У всякой революции были вожди, стоящие во главе революционного класса — той активной части общества, которая выступает локомотивом социально-политических преобразований. В недрах революционного класса вызревает политический проект, в рамках которого оформляется идеология, организационные формы и методы борьбы, символика и мифология революции.
Легко рассуждать о революциях прошлого. Характер государственного переворота февраля 1917 г. был антимонархический и пробуржуазный, роль главного могильщика царизма сыграли военные при участии лидеров либеральных партий и поддержке членов царской фамилии. Движителем русской социально-политической революции октября 1917 г. было крестьянство в союзе с пролетариатом, а политически ее возглавили радикальные социалисты — большевики и примкнувшие к ним левые эсеры. В ходе гражданской войны столкнулись две основные революционные силы — красные и белые. Да, пусть никого не удивляет, что Белое движение я классифицирую, как революционное, а не контрреволюционное. Белые вовсе не стремились к реставрации монархии, они защищали модернизационный проект, альтернативный большевистскому, значительно менее радикальный, более отвечающий интересам буржуазии и интеллигенции (как некоего «среднего класса той эпохи), в то время как большевики отражали интересы широких крестьянско-пролетарских масс.
Но на национальных окраинах развалившейся империи в это время доминировала третья мощная политическая сила — националисты-сепаратисты. Убедительнейшая победа в гражданской войне была одержана красными не только вследствие пробольшевистской позиции крестьянства, получившего землю и не желавшего никакого компромисса в этом вопросе, но и благодаря тому, что большевики блестяще перехватила инициативу у сепаратистов, декларируя широчайшие права самоопределения народов вплоть до отделения, при этом предлагая еще и привлекательный социальный проект. Дмитрий Лысков в книге «Краткий курс истории Русской революции» пишет:
«Большевики совершенно искренне не желали восстановления империи. То государство, которое они создавали, которое они видели, в их сознании не было преемником старого государства. Это было началом чего-то принципиально нового … Именно это и позволило сохраниться имперскому российскому пространству. Интернационализм большевиков разоружал все национализмы. Большевики искренне были готовы принять и воплощать в жизнь все националистические программы, которые вообще возникли на территории Российской империи.
При одном условии. Это условие для националистов в то время могло казаться не самым важным. Сейчас нам оно кажется самым важным, тогда это могло быть по-другому — господство коммунистической партии большевиков.
Для какого-нибудь азербайджанского националиста, основная идея которого заключалась в том, чтобы сделать каким-то образом нацию из аморфной массы, сделать азербайджанский язык, научить всех говорить на хорошем азербайджанском языке, дать всем национальное самосознание — в конце концов не так важно, если большевики сделают это под своими лозунгами, да и лозунги не такие уж плохие». [64]
Итак, все довольно легко раскладывается по полочкам: вот интернационалисты-большевики, вот националисты-самостийники, вот «державники»-белые с идеей единой и неделимой России и типично либеральной концепцией непредрешенчества. Но легко ли было предугадать эту идейно-политическую конфигурацию, сложившуюся уже к концу 1917 г. хотя бы весной? Я не знаю ни одного человека, который бы даже в самых общих чертах дал верный прогноз развития русской революции. Ход любой социально-политической революции предсказать столь же трудно, как предположить траекторию полета осинового листа, подхваченного смерчем. До февральского переворота основной спор велся в плоскости выбора между консервативно-монархическим и либерально-буржуазным проектами. А обернулось все социалистической революцией, которой даже по мнению большинства социалистов (марксистов-традиционалистов) произойти в России не могло.
Вот и сегодня, имея в виду обострение революционной ситуации в РФ, так и напрашивается предположение о том, что главный спор произойдет между неолиберальным и неокоммунистическим проектами. На мой взгляд эта гипотетическая конфигурация есть не более чем результат устоявшихся стереотипов. Я глубоко убежден, что коммунистическая политическая доктрина, базирующаяся на марксизме, окончательно себя исчерпала. Грядущая русская революция (если она все же случится) выведет на первые роли совершенно новую революционную идею и сформирует новую политическую силу. Собственно, то же самое произошло и в ходе революции начала XX в., когда РСДРП, возникшая как классическая социал-демократическая партия, в течение буквально нескольких лет месяцев мутировала в принципиально новую коммунистическую партию. Да, в качестве своего идеологического базиса ленинская РКП(б) провозглашала марксизм, но марксистская фразеология лишь прикрывала самобытную, основанную не на книжном догмате, а на конкретной практике госстроительства, программу. Сталинская ВКП(б) еще дальше ушла от классического марксизма, а сталинская модель социально-экономического развития СССР имела очень мало общего с концепциями построения социализма, рожденными в XIX столетии, во многом откровенно им противореча. В свою очередь глубокий культурно-идеологический кризис советского проекта был вызван как раз тем, что деградировавшая элита не смогла преодолеть марксизм, отказаться от изжившего себя догмата, в результате чего Советский Союз, лишившись национальной идеи, утратил культурный суверенитет, что послужило прологом к краху нашей державы.
