Глава первая
Кремс
I
Осень выдалась теплой и сухой. Уже невысоко поднимающееся над горизонтом ноябрьское солнце ласково освещало желтые клены, еще по-летнему сочную траву, темную воду Дуная, степенно текущую к морю. Тридцатипятитысячная армия Кутузова переправилась через реку, отделив себя от неприятеля водной преградой, и наконец получила небольшую передышку. Почти две недели русские отступали, стремясь оторваться от наполеоновских, втрое превосходящих войск.
Кутузов спешил соединиться с войсками, идущими из России. Попавшаяся на пути дивизия Мортье была раздавлена корпусом изнуренных солдат, боевой дух которых не сломило ни многодневное отступление, ни снег, столь неожиданно выпавший накануне сражения. Мало того, захваченное знамя французской дивизии подняло этот дух еще выше. Везде царило приподнятое настроение, громкий смех раздавался повсюду, заставляя забыть о голоде, мокром снеге и дрянной одежде, плохо спасающей от холода.
Главнокомандующий тоже радовался – поле боя осталось за его армией. Конечно, перевес русских был велик, но стойкий миф о том, что банная рота наполеоновской армии может справиться с дивизией любого противника, остался в прошлом. Первая победа за всю кампанию. Но два обстоятельства несколько омрачали радостное событие. Не только Мортье, но и многим французам удалось ускользнуть, избежать пленения, а главное – погиб Шмит, австрийский генерал при русской армии, к которому Михаил Илларионович относился с большой симпатией. Как-то глупо, от шальной пули. И на рожон не лез. Впрочем, пуля – дура.
Но несмотря на победу положение армии Кутузова оставалось практически безнадежным. То ли по недомыслию нижних чинов, то ли по удачному стечению обстоятельств, венский мост был взят французами без боя. Теперь две армии, французская из Вены и русская из Кремса, спешили в Цнайм. Русские – чтобы уйти на Ольмюц, на соединение с подходящими подкреплениями, французы – чтобы не дать им ускользнуть. В этой гонке Кутузов практически не имел никаких шансов – дорога наполеоновской армии короче и лучше. Тогда он предпринял отчаянный маневр.
Сорок верст через горы по мокрым травянистым склонам за одну ночь преодолел отряд Багратиона, чтобы перерезать дорогу, по которой шли французы. Четыре тысячи человек и две батареи заняли маленький австрийский городок Голлабрун на несколько часов раньше противника. Мюрат, командующий авангардом, принял отряд Багратиона за всю армию и стал дожидаться подхода основных сил, чтобы наверняка сокрушить русских.
Наполеон стоял в двадцати верстах в Шенбрюнне. Он ждал. Ему нужно было идти вперед, но он ждал. Гонец доставил послание от Мюрата. Принц писал, что перехитрил противника, договорившись о перемирии, и теперь ничто не мешает подтянуть резервы и уничтожить армию Кутузова. Император понимал, что никакой армии в Голлабруне быть не может, а только случайный отряд. Он отправил ответное письмо, где попенял на нерадивость Мюрата, дающего себя легко обмануть, приказал немедленно атаковать позицию противника, а сам продолжил ждать. Как ни трудно в это поверить, но император ждал в заранее оговоренном месте капитана от кавалерии Луи Каранелли. Капитан опаздывал.
Пожертвовать пешку в шахматной партии для того, чтобы добраться до короля противника, мог любой хороший шахматист. Использовать дивизию вместо пешки мог только сильный император. Но жертва оказалась напрасной: дивизия погибла, а король соперника не пострадал.
Когда Каранелли привез Мортье приказ императора идти на Кремс, чтобы перерезать дорогу, по которой отступал Кутузов, тот поспешил по узенькой полоске земли между Дунаем и Богемскими горами навстречу русским. Он и не подозревал, что главная задача в этом маневре возложена на адъютанта императора – капитана Луи Каранелли.
II
– Расскажи все по порядку! Не спеша и подробно.
Император удобно расположился в кресле возле камина – ночи уже были холодными. Каранелли, сероглазый шатен немного выше среднего роста, с густыми бровями, не только сидел в присутствии императора, что мог себе позволить далеко не каждый генерал. Он пил с ним коньяк, прихлебывая темно-янтарную жидкость маленькими глотками.
– Сначала все шло по плану. Маршал Мортье предпринял стремительный бросок и смог перехватить Кутузова около Кремса. Дюпон шел следом и должен был поддержать Мортье. Дивизия пошла в атаку прямо с марша, и довольно успешно. Перевес русских не сказывался, узкий фронт не давал им атаковать всеми силами. Нам удалось выбрать подходящую позицию – маленький овражек, замаскированный кустами, хороший обзор на холм, куда, несомненно, должен перебраться командный пункт русских после того, как они начнут теснить Мортье.
Каранелли сделал небольшую паузу, отхлебнул коньяк из пузатого фужера.
– Потом все неожиданно переменилось. С гор прямо в тыл дивизии ударили русские. По счастью, они не вели артиллерийского огня, а то все было бы кончено в полчаса. Наверное, они не смогли протащить через горы пушки. Но удар оказался сокрушительным. Нам пришлось покинуть выбранную позицию. Русские все спускались и спускались с гор. В бой шли новые полки. Наши порядки смяли, оттеснили к реке.
– А Дюпон? – голос Наполеона никак не выдавал, что ему неприятно признавать гениальность русского маневра.
– Дюпон бросился в атаку на войска, отрезавшие Мортье. Но русские перешли к обороне. И очень успешной, ваше величество. С одной стороны они сдерживали Дюпона, а с другой – не давали уйти из-под удара Мортье.
– Кто командовал отрядом русских?
– Не знаю. Думаю, что Багратион. Хотя я его не видел.
– Пожалуй… Хорошо, дальше.
– Наступили сумерки, русские усилили натиск со стороны Кремса, подтянув артиллерию. Мортье послал драгун в атаку, стремясь вырваться из кольца и уйти на соединение к дивизии Дюпона. Их отбили ружейными залпами. В третьей попытке драгуны наконец смогли добраться до русских, но практически все были уничтожены, схлестнувшись с сомкнутым строем пехоты.
Капитан снова замолчал. Император не торопил, казалось, задумался о чем-то совсем постороннем.
– После того как пришлось уйти из оврага, мы маневрировали, не вступая бой, но никак не могли занять удобную позицию. Стало понятно, что добраться до Кутузова не получится, мы оказались намного ближе к отряду, который спустился с гор, чем к полкам, идущим из Кремса. Я принял решение стрелять по командиру ближайшего отряда.
– Это правильное решение. Я поступил бы так же или отказался от выстрела совсем.
– Нужную точку нашли в стороне, почти в расположении русских. Но уже наступила темнота. Заметить нас было трудно, но и стрелять становилось почти невозможно.
– Какова дистанция выстрела?
– Не знаю. Я поставил прицел на восемьсот шагов. Сделал три выстрела по офицеру в белой форме, потому что другие мундиры рассмотреть не мог.
– Австрийский генерал?
– Да, ваше высочество.
– Ты попал?
– Да, но случайно. Просто повезло.
– Мне не докладывали о гибели австрийского генерала. В армии отвратительно работают лазутчики. Хорошо, рассказывай дальше.
Наполеон сделал глоток, повернул голову в сторону капитана.
– Мы разобрали ружье, сняли прицел и пошли в сторону Дуная. В темноте ничего нельзя было разглядеть, хотя бой не утихал. Один раз нас окликнули солдаты неприятеля. Я ответил им по-русски, и нас оставили в покое.
– Да, я помню, твой русский безупречен. Это очень важно, Луи. В России любой поручик понимает по-французски, а у нас пленных иногда допросить некому.
– Мы добрались до реки, забросили детали ствола и прицел в воду. Потом на берегу нашли лодку. В это время Мортье, собрав все силы в кулак, пошел на прорыв. А я с двумя лейтенантами потихонечку переплыл Дунай. Еще двое моих солдат пошли с Мортье. Про них ничего пока не знаю.
– Где твои офицеры?
– Отдыхают. Есть какое-нибудь задание?
– Будет утром. Сегодня сообщил Мюрат, что вся русская армия стоит в Голлабруне. Конечно, он ошибся, но там кто-то есть. Я дал ему приказ срочно атаковать русских. Но до сих пор нет доклада о победе. Видно, что-то не заладилось у него. Подозреваю, что отряд, с которым он не может справиться, тоже возглавляет Багратион.
– Он не успел бы. Слишком длинный путь от Кремса до Цнайма, а потом еще и до Голлабруна. Это какие-то передовые дивизии армии, идущей из России.
– Нет. Из Ольмюца русские не выходили. Кутузов сейчас туда торопится. А отряд он отправил прикрыть отход. Напрямую через горы.
