К святому городу Шивы
Весной 1471 года старый камнерез сказал Никитину, что индусские торговцы собираются в Шри-Парвати — к святилищу бога Шивы. Афанасий решил поехать с ними посмотреть на их богослужение и купить для Пир-Бабы и для себя цветных камней.
Он хотел взять с собой Юшу, но незадолго до отъезда Афанасия в Шри-Парвати Юша упал и повредил себе ногу.
Пришёл врач и сказал, что ничего опасного нет, только придётся лежать неподвижно недели три.
Никитин не мог ждать — празднество в святилище бога Шивы, должно было начаться через полтора месяца, а до Шри-Парвати было около месяца ходу. Юшу перенесли в дом его приятеля, молодого мусульманина Селима. Никитин оставил ему денег на еду и, присоединившись к каравану индусских купцов, покинул Бидар.
Путь лежал на юг, к реке Кистне. Шли пешком. Дорога была весёлая, разнообразная: то проскачет гордый мусульманский воин на откормленном, холёном коне, то покажутся громадные слоны, и все теснятся к краю дороги, чтобы не попасть под ноги серым великанам.
Встречались полуголые факиры с леопардовой шкурой на плечах и с огромной дубиной в руках, индийские отшельники — йоги, грязные и обросшие, которые спали на острых гвоздях, морили себя голодом или годами сидели, окаменев в молитвенном положении.
По краям дороги то и дело попадались маленькие храмы самых различных богов, процветавшие от подношений верующих. Вместе с ними процветала и толпа «святых» людей — жрецов, плясуний, йогов. Как вороны, слетались они в дни богомолья к большой дороге, ведущей в Шри-Парвати, клянчили, умоляли, грозили, проклинали, плясали, лечили душевные и телесные недуги, продавали наговоры, священную воду и землю.
Никитин умел, не задавая лишних вопросов и не возбуждая подозрений, выведать то, что ему хотелось, разузнать значение диковинного обычая или имя бога.
Чем ближе подходили путники к Шри-Парвати, тем гуще становилась толпа богомольцев, тем чаще попадались храмы и молельни, тем громче вопили жрецы и нищие.
Шри-Парвати лежал на южном берегу Кистны, многоводной и быстрой реки, перерезающей Декан почти от моря до моря. Стеснённая скалами, но глубокая, мчится она, крутясь водоворотами и кипя на стремнинах, по своему каменистому ложу. Не только крупные суда, но и лодки не могут плавать по Кистне. Однако против Шри-Парвати был устроен перевоз. Паломники, пришедшие поклониться Шиве, переправлялись здесь с помощью опытных гребцов в огромных круглых корзинах, сплетённых из лозы и обтянутых кожами.
По всему берегу горели погребальные костры. Многие верующие привозили трупы своих близких к святилищу Шивы и здесь, поджарив их немного на кострах, опускали в священные воды Кистны. На отмелях грелись стаи крокодилов; у Шри-Парвати их каждый день подкармливали человечиной.
Святилище бога Шивы оказалось целым городом, окружённым высокой стеной. У главных ворот богомольцев остановили сборщики пошлин, поставленные бахманийским султаном. Мусульманские властители всюду ревностно искореняли индуистские храмы, но они не хотели трогать святилище бога Шивы и храмы, лежавшие на пути к Шри-Парвати: слишком выгодно было собирать пошлины с неверных, желавших почтить великого Шиву.
Никитин с любопытством рассматривал огромную стену, сложенную из тяжёлых серых камней, и вырезанные на ней двенадцать венцов, где изображались чудесные деяния и превращения Шивы.
Уплатив пошлину, Никитин вступил в святилище. Внутри оказалось несколько храмов. Путники остановились в шатре, разбитом возле стены, отдохнули и поздним вечером начали осмотр святилища Шивы.
Их повёл жрец с факелом.
Один за другим вставали из мрака страшные индийские боги — с тигровыми, птичьими, обезьяньими лицами, шести- и десятиглавые люди с дюжиной рук; свирепые, увешанные черепами богини, пляшущие бешеную пляску на человеческих костях…
Всё дальше вёл богомольцев жрец, и всё страшнее делались лики богов, всё неистовее их пляска.