Сегодня многие видят, что наша страна, в которой господствуют ультра-либералы, катится в пропасть. И единственной реальной альтернативой кажется восстановление советского строя. Так уж устроен человек: заблудившись в лесу, большинство старается вернуться назад к знакомой тропке, и уж от нее искать дорогу. И лишь немногие отважатся искать выход через неизведанные дебри, полагая, что путь назад приведет к потере времени и сил, но так и не даст ответа на вопрос, куда же все-таки следует идти. Ни одна революция не делается под лозунгом «Вперед, в прошлое!». Поэтому чем быстрее революционерами будет изжит марксизм, тем скорее мы получим привлекательную альтернативу неолиберализму, идеологическое господство которого во многом базируется на старательно культивируемом мифе о его безальтернативности.
Забегая несколько вперед, я поспешу поделиться смелым предположением, что актуальная революционная идея в будущем будет основана на симбиозе социализма, как практической доктрины построения социального государства, с национализмом, как идеей сохранения и развития этно-культурной и цивилизационной идентичности народов. Я бы с удовольствием заменил чем-то совершенно неудачный и дискредитировавший себя термин «национализм», но так и не нашел никакого подходящего слова для обозначения антипода явлению культурной глобализаци, уничтожающей культурную идентичность народов катком голливудского киноформата, бездуховных потребительских стереотипов и насаждением набора пошлых «общечеловеческих ценностей».
Пока же я постараюсь дать несколько очерков, обрисовывающих положение левых политических сил в современной РФ, радикальная часть которых пытается позиционировать себя, как силу революционную. Кто же такие левые? Вопрос этот многим покажется странным, но все же постарайтесь на него ответить. Что, не получается? Иначе и быть не может, поскольку ответ «левый — это сторонник левых идей» ничего не объясняет без разъяснения, в чем есть суть левой идеи.
Известный политолог Александр Тарасов попытался так сформулировать признаки левизны: «Те движения, которые выступают против капитализма, расового или национального неравенства, царства частной собственности, отчуждения и эксплуатации человека человеком являются безусловно левыми. Это — обязательный набор. Если что-то из этого набора выпадает, вы имеете дело уже не с левыми, даже если сами себя они так маркируют».
Ну и что — ясность появилась? Выходит, что Уго Чавес по критериям Тарасова совсем не левый, ибо частную собственность в Венесуэле он отменять не собирается. Все классические марксисты, включая основоположников — не левые, потому что они считали, что с капитализмом надо не бороться, а повсеместно способствовать укоренению капиталистических отношений, ибо они суть прогресса. При этом они, правда, подразумевали, что сам прогресс (сакральное понятие в марксизме) приведет к смерти капитализма, но это лишь их предположение. Большевиков образца 20-х годов к левым причислить никак нельзя, так как они выступали в поддержку частной собственности. Но и в 1917 г. они тоже левыми не были, поскольку не предполагали проводить тотальную национализацию, к этому их вынудил лишь полный развал хозяйства и всеобщий хаос. В национальном же вопросе неравноправие было основным принципом советского руководства. Все этнические группы в СССР были поделены на 4 категории:
— имеющие право на союзную республику;
— на автономную республику в составе союзной;
— на автономный округ или автномную область в составе территориальной области;
— тех, кто подобных национально-государственных прав не имеет.
Причем численность народности, достигнутый ею уровень культуры в данном случае никакого значения не имела. Скажем, для карел, которых насчитывалось около 250 тысяч, создали в 1940 г. союзную республику, в коей половину населения составляли русские, а миллиону с лишним казанских татар позволили иметь лишь автономию. Многие же коммунисты, как например китайские, лучшим инструментом нацполитики вообще считали геноцид. Короче, левых в тарасовском понимании в реальном мире просто никогда не существовало.
Придется снова обратиться к словарю: левый — политически радикальный или более радикальный, чем другие, в противоположность правому (в смысле консервативный, реакционный, враждебный всякому прогрессу). Итак, слово «левый» означает в общем случае просто радикального сторонника политической идеи, и не более того. Абсолютно никакого идеологического наполнения этот термин не имеет. То есть левым может быть только сторонник какой-то идеи, где сама идея первична, а качественное прилагательное «левый» лишь уточняет степень его решительности в деле реализации своих политических взглядов.
Если обратиться к отечественной политической истории, то широко известны два левых течения — левые коммунисты (Н. И. Бухарин, Ф. Э. Дзержинский, М. С. Урицкий, К. Б. Радек, А. С. Бубнов и другие) и левые эсеры (террористка М. А. Спиридонова, один из старейших народников М. А. Натансон, Б. Д. Камков, В. А. Карелин и прочие). Причем, левые эсеры после размежевания с правыми создали самостоятельную партию, а левые коммунисты не имели сколь-нибудь структурированной организации, то есть это была не партия, не движение, а внутрипартийное течение. Не менее известна и так называемая левая оппозиция в ВКП(б) в 20-х годах, лидером которой был Троцкий.