Наполеон не ошибся, отряд действительно пришел через горы, и командовал им Багратион. Может, потому, что он редко ошибался, Европа, создавая коалицию за коалицией, терпела нескончаемую череду поражений? Но, видимо, императору было бы очень неприятно узнать, что удар в тыл Мортье нанес не Багратион, а неизвестный ему генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Дохтуров, который впервые участвовал в деле против французов.
– Завтра ты отправишься к Мюрату, передашь письменный приказ создать тебе необходимые условия. Требуй все, что понадобится. Помни, ты окажешь Франции величайшую услугу, если Багратион больше не станет участвовать в кампании.
– Я понял, ваше величество.
– У тебя еще есть дальнобойный штуцер?
– Да, последний.
– Этого достаточно пока. А с завтрашнего дня ты уже не будешь моим адъютантом. Да, я помню, что сам тебя назначил, когда перевел сюда. Но в адъютантах ты слишком уж на виду. Мне этого не хотелось бы. Получишь назначение командовать гвардейской императорской ротой снабжения. Специального секретного снабжения! – Бонапарт с нажимом произнес последние слова. – После этого у тебя не будет проблем с доставкой и хранением оружия и приспособлений. Как вернешься – сразу займешься формированием роты и пополнением запасов оружия. Хотя… я еще подумаю. Может, тебя следует спрятать еще дальше. Ладно! Иди спать, завтра у тебя нелегкий день.
III
Снег, разгоняемый ветром, летел с перевала, и словно не снег это был вовсе, а какой-то сказочный поток жестких белых колючек, несущихся вдоль земли. Внизу шел дождь, вымочивший отряд насквозь. Темноглазый юноша ничем не выделяющегося роста – Николай Данилов, корнет, коих в российской армии можно насчитать не одну тысячу, закутывался в мокрый плащ, стараясь хоть немного защититься от ледяного пронизывающего ветра, пытающегося, кажется, заморозить саму душу.
У перевала Николай спешился, конь не мог везти седока. Даже хорошо подкованные лошади скользили по крутой мокрой траве, покрытой тонким снежным покрывалом. Прямо перед Даниловым шла батарея конной артиллерии, и солдаты помогали лошадям затаскивать на перевал орудия и повозки с зарядными ящиками.
«Как же тяжело им сейчас!», – подумал Николай, с трудом различая в ночной мгле за завесой снега человеческие фигуры. Он хотел помочь, подставить плечо под упрямую, не желающую ползти вверх повозку, но побоялся отпустить повод лошади и только уперся ладонью левой руки в свободное место на задней жерди, по-прежнему держа узду правой. Но стоило только надавить всем весом, как ноги соскользнули, и Николай упал на колено.
– Ваше благородие, – темный силуэт стоящего рядом канонира терялся в снежном круговороте, – идите, мы уж сами. Оно-то тяжело с непривычки орудию таскать. Идите, идите тут недалече ужо.
На перевале ветер усилился. Почему-то подумалось, что если бы такой ветер дул когда-нибудь в имении под Дорогобужем, то старые дубы и сосны в лесу просто бы вырвало с корнем. Николай медленно продвигался по широкой седловине перевала, пригнувшись к земле. В руке он по-прежнему держал повод лошади, которая, подражая хозяину, также пробиралась вперед, низко опустив туловище.
Сразу за перевалом все стихло. Это было удивительно. Только что валящий с ног ветер свистел в ушах и вдруг тишина, прерываемая всхрапыванием лошади да негромким звоном металла впереди. Корнет взобрался на коня. Снег по-прежнему шел, но уже не колючий, а мягкий, пушистый, какой-то медлительный, тихо оседающий на землю.
Длинная ноябрьская ночь не собиралась сдаваться, но почему-то чувствовалось, что она уже на исходе, что до рассвета осталось не больше двух часов. Организм, бешено боровшийся с холодом там, на перевале, восполняя уносимое ветром тепло, продолжал работать в том же режиме. Николай согрелся, а щеки, которым досталось больше всего, даже немного горели. Мерный ритм покачивающегося седла клонил в сон. Но стоило Данилову лишь закрыть глаза, как сразу начинал сниться позавчерашний бой. Тот самый, в котором русские одержали убедительную победу, но ставший для корнета чуть ли не символом личного позора.
Милорадович по приказу Кутузова выдвинулся навстречу Мортье, весело и бесшабашно идущего в атаку. Дохтуров со своим отрядом пошел в обход, через горы. Показывать дорогу вызвался австрийский генерал-квартирмейстер Шмит. Видимо, решил, что на родине заблудиться невозможно. В результате отряд застрял в густом лесу, непроходимом для лошадей и артиллерии. Дохтуров, слыша звук боя внизу у Дуная, принял решение оставить артиллерию и кавалерию, с одной пехотой пролез через бурелом и зашел в тыл к французам.
Штыковой атакой русские полки, катящиеся с гор, вышибли французов из городка на берегу, названия которого Николай даже не запомнил. Потому, что перед самой атакой произошло такое ужасное событие, при одном воспоминании о котором становились горько и обидно.
Бросив коня в лесу на попечение эстандарт-юнкера, Данилов устремился вслед за уходящей пехотой. Он успел вовремя – полки как раз строились в колонны. Дохтуров отдавал последние указания.
– Вас, господин генерал, – сказал он, обращаясь к Шмиту, – прошу занять позицию на наблюдательном пункте.
Генерал-лейтенант указал на высокий холм, взметнувшийся над долиной.
– Оттуда вам будет отлично видно поле боя. Стройте в колонны всех отставших и направляйте следом. А вы, корнет, – Николай вдруг увидел, что Дохтуров смотрит прямо на него, – останетесь при генерале.
С холма действительно открывался прекрасный вид. Далеко на востоке шла перестрелка между передовыми отрядами Мортье и Милорадовича. Еще дальше были видны колонны подходящих русских войск. Внизу, прямо под ногами, французы, выбитые из деревни, отступали под ударами русских полков. Ловушка захлопнулась. Дохтуров уже приступил к организации обороны, понимая, что Мортье некуда деваться, кроме как атаковать его отряд. Артиллеристы, пришедшие вместе с пехотой в пешем строю, готовили позицию для трех пушек, отбитых у врага.
Николай стоял на наблюдательном пункте и кусал губы, чтобы не расплакаться. Это был его бой, первый настоящий бой, а не какой-нибудь выдуманный или учебный. Как радовался он, выпускник Пажеского корпуса, добившись назначения в Московский драгунский полк! Все уже знали, что тот отправится в Австрию в составе корпуса Кутузова.
Офицерская служба Данилова началась месячным маршем по пыльным дорогам Силезии и Моравии. Потом пришли вести о поражении австрийцев под Ульмом, вступивших в сражение с Наполеоном, не дождавшись подхода войск Кутузова. И началось отступление. Две недели корпус шел усиленным маршем, пытаясь оторваться от преследующей французской армии. Арьергардом командовал Багратион, которому и пришлось принять участие во всех схватках, сдерживающих французов, а колонна под командованием Дохтурова шла в авангарде. Каково? Авангард отступающей армии. За полтора месяца службы на войне корнет Николай Данилов не принял участие ни в одной, даже самой незначительной, стычке с врагом. И вот теперь, когда участие в настоящем деле становилось реальным, его вдруг отправили на наблюдательный пункт.
Французы, оказавшись в мешке и осознав ужас своего положения, сразу же прекратили давление на войска Милорадовича. Но теперь уже он сам, укрепившись подошедшими полками, начал методично выдавливать противника к деревне, занятой отрядом Дохтурова. Мортье отдал приказ драгунам разорвать кольцо окружения.
Сверху Николай видел, как по неширокому ровному участку низины, раскрашенной пятнами мокрого грязного снега, разгонялись три-четыре эскадрона, нацеливаясь в центр позиции Дохтурова. Пехотинцы смыкали ряды, готовясь отразить удар. С двухсот шагов прицельно ударили картечью все три орудия, имеющиеся в распоряжении русских. Драгун попадало так много, что казалось, что каждая картечина нашла цель. А когда до французов оставалось не более сотни шагов, дружно ударил залп первой линии пехоты и почти сразу за ним – второй. Ружейный огонь смешал ряды атакующих эскадронов, убитые и раненые лошади падали, сбрасывая седоков. Несущиеся следом всадники налетали на упавших и, падая сами, создавали гигантскую кучу-малу, в которой эскадроны драгун теряли главные козыри – стремительность атаки. Медленно движущиеся из-за того, что приходилось объезжать тела людей и лошадей, всадники представляли отличные мишени для пехоты, где первая линия уже успела поменять свои ружья на заряженные, поданные из задних рядов. Ответные выстрелы драгун ничего не могли изменить, они лишь свидетельствовали, что атака захлебнулась.
