Шорох одежды, скрип кресел. Кашель. Тяжелое дыхание.

Амели. Мне кажется, он мертв.

Накадзава. Это все так ужасно.

Амели. Менее ужасно, если бы он не успел отключить «Фукусиму», согласитесь.

Накадзава. Я имею в виду то, что они оба мертвы. Все прошедшие сутки – сплошной кайдан. Я не знаю, как мне смотреть в глаза Гранжану, не сказав о вас. (цокает языком)

Амели. Ну, если вы предпочитаете смотреть в глаза полиции, то валяйте.

Накадзава (строго). Не зарывайтесь, Бомонт! Я согласен скрыть от совета директоров информацию о ваших хозяевах, но вы должны уволиться, завтра же.

Амели. Я не против. Все равно здесь уже нечего ловить. Я не поставлю и фартинга на то, что Марс согласится переместиться в клона. А без него весь ваш бизнес рухнет: всё, что останется – это обычная оцифровка личности.

Накадзава. Еще надо выяснить, как он оказался в таком состоянии. Не без вашей ли помощи?

Амели. Я, может, и шпион, но профессионал, Акихиро. Я честно делала свою работу, тем более, она была весьма интересной и вызывающей. Моя работа на «Actavics Roche» – всего лишь способ накопить средств на обеспеченную старость.

Накадзава (дрожащим голосом). Надеюсь, все, что наговорил этот маньяк обо мне, также останется между нами?

Амели. (хихикая). Конечно, профессор. Я ни на секунду не поверила в столь чудовищную ложь. Возможно, смерть обоих Рыкофых – это лучший исход для всех. Уж больно много забот они нам доставили.

Накадзава. Смешно слышать это от той, которая подменила состав для эвтаназии.

Амели. Ну, я же вам говорила: я по-настоящему увлечена своей работой, а это был уникальный шанс изучить расщепленное сознание. Хотя вы правы: если бы я знала, что все так закончится, никогда бы на это не пошла.

Молчание.

Амели. Как вы думаете, а труп скоро начнет вонять?

Накадзава (раздраженно). Зачем вы тыкаете его ногой? Это же неуважение к мертвым.

– Действительно, Амели, зачем вы меня тыкаете? – возмутился я, поднимаясь с пола.

Вопль бельгийки, при виде восставшего мертвеца, впечатлял, но все же уступал тому, что издала вчера Мику, во время первого моего возвращения с того света. Впрочем, чтобы увидеть в глазах Бомонт, раздражавшей своей самоуверенностью, настоящий неподдельный страх, стоило побыть немного покойником.

Амели, вцепившись в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев, смотрела на меня ошалевшими глазами и кричала. Возможно, этим криком она, заодно, разряжала весь тот груз, легший на ее плечи, когда Накадзава узнал, что его протеже заменила состав для эвтаназии, да еще оказалась шпионкой, работающей на конкурентов «Церебрума»? Где-то я читал о практиках достижения психологического равновесия через крик.

Накадзава не кричал и это беспокоило больше. Видно, мое оживление оказалось для него сегодня последней каплей, так что он потерял сознание. Я отошел к кухонному блоку, оставляя на полу кровавые следы, набрал кувшин воды и, вернувшись к столу, выплеснул ее поровну на бельгийку и японца. Бомонт, дернувшись, словно от пощечины, замолкла. Накадзава зашевелился и открыл глаза.

– Спокойствие, только спокойствие, – объявил я, отойдя на пару шагов назад. – Я не оживший мертвец.

Я снял пиджак, повесил на кресло и расстегнул рубашку, под которой оба пленника могли видеть бронежилет, модель для скрытого ношения. Напротив сердца, в центре кровавого пятна, красноречиво виднелась расплющенная пуля из странного, оранжевого цвета металла.

– Видите? – ткнул я пальцем в грудь, сразу же охнув от боли: наверняка под жилетом скрывался громадный синяк. – Всего лишь бронезащита.

– А как же…, – указал Акихиро подрагивающим пальцем на окровавленную рубашку.

– Кровь тоже не моя. Хоть и такой же группы. Я взял ее вчера из вашего хранилища образцов.

Я достал из внутреннего кармана пиджака остатки полиэтиленового контейнера, похожего на маленькую грелку. В памяти всплыли поиски образцов в холодильных шкафчиках и благодарность Мику за принесенную еду. Интересно, как она там со своим бойфрендом?