В Германии в свое время заметную роль играли левые национал-социалисты, идейными вождями коих считаются братья Штрассеры. Причем нацисты эти были настолько левые, что левое крыло НСДАП даже называли марксистским или национал-большевистским. Насколько их понимание марксизма отличалось от классического, мы рассмотрим в главе 23, а пока обращаю внимание читателя лишь на то, что внутри ультраправой, как принято ее определять, нацистской партии существовало течение, называемое левым. Никакого противоречия здесь нет, поскольку левые нацисты действительно были очень радикальны — предлагали, например, не просто подчинить буржуазию интересам государства и народа, к чему стремился Гитлер, а уничтожить ее, как класс, национализировав промышленность. Все в мире относительно, вопрос в том, что принять за неподвижную систему координат, как говорят физики.
Идентификация по шкале «левые-правые» одного и того же политика зачастую меняется на прямо противоположное значение, даже если его взгляды не изменились. Вспоминаю стихотворение Эльдара Рязанова, которое я прочел в журнале «Мы» в 1990 г. (возможно, цитирую его не совсем точно, но сверить с оригиналом по прошествии стольких лет не имею возможности):
Правые — это армия, души их как мундиры Бесцветны они, бездарны, но вместе — бойцы, задиры Комплекс неполноценности сплачивает их в гранит Неправая правая армия противников громит.
Зато на левом на каждом особая выткана метка Они не шагают маршем, поют на отдельных ветках. Выводят рулады иль длинные строчки И их убивают поодиночке.
В то время политический смысл этих строк понимался однозначно: правые — это коммунисты, представляющие консервативные силы, а левые — демократы, которые борются с капээсэсовской партноменклатурой. В этом контексте политические акценты поэт расставил верно, но сегодня те же самые радикальные демократы гордо называют себя правыми. В то же время, например, бывший член ЦК КПСС Алексей Пригарин, создавший в 90-е годы карликовую коммунистическую партию, являлся одним из инициаторов создания Левого фронта. Бывший представитель группы левых коммунистов Бухарин в 1927 г. был объявлен правым уклонистом.
Выходит, что определение «левый» в том ключе, в каком оно широко применяется, в строгом смысле используется неверно. Разумеется, литературная норма языка со временем меняется, и сегодня вполне допустимо говорить о левых взглядах в общем смысле, противопоставляя их доктрине консервативного-бюрократического медвепутского режима. Но политическая платформа, на основании которой предполагается создать общенациональное политическое движение, требует более внятных определений.
Кем являются по своей политической ориентации люди, называющие себя левыми, на самом деле ответить нетрудно — это сторонники социалистических идей, то есть социалисты. Разумеется, сами социалисты могут быть и левыми социалистами, и правыми вплоть до национал-социалистов, но есть нечто, что их роднит — это приверженность социализму. Определение социализма весьма лаконично:
Социализм — социальный строй, в котором основой производственных отношений является общественная собственность на средства производства, и провозглашаются принципы социальной справедливости, свободы и равенства.
Ну, свобода и равенство — это, конечно, туманные философские понятия, и потому они не могут быть основным критерием определения общественно-политического строя. Главный критерий — это отношение к собственности на средства производства. Если человек выступает за приоритет общественной собственности на основные средства производства — значит он социалист. В строгом смысле нельзя говорить об общественной собственности, не касаясь вопроса о том, кто является ее распорядителем. Одно дело, когда предприятие контролирует государство посредством бюрократических структур, и совсем иное — ежели управление возложено на трудовой коллектив, представительский орган местного самоуправления или совет старейшин. Но в данном случае будем рассматривать вопрос в принципе, противопоставив частную собственность всем другим видам, включая коллективную и кооперативную.
Последнее время в обиход все активнее входит понятие «социальные движения», причем их трактуют, как движения определенно левого толка. Это массовые общественные движения, не оформленные политически, не имеющие четкой доктрины, структуры и руководящих органов, целью которых являются социальное равноправие и улучшение жизненных условий для наименее привилегированных слоев общества, защита окружающей среды. В социальных левых движениях акцент на отношении к частной собственности не делается, по крайней мере, вопрос этот не является ключевым. Возможно, именно в этом контексте понятие левизны будет сегодня иметь наиболее адекватное толкование, но мы в дальнейшем будем придерживаться более конкретного определения в смысле именно политическом.
Как известно традиция деления политиков на левых и правых существует со времен Великой французской революции. В Законодательном собрании в 1791 г. представители революционных клубов, выступавшие в защиту третьего сословия, рассаживались по левую сторону, тогда как фельяны и прочие роялисты занимали места справа от председательствующего. Социалистические политические течения имеют множество оттенков — от крайне правого (итальянский фашизм, германский национал-социализм), до крайне левого (анархо-синдикализм), от социального либерализма до анархизма. При национал-социализме формально частная собственность на средства производства сохранялась, но владелец, скажем, автомобильного завода, не мог распоряжаться прибылью по своему усмотрению. Этот вопрос был в компетенции государства, так же, как и вопрос об ассортименте выпускаемой продукции, поскольку в условиях государственного планирования в экономике (знаменитые четырехлетние планы) он находился в ведении правительства. Анархо-синдикалисты отрицают не только частную, но и государственную собственность на средства производства, декларируя принцип, по которому предприятия должны находиться в собственности рабочих профсоюзов (синдикатов).