Около половины французов все-таки доскакали на расстояние прицельного пистолетного выстрела, но в это время русские батальоны бросились вперед, несущаяся людская масса смяла и без того уже расстроенные ряды драгун.
Французы наносили удар узким клином, пытаясь прорвать оборону русских на позиции, занимаемой одним батальоном, но это не удалось, не потребовалась даже помощь резервной роты, спешно выдвигающейся к точке возможного прорыва.
Соседние батальоны стремительно пошли вперед, охватывая эскадроны, и французы, опасаясь окружения, отступили.
Радостное возбуждение охватило солдат, возвращающихся по приказу офицеров назад к деревне и восстанавливающих линию обороны. Улыбки расцветали даже на лицах раненых, которых товарищи бережно отводили к развернутому около одного из домов перевязочному пункту.
Весь бой виден был Николаю как на ладони. Как же хотелось ему туда, в первую линию, чтобы в безумной штыковой атаке сметать и опрокидывать французские эскадроны! Но по прихоти генерала он сейчас оставался сторонним наблюдателем, расположившимся в безопасном месте, там, куда даже не долетали шальные пули. Как же ненавидел в этот момент Данилов Дохтурова! От обиды наворачивались слезы, корнет отвернулся, чтобы никто не мог увидеть его глаза. Теперь он смотрел на запад и в свете предзакатного солнечного луча, прорвавшегося сквозь низкие тучи, увидел какое-то шевеление, там, далеко, почти у самого изгиба Дуная.
Николай решительно подошел к Шмиту и вежливо, но с каким-то вызовом попросил подзорную трубу. Генерал формировал очередной батальон, не разбирая вырвавшихся наконец из леса артиллеристов, кавалеристов и пехотинцев. Оторвавшись на секунду, он посмотрел на корнета проницательными серыми глазами. Кажется, Шмит понял состояние Данилова, потому что улыбнулся, тихонечко, лишь самыми уголками губ, и без слов отдал трубу.
– Французы! Подкрепление!
Николай громко закричал, разглядев мундиры приближающихся гусар. Шмит сразу встрепенулся, могло показаться, что он ждал этого вскрика или чего-нибудь подобного. Почти минуту изучал обстановку в подзорную трубу, взятую у Данилова.
– Дюпон! – Шмит проговорил лишь одно слово.
Генерал подобрался, движения приобрели стремительность, даром, что квартирмейстер. Он остановил немолодого рыжеусого унтер-офицера, только что вышедшего из леса вместе с десятком рядовых, и попытался объяснить, что нужно передать Дохтурову. Унтер-офицер не понимал по-немецки.
– Разрешите отправиться с донесением, – Николай почувствовал: вот он, его шанс.
– Вы хотите оставить меня без переводчика, корнет? В таком случае лучше с донесением идти мне. Переведите приказ – найти генерала Дохтурова и доложить о приближении корпуса Дюпона.
Голос Данилова даже не дрожал, он смирился. Первый бой придется быть наблюдателем. Такие карты бросила судьба, последний шанс растаял, как снежинка на ладошке.
Все дальнейшее напоминало урок для молодых генералов. Дохтуров встретил Дюпона Вятским полком, пушки по-прежнему были направлены против Мортье. Генерал полагал, что загнанная в ловушку дивизия подобна раненому зверю. Милорадович, между тем бросая в бой все новые силы, заставлял Мортье обороняться, а не собирать колонны для прорыва.
Дохтуров, зажатый между двумя французскими дивизиями, не терял присутствия духа. Дюпону, несмотря на значительный перевес в силах, мешала теснота долины. Мортье не мог провести решительную атаку, не повернувшись к Милорадовичу спиной. Русский отряд, конечно, мог уйти в горы той дорогой, которой пришел. Но он и не собирался отходить! Отбиваясь ружейным огнем и штыками от наседающих французов, русские полки, казалось, вросли в этот кусок ровной земли между водой и горами.
Незаметно подкрались сумерки. Николай ничего не видел, кроме вспышек выстрелов, но по ним нетрудно было определить, что прорвать позиции русских врагу не удалось. Шмит смотрел в трубу, но, судя по тому, как долго он вглядывался в темноту, ничего рассмотреть не удалось.
Труба выпала из руки, и это случилось так буднично, что корнет ничего не понял. Просто генерал опустил руку – и выскользнувшая труба с глухим стуком упала на землю. Он сначала медленно наклонился к Данилову, потом, словно передумав, резко качнулся в другую сторону, потому что ноги подкосились, и Шмит, разом ставший грузным и мешковатым, сел на землю. Он замер на секунду, потом опрокинулся на спину, неловко поджав ноги. Последней неестественно далеко откинулась рука, та самая, которая несколько секунд назад держала трубу, словно хотела покинуть хозяина, но в последний момент передумала.
Николай не попытался помочь, хотя и стоял рядом, только удивленно смотрел, ничего не понимая, даже когда разглядел, как около уха медленно расплывается кажущееся черным пятно. Тогда ему даже не пришла мысль, что пуля могла попасть и в него. Он просто стоял над генералом – первым человеком, убитым на войне рядом с ним.
IV
Серый мглистый рассвет застал отряд Багратиона, потерявшего около трети солдат отставшими в горах, когда тот уже спустился со снега. Какое это удивительное зрелище! Словно кто-то нарисовал идеально ровную горизонтальную линию по склонам гор и выкрасил все, что выше, в белый цвет. Низкие, лижущие вершины рваные темные облака медленно ползли с запада. Внизу у реки в утреннем тумане, таком обычном для ноября в этих местах, прятались маленькие австрийские деревни и дорога – та самая, которую отряд должен оседлать, по которой нельзя пропустить врага.
Драгунский полк, в котором служил Данилов, по приказу Кутузова переданный Багратиону, смог совершить переход практически без потерь. Николай был уверен, что теперь, когда он ушел из-под командования Дохтурова, судьба будет благосклонна. Там, где Багратион, там бой, там победа! А уж он, корнет Данилов, можно не сомневаться, покажет себя настоящим русским офицером! Он видел, как, стоя на пороге избы, перекрестил Кутузов в спину уходящего Багратиона. Нетрудно догадаться – дело ожидалось тяжелое. Так может, это и к лучшему? Появится настоящая возможность проявить себя. Два дня прошло, а Николай все еще мучился, вспоминая последний бой. Как будто это он не уберег австрийского квартирмейстера. У него и дел-то не было, кроме как при генерале переводчиком состоять.
Данилов неожиданно почувствовал, как неуловимая мысль скользнула в голове. Что-то не так. Николай никак не мог ухватить нить размышлений, но чувство, что не все понятно в гибели Шмита, не давало покоя.
Русские успели в Голлабрун раньше французов. Князь Багратион оказался достойным учеником Суворова, славящегося блестящими маневрами и немыслимыми переходами. Усилия оказались не напрасными, в награду досталась возможность подготовиться к обороне. Измотанные ночным переходом люди оборудовали позиции для батарей, строили укрепления, готовили места бивуаков.
Опоздавшие французы не бросились сразу в бой и, не зная численности противника, стали дожидаться подхода главных сил. Мюрат, командующий авангардом, решив обмануть русских, затеял переговоры, но в итоге оказался обманутым сам, дав время на передышку.
V
Московский драгунский полк, согласно диспозиции, находился на самом краю правого фланга. Противников разделяла маленькая речушка, которую впору называть ручьем. Рядом с драгунами на крутом холме, возвышающемся над местностью, стоял Киевский пехотный полк, внизу в лощине, почти у самой речки – еще один. В центре, напротив австрийской деревни Шенграбен, расположилась одна из батарей, прикрываемая двумя батальонами пехоты. На левом фланге, плотно примыкая к центру, занимали позиции Азовский пехотный и Подольский егерский полки. Замыкали фланг гусары Павлоградского полка.
Атака французов, впятеро превосходящих русский отряд, шла на обоих флангах по одинаковому сценарию, – одна колонна атаковала пехотные полки, другая обходила их. В центре, после того как русская батарея подожгла Шенграбен, создав тем самым большие проблемы французам, против нее выкатили десять орудий, и артиллерийская перестрелка продолжалась несколько часов. На левом фланге наполеоновские полки легко смяли и обратили в бегство русскую пехоту, гусары не могли действовать успешно из-за многочисленных оврагов и кустарника, и только чудо в лице одной роты, ударившей во фланг французам из леса, спасло положение. Удалось остановить бегущие батальоны, перестроить их боевые порядки и организованно отступить.
Главный удар, однако, Мюрат решил нанести по высоте, занятой Киевским полком. После того как гранаты и ядра проредили русские цепи, французы спустились к реке, и дым от ружейных выстрелов заполнил лощину.