– Вы что же, уже вчера знали, что в вас будут стрелять? – со смесью ужаса и восхищения в голосе спросила Амели.

– Не знал, конечно, – пожал я плечами. – Просто перестраховывался. Вот поживете с мое, тоже копчиком неприятности чувствовать начнете. Может, Петр из-за отсутствия у него столь важного органа и погорел? Итак, если все живы, здоровы, я, с вашего позволения, схожу в душ. Вам, наверно, тоже стоит там побывать, – сказал я Накадзаве, смотря на расплывающееся на его брюках темное пятно. Мое второе за сутки возвращение с того света профессору явно далось не легко. Акихиро, бросив взгляд на брюки, запунцовел и уперся взглядом в пол.

– А если бы дрон выстрелил в голову? – спросила Амели, когда я уже открывал дверь в комнату отдыха.

– Но ведь не выстрелил, – пожал я плечами после недолгого молчания.

Последний раз я принимал душ еще в Петербурге. Стоя под тугими, то горячими, то ледяными струями воды, я с удовольствием растирал тело плотной мочалкой, морщась иногда от боли. Как я и подозревал, почти вся левая стороны груди представляла собой сплошной синяк.

Керамический пластик, или кермапласт, созданный в сороковых годах, быстро оценил мировой военно-промышленный комплекс, так что вскоре новый материал пошел в наступление на кевлар и его родственников. Свойства кермапласта поглощать кинетическую энергию существенно превосходили возможности конкурента. При этом он был гораздо пластичнее, что позволяло в прямом смысле слова кроить из него пиджаки, куртки и плащи, превосходно справлявшиеся с пистолетной пулей или случайным осколком.

Требующие большей надежности армейские бронежилеты дополняли прослойкой, состоящей из «пуха» углеродных нанотрубок, перепутанных между собой так, что любая пуля, проникшая через слой кермапласта, должна была затеряться в этих графеновых джунглях.

Служба безопасности же такой корпорации, как «Церебрум», могла позволить себе средства индивидуальной защиты, которыми оснащались лишь спецподразделения. Хранящиеся в офисе бронежилеты, кроме углеродного слоя были усилены миллиметровыми титановыми пластинами, защищающими грудь и живот. Так что, теоретически, любая существующая в мире пуля могла причинить его владельцу лишь небольшой дискомфорт.

Но, видно, коварные самураи разработали для дрона особый тип боеприпасов. Пуля не пробила бронежилет, застряв в титановой пластине, но кермапласт, по непонятной причине, почти не погасил ее кинетическую энергию, так что ощущение при выстреле было, будто меня в грудь лягнул мул. Пару минут я действительно был мертв: сердце от удара остановилось. Просто чудо, что очнувшись, я не дернулся, а продолжал лежать смирно, дыша через нос с частотой пять вдохов в минуту, став третьим зрителем, вместе с Амели и Накадзавой, в спектакле, который я бы назвал «Преступление и наказание».

Лежа на полу и слушая косноязычные, невнятные всхлипывания Петра, попавшего в ловушку моих виртуальных охотников, в самый ответственный момент догрызших таки защиту «Церебрума», пару раз мне становилось его жалко и тянуло встать и отключить кодоны. Но, как я и сказал ему в последнем разговоре, за прошедшие сутки мы превратились, по сути, в разных людей. И его интриги за моей спиной, попытки убийства и мессианские заявления о мировом господстве в Гипернете, лишь подтверждали это.

Кроме того, рассуждал я, если бы Петр не купился на трюк с поговоркой Трэвиса, лежать мне сейчас, скорее всего, с пулей в голове. «Только пуля не врет», часто говаривал сержант, переживший измену жены и крах пенсионного фонда, куда он по совету какого-то шустрилы с Уолл-стрит вложил все свои накопления. Но это была лишь половина поговорки. Вторая ее половина звучала так: «а самая честная пуля – пуля в сердце». Надежда на то, что подсознание сыграет свою роль и дрон получит команду стрелять именно в сердце, была подобна попытке сорвать в казино банк ставкой на зеро. Как ни странно, я выиграл, а затем стал закулисным зрителем разыгравшейся драмы, закончившейся смертью Петра.

Ценой невероятных усилий я одержал победу в длившейся больше суток шахматной партии между мной и моим цифровым отражением. Казалось бы, путь к продолжению жизни открыт, но в душе царили лишь горечь и растерянность.