Так что моделей социализма может быть много, но еще раз повторюсь — главным признаком является приоритет в экономике общественного сектора. Разумеется, экономика, даже самая социалистическая, на практике всегда многоукладна — помимо государственной, кооперативной и коллективной собственности, может существовать и частная, но частный сектор при социализме не является доминирующим. В этом ключе любопытно взглянуть на сегодняшний Китай — с одной стороны там бурно развивается капитализм и процветает совершенно чудовищная по нашим меркам эксплуатация; с другой — частный капитал находится под контролем государства, являющегося главным экономическим регулятором. Нельзя сказать, что китайское правительство защищает интересы капитала в ущерб интересам нации. Судя по всему, приоритетны для него как раз общественные интересы — укрепление обороны, развитие здравоохранения, науки, образования, культуры, повышение жизненного уровня населения. Если ресурсы для этого дает частный, в том числе иностранный капитал, то зачем с ним бороться? Вот такой получается социализм с китайской спецификой.
Ярлыки «левый» или «правый» не только ничего не определяют сами по себе, но и не всегда могут быть применимы, как всякие абстрактные определения. Допустим, я горячо поддерживаю стремление синдикатов владеть маленьким предприятием вроде пекарни, автомастерской или агрофирмы, но категорически отрицаю даже гипотетическую возможность эффективности рабочего самоуправления на крупном судостроительном или авиационном заводе. В высокотехнологичных и наукоемких отраслях промышленности слишком высок уровень внутриотраслевой кооперации, и, таким образом, оперативное управление приходится осуществлять на уровне отрасли в целом, и синдикаты просто не в состоянии выполнять функцию, которую может эффективно реализовать лишь государство. Вот и попробуйте, исходя из этого, дать определение — правый я социалист или левый?
Помню, как во время моей встречи с читателями один из присутствующих поинтересовался, кто такие левые, которых я неоднократно упоминал в своем выступлении? После моего разъяснения он воскликнул: «Так вы ведете речь о радикальных социалистах! Так и говорите, а то не все понимают, кого вы имеете в виду — то ли сторонников Зюганова, то ли западных антиглобалистов». Как видим, человек, обладающий определенным уровнем умственного развития, легко находит в русском языке подходящие определения для точной и исчерпывающей характеристики современных российских левых. Сами же левые в большинстве своем просто не в состоянии внятно объяснить суть своих политических воззрений. Хотя ниже я и буду, идя на уступки устоявшимся штампам, употреблять термин «левые» в отношении сторонников различных социалистических течений, но речь ниже будет идти именно о радикальных социалистах, стремящихся к революционному изменению существующего в РФ социально-экономического и политического уклада.
Сразу стоит оговорить, что рассматриваемые здесь и ниже вопросы относятся к сфере политики, и потому о левых, левом движении мы станем говорить исключительно как о политических явлениях. Такой общественный феномен, как новые левые находится за рамками данной темы. Новые левые представляют исключительно субкультурное явление, это вещь в себе. К реальной политике они имеют косвенное отношение, хотя многие их лозунги имеют налет политизированности. Расцвет западного движения новых левых пришелся на 60-е годы, и высшей формой его проявления стала так называемая студенческая революция в Париже весной 1968 г. У новых левых было множество идеологов от Маркузе до Тома Хейдена и идолов от Джона Ленона до Эрнесто Че Гевары, однако эта более чем плодотворная среда, вскормив своими соками множество философов, писателей, художников, музыкантов, кинорежиссеров и просто эксцентричных авантюристов, подарив миру поп-арт, параллельное кино, панк-рок, движение хиппи и флэш-моб, так и не дала каких-либо всходов на политической ниве. Либо политические проекты новых левых вырождались в маргинальные экстремистские и террористические течения, либо они, встав на рельсы конформизма, встраивались в существующую политическую конструкцию.
Новыми левыми носители вируса контркультуры были прозваны, дабы подчеркнуть их отличие от традиционных левых, действующих в рамках той системы, против которой был направлен разрушительный протест молодых бунтарей. При этом еще раз акцентирую внимание, что новые левые лишь выражали тенденцию в общественном сознании, противостоящую обывательскому мейнстриму, но не являлись политическим движением, претендующим на массовую поддержку. Идейно новые левые были и остаются по сей день совершенно эклектичны и аморфны: к их числу относимы и радикальные зеленые, и религиозные диссиденты, и брутальные панкующие маргиналы из наркоманских тусовок, и рафинированные интеллектуалы, склонные к отвлеченному философствованию, и воинственные борцы за эмансипацию половых извращенцев, а так же террористы-индивидуалы, и еще масса самого различного элемента.