Драгуны стояли в боевом строю. Данилов понимал, что они не пойдут в атаку вниз, к реке – слишком крутой склон для кавалерии – и потому, ожидая скорую схватку, следил за колонной, охватывающей по широкой дуге фланг русских. Но он не мог знать замысел Багратиона, который построил сражение так, чтобы Мюрат не мог применить кавалерию – сильнейший род войск в его авангарде.
Когда не выдержавшие давления пехотинцы, расположенные в лощине, начали отступать к позициям Киевского полка, Багратион уже прибыл на правый фланг. Именно здесь, на склоне крутого холма, он рассчитывал нанести ответный удар. За четверть часа до этого адъютант командующего привез приказ драгунам – отойти в лес и спешиться.
Николай не мог поверить, услышав команду. Багратион приказывал ему, корнету Данилову, выйти из боя! В этот момент жгучая боль обиды не давала понять, что ни Дохтурову, ни Багратиону не было ни малейшего дела до переживаний одной боевой единицы, драгунского корнета Николая Данилова. Генералы руководили полками, в крайнем случае, батальонами или эскадронами, и то, что два дня назад Дохтуров лично обратился к корнету, редкая случайность. Но горькие мысли о несправедливой судьбе, о полной никчемности в походе захлестнули юношу. Слезы потекли сами собой и, если бы конь, увлекаемый общим строем, не пошел вместе с полком, то Николай бросился бы на землю и, закрыв голову руками, плакал навзрыд.
Багратион, гениально определив точку решающей схватки, обменял неучастие в сражении драгунского полка на всю кавалерию Мюрата, которая теперь ничем не могла помочь пехоте, наступающей на правом фланге русских. Лично перестроив разбитый у реки полк, командующий бросил его в атаку вместе с гренадерами Киевского полка и двумя батальонами егерей, подоспевшими из центра. Скатившись по склону, русская пехота штыковой атакой опрокинула наступающие полки и преследовала французов до самого дна лощины. Картина боя резко изменилась. Над колонной, обходящей правый фланг русских, нависла реальная угроза окружения, и она поспешно начала отодвигаться назад. На левом фланге Азовский и Подольский полки, хотя и отступили, но сохранили боевые порядки. Окруженные было павлоградские гусары с боем прорвались и теперь по-прежнему прикрывали фланг пехоты. В центре батарея все еще вела огонь. На правом фланге можно было развить успех, бросив на отступающую французскую колонну драгун и отрезав им пути отступления гренадерами. Но в этом скрывался большой риск: если бы Мюрат смог быстро подтянуть резервы и ударить по гренадерам, то правый фланг оказался бы разбитым, и русским не удалось избежать поражения.
Командующий дал приказ об общем отступлении. Порученцы поскакали на позиции. День клонился к закату, новых атак ожидать не приходилось, французам нужно оправиться от неудачи. Багратион выполнил задачу, даже без донесения он знал, что обозы Кутузова прошли Цнайм и дорога на Ольмюц свободна. Теперь нужно просто уйти на соединение с главнокомандующим.
Корнет Николай Данилов принял участие в двух победных сражениях, ни разу не выстрелив, не взмахнув палашом.
VI
Поспать Каранелли не удалось. Вскоре в сопровождении двух лейтенантов и солдата он скакал по ночной дороге к Голлабруну. Весь груз пришлось везти офицерам. Один из солдат, отправившихся позавчера с Мортье на прорыв, лежал в лазарете, раненный в шею, другой, который сейчас ехал с капитаном, получил удар в спину, но, к счастью, не штыком, а прикладом.
Капитан торопился, нужно попасть в расположение авангарда до рассвета, чтобы передать Мюрату приказ Наполеона прежде, чем тот начнет действовать.
Принц встретил Каранелли довольно холодно. Конечно, он знал: капитан – личный адъютант Бонапарта, причем довольно странный, часто надолго покидающий свиту. К тому же земляк Наполеона, и император заметно благоволил ему. Но то, что было написано в письме, задело его до глубины души.
«Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 26 брюмера 1805 г. 4 часа ночи.
Я очень огорчен и не могу найти слова, чтобы выразить вам мое неудовольствие. Несмотря на мой вчерашний приказ, я до сих пор не получил донесения о разгроме русского отряда, преградившего дорогу Великой армии в районе Голлабруна. Русский корпус Кутузова из-за ваших нерешительных действий ускользнул из ловушки, и все плоды победы под Ульмом потеряны.
Теперь, когда время упущено и нет смысла в немедленных атаках неприятеля, вы должны помочь моему адъютанту, капитану Луи Каранелли, выполнить крайне важную для Франции миссию. Не расспрашивайте его ни о чем, а выполняйте все просьбы, как мои.
Наполеон».
Мюрат, раздосадованный письмом, смотрел на Каранелли недобрым взглядом, и Луи понял – расположения принца ему вряд ли удастся когда-нибудь добиться.
– Какие будут распоряжения? – в голосе Мюрата звучал едкий сарказм.
– Я хотел бы попросить, ваше высочество, чтобы мощный авангард отправился вслед за русскими, однако не пытался атаковать, – Каранелли был предельно вежлив, стараясь не травмировать маршала еще больше. – Впереди должны идти один-два эскадрона, только они будут изображать атаку. Их задача – добиться, чтобы арьергард русских развернулся и начал преследование. Эскадроны должны отступать до тех пор, пока противник не увидит наши авангардные колонны.
– Это все?
– Вчера были взяты пленные?
– Меньше, чем хотелось.
– Нужны четыре драгунских или гусарских мундира.
Черные брови принца взметнулись вверх, однако он удержался от восклицания.
– Хорошо, найдем. Я распоряжусь. Что-нибудь еще?
– Свежих лошадей, ваше высочество, и…
Капитан сделал маленькую паузу.
– …я был бы вам очень признателен, если бы вы поняли, что я только выполняю приказ императора.
– Если бы я это не понял, капитан, – подчеркивая пропасть, разделяющую их воинские звания, проговорил Мюрат, – вы бы сейчас разговаривали с моим порученцем.
После восхода солнца, когда туман рассеялся, стало понятно, что день собирается быть теплым и солнечным. Настолько теплым, насколько это возможно в горах в ноябре. Эскадрон гусар по приказу Мюрата стремительным галопом помчался вслед за ушедшим отрядом Багратиона. Сразу за ним скакали четыре всадника без киверов в длинных плащах, из-под которых были видны только сапоги.
Драгунский полк, так и не принявший участия во вчерашней стычке, замыкал колонну русских войск. Французский эскадрон открыл огонь из ружей с трехсот шагов, не особенно заботясь о том, что пули не находят цели. Драгуны, имеющие явный перевес и не наблюдающие других французских войск ближе, чем за версту, бросились в атаку. Словно ожидая первого движения, французы четко и организованно развернулись и помчались в обратную сторону.
Полк преследовал неприятеля осторожно, ожидая засады, но местность явно не позволяла организовать ловушку. В редких немногочисленных кустарниках нельзя было спрятать более десяти человек. Поднявшись на небольшое возвышение, драгуны заметили, что колонна наполеоновских войск движется далеко, может быть, в трех верстах. Проскакав еще с версту, но так и не сократив дистанцию, командир полка приказал возвращаться. Единственной добычей стал гусар, под которым кто-то случайно подстрелил лошадь.
Драгуны догоняли колонну легкой рысью. На той самой возвышенности, где они ожидали засаду, им встретились четыре гусара-павлоградца. Поручик подъехал к командиру и, четко поднеся пальцы к киверу, приветствовал его.
– Князь Багратион просил передать, господин полковник, чтобы вы впредь покидали арьергард только по его приказу.
– Хорошо, поручик, я понял приказание князя. Доложите ему, колонна французов движется в пяти верстах.
– Вы сами доложите, ваше высокоблагородие, это ведь ваша разведка.
Драгуны прибавили ходу и к тому времени, когда полк догнал колонну, никто уже не обращал внимания на гусар, скачущих рядом.
VII
– Мы не имеем права жертвовать собой, Анри! Ценю твой порыв, но император требует от нас другого. Гибель русских полководцев должна быть загадочной и непонятной. Или естественной, если идет сражение.
Каранелли говорил очень тихо. Хотя французская речь между двумя русскими поручиками не могла вызвать серьезного подозрения, он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал ее содержание.
– Может показаться странным, но твою жизнь император ценит не меньше, чем жизнь маршала. Маршалов у него больше, чем таких, как ты, специально обученных лейтенантов. Потому не пойдешь и не застрелишь Багратиона из пистолета. Сегодня мы будем стрелять с такого расстояния, с которого не слышен выстрел.