Глубокой ночью вернулись путники к себе в шатёр. А по прошествии следующего дня началась «Ночь бога Шивы». Старое предание гласило:
Некогда бродил охотник по джунглям, на берегах Кистны. Был он человек нечестивый и убивал дичь даже накануне ночи, посвящённой богу Шиве, когда надлежит молиться и соблюдать пост.
Обильную добычу собрал он к вечеру и, утомлённый тяжестью ноши, заснул в лесу. Проснулся он глубокой ночью. Страшно стало ему в джунглях. Охотник забрался на дерево и, мучимый голодом и страхом, провёл всю ночь, бодрствуя и дрожа. Роса, попадая на его тело, скатывалась вниз. Ветви и листья падали с дерева под его тяжестью. А наутро оказалось, что под этим деревом стояло изображение бога Шивы и охотник, сам того не зная, совершал всю ночь поклонение Шиве, осыпая его листвой и кропя росой. И остался Шива доволен этим невольным поклонением. Когда пришёл смертный час охотника, Шива продлил ему жизнь. Благодарный охотник построил в честь Шивы храм.
С тех пор ежегодно в память об этой ночи сходились в Шри-Парвати богомольцы и осыпали изображение бога листьями и цветами.
«Ночь бога Шивы» Афанасий провёл в главном храме. Здесь под сводами из чёрного мрамора стояло огромное изображение Шивы из чёрного камня. Длинный хвост Шивы опоясывал его дважды и ниспадал по ступенькам. Обезьяний лик бога был выкрашен красным, два изумруда сверкали в глазницах. Правую руку бог поднял высоко и распростёр её, как бы благословляя верующих, а в левой зажал позолоченное копьё. Верующие осыпали бога Шиву цветами.
Множество факелов, лампад и светильников освещало храм. У Никитина разболелась голова от грохота барабанов и рёва дудок, от одуряющего запаха цветов.
Неделю шли празднества в Шри-Парвати. В эти дни сюда со всей Индии съезжались купцы. Торговали цветами для подношения Шиве, притираниями и украшениями, дешёвыми перстнями и запястьями, тканями и посудой.
Пир-Баба дал Никитину письмо к одному своему приятелю — торговцу самоцветами в Шри-Парвати. Тот продал Афанасию немало самоцветов и свёл с другими камнерезами, тайно торговавшими камнями. Скупая потихоньку драгоценные камни, Никитин прожил в Шри-Парвати почти месяц. Камни были здесь очень дёшевы, и Афанасий мог рассчитывать на большую наживу, достаточную, чтобы рассчитаться с долгами и при первой возможности возвратиться на Русь не с пустыми руками.
Снова в Бидаре
Никитин подходил к воротам Бидара. Он с удовольствием думал о предстоящей встрече с Юшей, об отдыхе после утомительного месячного пути.
Карта поездок Афанасия Никитина по Индии.
Но у ворот странников задержали: султан въезжал в свою столицу после удачной охоты.
С нетерпением ждал Никитин, когда закончится великолепное шествие. Он уже неоднократно видел выезды и рассеянно, без особого любопытства следил за пышной свитой султана.
Вдруг он вздрогнул. Мимо него шёл молодой знаменосец, одетый в голубой халат и посеребрённую кольчугу. За широкий зелёный пояс был заткнут кривой кинжал. Русая прядь выбивалась из-под чёрного шлема и играла на ветру.
— Юрий! — крикнул, не помня себя, Афанасий.
Юноша пошатнулся, знамя в руках его закачалось.
Но в это время послышался зычный окрик.
— На колени, собаки! Славьте престол аллаха, славьте мудрейшего из мудрых, свет ислама — султана Мухаммеда!
Никитин и все толпившиеся у ворот упали на колени. Мимо них медленно проехал на белоснежном жеребце вялый юноша в шитой золотом одежде.
* * *
Сам не свой добрался Афанасий до дхарма-сала. На обратном пути в Бидар он всё время думал о том, что заберёт Юшу и отправится на Русь. И вот теперь, когда ничто, казалось, не могло помешать осуществлению его заветной мечты, Юша расстроил всё. Поздно вечером он прибежал к Афанасию и бросился ему в ноги.