Разумеется, хоть как-то структурировать и запрячь в одну политическую повозку этих левацких лебедей, щук и раков немыслимо. Невозможно добиваться политической власти под знаменем, на котором будет написано «Sex, drugs, rock-n-roll» или «Запрещается запрещать!». Поэтому совершенно очевидно, что любые политические проекты на базе молодежной субкультуры нежизнеспособны. Весьма красноречиво это продемонстрировал пример национал-большевистской партии Лимонова. Ну, что с того, что эксцентричный Летов вступил в НБП? Все равно его фанаты больше интересовались травкой и пивом, нежели проблемами макроэкономики и борьбойы шахтеров за свои права. Поэтому НБП и не способна быть самодостаточным политическим субъектом, а может использоваться исключительно как инструмент в руках тех или иных сил либо напрямую, либо опосредованно путем хитроумных манипулятивных комбинаций.
Итак, в каком состоянии находится сегодня в РФ левое движение? Вот что писал в мае 2006 г. современный левый философ Борис Кагарлицкий: «Левыми в России уже достигнута «критическая масса», необходимая для самостоятельного участия в политике. И главное, в обществе существует острая потребность в новых идеях, лозунгах и организациях». 1 Бориса Юльевич неплохой публицист, хоть ему и свойственно интеллигентское верхоглядство, но революционер-практик, тем более стратег, из него совершенно никудышный. И приведенные выше слова показывают, насколько его представления о реальности, являясь продуктом самогипноза, далеки от действительности. Тем не менее, подобная эйфория относительно успехов левого движения еще совсем недавно была свойственна очень и очень многим. И вдруг выясняется, что не только широкие народные массы совершенно равнодушны к «новым идеям», но и вся «критическая масса» вышла в гудок. Месяцем позже Кагарлицкий дал такое интервью:
«— А что происходит с левым движением в России? Некоторые исследователи говорят о кризисе.
— Сложно говорить о кризисе того, чего еще нет. В 2002-м году, если бы кто-то стал говорить о кризисе левого движения, его бы спросили, о каком левом движении он вообще рассуждает? Как в анекдоте: «У американца, поляка и русского спрашивают: «Почему в Советском Союзе очереди за мясом?». Американец переспрашивает, что такое «очереди». Поляк интересуется, что такое «мясо». А русский спрашивает, что значит «почему».
— Получается, что за четыре года движение успело сформироваться и даже войти в кризис.
— Сейчас скорее стоит говорить о кризисе поиска формы. С одной стороны открываются очень большие возможности, потому что старые политические партии деградируют. Пространство становится так или иначе открытым. Как заполнить его? Были попытки копирования западной модели антиглобалистского движения, Левого фронта. На мой взгляд, все это безуспешно. Но это нужно для становления самосознания левых. Как ребенок: прежде чем начать что-то делать самостоятельно, он копирует, играет, воспроизводя механически действия взрослых». [68]
Странно. Совсем недавно Борис Юльевич писал о кратковременном всплеске левого движения начала 90-х годов, а теперь выходит, что его тогда еще не было и в помине. В мае 2006 г. он констатирует достижение критической массы, в июне заявляет, что левого движения еще нет, и то, чего нет, находтся в кризисе поиска. В дальнейшем Кагарлицкий, так и не «найдя форму», стал носиться с идеей создания общероссийской Левой партии. Поиски формы привели его в администрацию президента, однако главный кремлевский политтехнолог Сурков не заинтересовался проектом. Впрочем, деньжат Кагарлицкому на всякий случай подбросил. На этом эпопея создания Российской левой партии завершилась.
Левые не только не смогли преодолеть свое извечное сектантство и организоваться в какую-то политическую силу, но даже договориться о принципах этого объединения оказались не в состоянии. Для многих леваков это стало большим разочарованием. Таким образом, не политическое движение потерпело поражение в борьбе со своими противниками, а всего лишь в результате относительно мягкого столкновения с реальностью у части левых активистов произошло крушение иллюзий насчет своей идейной значимости и масштабов политического влияния.
Это не политический кризис, а кризис сознания. Сознание — человеческая способность к воспроизведению действительности в мышлении; психическая деятельность как отражение действительности. Ключевые слова в этом определении — «действительность» и «мышление». Мышление, оторванное от действительности суть патология, приводящая к мистификации и гипостазации сознания. Гипостазировать — значит приписывать отвлеченным понятиям самостоятельное существование, рассматривать общие свойства, отношения и качества (например, мышление, волю) как самостоятельно существующие объекты.
(Толковый словарь иностранных слов Крысина). Типичный пример гипостазации мышления являют собой ортодоксальные поклонники Маркса и его апостолов, приписывающие марксизму, как отвлеченной политической доктрине, некие универсальные свойства, позволяющие единственно верно познавать мир во всем многообразии его проявлений.
Рассмотрим так же явление мистификации сознания. Это, как можно выяснить с помощью словаря, результат намеренного введения в обман, в заблуждение. Например, залогом успешности чубайсовской приватизации стала глубокая мистификация массового сознания. В результате продолжительной пропагандистской кампании обывателю внушили, что правильно вложив один ваучер, он сможет купить через пять лет две «Волги» (символ высшего успеха в мещанском сознании позднесоветского периода), что соучастие в акционерном капитале сделает каждого полноправным капиталистом, хозяином жизни, и т. д. Все это подкреплялось, разумеется, «объективными научными расчетами» и экономическими выкладками. В результате десятки миллионов человек были введены в глубочайшее заблуждение, свято уверовав, что в капиталистическая рулетка — это что-то вроде беспроигрышной лотереи.