Но дело не заладилось с самого начала. Почти сразу «гусары» чуть не наткнулись на «свой» Павлоградский полк. Два часа маневрировали по арьергарду, но безуспешно – незаметно пройти мимо павлоградцев не удавалось. Наконец разведка донесла, что корпус Мюрата остановился и стал поджидать подхода главных сил. Измотанный вчерашним боем отряд по приказу Багратиона тоже встал на небольшой привал, и здесь Каранелли смог проскользнуть в авангард. Еще через час четверка заняла удобную позицию.
С небольшого холма участок дороги в сотню шагов хорошо смотрелся на фоне рощи. Расстояние гарантировало, что звук выстрела не привлечет внимания. Однако Каранелли вел себя предельно осторожно. Лошадей отвели в лощинку с узеньким ручейком, который можно перейти, не замочив ног, и оставили под присмотром рядового, одетого в форму русского подпрапорщика. Офицеры начали собирать штуцер.
Сначала ружье зарядили, засыпав точно отмеренную дозу пороха. Продолговатая свинцовая пуля заняла место в нарезном стволе. Потом его удлинили почти до сажени, скрутив все три части. Металлическое пустотелое цевье встало на треногу, собранную из деталей, привезенных в заплечных сумках. Каранелли аккуратно установил на специальных захватах над стволом подзорную трубу, посмотрел в нее, подправил положение ружья на треноге. Проверил кремень, заменил на новый, вновь посмотрел в трубу. Казалось, все проблемы решены: группа пробралась к русским, найдено хорошее место для засады, никто ничего не заподозрил. Проблема только в том, что попасть с такого расстояния казалось совершенно невероятным. У Луи начало тихонько зудеть плечо. Легкая боль напоминала о сотнях выстрелов, сделанных в карьере под Парижем.
Капитан приладил к плечу специальную подушку, снова припал к штуцеру, посмотрел в трубу. Далекая кленовая роща стремительно приблизилась, и, глядя на темно-серые стволы, Каранелли не сомневался, что узнает Багратиона, когда тот появится на дороге.
Хотя дозорные постоянно докладывали, что французы по-прежнему стоят в семи верстах и не собираются двигаться дальше, Багратион после двухчасового привала поднял отряд, и ускоренным маршем русские двинулись к Цнайму, чтобы догнать армию Кутузова. Московский драгунский полк, как и до привала, шел в арьергарде и должен был первым принять бой, если французы надумают атаковать колонну. Но, обычно досаждающая отступающим русским, кавалерия Мюрата на этот раз вела себя скромно. Если не считать бестолкового утреннего демарша, то можно было совсем забыть, что враг рядом. Николай относил это на свою невезучесть. Раз уж с самого начала все пошло наперекосяк, то так и будет до конца кампании. Там где он – война затихает.
Необычное поведение французов озадачило не только Данилова. Сам командующий отрядом, князь Багратион, прибыл в арьергард.
– Что разведка докладывает? – спросил он командира полка. – Как там французы?
– Все, как прежде, ваше сиятельство, – ответил поджарый бравый полковник, – на месте Мюрат топчется. Видать наелся вчера свинца да картечи.
Командующий кивнул, задумчиво глядя на юго-запад, где сейчас находилась наполеоновская армия. Затем повернул лошадь и молча поехал по обочине рядом с идущим в колонну по три полком. Командир полка следовал за ним. Ему хотелось что-то сказать, но он так и не решился потревожить мысли Багратиона.
– Что же задумал Мюрат? – тихо, как бы самому себе проговорил князь.
Он остановился и снова взглянул в сторону пустующей дороги. Данилов в это время как раз проезжал мимо и отчетливо слышал его слова.
– Ладно, полковник, докладывайте немедленно, если узнаете что-нибудь подозрительное. Или странное.
И, не дожидаясь ответа, стремительно поскакал к началу колонны. Именно в тот момент, когда Багратион тронул поводья, несмотря на топот лошадей всего полка, Данилов услышал свист. И следом негромкий щелчок, похожий на удар пастушьего хлыста.
То, что на войне летают пули, нельзя назвать чем-то удивительным. Но они должны лететь, когда ими выстреливают. А вот выстрела никто не слышал. Данилов почувствовал, что постоянно ускользающая мысль, преследующая его со смерти генерала Шмита, опять вертится в голове и вот-вот должна оформиться в какую-то догадку. Забыв обо всем, Николай покинул строй и подъехал к высокому клену, около которого несколько секунд назад стояли князь и командир полка.
– Что случилось, корнет? – командир эскадрона, длинноусый красавец майор с усталым выражением лица, приблизился к Данилову. – На привале времени не хватило? Нужда замучила?
– Никак нет, ваше высокоблагородие! Пуля!
– Что?
– Я слышал, в дерево ударила.
– Откуда? – майор явно разволновался от бестолковости подчиненного. – Откуда могла прилететь пуля?
Командир эскадрона, чуть приподнявшись в стременах, широким жестом показал в сторону альпийского луга, далеко простирающегося с противоположной от рощи стороны дороги. Ровное поле, на котором могла укрыться только мышь, тянулось к горизонту, где стояло несколько поросших кустами холмов.
– Мерещатся, что ли? Вернитесь в строй, корнет!
Майор, не дожидаясь исполнения приказа, поехал дальше, бормоча под нос:
– Понабирают юнцов, мамкино молоко на губах не обсохло…
И тут Николай замер. На соседнем дереве, стоящем рядом с тем, которое он рассматривал, красовалась небольшая, с вершок, свежая царапина. Данилов хотел окликнуть командира, но, вспомнив его последние слова, не стал этого делать. Николай обернулся. Глядя на ровную, покрытую травой землю, он, сам того не замечая, повторял фразу майора:
– Откуда? Откуда могла прилететь пуля?
Предчувствие, что сейчас, именно сейчас он поймет нечто очень важное, мучившее его несколько дней, заполнило Данилова. Взгляд бесцельно шарил по горизонту, но уже ничего не искал, потому что Николай неожиданно понял, что вопрос, который он непрерывно твердил, ничуть не меньше подходит к совсем другому событию – гибели генерала Шмита. А откуда смогла прилететь та пуля? Вот что мучило Данилова все эти дни! Пуля, ударившая в левый висок генерала, тоже прилетела ниоткуда! Там, слева от него не было и не могло быть никакого боя. Выходы скал и колючий кустарник начисто исключали такую возможность.
Теперь, когда Николай понял, что стал свидетелем уже двух пуль, появившихся прямо из воздуха, ясности не прибавилось. Но ему вдруг показалось, что он находится рядом с какой-то тайной.
Еще раз внимательно взглянув на альпийский луг, на дальние холмы, Данилов пустился рысью занимать место в строю.
VIII
– Я промахнулся, мой император!
– Не знал, что ты умеешь промахиваться. Помню, когда проверяли первый штуцер, ты положил всю дюжину пуль на восемьсот шагов.
В комнате особняка, отведенного под резиденцию Наполеона в Цнайме, где происходил разговор, было тепло. Дрова горели в камине ровно и ярко, изредка щелкая и выбрасывая маленькие угольки. Император сидел за столом в массивном дубовом кресле. Луи по его предложению занял стул с высокой резной спинкой.
– Это была неподвижная мишень.
– Но ты неплохо стрелял и по той, что тащили на веревках.
Каранелли помнил тот день, когда Наполеон приехал в Фонтенбло после полудня для инспекции учебного батальона егерей. К вечеру, оставив свиту во дворце, он ускакал в замок, где частично располагалась специальная пионерная рота. Его сопровождал порученец и два помощника капитана – те самые лейтенанты, что сегодня ходили в русские тылы. Бонапарт тогда лично опробовал штуцеры. Он стрелял в мишень на пятьсот шагов и попал шесть раз из десяти. Его порученец, адъютант-майор Императорской гвардии Шарль Перментье, один из лучших стрелков Франции, стрелял из именного ружья и смог загнать в мишень только четыре пули. А потом за дело взялся Каранелли. Он установил на штуцер подзорную трубу и двенадцать раз подряд выбил щепки из мишени на восемьсот шагов. Император второй раз стрелять не стал, плечо сильно болело, несмотря на специальную подушку под приклад – отдача у штуцера была нешуточной. Адъютант-майор промахнулся четыре раза и набил с непривычки окуляром трубы большой синяк под правым глазом.
– Мы ведь не будем никому рассказывать капитан, что мой порученец проиграл состязание в стрельбе? Это ведь не совсем честное соревнование, он стрелял из чужого ружья?
– О, конечно, ваше величество! Адъютант-майор вообще первый раз стрелял из оружия такого типа. И прицел для него уж очень непривычен, – пряча невольную усмешку, которая возникала на губах, стоило лишь взглянуть на глаз порученца, отозвался Луи. – Уверен, стоит немного потренироваться – результаты будут лучше.