Он рассказал о своём давнишнем желании поступить в войска султана, о том, как не решался просить об этом Никитина, как стыдно ему было жить на его хлебах. Он покаялся Афанасию, что его давно уже привлекала воинская слава. Когда его товарищ Селим поступил в отряд телохранителей султана, и он, Юша, решился пойти вместе с ним. Теперь он должен был прослужить в войсках султана ровно год и один день. Своим жалованьем Юша думал помочь Афанасию.
— Службой я доволен, харчи хорошие, одежда справная и почёт велик, — закончил юноша. — Жалованье я получил за три месяца вперёд и всё сберёг.
Молча выслушал Афанасий рассказ Юши.
— Ну, Юрий, — сказал он задумчиво, — согрешил ты немало. Что-то рано начал своим умом жить! Решил свою судьбу, со мной не советуясь, вот и закабалился на год целый. Уж если приглянулась тебе воинская доля, шёл бы на Русь, в княжеское войско, оборонял бы родную землю от ворогов. А ты связался с бесерменинами. Хотел я на Русь ехать. Из-за тебя год сидеть здесь придётся. Ну, сделанного не воротишь! Только наперёд без меня такие дела не решай. А через год мы с тобой на Русь подадимся. Опостылела мне чужая земля, сплю и во сне Волгу вижу.
* * *
Никитин всё сильнее тосковал по родной стране. Юша был теперь занят, редко приходил в гости, и не с кем было Никитину даже поговорить по-русски.
Зато к тетради своей он обращался теперь чаще. Она заменяла ему собеседника.
Иногда тоска эта прорывалась неожиданно, по случайному поводу.
Так, однажды Афанасий записал с чьих-то слов, какой жар стоит на Бахрейнских островах, в Египте, в Аравии, в Хорасане, в Средней Азии и других местах, и отметил, что Турция, Волошская и Подольская земли всем обильны. И тут же он написал на причудливой смеси арабского, турецкого, персидского и русского языков:
«Да сохранит бог землю Русскую. Боже, сохрани её! В этом мире нет подобной ей земли. Да устроится Русская земля. О боже, боже, боже, боже!»
Через Персию лежал обратный путь на Русь. В свою тетрадь он записал подробный расчёт пути из Индии в Ормуз: сколько городов, гаваней по дороге и как долго плыть от одной к другой.
Часто заходил он к Пир-Бабе, и старый камнерез, знавший от своих друзей всё, что делалось в сопредельных землях, рассказывал Никитину о персидских делах.
Из Персии шли нерадостные вести. Там всё сильнее разгорались смуты и неурядицы. Коварством, ядом и силой одолевал Узун-Хассан своих врагов и присваивал власть над их владениями.
Никитин с беспокойством думал, как ему теперь попасть на Русь. Если итти на Ормуз, оттуда ни на Хорасан, ни на Джагатай, ни на Иезд пути нет — везде смуты и неурядицы.
Мрачные мысли мешали ему сидеть спокойно на одном месте, в опостылевшем Бидаре, и он собрался в новую поездку — на юг, в Райчор, богатое место добычи алмазов. Никитин решил купить там для Пир-Бабы и для себя самоцветов. Он попросил Ахмеда присмотреть за Юшей и отправился в путь.
Ехать нужно было, в общем, в том же направлении, что и в Шри-Парвати. Пять месяцев пробыл в этой поездке Никитин, повидал Райчорскую унылую и выжженную равнину. В жёлто-красной глинистой земле копошились тысячи полуголых рабочих. Они добывали алмазы для султана, а вокруг стеной стояла стража, следившая, чтобы рабочие не уносили тайком алмазы. Пойманного забивали палками насмерть.
Невдалеке от алмазных копей пестрели шатры скупщиков алмазов. Они съезжались в Райчор со всей Индии. Скупщики давали начальникам стражи крупные взятки, и те не тревожили их. По ночам к купцам прокрадывались люди с приисков. Некоторые глотали алмазы, другие надрезали себе икры, бёдра, прятали в раны алмазы и так проносили их мимо стражников.