Что касается левых, то в их среде глубоко укоренен противоположный по смыслу, но абсолютно идентичный по конструкции миф о том, что путь к быстрому всеобщему процветанию лежит через скорейшее обобществление собственности, национализацию, социализацию, огосударствление и так далее в том же духе. Попросту говоря, если забрать все у тех, кто забрал у нас и поделить поровну, то наступит счастье. Обоснованию этого нехитрого тезиса посвящено громадное количество псевдонаучной литературы и публицистики. Но если реформаторы-прихватизаторы вектор своего пропагандистского воздействия направляли на сознание лохов, которых собирались «развести» (вспомним хотя бы гениальный образ Лени Голубкова), что с успехом и осуществили, то левые пытаются убедить в истинности своих взглядов, прежде всего самих себя, то есть занимаются самомистификацией.
Что уж совсем на первый взгляд удивительно, левацкая тусовка характеризуется сильной склонностью к оккультизму, в то время как на словах всякого рода метафизика решительно ими отвергается. Оккультизм базируется на установке, что воздействуя на символ, можно влиять на объект, который он обозначает, что управлять природными или социальными явлениями можно с помощью ритуалов и заклинаний. Теперь обратите внимание на зацикленность левых на символах: красный флаг, майка с Че, серп и молот, профили основоположников, жесткий догматизм в приверженности канонической терминологии (слово — есть первый и мощнейший символ). Стоит так же оценить то значение, которое они придают ритуалам. Всякого рода митинги и демонстрации в том виде, в каком они ими задумываются и осуществляются — есть ритуал в чистом виде, оторванный от какого-либо рационального действия. Я не против ритуалов, но когда вся деятельность, выдаваемая за политическую, сводится к истовому исполнению ритуалов, это наводит на скептические размышления. Причина многих конфликтов между левыми кроется в резком неприятии многих символов и обрядов, отправляемых разными группировками.
Развитие описанных процессов неизменно приводит в конечном итоге к тяжелым последствиям — шизофренизации, то есть расщеплению сознания. Сергей Кара-Мурза в своей знаменитой книге «Манипуляция сознанием» (в шутку я ее переиначиваю ее название как «Манипуляция со знанием») так описал расщепленное сознание:
«Один из характерных симптомов шизофрении — утрата способности устанавливать связи между отдельными словами и понятиями. Это разрушает связность мышления. Ясно, что если удается искусственно «шизофренизовать» сознание, люди оказываются неспособными увязать в логическую систему получаемые ими сообщения и не могут их критически осмысливать. Им не остается ничего иного как просто верить выводам приятного диктора, авторитетного ученого, популярного поэта. Потому что иной выход — с порога отвергать их сообщения, огульно «не верить никому» — вызывает такой стресс, что выдержать его под силу немногим». [70]
Но чтобы успешно шизофренировать сознание индивида, его нужно оторвать от реальности. Собственно, на это направлены основные усилия масс-медиа, системы образования, индустрия развлечений, так что левым идеологам достается в руки качественно подготовленный полуфабрикат. То, что этот полуфабрикат настроен враждебно по отношению к буржуазному обществу, совершенно не страшно. С одной стороны человек живет в реальном мире: ест, спит, развлекается, ходит в магазин, зарабатывает себе чем-то на жизнь, общается с другими людьми, которые так же большую часть своего времени озабочены решением житейских проблем. Но при этом данные условия существования его не устраивают, и, не имея возможности улучшить их, он начинает фантазировать об идеальном мире, в каковом чувствовал бы себя комфортно душевно и физически. Поскольку люди обычно ленятся сами создавать яркие образы, они потребляет те, которые создали и распропагандировали другие. Именно этим можно во многом объяснить популярность коммунистической утопии Маркса. Иллюзии эти подкрепляются авторитетом канонизированных апостолов левой идеи и фанатизмом некоторого числа верующих.
В конце концов, человек становится в такой степени одержим своими фантазиями, что отрывается от реальности, погрязает в мечтах, начинает наделять действительность свойствами выдуманного им мира. Такое состояние называется аутизмом — уходом от реальности. Углубление противоречий между иллюзорным и реальным рано или поздно приводит к кризису сознания. Кризис, как мы помним, есть крутой перелом в чем-либо, то есть в данном случае в развитии психической патологии. Для кого-то такой кризис заканчивается умственным выздоровлением, для кого-то — тяжелой шизофренизацией сознания и окончательным уходом в астрал. В последнем случае левацкие манипуляторы нейтрализуют потенциально опасный для буржуазного общества элемент. Даже хорошо, если при том манипуляторы сами не способны мыслить адекватно — чем более искренне они верят в собственные заблуждения, тем убедительнее будут их призывы. Главное, чтобы их деятельность носила чисто ритуальный характер.
