, а при активном посредничестве Великобритании. Это было связано с тем, что сама политическая обстановка в Судане была сложнее и неопределеннее — страна находилась в процессе обретения независимости. Но хорошие предпосылки были: Хартумские политики были обеспокоены вмешательством Насера во внутреннюю избирательную кампанию с его призывами к «единению долины Нила». Они небезосновательно опасались, что экспансия этим не ограничится и Египет может просто «проглотить» Судан. Политическая верхушка страны попыталась получить гарантии Великобритании от вмешательства Египта, но министерства иностранных дел и по делам содружества пока что были склонны искать пути умиротворения Насера и воздерживались от радикальных шагов. В ходе переговоров с «МИ-6» посланники Хартума заявили, что они готовы «пойти на союз с дьяволом» ради того, чтобы поставить заслон экспансионизму Египта. Тогда британцы предложили им пойти на контакт с «шайтаном» арабского мира — Израилем и свели суданцев с израильскими дипломатами. Основные переговоры вел Мордехай Газит, первый секретарь посольства в Лондоне. Ранее он был сотрудником Политического департамента министерства иностранных дел и продолжал работать на разведку и в ходе «бунта шпионов», и даже после роспуска департамента.

М. Газит встретился с суданским посланцем Сидки эль-Махди и обсудил несколько вариантов совместных действий против Насера. После этого весьма оживились легальные связи, но вместе с этим продолжались тайные контакты. Своего апогея они достигли в августе 1957 года на встрече в Париже министра иностранных дел Израиля Голды Меир и премьер-министра Судана Абдуллы Халиля. Однако вскоре Халиль был свергнут и этот контакт прервался. Активизировались связи уже в период пребывания у власти в Судане полковника Нимейри.

Успешнее развивалось сотрудничество с императорской Эфиопией. Для этого было достаточно предпосылок. Страна в 1950-х годах была достаточно стабильной и проводила прозападный курс, хотя в свое время весьма пострадала от фашистской Италии. Кроме того, Эфиопия имела выход к Красному морю, что позволило ей контролировать подходы к Суэцкому каналу и израильскому порту Эйлат. Император Хайле Селассие, считавший себя потомком древнего еврейского племени Иуды и использовавший в качестве символа своей династии королевского льва, находился у власти уже более 20 лет и хорошо относился к израильскому государству. Эфиопские христиане, большинство, ничуть не лучше относились к мусульманам, чем к иудеям; особых симпатий ни у императорского, ни у сменившего впоследствии его прокоммунистического режима к соседям-арабам не было, — но и не было опасений насчет Израиля. Сотрудничество началось с того, что Израиль помог императору в подготовке кадров для его служб безопасности, — и в ответ разведслужбам Израиля было позволено создать мощный центр радиоперехвата для контроля линий связи соседних арабских стран; это существенно сказалось на уровне радиоразведки.

«Моссад» также имел в Эфиопии крупную оперативную резидентуру. Эта резидентура продолжала работу, начатую Ашером Бен-Натаном в Джибути, только в значительно более крупном масштабе. Спустя много лет, уже после смерти Хайле Селассие, работа с Эфиопией приобрела и дополнительные оттенки — так, разведслужбы Израиля сумели успешно провести масштабную операцию по вывозу в Святую Замлю фалашей, темнокожих эфиопских иудеев. Эта операция сопровождалась подкупом высших должностных лиц, в том чиле в соседних странах. Подкуп, коррупция — это в немалой степени содействовало разложению правящей верхушки, не только в Африке, но и в Европе: так произошло, например, с кланом Чаушеску в Румынии.

Румыния была единственной страной социалистического лагеря, сохранившей дипломатические отношения с Израилем после войны 1967 года. Контакты с президентом Николае Чаушеску и его приближенными осуществлял Ешайяху (Шайке) Трахтенберг-Дан, парашютист-диверсант во Вторую Мировую войну, который с группой диверсантов из английской армии воевал за линией фронта на Балканах, а затем служил в «Бюро связей» при Авигуре и Леваноне. Шайке Дан находился под пристальным вниманием разведок стран ОВД. Однажды (в августе 1967 г.) его попытались убить, но перепутали с американцем из «Джойнта» Чарльзом Джорданом — его убили в ЧССР, достаточно неловко попробовав это выдать за несчастный случай. Шайке Дану удалось добиться согласия клана Чаушеску на выезд румынских евреев в Израиль. Взамен израильские специалисты помогали ремонтировать румынские танки и другое вооружение, а государство стало импортировать гораздо больше румынских товаров, чем требовалось. Но главным были деньги. Израиль согласился выплатить по 3 тыс. долларов за каждого еврея, которому румыны разрешат выезд в Израиль. Официальные это считалось компенсацией за полученное образование, но всем было ясно, что это обыкновенный выкуп. Дан прилетал в Бухарест с полным чемоданом денег и производил выплаты. Все случаи выезда евреев из Румынии официально преподносились как воссоединение семей, а не как эмиграция. Сближение с правящим румынским кланом стало основой того, что Шайке Дан стал главным посредником Запада в тайных договоренностях с Чаушеску. Учитывая особый статус США в Румынии, Шайке официально числился советником правительства США. В этом качестве он лоббировал просьбу Румынии о предоставлении ей статуса наибольшего благоприятствования в торговле с Соединенными Штатами Америки. Коррупция, тайные сделки, секретные договоренности — все это, естественно, способствовало разложению правящей верхушки. В 1989 году режим Чаушеску пал, они с женой были расстреляны. На суде выяснилось, что он и его семья, в частности, присвоили себе около половины из 60 млн. долларов, выплаченных Израилем…