– Вот и отлично, надеюсь, не в ваших интересах, мой друг, рассказывать об этой маленькой схватке в стрелковом искусстве, – император пристально смотрел на порученца, – будьте добры сегодня за ужином рассказать товарищам смешную историю о том, как вы случайно получили этот синяк.
– Слушаюсь, ваше величество.
– Теперь вы, капитан. Неделя на подготовку. Сколько у вас штуцеров?
– Десять.
– Оставите здесь только один. Роту передадите заместителю, пусть работает дальше по намеченному плану. Через неделю получите приказ о переводе на должность моего адъютанта. Некоторое время вы нужны мне под рукой.
Император обращался на вы, и Каранелли понял, что это специально для порученца. С тех давних пор, когда их дома разделял только один не очень высокий забор, Наполеон говорил ему «ты».
– Вам, майор, необходимо придумать, где разместить лейтенантов и десяток солдат. На них тоже подготовите приказ. Они должны быть всегда рядом с капитаном. Подберите помещения, организуйте охрану, чтобы можно было хранить амуницию.
Наполеон легко вскочил на лошадь.
– Пусть ваши лейтенанты проводят меня до Фонтенбло. До встречи через неделю, капитан.
Офицеры вернулись поздно ночью. Адъютант-майор скрупулезно выяснял все, что понадобится маленькому отряду, ни разу не задав вопрос «для чего» или «зачем». Каранелли понял, что отряд ждет проверка оружия в бою.
Пришедший через неделю приказ гласил, что капитан Каранелли переводится адъютантом по особым поручениям при императоре Франции. Дюжина солдат и офицеров получили назначение расквартироваться в казармах Императорской гвардии и ждать распоряжений.
Прошло несколько месяцев, вместивших столько разных событий, сколько может вместить только война. Разгром австрийской армии под командованием Мака, преследование русской армии, охота на Багратиона и Кутузова. А сейчас капитан стоял перед императором, докладывая, что удача сегодня опять отвернулась от французов.
– Не повезло. Багратион стоял, разговаривая с другим офицером, но когда я выстрелил, он пришпорил коня. Пуля летит долго. Простоял бы еще мгновение – не было бы промаха. Готов понести любое наказание.
Наполеон чуть насмешливо смотрел на капитана и медлил. Пусть попереживает, ему полезно. Император хорошо помнил, что неудачи только укрепляют характер настоящих солдат.
– Это не так. Был приказ проникнуть в тыл к противнику. Был приказ не допустить, чтобы штуцер попал в руки русских. Был приказ не раскрыть себя, не попадать в плен, даже если придется застрелиться. И было пожелание, – Бонапарт нажимом выделил последнее слово, – произвести точный выстрел. Я не сомневаюсь в твоей храбрости, но мне нужна осторожность. Ты знаешь, почему не будут выпускаться дальнобойные штуцеры в таких количествах, чтобы ими вооружать целые полки?
– Иногда мне кажется, что это было бы правильным решением.
– Нет, неправильным. Во-первых, это безумно дорого. А во-вторых, если я вооружу таким оружием полк, то после первой же стычки оно может попасть к противнику. И через полгода такие же батальоны будут у немцев, австрийцев, русских, шведов. Изменится вся картина на поле боя. Командующий не сможет занять удобное место под наблюдательный пункт. Сразу же на него обрушится град пуль. Полки и батальоны станут ходить в атаку без командиров, их будут отстреливать прицельно, как это делал ты под Ульмом.
Там, под Ульмом, капитан в очередной раз убедился в прозорливости императора, который не жалел сил на создание специального отряда. Он приказал занять позицию в ста пятидесяти шагах позади егерского полка. Между полком и отрядом Каранелли стоял батальон Старой гвардии, которым на этот раз командовал адъютант-майор Перментье, тот самый порученец Наполеона, с которым капитан соревновался в стрельбе.
Окруженные австрийцы двинулись в прорыв на позицию егерского полка. Под барабанный бой, сомкнутым строем резервная дивизия шла вниз по длинному пологому склону, и трудно было представить, как полк сможет устоять.
Каранелли открыл огонь с семисот шагов. Он и два лейтенанта, мало уступающие капитану в точности стрельбы, стреляли в очень высоком темпе, потому что на каждого приходилось по три штуцера, которые сразу после выстрела солдаты меняли на заряженный. Команда работала очень слаженно, стрелкам не приходилось ждать. Цели – офицеры, знаменоносцы. К моменту, когда австрийцы бросились в штыковую, дивизией командовали капитаны. Егеря стояли насмерть. Может быть, наличие Старой гвардии за спиной придавало силы?
Команда Каранелли успела расстрелять почти все заряды, когда адъютант-майор рысью подъехал к отряду.
– Немедленно уходите, капитан!
– Вы же остаетесь?
– Мы здесь, чтобы обеспечить ваш отход.
– А разве не для того, чтобы помочь егерям? Вы не будете им помогать?
– Нет! До тех пор, пока вы здесь, у нас связаны руки. Уходите.
Несколько групп австрийцев прорвались сквозь оборону егерей, но позже были уничтожены или взяты в плен французскими кирасирами, подоспевшими к месту схватки. На короткое время маленькая команда Каранелли, оказалась между двумя неприятельскими отрядами. Капитан отступил к озеру, занял оборону и начал топить штуцеры и прицелы, предварительно разбирая их. Приказ – на то и приказ, чтобы его выполнять беспрекословно. К тому моменту, когда подоспели кирасиры, детали шести штуцеров уже валялись на дне небольшого, но глубокого озера. Отряд потерял восьмерых солдат. Но главное, в живых остались офицеры – Анри Фико и Доминик Левуазье. И двое солдат: Николя Сен-Триор, вольтижер из первого набора, и его брат, Люка.
Сейчас император вспомнил о том первом боевом применении нового оружия. Капитан решил, что настало время возразить.
– Простите, ваше величество, но артиллерийские снаряды летят даже дальше, чем пули из дальнобойных штуцеров.
– Выкатывать на позиции орудия намного сложнее. Просто несоизмеримо сложнее. Так далеко картечь не улетит. Нет, Луи! Изменится сама тактика боя, стратегические построения войск. Изменятся сами армии. И еще неизвестно, кто сможет лучше этим воспользоваться. Так зачем Франции революция в военном искусстве? Ее армия самая сильная в мире. Такие резкие изменения дадут шанс слабым. А того, что есть, сейчас у нас вполне достаточно, чтобы оставить наших врагов без лучших командиров. Самое главное – сохранить в секрете наши достижения!
Бонапарт немного помолчал, будто собирался с мыслями.
– С завтрашнего дня в армии будет сформирована специальная рота снабжения штаба Великой армии и Императорской гвардии. Та, о которой мы говорили. Командовать будет хорошо известный тебе Перментье. Ты можешь первым его поздравить, тем более что будешь назначен к нему заместителем.
Каранелли даже бровью не повел, внимательно слушая. Он уже догадался, куда клонит император.
– На самом деле ваши обязанности поделятся так: ты будешь заниматься теми же делами, что и прежде, он прикрывать тебя. Решать все хозяйственные вопросы, обеспечить надежную охрану от любопытных глаз. Кроме того, он действительно будет заниматься некоторыми вопросами снабжения, чтобы деятельность роты не показалась слишком странной.
Император поднялся с кресла, прошелся по комнате и остановился около камина. Потом повернулся к вскочившему капитану.
– Главным, разумеется, будешь ты. Твои просьбы станут равносильны приказу. Но никогда и нигде нельзя прилюдно показывать, что майор подчиняется тебе. Это понятно?
– Да, ваше величество. А не трудно ему будет? Он показался мне человеком гордым. А тут вдруг беспрекословно подчиняться младшему по званию…
– Он знает твое настоящее звание. Все, что сейчас находится под Парижем, передислоцируется в состав в роты. Там останется лаборатория, которая будет работать на тебя. Командовать ею будет твой «алхимик».
– Лейтенант Жак Бусто!
– Да. Завтра он привезет новые образцы оружия. Поможет вам его освоить и вернется в Париж.
– Могу я узнать какие?
– Можешь. Завтра. После твоего отъезда в лабораторию по моему приказу прибыли два химика и три ювелира.
– Ювелира? – Луи не смог скрыть удивления.
– Да. Прошло всего четыре месяца, а они добились результатов, хороших результатов. А сейчас иди отсыпайся, а то уснешь, как лошадь в стойле, около моего стола.
IX
Командир эскадрона Андрей Чардынцев с отвращением смотрел на рапорт. Терпеть он не мог всякие бумаги, а уж те, что от подчиненных, просто приводили в бешенство.