* * *
Когда Никитин вернулся в Бидар, он не застал там Юшу.
Ахмед рассказал Афанасию, что Малик-аль-Тиджар затеял войну с Биджаянагаром — извечным и злейшим врагом Бахманиев.
Биджаянагар означает «Град победы». Этим именем звали не только столицу, но и все индуистские государства, лежавшие к югу от реки Кистны.
Прежде чем начать поход, Малик-аль-Тиджар отправил к повелителю Биджаянагара посла с самыми оскорбительными требованиями. Он знал, что «царь царей» биджаянагарский откажется исполнить их, и заранее готовился к войне.
Юша вместе с Селимом попал в число телохранителей, сопровождавших посла в Биджаянагар.
Ахмед рассказал Афанасию, что Юша показал себя хорошим воином; ему выдали коня. По словам Ахмеда, конь был неказист, но Юша счастлив.
В Бидаре было шумно. Все собирались в поход на юг, под стены Града победы. Воины откармливали и холили коней, покупали и чинили оружие и латы. Торговцы всевозможными товарами, плясуны, лекари, укротители зверей — все готовились к отъезду вместе с войсками, все укладывали вещи, покупали быков или коней, нанимали носильщиков. В Индии за войском, идущим в поход, всегда, как шакалы за тигром, следовали толпы всякого люда, слетавшегося в расчёте на поживу. Кто врачевал, кто увеселял и забавлял воинов, кто снабжал их пищей, напитками, оружием и латами, кто скупал награбленное добро и захваченных пленников. Казалось, весь город собрался в поход.
Пораздумав, Никитин тоже снарядился в дальнюю дорогу. Все говорили, что Биджаянагар — сердце Декана. Оттуда привозили в Бидар лучшие самоцветы. Кроме того, шёл уже восьмой месяц, с того дня, как Юша поступил на службу к султану, и Никитин хотел быть вместе с ним в тот день, когда срок кончится. Он опасался, как бы юноша не закабалил себя ещё на год.
Поход
Выехать из Бидара было мудрено. Как только глашатаи прошли по улицам и базарам города и объявили, что султан приказал снарядить войско своё в поход, дабы сокрушить неверного и нечестивого владыку Биджаянагара, сразу поднялись цены на быков, на повозки, на мулов и коней.
Выручил Ахмед. Татарину было поручено доставить под стены Биджаянагара оружие. Он взял с собой и Афанасия. В третий раз Никитин ехал из Бидара на юг, но впервые ему довелось странствовать на слоне. На ночь вожаки развьючивали слонов и привязывали их к небольшим колышкам у шатров. Слоны легко могли выдернуть колья или порвать канаты. Но это были умные, учёные животные. Они спокойно простаивали всю ночь около шатров и ели свежую траву, охапками сложенную около них.
На рассвете вожаки вели слонов на водопой, а если ночевали у реки или пруда, долго купали и мыли их.
Когда освежённые и весёлые слоны, трубя, подходили к стану, всё уже бывало готово.
По приказу вожаков, слоны опускались на колени, чтобы удобней было нагружать их вьюками с оружием, мешками с рисом, сушёными ягодами, бурдюками с водой.
Потом люди взбирались в башенки на спинах слонов, вожаки кричали и тыкали железными крюками в небольшие ранки на плечах у слонов.
С коротким рёвом слоны поднимались на ноги и, постояв немного, трогались в путь. Шли они гуськом, иногда останавливаясь, чтобы хоботом сорвать ветку или пальмовый лист.
Вся дорога была запружена повозками, носилками, всадниками и пешеходами. Все торопились на юг.
Никитин вспомнил своё путешествие на богомолье в Шри-Парвати. В этот раз всё было по-иному. Окрестные жители — индусы — боялись воинов султана. Никто не выходил на дорогу за милостыней или за новостями.
Слуги важного эмира, восседавшего на жирном, лоснящемся коне, бежали впереди своего повелителя и с криками: «С дороги, собаки!» осыпали всех ударами плетей. Иногда отряд наёмников-индусов или абиссинских рабов вступал в ссору с хорасанскими копейщиками, и тогда начиналось побоище.