Люди имеют склонность подпадать под воздействие настроений толпы, причем это воздействие усиливается за счет эффекта резонанса (заражения). Переломные процессы в сознании одного человека провоцируют идентичные процессы у окружающих, то есть действуют как своего рода инфекция, и таким образом начинают определять тенденцию, свойственную коллективному сознанию. Хочу подчеркнуть, что я ничего не имею против левых взглядов, как таковых, но левацкий иррационализм, оккультизм, фанатизм, гипертрофированное мессианство и шизоидность мне глубоко противны.
Несмотря на все вышесказанное, есть основания предполагать, что в ближайшие годы в РФ сформируется принципиально новая политическая сила социалистической, то есть левой ориентации, не ориентирующаяся на марксизм советского замеса. Трагедия марксистов-традиционалистов в том, что они категорически не желают понимать элементарную истину: нельзя в одну реку войти дважды, нельзя повторить революцию под старыми лозунгами и знаменами. Новые социалисты должны обрести мощную социальную базу, но пока трудно сказать, что ее сформирует — глобальный ли экономический кризис или вялотекущие процессы деградации российской государственности; война или экологическая катастрофа; рост социальной напряженности в обществе вследствие неолиберальных реформ или эскалация этнических и религиозных конфликтов.
Новых левых в России еще нет, а «старые» совершенно не в состоянии адекватно оценивать реальность. Трудно понять маниакальное упорство, каковым они пытаются организовать очередную партию. Зачем? Этим вопросом они не задаются. Дескать, Ленин создал партию, значит и нам надо. Да, весной 1917 г. усилиями Ленина возникла РСДРП(б), как самостоятельная политическая сила, но была ли она партией до того? По большому счету нет никаких оснований считать социал-демократическую организацию субъектом политической жизни России вплоть до Февральской революции. Вторая дума, в которой эсдэки получили 65 мандатов, просуществовала меньше полугода, явившись лишь незначительным эпизодом в истории РСДРП. 19 лет партия являла собой малочисленный эмигрантский междусобойчик, завсегдатаи которого проводил съезды, партконференции и прочие тусовки, практически не влиявшие на ход событий в далекой России.
Партия называлась рабочей, но много ли рабочих в ней состояло? Да, в России тоже имелись члены партии и даже существовали марксистские объединения, декларирующие свою принадлежность к РСДРП (дрязги между большевиками или меньшевиками многим были малопонятны). Но между ними почти не существовало реального взаимодействия, как зачастую не было и надежной связи с эмигрантским руководящим центром. Зачастую это были автономные марксистские кружки. Возможно, кто-то с этим не согласится, начитавшись советской пропагандистской литературы, но и этот апологет краткого курса ВКП(б) вряд ли осмелится отрицать то, что в 1914 г. с началом общеевропейской войны РСДРП фактически прекратила свое существование. Число членов социал-демократической партии резко упало сразу после первой русской революции. В Санкт-Петербурге оно сократилось с 8000 членов в 1907 г. до 300 в 1909 г. Именно как партия РСДРП(б) начала оформляться только тогда, когда это стало актуальным — в апреле 1917 г., ровно за шесть месяцев до того, как она стала правящей.
Почему именно большевикам удалось взять и удержать в своих руках власть? Понять это можно, разобравшись, в чем, собственно, были разногласия между большевиками и меньшевиками. Политический гений Ленина состоял в том, что он задолго до революции осознал, что жизнеспособной партия может стать, только если она являет собой организацию тоталитарного типа — с жесткой иерархией и централизмом, спаянная жесткой дисциплиной. Собственно, именно по вопросу партийной дисциплины и разошлись Ленин с Мартовым. Если первый считал, что член партии обязан быть членом первичной организации и деятельно участвовать в партийной работе, то второй полагал, что достаточно заявить о своем членстве, а участвовать в партийной жизни — это право, но никак не обязанность русского эсдэка.
Руководители «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» 1897 г.
Стоят: Александр Мальченко, Петр Запорожец, Анатолий Ванеев. Сидят: Василий Стариков, Глеб Кржижановский, Владимир ульянов (Ленин), Юлий Цедербаум (Мартов).
Любопытно, что начиная с 30-х годов в СССР эта каноническая фотография публиковалась в ретушированном виде — с нее был «зачищен» Мальченко, отошедший от политики в 1900 г. после ссылки и расстрелянный как вредитель в 1930 г. Мартов, будущий идейный вождь меньшевиков же оказался для цензуры слишком значительной фигурой.
В случае победы Мартова РСДРП после октябрьского манифеста 1905 г. стала бы еще одной рыхлой псевдопартией либерального замеса с декларативным членством, коих тогда возникло достаточно много, но ни одна из которых не проявила признаков дееспособности. Ленину же, хоть он и разругался со многими идейными марксистами, удалось собрать вокруг себя небольшую, но энергичную группу — костяк будущей большевистской партии. Вторая причина, по которой Ленин стал величайшим деятелем XX столетия, а о его оппонентах сегодня вспоминают лишь потому, что они были его оппонентами, в том, что циничный и практичный Владимир Ильич умел ловко кастрировать марксизм, когда марксистские догмы никак не укладывались в конкретную реальность. Видя, что пролетарская революция в России невозможна в принципе, он взял да и объявил, что революцию пролетариат должен совершить в союзе с крестьянством! Истинные марксисты, свято блюдущие чистоту марксистской теории, в ужасе от него отшатнулись, но зато Ленин со своими крамольными антимарксистскими идейками стал выдающимся практиком революционных преобразований. А его критики кончили так же, как и начинали — за бесплодными спорами в парижских кафешках.