В свои тридцать он достиг всего, о чем мог только мечтать лет пятнадцать назад. Младший сын разорившегося рязанского помещика вовремя понял, что продолжать борьбу за возрождение некогда цветущего поместья вместе с двумя старшими братьями не имеет смысла. В молодости отец состоял на военной службе, принимал участие в Русско-турецкой войне, в семьдесят первом году командовал ротой гренадеров в батальоне Михаила Кутузова. Раненый в битве при Ларге, поля боя не покинул, продолжая командовать солдатами до тех пор, пока не потерял сознания. За этот подвиг был награжден орденом Георгия четвертой степени, но в армии остаться не смог из-за тяжести ранения. Оставив военную службу, Василий Чардынцев вернулся в поместье, приносящее в то время немалый доход. В Рязани на ярмарке познакомился с учительницей и, женившись на ней, привез к себе. Красавица Настя родила Василию троих сыновей. Четырнадцать лет счастье не покидало дом Чардынцевых, но все кончилось в одночасье. Настя простудилась холодным февралем восемьдесят шестого и, проболев всего неделю, умерла. Ни уездный доктор, ни специально выписанный из Рязани ничего поделать не могли.
Василий с горя запил так, что иногда неделями не выходил из своей комнаты. Рачительного хозяина и заботливого отца будто подменили. Казалось, его уже ничего не интересовало. «Зачем все это, если ее уже нет?», – часто повторял он, проливая пьяные слезы над портретом Насти, нарисованным лет десять назад заезжим московским художником. Умер Василий через пять лет, тоже в феврале – вылез из окна в одной рубахе да и замерз в сугробе.
Старые боевые друзья Василия, достигшие немалых высот в воинской службе, не отказали в просьбе его младшему сыну.
Братья с облегчением вздохнули, когда Андрей сообщил, что едет учиться в Санкт-Петербург в Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус. Благословили на правах старших, собрали на дорогу более чем скромную сумму да проводили в уездный город. А что не горевали на прощание, так с чего бы это вдруг? Все понимали, что так лучше, мальчишка будет сыт, одет, обут да еще и при деле.
В Санкт-Петербурге Андрей быстро понял, что гувернер, который последние годы чаще пил с отцом, чем разговаривал с его детьми, многое не успел объяснить. Сначала над Андреем смеялись, но он сумел постоять за себя. К счастью, в военном деле многое можно заменить обычной храбростью, которой у него оказалось в избытке. Карьера пошла успешно, но, достигнув должности командира эскадрона, Андрей, человек от природы неглупый, понял, что дальнейший рост вряд ли возможен. Слишком уж он не любил бумаги, без которых не мог существовать полковой штаб. Вот и теперь, глядя на рапорт корнета, написанный красивым почерком, чувствовал, как тихо поднимается ненависть к юному щелкоперу. Этот-то с бумагами живет дружно! Вон, целый лист накрапал! Знаем мы таких борзописцев! Годик в полку потрется, а потом в штаб, бумаги эти проклятые перекладывать! Сначала в полковой, потом в дивизию подастся. А там, глядишь, и в штаб корпуса генералом. Ну я ему сейчас покажу, откуда пули должны лететь!
Данилов вышел от командира эскадрона с пунцовыми щеками, глотая комок незаслуженной обиды, колом стоящий в горле. Только бы не разреветься! Он хотел всего лишь, чтобы все поняли, что Шмита убили «неправильно», свистнувшая у рощи пуля ему не почудилась, а значит, летают они «ниоткуда», выцеливая генералов. А получилось, что он паникер, что молоко на губах не обсохло, что сразу после Пажеского корпуса начал тереться около генералов и что не мешало бы ему почаще креститься. Никогда! Никогда больше не станет он писать рапорта начальству. Все переврут, все наизнанку вывернут да еще и виноватым сделают.
X
Каранелли был очень рад встрече с Жаком. Этот невысокий веселый гасконец, кучерявый, с черными живыми глазами, всегда создавал отличное настроение у собеседников. Несмотря на обманчивую внешность, которая скорее подошла бы пастуху или крестьянину-виноделу, он являлся главным оружейником команды Луи. Изобретатель, конструктор, инженер. Выпускник Специальной Императорской военной школы в Сен-Сире, отличный знаток огнестрельного оружия и всего, что с ним связано, Жак Бусто в компании офицеров смотрелся инородным телом. Лейтенантский мундир на андалузском быке сидел бы более элегантно, выправка сына полка могла считаться идеальной в сравнении с выправкой полнеющего Жака, короткая шпага, непонятно каким образом постоянно умудрялась висеть горизонтально, отчего всегда казалось, что у него растет маленький тоненький хвост. Невозможно представить, но лейтенант в темноте гасил свечи выстрелом из пистолета за пятнадцать шагов, целясь через зеркало.
Капитан не виделся с Жаком более полугода. Придумав какое-то новое ружье, лейтенант за три месяца до отъезда Каранелли отправился в Париж, где изготавливал необходимые детали. Вернулся в замок он уже после того, как командование там принял Арменьяк. Что удалось Бусто сделать за это время, сильно интересовало капитана.
– Дружище, – обнимая Жака, радостно говорил Луи, – как я скучал по тебе! Сгораю от нетерпения, хочу узнать, что нового ты привез мне.
Капитан разговаривал с только что прибывшим вместе с обозом инженером, отнюдь не как командир с подчиненным. Жак, несмотря на то, что, на первый взгляд, производил отталкивающее впечатление, умудрялся стать всем, кто его узнавал поближе, хорошим приятелем. Каранелли он был другом.
– Могу показать последнее изобретение. Думаю, оно последнее в прямом смысле слова. Мне сказали, что теперь я буду командовать взводом гренадеров Императорской гвардии, учить их строевой и водить в атаку.
Луи весело засмеялся, представив на секунду несуразную фигуру Жака перед строем гвардейцев.
– Не беспокойся, дружище, командовать ты по-прежнему будешь инженерами и мастеровыми, а также склянками, клистирными трубками, растворами, железками и своим животом.
– Живот не тронь, ему и так пришлось несладко во время перехода. Кстати, не пора ли обедать?
Капитан снова засмеялся. Хотя ноябрьское солнце поднимается поздно, но нельзя же устраивать обед сразу после восхода!
Подошел Арменьяк. Они обнялись с Каранелли.
– Командир, готов доложить о проделанной работе.
– Позже. Я думаю, основное расскажет и покажет Жак.
– Луи, он просто кудесник.
– Это да.
Пришедший обоз наполовину состоял из имущества, прибывшего из Фонтенбло. Солдаты под руководством Перментье быстро и сноровисто заносили ящики в один из особняков на тихой улице Цнайма.
Почти весь день вновь образованная рота занималась делами хозяйственными, и по мере наведения порядка начала вырисовываться ее структура. Первый взвод отборных гренадеров предназначался для охраны весьма немалого имущества. Второй и третий считались экспедиционными, основным назначением которых была перевозка специальных и секретных грузов императора. Четвертый, которым командовал один из химиков Жака Бусто, был задуман как походный вариант той лаборатории, что осталась под Парижем. В роте он значился мастерской для ремонта императорского оружия и карет. И последний, пятый взвод, который возглавлял Анри Фико, находился в стадии укомплектования. Пока в нем на трех лейтенантов приходились два брата-вольтижера, один из которых находился в лазарете. Но подобранные в роту солдаты и офицеры получали дополнительное жалованье за то, что никогда ничему не удивлялись. И, разумеется, не болтали лишнего.
Поздно вечером в мастерской Бусто собралась вся команда. Лейтенант Анри Фико, спокойный красавец, похожий скорее на шведа, чем на француза, светловолосый с серыми глазами, обладал удивительной силой. Каранелли иногда думал, что Анри сможет взбежать на холм с годовалым жеребцом на плечах. Почти год назад Каранелли, Бусто и Фико по приказу императора набрали несколько мастеровых и десять солдат в группу специальных заданий. Чуть позже по протекции самого Наполеона присоединились еще два офицера. Маленький изящный Доминик Левуазье, кучерявый, с тонкими чертами лица, который просто дьявольски владел шпагой. Пятым офицером был Арменьяк, сказочный специалист взрывного дела, тот самый, что оставался в замке за Каранелли, но сегодня прибыл вместе с обозом.
«Как я все-таки рад, что мы собрались вместе! – подумал капитан. – После Рима они мне как родные».
Все офицеры группы Каранелли великолепно стреляли. И часто там, в карьере около Фонтенбло, их дуэли «до первого промаха» заканчивались в сумерках. Но если в стрельбе из штуцера чаще всех выигрывал Луи, то, что касается пистолета, все было известно заранее. Как это удавалось Бусто, понять невозможно. Тем более никогда не видели, чтобы он упражнялся.