Ахмед с Никитиным ехали на головном слоне. Обычно им давали дорогу. Но не раз случались такие заторы, что вожаки до хрипоты кричали: «Дорогу слонам султана!», а слоны долго наносили хоботами удары направо и налево, прежде чем удавалось пробиться сквозь гущу носилок и повозок, запряжённых быками.
Дорога шла через горы. Часто слонам приходилось шагать по узкой тропе над пропастью. Эти животные, неуклюжие и неповоротливые на вид, показали себя среди опасных круч ловкими и сообразительными. Они ступали осторожно, тщательно осматривая дорогу и выбирая удобные места, прежде чем опустить ногу.
Однажды утром, когда слоны шли узкой горной тропой по краю пропасти, Ахмед и Никитин увидели в пропасти пять слонов. Трое лежали неподвижно, а двое ещё шевелили хоботами.
Они узнали, что четыре дня тому назад здесь проходил отряд слонов. На крутом подъёме один из них оступился, попятился назад и, не удержавшись, упал в пропасть, увлекая за собой ещё четырех слонов. Вместе с ними в пропасть скатились и сидевшие на них воины. Пятьдесят человек погибло, тридцать было изранено. Слоны сломали себе ноги, и их бросили здесь издыхать.
— Почему же не прикончат их? — спросил Афанасий.
— Никто не смеет убить слона султана, — ответил Ахмед.
Перевалив через горы, отряд Ахмеда попал в только что завоёванный край. Деревни были выжжены, поля вытоптаны, многие колодцы оказались или засыпанными, или заражёнными гниющими трупами. Нигде нельзя было добыть свежего мяса: все коровы, куры, козы давно были съедены воинами султана. Приходилось довольствоваться рисовыми лепёшками.
Под стенами Града победы
Наконец добрались до стана Малик-аль-Тиджара. Столица Биджаянагара лежала на крутом южном берегу реки Тунгабадры, самого большого притока Кистны, а Малик-аль-Тиджар расположился против вражеского города, на пологом северном берегу.
На ровной, очищенной от камней площадке раскинулся бахманийский стан. Вокруг дорогого, расшитого золотом и серебром шатра Малик-аль-Тиджара были расположены шатры главных военачальников и приближённых могущественного вазира, дальше — палатки мелких эмиров, длинные шатры для самых ценных коней, слонов, охотничьих леопардов и собак.
По берегу Тунгабадры были разбросаны палатки воинов, землянки купцов, носильщиков, погонщиков караванов и, наконец, базары и склады.
Отряду Ахмеда отвели место у самого речного берега. Афанасий, отдохнув после дороги в своей палатке, решил отправиться на поиски Юши. Он узнал, что шатры телохранителей разбиты далеко от реки.
Наступил вечер. Всюду готовили ужин. Дым от сырых веток и кизяка застилал всё вокруг.
Афанасий долго плутал вокруг бесчисленных шатров, натыкаясь на сонных верблюдов, на верёвки, протянутые между палатками, на охапки сена, мешки с рисом и просом. Он хотел попросить кого-нибудь указать ему дорогу, но из шатров то и дело выбегали слуги, конюхи и подручные, ругали его, грозили палками и гнали прочь.
— Выслуживаются, собаки, перед хозяином! — проворчал Афанасий. — Воистину правы персы: не так приходится терпеть от сильных мира сего, как от обезьян их.
Наконец натолкнулся он на стражников. Те шли гуськом, били в барабаны и орали во всё горло: «Хабардар!» — «Берегись!»
Им надлежало оберегать стан от воров, но этими криками они прежде всего предупреждали о своём приближении самих воров.
Афанасий спросил стражников, где палатки телохранителей. Те посоветовали ему держать путь к «небесному свету» — очень высокому столбу, хорошо заметному из любого конца стана. На столбе висел бунчук из чёрных и белых буйволовых хвостов.
Никитин отправился туда. Пока он шёл, совсем уже стемнело, и на верхушке столба зажёгся светильник, сиявший, как звезда. От него и получил этот столб своё название: «агуаси дие» — небесный свет.