Политическая слабость нынешних левых в их идейной импотенции. Ленин, порвав с марксистским догматом, но используя марксистскую терминологию, сформулировал собственную доктрину революции, которую смог примениь на практике. А что могут сегодня предложить массам левые кроме лозунга «Капитализм — дерьмо!» и майки с Че Геварой? На каком идейном фундаменте они собираются строить партию? Сила партии определяется не количеством своих членов и не способностью аккумулировать финансовые ресурсы перед выборами, а именно влиянием на коллективное сознание, способностью подчинять людские массы своей воле. Но нет, левацкое партстроительство — это образец тупейшего догматизма и безыдейности, склочная драчка за место в фюрера в ситуации, когда фюрером хочет стать каждый второй.
Комичной со стороны выглядела борьба вождя незарегистрированной Коммунистической партии Советского Союза Алексея Пригарина с ныне покойным Олегом Шениным, генсеком другой незарегистрированной КПСС — у этих деятелей спор идет за право объявить себя правопреемником старой КПСС, членом ЦК которой являлся Шенин. Предлагаю компромисс — пусть будет две КПСС, только одна КПСС(п), а другая — КПСС(ш). Правда, дело осложняется тем, что уже с 1992 г. существует КПСС(с), возглавляемая Сергеем Скворцовым. В 1998 г. Виктор Анпилов организовал на основе движения «Трудовая Россия» КПСС Ленина-Сталина — КПСС(лс), пожалуй, самую многочисленную из всех этих карликовых партий. С 2001 г. по 2004 г. параллельно существовало целых две организации с названием Союз коммунистических партий — Коммунистическая партия Советского Союза (СКП-КПСС).
Первая СКП-КПСС возникла еще в 1993 г., как федерация компартий СНГ, и возглавлялась Геннадием Зюгановым. Альтернативная же СКП-КПСС под руководством Олега Шенина в дальнейшем оформилась, как самостоятельная КПСС(ш). Если вы еще не запутались в этом капээсэсном обилии, то можно упомянуть, что в 2000 г. на горизонте мелькнула КПСС(км) Корякина-Мирошника. Сия организация ничем себя не проявила, зато ей принадлежит домен kpss.ru. Правда, я затрудняюсь сказать, кому он достался после того, как Корякин откололся от Мирошника и создал свою КПСС(м). Почти ничего неизвестно о такой организации, как КПСС(б), кроме того, что ее в 2002 г. организовал некий гражданин Хачатуров. В этом ряду упоминается иногда еще и КПСС им. Брежнева, но что это за организация, понять трудно. Партий, известных под аббривеатурой ВКПБ, я насчитал три, возглавляемых соответственно Андреевой, Тихоновым и Лапиным. Всего же карликовых компартий в РФ существует не менее полусотни. Вот такой балаган получается, когда леваки берутся за партстроительство.
Наблюдая в течение пары лет за всякого рода левыми деятелями, особенно за так называемыми марксистами, я обнаружил, что они патологические бездельники. Чесать языком могут бесконечно долго, рассуждать о высоких материях способны с великим энтузиазмом. Поучать других, как бороться с капиталом, как создавать советы и поднимать рабочий класс на борьбу — их любимое занятие. Но если вы хотите буквально размазать марксиста по стенке, можете задать ему невинный вопрос: что из того, о чем он так долго и увлекательно говорит, он делал лично, и каких успехов добился на этом поприще? Тут и окажется, что кроме выходов на демонстрации где-то в хвосте колонны КПРФ и пары пикетов против капитализма абсолютному большинству похвастать нечем.
Что касается создания революционной политической партии, то это в нынешних условиях совершенно тупиковый путь. Если цель в создании легальной парламентской партии, которая должна прийти к власти, победив на всеобщих выборах, то надо быть идиотом, чтобы рассчитывать на то, что Кремль позволит хотя бы зарегистрировать партию, объявившую своей целью свержение правящего режима. Если же ставка делается на силовое свержение власти, то нужна не политическая партия, а подпольная боевая организация вроде СФНО. А это уже совсем другая песня.
Итак, в мышлении левых (не у всех, но у многих), их отношении к действительности происходит резкий перелом. Не действительность резко меняется, а именно отношение к ней. Положительный результат кризиса в том, что наиболее адекватная часть левых станет более трезво смотреть на вещи, а наименее культурная, догматически мыслящая составляющая левой тусовки окончательно отгородится от реальности в своем сектантском мирке стенами мифов, предрассудков, заблуждений и самогипноза. Если это — раскол, о котором многие говорят с плохо скрываемым ужасом, то раскол — есть самое лучшее, что породил этот кризис. Руководствоваться в реальной жизни иллюзиями и абстрактными, отрывными от жизни доктринами — это гарантированный путь к краху, а потому избавление от иллюзий — вопрос политического выживания.