– А где остальные, Луи? – спросил Жак. – Долго нужно ждать, чтобы собрались все?
– Люка в лазарете, недавно попал. Остальные уже почти месяц, как под Ульмом похоронены.
– Ах, черт! – Бусто замолчал, словно отдавая дань памяти погибшим. – А что, сильно ранен?
– Нет, Николя пришлось подставить спину под приклад, чтобы отвести русский штык от брата. К несчастью, он все-таки задел шею Люка. Но ничего страшного, дня через три будет с нами.
– Странно это. Погибла половина отряда. А живы только те, кто ездил в Рим.
«А Жак, хоть и не был ни в Риме, ни под Ульмом, тоже родной, – вновь подумал Каранелли. – И, правда, как все странно сложилось».
– И даже все здоровы, – продолжал Бусто, – только Люка немного не повезло.
– Ему повезло в Риме, – отозвался Николя Сен-Триор, – он тогда неделю был лейтенантом, а я только кучером.
– Что поделать, Николя, если ты прирожденный кучер? Тогда мне нужен был четвертый лейтенант. Но дело даже не в этом. Не мог же я доверить карету твоему младшему брату?
Улыбки тронули лица – все помнили, как тщетно пытался скрыть тогда зависть Николя, увидев Люка в офицерском мундире.
– Кстати, о званиях. С сегодняшнего дня и ты и Люка – сержант-майоры.
– Надеюсь, по этому поводу будет устроен хороший обед! – подвел итоги Бусто.
У большого стола, покрытого толстым сукном, на которое поставили сразу четыре канделябра, Бусто демонстрировал то, над чем он работал последние полгода. Лежащее на столе ружье с какими-то необычными рычажками выглядело коротким. Во всяком случае, значительно короче, чем те штуцера, с которыми приходилось иметь дело последнее время. Подзорная труба, укрепленная над стволом, пожалуй, стала уже привычной деталью оружия.
– Я хотел бы начать с главного! – легко добился общего внимания Жак. – То, на что вы так внимательно смотрите, есть лишь приложение вот к этой вещице.
Бусто извлек из кармана маленький цилиндр, плоский с одной стороны и заостренный с другой. Так, по крайней мере, сначала показалось Луи.
– Вот такой заряд в медной оболочке позволит увеличить частоту стрельбы в десять раз. Это вам не бумажный картуз, господа, изобретенный еще два века назад!
Жак щипцами, неизвестно откуда появившимися в руке, отломил верхнюю часть цилиндра.
– Пуля твердая, бронзовая снаружи. Если сделать бронзовую всю, то получится слишком легкой. Она пустотелая, внутрь заливается свинец. Получается хорошее сочетание веса и твердости. Прошу обратить внимание, господа, нитропорох. Практически не дает дыма, зато в коротком стволе развивает такое давление, что пуля летит даже дальше, чем из длинноствольного штуцера, с которым вы хорошо знакомы.
Бусто остановился, обводя глазами сидящих за столом. Офицеры вместе с Николя, которому только что пожаловали чин сержанта, внимательно вслушивались в слова инженера. В этот момент забывались звания. Перед наукой все равны.
– В нижнюю часть, в донышко заряда, вделан капсюль. Именно он поджигает порох после удара, который наносит боек.
– Что? Какой боек? Где боек? – встрепенулся Лавуазье, испугавшись, что что-то пропустил.
– Чуть позже, Доминик, – успокоил Жак, – сейчас покончим с зарядом и пойдем дальше. У кого есть вопросы, господа?
На столе появилась пригоршня зарядов, извлеченная из широких карманов инженера. Рассматривая один из них, Каранелли спросил:
– Где же их делают?
– Разумеется, здесь, мой друг! Кому еще можно доверить тайну?
– И кто же?
– Они прибывают завтра. Императорские ювелиры.
– Кто? – густые черные брови капитана изогнулись.
– А кто еще? Каждый ведь стоит дороже, чем кусок серебра такого же веса.
Каранелли после этого заявления еще внимательнее стал рассматривать заряд.
– Сколько же зарядов в день могут сделать твои ювелиры?
– Сейчас уже сорок.
– Хорошо, продолжай, Жак.
– Переходим к оружию. Штуцер с усиленным стволом, чтобы не разорвало зарядом из нитропороха, имеет винтовальную нарезку. Проходя через ствол, пуля делает полтора оборота и после этого летит к цели, вращаясь. Не кувыркаясь, а вращаясь вокруг своей оси, что дает ей устойчивость в полете. Тем, кто не понял, господа, завтра я покажу юлу. А теперь самое главное.
Жак поднял ружье на уровень плеч, чтобы всем было хорошо видно. Он дернул за один из рычагов – и конец ствола пошел вниз. Ружье будто переломилось пополам и стало немного похоже на оглоблю. В средней части этой оглобли, там, где ствол только начинался, стал виден его внутренний канал. Лейтенант быстро вставил заряд и поднял ствол в прежнее положение. Раздался отчетливый щелчок.
– Теперь внимание, Доминик, можно просыпаться! Мы сейчас будем говорить про боек! – в голосе Жака зазвучало привычное желание шутить. – Это такая маленькая железка, которая сейчас касается капсюля. Если по ней ударить чем-нибудь тяжелым, то другим концом она ударит по капсюлю. Все уже догадались, что тогда произойдет?
– Выстрел! – выпалил свежеиспеченный сержант и тут же осекся, смущенно глядя на офицеров. На секунду повисло молчание. Потом Каранелли, с явным одобрением глядя на покрасневшего подчиненного, произнес:
– Молодец, Николя! Ты неплохо соображаешь. Только не надо тушеваться! Здесь, в этой комнате, мы все равны. Кроме Жака, разумеется.
Последняя фраза прозвучала с той необходимой долей иронии, чтобы погасить повисшую над столом неловкость.
– Да, именно выстрел!
– Жак, а как ударить по бойку? Нужно будет носить с собой молоток? – со смехом спросил Доминик. – Или у тебя в замкé сидит дрессированный клоп?
Вместе с ним засмеялись и все сидящие за столом.
– О, нет! Всех клопов у нас давно вытравили химики! – и, меняя тон, продолжил уже серьезно. – Для удара по бойку применяется арбалет. Там внутри очень маленький арбалет с очень маленьким болтом. Смотрите, как заряжается арбалет.
С большим усилием он потянул еще за один рычаг. Опять раздался щелчок, и показалось, что Бусто с облегчением вздохнул.
– Если вы не смогли дотянуть рычаг до щелчка, отпускать его нужно с осторожностью, иначе штуцер может выстрелить. Теперь же болт удерживается курком, можно спокойно прицеливаться. Сейчас покажу, только сначала разряжу штуцер.
Гибкие пальцы хорошо заученным движением дернули рычаг, переламывая оружие. Кончиками пальцев, зацепившись ногтями за тонкий ободок заряда, Жак вытащил его из ствола.
– На штуцере два прицела. Один – обычный с мушкой в конце ствола. Второй, я называю его оптический, вам тоже знаком. Он немного приподнят, чтобы не мешать обычному. В первый удобно целиться, стреляя на сто-двести шагов. Второй для стрельбы от двухсот до тысячи шагов. В центре прицельной трубки можно увидеть крест, которого нет в подзорной трубе. Он хорошо виден, потому что вставлен в центр прицела между стеклами. Пуля попадет в то место, куда показывает крест, если цель на дистанции в пятьсот шагов. Если стреляете на двести шагов, то цельтесь прямо под ноги противнику. На тысячу шагов наводите крест выше кивера.
– Это понятно, скажи, какая получается скорострельность?
– Когда привыкнешь, то сможешь делать десять выстрелов в минуту.
Разошлись далеко за полночь. С утра Луи и Жак довольно быстро нашли удобное место для испытания оружия и после обеда приступили к стрельбам. Из пяти штуцеров, имеющиеся у Бусто, к сожалению, два постоянно давали сбои. Остальные пристреляли до захода солнца, потратив около четырехсот зарядов, а единственный пистолет, который Жак собрал буквально по дороге в Цнайм, не желал вести себя, как того хотел оружейник. Каждый третий или четвертый выстрел давал осечку, и Бусто, бормоча под нос невнятные ругательства, что-то подправлял и снова стрелял до следующей. Сержант-майор Сен-Триор помогал лейтенанту, поднимая сбитые кивера и снова вешая их на ветку. Сначала он отходил перед выстрелом в сторону. Потом надоело, и, повесив кивер, стал садиться прямо под ним на поваленное дерево. Ни того, ни другого не смущала дистанция в пятьдесят шагов.
Вечером Каранелли вместе с адъютант-майором был у императора. Выслушав доклады обоих, Наполеон остался доволен и, дав некоторые распоряжения Перментье по организации роты, велел увеличить производство зарядов.