Подойдя к столбу, Афанасий увидел у подножия его шатёр эмира, надзиравшего за порядком в стане. Здесь были шум и толчея. К «небесному свету» приводили потерявших хозяина коней и быков, приносили найденные вещи. И всякий знал, что пропажу нужно искать именно здесь. Стражники приводили сюда пойманных воров на расправу. К «небесному свету» шли и те, кто, вроде Афанасия, заблудился в стане. Эмир дал Никитину провожатого, и скоро Афанасий очутился в палатке, где жили Юша с Селимом.
Юша был очень рад приезду Афанасия.
Они вышли из палатки и направились к берегу реки. Быстрая Тунгабадра с шумом бежала мимо. На другом берегу высилась освещённая яркой луной твердыня Биджаянагара.
— Государево жалованье немалое, — рассказывал Юша, — но эмир наш жирный кус себе урывает. Хочешь добыть хорошего корму для коня из султановых складов — неси дары, хотя корм тот даровой; хочешь оружие получше выбрать или не хочешь в дозор итти — за всё неси эмиру подарки.
— А враг силён! — вдруг после недолгого молчания сказал Юша, глядя на башни Биджаянагара. — Когда ещё мир был, побывал я там с послом. Город большой. По одну сторону река течёт, а по другую — джунгли. Стоит он на горе и защищён хорошо… Видел я там и войско. У самого царя триста слонов, да сто тысяч рати своей, да коней пятьдесят тысяч. И нанимает он ещё множество воинов. Трудно будет нам воевать!
— Через три месяца конец твоей службе, Юрий. Что думаешь делать?
— А ты, дяденька Афанасий?
— На Русь пойду.
— И я с тобой! Неужто здесь оставаться! — засмеялся Юша.
Долго беседовали они, сидя на берегу.
Юша проводил Афанасия до шатра Ахмеда и, попрощавшись, пошёл к себе. Афанасий долго смотрел вслед статному, высокому юноше.
В этот вечер он видел его в последний раз!
Через два дня в палатку Ахмеда прибежал Селим, израненный, с выбитым стрелой глазом. Он рассказал Афанасию, что накануне ночью их отряд повели на приступ маленькой крепости. Когда они подступили к стенам, ворота неожиданно распахнулись и, гремя цепями, из крепости выбежали двадцать боевых слонов.
Внезапный натиск был так стремителен, что отряд султана дрогнул. Воины сгрудились в узком, сдавленном скалами ущелье, и слоны перебили почти всех. Спаслись только те, кто успел спешиться и вскарабкаться на скалы. В числе их был и Селим. По его словам, Юша сражался у самых ворот крепости. Его, одного из первых, слон хоботом сорвал с коня и втоптал в землю.
Афанасий вышел из шатра. Ему хотелось остаться одному.
Он пошёл к берегу Тунгабадры, туда, где несколько дней назад, беседовал с Юшей при свете луны. Он хотел вспомнить его таким, каким видел в последний вечер — высоким, загорелым,— вспомнить его голос, улыбку.
Но внезапно под плеск реки он вспомнил другую реку и другой вечер, дальние заволжские луга, костёр на берегу и Юшу, тогдашнего Юшу — несмелого худенького подростка, — и его слова:
«Одним бы глазком посмотреть! Была бы моя воля, всю бы землю хоть пешком обошёл, все бы чудеса повидал…»
— Вот и повидал чудеса, — невесело усмехнулся Никитин.
Под утро вернулся он в шатёр и сказал Ахмеду, что идёт на Русь:
— Нечего мне делать на чужбине. Опостылела мне она, и никого у меня здесь не осталось.
— А на Руси кто у тебя остался? — спросил Ахмед.
Никитин задумчиво посмотрел на татарина:
— На Руси у меня — родина!
— Ступай, друг, — сказал татарин, — ты вольный человек.
И вдруг неожиданно, наклонившись к Никитину, прибавил сдавленным шопотом:
— Будет воля аллаха, я догоню тебя в Дабуле. Не меньше твоего стосковался по родине!